Компьен ждал.

Как живое существо, которое почуяло опасность, он притих, насторожился и словно просел за своими стенами и башнями. Совсем недавно праздное место, выбранное французскими королями для отдыха и покоя, теперь готовилось к сражениям или к осаде, непривычно и неудобно ощущая в своей утробе брожения людей, закованных в броню и вооружённых до зубов.

Как только стало известно о скором прибытии Жанны, сюда, презрев все негласные запреты, примчались итальянские наёмники Баретты и Вальперга, и Ла Ир со своими отрядами, чей приезд город воспринял, как глоток живительного бальзама перед полным исцелением. Люди на улицах, с надеждой, спрашивали друг друга, не прибудут ли и остальные командиры Девы? Маршал де Ре, к примеру, или, куда уж лучше, сам Алансон? Но ещё до того, как войско Жанны подошло к Компьену, в его ворота постучался измождённый гонец, который сообщил, что армия герцога Бургундского осадила крепость Шуази и ждёт только прибытия артиллерии.

– Долго там не продержатся, – сообщил гонец. – У герцога войско куда сильнее. Плюс гарнизон Нуайона, готовый оказать ему поддержку, и англичане, которые, по слухам, подтягиваются к Ванетт. А в Пуатье, как говорят, новое войско набирать не торопятся. Вроде, ведут переговоры с мессиром Ришемоном, или с кем другим – не знаем. Но сюда смогут придти только разрозненные отряды, и то воинство, которое собрала Жанна. Но даже если она до вас дойдёт, ей не совладать с такими силами…

Слова гонца снова повергли компьенцев в отчаяние. Уж и так доходили известия о том, что бургундцы взяли под свой контроль дорогу на Мариньи и несколько переправ через реку Эн. Что подбираются даже к Суассону…

– Но комендант господин Гурнель их не пустит, что вы…

– Вряд ди нам это поможет, если бургундцы захватят Шуази! Подумать только – это же совсем рядом!

– И наш господин де Флави – это вам не Гишар Гурнель! Этот сдаст крепость, хотя бы в отместку за то, что мы когда-то прогнали его братца из-за дружбы с англичанами…

– Кто же знал, что так повернётся… Кому верить? Если нам не помогут ни Дева, ни король, даже бежать отсюда будет некуда, потому что спасения нам тогда нигде не видать…

Люди шептали, люди боялись. И поэтому, когда Жанна вступила в город, её встретили не обычным ликованием, а настороженностью, так похожей на ту, прежнюю, когда ещё не знали, чего от неё ждать, но когда денно и нощно молились о чуде.

Теперь же люди сами не знали, чего хотели. В возможность победить верили слабо, в то, что подоспеет вдруг бОльшая помощь не верили совсем. Да и Жанна казалась им какой-то не такой. Где белые доспехи? Где знамя с ликом Спасителя? Одни только королевские лилии реяли над головами. Но поможет ли король Компьену так, как до сих пор помогал Франции Господь? И жители молчали, опасаясь богохульства в мыслях. Только смотрели на въезжающих в город солдат, словно отсчитывали: «двадцатый… двухсотый… двухтысячный… А у герцога-то, говорят, вдвое больше! Нет, не победить Деве. Вон, она даже не смотрит на нас. Стыдится? Или загордилась после всех почестей? А гордыня не грех только для королей и прочих высокородных господ. Простой крестьянке Господь такого греха не простит – отвернётся и удачи лишит. И нам самим не выстоять…»

Жанна действительно не смотрела по сторонам. Не было нужды. Она, и не глядя в лица тех, кто вышел её встречать, понимала всё, что они могут чувствовать, а сказать им было нечего. Да и что говорить? Пообещать сражаться за них до самого конца? Это может пообещать любой другой рыцарь, а от Девы ждали и продолжают ожидать чуда, чуда и чуда… Но без веры чуда не происходит. Здесь же, судя по лицам, верить во что-либо уже перестали.

