Если посмотреть на Орлеан с высоты птичьего полёта, то станет особенно хорошо видно, что город представляет собой, почти правильный, четырёхугольник, выстроенный в соответствии со строгим архитектурным порядком, который был принят ещё во времена строительства римских укреплений. Город, разумеется, достраивался и благоустраивался в соответствии с веяниями времени, но базовые укрепления оставались неизменны. Что, впрочем, и понятно, ведь вырос он на месте кельтского поселения Ценабум, а кельты никогда бы не утвердились на этих землях, не заимствуй они у римлян всё то, что позволило им когда-то создать великую империю.

Осада Орлеана англичанами в 1429 году

Пять ворот и тридцать семь башен, соединённых укреплённой стеной, позволяли оставаться городу неприступной крепостью, а пустынная местность вокруг создала известные неудобства для осаждающих, что заставило когда-то Эдуарда Чёрного Принца пройти мимо Орлеана, не ввязываясь в безнадёжную осаду. Башни были очень высоки, а некоторые имели ещё и дополнительную защиту. Так, самая высокая, Тур-Нев была окружена вторым рвом, а башни над четырьмя из пяти ворот, защищались ещё и бульварами. Кроме того, от ворот Святой Екатерины, через Луару был перекинут 400-метровый мост в девятнадцать пролётов (ведущий непосредственно в город и взорванный его жителями после захвата Турели). Первый и последний пролёты представляли собой подъёмные мосты, пятый опирался на сдвоенный остров посередине реки, часть которого, носившую имя святого Антуана, занимала часовня, а на другой части – Рыбацкой – был устроен лепрозорий. И, наконец, на восемнадцатом пролёте расположилась крепость Турнель.

Это дополнительное оборонное сооружение тоже состояло из четырёх башен, соединённых арочными переходами. Частью основание башен уходило под воду, а с тех сторон, которые примыкали к мосту, они, как и привратные башни, были защищены бульварами.

Чтобы обезопаситься от каких бы то ни было сапёрных работ со стороны осаждающих и избежать печальной участи Турнели, захваченной именно с помощью подкопа, вокруг города, под стенами, были врыты медные тазы с водой. А для защиты от конницы подъезды к фортам щедро засеивались «чесноком» – острыми железными шипами, имеющими трёхгранную форму.

Стены патрулировали день и ночь, как солдаты гарнизона, так и местное ополчение, которое состояло из ремесленников, членов их семей и слуг зажиточных горожан. Впрочем, тяжёлое осадное положение привело к тому, что для несения караульной службы привлекли даже коллегию местного университета, несмотря на её упрямое сопротивление. Двадцати поверенным, которых избирали для решения городских проблем, пришлось обратиться в Бурже за специальным королевским указом. Это возымело своё действие, хотя, говоря по совести, толку от учёных мужей было не много.

Но главным аргументом против активных действий осаждающих была, конечно же, артиллерия. Старыми орудиями – куайярами и требушетами – Орлеанский гарнизон и без того никогда не пренебрегал, но, как только командующим был назначен Жан Бастард, он, первым делом, распорядился усилить оборону литыми бомбардами. Для городских колокольных мастеров работы прибавилось, но и платили за эту работу щедро. Поэтому, за короткий, срок мэтр Ноден Бушар и мастер Жан Дуизи сумели отлить пять гигантских бомбард. Им дали собственные имена и расставили, в основном, вдоль стены, выходившей на мост, чтобы обстреливать, захваченную англичанами Турнель. Бомбарды «Монтаржи», «Жиффар» и, уже известная, «Пастушка» делали это постоянно и даже нанесли крепости серьёзный ущерб, обрушив в Луару часть стены одной из башен.

Бомбардами гордились… Более того, едва в город пришли первые вести о Жанне, мгновенно родилась и первая городская легенда о том, что именно из «Пастушки» и был произведен выстрел, убивший графа Солсбери. И даже те, кто сомневался, была ли «Пастушка» вообще отлита в то время, предпочитали держать свои сомнения при себе – уж больно складно всё сходилось с реальностью, легендой и высшей справедливостью…

* * *

Тщательно прорисованная – не хуже картинки в каком-нибудь часослове – карта Орлеана теперь пестрела нанесёнными относительно недавно значками, которые отмечали расположение английских укреплений. Сведения о них регулярно обновлялись опытными шпионами, так что без внимания не были оставлены изменения в численности гарнизонов, перемещения командиров, их смена, состояние здоровья, наполненность и содержание продовольственных обозов, что шли из Парижа, а также количество денежных средств, поступающих для выплаты солдатам.

