«… Королевскому оружейнику в Туре, за полные доспехи для означенной Девы, 100 турских ливров… Ксавье Полньи, живописцу, живущему в Туре, для того, чтобы окрасить и обеспечивать материалы для большого знамени и маленького для Девы, 25 турских ливров…».

Отец Паскерель вздохнул. Суета… Мирская суета не прекращаема даже в дни Чуда Господнего. Все верят, все воодушевлены, и тут же наживаются на свалившейся на голову благодати. Где же это видано, чтобы за доспехи на такую хрупкую девушку требовать 100 ливров!

Шум за окном заставил священника отложить счета и пойти посмотреть, что происходит. Нет, он вовсе не занимался всеми этими финансовыми делами – просто зашёл к преподобному Мишелину, которого недавно назначили вторым духовником и казначеем Девы, увидел принесенные бумаги и просто полюбопытствовал. В конце концов, рисунок для знамени они с Жанной придумали вместе, и отец Паскерель помнил, с каким трепетом девушка относилась к каждой детали. Кое-кто, правда, посчитал, что знамя получилось больше похожим на хоругвь для крестного хода. Но разве весь их поход на Орлеан не есть крестный ход во славу Божьей справедливости?! И разве должно было измерять деньгами то, что станет святыней на все времена и веки вечные?!

Отец Паскерель выглянул в окно. Шум, который там поднялся, вызвало появление Жанны. Она, как раз, возвращалась из мастерской оружейника, и сбежавшаяся толпа умоляла позволить коснуться её руки и взглянуть на сияющий меч Мартелла…

С того дня, как проверка была закончена, закончилась и оседлая жизнь. Жанна с триумфом переехала в Тур, рассчитывая пробыть там совсем недолго – ровно столько, сколько потребуется для подгонки доспехов и окраски знамени. Но, поскольку из дофина, как из рога изобилия, так и сыпались милости, снова пришлось задержаться, чтобы должным образом принять все почётные знаки внимания.

Теперь у Девы составился целый двор. Помимо двух духовников, один из которых исполнял ещё и обязанности казначея, к ней, как к «руководительнице боевыми действиями», были приставлены, аж два, два герольда и два пажа, одним из которых была Клод под именем Луи Ле Конта, а вторым – некий Раймон – тихий, набожный и почти незаметный молодой человек, рекомендованный герцогиней Анжуйской через своего поверенного. Кроме того, поскольку женщин в свите не было, в ближний круг Девы входили оба её «брата» и цистерианский монах по имени Николя Вутон – родственник её, якобы, матери. Всех их следовало экипировать для военного похода, поставить на довольствие, а братьев Жанны ещё и подучить ратному делу.

Приготовления затянулись до двадцатого числа. А двадцать первого, наконец, выехали в Блуа, где формировалась французская армия.

По масштабам предыдущих сражений, это был, скорее, отряд, тысяч в шесть-семь, хорошо вооружённый, хорошо обученный, в котором отдельными формированиями командовали, прославляемые не первый год, капитаны – де Гокур, Ла Ир, де Ре, де Буссак, де Вокур, и многие другие. Но всё же это была не та армия, которая могла блистательным броском выбить противника с его позиций. И отец Паскерель, отправляясь в Блуа, терзался тревогами. Ему казалось, что силы будут слишком неравны, учитывая, какие мощные средства вложены в осаду англичанами. Но, как только они вступили в город, как только проехали по его улицам, под приветственные крики, которых не удостоился бы и король, тревоги преподобного улеглись сами собой. Это, действительно, была не прежняя армия – сонная и ничем толком не объединённая. Теперь, сбегающиеся навстречу солдаты, вызывали в воображении крепко сжимающийся кулак! Более того, с умилением и радостью увидел отец Паскерель, как много знатных рыцарей, из которых кое-кто, до появления Девы, вообще не желал воевать, приехало в Блуа, чтобы идти вместе с Жанной.

– Вы видите это?! – Восторженно озираясь по сторонам, говорил он отцу Мишелину, – Родовитые господа, которых не призвал бы на службу даже монарх, усмотри они в этом призыве что-то унизительное для себя, пришли сюда сражаться во имя Господа! И во славу Его готовы признать поводырём простую девушку! Вот она – истинная вера, дорогой Мишелин! Она идёт за этой девочкой, а мы с вами… О, Господи! Мы – обычные Его слуги, ничем не заслужившие такого счастья.., – от нахлынувших чувств священник не смог сдержать слёз. – Мы с вами не просто видим всё это – мы стоим у самого источника!

