В Британских арктических экспедициях XIX века, организованных Адмиралтейством, основной целью были географические открытия. Экспедиции способствовали подъёму национального духа, публику в них привлекали полярная романтика и героизм, проявленный в борьбе с холодом и лишениями. Трагические попытки вызывали не меньший (если не больший) резонанс по сравнению с успешными. Наука как таковая не играла в этих экспедициях серьёзной роли. В отличие от более ранних плаваний Джеймса Кука, в экспедициях, организованных Барроу, не было штатных натуралистов [207]Записано со слов Фридриха Говейдера, колхозника села Штефан, Каменского кантона Республики немцев Поволжья [81].
. Роль их выполняли, как правило, сами офицеры или судовые медики.

Фиксация на географических открытиях, а не на постижении законов природы, неизбежно способствовала разобщению и конкуренции в полярной сфере. Попытки объединить усилия государств для выполнения одновременных научных наблюдений по общему плану, предпринятые в рамках Международного полярного года (1882/1883), успеха не имели. Исследование полярных областей не сулило непосредственных экономических выгод, поэтому в конце XIX века в Арктику стало устремляться всё меньше государственных экспедиций. Но полярная тема по-прежнему оставалась в центре общественного интереса, и росло количество экспедиций частных, многие из которых были спонсированы крупным бизнесом, и особенно печатными изданиями. Так полярные исследования начали всё больше приобретать черты спортивных состязаний.

В 1903 году в полярную гонку включается Амундсен, пытаясь завершить начатое Франклином, хотя идея покорения Северо-Западного прохода, безусловно, уже не имела прежней притягательности. Британия формально считала тему закрытой, и в награде за покорение прохода Амундсену было отказано – её уже получил Мак-Клур. Примечательно, что научная задача Амундсена была всё та же, что и у капитана Уолтона из «Франкенштейна»: исследование земного магнетизма и поиски магнитного полюса, который можно было искать бесконечно – он изрядно сместился со времени открытия его Джеймсом Россом. Очевидно, научная программа была сформулирована Амундсеном скорее для придания смысла своему путешествию в глазах общества. После покорения Северо-Восточного прохода Норденшельдом и успешного завершения рейса «Йоа» усилия полярных первопроходцев окончательно фокусируются на достижении Северного и Южного географических полюсов.

Вопрос о том, кто первым побывал на Северном полюсе, далеко не прост. Человек, сведущий в географии, скорее всего, назовёт американца Роберта Пири. Кто-нибудь ещё, возможно, вспомнит и его вечного соперника Фредерика Кука. Но, пожалуй, правильного ответа на этот вопрос мы никогда уже не узнаем, хотя в течение XX века к «подшипнику воображаемой земной оси» было приковано внимание общества, и на полюсе побывало множество амбициозных путешественников.

В отличие от спорта, где правила состязаний точно установлены, в гонке к полюсу не существовало ни норм «полярной этики», ни способа достоверно установить сам факт финиша. И те, кто стремился к этой абстрактной точке, сталкивались с неразрешимыми проблемами. Несовершенства средств навигации в сочетании с рефракцией или плохой погодой приводили к тому, что путешественники сами в точности не знали, где именно им довелось побывать. Во-вторых, не существовало способа бесспорно доказать окружающим своё пребывание на полюсе. И когда два человека – Кук и Пири – практически одновременно заявили о своём достижении цели, результатом стала беспрецедентная информационная война за приоритет. И именно в этой войне победителем вышел Роберт Пири, располагавший большими материальными и политическими ресурсами. Однако единственным доказательством успеха Пири, как и успеха Кука, остаются лишь его репутация и собственные слова. А раз так, то у нас нет оснований доверять Пири больше, чем Куку, или Куку больше, чем Пири. Проще (и наверное, правильнее) усомниться в достижении их обоих, как каждый из них сомневался в честности другого. И тогда мы придём к неожиданному выводу – первыми побывали на Северном полюсе советские исследователи уже после Второй мировой войны.

 

Американцы

После трагической экспедиции Франклина и её неудачных поисков Британия стала терять роль мирового лидера в исследованиях Арктики. В 1875–1876 годах Адмиралтейство снарядило новую экспедицию под началом Джорджа Стронга Нэрса на кораблях «Алерт» и «Дискавери». Однако уроки из трагедии Франклина не были извлечены, плавание было организовано в точности так же, как и предыдущие, – с большим количеством персонала, неподходящими к полярным условиям снаряжением и питанием, с использованием людей в качестве тягловой силы. Неудивительно, что экспедиция не достигла полюса, а четыре человека погибли от цинги и холода. После этого Адмиралтейство окончательно устранилось от исследований Арктики.

Однако те же самые события, что привели к краху британский арктический проект, а именно – исчезновение Франклина в лабиринте островов и проливов североамериканского континента, пробудили интерес к полярным исследованиям в США. В первой американской поисковой экспедиции, финансированной бизнесменом Генри Гриннеллом (1850–1851), судовым врачом был Илайша Кейн. Он написал книгу об этом путешествии и выступал с лекциями, а через два года сам возглавил экспедицию на бриге «Эдванс», хотя и не был профессиональным моряком. Он направился вдоль западного побережья Гренландии на север, хотя там меньше всего можно было ожидать встретить Франклина, но, похоже, эта задача уже не интересовала Кейна. Он являлся одним из сторонников теории открытого моря и надеялся дойти до открытых водных пространств, ведущих прямо к полюсу. Но «Эдванс» был блокирован льдами и никогда больше не вышел на открытую воду. После двух зимовок, когда экипаж оказался на краю гибели, было решено бросить корабль. Переход на юг в Упернавик, длиной 1300 миль, занял 84 дня. История этого путешествия, описанная Кейном, потрясла американцев. Было распродано около 150 тысяч экземпляров его книги. Главным географическим открытием экспедиции стал пролив между Гренландией и островом Элсмира (бассейн Кейна), и хотя ни Франклин, ни открытое полярное море, ни полюс не были найдены, именно Кейн пробудил в Америке интерес к полярным исследованиям. Он, судя по всему, стал вдохновителем экстравагантного путешественника Чарльза Холла, и не случайно путь, проложенный Кейном, использовали впоследствии почти все американские полярные первопроходцы – Холл, Кук и Пири.

 

Приманка для креветок

Во второй половине XIX века к неформальному состязанию в открытии новых арктических земель подключились и страны континентальной Европы. Единственная австро-венгерская полярная экспедиция (1872) закончилась гибелью корабля «Адмирал Тегеттгофф», однако с тех пор на картах Арктики было увековечено имя Императора Франца-Иосифа. Другим важнейшим её результатом стали идеи, сформулированные одним из руководителей – Карлом Вейпрехтом. Он предложил координировать усилия разных стран, справедливо полагая, что международное сотрудничество в полярной сфере в соответствии с общим планом исследований принесёт человечеству неизмеримо больше пользы, чем состязание личностей и империй. Вейпрехт не дожил до реализации своей мечты – он умер от туберкулёза в 1881 году, однако его идеи реализовались в виде Первого Международного полярного года – масштабного интернационального научного проекта. Двенадцать стран организовало 14 экспедиций, две из них были отправлены в южное полушарие, остальные – в Арктику. Примечательно, что Британия приняла весьма скромное участие в проекте, отправив четырех офицеров (причем артиллерии, а не флота!) в Форт Рэ на север Канады для метеорологических наблюдений [151]Эрика Вольф в своей работе [290] рассматривает экономические аспекты издания журнала (он был убыточным – подписка стоила втрое меньше себестоимости) и схему распространения за рубежом. Любопытно, что журнал издавался в двух версиях разного формата и качества полиграфии – для разных целевых аудиторий.
.

Идеи Карла Вейпрехта настолько опережали своё время, что реализовать их в полной мере не удалось. За первым Полярным годом не последовал второй, а полноценное международное сотрудничество в Арктике не налажено и по сей день. Первый же Полярный год запомнился в основном трагедией экспедиции Грили, мрачные подробности которой оживили в памяти трагедию Франклина и его спутников.

Американская экспедиция под руководством лейтенанта кавалерии Адольфуса Грили проводила научные наблюдения в заливе Леди Франклин (северо-восточная оконечность острова Элсмира). Однако летом 1882 года к лагерю не смогло пробиться судно снабжения. Экспедиция успешно выполнила научную программу и даже установила новый рекорд широты, но следующая попытка пробиться сквозь льды, чтобы забрать полярников, также оказалась неудачной – судно «Протеус» было раздавлено льдом в бассейне Кейна. В итоге участникам экспедиции пришлось выходить самостоятельно и они вынуждены были остаться на третью зимовку в районе мыса Сабин, в условиях нехватки припасов (рис. 3–1). В 1884 году суда наконец пробились к месту зимовки экспедиции Грили. К этому времени в живых из 25 участников оставалось семь, ещё один умер уже на судне.

Рис. 3–1. Место зимовки экспедиции Грили (Форт Конджер) и место гибели большей части её состава (остров Пим)

Впоследствии выяснились некоторые мрачные обстоятельства зимовки. Один из членов экспедиции, рядовой Генри, был расстрелян по приказу командира. Он был обвинён в том, что систематически воровал продукты с общего склада. Приказ о расстреле рядового Генри был выпущен Грили секретно, и осуждённый ничего не подозревал до того, как раздались выстрелы. Так пришлось поступить, поскольку Генри был физически крепче остальных и стал опасен [278].

Спасатели обнаружили, что тела многих погибших были изуродованы, и, судя по характеру повреждений, они были употреблены в пищу. Был съеден и расстрелянный за кражу продуктов рядовой Генри. Грили отрицал какую-либо причастность к каннибализму. Руководитель спасательной экспедиции высказал версию, что мясо умерших использовали как приманку для креветок [288].

 

Обломки «Жаннетты»

Полярные путешественники XIX века использовали несколько способов перемещения в полярных областях [80, с. 53]: 1) на корабле, 2) на санях, запряжённых собаками, 3) на лодках и санях. Первый способ использовали в основном сторонники теории открытого моря, но все попытки пройти на судне далеко на север оканчивались неудачей. Второй способ перемещения был позаимствован у коренных жителей севера. Введение его в практику полярных исследований часто приписывают Нансену. Впрочем, сам он так не считал, справедливо замечая, что собачьи упряжки широко применялись задолго до него русскими исследователями Сибири. Затем метод был заново открыт Мак-Клинтоком, сочетавшим в своих путешествиях по льду собачью тягу с человечьей. Парри первым использовал в научных экспедициях для передвижения по льду лодки, поставленные на сани.

Однако все эти способы оказались неэффективными (рис. 3–2) для достижения полюса, поскольку необходимо было везти с собой большое количество продуктов, снаряжения и корма для собак, что замедляло движение, а значит, увеличивало груз – словом, получался замкнутый круг. Делать же промежуточные склады на дрейфующем льду было практически невозможно.

Рис. 3–2. Хронология приближения к полюсу. За основу взят материал из работы [129]Только в 1932 году капитан судна «Книпович» С. В. Попов поднял над островом красный флаг.
. Не включены экспедиции, пролетавшие над полюсом без посадки. Маркхам руководил санной партией Британской полярной экспедиции Джорджа Нэрса, Локвуд – участник американской экспедиции в залив Леди Франклин (экспедиция Грили), Каньи – начальник санного отряда итальянской экспедиции герцога Абруццкого

Свой способ проникнуть в неизведанные страны предложил шведский инженер Соломон Андрэ – он планировал использовать для этого воздушный шар, плывущий по воле воздушных течений (рис. 3–3). Нансен же справедливо считал применение летательных аппаратов преждевременным, хотя и понимал, что классические способы не подходят для достижения полюса:

«При изучении истории полярных исследований мне стало с самого начала ясно, что уже испытанными путями и способами трудно вырвать тайны у далёких и неизведанных ледяных стран. Но где же лежал настоящий путь?» [80, с. 55]

Рис. 3–3. Технические новинки в Арктике

Ответ на неразрешимый вопрос Нансену подсказал случай. 18 июня 1884 года на льдине близ Юлианхоба на юго-западе Гренландии три эскимоса нашли несколько предметов, среди которых был список провизии, находившейся на судне «Жаннетта» за подписью начальника экспедиции Де-Лонга, список лодок, находившихся на борту, а также пара брюк, принадлежавших одному из членов экипажа с меткой Louis Noros. «Жаннетта» погибла во льдах севернее Новосибирских островов 12 июня 1881 года. За три года, прошедшие с момента её гибели, обломки кораблекрушения продрейфовали 4500 миль через всю Арктику(рис. 3–4). Позже эти предметы были утеряны, сам Нансен их не видел. Однако они были не единственным доказательством теории трансполярного дрейфа – на берегах Гренландии регулярно находили плавник, выносимый сибирскими реками [231]По крайней мере, это одна из существующих версий названия.
.

Рис. 3–4. Направления дрейфа льда в Центральной Арктике. Флажками обозначены место гибели «Жаннетты» и место находок её фрагментов

План Нансена состоял в том, чтобы вмёрзнуть в лёд примерно в тех местах, где затонула «Жаннетта» Де-Лонга, и дрейфовать в направлении Гренландии через Центральную Арктику. Основной проблемой в реализации плана было найти судно, способное противостоять напору льдов. Нансен решил, что судно должно быть небольшим и, возможно, более лёгким, а корпус – иметь яйцевидную форму, тогда сжатие льдов приведёт к тому, что корабль будет приподнят надо льдом. Свой план он доложил Королевскому Географическому обществу, но далеко не все полярные исследователи разделяли его оптимизм. Особое сомнение у экспертов, в частности у адмирала Нэрса, вызывала способность судна противостоять льдам. Идея дрейфа через Центральную Арктику также не встретила сочувствия – ведь до сих пор секрет успешного полярного плавания заключался в следовании вдоль береговой линии. Грили назвал план Нансена самоубийством [80]Выражение лётчика Михаила Водопьянова [38].
. Нансен, по-видимому, был готов к резким оценкам – ему однажды уже пророчили скорую смерть, когда он отправлялся на лыжах через Гренландию. К счастью, парламент Норвегии поверил в Нансена и выделил средства для его экспедиции.

Норвежская полярная экспедиция на судне «Фрам» (начальник – Фритьоф Нансен, капитан – Отто Свердруп) началась в июле 1893 года. Судно успешно прошло большую часть Северо-Восточного прохода и, как было запланировано, вмёрзло в лёд 5 октября. Когда стало ясно, что дрейф «Фрама» проходит существенно южнее полюса, Нансен решил отправиться в лыжный поход. Однако готовить снаряжение пришлось в сжатые сроки из подручных материалов, собак для долгого похода было недостаточно, выбранное снаряжение оказалось неоптимальным. Промахи в подготовке были ожидаемы – ведь Нансен был первым, кто собирался отправиться к полюсу по льду на собаках. Нансен вместе с его спутником Ялмаром Юхансеном стартовали 14 марта 1895 года, но через три недели вынуждены были развернуться, достигнув 86°14´. Найти корабль во льдах было невозможно, поэтому они направились к Земле Франца-Иосифа, расположение которой было известно лишь приблизительно. 10 августа 1895 года они достигли архипелага. После зимовки в землянке (с августа 1895-го по май 1896-го) они двинулись на юг, и 17 июня 1896 года случайно встретили на мысе Флора английского исследователя Джексона, и на его судне 13 августа 1896 года вернулись на родину, ровно за неделю до прихода «Фрама».

Дрейф нансеновского «Фрама» прошёл южнее полюса, но, тем не менее, он стал золотым стандартом полярных исследований. Этот путь позже безуспешно пытался повторить Амундсен на «Мод», затем его прошли, сами того не желая, участники экспедиции «Седова» (рис. 3–5). Позже путем «Фрама» отправились многие советские дрейфующие станции, а во время Третьего Международного полярного года (2007–2008) – небольшая исследовательская яхта «Тара». Сам «Фрам» на долгие годы стал образцом конструкции полярного судна (по его схеме были построены, в частности, «Мод» Амундсена и «Рузвельт» Пири).

Рис. 3–5. Дрейф «Фрама», «Седова» и четвёрки папанинцев в Центральной Арктике

Рис. 3–6. Фритьоф Нансен (Источник: Библиотека Конгресса США)

* * *

Своё первое полярное путешествие ФРИТЬОФ НАНСЕН (1861–1930) (рис. 3–6) совершил на зверобойной шхуне «Викинг» в качестве студента-зоолога, затем была экспедиция на лыжах через ледовый купол Гренландии (1888), к которому большинство его современников и соотечественников отнеслись как к заведомо безнадёжной затее. Однако для Нансена, многократного чемпиона Норвегии по лыжным гонкам, задача оказалась по силам.

Мы не будем подробно останавливаться на обстоятельствах жизни Нансена и его второй – и самой значительной экспедиции. В этом нет необходимости – книги Нансена хорошо известны российским читателям, а совсем недавно вышла ещё одна его биография [29]Существует ряд гипотез, объясняющих взаимосвязь солнечной активности и климата. Согласно наиболее популярной из них, увеличение потока космических лучей в периоды низкой солнечной активности приводит к ионизации атмосферы, росту числа аэрозольных частиц, а значит, более интенсивному образованию облаков [281]. Однако пока взаимосвязь космических лучей и климата однозначно не доказана [285].
. Заметим лишь, что Нансена от большинства полярных путешественников его времени отличало стремление постичь глубинные механизмы природных процессов. Спортивные достижения волновали его значительно меньше. Хотя его экспедиция и не достигла полюса, но решила ряд гораздо более важных задач: было установлено отсутствие открытой воды и суши в Центральной Арктике, определены глубины океана, оказавшиеся неожиданно большими (3500–3800 м), измерена температура воды на разных глубинах, что позволило понять особенности циркуляции водных масс. Тем самым Нансен заложил методологические основы современной океанологии.

Но, возможно, более важная часть жизни Нансена связана с его общественной деятельностью, ради которой ему пришлось в значительной мере пожертвовать и полярной карьерой, и наукой. Фритьофу Нансену обязаны жизнью многие сотни тысяч наших соотечественников. Нансен в роли верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных занимался репатриацией солдат, оказавшихся после Первой мировой войны в плену. К 1922 году его усилиями было возвращено домой 430 000 человек. После этого он занялся помощью беженцам – русским, грекам и армянам. «Нансеновские паспорта» обеспечили им право на жизнь. В 1921 году он организовал помощь во время голода в России, унесшего несколько миллионов жизней. Только в Саратовском районе в 1922 году за счёт организации Нансена питалось 28000 человек, из них 8000 детей. Помимо этого было распределено около 100 млн разовых пайков. Однако Нансен не ограничился разовой помощью и пытался заложить основы устойчивого сельского хозяйства в СССР. Свою Нобелевскую премию, полученную в 1922 году, он потратил на организацию двух образцовых сельскохозяйственных станций: одной в Саратовской области, другой – в нынешней Днепропетровской области. Но на советской почве нансеновские образцовые станции не прижились – взаимодействие с властями шло трудно [19; 20].

* * *

 

Дождаться южного ветра

Ближе к концу XIX века большинству специалистов стало очевидно, что открытого моря в Центральной Арктике не существует, а значит, достичь полюса на судне невозможно. Шведский воздухоплаватель Соломон Август Андрэ, как и Нансен, решил пойти другим путем – не бороться с природой, а воспользоваться её силами и законами, чтобы проникнуть в центральный полярный бассейн. Андрэ разумно предположил, что воздушные течения неизмеримо быстрее перенесут его через полярные льды. О направлении течений, дрейфа льдов и движения воздушных масс тогда было мало что известно, и оба предприятия, безусловно, были авантюрами. Когда Андрэ готовил свой проект, от Нансена ещё не было известий. Во время своей первой, неудачной, попытки старта (1896) Андрэ встретит нансеновский «Фрам», идущий домой в Норвегию после трёх лет в Арктике.

С современных позиций трудно объективно оценивать идеи, лежавшие в основе экспедиции Андрэ. С одной стороны, всё это выглядит как-то чересчур по-жюльверновски: воздушный шар с тремя учёными дрейфует над вечными льдами, используя для связи с миром почтовых голубей и записки в бутылках. Даже по меркам XIX века это выглядело старомодно. С другой стороны, Андрэ разумно полагал, что утечка водорода из шара невелика, а значит, он сможет держаться в воздухе не меньше месяца, а уменьшение подъёмной силы в довольно широких пределах можно скомпенсировать балластом. В таком случае аэростат с большой вероятностью рано или поздно снова окажется над обитаемыми землями. По крайней мере, многим современникам идея не казалась вовсе уж дикой. Да и самого Андрэ никак нельзя назвать легкомысленным человеком – он был немолод (43 года) и приобрёл определённый опыт во время Первого Международного полярного года, занимаясь метеорологическими и геофизическими наблюдениями на Шпицбергене.

Знаний об условиях в Арктике было катастрофически недостаточно, и профессионалам в области полярных путешествий тогда было просто неоткуда взяться. Как правило, поиск средств на экспедицию был основной проблемой, и, решив эту задачу, исследователь обычно имел один-единственный шанс испытать свои возможности. И Андрэ, несмотря на свой опыт полётов над Балтикой, мог лишь смутно догадываться о тех опасностях, которые таило небо Арктики.

Средства на экспедицию нашлись на удивление быстро – его поддержали Альфред Нобель, король Швеции Оскар и шведский предприниматель Диксон.

Андрэ использовал новую систему управления аэростатом: по земле волочились гайдропы – балластные канаты, а к оболочке крепились паруса. Гайдропы помогали регулировать высоту – чем ниже опускался шар, тем большая масса гайдропа опускалась на поверхность и шар становился легче. Когда шар свободно движется с воздушной массой, управлять им, очевидно, невозможно. Если же он летит несколько медленнее окружающего его воздуха, то появляется возможность корректировать его траекторию. Если верить самому Андрэ, сочетание парусов и гайдропов позволяло отклонять вектор скорости аэростата от направления ветра на 27 градусов.

Первая попытка оказалась неудачной – летом 1896 года Андрэ так и не дождался на Шпицбергене хорошего южного ветра. На следующий год такой ветер задул 11 июля. Вместе с Андрэ в этот день отправились в полёт на аэростате «Орёл» (Örnen) объёмом 4800 м3 Нильс Стриндберг, 24 лет, и Кнут Френкель, 27 лет (рис. 3–7).

Рис. 3–7. Участники неудавшейся попытки полета 1896 года. Слева направо: Нильс Экхольм (1848–1923), Нильс Стриндберг (1872–1897) и Соломон Андрэ (1854–1897). От участия в экспедиции 1897 года Экхольм отказался и был заменён Кнутом Френкелем

В ночь на 15 июля капитан норвежского судна «Алкен» подстрелил странную птицу, сидящую на рее. Птица шлепнулась за борт, и капитан вспомнил о ней, лишь когда узнал от встречного судна о старте Андрэ. Капитан развернул судно, приказал спустить шлюпки, и случилось невероятное: тело птицы нашли среди волн. Это был единственный из почтовых голубей Андрэ, сумевший донести от него весть. В записке говорилось, что 13 июля шар летел курсом на восток и на борту было всё в порядке.

Первое послание с того света поступило почти через два года – это оказался буй с запиской, прибитый к северному берегу Исландии. Он был сброшен с шара вечером в день вылета. Через год море вернуло ещё один, сброшенный часом ранее: послания поступали в обратном порядке.

Экспедиция Андрэ в течение 33 лет считалась пропавшей без вести.

 

Система Пири

6 июля 1908 года в час пополудни экспедиционное судно «Рузвельт», названное в честь американского президента, отошло от пирса в Нью-Йорке. Экспедицией руководил 53-летний Роберт Пири, целью его было достижение Северного полюса (рис. 3–8).

Рис. 3–8. Роберт Пири

* * *

Вся жизнь РОБЕРТА ЭДВИНА ПИРИ (1856–1920) была подчинена одной цели – покорению Северного полюса. По его словам, на это у него ушло 23 года. Свою первую арктическую экспедицию он совершил в 1886 году, на полгода уволившись из ВМС США, где работал инженером-геодезистом. Тогда он проник в глубь Гренландии лишь на 100 миль. Он планировал пересечь остров, но эта цель потеряла для него притягательность после того, как его опередил Нансен. Во время второй гренландской экспедиции (1891–1892) Пири получил тяжёлую травму ноги, но не стал прекращать работу и после выздоровления сумел первым достичь северного побережья Гренландии. Во время своих ранних экспедиций Пири изучал способы выживания в Арктике, адаптируя эскимосские практики. В 1898 году он отправился в новое путешествие, теперь уже с целью достичь полюса. Но оно началось неудачно – в начале 1899 года Пири отморозил ноги, и судовой врач отрезал ему восемь пальцев. Это не остановило Пири, а лишь несколько отсрочило осуществление его планов. В 1902 году он наконец стартовал к полюсу, но сумел достичь лишь 84°17´ N. Следующая экспедиция состоялась в 1905–1906 годах, он опять потерпел неудачу, но теперь ему удалось хотя бы установить рекорд широты (87°06´ N). Пири достиг заветной цели 6 апреля 1909 года, но радость от достижения полюса была омрачена – Фредерик Кук, его бывший товарищ по экспедиции и лечащий врач, заявил о своём первенстве. Пири удалось победить Кука в газетных баталиях, и на родине он был признан покорителем полюса и стал национальным кумиром. Однако победа стоила ему репутации: он вошёл в историю как человек с гипертрофированным самолюбием, который не останавливался ни перед чем для достижения своей цели. 30 марта 1911 года ему было задним числом (с 6 апреля 1909 года) присвоено звание адмирала, и в тот же день он был отправлен в отставку.

* * *

Пири прошёл на «Рузвельте» настолько далеко на север, насколько это было возможно. Зимовку близ мыса Шеридан на острове Элсмир использовал для охоты и заготовки питания. Ему предстояло пройти 90 миль до мыса Коламбия – северной оконечности суши, затем 413 миль по Полярному морю. Впереди лежала ледниковая кромка, затем Великая полынья, а дальше – дрейфующие льды с торосами и разводьями.

28 февраля 1909 года экспедиция отправилась на север. В ледовом походе участвовали 24 человека, 19 саней и 133 собаки. Стратегия Пири состояла в том, чтобы максимально эффективно использовать вспомогательные отряды, по мере выполнения своих задач они один за другим были отосланы. Последним был отправлен на юг капитан «Рузвельта» Роберт Бартлетт, лишь немного не дойдя до 88°. Впрочем, Пири не видел ничего зазорного в том, что отослал товарища, которому был многим обязан. Напротив, он считал, что оказал честь Бартлетту, назначив его «на почётный пост главы моего последнего вспомогательного отряда».

