Ханна не заметила, как ужасные, противные домогательства мистера Гриндла стали ей приятны и особенно желанны. Осознав это, она сначала испугалась, а потом поняла, что стала женщиной. Не из-за того что потеряла целомудрие, а потому как ощутила в себе, своем теле, в крови всю силу страсти, желания и похоти.
Она с любовью и восхищением созерцала его тело, наслаждалась мужским запахом с вкраплениями табака и терпкого одеколона, желала и ужасно ревновала. Айзек учил ее, направлял, подстраивая под свои пристрастия и уже не скрывая, что Кэтрин избегает выполнения супружеского долга. Видя, как у Ханны заблестели от счастья глаза, он понял, что еще немного, и она влюбится в него до беспамятства.
С каждым днем их запретная, порочная, полная чувственности связь крепла.
Айзеку нравилось наблюдать, как Ханна раскрывается, сбрасывает робкую стыдливость и преображается в ненасытную развратницу. Он научил ее всему, что доставляло ему удовольствие, а она, отчаянно желая видеть восхищение любимого мужчины, с удовольствием исполняла его похотливые прихоти.
Айзек любовался ее обнаженным телом и, вспоминая, что стал первым мужчиной Ханны, чувствовал удовлетворение. Испытывать чувства к служанке считал мальчишеством и полнейшей глупостью, но ему – джентльмену, разница в положении не мешала самодовольно, цинично радоваться победе и тешить свое самолюбие. Наблюдая, как она смотрит на него, чувственно закусывает губы, ждет внимания, приходил в восторг и от одной мысли, что кто-то еще, кроме него, может прикоснуться к ней, доходил до бешенства.
Плавная, увлекающая походка мисс Норт привлекала внимание. Когда Ханна шла по улице, некоторые наглецы оборачивались вслед, провожая взглядами. Замечая, как его знакомые похотливо поглядывают на служанку, Айзек не сомневался, что сделал правильный выбор. Он гордился, что сотворил из скромной, верующей сироты красивую чувственную женщину, привлекавшую мужское внимание. Пусть и не любил Ханну, но ему нравился ее характер, ум, женские уловки. С ним она не пыталась изображать ту, кем не была, потому отпускать ее Айзек не желал.
Раздумывая о будущем, он уже решил, что беременности Ханны обрадуется, потому что ребенок, рожденный ею, наверняка будет красивым. Обладая почти всем, что нужно счастливому человеку для жизни, он все чаще стал задумываться о большой семье. Если с Кэтрин это было не возможным, то с Ханной вполне.
Если бы она родила, нашел бы сильно стесненного в средствах пожилого человека и, заплатив некоторую сумму, предложить бы жениться на любовнице. Потом бы переехал в другой город, где Ханну бы никто не знал, купил бы ей дом и часто навещал. А пока не забывал об осторожности и старался не выделять ее среди прислуги.
Айзек надеялся, что жена еще долго будет в неведении. Однако Ханна менялась на глазах, и Кэтрин тоже заметила появившуюся в служанке чувственность. Почти каждый вечер она жаловалась любимому Айзеку о том, что Эмма ей не нравится, что подозревает ее ужасном поведении, и что ее подруги говорят... Он успокаивал ее, как мог, и заверял, что ничего подобного в служанке не замечает, но как только что-то почувствует, сразу же уволит.
Он старательно оберегал размеренное течение жизни, но не мог предвидеть, что все пойдет прахом, когда Кэтрин соизволит выполнить супружеский долг.
- Милый, думаю: нам нужен маленький, хорошенький малыш! – счастливая супруга смотрела на Айзека, ожидая, что он обрадуется ее неожиданному решению, однако восторга в его глазах так и не увидела.
- Милый, в чем дело? – тревожно спросила она. – Ты не рад? Ты не хочешь ребенка?
- Ну, что ты, Кэтрин. Я просто удивлен, можно даже сказать сражен столь неожиданным твоим желанием.
- Но ведь брак для того и нужен, чтобы плодиться и размножаться. Ведь так сказано в Библии… - чем дольше Кэтрин смотрела на мужа, тем сильнее ее охватывала тревога. - Помнишь, как раньше настойчив ты был в желаниях. Даже с моими родителями разговаривал… – она покраснела. – Вот и я решила, что…
- Чудесно, что ты переменила свое мнение! Почти пять лет на размышления – это капля в море нашей жизни!
Кэтрин уловила насмешку в словах мужа.
- Но ты же победил свою похоть, и теперь я готова.
Помолчав, Айзек ответил:
- Теперь мне надо привыкнуть.
Кэтрин потеряла дар речи.
