– Так вы уже маршал?
– Да. За Патэ. Жезл получил перед коронацией, если помните.
– Нет. Я помню только то, что получил сам – пинок под зад!
Артюр де Ришемон сердито постучал пальцами по колену и расстегнул пряжку на вороте.
Он только что приехал в замок к де Ре, и ему не нравилась чрезмерная предусмотрительность, которой окружил барон своё пребывание здесь. Всюду посты, заслоны, по три караульных на каждой башне, поднятый, как при осаде, мост, хотя ни о какой реальной опасности речи пока не шло…
Не нравились, впрочем, и многие другие вещи. В частности, письмо от герцогини Анжуйской, из которого стало ясно, что король узнал о происхождении Жанны, и узнал это от Филиппа Бургундского. Тут Ришемон откровенно струхнул, ожидая, что в разглашении этой тайны его сразу и обвинят, что было бы справедливо, но очень уж некстати. Не хватало потерять последних союзников! Однако, обвинений не последовало. Зато герцогиня очень просила оказать помощь барону де Ре в его тяжбе за Сабль с неким господином Бюелем, и держать войска, на всякий случай, наготове.
Об этой тяжбе, возникшей так же внезапно, как и тяжба Рене с Водемоном, Ришемон уже слышал. Но просьба герцогини оказать барону помощь войсками насторожила. Дело представлялось слишком мелким для военного вмешательства извне. Зато донесения собственных шпионов и слухи, роящиеся по Бретани слишком часто содержали сведения о де Ре, связанные с делами странными и непонятными. То барон страстный сторонник Девы, то ищет покровительства Ла Тремуя и покидает двор накануне военной кампании… Потом вдруг тяжба эта за Сабль, совершенно неуместная, не ко времени и мало обоснованная даже с юридической точки зрения, но развязанная слишком нагло, беря во внимание, что де Ре не последнее лицо в королевстве…
Танги дю Шастель, всё ещё преданный сторонник герцогини, поддержал её просьбу о помощи де Ре и предположил, что тяжба была подстроена. «Но зачем?», – всё время спрашивал себя Ришемон. Чтобы окончательно отдалить де Ре от Жанны? Тогда совсем непонятно, ведь маршал уехал сам, ещё до того, как д'Альбре повел войска на Бургундию… Поговаривали, правда, что уехал он не один. Что пуще глаза бережет барон некоего пажа, раненного под Парижем, и, что паж этот, вроде, один из тех людей, что прибыли с Девой, и сам более похож на девушку… В этом, конечно, могло что-то крыться, но что?!
Попытки разговорить Танги не привели ни к чему, если, конечно, не брать в расчёт гнев, охвативший Ришемона. Пришлось довольствоваться слухами, благо недостатка в них не было, и отставной коннетабль, словно слепец, ощупывал каждую новость, приносимую шпионами. Вертел и так, и этак, прикидывал возможное развитие, рассчитывал, как шахматную партию, но при этом прекрасно понимал, что полного представления о делах не получит. Поэтому, сколь бы ни настораживала его просьба герцогини оказать де Ре помощь в его мутной тяжбе, интерес к её собственным делам оказывался сильнее. Интерес, подогретый острым желанием узнать, что же это за новая девица появляется в тухлом вареве политических интриг?
О девице этой, несомненно тй самой, что жила теперь у де Ре под видом пажа, Ришемон всерьёз задумался после того, как один бретонский дворянин, чей родственник служил при короле, рассказал о странном случае. По его словам, в одно из дежурств этого родственника, король был не в духе, и за обедом, где, кроме королевы присутствовали только герцогиня Анжуйская и граф Менский, раздражённо спросил герцогиню: «У вашего Рене недавно родилась дочь, не так ли? Надеюсь, матушка, вы не представите её ко двору, как ТРЕТЬЮ Деву Лотарингии?». Граф Менский удивился: «Почему третью?». На что король ответил крайне язвительно: «О-о, её светлость, желая нам угодить, но, полагая видимо, что сами мы ни с чем не в состоянии справиться, словно кудесник, вытаскивает из рукава Деву за Девой. От очередной я недавно еле открестился, но, если появится третья, то даже себе я не смогу объяснить это, как желание всего лишь угодить…»… Королева и граф, по словам придворного, выглядели ничего не понимающими. Зато герцогиня страшно побледнела и не проронила ни слова.
