Семеныч сел в кресло самолета, пристегнул ремни, уставился невидящим взглядом прямо перед собой: в синюю спинку соседнего кресла.

В тот же самый миг, Она устроилась на диване дома, обернулась пледом, и ее немигающий взор уперся в черный экран телевизора.

Семеныч не мог понять, почему он опять взорвался. Взорвался ни с того, ни с сего. Анализировать свои так часто меняющиеся состояния – Семенычу совершенно не хотелось. Он не мог объяснить, что вечером сподвигло его умчаться с дачи в злосчастный парк, неся околесицу жене о перенесенном вылете, каким образом он Ее нашел в темном и огромном парке, почему остался с Ней на ночь. Скорее всего, Семенычу казалось, что не он властен над собой в некоторые моменты, и именно это приводило его потом в бешенство, которое выливалось на Нее, как возможную причину своих спонтанных и необъяснимых поступков.

Семеныч думал о Ней сейчас, но это были неоформленные мысли – присутствие Ее образа, как фоновый шум, как атмосфера над землей.

Он прикрыл глаза, слушая бортпроводника. Ее и без того неясный образ рассеялся на смутные тени, сгустки туманного света, иллюзии без формы, цвета и плотности, как бестелесные существа. Они двигались, что было почти не видимо, но сильно ощущаемо.

* * *

Семеныч открыл глаза. Первый и Второй моментально отшатнулись.

– Человек не может видеть эгрегоров! Это общеизвестно, – растерянно сказал Второй.

Но казалось, что Семеныч их видит. И очень хорошо чувствует, а это чувство, отраженное в его глазах, преобразовывается в злобу. В лютую злобу, которая начинает выходить из его сознания и плавно парализовывать эгрегоров.

* * *

Она глубоко вздохнула, желая успокоиться.

Семеныч шумно выдохнул, выходя из оцепенения.

В ту же секунду они одновременно вспомнили прощедшую ночь.

«Если бы ты знала, как я люблю тебя в тот момент, когда на пике своего чувственного блаженства в постели, ты резко отталкиваешь меня, а я силой хочу удержать это вздрагивающее тело, почувствовать тебя всю. Если бы ты знала, какая ты прекрасная в этот момент, как божественно приятно ощущать тебя всем своим телом. Если бы ты знала, какое это наслаждение видеть тебя такой, обнимать и целовать тебя именно в это время. Если бы ты знала…»

Она вздрогнула от неожиданности. У Нее запылали щеки, а по телу пошла дрожь, кожа покрылась мурашками. Она услышала этот немой шепот. Такого еще никогда не было: Она физически почувствовала и любовь Семеныча к себе, и свою любовь к нему. Точно замерло все вокруг, а что-то легкое и чистое, пьянящее и сокровенное, объединившись, внезапно взмыло вверх.

Семеныч отстегнул ремни. Она откинула плед.

Он достал айпад и подключил наушники. Она включила телевизор.

Они вспомнили ссору и одновременно вспыхнули раздражением.

* * *

Следом в мире эгрегоров пронеслась мимолетная волна невиданной ранее силы. Она прошла сквозь каждого эгрегора, хорошенько встряхнув сущности. Эгрегоры заволновались.

– Ты посмотри, – очнулся Первый. – Они только что соединились на расстоянии.

– Это всего лишь на короткое мгновение, – остался недовольным Второй. Ему совсем не понравилось то, что он почувствовал, когда Ребенком успел коснуться Ее, и сейчас, когда коснулся Ее любви, Ее ощущения: такого манящего, такого желанного, такого сильного – казалось, стоит с Ней соединиться, и энергия его многократно увеличится. Второй уже был так близок к неведомому чувству, как вдруг обрубились «крылья». Стало ясно, что эта энергия принадлежит Ей и Семенычу, и предназначается исключительно для Мики, для его роста, для его силы. Эта энергия высшего порядка, и, едва успев образоваться, она уже имеет направление и сильнейшую концентрацию. И, заняв свое место в мире эгрегоров, она не уничтожает, но дарит живительную благодать и изумительное тепло притронувшимся к ней.

– Они необычные люди, – сделал вывод Первый. – Иначе Мика не был бы великим эгрегором!

– Мика, Мика. И эти два уникума! Как же я их ненавижу!!! – негодовал Второй.

– Это они сейчас сделали? Меня до сих пор трясет.

– Навер… – не договорил Второй.

«Щщщууууиииить!» – неожиданно раздался оглушающий звук энергетического удара.

Второй съежился вполовину. Из него беспардонно и без предупреждения вытащили часть энергии. Отобрали.

– Что это? – Первый отпрянул. – Хозяин?

«Щщщууууиииить!» – снова раздался звук энергетического удара, и Второй безвольно застыл. Его концентрация стала уменьшаться, а энергия полилась из него наружу. Невозможно было остановить этот процесс «таяния».

Первый остолбенел, глядя, как изчезает Второй.

– Это я, – появился Мика. – Я забрал свое.

– Перестань… – еле ощутимо завибрировал Второй в панике.

– И ты перестань, – Мика задрожал, и от него разошлись нервные импульсы по всем эгрегорам. – Я долго терпел. Но всему приходит конец.

Теперь от Мики исходило сияние бесконечного тепла. Остолбеневший Первый почувствовал его в себе: каждая частица его сущности стала излучать блаженство. Пока Первый приходил в себя от своеобразного экстаза, Мика внезапно растворился.

– Что он забрал свое? – пылал ненавистью Второй. – Он меня практически убил!

– Любовь. Я забрал любовь, – донеслось из энергетического пространства. – Ты уничтожишься сам.

Первый с неизвестным ему ранее чувством глубочайшего сострадания взирал на то, что осталось от Второго.

– Я говорил, что надо было уничтожать его раньше! Говорил? А ты мне не верил. Безопасный Мика? Да я словно проткнут, и из меня выливается вся моя энергия.

– Что же делать? – разволновался Первый. И решительно предложил: – Давай объединяться? Я очень хочу тебе помочь.

– Я знаю, откуда Мика меня не достанет. Из Ребенка. Мика не сможет спуститься в низший мир. То есть, не захочет. Побоится. Там все его величие не пригодится и сдуется.

– Ты собираешься уйти в Ребенка полностью? – испуганно переспросил Первый, как будто Второй заговорил о самоубийстве.

– Да. Я уже очень этого хочу, – вся сущность Второго сжималась от ненависти к Ней. Странные чувства им овладевали. Второй не подозревал, что он уже стал человеком, накрепко привязанным к объектам своих чувств, которым безвольно подчинен, и которые впредь будут терзать его.

* * *

– Где ты была? – спросил муж, выйдя из спальни и увидев Ее в зале. Он проснулся от звука телевизора.

– У Ленки, – очередной стандартный ответ. Муж вздохнул, проходя на кухню. Включил чайник. На плите уже стояла, закутанная в полотенце, теплая кастрюля каши для детей, а на столе лежали свежеприготовленные гренки. В графине остывал сваренный компот из сухофруктов.

– Чаю налить? – спросил он в открытую дверь. В ответ последовала тишина. Он скользнул взглядом по телевизору: шел второй тайм футбола. Она, съежившись под пледом, не отрывалась от экрана. Муж пожал плечами, взял две чашки и заварил чай.

«Да пусть едет за своим смыслом жизни, – злилась Она, укутываясь пледом. – Можно подумать, что этот смысл существует. Неужели не ясно, что его нет? Как хорошо было, когда люди исчезли. Пожили бы вдвоем, может, и смысл пришел бы. Какой вообще смысл может быть, когда человек жрет, спит, работает, покупает вещи и отдыхает один-два раза в год. И так всю жизнь. Некоторые говорят – смысл в детях. Допустим, но если дети вырастают убийцами, наркоманами, алкоголиками – тогда, что? А если человек бездетный, то заведомо бессмысленный? Или в таланте – а если я, и еще миллионы людей – бесталанные? Тогда? Найти себя – значит найти свое призвание, которое, по определению, не может не нравиться. Но как отдавать себя выбранному занятию, если с утра надо бегом чистить зубы, готовить есть и бежать на работу, и вечером такая же катавасия в обратной последовательности. И как, вообще, найти это занятие, которое сделает жизнь значимой и будет приносить удовольствие и пользу всем?! Как найти?! Как распознать, не попробовав все?»

Завибрировало сообщение. Она вытащила из-под пледа телефон.

«Две горящих путевки предлагают. На неделю. В полцены. Решать надо срочно. Вылет вечером», – написала Лена.

«У-уу, – ответила Она мысленно и убрала телефон. – Никак, сама судьба мне предлагает отдохнуть. Привет тебе, судьба. Спасибо за предложение, но как я могу? У меня же семья…»

«Все религии, все секты, и прочие объединения чему учат? Тому, чтобы внешнее не влияло на человека, на его внутренний мир. Чтобы он был совершенным. Независимо от внешних богатств, чтобы человек имел радость, покой и счастье внутри себя. В принципе правильно, – рассуждала Она. – Только все объединения или их лидеры, а также провидцы, шарлатаны, медиумы понимают, что человеку недостаточно знания того, что он должен и будет счастлив, если примкнет к ним. Вот они и подкрепляют самое большое желание человеком счастья своими обещаниями. Церковь обещает вечный рай после смерти, кто-то еще обещает настроить внутренний мир человека так, что он, научившись этому, будет управлять внешним. Все, все говорят об одном и том же! Независимо от того, кто ты, ты будешь счастлив, если пойдешь за ними. А если ты не становишься счастлив, то, наверное, неправильно идешь, или не дошел еще, но обязательно дойдешь, а если не дойдешь – прими это как испытания, в которых ты же и очистишься. И изобретают разные средства достижения этого. Православная церковь – праведный образ жизни и кучу обрядов. Кто-то еще – призывает к медитациям, кто-то – к силе духа, кто-то – к успокоению. В общем, кто во что горазд!!! Люди очень ведомы. Они, как бараны, хотят счастья и ведутся за каждым «пастухом», который им убедительно обещает и показывает примером. И каждому хочется верить во что-то вечно-высшее-светлое. Ну и верят, кто во что. Кто в бога, кто в себя, кто в подсознание, кто в отрицание, кто в другие миры. Кто-то сильно верит во что-то одно, кто-то не сильно, но во все понемногу. Это похоже на эффект плацебо – пустышки. Проще говоря, у каждого свои таблеточки, начиненные разноцветной пустотой, которую выдают за счастье и гармонию. И что, Семеныч разве поехал за этим? На него это совсем не похоже».