Рано утром, на следующий день после приезда Жанны, Бастард собрал своих командиров на совещание и первым делом, как всегда, ознакомился с новыми донесениями.

– А пыла-то у них поубавилось, – заметил он скорее озабоченно, чем злорадно, обнаружив, что денежное довольствие на солдат изрядно поредело.

– Нормандия бунтует, – сонно сообщил де Гравиль, – дополнительный налог собирается трудно…

Действительно, с тех пор, как Лондонский парламент занял жёсткую позицию в отношении первых герцогов государства, Бэдфорду всё дороже обходилась эта осада. Дополнительный налог, который он ввёл на подчиненной территории, проблему решил лишь частично, потому что очень мешал братец Глостер, который никак не хотел оставить в покое спорные, по его мнению, земли герцога Бургундского. Грызня между родственниками мало того, что разоряла Нормандию, но ещё и оттягивала часть войска, и совершенно выводила регента из себя.

Впрочем, на бедственном положении орлеанцев это пока не сказывалось ни в худшую, ни в лучшую сторону.

– Что ж, свои проблемы они себе создали сами, – вздохнул Бастард.

Он опёрся кулаками на карту, ещё раз окинул взглядом давно знакомые значки и ткнул пальцев в один.

– Вот сюда, по Сен-Лу, мы и ударим.

Командиры зашевелились, двигаясь ближе к карте и, одновременно, осторожно поглядывая в сторону командующего. Все знали, что он раздражён! Уже сегодня гарнизон Орлеана мог бы пополнится свежими силами, не отправь их Жанна обратно в Блуа, чтобы возвращались другим берегом, прямиком на английские укрепления! И теперь приходилось перекраивать всю спланированную тактику в соответствии с новыми обстоятельствами.

– Гарнизон там – человек триста пятьдесят, – устало продолжал Бастард. – И они хорошо обучены. Из укреплений – только ров, обсаженный кольями, артиллерия слабая… Мы усилим свои отряды силами, хотя бы тех солдат, что пришли с Ла Иром. Как я понимаю, им без боя не сидится…

Ла Ир, который, поигрывая мечом, сидел чуть в стороне, широко осклабился. Утром он действительно совершил вылазку со своими солдатами и она оказалась весьма успешной – удалось захватить английскую баржу с кое-каким провиантом и отличной меховой накидкой. А самое главное, на барже оказался бочонок отменного вина, и теперь от Ла Ира, дурманя всех присутствующих, исходил крепкий винный дух.

– Я хоть куда готов, лишь бы дело того стоило, – не столько сказал, сколько рыгнул он. – Но, может лучше было бы позвать сюда Жанну?.. Это я к тому, мессир, – быстро добавил он, заметив свирепый взгляд Бастарда, – к тому, что дева она оч-чень непростая. Чуть что не по её, может и по уху съездить – мне уже раз досталось за… Впрочем, неважно… А кто ей чего скажет? Формально – она командующий, так что, лучше с ней считаться…

Он многозначительно поднял брови, но продолжать не стал – споткнулся о нарастающий гнев на лице Бастарда и замолк, позволив себе только неопределённо пожать плечами.

Молчание повисело над собравшимися, словно грозовая туча, потом палец командующего снова упёрся в карту.

– Пятьдесят лучников Гравиля – сюда, на случай отступления. Командирам ополчения быть готовыми для защиты ворот на тот случай, если к Сен-Лу подойдёт подкрепление с севера. Мы с тобой, Ла Ир, зайдём с этой стороны и… Что за чёрт?! Кто пустил?!

Бастард, набычившись, развернулся в сторону вошедшего, а когда увидел, что перед ним оруженосец Девы – д'Олон, совершенно потемнел лицом.

– Чего надо?

– Меня прислала Жанна, мессир, – поклонился д'Олон. – Она желает осмотреть городские укрепления.

– У меня совещание…

– Она ждёт во дворе, мессир.