Только возле дома коменданта, где её встречала вся городская знать, и где за спиной господина де Флави стоял, широко улыбаясь ей Ла Ир, Жанна позволила и себе улыбнуться. Но это был лишь минутный всплеск радости при виде знакомого, доброжелательного лица, не больше. Уже вечером, на совете с военачальниками Жанна сидела тихая и, словно погруженная в себя. Выслушав доклады капитанов, которые донесениями своих разведчиков подтвердили и то, что сообщил гонец из Шуази, и все прочие слухи о передвижениях бургундцев, она только и сказала, что единственно разумное для них сейчас это захватить мост в Понт-Левеке, чтобы отрезать армию герцога от его фуражиров. Сказала и, казалось, даже не ждала одобрения своим словам. Хотя все, знавшие её раньше, не сомневались, что Жанна, как всегда, предложив план действий, потребует его немедленного исполнения. Сам господин де Флави, настолько уверенный в этом, даже поторопился сказать, что к утру не сумеет обеспечить войско хорошим обозом и приготовился стойко держать оборону, если Дева, как водится, вспылит. Но Жанна лишь устало глянула на него и спросила, сколько дней нужно господину коменданту на сборы? А когда услышала: «Дня два-три», кивнула и пробурчала себе под нос: «Хорошо».

– Я тебя не узнаю! – горячился Ла Ир потом, когда остался с Жанной один на один. – Ты, которая ни минуты не желала медлить! Которая меня – меня! – заставляла чувствовать себя неповоротливым увальнем! Ты теперь соглашаешься ждать несколько дней, хотя прекрасно понимаешь, что Флави всего лишь прикрывает свою продажную шкуру! Какие-такие три дня?! На что?! На сбор обоза для простой вылазки?! Зачем он вообще нужен именно сейчас? Я имею в виду обоз, конечно. Но и Флави, пропади он пропадом, если будет так собираться, вряд ли окажется хорош, как помощник! А ты молчишь и киваешь, чего не делала даже перед братом короля!

Жанна, не глядя на Ла Ира, ответила почти зло:

– Я больше не чувствую себя вправе настаивать на чём-либо! Де Флави – комендант, назначенный королём! Он командир местного гарнизона, и ему лучше знать, что тут и как!

– Скорее, назначенный Ла Тремуем! – так же зло огрызнулся Ла Ир. – Думаешь, я просто так сюда примчался? Нет, моя дорогая! Я просто давно уже не верю никому, кто произносит «Ла Тремуй» без плевка! Где все наши? Где те, кто бился под Орлеаном и Патэ? Здесь только я, да Вальперга с Бареттой. Ксентрай удерживает английский авангард Киринела, Бастард, как наседка, сидит на Орлеане, на де Ре и Рене Анжуйского вдруг свалились тяжбы… И ещё вопрос, так ли вдруг они свалились? А наш бывший командующий Алансон сидит в Анжу по уши в долгах за свой выкуп и не имеет возможности снарядить даже горстку крестьян! Ты хоть понимаешь, что всё это значит? Ты понимаешь, что здесь НЕ ПОБЕДИТЬ ты не можешь?!

– Я всё понимаю.

– Тогда, не медли, Жанна! Давай, как раньше, поднимем солдат, никого не спрашивая, отрежем Филиппа от его фуражиров, а наш обоз пусть подходит потом! Хоть дней через десять! Не велика надобность, когда на кону Компьен! Много ты думала об обозах, когда пошла на Турель? Давай, и теперь тоже… Только кивни, и я сам дам сигнал к сбору! Ну же! Вспомни, какой ты была!..

Он горячился и раззадоривал сам себя. Махал руками, был, вроде бы привычно, но, всё же, как-то преувеличенно криклив. А когда Жанна, глядя ему в глаза, тихо спросила: «Ты уверен, что за нами пойдут так же, как шли под Турелью?», вдруг сник, сел на длинный походный сундук, отвёл взгляд, и, дёрнув плечом, не слишком уверенно пробурчал:

– А что?.. Почему ты думаешь, что сейчас не будет, как тогда? Что изменилось?

Этот последний вопрос он задал совсем тихо. Робко гланул на Жанну и тут же опустил голову, потому что она смотрела не отрываясь, и было в этом взгляде столько укора, неверия и обиды, что Ла Ир совсем скрючился на своём сундуке и обхватил голову руками.

– Гады, – выдавил он сквозь зубы после долгого молчания.

Потом вдохнул так, будто собирался сказать что-то ещё, что-то значительное и, видимо, очень важное. Но, вместо этого, снова выдавил: «Гады…», и затих.

Мост, в итоге, захватить не удалось.