– Кто выиграл? – муж поставил на столик чашку с горячим чаем.

– Душевный фильм, прослезилась даже, – быстро ответила Она, сжимая телефон в руках и не удосужившись рассмотреть то, что происходило на экране.

Муж недоуменно посмотрел на закончившийся футбольный матч, поняв, что Она не замечает ничего вокруг, и не слышит его.

«Что на Семеныча нашло? «Многого из того, что мы видим и чувствуем – не существует», – сделал вывод и любовь приплел. А сам в парк-то примчался! И кто сказал, что безответная любовь бывает нелегкой? Взаимная, оказывается, порой еще тяжелее. И это надо было выдумать, что я виновата во всем, что с нами произошло? Мало того, он верит, что это именно так! Кошку какую-ту вспомнил. Причем тут кошка?!»

– Сегодня пасха, – негромко напомнил Ей муж.

– И что? – очнулась Она.

– В чистый четверг нужно было убрать дом, помыться и покрасить яйца.

– Зачем? – равнодушно обвела Она взглядом зал. – У нас чисто.

– Ты с другой планеты, что ли?

– Отстань от меня со своими яйцами! – вспылила Она. – Иди и крась, если тебе надо.

– Я покрасил.

– Тогда, вообще, не вижу смысла в твоих претензиях.

– Кулич купила?

– Издеваешься?! – Она внимательно посмотрела на него.

«Чужой человек, посторонний мужчина – когда он им стал?»

– Она не смогла ответить себе.

– Нет. В деревню надо съездить. У меня на работе все отлично, поэтому можно смело ехать в деревню.

Она представила большой дом на окраине; тоскливые дни; такие же скучные вечера на просторной терассе; мужа, который не отойдет ни на час; отсутствие интернета; местную пожилую родню, приходящую обсуждать «посевную» пору огородов. Три дня Она могла достойно выдержать. Но никак не больше. А муж ездил недели на две-три, никак не меньше.

– Мне не подпишут отпуск. У нас вырос объем поставок в связи с закрытием соседнего филиала.

– За свой счет бери.

– Не получится! Я говорю, что у нас трудные времена! Видишь, даже по выходным дергают! – Она вовремя присоединила свой вчерашний вызов на работу.

– Я детей возьму.

– Я сама у них спрошу. Если они захотят, тогда возьмешь. А то я знаю, как ты спрашиваешь, – не веря своей удаче, оживилась Она. – Когда ты хочешь выехать?

– Думал, тебя дождаться. Но раз ты не едешь, я поехал бы сегодня. Погода прекрасная и дороги из Москвы пустые, – муж не спускал с Нее напряженно-грустного взгляда, но посчитал, что принял верное решение.

Через несколько часов Она закрыла за ними дверь. Подпрыгнула от радости и помчалась к телефону:

– Лен! Ты не поверишь!!! Мы можем ехать!

– Ты меня разбудила, – послышался сонный голос. – Я только заснула. То с турфирмы названивали, теперь ты.

– Обед уже!

– Выходной день. Надо отдыхать. Я адрес вышлю, скинь им ксерокопии паспортов.

«Семеныч уже прилетел. Даже не написал. Ну и пусть. Чувствуется, что эти отношения его напрягать стали. Всегда злится. Да и пожалуйста! Я уеду, а приеду и не вспомню о нем. Не нужна ему никакая любовь, как и всем. Любовь разрушает эго, а это никому не нравится. Но ее так ищут и столько о ней говорят, что противно становится».

Она собирала вещи, старательно прогоняя прочь чувство вины перед детьми.

«Я даю тебе ровно три недели. Чтобы, когда мы вернулись, все стало как раньше. Я все понимаю и даю тебе время побыть одной, успокоиться и понять, что семья – это самое главное. Я готов оплатить тебе психолога и все, что угодно. Когда я приеду, ты увольняешься с работы и занимаешься детьми. Про друзей своих тоже забываешь раз и навсегда. У тебя никого нет, кроме меня и детей. Это святое. Хорошо подумай и сделай свой окончательный выбор. Через три недели».

– Ладно, – честно пообещала Она, удаляя сообщение. – Я подумаю. Интересно, получается. Работу бросить и ограничить свою жизнь тремя людьми. А если я люблю другого, то я, по правилам, должна отказаться от него? И жить в святости? Разве детям так важно, чтобы мать с отцом, сидели каждый вечер на кухне и спали в одной постели, но при этом оставались посторонними людьми? Дети от этого станут счастливее? Ну кто мог знать, что любовь придет после того, как они родились? Кто мог предположить, что лет через несколько можно свой брак действительно назвать «браком»? И все? Хранить и оберегать эту бракованную вещь? Кому она нужна?! У меня не получается думать! А о чем думает бог, в таком случае, позволяя мне встретить и полюбить другого мужчину?

…Перезвонила знакомому врачу с просьбой о больничном. Перекрыла воду и газ, выбросила остатки еды. Подключила услугу подходящего роуминга на телефоне, отключив передачу данных. Застегнула чемодан. Оделась.

«Как ты там, маленький?» – не выдержав, набрала сообщение.

Стерла, ответив сама себе: «Нормально».

Вызвала такси.

* * *

Первый наблюдал за тем, как Ребенок заказывает себе билет на самолет и бронирует отель в том же городе. Он понимал, за кем поехал Второй. Первый не хотел ничьего уничтожения, но более Первый не желал, чтобы Второй остался в Ребенке навсегда. Поэтому Первый пребывал в панических метаниях мыслей и, соответственно, в не лучшем для себя состоянии. Ведь, более всего Первый ценил когда-то покой. И, несмотря на то, что «покоя» лишил его Второй, Первый продолжал переживать за него. Он безудержно хотел для Второго и «покоя», и «успеха», и полного восстановления его энергетической сущности.

Первый отчаянно и долго звал Второго обратно, надеясь, что еще не поздно.

«Надо найти Катенка, – решил Первый. – Только она сможет помочь».

Эгрегоры, в отличие от людей, не имели строго определенных форм существования. Они могли существовать в таких формах, какие были им наиболее удобны. Образ эгрегора, в отличие от его формы, был индивидуален и зависел от их энергетической наполненности и от своеобразных характеристик этой энергии. Описать образ эгрегора практически невозможно. Это все равно, что пытаться рассказать слепому от рождения про цвет неба. Но зрячие легко отличают цвета. Так и эгрегоры легко отличали и идентифицировали друг друга.

Катенок была эгрегором-непоседой. Она имела очень сильный энергетический потенциал и могла бы очень многого добиться в мире эгрегоров. Да и в мире людей тоже. Могла, если бы захотела. А она не хотела.

Катенок была увлекающейся «натурой». Настолько, что ради своего увлечения или идеи могла потратить кучу времени и энергии. Но время в мире эгрегоров не имело того фатального значения, как в мире людей.

Все в мире эгрегоров зависело от энергии. Это была их главная ценность. Энергия являлась смыслом их существования. Не с точки зрения оценки, а с точки зрения единого источника возникновения и существования чего-либо вообще. Все эгрегоры очень тщательно сберегали свою энергию и накапливали любыми способами. Все… Но не Катенок.

Возможно, в связи с тем, что Катенок была каким-то «неправильным» эгрегором, «классический» способ ее поиска ничего Первому не принес. Другие эгрегоры о Катенке в последнее время ничего не знали.

Первому было непонятно, где или рядом с кем ее можно искать.

Но, пока он ее искал, Первый придумал еще два возможных решения проблемы: поговорить с Микой или идти на поклон к Хозяину. Каким образом он выйдет на связь с Микой или Хозяином, Первый не знал, но считал, что достаточно будет просто, сконцентрировавшись, воззвать к ним. Точно так же, как они общались со Вторым.

Хозяин – весьма условное понятие для эгрегоров. Кто был Хозяин: высшая сила, энергия, материя, дух, разум, сознание – никто из эгрегоров точно не знал. Был ли Хозяин единым, добрым, злым, справедливым, жестоким, милосердным – на этот вопрос также никто не мог ответить. Но что, что Хозяин над эгрегорами был, Первый и никто из эгрегоров не сомневался. Хозяин наблюдал, присутствовал, участвовал. Все необъяснимые и объяснимые явления приписывались и трактовались, как результат деятельности Хозяина. Его дела были видны, заметны, ощутимы. Хозяину молились, его просили, у него искали защиты, и его боялись. Живые и мертвые. Существующие и уничтоженные. Бывшие и будущие.

Первый был готов раскаяться в содеянном и понести любое наказание. Он надеялся, что, если Хозяин и накажет, то все равно в живых оставит. И восстановит Второго.

Первый верил в хорошего, доброго и справедливого Хозяина.

* * *

Она чувствовала себя отвратительно. Тысячу раз перебирала в памяти последние месяцы. Неожиданная любовь давила вынужденной разлукой и щемила сердце приятными моментами, казалась дьявольскими муками и райским наслаждением. Ссоры и расставания, встречи и примирения. И кое-что еще. Исчезновения людей на два дня, и «нечеловеческий» человек – Ребенок. Семья, работа, муж – все сомкнулось в одну кривую линию, которая не желала становиться понятной, ясной и не имела будущего. У Нее разрывалась голова от мыслей и эмоций. Она ощущала, что «идет ко дну», где не будет воздуха. Она не знала, как с собой справиться, поэтому отпустила мысли с одной единственной установкой: «Будь, что будет. Мне необходимо отдохнуть. Приеду и возьмусь за себя. Я справлюсь. Потом».

