Глава 5
ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА
За период после начала югославского конфликта внутриэлитный кризис прошел две фазы.
На первой из них разыгрывалась карта «крутого виража», осуществленного премьером во время несостоявшегося визита в США. Этот раунд закончился в пользу Е. Примакова, сумевшего выпутаться из сложной ситуации и получить серьезную поддержку как внутри страны, так и за рубежом. Второй этап ознаменовался заметным ухудшением позиций премьера после провала его миротворческой миссии на фоне обострения искусственно вызванной борьбы между «голубями» и «ястребами», вновь поставившей под сомнение возможность получения траншей МВФ.
Большое значение имели контакты президентского окружения и президента со столичным мэром Ю. Лужковым, положившие начало едва видимым контурам сближения с ним президента. Линия Б. Ельцина на это сближение означала попытку создать противовесы усилению влияния Е. Примакова с целью расколоть неформальный антипрезидентский фронт ведущих российских политиков, который сформировался в ходе борьбы вокруг несостоявшейся отставки генпрокурора Ю. Скуратова.
Кроме того, встреча Б. Ельцина с Ю. Лужковым, как считали наблюдатели, преследовала цель дать премьеру понять, что он не является незаменимым, и сломить его сопротивление, противопоставить Ю. Лужкова премьеру. Якобы именно с подачи Кремля Ю. Лужков выступил с критикой экономической политики правительства, обвинив кабинет в невнимании к делам реального сектора экономики, что поставило премьера в сложное положение.
Появились даже предположения, что Ю. Лужкову были сделаны какие-то далеко идущие предложения. Подобные догадки фактически подтвердились после того, как мэр накануне своего визита во Францию был принят самим президентом, и особенно после сообщений о том, что в Париже мэра принимали с особыми почестями. Это дало основания для разговоров не только о том, что на главу «Отечества» Б. Ельцин возложил функции эмиссара, но и о том, что Ю. Лужкову мог быть предложен пост премьер-министра. Не исключалось, что «президентские» почести, оказанные Ж. Шираком Ю. Лужкову во время его поездки в Париж, были не случайны.
Наблюдатели считали, что мэр Москвы оказался, однако, не вполне готов к конфронтации с Е. Примаковым. По некоторым предположениям, мэр получил информацию, что, толкая одной рукой его к конфликту с Е. Примаковым, президентское окружение предпринимало одновременно шаги, направленные на политическую дискредитацию самого Ю. Лужкова. По мнению некоторых экспертов, состоявшиеся в ряде крупных городов в апреле 1999 года выступления РНЕ под преимущественно антилужковскими лозунгами объяснялись наличием «социального заказа».
Поэтому в своих публичных высказываниях, сделанных в Париже, Ю. Лужков не проявил большой лояльности к президенту. В частности, он не скрывал, что сохранялось враждебное отношение к нему в окружении Б. Ельцина, а сам президент неприязненно относился к созданному Ю. Лужковым движению «Отечество». Кроме того, Ю. Лужков вновь публично подтвердил, что он отнюдь не отказался от своего мнения — президенту следовало бы подумать о добровольной отставке в связи с состоянием здоровья. Таким образом, можно было прийти к заключению, что, по сути дела, встреча президента с Ю. Лужковым не привела к установлению прочных отношений между ними.
Прощупал Б. Ельцин и настроения своей «старой гвардии» — так называемых «демократов первой волны», убедившись при этом в том, что серьезной помощи от них ожидать не приходилось. В то же время эта встреча могла иметь серьезные последствия в более отдаленной перспективе. Б. Ельцин, выпустив из своих рук контроль за важным постом председателя Центризбиркома, стремился компенсировать эту неудачу, создав собственный противовес ЦИК.
На встрече с «отцами демократии» президент обсудил идею создания пропрезидентского движения «За честные выборы». Организационным стержнем подобного движения, с помощью которого Кремль рассчитывал взять избирательный процесс под свой контроль, виделись структуры представителей президента.
Не исключалось, что роль этого движения могла заключаться в провоцировании тяжб в тех округах, где в ходе выборов были бы получены результаты, не устраивавшие Кремль, и добиваться признания таких выборов незаконными.
По мнению большинства наблюдателей, напряженность в отношениях между двумя руководителями достигла пика, когда стало известно, что Е. Примаков публично подтвердил: при попытке президента вмешаться в дела правительства и снять с постов Ю. Маслюкова или Г. Кулика, сам Е. Примаков не намерен оставаться в правительстве.
Именно тогда КПРФ и НПСР выпустили обращения, в которых предупредили о подготовке Кремля к государственному перевороту. Консолидация левопатриотического лагеря вокруг правительства и резкая активизация этого сегмента российской политики явилась одним из наиболее значимых факторов, приведших к временной стабилизации ситуации вокруг Е. Примакова.
После того как успешно для премьера прошло чрезвычайное заседание Думы, принявшей именно тот вариант заявления, который был нужен Е. Примакову для гибкого лавирования между жесткой и взвешенной линиями в подходах к решению конфликта между НАТО и Белградом, а в Москву прибыл директор-распорядитель МВФ М. Камдессю для переговоров по поводу кредита на рефинансирование долга России Фонду, процесс начал развиваться в совершенно ином, не предусмотренном в Кремле направлении.
Угроза разрыва с Западом перестала быть актуальной, а вероятность достижения нового соглашения с МВФ, наоборот, стала вполне реальной. На этом раунде переговоров с МВФ впервые все основные функции главного «переговорщика» были возложены на министра финансов М. Задорнова, а Ю. Маслюков осуществлял лишь «общее руководство», выполняя чисто церемониальные функции. Это также способствовало результативному ходу переговоров. Успех Е. Примакова в ведении переговорного процесса с МВФ выразился в том, что 29 марта были достигнуты принципиальные договоренности о предоставлении России очередного кредита и об одобрении МВФ экономической программы правительства.
Е. Примаков показал М. Камдессю и как послушна премьеру Дума, добившись от нижней палаты пересмотра закона о снижении НДС. Это произвело на директора-распорядителя впечатление. Кроме того, Е. Примаков и Ю. Маслюков осуществили смелый и хорошо просчитанный маневр в финансово-экономической сфере, касавшийся естественных монополий. Речь, в частности, шла о том, что в правительственную программу, одобренную МВФ, было вписано обещание — газотранспортная сеть «Газпрома» будет выделена в отдельную госкомпанию, что сделает на порядок прозрачнее финансовые потоки «Газпрома», а также обязательство увеличить на 1 млрд, рублей налог, взимаемый с «Газпрома», и намерение прекратить с июля 1999 года практику взаимозачетов между «Газпромом» и РАО «ЕЭС России».
Попытки Р. Вяхирева и А. Чубайса «уломать» М. Камдессю и сохранить статус-кво успехом не увенчались. Эти маневры «коммунистов», сделавших то, о чем МВФ тщетно просил «реформаторов», угрожали последним еще больше сузить ко времени выборов их финансовую базу. Этим, вероятно, и объяснялась резкая активизация сил, связанных газпромовской и «энергетической» группировками, их солидарная поддержка действий президента и острые атаки на союзников премьера, а также игра на создание «ловушек» для самого Е. Примакова.
В то же время стало известно, что вопрос о сумме кредита не был решен, а это означало, что МВФ решил проследить, каким будет поведение России в ближайшем будущем, определяющим фактором которого оставалась борьба вокруг Югославии. Такая пауза явно соответствовала интересам США.
Тем не менее успешные переговоры с МВФ сыграли значительную роль в укреплении позиций Е. Примакова. Проводившаяся им линия в отношении югославского конфликта — замораживание программ сотрудничества с НАТО при сохранении возможности для дальнейших контактов с Западом — не только соответствовала ожиданиям западных кредиторов, но и вызвала доверие у правящих кругов в ряде европейских стран, стимулировав их обращение к РФ как стране, способной сыграть своими новыми мирными инициативами ключевую роль в прекращении конфликта, позволить НАТО сохранить лицо и не допустить превращения войны в Югославии в затяжной конфликт.
Достигнутые премьером результаты, как и предшествующие действия Е. Примакова (отпор, данный проправительственными политическими силами попыткам Б. Березовского и либерально ориентированными СМИ отправить правительство Е. Примакова, или хотя бы его левую часть, в отставку), не привели, однако, к окончательному улаживанию политической ситуации вокруг кабинета министров.
Главным препятствием для политической стабилизации оставался президент, перекрывавший все попытки начать коррекцию властных механизмов. Воспринимая все политические процессы, идущие в стране, с позиции удержания власти хотя бы до 2000 года, президент и его окружение рассматривали правительство Е. Примакова, которое имело источник легитимности не в президенте, а в Думе, отнюдь не как объективное свидетельство полного краха своей собственной стратегии.
Для Б. Ельцина, постоянно пытавшегося вновь обрести всю полноту власти, это правительство представлялось досадной помехой. На его устранение он вновь и вновь бросал имевшиеся в его распоряжении политические ресурсы. Не обращая при этом внимания на то, что острое политическое противостояние в российских верхах, ознаменовавшее конец февраля — первую половину марта, привело к дестабилизации самого окружения президента. Это сделало очевидным тот факт, что ресурсы для мощного наступления у президента выглядели достаточно ограниченными.
Тем не менее большинство аналитиков были уверены, что атаки президентского окружения на Е. Примакова будут продолжаться. Для фронтального наступления на премьера Б. Ельцин выжидал, когда в стране сформируется критическая ситуация.
Ставка на дестабилизацию прослеживалась и через СМИ, контролируемые Б. Березовским. Перешедший на ОРТ известный своими публицистическими статьями на экономические темы М. Леонтьев, когда МВФ пошел на уступки и М. Камдессю в ходе визита в Москву объявил о выделении средств на рефинансирование российского долга, обвинил Фонд в «прямом пособничестве коммунизму», в желании оставить Россию навеки в коммунистическом рабстве.
Выделение МВФ средств России явно расстроило планы, которые президентская сторона связывала с наступлением ситуации финансового коллапса, когда «красное» правительство было бы вынуждено перейти к инфляционной экономической политике.
Следующий ход президента, поручившего премьеру проведение миротворческой миссии в югославском конфликте, как будто бы был шагом навстречу радужным ожиданиям Запада. Но это поручение было расценено наблюдателями как очередная попытка осложнить положение премьера и ослабить его.
Кремль одновременно инициировал выход на авансцену группы переговорщиков из числа лидеров правоцентристского «Правого дела», которая опередила Е. Примакова и, по некоторым оценкам, попыталась дезавуировать его миссию, дав понять Западу, что ни в коем случае нельзя идти на уступки премьеру, не пользующемуся доверием президента.
Вместе с тем ряд российских политиков и военных, нередко относимых к кремлевской креатуре (командующий Дальневосточным военным округом В. Чечеватов, начальник Генштаба А. Квашнин, курский губернатор А. Руцкой, А. Лебедь, лидер ЛДПР В. Жириновский), начали требовать от правительства проведения максимально жесткой линии.