Англичане, которые его удерживали, не были так уж многочисленны. Но выше по реке находился Нуайон, гарнизон которого, верный герцогу Бургундскому, поспешил англичанам на помощь и вынудил французов вернуться в Компьен.

Последовало ещё два дня бездействия и споров по поводу тех действий, которые следовало предпринять теперь. И тут уже, все старались, как могли. Все, но только не Жанна. Молча она слушала, как Де Флави настаивал на том, чтобы выступить против бургундского авангарда у Суассона, на той стороне реки Эн. Потом спросила, когда можно будет выступить, и теперь уже де Флави со сроками не тянул. Двенадцатого мая отряд французов выступил из Компьена, предпринял ещё одну попытку переправится через Эн, и снова безуспешно. Злые от неудач солдаты хмурились на окрики командиров, пятились в сторону от дороги, едва им мерещился впереди отряд бургундцев или англичан и, крестясь, бормотали друг другу, что Бог теперь не с ними.

Жанна отдала приказ отступить в Суассон, где надеялась собраться с силами, подождать подкрепления и атаковать переправу ещё раз, чтобы не пугать компьенцев своим бесславным возвращением. Но случилось то, чего она никак не могла ожидать. Комендант Суассона Гишар Гурнель отказался впустить её отряд в крепость. Прямо с башни над воротами он прокричал, что готов сдаться герцогу Филиппу, лишь бы не навлекать его гнев на свой гарнизон. И, что французской Деве лучше вернуться в Компьен и помолиться там со всеми, если, конечно, Господь её ещё слышит. А потом ехать дальше, ко двору, где и оставаться, пока англичане или бургундцы не посадили её на цепь…

– Герцог не застрянет под Шуази надолго! – кричал Гурнель в спины отъезжающих от ворот французов. – Наверняка он очень благодарен нашему королю за распущенную армию! И ты, Жанна… Ты уже не та Дева! У меня здесь три сотни солдат, и, когда я отдал приказ запереть перед тобой ворота, никто из них не был против!..

В Компьен возвращались совсем унылыми.

Солдаты тихо роптали, говоря между собой, что комендант Суассона получил от герцога Филиппа мешок золота, и, как только Шуази падёт, крепость будет сдана, едва у ворот появятся бургундцы. Что нельзя было уходить так покорно, а надо было заставить… пригрозить… взломать эти ворота, в конце концов! Но Дева даже ответить Гурнелю не смогла… Может, прав он? Може, теперь не та она, Дева-то?..

Капитаны, окриками, пытались пресечь разговоры, но, затихая в одном месте, они начинались, уже тише, в другом. А невозможность говорить открыто, делала их только злее.

Ла Ир в старых доспехах, смятых ещё под Орлеаном, зорко присматривался ко всем вокруг и ни на мгновение не отъезжал от Жанны дальше, чем на конский корпус. Он выглядел свирепей обычного. Но, при въезде в Компьен, даже его лицо, зажавшее в себе все чувства, не выдержало, дрогнуло и расслабилось радостным облегчением, когда у самых ворот, с вороха соломы, на которой отдыхал его отряд, поднялся им навстречу Потон де Ксентрай. Он тоже был хмур. Однако, его солдаты при виде Девы вскочили и приветствовали её с пылом прежних дней.

– Вот теперь повоюем! – загорелся азартом Ла Ир.

Да и Жанна, словно проснувшийся от тяжёлого сна человек, тоже встрепенулась. Уже не советуясь с де Флави, она ответила решительным согласием на предложение Ксентрайя сделать вылазку в Крепи-ен-Валуа, где окопались англичане, идущие на подкрепление отрядов герцога Филиппа. Выступить решили через день после возвращения и, вызывая добровольцев, были рады тому, что откликнулось немало солдат. В суматохе подготовки никто не обратил внимания на крошечный отряд, который пришел в город с ополчением Ксентрайя. Но, когда семнадцатого мая всё воинство ушло, а хромоногий командир этого отряда, по увечности, остался, его заметила Клод…

* * *

Жанна запретила ей ввязываться в военные действия, поэтому девушке приходилось занимать себя чисткой оружия, коней и доспехов Девы, выполняя работу свою, да ещё и Раймона. Парень сильно возмужал и повзрослел за то время, пока они не виделись. Нежное юношеское лицо загорело и обветрилось, а в глазах, которые Клод запомнила широко раскрытыми с оттенком вечного испуга, появилось холодное бесстрашие и вызов.