С собой на полюс Пири взял четырех эскимосов и негра Мэтью Хенсона. Пири сам не писал об этом, но кажется правдоподобным, что он выбрал Хенсона потому, что ни с кем из белых путешественников не хотел делиться славой. Негр же и эскимосы в системе ценностей Пири и его спонсоров из Арктического клуба были существами низшего порядка.

Возвращение с полюса омрачилось гибелью Росса Марвина, начальника одного из вспомогательных отрядов. Обстоятельства его гибели не ясны по сей день: по словам Пири, он провалился в полынью, согласно другой версии, перед этим он был убит в результате конфликта с сопровождавшими его эскимосами.

Свой успех в достижении полюса Пири приписывает так называемой «системе Пири». Вообще покоритель полюса не отличался излишней скромностью. «Сани Пири», «Арктический клуб Пири» – эти понятия ввёл он сам, используя собственное имя как торговую марку. Такой подход приносил плоды – к началу своего последнего предприятия он обзавёлся связями в высших кругах политики и бизнеса и не испытывал сложностей с поиском денег на экспедиции. Это позволило развернуть ему работы с невиданным доселе размахом – спонсоры должны были видеть, на что ушли их деньги. Собственно, в этом и заключалась «система Пири» – взять с собой как можно больше людей, чтобы по максимуму разгрузить основную группу, при необходимости заменять выбившихся из сил людей и собак свежими.

Чуть впереди Пири шёл вспомогательный отряд (Бартлетт и три эскимоса), который должен был прокладывать дорогу. Первоначально планировалась ещё и бригада ледорубов, идущая впереди основной группы. Несколько вспомогательных отрядов должны были строить иглу, расчищать дорогу, нести припасы – другими словами, вытащить Пири к полюсу и, немного не доходя до цели, исчезнуть, чтобы не мешать начальнику пожинать лавры первооткрывателя. По крайней мере, такая картина вырисовывается из слов самого Пири [95]Во время Первого Международного полярного года летом 1882 года в Карском море были затёрты льдами судно «Димфна» датской экспедиции и «Варна» голландской экспедиции. «Димфне» удалось освободиться лишь в следующем году, а «Варна» летом 1883 года затонула. В течение года оба судна оставались в пределах Карского моря.
:

«Перед головным отрядом ставилась цель совершать суточный переход, невзирая ни на какие препятствия – за исключением, разумеется, непроходимых разводьев. Мела ли пурга, бушевал ли ветер, вставали ли на пути торосистые нагромождения – свой переход головной отряд должен был проделать. Опыт прошлого показал, что любой путь, пройденный головным отрядом со своим лёгким грузом, может быть покрыт основным отрядом за меньшее время даже на тяжело гружённых санях, поскольку основной отряд двигается по уже проложенному следу, не теряя времени на разведку. Другими словами, головной отряд задаёт темп всей экспедиции, и проходимое им расстояние является мерилом пути для основного отряда. Глава головного отряда, в данном случае Бартлетт, шёл впереди своего подразделения, обычно на лыжах; легко гружённые сани следовали за ним. Таким образом, глава головного отряда шёл в авангарде своей партии, а вся партия шла в авангарде основного отряда. Необходимо, чтобы мучительная работа по прокладыванию следа на протяжении двух третей пути от материка – пути, отличающегося особенно торосистым льдом, – выполнялась последовательно одним подразделением за другим, чтобы сохранить силы основного отряда для последнего броска. В этом отношении у меня было большое преимущество, которого я не имел в прошлом, а именно: благодаря многочисленности моей экспедиции я всегда мог отозвать членов головного отряда, измотанных тяжёлым трудом и отсутствием сна, и выслать на их место другой отряд».

«…у моих вспомогательных отрядов была и ещё одна важная задача: держать след открытым для быстрого возвращения основного отряда. Важность этой задачи ясна. Лёд Полярного моря не представляет собой неподвижной поверхности. Даже в середине холоднейшей из зим сильный ветер за сутки или даже за полсуток может привести в движение большие ледяные поля, и они, сталкиваясь и надвигаясь друг на друга, нагромождают торосистые гряды в одном месте, открывают полыньи в другом.

Однако при нормальных условиях подвижки льда за период, скажем, от восьми до десяти дней, не достигают особенного размаха, так что отряд, по истечении этого срока выходящий обратно по следу, может связать все разрывы, возникшие в результате подвижек льда».

«В результате, когда основной отряд выходит в обратный путь, перед ним лежит проторённая дорога до самого материка, по которой он может идти со скоростью, в полтора, а то и в два раза превышающей скорость продвижения на север».

 

Как съели Кука

Рис. 3–9. Фредерик Кук (Источник: Библиотека Конгресса США. Дата: между 1910 и 1915 годами. Автор не указан)

* * *

ФРЕДЕРИК АЛЬБЕРТ КУК (1865–1940) (рис. 3–9) всего в жизни добивался самостоятельно. Выходец из беднейших слоёв американского общества, он рано привык к труду и был вынужден сам зарабатывать деньги на медицинское образование. Первый раз он попал в Арктику в 1891 году в роли врача второй гренландской экспедиции Пири. Услуги его пригодились – ледяная глыба ударила в руль судна, вырвав штурвал из рук рулевого, и румпель переломил ногу начальнику. Благодаря профессионализму Кука Пири быстро поправился и смог продолжить экспедицию. Но, несмотря на оказанную помощь, в этой же экспедиции были посеяны семена будущего конфликта: Пири запретил Куку публиковать собранные им этнографические материалы.

В 1897 году Кук был врачом в Бельгийской антарктической экспедиции Адриена де Жерлаша (старшим помощником на судне «Бельжика» работал будущий покоритель Северо-Западного прохода и Южного полюса – Руал Амундсен). Как и в предыдущей экспедиции, Кук согласился работать без зарплаты. Экспедиция была крайне неудачной: «Бельжика» застряла во льдах и стала первым судном, зазимовавшим в антарктических водах. Зимовка проходила тяжело, почти весь экипаж болел цингой, один из членов экспедиции умер, двое сошли с ума, руководство экспедиции раздирали конфликты. Однако именно благодаря усилиям Кука и Амундсена экипаж удалось спасти от цинги, а судно в итоге вышло на открытую воду. Амундсен после вспоминал о Куке: «Он был единственным из всех нас, никогда не терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды и всегда имел доброе слово для каждого».

Видимо, как медик и полярный исследователь, Кук пользовался авторитетом: в 1901 году Арктический клуб направил его в Гренландию, чтобы осмотреть Пири и, при необходимости, оказать ему помощь. Пири тогда в результате обморожения лишился пальцев на ногах, а с экспедиционным врачом у него не сложились отношения.

В 1903 году Кук организовал экспедицию на Аляску, в 1906 году он руководил ещё одним походом, результатом которого стало первое покорение горы Мак-Кинли, высочайшей вершины Северной Америки (6168 м). Это его достижение впоследствии было оспорено, как и покорение Северного полюса в 1908 году. Стараниями Пири и его сторонников Кук стал в глазах всего мира мошенником – хотя до этого никому и в голову не приходило сомневаться в его порядочности.

В результате травли, организованной Пири, Кук прекратил полярную карьеру и занялся бизнесом, но неудачно. Его снова обвинили в мошенничестве – теперь уже при продаже нефтеносных участков, и в 1924 году суд приговорил его к 15 годам тюрьмы. Позже выяснилось, что участки действительно оказались богатыми нефтью, и Кука выпустили, несмотря на протесты сторонников Пири, но пять лет он успел отсидеть ни за что. Кук был окончательно реабилитирован в мае 1940 года, за три месяца до смерти. Его репутация добросовестного полярного исследователя была восстановлена лишь спустя десятилетия после его смерти, в том числе и благодаря усилиям российских учёных.

* * *

По словам Фредерика Кука, идея похода к полюсу возникла у него спонтанно, когда он был в Арктике. В 1907 году он познакомился с владельцем игорного бизнеса Джоном Брэдли. Тот предложил Куку поохотиться в Гренландии. Экспедиция, начинавшаяся как развлекательное предприятие, уже на месте превратилась в поход к полюсу. В том, что касалось подготовки предприятия, Кук был противоположностью Пири. Его стиль отличал минимализм во всём. Он построил сани облегчённой конструкции, в поход по льдам взял с собой лишь двух эскимосов и около полутонны груза, в расчёте на 80 дней пути. Маршрут до полюса занял чуть больше месяца – с 18 марта по 21 апреля 1908 года. Но Кук вышел в поход довольно поздно (Пири начал путь 28 февраля) и возвращаться ему пришлось в неблагоприятных условиях наступающего лета. Из-за быстрого таяния льдов скорость его движения резко упала, кроме того, из-за ошибки с оценкой скорости и направления дрейфа Кук не смог вернуться в исходную точку маршрута. В результате путь сильно удлинился и группа оказалась без патронов и еды на краю гибели (рис. 3–10). До конца лета они не смогли вернуться в Гренландию, и группа была вынуждена зазимовать. В своей книге Кук подробно описывает многомесячную борьбу за жизнь и подробности зимовки.

Рис. 3–10. Маршрут Кука и Пири к полюсу. Маршрут Пири выглядит крайне фантастично и заставляет усомниться в его навигационных способностях

В итоге 18 апреля 1909 года Куку и спутникам удалось достичь эскимосского селения Анноаток. Уже через три дня Кук отправился на юг, в Упернавик. Своё снаряжение и часть записей он оставил туристу-охотнику Гарри Уитни, что позже сыграло роковую роль в судьбе Кука.

Пири знал о готовящейся экспедиции Кука. Он рассматривал любую деятельность на севере Гренландии как ущемление собственных законных прав. Ещё до начала похода, в мае 1908 года, Пири отправил в «Нью-Йорк Таймс» телеграмму [цит. по: 65]:

«Я прошу заметить, что доктор Кук расположился в Эта, где в продолжение нескольких лет был склад моего провианта и место моих стоянок. Я утверждаю, что Кук взял с собой эскимосов и собак, которых я собрал в Эта с намерением воспользоваться ими.

Я утверждаю, что он воспользовался услугами эскимосов, которых я приучил к трудной работе управления санями, их умением отыскивать дичь, их знанием далёких северных областей, словом, всем, что они приобрели под моим руководством.

Я прошу обратить внимание, что результатом пребывания Кука в этой области было бы ослабление эскимосов, в особенности уменьшение числа собак… в ожидании меня, а также уменьшение дичи, которая мне необходима. …Во избежание всяких недоразумений… я заявляю, что поведение доктора Кука, который старался опередить меня, недостойно честного человека».

Как видно из этой телеграммы, оценка Куку была вынесена ещё до того, как он отправился к полюсу.

Пири, вернувшись из экспедиции, узнал «подробности эволюции доктора Кука во время его пребывания в тех краях», и ещё до того, как ознакомился с его отчётом, развернул кампанию по дискредитации конкурента. Вся жизнь Пири была поставлена на карту – ему во что бы то ни стало надо было доказать своё первенство на полюсе. Ведь иначе двадцать три года усилий, наконец увенчавшихся успехом, искалеченные ноги – всё это теряло смысл. И в своих глазах, и в глазах спонсоров, вложивших в него сотни тысяч долларов, Пири становился жалким неудачником.

Вместе с товарищем по экспедиции Борупом Пири провёл допрос Авелы и Этукишука, эскимосов, сопровождавших Кука, с целью найти доказательства своей версии событий. Два молодых человека толком не понимали, чего от них хотят белые люди, не владели западной топонимикой и, конечно не могли внятно рассказать о походе. Их сбивчивые ответы после стали главным аргументом Пири и его сторонников в борьбе против Кука. Взяв на борт «Рузвельта» Гарри Уитни, Пири запретил ему забрать с собой инструменты и материалы Кука. Уитни был вынужден согласиться, так как не хотел оставаться на вторую зимовку. Предметы были оставлены в тайнике на берегу, но в итоге таинственно исчезли. Вряд ли они могли бы служить веским доказательством посещения Куком полюса, но исчезновение их однозначно работало против него. Следующим сокрушительным ударом стало свидетельство под присягой Эдда Баррилла, единственного спутника Кука в подъёме на Мак-Кинли. Он утверждал, что Кук никогда не поднимался на гору. Странно, что Баррилл вспомнил об этом именно теперь, через три года после событий. По некоторым сведениям [65]Похоже, далеко не все участники экспедиции проходили тщательный отбор: численность экипажей сократилась уже в самом начале – пять человек были отправлены домой на «Баретто Джуниор».
, он был подкуплен. Доказательств подъёма Кука на Мак-Кинли действительно так и не было найдено, а фото, на котором Кук водружает флаг, снято, по-видимому, в другом месте [163]«Я смотрел в двух московских театрах пьесу молодого автора Погодина «Аристократы», рассказывающую о жизни трудового лагеря. Вахтанговцы дают спектакль слегка традиционного стиля, превосходный по качеству, отделанный до мельчайших подробностей. Охлопков играет без декораций, слегка только намекая конструкциями, на двух сценах, сообщающихся между собой деревянными мостками, причём одна сцена поставлена на самой середине зрительного зала. Спектакль чрезвычайно стилизованный, в высшей степени экспериментаторский и действенный» [127].
. Каких-либо записок, оставленных Куком на вершине горы, последующие экспедиции не обнаружили.

Итог конфликта был предрешён. Против Арктического клуба Пири, состоящего из миллионеров, среди которых были люди, близкие к прессе, у романтика-одиночки не было шансов (рис. 3–11). В итоге Кук на многие десятилетия прослыл мошенником и лжецом. Копенгагенский университет, выступивший арбитром в споре, счёл его аргументы неубедительными, современники, в том числе и полярные исследователи, не поддержали его. Одни предпочли дистанцироваться от скандальной истории, другие – и не без оснований – опасались за свои прибыли от лекций и книг. Так, после встречи Амундсена с Куком, сидевшим в тюрьме в Канзасе, Национальное географическое общество отозвало своё приглашение выступить с лекцией.

Рис. 3–11. Холод между ними. Карикатура Published by Keppler & Schwarzmann, Puck Building, 1909 September 29 (Источник: Библиотека Конгресса США)

Атмосфера скандала вокруг достижения Северного полюса, безусловно, повредила полярным исследованиям вообще и самому Пири в частности – его результат также был подвергнут сомнению. Оппоненты обвинили Пири в том, что он преднамеренно не взял с собой ни одного человека, способного определять координаты, чтобы никто не мог усомниться в том, что он достиг полюса 6 апреля 1909 года. Слабым местом Пири был его метод навигации: он не определял долготу в процессе похода, ограничиваясь магнитным компасом, счислением пройденного пути и определением широты. Пири полагал, что находится на меридиане мыса Колумбия, и в отчёте изобразил свой путь в виде прямой линии, идущей строго на север (рис. 3–10). Однако дрейф во время движения по льдам неизбежен, а без определения долготы невозможно учесть поправки при определении широты. Другими словами, Пири и сам не мог знать, где в действительности находился. Сам он полагает точность определения положения равную одной миле, тогда как Кук, определявший и широту, и долготу, оценивает погрешность своих расчётов примерно в 10 миль. Скептики также отмечают неправдоподобно высокую скорость движения Пири по льдам. Пири также обвиняли в том, что он мало времени уделял научным исследованиям и наблюдениям, целиком сфокусировавшись на спортивной стороне экспедиции. По словам М. Водопьянова, «никаких новых сведений о климате, глубинах океана, о движении льдов на полюсе Пири не принёс. Да и сами методы ориентировки Пири были столь несовершенны, что до сих пор нет твердой уверенности, где он был: на самом полюсе или, допустим, в полутораста километрах от него. Во всяком случае, многие учёные считают, что Пири на самом Северном полюсе не был. Как бы то ни было, но после Пири никто непосредственно на льду Северного полюса не находился» [38]Перевод Николая Гумилёва.
.

Безусловно, нет и не может быть доказательств того, что Пири или Кук были на полюсе. Однако заявление Кука кажется, по крайней мере, не менее правдоподобным, чем претензия Пири. Кук был на десять лет моложе Пири, находился в несравненно лучшей физической форме, имел вполне серьёзный полярный опыт и соответствующее задаче снаряжение. Большая часть его маршрута, как и маршрута Пири, никем не оспаривается. И если достоверно известно, что он прошёл 1640 миль, то непонятно, почему он не смог бы пройти ещё 1040. Другим подтверждением правоты его истории служит западный дрейф, который в итоге привёл к серьёзной ошибке в навигации [182]Кокк [60] приводит цифру 87.
. По мнению В. С. Корякина [62; 65], профессионального гляциолога и ведущего российского полярного историка, пребывание Кука на полюсе подтверждается целым рядом его наблюдений за природной средой, которые он детально фиксировал в своих записях, в первую очередь за характером льдов. Так, он отмечает ряд особенностей, связанных с движением по ледовым островам и с пересечением круговорота Бофорта, то есть с теми явлениями, которые в его время были ещё не известны науке. Такого же мнения придерживались авторитетнейшие полярники Джозеф Флетчер и Алексей Трёшников.

События, произошедшие вокруг Северного полюса, эхом отозвались на юге. Именно неожиданный успех Кука и начавшийся конфликт с Пири заставили Амундсена резко переменить свои планы и тайно развернуть «Фрам» к Южному полюсу. Так началась ещё одна гонка, теперь уже в южном полушарии. Эта гонка тоже закончилась трагедией – гибелью полюсной партии британской экспедиции Роберта Скотта.

В Антарктике, на твёрдой земле, доказать свои приоритеты было несравненно проще. Несмотря на то что Скотт погиб, возвращаясь с полюса, в его вещах были обнаружены неопровержимые доказательства того, что и Амундсен, и Скотт добрались до цели – письма Амундсена, оставленные на полюсе и фотографии норвежской палатки.

Любопытно, что Амундсен в некотором смысле повторил путь Пири, избрав мишенью для нападок своего товарища по экспедиции 1926 года – итальянца Умберто Нобиле. В своей книге «Моя жизнь» он всячески старался унизить и очернить последнего. В этой же книге он фактически предаёт своего бывшего друга и учителя Кука, отказывая ему в приоритете первооткрывателя, а значит, и в добром имени [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
:

«Адмирал Пири был первым, достигшим Северного полюса.

Однако – быть может, спросит читатель – откуда вы знаете, что он там был? Ведь он утверждает это голословно. В сущности, он был там один, так как негр Хансон не обладал достаточными знаниями в этой области, чтобы решить, были ли они там или не были. Пири же, при своих теоретических знаниях, несомненно, легко мог написать подложные путевые дневники. И, тем не менее, я убеждён, что адмирал Пири достиг Северного полюса. Моё убеждение основано на моём личном знакомстве с Пири. Что он отлично мог сфабриковать подложные наблюдения – это чистейшая правда. Ответом на все сомнения по этому поводу является тот простой факт, что Пири был не из того сорта людей».

Справедливости ради надо заметить, что в другой части текста он превозносит Кука и рассказывает о его роли в спасении Бельгийской антарктической экспедиции. Тур Буманн-Ларсен [31]Оригинал документа утерян, но сохранилось несколько копий XVII века. По мнению специалистов, источнику в целом можно доверять.
отмечает, что поначалу Амундсен поддержал Кука, но когда конфликт последнего с Пири вошёл в острую стадию, Амундсен предпочёл избегать Кука. Его встреча с Куком могла помочь восстановить репутацию Кука, но, с другой стороны, бросить тень на самого Амундсена, только что вернувшегося с победой из Антарктики, и заставить общественность усомниться в его собственном достижении (записи Скотта ещё не были найдены).

 

Гонка к полюсу глазами собаки

15 ноября 1912 года Амундсен, недавно вернувшийся с победой с Южного полюса, выступал с лекцией в Королевском географическом обществе. После выступления был банкет, на котором президент общества лорд Керзон (в прошлом вице-король Индии, а в будущем министр иностранных дел Британии и один из главных врагов Советской России) произнес тост. Вот как описывает это сам Амундсен [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
:

«В произнесённой речи лорд Керзон подробно остановился на моём докладе, отмечая особенно то обстоятельство, что я приписываю часть успеха собакам. Лорд Керзон закончил свою речь следующими словами “Поэтому я предлагаю всем присутствующим прокричать троекратное ура в честь собак”, – причём он подчеркнул насмешливый и унизительный смысл этих слов, сделав в мою сторону успокоительный жест, – хотя я даже не пошевелился, – словно убедительно прося меня не реагировать на это слишком прозрачное оскорбление».

Амундсен был смертельно обижен и вспоминал об этом вечере спустя 15 лет. Впрочем, Керзона тоже можно понять – британцу трудно было примириться с тем, что Амундсен вернулся с победой, тогда как его соотечественники погибли в ледяной пустыне. Керзон не ошибался – именно выбор средства транспорта в полярных областях в этот раз стал вопросом жизни и смерти. Амундсен поставил на собак – и выиграл. Скотт – на лошадей и моторные сани – и погиб.

Сейчас нам кажется странным выбор Скотта, в нашем представлении героическая эпоха полярных путешествий прочно ассоциируется с несущимися по льду собачьими упряжками. Однако в начале XX века вопрос о выборе средства передвижения по-прежнему оставался дискуссионным. Сам Амундсен одно время всерьёз рассматривал столь экзотический способ, как использование дрессированных белых медведей [31]Оригинал документа утерян, но сохранилось несколько копий XVII века. По мнению специалистов, источнику в целом можно доверять.
. В экспедиции Г. Я. Седова пытались это осуществить на практике, но безуспешно [94]Можно вспомнить пьесу Н. Подорольского «Седов», поставленную в 1939 году в ТЮЗе, и стихотворение Н. Заболоцкого «Седов» ( «Он умирал, сжимая компас верный…» ).
. В итоге Амундсен остановил свой выбор на собаках, и он подробно описывает их достоинства в сравнении с пони [6]О них известно немного. Экспедиция отправилась на двух судах – «Уильям» (40 т, капитан Пет) и «Джордж» (20 т, капитан Джекмен). Пет ранее участвовал в экспедиции Ченслера, а Джекмен до этого плавал с Фробишером. Плавание Пета и Джекмена было первым плаванием европейцев в Карском море. Голландский рукописный перевод их путевых записей был обнаружен среди вещей Баренца.
:

«Без сомнения, самая большая разница между моим снаряжением и снаряжением Скотта заключалась в выборе упряжных животных. Мы уже раньше слышали, что Скотт, опираясь на свой собственный опыт и опыт Шеклтона, пришёл к тому заключению, что на ледяном барьере маньчжурские пони предпочтительнее собак. Я едва ли не единственный из всех тех, кто знаком с эскимосскими собаками, призадумался, когда впервые эта мысль была высказана. <…> Если Пири совершил рекордное путешествие по северным льдам на собаках, то, конечно, при тех же отличных средствах можно было легко побить рекорд Пири на прекрасной ровной поверхности ледяного барьера! В основе суждения англичан о пользе эскимосских собак в полярных областях, вероятно, кроется какое-то недоразумение. Не происходило ли это оттого, что, может быть, хозяин не понимал своей собаки? А может быть, собака не понимала своего хозяина? <…> Другое и ещё более важное основание для пользования собакой заключается в том, что этому небольшому созданью гораздо легче перебираться через множество хрупких снежных мостов, которых нельзя избежать на барьере и на растрескавшихся ледниках. Если собака и провалится, то никакого несчастья не случится. Берешь её за ошейник, дёрнешь хорошенько кверху, и она опять на поверхности! Другое дело пони».

Впрочем, у собак есть ещё одно неоспоримое преимущество [6]О них известно немного. Экспедиция отправилась на двух судах – «Уильям» (40 т, капитан Пет) и «Джордж» (20 т, капитан Джекмен). Пет ранее участвовал в экспедиции Ченслера, а Джекмен до этого плавал с Фробишером. Плавание Пета и Джекмена было первым плаванием европейцев в Карском море. Голландский рукописный перевод их путевых записей был обнаружен среди вещей Баренца.
:

«Собаку можно кормить собакой же! Можно постепенно уменьшать количество собак, убивать худших и кормить ими отборных. Таким образом, им обеспечивается свежая пища. <…> Собаки не имели ничего против этого. Им бы только получить свою порцию, а из какого места на теле их товарища она вырезана, это им безразлично! Единственное, что оставалось после такой собачьей закуски, – это зубы жертвы. А если день выдавался очень тяжёлый, то не оставалось даже и зубов! <…> Так как эскимосская собака даёт около 25 килограммов съедобного мяса, легко было рассчитать, что каждая собака, взятая нами на юг, означала уменьшение на 25 килограммов продовольствия как на нартах, так и на складах».

Выходит, главная проблема манчжурских пони Скотта в том, что они не ели друг друга, как собаки Амундсена и матросы Франклина. При чтении книг норвежского полярника поражает не столько сам факт использования собак в пищу – это было довольно распространённой практикой полярных путешествий, – сколько цинизм, с которым он это описывает, словно стремясь намеренно шокировать читателя [6]О них известно немного. Экспедиция отправилась на двух судах – «Уильям» (40 т, капитан Пет) и «Джордж» (20 т, капитан Джекмен). Пет ранее участвовал в экспедиции Ченслера, а Джекмен до этого плавал с Фробишером. Плавание Пета и Джекмена было первым плаванием европейцев в Карском море. Голландский рукописный перевод их путевых записей был обнаружен среди вещей Баренца.
.

«Мясо оказалось просто отличным, ей-богу, отличным, и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего».

«…при мысли о свежих собачьих отбивных котлетах, ожидавших нас, когда мы поднимемся на плато, у нас уже текли слюнки. Постепенно мы так привыкли к мысли о предстоящей бойне, что это событие уже не представлялось нам столь жестоким, каким оно было бы в иных условиях. Это место было названо “бойней”. Было решено, что мы останемся здесь на два дня, чтобы отдохнуть и поесть “собачины”. Вначале многие из нас и слышать не хотели о том, чтобы принимать участие в подобном угощении. Но время шло, аппетит увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец, в последние дни, перед тем как мы дошли до “бойни”, мы не могли уже ни думать, ни говорить ни о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т. п.

Однако в этот первый вечер мы воздержались. Нам не хотелось набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать их раньше, чем они остыли».

«Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем то, которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части десять своих собак. На снегу были разложены большие кучи прекраснейшего, свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира. Собаки ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали. Мы же, люди, выбрали себе самое молодое и нежное мясо. Вистингу было предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет. Его выбор пал на Рекса, небольшое прекрасное животное – одну из его же собственных собак. Он ловко нарубил и нарезал необходимое для обеда количество мяса. Я не мог оторвать глаз от его работы. Маленькие нежные котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за другой кидал их на снег».