***
Разбирая вещи хозяйки, которые принесла прачка, Ханна наткнулась на странную женскую сорочку. От иных она отличалась тем, что на уровне бедер имела большую дыру, обшитую кружевом. От осознания, для чего миссис Гриндл понадобилась эта рубашка, ее зазнобило. Руки затряслись, из глаз брызнули слезы. Ханна забегала по комнате из одного угла в другой, не зная, что делать, потом швырнула сорочку на пол и принялась вытирать об нее ноги, но от этого легче не становилось. Брезгливо схватив потоптанную рубашку двумя пальцами, рванула к мистеру Гриндлу.
«Обманул! Предал! Ненавижу!»
Ревность, ярость, ненависть гнали ее, и она даже не пыталась изобразить спокойствие. Благо что никого не встретила на пути.
Ворвавшись в кабинет, захлопнула дверь, подлетела к Айзеку и бросила тряпку ему в лицо.
- Что это?! – разъяренная Ханна прерывисто дышала.
Удивленный ее поведением он брезгливо развернул пальцами рубашку и, усмехнувшись, небрежно бросил:
- Ах, это! Сущий пустяк, не обращай внимания, – и продолжил работу с бумагами, показывая, что разговор завершен.
Несколько мгновений, Ханна стояла безмолвно, а потом подошла к столу, оперлась руками и с холодной мстительной улыбкой отчеканила:
- Я ухожу! – ее глаза зло сверкнули. Чувственно прикусив нижнюю губу, медленно развернулась и, покачивая бедрами, направилась к двери.
- Ты не уйдешь!
- Уверен? – она обернулась, и ее коварная, соблазнительная улыбка поразила Айзека. - Я уже не та наивная, глупая девочка, что пришла к тебе тогда!
Она обошла стол, поставила ногу на край его кресла и приподняла края юбок, обнажая ногу в красивом чулке. Другой рукой провела от приоткрытых губ к шее, а потом по груди.
- Посмотри, – Ханна наблюдала, как в Айзеке просыпается злость. – Думаешь, я буду плакать без твоих рекомендаций?
- Шлюха! – прошипел Айзек от бессилия.
- Правда? Это ты сделал меня такой!
- Я куплю тебе дом! – прохрипел он, понимая, что она взяла над ним верх.
- Не хочу! Ты мне противен после нее! Фу…
Оглушительная пощечина обожгла щеку. Ханна покачнулась и чуть не упала.
- Ненавижу! – выплюнула она. Замахнулась и вернула ему громкую, увесистую оплеуху, звук которой гулко отразился в комнате.
- Дрянь! – Айзек вскочил и попытался хватить ее, но она ловко увернулась. – Потаскуха! - в бешенстве он не выбирал выражения. Ханна попыталась выбежать из кабинета, но он оказался проворнее и схватил ее за волосы.
- Скотина! – рычала она в запале, сквозь слезы.
- Пришла нищая, такая же и уйдешь! – Айзек дернул за рукав, пытаясь сорвать платье, которое сам же подарил. Ханна упала, и он навалился на нее сверху, продолжая срывать одежду.
Она сейчас была такая гадкая, дикая, необузданная, непокорная… Айзек ощутил сильное желание и, грубо раздвинув ей ноги, попытался взять силой.
- Иди, жабу имей! – Ханна вцепилась в его волосы и плюнула в лицо, за что получила еще пощечину. Во рту появился привкус крови, но она все равно продолжала сыпать оскорбления. - Скотина!
- Ты еще пожалеешь, сучка! – зло шептал он в ухо, входя до предела. – Окажешься в тягости и никуда не денешься, потом будешь еще упрашиваться, чтобы не гнал тебя!
Грубо, жестко, причиняя боль, двигался Айзек, желая до отказа залить ее лоно семенем. Он так увлекся местью, что не заметил, как дверь приоткрылась, и в комнату вошла Кэтрин.
Она стояла и не в силах шелохнуться, безмолвно смотрела, как ее любимый, благочестивый супруг наотмашь хлестал служанку по лицу и в грязной похоти с животным оскалом на лице скакал на ней, стараясь раздавить. А потом его затрясло, и он, грязно ругаясь, застонал от удовольствия. Когда слез с распластанной на полу служанки, Кэтрин увидела его красный член… Все перед глазами закружилось, и она потеряла сознание.
***
Он был рядом, когда она очнулась.
- Убирайся!
- Может, стоит позвать Эмму? – с жестоким сарказмом поинтересовался Айзек.
- Убирайся!
- К падшим женщинам? – он засмеялся и, подойдя к окну, закурил.
- Ты мне противен, ты… ты – животное! – зарыдала женщина.