Вера в Деву и восхищение ею были настолько сильны, что подчинение её воле со стороны знати, ещё вчера такой спесивой, удивляло, кажется, только отца Паскереля. Да и то, лишь потому, что священник пытался смотреть в суть вещей, отчего удивление его носило характер, скорее, восторженный. Для всех остальных следование за Девой, в чём бы оно ни выражалось, было делом самым естественным. К тому же, пример подавали дофин и первые герцоги королевства…

Тем возмутительнее показался инцидент, произошедший вскоре после её приезда в Блуа.

22 апреля, незадолго до Пасхи, Жанна, верная своим убеждениям, написала письмо самому Бэдфорду, чем, по её словам, давала англичанам последний шанс одуматься. С письмом она отправила Гиеня – одного из герольдов, который должен был доставить его под Орлеан, Саффолку. Однако, вскоре пришло известие о том, что над письмом девушки лишь посмеялись, а ответ передали в таких выражениях, которые никто не решился произнести в её присутствии. Более того, вопреки всем обычаям военного времени, Гиеня, доставившего письмо, задержали, как пленника.

Жанна тогда расплакалась.

Кто-то из командиров, переглянувшись с остальными, сочувственно заметил, что писать Бэдфорду, с самого начала было неразумно. Но Жанна, сверкнув на него глазами, упрямо тряхнула головой и вытерла слёзы.

– Я всё равно буду им писать! Напишу и Саффолку из Орлеана! Может быть, в день святой Пасхи ему будет послано вразумление!

Рыцари снова переглянулись. Почему-то, никому не пришло в голову снова говорить о неразумности. Пережившие не одно сражение, они вдруг вспомнили свои рыцарские клятвы и, забытую в этой бестолковой войне, древнюю мудрость о том, что лучший стратег тот, кто избежит боя…

– Чёрт побери, – говорили они между собой, – клянусь Богом, убеждённость в этой девушке такая, что невольно заражаешься!…

– Раньше думалось – простая пастушка, а теперь смотрю на неё и, разрази меня гром, если понимаю, что во мне происходит! Теперь и на других женщин смотрю по-иному…

– … перед ней стою, и, чувствую себя так, словно передо мной алтарь со святыми дарами! И сам Спаситель мне грехи отпускает…

За три дня, что Жанна пробыла в Блуа, она отдала несколько распоряжений и приказов по армии, которые, мало того, что не вызвали ропота возмущения, но были мгновенно исполнены, с готовностью исполнять их и впредь! Прежде всего, она велела удалить всех дурных женщин, следующих обычно за армией, затем, распорядилась исправно проводить богослужения, которые следовало посещать всем, служившим в её армии, увеличила штат исповедников и запретила любому, вставшему под её знамя, независимо от звания и сана, клясться и богохульничать.

Эти требования огласили на первом же совещании с командирами, которые собрались в Блуа, и, услышав их, Жиль де Ре весело рассмеялся.

– А что, мне нравится! Без шлюх, без ругани, без клятв! Хоть что-то новенькое! Я – за! Побуду немного праведником, может, это потом зачтётся… Но хочу тебя предупредить, Жанна, наш Ла Ир вряд ли выдержит. Без женщин ещё туда-сюда, но без брани и клятв, боюсь, он совсем зачахнет.

Все ждали, что Жанна сейчас же отчитает слишком фамильярного и весёлого де Ре за легкомыслие. Уже случалось, что, увидев что-то оскверняющее её слух или зрение, девушка пресекала это «что-то» с решимостью, которую трудно было ожидать от такого хрупкого создания. Но сейчас, она внимательно посмотрела на хмурого Ла Ира и согласно кивнула.

– Хорошо. Капитан может клясться своим жезлом и браниться, только без богохульства. Но больше никто!

Ла Ир с такой благодарностью грохнул себя рукой по нагруднику, что тот едва не погнулся.