«В расчёте, составленном перед окончательным отправлением на полюс, я точно установил день, когда следует застрелить каждую собаку, то есть момент, когда она переставала служить нам средством передвижения и начинала служить продовольствием. <…> Более чем что-либо другое, это обстоятельство явилось главным фактором достижения Южного полюса и нашего счастливого возвращения к исходной путевой базе».

В экспедиции Амундсена собакоубийство началось ещё по пути на Мадейру (родившиеся щенки-самки были не нужны экспедиции). Собак убивали не только потому, что они теряли силы. Они могли оказаться лишними или быть беременными. Итогом экспедиции стало убийство примерно 80 собак. В конце экспедиции осталось 39 собак, 21 из них Амундсен планировал убить, но их спасла случайность – они понадобились Моусону для Австралийской антарктической экспедиции. В этом контексте особенно цинично выглядит умиление собачьей преданностью:

«Нет, пожалуй, ни одного животного, способного в такой степени проявлять свои чувства, как собаки. Радость, печаль, благодарность, угрызения совести отражаются ясно на всём их поведении. В особенности в глазах. Мы, люди, часто носимся с мыслью, что одни мы являемся обладателями того, что называется “живой душой”. Мы говорим, что глаза – зеркало души.

Всё это прекрасно. Но обратите внимание на глаза собаки; изучите их хорошенько. Как часто в их выражении можно увидеть нечто такое, что можно назвать человеческим, те же переживания, что и у человека. Всё это во всяком случае очень похоже на “душу”».

Амундсен не только разделывает, готовит и ест собак, но ещё и сочиняет некоторым из них недурные эпитафии:

«Без понуканий, без кнута тянул он сани с утра до вечера и как упряжное животное был бесценен.<…>

Он выбился из сил, был убит и съеден».

Или:

«Накануне сочельника мы убили Свартфлеккена. Его никто не жалел. Свартфлеккен был одной из собак Хасселя и всегда отличался скверным характером. В своём дневнике я читаю следующие слова, записанные в тот же вечер: “Сегодня вечером убит Свартфлеккен. Он не хотел больше везти, хотя на вид и был неплох. Дурной характер. Будь он человеком, то, начав хорошо, кончил бы в тюрьме”.

Он был довольно жирён и съеден с видимым удовольствием».

Рис. 3–12. Любимые собаки Амундсена – Фикс (слева) и Лассесен.

«Двадцатого декабря мы убили первую собаку по пути домой. Это был Лассе, моя славная собака. Он совсем обессилел и больше никуда не годился. Его разделили на пятнадцать по возможности равных частей и отдали товарищам» [6]О них известно немного. Экспедиция отправилась на двух судах – «Уильям» (40 т, капитан Пет) и «Джордж» (20 т, капитан Джекмен). Пет ранее участвовал в экспедиции Ченслера, а Джекмен до этого плавал с Фробишером. Плавание Пета и Джекмена было первым плаванием европейцев в Карском море. Голландский рукописный перевод их путевых записей был обнаружен среди вещей Баренца.
.

Судьба Фикса оказалась счастливее – он пережил экспедицию Амундсена и был подарен Моусону, начальнику Австралийской антарктической экспедиции (Источник: Библиотека Конгресса США)

Скотт не хуже Амундсена понимал преимущества собачьего транспорта [230]Цит. по [42].
, но в то же время ему было хорошо известно, что из длинных походов по льдам собаки обычно живыми не возвращались [270]:

«Глупо было бы отрицать, что они [собаки – прим. авт.] существенно расширили радиус действия; столь же неразумно было бы притворяться, что они добились этого без огромных усилий, страданий и смертей. Вопрос лишь о том, стоит ли достигнутый результат такой цены: логически размышляя, я думаю, что стоит. Однако рассмотрение санного похода в столь низменном практическом контексте лишает это приключение большой части его обаяния».

Скотт имел опыт использования собак в санных походах во время экспедиции на «Дискавери» с Шеклтоном и Уилсоном в 1902–1903 годах, и это произвело на него тяжёлое впечатление. Собаки слабели, их приходилось бить кнутом, заставлять идти. Часть из них погибла, часть пришлось пристрелить, чтобы прокормить остальных. Доходило даже до того, что людям приходилось самим тащить собак на санях. В итоге животные погибли. Такой подход, при котором собаки были лишь расходным материалом, «пешками в игре», не устраивал Скотта, и он решил вернуться к традиционному британскому способу путешествий, разработанному ещё Мак-Клинтоком. Это был его сознательный выбор:

«По-моему, ни одно путешествие, когда-либо совершённое на собачьих упряжках, не может достичь высот идеи, которую воплощает отряд мужчин, отправляющихся навстречу тяготам, опасностям и трудностям, рассчитывая лишь на собственные силы, и ценой дней и недель тяжкого физического труда добивающихся разгадки части тайн великого и неизвестного. Несомненно, что это завоевание более благородно и восхитительно» [270].

Собак в экспедиции Скотт тоже использовал, но лишь на начальном участке пути – на шельфовом леднике Росса (684 км). Оттуда они были отправлены обратно, это позволило сохранить им жизнь. Больше половины пути (201 км вверх по леднику и 563 км по полярному плато) люди тащили груз сами.

Кроме того, вполне в соответствии с британской традицией, Скотт стремился использовать новейшие достижения техники (моторные сани), а также лошадей, неплохо зарекомендовавших себя в экспедиции Шеклтона.

Различные взгляды на использование собак в итоге предопределили успех Амундсена и гибель Скотта:

«Разница между обеими экспедициями состояла как раз в преимуществе собак над средствами передвижения другой экспедиции» [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
.

В этом отношении к Скотту близок Кук, который даже при угрозе голодной смерти не убил собак, а бросил их в дикой природе во время переправы через открытую воду – в парусиновую лодку они не вмещались.

 

Пири и Кук в Антарктиде

В числе четвероногих участников экспедиции Амундсена к Южному полюсу состояли Кук и Пири. Мы не знаем, кто из них дошёл до полюса первым. Был и Фритьоф, но он не вынес тягот путешествия. Часть собак Амундсена (и Пири среди них) уцелела и была подарена австралийской экспедиции Дугласа Моусона [260]. Одну из собак австралийцы назвали Амундсеном в честь прежнего владельца. В этот раз на южном континенте собралась целая плеяда полярных путешественников: Франклин, Дюрвилль, Шарко, Брюс, Нансен, Пири, Шеклтон, Росс (в честь Джеймса Кларка Росса), Уилкс. Были и коронованные особы: Александра (в честь королевы-матери), Георг, Мери (в честь жены Георга V). Были Нельсон и Леди Гамильтон. Была и собака Павлова, названная в честь русской балерины Анны Павловой, с которой Моусон был знаком. Судьба Павловой сложилась печально – она была съедена Моусоном и Мерцем во льдах Антарктиды. Этот обед стоил жизни Мерцу. Причиной смерти стало острое отравление витамином А – в печени полярных собак, как и белых медведей, он содержится в очень большом количестве.

 

Первые на полюсе

Многие современные историки склонны считать, что ни Кук, ни Пири в действительности не достигли 90°N. Тогда неизбежно возникает вопрос: кто же всё-таки оказался там первым? Амундсен, как известно, пролетел над полюсом без посадки, Бэрд, скорее всего, до полюса даже не долетел. Шмидт, Папанин и Водопьянов, вопреки расхожему мнению, приземлились в 1937 году в нескольких десятках километров от полюса. Тогда приоритет Пири никто не оспаривал, напротив, в советской прессе тех лет экспедиция Шмидта скорее противопоставлялась экспедициям американским – подчёркивалась её научная значимость, а от какого-либо спортивного элемента всячески открещивались. Поэтому «достижение полюса» в этой экспедиции было условным – никто и не ставил задачу организовать дрейфующую станцию в точке с координатой 90°N.

По всему выходит, что первыми на полюсе оказались наши соотечественники – три самолёта «Ли-2» приземлились 23 апреля 1948 года на полюсе во время секретной экспедиции «Север-2». Начальником экспедиции был Александр Кузнецов, в лётный отряд входили ветераны-лётчики – Иван Черевичный, Илья Мазурук и Михаил Водопьянов. Научный состав – магнитологи Павел Сенько и Михаил Острёкин, и два гидролога – Михаил Сомов и Павел Гордиенко [244]. Однако это достижение тогда осталось не известным никому, кроме самих участников.

 

Попытки с негодными средствами

Для жителей севера России, в отличие от британцев или американцев, Арктика была естественной средой обитания. Поэтому интерес к полярным областям в России был в большей степени практическим, чем на Западе. Россия не участвовала в гонке к полюсам, как Британия, Штаты или Норвегия, поэтому сложилось превратное представление о её пассивности в Арктике. Однако именно силами русских моряков и землепроходцев была постепенно положена на карту большая часть северного побережья Евразии. На рубеже XIX–XX веков российская деятельность в Арктике в основном определялась интересами бизнеса и отдельных ведомств, какой-либо программы исследований в Арктике у царского правительства не было. Из бесспорных российских достижений, связанных с освоением Севера и Дальнего Востока, следует упомянуть постройку первого в мире ледокола «Ермак» и строительство Транссибирской магистрали. Поворотным моментом в отношении к Арктике стала Русско-японская война, выявившая недоразвитость коммуникаций и слабое развитие восточных районов страны. Северу стали уделять всё больше внимания, кульминацией российских полярных исследований стала Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач», составившая первую подробную опись побережья со времён Великой Северной экспедиции. Но наибольшую известность получила всё же не она, а три русские экспедиции 1912 года (Г.Я. Седова, Г.Л. Брусилова и В.А. Русанова), хотя именно они выпадают из естественной логики развития русских полярных исследований. Такое внимание понятно – трагедии и загадочные исчезновения всегда вызывают больший интерес, чем истории со счастливым концом.

Экспедиции 1912 года были эхом охватившей весь мир борьбы за полюса и проходы – к тому времени уже достигнутые и пройденные. Они изначально не имели смысла, поскольку были вторичны, другими словами, они закончились неудачей ещё до начала, даже успешное возвращение не сулило лавров победителям. Особенно показательна в этом смысле экспедиция Седова, отправившегося открывать полюс вслед за Куком и Пири. В лучшем случае он мог рассчитывать на национальный приоритет, что, в сущности, не имело особого значения. Оказаться первым русским на полюсе было бы почётно, но не более чем, например, стать первым тибетским космонавтом или первым бенгальцем, переплывшим Магелланов пролив. А раз так – то совершенно не важно было, какие суда использовать, какое снаряжение и в каком количестве закупать. Можно было обойтись архангельскими дворняжками вместо ездовых собак (Седов) и крестьянами вместо матросов (Брусилов). Выражаясь юридическим языком, экспедиции 1912 года можно рассматривать как попытки с заведомо негодными средствами.

Уже в 1912 году экспедиции на деревянных парусно-моторных судах («Св. Фока», «Св. Анна», «Карлук», «Геркулес») выглядели архаично. Снаряжение соответствовало скорее временам Франклина и Росса, а подготовка была гораздо более безалаберной, чем в британских экспедициях. Хотя именно тогда происходил перелом в подходе к полярным исследованиям – появлялись радио и самолёты, корабли стали делать из металла, оснащать мощными машинами.

Мотивы руководителей представляются иррациональными – особенно показателен пример Седова, изначально не имевшего шансов на успех и, тем не менее, направившегося на полюс умирать. Трудно понять и цели Брусилова – он бросил прекрасно оснащённую современную экспедицию с государственным финансированием, с важными для страны целями, с радио и самолётом, чтобы отправиться в бессмысленный поход на старом деревянном судне. Экспедиция Русанова была, по сути, проверкой его собственной научной гипотезы.

Примечательно также, что в России, вопреки мировой практике, экспедиции с частным финансированием оказались гораздо менее успешными в сравнении с государственными. Экспедицию Русанова на «Геркулесе» с момента разворота на восток также можно рассматривать как частную инициативу.

 

Особенности фандрайзинга в России

9/22 марта 1912 года капитан Георгий Седов (рис. 3–13) подал докладную записку на имя начальника Главного гидрографического управления генерала А. И. Вилькицкого с предложением экспедиции к Северному полюсу. В ней в числе прочего говорилось:

«Человеческий ум до того был поглощён этой нелёгкой задачей, что разрешение её, несмотря на суровую могилу, которую путешественники по большей части там находили, сделалось сплошным национальным состязанием; здесь, помимо человеческого любопытства, главным руководящим стимулом ещё безусловно являлись народная гордость и честь страны. В этом состязании участвовали почти все страны света включительно до Японии (к Южному полюсу) и только не было русских…» [131, с. 22].

Япония здесь упомянута не случайно – как недавний противник.

Седов предложил организовать экспедицию в текущем году, стремясь опередить Амундсена, который, по сведениям Седова, должен был отправиться к полюсу в 1913-м. Амундсен не имел такого намерения, даже если и утверждал противоположное. После того как Кук и Пири заявили о достижении полюса, эта цель утратила для него всякую притягательность, научные же исследования не интересовали Амундсена вовсе.

* * *

ГЕОРГИЙ ЯКОВЛЕВИЧ СЕДОВ (1877–1914) родился в многодетной семье рыбака на хуторе Кривая Коса (сейчас – посёлок Седово, Новоазовский р-н, Донецкая область). В 1894 году он ушёл из дома с намерением учиться морскому делу. К этому времени единственным его образованием был трехлетний курс (освоенный за 2 года) церковно-приходской школы. Для того чтобы поступить в мореходные классы в Ростове, Седову пришлось несколько месяцев проплавать матросом. В 1895 году он поступил в Мореходные классы, а в 1899 году получил диплом штурмана. Однако в торговом флоте Седов работал недолго и поступил вольноопределяющимся в военно-морской флот. Седов сдал экстерном экзамены за курс Морского корпуса и поступил на службу в Главное Гидрографическое управление в звании поручика. В 1902 году участвовал в экспедиции Варнека на Новую Землю. Во время войны с Японией служил на Дальнем Востоке. В 1909 году занимался промерами глубин в устье Колымы и на подходах к ней. В 1910 году он снова работал на Новой Земле.

Седов был крайне честолюбив и обладал незаурядными способностями, это помогло ему пробиться из низших слоёв в элиту общества (сын неграмотного рыбака стал флотским офицером). Карьера Седова складывалась весьма успешно, но в офицерской среде он оказался чужаком. Отношения с товарищами не складывались, к нему скептически относились коллеги-полярники, и даже обычно сдержанный в оценках Русанов выступил с резкой критикой в печати [64, с. 284]. Его амбициозный и бессмысленный с практической точки зрения проект был встречен коллегами холодно. Дав публичное обещание достичь полюса, Седов поставил себя в ситуацию, из которой было лишь два выхода – выполнить задачу или погибнуть. Вернуться, не достигнув полюса, теперь означало стать объектом насмешек и унижений со стороны сослуживцев и всего общества.

Примечательно, что, когда от экспедиции не было вестей и правительство решило начать поиски, желающих спасать Седова долго не находилось. Вот как пишет об этом М. Е. Жданко, сменивший на должности начальника Главного Гидрографического управления А. И. Вилькицкого:

«Вследствие указаний морского министра, того же 24 января посланы письма кап. I р. Коломейцеву и кап. II р. Новопашенному, а затем посланы телеграммы следующим лицам с предложением взять на себя снаряжение и начальствование экспедицией [на поиски Седова – прим. авт. ] : кап. I р. Вяземскому, отставным контр-адмиралам Цвингману и Трояну, кап. I р. Иванову 6-му, кап. II р. Паттону, ст. сов. Брейтфусу (передано лично) и отставному кап. I р. Балку.

<…> Что касается лиц, которым предложено принять на себя начальствование экспедицией, то все просили время на размышление, а затем все отказались.

<…> В заключение считаю долгом сказать, что из сношений с нашими морскими офицерами я не мог не видеть, насколько не популярен, чтобы не сказать более, Седов среди них, и я очень сомневаюсь, чтобы нашёлся русский морской офицер, который по доброй воле отправился бы на розыски Седова» [131, с. 45–46].

Коллеги по экспедиции также неоднозначны в оценках Седова. Визе в своём дневнике так описывает обстоятельства отхода из Архангельска [34]В 1819 году постановлением Парламента условия награждения были изменены – чтобы стимулировать мореплавателей к географическим открытиям, премия была поделена на части, в соответствии с достигнутой широтой (за достижение полюса) или долготой (за Северо-Западный проход). Впрочем, у капитанов торговых и китобойных судов интереса к полярным областям это не прибавило. Любопытно, что никаких наград за Северо-Восточный проход установлено не было – видимо, это направление британцы считали бесперспективным [198] после гибели Уиллоуби (1554) и малоуспешной экспедиции Пета и Джекмена.
: «Нам было заявлено, что, пока «Фока» сидит в воде выше ватерлинии, судно из порта не выйдет. Как Седов ни старался доказать, что перегрузка ничтожна и практического значения не имеет, формалисты из порта стояли на своём. Тогда Седов пришёл в бешенство и приказал сбрасывать на пристань палубный груз. Полетели ящики, тюки, бочки – всё, что попадало под руку. Кто-то заметил Седову, что в числе других грузов был выброшен ящик с нансеновскими примусами. «К черту, обойдёмся и без них!» – ответил Седов, всё ещё разъярённый».

По свидетельствам того же Визе, «Седов часто говорил: «Вот хорошо бы зазимовать на Земле Петерманна!» , хотя ещё до начала экспедиции ему было сказано, что таковой не существует. В случае, если не удастся дойти до Земли Франца-Иосифа, он хотел отправляться к полюсу с Новой Земли по дрейфующим льдам, что было полным абсурдом. Уже во время второй зимовки, обнаружив на судне случай воровства, «Седов обратился к команде с диким криком: «Опять среди вас воровство! Я больше вас не буду ни штрафовать, ни судить! Я прямо наповал убью из револьвера. Как начальник полярной экспедиции я имею право убивать людей! Пойду против совести и убью этого мерзавца!» При этом Г. Я. задыхался, захлёбывался и топал ногами. И в таком состоянии человек в ближайшие дни собирается выходить к полюсу!»

При этом Визе замечает, что «Георгий Яковлевич, пожалуй, самый симпатичный человек на судне».

В этих свидетельствах Седов выглядит человеком болезненно самолюбивым, не всегда рационально поступающим, упрямым до фанатизма, склонным к припадкам ярости. Такой образ далёк от лубочной беллетризованной биографии Седова, начатой Пинегиным, и законченной после его смерти всё тем же Визе [94]Можно вспомнить пьесу Н. Подорольского «Седов», поставленную в 1939 году в ТЮЗе, и стихотворение Н. Заболоцкого «Седов» ( «Он умирал, сжимая компас верный…» ).
. Эту книгу скорее следует отнести к жанру советского мифотворчества.

* * *

Седов надеялся обойтись минимальными средствами – стоимость экспедиции он оценил в 70 тысяч рублей [23]Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.
. Предполагалось, что в ней будут участвовать 14 человек, из них 4 отправятся к полюсу. По его плану, экспедиция должна была стартовать около 1 июля из Архангельска, то есть на поиск средств, выбор судна, подготовку снаряжения и подбор персонала он оставил себе чуть меньше четырёх месяцев.

В статье «Как я открою полюс», опубликованной в «Синем журнале» (это издание для современников было образцом пошлости и дурного вкуса), Седов рассказывал о своём предприятии, надеясь собрать средства по подписке [112]Например, в своей книге «Южный полюс» он многое умалчивает о первой, неудачной попытке старта к полюсу.
. Он писал, что цель его – «водрузить русский флаг на Северном полюсе», и откровенно замечал: «Я не преследую особых научных задач, я хочу, прежде всего, открыть Северный полюс». Седов не раскрывает деталей задуманного предприятия, упоминает лишь, что его экспедиция будет принципиально отличаться от работ предшественников:

«До сих пор все экспедиции на Северный полюс совершались с тяжёлым и громадным снаряжением. Дорого стоящий корабль, целый штат учёных. <…> Мой девиз – лёгкость и подвижность» [112]Например, в своей книге «Южный полюс» он многое умалчивает о первой, неудачной попытке старта к полюсу.
.

Видимо, «лёгкости и подвижности» должны были способствовать «двуколки, в которых вместо колёс будут лыжи» и «съедобные лепёшки для людей и собак», о которых он упоминает в докладной записке Вилькицкому [131, с. 23].

Поначалу план Седова вызвал сочувствие. Группа из 51 депутата Думы, преимущественно правых взглядов, внесла законодательное предложение об отпуске денег. Смета была увеличена в сравнении с первоначальным вариантом – депутаты справедливо заметили, что «чрезмерная экономия при оборудовании далеких и тяжёлых экспедиций может иметь роковой исход». Было предложено выделить на экспедицию 50 тысяч рублей, ещё 50–100 тысяч должны были изыскать научные общества (Императорская Академия наук и ИРГО), а также внести частные жертвователи.

А. И. Вилькицкий также дал положительный отзыв, и предложение было передано на рассмотрение морскому министру И. К.Григоровичу. Григорович в своём письме председателю Совета министров В.Н.Коковцеву (20 апреля 1912 года) сообщает о своём «полном сочувствии идее лейтенанта Седова, при условии достаточного снабжения этой экспедиции» [131, с. 27].

Для оценки проекта Седова была создана комиссия при Главном гидрографическом управлении. Её возглавил А. И. Вилькицкий, кроме него участвовали д-р А. А. Бунге, капитан II ранга А. В. Колчак, зоолог А.А. Бялыницкий-Бируля, геолог И. П. Толмачев, Л. Л. Брейтфус, капитан I ранга Бухтеев, подполковник Мордвинов и сам Седов. Комиссия выразила недоумение в связи с целью Седова, напомнив ему, что открытие полюса уже состоялось. Выяснилось также, что Седов не имел понятия о результатах экспедиции герцога Абруццкого, своего ближайшего предшественника. Оказалось, что в качестве отправной точки полюсной партии Седов планировал Землю Петерманна, в то время как уже более десяти лет было доподлинно известно, что таковой не существует. Тем самым Седов недооценил протяжённость своего пути примерно на 500 километров. Его представления о логистике полярных путешествий были столь же туманны. Согласно расчёту комиссии, протяжённость пути от острова Рудольфа до полюса составляла 860 верст, средний суточный переход 10 верст. Даже если учесть, что кормом для собак должны были стать они сами, и исходить из заниженной нормы питания – около 2 фунтов в день на человека, задача оказывалась невыполнимой. По расчёту Колчака, на каждую собаку в этом случае приходилось 3,27 пуда груза, что в 2–3 раза превышало её физические возможности. По свидетельству одного из членов комиссии, Л. Брейтфуса, Седов предлагал и вовсе фантастический проект:

«Первоначально Седов принимал среднюю скорость санной партии в 20 вёрст, причём так как и при этом допущении нарты всё-таки оказывались слишком тяжёлыми для 20 собак, то последний предложил облегчить их при помощи “водородных баллонов”, т. е. воздушных шаров. От последнего проекта, правда, он вскоре под влиянием сделанных заявлений отказался» [23, с. 13].

Неудивительно, что комиссия сочла план Седова непродуманным. В финансировании экспедиции было отказано. Причём в качестве формальной причины отказа было отмечено всё то же письмо депутатов Думы. Совет министров усомнился, что удастся привлечь частные средства в размере 100 тысяч рублей, и как позже выяснилось, не ошибся.

Тем не менее, Главный морской штаб предоставил Седову отпуск на два года для участия в экспедиции, причём с сохранением содержания.

Поиском средств для экспедиции занялся «Седовский комитет», который возглавил лидер фракции националистов в Думе П. Н. Балашов, секретарём стал депутат Думы В. В. Шульгин. Ключевой фигурой в Комитете был Михаил Суворин, заместитель (по терминологии того времени – товарищ) председателя Комитета – главный редактор «Нового времени». Его газета, имевшая репутацию националистического и реакционного издания, использовалась для продвижения плана Седова и сбора денег на его экспедицию. Комитет был зарегистрирован как юридическое лицо и принял на себя ответственность за организацию экспедиции, по крайней мере, за оплату её счетов. Седов же с этого момента фактически становился наёмным работником.

Впрочем, дела Комитета шли не слишком успешно. Собрать удалось всего лишь около 13 тысяч рублей, ещё 10 тысяч выдал Николай II, воспользовавшийся своим правом распоряжаться фондом на экстренные надобности страны. Перерасход средств уже на момент отправки экспедиции составил 28 тысяч рублей, кредит экспедиции предоставил все тот же М.А.Суворин. По мнению Брейтфуса [23]Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.
, причину неудачи со сбором денег «следует искать отнюдь не только вообще в малом интересе русского общества к полярным исследованиям, но также ещё и в том, что экспедиция Седова <…> не являлась ни оригинальной, ни особенно необходимой, так как, во-первых, Северный полюс был уже открыт три года перед тем американцем Пири, и, во-вторых, проект Седова являлся ничем иным, как намерением повторить эксперимент герцога Абруццкого, но только с менее пригодными средствами».

Очевидно, что в условиях цейтнота и катастрофической нехватки средств организовать полноценную экспедицию было невозможно. Но это не единственные причины, которые в итоге привели к неудаче. Их следует искать и в особенностях личности Седова – человека крайне амбициозного, но при этом недостаточно квалифицированного для выполнения взятой на себя задачи.

Для экспедиции было зафрахтовано парусно-моторное судно «Святой великомученик Фока» водоизмещением 273 тонны, построенное в Норвегии в 1870 году под именем «Гейзер». Это судно было однотипным с другими знаменитыми полярными судами, такими как «Заря», «Вега» и «Стелла Поларе». Силовая установка судна имела мощность 290 сил и позволяла идти со скоростью до 6 узлов [23]Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.
.

Снаряжение экспедиции было в основном закуплено в Архангельске, провизия состояла большей частью из солонины, солёной рыбы и сухарей, то есть не содержала нужного количества витаминов и не подходила для полярного плавания. Одежда и обувь были взяты из расчёта на год на 14 человек, то есть не на весь период и не на весь состав экспедиции. Снаряжение приобреталось на скорую руку и не было проверено перед отходом.

Седов имел с собой около 80 собак. Около половины из них были закуплены в Тобольске по 45 рублей, остальные же были взяты в Архангельске по 50 и представляли собой, по словам Н. Пинегина, «дворняжек, без сомнения, собранных где-нибудь в окрестностях» [93]В книгах Н. Пинегина Кушакову дана крайне негативная оценка. В то же время Седов, несомненно, доверял Кушакову, иначе не поручил бы ему руководство экспедицией. После возвращения из экспедиции он остался на Севере, организовал метеостанцию на Диксоне, потом руководил ею. С 1919 года в эмиграции. Возможно, этим объясняются столь негативные отзывы о нём в советской печати. Так, в статье Кренкеля, посвящённой постановке пьесы «Седов» в Театре юного зрителя [68], отмечено: «Ярко показана подлая роль агента охранки ветеринара Кушакова» . Кренкель здесь специально подчёркивает профессию Кушакова (ветеринар) в уничижительном смысле – тем самым подчёркивая, что тот был недостоин выполнять обязанности врача. «Агентом охранки» он назван, видимо, потому, что служил ветеринаром в конной полиции.
.