По-видимому, «ястребиная» риторика не прошла незамеченной на Западе и также содействовала провалу усилий Е. Примакова по урегулированию косовской проблемы, так как сделала очевидным то обстоятельство, что премьер был не способен полностью контролировать ситуацию в стране и ослабила к нему доверие.
Срыв его миротворческой миссии был тем самым фактически предопределен, а по его имиджу политика, которому удается решать самые сложные проблемы, был нанесен прицельный удар, причем не только в России, но и за ее пределами. Более того, НАТО выразило свое раздражение «челночной дипломатией» Е. Примакова тем, что приступило после его визитов к эскалации конфликта, заявив о начале ракетно-бомбовых ударов по центру югославской столицы.
Возникла и угроза срыва договоренностей с МВФ. Видя, что Москва движется в сторону конфронтации (решение российских властей направить в Адриатическое море группу своих военных кораблей, проведение нескольких больших военных маневров, постановление Совета Федерации, рекомендовавшее правительству приступить к оказанию военно-технической помощи Югославии), республиканцы в сенате США потребовали заморозить финансовую помощь, России.
В этом случае правительство РФ не сумело бы удержать инфляцию, чего и ожидала команда Б. Ельцина, чтобы вновь начать массированную атаку на кабинет Е. Примакова.
Наблюдатели считали, что именно «переговорная» деятельность группы Е. Гайдара, а также доморощенных «ястребов» вызвала жесткое заявление главы российского МИДа И. Иванова о том, что в стране формируется «пятая колонна», готовая предать национальные интересы России.
Это заявление близкого к Е. Примакову высокопоставленного политика, по мнению наблюдателей, показало раздражение команды премьера неудачами, постигшими ее на поле миротворчества. По всей вероятности, принимая поручение президента, Е. Примаков рассчитывал, что ему удастся конвертировать свое моральное превосходство над лидерами стран Запада, которое премьер имел в глазах большинства россиян, в солидный внутриполитический капитал. Однако явные признаки нервозности, проявляемые людьми Е. Примакова, могли вызвать новый виток конфронтации внутри российской элиты и дать очередной повод либеральным СМИ представить его команду в облике «охотников за ведьмами».
Кроме того, бросалось в глаза и то, что пока президент посылал Е. Примакова с различными поручениями, которые таили в себе более или менее завуалированные ловушки, сам глава государства активно действовал в кулуарном политическом пространстве, укрепляя собственные позиции и ослабляя связи и отношения в противодействовавшей ему коалиции.
По-видимому, к подобным действиям и было приурочено составленное в жестко либеральном духе послание президента. В этом документе, объявлявшем недопустимыми какие бы то ни было поправки к действующей Конституции, президент, сделав вынужденный жест вежливости в сторону Е. Примакова, тем не менее поставил основной акцент на поддержке либерального курса. Причинами разразившейся 17 августа 1998 года финансовой катастрофы были названы непоследовательность и отсутствие адекватной политической поддержки рыночных реформ.
Послание президента было рассчитано на то, чтобы удовлетворить как отечественный, так и крупный западный капитал. Запад в значительной мере был удовлетворен либеральной риторикой, высказанной президентом готовностью не допустить коммунистического реванша.
Это вполне могло искупить в глазах Запада и некоторое переигрывание президентом — Верховным главнокомандующим — своей роли защитника национальных интересов, что в значительной мере находило объяснение в борьбе, которую Б. Ельцин вел с премьером и поддерживавшими его силами. Если бы Запад и в самом деле перекрыл финансовый кислород излишне воинственной, но слабой России, то едва ли какие-нибудь претензии были бы предъявлены лично президенту, а вот ответ за инфляционный взрыв пришлось бы держать премьеру.
На усиление поддержки президента его основными «клиентами» из числа представителей российской олигархии сыграли и ожесточенные нападки, которым президент подвергся со стороны лидера левой думской оппозиции Г. Зюганова, который, правда, так и не решился устроить вместе со своими единомышленниками обструкцию, обещанную заранее. В то же время в СМИ, контролируемых олигархическими группировками, близкими к президенту, это послание было расценено как обещание Б. Ельцина вернуть руль экономики вновь в руки тех сил, которые его потеряли осенью 1998 года.
Упор в послании президента, направленный на необходимость продолжения либеральных реформ, шел вразрез с усилившимися в стране антилиберальными умонастроениями и не только продемонстрировал, что президент и стоявшие за ним круги уверены в своих силах, но и означал, что Б. Ельцин был намерен и далее проводить политику противодействия правительству Е. Примакова и прилагать усилия для изменения его кадрового состава.
Подобные усилия выглядели весьма логичными в контексте политических задач, намеченных президентом в его послании, где под мотивом проведения «честных выборов» Б. Ельцин, по сути дела, предложил очередной вариант строительства «управляемой демократии». Для реализации этого замысла крайне было важно, чтобы контроль за финансовыми потоками перешел в руки представителей «новых и свежих сил», «патриотически настроенных профессионалов», которые, по мысли Б. Ельцина, должны прийти в новую «Думу XXI века». Поэтому были все основания ожидать, что в ближайшее время борьба президента и его союзников против правительства ужесточится.
Готовясь к этому новому этапу, президент начал явно переигрывать премьера в борьбе за «силовые» структуры. Заметно дистанцировались от премьера руководители ФСБ и МВД В. Путин и С. Степашин, которые начали играть самую заметную роль во вспыхнувшем с новой силой «деле Генпрокурора».
Директор ФСБ В. Путин явно решил стать ближе к президенту. При его назначении на должность секретаря Совета безопасности (по совместительству) решающим фактором стало решение президента усилить свою опору за счет не только группы Б. Березовского, к которой принадлежал недавно назначенный руководитель администрации А. Волошин, но и за счет соперничавшей группировки А. Чубайса. Примечательно, что президент остановил свой выбор на В. Путине именно тогда, когда в миротворческий процесс активно включилась при участии А. Чубайса миссия Е. Гайдара — Б. Немцова — Б. Федорова. Это «совпадение» означало, что начатая президентом игра с близкими A. Чубайсу политиками носила осознанный, целенаправленный характер.
Новым подтверждением того, что президент, в преддверии намеченного на середину апреля обсуждения в Госдуме вопроса об импичменте президента, держал в уме и «силовой» вариант, стали его решения по кадровым вопросам. Был отправлен в отставку командующий внутренними войсками П. Маслов, на его место назначен имевший репутацию «ястреба»
B. Овчинников. Был подписан указ об отстранении ряда руководителей ФСБ — Соболева, Дедюхина, Пушкаренко, а также подготовлен список на увольнение многих генералов ФСБ. Поговаривали, что подготовлен указ и об отставке министра обороны.
Все это говорило о том, что, будучи опытным политическим игроком, Б. Ельцин решил воспользоваться для подготовки к решительному сражению своими стратегическими преимуществами и создать себе мощные тылы.
Аналитики предполагали в качестве возможного следующий сценарий развития событий: Госдума начинает процедуру импичмента — президент распускает Думу и отправляет в отставку правительство — коммунисты провоцируют беспорядки в стране — президент запрещает КПРФ и другие партии, вводит чрезвычайное положение и формирует либеральное правительство — Запад оказывает ему финансовую помощь. Первый этап мог быть и несколько иным: президент отправляет в отставку правительство под любым предлогом — далее все по плану.
Окружение Б. Ельцина занималось главным образом отслеживанием тех политиков и государственных деятелей, которые спешили сбросить со счетов президента. Их относили к числу «скрытых оппозиционеров». В такое положение еще осенью 1998 года попал Генеральный прокурор страны Ю. Скуратов.
В то время у правительства Е. Примакова оставался последний козырь в борьбе с яростными критиками курса кабинета министров — демонстрация общественному мнению борьбы с коррупцией.
Белый дом, уставший от упреков в растерянности и беспомощности, потребовал от Генпрокуратуры активизировать следственные действия в отношении ряда лиц, занимавших высокие должности до утверждения премьер-министром Е. Примакова («Версия», 29 марта 1999 г.).
Заявление Ю. Скуратова, сделанное 10 ноября 1998 года, подтвердило слухи о том, что деньги последнего транша МВФ на сумму 4,8 миллиарда долларов были большей частью разворованы. Стали известны иностранные банки и счета, на которые были «сброшены» деньги. Не исключалось появление к концу 1998 года доказательной базы в отношении С. Дубинина и других представителей бывшего руководства Центробанка и Минфина. По сообщениям прессы, неуютно чувствовали себя С. Кириенко и А. Чубайс.
В неофициальном порядке представители МВФ говорили: если Россия сама не назовет финансовых махинаторов и их лоббистов, то Запад вынужден будет предать огласке имена и конкретные факты расхищения не только указанного, но и предыдущих траншей.
Затем, в январе 1999 года, последовало письмо Ю. Скуратова на имя президента Б. Ельцина «О мерах по обеспечению экономической безопасности Российской Федерации». Вот некоторые выдержки из него.
«Финансовый крах созданного рынка государственных ценных бумаг (далее — ГКО-ОФЗ. — В. Г.) был заложен изначально. Эмиссия и продажа ГКО-ОФЗ осуществлялись по следующей схеме: Минфин России эмитировал государственные ценные бумаги, а Банк России по его поручению продавал их на аукционе. Прибыль от продажи шла частично в госбюджет, а также на погашение доходов держателям ГКО.
Все операции Банка России на открытом рынке государственных ценных бумаг осуществлялись за счет необъявленной эмиссии денежных средств, что увеличивало инфляционные процессы, снижало покупательную способность национальной валюты. Они не имели своей целью в 1998 г. поддержание стабильности рынка ГКО-ОФЗ. Так, за период с 03. 08. 98 по 14. 08. 98 портфель государственных ценных бумаг Банка России уменьшился с 68,2 до 59,7 млрд, руб., т. е. на 8,5 млрд, руб., а его аффилированных банков: Сбербанка — с 69,1 до 55,9 млрд, руб., т. е. на 13,2 млрд, руб.; Внешторгбанка — с 2 до 1,6 млрд, руб., т. е. на 0,4 млрд. руб. Всего рыночный портфель Банка России и его аффилированных банков уменьшился на 22,1 млрд. руб. Такое резкое уменьшение портфеля ГКО-ОФЗ в течение 10 дней не способствовало стабильности рынка государственных ценных бумаг.
Правовая оценка действий должностных лиц Минфина и Банка России на рынке ГКО-ОФЗ будет дана в рамках возбужденного прокуратурой уголовного дела.
Анализ расходования Банком России валютных средств со счета, на который поступили выделенные МВФ средства стабилизиционного кредита, показал, что с этого счета с 23. 07. 98 по 17. 08. 98 продано 4,4 млрд, долларов США, в том числе 3,9 млрд. руб. — российским и иностранным банкам, минуя торги на межбанковской валютной бирже, 471 млн. долларов направлены на валютные интервенции на ММВБ, а 100 млн. долларов — на другие биржи. Всего Банк России продал в этот период на межбанковском рынке 4, 576 млрд, долларов США. Самые активные приобретатели валюты у Банка России оказались в наиболее выигрышном положении после падения курса рубля.