– Клянусь, Жанна…

Он осёкся под насмешливыми взглядами, и тут же поправился:

– Клянусь своим жезлом, ты моей брани не услышишь! Но за твоей спиной, ей Богу.., – он снова осёкся. – Прости, но где-то, где тебя не будет, я бы, правда, не сдержался.

Жанна улыбнулась.

– Это и так всем ясно. Потому, чтобы грехов на вас было поменьше, вам и дано это разрешение…

Де Ре, внимательно наблюдавший за беседой, удовлетворённо хмыкнул:

– Как думаешь, мессир, – спросил он Ла Ира после совещания, – она сама по себе так умна, или наша герцогиня успела надавать ей наставлений?

Ла Ир пожал плечами.

– За то, что она разбудила, наконец, его сонное величество, я готов идти за ней, даже не задаваясь такими вопросами.

Де Ре расхохотался.

– И ты прав, чёр… Ах, нет, нельзя… Но ты всё равно прав! Главное – через пару дней выступим, и снова в бой! И теперь можем драться так, словно мы бессмертные!

27 апреля войско выступило к Орлеану.

Авангардный отряд, во главе с Жанной, состоящий из сотни солдат, продовольственного обоза, и священников, которые шли с гимнами, как на крестном ходе, двинулся по направлению к Жьену, что лежал по левому берегу Луары чуть выше Орлеана.

Пару ночей пришлось ночевать прямо в открытом поле, но это мало кого волновало. Всем не терпелось скорее дойти. И не было среди идущих никого, кто и в разуме, и в сердце, не нёс бы уверенность в своей победе.

* * *

Луара, разбухшая от весеннего паводка, вся была покрыта мелкой рябью, как будто сама замёрзла так же, как и несколько всадников, ёжившихся на её берегу под порывами холодного ветра.

Деву решили встретить здесь, подальше от опасных мест, контролировавшихся англичанами. Но Бастард всё равно волновался и уже не первый час, до слёз в глазах всматривался в дорогу, сбегавшую с холма, по которой ожидалось прибытие Жанны.

Утром он удивил всех тем, что надел парадный доспех с гербом, пожалованным ему дофином при посвящении в рыцари. Было это после битвы при Боже, и с тех пор гербовый нагрудник надевался Бастардом только в особенных случаях – на проведённую герцогиней Анжуйской, показную коронацию Шарля и на Рождество, когда ожидались послы от Саффолка с традиционными рождественскими дарами. Потон де Ксентрай тогда ещё спросил: «Не слишком ли торжественен наряд?», на что Бастард надменно ответил: «Это у нас семейное».

Но сегодня повод был – не чета всем предыдущим!

Один из высших командиров, мессир Сен-Север, недавно прибывший из Блуа даже отъехал подальше, потому что командующий совершенно измучил его расспросами: «Какова она? Глупа? Упёрта?.. Или на самом деле, как говорят, настолько необычна, что хочется встать на колени, а потом идти за ней, забыв о смерти?.. А нет ли у неё изъянов? Падучей не страдает? Не блаженная?..». Несчастный капитан, который сначала отвечал восторженно и охотно, постепенно сник, устал и предпочитал теперь держаться в отдалении, потому что Бастард явно волновался, занятый какими-то своими мыслями, ответы слушал в полуха, снова переспрашивал и снова слушал с таким же усердием, с каким решето удерживает воду. Того, что собеседник отъехал в сторонку, он даже не заметил. И озадаченный Сен-Север кутаясь в свой плащ, недоумевал, в чём причина такого повышенного, почти болезненного интереса.

А Бастард даже не запахивался. Озноб, который он ощущал, теплая накидка всё равно бы не прекратила…

С месяц назад от герцога Алансонского было получено письмо. Прочитанное и перечитанное несколько раз, это письмо отправилось в камин только после того, как его содержание перестало выталкиваться отчаянным «Не может быть!» и улеглось, наконец, в голове Бастарда, ощутившего, вдруг, как где-то глубоко внутри, проснулся в нём прежний мальчик, убеждённый в своём одиночестве.

Сестра!

