Уже смеркалось, когда дозорный на воротной башне закричал, чтобы опускали мост.

Тут же пришли в движение окованные железом деревянные блоки, заскрипели обмотанные цепями привратные барабаны, и забегали, открывая ворота лучники, ожидавшие своей смены. Над небольшим отрядом, что подъезжал к Боревуару, реяло полотнище с красным вздыбленным львом в золотой короне – герб Жана де Люксембург, которого все называли не иначе, как Люксембургский Бастард. Окинув хозяйским взглядом дополнительные укрепления, которые срочно возвели после прибытия пленённой Жанны, Люксембург проехал дальше, к донжону. Там спешился, бросил поводья подбежавшему конюху и с наслаждением вкусно потянулся всем корпусом. К нему уже торопился командир гарнизона, выскочивший, видимо, прямо из-за стола, потому что одна его щека была раздута схваченным на ходу куском, и челюсти спешно перемалывали этот кусок в то время, как руки лихорадочно пытались подвязать хотя бы пару завязок на кое-как наброшенном камзоле. Люксембург расслабленно хлопнул его по плечу.

– Ну что, Валеран, скоро конец твоим мукам. Кажется, девку вот-вот продадут. Я за тем и приехал, чтобы проверить, как она тут. Побег не готовит?

– И хорошо, – всё ещё дожёвывая, а потому неразборчиво сказал капитан. – А то у нас, что ни день, то веселье.

Он, наконец, сглотнул и постучав себя по груди, чтобы протолкнуть плохо прожёванный кусок, пожаловался:

– Вчера опять этот волк Ла Ир тут рыскал. Выходить за ворота мы поостереглись – мало ли что. Но он, уже который день, кружит, не уходит.

– Правильно, что за ворота не полезли, – лениво похвалил Люксембург. – Когда повезём её отсюда, надо будет усилить отряд. Надеюсь, его светлость позволит привлечь свою-мою гвардию.

Он хохотнул над показавшейся ему удачной шуткой. Следом громко заржал и капитан. В начале года именно Жану Люксембургскому герцог Филипп поручил создание своей личной гвардии, и бастард справился с этим отлично, считая себя теперь вправе называть герцогскую гвардию и своей тоже.

– Мадам Жанна здорова? – спросил он о жене.

– Ну, да, – не слишком уверенно ответил капитан, поскольку не понял, о ком именно спрашивал его господин, ведь и жену, и тётку Люксембурга, обеих звали Жаннами.

– А графиня?

– Тоже.

– Пойду навещу её.

Люксембург, стягивая с рук перчатки пошёл ко входу в донжон, а капитан замялся в нерешительности. С одной стороны, не его это дело… но, с другой – господина следовало бы предупредить, чтобы со словами у старой мадам был осторожнее, а то, мало ли что… Пару лучников на днях чуть не повесили по приказу графини тётки только за то, что те спьяну орали под окнами девки всякую похабщину. А потом и остальным досталось – старуха обязала весь гарнизон молиться и две службы стоять… «Хотя, с третьей стороны, – рассудил капитан, – какая, в сущности, разница к кому он пошёл? Не от одной, так от другой наслушается… Обе дамы совсем с ума сошли из-за бесед с французской ведьмой. Вчера распорядились выпускать её в часовню, а завтра, чего доброго, прикажут открыть ворота Ла Иру, или самим вывезти девку французам! Ах, кабы правда, продали бы её скорее!»…

– Как поживаете, тётушка?!

Племянник, как всегда, ввалился шумно и громко, и Жанна де Люксембург, сидящая над вышивкой, вздрогнула и сильно уколола палец. Из раны тут же потекла кровь

– Сколько ещё ты будешь так врываться, Жан?! – воскликнула она, близоруко присматриваясь к вышивке на пяльцах, не испачкался ли шёлк? – Зачем приехал? Под Компьеном дел мало? Или вы его уже взяли?

Люксембург загоготал и со всего маху рухнул на стул, чем вызвал у фрейлин графини обычное неодобрение.

– Нет, тётушка. Но кое-чего мы достигли. Английский король предложил за французскую девку десять тысяч турнейских ливров, и герцог сумму принял. Так что, скоро конец вашей богословской болтовне…

Он не успел договорить. Отпихнув пяльцы, тётка поднялась во весь свой величественный рост, решительно пересекла комнату и, что есть силы, залепила племяннику такую оплеуху, что бастард едва не слетел на пол. Он согнулся, обхватив голову руками, но тётка не унималась. Шикнув на фрейлин, чтобы убирались вон, она схватила Жана за ухо и безжалостно вывернула его. Бастард глухо зарычал. Но, пока фрейлины выбегали из комнаты, сбивая на ходу стулья и скамеечки, тётка продолжала выкручивать ему ухо, повторяя, как заклинание:

– Только через мой труп!