- Милая, нужно было раньше думать, когда соблюдая свою чистоту, отправляла меня в бордель, - заметив ее гнев, он тут же поправился: - Точно, тут не бордель! Зато нам не грозит французская болезнь.
Айзек продолжал курить, цинично поглядывая на супругу.
- Давно? – с трудом, превозмогая себя, спросила миссис Гриндл.
- Почти два года, – ответил он равнодушно. – Если тебя утешит, она сопротивлялась до последнего. Мне пришлось применить грубость, – помолчав, добавил: - С твоими знакомыми я никогда не спал, так что твое доброе имя безупречно. И нет, я не откажусь от нее. То, что умеет она, вряд ли сможешь ты.
Кэтрин рыдала почти беззвучно.
- Знал бы папа…
- Он знает! И твой брат знает, кроме того, это они советовали мне искать утешение в борделе, даже рекомендовали нескольких потаскух, у которых сами частенько бывают.
Кэтрин от ужаса горькой правды не могла вздохнуть.
- Не беспокойся, я брезгливый, – усмехнулся Айзек и протянул ей стакан с водой. – Твое любимое успокоительное. Мне не нужна сумасшедшая жена.
Не сопротивляясь, она выпила.
- Сейчас спи. Я позову доктора. Если тебе что-то потребуется, придет Эмма. Кроме нее никто не придет. Такие сплетни в доме не удержись, – он покинул комнату, плотно притворив дверь.
***
Ханна лежала на кровати в рваных лохмотьях. Лицо саднило, сидеть было больно, но больше всего болело сердце, трепыхавшееся от страха и тревоги. Случилось то, чего она так опасалась.
Когда Айзек вошел, сел на постель, протянул руку, и заплаканная Ханна прильнула к нему.
- Прости меня! Прости…! – ее голос сорвался.
- Это все равно должно было случиться рано или поздно, - он вздохнул и провел ладонью по ее растрепанным волосам.
- Я не могла… не могла по-другому. Я… - она сильно всхлипывала, между словами. – Я… я люблю тебя!
- Знаю.
Они долго сидели в тишине, прижавшись друг к другу, пока Айзек не отправил ее на кухню за съестным.
- Покажись, чтобы слухи не пошли. Скажи, что Кэтрин нездоровится, и она будет обедать в спальне. Если спросят, почему так выглядишь, ответишь, что я был раздражен и довел тебя до слез, – объяснял он, помогая ей переодеться. – Я буду тут, если прозвучит звонок, скажу. Если будут допытываться, скажи, что у нее был приступ истерии, и она упала в обморок.
По дороге на кухню, Ханна пригладила волосы рукой.
Открыв дверь, ее оглушили громкие голоса Марджори и Мэри, которые как всегда, препирались, но стоило ей войти, экономка переключилась на нее.
- О, кто соизволил появиться! – раздраженно пробрюзжала она, оглядывая ее с ног до головы. – Все лентяйничаешь?
Ханна сцепила зубы и не отвечала.
- Чего молчишь-то, и сказать в оправдание нечего? А чего зареванная? Опять досталось?
- Досталось.
- И поделом! – зло рассмеялась Мэри. – Чего пришла? Не заработала ты кусок свой.
- Не мне, а миссис Гриндл. Ей нездоровится. Она будет обедать в своей комнате.
- Что-то серьезное?
- Приступ истерии, из-за него она потеряла сознание.
- Да ты что? – хором воскликнули удивленные женщины.
- Давно истерий-то у нее не было, – заметила Марта, сидящая за столом и чистящая куски тыквы.
- Ты за языком-то следи. Хозяйку она тут обсуждает! – сурово отрезала экономка, как верная собака, бросившаяся на защиту хозяйки.
- Молчу, молчу! – устранилась Марта, покосившись на Марджори.
Получив большой кусок сладкого пирога и ароматного какао, Ханна отнесла его в коморку.
Обедая, они с Айзеком договаривались, что отвечать Кэтрин, если она будет задавать вопросы, и как с ней себя вести. Потом он отправил Ханну вниз, чтобы она была на виду, а сам отправился навестить супругу. Войдя в комнату, услышал равномерное дыхание. Убедившись, что она спит, оставил на столе кусок пирога, какао и тихо покинул спальню. Позже пришел доктор Сэмвел и, осмотрев миссис Гриндл, рекомендовал ей покой и успокоительные капли.
Вызова хозяйки Ханна так и не дождалась. Решив, что потрясенная Кэтрин крепко спит, Айзек решил не тревожить супругу до утра, пока она не придет более-менее в себя.
Когда следующим утром зашел навестить, ее тело было уже холодным.