Аэропорт. Джин в пятидесятиграммовых бутылочках. Ликер. Пиво. А для самолета – запечатанный пакет из дьюти-фри.

Заселение в номер прошло незаметно после бессонной ночи и немалых доз алкоголя.

Послеобеденный короткий сон и плавание в холодном бассейне не спасли от головной боли. После ужина Она сидела в открытой беседке на мягком диване и, меняя бокалы с коктейлями, ждала вечернего аниматорского шоу. Головная боль понемногу отпускала, и, наконец, позволила с интересом оглядеться по сторонам.

Нечеткие очертания лиц мужчин, заинтересованные взгляды, улыбки. Официант, подносивший наполненные бокалы.

Мужчина в углу. Белоснежная дишдаша с воротничком-стойкой и запонками на манжетах. Белая ниспадающая гутра, придерживаемая черным жгутом.

«Араб», – Она недоуменно посмотрела на его темные очки, стекла которых явно были направлены на Нее. Мужчина приподнял бокал в знак приветствия. Она сделала то же самое и улыбнулась.

Полуголый парень, выдувающий огонь. Смех, крики, веселье, вино. Доносящаяся из клуба танцевальная музыка. Ночная дискотека. Коктейль. Сигаретный дым. Лучи цветомузыки, падающие на араба, который держит Ее за талию в медленном танце. Вино. Тянущая Ее за руку подруга.

Предрассветная прохлада. Потерявшаяся карточка от номера. Мягкое ковровое покрытие, неудержимый хохот, закрытая дверь, недовольный администратор. Широкая постель с воздушной подушкой…

Пустота.

Утро, разламывающее голову. Холодильник. Дрожащие руки. Виски. Виски. Виски.

Она сдернула с Лены одеяло:

– Пошли в хамам!

– Отстань…

Смеясь, Она столкнула ее на пол вместе с подушкой, в которую судорожно вцепилась Лена, оказавшись без одеяла. За что Она получила удар подушкой по мягкому месту и, не удержавшись на ногах, повалилась рядом.

– Что этот араб пристал к тебе? Он разговаривает по-русски?

– Не знаю, – Она принесла бокал виски и протянула Лене. – Не помню.

– Вы весь вечер не расставались. О чем вы так долго разговаривали?

– Я не помню.

– Как обычно, – махнула Лена рукой. – Сок дай! Я не могу, как ты. Сколько время? Надо поесть. Встречу с гидом, как всегда, пропустили?

– Естественно.

– Всю жизнь меня какие-то алкаши окружают, – посетовала Лена, с трудом глотая крепкий напиток. – То отец, то ты.

– Карма, – Она заботливо присела рядом со стаканом сока в руках. – А у меня веские причины.

– Ну?

– Меня Семеныч не любит.

– Кто это?

– Сама не знаю.

– Ясно.

– Но я его люблю.

– Вчера вечером на дискотеке это было сильно заметно, – кивнула Лена. – Сначала на завтрак пойдем.

– Потом в хамам.

– Нельзя пьяными в баню. Это вредно. Фу, с утра уже пьем.

– Сытыми тоже вредно. Минус на минус плюс дает.

– Встать сил нет!

– Еще виски?

– Глоточек, – согласилась Лена. – Надо своим отписаться, пока мы еще в состоянии буквы различать.

– А где мой телефон? – Она оглянулась на поверхности тумбочек и столика.

– Не знаю. Ты его в потолок швыряла, потому что тебе кто-то ничего не написал.

– А потом? – растерянно спросила Она и полезла под кровать.

– Так он на тебя падал, и ты его опять кидала вверх. Я очень боялась, что он упадет на меня и уснула от страха.

– Лен, – выползла Она из-под кровати. – Я жить дальше не могу.

– Что?!

– Не могу. Мне скучно. Так скучно, что выть охота. Вот все живут для чего-то: детей вырастить, в отпуск поехать, домой пойти с работы, мебель купить новую. А я не могу так. Мне претит любое действие. Мне тошно. И смертельно скучно. Как будто во мне не я живу, а кто-то другой. И ему так одиноко. Как будто этот другой один-единственный на свете. Причем, на чужом свете. И при всем, при этом, я хочу остаться совсем одна. Меня раздражают люди, действия. Все.

– Ты уже напилась, – Лена поднялась с пола. – Одевайся и пошли завтракать.

– Помоги мне тумбочку отодвинуть, может, телефон туда упал?

– А что тебе бы хотелось делать? – Лена попыталась сдвинуть тумбочку с места.

– Делать. Что-нибудь делать. Забор красить, ковер ткать или язык учить. Только без перерыва.

– И кто мешает?

– Время, – вздохнула Она. – И ненужность. У меня нет забора, и ковер никому не будет нужен.

– Понятно. Нет здесь твоего телефона. В себя вкладывать хочешь, а в других – нет. Ты живи для других: детей, мужа, работы, друзей.

– Здесь любви нет, – развела Она руками. – Любви ко всему! К людям, к детям, к мужчине, к делу, к предмету, к окружающему, к себе, к природе…

– Люби, – Лена, прикурив сигарету, вышла на балкон. – Кто не дает-то?

– У меня не получается, – Она подняла подушку и одеяло с пола, бормоча про себя. – Ну совсем не получается! Нет единения с миром, нет понимания ни мира, ни себя. Что-то гложет внутри, а что, я никак не пойму. Куда-то иду, и, вроде, не туда. Медленно все здесь. Дико медленно…

* * *

Море набегало пенными волнами на каменистый берег, стекая обратно взмыленными пузырями. Солнце почти не просвечивало сквозь плотную облачность, пытаясь незаметно сесть за горизонт. Сложенными горками белели пластмассовые лежаки и гремели от порывов свистящего ветра. Безлюдный пляж казался брошенным.

Она в одиночестве сидела на земле и, подбирая мелкие камешки, швыряла их в бурлящую водную поверхность. Несколько промчавшихся дней напоминали Ей азбуку морзе: точка, тире, безудержное опьянение, болезненное похмелье, тире, точка, веселье, грусть…

В наушниках одну за другой сменяли мелодии без слов, и низкие басы мягко стучали в унисон бьющемуся сердцу и волнующемуся морю. Пустота в Ее душе казалось бескрайней и успокаивающей. Но Она понимала, что данное состояние является лишь предвестником неясной тревоги, призрачного страха.

Ветер трепал Ее волосы и бросал в лицо соленые капли морской воды, высушивая Ее редкие слезы, которые собирались в уголках глаз.

– Привет! Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, – Она поправила разметавшиеся волосы, вытащила наушники и взглянула на подошедшего мужчину: загорелое обветренное лицо, белозубая улыбка, доброжелательный взгляд. Не вспомнив, как произносится слово «бог» по-английски, запнулась: – Как ты можешь мне помочь? Ты же не… Не…

– Кому я, в таком случае, могу выразить благодарность за слезы на прекрасных глазах?

– Любви, наверное, – Она с трудом выуживала из памяти лексический запас английских слов. – Как она посмела прийти об руку с обстоятельствами, делающими ее невозможной?!

– Ей нужны только два сердца, – мужчина опустился рядом. – Все, что кроме нее, ее не интересует.

– Жаль, что она так глупа, – Она вновь бросила камешек в море. – Я так радовалась ему. Я так люблю его, что у меня сердце выпрыгивает. Когда он рядом, я купаюсь в океане наслаждения. Мне уютно и тепло. Как в раю. А он не верит. Обвиняет. Подозревает и уезжает! Уходит! Каждое утро уходит, каждый вечер. И я опять жду. Жду чуда. И он… Он возвращается, чтобы снова уйти… И мне становится страшно…

Глядя на горизонт, Она сбивчиво подбирала слова, которыми хотела выразить свою боль. Мужчина молчал, слушая Ее и усиливающийся ветер…

– Что ты думаешь о море? Нравится оно тебе? – спросил он, когда пауза слишком затянулась.

– Море и море. Как и жизнь. В целом, ничего. Местами красиво, местами грязно. Но слишком бесполезно.

– Так уж ли бесполезна твоя жизнь?

– Думаю, да. Ничтожна в размерах вселенной, противна в размерах души. Может быть, желанна в размерах семьи, и невозможна в размерах моего «я». Я не очень понимаю, зачем я здесь, и что мне тут делать. Как скоро конец, и с чем я должна к нему прийти. Беспокойное, в общем, море. Вон, – кивнула Она на крайнюю белоснежную двухпалубную яхту. – На яхте бы покататься.

– Хочешь выйти в море? – поинтересовался мужчина.

– Хочу, – пожала Она плечами.

– Пойдем, – он встал. – Пойдем?

Она недоуменно посмотрела на него снизу вверх. Мужчина поправил бейсболку, засунул руки в карманы широких шорт.

– Это моя яхта. Пошли, – еще раз позвал он.

Она раздумывала лишь секунду: возможность ощутить море притягивала сильнее, чем созерцание водной разбушевавшейся стихии с берега.

– Твоя? – недоверчиво переспросила Она. – Я думала, ты – отдыхающий.

– Нет. Я обосновался в этом курортном городе, – они не спеша пошли вдоль берега по направлению к бухте. – Но, в какой-то степени, я – отдыхающий. Моя жизнь и есть отдых.

– А чем ты занимаешься? Сдаешь яхту? Возишь людей на экскурсии?

– Нет, – покачал он головой. – Я достаточно богат. Мне это не требуется. И знаешь, к чему пришел я? Жизнь надо делать своими руками.

– Я это слышала, не помогает. Всё слова. Дурацкие слова. Не объясняющие, не доказывающие, не опровергающие ничего.

