Если битва за Азенкур многим казалась подлинным чудом, (пусть даже и проросшим на почве самонадеянности и спеси), то сражение за Турель – не по масштабу, а по сути – можно считать её перевёрнутым, зеркальным отражением в той войне.

Рано утром, как когда-то Монмут, Жанна подняла своих солдат для мессы. Она разбудила только их, не трогая командиров, но особенно и не прячась. «Кто верит в меня, пойдёт за мной», – ответила д'Олону, когда он выразил опасение, что может проснуться кто-то из свиты командующего и помешать. – «Неверящих я обманывать не собираюсь, но и слушаться их не стану».

Атаковать начали с бульвара – укрепления, возведённого на самом берегу, перед мостом, строго следуя плану, который Жанна разработала ночью, то и дело обиженно повторяя: «Вряд ли я стану мыслить яснее утром». Баржи, на которых французы осуществили переправу накануне, и те, что прибыли с обозом, она велела нагрузить соломой, вымазанной дёгтем паклей, поджечь и пустить под мост перед Турелью, чтобы полностью отрезать гарнизон укрепления и не дать ему возможности отступить в крепость, там самым, усилив её оборону.

– Мы сравняем с землёй бульвар, – говорила Жанна, проводя свой собственный совет, – и получим возможность расставить нашу артиллерию на самых выгодных позициях. Под её прикрытием восстановим мост и с её же помощью атакуем Турель!..

Трудно сказать, что испытал Бастард, проснувшись утром под атакующие крики. Возможно, в первый момент его голова и взорвалась от мысленных, (да и не мысленных) ругательств. Но, как рыцарь и воин, он не мог не оценить, и дерзость, и целеустремлённость, а заодно, и ту свободу, с которой Жанна отметала чужое мнение, если оно пыталось ей мешать. «А может, так и надо? – промелькнуло в его смятённом сознании. – Сомнения – как заноза под кожей – не выдернешь, загноятся и погубят»…

– Поторопитесь, мессир, – заскочил к нему де Ре, уже полностью одетый, – иначе, наша сумасбродка полезет на стены Турели раньше, чем мы добежим до реки.

– Я даже исповедаться не успел, – прорычал Бастард, вскидывая руку, чтобы оруженосцу удобнее было застёгивать на нём панцирь. – Воистину, Господь испытывает нас, раз послал именно её!

Де Ре усмехнулся.

– Может, это к лучшему, мессир? Вдруг мы удивим сами себя…

Сказать, что сражение было кровавым, значит не сказать ничего. Около восьми сотен рыцарей – цвет английского воинства – держали Турель с ожесточением пса, у которого отнимают сочный кусок. Недавние поражения, эти укусы назойливой французской мошкары, взбесили их куда сильнее, чем все предыдущие победы ненавистной арманьякской партии. В адрес, так называемой, Девы сальных шуток больше не отпускали, потому что можно было сколько угодно называть её шлюхой и подосланной ведьмой, но слепых в английском воинстве не было, и девушку в белых доспехах, неуязвимо возникающую в самой гуще последних сражений, видели все! И держалась она уверенно, словно война была для неё таким же привычным делом, как и для них, для всех! Тут поневоле призадумаешься. И Гласдейл видел отражение этих недобрых мыслей не только на лицах своих солдат, но и кое у кого из рыцарей.

– Проклятая ведьма, – как заведённый цедил он сквозь зубы, когда ранним утром, разбуженный своим оруженосцем смотрел, спешно снаряжаясь, из окна самой высокой башни Турели на атакующих её ворота французов.

– Им ни за что не взять крепость, милорд, – тряским от неуверенности голосом заметил оруженосец.

Но Гласдейл сердито вырвал из его рук свой шлем.

– Ты слишком бледен для таких слов!

И широкими шагами пошёл к выходу.

– Милорд, милорд! – бросился ему навстречу Уильям Молена – давний друг и верный соратник, прекрасно оснастивший крепость артиллерией – они гонят под мост горящие баржи!