И только когда никого вокруг них не осталось, графиня выпустила племянника, завершив экзекуцию подзатыльником, и решительно заявила:

– Ты не заберёшь эту девушку. Никто из смертных не имеет права покупать или продавать её! Она святая! И я намерена защищать Божью посланницу, как собственную бессмертную душу. Ты-то свою давно дьяволу продал, и мне это отлично известно. Но имей в виду, если понадобится, я перекуплю весь твой гарнизон с потрохами, и тогда ни ты, ни Филипп Бургундский сюда не въедете!

Люксембург, потирая ухо, опасливо покосился на тётку – судя по всему, она не шутит.

– Не надо было позволять вам общаться с этой ведьмой, мадам, – пробормотал он, на всякий случай отодвигаясь подальше, и тут же закричал, рассмотрев пятно крови на ладони. – А, чёрт возьми! Вы мне ухо оторвали!

– Не волнуйся, – ворчливо заметила тётка, – это моя кровь, из проколотого пальца.

– А я волнуюсь! – пробубнил бастард, обтирая ладонь о край камзола. – Здесь эта девица околдовала вас, а там, та другая, его светлость взяла в оборот! Тоже не хочет девчонку продавать. И, что мы будем говорить Бэдфорду, когда он спросит, в чём, собственно, дело?!

– Скажешь Бэдфорду, что он Ирод, убивающий младенцев! – отрезала графиня.

И тут же настороженно спросила:

– Другая? Это какая другая? Та, что была пажем у Жанны?

– Та самая, мадам. И, хочу заметить, ещё вопрос, кто из них бОльшая ведьма, потому что герцог Филипп только уши не выкручивает, но в остальном ведёт себя в точности, как вы.

Графиня, словно не слыша ничего, задумчиво сунула в рот кровоточащий палец и повернулась к племяннику спиной.

Оба молчали. Жан опасливо поднялся, чтобы налить себе вина. Из дальнего угла комнаты, глянул на тёткину спину, немного подумал, потом всё же буркнул, стараясь, чтобы тон его, в случае чего, можно было бы выдать за шутку:

– Надо здесь всё святой водой окропить, иначе, правда, в другой раз мне и мост не опустят. Буду кружить возле замка, как этот проклятый гасконский волк.

Графиня медленно обернулась.

– Не волнуйся, я впущу тебя в другой раз, если ты расскажешь мне, зачем Филиппу та, вторая девушка.

– А я откуда знаю? – пожал плечами Люксембург, отпил вина и одобрительно причмокнул.

– Так узнай, – угрожающе прошипела тётка. – Я хочу знать всё, что говорит о ней герцог, и что намерен делать с ней дальше, если не продавать англичанам?

Люксембург снова отпил и снова причмокнул.

– Опасаюсь, тётушка, что за такие расспросы его светлость ухо мне напрочь оторвёт. Но… – он отступил на шаг, заметив, как гневно дёрнулись её брови, – ради вас… Особенно, если мы с вами сумеем договориться…

– Мы с тобой? – не поняла графиня. – А о чём нам договариваться?

– Ну, как же – вы не хотите отдавать девку, кричите на меня, бьёте. Но, когда Бэдфорд с Филиппом, наконец, договорятся о выкупе, они потребуют её выдачи от меня же! И, коли судьба мне садиться в Боревуар на осадное положение и терять, к слову заметить, солидный куш, я должен знать, чем все эти неудобства будут мне компенсированы?

Мадам Жанна опустилась в своё кресло.

– И чего же ты хочешь? – спросила она с придыханием, вытаскивая из широкого рукава покрытый бурыми пятнами платок.

– Ваши ленные владения в наследство, – не задержался с ответом Люксембург. – Все. В обход братца Пьера.

Страшный кашель графини заглушил его слова. Мадам согнулась пополам, сотрясаясь всем телом, и несколько мгновений давилась этим своим кашлем, закрывая рот платком. Она старалась скрыть летящие изо рта кровавые ошмётки, но племянник и без того знал, что тётка давно и серьёзно больна. «Только через мой труп», – вспомнилось ему. «Что ж, дорогая тётушка, можно и подождать. Судя по всему, недолго уже. А там, к солидному наследству, как раз и солидный выкуп подоспеет».

Графиня, наконец, успокоилась, затолкала платок обратно в рукав и откинулась на спинку кресла в полном изнеможении.