– Не нравятся слова? Не произноси их. Не слушай их. Пока не сможешь понять то, что для тебя окажется правдой. Но учти, что она будет только твоей. И работать, и действовать она будет лишь на тебя. Когда ты попытаешься раскрыть ее еще кому – либо, тебе точно так же скажут с ухмылкой: «Это все слова». Когда я сказал: «своими руками», я сказал это буквально, – улыбнулся он. – Я работаю своими руками, хотя не нуждаюсь в этом. Это мне нравится. Я делаю изделия из кожи: сумки, ремни и прочее. Когда утром я перебираю в мастерской кусочки разноцветной кожи, трогаю их на ощупь, вдыхаю запах, и начинаю видеть будущее изделие – время для меня останавливается на час, на день, на два. Мир перестает существовать до тех пор, пока готовая вещь не оказывается у меня в руках. Немного отдыха: час, день или неделя, и руки вновь требуют этот наркотик создания, процесса, который поглощает всего меня. Дело вовсе не в результате, не в признании. А только в том, что я умираю внешне на период работы и живу внутренне мыслью, руками, глазами, творением. Я научился отключать внешнее, чтобы оно мне не мешало, когда я внутри. И я научился отключать себя, пока я живу во внешнем мире. Поднимайся осторожно, ступеньки скользкие. Хотя, если бы мне пару лет назад сказали, чем я буду заниматься, я бы не поверил.

– С чего же все началось?

– С покупки дома, в подвале которого осталась небольшая кожевенная мастерская.

– Со случайности, значит.

– Можно сказать, с подарка свыше.

Нижняя палуба была мокрой, потому что высокие волны бились о низкие бортики и их восторженные брызги разлетались по всей поверхности покачивающегося на волнах судна.

– В каюту пройдешь? – спросил мужчина, оглядев Ее: с темными волосами играл ветер, а Ее кожа покрылась мурашками. Короткие шорты и майка оттеняли мраморность тела и лишь усиливали ощущение холода.

– Нет. Можно я наверх? – Она показала на лестницу, ведущую на верхнюю палубу.

– Как хочешь, – мужчина скрылся в рубке.

Она поднялась по крутым ступенькам и, пройдя вперед к самому носу судна, уселась на пол, свесила ноги наружу, просунув их под железные ограждения, а руками крепко обняла металлическую трубку бортика.

Яхта завибрировала, послышался лязг металлических цепей, и через некоторое время судно медленно стало набирать ход.

Ей казалось, что Она взлетает на встречные клубящиеся волны и плавно опускается, чтобы вновь подняться. Великолепное ощущение скользящего полета по воде, подхлестываемое порывистым ветром и сумеречным небом, незабываемо передавалось всему телу и отзывалось в сердце восхищением перед безграничным пространством. Яхту раскачивало сильнее, но Она, прижав подбородок к бортику, преспокойно смотрела вдаль и наслаждалась поездкой.

– В каюту не хочешь? – подошел мужчина. – Здесь холодно.

– Здесь здорово, – возразила Она, но взяла предложенную им куртку и тут же просунула руки в рукава. – А кто управляет яхтой?

– Я сейчас спущусь, – улыбнулся он. – Пришел проведать тебя.

Она оглянулась: берег стал еле различимой узкой полоской, стремительно темнело, а море превратилось в кипящую темную поверхность, которой, казалось, присутствие судна совершенно не нравилось: захлебывающиеся волны так и норовили подняться выше, чтобы накрыть яхту.

Пошел дождь. Сначала Она прикрыла голову курткой, но волшебство ощущений быстро таяло под холодными каплями дождя, и Она, вздохнув, поднялась.

– Ох! – Она едва успела схватиться за поручень низкого бортика. Оказалось, что яхту бросает из стороны в сторону так, что стоять на скользкой палубе без поддержки – невозможно. Пока Она сидела, свесив ноги и обняв железные трубки, резкие движения судна, старающегося противостоять разбушевавшейся стихии, были не таким явными.

Она поторопилась спуститься вниз.

– Мы повернули назад?

– Накаталась?

– Темнеет!

– И что? Я веду по приборам.

– Поворачивай назад! Я не хочу утонуть! Погода плохая.

– Она такой и была час назад.

– Я хочу на берег!

– Ты говорила о бесполезности своей жизни, не так ли?

– Ну и что? Я не говорила, что готова отплыть и утонуть.

– Почему?

– Потому! Хватит иронизировать, поворачивай назад! А то твои сумки и ремни останутся без тебя.

– Мне это не важно. Если я научился жить здесь, я найду себя и там. Я ни в коем случае не испытываю страха перед смертью. А вот ты прими к сведению: если тебе плохо тут, то вероятнее всего, и там тебе не станет лучше. Это зависит только от тебя, а не от внешней смены миров или обстоятельств существования.

– Я тебя не слушаю! Я не хочу так умирать. Захлебнувшись.

– А как? – казалось, Она рассмешила владельца яхты.

– Разбиться на самолете, хотя бы!

– Ты это серьезно? – мужчина не мог сдержать улыбку, точно видел перед собою милого, раскапризничавшегося ребенка, который сам не знает, что говорит. Но мимолетная улыбка слетела с его лица, и он прищурившись и внимательно глядя на Нее задал несколько вопросов, которые, казалось, тревожили и его самого. – Ты думаешь, что смерть решит проблемы? А как же семья, близкие? Ты готова их оставить? Тебе не будет перед ними стыдно?

– Тысячи людей гибнут и умирают каждую секунду, и что – то им никто в вину смерть не ставит. Послушай, давай повернем назад. Мне не нравится этот разговор!

– Я повернул. Мы идем обратно. Хочешь, выпей чаю. Я справляюсь, не беспокойся.

– И не думала, – Она отошла к невысокому шкафчику и открыла дверцы. Из носика огромного аппарата, напоминающего термос, капал кипяток. Чуть выше в решетчатых полках были закреплены коробки с чаем и сахаром, капсулы для кофе-машины, бокалы и приборы. Внизу подрагивали бутылки в ячейках. – Можно мне это? Я очень замерзла.

– Все можно, – крикнул мужчина. Он стоял поодаль у штурвала. – Хочешь, возьми себе сумку от меня на память? В левом ящике есть несколько, под сиденьем.

Она открутила крышечку с бутылки. И, открыв полку сиденья, вытащила несколько небольших сумочек. Понюхала, придирчиво потрогала швы, тщательно посмотрела изнанку.

– Нет, спасибо. Кому-нибудь подари, кому больше пригодятся. Мне они не нравятся. Я хочу ремень! – Она достала из секретера карандаш и рекламный буклет. Найдя чистое место внизу листа, послюнявила карандаш и нарисовала фрагмент сплетения четырех полосок кожи. Отхлебнула из горлышка, пририсовала металлические крепления, которые пересекались в равноудаленных точках, где Она схематично изобразила небольшие камни. – Вот такой хочу ремень на джинсы!

Она, подойдя к штурвалу, показала рисунок.

– Интересно. Я тебе его сделаю.

– Кожу бери рыжего цвета спокойного тона. А камень пусть будет красным. Темно-красным, как вишня. Но на солнце пусть нечаянно ослепит яркостью, как огнем? Такая есть огранка?

– Я тебе с рубинами сделаю, – мельком он взглянул на рисунок.

– Это дорого будет? – спохватилась Она.

– Очень. Это будет самый дорогой… – мужчина замолчал на секунду. И негромко прибавил: – Подарок.

– Спасибо, – бесчувственно и небрежно обронила Она, совершенно не рассчитывая ни на какой ремень. Она никогда не ждала от людей подарков и выполнения обещаний, потому что это случалось не так часто. Даже, если обещания и давались в какой-то момент искренне, то время или жизнь, почему-то после отбирали горячее желание сдержать слово, и человек, выполнял обещанное уже без вдохновения…

Она отбросила буклет с рисунком на сиденье и прошла к открытой двери.

– Согрелась? – крикнул Ей мужчина. Он подобрал Ее рисунок, и, внимательно рассмотрев детали, убрал буклет в карман.

– Ага! – снова Она запрокинула голову, отпивая из бутылки. Вдруг закашлялась: – Там!!! Там человек! В воде!!!

Она с тревогой наблюдала, как владелец яхты, сдернув с себя ветровку, кинулся в разъяренное море, как огромную яхту бросало прямо на них…

* * *

…Она хватала и тащила человека за руку на борт через ступеньки, держась за поручень и молясь, чтобы мужчин не ударило железным бортом судна…

Тяжелое несопротивляющееся тело вдвоем волокли к каюте под проливным дождем, подскальзывались на мокрой палубе неистово раскачивающего судна.

Хлопали человека по лицу, давили мужчине на солнечное сплетение…

Она не могла оторвать взгляда от спасенного человека. Сидела на коленках возле лица мужчины и с робким трепетом смотрела на него. В его светло-серые глаза, отливающие голубым небом и изумрудным морем одновременно. Обычные глаза человека были неестественно бездонны, точно через них открывалось видимое начало бесконечности. Мужчина смотрел на Нее, но не как на незнакомого или знакомого человека. Он точно так же ушел в глубину Ее глаз.

Владелец яхты несколько раз с беспокойством оборачивался на них. После того, как они привели мужчину в чувство, яхту сильно отклонила от курса бушующая вода, и сейчас судно плохо поддавалось управлению. Владелец уже не был уверен, справится ли он с усиливающимся штормом.

– С ним все нормально? – крикнул он.

– Да, – прошептала Она. – Наверное.

Мужчина пришел в себя, но продолжал лежать на полу. Она стащила диванную подушку и, приподняв его голову, подложила ее под затылок. Невольно Ее пальцы потянулись к щекам мужчины. Она осторожно коснулась очерченного подбородка, словно не доверяя своим глазам. Провела по бровям, убирая мельчайшие капельки воды. Мужчина вздрогнул.

– Ты кто? – отдернулась Она.

Он промолчал, отвел взгляд и слабо шевельнул рукой. Она с удивлением уставилась на его руки. Медленно разглядывала все тело в намокших брюках и рубашке. Перед Нею находился призрак Ее Семеныча. Если смотреть на лицо мужчины, то это был мужчина, но если смотреть на линию губ, скул, то они в точности могли принадлежать только Семенычу. Если смотреть на плечо и руку, то можно было увидеть плечо и руку мужчины, но если вглядываться в запястье, на видневшийся из-за разодранной ткани локоть, на контур мышц – то части руки мужчины являлись копией руки Семеныча. Глаза лишь казались другого оттенка, но их выражение было таким, будто перед Ней лежал Семеныч и смотрел на Нее.