Следует отметить, что большая часть средств транша в страну не поступила. Так, 3,9 млрд, долларов США были перечислены Банком России со своего счета в американском банке на корреспондентские счета отечественных банков в иностранных банках, а часть этих средств продана иностранным банкам. Курс рубля по отношению к доллару формируется на межбанковской бирже, куда была направлена лишь незначительная часть средств на валютные интервенции.
На фоне затянувшегося финансового кризиса решение Правительства России и Банка России от 17. 08. 98 является вынужденной мерой, что, однако, противоречит гражданскому законодательству в части выполнения своих обязательств по долгам. Более того, постановление Правительства России о дефолте не обсуждалось на заседании Правительства. В аппаратах Правительства России и Минфина России отсутствуют какие-либо документы, свидетельствующие о их проработке, согласовании. Не обсуждались эти решения и в Банке России. Документы подготовлены узкой группой лиц (Дубинин С. К., Кириенко С. В., Чубайс А. Б., Задорнов М. М., Гайдар Е. Т.).
Доходит до того, что валютными резервами страны управляют коммерческие фирмы. Банком России 15. 07. 93 заключено соглашение с иностранной компанией «Фимако» (Джерси-Нормандские острова). По этому соглашению, действующему до сих пор, Банк России передает в доверительное управление средства валютного резерва. Всего за период с 1993 по 1998 г. на счетах компании побывало 37 млрд, долларов США, 9,9 млрд, немецких марок, 11, 9 млрд, французских франков, 86 млн. английских фунтов стерлингов. В нарушение действующего законодательства в эти годы активно осуществлялись операции по передаче в доверительное управление компании «Фимако» средств валютного резерва Российской Федерации, резервной кредитной линии МВФ и векселей Министерства финансов Российской Федерации. Генеральной прокуратурой России предложено Банку России расторгнуть с названной компанией соглашение об управлении инвестициями, вывести из ее управления средства валютного резерва. В настоящее время рассматривается вопрос о принятии по данному факту правового решения в порядке ст; 109 УПК РФ.
В ходе проверки установлено, что в нарушение Закона Российской Федерации «О валютном регулировании и валютном контроле» Банк России ненадлежаще выполнял возложенные на него функции органа валютных операций, которые были осуществлены задолго до обращения за получением таких разрешений. Банк России лишь в 1998 г. незаконно легализовал валютные операции по вывозу из страны около 30 млн. долларов США. В отношении должностных лиц, выдавших такие разрешения, Генеральной прокуратурой России 18.11.98 возбуждено уголовное дело».
Были возможны два варианта действий администрации Кремля: возглавить поход против коррупционеров, тем самым «оседлав» проблему и взяв ее под контроль, или «приструнить строптивого прокурора». Увы, был выбран худший вариант.
Таким образом, непосредственной причиной действий против Ю. Скуратова стали меры Генпрокуратуры по возвращению незаконно вывезенных из страны средств.
Сигналом для власть имущих, судя по всему, стали начавшиеся 20 января 1999 года обыски в работавшей на Б. Березовского охранной фирме «Атолл».
Из досье «Портрет Ю. Скуратова на фоне Кремля»:
Национальность — русский. Семейное положение — женат, имеет взрослых сына и дочь.
Публикации и авторские работы — опубликовал свыше 90 научных трудов. Доктор юридических наук, профессор.
Жизненный путь — отслужил рядовым в Советской Армии. После окончания аспирантуры работал преподавателем в Свердловском юридическом институте. Был деканом судебно-прокурорского факультета.
В 1977 г. защитил кандидатскую, а в 1987 г. — докторскую диссертацию, посвященную конституционным проблемам самоуправления.
В 1989 г. перешел на работу в аппарат ЦК КПСС.
С 1991 по 1992 гг. работал старшим консультантом министра безопасности РФ В. Баранникова.
В 1993 г. возглавил научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, вошел в состав коллегии Генпрокуратуры.
24 октября 1995 г. утвержден Советом Федерации в должности Генерального прокурора Российской Федерации.
Был избран членом Совета по судебно-правовой реформе Совета Федерации и назначен членом Совета по судебной реформе при президенте РФ.
3 ноября 1995 г. Ю. Скуратов принял посла США Т. Пикеринга по его просьбе и имел с ним продолжительную беседу. Встреча была инициирована американской стороной в связи с предложениями о сотрудничестве, выдвинутыми генеральным прокурором США.
Политические взгляды, позиция.
Сразу после своего назначения, на встрече с председателем правительства В. Черномырдиным Ю. Скуратов рассказал о своем плане работы в должности Генерального прокурора. В качестве своего первого шага он назвал оздоровление морально-психологической атмосферы в органах прокурорского надзора. В качестве второго — усиление правозащитного потенциала прокуратуры, активизацию ее функций по борьбе с преступностью путем усиления надзора за органами дознания, а также за оперативно-розыскной деятельностью. Третьим шагом, как полагал Ю. Скуратов, должно быть принятие мер для усиления кадров прокуратуры.
Хобби, увлечения, вкусы, стиль, имидж.
Имеет первый разряд по шахматам. Играл в сборной республики среди школьников, затем — за сборную Свердловского юридического института. Также увлекается футболом и бадминтоном. Самым большим своим увлечением называет рыбалку — каждый год ездит в отпуск на озеро Байкал.
Сторонние оценки, характеристики.
Председатель думского комитета по безопасности В. Илюхин поддерживал при избрании кандидатуру Ю. Скуратова на должность Генерального прокурора. В. Илюхин заявил тогда: «Несмотря на то что я редко поддерживаю какое-либо начинание президента РФ, однако в этом случае кандидатура Ю. Скуратова для меня абсолютно приемлема». По его словам, это человек, «не замешанный в каких-либо московских интрижках». «Мне импонирует в этом человеке его большая интеллигентность. Я бы мог сказать, что это теоретически вполне грамотный и зрелый юрист и ученый.
Он в течение почти пяти лет возглавляет Институт прокуратуры Союза по проблемам прокурорского надзора за соблюдением законности и правопорядка».
Уверенность в том, что многие уголовные дела могут быть раскрыты после назначения Ю, Скуратова на должность Генерального прокурора, высказывал заместитель председателя межреспубликанской коллегии адвокатов Ю, Сорокин.
Хронология событий, изложенная, в частности, «Парламентской газетой» (22 апреля 1999 г,), выглядела следующим образом.
1 февраля 1999 года Ю. Скуратов направил Б. Ельцину письмо с просьбой освободить его от занимаемой должности по состоянию здоровья. Накануне Ю. Скуратов встречался с главой администрации президента Н. Бордюжей, который сказал ему о наличии компрометирующей Генпрокурора видеозаписи и настоятельно попросил «добровольно» уйти в отставку.
2 февраля Ю. Скуратов был помещен в Центральную клиническую больницу. В тот же день президент направил в Совет Федерации письмо с предложением освободить Ю. Скуратова от должности Генпрокурора «по состоянию здоровья». Сенаторы отказались рассматривать отставку Ю. Скуратова в его отсутствие.
22 февраля Ю. Скуратов выписался из ЦКБ и ушел в отпуск.
9 марта он появился в Генпрокуратуре.
16 марта видеокассета с компроматом на Ю. Скуратова появилась в Совете безопасности и в Госдуме.
Первый пик кульминации — голосование в Совете Федерации 17 марта 1999 года.
Принятое тогда подавляющим большинством голосов (142 из 151) решение Совета Федерации отклонить отставку Генерального прокурора Ю. Скуратова «по состоянию здоровья» стало временной развязкой интриги, закрученной окружением Б. Ельцина вокруг этой фигуры, и одновременно послужило прелюдией к новому, куда более крупному витку политического скандала.
То, что запутанная ситуация вокруг Ю. Скуратова не имела ничего общего с его самочувствием, было хорошо известно. В этом смысле решение Совета Федерации лишь подтвердило, что весь вопрос с отставкой Генерального прокурора был больше политическим, чем юридическим.
Неожиданным стало даже не поведение на заседании Совета Федерации самого Ю. Скуратова. Его считали неконфронтационным человеком, который якобы смирился с отставкой ради личного благополучия под угрозой публичной компрометации и был готов принять на выбор сделанные ему конфиденциально предложения о трудоустройстве. Гораздо более сенсационной и значительной оказалась степень единодушия сенаторов, которые, по существу, предприняли коллективный демарш и «дали отбор» Б. Ельцину и его ближайшему окружению.
Это свидетельствовало о том, что Ю. Скуратов заранее знал о зревшем открытом вызове большинства членов Совета Федерации президенту, что и помогло ему преодолеть нерешительность и рассказать о давлении высокопоставленных лиц на него лично и Генпрокуратуру в целом.
Хотя конкретных имен Ю. Скуратов не назвал, что было предусмотрительным проявлением осторожности с его стороны, ряд фактов финансовых злоупотреблений олигархов и высокопоставленных должностных лиц были известны Федеральному собранию и ранее из материалов Счетной палаты и Генеральной прокуратуры, а также думской Комиссии по борьбе с коррупцией. В числе фигурантов расследуемых дел и проверяемых сведений к тому времени находились, в частности, В. Черномырдин, Е. Гайдар, А. Чубайс, Б. Федоров, С. Кириенко, П. Авен, А. Кох, А. Вавилов, С. Дубинин, С. Алексашенко, Б. Березовский.
Однако в кулуарах Федерального собрания высказывалось мнение, что Ю. Скуратов окончательно попал в немилость Кремля тогда, когда ход расследований опасно близко подвел его к финансовым делам ближайшего окружения президента и его семьи. Катализатором нажима на Генпрокурора и применения к нему методов шантажа послужил Б. Березовский.
Федеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте еще в конце февраля 1999 года лично предупредила председателя Госдумы Г. Селезнева и министра внутренних дел С. Степашина о надуманности причин прошения Ю. Скуратова об отставке, заявив, что он «единственный человек из России, с которым нам удалось найти общий язык».
Ее позиция отражала мнение влиятельных финансовых и политических кругов на Западе, которые устали от вкладывания огромных финансовых средств в «черную дыру», через которую деньги не получали целевого использования в России, а возвращались за рубеж и оседали на частных банковских счетах российских предпринимателей и коррумпированных госслужащих высокого ранга.
Толчком к добровольно-принудительному отрешению от должности Ю. Скуратова президентом в начале февраля 1999 года стали сведения о том, что швейцарские правоохранительные органы в ответ на обращение Генпрокурора. России активизировали расследование сомнительных финансовых операций с участием российских граждан. Особенно взбудоражило Кремль сообщение о личном участии Карлы дель Понте, что было беспрецедентно для практики федерального, прокурора, в проведении в январе обыска в швейцарской компании «Мабетекс», с которой поддерживало тесные отношения и осуществило ряд крупных сделок возглавляемое П. Бородиным управление делами администрации президента.
