Дома Жанне действительно досталось. Господин Арк топал ногами и кричал, что утопит её собственными руками за тот позор, который пришлось пережить. О бесславном походе Жанны конюх, который встречал их, рассказал кухарке, а та разнесла по прочим слугам. И, хотя никто над господином Арком не смеялся, более того – все жалели бедную девушку – тем не менее, он твёрдо решил, что замужество дочери необходимо.

С родителями жениха сговорились быстро. Парень был из Туля, и Жанна-Клод ни разу его не видела, но господин Арк посчитал, что знакомства отцов для свадьбы вполне достаточно, договорился с падре об оглашении и велел Жанне быть готовой идти к алтарю уже в августе… Однако девушка упрямо, хотя и тихо, продолжала твердить своё: «Не могу. Не имею права».

– Тебя уже прогнали из Вокулёра с позором, – кричал отец. – Куда ты теперь пойдёшь?! К герцогу Лотарингскому?! Чтобы теперь, уже не только тебя, но и всех нас погнали с этих земель, а то и бросили в темницу за ересь!

– Будет нужно, пойду и к нему, – тихо, почти покорно отвечала девушка. – Но сначала попробую ещё раз поговорить с господином де Бодрикуром.

Господин Арк не знал, что делать. Быть ласковым он не умел, как не умел уговаривать, приводя убедительные доводы. Он мог только ударить – по столу или по лицу. Но, как только его кулак опустился на доски стола перед самым носом Жанны, она вдруг вскинула глаза и посмотрела на отца так, что рука его сама собой разжалась.

– Я бы предпочла прясть возле матери, – сказала Жанна-Клод, не отводя взгляда, под которым вся решимость господина Арка вдруг осела, словно пыль, а напряженное злое лицо разгладилось и, как будто обвисло. – Но есть долг более высокий, чем тот, что вы для меня определили. Скоро ты сам столкнешься с войной и поймёшь, что я обрекаю себя на жизнь тяжёлую и страшную. На такую, которую по доброй воле выберет не каждый мужчина из тех, что я знаю. Но, если надо… Если знаешь, что только ты, и никто другой, не в состоянии совершить предназначенное?.. Скажи, батюшка, можно ли будет мне жить потом, в мире и покое, зная, что повелением нашего всеобщего Отца я пренебрегла?

Господин Арк бессильно опустился на табурет. До сих пор он никогда не разговаривал с Жанной о серьёзных вещах, и, подобно всем другим деревенским отцам, предпочитал в общении с дочерьми ограничиваться одними только отцовскими приказами. Но сейчас что-то мешало ему продолжать кричать и приказывать. То ли изъяснялась Жанна как-то слишком умно – не иначе набралась этой премудрости у отца Мигеля – то ли смотрела как-то.., бр-р! Даже мороз пробежал по спине господина Арка. И снова вспомнилось: «Не моя ведь…".

– Жанна, неужели ты на самом деле слышала самого Господа?

Девушка почему-то покраснела и опустила глаза.

– Нет, – сказала она после минутного раздумья. – Я слышала только тех, кто передал мне его волю.

– Это, кто ж такие?

Жанне вдруг вспомнилась давняя встреча из детства с дамой, похожей на святую с фрески… Как она тогда назвалась?..

– Я слышала святую Маргариту, которая благословила меня.., И ещё.., святого Мишеля. Он и открыл мне, что только я смогу спасти дофина и короновать его в Реймсе, как и положено… Он ведь давний заступник их семейства.

Как завороженный, господин Арк недоверчиво покачал головой.

– Поверить не могу… Что ж теперь делать-то? Я слово дал… Парень тот рад и надеется…

Жанна ласково положила свою руку поверх руки отца.

– Отпустите меня в Вокулёр, батюшка. Дядя и Луи пойдут со мной снова. Они верят… Поверит и господин де Бодрикур.

– Вокулёр…, – ворчливо вздохнул Арк. – Там скоро жарко будет. И, ты права, мне тоже придется идти воевать… Бог знает, вернусь ли… Да и все мы – переживем ли это нашествие?