Мужчина оперся на локти и, приподнявшись, сел. Она в полной растерянности дотянулась до валяющейся рядом бутылки виски и автоматически сделала большой глоток. Мужчина встал на ноги, старательно удерживая равновесие. Она передвинулась в закуток между двумя сиденьями, чтобы не раскачиваться и не скользить по полу судна, которое ходило ходуном под немаленьким углом.

Мужчина, пошатываясь, прошел к штурвалу.

Сквозь гул волн, смешанного со свистом ветра и стуком дождя, у Нее в ушах звучали громкие обрывки фраз:

– Под ветер иди…

– Снижай до шести узлов… На гребень вползай!

– Уходи! С кормы смотри…

– Увеличивай! Поворачивай…

– Быстрее! Снижай…

– Глиссируй!

– Набирай…

Она понимала, что их благополучное возвращение теперь полностью на совести провидения, поэтому Она еще глубже и плотнее прижалась к стене, расставив поднятые в коленках ноги в упор к боковинам сидения, чтобы тело при движении никуда не срывало.

«Гад, год, гат, – вспомнила Она. – По-английски «бог», будет «Год».

Она смотрела на видневшийся в проеме силуэт спасенного им мужчины и явно различала под прилипшей мокрой рубашкой фигуру Семеныча. И абсолютно не обратила внимания, что спасенный мужчина разговаривает на русском языке, а владелец яхты его прекрасно понимает, но отвечает на английском.

«Точно его тень. Он и двигается также, – Ее мысли больше занимала нечеткая, необъяснимая, но несомненная схожесть мужчины и Семеныча, чем то, как они втроем доберутся до берега. Она совершенно не беспокоилась о том, что будет дальше. Ее больше не тревожил ни шторм, ни ветер, ни то, что двое крепких мужчин нервно выкрикивают что-то у штурвала и с силой крутят рулевое колесо. Потому что в пяти метрах от Нее было «нечто», очень похожее на Семеныча. Ей даже подумалось, что теперь Она вполне готова и утонуть, потому что в голову проскочила совсем бредовая мысль: – А вдруг Семеныч умер и пришел попрощаться? Нет, не попрощаться! Забрать меня с собой! Он за мной пришел!»

Она успокоилась, мысленно простилась с детьми и пообещала им, что с небес позаботится о них гораздо лучше.

«Ну вот и все, – удовлетворенно подумала Она и вспомнила, как тонула в детстве, когда соленая вода заливалась в дыхательные пути, а вытянутые руки еще чувствовали поверхность моря, но тело уже тянуло вниз. – Наконец-то. В принципе, тонуть не больно. Но очень неприятно. Зато быстро».

* * *

– Плавать умеешь? – внезапно прервалась Ее смиренная готовность к концу.

Она с недоумением посмотрела на мужчину, еще не понимая, что тот у Нее спросил.

– Швартоваться к причалу и каменистому берегу сейчас опасно, – повторил он, возвращая на место покинувший Ее разум. – Ты умеешь плавать?

– Меня же утопит! – Она испуганно взглянула в овальное окно, за которым стемнело. – А как же яхта? Мы ее бросим в море?

– Мы ставим ее на плавучий якорь, а потом отбуксируем. Это долго.

– Я не доплыву, – решительно отказалась Она.

– Со мной.

– Тебя самого вытащили недавно. Как ты оказался в море? В одежде? Что ты там делал?

– Не важно. Вставай.

– Нееет, – Она уперлась спиной к стене. – Никуда я не поплыву! С ума сошли! Я здесь буду умирать.

– Поплывешь! – мужчина засмеялся и бесцеремонно схватил Ее за руки, легко вытащив Ее из убежища. Сдернул с Нее куртку и подал знак владельцу яхты, остававшемуся у штурвала, а затем потянул Ее за собой.

На минуту мужчина остановился, ожидая более удобного момента. Когда судно немного повело влево, мужчина сбросил Ее в воду и прыгнул следом.

Она вынырнула и от страха стала отчаянно грести руками.

– Не греби!!! – перекрикивал водную стихию мужчина. – Сейчас отнесет волна сама! Не греби! Поднимайся на волне!!! Набери воздуха!

Она судорожно схватила его за руку и попыталась вздохнуть, стараясь не оборачиваться на огромную яхту позади. Вода попала Ей в нос и в рот, и Она снова отчаянно замолотила руками по воде…

* * *

– Мика! – от безысходности воззвал Первый.

– Зачем он тебе понадобился? – откуда ни возьмись, проявился Второй, вернее, его тень. Второй был безнадежно слаб.

– Я хотел с ним поговорить. Ты вернулся? – обрадовался Первый.

– Нет. Я оставил ничтожную часть себя здесь. Пусть Мика думает, что я так ослаб. А из Ребенка он меня не достанет.

– Достанет, – опечалился Первый.

– Где?!

– Там, на земле. Смотри…

– Семеныч?! – Второй несказанно удивился.

– Нет. Это не он. Это не человек. Это кто-то в обличие человека.

– Невероятно! Просто шайка каких-то призраков бродит по земле! Ребенок, Она, Семеныч, и еще этот! Кто это?

Первый и Второй сосредоточенно пытались понять, кто же находится в теле Доместика.

– Мика!!! – ахнули они одновременно.

– Вытягивайся! – взмолился Первый.

– Ну уж нет, – отрезал Второй. – Хочет этот великий честного боя? Пусть получит.

– Еще есть новости.

– Меня уже ничем не удивишь.

– Катенка нет. Но когда она была кошкой, угадай, возле кого она крутилась? Семеныч.

– Весьма любопытное совпадение, – озадачился Второй. – Значит, ищи Катенка возле него.

– А что с самим Ребенком?

– Я не понял, ты за кого волнуешься? За меня или Ребенка? – возмутился Второй.

– За тебя, конечно. И за твою временную форму.

– Все в порядке с Ребенком. Его и не было фактически. Это безэмоциональный призрак. Пустое тело жило себе. Практически не было в нем духа. Функционирующий физический организм. С разумом и сознанием.

– Такие люди тоже бывают? – удивился Первый.

– Сколько угодно.

* * *

Она кашляла взахлеб. Вода текла из носа и рта, стояла в ушах и резала глаза солью. Она пыталась вздохнуть, но в горло опять заливалась вода, и трахею спазмом сжимало от боли.

– Все! Все! – мужчина наклонил Ее и стучал по спине. – Выдыхай! Спокойно выдыхай. Успокойся!

Кашель постепено становился реже, но у Нее оставалось ощущение, что не вся вода вышла из Ее легких.

– Мне больно! – показала Она на грудь.

– Это от кашля. Пройдет. Пойдем в отель.

– А он? – с тревогой Она обернулась на море, где качалась белоснежная яхта.

– С ним все нормально. Он дождется капитана и отправится домой. И с судном, и с ним все хорошо. Тут уже безопасно. В море не унесет и на берег не кинет. Пойдем. К сожалению, мне тебя нечем укрыть. Побежали, так согреешься!

– Нет! – рассердилась Она. – Я не могу бежать! Я еще не продышалась.

– Меня зовут Доместик Год, – не обращая внимания на Ее возмущение, представился мужчина и потянул Ее за руку. Он пошел быстро, не выпуская Ее запястья, и Ей пришлось подчиниться и прибавить шагу, чтобы не упасть на камни.

– Такого не бывает имени! – возразила Она и только сообразила, что Доместик все время разговарил с Нею на русском языке без всякого акцента. – Ты очень похож на человека!

Доместик засмеялся.

– На одного человека, – поправилась Она, вновь закашлявшись от быстрой ходьбы. – Куда ты меня тащишь?

– В отель!

– Ты знаешь, где мой отель? – они торопливо пересекали ухоженные газонные клумбы по вымощенным дорожкам, но Она не узнавала места.

– Я остановился в нем же, – совершенно неожиданно Она заметила знакомый вход в один из многочисленных холлов Ее отеля. – Но в другом крыле. Переодевайся и в горячую ванну немедленно.

Доместик отпустил Ее запястье и моментально скрылся по дороге, ведущей к бассейну. Она оглянулась, но Доместика уже не было видно. С удивлением потрогала левую руку, еще хранившую ощущение сжимающих пальцев. Пальцев Семеныча.

«Доместик… Доместик… Домашний, местный… Доместик Год – Внутренний Бог?! – осенило Ее, когда Она оказалась в холле. – Он подшутил надо мною. Сто процентов такого имени не бывает. Как он оказался в море? Почему он так похож на Семеныча?»

Она пролетала мимо лобби-бара, когда почувствовала спиной напряжение. Машинально оглянулась в сторону уже на выходе.

Краем глаза заметила араба в темных очках. С ним Она виделась почти каждую ночь, на дискотеке или в клубе на соседней улице, но совершенно не помнила, как они проводили время и о чем говорили, поскольку араб появлялся именно в то время, когда у Нее от выпитого алкоголя кружилась голова, и мутнело сознание. Араб неизменно был в дишдаше, носил гутру и никогда не снимал темных очков…

– Где ты была? – Лена красила ресницы.

– У моря была, – Она, прыгая на одной ноге, стаскивала шорты. – Пошел дождь, а я далеко отошла. Пережидала в баре у пляжа, а потом решила добежать до отеля.

– Телефон с собой бери! В чужой стране находимся. С тобой одни проблемы! Собирайся, гулять пойдем.

– Голову вымою, погоди. Двадцать минут.

– Знаешь, я сюда с тобой приехала, а ты меня оставила на полдня! – недовольно воскликнула Лена.

– Извини, ты спала, а я прогуляться ушла. Не планировала, что задержусь.

– Всегда весь отдых портишь!

Но Она, не дослушав, стремительно скрылась в ванной. Просунула голову в дверь:

– Лен! Мне никто не звонил?