В результате голосования 17 марта в Совете Федерации по Ю. Скуратову произошло то, чего даже нельзя было предположить.
Премьер Е. Примаков получил в ряды борцов против коррумпированного президентского окружения мощную фигуру Ю. Скуратова. На стороне премьера оказался и Совет Федерации, вставший в некую оппозицию мнению президента. И наконец, в один строй с премьером невольно попал защищавший позиции Ю. Скуратова мэр Москвы.
Е. Примаков дипломатично не мог принять столь щедрого политического подарка и поехал в ЦКБ. После этого последовала кампания в том духе, что здоровье и самочувствие президента гораздо лучше, чём. у премьера.
Аналитики Совета Федерации и правительства констатировали наступление если не фактического импичмента президента, то уж как минимум глубокой его изоляции после событий 17 марта в сенате. Было очевидно: если ситуация будет продолжаться в русле последних событий, то в мае президент мог получить импичмент де-юре. Его конфронтация с губернаторами могла вызвать новую волну их самостоятельности и выявить новые точки нонконформизма по отношению к центру.
Реальной угрозой престижу власти президента могла стать реализация Ю. Скуратовым обещания, прозвучавшего в стенах Совета Федерации, о том, что у него в руках будут документы из Швейцарии с перечнем фамилий, сумм и номеров счетов ряда высокопоставленных российских чиновников. На самом деле, как сообщал, в частности, «Московский комсомолец» («Московский комсомолец», 18 марта 1999 г.), Ю. Скуратов уже располагал необходимыми документами и застраховал себя на случай возможных поползновений власти.
На канале «Вести» был показан фрагмент скандальной видеозаписи.
Рано утром 18 марта Ю. Скуратов заявил телеканалу НТВ, что это дело рук тех, кого не устраивал ход следствия по делу швейцарской фирмы «Мабетекс». Сразу после этого Генпрокурор был принят президентом. В ходе встречи Ю. Скуратов написал повторное прошение об отставке. После встречи Б. Ельцин распорядился создать межведомственную комиссию во главе с Бордюжей по проверке достоверности информации о проступках, порочащих честь и достоинство прокурорского работника.
Однако уже 19 марта Н. Бордюжа был отправлен в отставку. Вместо него был назначен А. Волошин.
Генпрокуратура по заявлению Ю. Скуратова возбудила уголовное дело по ст. 294 и 137 УК РФ (воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования и нарушение неприкосновенности частной жизни).
23 марта в Москву приехала федеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте.
В ночь на 2 апреля заместитель прокурора Москвы В. Росинский после вызова в Кремль возбудил против Ю. Скуратова уголовное дело по ст. 285 ч. 1 (злоупотребление служебными полномочиями).
В тот же день президент отстранил Генпрокурора от должности на период расследования уголовного дела и попросил Совет Федерации повторно рассмотреть вопрос об отставке Ю. Скуратова.
2 апреля Ю. Лужков выступил с критикой «указа о временном отстранении Генерального прокурора», заявив, что «надо дать ему возможность довести до конца расследования по коррупции в высших эшелонах власти, вернуть в страну наворованные деньги».
5 апреля уголовное дело в отношении Ю. Скуратова было принято к производству Главной военной прокуратурой. В тот же день появилось повторное письмо Ю. Скуратова с просьбой об отставке, написанное, по его словам, раньше.
Однако уже 6. апреля Генпрокурор заявил, что «он готов работать и дальше, если Совет Федерации его поддержит».
7 апреля Ю. Скуратов выступил в Госдуме по просьбе нижней палаты парламента. Он вновь не назвал никаких имен коррупционеров, кроме фамилий Б. Березовского и А. Смоленского, против которых днем раньше были выданы санкции на арест. Решение по Б. Березовскому вскоре было отменено.
Ситуация вокруг Ю. Скуратова продолжала обостряться.
9 апреля президент активно и публично включился в проработку вопроса с Советом Федерации об отставке Ю. Скуратова. Он встретился с главами республик в составе Российской Федерации, заявив, что «стыд и срам иметь такого Генпрокурора».
13 апреля главный военный прокурор Ю. Демин подтвердил законность возбуждения уголовного дела против Ю. Скуратова. Информированные источники отмечали, что Ю. Демин и Ю. Скуратов были близки в то время, когда оба они в 1992 году являлись консультантами министра безопасности В. Баранникова.
16 апреля Госдума признала неправомочным возбуждение уголовного дела в отношении Ю. Скуратова.
Накануне повторного голосования в Совете Федерации распространялась информация о том, что в деле было заключение старшего помощника главного военного прокурора генерал-майора юстиции Ю. Баграева о том, что дело Ю. Скуратова возбуждено «по недостаточным материалам».
20 апреля президент опять встретился с большой группой членов Совета Федерации. И тут кремлевские аналитики сделали серьезное упущение, обойдя вниманием руководителей законодательных собраний, причем демонстративно. Как выяснилось впоследствии, руководители парламентов республик, краев и областей не упустили из поля зрения этот шаг, что впоследствии и отразилось на голосовании.
А. Волошин 20 апреля также провел ряд встреч с сенаторами, однако переломить ход ситуации ему не удалось.
21 апреля Совет Федерации заслушал Ю. Скуратова на закрытом заседании. Среди политиков было широко распространено мнение, подхваченное в СМИ, о том, что участвовавшие в заседании Е. Строев и Е. Примаков вели себя недостаточно активно с точки зрения защиты «чести’мундира» президента, а А. Волошин не был воспринят сенаторами как достаточно солидный собеседник.
Ю. Скуратов в своем выступлении, стенограмма которого была опубликована в газете «Сегодня» («Сегодня», 22 апреля 1999 г.), акцентировал внимание на. том, что ведется последовательная работа по возвращению незаконно вывезенной из страны валюты и борьба с коррупцией. Среди фигурантов, в отношении которых велись активные следственные действия, им были названы, в частности, зарегистрированная в оффшорной зоне компания «ФИМАКО», через которую проходили нарушения в Центробанке; компания «Мабетекс» (Швейцария), в отношениях с которой «грубые нарушения при реализации контрактов» допустило управление делами президента («только в одном швейцарском городе Лугано существуют счета нескольких десятков нынешних и бывших российских чиновников, так или иначе связанных с фирмой «Мабетекс», заявил Ю. Скуратов); фирма «Андава» (Швейцария), использовавшаяся «Аэрофлотом» для оставления средств за рубежом (в этой связи были конкретно упомянуты Б. Березовский и бывший заместитель гендиректора «Аэрофлота» Н. Глушков); президент банка «СБС-Агро» А. Смоленский, объявленный в розыск; руководитель рекламного агентства «Премьер-ТВ» С. Лисовский, против которого было возбуждено уголовное дело; компания «Голден-АДА» (США), следствие по которой закончено.
Был упомянут А. Чубайс, относительно нарушений при назначении которого председателем правления РАО «ЕЭС России» было внесено представление в правительство. Других имен бывших чиновников Ген-прокурором не называлось, поскольку «приводить сейчас эти сведения из незавершенных следствием уголовных дел и материалов проверок — это убийственно для страны, это выгодно лишь политиканам» («Сегодня», 22 апреля 1999 г.)
Ю. Скуратов подчеркивал, что никаких особых действий в последнее время он лично не совершал: информация и документы, накопленные в ходе предшествовавшей работы, должны реализовываться в форме конкретных уголовных дел, с конкретными фигурантами.
Им было указано, что прокуратура должна действовать как независимый институт правоохранительной системы. Шантаж в отношении Генпрокурора недопустим. Отстранение от должности произошло с грубейшими отступлениями от правовых норм. Переход в неправовое поле в угоду политическим амбициям, подчеркнул Ю. Скуратов, представлял реальную угрозу для всех, в том числе, кстати, и для президента.
Результат известен: лишь 61 член Совета Федерации проголосовал за отставку Ю. Скуратова, в то время как 79 человек было против.
Обратимся к правовой стороне вопроса.
В связи с появлением 2 апреля указа Б. Ельцина № 415 об отстранении Ю. Скуратова от должности Генерального прокурора РФ на период расследования возбужденного в отношении него уголовного дела правовое управление аппарата Государственной думы вынесло 6 апреля заключение, в котором констатировались грубые нарушения законности.
По мнению парламентских юристов, они сводились к следующему:
уголовное дело в отношении Ю. Скуратова было возбуждено срочно вызванным в Кремль в неурочное время — два часа ночи неправомочным лицом (заместитель прокурора г. Москвы В. Росинский, без согласования с прокурором города С. Герасимовым) по материалам, представленным ФСБ, которая производила проверку и оперативно-розыскные мероприятия без возбуждения уголовного дела и судебного решения;
вопрос об отстранении от должности Генпрокурора может быть решен только Советом Федерации по представлению президента.
В последующем поступили разъяснения со стороны главной военной прокуратуры о том, что уголовное дело, принятое ею в производство, было возбуждено на законных основаниях.
На этом правовая «возня» вокруг Ю. Скуратова не прекратилась. Е. Строев обещал сенаторам предоставить в распоряжение все материалы по «делу» Генпрокурора.
Военная прокуратура раздиралась противоречиями. Начальник отдела надзора ГВП генерал-майор юстиции Ю. Баграев, вынесший 8 апреля заключение о необоснованности возбуждения уголовного дела против Ю. Скуратова, был сначала поощрен 22 апреля «за примерное исполнение служебного долга в организации предварительного расследования по уголовному делу, возбужденному в отношении Ю. Скуратова» («Сегодня», 24 апреля 1999 г.), а сразу после этого был отстранен от надзора. Дело передали заместителю Ю. Демина по следствию Ю. Яковлеву.
Ю. Демин вынужден был признать впоследствии, что зампрокурора Москвы В. Росинский допустил в постановлении о возбуждении уголовного дела против Ю. Скуратова «стилистически неграмотные и юридически некорректные формулировки» («Сегодня», 24 апреля 1999 г.).
Многие полагали, что прокурорские работники, видевшие для себя перспективы работы и после ухода Б. Ельцина, не намерены были бросать прямой вызов ему и ближайшему президентскому окружению, однако встали на путь защиты своих корпоративных интересов («Московский комсомолец»-, 22 апреля 1999 г.).
28 апреля в Совете Федерации состоялось первое заседание рабочей группы спецкомиссии по проблемам борьбы с коррупцией, возглавляемой вице-спикером О. Королевым. По поручению верхней палаты группа начала разбираться с материалами против Ю. Скуратова и ближайших членов президентского окружения. В ее составе были сенаторы, входившие в комитеты верхней палаты парламента по законодательству и безопасности.
После первомайских праздников состоялось еще одно заседание, на которое приглашались, в частности, Ю. Скуратов и и. о. Генпрокурора Ю. Чайка. Администрация президента и ФСБ были представлены заместителями их руководителей А. Логиновым и Н. Патрушевым.
