Шинон, изо всех других французских городков, выросших возле крупных феодальных замков, выделялся своим особо «подчинённым» положением. Он располагался не «вокруг», не «перед», а «под». И, чтобы попасть из городка в замок, нужно было преодолеть довольно крутой подъём по улице, начинавшейся от перекрёстка Гран-Карруа.

Улица эта, как перекладина креста, ложилась по центральной площади Шинона, где на углу, как водится, был возведён колодец, ступени которого служили первой остановкой для любого путника. Не объехала его стороной и Жанна, с той лишь разницей, что напоить коня и умыться самой ей толком не удалось – толпа, встречавшая её в городе, была такая, что удивился даже Пуланжи. Правда, в отличие от совсем уж провинциального Фьербуа люди здесь вели себя более сдержанно. Большинство словно присматривалось, хотя и доброжелательно. Но раздавались в толпе и крики «Самозванка!», по громкости и нагловатости которых становилось ясно, что кричащим хорошо заплатили.

Нуйонпон на каждый такой крик готов был кидаться с мечом, но Жанна его удержала – «Они имеют право сомневаться». Сама же, стараясь не обращать ни на что внимания, кое-как освежила лицо ледяной водой и, вскинув глаза на возвышающийся на холме замок, поинтересовалась, где ей можно найти приют до того времени, когда дофин соблаговолит за ней прислать?

Несколько горожан объяснили девушке, как доехать до постоялого двора, и увязались следом, якобы, показывая дорогу. Остальная же толпа разделилась. Кто-то остался, недоуменно пожимая плечами, дескать, «ничего особенного», кто-то сразу ушёл, удовлетворённый тем, что честно отработал выплаченное, но большинство – ожидавшее чудо и не желавшее от него отказываться – двинулось к постоялому двору, гадая, что же будет дальше?

Ещё из Фьербуа, вместо того, чтобы как следует выспаться, Жанна написала дофину письмо. Очень длинное, очень подробное, в котором, как могла, пыталась объяснить, почему уверовала, что спасение может прийти только от неё. Что воля Божия, сначала едва осознанная и ничем не подкреплённая, утвердилась в сознании благодаря Клод – этой чистой душе и подлинной Господней посланнице, которая так чиста, что не посмеет взять в руки меч. Но, что она, Жанна, не просто готова воевать за дофина, но и может сделать это, не хуже любого другого воина, потому что, по воле Божьей, училась этому с детства…

Девушка полночи просидела в полутемной комнатке капелланова дома, ругаясь на непривычные к подобной работе руки, которые, по её мнению, могли бы выводить буквы не так коряво. Но она старалась изо всех сил, потому что доверить, тысячу раз продуманное обращение к дофину, каким-то другим рукам уже не могла. Разве что Клод. Но та не умела писать…

Зато само это письмо Жанна начала именно из-за Клод!

Во время скромного обеда она заметила синяк на щеке подруги и оттащила её в сторону, выяснять, в чём дело? Клод долго отнекивалась, но Жанна настаивала, и, в конце концов, стыдливо прикрывая ушиб, девушка была вынуждена рассказать, что, осматривая церковь, споткнулась, упала и ударилась щекой. Она надеялась, что расспросы на этом закончатся, однако Жанну провести было не легко. Во всяком случае, не для Клод. Сразу заметив смущение и отводимые в сторону глаза, Жанна потребовала подробного рассказа и узнала-таки про меч. А узнав, переменилась в лице, чем-то став похожей на Рене, когда он увидел клинок в руке Клод.

– Это же знак.., – прошептала Жанна. – Господь снова шлёт своё благословение! Меч Мартелла-освободителя! Помнишь? Падре Мигель нам о нём рассказывал?!

– Нет, – буркнула Клод, отворачиваясь.

Но Жанна, охваченная новыми мыслями, ничего уже не замечала!

– Воистину, Клод, тобой движет десница Божия! Мы должны снова достать этот меч! Я приеду к дофину с доказательством своей миссии – с мечом освободителем!..

Но Клод внезапно схватила её за руку.

– Ты не должна ехать к нему с оружием в руках! Может быть, всё ещё обойдется… Может, хватит и одного твоего присутствия… Но, конечно, если дофин пожелает, чтобы ты вышла на поле боя, тогда – да… Тогда ты можешь послать сюда кого-нибудь, чтобы меч снова достали, но только не теперь… Поверь мне, Жанна! Сейчас ты не должна!

Она смотрела так горько, и была словно напугана отказом, ещё не прозвучавшим. Хотелось ей возразить – сказать, что меч-символ не обязательно должен стать оружием. Но Жанна спорить не стала. Более того, хоть и с сожалением, отказалась, всё же, от своей затеи, решив, что прислать за мечом, действительно, можно и потом, а главное – явленный знак – уже свершилось, и никто этого не отнимет.

А потом решила написать письмо…

Рано утром один из лучников, приехавших с Рене, забрал обёрнутое грубоватым шнурком и запечатанное монастырской печатью послание, чтобы пуститься с ним в путь немедленно, опережая отряд, значительно выросший за счёт солдат молодого герцога. И Жанна, которая считала, что письмо, составленное ей, убедительнее быть уже не может, чуть позже пустилась в путь с твёрдым убеждением – в Шиноне, прямо у въездных ворот, её обязательно будут дожидаться люди, посланные дофином!

Увы… Хоть и говорят, что в мечту надо верить, но вера эта не всегда оправдывается. Или оправдывается не так, как виделось в мечтах.

В толпе, собравшейся вокруг приехавшей Жанны, не было ни одного представителя от двора дофина, как не было вообще никаких представителей власти. Но девушка только упрямо тряхнула головой, отгоняя лёгкие надежды. Не так – значит, получится как-нибудь по-другому. Поэтому, на постоялом дворе, сразу пройдя в свою комнату, она села на стул, готовая ждать столько, сколько понадобится…