Бастард выпрямился. Пальцы в кожаных перчатках неприятно задрожали, как бывало всегда в минуты крайнего бешенства. Захотелось отвесить шутовской поклон и сказать что-то язвительное, вроде: «Передайте её девичеству, что мы смиренно просим позволить нам закончить», а потом выставить этого наглого посланца вон! Но прямо за спиной стоял мессир де Вийер – его старый воспитатель – и командующий вдруг вспомнил не раз повторяемое: «Унижение цепляется к тому, кто сам себя унижает». Стало ещё неприятней, чем было, но уже как-то не так – более стыдно… Поэтому, проглотив и раздражение, и злость, Бастард только хмуро буркнул:

– Сейчас буду.

Зло он сорвал на карте, скатав её, как совершенно бесполезную, потом швырнул на стол и, не говоря никому ни слова, вышел.

Во дворе Жанны не было. Но долго гадать, куда она могла деться, не пришлось. Сбежавшиеся со всех сторон слуги, пажи и кое-кто из горожан образовали внушительную свиту, следующую за девушкой, как растревоженный пчелиный рой. И теперь, галдя и беспорядочно размахивая руками, они направлялись к Трактирной улице, которая вела в мостовую башню над воротами святой Екатерины.

Бастард едва не застонал. «И чего ей не спится?!». Он прекрасно знал, что Жанна полночи провела за составлением письма Саффолку, поэтому и назначил своё совещание на рассветные часы, очень надеясь, что здоровый девичий сон избавит их от вмешательства и бестолковых советов. Но она, черт её дери совсем, словно железная! И подскочила, ни свет, ни заря, и посовещаться не дала, и теперь ещё, вон как вышагивает, не догонишь!

Малопочтенно командующий припустил по улице, тихо чертыхаясь всякий раз, когда налокотник цеплял за панцирь, разнося по туманной рассветной улице грохот его доспехов.

Жанна и вся её свита обернулись.

– Куда вы направляетесь? – переходя на шаг, спросил Бастард, стараясь, чтобы голос его не звучал слишком зло.

– Я хочу увидеть Турнель, – ответила Жанна.

– Для этого не обязательно идти к воротам. На набережной Сипьерр, с Водопойной башни всё прекрасно видно и не так опасно.

– Это далеко, – отрезала Жанна, проследив за его рукой, указывающей направление. – Я должна отправить своё послание Саффолку немедленно и попытаться убедить его уйти добровольно.

Бастард тяжело вздохнул. За все шесть месяцев осады он не чувствовал себя таким уставшим, как теперь, в эти последние сутки.

– Саффолк не уйдёт, – сказал он, как можно мягче. – Зато любой его лучник получит возможность выстрелить в тебя, особенно, при этом, не целясь.

Один из пажей Жанны, при этих словах испуганно заморгал и тронул её за локоть. Но девушка отрицательно покачала головой.

– Я должна.

Она смотрела в лицо Бастарду совершенно спокойно в противовес его раздражению. Как будто собственная убеждённость ставила её выше всякой суеты относительно осторожности, и, уж конечно, выше такой ерунды, как чьё-то мнение! Подбородок командующего закаменел под её взглядом. С минуту оба упрямо стояли друг перед другом, не похожие ничем, кроме этого упрямства, которое, тем не менее, превращало их почти в зеркальное отражение.

– Господь привёл меня сюда, он же отведёт и любую стрелу, – громко сказала Жанна.

– Ну, да.., конечно…

Бастард оглянулся на толпу, которая, едва он появился, держалась на почтительном удалении, и, понизив голос так, чтобы слышать его могла только Жанна, прошипел:

– Тогда пойдём, проверим.

Он первым зашагал по улице, не оглядываясь. Но про себя отметил, что паж Жанны его последние слова услышал и покраснел – причём, явно, не от гнева, а так, как краснеют, когда за кого-то стыдно.

Захотелось выругаться. Однако, непотребные слова, ни с того, ни с сего, застряли в горле. Бастард даже оглянулся на мальчишку. Господи, до того сопливый, что не разобрать, мальчик или девочка. На девочку-то, пожалуй, больше похож… А задел! Этим своим стыдом за него очень задел… Как будто он знает, что Бастарду и самому за себя безумно стыдно. И большая часть этого вызова, бравады, упрямства и раздражения вызвана одним только незнанием, как себя вести, потому что сидит в голове, неотвязно, письмо от Алансона, и эта строчка из него: «Вот тебе и семья, Жан…». И Жан знает – там, на башне, даже если какая-нибудь шальная стрела и долетит до них, он ни секунды не помедлит – закроет собой эту девицу – чего даже проверять не потребуется, потому что, потому что…

Мысли снова смешались, и Бастард глубоко втянул носом воздух.