– Пусть гонят.

– Но мы.., мы будем отрезаны…

– И что?! – Гласдейл свирепо уставился на Молену. – Наше дело удержать крепость! Здесь мы – Англия! А ей не привыкать быть островом! Могущество от этого не убывает! Гоните своих людей на стены, к бойницам, к орудиям! Если осрамимся перед девкой, я никого здесь в живых не оставлю! С таким позором английскому воину жить незачем!..

Всю первую половину дня он руководил обороной, сознательно отключив своё внимание от потерь, которые нёс английский гарнизон. Французы, в конце концов, тоже не бессмертны и теряли не меньше. Прошло уже несколько часов с начала штурма, но до сих пор они, хоть и бились в ворота Турели с назойливостью нищего, не получили ни малейшего перевеса. Даже несмотря на их ведьму с её белым знаменем!..

– Лестницу! Вон ту лестницу сбивайте! И ту тоже!.. – орал Гласдейл, указывая солдатам на новые балки, то и дело прилипающие к стене крепости.

Не обращая внимания на тучи летящих туда-сюда стрел, он перегнулся через пролёт между каменными зубцами и тут увидел, что первой по очередной лестнице поднимается, как раз, она – арманьякская шлюха!

Не теряя ни минуты, Гласдейл развернулся, схватил за руку первого попавшегося лучника и рывком подтащил его к пролёту.

– Стреляй по девке! Ничего не бойся! Здесь даже ребёнок не промахнётся! Вот увидишь, она сдохнет, сдохнет!..

Расстояние, действительно, было совсем небольшое.

Лучник как следует приладил стрелу и прицелился, а все, кто смог это заметить, замерли – кто с ужасом, кто с надеждой.

Замерла и Жанна. Как раз в тот момент, когда натянутая тетива была отпущена…

Время словно замедлило ход. До сих пор оно летело стремительно, мгновениями отщелкивая часы кровавой бойни. Но секунда летящей стрелы длилась бесконечно долго.

«Я сейчас умру? Не может быть.., стрела отклонится – Господь отведёт… Боже, но почему так больно?!»…

Калёный наконечник, со скрежетом, пробил панцирь и вошёл под ключицу. Рука Жанны, на перекладине лестницы, разжалась. Ещё одно бесконечное мгновение она отклонялась назад, потом полетела вниз, беспомощно и неловко, словно продолжая движение стрелы и видя перед собой только два, стремительно уносящихся ввысь лица – радостно удивлённого лучника и бешено хохочущего Гласдейла…

– Ваша девка мертва!

Мечи вокруг опустились, стрелы будто зависли в воздухе…

– Не-е-ет!!! – истошно заорал кто-то над самым ухом.

Жанне показалось, что она плавно опустилась на землю, а потом мир скрылся под её сомкнутыми веками.

* * *

Накануне, ожидаемый обоз с продовольствием и снаряжением смог переправиться и подойти к войску только ближе к вечеру. Сражение за форт святого Августина ещё продолжалось, но уже было ясно, что англичанам не выстоять. Экуй посоветовал Клод подождать, пока всё не закончится, и был очень удивлён, когда паж, так рвавшийся к Деве, выразил желание остаться при обозе до утра.

– Если бы не видел тебя в Вокулёре, ей Богу, решил бы, что ты меня обманул.

Клод виновато опустила голову.

– Я и обманул.., немного. Жанна не хотела, чтобы я возвращался. Но сидеть в городе, когда она тут.., воюет… Лучше я буду где-нибудь рядом.., помогу по мере сил… Я могу перевязывать раны, или подносить стрелы. Это ведь тоже нужно, да?

Господин Экуй пожал плечами.

– Делай, как знаешь.