Между тем распоряжением Ю. Чайки на другой участок работы был переведен зам. Генерального прокурора — начальник следственного управления Генпрокуратуры М. Катышев, в чьих руках сосредоточивался основной объем информации по проводимым расследованиям в рамках дел о коррупции. Средства массовой информации не исключали здесь и политической подоплеки с учетом того, что М. Катышев входил в команду Ю. Скуратова и поддерживал отношения с главой думского комитета по безопасности В. Илюхиным. Именно М. Катышев подвергался, в частности, ранее наиболее резким нападкам со стороны Б. Березовского после возбуждения уголовных дел против него и его окружения.
Эксперты обращали внимание и на то, что голосование в Совете Федерации показало возможность формирования общего антиельцинского фронта. В условиях, когда левопатриотическая оппозиция могла рассчитывать в Совете Федерации всего на 40 с небольшим голосов, тот факт, что против отставки Ю. Скуратова высказалось 79 членов верхней палаты, означало, по мнению названных экспертов, что среди них оказались и сторонники Ю. Лужкова, и сторонники Е. Примакова.
Неудачам президентской стороны способствовали и ее явные промахи в правовом поле, а эмоциональное восприятие проблемы сослужило плохую службу советникам президента. Как явная ошибка расценивалось и отстранение надзирающего, военного прокурора генерала Ю. Баграева, который дал заключение о незаконности возбуждения уголовного дела против Ю. Скуратова.
По мнению экспертов, целесообразно было бы направить материалы по Ю. Скуратову в Совет Федерации с просьбой внимательно их изучить и решить вопрос о возможности его временного отстранения от должности. Подписание же президентского указа завело всю проблему в юридический тупик. Неудачными к тому же оказались и выступления в Совете Федерации представителей президентской стороны.
Очередная неудача президентской команды в деле Ю. Скуратова, по оценке думских экспертов левого толка, означала лишь дальнейшую дискредитацию президентской власти и необходимость для нее срочного поиска компромисса.
Возможный выход они видели в назначении на должность Генпрокурора Г. Пономарева (что предлагали и Е. Примаков, и сам Ю. Скуратов) и согласии президента с созданием Советом Федерации специальной комиссии по расследованию случаев коррупции, о которых говорил Ю. Скуратов, параллельно с его собственным делом. Любое другое решение, например, какие-то санкции против ряда членов Совета Федерации, а тем более силовые варианты, по их мнению, были гибельны для президентской власти.
В то же время они считали, что в случае назначения Генпрокурором человека Ю. Лужкова и начала работы специальной комиссии по наблюдению за расследованием президент не получил бы никакой гарантии, что Г. Пономарев не станет продолжать прежнюю скуратовскую линию «на компрометацию ближайшего окружения президента». Таким образом подобный компромисс вряд ли устроил бы президента.
Левые эксперты выражали убежденность: дальнейшие попытки Б. Ельцина настоять на своем, что следовало из первых же заявлений президентских советников сразу после объявления итогов голосования в Совете Федерации, приведут только к ухудшению ситуации.
Между тем и. о. Генпрокурора России Ю. Чайка 6 мая отказал в жалобе, которую направил начальник отдела по надзору Главной военной прокуратуры генерал-майор юстиции Ю. Баграев в связи с уголовным делом в отношении Ю. Скуратова. В ответном письме Ю. Чайка сообщил, что для прекращения дела против Ю. Скуратова нет оснований.
7 мая газета «Новые известия» сообщила, что в Москву из федеральной прокуратуры Швейцарии прибыли три специальных уведомления, адресованные высокопоставленным российским чиновникам (фамилии не раскрывались). В уведомлениях говорилось о том, что Берн намеревался передать в Москву сведения, интересовавшие Генпрокуратуру РФ в связи с расследованием дела «Мабетекс». Говорилось также о том, что в случае несогласия чиновники могут подать протест в швейцарский суд. По данным газеты, эти чиновники немедленно обратились в суд с ходатайством не передавать в Москву указанные материалы.
14 мая Московский суд приступил к рассмотрению жалобы Генпрокурора о незаконности возбуждения против него уголовного дела, а 17 мая удовлетворил ее. В тот же день Главная военная прокуратура опротестовала решение судьи, повторив свой протест от 25 мая.
26 мая консульская служба МИД РФ аннулировала выданный Ю. Скуратову общегражданский загранпаспорт, объявив его недействительным. Тем самым Ю. Скуратова не пустили в Швейцарию на ежегодную международную конференцию в Лугано по борьбе с коррупцией. Помощник главы думского комитета по безопасности Е. Чубанов заявил, что истинные виновники — «стоящие за сотрудниками ФСБ лица, опасающиеся встреч Ю. Скуратова с Карлой дель Понте».
Тем не менее противникам Ю. Скуратова удалось далеко не все. По сообщениям прессы, в Швейцарии работали два следователя по особо важным делам Генпрокуратуры РФ — Г. Чуглазов, расследовавший дело «Мабетекс», и Н. Волков, ведший дело «Аэрофлота». И именно после их возвращения многие ожидали в России новых скандалов («Новые известия», 29 мая 1999 г.).
31 мая МИД России выдал Ю. Скуратову общегражданский загранпаспорт. А фирма «Мабетекс» официально потребовала от Карлы дель Понте немедленно приостановить любую помощь российской стороне по расследованию дела о злоупотреблениях в управлении делами президента РФ («Коммерсантъ-дейли», 1 июня 1999 г.).
Главная военная прокуратура продлила еще на два месяца следствие по уголовному делу Ю. Скуратова в связи с истечением 2 июня предусмотренного законом двухмесячного срока расследования уголовных дел.
2 июня уголовное дело в отношении Ю. Скуратова поступило в Верховный суд, который должен был рассмотреть его в течение месяца.
8 июня Ю. Скуратов заявил, что считает проблематичным свое возвращение на пост Генпрокурора («Известия», 9 июня 1999 г.). В тот же день по каналам «Интерфакса» сообщили, что глава Национального резервного банка А. Лебедев собирается подать на Ю. Скуратова в суд.
Временная комиссия Совета Федерации по изучению проблем борьбы с коррупцией провела три заседания, чтобы найти компромисс между Кремлем и Ю. Скуратовым. 9 мая комиссия подготовила два обращения: к Б. Ельцину и в Конституционный суд. В первом документе предлагалось как можно скорее «провести согласительные процедуры», так как прокурор «не находится в правовом поле» («Независимая газета», 10 июня 1999 г.)
Во втором — решить, кто вправе отстранить Генпрокурора.
10 июня стало известно, что на последнем заседании комиссии Совета Федерации по коррупции Ю. Скуратов представил новые данные, которые побудили сенаторов выйти к президенту с предложением о внесении поправок в закон о прокуратуре — фактически поставить Генпрокурора под надзор сената. Кроме того, временная сенатская комиссия по коррупции хотела стать постоянной. Более того, якобы готовился проект об усилении ее за счет Совета безопасности («Сегодня», 10 июня 1999 г.),
В ожидании развязки этого дела, конца которому не было видно, аналитикам ничего не оставалось делать, кроме как давать оценки и прогнозы.
Большинство обозревателей сходилось во мнении: с учетом того, что Ю. Скуратов дал задний ход и опроверг «добровольность» своего прошения от 1 февраля и последующих реляций об отставке, в неприглядном свете выглядела позиция Б. Ельцина, подписавшего соответствующие документы. Были основания упрекать окружение президента по меньшей мере в попустительстве коррупции на государственном уровне, если не в прямой причастности к ней.
Многие аналитики предполагали: не было гарантий принятия Советом Федерации решения об отставке Ю. Скуратова. Администрация президента и лично Б. Ельцин получили серьезнейший удар, который свидетельствовал о нарушении равновесия в балансе различных ветвей в целом. Общество убедилось — президент не всесилен («Итоги», 1999, 13 и 27. 04).
На позицию сенаторов не могли не повлиять публично излагавшиеся еще до заседаний мнения таких личностей, как Ю. Лужков, М. Шаймиев, Д. Аяцков, Р. Аушев об отсутствии оснований для отставки Ю. Скуратова. Попытки Е. Строева после его встреч с Б. Ельциным превратить заслушивания Генпрокурора 17 марта и 21 апреля в формальную процедуру утверждения его отставки оказались безуспешными.
Однако было ясно, что Б. Ельцин таких обид не прощает. В то же время, даже при своей импульсивности и непредсказуемости, на конфронтацию с Советом Федерации и большинством лидеров он вряд ли пошел бы, а если бы и решился на нее, то президентских властных ресурсов оказалось бы недостаточно.
Президент «отыгрывался» на правительстве, которое, по его мнению, занимало пассивную позицию в вопросе об отнесенной на 13–15 мая процедуре импичмента в Госдуме и «деле Ю. Скуратова». Назначение первым вице-премьером С. Степашина было призвано продемонстрировать намерение президента лично контролировать силовые структуры и оказывать через них большее внимание на остальные ветви власти.
Прогнозировалось, что тема коррупции в высших эшелонах власти с причастностью к ней ближайшего окружения Б. Ельцина будет проходить рефреном в начинавшейся 13 мая процедуре импичмента президента.
Существовала версия и о том, что президент под предлогом нерешенной проблемы Ю. Скуратова и висевшей темы импичмента пойдет на резкие шаги, связанные с роспуском правительства, разгоном Думы и запретом Компартии. Данная вероятность не исключалась, но правы оказались те наблюдатели, которые не считали ее предрешенным вопросом.
Характерные для рассматриваемого периода нарастание напряженности в верхних эшелонах власти и угроза выхода ведущих субъектов РФ за пределы конституционного поля в определенной мере сузили пространство для компромиссов, которое в течение нескольких месяцев служило основой хрупкой политической стабильности властных структур.
Многие аналитики подобное развитие ситуации считали вполне закономерным, поскольку стабилизация постепенно приводила к сокращению политического влияния Б. Ельцина и поддерживавших его групп (либеральный истеблишмент, часть финансовой олигархии), перетеканию реальной власти из Кремля и со Старой площади в правительство и Федеральное собрание. КПРФ и ее союзники, стремясь закрепить в своих руках политическую инициативу, поспешили усилить давление на президента, пытаясь с помощью угрозы импичмента не только обезопасить Госдуму от превентивных ударов Б. Ельцина, но и добиться решающих успехов в борьбе за дальнейшее изменение баланса сил в свою пользу.
Такая тенденция стала вызывать откровенную озабоченность президентской команды, которая настоятельно рекомендовала Б. Ельцину предпринять адекватные контрмеры с тем, чтобы не выпустить из своих рук удерживаемую почти десятилетие реальную власть. Как отмечал профессор политологии С. Черняховский, «…за эти 10 лет он многократно выигрывал схватки за власть, менял свое окружение, проваливал собственные начинания и обещал подъем «еще через полгода». Не было сделано ничего, что улучшало бы положение вещей… Правление Бориса Ельцина напоминает хозяйничанье барина-самодура, разорившего имение, уморившего людей и скот, не знающего, как выпутаться из долгов и меняющего управляющих, валя на них вину за свое банкротство…» («Независимая. газета», 13 мая 1999 г.).