Этому не верилось даже теперь, в нескольких мгновениях от встречи. Но и не верить оснований не было. Алансон писал очень убедительно, обо всём, что узнал от герцогини Анжуйской, а Бастард достаточно долго гостил в Анжере, чтобы понимать – мадам Иоланда на такое вполне способна… Да и другие, которые видели эту Жанну, все, как один, говорили: «Нет, она не проста. Для крестьянки слишком непроста. Что-то есть в ней такое, что заставило даже Танги дю Шастеля снять шляпу в её присутствии…»…

Что-то…

Вряд ли мессир дю Шастель стал снимать шляпу только из тех соображений, что на крестьянку снизошло Божье озарение. Просто он тоже знал! И, возможно, знал давно – с тех самых пор, когда, перейдя на службу к герцогу Анжуйскому, приехал вместе с нелюбимым королевским сыном в Анжер, чтобы готовить стране наследника…

Бастард вытер лоб, на котором выступила испарина. Он понятия не имел, как себя с этой Жанной вести и решил – пусть будет так, как само сложится. Но ожидание затягивалось и еле сдерживаемое волнение постепенно перерастало во всем заметное беспокойство…

– Слышите, сударь, кажется, вот они! – внезапно подал голос командир арбалетчиков мессир де Гравиль.

Действительно, сквозь шум гуляющего по берегу ветра, послышалось нестройное пение, и над холмом показалось знамя с ликом страдающего Христа

– К ним! – коротко приказал Бастард, первым срываясь с места.

Жанна ехала впереди отряда, вроде бы спокойная, но брови её были сурово сведены к переносице.

– Это вы Бастард Орлеанский? – спросила она сразу, едва первый из встречающих всадников остановился перед ней.

– Да. И я очень доволен вашим прибытием…

– Значит, это вы посоветовали, чтобы меня везли этим берегом реки, а не туда, где окопался Тальбот?

Бастард сглотнул.

– И более мудрые, чем я имели такое же мнение.

– А для вас есть кто-то мудрее Бога?

Девушка сердито дёрнула поводья и посмотрела на реку, у берега которой, терзаемые ветром, качались несколько барж для переправы.

– Эта непогода, как знак… Я принесла вам помощь большую, нежели приходила к какому-либо генералу, а вы заставляете меня трусливо подползать с безопасной стороны! Хотели обмануть? Но, действуя так, только обманетесь сами!

Она перевела взгляд на лицо Бастарда и нахмурилась ещё больше.

Жанна уже привыкла, что все, видящие её впервые, смотрели с любопытством, испытующе, словно пытались увидеть больше, чем видели. Но этот… Девушка не могла понять, что за выражение у него на лице?! Он, как будто приветствовал и отталкивал, радовался и досадовал одновременно. А ещё он смотрел с болью и усталостью, из-за которых командующего хотелось пожалеть. Но мешал гордый разворот плеч, словно говоривший: «Я здесь главный!», и выдвинутый вперед, закаменевший в собственной правоте подбородок, из-за которого нижней частью лица Бастард был похож на упрямую жабу.

– Как бы там ни было, вы уже здесь, и я готов проводить вас в город.

– Я не поеду сейчас, – решительно заявила Жанна. – Придётся основные силы отправить обратно, в Блуа, и пусть они возвращаются к Орлеану другим берегом. А вы пока переправляйте продовольствие. Солдат я дам.

В глазах у Бастарда потемнело.

Сестра?! Нет, он не мог называть сестрой эту девицу! «Переправляйте продовольствие!» Он ей кто? Фуражир?! Капитан из свиты?! Он – командующий, который из кожи вон лез, чтобы обеспечить безопасный проезд её авангарду – велел де Бланшфору организовать две вылазки через ворота Паризьен и святой Екатерины, чтобы отвлечь англичан, пока сюда будут перегоняться баржи для переправы, рисковал своими людьми, суетился, волновался.., доспехи эти нацепил, наконец! И, что?! Вместо благодарности, должен слушать, как его отчитывают, словно пажа?! И кто?! Девчонка, которая понятия не имеет о том, как надо воевать, но которая уверена, что всё ей тут позволено, потому что.., потому что…

Мысли Бастарда смешались. Не-ет, всё-таки, с военными гораздо легче! Те, по крайней мере, знают, что такое тактика, стратегия, обходной маневр, и сразу понимают, где можно бравировать отвагой, а куда соваться не следует…

– Мне, что же, одному возвращаться? – холодно спросил он.

– Как хотите, – пожала плечами Жанна. – Можете остаться и здесь.