Сам он намеревался попроситься в какой-нибудь отряд, потому что был уверен – штурм Турели надолго не отложат – и ушёл от обоза, едва сражение было окончено. Однако, глубокой ночью снова вернулся, страшно злой, и, расстелив свой плащ, улёгся на него, ни с кем не разговаривая и ни на кого не глядя.

– Не взяли, ясное дело, – сказал какой-то ополченец, тоже раненный в руку и недавно прибывший к обозу для смены солдат сопровождения.

Те давно ушли к своим отрядам, продовольствие и запасное снаряжение оставив легко раненным горожанам, которые до темноты занимались его разгрузкой и раздачей. Все они тихо шептались о завтрашнем дне, нисколько не сомневаясь, что Дева поведёт войска на штурм Турели, и все считали, что это правильно, потому что не победить она не может.

Возбуждение от побед и надежды на новую – такую желанную, что невыносимо было даже думать о ней, потому что радость не помещалась в груди – мешали спать. А когда небо на востоке посерело и от палатки Жанны к спящему войску пошли, едва различимые в сумраке священники, стало и вовсе не до сна. Обозный лагерь зашевелился, завозился, гася костры, и потянулся к просыпающемуся войску, чтобы вместе отстоять мессу.

– Пойдёмте и мы, господин Гийом, – потолкала нового знакомого Клод.

Тот сел, потёр раненную руку и хмуро глянул на занимающийся рассвет.

– Никогда не бывал в сражениях… В Орлеан пришёл ради Девы, потому что верил и верю… Хотел быть полезным… А сам когда-то даже волосы толком стричь не научился…

Клод посмотрела удивлённо. Экуй говорил так, словно продолжал какой-то разговор, который вел внутри себя всю эту ночь, когда лежал, отвернувшись ото всех.

– Но вы же были ранены, – робко вставила она.

– Ну да… В городе. Ржавым гвоздём, когда помогал перетаскивать бомбарду с одной позиции на другую. Распорол руку до локтя.., потом загноилось. Достойное ранение, ничего не скажешь! Меня тогда господин какой-то высмеял – я своей крови сильно испугался. А вчера, когда пошёл в отряд проситься, как раз, на него и налетел. Оказалось – войсковой капитан, господин де Сарнэ… Он меня вспомнил. И велел на пушечный выстрел не подпускать… Сказал, таким место у обоза. Вот и вся помощь…

Экуй, в отчаянии, опустил голову на руки. А когда Клод присела рядом, отвернулся.

– Меня тоже отослали в город, чтобы не мешался, – ласково дотронулась до его руки девушка. – А помочь и мне хочется.

– Тебя в сражение я бы сам не пустил, – буркнул Экуй. – Но мне своё право на будущую жизнь отвоевать нужно. Иначе никак! На мне грех тяжёлый – я свою прежнюю веру предал, а к новой пришёл трудно, не всегда достойно… Мне очиститься надо… Кровью.

Клод покачала головой.

– Кровью себя только пятнают.

– Не всегда. Если я это чистилище пройду, сам себя прощу и от стыда избавлюсь.

Девушка внимательно посмотрела Экую в лицо. Что ж, в конце концов, у каждого своя правда.

– Так иди, – сказала она. – Сегодня никто не запретит тебе идти за Жанной.

Экуй усмехнулся и развёл руками.

– С чем?! Меча мне никто не даст, даже убитые, потому что всё оружие давно собрали для войска. А здесь, – он кивнул на обоз, – только шлемы да стрелы.

– Я бы дал тебе свой, – неуверенно пожала плечом Клод, – но он слишком короткий для воина.

В подтверждение слов, она вытащила клинок из ножен, но лицо Экуя мгновенно прояснилось.

– Короток? Ничего, в моей руке удлинится! Только.., ты-то как?… Хотя, может так и лучше. Тебе, мальчик у обоза самое место…

Он вскочил, быстро сворачивая свой плащ.