Заметная активизация оправившегося в апреле после очередной болезни Б. Ельцина послужила сигналом к консолидации группировавшихся вокруг него сил, которые увидели в этом, возможно, один из последних шансов переломить ход борьбы в свою пользу и сохранить за главой государства лидирующие позиции в политике. Надежды на это особо усилились после того, как в своем Послании Федеральному собранию Б. Ельцин обнародовал дальнейшую стратегию на реорганизацию правительства, обосновав свое желание изменить его состав приближением выборов и необходимостью продолжения либеральных социально-экономических реформ.
Для решения поставленных задач Кремль предпринял ряд шагов.
Прежде всего была осуществлена серия мер по ограничению возможностей как правительства, так и Госдумы проводить самостоятельную и инициативную политику. Из пропрезидентских кругов стала целенаправленно «выбрасываться» информация о вероятности использования жестких мер против оппонентов Б. Ельцина, среди которых, в частности, такие, как досрочный роспуск Госдумы и запрет КПРФ.
Президент прозрачно намекнул на вероятность отставки премьера в обозримой перспективе, и хотя Е. Примаков отпарировал угрозу — в телеобращении 10 апреля сказал, что за кресло не держится, — ему одновременно пришлось публично высказаться за отставку Ю. Скуратова с поста Генерального прокурора.
Вслед за этим начали активно муссироваться слухи о том, что Б. Ельцин поставил Е. Примакову ультиматум: если поддерживавшая его Госдума проголосует за импичмент, то в правительстве произойдет большая кадровая чистка с отставкой представителей левых сил (Ю. Маслюков, В. Густов, Г. Кулик), да и самого премьера президент не будет удерживать.
Кроме того, президентская команда предприняла ряд мер, направленных на «размягчение» и раскол сложившейся в марте антиельцинской коалиции.
Б. Ельцин и руководитель администрации президента А. Волошин в преддверии очередного рассмотрения отставки Ю. Скуратова провели ряд встреч с президентами национальных республик в составе РФ и губернаторами, в ходе которых Кремль заявил о намерении пойти на дальнейшее изменение баланса властных полномочий в пользу регионов.
В частности, было обещано разрешить самостоятельный выход субъектов Федерации на рынок внешних заимствований через выпуск региональных ценных бумаг, а также вопреки утвержденному Налоговому кодексу перераспределить в пользу регионов значительную часть налоговых поступлений.
Особое значение в этой акции Кремль придавал сближению с Ю. Лужковым, которого президентские структуры рассматривали в тот момент в качестве инструмента сдерживания Е. Примакова. По некоторым сведениям, на состоявшейся в начале апреля встрече президент предлагал московскому мэру пост премьера. На оказание политической поддержки лидеру «Отечества» были направлены основные силы президентской администрации в лице А. Волошина и О. Сысуева.
Однако, как и предполагали наблюдатели, Ю. Лужков, понимая, что при сохранении традиционного вмешательства самого президента и его приближенных в практическую деятельность правительства премьерство окажется недолговечным, отклонил предложение. Вместе с тем он заметно усилил критику Госдумы, в том числе и за затею с импичментом, что объективно сыграло на руку Кремлю, стремившемуся создать вокруг нижней палаты обстановку политической изоляции.
И наконец, в руководстве силовых структур были осуществлены кадровые перестановки, позволившие Б. Ельцину усилить свое влияние. Близкий к президенту директор ФСБ В. Путин был по совместительству назначен секретарем Совета безопасности. Продлен контракт с министром обороны И. Сергеевым, с подачи которого президент заменил командующего стратегически важным Московским военным округом Л. Кузнецова. Президенту удалось заручиться поддержкой своих планов со стороны министра внутренних дел С. Степашина.
Одновременно руководители МВД и ФСБ получили карт-бланш на внутренние кадровые перестановки, в результате которых на ключевых постах в их ведомствах оказались лично преданные им люди. В частности, заместитель С. Степашина по кадрам В. Федоров сменил генерал-полковника юстиции И. Кожевникова на посту начальника Следственного комитета МВД. В свою очередь, на место В. Федорова был назначен близкий человек С. Степашина, начальник Главного управления кадров МВД А. Черненко.
В. Путин убрал из ФСБ ряд выдвиженцев бывшего директора Службы Н. Ковалева — первого заместителя В. Соболева, сделав его заместителем секретаря Совета безопасности, а также начальника управления экономической контрразведки А. Пушкарёнко, имевшего тесные отношения с Генпрокуратурой.
Проведенная перегруппировка сил в МВД и ФСБ, являвшихся ключевыми ведомствами в деле сохранения за главой государства властных полномочий, подтвердили предположения тех аналитиков, которые полагали, что президентская сторона готовилась к решительному изменению баланса сил.
Б. Ельцин резко расширил свое участие во внешней политике, прежде всего в урегулировании балканского кризиса, рассматривая этот фактор как мощный инструмент для изменения внутриполитической ситуации в свою пользу.
Левое большинство Госдумы, обеспечив принятие постановления в ответ на обращение президента и Союзной скупщины СРЮ с просьбой принять Югославию в Союз России и Белоруссии, стремилось поддержать позицию Думы — и тогда, как следствие, охлаждение отношений с либеральным истеблишментом внутри России и правящими кругами Запада либо занять более приемлемую для НАТО позицию, что неизбежно привело бы к росту политической изоляции президента внутри страны.
Несмотря на это, его возможности для контригры на поле югославского кризиса оказались более широкими по двум обстоятельствам. Во-первых, общественное мнение России настороженно отнеслось к идее вхождения СРЮ в российско-белорусский Союз, опасаясь, что в этом случае риск непосредственного вступления РФ в военный конфликт на Балканах резко усилится. Во-вторых, такую же точку зрения высказала и большая часть политического истеблишмента России, включая ведущих политиков — Е. Примакова и Ю. Лужкова.
Чтобы не быть отодвинутым противниками от балканского урегулирования, Б. Ельцин назначил В. Черномырдина своим специальным представителем. Одновременно, как посчитали эксперты, президент решил ряд не связанных напрямую с балканским кризисом задач. В частности, Б. Ельцин создал очередной противовес влиянию Е. Примакова и его правительства на одном из важнейших направлений государственной политики.
В этой связи в политических кругах Москвы было расхожим мнение о том, что в будущем президентская администрация в целях ограничения влияния правительства намерена шире использовать институт спецпредставителей, распространив его на другие сферы политики. В этом качестве предполагалось задействовать в основном отставных политиков, ранее занимавших высокие посты в исполнительной власти. В частности, называлось имя С. Кириенко.
Наблюдатели отметили и тот факт, что назначение В. Черномырдина состоялось сразу после попытки Б. Ельцина приблизить к себе Ю. Лужкова. Поэтому они не исключали, что, согласно тактике сдержек и противовесов, экс-премьер должен был играть эту роль в отношении столичного мэра.
Было очевидно, что успех Б. Ельцина в борьбе с Думой и оппонентами из Совета Федерации во многом зависел от экстренных финансовых вливаний Запада, способных стабилизировать ситуацию и успокоить элиту. Эти вливания связывали с позицией России в отношении агрессии НАТО в Югославии, что и подводило к предположениям о возможных теневых аспектах деятельности спецпредставителя президента.
Главной задачей В. Черномырдина при подобных намерениях российской власти становилось не столько урегулирование кризиса на Балканах вообще, сколько урегулирование на выгодных для Запада условиях. Этим объяснялись и некоторые казавшиеся на первый взгляд не вполне понятными эпизоды переговорного процесса — длительные телефонные разговоры Б. Ельцина с Б. Клинтоном, поездки спецпредставителя по странам ближнего зарубежья, его переговоры с вице-президентом США А. Гором, визит в Москву первого заместителя госсекретаря США С. Тэлботта и его встреча с не имеющими отношения к Балканам лицами, например, с А. Волошиным.
По мнению некоторых западных политологов, США считали важным для себя предпринять все возможное для того, чтобы Б. Ельцин сохранил свою власть в России именно тогда — в период завершения войны против Югославии. Об этом свидетельствовали и появлявшиеся в американской печати материалы, призывавшие участников альянса по достоинству оценить усилия Б. Ельцина, который являлся гарантом того, что Россия не дистанцируется от Запада в ближайшей перспективе.
Резкое усиление активности Б. Ельцина ослабило его оппонентов и существенно снизило шансы левого большинства Госдумы набрать 15 апреля необходимые 300 голосов для объявления президенту импичмента.
Осознавая сложность ситуации, руководство левой оппозиции главный упор сделало на развитии политических аспектов импичмента. Лидеры КПРФ понимали, что юридически эта процедура закончится тупиком уже на стадии Верховного суда. В конечном итоге это усилит риск неконституционных действий со стороны любого из активных участников конфликта, что в условиях консолидации пропрезидентских сил чревато тяжелыми для Думы и КПРФ последствиями.
Поэтому главным для левых стало воссоздание пошатнувшейся мартовской антипрезидентской коалиции, формирование через скандал с Генпрокурором такого морально-политического климата в стране, при котором сохранение Б. Ельцина на посту стало бы неприемлемым для большей части истеблишмента. В этом случае главным оружием левых было консолидированное требование элит к президенту досрочно уйти в отставку. Не случайно на протяжении всех весенних месяцев 1999 года Г. Зюганов постоянно «советовал» президенту оставить занимаемый пост по собственному желанию.
Однако, не получив поддержки со стороны влиятельных групп элиты в вопросе об импичменте, коммунисты вынуждены были лавировать и под предлогом неясности процедурных аспектов голосования перенести рассмотрение этого вопроса на 13 мая. При этом они явно стремились перевести эту проблему в разряд пропагандистских с целью мобилизации своего электората и дискредитации других фракций в Думе как пособников «антинародного режима».
В противостоянии с ним важная роль отводилась майским выступлениям, широкое участие населения в которых могло бы стать едва ли не решающим аргументом за отставку Б. Ельцина, как об этом неоднократно заявлял Г. Зюганов. Однако приходилось констатировать, что, несмотря на все старания, противникам президента не удалось преодолеть политическую апатию и мобилизовать массы недовольных режимом Б. Ельцина людей.
При сделанной левыми заявке на 100 тысяч человек, по оценкам независимых экспертов, реально в первомайском шествии в Москве участвовало примерно 14,5 тысяч, а в демонстрации и митингах 9 мая — около 20 тысяч человек.
Недостаточно высокую массовость первомайских акций, которые должны были продемонстрировать размах антиельцинских настроений, лидеры оппозиции восприняли с большой досадой. Ее усилило то обстоятельство, что коммунисты, без сомнения стремившиеся по числу манифестантов превзойти формировавшийся «лужковский» фланг российского партстроительства — «Отечества», не смогли добиться и этой цели.