Семья… До сих пор семьёй для него был этот город.

Ни дом Валентины Миланской, которая его откровенно не любила; ни двор; ни Шарль, который, хоть и любил его, как возможного собрата по несчастью, но, по той же причине, и сторонился… Нет! Здесь, в Орлеане, на него, по крайней мере, надеялись и, хоть как-то, в него верили… А теперь верят только в неё – спасительницу, посланную Богом и … сестру… Сестру?..

Гм, пожалуй… В Божье вмешательство всё-таки никак толком не верилось, а вот во вмешательство герцогини Анжуйской.., скорее, да. И, хотя эта безоглядная надежда горожан на Деву, в глубине души, обижала, он готов с ней смириться. И жизнью своей готов пожертвовать, лишь бы она спасла город… Его семью…

Она – Дева-Надежда и единственный на свете родной ему человек.

Кто знает, а вдруг Господь его тоже любит, раз послал её?..

Этот короткий миг умиротворения Бастарда внезапно успокоил. И, пока снова не навалилась раздражающая усталость, он подождал, когда Жанна с ним поравняется, махнул рукой правее того места, к которому они направлялись, и примиряюще сообщил:

– Кстати, там – башня Нотр-Дам. Можем потом сходить, посмотреть. Это с неё пушкарь залепил Солсбери в глаз…

* * *

Туман над Луарой скрыл основание Турели, так что, казалось, крепость парит над водой, охраняемая ощеренной пастью взорванного мостового пролёта. Несколько птиц пролетели над ней с протяжным, стонущим криком и, нырнув в туман, растворились серыми призраками, жаждущими добычи.

Жанна смотрела на искалеченные каменными ядрами башни со стены над воротами. Рядом с ней здесь стояли только Бастард, Клод, Жан д'Олон и лучник, готовый выстрелить по первому же знаку. Над наконечником его стрелы, накрепко примотанное тонкой веревкой, топорщилось письмо для Саффолка.

– Глупо, Жанна, очень глупо, – пробормотал Бастард, хмуро поглядывая на бойницы Турели, где, совсем недавно, метались туда-сюда огни факелов.

Судя по всему, появление на башне Жанны, в её белых доспехах, заметили, и, скорей всего, послали за Гласдейлом – командующим гарнизоном крепости.

– Стрелять он, возможно, и не станет, но над письмом только посмеётся.

Вместо ответа Жанна сделала знак лучнику, и стрела с посланием, тихо взвыв, полетела в сторону Турели.

– Вот новости! Читайте!

– Знать бы хоть, что там написано, – безнадёжно обронил Бастард.

– Я требую, чтобы они отпустили моего герольда и уходили, как можно скорее, иначе все они погибнут.

Бастард закатил глаза и, как будто ища поддержки, провёл взглядом по лицам присутствующих. Но Жан д'Олон, бесконечно гордый своим положением, на взгляд, полный сомнения в правоте его госпожи, не ответил. Лучник сосредоточенно смотрел, как его собрат с английской стороны выдергивает стрелу с посланием из толстой доски, специально подвешенной для этого под центральной бойницей. И только всё тот же паж.., как там его зовут? – только он, поймав взгляд Бастарда, тихо сказал:

– У них, у всех, второй жизни нет. Зачем же губить ту единственную, которая дана?

В этот момент с английской стороны донеслись малопонятные крики. В темном провале бойницы снова заметались факелы, и чей-то властный голос, словно ныряя в тающем тумане, прокричал в сторону города:

– Убирайся к своим коровам арманьякская потаскуха! Твоим письмецом мы подотрём задницу у коня милорда Саффолка! Герольда твоего сварим в котле, как лягушку, а тебя сожжём и зажарим, как ведьму и шлюху!

За ругательствами, шлейфом, потянулся грубый солдатский гогот.

Жанна вздрогнула.

– Не слушай их, – прошептала Клод, незаметно сжимая ладонь Жанны в своей. – Они боятся, разве ты не слышишь? В Домреми так смеялся дурачок Тибо, когда его пугали пещерой дракона…

– А я предупреждал, что писать им бесполезно, – подал голос Бастард. – Если вы действительно хотели их напугать, написали бы, что перебьёте всех английских пленных, и даже лордов. Такого они, по крайней мере, не ждут – уверены, что ради выкупа жизнь им сохранят… А гневом Божьим тут никого не испугать…

– Жанна, давай уйдём! – взмолился с другой стороны д'Олон. – Ты не должна слушать эти оскорбления!