– Не будет соблазна лезть в эту бойню. Молод ты ещё… да и нежен, как девушка… И Жанне будешь полезнее живой… А сражаться должны мужчины…

Он неловко похлопал Клод по плечу и, рассекая своим новым, почти детским, мечом предрассветный туман, побежал туда, где уже готовились дать сигнал к атаке.

* * *

До самого полудня Клод, вместе с другими, без устали таскала вязанки стрел от обоза к воюющим. Как только начался штурм, горожане перекатили телеги ближе к берегу, под прикрытие того, что осталось от форта святого Августина, куда не долетали ни стрелы, ни ядра, но где хорошо было видно начавшееся сражение. Слишком старые, слишком молодые, или легко раненные занимались тем, что им было по силам – оттаскивали раненных, подносили стрелы и метательные камни. И всякий раз, когда оказывалась у задней линии атакующих, Клод искала глазами белое знамя, как будто сам его вид защищал от случайных стрел и острых обломков, тучей взлетавших в воздух, когда камни от бомбард врезались в землю.

Те ополченцы, которые были ранены тяжелее других, и оставались возле обоза тоже следили за ходом сражения. Лица у них были напряжены, губы, как судорогой, сведены в одну линию, которая, словно тонкая нить надежды, связала их друг с другом невидимыми узлами… Прошло уже несколько часов, а французы пока ничего не добились, если не считать захваченного укрепления перед Турелью. Но его особенно и не обороняли. Как только от подожженных барж занялся пламенем мост, изрядно поредевший гарнизон укрепления отступил в крепость, за надёжные ворота, которые захлопнулись, не дожидаясь тех, кто не успел добежать. На «бульваре» тут же установили артиллерию, но Жанна распорядилась одну из бомбард закатить на мост, который уже спешно тушили и восстанавливали под обстрелом английских лучников. Она велела воспользоваться громоздким сооружением, как тараном для ворот, сама же, увлечённая атакой, не выпуская знамени из рук, под прикрытием оруженосцев и рыцарей, оказалась в первых рядах, как раз, когда в ход пошли осадные лестницы…

Клод только собралась бежать за новой партией стрел, когда воздух вокруг неё словно замер.

– Ваша девка мертва!!!

Гласдейл прокричал по-французски и в замершем воздухе слова эти разлетелись далеко по округе, словно усиленные их ужасным смыслом!

Ещё до конца не осознавая, но уже чувствуя, как всё внутри напряглось и похолодело, Клод обернулась…

Белого знамени видно не было. Оно лишь, на мгновение, вздёрнулось было над сражающимися, но тут же снова бессильно опало.

– Ваша девка мертва! Мертва!

Клод казалось, что этот голос залепил ей уши отвратительным, липким месивом, сквозь которое никогда уже не просочится ничего хорошего. Реальность вдруг стремительно сдвинулась куда-то в другое измерение, где всё выглядело невозможным и невероятным, как во сне. Туда, в этот нереальный сон унеслись и слова Гласдейла, и те, кого выхватил из действительности взгляд девушки. Люди с белыми, словно маски, лицами, которые почти бежали с безжизненным, одетым в белые доспехи, телом на руках туда, где накануне размещался штаб Бастарда. Сам Бастард. Впервые растерянный Ла Ир… Серьёзный и злой до бешенства де Ре… Потом в поле зрения попали оцепеневший, какой-то замедленный д'Олон и, спотыкающийся, словно подстреленный, Раймон с белым знаменем в руках…

Ноги Клод, сами собой, понесли её следом. Осмысливать происходящее времени не было. Ей нужно было увидеть.., убедиться, что неправда… Или правда. И тогда… Клод не представляла, что станет делать тогда, но, окаменев, чтобы не впустить в себя даже мысль о гибели Жанны, сознательно закрыла мозг для любых мыслей и бежала, повинуясь только одной убеждённости – она должна быть рядом, что бы там ни случилось!