Глядя на племянника она словно прочла все его мысли. «Надеется, что я умру быстрее, чем Бэдфорд с Филиппом договорятся. Но я ещё продержусь и увижу, как он лишится своего выкупа… А сейчас главное успокоить Жанну и успеть сообщить обо всём Иоланде Анжуйской, которая наверняка уже готовит выкуп от этого дурня Шарля…»

Мадам Жанна всё последнее время держала в памяти письма, полученные недавно от герцогини и от Карла Лотарингского. Общий смысл и там, и там был один – позаботиться о Жанне, и графиня ничего не имела против, потому что девушка ей тоже понравилась – умна, смела и необычна. Подобных ей крестьянских девушек старая графиня ни разу доселе не встречала, а потому в чудо поверила охотно! И ей не слишком нравилась ситуация, при которой Божью посланницу готовили на заклание в угоду этому малолетнему английскому королю!

Но и ради неблагодарного короля Шарля графиня тоже пальцем бы не пошевелила, даже несмотря на то, что была ему когда-то крёстной матерью. Она сама себе госпожа, и имеет собственное разумение. Правда, без серьёзной поддержки отстаивать Деву двум дамам было бы проблематично, так что письмо от герцогини Анжуйской пришло очень кстати. Мадам Жанна помнила, что герцогиня всегда была с ней уважительна и любезна, не говоря уже о том, что в отношении страны ещё и чертовски влиятельна! И то, что она волнуется о Жанне – этой милой девушке, несомненно отмеченной Господним озарением, только убеждает в её исключительной добропорядочности и позволяет думать, что так же добропорядочен окажется, наконец, и французский король!

Старая графиня умела ценить ум и дальновидность. Она вполне отдавала себе отчёт в том, что дама, подобная герцогине, искушённая в интригах, как политических, так и светских, не станет без далеко идущих целей беспокоиться о ком-либо. А герцогиня, к слову сказать, беспокоилась не только о Жанне, но и спрашивала, не привезли ли вместе с Девой и её пажа – другую девушку по имени Клод, в судьбе которой она, дескать, тоже принимает участие. Да и Лотарингский герцог вторил ей почти слово в слово.

А ведь Карл серьёзно болен… Болен, как и сама графиня, и тоже, видимо, печётся о душе, поэтому просит позаботиться не только о Жанне, но и «обо всех, взятых с нею, коих могут, или уже перевезли в Боревуар…». Кого он мог иметь в виду, кроме той же девушки-пажа? Вряд ли кого-то другого. Значит, другая девушка тоже чего-то стоила…

Проверки ради графиня Люксембургская заикнулась перед Жанной об этой Клод, и та пришла в небывалое волнение! Чуть не на коленях, просила рассказать, о судьбе своей «подруги и наперсницы»!

Невестка Жанна тогда сразу решила, что хорошо было бы разузнать о второй девушке не только ради того, чтобы оказать любезность герцогине и просто порадовать Жанну, но и ради самих себя. Может, стоит даже попытаться выкупить её, (ведь за пажа много не запросят), потому что, как она слышала, в этом деле с чудесами из Лотарингии странного хватает…

Но дело оказалось куда сложнее, чем оно виделось изначально. О второй девушке никто из тех людей, что привезли Жанну в Боревуар, не слышал. И гонец, отправленный в лагерь под Компьен, тоже ничего не узнал. Поэтому пришлось пока довольствоваться только осторожными рассказами Жанны, которая явно что-то о прошлом этой Клод скрывала, потом отписать мадам Иоланде о своём неведении о нынешней судьбе «пажа», но пообещать, что вывезти Жанну из Боревуара обе графини не дадут.

Однако, интерес к таинственной Клод от невозможности что-то о ней узнать стал только сильнее. И, если племянник не врёт, что сам герцог Филипп печётся о ней так же, как они тут пекутся о Жанне, то действительно всё не просто! И за подобные сведения можно заплатить даже наследством…

– Всё не оставлю, – проговорила графиня, когда дыхание восстановилось. – Но бОльшую часть так и быть…

– А остальное?

– Остальное я уже завещала церкви.

Люксембург с досадой поморщился.

– Ладно, пусть так. Можем составить завещание пока я здесь. Тогда в следующий мой приезд вы, мадам, узнаете всё, что захотите о девчонке, которую держит у себя Филипп. Даже если придётся заплатить за это всеми ушами, какие у меня есть.

– Аминь, – буркнула графиня.

Она попыталась встать, но передумала.

– Позови моего секретаря, – устало попросила племянника. – В конце концов, ты малый предприимчивый, и мои владения по ветру не пустишь. Зато, может быть, спасешь свою душу, сам того не ведая…