– Вернетесь, батюшка. Я знаю, что вернетесь, особенно теперь, когда вот так держу вас за руку…

Внезапно она сморщилась, как от боли, и согнулась, тяжело навалившись на стол.

– Что с тобой, Жанна?! – встревожился господин Арк. – Ты больна? Тебе плохо?! Или, всё-таки, солдаты в Вокулёре тебя обидели?!

– Нет, нет…

Жанна-Клод глубоко вздохнула, выпрямилась и, вдруг, расплакалась, тихо и горько, как плакала только в детстве.

– Не отдавайте меня замуж, батюшка! Эта война никогда не кончится, если не помочь дофину… И мы все, и семьи из Грю и Домреми должны уйти в Нефшато, как только на Вокулёр нападут. Там мы спасёмся. Но потом, прошу вас, позвольте мне снова пойти к господину де Бодрикуру! И не препятствуйте более ни в чём.

Напуганный, а более всего, удивлённый и, в особенности, тем, чему он не находил объяснения, господин Арк только молча кивнул.

А вскоре осадили Вокулёр. И с первого же месяца осады, Жанна без устали ходила по округе, убеждая жителей идти скрываться за спасительные стены Нефшато. Кое-кто поначалу смеялся. Припоминали, как девушка пыталась назваться Лотарингской Девой. Но все заканчивалось, как только она приходила и начинала убеждать.

Как и господин Арк, никто и никогда, кроме, пожалуй, отца Мигеля да «мальчишки» Луи, не пытался ни разговаривать с Жанной, ни слушать то, о чём она говорит. Да и не болтала она особенно много. Попросят – расскажет что-нибудь с удовольствием, а не попросят – сама с рассказами приставать не станет. Но теперь она говорила что-то странное, на первый взгляд, дурное и глупое, словно хотела не спасти, а просто, запугиванием, убедить всех в том, что Дева-Спасительница именно она. Однако, после её слов, даже самым неверующим думалось, что сделать надо так, как Жанна и говорила. Потому что, каким-то непонятным образом, при одном только её виде, с лиц исчезали усмешки, а в головах появлялась уверенность – она знает, что говорит! Так что очень скоро пополз среди местных крестьян слушок, что дочка-то у Арка, может, и впрямь не простая. И, может, воистину бургундцы да англичане идут не столько на Вокулёр, сколько выжечь эти земли, из которых должна пойти на них долгожданная спасительница Франции. И надо, надо делать, как она говорит, чтобы спастись… Бог его знает, девочкой-то Жанна всегда была странной, но набожной и послушной. Беды от неё никому не было – одна радость. А где странность, там и божья забота. Не зря же она всегда знала, кому по осени свадьбу играть, и, кто у кого родится…

В итоге, к самому разгару осады, деревни «за спиной» Вокулёра словно вымерли.

Зато потом, когда жители вернулись на пепелища и осознали, какая беда их миновала, уже не просто слушок, а громогласный слух полетел по округе – Лотарингская Дева явилась! «Она спасла нас и так же спасет всю Францию», – судачили между собой деревенские кумушки, разнося новость с корзинами, в которых таскали всякую снедь на продажу, кто в Туль, а кто в Вокулёр. «Пускай господин де Бодрикур отправит её к дофину, и пророчество исполнится!». И теперь, даже папаша Арк не решался мешать дочери. Только смотрел с испугом в её уверенное лицо и старался не вспоминать о крови, о ранах и о том страхе, который пережил за стенами осаждённой крепости.

– Я снова начала думать, что это ты, – сказала как-то Жанна-Луи, наслушавшись разговоров на кухне. – Здесь все в тебя так поверили… И эта вера тобой заслужена – до сих пор ни разу не удавалось убедить их делать что-то всем вместе так, как сейчас убедила ты…

– Это только здесь, – покачала головой Клод. – Я вижу, как все воодушевились надеждой на спасительницу. И для местных жителей меня, наверное, достаточно. Но дальше, там, куда мы должны уйти, я не смогу ничего. Я боюсь толпы, боюсь солдат… Помнишь, в Вокулёре? Быть смелой, как ты, у меня не получится. И войны я боюсь.