«По всей видимости, всякая упряжь для них такая же новость, как если бы вместо хомутиков и постромок их одели бы во фраки.<….> От судна собаки не бегут иначе как на поводу. Но обратно – полным ходом <….> совсем не приспособлены к холоду, <….> их мех без подшерстка, мерзнут даже при слабых <….> холодах, худеют от мороза, не умеют защитить свой кусок от чужих посягательств, – это не собаки севера. Они погибнут».

Впрочем, «архангельским лайкам» применение нашлось:

«Юган и Линник давно уже по собственному почину стали готовить котлеты из собачины (Седов, убедившись в полной непригодности некоторых архангельских дворняжек, приказал убить их: бессмысленно расходовать провизию на собак, негодных и обречённых на гибель из-за неприспособленности к климату). Оба собакоеда уверяли, что мясо очень вкусно. <….> В конце концов попробовали все. Если б не было доподлинно известно, что едим мясо вертлявого Волчка, котлеты можно было бы принять за обыкновенные» [93]В книгах Н. Пинегина Кушакову дана крайне негативная оценка. В то же время Седов, несомненно, доверял Кушакову, иначе не поручил бы ему руководство экспедицией. После возвращения из экспедиции он остался на Севере, организовал метеостанцию на Диксоне, потом руководил ею. С 1919 года в эмиграции. Возможно, этим объясняются столь негативные отзывы о нём в советской печати. Так, в статье Кренкеля, посвящённой постановке пьесы «Седов» в Театре юного зрителя [68], отмечено: «Ярко показана подлая роль агента охранки ветеринара Кушакова» . Кренкель здесь специально подчёркивает профессию Кушакова (ветеринар) в уничижительном смысле – тем самым подчёркивая, что тот был недостоин выполнять обязанности врача. «Агентом охранки» он назван, видимо, потому, что служил ветеринаром в конной полиции.
.

«Собачий вопрос» был главным в достижении полюса. После того как половина животных оказались непригодными для работы, стало очевидно, что успеха достичь не удастся. Тем не менее, Седов не стал отказываться от своих планов.

Грузоподъёмность судна оказалась недостаточной, чтобы взять на борт всё экспедиционное снаряжение, поэтому запас угля пришлось сократить и взять его из расчёта на 23–25 ходовых дней [23]Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.
.

За несколько дней до выхода в море судовладелец и капитан «Фоки» Дикин и часть команды отказались идти в плавание. Поэтому капитана, штурмана и второго механика пришлось искать за сутки до выхода в море. Экспедиция состояла из 27 человек, но на Новой Земле пятеро были списаны. Брейтфус отмечал, что они были списаны по причине непригодности, Пинегин же утверждал, что они изначально были лишними на борту и взяты лишь по требованию портового начальства, не выпускавшего судно с некомплектным экипажем.

Судно вышло из Архангельска с сильной задержкой, 14/27 августа, неблагоприятная ледовая обстановка не позволила дойти до Земли Франца-Иосифа, как предполагалось. Зазимовать пришлось на Новой Земле (рис. 3–13).

Рис. 3–13. Георгий Седов в своей каюте на борту «Св. Фоки»

В конце зимовки Седов отослал партию под руководством капитана «Фоки» Захарова, чтобы передать на Большую землю сведения о ходе экспедиции и научные результаты. Седов надеялся, что ему пришлют пароход с углём и замену негодным собакам. Однако Комитет, отправив Седова в рейс, фактически устранился от своих обязанностей.

Во время зимовки Седов приказал переименовать экспедиционное судно в «Михаил Суворин». Вряд ли Седов имел на это полномочия – судно не принадлежало ни ему, ни Комитету и было зафрахтовано для экспедиции. Как бы то ни было, новое имя не прижилось.

Небольшой запас топлива быстро закончился, к Земле Франца-Иосифа шли, сжигая в топках «Фоки» концы, смоченные машинным маслом, и моржовые шкуры.

Во время второй зимовки в бухте, которую Седов назвал Тихой, на северо-западе острова Гукера, в экспедиции появились первые заболевшие цингой. Хотя охота была довольно успешной, добытое мясо не удалось сохранить, и участники экспедиции питались в основном сушёной рыбой и солониной, кашей и макаронами [93]В книгах Н. Пинегина Кушакову дана крайне негативная оценка. В то же время Седов, несомненно, доверял Кушакову, иначе не поручил бы ему руководство экспедицией. После возвращения из экспедиции он остался на Севере, организовал метеостанцию на Диксоне, потом руководил ею. С 1919 года в эмиграции. Возможно, этим объясняются столь негативные отзывы о нём в советской печати. Так, в статье Кренкеля, посвящённой постановке пьесы «Седов» в Театре юного зрителя [68], отмечено: «Ярко показана подлая роль агента охранки ветеринара Кушакова» . Кренкель здесь специально подчёркивает профессию Кушакова (ветеринар) в уничижительном смысле – тем самым подчёркивая, что тот был недостоин выполнять обязанности врача. «Агентом охранки» он назван, видимо, потому, что служил ветеринаром в конной полиции.
. Среди заболевших был и начальник экспедиции.

 

«Мой девиз – лёгкость и подвижность»

Полюсной партии, состоявшей из Седова и матросов Пустошного и Линника, предстояло пройти около 2200 км. При этом они располагали запасом питания всего лишь на четыре месяца для людей и на полтора – для собак [23]Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.
. Визе отмечает [33, с. 259], что матросы отправились с Седовым добровольно, но вряд ли представляли, что продуктов хватает лишь до полюса, но никак не на обратный путь. К началу своего похода к полюсу Седов уже был тяжело болен. Судя по симптомам, это была цинга. Квалифицированного врача на судне не было – его роль выполнял ветеринар Кушаков, человек, далёкий от полярной медицины. В таких условиях поход был равносилен самоубийству, и Седов это понимал не хуже Визе и Пинегина, которые безуспешно пытались отговорить его от рокового шага. Покидая экспедицию, Седов сдал командование Кушакову. В своей инструкции Седов просил его не ждать полюсную партию дольше, чем до 1 августа, и ни в коем случае не оставаться ещё на одну зимовку. Также Седов просил Кушакова не заниматься снаряжением спасательной экспедиции:

«По приходе в Россию не беспокойтесь ходатайствовать о посылке за нами судна, т. к. это будет напрасная трата средств, ибо если нам суждено будет уцелеть, то мы и самостоятельно доберёмся домой» [72]Цит. по http://www.oldnewspublishing.com/story1.htm.
.

Рис. 3–14. Маршрут экспедиции Г. Я. Седова. Показан также путь «Св. Анны» Г. Л. Брусилова и для сравнения – дрейф «Фрама»

3/16 февраля группа вышла в поход на север. Поклажа была размещена на трёх нартах, в каждую из которых было запряжено восемь собак. Сначала продвигались вперёд довольно быстро, преодолевая около 15 вёрст в день. Однако уже через несколько дней Седов не смог идти дальше, стал терять сознание и велел матросам привязать его к нартам. Он не выпускал из рук компаса, так как боялся, что матросы могут обмануть его и развернуться на юг. 16 февраля дневник его обрывается, 20 февраля Седов умер. В это время группа ещё находилась в пределах архипелага Земля Франца-Иосифа, немного не дойдя до острова Рудольфа. Через две недели матросы вернулись на «Фоку». Из их слов следовало, что начальника они похоронили на острове Рудольфа, но могила его так и не была найдена. По возвращении в Архангельск было проведено дознание, поскольку обстоятельства гибели Седова могли вызвать подозрение. Но записи Седова, которые он вёл, пока хватало сил, послужили для матросов оправдательным документом, и производство было прекращено.

Во время второй зимовки умер И. А. Зандер, единственный механик на судне. Но машину всё же удалось подготовить к выходу в море. По пути «Фока» зашёл на мыс Флора, где могли быть остатки топлива. Этот мыс был уже знаменит – за восемнадцать лет до прихода «Фоки» здесь совершенно случайно англичанином Джексоном были спасены Нансен с Йохансеном. И теперь чудо повторилось – в этом же месте «Фока» спас единственных выживших участников экспедиции «Святой Анны» – штурмана В. И. Альбанова и матроса А.Э.Конрада.

Путь домой был чрезвычайно трудным – постепенно сгорели в топке фальшборта, надстройки, внутренние перегородки. Потом стали сжигать бимсы через один.

Уже оказавшись в обитаемых местах, участники экспедиции узнали о начавшейся мировой войне.

 

Завершение экспедиции Седова

Прибыв 17 августа 1914 года в Архангельск, экспедиция столкнулась с новыми бедами. Комитет имел огромные неоплаченные долги и смог рассчитаться лишь с командным составом экспедиции. Прожив месяц на судне, без тёплой одежды и средств к существованию, матросы, не видя другого выхода, обратились с прошением на высочайшее имя [131]Найденная на теле Андрэ записная книжка содержит 118 страниц, последняя запись касается событий 2 октября. Второй блокнот содержит практически нечитаемые записи на пяти страницах. Найден также дневник Стриндберга, частью представляющий собой письма к невесте. Записи Френкеля в основном ограничиваются наблюдениями за погодой. Большая часть документов издана на русском языке [43].
:

«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Два года тому назад под командою ст. лейт. Седова мы отправились в экспедицию к Северному полюсу. Нам было обещано, что о семьях наших позаботятся, и мы смело шли за нашим начальником. Много лишений и много невзгод нам пришлось перенести вследствие недостаточного оборудования экспедиции. Чаша испытаний переполнилась, когда наш дорогой начальник, настойчиво преследуя свою заветную мечту водрузить русский флаг на Северном полюсе, погиб смертью идейного мученика. Мы возвращались домой изнурённые, жаждущие отдыха. На Земле Франца-Иосифа, кроме Седова, погиб Зандер. Мы остальные были почти сплошь больные; двое лежат в больнице. Вместо отдыха на родине нас ждало горькое разочарование: нас бросили на произвол судьбы на полуразрушенном экспедиционном судне без гроша денег. Весь офицерский состав получил полностью следуемое жалованье и немедленно же уехал; нам же не заплатили заслуженного. Повергая к стопам Вашего Императорского Величества наши верноподданнические чувства, мы слёзно просим обратить монаршую милость на наше горестное положение.

Матросы, участники экспедиции… (фамилии)».

Царь лично распорядился удовлетворить их прошение, кроме того участникам экспедиции было выплачено вознаграждение (командному составу – по 300 рублей, матросам – по 120), Кушакову была выплачена премия в размере 1000 рублей. Также правительством была установлена пенсия вдове Зандера. Отец Седова также обратился к царю с прошением о пенсии, но ему было отказано, правительство ограничилось единовременным пособием в 100 рублей.

Комитет устранился от какого-либо участия в судьбах матросов. Чуть позже разгорелся ещё один скандал: Комитет претендовал на все материалы экспедиции – результаты наблюдений, фотографии и даже личные дневники Седова, рассчитывая таким образом поправить своё материальное положение. Участники экспедиции (Визе, Пинегин, Павлов) и вдова Седова были резко против. Они считали претензии безосновательными и обвинили Комитет в том, что он не прислал вспомогательное судно с углём, что в конечном счёте привело к гибели Седова и Зандера и едва не погубило всю экспедицию.

Несмотря на скандальные и порой почти трагифарсовые моменты, экспедиция Седова оказалась наиболее успешной из трех русских экспедиций 1912 года. Кроме начальника, погиб лишь один участник, все остальные и судно благополучно вернулись домой. Научные результаты были весьма значительны (особенно описание побережья Новой Земли). К безусловной заслуге Седова следует отнести также подбор команды – трое из участников экспедиции стали впоследствии известными исследователями полярных стран (В. Ю. Визе, Н. В. Пинегин, П.Г. Кушаков).

В советские годы Г. Я. Седов стал самым популярным из дореволюционных полярных исследователей. Про него ставили пьесы, писали стихи и книги. Такая популярность объясняется его социальным происхождением, подходящим с точки зрения советских идеологов. Кроме того, Седова пытались изобразить жертвой царизма, хотя это, по меньшей мере, некорректно. По словам одного из биографов Седова, Нагорного, «с полным правом можно сказать, что Седов был убит, убит бюрократической тупостью царского правительства и злобным недоброжелательством “чистокровного” морского офицерства» [131]Найденная на теле Андрэ записная книжка содержит 118 страниц, последняя запись касается событий 2 октября. Второй блокнот содержит практически нечитаемые записи на пяти страницах. Найден также дневник Стриндберга, частью представляющий собой письма к невесте. Записи Френкеля в основном ограничиваются наблюдениями за погодой. Большая часть документов издана на русском языке [43].
.

Такая позиция была общепринятой при освещении обстоятельств экспедиции Седова. При этом не упоминалось, что правительство не имело каких-либо формальных обязательств перед экспедицией, но, несмотря на это, потратило значительные средства на поисковые работы. Кроме того, ликвидация экспедиции фактически происходила за государственный счёт.

 

Гибель экспедиции Брусилова

В 1912 году лейтенант флота Георгий Львович Брусилов взял годовой отпуск, чтобы организовать полярную экспедицию. Брусилов уже имел опыт работы в Арктике – он служил в Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на ледокольном транспорте «Вайгач». Теперь же ему предстояло путешествие из Санкт-Петербурга во Владивосток, заявленной целью которого был зверобойный промысел в Беринговом море. Предприятие было снаряжено на деньги тётки Брусилова, Анны Николаевны Брусиловой, она же была фактической владелицей судна. Возможно, она рассчитывала на прибыли от промысла, но её племянника, молодого блестящего офицера, вряд ли интересовали шкуры медведей и китовый жир. Каких-либо научных целей экспедиция также не имела, по крайней мере, на борту не было ни одного научного сотрудника. Скорее всего, Брусилова влекла слава первооткрывателя новых земель в малоисследованной ещё Арктике. Его прежняя служба обеспечивала ему такую возможность, но, похоже, работа на вторых ролях в государственном предприятии не устраивала амбициозного лейтенанта. И он бросил прекрасно оснащённую гидрографическую экспедицию, чтобы отправиться в Арктику на старом корыте.

Шхуна, выбранная Георгием Брусиловым для экспедиции, представляла собой старый британский военный корабль «Ньюпорт» 1867 года постройки. Своё имя он получил в честь небесной покровительницы судовладелицы. Несмотря на то что Брусилов не имел обычных для полярных путешественников проблем с поиском денег, он был вынужден подписать кабальный договор с тёткой и был серьёзно стеснён в своих расходах, обязавшись каждую трату согласовывать с хозяйкой предприятия.

Во время службы на «Вайгаче» Брусилов имел возможность ознакомиться с ледовыми условиями Восточной Арктики. Плавания в Карском море к этому времени были вполне обычным делом. Таким образом, преодоление всего Северо-Восточного прохода не представлялось ему чем-то невозможным. О подготовке экспедиции известно относительно немного, поскольку она снаряжалась на частные средства и не контактировала с официальными учреждениями, в отличие от экспедиций Седова и Русанова [3]«Папский меридиан» соответствует современному 46°37´ W. Тордесильясский договор любопытен ещё и тем, что стал прообразом будущего деления Арктики по секторальному признаку, на котором настаивали СССР и Канада. В 1926 году было выпущено постановление Президиума ЦИК «Об объявлении территорий Союза ССР, земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане». Здесь, как и в папской булле, шла речь о предъявлении претензий на ещё не открытые земли. Другим примером деления суши по секторам стала граница Русской Америки и Канады (1825) по 141-му меридиану [140].
«Папский меридиан» соответствует современному 46°37´ W. Тордесильясский договор любопытен ещё и тем, что стал прообразом будущего деления Арктики по секторальному признаку, на котором настаивали СССР и Канада. В 1926 году было выпущено постановление Президиума ЦИК «Об объявлении территорий Союза ССР, земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане». Здесь, как и в папской булле, шла речь о предъявлении претензий на ещё не открытые земли. Другим примером деления суши по секторам стала граница Русской Америки и Канады (1825) по 141-му меридиану [140].
. Но похоже, что она готовилась в спешке и, подобно экспедициям Седова и Русанова, вышла в море с большим опозданием, ближе к концу навигации. Наибольшие сложности возникли с подбором команды. От участия в последний момент отказались помощник капитана, гидролог и врач. Младший штурман заболел и его пришлось оставить. В итоге на судне оказалось лишь два судоводителя – капитан Г. Л. Брусилов и штурман В. И. Альбанов. Но зато оказалась пассажирка – двадцатилетняя Ерминия Жданко, дальняя родственница капитана. Первоначально она собиралась в развлекательное морское путешествие от Петербурга до Архангельска, куда «Святая Анна» должна была зайти по пути в Арктику. Но увидев, что члены команды один за другим бросают капитана, к которому она, по-видимому, испытывала симпатию, Ерминия Жданко решила остаться на судне в роли сестры милосердия. Из её писем к родным, а также из писем Брусилова складывается ощущение, что молодые люди даже в малой степени не представляли весь риск предстоящего путешествия. В последнем письме, отправленном из Югорского Шара, Жданко пишет [3]«Папский меридиан» соответствует современному 46°37´ W. Тордесильясский договор любопытен ещё и тем, что стал прообразом будущего деления Арктики по секторальному признаку, на котором настаивали СССР и Канада. В 1926 году было выпущено постановление Президиума ЦИК «Об объявлении территорий Союза ССР, земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане». Здесь, как и в папской булле, шла речь о предъявлении претензий на ещё не открытые земли. Другим примером деления суши по секторам стала граница Русской Америки и Канады (1825) по 141-му меридиану [140].
«Папский меридиан» соответствует современному 46°37´ W. Тордесильясский договор любопытен ещё и тем, что стал прообразом будущего деления Арктики по секторальному признаку, на котором настаивали СССР и Канада. В 1926 году было выпущено постановление Президиума ЦИК «Об объявлении территорий Союза ССР, земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане». Здесь, как и в папской булле, шла речь о предъявлении претензий на ещё не открытые земли. Другим примером деления суши по секторам стала граница Русской Америки и Канады (1825) по 141-му меридиану [140].
:

«Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить. Желательно попасть в устье Лены. Интересного предстоит, по-видимому, масса».

В Тронхейме с судна ушёл старший механик, вот как об этом пишет Жданко:

«В самый день отхода механик наш вдруг отказался идти дальше, и притом так неожиданно, что вещи его остались на судне. Я ужасно была рада, и, кажется, никто особенно не пожалел. Здесь все такие симпатичные люди, он один портил компанию».

Любопытно, что человек, портивший компанию, спустя два года отправится на «Герте» на поиски пропавшей экспедиции Брусилова. Вот как о нём пишет Л. Брейтфус начальнику ГГУ, дяде Ерминии Жданко [131, с. 53]:

«Вчера ко мне явился некий Ярвсон, русский, запасной машинный квартирмейстер, служивший у меня в 1908 году на “Андрее Первозванном”, а позже на “Св. Фоке”. Сколько я знал, Ярвсон должен был сейчас находиться с Брусиловым в качестве механика на “Св. Анне”. Оказывается, что Ярвсона не отпустила его жена норвеженка, имеющая в Тронхейме небольшой отель. Ярвсон желает поступить механиком на одно из наших покупаемых судов. Он знает русский и норвежский языки; ему 37 лет и человек он крепкого здоровья. <…> Ярвсон отзывается о Брусилове как о хорошем моряке, но человеке легкомысленном, и прибавляет, что судно “Св. Анна” очень прочное, что запасов у него хватит на 2 года, но команда скверная и состав её международный».

Международный состав был представлен одним подданным Норвегии и одним – Дании, а также несколькими уроженцами Прибалтики. С точки зрения моряка, команда «Анны» действительно выглядела скверной – в значительной степени она состояла из непрофессионалов.

Как уже отмечалось, шхуна вышла из Петербурга довольно поздно – 28 июля/10 августа, по пути в Александровск зашла в Копенгаген и Тронхейм. В Карское море «Святая Анна» вошла 4/17 сентября через Югорский Шар, но сумела пройти недалеко – у западного побережья Ямала она была блокирована льдами. Обстановка казалась совершенно безопасной, и команда стала готовиться к зимовке. Однако 15/28 октября ледяное поле, в которое вмёрзла «Анна», штормом оторвало от припая. К этому моменту было известно несколько случаев дрейфа судов в Карском море, поэтому моряки не видели причин для беспокойства [4]Джон Кабот (Джованни Кабото) (ок. 1450 – ок. 1499), итальянец на британской службе, родился предположительно в Генуе, затем жил в Венеции. Открыл остров Ньюфаундленд (1497). Во время второй экспедиции исчез. Впрочем, о нём мало что известно достоверно.
:

«Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды. Лёд южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад и вперёд в продолжение зимы, а придёт лето, освободит нас, и мы пойдём на Енисей. Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезёт почту, мы погрузим уголь, приведём всё в порядок и пойдём далее».

Но движение льдов Карского моря оказалось сложнее, чем представляли себе моряки «Святой Анны». Судно двигалось на север, и к концу лета оказалось на 80-м градусе широты, так и не освободившись из ледового плена. Вторая зимовка в дрейфующих льдах стала неизбежной. К этому же времени относится конфликт между двумя судоводителями – Брусиловым и Альбановым. Они по-разному пишут о нём.

Альбанов:

«На судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов, после некоторого размышления, и согласился, за что я ему очень благодарен».

Брусилов [4]Джон Кабот (Джованни Кабото) (ок. 1450 – ок. 1499), итальянец на британской службе, родился предположительно в Генуе, затем жил в Венеции. Открыл остров Ньюфаундленд (1497). Во время второй экспедиции исчез. Впрочем, о нём мало что известно достоверно.
:

«9/22 сентября (1913). Временами туман. Полыньи несколько сжало, и на них начали появляться забереги. За день убито 5 тюленей и 1 медведь. Одна собака не вернулась. Отставлен от исполнения своих обязанностей штурман».

Об отставке штурмана Брусилов пишет сразу после упоминания о загулявшей во льдах собаке – словно речь идёт о равнозначных событиях. Он нигде не объясняет, что именно послужило причиной столь неординарного решения, Альбанов тоже не поясняет, что он имел в виду под «укладом судовой жизни и взаимных отношений всего состава». Это тем более странно, что Брусилов как военный моряк (в отличие от штурмана торгового флота Альбанова) вряд ли бы мог терпимо относиться к нарушениям дисциплины на судне. Очевидно, Альбанова не устраивало что-то в поведении самого капитана, который был на три года моложе своего штурмана и гораздо менее опытен в морских делах. На взаимоотношения могли повлиять и социальные различия – капитан происходил из аристократического семейства, карьера его складывалась гладко, тогда как Альбанов с малолетства привык к тяжёлой матросской работе и всего в жизни добивался своим трудом. Можно также предположить, что дестабилизирующим фактором в замкнутом сообществе, находящемся в экстремальных условиях, стало присутствие молодой женщины на борту. Когда было уже поздно, Альбанов назвал истинную причину размолвки с капитаном: «…мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми…» Как бы то ни было, конфликт между двумя руководителями стал центральным событием экспедиции и предопределил её судьбу.

С момента отставки штурман стал пассажиром, впрочем, это мало что меняло – все 24 участника экспедиции уже давно были пассажирами стремительно несущегося на север скованного льдами судна.

О дальнейшем развитии событий пишет капитан:

«9 (22) января (1914). <…> Отставленный мною от исполнения своих обязанностей штурман Альбанов просил дать ему возможность и материал построить каяк, чтобы весной уйти с судна; понимая его тяжёлое положение на судне, я разрешил. Вечером – сияние».

У капитана не было выбора – конфликт зашёл слишком далеко. Но было и ещё одно важное соображение. Желание идти с Альбановым выразили несколько человек из команды. Изначально продуктов было запасено на полтора года, но, так как экипаж оказался не укомплектован, их вполне хватало на два. Но если бы летом 1914 года судно не освободилось, то положение сразу стало бы критическим – продукты заканчивались, а покидать судно в условиях приближающейся полярной зимы было слишком опасно. Уход же части команды давал дополнительный шанс на спасение, поскольку позволил бы остающимся продержаться до лета 1915 года. Опыт дрейфа в этих водах нансеновского «Фрама» показывал, что «Святая Анна», скорее всего, освободится менее чем через год (считая от ухода партии Альбанова) между Шпицбергеном и Гренландией. Это было хорошо известно участникам экспедиции – на судне была книга Нансена. Желающих остаться было вполне достаточно для управления судном, поэтому капитан не стал препятствовать уходу части команды.

С Альбановым ушло 13 человек, трое повернули назад после десяти дней похода. Два с половиной месяца группа Альбанова продвигалась по дрейфующему льду. А лёд под ними, в свою очередь, двигался по воле преобладающих ветров и течений. Потом две недели двигались вдоль берегов по воде и суше. Три месяца неравной борьбы, отчаяния и надежды:

«Казалось, так просто бороться: не слушаются, запинаются ноги, – а я вот возьму и нарочно буду за ними следить и ставить в те точки, куда я хочу. Не хочется шевелиться, хочется покойно посидеть, – нет, врёшь, не обманешь, нарочно встану и пойду. Разве это трудно?» [4]Джон Кабот (Джованни Кабото) (ок. 1450 – ок. 1499), итальянец на британской службе, родился предположительно в Генуе, затем жил в Венеции. Открыл остров Ньюфаундленд (1497). Во время второй экспедиции исчез. Впрочем, о нём мало что известно достоверно.
.

Однако дойти до мыса Флора на Земле Франца-Иосифа удалось лишь двоим – самому Альбанову и матросу Конраду. Обстоятельства похода описаны Альбановым в его книге «На Юг, к Земле Франца-Иосифа!». Её часто называют дневником Альбанова, что не вполне корректно, поскольку оригинал дневника не сохранился и неизвестно, как он трансформировался в процессе подготовки к публикации. В своей книге Альбанов негативно отзывается о своих спутниках, это отношение проходит лейтмотивом сквозь весь его рассказ. Он словно пытается оправдаться за то, что из десяти доверившихся ему людей выжил лишь один.

«Удивительные люди – ни предприимчивости, ни сообразительности у них не заметно. Как будто им совершенно всё равно, дойдём ли мы до земли или не дойдём. Тяжело в такой компании оказаться в критическом положении. Иногда невольно становится страшно за будущее».