Сердце командующего заколотилось так, что, кажется, его слышно было сквозь парадный гербовый панцирь.

– И, как долго вы прикажете мне здесь оставаться? До конца осады? – еле сдерживаясь, процедил он сквозь зубы.

В свитах с обеих сторон нервно зашевелились, но Жанна, словно не услышала, ни самой фразы, ни язвительного тона. Лишь коротко взглянула на выступающий подбородок.

– Я собираюсь прибыть в город вечером, чтобы не собирать толпу, – сказала она твёрдо, как будто ставила точку в бесполезном разговоре. – Если неотложные дела не позволяют вам оставаться со мной, то распорядитесь, по крайней мере, приготовить всё необходимое – как только приеду, хотела бы сразу написать Саффолку.

Не сдержавшись, Бастард фыркнул. Но девушка уже разворачивала коня. Подозвала к себе Ла Ира и принялась давать ему какие-то распоряжения.

Бастард зло закусил губу. Не зная, что теперь делать, продолжал сидеть в седле, гордо выпрямившись. На свиту обернуться не решился. Он чувствовал себя обманутым, и был уверен, что все сразу поймут – командующий проиграл это сражение. Однако, глубоко внутри, вдруг дёрнулась непрошенная мысль о том, что они с этой девицей вполне друг друга стоят…

Через пару минут, по знаку Жанны, авангард, состоявший уже больше из священников, двинулся прочь. На берегу, перед встречающими, остались только солдаты, продовольственный обоз и, командирами, недавние соратники – Потон де Ксентрай и Ла Ир.

Последний спешился и, с улыбкой, подошёл к Бастарду.

– Что поделать, Жан, она такая…

* * *

Как бы ни хотела Жанна избежать приветствий и шума, о её прибытии все знали, и ни за что бы его не пропустили. Поэтому вечером возле Бургундских ворот Орлеана было не протолкаться.

Люди, измученные осадой и убывающей день за днём надеждой на чудо – хоть на какое, хоть на самое обыденное, но способное избавить их от беды – приветствовали Деву криками и слезами радости, как истинного Божьего Ангела. И то, что девушка, во главе внушительной свиты, проскакала в ворота, ни на кого не глядя, нахмуренная и отчуждённая, ничуть их не обескуражило. Она готовилась… Каким-то шестым чувством все поняли вдруг, что этой почти девочке скоро предстоит испытание, противное всем природным законам, но предопределённое давним пророчеством. И то, что всё это свершилось, было так необычно, так невероятно, что, действительно, ничем иным, кроме как чудом, не объяснялось!

Будучи не в силах оставаться на месте, горожане пытались бежать за кавалькадой, увлекая за собой всех, мимо кого Жанна уже проехала. Людская река, делалась всё полноводнее и словно обтекла узкую улочку, на которую всадники как раз свернули. Радостно шумя, она выплеснулась на перекрёстке, впереди, совершенно перегородив путь и ликуя от того, что Дева остановилась! Теперь её можно как следует рассмотреть и показать, насколько все они ей рады!

Досадуя на заминку, Бастард, так и не решившийся вернуться в город без Девы, велел рыцарям из свиты проехать вперёд и расчистить дорогу. Но люди напирали со всех сторон, мешая и не замечая этого. Задние ряды двигали стоящих перед ними, а тех, кто был впереди, почти прижали к самым лошадям. Какого-то парня слишком сильно толкнули и он, желая устоять и не навалиться на коня Жанны, высоко вскинул руку с горящим факелом. Взметнувшееся пламя зацепило стяг в руках у девушки, и тонкое полотнище загорелось.

Шум мгновенно стих. Люди вдохнули, затаив дыхание, как единый, гигантский организм. Но Жанна, быстрыми и точными движениями, так ловко загасила огонь, что, притихшая было, толпа не выдержала и снова разразилась громкими криками:

– Она спасёт и нас, как спасла своё знамя!

– Она словно родилась в седле!..

– Это Дева-воин! Смотрите, ей, как будто, всю жизнь приходилось воевать в этих доспехах!..

Жанна быстро окинула взглядом толпу, снова приладила древко на стремя и, увидев, что можно ехать, дала шпоры коню.

Всё! Она приступила к исполнению своей миссии!