– Я тоже боюсь, – вздохнула Жанна-Луи. – Но не солдат, и не толпы…

Обе девушки, не сговариваясь, чувствовали одно и то же – каждой казалось, что другая сможет больше, потому что она – истинная. Но каждая считала своим долгом помочь, поддержать и, по мере сил, уберечь от любой помехи. Клод изо всех сил старалась сделать так, чтобы люди поверили, не столько в само чудо, сколько в возможность его появления совсем рядом, в человеке, которого они давно знали. А Жанна готова была возглавить армию, карабкаться по осадным лестницам и жить среди солдат их страшной мужской жизнью, лишь бы оградить ото всего этого чистую душу Клод, вынужденную теперь идти с ней до самого конца, чтобы не пропала в людях ни вера, ни надежда.

– Мы вместе, – сказала она, беря подругу за руку, – и это самое главное доказательство того, что Лотарингская Дева, которая спасёт дофина, не сказка…

Казалось, что можно снова идти в Вокулёр, тем более, что слухи о чудесной спасительнице, пророчице и даже целительнице, заполнили эти места до краёв. Но тут заартачился внезапно тот, от которого ничего подобного не ждали – несостоявшийся жених. В глаза не видев невесту, он всё же посчитал себя обманутым, оскорбился, надулся и подал на Жанну в суд.

* * *

– Вот теперь я тебе помогу! – решительно заявила Жанна-Луи.

Они сидели в келье у отца Мигеля, который позвал девушек сообщить о том, что следует идти в Туль на судебное разбирательство, и Клод, почему-то, ужасно испугалась.

– Только не суд! – прошептала она, умоляюще глядя, то на монаха, то на Жанну. – Суд меня погубит, я это знаю… Да и не смогу, при целой толпе, при судьях, говорить, спорить, что-то доказывать… Я даже толком не знаю, как зовут этого парня! «Жених» – вот и все! Другого имени у него в нашей семье до сих пор не было! Но, если он вдруг окажется несчастным – я огорчусь… А если станет кричать и требовать – огорчусь тоже, потому что кричать в ответ не смогу, и отвернуться от несчастного не сумею…

Тут-то и подала голос Жанна-Луи.

– Я ни толпы, ни судей не боюсь. В лицо тебя там никто не знает, значит, пойдём так же, как ходили в Вокулёр – отсюда ты уйдёшь Жанной, я – Луи, а туда придут Луи и Жанна! Надо только сделать так, чтобы твои родители остались дома.

– Они останутся, – сказала Клод, как будто чем-то огорченная. – Они теперь так меня слушаются, как будто я им не дочь.

Отец Мигель при этих словах, отвернулся к окну.

– Сам Господь на твоей стороне, и другой помощи не нужно, – пробормотал он, не слишком уверенно. – Скажи родителям, что я пойду с вами. И Дюран Лассар тоже. Здесь мало кто знает.., да и не надо это никому знать.., но в юридических вопросах он кое-что смыслит…

Господин Арк в Туль, действительно, не слишком рвался. С одной стороны, что мог он, простой крестьянин, доказать этим учёным судейским чиновникам? С другой – совсем не хотелось встречаться ни с женихом, ни с его отцом. И, пока мадам Изабелетта заливала слезами их общую спальню, он весьма убедительно, как ему казалось, разъяснял почему на том судилище им делать нечего.

– Видишь как она разговаривает… Ей Богу так только при дворе и говорят. Уж точно не мы её этому научили. И не падре Мигель – где ему-то знать… Помнишь, он говорил, что сам у неё как бы учится… Да и ума она тоже не от нас набралась. А уж где и у кого, про то нам с тобой лучше и не догадываться – голова вспухнет…

Он истово крестился, рассеянно гладил плачущую жену по плечу, вздыхал, тёр лоб, как будто это могло в чём-то помочь, и делал вывод:

– Ей Господь поможет. Раз Он мне послал вразумление, пошлёт и судьям. И не одна она пойдет, Изабо, нечего и плакать. У неё теперь заступников больше, чем требуется…

Так что в Туль девушки пошли только в сопровождении господина Лассара и отца Мигеля.