– Кому ты нужна? Думаешь, я поверила, что ты по бережку ходила? Опять шлялась с кем-нибудь. Если на дискотеке подойдешь к своему арабу, я больше с тобой никуда не пойду!

Она стояла под колкими струями из душевой лейки, греясь под горячей водой и думая о Доместике.

«Ведь он как раз и не похож на человека! Только оболочка! Причем и оболочка не его собственная! Учитывая все странные события, происходившие со мной и Семенычем, не исключаю, что кто-то взял и материализовался в тело Семеныча. Чтобы надо мной поиздеваться. Или Семеныч раздвоился… Да что за чертовщина? Семеныч не позвонил и не написал ни разу. Ни разу! Он не любит меня…».

Выйдя из ванной комнаты с полотенцем на голове, Она подошла к шкафу, чтобы взять одежду.

– Мне это надоело! – Лена бросила на постель косметичку. – Ты портишь мне отдых! Ты пропускаешь завтраки и обеды, и я вынуждена ходить одна, пока ты нажираешься виски у моря или бассейна. Потом тебя не расшевелить, потому что у тебя какая-то тоска. Вечером за ужином ты начинаешь с бокала вина, и позже тебя тянет на шоу или танцы, где ты быстро находишь компанию до утра! А на рассвете ты просыпаешься и похмеляешься на балконе, мешая мне спать, потому что ты топаешь по комнате! А когда я просыпаюсь, ты уже валяешься где-нибудь на пляже!

– А к белой юбке можно надеть эту маечку? – Она обернулась, держа вещи в руках.

– Не надевай эту юбку! По улице невозможно пройти!

– Ужинать пойдем? – Она натянула белую юбку и сняла полотенце, взлохмачивая им волосы. Включила фен.

– Я с тобой разговаривала вообще-то!

– Я поняла, – кивнула Она, закашлявшись. – Я тебя не устраиваю.

– Ты никого не устраиваешь! Потому что ты только о себе думаешь!

– Что ты хочешь? – Она с трудом откашлялась.

– Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!

– Я спрашиваю, что ты от меня хочешь? Я буду ходить с тобой. Как на веревочке. И в пять утра завтра не проснусь. Еще что?

– Чтобы ты ни к кому не подходила!

На веранде Она расположилась на диванчике, пока Лена выбирала в лобби-баре напитки. Она нерешительно вертела в руках телефон, борясь с желанием написать Семенычу сообщение. Алкоголь спасал, отодвигая Семеныча дальше и делая мысли о нем не такими болезненными. Но как только сознание приходило в норму, состояние страха потери любви вновь захлестывало Ее с головы до ног физической болью сжимающегося сердца.

Она разглядывала постояльцев отеля: трогательные влюбленные, ищущие темные уголки около бассейна; спокойные семейные пары, поедающие легкие закуски и поглощающие вино за столиками на открытой террасе; веселые молодежные компании, шумевшие в ожидании ночного танцевального шоу и новых знакомств; трепетные родители, следящие за отпрысками, которые под музыку махали руками, следуя движениям аниматора…

«А вдруг он ответит, что не желает меня больше видеть? – Она убрала в сумочку телефон. – Лучше я не буду ничего писать, чтобы не получить неприятный ответ. Или не получить никакого ответа. Но почему же молчит он? Сколько дней уже прошло? Пять? Шесть? Семь?».

– Смотри, какие нам коктейли сделали! – подошла Лена и поставила на столик четыре бокала. Присела на диван и достала пачку сигарет.

Она потянулась за бокалом. Жадно всасывала через соломинку жидкость, чтобы тепло скорее остановило беспокойные мысли.

– Смотрю на всех них. Все такие счастливые.

– А тебе чего не хватает?

– Семеныча…

– Опять! Себя надо любить. Отпуск, коктейль, покой. Сиди и наслаждайся.

– Не могу. Мне такое безделье совершенно не нравится. Оно бесполезное.

– Выпей еще, – кивнула Лена на бокал. – И представь, что он рядом. Вон, как та пара. Сидят и тупо смотрят по сторонам. Им даже поговорить не о чем. Быт остался в другой стране и все. Отдыхают. Морепродукты лопают.

– Я и так все время представляю, что он рядом. Но если он был бы рядом, он в такое время уже спал бы в номере. А на рассвете, возможно, бегал бы или плавал в бассейне, потому что на море не пускают из-за шторма.

– Отлично! Он спит в номере, а ты вышла прогуляться! Надоела ныть!

– Все равно. Все вокруг довольные и счастливые. А мы?

– Должен же кто-то быть несчастным, чтобы кому-то счастья досталось больше. Почему не мы? И у многих – просто видимость счастья. А внутри нереализованные желания тоже их гнетут…

– Куда пойдем? – Она допивала второй бокал.

– В город. Дождь закончился. А здесь этот араб опять. Я не понимаю, он следит за тобой, что ли? Мне кажется, он хочет тебя куда-то утащить.

– Где?

– Не оборачивайся. Он в темном углу бара. Я напитки брала, заметила, что он сел так, чтобы через стекло тебя виднее было. И глаз не сводит. Сейчас дождется, когда ты нажрешься и опять припрется поить тебя дальше. А сам и не пьет совсем. Скажи спасибо, я рядом. Иначе он давно утащил бы тебя в рабство. Давай, через сад быстро уйдем, он не успеет нас догнать. В городе в клуб сходим. Пугает меня этот араб.

Они встали, когда из дверей бара выходила компания мужчин, которая и прикрыла их уход от араба.

– А ты не скучаешь по детям? – спросила Лена, когда они пересекали перекресток, оглядываясь на отель. – Я уже по домашним соскучилась.

– Нет, – чуть неуверенно ответила Она, придерживая Лену за руку, потому что автомобили, которые постоянно сигналили, ехали беспорядочно и не включали поворотников.

– Это как?

– Я их скоро увижу. К тому же, с ними все в порядке. Им в деревне хорошо. Вот если бы я знала, что никогда их не увижу, наверное, скучала бы. Или что им где-то плохо, то мне тоже стало бы плохо.

– Ты как кошка. Откормила и готова к новому помету, – стала смеяться Лена. – Или воин. Нет опасности, угрозы, значит, нет дела. В этот клуб пойдем или на другой улице?

– В этом были, – возразила Она.

– Мы уже во всех были в этой округе!

– Тогда давай такси возьмем, подальше посмотрим, что есть в городе еще.

– Они все равно на один манер, декорации только разные. Смысл один. Пить и танцевать. Теперь можно выбрать понравившийся.

– Ага, – кивнула Она. – И жизни так же?

– Что? – рассеянно переспросила Лена, приглядываясь к шляпкам в лавке. – Пойдем быстренько шляпы померяем?

– Жизни нельзя посмотреть и выбрать понравившуюся?

– Что значит посмотреть? – Лена стянула широкополую шляпу с выносной витрины на улице. – Эй! У вас есть зеркало?

– Пожить! Примерить? Нельзя? – с совершенно серьезным видом поинтересовалась Она. Лена немного оторопела, как если бы у нее кто-то спросил, а можно ли оторвать кусочек неба.

– Знаешь, ты, вроде, неглупая. А иногда как ляпнешь что-нибудь, у меня создается впечатление, что ты с луны упала.

– А Семеныч сказал, что с венеры.

Лена от неожиданности надела шляпу задом наперед:

– Откуда?!

– Книга такая есть, – засмеялась Она. – Объясняет разницу в полах. Шляпу-то переверни.

– А твой Семеныч не говорил тебе, что ты ненормальная?

– Говорил.

– Стоит задуматься.

– А я и думаю.

– Мне идет? – Лена покрутилась в шляпе.

– Нет.

– Лови такси, – Лена недовольно сдернула с головы приглянувшуюся шляпку и грубо сунула ее выскочившему из лавки продавцу в руки. – Посмотрим, что еще в городе есть.

* * *

– Задерни шторы! – Лена сбросила туфли и бессильно повалилась на постель.

Она подошла к балконной двери: на улице светало, а внизу по дорожке, огибавшей бассейн по периметру, бегал Доместик. Она обернулась на заснувшую Лену, схватила босоножки и выскользнула на цыпочках из номера.

Взяла две чашки кофе в баре и вышла к бассейну. Доместик снимал с себя одежду и, казалось, не видел Ее. Она села неподалеку, поставила чашки на столик.

Смотрела, как рывками появляется его спина над водой, как сильные руки взмывают вверх и плавно опускаются, передвигая тело вперед. Как у бортика Доместик ныряет под воду, а вынырнув, уже плывет в обратную сторону.

За первую чашку кофе Доместик сделал семь заплывов туда-обратно. Подошел сотрудник отеля, и заботливо накинул Ей на плечи мягкий плед.

Она подняла голову, чтобы поблагодарить, но лицо служащего растворилось, а чьи-то руки бережно подхватили Ее и понесли наверх.

Проснулась Она от духоты и жажды. Растерянно посмотрела на белый потолок.

– Очнулась? – вышла Лена из ванной. – Допилась уже. Тебя мужики приносят!

– Чего?!

– Я проснулась от того, что дверь скрипнула. И вносят ценный груз. Я сначала подумала, что мне это снится. Мы же вместе пришли. Куда ты смотаться успела?

– А дальше?

– Дальше он деловито тебя раздел, укрыл одеялом и ушел. Это кто?

– Представился, как бог.

– Дожила, – укоризненно покачала Лена головой. – Тебя уже боги возвращают с небес. Ты и там не нужна. Вставай, на экскурсию пора ехать.

– Без меня. Меня тошнит, я не выдержу никакой поездки.

– Я так и знала!

– Давай на завтра перенесем?

– Нет. Я сегодня хочу. Вот активированный уголь. Лечись. А я поеду. Вернусь поздно. Лежи и отсыпайся. И сходи в обед, поешь горячего супа. Ты, по-моему, тут еще ни разу не ела. Посадишь весь организм.

Она еле дождалась, когда за Леной закроется дверь, и вскочила с постели…

* * *

– Пожалуйста, – подозвала Она администратора внизу. – Гость отеля, Доместик Год забыл у меня свой телефон. В каком он номере остановился?