– А ведь я знаю кто ты, – шепнул Раймон при встрече. И гордо добавил: – Сам догадался. И рад!

Клод, уже уставшая от собственной тайны, только пожала плечами и попросила дурно о ней не думать.

– Дурно?! – выпучил глаза Раймон. – Ты спятил, Луи? То есть, спятила… да? Прости, привык, да и не знаю, как тебя зовут девушкой, но я жениться на тебе готов! Мне теперь, после Жанны и тебя все прочие девицы, как вода после крепкого вина! Когда всё кончится, мы сможем, по крайней мере, вместе про это вспоминать…

Клод посмеялась над его наивностью, а потом и вовсе выкинула из головы всё, что не было связано с делами Жанны и её войска.

После неудачи у Суассона она, как и все, с надеждой встретила вошедшее в город подкрепление в лице отряда Ксентрайя, которого хорошо помнила. А когда увидела с каким воодушевлением Жанна отправилась с ним и Ла Иром на военный совет, почувствовала даже облегчение.

– Всё будет хорошо, – прошептала она утром в день вылазки, протягивая Жанне отчищенный до блеска шлем.

Она хотела добавить, что, может быть, и остальные…, и тот, о ком они никогда не говорили, чтобы избежать соблазна произнести слово «трус», или, хуже того, «предательство»… «Прекрасный герцог» – пусть таким и останется навеки… может, даже он сумеет подоспеть… Но смолчала, чтобы не тревожить рану, которую пока обезболили военные тревоги и заботы. Всё будет хорошо! Ксентрай и Ла Ир не позволят случиться дурному…

Но, едва ворота за войском закрылись, и Клод повернулась, чтобы уйти, она тут же и замерла, не сделав ни шагу.

– Узнал меня, господин паж? – осклабился хромоногий, так пугавший её когда-то. – Вижу, узнал. Только в толк не возьму, чего ты так побледнел? Не рад мне? А вот я очень рад! Последнее время только тем и занимался, что искал тебя.

Клод, словно парализованная, следила за тем, как страшный господин приближается. Он сильно осунулся с того дня, когда она видела его в последний раз. И во взгляде, прежде прищуренном и хитро-злом, теперь появилось что-то новое. Но хорошего Клод не ждала, и, не имея сил отступить, еле-еле смогла выдавить:

– Что вам от меня надо?

Глаза хромоногого забегали по её лицу, как мелкий паук. И вдруг остановились, будто обессилев.

– Помощи, – хрипло вымолвил он.

Это прозвучало неожиданно, почти беспомощно. Почти правдиво. Но Клод не успела разобраться в своих чувствах, потому что сбоку вдруг кто-то налетел на неё и, стискивая в объятиях, зашептал в самое ухо:

– Ты! Ты живой! Живая… Хвала Господу, дитя, Он всё ещё с нами!

Клод отшатнулась, посмотрела и не сразу узнала в заросшем пегой щетиной господине того, кто однажды вывез её из Орлеана в оружейной телеге. Радостно она схватилась за его руки, как за спасение.

– Ну, вот и хорошо, – пробормотал подошедший совсем близко хромоногий. – Значит, не врал ты, господин Экуй…

Он осмотрелся и понизил голос почти до шепота.

– Может теперь эта дева поверит тому, что мы должны сказать.

– Я не дева, – снова испугалась Клод. – То есть, я девушка, да. Но Дева у нас одна, и я ей служу.

– Как Иисус готов был служить Иоанну Крестителю…

Лицо хромоногого как-то странно дрогнуло. Но он тут же наклонил голову, будто кланялся, и потёртый кожаный капюшон на голове скрыл его бегающие глаза.

– Ты должна нас выслушать, – с жаром зашептал Экуй.

Он слегка ослабил хватку, но всё ещё продолжал сжимать плечи Клод руками.