«…вчера была обнаружена пропажа 7 фунтов сухарей <…> Как ни горько, но должен сознаться, что есть у меня в партии три или четыре человека, с которыми мне ничего не хотелось бы иметь общего».

«Я не берусь объяснять психологию этих людей, но одно могу сказать по личному опыту: тяжело, очень тяжело, даже страшно, очутиться с такими людьми в тяжёлом положении. Хуже, чем одиноко, чувствуешь себя, когда ты один, то ты свободен. Если хочешь жить, то борись за эту жизнь, пока имеешь силы и желание. Если никто не поддержит тебя в трудную минуту, зато никто не будет тебя за руки хватать и тянуть ко дну тогда, когда ты ещё можешь держаться на воде. Не следует упускать из виду, что в данном случае “хватают за руки” не потому, что сами не могут “плыть”, а потому, что не желают, потому что легче “плыть”, держась за другого, чем самому бороться».

Когда группа, потеряв по пути одного человека, почти доходит до архипелага, двое тайно уходят вперёд, забрав часть продуктов и снаряжения, а также почту и документы. Поскольку беглецы потом были найдены и прощены, Альбанов не называет их фамилий. Любопытно, что второй выживший участник экспедиции, матрос Конрад, в своём дневнике [48]KCH (Knight Commander) – Рыцарь Командор Королевского Гвельфского ордена.
вовсе не упоминает об этом эпизоде.

На Земле Франца-Иосифа группе пришлось разделиться – из-за нехватки каяков часть группы пошла пешком по берегу, остальные на двух каяках шли вдоль берегов. Последняя встреча групп происходит на мысе Ниль, в следующую точку – мыс Гранта – четверо пешеходов уже не дошли.

Долгое время вся группа считалась бесследно пропавшей. Предполагали, что путешественники провалились в одну из многочисленных трещин ледникового купола, покрывающего остров Георга Земли Франца-Иосифа. Однако в результате обследования района летом 2010 года были найдены скелет и целый ряд предметов, детально совпадающих с описанными в дневнике Альбанова. Также был найден дневник, принадлежавший, судя по всему, машинисту Губанову. Записи в нём относятся к более раннему периоду экспедиции и не несут новой информации об обстоятельствах её гибели. Более того, неясностей становится только больше – скелет найден лишь один, и очень недалеко от места предполагаемого расставания групп. В то же время, по мнению участника экспедиции археолога Артемия Дановского [47]Кинг был противником крупных морских экспедиций в Арктику, и в течение многих лет настаивал на отправке небольшой наземной экспедиции для обследования района Бутии и реки Бака (позже это сделали Диз и Симпсон), однако его проект каждый раз отклоняли. Перед выходом Франклина в море Кинг сделал в свойственной ему резкой манере мрачное пророчество. По его словам, Франклин отправлялся в Арктику, «чтобы стать там зародышем айсберга».
, совокупность найденных предметов можно охарактеризовать как «набор последнего», то есть самое необходимое снаряжение, прежде принадлежавшее всей группе. Найденные записки также, с большой вероятностью, принадлежат не ему, а значит, их автор, скорее всего, погиб раньше. Среди предметов, правда, не найден самый важный – винтовка, которая была одна на всю группу.

В истории «Святой Анны» вообще слишком много неясностей, информация, которой мы располагаем, фрагментарна. Сведения о подготовке и начальном этапе экспедиции можно почерпнуть из сохранившихся писем Жданко и Брусилова, последние из которых были отправлены из Югорского Шара. Судьба писем, переданных участниками экспедиции с группой Альбанова, осталась тайной. В то время как копия судового журнала и предписание, переданное Брусиловым Альбанову, были доставлены им на Большую землю, частные письма, по-видимому, не дошли до адресатов. Альбанов в своей книге несколько раз упоминает жестянку с почтой, она прослеживается вплоть до конечной точки – мыса Флора. Альбанов никак не проясняет эту ситуацию, хотя, при желании, мог бы предложить какую угодно версию событий – книга Альбанова была издана в 1917 году, когда уже было ясно, что «Святая Анна» не вернётся. Дневник Конрада был опубликован лишь в 2011 году; он, по-видимому, был переписан и откорректирован автором и во многом расходится с рассказом Альбанова.

Валериан Альбанов ненадолго пережил своего капитана: он бесследно исчез в Гражданскую войну – по слухам, погиб в 1919 году. Александр Конрад прожил до 1940 года, но никогда не рассказывал ни о походе по льдам, ни о жизни на «Святой Анне». Примечательно, что некоторое время Конрад и Альбанов продолжали служить на одном судне (ледорезе «Канада»), следовательно, конфронтации между ними не было.

Благодаря сохранённой Альбановым копии судового журнала на картах Карского моря появились жёлоб Св. Анны и остров Визе, предсказанный на основании анализа траектории дрейфа «Св. Анны» В.Ю.Визе, участником экспедиции Седова.

Трагедия Брусилова обогатила не только географию полярных стран, но и литературу. История «Святой Анны» легла в основу двух романов русских классиков – Б. Пильняка («Заволочье», 1925) и В. Каверина («Два капитана», 1938–1944). Любопытно, что оба писателя дословно использовали в тексте фрагменты из дневников Альбанова – что является подтверждением блестящих литературных способностей штурмана. Пильняк сам путешествовал на судне «Персей» по Полярному морю, и именно морская часть романа выглядит наиболее убедительно. Особенно заострена у Пильняка и начисто лишена романтизма тема женщины на корабле – именно в женщине он видит угрозу физическому выживанию экспедиции, оказавшейся в экстремальной ситуации. «Два капитана» Каверина – это синтез трёх историй: основой сюжета является история «Св. Анны», но в неё включены некоторые подробности экспедиции Седова (поставка негодных собак и снаряжения) и Русанова (найденный столб с надписью). Каверин предлагает и свою версию пропажи почты (утонувший почтальон). При подготовке романа писатель общался с полярниками – в частности, с Пинегиным, участником экспедиции Седова.

 

Угнать «Геркулес»

9 июля 1912 года из Александровска-на-Мурмане вышло в море небольшое судно «Геркулес». К экспедиции, которой руководил известный геолог В. А. Русанов, старались не привлекать лишнего внимания – цели её были весьма деликатными. Снаряжённая на государственные средства, экспедиция должна была обследовать Шпицберген, который был в это время фактически ничейной землёй, и к нему проявляли интерес многие страны, в первую очередь Норвегия. В задачи Русанова входило комплексное исследование архипелага, главным образом залежей угля. Также он должен был собрать информацию об активности иностранцев на архипелаге.

По предложению Русанова для экспедиции была куплена в Норвегии деревянная промысловая яхта «Геркулес» в 65 тонн водоизмещения, 22,4 метра в длину, с керосиновым двигателем мощностью 18 сил. Судно было рассчитано на работу во время летнего промысла во льдах, но, безусловно, непригодно для зимовки в условиях дрейфа [24]По-видимому, поначалу суда обходили Ямал с севера, использование волока стало вынужденной мерой, когда путь Карским морем вокруг Ямала стал непроходим [132].
. На должность капитана В. А. Русанов пригласил двадцатитрёхлетнего Александра Кучина.

Рис. 3–15. Александр Кучин – участник экспедиции Амундсена на «Фраме»

* * *

АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ КУЧИН (1888–1913?) (рис. 3–15) родился в Онежском уезде в семье капитана Степана Кучина. В 1909 году окончил Архангельское торгово-мореходное училище с золотой медалью. После училища Кучин изучал океанографию у Хелланда-Хансена [100]Бьорн Хелланд-Хансен (1877–1957), норвежский океанограф, один из основателей современной океанологии.
в Норвегии. Именно в качестве океанографа, по рекомендации Хелланда-Хансена и Нансена, Александр Кучин поступил в экспедицию Амундсена на «Фраме», где был единственным иностранным участником, что, несомненно, свидетельствует о его экстраординарных способностях. Именно Кучин фактически вынес на себе научную программу экспедиции – сам Амундсен наукой особо не интересовался, и экспедиция его преследовала большей частью спортивные цели (достижение полюса). Когда Амундсен развернул «Фрам» на юг, вместо того чтобы идти, как обещал, к Северному полюсу, это вызвало во всем мире, и в Норвегии, весьма негативную реакцию. И научные результаты, полученные Кучиным, стали одним из важных аргументов в защиту Амундсена [31]Оригинал документа утерян, но сохранилось несколько копий XVII века. По мнению специалистов, источнику в целом можно доверять.
. В сентябре 1911 года Кучин оставил экспедицию в Буэнос-Айресе и к началу 1912 года вернулся в Россию.

Помимо океанографических работ, Кучин успел внести вклад в развитие русско-норвежских связей – он в совершенстве владел норвежским и составил первый русско-норвежский словарь.

* * *

Сначала В. А. Русанов предложил руководство судном опытному полярному капитану И. П. Ануфриеву. Но тот был уже связан другими обязательствами и предложил вместо себя замену. Однако Русанов остановился на кандидатуре Кучина, вероятно, потому, что хотел видеть в составе экспедиции профессионального гидролога. В экспедиции в качестве научного работника и врача также участвовала невеста Русанова, француженка Жюльетта Жан. Присутствие женщины, да ещё иностранки, в государственной полярной экспедиции было делом в высшей степени необычным, но Министерству внутренних дел, видимо, пришлось уступить Русанову. Всего в экспедиции состояло 4 научных работника (В. А. Русанов, Р. Л. Самойлович, З. Ф. Сватош, Ж.Жан) и 7 членов команды. Штурманом был однокурсник Александра Кучина Константин Белов; студент Политехнического института Константин Семёнов выполнял обязанности механика. Другими словами, весь командный состав судна был очень молодым по сравнению с начальником экспедиции, никто из руководителей не обладал серьёзным опытом плаваний в полярных водах.

Запас продуктов был рассчитан примерно на год, это казалось вполне естественным, учитывая возможность зимовки на архипелаге. Однако и ранний выход, и покупка судна вместо его аренды, и увеличенный запас продуктов – всё это оказалось частью заранее продуманного плана, которым Русанов до поры до времени ни с кем не делился. В этом можно усмотреть аналогию с поступком Амундсена, который за два года до описываемых событий принял решение развернуть «Фрам» на юг. Также и Русанов фактически превысил свои полномочия и направил судно на восток, в Карское море. Параллель с Амундсеном просматривается ещё и в выборе судна – Русанов часто сравнивает «Геркулес» с «Йоа», небольшим парусно-моторным судном Амундсена, на котором последний покорил Северо-Западный проход. Именно этот тип судов Русанов считал оптимальным для решения своей задачи – прохода вдоль берегов Сибири.

Рис. 3–16. Портрет В. А. Русанова

* * *

ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ РУСАНОВ (1875–1913?) (рис. 3–16), подобно многим современникам, начал свою научную карьеру в северной ссылке, куда попал за участие в революционном движении. После освобождения он так и не смог окончить Киевский университет, поскольку не имел права проживать в крупных городах России. Однако это не помешало ему выехать из России и получить геологическое образование в Сорбонне. С 1907 года он участвовал в нескольких экспедициях на Новую Землю, первая поездка (1907) была предпринята по собственной инициативе, в 1908 году он участвовал во французской экспедиции Шарля Бенара, затем в экспедициях, организованных русским правительством. С 1910 года он сам руководил экспедициями. Постепенно область интересов Русанова начала сдвигаться от геологии к океанографии. В 1910 году он выступил с программной статьёй [105]На «Эклипс» была доставлена часть команд судов Гидрографической экспедиции – в экипажах уже начиналась цинга, запас продуктов был недостаточен, и вторая зимовка могла стать для многих фатальной. К счастью, летом корабли смогли освободиться.
, в которой обосновывал возможность и необходимость морского сообщения с Сибирью. Этот вопрос тогда волновал многих, и хотя первые успешные плавания были совершены ещё в XIX веке, устойчивое сообщение ещё не было налажено. Русанов предложил свой способ решения проблемы:

«До сих пор с непоколебимым и непонятным упорством стараются пройти в Сибирь через Карское море, огибая или Новую Землю, или Вайгач, возможно южнее: через Югорский Шар, через Карские Ворота, в более редких случаях, через Маточкин Шар. Я предлагаю как раз обратное. Я предлагаю огибать Новую Землю как можно севернее, а Карское море совсем оставлять в стороне. Правда, такой путь на 250 вёрст длиннее, но зато он гораздо надёжнее».

Русанов полагал, что тёплое течение Гольфстрим огибает Новую Землю с запада и затем отклоняется на восток севернее мыса Желания, где сливается с тёплыми водами Оби и Енисея (рис. 3–17, рис. 3–18). В следующей своей публикации [106]Напомним, что достижение полюса Р. Пири и Ф. Куком было поставлено под сомнение. То же касается и воздушной экспедиции Бэрда. Так что, возможно, именно экипаж «Норвегии» оказался первым на полюсе, точнее – над ним.
он упоминает данные, полученные Мурманской научно-промысловой экспедицией под началом Н. М. Книповича и Л. Л. Брейтфуса. Эта экспедиция показала отсутствие влияния Гольфстрима к северу и востоку от Новой Земли. Но сам Русанов не был склонен доверять этим данным, сомневаясь в компетентности исследователей. К сожалению, вера в собственные теоретические построения сыграла роковую роль в жизни Русанова. Он, безусловно, был опытным полярным исследователем, но его опыт ограничивался сезонными работами на Новой Земле и на Шпицбергене. Основным его морским достижением было плавание вокруг северного острова Новой Земли, и этим успехом он во многом был обязан капитану судна «Дмитрий Солунский» Поспелову и ледовому лоцману ненцу Тыко (Илье) Вылке. По профессии Русанов был геологом, и его гидрологические построения оказались далеки от реальности. Развитая им концепция была новым воплощением всё той же ошибочной теории открытого полярного моря, которой придерживались Барроу, Холл, Кейн, Петерманн и многие другие исследователи.

Большинство судов по-прежнему с «непоколебимым и непонятным упорством» идут в Арктику через Карские ворота.

* * *

Рис. 3–17. Тёплые течения Карского моря по Русанову [105]На «Эклипс» была доставлена часть команд судов Гидрографической экспедиции – в экипажах уже начиналась цинга, запас продуктов был недостаточен, и вторая зимовка могла стать для многих фатальной. К счастью, летом корабли смогли освободиться.

Рис. 3–18. Современная картина течений в Карском море [248]

Работы на Шпицбергене были закончены в предельно сжатые сроки. Программа была выполнена полностью – Русанов сделал ряд заявок на разработку месторождений угля, часть из которых используются Россией до сих пор. Затем он отослал домой трех участников экспедиции – горного инженера Самойловича, зоолога Сватоша и боцмана Попова, и направил «Геркулес» к Новой Земле. Из Маточкиного Шара Русанов отправил телеграмму:

«Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля».

Из этого короткого текста совершенно неясно, каким путем (вдоль западного или восточного берега) собирался он идти к северу Новой Земли. Непонятно, как далеко на восток планировал пройти Русанов. Предполагается, что «Геркулес» вышел в Карское море, обойдя Новую Землю с севера. Видимо, Русанов был абсолютно уверен в успехе экспедиции, иначе вряд ли взял бы с собой Жюльетту Жан.

Лето 1912 года оказалось крайне неблагоприятным для навигации в западном секторе Арктики.

«Шхуна “Св. Анна” экспедиции Брусилова встретила лёд в конце августа ещё в Печорском море. Югорский Шар очистился ото льда только 1 сентября. Шхуна “Нимврод” и пароход “Вассиан” несколько раз пытались пробиться к станции Мааре-Сале на берегу Ямала, но безуспешно. Остальные четыре судна также вернулись, не выполнив рейса. “Св. Анна” с большим трудом проникла в Карское море, где была затёрта льдами и зазимовала» [54]Находка была сделана американской экспедицией Ф. Шватки, о ней ниже.
.

Обстоятельства гибели «Геркулеса» так и остались невыясненными. Первые находки, связанные с экспедицией Русанова, были сделаны Никифором Бегичевым и Ларсом Якобсеном в 1921 году на западном побережье Таймыра, во время поисков Кнудсена и Тессема, матросов норвежского судна «Мод», отосланных начальником экспедиции Амундсеном в сентябре 1919 года на Большую землю и пропавших в пути. Предметы, среди которых были патроны норвежского образца, тогда были идентифицированы как принадлежащие матросам с «Мод». Однако среди находок была французская монета, что косвенно подтверждает принадлежность предметов экспедиции Русанова.

В 1934 году топограф Гусев с гидрографического судна «Сталинец» на небольшом острове в архипелаге Мона обнаружил столб с вырезанной надписью «Геркулес 1913». Тем же летом неподалеку, на небольшом острове в шхерах Минина, была обнаружена стоянка русановцев, где были найдены документы и предметы, несомненно принадлежавшие участникам экспедиции. Среди них были и норвежские патроны, идентичные тем, что в 1921 году нашёл Бегичев.

В 2000 году поисковой экспедицией орловской телерадиокомпании в тундре у подножия горы Минина были найдены фрагменты скелета. Судебно-медицинское исследование черепа показало, что смерть, предположительно от цинги, наступила около 100 лет назад. Кости принадлежат, по всей вероятности, молодому человеку европеоидного типа. Сопоставление формы черепа с фотографиями участников экспедиции «Геркулеса», проведённое профессором В. Н. Звягиным [51]В итоге этот эффектный способ передвижения стоил жизни Роберту Скотту и его спутникам.
, показало, что череп с большой вероятностью принадлежит капитану судна Александру Кучину.

 

Морское министерство организует поиски

Примерно через полгода после ухода Г. Я. Седова в плавание, 24 апреля 1913 года, группа из 40 депутатов, представлявших правое крыло Думы, выступила с законодательной инициативой об отпуске средств на покрытие расходов экспедиции Седова в размере 65,6 тысячи рублей и на организацию спасательной экспедиции в размере 110 тысяч рублей. Морской министр И. Григорович заметил, что Совет министров однажды признал план Седова необоснованным и отказал в финансировании, а значит, и покрывать долги «Седовского Комитета» тоже не обязан. Отправку же спасательной экспедиции сочли преждевременной. Григорович заметил, что Седов, скорее всего, зазимовал на Новой Земле и, поскольку пароходное сообщение с ней регулярное, скоро подаст о себе весть (и, как оказалось, был прав). Если же вестей не будет, это будет означать, что экспедиция либо дошла до Земли Франца-Иосифа, либо затёрта во льдах Баренцева моря. Если Седов добрался до ЗФИ, то экспедиция идёт по плану и помощь ему не требуется, если не смог – то вряд ли ему можно помочь. Министр торговли Тимашев отметил, что «поспешность, с которой происходила организация и снаряжение экспедиции кап. Седова, далеко не соответствовала исключительной трудности предприятия <…> и нет никакой гарантии, что и эта вторая экспедиция не окажется через некоторое время в столь же затруднительном положении, как и первая» [131]Найденная на теле Андрэ записная книжка содержит 118 страниц, последняя запись касается событий 2 октября. Второй блокнот содержит практически нечитаемые записи на пяти страницах. Найден также дневник Стриндберга, частью представляющий собой письма к невесте. Записи Френкеля в основном ограничиваются наблюдениями за погодой. Большая часть документов издана на русском языке [43].
.

В начале 1914 года Комитет снова обратился с ходатайством об организации спасательных работ – к осени у Седова должны были закончиться продукты. В это время ситуация стала приобретать скверный оборот: среди пропавших числились уже три экспедиции – Седова, Брусилова и Русанова. Дело осложнялось тем, что искать Русанова и Брусилова нужно было совсем в другом районе, нежели Седова. Причём район этот простирался, по меньшей мере, от западных берегов Новой Земли до мыса Челюскин, что было равносильно поиску иголки в стоге сена. В этот раз Совет министров решил выделить средства на поиски, причём, как специально было отмечено, независимо от ходатайства Комитета. Также в постановлении говорилось [131]Найденная на теле Андрэ записная книжка содержит 118 страниц, последняя запись касается событий 2 октября. Второй блокнот содержит практически нечитаемые записи на пяти страницах. Найден также дневник Стриндберга, частью представляющий собой письма к невесте. Записи Френкеля в основном ограничиваются наблюдениями за погодой. Большая часть документов издана на русском языке [43].
: «все перечисленные экспедиции снаряжены были без указанной [надлежащей – прим. авт.] подготовки и нужного оборудования, под начальством лиц, мало сведущих и не отдававших себе, по-видимому, ясного отчёта в принимаемой ими на себя тяжёлой ответственности. Очевидно, что в таких условиях гибель означенных экспедиций представлялась вполне естественною и даже почти неизбежною».

Предлагалось также впредь поставить под правительственный контроль экспедиционную работу в Арктике, чтобы оградить казну от лишних трат.

Сразу стали искать подходящие суда в Норвегии и в Архангельске, а также подбирать кандидатуру начальника экспедиции. Начальник Главного гидрографического управления М. Е. Жданко считал лучшим кандидатом на эту роль А. В. Колчака, но тот был занят другими задачами. Были и ещё кандидатуры, но, как уже было сказано, никто из флотских офицеров не хотел заниматься поисками Седова.

Жданко и Григорович предлагали послать на поиски Седова ледокол «Ермак» но министерство торговли возражало. «Ермак» выполнял важные задачи по обеспечению навигации на Балтике, кроме того, опыт его использования в Арктике на тот момент был скорее негативным. Отправка «Ермака», к тому же обошлась бы намного дороже, чем любого другого судна – для его работы требовались гораздо больше топлива и многочисленная команда. В итоге Совет министров счёл более весомым мнение торгового ведомства.

Организация спасательных работ была поручена Л. Брейтфусу. В Норвегии он провёл переговоры с Нансеном, Амундсеном и Свердрупом. В результате было выбрано два хоть и не новых, но весьма прочных деревянных судна – «Эклипс» и «Герта», а Свердруп даже согласился возглавить одно из них. Его кандидатура поначалу была отвергнута министерством, поскольку предполагалось, что экспедиция будет организована исключительно силами русских. Но Брейтфус всё же настоял на своём, и, как впоследствии выяснилось, не зря. Ещё два судна – «Андромеда» и «Печора» – были зафрахтованы в Архангельске. «Герта» должна была обследовать западное побережье Новой Земли и Землю Франца-Иосифа, а «Эклипс» с норвежской командой – берега Карского моря. Попутно «Эклипс» мог информировать о состоянии льдов корабли, идущие Карским морем в Сибирь, а также «Таймыр» и «Вайгач», которые с большим трудом пробивались Северо-Восточным проходом на запад (рис. 3–19).

Поисковая экспедиция стала экстраординарным по масштабу предприятием: на неё было выделено почти полмиллиона рублей, суда были оснащены радиостанциями и, что было абсолютной новостью, к работам в Арктике впервые был привлечён самолёт поручика Яна Нагурского. Были наняты два лучших российских ледовых капитана – И.П. Ануфриев («Герта») и Г. И. Поспелов («Андромеда»), руководство экспедицией, точнее, той её частью, что отправлялась на поиски Седова, было поручено капитану I ранга Исхаку Ибрагимовичу Ислямову. В инструкциях, данных Ислямову, было отдельным пунктом прописано, что «никаких научных задач экспедиция не преследует». В Александровске «Герта» оказалась уже после начала войны, но экспедиция продолжила работать по плану. К этому времени от «Андромеды» были получены сведения, что Седов после зимовки на Новой Земле отправился на Землю Франца-Иосифа, и «Герта» сразу взяла курс на мыс Флора. Здесь из оставленных записок Ислямов узнал о судьбе экспедиции Седова и группы Альбанова. Как выяснилось, «Герта» и «Фока» несколькими днями ранее разминулись в Баренцевом море. Ввиду начавшейся войны с Австрией, Ислямов поднял на открытом австрийцами архипелаге русский флаг и объявил о присоединении его к владениям российского императора. «Герта» осмотрела берег до мыса Ниль, где бесследно исчезла четвёрка альбановцев, но следов их пребывания не нашли. Поскольку «Фока» к этому времени уже вернулся на Мурман, а срок аренды «Андромеды» и второго вспомогательного судна – «Печоры» – истекал, то и «Герта» была отозвана в Архангельск, а экспедиция ликвидирована.

Экспедиция «Эклипса» на восток, в Карское море, также не дала новых сведений о пропавших. «Эклипсу» не удалось найти «Святую Анну» – да и кто бы мог подумать, что, пройдя через Югорский Шар в Карское море, она в итоге окажется к северо-западу от Земли Франца-Иосифа. Направление движения льдов в Карском море было практически не изучено. Поэтому дрейф «Святой Анны» далеко на северо-запад стал полной неожиданностью для организаторов и руководителей спасательных экспедиций. Когда же от Альбанова были получены сведения о местоположении «Анны», «Эклипс» уже вмёрз в лёд и зимовал у западного побережья Таймыра. Тогда же возникло предположение, что и «Геркулес» Русанова должен быть где-то в тех же водах, что и «Святая Анна», поскольку прошёл в Карское море примерно тогда же, а значит, должен был быть захвачен тем же движением льда [24,с.26]. Поэтому «Эклипс» был целиком переориентирован на новую задачу – на оказание помощи «Таймыру» и «Вайгачу», оказавшимся в опасном положении во время зимовки у Таймыра, неподалеку от «Эклипса». На следующий год, когда суда освободились ото льда, Свердруп посетил остров Уединения, поскольку он был упомянут в телеграмме Русанова, но следов пребывания людей там не оказалось. Увы, гораздо позже выяснилось, что «Эклипс» зимовал примерно в том же районе, где, по-видимому, зимовала в 1913 году экспедиция Русанова (рис. 3–19), но, скорее всего, зимой 1914 года никого из русановцев уже не было в живых.

Рис. 3–19. Маршрут «Эклипса». Флажками отмечено местоположение стоянок Русанова – о. Геркулес (восточнее) и о. Попова-Чухчина. Пунктиром показан обратный путь «Эклипса»

В 1915 году «Герта» вновь была направлена на поиски экспедиции Брусилова, в этот раз к берегам Шпицбергена, а «Андромеда» должна была искать на Земле Франца-Иосифа, но так и не смогла пробиться к архипелагу.

Поиски Седова, Брусилова и Русанова, подобно поискам Франклина, оказались безрезультатными. Возможно, будь в 1914 году в распоряжении Ислямова «Ермак», судьба «Святой Анны» сложилась бы иначе.