Ришемон тоже сделал вид, что мало понял. Дворянину велел помалкивать на всякий случай, но в уме быстро сложил всё, что складывалось в общую картину.
Вторая Дева! Паж, прибывший с Жанной и раненный под Парижем, где, по разошедшимся разговорам, она над кем-то страшно убивалась и плакала… Де Ре, бросивший всё, ради раненного, то ли мальчика, то ли девушки, очень похожего на того пажа… Герцогиня, откровенно советующая в своём письме забыть всё о Жанне и держать войска наготове… Раз, два, три! У неё определённо есть какой-то план про запас!
Что ж, в таком случае стоит призадуматься об оказании помощи. Анжуйской мадам в уме не откажешь. После коронации показалось, было, что от дел она отошла, но, слава Господу, это только показалось. Лишь бы новую девчонку снова не объявили чьим-либо бастардом. Ришемон не любил повторяться, и своими войсками жертвовать в этом случае не собирался совсем. В любом другом, почему бы и не помочь, если дело того стоит…
Поэтому он быстро собрал отряд самых преданных вассалов и поехал в Сабль, намереваясь разговорить де Ре, во что бы то ни стало.
– Что же нового при французском дворе, барон? Ла Тремуй ещё в силе?
Де Ре, который совсем не был удивлён прибытием внушительного отряда вооружённых гостей, любезно сделал вид, что верит неосведомлённости Ришемона.
– Пока да.
– Пока? – хмыкнул Ришемон. – Что же означает это ваше «пока»?
– Надежду, сударь. С некоторых пор король позволяет себе слишком открытые ухаживания за супругой господина Ла Тремуя.
Бывший коннетабль перевёл кислый взгляд на каминную решетку, за которой, треща, прогорало распиленное дерево.
– И что? Как фаворитка мадам Катрин только упрочит положение супруга.
– Но герцогиня Анжуйская думает по-другому.
На лице Ришемона румянцем проступила досада.
– Не больно-то я доверяю теперь Анжуйскому семейству. Танги дю Шастель от них сбежал, да и мне сколько было обещано в своё время, а сколько дано на деле? Вряд ли отлучение от двора может сойти за звание командующего… Впрочем, по слухам, и сама герцогиня теперь прежнего влияния не имеет. Похоже, в её планах что-то не заладилось, так?
Он с надеждой взглянул на барона – клюнет, или нет? Но де Ре невозмутимо лишь приподнял бровь.
– Герцогиня так же может ответить вам недоверием, сударь. Нашу встречу она словно предвидела и просила выяснить, каким образом Бургундец мог оказаться так осведомлён о происхождении Жанны? Король не отрицал, что узнал всё от герцога Филиппа, поэтому её светлости стало очень интересно, не у вас ли, или у вашей супруги следует спросить, откуда узнал сам герцог?
– Понятия не имею, – пробурчал Ришемон, отводя глаза.
Но тут же он снова вскинул их на де Ре.
– Между прочим, благодаря этой осведомлённости, Филипп увёл свои войска из-под Орлеана! Как человек военный вы не сможете принизить всю значимость этого шага!
– Конечно, – легко согласился де Ре. – И мадам герцогиня это тоже понимает, поэтому вопрос о недоверии между нами сейчас не стоит. Скорее наоборот, через меня её светлость предлагает вам новый союз против Ла Тремуя, положение которого только кажется прочным. Все эти ухаживания короля слишком напоказ, и герцогиня, хорошо зная его величество, уверена – король сознательно выводит Ла Тремуя из себя, чтобы вызвать его на открытый конфликт.
– Зачем?
– Затем, что она дала понять его величеству: Ла Тремуй тоже скрывал от него происхождение Жанны, о котором давно знал.
Глаза Ришемона округлились.
– А он знал?!
– Даже если бы и не знал раньше, то теперь знает.
– От кого?
Де Ре улыбнулся.
– От меня… Впрочем, не поручусь, что он и без того не был в курсе.
Ришемон нетерпеливо хлопнул рукой по колену.
– Хватит загадок, барон! Намёками будете развлекать герцогиню, она эти развлечения предпочитает всем прочим, а мне извольте рассказывать по порядку!