В тесной комнатке даже несколько человек создали толчею. Жанну положили на высокий стол, прямо на карту с английскими укреплениями, и теперь суетились, метались вокруг, снимая с неё доспехи. Бледный Бастард растерянно наблюдал за происходящим. Он явно не знал, что делать, и вспыхнул надеждой только, когда в дверь вбежал такой же взволнованный, как и все вокруг, лекарь.

– В сторону все! Живо!

Лекарь озабоченно склонился над Жанной, осмотрел ранение и, переглянувшись с Бастардом, неуверенно пробормотал:

– Она жива, но…

Внезапно, пугая всех, Жанна дёрнулась и привстала. Её широко раскрытые глаза прочертили стремительную дугу по присутствующим.

– Где я? Почему?.. Надо в бой! В бой!!!

– О, Господи! Уложите её сейчас же обратно! – воскликнул лекарь.

Несколько рук бережно, но твёрдо снова прижали девушку к столу. Она попыталась вырваться, однако застонала от боли и сама бессильно обмякла. Лекарь снова склонился над ней.

– Сделайте что-нибудь, – прошептала ему Жанна, – я должна вернуться к своим солдатам…

– Но это совершенно невозможно! – с отчаянием осматривая стрелу, ответил лекарь. – Рана серьёзная. Для начала необходимо вытащить наконечник, но если сделать это без надлежащего… Господь всемогущий! Что ты делаешь!

Не дослушав лекаря, Жанна схватилась за стрелу и резко выдернула её из раны. Врач тут же отпрянул, словно отброшенный струёй крови, брызнувшей ему в лицо.

– Зажмите! Скорей, зажмите! Иначе она погибла!

Вокруг Жанны снова сгрудились, засуетились, и Клод перестала что-либо видеть. Вбежавший внутрь, с инструментами в руках, подручный лекаря оттолкнул её, и девушка, всё внимание которой было сосредоточено не на себе, отлетела в сторону. Она больно ударилась о доспехи Жанны, грудой лежавшие на полу, громко ойкнула и сразу же встретилась взглядом с де Ре…

– Я к войску, – бросил Бастард, решительно направляясь к двери. – Пусть меня держат в курсе. Что бы ни случилось!

– Я с вами, – почти всхлипнул Ла Ир. – Я их теперь зубами буду рвать!.. Пошли, де Ре, здесь от нас толку мало…

– Сейчас.

Взгляд барона не отрывался от лица Клод. В его сознании, пугая самоё себя дерзостью, стремительно вызревала мысль… Но она не успела ещё как следует сформироваться, как в глазах девушки Де Ре прочёл в ответ абсолютное понимание…

– Все вон! – крикнул рыцарь и, не теряя ни минуты, сам нагнулся за доспехами Жанны. – Все, кроме лекаря, д'Олона и… тебя! – он ткнул пальцем в сторону Раймона, всё ещё сжимающего в руках белое знамя. А когда лишние выскочили за дверь, коротко бросил Клод:

– Одевайся!

Дважды повторять она не заставила.

Д'Олон забормотал было что-то неразборчивое о недопустимости.., но, посмотрел на лекаря, суетящегося вокруг Жанны, и, махнув на всё рукой, кинулся помогать Де Ре, который уже начал застёгивать на Клод пряжки панциря.

Девушку одели быстро. Доспехи сидели на ней, как влитые, а когда надели шлем, все присутствующие невольно попятились. Неуловимое сходство, которое, когда-то, подмечал за девушками, наверное, только отец Мигель, стало теперь очевидным.

– Господь всемогущий, – выдохнул д'Олон, – воскресшая Жанна…

– Она не умерла! – прикрикнула на него Клод. И повернулась к Де Ре: – Идемте, сударь, я сделаю всё, что нужно.

Барон махнул Раймону, чтобы подал знамя.

– Ничего не бойся, – сказал он. – Я буду рядом всё время… Тебе нужно только появиться там.

– Я и не боюсь.

– В седле удержишься?