 

Великие воздушные гонки

Идея проникнуть по воздуху в недоступные полярные области возникла ещё в конце XIX века. Первая попытка шведского воздухоплавателя Соломона Андрэ окончилась трагедией. Руал Амундсен (рис. 3–20) одним из первых осознал, что время погонщиков собак окончилось и успех в Арктике будет принадлежать авиаторам. Долгое время авиаторы колебались, какой тип воздушных судов использовать – в 20-е и даже в начале 30-х самолёты были ещё очень ненадёжными, использование дирижаблей для исследования Арктики казалось более перспективным. Как обычно, успешные экспедиции оказались вскоре забыты, в отличие от трагической истории дирижабля «Италия», известной во многом благодаря фильму Михаила Калатозова «Красная палатка». Эта история замечательна ещё и тем, что стала первым успехом большевиков в Арктике, и именно с неё начался массовый интерес к полярным исследованиям в Советской России.

Истоки трагедии дирижабля «Италия» следует искать в предыдущей экспедиции – совместном предприятии Амундсена и Нобиле. И хотя полёт «Норвегии» (рис. 3–21) закончился благополучно, именно он в итоге стоил Амундсену жизни, а Нобиле – репутации.

Рис. 3–20. Руал Амундсен (Источник: Библиотека Конгресса США)

Рис. 3–21. Дирижабль «Норвегия» в Кингсбее (Источник: Библиотека Конгресса США)

Оказавшись вне своей стихии – льда и воды, – Амундсен утратил свои преимущества – диплом судоводителя здесь уже был бесполезен, равно как и опыт лыжника и погонщика собак. Воздух требовал многолетнего изучения, развитой интуиции, знания современной техники, владения иными приемами навигации, глубокого понимания метеорологии. В морских и сухопутных экспедициях Амундсен контролировал ситуацию несравненно лучше:

«…меня поразила одна слабая сторона, общая большинству прежних полярных экспедиций. А именно: их начальники не всегда были судоводителями, вследствие чего в отношении навигации им почти всегда приходилось передавать управление судном в руки более опытных мореплавателей. При этом неминуемо оказывалось, что тотчас по выходе в море у экспедиции появлялось два начальника вместо одного. Это, безусловно, всегда вело к разделению ответственности между начальником экспедиции и капитаном, откуда беспрестанно возникали трения и разногласия, а следствием этого являлось ослабление дисциплины среди подчинённых участников экспедиции. Возникали две партии: одна состояла из начальника экспедиции и научных сотрудников, а вторая – из капитана и судового экипажа. Поэтому я заранее решил никогда не становиться во главе экспедиции, прежде чем не буду в состоянии избежать этой ошибки. Все мои стремления были направлены к тому, чтобы самому приобрести необходимые знания и опыт в управлении судном и выдержать экзамен на капитана» [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
.

В экспедиции «Норвегии» ситуация осложнилась ещё и разделением экипажа по национальному признаку. Амундсен оказался зависимым от своих норвежских и итальянских пилотов и механиков. На борту «Норвегии» он, по сути, был пассажиром, как и другой «руководитель» – американский миллионер Элсуорт. И конечно, не мог смириться с тем, что многие считали именно Нобиле, а не его, Амундсена, а тем более не Элсуорта, настоящим руководителем перелёта. И экспедиция, которая могла бы войти в историю как первое достижение Северного полюса, стала примером склок и мелочных распрей. Впрочем, настоящей целью Амундсена в этой экспедиции был уже не полюс – подобно другим современникам, в частности Стефанссону, он надеялся найти неизвестный полярный континент в неисследованной области к северу от Аляски.

Конфликты начались ещё до старта – в этой экспедиции было слишком много пиара и политики и почти совсем не было науки. Единственным научным инструментом на борту был электроскоп чешского геофизика Франтишека Бегоунека, причём самому учёному места не хватило. И тут ещё Бэрд со своей «Жозефиной Форд» так некстати.

 

Третий за Куком и Пири

В начале мая 1926 года на побережье Шпицбергена разыгралась одно из последних действий «гонки за полюс». За несколько дней до прибытия дирижабля экспедиции Амундсена – Нобиле – Элсуорта в Кингсбей пришёл транспорт «Шантье». На борту был трехмоторный «Фоккер» американцев Ричарда Бэрда и Флойда Беннетта, названный «Жозефина Форд», в честь дочери спонсора экспедиции. Бэрд задумал опередить Амундсена на Северном полюсе, как в своё время сам Амундсен опередил Скотта в Антарктиде. Однако место у единственного причала было занято «Хеймдалом» – вспомогательным кораблём норвежской экспедиции, и Бэрду пришлось выгружать самолёт прямо на якорной стоянке. Амундсен даже потом оправдывался в своей книге, что он не специально заблокировал причал. Впрочем, это Бэрду не помешало – он вылетел 9 мая, за двое суток до старта «Норвегии». Через 15 с половиной часов «Жозефина Форд» вернулась на базу. Так скоро их не ждали, и не нашлось даже фотографов, чтобы запечатлеть встречу. Поэтому «сцена приземления с объятиями и поцелуями между Бэрдом, Амундсеном и Элсуортом, к развлечению присутствовавших на этой церемонии итальянцев» была повторена на следующий день [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
. Впрочем, Амундсен описывает события иначе: «Норвежские товарищи и я составляли большинство в группе встретивших Бэрда и Беннетта, когда их аэроплан остановился и они вышли из него. Выбегая, мы всё-таки успели захватить кинематографические аппараты, и единственные существующие снимки славного возвращения Бэрда сделаны нами» [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
. Амундсен поступил мудро – он заранее отказался от навязываемой ему гонки, подчеркнув, что целью его полёта является не полюс, а поиски новой земли в неизведанной области Полярного моря.

Сомнения в том, что Бэрд достиг полюса, возникли сразу же и не рассеялись по сей день. Хотя Амундсен в числе первых поздравил Бэрда, в своей книге он дипломатично обходит вопрос о том, достиг ли Бэрд полюса. Амундсен отдаёт должное мужеству американских пилотов, язвительно отмечая при этом, сколь сложны и ненадёжны средства навигации при полётах в Арктике. Иными словами, Бэрд и сам мог не знать, где в действительности находился. Направление он удерживал по солнечному компасу, а для расчёта путевой скорости использовал угловое смещение каких-либо характерных точек на поверхности льда, но такой способ навигации зависел от надёжности определения высоты. Согласно оценкам специалистов, с учётом метеоусловий, самолёт Бэрда должен был затратить на полёт к полюсу и обратно на 2–3 часа больше. В 1995 году в архиве был найден оригинал дневника Бэрда, в котором были подчистки, а результаты наблюдений несколько отличались от официального отчёта. Там же была переписка Бэрда со вторым пилотом (самолёты тех лет не были оборудованы переговорным устройством, и пилоты общались записками), из которой следовало, что Бэрд, скорее всего, не достиг полюса. Однако его полёт не был полной фальсификацией, как утверждали злые языки – он действительно пролетел большую часть пути, но, по-видимому, был вынужден повернуть назад чуть раньше из-за поломки одного из моторов [256]. Ветровые условия, которые описывает Бэрд, современным исследователям кажутся маловероятными [234; 235]. Так что по всему выходит, что именно Амундсен был первым на Северном полюсе.

 

Конфликт

Одним из предметов раздоров норвежского и итальянского начальников стал состав экспедиции. Нобиле хотел иметь на борту свою итальянскую команду, умеющую управлять дирижаблем, Амундсена это не устраивало. Жертвой интриг стал Геннадий Олонкин – русский участник норвежской арктической экспедиции на «Мод», один из немногих, оказавшихся до конца верным Амундсену. Его в последний момент заменили норвежским радистом, нанятым на месте, в Кингсбее, – иначе итальянцев на борту оказалось бы больше, чем норвежцев. Формальным поводом оказалась болезнь слуха, которая, впрочем, не помешала ему работать в перелёте от Рима до Кингсбея. Об этом пишет Нобиле [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
: «На следующий день после нашего прибытия в Кингсбей Готтвальдт, который руководил радиослужбой на борту дирижабля, сообщил мне, что из-за дефекта слуха, обнаруженного у Олонкина, он хочет заменить его радистом местной станции Сторм-Йонсеном. Я оцепенел от изумления: до сих пор Олонкин хорошо слышал! Готтвальдт ничего не ответил, но в тот же день, чтобы убедить меня, направил к русскому юноше врача, лечившего шахтёров, и тот, даже не побеспокоившись пригласить меня на проверку, подтвердил дефект слуха. Так добрый Олонкин был отстранён от участия в последнем полёте. Он очень переживал это, Томазелли даже видел, как он плачет. Думаю, что истинной причиной исключения Олонкина из экспедиции было желание Амундсена иметь на борту ещё одного норвежца».

От участия в экспедиции отказался сподвижник Амундсена Лейф Дитриксен – после того как должность штурмана-навигатора была предоставлена спонсору экспедиции Элсуорту.

Изрядная (и наиболее важная!) часть последней книги Амундсена «Моя жизнь» (1927) представляет собой сведение счётов с Нобиле. Он всё время пытается приуменьшить роль Нобиле, и задним числом исключить его из числа руководителей экспедиции, по странной логике мотивируя это тем, что ему была установлена зарплата. Амундсен использует всё своё красноречие, чтобы унизить товарища по экспедиции, и тем самым достигает противоположного результата – читатель невольно проникается симпатией к итальянцу. Вот что, например, Амундсен пишет о том моменте, когда участники экспедиции сбрасывают на полюсе национальные флаги: «Я всё же не мог не позабавиться над его ребяческой радостью по поводу того, что “он тоже что-то сбросил вниз”». Ещё бы, ведь сам-то Амундсен сбросил вниз не «тоже что-то», а флаг Норвегии. Чтобы дискредитировать коллегу, Амундсен опускается до того, что подробно описывает автомобильную поездку с Нобиле по Италии, стремясь показать, что тот не способен управиться не только с дирижаблем, но и с машиной. Складывается ощущение, что экспедиция закончилась благополучно не благодаря Нобиле, а вопреки его наличию на борту. Амундсен ведёт себя вполне в духе своего коллеги Пири, о котором он в той же книге отзывается с восхищением. К Амундсену присоединяется и Рисер-Ларсен, написавший к книге «дополнение». Эти обвинения беспочвенны – Нобиле неоднократно доказывал на деле, что он опытный и бесстрашный пилот.

При торжественной встрече экспедиции маленькая девочка подарила букет цветов итальянцу, одетому в парадный мундир – и даже в этом Амундсен видит обиду. И перечисляет всех обидчиков в своих воспоминаниях – от лорда Керзона до малышки из Сиэтла. Ещё одной причиной ссоры становится авторство книги о перелёте «Норвегии».

В своей книге Амундсен не упоминает один существенный факт – после экспедиции итальянское правительство выплатило долги Норвежского аэроклуба, вернув себе не нужный более норвежцам дирижабль. В итоге большая часть затрат экспедиции легла на итальянцев [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
.

Удачный перелёт «Норвегии» – во многом дело случая, равно как и катастрофа «Италии». Вряд ли можно говорить о том, что экспедиция Амундсена была подготовлена хорошо, а Нобиле – из рук вон плохо, по крайней мере, не это послужило причиной трагедии. Конструкция аппаратов была идентичной, управляла ими одна и та же команда итальянцев, а ключевой фигурой – метеорологом в обеих экспедициях был швед Финн Мальмгрен.

 

Катастрофа

Дирижабль «Италия» (длина 105 м, объём 18 500 м3, максимальная скорость 60 узлов) вылетел из Кингсбея ранним утром 23 мая 1928 года. Планы экспедиции предусматривали высадку группы на полюсе, которая в течение недели должна была заниматься океанологическими и геофизическими наблюдениями. Однако погода не позволила выполнить программу. Было решено от полюса лететь обратно к Кингсбею, хотя на этом участке ветер был встречный. 25 мая 1928 года после 54 часов полёта, около 10.30 утра, когда до базы оставалось два часа полёта, дирижабль стал быстро терять высоту и упал на торосистое ледяное поле, примерно в 60 милях от Шпицбергена (рис. 3–22). Сначала о лёд ударилась корма, и погиб моторист Помелла, находившийся в оторвавшейся моторной гондоле. Облегчённая корма поднялась, и следующий удар пришёлся на носовую гондолу. Свисавшая балластная цепь застряла между торосами и вырвала остатки гондолы. Избавившийся от груза дирижабль исчез в низких облаках, навсегда унося шесть человек. На лёд были выброшены девятеро человек: Нобиле, Мальмгрен, Бегоунек, Чечони, Мариано, Дзаппи, Вильери, Бьяджи, Трояни. Поскольку двое из них (Нобиле и Чечони) получили тяжёлые травмы, идти по льдам было невозможно, оставалось только ждать помощи. Причина падения «Италии» так и не была установлена.

Рис. 3–22. Полёты «Норвегии» и «Италии»

Единственной надеждой группы была аварийная коротковолновая радиостанция, вывалившаяся из разбитой радиорубки. Однако на базовом корабле «Читта ди Милано», по-видимому, не особо надеялись услышать сигнал пропавшей экспедиции. Обе станции «Италии» первое время после катастрофы молчали, поэтому капитан «Читта ди Милано» Романья счёл радиста Бьяджи погибшим. Большую часть времени радисты на итальянском корабле работали на передачу судовой корреспонденции и не слушали эфир.

Для обитателей льдины время шло быстро. Аккумуляторы неизбежно должны были сесть, продукты кончиться, а из радиоперехватов было ясно, что поиски ведутся существенно западнее, ближе к северной оконечности Шпицбергена. Надеяться было не на что. Поэтому, как и во многих подобных ситуациях, в группе наметился раскол. Заместителем Нобиле был Мариано, но неформальным лидером оказался его ближайший друг Дзаппи. Именно ему принадлежала идея покинуть место катастрофы. По словам Бегоунека, Дзаппи и Мариано поначалу хотели сделать это втайне от остальных:

«Понятие о воинской чести всё же у обоих ещё сохранилось, хотя и было чисто формальным. Им не хотелось самим докладывать о своём проекте командиру: если он не даст согласия на их уход, а они опасались этого, то им не оставалось бы ничего другого, как действовать на свой страх и риск. А это слишком походило на дезертирство, за которое военные суды обычно карают очень строго. Один шанс из ста был за то, что кто-нибудь из оставшихся на льдине – может быть, даже сам генерал, неспособный двигаться, – рано или поздно возвратится на Большую землю и выступит их обвинителем. Кто знает, насколько это вероятно? Невероятные происшествия уже бывали. Случай с мятежниками на корабле “Боунти” – один из примеров этого! Ведь бунтовщикам с “Боунти” и в голову не могло прийти, что капитану Блаю и его товарищам по несчастью удастся достигнуть порта. Бунтовщики были безмерно поражены, когда увидели правительственный карательный корабль, отправленный за ними, и некоторые из них опомнились только несколько месяцев спустя, когда в сопровождении палача поднимались по вантам к рею, где их ждала петля».

Недвусмысленное сравнение с мятежниками «Баунти» вполне выражает отношение Бегоунека к поступку итальянских офицеров. Лишь из страха ответственности они хитростью убедили Мальмгрена пойти с ними, спровоцировав его на необдуманный поступок, стоивший ему в итоге жизни. Они уверяли его, что его полярный опыт поможет спасти экспедицию. В действительности Мальмгрен был нужен Мариано и Дзаппи лишь для того, чтобы представить их план генералу и заручиться его формальным согласием. Мальмгрен считал себя виновным в случившемся несчастье и готов был на всё, чтобы искупить свою вину.

Вопрос, кто уйдет, а кто останется, обсуждался долго и со скандалами. Остаться на льдине означало почти наверняка умереть. Против разделения группы наиболее активно возражали Нобиле и Чечони – что неудивительно, поскольку они не могли передвигаться. Нобиле нехотя согласился отпустить Дзаппи, Мариано и Мальмгрена, но отказался выдать им письменный приказ, так как уходили они добровольно. Оставшиеся на «льдине смерти» передали с ними письма для близких. Уходящие, по-видимому, верили в свою счастливую звезду, по крайней мере, своих писем они на льдине не оставили. Группа под руководством Мариано покинула лагерь поздним вечером 30 мая, через 6 дней после катастрофы.

Поиски пропавшей экспедиции начались сразу, но никто не ожидал, что дирижабль окажется среди ледовых полей. Предполагали, что он столкнулся с горами у северного побережья Шпицбергена. Корабль «Читта ди Милано», с командой в 220 человек, предназначенный для прокладки кабелей, был неспособен работать во льдах, поэтому пришлось арендовать два норвежских деревянных китобойных судна – «Хобби» и «Браганцу». Норвежскую спасательную экспедицию в составе двух гидропланов возглавил Рисер-Ларсен, заместитель Амундсена в перелёте «Норвегии». Параллельно снаряжалась шведская экспедиция на судне «Таня» (поводом для её организации было наличие на борту «Италии» подданного Швеции Ф. Мальмгрена). Шведы также зафрахтовали норвежский китобой «Квест». Постепенно в районе Шпицбергена разворачивалась грандиозная спасательная операция, которую можно сравнить по масштабу лишь с безрезультатными поисками сэра Джона Франклина в канадской Арктике.

Однако смысл эти поиски обрели лишь после того, как советский радиолюбитель из села Вознесенье-Вохма Николай Шмидт принял сигнал «Италии». Это случилось 3 июня, и уже на следующий день об этом сообщили итальянскому правительству. Только после того, как были установлены три радиостанции и прекращена отправка личных телеграмм, «Читта ди Милано» наконец принял сигнал Нобиле.

 

Ошибка капитана Амундсена

Мы привыкли представлять Амундсена образцом полярного исследователя, человеком, способным предусмотреть заранее все возможные риски и трудности. Во многом он сам способствовал созданию такого мифа, подобно другим полярникам, подчёркивая в своих книгах сильные стороны экспедиций и не фиксируя внимание читателя на неудачах. Его путешествие к Южному полюсу действительно стало образцом организации полярных путешествий.

Причины трагической неудачи последнего предприятия Амундсена – полёта гидроплана «Латам-47» – трудно понять без анализа психологического состояния начальника экспедиции. Основываясь на ряде последних интервью Амундсена и воспоминаниях людей из его ближайшего окружения, многие считали, что полярник сознательно искал смерти. Действительно, определённая склонность к саморазрушению прослеживается у Амундсена с самого начала его полярной карьеры. Уместно напомнить, что образцом и вдохновителем для него служил сэр Джон Франклин, прославившийся тем, что в одной экспедиции съел свои ботинки, а в другой – привел к гибели в полярной пустыне два судна и 129 человек. Вот как пишет Амундсен о мотивах, побудивших его выбрать карьеру полярного исследователя:

«…больше всего приковало моё внимание именно описание этих лишений, испытанных Франклином и его спутниками. Во мне загорелось странное стремление претерпеть когда-нибудь такие же страдания. Быть может, во мне заговорил идеализм молодости, часто увлекающий на путь мученичества, и он-то и заставлял меня видеть в самом себе крестоносца в области полярных исследований. Я тоже хотел пострадать за своё дело, – не в знойной пустыне на пути к Иерусалиму, а на ледяном Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой великой пустыни» [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
.

В 1918 году во время экспедиции на «Мод» Амундсену едва не представилась возможность встать «на путь мученичества» и «пострадать за своё дело» благодаря белой медведице. В связи с этим событием он приводит крайне любопытное наблюдение над собой:

«Когда я лежал под медведицей, ожидая смерти <…> из всего пережитого передо мною вдруг возникла одна <…> мысль, которую в такую минуту безусловно можно было назвать пустой. А именно – я поставил себе вопрос: сколько головных шпилек сметаются с тротуара Риджент-стрит в Лондоне по утрам в понедельник? Почему такая дурацкая мысль явилась мне в один из самых серьёзных моментов моей жизни, – этот вопрос я предоставляю психологам» [5]Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.
.

Ответ на этот вопрос заочно дал Зигмунд Фрейд, которого ознакомили с воспоминаниями полярника:

«Можно лишь предположить, что внезапная мысль означала одно: Амундсен откинул всякую надежду на спасение и считает свою жизнь не имеющей ни малейшей ценности».

Отсутствие страха смерти, свойственное Амундсену, стало в поздние годы небрежением к ценности собственной жизни, и жизни вообще.

С течением времени душевный кризис Амундсена углублялся. Началом же его стал остров Мадейра, где Амундсен развернул «Фрам» на юг, предварительно анонсировав поход в Арктику. Чтобы осуществить свою мечту – попасть на Южный полюс, Амундсену пришлось обмануть самого Нансена – человека непререкаемого морального авторитета. Навряд ли Нансен уступил бы судно для похода на юг – у него были свои планы на этот счёт. А вот отдать «Фрам» для научной экспедиции в северные моря, продолжающей дело его жизни, Нансен, после определённых колебаний, согласился. Биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что с этого момента в письмах Амундсена стал появляться своеобразный грамматический дефект – он стал игнорировать правила родного языка. Трудно понять, было это сознательно или нет; биограф склонен считать это необычным проявлением душевного расстройства. Нам, не знающим норвежского, трудно разобраться в ситуации, но можно предположить, что его язык стал напоминать «язык подонков» или «олбанский», которым многие наши соотечественники пользуются в социальных сетях и на интернет-форумах.

После триумфального возвращения с Южного полюса Амундсену пришлось отправиться в Арктику – это его долг, который он должен вернуть, и об этом ему без обиняков напомнил Нансен. Однако неудачи преследуют Амундсена – «Мод» не удаётся повторить дрейф «Фрама», после двух зимовок во льдах судно возвращается в Ном, команда разбегается почти в полном составе, покинувшие «Мод» во время первой зимовки Тессем и Кнудсен гибнут в пути. Амундсен с оставшимися тремя участниками экспедиции всё же выходит в море, однако после ещё одной зимовки и он оставляет «Мод». Судно проводит ещё две зимы в полярных льдах, экспедиция заканчивается лишь в 1925 году, и «Мод» арестовывают сразу по прибытии в порт за долги Амундсена. Справедливости ради нужно заметить, что провальная, с точки зрения заявленной цели, экспедиция, возможно, оказалась наиболее успешным предприятием Амундсена по своим научным результатам.

Амундсен понимает, что новое время требует новых целей и новых подходов к полярным исследованиям. Уже немолодой судоводитель и погонщик собак получает лицензию пилота. Образцом для подражания становится теперь уже не Джон Франклин, а другой мученик Арктики – Соломон Андрэ [31]Оригинал документа утерян, но сохранилось несколько копий XVII века. По мнению специалистов, источнику в целом можно доверять.
, отправившийся по воле ветра на аэростате к полюсу и тоже пропавший в Арктике. Впрочем, для пилота, вечно зависящего и от капризов погоды, и от дефектов несовершенной техники, фатализм скорее норма. А раз так, то везение становится гораздо более важным фактором, чем тщательная подготовка экспедиции. В 1925 году Амундсен отправляется на полюс на двух гидропланах «Дорнье-Валь». Экспедиция оказывается неудачной. Чтобы вырваться из ледового плена, пришлось бросить один из самолётов. Благодаря опыту и авторитету Амундсена, мастерству пилота Рисер-Ларсена и навигатора Дитриксена, путешественникам удалось выжить на льдине в течение трёх недель, расчистить полосу, оторвать тяжёлый самолёт с короткой полосы среди торосов и довести его на остатках топлива до Северо-Восточной Земли. Радио на самолёте не было, и на родине экспедицию давно считали погибшей. После этого доверие Амундсена к самолёту как средству исследования Арктики сильно пошатнулось – ведь вынужденная посадка среди льдов почти наверняка означала гибель. Для следующего предприятия он выбирает аппарат легче воздуха – он может зависнуть над точкой, чтобы провести детальные исследования, а если сломается мотор – его можно починить прямо в полёте.

Полёт дирижабля «Норвегия», в отличие от прежних предприятий Амундсена, был подготовлен безобразно, по крайней мере в части подбора персонала и взаимодействия в экипаже. А следующая экспедиция – полёт «Латама» – была уже почти самоубийством.

Немаловажен и ещё один факт – здоровье Амундсена становилось хуже; известно, что он проходил сеансы радиотерапии в Америке, то есть, по-видимому, болел раком. В недавнем прошлом он пережил финансовый крах и разрыв с братом Леоном, который многие годы был самым близким ему человеком и принимал участие во всех его проектах. Душевное состояние полярника, по-видимому, тоже оставляло желать лучшего. В 1927 году Беньямин Фугт, норвежский посол в Лондоне, написал письмо Нансену, в котором сетовал на несносный характер Амундсена, неполиткорректно назвавшего англичан bad losers. В устах Амундсена определение было обидным вдвойне – ведь именно он опередил покойного Роберта Скотта в гонке за полюс, и первым прошёл Северо-Западным проходом, где в полном составе полегла экспедиция Франклина и который так и не осилили многочисленные британские экспедиции. В своём письме посол предлагал объявить Амундсена недееспособным. Нансен ответил:

«Я вполне разделяю твоё мнение, что здесь имеет место некое психическое расстройство, некая болезненная нервозность, которая и прежде так или иначе давала о себе знать».

Нансен после ещё раз подтвердил факт душевной болезни младшего коллеги в письме президенту Королевского географического общества:

«Я вообще в последнее время не понимаю поступков Амундсена <…> и объяснить я их могу лишь одним: с ним явно что-то неладно. Подобные срывы случались и раньше, раз или два, но сейчас я не могу отделаться от ощущения, что он полностью утратил равновесие и уже не способен отвечать за свои поступки».

Книга «Моя жизнь», вышедшая после полёта «Норвегии», была многими воспринята как ещё одно подтверждение неадекватности её автора, и многие издатели не хотели включать её в собрание сочинений.

Строго говоря, необходимости участия Амундсена в спасении экипажа «Италии» не было. В районе работало множество судов и самолётов, среди участников операции были итальянцы, норвежцы, шведы, финны, русские. Симпатий к Нобиле Амундсен не испытывал и уж точно не был его последней надеждой. Но он фактически оказался не у дел – норвежской спасательной экспедицией руководил военный лётчик Рисер-Ларсен, с которым у Амундсена тоже сложились непростые отношения. Восстановить свой былой авторитет Амундсен смог бы, если бы спас Нобиле. Кроме того, это поставило бы жирную точку в истории конфликта между двумя руководителями «Норвегии» и окончательно доказало правоту Амундсена. Возможно, именно это сподвигло его организовать собственную спасательную экспедицию. За деньги спонсора удалось приобрести у правительства Франции самолёт. Экспериментальный военный гидроплан «Латам-47» (рис. 3–23) был передан Амундсену вместе с экипажем из четырёх человек ещё не успевшим завершить программу лётных испытаний. Прототип имел бортовой номер 02, первая машина погибла при испытаниях. «Латам-47» был неудачной машиной. И всё же французы возлагали на него большие надежды и готовили к трансатлантическому перелёту, пилотировать его должен был Рене Гильбо, молодой кавалер ордена Почётного легиона. В итоге «Латам» всё же приняли на вооружение в 1929 году, но уже в 1930-м списали. Конструкция «Латама» была непрочной, особенно слабым местом являлись поплавки, расположенные под крыльями – они делали невозможной посадку на неспокойное море или среди плавучих льдин [217]В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
. В этом смысле он разительно отличался от немецкой «Дорнье Валь» и итальянской «Савойя Маркетти S-55». (И «Савойя», и «Валь» были выпущены большими партиями во множестве модификаций и использовались повсеместно, в том числе и в советской Арктике, в отличие от мертворождённого «Латама».) В принципе, «Латам» сложно назвать гидропланом, по крайней мере он точно не подходил для Арктики – о смертельной опасности посадки на неспокойное море говорил его пилот перед злополучным полётом [217]В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
.

