Сколько себя помню, я всегда разговаривала громко, за что мне доставалось от матери и бабушки. «Когда ты что-то говоришь, на улице бывает слышно, твоя речь, как каменный обвал. Научись говорить тихо, спокойно. В нашем роду никто так не кричит, у нас все говорят степенно, тихо», – такие замечания я слышала каждый день. Но я следовала этому совету очень малое время. Говорила я громко, смеялась от души, плакала навзрыд. Говорить важно с многозначительными паузами, но я так и не научилась этому. Но одно ценное качество человека я усвоила на всю жизнь – это хранить чужие тайны. Если человек мне доверялся, я берегла, как зеницу ока, то сокровенное, что было мне открыто в минуты слабости. И если даже слышала это от другого, то не подавала виду, что мне это известно. Мое слишком трепетное отношение к чужим тайнам не всегда служило мне во благо. Может, поэтому я сторонилась светской суеты, предпочитая ей тишину и одиночество…

О благословенная тишина! Ее сегодня не найдешь, она такая же редкость, как в пустыне родник. А горы часто мне дарили эту заветную тишину. Моя поляна у подножия горы – в каждый удобный момент я бежала туда. И такая благостная тишина окутывала меня, что я становилась легкая, как бабочка, певучая, как жаворонок, беспечная, как стрекоза.

О тишина! Я медленно иду по мягкой траве и пью тишину, как рассветный целебный воздух. Все во мне светлеет и пробуждает радость и вдохновение, возвращает меня к тем счастливым мгновениям, которых в моей жизни было очень мало. Я запрокидываю голову и вижу: небеса стали голубее, цветы ароматнее.

Чем дольше я в тишине нахожусь, тем больше богатства дарят мне сердце и душа, и мир становится светлее и добрее, и яркие мгновения прошлого проносятся в моей памяти. Впервые я лечу на самолете и смотрю сверху вниз, подо мной облака – сколько восхищения во мне, и я нисколько не боюсь, воображаю, что я не на самолете лечу, а сама парю над облаками. Самолет садится прямо за нашим аулом – там меня встречают бабушка и мама – они еще живы, они так мне радуются, а я плачу…

Я стою перед солидными, требовательными профессорами, отвечаю на их вопросы, волнуюсь, разговариваю так же громко, как привыкла в горах, хотя и понимаю, что для москвичей это дико. И, наконец, слышу приговор: «Вы, Фазу Алиева, – поэт, учитесь в Литературном институте!» В этой тишине я встречаюсь с Беллой Ахмадулиной и с Юнной Мориц. Все возвращает мне моя тишина. В доставшейся тишине все то, что было, там нет исправлений, как в ученической тетради. В этой хрупкой тишине слышны песни наших предков, которые поют на свадьбах, игра зурны и бой барабана, слышно, как плавно по земле скользят ноги танцующих.

О тишина! Листва чуть-чуть колышется, и звезды становятся бледнее, они прячутся от предчувствия рассвета. Все замерло в торжественном покое, и, дымясь, туман стекает по горам. И я торжественно вхожу, как в священный храм, в безмолвие ночное. Луга покрыты тонкой газовой вуалью. Иду одна неспешно. И слышу, как бьются сердца родников, и чувствую дыхание камней. Знакомая с детства тропа ведет сама, как всадника ведет надежный конь. Почему мне так редко удается бывать в горах? Почему благодатная тишина проходит мимо меня? А разве есть лучшее лечение, чем горская тишина, разве не обновляется все тело, когда пройдешься босиком по росистой траве?

О тишина у подножия гор! С детства это было так доступно, обычно, а сейчас стало мечтой. Даже боюсь думать, что я здесь больше никогда не окажусь. Так хочется продлить мгновения, дни, месяцы, годы. Но, наверное, это невозможно. Я слышу, как речка окрикивает речку, как цветы и травы шепчут земле о своей любви, и в этот момент особо жгучим становится аромат каждой травинки и цветка, и я до отказа наполняюсь чем-то воздушным, небесным. Как объяснить, не знаю, но в городе, если даже удастся остаться в одиночестве, воспоминания, как клещами, сжимают сердце: слезами не выплачешь, стоном не выкрикнешь. А тишина у подножия гор дарит в воспоминаниях только доброе, светлое, радостное.

…Неужели я больше не смогу поехать в горы и окутать себя благодатной тишиной? Я чувствую, что это в последний раз, и потому решила вдоволь надышаться, испить до дна эту тишину. Уже лучи скользнули по вершинам, многоголосым пением петушиным аульские дворы оглушены. Над каждой крышей струйкой бирюзовой дым клубится, ягнята блеют, и мычат коровы. О, как горит заря, словно рассвет встает прямо из моей груди…

Возвращаюсь в аул… Я полна до отказа восторгом и светлой печалью. Оглядываюсь, и, как росинки с лепестков, из глаз моих капают слезы. Зачем же я плачу, ведь Аллах дал мне столько лет жизни в этом удивительном мире! Алхамдулилла, велико твое милосердие, Аллах.

Медленно иду обратно в аул по той же тропинке и шепчу: Эту чудесную тишину на ясном рассвете, Эту блаженную тишину нарушать не смейте, Пейте ее синеву, ее золотистую алость, Но не забывайте, какой ценой она досталась… Ценою грозы и обвалов, рухнувших скал-великанов, Ценою с корнями вырванных чинар и платанов, Всходов, побитых градом, размытых ливнем дорожек, Разломанных птичьих гнезд, на людские сердца похожих.