– А рассказывать особенно и нечего, – развёл руками де Ре. – Герцогиня всего лишь предположила, что Ла Тремуй знал. А чтобы предположение выглядело правдиво, я позволил себе низость поискать у него покровительства в обмен на некоторые сведения о происхождении Жанны… И, естественно, как человек, много лет пользующийся доверием мадам герцогини, был принят с распростёртыми объятиями. Так что теперь, если королю придёт в голову спросить его милость, знал он, или не знал, господину Ла Тремую будет сложно всё отрицать. А если вопрос ещё и будет задан в разгар ревнивого неудовольствия… Вам, кстати это ничто не напоминает?
Ришемон только хмыкнул.
Ещё бы! Давняя история с обманутым первым мужем мадам Катрин привела к убийству Жана Бургундского, и, в конечном итоге, к опале самого Ришемона.
– А теперь представьте, – вкрадчиво продолжал де Ре, – что о том старом случае вспомнит и король. Или кто-то напомнит ему в нужный момент… Как думаете, моё «пока» будет тогда звучать убедительно?
– Я не знаю, – дёрнул головой Ришемон. – Я от ваших интриг далёк, но, если это поможет Ла Тремуя свалить раз и навсегда, готов подтвердить что угодно. Однако… – он почесал нос, прикидывая, как ловчее перейти к главному. – Вы! Маршал Франции, внук прославленного воина, рыцарь… Не претило ли вам идти на поклон к этому подлому ничтожеству?! Слово «низость», применимое к вам, ей Богу, оскорбило слух! Неужто всё из простого желания угодить герцогине? Или есть какие-то личные мотивы?
Лицо де Ре мгновенно стало непроницаемым.
– Личное на то и личное, сударь, чтобы держать это при себе, – уже совсем не любезно выговорил он. – А что до низости… В наши дни граница между ней и честью давно стала похожа на линию на песке. И достославный английский король совсем растёр её в те дни, когда приказал перебить пленных под Азенкуром, а затем подвесил в железной клетке нашего пресветлого рыцаря Жуанвилля. Теперь всякий проводит эту границу сам для себя, и там, где ему удобно. С господином же Ла Тремуем её лучше вообще не проводить, чтобы не остаться в дураках, что вашей милости хорошо известно.
– И тем не менее, вы не ответили. Ваш-то интерес каков?
– Ла Тремуй мне просто не нравится, – сухо ответил де Ре.
Вскоре оруженосец пригласил их в зал, где уже суетились слуги с огромными подносами, расставляя приготовленные в замковой кухне яства – поджаренную дичь, половину кабаньей туши, ещё сочащуюся сквозь темную корочку, растопленным жиром и дымком жаровни, овощи, запечённые в вине с пряными травами, соусники с густыми, как сметана, подливками, и топлёно-белые, росистые круги сыра. Когда де Ре и Ришемон вошли, всё это как раз заканчивали расставлять между кувшинами с вином нескольких сортов, которыми славились подвалы Сабля.
Почти тут же появились и рыцари из свиты Ришемона во главе с дю Шастелем и командиры отрядов де Ре, давно изголодавшиеся в ожидании обеда. Запахи еды разволновали всех. Даже Ришемона, всё ещё озабоченно вертевшего шеей. Впрочем, подумал он, дела делами, а вкусно поесть не помешает. «Под хмельком и разговоримся».
Рыцари, весело переговариваясь, окружили стол, растянувшийся на две трети зала. Тяжёлые кубки наполнились вином, руки с кинжалами потянулись к подносам с дичью, а дремавшие по углам псы задвигали носами не хуже своих хозяев и, подскочив с резвостью голодных хищников, побежали к столу, уверенные в своей доле от этого пиршества.
Среди прислуживавших пажей Ришемон сразу заметил бледного худенького юношу, более похожего на девочку. Тяжёлым взглядом коннетабль провожал пажа по всему залу, внимательно присматривался к каждому жесту и прислушивался к каждому слову. Не ускользнуло от его внимания и то, что так же точно следит за мальчишкой и барон. Хмельное вино ударило в рыцарскую голову, напрочь выметая всякую изощрённость – «он воин, я воин, так чего нам, как бабам с намёками да с подскоками?… Спросил – ответил, вот всё!». Поэтому, когда паж вышел, Ришемон смачно сплюнул себе под ноги, ладонью отпихнул пса, тянущего морду между ним и де Ре, и спросил, пригнувшись к барону как можно ближе:
– Ходят слухи, что вы пригрели тут какого-то мальчишку, раненного под Парижем. Не того ли, что сейчас вышел?