Рис. 3–23. «Латам-47» в Бергене

Использование гидроплана в подобной операции вряд ли было эффективным – он требовал для посадки больших участков открытого моря и в принципе не смог бы сесть возле Красной палатки. Маддалена, прилетевший 20 июня на «Савойе» к лагерю Нобиле, садиться не стал.

Вместе с Амундсеном в полёт отправился Дитриксен, участник его прежних воздушных приключений. Сложно понять, зачем он понадобился на борту – французский экипаж был полностью укомплектован. Возможно, одна из причин состояла в том, что второй пилот «Латама» не восстановился после травмы – меньше чем за месяц до вылета ему отрубило винтом три пальца на правой руке [217]В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
. Но более вероятно, что Амундсен хотел видеть больше соотечественников в составе экспедиции.

Амундсен и Дитриксен встретили самолёт в Бергене, откуда утром 18 июня перелетели в Тромсё. В Кингсбее к ним должен был присоединиться ещё один норвежский участник экспедиции – постоянный спутник Амундсена Оскар Вистинг. В этот же день в 4 часа пополудни тяжело нагруженный «Латам» с трудом оторвался от поверхности воды и полетел на север, едва набрав 25 метров высоты. В последний раз самолёт видели примерно в 70 километрах от берега над Баренцевым морем, когда он исчез в тумане курсом на северо-запад. Первое радио в Тромсё было отправлено в 6 часов вечера того же дня. Видимо, вскоре что-то пошло не так: около 7 часов радист передал: «Оставайтесь на связи, ждите сообщения». Однако сообщения не последовало.

Хотя о последнем полёте «Латама» известно немного, но всё же, анализируя факты, можно отметить несколько роковых ошибок. Главной из них было то, что Амундсен предпочёл действовать один и отказался от сопровождения других самолётов, мотивируя это тем, что должен лететь немедленно. Это тем более странно, что в прошлом путешествии на гидропланах в центральную Арктику (1925) его спасло именно наличие двух машин. Но, видимо, желание оказаться первым у Красной палатки затмило другие соображения. Во-вторых, вылетая из Тромсё, он не предупредил никого о своих планах. Было неясно, собирается ли он лететь в Кингсбей, или сразу к Красной палатке, или же, как многие считали, на поиски группы Алессандрини (радиус действия самолёта в 4300 км с полезной загрузкой в 4000 кг это позволял). К тому же он не указал контрольных сроков, и в течение нескольких дней поиски не начинали – к эксцентричным поступкам Амундсена все уже привыкли. Непосредственной причиной аварии, по-видимому, стало решение лететь сквозь полосу тумана.

Нельзя точно сказать, кто именно пилотировал самолёт в последнем полёте, но вряд ли французские офицеры доверили бы управление военной машиной норвежцам. Французский экипаж был осведомлён о слабых местах своего самолёта, но, по некоторым сведениям, на пилотов было оказано давление их военным руководством [217]В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
. Экипаж, связанный служебным долгом, не мог ни отказаться от миссии, ни нарушить приказ. Человеком же, принимавшим принципиальные решения на борту, был именно Амундсен. И ему, в отличие от других членов команды, было нечего терять, а если верить Нансену, он был уже давно невменяем.

Другие пилоты, находившиеся в Тромсё, в этот день не полетели. Шведский авиатор Виктор Нильсон, предложивший Амундсену лететь сообща, на следующий день благополучно прилетел в Кингсбей вместе с гидропланом итальянца Пенцо. Финский же самолёт был доставлен из Тромсё на Шпицберген по морю.

Поиски «Латама» результатов не дали. Как бывает в безнадёжных случаях, обращались даже к экстрасенсам:

«Как нечто курьёзное вспоминается вмешательство в поиски Амундсена ясновидящих, которых, на удивление, очень много оказалось в северных странах. Они засыпали «Читта ди Милано» телеграммами, в которых сообщалось, что Амундсен находится в том или ином месте. В одной из них с такой уверенностью утверждалось, что Амундсена видели на одном из Семи Островов, что Романья, как он сказал, не желая упустить ни малейшего шанса, отправился исследовать указанное место» [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
.

Вечером 22 июня угольщик «Марита», направлявшийся в Кингсбей, слышал слабый сигнал SOS. Возможно, это были последние сигналы экипажа «Латама». Радио, установленное на самолёте, могло с поверхности воды передать сигнал примерно на 60 миль [217]В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК» .
.

31 августа рыболовное судно в 10 милях от берега подняло на борт поплавок «Латама» вместе с распорками. В газетах писали, что гибель экипажа была мгновенной, но это было не так. 13 октября к югу от Тромсё нашли топливный бак, отверстие в котором было заткнуто наскоро обтёсанной ножом деревянной пробкой. Видимо, им пытались заменить поплавок, утраченный при жёсткой посадке на штормовое море. Значит, самолёт был повреждён незначительно и экипаж не терял надежды взлететь самостоятельно.

Амундсен повторил судьбу Франклина и Андрэ, исчезнув в Арктике.

 

Спасение генерала

После того как стали известны координаты Красной палатки, международная спасательная операция стала всё больше напоминать гонку, это отмечает и сам Умберто Нобиле [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
:

«Между норвежцами, итальянцами, шведами и французами возникло благородное соперничество в стремлении первыми оказать помощь потерпевшим бедствие, и поэтому каждая экспедиция действовала независимо от других, на свой страх и риск».

В тот же день (18 июня), когда Амундсен отправился в свой последний полёт из Тромсё, из другого норвежского порта – Вадсё – вылетел большой гидроплан «Савойя S-55», пилотируемый Умберто Маддаленой, и через семь часов приземлился в Кингсбее. Первый полёт итальянцев на поиски Нобиле оказался неудачным, как и предыдущие полёты норвежских лётчиков. Но уже 20 июня Маддалене удалось установить радиосвязь и визуальный контакт с Красной палаткой и сбросить продукты и снаряжение, которое, впрочем, большей частью оказалось бесполезным или разбилось при падении. Но сесть на лёд Маддалена не мог – тяжёлый гидроплан имел большой пробег. Норвежские самолёты больше не летали к Красной палатке – они были отозваны для поисков Амундсена. Через два дня итальянцы (Маддалена и Пенцо) снова прилетели и сбросили груз, в тот же день прилетели два шведских самолёта. Помимо виски, сигарет и необходимого снаряжения, шведы сбросили краткую инструкцию, как подготовить посадочную площадку. На следующий день, 23 июня, шведский пилот Эйнар Лундборг благополучно посадил на льдине свой небольшой «Фоккер», оснащённый лыжами.

Лундборг прилетел на льдину вместе с наблюдателем Шибергом, поэтому не смог забрать раненого Чечони, как того хотел Нобиле, – вес пассажира был больше 100 кг. Лундборг настаивал, чтобы первым летел Нобиле – ведь он был одним из двух раненых в лагере. Нобиле оказался в замешательстве – с одной стороны, он не должен был бросать своих подчинённых. С другой – спасательная операция шла вяло, и генерал надеялся, что его присутствие на «Читта ди Милано» позволит переломить ситуацию:

«Мне нелегко далось это решение. Мне труднее было решиться на то, чтобы лететь, нежели чтобы остаться. Но я убедил себя, что мой прямой долг – послушаться Лундборга, утверждавшего, что меня ждут для организации поисков двух других групп, и я не мог взять на себя ответственность отказаться от этого. Я должен был лететь» [85]Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].
.

Товарищи поддержали Нобиле, прямее других высказался Чечони: «В случае чего будет хотя бы кому позаботиться о наших семьях». Тогда никому не пришло в голову, сколь пагубно это решение скажется на судьбе генерала. Позже Лундборг сам был не рад, что спровоцировал Нобиле на поступок, стоивший ему карьеры. Вопрос очерёдности не казался столь уж принципиальным – база шведов находилась в часе лёта, и Лундборг обещал сразу же вернуться за остальными. Он сдержал своё слово – и вскоре снова прилетел на льдину забрать Чечони, но при посадке повредил самолёт, и теперь надо было спасать его самого.

Сложно сказать, удалось ли Нобиле повлиять на дальнейший ход спасательной операции. Сам он писал много лет спустя: «Это столь тягостное для меня решение оказалось спасительным для моих товарищей». Однако на «Читта ди Милано» генерал оказался в полной зависимости от своего недавнего подчинённого – капитана Романьи. Р.Л.Cамойлович отмечает, что долго не мог понять происходящего – радиограммы от итальянцев приходили то за подписью «Читта ди Милано», то от имени Нобиле и часто противоречили друг другу [108]Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.
. Тем не менее, в самый критический момент операции, когда «Красин» получил серьёзные повреждения, возможно, именно настойчивые просьбы Нобиле убедили Самойловича продолжать двигаться вперёд, а не идти в ремонт и за углём.

После эвакуации Нобиле исполняющим обязанности начальника экспедиции стал старший лейтенант Вильери. Положение стало ещё более мрачным, чем до прилёта Лундборга – погода портилась, льдина постепенно разрушалась, к тому же её относило прочь от берега. Опять возникли разногласия – теперь Лундборг и Бегоунек предлагали отправиться по льдам на Шпицберген. Вильери был против, но формально иностранцы ему не подчинялись: Бегоунек был гостем экспедиции, а Лундборг – офицером шведской авиации. К счастью, они отказались от своего гибельного плана.

6 июля на льдине приземлился Шиберг на биплане «Мот» и забрал Лундборга. Обитатели льдины надеялись, что Шиберг вернётся. Но шведы, наученные горьким опытом, не хотели рисковать – ведь сами итальянцы почти ничего не сделали до сих пор для спасения своих соотечественников. Последней надеждой оставался ледокол «Красин».

 

Поход «Красина»

Так случилось, что почти все удачи в спасении «Италии» оказались связаны с Советской Россией. Радиолюбитель Николай Шмидт принял первый сигнал с льдины, Борис Чухновский увидел с воздуха Мариано и Дзаппи, хотя в том районе работало множество самолётов. И, наконец, всех, кого удалось спасти (кроме самого Нобиле), взял на борт «Красин». Ледокол также обнаружил Сора и Ван-Донгена, фактически обречённых на смерть.

В СССР следили за развитием событий с самого начала. 29 мая в Москве был создан Комитет помощи «Италии» под председательством И. С. Уншлихта. Организация помощи была возложена на общественное объединение – «Осоавиахим», и уже 1 июня в газетах появилось сообщение о подготовке советской экспедиции. На поиски Нобиле отправились несколько советских кораблей, среди которых наибольшие надежды возлагали на ледокольный пароход «Малыгин» и ледокол «Красин». Экспедицией на «Малыгине» руководил профессор В.Ю.Визе, в прошлом – участник экспедиции Г. Я. Седова. На борт был взят самолёт лётчика М. С. Бабушкина. «Малыгин» вышел из Архангельска 12 июня, «Красин» – 15 июня из Ленинграда, начальником экспедиции был профессор Р. Л. Самойлович – директор Института освоения Севера. Лётную группу возглавлял Б. Г. Чухновский.

Несмотря на то что погода в целом благоприятствовала плаванию, проблем было предостаточно. Особенно трудная ситуация сложилась 6 июля, когда «Красин» застрял во льдах совсем недалеко от Красной палатки и получил серьёзные повреждения. Самойлович даже планировал вернуться на Шпицберген для устранения неполадок и бункеровки. Этот момент был критическим во всей спасательной операции.

Как показали дальнейшие события, именно советская сторона выбрала правильную стратегию спасательных работ. Авиация 20-х годов была ещё слишком слаба и не приспособлена к работе в высоких широтах. Из 22 самолётов только два смогли сесть возле Красной палатки, причём риск таких посадок был крайне высок. В советской экспедиции основная часть спасательной операции возлагалась на ледокол, самолёты же использовались для ледовой разведки и поиска с воздуха. Деревянные суда оказались непригодны к работе во льдах: по словам Самойловича, норвежская «Браганца» не могла даже идти в канале за кормой «Красина». Попытки использовать собачьи упряжки закончились полным провалом, и спасать теперь пришлось уже самих спасателей.

 

Два человека и девять собак

Нобиле ясно осознавал риски, связанные с полётом на полюс. Он заранее просил итальянское правительство выделить ему самолёт для возможной помощи экспедиции. Однако ему было отказано. Вместо этого ему выделили девять альпийских стрелков – военнослужащих элитных итальянских частей под командованием капитана Дженнаро Сора. Они должны были помогать в устройстве базы в Ню-Олесунне, а при необходимости стать спасательной командой. Кроме них Италию на архипелаге представлял старый корабль «Читта ди Милано», предназначенный для прокладки кабеля, не способный работать во льдах, с двумя сотнями новобранцев на борту.

Губернатор Шпицбергена попросил помочь в поисках Нобиле двадцатилетнего погонщика собак, голландца Жозефа Ван-Донгена, много лет живущего на архипелаге. Ван-Донген, в свою очередь, привлёк к поискам местного инженера, датчанина Луиса Варминга. Джузеппе Романья, капитан «Читта ди Милано», выдал им предписание добраться до острова Фойн, чтобы найти группу Мариано, поскольку состояние людей в Красной палатке вызывало меньшие опасения. «Браганца» доставила небольшую спасательную команду, к которой присоединился капитан Сора, к северному побережью архипелага. Собак с ними было девять: две чёрные, четыре коричневые, одна жёлтая и две белые.

Группа отправилась в путь 18 июня и на следующий день дошла до мыса Платен. Дальше Сора и Ван-Донгену пришлось идти вдвоём – Варминг остался в лагере из-за снежной слепоты. Возможно, это был лишь повод – похоже, отношения Варминга и Сора не сложились [161]Авербах Леопольд Леонидович (1903–1937), один из основателей и генсек РАППа, редактор журнала «На литературном посту», расстрелян.
. Через несколько дней самолёт Лютцов-Хольма сбросил Сора и Ван-Донгену приказ прекратить движение к острову Фойн из-за неблагоприятного состояния льдов. Но Сора и Ван-Донген не получили послание или, по крайней мере, сделали вид. На неизвестном острове, названном Сора островом Альпийских Стрелков, им пришлось бросить одни сани и часть продуктов. Дальнейшее путешествие оказалось поистине ужасным (рис. 3–24). По пути к острову Брок, не выдержав трудностей перехода, погибли шесть из девяти собак, ещё одну пришлось съесть на острове Фойн. Сора и Ван-Донген надеялись найти Красную палатку в нескольких километрах восточнее Фойна, но к этому времени льды отнесли её далеко от острова. Впрочем, даже если бы они дошли до неё, пользы от двух обессиленных людей было бы немного. Сора и Ван-Донгену пришлось вернуться на Фойн без каких-либо результатов. Положение стало критическим, им вряд ли хватило бы сил на обратный путь. Последним ресурсом оставались две собаки. К счастью, 12 июля на острове Фойн терпящих бедствие заметили с «Красина». Ледокол не стал останавливаться, поскольку только что взял на борт Мариано и Дзаппи и теперь спешил к группе Вильери. Вечером того же дня два самолёта шведской экспедиции и один финский вывезли Сора и Ван-Донгена на Большую землю. Две собаки так и остались на острове Фойн: они не вернулись к отлёту самолётов, а ждать было нельзя – канал, в котором приводнились гидропланы, мог сойтись в любой момент.

Рис. 3–24. Поход Сора, маршрут группы Дзаппи и дрейф Красной палатки [161]Авербах Леопольд Леонидович (1903–1937), один из основателей и генсек РАППа, редактор журнала «На литературном посту», расстрелян.

 

Нерассказанная история

Поход Дзаппи, Мариано и Мальмгрена по льдам по сей день остаётся наиболее противоречивой и мрачной частью истории дирижабля «Италия». В самом деле, как могло случиться, что швед, имевший опыт полярных экспедиций, погиб во льдах, тогда как оба южанина были спасены? Однако это несколько поверхностный взгляд на произошедшее у берегов Шпицбергена. Мальмгрен действительно участвовал в экспедиции «Мод», но опыт работы на экспедиционном судне вряд ли мог быть востребован в походе по торосистым дрейфующим льдам. Кроме того, он был слаб здоровьем, плохо экипирован и вдобавок получил травму при падении дирижабля. Всего этого было более чем достаточно, чтобы не выдержать тягот перехода. Бегоунек вспоминает, что Мальмгрен упал ещё на старте под тяжестью рюкзака.

Дзаппи, Мариано и Мальмгрен оставили Красную палатку 30 мая, имея при себе по 18 килограммов продовольствия на человека. По расчётам, они должны были достичь острова Фойн через три недели. Но они оказались в «беличьем колесе» – лёд относил их от цели, и спустя две недели они оказались дальше от острова, чем были изначально. По словам Дзаппи, Мальмгрен отморозил ногу (летом?), больше не мог идти и не хотел быть обузой для товарищей. Дзаппи и Мариано бросили его ещё живым во льдах без провизии и пошли дальше. Дзаппи ещё рассказывал Самойловичу, что Мальмгрен просил убить его топором (огнестрельного оружия у путников не было).

30 июня продукты кончились. Сил у путешественников больше не было – им оставалось просто ждать смерти. 10 июля их заметил экипаж Чухновского, а утром 12-го к льдине подошёл «Красин». Чухновский говорил, что видел на льдине троих, но вполне мог принять разложенные на льду предметы за человека. Киносъёмка с самолёта оказалась низкого качества и тоже не прояснила этот вопрос.

Версия гибели Мальмгрена, изложенная Дзаппи, выглядела весьма подозрительно. Казалось невероятным, что Мальмгрен не передал итальянцам ни писем Бегоунека, ни какой-либо весточки семье, ни письменного свидетельства, которое подтверждало бы его волю умереть и могло бы служить Дзаппи и Мариано оправданием.

«На вопросы о том, что произошло с Мальмгреном, Цаппи отвечал так неохотно и с таким раздражением, что пришлось прекратить расспросы. Мариано же не мог говорить, он метался в сильном жару. Русские только повторяли сведения, которые сообщил им Цаппи сразу же после спасения, в первые минуты охватившей итальянского офицера многоречивости» [9]Шелли, М. Франкенштейн, или Современный Прометей.
.

Странным было различие в состоянии Мариано и Дзаппи – оно касалось и физической формы, и одежды. Мариано был измождён и полураздет, тогда как Дзаппи неплохо себя чувствовал и был одет в два комплекта одежды – свой и Мальмгрена. Одежду итальянцев подробно описывает Самойлович [108]Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.
и даже приводит фотографии в своей книге.

«То обстоятельство, что Цаппи был крепок, здоров, бодр, а Мариано находился при смерти с отмороженными пальцами, приписывалось тому, что Цаппи обижал своего товарища в еде. В данном случае, я передаю только настроение [выделено в оригинале – прим. авт.] своих товарищей, у меня лично нет никаких доказательств, что это было так. С другой стороны, у нашего доктора было впечатление , что Цаппи голодал лишь дней 5, Мариано большее количество времени, – но категорически утверждать он не брался, ибо не знал раньше состояние организмов этих двух людей. Всё это были одни предположения, которые могли казаться вероятными благодаря факту – Цаппи, крепкий, здоровый, был гораздо лучше и теплее одет, чем его умиравший товарищ. Но больше всего впечатления произвела на нас преждевременная смерть Мальмгрена» [108]Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.
.

Неудивительно, что на этом фоне у многих возникло предположение, что Дзаппи съел Мальмгрена. Самойлович отвергает его по той причине, что есть Мальмгрена просто не было необходимости – на 15-й день похода продуктов было ещё достаточно. Впрочем, всё, что мы знаем о смерти Мальмгрена, мы знаем со слов того же Дзаппи. Пунктуальный во всём Самойлович словно не замечает логической неувязки в собственных словах – представляя читателю самому делать выводы. И хотя он пишет: «Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме? Мне кажется, что нет, об этом не может быть и речи», создаётся впечатление, что он хочет сказать прямо противоположное. И снова через несколько страниц акцентирует внимание на физиологических подробностях: «Ему [Дзаппи – прим. авт.] была сделана клизма, и доктор изумлялся обилию вышедшей массы и, наоборот, крайне незначительному её количеству у Мариано». Возможно, предположение о каннибализме зародилось неосторожными словами Дзаппи о том, что ему завещал своё тело Мариано:

«Мариано, потерявший последние силы, предложил мне, чтобы после его смерти я высосал его кровь и съел мясо. Я, естественно, отверг это!..» [цит. по: 9].

Дзаппи вообще не вызывает симпатий – хамит санитару, ухаживающему за ним на «Красине», когда тот называет его «товарищ», отказывается жить в одном помещении со своими недавними товарищами по Красной палатке Чечони и Биаджи, поскольку они являются нижними чинами. Уже на «Красине» Дзаппи, на правах старшего, запретил итальянцам что-либо рассказывать о гибели дирижабля [9]Шелли, М. Франкенштейн, или Современный Прометей.
.

И Мариано, и Дзаппи были полностью оправданы комиссией, разбиравшей обстоятельства трагедии.

 

Группа Алессандрини

В целом спасательные работы трудно назвать успешными: в результате погибло 9 участников операции – больше, чем в итоге было спасено. Объём работ разрастался как снежный ком – всё больше спасателей постепенно переходило в разряд спасаемых: пропавший экипаж «Латама», Сора и Ван-Донген, Лундборг, совершивший вынужденную посадку на лёд экипаж Чухновского. Группу же из шести итальянцев, пропавших без вести вместе с дирижаблем, практически и не пытались искать. Примерно через 20 минут после падения «Италии» потерпевшие крушение заметили дым на востоке. Именно этот факт стал поводом объявить группу Алессандрини погибшей. Той же позиции придерживался и Дзаппи, настаивая на прекращении работ [108]Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.
. Всем было удобно быстрее свернуть спасательную операцию, чтобы избежать новых неприятностей. Кроме того, Муссолини не был заинтересован и дальше акцентировать внимание на провальной экспедиции.

Нобиле умолял Самойловича продолжить поиски. Но без помощи авиации работы в указанном Нобиле секторе заняли бы около трёх недель. Самолёт же Чухновского был повреждён при вынужденной посадке. «Красин» встал у Красной палатки, и Самойлович запросил у «Читта ди Милано» указаний. Итальянцы располагали большими гидропланами, которые вполне могли обследовать район за несколько часов, и если бы что-нибудь нашли, «Красин» немедленно пришёл бы на помощь. Однако капитан Романья отказал в обтекаемой форме, сославшись на приказ сверху [цит. по: 108]:

«<…>В соответствии с указаниями моего правительства, которые только теперь получены, я не считаю необходимым идти на поиски третьей группы в настоящее время без самолётов и жду вас, чтобы взять спасённых на борт».

Не ясно, был ли такой приказ в действительности и от кого он исходил. Однако, по словам Нобиле, Романья обратился за консультацией к Дзаппи, и именно он советовал не проводить поисков. Романья также не стал обращаться к шведским пилотам, которые готовы были прийти на помощь. «Красину» пришлось лечь на обратный курс. Теперь, когда Красная палатка больше не служила ориентиром среди дрейфующих льдов, найти группу Алессандрини можно было лишь случайно. Попытка поисков была предпринята судном «Браганца», с двумя итальянскими самолётами на борту. Но «Браганца» вышла из Кингсбея 16 августа, то есть более чем через месяц после того, как «Красин» подошёл к Красной палатке (12 июля). Разведывательные полёты итальянцев ничего не дали. Оставив на берегу запас продовольствия для шести человек на десять месяцев, «Браганца» вернулась в Кингсбей. Следующую, и последнюю, попытку сделал «Красин». Он смог выйти в рейс только в сентябре. «Красин» прошёл до западного побережья Земли Франца-Иосифа. Здесь было решено организовать склад продовольствия. Однако ухудшение погоды помешало построить домик на мысе Ниль, как первоначально планировалось. Продукты выгрузили на сухую площадку, и ледокол получил приказ возвращаться в Ленинград.

Судьба шестерых пропавших не давала покоя Нобиле и Бегоунеку – они были уверены, что кто-то из них всё же выжил, и пытались представить их дальнейшую судьбу. По мнению Нобиле, дирижабль не мог загореться сам по себе, поскольку моторы не работали. По расчётам Бегоунека, за 20 минут оставшаяся без управления «Италия» продрейфовала бы не больше, чем на 8 километров, а значит, «лёгкий дымок» никак не мог быть результатом возгорания двух тонн горючего [9]Шелли, М. Франкенштейн, или Современный Прометей.
. Возможно, так потерпевшие бедствие пытались привлечь к себе внимание. В принципе, они располагали запасами питания и снаряжением и могли попытаться дойти до какой-нибудь суши. Однако по сей день не нашли ничего – стометровый дирижабль исчез бесследно.

 

Рождение легенды

Первое сообщение в советской прессе о грядущей спасательной экспедиции выглядело географическим курьёзом:

«ЛЕНИНГРАД, 31/V. (РОСТА). Сегодня состоялось первое заседание организованной комиссии по оказанию помощи пропавшему без вести дирижаблю “Италия”.

Комиссия признала необходимым отправить экспедицию в составе одного ледокола и двух самолётов. Экспедиция будет снабжена топливом на два месяца, а продовольствием – на три месяца.

Экспедиция направится под руководством русских полярных исследователей из Архангельска к западным берегам Новой Зеландии и в район Баренцева моря».

В тот же день появляется заметка в «Торгово-промышленной газете», где экспедицию направляют «к западным берегам Новой Земли и в район Берингова моря». Журналисты конца 20-х годов ещё настолько далеки от полярной тематики, что путают Новую Землю с Новой Зеландией, а Баренцево море с Беринговым. Более детально события стали освещаться в советской прессе с 12 июня, когда правительство Италии обратилось к СССР за помощью. Страна находилась в международной изоляции, и любой позитивный контакт с внешним миром становился предметом всеобщего внимания и гордости. Уже через четыре дня в море выходит самый мощный в мире ледокол «Красин» под руководством профессора Р. Л. Самойловича (рис. 3–25).