– НЕТ!

Жанна всем телом навалилась на каменный парапет башни.

Туман уже почти развеялся, освободив из плена невидимости опоры взорванного моста и тёмные воды Луары. Оскаленные лица гогочущих английских солдат казались такими далёкими, но Жанне они все вдруг померещились совсем рядом, безжизненные, безразличные, злобно, как некие дьявольские слуги, кромсающие тела французов, которых она теперь вынуждена будет повести в бой!

– Гласдейл! – закричала девушка, что было силы. – Сожги меня, если сможешь схватить, но знай – сегодня ты приговорил к смерти и себя, и своих людей! Вы не захотели слушать меня, и теперь вам больше некому помочь!

– Жанна, уйдем, – потянул её за руку д'Олон.

– Если убьёте моего герольда, я велю убить всех пленных, вместе с лордами, и эта жертва ещё больше отяготит ваши гибнущие души!

– Уйдём, Жанна…

– Не трогай меня!

Девушка вырвала руку и резко обернулась. Её лицо было красным от напряжения и мокрым от слёз.

– Вы думаете, это моя блажь – писать, уговаривать?!. И совсем не понимаете, что теперь всем нам придётся идти в бой, и французская кровь снова прольётся, потому что сражений, даже победных, без жертв не бывает!

Она обвела взглядом все лица и, остановившись на лице Клод, горько заплакала.

Утешать её не решился никто. Но вечером, словно на самом деле испугавшись, англичане переправили в город герольда Жанны, хотя и предупредили, что следующего выпотрошат, как свинью.

На другой день Бастард выехал в Блуа. По официальной версии, чтобы поторопить подкрепление, но на деле ему просто не терпелось покинуть город. С Жанной они, всё-таки, открыто разругались. Она требовала решительных действий, настаивала на захвате Турели, как только подкрепление прибудет, и убеждённо говорила о том, что после падения этой крепости осаду можно считать оконченной! Но на её доводы Бастард, то разъяряясь, то бессильно опуская руки, говорил только одно: «Сил мало!». Ему казалось, что за долгие месяцы осады командующий приобрёл достаточный опыт и как следует узнал противника, чтобы разбираться, что к чему, поэтому вправе возражать и высказывать мнение более близкое к реальности, чем иллюзорное желание. Но Жанна ничего не хотела слушать, злилась, упрямо стояла на своём и даже заявила, что Бастард ей только мешает! Не прямо, конечно, но намёк был достаточно ясным, чтобы стать поводом для его отъезда.

Командующий выплатил солдатам гарнизона причитающееся им жалованье, которое прибыло с продовольственным обозом, и без оглядки умчался в Блуа, назначив Ла Ира комендантом и предоставив ему самому утихомиривать Жанну. Тот высказался было за пару мелких вылазок, но девушка, уставшая уже от споров с Бастардом, не стала тратить время на пустые разговоры.

– Я не позволю рисковать жизнями французских солдат ради мелочной цели. Как только придёт подкрепление, нападём на Турель. И всё! И хватит об этом!

Ла Ир лишь развёл руками.

– Честно говоря, это мне тоже больше по душе, – пробормотал он, когда никто не мог слышать.

В ожидании войска Жанна распорядилась провести несколько богослужений в городе и в гарнизоне, а всё оставшееся время без устали ходила осматривать укрепления. И те, кто был от неё достаточно близко, не раз могли услышать, как, кусая губы, она, словно убеждала сама себя: «Всё получится… Я уверена – иначе нельзя!»…

Командующий вернулся через день, под крики горожан, радующихся прибывшему подкреплению.

Вернулся и первым делом спросил:

– Как она? Всё так же настроена?

Ла Ир молча, но выразительно пошевелил бровями.

– Ясно…

С тяжёлым вздохом Бастард пошёл отдавать распоряжения об увеличении довольствия на солдат и об их размещении в городе. А приехавший с ним де Ре, широко улыбаясь, сообщил Ла Иру:

– Два дня я выслушивал от него жалобы на нашу Деву. Судя по всему, этот муравейник она пытается разворошить ещё сильнее, чем двор?

– Уже разворошила.