В столице «Отечеству» удалось, опираясь на профсоюзы и административные структуры, собрать достаточно внушительную колонну численностью около 25 тысяч человек.
Проведенные оппозицией 1 и 9 мая митинги и демонстрации показали, что ей так и не удалось существенно расширить свое влияние на общество и консолидировать вокруг себя значительные социальные силы. Более того, проведенные накануне праздников опросы общественного мнения зарегистрировали значительное падение авторитета КПРФ, что, наверное, и выразилось в недостаточно высокой массовости майских акций протеста.
Впрочем, определенным достижением оппозиции, как полагали наблюдатели, было заметное омоложение рядов демонстрантов — в акциях «красных» приняло участие больше, чем когда-либо прежде, учащейся молодежи, главным образом студентов.
В то же время, по наблюдениям обозревателей, власти тоже не сидели сложа руки и постарались снизить численность участников первомайских акций. Для этого в подконтрольных СМИ акцент был сделан на пропаганде ценностей семейного быта, здорового отдыха, а также на устрашении. 29–30 апреля основные электронные СМИ в своих новостных программах акцентировали внимание на переходе милиции на режим повышенной готовности.
Усилившиеся опасения по поводу возможных провокационных действий Кремля во время демонстраций оппозиции с целью инициировать беспорядки с далеко идущими последствиями наверняка повлияли на снижение численности участников майских акций протеста против режима Б. Ельцина.
С другой стороны, власти, видимо, сами опасались возбудить развитие событий по острому сценарию. В отличие от прошлых лет во время оппозиционных шествий в мае 1999 года не наблюдалось значительного скопления вокруг них силовых подразделений и, как отметили сами организаторы протестных мероприятий, в их ходе не было зафиксировано сколько-нибудь серьезных инцидентов.
Не нашли значительного отклика ни в СМИ, ни в действиях правоохранительных структур анонимные демонстративно-террористические акции, направленные на нагнетание напряженности, — взрыв в гостинице «Интурист», размещение муляжей взрывных устройств у Кремлевской стены, взрывы неподалеку от синагог в Москве вечером 1 мая и т. п. Ответственности за них никто на себя не взял, хотя определенные круги попытались использовать некоторые «теракты» для дискредитации оппозиции. В частности, известный своим радикализмом исполнительный вице-президент Российского еврейского конгресса А. Осовцов в телеэфире приписал их авторство «коммунистам и нацистам», которые своими разнузданными речами «подогрели террористов». Вслед за ним С. Степашин пообещал усилить борьбу с «экстремистскими националистическими организациями», которые впоследствии больше не проявились.
Заметное успокоение внесли заявления министра юстиции, отметившего, что специально направленные им наблюдатели на мероприятия левых сил «не зафиксировали серьезных антиконституционных нарушений со стороны оппозиции».
Некоторые эксперты считали, что майские торжества 1999 года были менее политизированы СМИ, чем в прежние времена. В значительной степени этот феномен они объясняли тем, что в праздниках впервые в качестве лидера движения «Отечество» принимал участие имеющий конкретные достижения Ю. Лужков, «заслуженно претендующий на роль лидера всей российской политической элиты на переходе в постельцин-ский этап».
В процессе поиска регионалами новой конфигурации сил, способной надежно обеспечить сохранение интересов политической элиты в постельцинскую эпоху, ключевые позиции, как представлялось многим экспертам, занимал Ю. Лужков. Одним из серьезных просчетов президентской команды называлась попытка сыграть на соперничестве между столичным мэром и премьером Е. Примаковым. Словно в пику Кремлю лидер «Отечества» открыто выступил за сохранение прежнего кабинета.
Убедившись, что эта задача невыполнима, мэр сменил тактику, бросив все силы на поддержку Ю. Скуратова. Не скрывал Ю. Лужков и своих симпатий к Ю. Скуратову во время заседания и удовлетворения тем, что президент потерпел поражение. По словам мэра, верхняя палата парламента высказалась за верховенство закона над «прецедентным правом» и Кремлю надо смириться с решением Совета Федерации и предоставить Генпрокурору условия для нормальной работы.
По мнению экспертов, борьба Совета Федерации за Генпрокурора с президентом во многом превратилась в схватку команды Ю. Лужкова с командой Б. Ельцина, главной ставкой в которой стала не фигура Генпрокурора, а внутриэлитное лидерство. Это обстоятельство было особенно заметно после того, как мэр на правах победителя начал активно встраиваться в схему регионального партстроительства, выступив в качестве партнера М. Шаймиева, и во все большей степени брать на себя роль верховного арбитра в отношении элит. Так, после встречи 22 апреля с Е. Примаковым московский мэр подверг резкой критике А. Волошина за его высказывания о том, что премьер является «нестратегическим партнером» для президента, и заявил, что «плохо понимает, почему кабинет Е. Примакова, предложенный несколько месяцев назад президентом и решивший проблемы стабилизации, сейчас может быть отставлен».
Продолжив критику экономической политики премьера, в том числе и таких его фундаментальных достижений, как стабилизация, которая, по словам Ю. Лужкова, была «абсолютно неустойчивой», мэр стремился показать элитам, что именно он играл первую роль в альянсе с Е. Примаковым.
Более того, Ю. Лужков успешно сделал заявку на роль гаранта политической стабильности и конституционного порядка, резко осудив на съезде «Отечества» в Ярославле любые попытки нарушить политическую стабильность в стране, от кого бы они ни исходили, и призвав провести смену как парламентской, так и президентской власти в строго установленные Основным законом сроки.
Солидные выступления мэра Москвы по вопросам внешней политики, в том числе в печати (в частности, его статья в газете «Коммерсантъ» по проблеме отношений России и Запада), также подкрепляли обоснованность его претензий на роль общенационального лидера.
По ряду оценок, тактика столичного мэра, ориентированная на превращение в гаранта политической стабильности и неприятие любого политического радикализма, олицетворяла его намерение начать, по образцу президентской избирательной кампании 1996 года, консолидацию всех некоммунистических сил вокруг себя и своего движения «Отечество», что в принципе показали майские праздники 1999 года.
В сущности, как отметили многие аналитики, интересная с точки зрения межпартийной борьбы за президентство новая первомайская панорама едва ли могла считаться утешительной для Б. Ельцина и его ближайшего окружения.
Участники и лидеры обоих первомайских мероприятий («зюгановцы» и «лужковцы») по основным вопросам текущей политики оказались фактически на одинаковых позициях, выразив отрицательное отношение к возможным шагам президента по изменению состава правительства и смены премьера, к капитуляции перед требованиями МВФ, к основным итогам ельцинского правления. Как отмечалось в прессе, тезисы выступлений Г. Зюганова и Ю. Лужкова во многом перекликались.
Наличие множества точек соприкосновения между отличными по взглядам политическими силами в условиях весенней ситуации означало, что в целом произошло заметное ухудшение позиций президента, которому приходилось держать фактически круговую оборону, не имея значительного пространства для маневрирования.
Движущим конфликтом основного политического процесса этого периода была и острая внутриэлитная борьба вокруг вопроса об импичменте. Усилия администрации президента были направлены на поиск наиболее приемлемой для Кремля тактики политического поведения в преддверии обсуждения обвинений, выдвинутых против Б. Ельцина.
Готовясь к решительному бою за власть, президент продолжал терять политический вес, о чем, в частности, свидетельствовал тот факт, что с ним прекращали связывать свои карьерные устремления молодые чиновники. Пример — уход заместителя главы администрации президента, начальника Главного правового управления Р. Орехова, который был носителем ряда весьма важных для стабильности режима связей. Не менее показателен факт возбуждения 23-летним прокурором из Челябинской областной прокуратуры А. Саломаткиным уголовного дела против заместителя прокурора Москвы В. Росинского по обвинению в превышении полномочий при возбуждении уголовного дела в отношении Ю. Скуратова. И хотя заместитель Генпрокурора Ю. Чайка не поддержал молодого юриста, доводы последнего не остались незамеченными спецкомиссией Совета Федерации по борьбе с коррупцией.
На ее заседании, состоявшемся в начале мая, было принято мало устраивавшее президента решение «о политической поддержке громких дел», рекомендовавшее не производить кадровых перестановок в Генпрокуратуре до назначения нового Генерального прокурора. Однако президентские структуры всеми последующими действиями показали, что не намерены были обращать внимания на рекомендации комиссии. Подобное отношение к сенаторам еще более осложнило положение Б. Ельцина и его администрации.
Наблюдавшиеся во время майских праздников интенсивные консультации главы администрации президента с рядом российских политиков, в частности, с Г. Селезневым, Е. Строевым, В. Жириновским, Г. Явлинским, О. Морозовым и другими думскими лидерами не привели окружение главы государства к согласию в вопросе выбора наилучшей тактики противодействия угрозе импичмента.
Поначалу на Старой площади весьма активно заявили о себе представители «гибкой» тактики поведения президентской стороны перед предстоявшим в Думе рассмотрением вопроса об импичменте. В обширном интервью журналу «Коммерсантъ-Власть» («Коммерсантъ-Власть», № 17, 1999 г.) первый заместитель главы администрации президента О. Сысуев сформулировал такую точку зрения: главе государства и его структурам следует избегать резких движений, так как они неизбежно приведут к ухудшению позиций президента и дадут депутатам повод для консолидации вокруг сторонников отрешения его от должности.
В свою очередь министр юстиции М. Крашенинников заявил, что президентской стороне импичмент не страшен: если депутаты проголосуют за его начало, то в силу неотработанности процедуры в дальнейшем он «умрет сам собой».
Сторонники «гибкой» линий особое значение придавали отношениям между президентом и главой правительства.
О. Сысуев в упомянутом выше интервью исходил из того, что главным раздражителем для Думы могла стать отставка премьера, немыслимая в конкретной политической обстановке без серьезных последствий для Кремля. Поэтому президентской стороне не следовало сильно акцентировать свое внимание на возможности отставки Е. Примакова и нагнетать атмосферу.
О. Сысуев отверг версию о том, что назначение С. Степашина первым вице-премьером связано со скорой отставкой Е. Примакова, который, согласно другому заявлению первого заместителя руководителя президентской администрации, при любом раскладе сил в Думе оставался «стратегическим партнером» президента. Это, правда, противоречило мнению А. Волошина, который после второй неудачной по-, пытки отправить в отставку Ю. Скуратова объявил, что Е. Примаков не является «стратегическим партнером» Кремля.
Высказывалось мнение, что гибкую линию О. Сысуева поддерживала близкая к А. Чубайсу часть кремлевской команды, включая В. Путина.
Такая позиция скорее всего объяснялась тем, что руководимое А. Чубайсом РАО «ЕЭС России» оказалось в весьма сложном финансовом положении, и он опасался, что дальнейшее раскручивание конфронтации в верхах могло привести к серьезному ослаблению и без того уязвимых позиций энергетического концерна. Его долг «Газпрому» составлял на конец апреля почти 50 млрд, рублей, и для его погашения «ЕЭС России» пришлось расплачиваться с газовиками акциями дочерних предприятий — так, «Газпрому» были переданы за долги 72 процента госпакета акций АО «Псковская ГРЭС». Требования «Газпрома» могли значительно вырасти с вовлечением. его в сложную политическую игру.