– Мы идём из Сабли – думали там тебя застать и позвать с собой к Жанне. Но Господь милостив, сам пожелал спасти её, затем и вразумил тебя прежде нас, недостойных! Значит, верно всё! И этого господина, – кивок в сторону хромоногого, – Он послал мне не просто так!.. И время ещё есть! Ты должна… кроме тебя просто некому – Дева только тебе поверит – должна убедить её скрыться, как можно скорей! И мы поможем… Господин этот, – Экуй снова кивнул на хромоногого, – служил при дворе и точно знает, что против Жанны там сговорились! И, как раз с бургундцами! А ещё, это он мне сказал, что ты девушка! Та самая, из пророчества! Что это ты заменила Жанну у Турели, и англичане тогда ушли без боя!.. Но это уже не важно! Главное – ты жива, и можешь спасти и себя, и Жанну! И всех нас – я точно это знаю и в это верю…

Он говорил торопливо, сбивчиво, глотал слова, из-за чего смысл их не сразу дошёл до Клод. Но само появление хромоногого здесь и в такое время, когда и без того тревожно, яснее всяких слов говорило о близкой опасности.

Клод повела глазами вокруг. Здесь, у ворот, домА в основном деревянные и люди возле них занимаются делами простыми, мирными. Давно ли сама она вот так же сидела на ступенях родительского дома, перебирая слежавшуюся за зиму шерсть, а братья бились рядом мечами деревянными, а не теми железными, которые висят у них на поясах теперь. Да и с Клод они совсем больше не общаются, пугаясь одной только мысли о том, что их родство с Девой Франции будет подвергнуто сомнению, и даже издали не позволяли себе ей подмигнуть или улыбнуться. Жизнь с Жанной при дворе быстро сделала из них снобов. Пока ещё не тех заносчивых, на которых Клод успела насмотреться – те, выбившись из семей не самых родовитых, готовы были на что угодно ради возможности – всего только возможности – получить хоть какую-то власть и почитание. Но кое-что в Жане и Пьере Клод уже огорчало…

Да и в самой себе тоже.

Несколько ремесленников с грохотом прокатили мимо телегу, и один из них, заметив камзол Клод, низко ей поклонился. «А правда, имею ли я право судить кого-либо? – почему-то вдруг подумалось Клод при виде этого человека. – Пьер и Жан живут так, как считают нужным и уверены, что правы… Да и кто станет жить с осознанным чувством неправедности того, что делает? Вот, хоть этот хромоногий… Как он сказал только что про помощь, которая ему нужна… Может, и правда, нужна? А тот страх, который я испытывала из-за него, возможно, вовсе не от того, что человек этот злой, а от его знаний о зле, что окружает Жанну? Чем я в таком случае лучше Пьера и Жана? Они, живя при дворе, обрели тщеславие, а я – гордыню, потому что начала видеть людей хуже, чем они есть, и всех хуже себя…

– Вы можете мне рассказать, что именно затевают против Жанны? – спросила Клод у хромоногого, стараясь отогнать недавний ужас.

– Не могу, – покачал головой тот. – Я только точно знаю, что заговор готовили и, судя по всему, к нынешним событиям уже подготовили… Это политика такого высокого уровня, который мне не по рангу. Но зачем нам подробности, когда известно главное?

– Он прав, – вмешался Экуй. – Когда меч сечёт головы, первой всегда слетает голова того, кто выше! Но, если пригнуться, хотя бы на время стать ниже всех – тогда, глядишь, и жив останешься… А Жанна слишком на виду. Ей бы спрятаться где… Вон, хоть в Анжу у герцогини, или у господина маршала де Ре… А то, знаешь, при дворе стало так плохо… Я видел, знаю.

– Вы сказали, что идёте из Сабли? – почему-то разволновавшись, спросила Клод. – Вы видели маршала? Он придёт сюда?

Экуй отрицательно покачал головой, а хромоногий пробурчал, что-то о том, что про маршала теперь можно забыть, как и про остальных.

– Но с Жанной господа Ла Ир и Ксентрай! Они защитят.

– Не уверен, – хмуро глянул на Клод хромоногий. – Как не уверен и в господах итальянцах, которых тут заметил. Баретта и Вальперга наёмники. Случись что, будут спасать свои шкуры прежде всего. Но за деньги они могут помочь Жанне сбежать отсюда. И маршал де Ре охотно выплатит всё, сколько ни пообещай…

Ремесленники, тащившие телегу, уже катили её обратно, пустую. «Видимо, подвозят к стенам камни для кулеврин», – подумалось Клод. Тот, который ей поклонился, смотрел теперь себе под ноги, устало и безнадёжно. И Клод, глядя на его лицо, горестно усмехнулась.