– Вижу, вижу.., – де Ре удовлетворённо осмотрелся. – Здесь забегали резвее, чем прежде.

Отстегнув от пояса меч, он сунул его оруженосцу и крепко, с наслаждением, потянулся.

– Слышал, что ты разжился неплохим вином, да, Ла Ир?

Капитан весело подмигнул.

– Было дело. Не желаешь ли угоститься?

– Разумеется, желаю! Заодно, расскажешь мне, что тут у вас и как. От командующего я пока толком узнал лишь одно – Жанна его обижает…

Оба рыцаря громко захохотали. Хлопнув по плечу де Ре, Ла Ир повёл его к своему дому, велел слугам принести всё, что осталось в захваченном бочонке, но, когда вино было принесено, слуги отосланы, а двери заперты, к выпивке оба рыцаря едва прикоснулись.

– Вижу, город полон надежд и воодушевления, – сказал де Ре без обычных усмешек.

– Видел бы ты, как её встречали, – покачал головой Ла Ир.

– Я слышал, что говорят в войске и мне этого достаточно. Плохо одно – сейчас все рвутся в бой, как никогда, и, появись она перед солдатами, поведи их за собой, они сметут на своём пути не только Турель…

– Что ж тут плохого?

– Помнишь, я говорил – пойдут в бой, как бессмертные? И, между прочим, с уверенностью, что она бессмертна тоже. Но мы-то знаем.., – де Ре сделал многозначительную паузу для Ла Ира.

– Да.

– И знаем – случись какая-нибудь беда, от веры всего нашего войска останутся одни ошмётки. Как, впрочем, и от самого войска. Так что, Бастарда можно понять. С первым ударом ошибиться ни в коем случае нельзя, поэтому он и хочет сначала напасть на Сен-Лу. Бастида достаточно большая, укреплённая хорошо, но, всё-таки не так, как Турель. Захватить её можно, и это будет весомая победа для начала.

– Так, давайте захватим!

– Не спеши…

Де Ре бросил короткий взгляд на дверь, сделал большой глоток из стакана, и подсел к Ла Иру поближе, чтобы не повышать голос выше шёпота.

– Бастард мне, конечно, не только жаловался. Он не хуже нашего понимает, что Жанну следует беречь, как святыню, но и сидеть, сложа руки, как ты понимаешь, возле святыни невозможно… Точно так же невозможно, как и пытаться ей что-нибудь объяснить.

– Нет, тут ты неправ, – перебил Ла Ир. – Я ходил с ней по укреплениям и, что к чему и зачем устроено, она слушает очень толково. В стратегию не вмешивается…

– Да, только удары требует наносить лишь туда, куда сама укажет, и тут уже не слушает никак…

– Это, да…

– Вот поэтому Бастард и просил меня поговорить с тобой. Выступить он хочет завтра утром, засветло, пока она ещё спит, и вести солдат в бой только одним её именем.

Ла Ир косо усмехнулся.

– Ты не представляешь, что она устроит, когда узнает.

– Догадываюсь.

– И Сен-Лу, кстати, не такое уж и слабое укрепление…

– Тем славнее будет победа.

– Но мы ведь можем.., – нерешительно начал Ла Ир.

Однако, де Ре не дал ему договорить и резко встал.

– Мы не можем… Иначе, нам из этого боя лучше не возвращаться.

* * *

Овраг был грязным и скользким. Его стены, словно живые, ползли вниз, в чёрный провал бездны, откуда неслись крики, и конь, захрипев, попятился от края. Но вязкая грязь продолжала ползти, засасывая копыта, как трясина. Её комья вдруг превратились в цепкие пальцы, а оползни – в руки, которые, не прерывая движения, прочно захватили передние ноги коня, и тянули его вниз медленно и ужасающе бесповоротно. Извиваясь, конь пятился, дёргал узду, но от его усилий становилось только хуже. В конце концов, стало ясно, что падения не избежать. Но, прежде чем рухнуть в бездну, Жанна увидела глубоко внизу ощеренную шипами чешуйчатую спину дракона.

– НЕ-ЕТ!

Девушка, в ужасе подскочила на постели.

За окном уже посветлело, но мрак, навалившийся во сне, не отпускал, и рука сама собой потянулась к «пощаде», лежащей в изголовье.

Тихо скрипнула дверь, пропуская встревоженную Клод, которая вошла неловко, боком, словно старалась скрыть сильную боль.

