Оказалось, что Фрэди Уипл выехал из квартиры в день съемок. Ловушка оказалась пустой. Опрос соседей тоже ничего не дал. Уипл снял эту квартиру на имя Питера Дьюди всего несколько недель назад и, вероятно из осторожности, старался не попадаться никому на глаза. Никто не видел его и не разговаривал с ним, за исключением домовладелицы, седовласой восьмидесятилетней старухи, встречавшейся с Дьюди только один раз. Когда разочарованный Конихан позволил себе усомниться в возможности запомнить внешность человека, которого видел однажды, да и то несколько недель назад, она крайне возмутилась. С негодованием заявив, что она знает в лицо всех своих постояльцев, она весьма подробно описала Питера Дьюди. Сама того не подозревая, старушка с поразительной точностью обрисовала человека, которого они видели на видеопленке. Дон чуть не расцеловал ее.

Близко. Они уже так приблизились к нему, что Конихан, как ищейка, уже ощущал его запах. В конце концов преступник должен был где-нибудь проколоться! Но Фрэди Уипл исключительно коварен, и наверняка эта игра в кошки-мышки с полицией является частью его дьявольского плана. Естественно, оба имени оказались вымышленными и соответственно нигде не зарегистрированными. На съемки он приехал в краденой машине, и когда ее нашли, не обнаружили там никаких отпечатков пальцев. Однако мерзавец слишком увлекся своим успехом и наконец-то допустил оплошность! Он не учел свою бывшую домовладелицу и видеокамеру. Завтра же этот «артист» появится на первой странице всех газет. И с этого дня Уипл не сможет высунуть голову из своего логова, не рискуя быть опознанным. Уже сидя в машине, словно прочитав мысли Конихана, Нэнси тихо сказала:

— По-моему, ему скоро конец. Даже не верится.

— Это правда, родная, — ответил он, взяв ее за руку. — Пройдет совсем немного времени, и Фрэди Уипл, почувствовав преследование, решит удрать из города. Охваченный паникой, он неминуемо начнет ошибаться. И обязательно попадется кому-нибудь на глаза. Не думаю, что теперь найдутся умники, которые захотят оставить встречу с ним в секрете. Все что нам осталось — ждать.

Вот уже несколько недель, как она бежит от безликого, безымянного недочеловека, почти дьявола, возымевшего над ней такую власть. И все это время они делали все возможное, чтобы получить хоть какую-то информацию о нем: его имя, описание, короче что-нибудь, что могло выделить его из толпы. И вот теперь его арест — всего лишь дело техники. Осталось потерпеть совсем немножко, облегченно думала Нэнси.

— Как насчет того, чтобы насладиться хлебом домашней выпечки? — поинтересовалась она, открывая дверцу машины. — Теперь уж я наверняка потеряю покой, пока не услышу, что преступник в тюрьме, за семью замками. Чувствую, кухня на время станет моим основным прибежищем.

Дональду с самого начала не нравилась ее затея с выпечкой хлеба. Если ей хочется временно убежать от реальности, есть множество самых разнообразных способов. Но зачем заниматься мазохизмом? Однако у них наметился прогресс — она уже не вырывается из его рук. Господи, ему все трудней и трудней с каждым разом выпускать ее из своих объятий! Что будет, когда его миссия закончится и отпадет необходимость в его опеке?

— Отлично, тогда я стану твоим подручным, — весело согласился он. — Думаю, Труди тоже присоединится к нам. Ей всегда не нравилась материнская стряпня на скорую руку. Сдается мне, девчонка забросает тебя вопросами по кулинарии.

Но, войдя в дом, они поняли, что Труди по-своему распланировала вечер. Челюсть Дона отвисла, как только он увидел гостиную.

— Что за черт!

В камине потрескивал огонь, несмотря на то что на улице было тепло. Из динамиков тихо лилась пленительная мелодия. В центре накрытого на двоих стола со старинной, расшитой цветами скатертью горела большая толстая красная свеча — единственное освещение комнаты.

— Она нарывается на неприятности, — проворчал Дон и, мельком взглянув на Нэнси, увидел, что та едва сдерживается от смеха. — Труди! Черт возьми, где эта паршивая девчонка?

— Ты звал меня, папочка, — выглянуло из кухни улыбающееся, довольное лицо с озорными серыми глазами. — А, как вам понравился мой сюрприз?

Стараясь выглядеть серьезной, Нэнси сказала:

— Труди, тебе не следовало этого делать.