– Жанна не сбежит, – уверенно сказала она.

– Глупо! Глупо, – раздраженно дёрнул рукой хромоногий. – Всё и без неё будет так, как будет…

– Она не бросит Компьен! Я даже предложить ей этого не смогу. – Клод твёрдо посмотрела на обоих. – Просто буду теперь всё время рядом. И вы… если сможете, конечно. И господам Ла Иру и Ксентрайю надо сказать. С Жанной ничего не случится, если, хоть кто-то из тех, кто шёл за ней когда-то, будут теперь за ней смотреть… Мы больше не слепы – за это я вам благодарна, как никто! И вам, сударь, хочу сказать, – она обратилась к хромоногому. – Простите, что плохо думала о вас всё время, и боялась. Но теперь стало легче. И даже после всего, что вы сказали об опасностях для Жанны.

Лицо хромоногого сморщилось, как от боли. Хотя, на досаду тоже было похоже. Но, внезапно, он схватил Клод за руки и неловко, явно пересиливая себя, чтобы смотреть ей в глаза, зашептал:

– Де Вийо… Я не помню, называл ли себя тебе, но, запомни – де Вийо! Жак! Это имя моё… На всякий случай… Просто помолись за меня, когда вспомнишь!

– Хорошо, – озадаченная его непонятной страстностью, пообещала Клод.

А господин Экуй перекрестился.

* * *

Вылазка в Крепи увенчалась успехом. Авангард под командой Томаса Кирнела был разбит, и Жанна, вдохновлённая успехом, решила никого больше не слушать и взять инициативу в свои руки.

– Мариньи и Кларуа! – заявила она, хлопнув рукой по карте. – Гарнизоны там не сильнее Кирнеловского авангарда. Значит, нам по силам. Атакуем их!

– Слишком глубокий рейд, Жанна, – почесал за ухом Ла Ир. – Перейдём Уазу, и мост останется слишком уязвим для англичан, что засели в Венетт. Могут отрезать, а мы не успеем отступить.

– Успеем. Мы укрепим Компьен на тот случай, если бургундцы или англичане попробуют зайти с тыла. Городское ополчение сосредоточим на стене над воротами, на «бульваре» расположим стрелков, а возле моста с той стороны оставим лодки для отступления. Стрелки прикроют… Но, если и это не поможет, городское ополчение будет наготове…

– Быстро придётся драпать, – пробормотал Ла Ир, осматривая карту с равной долей удовлетворения и неуверенности. – Рискованно… Но я готов! А ты, Потон?

Ксентрай только молча кивнул, и оба, с вызовом, уставились на де Флави, ожидая от него возражений. Однако, комендант внимательно изучал карту и помалкивал. По его лицу было не разобрать, согласен он с планом атаки, или же нет.

– У вас есть возражения, сударь? – спросила его Жанна.

Де Флави поджал губы.

– Всего лишь уточнение…

С лицом человека, выполняющего тягостную обязанность, он обвёл пальцем изображение Компьена.

– Вот это место я обязан защищать любой ценой. Поэтому хочу предупредить – если кто либо из вас, в том числе и ты, Жанна, останетесь за воротами, когда я прикажу их запереть, вы там и останетесь. Прошу понять меня правильно.

– Здесь будет достаточно солдат, чтобы выйти нам на помощь! – вспыхнул Ла Ир.

– И затащить преследователей в город на своих плечах?! – Де Флави отрицательно покачал головой. – Силы вокруг Компьена собраны немалые. Если что… Одним словом, плен любого из вас будет горек, но потеря города станет настоящей трагедией. Поэтому одобрения вашему плану от меня не ждите. Я не уверен в успехе и никого не упрекну, если все мы закроемся здесь и будем только отвечать на действия наших противников… Хотите иначе – мешать не стану и, чем смогу, помогу. Но в разумных пределах.

Он покосился на Жанну, и что-то похожее на жалость промелькнуло в глазах коменданта. Однако, мимолётное сожаление тут же сменила обычная забота, которая не сходила с лица де Флави в последние дни.

– Хорошо, – сказала Жанна. – Завтра, в пять, выступаем.