– Ты тоже это почувствовала? – спросила она тихо.

Жанна не ответила. Сон ещё стоял перед глазами и продолжал тянуть её в бездну липкими грязными руками. С усилием, она поднялась, всей кожей ощущая густо и медленно текущие минуты реальности.

– Они меня всё-таки обманули… Во сне я слышала крики, как будто идёт бой… А теперь тихо… Они увели войско, и где-то бьются без меня…

– Они гибнут, Жанна, – прошептала Клод. – Давай, я помогу тебе собраться, и сама поеду с тобой.

Словно какая-то сила сорвала Жанну с кровати. Унимая дрожь в руках, с помощью Клод, она кое-как натянула кольчугу, застегнула пряжки на панцире и, только вталкивая ладони в рукавицы, коротко бросила:

– Моё знамя!

Оно стояло тут же, в подставке, специально выкованной оружейниками Туле. Клод, не без усилий его вытащила и едва успела повернуться – Жанна, на ходу, почти вырвала древко из её рук и задержалась лишь на мгновение, чтобы, чеканя слова, сказать:

– Ты ни в какой бой не пойдёшь! Ни со мной, ни без меня!

А потом выбежала, с криком:

– Д'Олон! Ко мне! Надо спешить! Французская кровь снова льётся!

От её голоса подскочили слуги, спавшие на конюшне. Толком ничего не понимая, они бестолково забегали, догадавшись, скорее, по многолетней привычке подчиняться, что нужно оседлать коня. И Жанна, в отчаянии их подгоняя, срывалась то на угрозы, то на мольбы. В стремя она вдела ногу, когда конюх ещё затягивал подпругу, и тот едва успел отскочить – так стремительно девушка пустила коня в галоп.

– Подожди, Жанна! Постой! Не уезжай одна! – кричал выбежавший следом д'Олон, на ходу надевая шлем. – Ты не имеешь права так рисковать!

Но голос его догнал только пыль, поднятую копытами её коня.

Жанна неслась во весь опор. Она пригнулась почти к самой конской шее, а знамя, не чувствуя его тяжести, зажала подмышкой, словно копьё.

Значит, Бастард всё-таки напал на Сен-Лу!

Снова попытался её обмануть, как в первый день, когда назначил встречу в безопасном отдалении, где никто не мог её увидеть!!! Он так ничего и не понял!

Прячет подальше… Не верит!

Жанна больно закусила губу.

И Ла Ир! И де Ре! Те, кто принял её.., кто клялся, что пойдёт за ней! ЗА НЕЙ! Не за Бастардом! А теперь все они, как послушные псы, почуявшие хозяина, тоже решили оставить её в стороне, чтобы не мешалась?!

Глаза защипало от слёз, но Жанна не дала им воли. Не теперь! Сейчас дела были, куда более важные, чем копание в обидах. Бастарду не победить без неё. Его упрямство сыграло с ним злую шутку – Сен-Лу всего лишь укрепление, захват которого мало что решает, зато поражение… Об этом даже думать не хотелось! И, уж если командовать своим войском дофин поставил Деву, вести солдат она должна только на Турель – неприступную и крайне важную! Лишь эта победа убедит всех, и, в первую очередь, англичан, что она, действительно Божья посланница!

Жанна обогнула холм. Дунувший в лицо ветер, смахнул покатившуюся, всё-таки, по щеке слезу. И, в тот же миг, девушка увидела то, чего боялась более всего – бегущих к городу французских солдат!

– НАЗАД! – закричала она, рискуя сорвать голос. – СЕЙЧАС ЖЕ НАЗАД! ИНАЧЕ, ГОРЕТЬ ВАМ ВСЕМ В АДУ!!!

Солдаты остановились.

Сегодня утром, перед атакой, многие задавались вопросом, почему Дева не с ними?

Командиры сказали, что она будет молиться за их победу, но это было как-то не так… В своём воображении каждый рисовал Божью посланницу впереди войска, с высоко поднятым белым знаменем – единственным знаменем, видимым на небесах – и только тогда Господь дарует им победу, ориентируясь по этому знаку… Конечно, чудесную силу молитвы никто не отрицал, но… Всё-таки, Дева-воин должна быть впереди войска, которое ведёт…

– Она с нами! – радостно закричал первый, узнавший Жанну. – Дева с нами! Господь привел её! Скорее назад!