– Одну минуту, – склонился над монитором администратор. – Как его имя?

– Не надо, спасибо, – Она заметила в окно Доместика, сидящего с ноутбуком в тенистой беседке в саду.

– Выспалась? – спокойно спросил он, не отрывая взгляда от ноутбука, точно знал, кто к нему подошел. Она промолчала, и тогда Доместик взглянул на Нее. От поразительного сходства с выражением глаз Семеныча у Нее моментально закружилась голова, и подкосились ноги. Она опустилась на сиденье, Доместик машинально поправил Ее непослушный локон.

– Хочешь прогуляться? – поинтересовался он. Тепло и нежно. Тоном Семеныча.

Она кивнула.

– Я переоденусь, оставлю компьютер и вернусь, – он закрыл ноутбук и встал.

– Я с тобой! – воскликнула Она, испугавшись, что он не вернется. Сейчас, на трезвый взгляд, несомненное сходство Доместика с Семенычем казалось еще более глубоким, а оттого и более нереальным.

– Я быстро. Посиди здесь?

– Я с тобой, – упрямо произнесла Она. – Я хочу с тобой.

– Делай, что хочешь, – улыбнулся он, в точности скопировав интонацию Семеныча, и подал Ей руку, досконально воспроизведя движение Семеныча.

В номере царил совершенный порядок: вещи на плечиках висели в открытом шкафу на одинаковом расстоянии друг от друга, постель была аккуратно заправлена без единой складки, диванные подушки идеально ровно располагались на тахте.

Зазвонил телефон, и Доместик спешно вышел на балкон, прикрыв за собой стеклянную дверь. Он стоял спиной к Ней, но стоял как Семеныч: как будто на одной ноге, а вторая лишь служила опорой для равновесия.

Она в смятении опустилась в кресло и подтянула коленки, обняв их руками.

– Воды? – вернулся Доместик и открыл бар. Он словно знал, что Она не пьет холодную воду, и поэтому достал бутылочку не из холодильника. И это не ускользнуло от Ее внимания. Он потянулся за стаканом и замер: Она мгновенно соскочила с кресла и обняла его, уткнувшись лицом в его спину.

Она вдыхала знакомый запах Семеныча и чувствовала, что он сейчас должен развернуться и, целуя, крепко прижать Ее к себе.

Но Доместик мягко отстранился и, развернув за плечи, подтолкнул к креслу. Подал стакан воды.

– Ты кто? – Она пила воду и тяжело дышала.

– Это немного трудно объяснить, – он опустился на пол перед Ней, заботливо поправил Ее выбившуюся футболку. Она завороженно смотрела на Доместика: на первый взгляд – чужой мужчина, но его движения, точно невольные, создавали впечатление, будто в его теле находился Семеныч, который неосознанно тянулся к Ней и смотрел на Нее. Она нахмурилась.

– Ты такая хорошенькая, – засмеялся Доместик.

– Я тебе нравлюсь?

– Конечно, нравишься! Разве ты можешь не нравиться?

– Ты… – запнулась Она. – Ты похож на… На…

– Семеныча, – помог Ей закончить предложение Доместик, отчего глаза Ее округлились. – Но это не так.

– Как, не так? Ты его знаешь?

– Знаю. И тебя знаю.

Сердце Ее бешено заколотилось.

– А еще что ты знаешь?

– Все, – ответил Доместик.

– Ты кто?! – Она со злостью хотела оттолкнуть его ногами, но Доместик предупредительно успел остановить Ее, удержав за лодыжки. И вновь рассмеялся.

– Я повторюсь. Я не знаю слов, чтобы объяснить тебе, кто я.

– Откуда ты взялся?

– Ты меня придумала, – кивнул Доместик.

– Я?!

– И Семеныч.

– Семеныч?! Но ты… Человек! Руки, ноги, голова!

– И что? – Доместик с недоумением взглянул на Нее.

– Как это – что? Нельзя выдумать человека!

– Кто это сказал? Люди всегда что-то выдумывают!

– Это другое, – поняла Она Доместика. – Нельзя выдумать живого человека! Чтобы он сам по себе жил.

– Посмотри в окно.

– Небо. Ну и что?

– Небо – это часть мира. Твоего мира. Таким, каким ты его видишь. Какое небо сейчас?

– Голубое. Безоблачное. Лучше бы было пасмурное…

– Почему?

– Мне нравится пасмурное небо, но без дождя. Пасмурное небо насыщенное. Оно не бесконечное вверх, но бескрайнее в плоскости и очень уютное! Оно тянет меня к себе. Как вечность. Как колыбель.

– Да? – Доместик усмехнулся. – Ладно, смотри.

– Куда смотреть?

– В окно. На небо.

Она послушно посмотрела в окно. И небо стремительно стало затягиваться, невесть откуда взявшимися, облаками. Легкие белые, расплывчатые серые, густые темные облака стремились закрыть солнце, лучи которого прорывались, окрашивая края облаков в золотые, ярко-красные и фиолетовые оттенки.

Вскоре все небо превратилось в ровную серую пелену.

Она зачарованно взирала на чудо, которое происходило на Ее глазах, будто Она сама раскрашивала небо той краской, какой хотела.

– И что это?

Доместик улыбнулся:

– Это всего лишь небо.

– Всего лишь? Но только что оно было абсолютно безоблачным. А сейчас?

– А сейчас небо стало таким, каким бы ты хотела, чтобы оно стало. Ты вообразила небо таким. И меня ты вообразила таким.

Она продолжала смотреть на небо: пелена серого цвета рвалась как старая ткань и растворялась на глазах.

И снова яркий голубой небосвод.

– Я?! – с удивлением прошептала Она.

– Ты, – смотрел Доместик на Нее с теплотой и умилением, как смотрят на долгожданного новорожденного ребенка.

– Это сделала я?

– Это сделала ты, – эхом отозвался он.

– А… Ты сам-то есть?

– Как видишь.

– А если… – глаза Ее сверкнули. – А если я придумаю так, чтобы ты остался со мной? Навсегда? Ведь ты, наверное, и не женат? Уж этого я бы точно не выдумала. И ты навечно будешь моим!

– А Семеныч? – улыбнулся Доместик. – Я здесь, потому что он хочет быть с тобой. А долго ли он будет тянуться к тебе, если ты не вернешься к нему?

– Семеныч? – рассердилась Она. – Где он, этот Семеныч?

– В данный момент совещание проводит. Злится.

– А почему он злится?

– Он так живет. Ему нужна злость. Она заглушает страх и дает ему жизненные силы. Когда у него не будет страха, тогда ему не понадобится и злость.

– Вот и неправда!!! Неправда! – Она в возбуждении вскочила с кресла. – Он не на работе! Он вообще не в России! А тебя не я выдумала, а кто-то нашел, чтобы надо мной поиздеваться! И Семеныч тебя не выдумывал! Что он, дурак, сам себя выдумывать? Он всегда говорил о том, что сам себе не нравится!

– Я говорю, что он просто хотел быть рядом с тобой. Поэтому я здесь.

– Хотел рядом быть?! – закричала Она. – И ни разу мне не позвонил с той ссоры? Да хоть бы слово написал!!!

– Он каждый день пишет тебе, – с грустью ответил Доместик. – Ты не отвечаешь.

Она швырнула телефоном в Доместика.

– Где он пишет?! Найди мне хоть одно сообщение! Я, наверное, ослепла! Я не отвечаю, подумать только! Тем более, логичнее позвонить мне! Чтобы удостовериться, что я живая!

– Ты не отвечаешь. Он боится звонить, – Доместик подобрал телефон и положил его на столик. – Как и ты боишься ему написать, заливая в себя алкоголь.

– Да, – пробормотала Она. – Да. Точно. У меня белая горячка. Алкогольный делирий.

Она распахнула створки бара. Достала бутылку, схватила со столика стакан из-под воды. Наполнила стакан наполовину.

– Хватит пить, – мягко сказал Доместик. Он не поднимался с пола, спокойно наблюдая, как Она металась по комнате.

Она с отвращением делала большие глотки и подняла указательный палец, жестом остановив Доместика. Поставила стакан и зажала ладонью рот. Восстановила дыхание.

– Не могли мы тебя выдумать! – прерывисто ответила. – Семеныч никогда бы не сказал: «Хватит пить». Он, наоборот, сказал бы: «Пей, если охота. Делай, что хочется!».

– Тебе уже давно неохота. Ты просто не знаешь, чем отупить свой обеспокоенный разум, не так ли? – Доместик с легкостью поднялся на ноги и подошел к Ней. Чуть наклонился и прошептал Ей на ухо: – Ты не ожидала, что попадешь в человека, и назад пути не будет? Эгрегор – ангел – демон – человек – Катенок… Кто же ты теперь?

Она переменилась в лице, резко отдернулась, почувствовав, что на секунду теряет сознание.

– Я сама по себе! Понятно? – глаза Ее сверкнули совсем по-кошачьи. – И тебя – нет!

Она схватилась за ручку двери.

– Телефон! – Доместик взял со столика аппарат и бросил Ей. Она поймала его одной рукой и со злостью захлопнула за собой дверь.

* * *

– Первый!

Первый озирался: Второго он слышал, но обнаружить не мог. Лишь легкие знакомые вибрации указывали на то, что рядом кто-то есть.

– Что? Я здесь, – Первый обеспокоенно пытался присоединиться к еле уловиму излучению Второго.

– Я, находясь в Ребенке, не вижу Доместика.

– Я не понимаю тебя.

– Его в отеле нет, – излучение передернулось слабым раздражением Второго. – Будучи в теле Ребенка, я его не вижу!!! Пустое место.

– Как это?

– Вот так. Думай скорее, что это может быть. Выкладывай мне свои гипотезы, теоретик. Иначе мне не справиться с тем, чего для меня не существует. И быстрее, пожалуйста. Я чувствую приближение чего-то нехорошего.

– Так. Так, – запаниковал Первый. – Что это может быть?