Де Ре неторопливо дожевал.
– Вам что за печаль? – спросил он грубовато.
– Лицо знакомое. У Девы пажонок был похожий.
– Ну и что?
Ришемон хмельно прищурился.
– Разное говорят, барон… а подозревают одно. Но я не из тех, кто подозревает. Я-то знаю, вы просто так ничего не делаете, а с мальчишкой этим очень уж носитесь, как говорят. Впрочем, я и сам только что видел… слишком заботливо, сударь! Слишком… Здесь есть что-то, что я должен знать, если вопрос о недоверии между нами не стоит, или мальчик, (а может девица?), попросту вам приглянулся?
Де Ре, с явной неохотой посмотрел Ришемону в глаза.
– В этом месте, мессир, граница между низостью и честью мной давно прочерчена. Желаете перешагнуть – доставайте меч.
Кубок в руке Ришемона мелко задрожал.
Вспыльчивость бретонского герцога была всем известна, и ради пустой интрижки де Ре никогда бы себе не позволил говорить в таком тоне. Тем более с гостем, в союзе с которым заинтересован. Но он говорил и смотрел так, словно имел на это право. А право в подобных случаях даётся одним – хранением чужой тайны.
– Не думайте, барон, что в своём удалении я ничего не знаю. – сипло зашептал Ришемон, давя в себе гнев. – Нравится делать вид, что развлекаетесь – ваше дело. Но примите во внимание, что во всяком месте, где располагается со своим двором наш король, всегда очень тонкие стены, и через них многое слышно… А у меня есть люди, которым я плачу за хороший слух… Поверьте, в опале времени для раздумий достаточно… Герцогиня что-то припрятала в рукаве, верно? И, я так полагаю, эта девица то самое припрятанное и есть, и у вас она оказалась не случайно!
Барон засмеялся, но Ришемона было уже не остановить. Бросив собаке кусок со своего блюда, чтобы не мешала, он почти вплотную придвинулся к де Ре.
– Я не простачок, сударь, использовать себя вслепую больше не дам! Слухи, слухи… Разные бродят слухи, де Ре. А её светлость способна на такое, о чём и не подумаешь. Взять, хотя бы, господина дю Шастель. Люди, как он, службу просто так не бросают… Я же готов закрыть глаза на многое, если цель того стоит, но цель должна быть ясна! Поэтому, уже открыто, спрашиваю вас снова: кто эта девчонка? Ещё один бастард Изабо, или, на сей раз, самого папы, или византийского кесаря, дожа, или покойного короля, спаси Господь его душу!?
Де Ре потянулся за вином.
– Правды хотите? – тихо произнёс он. – Тогда я тоже спрошу. Готовы ли вы, Ришемон, узнать ту правду, которой так добиваетесь? И, что будете с ней делать, когда узнаете? Грехов-то у вас хватает, как мне кажется…
– Не ваше дело!
– Тогда скажите, верите ли вы во второе пришествие? В то самое, когда придётся отвечать уже не мне… И даже не королю и не папе?
От удивления лицо коннетабля поглупело.
– Вы шутите, надеюсь? Ведь это ересь, упаси Господь!
Де Ре глянул насмешливо.
– А кто вам сказал, что самая отъявленная ересь не может быть истиной? Или той правдой, которой вы так добивались. В тёмной норе светом покажется и фальшивый отблеск, а разговоры о безграничном свете наверху прозвучат сказкой… или ересью, если угодно. Но попробуйте вылезти на солнце – там либо ослепнуть, либо уверовать.
От винного дурмана в голове Ришемона почти ничего не осталось. Коннетабль уже и вправду не знал, стоит ли ему выяснять что-то ещё.
– Герцогиня сошла с ума… – произнёс он медленно. – Но, боюсь, такую шутку вам даже дьявол не простит.