Весь день накануне вылазки город готовился. И Клод готовилась тоже. К Ла Иру и Ксентрайю было не подступиться, но, глядя на то, с какими лицами они отдавали приказы своим солдатам, можно было не сомневаться – с Жанны они и так глаз не спустят. Господин Экуй раздобыл себе где-то отменный нагрудник и щит, пообещав держаться биже к Деве. И даже хромоногий де Вийо ухитрился пристроиться к тем ополченцам, которые пожелали принять участие в вылазке, и которые мало внимания обратили на его хромоту.

Оставалось что-то предпринять самой Клод.

О том, чтобы просить Жанну взять её с собой, речи быть не могло, но оставались Жан д'Олон и Раймон, не слишком тяжело, но всё же раненный в сражении у Крепи. Парень, конечно же, рвался идти со всеми. Однако Клод, вспомнив всё, что узнала когда-то у лекаря барона де Ре и, пользуясь тем, что для д'Олона она всё ещё оставалась мальчиком-пажем, весьма толково обрисовала господину оруженосцу все последствия незалеченной раны и напросилась Раймона заменить.

– Всё будет хорошо, – успокаивала она, забирая доспехи у негодующего на такое предательство Раймона. – Ты должен подлечиться, чтобы быть совершенно здоровым мужем! Ты ведь не шутил, когда собирался жениться на мне, правда? А зачем мне муж-калека?..

Раймон пыхтел, ругался, говорил, что жена-предательница ему тоже не нужна и грозил, что прямо сейчас пойдёт и напомнит д'Олону о распоряжении Жанны не допускать пажа Луи до опасных предприятий. Но Клод вдруг топнула ногой и так глянула на Раймона, что он притих. А потом и вовсе лишился дара речи, когда, вечно смирная девушка, приблизив к нему лицо, пообещала, что сама нанесёт ему тяжелую рану, если он попытается куда-нибудь пойти!

– А если ты погибнешь? – только и прошептал он.

– Значит, так было надо! – отрезала Клод.

И ушла.

Рано утром отряд из Компьена двинулся на Мариньи, и поначалу внезапность атаки принесла ожидаемый успех. Гарнизон был смят стремительным натиском французов, до окончательной победы которых оставалось совсем немного. Кто-то уже начал опускать оружие, кто-то даже закричал: «Победа!». Но внезапно всё переменилось.

Лёгкая заминка в одном месте, бестолковая толкотня, путающая ряды, в другом… Кто-то закричал «Отступаем!», кто-то другой требовал не сдавать ни пяди того, что захватили… А тут и опомнившиеся бургундцы сами перешли в наступление с той озлобленностью, которая появляется у застигнутых врасплох людей.

Первыми начали отступать наёмники. Потом солдаты гарнизона. И, как ни старалась Жанна их остановить, в конце концов, вокруг неё сплотился только её отряд, да и то, изрядно поредевший. В пылу бестолковой схватки, уже у самого моста, кто-то крикнул Ла Иру отступать «за Девой!». Осматриваться вокруг времени не было, и вроде показалось, что Жанна уже возле города… Где-то, уже у самых ворот Компьена, померещился и скачущий во весь опор Ксентрай, а мимо неслись и неслись солдаты с перекошенными лицами… Везде кричали. Звенело оружие, плескали вёсла неустойчивых лодок, в которые набивались количеством бОльшим чем нужно…

Но внезапно, перекрывая шум боя, до слуха Ла Ира долетел звонкий девичий голос: «Всем отступать! Мы прикроем!»… Разом побледневший, он обернулся. Успел заметить, что Жанна бьётся на подступах к мосту, и людей с ней не много… Успел подумать: «Она не успеет…», и уже потянул повод, чтобы вернуться и стать рядом, но тут стрела, Бог весть откуда прилетевшая, вонзилась ему в руку, а кто-то скачущий мимо, с криком: «Назад! Назад!», подхватил лошадь Ла Ира под уздцы и повлёк за собой.

– Куда?! – зарычал Ла Ир, корчась от боли.

Но сзади уже напирали бегущие к спасительным воротам солдаты.

Здоровой рукой он вырвал стрелу, ещё надеясь повернуть лошадь. В глазах тут же помутнело. Хлынувшая из раны кровь мгновенно затопила железную рукавицу, сделав руку неподъёмно тяжелой.