Рис. 3–25. Р. Л. Самойлович. Фото из уголовного дела, архив ФСБ.

Рудольф Лазаревич Самойлович (1881–1939), начальник экспедиции на «Красине», основатель и директор Института по изучению Севера (сейчас – ААНИИ). Был обвинён в сотрудничестве с германской и французской разведками, приговорен Военной Коллегией Верховного суда к расстрелу 4 марта 1939 года и в тот же день расстрелян. (Подробнее о нём см. [63]Здесь можно провести параллель с Британской антарктической экспедицией Скотта. Отказ от традиционных собачьих упряжек в пользу ненадёжных моторизированных саней и пони в итоге стоил жизни пятерым участникам похода Скотта к полюсу.
)

К освещению экспедиции подготовились: при чрезвычайной нехватке места на ледоколе почти половину из 20 членов экспедиции составляли представители прессы – семь советских журналистов и кинооператор, один итальянский репортёр.

На события мгновенно отреагировал Владимир Маяковский – уже через три дня после спасения итальянцев, 15 июля, в «Комсомольской правде» появилось стихотворение «Крест и шампанское»:

Десятком кораблей

      меж льдами

            северными

                  побыли

И возвращаются

      с потерей самолётов

            и людей…

                  и ног…

Всемирному

              «перпетуум-Нобиле»

Пора

      попробовать

            подвесть итог.

Фашистский генерал

      на полюс

            яро лез.

На Нобиле —

            благословенье папское.

Не карты полюсов

      он вёз с собой,

            а крест,

громаднейший крестище…

      и шампанское!

Аэростат погиб.

      Спаситель —

            самолёт.

Отдавши честь

      рукой

            в пуховых варежках,

предав

      товарищей,

            вонзивших когти в лёд,

бежал

            фашистский генералишко.

Со скользкой толщи

      льдистый

            лез,

вопль о помощи:

              «Эс-о-Эс!»

Не сговорившись,

            в спорах покидая порт,

вразброд

      выходят

            иностранные суда.

Одних

      ведёт

            весёлый

                  снежный спорт,

других —

      самореклама государств.

Европа

      гибель

            предвещала нам по карте,

мешала,

      врала,

            подхихикивала недоверчиво,

когда

      в неведомые

            океаны Арктики

железный «Красин»

      лез,

            винты заверчивая.

Советских

      лётчиков

            впиваются глаза.

Нашли!

      Разысканы —

            в туманной яме.

И «Красин»

      итальянцев

            подбирает, показав,

что мы

      хозяйничаем

            льдистыми краями.

Теперь

      скажите вы,

            которые летали,

что нахалтурили

            начальники «Италии»?

Не от креста ль

      с шампанским

            дирижабля крен?

Мы ждём

      от Нобиле

            живое слово:

Чего сбежали?

            Где Мальмгрен?

Он умер?

            Или бросили живого?

Дивите

      подвигом

            фашистский мир,

а мы,

      в пространство

            врезываясь, в белое

работу

      делали

            и делаем.

Снова

       «Красин»

            в айсберги вросся.

За Амундсеном!

      Днями воспользуйся!

Мы

      отыщем

            простого матроса,

Победившего

      два полюса!

Сейчас это стихотворение почти неизвестно: оно быстро утратило актуальность – Амундсена, вопреки обещаниям поэта, спасти не удалось, да и переусердствовал Маяковский с негативными оценками Нобиле. «Фашистский генералишко» стал другом Советского Союза, отдал много сил укреплению его обороноспособности. Через шесть лет Нобиле вспомнит и Марина Цветаева, и тоже в негативном контексте, в своём известном стихотворении «Челюскинцы», она противопоставит его – необоснованно! – начальнику другого ледового лагеря – О.Шмидту:

На льдине (не то

Что – чёрт его – Нобиле!)

Родили – дитё

И псов не угробили

Оценка Цветаевой слишком эмоциональна и необъективна – группа, состоящая исключительно из мужчин, никак не могла родить ребёнка на льдине, а единственная собака в экспедиции Нобиле была спасена первой, вместе с генералом.

Катастрофа «Италии» была отнюдь не рядовым событием, к происходящему было приковано внимание во всем мире. Спасательная операция не имела равных по своему масштабу: в работах участвовали 16 кораблей и 22 самолёта – итальянцы, норвежцы, шведы, французы, русские, финны – в общей сложности около 1500 человек [108]Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.
. И все, кроме советских моряков, оказались бессильны – только одного из терпевших бедствие, генерала Нобиле, спас шведский лётчик Лундборг. Все остальные были спасены «Красиным».

В Ленинграде «Красин» встречало около 250 тысяч человек. Тогда стало очевидно, что полярные исследования можно эффективно использовать в пропагандистских целях как внутри СССР, так и для улучшения имиджа страны-изгоя за рубежом – в мире традиционно симпатизировали полярным исследованиям, овеянным славой Нансена и Амундсена. Успех «Красина» стал позитивным противовесом мрачному историческому фону: концу НЭПа, началу коллективизации, развёртыванию массированной кампании по борьбе с «вредителями». С 18 мая 1928 года на первых полосах газет появляются развёрнутые репортажи с процесса по «шахтинскому делу», только в газете «Труд» опубликовано 36 выпусков этого чудовищного спектакля.

Многие из участников событий рассказали о них в своих воспоминаниях. На русском языке изданы книги Р. Л. Самойловича и У. Нобиле, Э. Л. Миндлина и Ф. Бегоунека. Однако большая часть наших современников знакома с историей «Италии» по фильму «Красная палатка». Советско-итальянский художественный фильм был снят через сорок лет после трагедии (1969) Михаилом Калатозовым. Сам факт копродукции с западными кинематографистами в те годы был из ряда вон выходящим. Тем более под руководством мастера, прославленного такими картинами, как «Валерий Чкалов» и «Летят журавли». Найти партнёра в Италии удалось не сразу – тема для итальянцев по-прежнему оставалась чувствительной. В итоге им стала компания Vides Cinematografica. Однако итальянский продюсер Франко Кристальди настоял на том, чтобы значительная часть сценария была написана для его жены – Клаудии Кардинале [225]В дневниках Лазаря Бронтмана указана цифра 98.
. В результате в фильме появилась вымышленная романтическая история Мальмгрена и медсестры Валерии. Часть сцен была снята в Риме, а натуру для изображения Кингсбея нашли в Таллине. Часть съёмок проходила в Арктике, однако большинство ледовых сцен было снято в Финском заливе, что, безусловно, было проще и дешевле. В фильме снялся звёздный состав актеров – Ш. Коннери (Амундсен), К. Кардинале (Валерия), П. Финч (Нобиле), Д. Банионис (Мариано), Н. Михалков (Чухновский), Ю.Визбор (Бегоунек), Ю. Соломин (Трояни).

Центральной темой картины стала проблема морального выбора в трагической судьбе итальянского генерала. В фильме, как и в жизни, Нобиле всё время встречается с призраками своего прошлого, всё время доказывает свою невиновность.

Любопытно, что западная версия фильма короче примерно на полчаса. Причина этого ясна – советская версия помимо развлекательной несла пропагандистскую нагрузку, в ней гораздо больше внимания уделено роли «Красина» и советских моряков. Западного же продюсера эта часть мало интересовала, поскольку ничего не прибавляла к кассовым сборам [225]В дневниках Лазаря Бронтмана указана цифра 98.
. Различается и музыкальное сопровождение: для русской версии музыку написал Александр Зацепин, для итальянской – Эннио Морриконе.

Создатели фильма далеко не всегда придерживались исторической правды – как в мелких деталях, так и в изображении характеров. Особенно досталось шведскому пилоту Лундборгу (Харди Крюгер), который выведен сущим дьяволом (и в самом деле – что церемониться с бывшим белогвардейцем!), обманом увозящим Нобиле со льдины, чтобы получить вознаграждение от страховой компании. Используя ситуацию, он пытается склонить к близости подругу Мальмгрена Валерию. В фильме немало других несообразностей – начиная с того, что медведя итальянцы едят сырым (в реальности его пожарили), и заканчивая целиком выдуманной сценой, когда радиолюбитель Шмидт бежит по разводному мосту в Ленинграде в попытке успеть на «Красин». Придуман и эпизод, в котором потерпевший аварию Чухновский отказывается передать на ледокол свои координаты – чтобы «Красин» сначала пошёл за группой Мальмгрена. В действительности разногласий между Самойловичем и Чухновским не было – оба руководителя прекрасно понимали, кто и почему должен быть спасён первым. В заслугу создателям фильма можно поставить то, что было нарушено многолетнее табу на упоминание имени расстрелянного Самойловича – ему в фильме уделено довольно много места.

Но ни фильм, ни книги не создают объёмного видения этой истории: за рамками остаются дальнейшие судьбы участников событий. С. Ларьков [73]Coffin – «гроб» (англ.). Эта фамилия была весьма распространённой среди американских китобоев – мы ещё встретим других Коффинов на страницах этой книги. В «Моби Дике» также упоминается Питер Гроб – хозяин гостиницы.
собрал информацию об экипаже и членах экспедиции «Красина». Он выяснил, что в среднем каждый седьмой участник героического похода был вскоре репрессирован, причём многие – ещё до начала «большого террора». Репрессии затронули не только руководящий состав и журналистов, но и кочегаров, машинистов, повара. Был расстрелян и радиолюбитель Николай Шмидт, первым принявший сигналы терпящих бедствие.

 

Нелёгкая ноша

За несколько дней до начала экспедиции экипаж «Италии» получил аудиенцию у Папы Пия XI. Это он передал Нобиле воспетый Маяковским «громаднейший крестище», который позже был сброшен на полюсе. При этом Папа сказал, что, как всякий крест, это будет нелёгкая ноша. Тогда Нобиле, вероятно, и не догадывался, насколько нелёгкую ношу ему придётся нести на протяжении жизни.

Поначалу карьера Нобиле складывалась блестяще. Экспедиция «Норвегии» принесла ему славу на родине. Муссолини всячески использовал его успех для укрепления фашистской власти – подобно другим диктаторам, он испытывал симпатию к авиации и авиаторам и видел в ней серьёзный пропагандистский ресурс. Муссолини сопровождал Нобиле во время триумфальных встреч в Неаполе и в Риме. Нобиле в возрасте 41 года был произведён в генералы и принят почётным членом в ряды фашистской партии. Одной из целей экспедиции 1928 года было обессмертить на географических картах имя Муссолини – так Нобиле хотел отплатить ему за поддержку.

Унижения Нобиле начались практически сразу после его спасения. На «Читта ди Милано» он оказался фактически под арестом. После прибытия корабля в порт Нарвик норвежцы устроили Нобиле обструкцию. На причале никто не хотел принимать швартовы, несколько тысяч жителей (значительная часть населения маленького городка) встретили корабль в гробовом молчании. На видном месте был размещён плакат, обещавший вознаграждение в 10 000 крон за информацию о местонахождении Амундсена. Сходню проложили прямо с корабля к вагону поезда, чтобы Нобиле не смог ступить на норвежскую землю [145]Цит. по [116].
(рис. 3–26).

Рис. 3–26. Нобиле сходит с судна в Нарвике. Сходню проложили с корабля к вагону поезда, чтобы Нобиле не мог ступить на землю Норвегии

Муссолини также поспешил дистанцироваться от неудачника. Живой Нобиле, бросивший своих товарищей, был гораздо менее удобен ему, чем геройски погибший во льдах. Поэтому Муссолини, несмотря на расположение к Нобиле, не сделал ничего, чтобы вывести его из-под удара. Кроме того, многие в окружении Муссолини завидовали стремительному карьерному взлёту Нобиле и теперь были рады видеть его унижение. Среди главных недругов Нобиле был Итало Бальбо, один из ближайших сподвижников Муссолини – секретарь министерства, а после – маршал авиации. Для расследования обстоятельств гибели дирижабля и последовавших событий была создана специальная комиссия под председательством знаменитого полярного исследователя Умберто Каньи. Несмотря на безусловную поддержку товарищей по Красной палатке, Нобиле был обвинён в том, что допустил аварию дирижабля и покинул экспедицию. С Дзаппи и Мариано, напротив, были сняты все обвинения. Нобиле же был лишён звания и вынужден подать в отставку. Теперь до конца дней ему предстояло доказывать свою невиновность.

Нобиле был лишён доступа к материалам экспедиции, поэтому научные результаты в течение 10 лет не публиковались.

В 1931 году Рудольф Самойлович пригласил Нобиле в рейс на ЗФИ на ледокольном пароходе «Малыгин». Нобиле принял предложение с радостью – для него это стало возвращением в своё трагическое прошлое, которое он никак не мог изжить до конца. Больше всего его беспокоила судьба шести пропавших товарищей, и у него оставалась, пусть и призрачная, надежда найти их следы на Земле Франца-Иосифа. Но, увы, «Малыгин» не смог дойти до Земли Александры – западной части архипелага. Ещё одним напоминанием о прошлом стала для Нобиле встреча «Малыгина» с дирижаблем «Граф Цеппелин» германо-советской воздушной экспедиции. Нобиле даже хотел остаться зимовать на ЗФИ, чтобы весной продолжить поиски, но отказался от этой безнадёжной затеи, поскольку в Москве его ждала новая работа. Муссолини отпустил его – в это время военно-техническое сотрудничество Италии и СССР было на подъёме. К тому же в Италии отказались от строительства дирижаблей и опыт Нобиле был не востребован. Советское же правительство заключило с ним четырёхлетний контракт. Нобиле стал основателем советского дирижаблестроения, работая в 1932–1936 годах в Долгопрудном в должности технического руководителя Дирижаблестроя. Первоначальный план предусматривал строительство 425 дирижаблей, позже эти фантастические цифры были уменьшены. Для организации производства с Нобиле прибыло несколько итальянских специалистов, в их числе Трояни. Соглашаясь на работу в СССР, Нобиле надеялся снова вернуться в Арктику, но его мечта не сбылась.

Работа в Дирижаблестрое отнюдь не была безоблачным периодом в жизни Нобиле. Отношения с руководством не ладились, равно как и с соотечественниками, особенно с Трояни, который сохранял связи с недругами Нобиле в Риме и пытался влиять на решения Нобиле. Их разногласия использовали советские руководители Дирижаблестроя. За Нобиле следили органы, его письма читали [297]. Свободы у него было не больше, чем в фашистской Италии.

В 1932–1933 годы был построен небольшой (2340 м3) дирижабль «В-5». Однако его судьба оказалась печальной: вместе с другим дирижаблем Нобиле – «В-7» – он сгорел в деревянном ангаре от удара молнии 10 августа 1934 года. Главным творением Нобиле стал самый большой советский дирижабль «В-6», который совершил первый полёт накануне ноябрьских праздников 1934 года. Он был аналогом «Норвегии» и «Италии», имел примерно такой же объём (20000 м3), но в его конструкции был сделан ряд усовершенствований – применены новые конструкционные материалы, пайка заменена сваркой [27]См. например [261; 266].
. Этот дирижабль установил рекорд длительности полёта (более 130 часов в воздухе), но так и не нашёл применения в хозяйстве. Дирижабль разбился 6 февраля 1938 года – он врезался в сопку неподалёку от Кандалакши, когда летел на спасение четвёрки папанинцев. Гибель «В-6» поставила крест на советской программе дирижаблестроения.

В 1936 году Нобиле вернулся на родину, но в фашистской Италии ему применения не нашлось. Часть итальянцев осталась работать на фабрике в Долгопрудном. В основном это были политические эмигранты, итальянские коммунисты. По крайней мере, пятеро из них были обвинены в заговоре и расстреляны в 1938 году [297].

По папской протекции Нобиле удалось найти преподавательскую работу в США, и в 1939 году он уехал в Америку. Но с вступлением Италии в войну его положение в Штатах стало непростым – ведь он по-прежнему был итальянским гражданином. Ему запрещалось иметь радиоприёмник и фотоаппарат, пришлось сдать отпечатки пальцев, перемещаться по стране он мог только с разрешения полиции. Работы он лишился. Поскольку транспортные пути были перерезаны, он не мог вернуться в Италию, где жила его дочь. В мае 1942 года ему удалось добиться разрешения американских властей и вернуться домой на судне нейтральной Швеции. После освобождения Италии войсками союзников Нобиле подал прошение о пересмотре своего дела. Оно было удовлетворено – Нобиле восстановили в итальянской авиации [27]См. например [261; 266].
. Несмотря на реабилитацию на родине, негативное отношение к Нобиле в Норвегии сохранялось долгие годы. В 1976 году в Ню-Олесунне и в Номе воздвигли два одинаковых монумента в честь полёта «Норвегии», на мемориальной доске имя Нобиле даже не упомянуто, экспедиция представлена как норвежско-американское предприятие [145]Цит. по [116].
.

В 1946 году Нобиле был избран в Учредительную Ассамблею, причём ему предложили баллотироваться сразу две партии – христианские демократы и коммунисты. Левые взгляды Нобиле сочетались с глубокой религиозностью, и в итоге он принял предложение коммунистов. До 1959 года он преподавал в римском университете, после занимался написанием книг. Умер Нобиле в 1978 году в возрасте 92 лет.

 

Титина показывает зубки

На многих фотографиях Умберто Нобиле запечатлён с небольшой собачкой. Это Титина, фокстерьер, участница двух полётов Нобиле на полюс (рис. 3–27).

Рис. 3–27. Нобиле с Титиной, 1926 год (Источник: Библиотека Конгресса США)

По воспоминаниям В. Н. Шевырёва, сотрудника Дирижаблестроя, привязанность Нобиле к Титине носила почти мистический характер. Он считал, что это его судьба и совесть, и брал её с собой во все полёты. Если же она не хотела лезть в гондолу дирижабля, Нобиле мог отменить полёт. Отношение собачки к окружавшим Нобиле людям могло повлиять на отношение к ним её хозяина. Он даже брал её с собой на лекции для молодых советских дирижаблистов.

«К этому времени у старой уже собачки на передние зубы были поставлены золотые коронки. Перед лекцией студенты забавлялись этим, крича: “Титина, покажи зубки”. Собака оскаливалась, и у неё сверкали золотые зубы» [27]См. например [261; 266].
.

Впрочем, суеверный страх перед Титиной испытывал не только Нобиле, на её поведение обращали внимание и другие жители «Красной палатки». Невольно она сыграла трагическую роль в судьбе экспедиции. По крайней мере, это отмечает Ф. Бегоунек, человек далёкий от всяческой мистики [9]Шелли, М. Франкенштейн, или Современный Прометей.
:

«Собака бродила вокруг лагеря, отыскивая в снегу незамеченные кусочки шоколада или сахара; она только что прибежала откуда-то и нерешительно остановилась у входа в палатку. Нобиле позвал её, но Титина повернулась и убежала прочь. Мариано внимательно следил за ней.

– Хотел бы я знать, почему она не хочет идти, когда её зовёт генерал? – тихо произнёс моряк. Он говорил по-французски с явным умыслом, чтобы я его понял.

<…>Я с изумлением смотрел ему вслед и наконец-то понял, что Мариано имел в виду. Суеверный итальянец думал, что Титина предчувствует трагическую гибель своего хозяина; и эта мысль оказала большое влияние на возникшее позднее у капитана пагубное намерение [оставить льдину – прим. авт.], но в ту минуту никто ещё ничего не подозревал».

Поскольку мы точно не знаем, были ли Кук и Пири на Северном полюсе, то вполне возможно, что именно Титина была первой собакой, побывавшей на полюсе. Комнатной собачке повезло несравненно больше, чем многим её сородичам, участвовавшим в походах Амундсена, Нансена, Пири и других путешественников, – она благополучно вернулась домой и дожила до глубокой старости.

 

Секретная миссия

В 1930 году норвежское промысловое судно «Братвог» (капитан Педер Элиассен) отправилось в исследовательский рейс на Землю Франца-Иосифа. Хотя к этому времени архипелаг как минимум трижды объявляли российской землёй (экспедиция «Герты» под командованием Исхака Ислямова 1915 года, Р. Л. Самойлович во время поисков «Италии» в 1928 году и Отто Шмидт на «Георгие Седове» в 1929-м), норвежцев это, по-видимому, не волновало. Вдохновителем предприятия, кстати, выступил доцент Адольф Хуль – в недавнем прошлом гость похода «Красина». Руководителем экспедиции был геолог Гуннар Хорн, но цели её были скорее политическими. «Братвог» был отправлен с секретной миссией: закрепить за Норвегией остров Виктория – крохотный участок суши (около 40 км2) между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа [188]Иван Петрович Ануфриев (1863–1937) – в прошлом капитан «Герты», с 12 лет плавал на Севере, один из сторонников зимней навигации в арктических морях.
. Декретом от 1926 года остров был объявлен частью Советской России, но норвежцы с этим не согласились: ведь остров был открыт в 1898 году норвежскими промышленниками Юханнесом Нильсеном и Людвигом Бернардом Себулонсеном и назван в честь их судна, а русские там никогда не бывали. Экспедиция на «Братвог» была не первой – норвежцы уже безуспешно пытались достичь острова годом ранее.

5 августа «Братвог» зашёл на остров Белый – самый восточный и труднодоступный из островов архипелага Шпицберген. Заход был не случайным – примерно за месяц до «Братвога» там уже побывал «Ханзет» из Тромсё. Норвежцы надеялись найти следы пропавшей вместе с дирижаблем «Италия» группы Алессандрини и получить от итальянского правительства обещанную за это награду. Капитан «Ханзета» не нашёл ничего, но на обратном пути он заметил в необследованной части острова (или это ему показалось?) остатки брошенного лагеря.

Год выдался аномально тёплым, всё море между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа было свободно ото льда, и снега на островах было меньше, чем обычно. 6 августа двое матросов с «Братвога» отправились за водой к ручью. К их крайнему удивлению, возле ручья валялась алюминиевая крышка. Продолжив поиски, в нескольких сотнях метров от береговой линии они заметили торчащий из-под снега нос лодки, заполненной экспедиционным снаряжением. Неподалёку под тканью палатки нашли вмёрзший в лёд труп. По меткам на куртке и по найденным записным книжкам его идентифицировали как Соломона Августа Андрэ, воздухоплавателя, пропавшего 33 года назад. Неподалёку нашли тело второго участника экспедиции – Нильса Стриндберга.

За нехваткой времени «Братвог» не успел завершить обследование последней стоянки Андрэ, весть о находках была передана в Норвегию с помощью встречного судна. Новость мгновенно стала мировой сенсацией, и экспедиция, которую хотели провести скрытно, невольно оказалась в центре внимания. Следом за «Братвогом» на Белый пришёл «Исбьорн», зафрахтованный репортёрами. Раскопки были продолжены, удалось найти труп третьего воздухоплавателя, Кнута Френкеля, а также документы и фотоплёнки.

Покинув остров Белый, «Братвог» через два дня достиг Виктории, где установили заявочный знак и выгрузили стройматериалы. На знаке было написано:

«Права на остров Виктория заявлены Харальдом М. Лейте [судовладелец – прим. авт.], Олесунн, Норвегия. П. Элиассен, капитан “Братвог”, 8 августа 1930. Л. Тусвик, С. Алвестад [свидетели – прим. авт.]».

На мысе Форбс Земли Георга архипелага ЗФИ норвежцы поставили хижину [188]Иван Петрович Ануфриев (1863–1937) – в прошлом капитан «Герты», с 12 лет плавал на Севере, один из сторонников зимней навигации в арктических морях.
.

 

Возвращение Соломона Андрэ

Дневники Андрэ, найденные на острове Белый, позволили в целом понять, как развивались события после того, как воздушный шар «Орёл» с тремя воздухоплавателями на борту 11 июля 1897 года поднялся в небо над Шпицбергеном. Около 400 км шар летел свободно, потом попал в низкую облачность. Пропитанный влагой и покрытый изморозью, отяжелевший, он ещё 90 км волочился по льду, постоянно ударяясь корзиной. 14 июля воздухоплаватели спустили газ и вышли на лёд. Полёт «Орла» продолжался 65 часов, на возвращение к точке старта аэронавтам не хватило всей жизни. По мнению главного авторитета в области арктического воздухоплавания Умберто Нобиле, именно нежелание оторваться от Земли, попытка сохранять с нею связь с помощью волочащихся концов в итоге и стоила жизни Андрэ и его спутникам. Кроме того, он выбрал неудачный сезон, когда туманы были делом обычным. А дальше началась обыкновенная история, знакомая по множеству трагических экспедиций: безрезультатные попытки выбраться пешком по дрейфующим льдам. Экспедиция Андрэ была экипирована относительно неплохо, кроме того, путешественникам везло с охотой. Но всё же бывшим воздухоплавателям редко удавалось пройти больше нескольких километров в день, тогда как скорость дрейфа порой составляла около узла. Сначала пешеходы пытались достичь Земли Франца-Иосифа, где был заблаговременно организован склад, но их уносило на запад. Тогда повернули к Семи Островам, где был второй склад. Но ледовый поток неотвратимо уносил их в пространство между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа. Мрачная перспектива зимовки в дрейфующих льдах становилась реальностью. В середине сентября они прекратили поход и решились довериться движению льдов. Они построили хижину, но 2 октября льдина сломалась, в конце концов путешественникам удалось перебраться на остров Белый (рис. 3–28).

Рис. 3–28. Полёт «Орла» и поход воздухоплавателей по льдам

Первым умер Стриндберг и был похоронен (завален камнями) в 30 метрах от палатки в расщелине. Френкель и Андрэ, видимо, умерли одновременно, по крайней мере их тела в естественных позах обнаружены в палатке. К сожалению, последние записи в дневнике Андрэ прочесть не удалось. Что случилось после даты последней записи – 7 октября 1897 года, – осталось загадкой, можно сказать лишь, что и продуктов, и топлива было в достатке. Причиной гибели могли стать трихинеллы, угарный газ либо холод. Судя по состоянию лагеря, на острове путешественники прожили недолго.

Но, пожалуй, самой впечатляющей находкой в лагере Андрэ стали отснятые фотоплёнки, пролежавшие 33 года подо льдом и снегом. Казалось, эмульсия безнадёжно испорчена, но профессору Йону Хертцбергу удалось подобрать условия обработки уникального материала и переснять оригиналы. Благодаря ему мы имеем невероятное фотоповествование о буднях трагически погибшей экспедиции (рис. 3–29, рис. 3–30).

Рис. 3–29. «Орёл» в месте вынужденного приземления

Рис. 3–30. Нильс Стриндберг с убитым белым медведем