Осыпаются листья, в которых затаился и жил для меня еле слышный, немолкнущий шорох отгремевшего майского дня. Эти самые листья весною, недоверчивым, вкрадчивым днем, содрогнуло короткой волною, опалило внезапным огнем. И раскаты горячего грома задержались в прохладной листве… Я с тех пор в этой роще, как дома, мы в глубоком и крепком родстве. Я дымком неосевшим дышала, прислоняясь к душистым стволам, и она мне ни в чем не мешала, все делила со мной пополам. Утешала меня, как умела, птичьи споры со мною вела, умудренно и мерно шумела, зеленела, ветвилась, росла. Угощала меня земляникой, приводила мне в ноги ручей… И от этой заботы великой я сдалась и поверила ей. Был так верен и так бескорыстен наш немой безусловный союз… Осыпаются тихие листья. Молкнет роща, а я остаюсь. Сокрушительным ветром подуло. Гром умолк и развеялся дым. Что ж ты, роща, меня обманула? Грош цена утешеньям твоим! Раздаются упреки глухие наступлению осени в лад… Осыпаются листья сухие, но стволы нерушимо стоят. И шумит непреклонно и грозно их прямая и голая суть: Невозвратно, напрасно и поздно! Молодую листву позабудь. Укрываться от правды — пустое! Будь ясна, как осенняя тишь, и решай, облетишь ли с листвою или твердо, как мы, устоишь. Нам лукавый обман ненавистен, утешенья ничтожно малы… Облетают последние листья, но стоят нерушимо стволы.