Некоторые эксперты считали, что в паре с ЛУКОЙЛОМ «Газпром» финансировал создававшийся М. Шаймиевым региональный избирательный блок «Вся Россия», у которого, при поддержке Е. Примакова, складывались союзнические отношения с движением «Отечество».
Подобная конфигурация политических сил, в которой мог быть задействован основной кредитор «ЕЭС России», особенно в условиях дефицита финансов на предвыборную кампанию, вполне была способна расстроить политические планы самого А. Чубайса и сложившегося вокруг него блока «Правое дело» в случае дальнейшего обострения ситуации в российских верхах. Помимо прямого давления со стороны правительства (налоговики приступили к широкомасштабной проверке «ЕЭС России»), компания А. Чубайса могла стать объектом весьма опосредованного политического влияния со стороны московского мэра. Во всяком случае, возобновившиеся острые нападки Ю. Лужкова на «приватизаторов, которые еще ответят за свои дела», не сулили ничего хорошего главе РАО «ЕЭС» и могли реализоваться в конкретных ударах по его позициям при обострении политической борьбы в стране.
По сведениям, просочившимся в печать, деятельность О. Сысуева вызывала крайнее недовольство А. Волошина и Т. Дьяченко, подозревавших его в авторстве идеи альянса между «Отечеством» и «Всей Россией», а также в контактах с лужковским окружением, в частности, с С. Ястржембским и премьером.
Определенная рассогласованность между президентом и некоторыми лицами из его администрации проявилась на первом заседании Российского оргкомитета по подготовке встречи третьего тысячелетия и празднования 2000-летия христианства: глава государства неожиданно весьма вызывающе и грубо повел себя по отношению к присутствовавшим представителям российской политической элиты. Ряд экспертов полагал, что причина бурной эмоциональной реакции Б. Ельцина по поводу того, что С. Степашин сидел «не на положенном месте», заключалась не только в возросшей склонности президента к немотивированной гневности, но и в явном неодобрении им позиции склонных к компромиссу представителей «гибкой» линии.
Незадолго до заседания оргкомитета произошла очередная закулисная стычка между президентом и премьером, который вопреки рекомендациям Б. Ельцина «отдыхать до 9 мая» вел достаточно активный образ жизни: поздравил журналистов с Днем печати, вновь вступил в негласную полемику с президентом. Однако главным предлогом стычки и последовавшего за этим «разносом» Е. Примакова стало якобы нежелание премьера тратить бюджетные деньги на проведение бессмысленных, по его мнению, торжеств, что Б. Ельцину, «мыслящему историческими категориями», показалось покушением на его верховную власть.
С учетом этого не казалась странной ярость, охватившая президента, когда он увидел О. Сысуева в соседстве с Е. Примаковым, и решившего посадить между ними новоиспеченного первого вице-премьера С. Степашина.
Существовала точка зрения, что высказывания В. Черномырдина в поддержку правительства Е. Примакова (которому «мы все по рукам и по рукам…») были связаны со стремлением экс-премьера на всякий случай заручиться поддержкой главы кабинета в борьбе за сохранение «Газпрома» в орбите своего влияния. По распространившейся версии, В. Черномырдин пытался продавить решение о назначении на место Р. Вяхирева, который должен был уйти на пенсию в соответствии с уставом «Газпрома», достигнув 61 года, своего верного политзаместителя, депутата Госдумы В. Бабичева.
С другой стороны, вновь претендуя на пост премьера, В. Черномырдин не хотел выглядеть перед Думой врагом Е. Примакова, прекрасно понимая, что в этом случае его шансы на утверждение будут минимальны. Более того, по договоренности с Б. Ельциным экспремьер намеревался до последнего защищать действовавшего главу кабинета и получить на этом солидный политический капитал, который давал бы ему основание предстать перед Думой в качестве «законного» преемника Е. Примакова.
С распространенным мнением о том, что правительство и его глава избрали пассивную, выжидательную линию поведения в отношении действий президента, соглашались не все. Внимательный анализ показывал, что премьер проводил линию на активную оборону своих позиций, искал и находил новых союзников, прилагал усилия по формированию в общественном мнении позитивного образа кабинета министров.
С назначением С. Степашина первым вице-премьером в аппарате правительства начали готовить согласованное между президентом и премьером решение по изменению конфигурации подведомственного ему блока правительственных учреждений, в целом направленное на упрощение задач по курированию региональной политики. В частности, говорили о предстоявшем слиянии министерств региональной и национальной политики в одно Министерство федеративной политики. Наиболее вероятным кандидатом на его руководство считался советник премьера по правовым вопросам С. Шахрай. Блокирование ставленника Б. Ельцина своей собственной креатурой позволило бы главе кабинета отчасти нейтрализовать негативные последствия осуществленной президентом рокировки.
Кроме того, Е. Примаков подписал принятую Советом Европы «Конвенцию об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности» от 8 ноября 1990 года, которая предусматривала розыск, арест, конфискацию и возвращение из-за рубежа незаконно вывезенных средств. Этим было фактически выбито последнее формальное основание для упреков в адрес Ю. Скуратова, что «швейцарские» документы, полученные Генпрокуратурой, не имели правового основания. Более того, это открывало путь к более широкому взаимодействию российских правоохранительных органов с аналогичными структурами, входившими в Совет Европы.
Одновременно резко усилился поток позитивной информации о результатах деятельности правительства, что говорило о его стремлении нейтрализовать распространявшиеся негативные сведения о кабинете и создать себе положительный имидж в общественном мнении.
В прессе появились данные о восстановлении российской промышленностью докризисных объемов производства и даже о некотором росте соответствующих показателей по отношению к первому кварталу 1998 года. К числу своих достижений кабинет относил рост стоимости «голубых фишек», акций российских приватизированных предприятий, прежде всего, ТЭКа, также достигших докризисного уровня. Это позволило некоторым аналитикам сделать благоприятный для правительства вывод о том, что рынок корпоративных, бумаг начал выходить из депрессивного состояния. Наконец, в СМИ появились утверждения о том, что в апреле Министерству по налогам и сборам удалось перевыполнить соответствующее бюджетное задание.
Реклама этих достижений, которые во многом были связаны не с деятельностью самого правительства, а с объективными последствиями финансового кризиса 17 августа (девальвацией национальной валюты, продолжавшейся инфляцией, резким падением экспорта), как полагали эксперты, должна была прикрыть его реальные провалы.
В частности, в сфере борьбы с инфляцией (за первый квартал 1999 года, по данным Госкомстата, она составила 19,5 процента против 3,5 процента в первом квартале 1998 года, а в апреле возросла до трех процентов по сравнению с 2,8 процента в марте) и с продолжавшимся инвестиционным кризисом — в первом квартале инвестиции в реальный сектор были на 10,5 процента меньше, чем за аналогичный период 1998 года. Иными словами, несмотря на ситуативные успехи российской экономики, ее сползание в пропасть правительству Е. Примакова реально остановить не удалось.
Его кабинет вполне целенаправленно стремился преодолеть свой прежний имидж правительства лоббистов, организуя «утечки» соответствующей информации. Например, в российской прессе широко обсуждались сообщения о том, что, несмотря на все усилия вице-премьера Г. Кулика, считавшегося лоббистом интересов АПК, ему не удалось добиться от Минфина выделения всех положенных по бюджету средств на финансирование сельского хозяйства, и даже о «серьезном конфликте», возникшем между ним и М. Задорновым.
Понимая, что действия президента во многом определялись не столько рациональным, сколько эмоциональным началом, Е. Примаков стремился в этой ситуации делать тихие позиционные шаги, направленные на укрепление позиций кабинета. С прагматической готовностью премьер искал себе влиятельных союзников. Выражением этого стало подписание соглашения между контролируемой Е. Примаковым через своего назначенца Г. Рапоту госкомпанией «Росвооружение» и Банком Москвы, на обслуживание которому были переданы ее счета. По-видимому, это обстоятельство, среди прочих, также во многом объясняло явное содействие, оказываемое Ю. Лужковым главе российского правительства. Московский мэр неоднократно в первой декаде мая брал правительство под защиту и даже объявил Е. Примакова лучшим премьером, «по крайней мере последнего десятилетия».
Несмотря на большие трудности, команда Е. Примакова довольно продуктивно вела сложный диалог с мировыми финансовыми институтами. Убедившись в том, что Россия не способна выдержать жесткую антинатовскую позицию, чтобы дорого продать ее в обмен на помощь МВФ, западные кредиторы начали переходить с языка политических уступок (именно так в начале апреля многие объясняли неожиданную покладистость МВФ, за которой стояли расчеты США, что имело смысл «купить» невмешательство России в балканский конфликт в обмен на помощь фонда) на откровенно жесткие требования.
Эксперты, близкие к Кремлю, в требованиях фонда отчитаться о расходовании предыдущих траншей, представлять регулярные отчеты ЦБ о состоянии золотовалютных резервов России и провести через Думу пакет малопопулярных законопроектов и поправок к уже действовавшим законам усмотрели «вежливую» форму отказа МВФ кредитовать непопулярное на Западе правительство Е. Примакова.
Вместе с тем принципиальное согласие МВФ на выделение кредита российскому правительству некоторыми независимыми экспертами было расценено как усиление его позиций в диалоге с оппонентами.
Казалось, что у кабинета появился вполне убедительный аргумент для того, чтобы любые попытки дестабилизировать ситуацию вокруг кабинета считать деструктивными. Подготовленный им пакет согласованных с МВФ законопроектов стал одной из гарантий продления жизни правительства Е. Примакова. Вероятно, имея в виду его судьбу, Г. Зюганов сказал, что отставка правительства была бы равнозначна финансово-хозяйственному краху сложившейся в стране системы, так как Дума не станет рассматривать аналогичные представленному пакету предложения, если они будут исходить от другого кабинета и не будет утверждать других премьеров.
Твердая позиция лидера думского большинства и игра правительства с МВФ вроде бы обоснованно давали Е. Примакову определенное пространство для маневрирования в отношениях с президентом и вместе с тем затрудняли принятие им серьезных кадровых решений потому, что они могли стать дополнительным поводом для резкой и опасной раскрутки внутриполитического кризиса, вина за который неизбежно в глазах общества пала бы на Кремль. Предполагалось, что сдерживающим фактором для Кремля станет также угроза лидеров оппозиции в случае отставки правительства Е. Примакова призвать россиян к массовым выступлениям и созвать совместное заседание Думы и Совета Федерации с целью вынудить Б. Ельцина уйти с президентского поста.
Однако вопреки нависшим над Кремлем со всех сторон угрозам и здравому смыслу в самый канун голосования по импичменту — 12 мая президент в присущем ему стиле все-таки отправил в отставку правительство Е. Примакова.