По дороге Жанна-Луи вела долгие разговоры с господином Лассаром о том, как правильней всего защищаться перед судьями, и какие доводы лучше приводить. Лассар всё разъяснял охотно, даже радостно, как будто стосковался по занятию давно забытому. Но, когда Жанна безо всякого умысла спросила, откуда он знает все эти тонкости, вдруг смешался, коротко ответил, что служил как-то в судейской палате, и затих. Однако, в городе снова взбодрился. Уверенно, словно давний городской житель, повёл спутников по узеньким, пыльным улочкам, ловко уворачиваясь от телег и всадников, к тому дому, где им предстояло жить.

Хозяйка – женщина с огненно рыжими волосами по имени Русс – приходилась роднёй приятелю господина Арка по Домреми и с радостью приютила у себя Деву, о которой уже столько судачили по округе. Теперь, отправляясь каждое утро на рынок за свежими продуктами, которые щедро оплачивал господин Лассар, она становилась центром всеобщего внимания и очень обстоятельно рассказывала о том, какая Жанна милая и набожная, как охотно помогает ей и её дочери по хозяйству, и как она спокойна и рассудительна! Да и приятель, что пришел с ней, такой тихий и застенчивый, словно девушка, и уж так приветлив, как местным бестолковым мальчишкам и не снилось.

Какой-то рыночный насмешник, выслушав мадам Русс, поинтересовался было, уж не из-за этого ли парня Дева не хочет замуж, но сразу же о своих словах и пожалел. После того, как возмущенный хор кумушек излил на него все проклятья, которые пришли им на ум, сама мадам Русс, презрительно плюнув ему под ноги, заявила:

– Не о любви она думает. И тебе бы безбожнику пойти к ней, поклониться. Вот только на порог-то к себе я тебя всё одно не пущу…

Судебное разбирательство тоже прошло быстро и вполне ожидаемо. На все вопросы судейских чиновников Жанна отвечала вежливо, толково и очень складно, тогда как обиженный отказом парень не мог связать двух слов и, теряя позиции, злился, повышал голос и без конца твердил одно: «Мне обещали».

Кончилось дело тем, что, поморщившись с досадой на очередное упрямое «обещали», судья повернулся к Жанне с явной благосклонностью, и объявил, что, коли девушка парня в глаза не видела, так и обещать ему сама, лично, ничего не могла. А раз не обещала, так и замуж идти не обязана.

– Он настолько умело повторил мои слова, всего лишь переставив их местами, что со стороны казалось, будто судья сам до всего додумался, – смеясь рассказывала потом Жанна.

Она действительно совсем не испугалась ни судей, ни людей, толпившихся за дверьми. В зал их не пустили по просьбе отца Мигеля, который, с присущей его сану заботой, пожелал оградить и без того униженного отказом парня от нового унижения. На самом же деле, монах попросту боялся, что кто-то заметит подмену – мало ли что, какой-нибудь житель из Домреми запросто мог оказаться в Туле. Поэтому и Жанне он велел ходить на заседания суда в длинном плаще с большим капюшоном, а сам зорко и немного испуганно озирался, идя следом.

Но обошлось.

И даже повезло, потому что в обратную дорогу удалось пуститься с большим обозом, направлявшимся в Нанси. Из этих людей Жанну, жительницу Домреми и Шато д'Иль знать никто не мог, но о Деве они слышали и согласились сделать большой крюк, аж до развилки на Вокулёр, лишь бы с девушкой ничего не случилось по дороге.

– Поверить не могу – вот уж не думал что доживу когда-нибудь, – ликовал пожилой крестьянин, усадивший их на свою телегу. – Мне ж про Деву-Спасительницу ещё мать покойница рассказывала… А правду говорят, что ты и лечить можешь?

– Нет, не могу, – ответила Жанна.