– Стойте… – вяло протестовал Ла Ир, которого никто не слушал и не слышал.

Уже перед воротами, бессмысленно качаясь в седле и слабея с каждой минутой, он снова обернулся, чтобы увидеть, как несколько бургундцев тянут Жанну с седла. Как взлетела её рука с зажатым в ней мечом, и как она опустилась…

Всё. Больше Жанну Ла Ир не видел.

– Эй, эй! Осторожно! Девку велено доставить невредимой!

Люксембургский Бастард остановил солдата, занесшего кулак над лицом Жанны, подъехал чуть ближе и с интересом уставился на грубо придавленную к земле девушку.

– Она, – осклабился он удовлетворённо. – Французская ведьма!

И тут же вокруг раздался ликующий рёв, хорошо слышимый даже в Компьене. Бургундцы радовались так, словно выиграли целую войну.

Почти бесчувственную Жанну проволокли по земле и вздёрнули на ноги перед Люксембургом. Тот плюнул, целясь в неё мутным коричневатым плевком, но не попал.

– Не смей!!! – тут же зазвенел тонкий голос с той стороны, куда согнали остальных пленных.

Люксембург высокомерно повёл головой и еле глянул на щуплого, перемазанного землёй мальчишку в пажеском камзоле. Потом распорядился:

– Девку в Нуайон. Да поосторожнее, чтобы её там не того… Герцог велел не трогать, пока не докажут, что она и так не дева. А крикуна этого повесить. Только сначала язык ему отрежьте.

Он развернул коня, весьма довольный своей победой, но тут от толпы пленных, как-то косо, кинулся к нему человек.

– Ваша милость! Не вешайте его!.. Не трогайте вообще! Я слуга господина Ла Тремуя! Я точно знаю, что это не мальчишка, а настоящая Дева Лотарингии!!! Отправьте её к герцогу! Он тоже знает… Он и меня знает – я был как-то в Дижоне с епископом Кошоном… Умоляю, ваша милость!.. Герцог хорошо заплатит за эту девчонку!

– Чего, чего? – удивился Люксембург, придерживая коня. – Ну-ка, отпустите его.

Несколько бургундских солдат, уже успевших скрутить орущего пленного, бросили его на колени перед своим командиром, не замечая, что от толпы остальных пленных отделился ещё один.

– Ты чего там кричал про настоящую Деву? А эта тогда кто?

Пленный раскрыл рот, однако выдавить в ответ смог лишь хрип. Видно, много сил потратил на то, чтобы добежать до дороги, и на крик. Теперь он только тяжело дышал, мелко трясся, порываясь сглотнуть, но в горле, похоже, пересохло, и новых слов было не разобрать.

– Попить ему дайте! – нетерпеливо приказал Люксембург.

За водой тотчас побежали, но поднести уже не успели. Второй, отделившийся от толпы пленных, внезапно, с громким криком бросился на первого, повалил его и, невесть откуда выхваченным кинжалом, несколько раз ударил куда придётся, приговаривая: «Лжец!.. Предатель!.. Предатель! Будь проклят!..». Один из бургундских солдат короткой секирой перерубил напавшему шею, но было всё равно поздно. Первый пленник уже хрипел в агонии, толчками извергая из себя густую чёрную кровь.

Люксембургский Бастард медленно повернул голову к мальчишке-пажу.

– Ну-ка, гляньте, кто там у нас.

Сразу несколько солдатских рук грубо и больно ощупали тело Клод. Кто-то сально заржал:

– Девка!

– Тогда и её тащите за первой, – распорядился Люксембург. – И тоже пока не трогайте! Герцог разберётся, какую из двух вам подарить…

И поскакал вперёд. А Клод потащили мимо мёртвого господина Экуя и доживающего последние мгновения де Вийо. В этом нереальном дурмане происходящего ей почему-то бросилось в глаза только одно – скорбное, но спокойное до величия выражение лица Экуя, и то, что оно не посерело, как у других убитых, а словно светилось на чёрной земле сквозь кровавые потёки. А потом ещё глаза… Отчаянные глаза де Вийо…

– Я помолюсь за тебя! – крикнула Клод, выворачиваясь в руках тащивших её солдат. – Помолюсь!.. И за тебя… тоже…