Проводив радостными криками мелькнувшую мимо всадницу, солдаты побежали за ней ещё быстрее. Англичан, выбравшихся из бастиды ради преследования, и уже предвкушающих победу, изрубили на ходу, особо не задерживаясь! И мгновенно задние ряды французского воинства, бессильно бьющегося о стены укрепления, превратились в мощный боевой таран. Радостный клич «Дева с нами!» волной прошёл по атакующим, постепенно превращаясь в рёв ликования, и, вливая новые силы в каждого, включая раненных и тех, кто потерял всякую надежду.

Бастард отчаянно рубился возле самого рва, утыканного заострёнными кольями, прекрасно понимая, что этот бой ему не выиграть. Где-то в подсознании уже вызревала мысль о смерти, которая именно сейчас, перед лицом, не просто позорного провала, но настоящего краха, вызванного его упрямством, казалась почти милостью. И только многолетняя привычка и доведённое до автоматизма боевое мастерство не позволяли ему расслабиться, пропустить удар или, того хуже, просто опустить руку с мечом, даря какому-нибудь безродному английскому наёмнику возможность убить кузена французского короля. Он даже не сразу понял, что ликующий рёв, который перекрыл шум боя, исходит от его войска, а не от английского. А когда понял, всё равно, не верил ни собственным ушам, ни глазам, до тех пор, пока не увидел белое знамя, стремительно врезавшееся в самую гущу сражения.

– Она здесь!!! Чёрт подери, она лезет в самое пекло! – заорал де Ре. – Аа-ааа, пропади всё пропадом!!!

Широко размахнувшись мечом, он стал прорубать себе дорогу к этому белому стягу так, словно силы его удесятерились. А там, перед конём Жанны, уже орудовал секирой Ла Ир, одновременно защищая её и освобождая ей путь к укрепленному кольями рву. Орудовал с ещё большей энергией, потому что чувствовал себя особенно виноватым…

– Клянусь Богом, Жанна.., клянусь Богом.., – рычал он, завершая клятвы только новыми ударами вокруг себя.

Утихающее было сражение, возобновилось с новой силой.

Уверенные в своей неприступности англичане тоже были немало удивлены, когда среди выдыхающихся из сил французов вдруг появилась всадница в белых доспехах. Её знамя, с нимбом из сверкающей бахромы, надвигалось на укрепления, как поднятая над крестным ходом хоругвь. И что-то словно изменилось в самом воздухе!

– Стреляйте по девке! – закричал капитан английских лучников.

Но первый же солдат, по приказу почти машинально, выпустивший стрелу, внезапно промахнулся. За ним второй, третий…

«Зговорённая», – зашелестело по рядам стрелков на стене бастиды

– С нами Бог! – громогласно понеслось по французскому войску.

– С нами Бог, – прошептал Бастард, возвращаясь к жизни.

– С нами Бог! – закричал де Ре, срубая очередную голову.

– Вы что, боитесь стрелять по ней?! – орал на лучников английский капитан. – Это же французская девка и ничего больше!

Но вид реющего под стенами бастиды белого знамени вызывал у его солдат подспудное желание перекреститься…

– Надо перебраться через ров! Не бойтесь ничего! – крикнула Жанна.

И первая, подавая пример остальным, направила коня на острые колья…

– Я боюсь только отстать от тебя! – рявкнул Ла Ир.

Воодушевившиеся французы, как гигантская, закованная в броню стая, кинулись на укрепления Сен-Лу.

Перед самым рвом Жанна соскочила с коня и, окруженная со всех сторон щитами и спинами солдат, бежала вместе с ними. Не было больше обиды и отчаяния, как не было и страха! Запоздалое воспоминание о советах герцогини Анжуйской промелькнуло так же быстро, как прозвеневшая возле самого уха стрела. Девушка засмеялась – советы больше ничего не стоили – и увидела, почему-то очень отчётливо, на совсем близкой стене бастиды, белые от ужаса глаза английского лучника.

– Со мной Бог! – закричала ему Жанна.

В какой-то момент ей показалось, что ветер снова подхватил её, как и давным-давно, на лугу, за оврагом. Но это были руки солдат, поднявшие её на захваченное укрепление. И, до конца ещё не осознавая, что ставит точку в этом сражении, Жанна воткнула своё знамя в расщелину между камнями.

Белое полотнище шумно заполоскалось на ветру. Сен-Лу была взята!