– Ну?

– Не сбивай! Так. Так.

– Это надолго, – Второй монотонно загудел разочарованием.

– Все. Она его первая увидела? Тогда так. Если эгрегоры могут существовать в любых формах, а сами себя не видят, то есть не представляют, то…

– Ну же? – нетерпеливо спросил Второй.

– То они существуют исходя из чьего-то представления. Она могла его представить только Семенычем, вот поэтому Доместик и явился к Ней в образе Семеныча. Семеныч для Нее – любовь. Мика – эгрегор любви. Вот Она и видит любовь – человеком, которого любит.

– А я? То есть, Ребенок? Почему я вижу пустое место?

– Помнишь, Мика сказал: «я свое из тебя забрал?». Нет в тебе любви. Поэтому ты и не видишь ее. Не видишь Мику.

Далее от Второго кратко и эмоционально послышалась человеческая нецензурная брань.

– А как же остальные? Владелец яхты видит Доместика, – сопоставил факты Второй.

– Тут сложнее. Единственное объяснение, которое мне кажется верным – эгрегор в низшем мире существует далее в той форме, в которой его увидел самый первый человек или любое другое существо. Вроде того, что у людей – единое информационное пространство, и они оттуда берут представления. Она его представила так. Мика обрел форму. Эта форма отпечаталась во вселенском пространстве, и остальные люди бессознательно считали ее.

– Попроще! – взмолился Второй. – Она его так нарисовала? И все так и будут видеть?

– Да, – подтвердил Первый.

– Стой. Так Катенок не случайно стала кошкой? Ее так представил Семеныч?

– Выходит, – растерялся Первый.

– О-о-о, – застонал Второй. – Что же все так сложно?

* * *

До вечера Она ревела в своем номере, чувствуя, как разрывается сердце, и не понимая, что с Ней творится. Словно часть Ее тела находилась где-то далеко от Нее и не имела возможности вернуться обратно. Она физически ощущала пустоту внутри тела, будто Ее в нем не было. И в то же время, Она чувствовала, что это тело накрепко держит Ее внутри себя, насильно не выпуская наружу. Хотелось разбить голову или разъединить мышцы, чтобы вылезти из кожи…

Когда с балкона потянуло вечерней прохладой, Она встала и привела себя в порядок. Спустилась вниз.

Взяв в баре коктейль, Она прошлась до бассейна.

– Что ты за мной ходишь? – Доместик взрогнул и развернулся. Она стояла перед ним. – Я спрашиваю, зачем ты так похож на него? И ходишь тут, как он! И дышишь тут! И всякие небылицы рассказываешь! Может, в номер поднимемся? Придумаем что-нибудь интереснее шторма или облачков на небе? А?

– Тебе надо поспать. Ты ведешь себя неадекватно, – твердо сказал Доместик.

– А ты? Ты адекватно себя ведешь? Я тебя больше не выдумываю! Исчезни с глаз моих! Сейчас же! И из этого отеля исчезни! А не то… Не то, – Она подбирала слова для более существенной угрозы. И, не найдя подходящих, бессильно выкрикнула: – Убирайся вон!

Она выплеснула остатки коктейля в траву и стремительно направилась в сторону открытого бара, где играла музыка. Доместик нервно зашагал по слабоосвещенной дорожке парка, потом развернулся и пошел обратно к бассейну.

Она оглянулась, поднимаясь на веранду. Доместик тут же приостановился, ловя Ее взгляд. Но Она сердито развернулась в сторону клуба, где начиналась ночная дискотека.

«Еще ходит тут, как Семеныч!» – Она со злостью послала проклятье в сторону оставшегося на улице Доместика и подошла к стойке бара.

Рядом тут же оказался араб…

Он сыпал комплиментами и не позволял Ее бокалам опустошаться. Она не помнила, как они покинули клуб. Араб тянул Ее все дальше и дальше от отеля, рассказывая по дороге шутливые истории. Она, смеясь, шла за ним босиком, держа в одной руке снятые босоножки, а в другой – бокал, стараясь не расплескать жидкость, и удивлялась, почему так темно, куда делись все лавочки, и отчего трава мокрая.

Когда они оказались в пустынном городском саду, расположенным за территорией отеля, араб остановился и снял очки. Безжизненные глаза смотрели на Нее.

– Ребенок! – ахнула Она, выронив бокал.

* * *

– Долго же ты меня узнавала. Я так изменился?

Она замерла от растерянности, не зная, что Ей сейчас надо делать: бежать, нападать или защищаться.

От страха закричала. Ребенок зажал Ей рот, но тут же отдернул руки. Послышался шорох бегущих по траве шагов.

Ребенок стремительно рванул в сторону, но вдруг остановился в десяти шагах от Нее, словно окаменел и прирос к земле. Она попятилась назад и наткнулась спиной на что-то теплое. Тотчас отпрянула и вновь закричала, пока, обернувшись, не узнала Доместика.

Он схватил Ее в охапку и руками закрыл Ей глаза. Она с силой пыталась опустить его ладони и убрать их от своего лица. Доместик крепко прижал Ее спиной к себе.

– Убери руки! Я ничего не вижу!

– Тише, – Доместик убрал свою ладонь от Ее лица, но объятий не ослабил, не выпуская Ее.

Нарастал гул поднимающегося ураганного ветра. Деревья гнулись к земле. Ребенок стоял на месте, а его тело шатало из стороны в сторону. Его ноги до колен казались вкопанными и затвердевшими.

Внезапно сверкнула молния, разрезав черное небо. Яркий свет озарил искаженное ужасом лицо Ребенка, темно-зеленые шевелящиеся деревья, приникшую траву.

Все погасло на миг.

Следом послышались раскаты грома. Вновь располосовала ночное пространство ослепляющая молния. Крупные тяжелые капли посыпались сверху.

Она видела, как скручивает Ребенка неведомая сила, как извивается его тело. Прижимаясь к Доместику, Она в панике смотрела, как от земли собирается свистящий ветер в восходящий вихрь воздуха. Темный столб располагался над Ребенком и засасывал его в себя. Но ноги Ребенка не двигались. Сквозь оглушительный гул, Она слышала, как кричит обезумевший Ребенок. Его туловище вытягивалось вверх и, того и гляди, могло быть разорвано пополам. Продольные вспышки молний стрелами вонзались в Ребенка.

Она в оцепенении подняла голову, чтобы увидеть лицо Доместика. Он одной рукой прижимал Ее к себе, а вторую, высвободив, плавно поднял ладонью вверх. Сжал пальцы в кулак и резко дернул вниз, на себя, как стаскивают одним движением простыню с постели. Дождь остановился, а небо открылось черной бездной, которая стала опускаться на Ребенка.

Мерзкая чернота продолжала снижаться и ощущалась, как липкий, вязкий воздух, который склеивает легкие.

– Почему он стоит? – с трудом пыталась Она дышать.

– Это страх, парализующий все на свете. Пространство окаменело. Испуг – короткий, временный, а страх может быть бесконечным.

Сошедшая с неба чернота сгустилась еще больше, приобретая еле видимые границы и очертания. Исступленный ветер не прекращался, и не имел единого направления, как обычный ветер. Потоки воздуха беспорядочно струились к центру и от центра, вылепливая из бездны конечную субстанцию.

Она вздрогнула: открывшееся небо стало падать вниз. Оно походило на невесомого огромного волка, который приближался к земле, норовя ухватить своей оскаленной пастью Ребенка. Подобие бестелесного волка занимало все пространство видимой части неба и иногда касалось и Ее своей склизкой шелковой воздушной материей.

Ей стало страшно: трясущийся в судорогах Ребенок с окаменелыми ногами, его рвущееся в агонии туловище, зияющая дыра в атмосфере, облепляющая плотность воздуха и огромной силы живой ветер…

– Не бойся, – шепнул Доместик. – Все хорошо, не бойся.

– Что это? – из-за порывов ветра Ее голоса почти не было слышно.

– Злость! Это его злость, вот она какая! Она сильнее страха. Она сильнее всего. Ведь ты видела это? Ты же помнишь волка? Свои руки, спину, помнишь? У человека огромная глубина чувств. Посмотри, как они оживают и материализуются, как они самостоятельно существуют в пространстве. У человека столько энергии, что она выходит из него и живет сама по себе, – Доместик кричал Ей на ухо.

Парящая чернота в виде огромного волка несколько раз опускалась почти до земли и вновь поднималась. И когда чернота вплотную легла на поверхность земли, Ребенка уже не было.

Она от неожиданности вскрикнула, и в ту же секунду черное облако стало вновь подниматься, взмахивая крыльями. Черной зловещей птицей оно стремительно взмыло вверх.

Доместик поднял руку и разжал ладонь, растопырив пальцы. Бездна закрылась небом, и оно тут же засветилось от сверкающих молний, походящих на хирургические нити, которыми зашивают рану.

Прерванный дождь вновь полился стеной. Ветер стих, точно упал на землю, затоптанный дождем. Появившиеся раскаты грома становились глуше и реже.

Доместик подхватил Ее на руки и понес обратно к отелю. Она молчала, держась руками его за шею.

– Не неси меня ко мне, – прошептала Она, когда они оказались в холле. – Я хочу остаться с тобой сегодня. Мне очень страшно.

Он принес Ее к себе в номер, стащил мокрую одежду, закутал в одеяло, почти не спуская Ее с рук. Прижался губами к Ее глазам, заставляя поцелуем закрыться веки, из-под которых струились слезы. Ее знобило от пережитого ужаса. Доместик стал укачивать Ее в такт неспешным словам:

– Почему люди грустят? Потому что они люди. Потому что они уже не животные, но еще и не новые существа, эволюционно стоящие выше людей. Потому что люди пока не научились управлять ни неподвластным им временем, ни собственными мыслями, ни своими чувствами. Вот когда они научатся управлять хотя бы чем-нибудь одним, тогда они и перестанут грустить. И людьми тоже быть перестанут…

– Он больше не вернется? Ребенок?

– Нет. Потому что его и не было. Спи…