Клод молча кивнула. «Это мой долг, – подумала она. – Может, для того нас судьба и свела.., может потому и подсказала однажды дать эту клятву – вместе до конца – чтобы в нужный момент я смогла подхватить белое знамя… И если суждено мне сейчас заменить Жанну, я стану ей во всём… И в седле удержусь!»

Страх ещё пробегал липкими пальцами по позвоночнику, ещё шептал что-то в затылок, но странный ветер, словно несущий её к сражению, уже отрывал всё ненужное прочь.

Оставив за спиной д'Олона и даже Де Ре, Клод врезалась в ряды атакующих…

Откуда только взялся у неё этот голос – этот звонкий клич «С нами Бог!» – которым она перекрыла шум боя?!

Задние ряды обернулись – не веря.., надеясь… И ликующий рёв, словно штормовой прибой, покатился по всему воинству.

С этой минуты в победе Франции не сомневался уже никто!

– Милорд! Мило-орд!!!

Отчаянный крик заставил Гласдейла поморщиться. Сразу несколько командиров, обязанных держать ворота, бежали к нему с перекошенными лицами. И командующий гарнизоном пошёл им навстречу, готовый сурово наказать за оставленный пост.

– Что вы орёте, как будто их девка воскресла?!

– Но, милорд, она… Она, действительно, воскресла!..

Не переспрашивая, потому что лица командиров говорили сами за себя, Гласдейл бросился на стену над воротами. Он не верил. Он не мог верить, потому что видел своими глазами, как стрела пробила ведьме шею! И, если там кто-то и появился, то быть это мог только какой-нибудь ряженый – чей-то мальчишка-паж, которого втиснули в её доспехи! А коли так, подмену он сразу заметит, потому что арманьякскую девку рассмотрел хорошо, и общей панике ни за что не поддастся, а просто позовёт другого лучника…

Но если…

Гласдейла передёрнуло от одной только мысли! Если она на самом деле вернулась, то душа его навеки проклята, потому что после такого ранения простому человеку вернуться, вот так скоро, невозможно… И, выходит, не девка, а истинная Дева – Господняя посланница, на которую он не смел посягать, но всё же посягнул… Выходит, грех.., и никакого прощения во веки веков!..

Но такого просто быть не может!

Гласдейл подбежал к бойнице в стене и припал к ней всем телом.

Всадница в белых доспехах… Несомненно всадница – не всадник… На голове шлем, но забрало открыто. И, хотя лица не различить, голос – этот звонкий девичий голос – слышен повсюду!

– С НАМИ Бог!

И руки сразу стали ватными, безвольными… Гласдейл медленно обернулся и полубезумным взором обвёл стены Турели.

Они могли держаться здесь сколько угодно долго… Они могли раздавить эту ничтожную армию, и не раздавили до сих пор по той же причине, по которой уставший человек не спешит прихлопнуть надоевшую муху, а ждёт, когда она подползёт ближе, чтобы попусту себя не беспокоить… Они были здесь почти хозяева!..

Но дрожащие от суеверного страха люди вокруг – это уже конец.

Какой-то лучник неподалёку упал на колени, целуя крест и моля Господа о прощении, и Гласдейл медленно вытащил из ножен меч.

«Если Всевышний действительно читает в людских душах, – подумал он, – то должен знать, что я всего лишь воин своего короля. Мне велели сражаться, и я сражался, как рыцарь, верный данному когда-то слову! И пусть не будет мне Божьего прощения, перед собственной совестью я чист».

– Встань с колен, – велел он лучнику. – Каяться будешь на небесах.., ещё успеешь. Но умри достойно, с оружием в руках, даже если Господь нашей победы не желает… Кто знает, может он и передумает…

Турель была взята вечером.

Английский гарнизон погиб полностью. Гласдейл пытался, правда, вывести часть своих людей через северные ворота, но, как и многие другие, сорвался в реку и утонул под тяжестью собственных доспехов, до последней минуты проклиная французскую ведьму, как будто бросал этим свой последний рыцарский вызов…