– Жаль, – огорчился крестьянин. Потом закатал рукав и, демонстрируя язву на сгибе локтя, доверительно сообщил: – А то у меня вон какая страсть. Уж и не знаю, как извести.

– Молиться тебе надо… Иди в аббатство Сен-Мишель, отслушай мессу… Да попроси настоятеля, чтобы показал тебе источник, из которого они берут воду. Промой в нем свою руку, это должно помочь, – уверенно сказала Жанна.

Крестьянин благоговейно уставился на девушку.

– Вот спасибо тебе, родная! Коли поможет, всю семью заставлю за тебя молиться!

– А если не поможет? – тихо спросила Клод – Не будешь молиться? Или скажешь, что она самозванка?

– Зачем же сразу самозванка? – смутился крестьянин. – Просто без руки я в хозяйстве совсем непригоден, а лечить никто не берётся. Вот и подумал – ежели нашему дофину только чудо поможет, так и мне отчего же счастья не попытать?

Он с вызовом посмотрел на Клод, но от её ответного взгляда смутился, почему-то, ещё больше и замолчал.

А она, когда никто не мог видеть и слышать, придвинулась к Жанне, взяла её за руку и огорчённо прошептала:

– Бедная ты, бедная! Как же много начнут теперь от тебя требовать. Может, и Бог так же несчастен, потому что и от него все всё требуют, а по-настоящему любят не все. И, любят-то как раз те, кто не требует ничего.

Жанна вздохнула, не находя ответа, а Клод обеспокоенно спросила:

– Ты уверена, что источник этому человеку поможет? Откуда ты про него знаешь?

– Мне Рене рассказал. Помнишь, я говорила – тот, кто меня всему учил… В этом источнике все раны заживают, он сам проверял.

– Хорошо…

Больше до самого конца пути никто к Жанне ни с какими просьбами и расспросами не приставал. То ли крестьянин тот предупредил, чтобы не ляпнули лишнего, как он, то ли сами по себе робели и тихо переговаривались на её счет, бросая робкие взгляды. Но незадолго до развилки, все же не утерпели, подошли и смиренно попросили благословения.

Не умевшая ничего такого Жанна обратилась за помощью к отцу Мигелю, а Клод и господин Лассар, чтобы не мешать, отошли в сторонку.

– Ну, и что теперь? Снова пойдете в Вокулёр? – спросил Лассар, наблюдая за тем, как церемонно, один за одним, крестьяне подходили к Жанне, которая для каждого произносила слова благословения, повторяя их за отцом Мигелем,

– Пойдём, – твердо сказала Клод.

То, что происходило на её глазах, выглядело почти величественно, из-за пронизывающей всю сцену предельной искренности и веры.

– Теперь мы не можем не пойти. И не уйдём, пока не убедим господина де Бодрикура.

– Значит, надо искать дом в Вокулёре.., – вздохнул господин Лассар.

Он собирался поговорить об этом с Мигелем, когда тот закончит, но монах сам подошёл с лицом каким-то странным и, дождавшись, когда его спутники распрощаются с крестьянами, быстро проговорил, не глядя им в глаза:

– Ну, вот… Теперь, когда до поместья д'Иль осталось рукой подать и всё позади, я могу оставить вас со спокойной душой.

– Ты уходишь?! – испугалась Клод.

– Пора и мне помочь вам, хоть чем-то, – вздохнул монах. – Пойду к его светлости, герцогу Карлу. Может, удостоит меня аудиенции и позволит рассказать о Деве и о том, как в неё здесь поверили…

– Не надо! Не уходи! После Рождества мы снова пойдём к господину де Бодрикуру, и в этот раз всё получится.

– Нет… Когда ещё такая оказия представится… Пойду.

Отец Мигель печально улыбнулся девушкам, перекрестил их и поклонился господину Лассару. Потом поспешил за удаляющимся обозом, удивляя самого себя тем раздражением, которое вызывали в нём воспоминания о лежащем в сумке письме от герцогини Анжуйской с предписанием немедленно отправляться в Нанси, к герцогу Карлу, куда, совсем недавно, приехал её сын Рене.