— Знаю, — ответила девочка, пожав плечами. — Просто мне хотелось дать вам понять, что я не собираюсь быть третьим лишним. Я прекрасно понимаю, что даже в вашем возрасте людям необходима личная жизнь.

Девочка повернулась и направилась к лестнице, держа в одной руке несколько сандвичей, а в другой — стакан молока.

— Куда ты?

В глазах Труди стоял неподдельный упрек.

— Папочка, сегодня утром классный руководитель предупредил меня, чтобы я побольше занималась, пока преподаватели не определят качество моих знаний. У меня очень много работы. — Подмигнув ему, она обратилась к Нэнси: — Не волнуйтесь, я больше не потревожу вас. Сделав уроки, я сразу же лягу спать. — Труди повернулась и начала подниматься по лестнице. — Спокойной ночи, — бросила она уже через плечо. — Обед на плите. До завтра.

Дон первый нарушил не на шутку затянувшееся молчание.

— Надо поговорить с ней, чтобы она не совала нос куда не следует. Извини, Нэнси.

Нэнси, не в силах больше сдерживаться, рассмеялась.

— За что? Мы с тобой оба жертвы одного заговора.

— Да, но она моя дочь, и я несу ответственность за ее поступки. Она уже достаточно взрослая, а выкидывает такие фокусы. — Он вошел в гостиную и, разведя руками, виновато окинул романтически оформленное пространство. — Ты только посмотри! Единственное, чего здесь нет, так это шампанского во льду, и то, наверное, только потому, что она не нашла его в доме.

Нэнси обвела глазами комнату и на столике рядом с диваном увидела ведерко со льдом и снова засмеялась.

— Ты прав, у нас нет шампанского, но вместо него… — Она достала две банки содовой и усмехнулась.

Дон застонал и закатил глаза.

— Напиток богов! Может, пойдем на кухню и проверим, что она нам оставила на плите?

— С нашей стороны было бы верхом неблагодарности проигнорировать ее усердие. Зачем нам обижать девочку в лучших чувствах?

Дон улыбнулся и взял Нэнси за руку. В этом жесте не было ничего особенного, но обоих словно жаром обдало в тот момент, когда их пальцы соприкоснулись. Их глаза встретились, лица вдруг засветились улыбкой. И они поняли, что им не устоять перед искушением так тщательно спланированного вечера.

— Дорогая, — тихо, ласково предложил Дон. — Давай не будем портить игры Труди.

Будучи в курсе кулинарных способностей дочери, Дональд не надеялся увидеть большего, чем запеканку из тунца. Однако, зайдя на кухню, они с удивлением обнаружили на плите бульон с яйцом, рисовую запеканку со свининой и курицу, тушенную с миндалем.

— Черт возьми! Как…

На стойке стояли пустые контейнеры из китайского ресторана. Потрясенная, Нэнси воскликнула:

— Дон, какая же она умница!

— Да, — согласился Конихан, а про себя подумал, что Труди, сама того не подозревая, смогла отвлечь Нэнси от навязчивых мыслей о Фрэди Уипле. — Моя дочь полна вероломства, но это не мешает ей оставаться хорошей девочкой.

— Может, позовем ее? Зачем ей давиться сандвичами, когда здесь такая королевская еда?

— В принципе ты права, но ведь она ясно дала понять, что сегодняшняя ночь предназначена только для нас, — тихо отклонил Дон предложение Нэнси. — Труди, думаю, огорчится, если мы нарушим ее планы.

Их вечер, их ночь. Да он прав. Это их ночь, вырванная из времени и пространства, далекая от тревог и волнений. Боль прошлого ушла в небытие, а будущее не имеет никакого значения. Сейчас для них важно только сиюминутное и тот мир, который они увидели в глазах друг друга.

Бросив взгляд на свои черные джинсы и желтую блузку, а потом на его форменную голубую рубашку и галстук в клеточку, Нэнси улыбнулась.

— Пожалуй, нам надо переодеться? Боюсь, наши туалеты не совсем подходят для такого романтического вечера.

— Ты очень красива, — признался Дон, гладя на нее сияющими глазами. — Просто прелестна.

Они ужинали, но Нэнси не ощущала вкуса еды. Под красноречивым взглядом горящих глаз Дона ее томило ожидание. Это мучительно-сладкое чувство загородило от нее весь мир, в котором остался только он один — Дональд Конихан. Он посмотрел ей в глаза, словно пытаясь заглянуть в душу, и она вдруг забыла обо всем.

Он болтал, смеялся, слегка поддразнивая ее, и в какой-то момент она поняла, как многим ему обязана — он вернул ей самое себя. Нэнси почувствовала, что отныне для нее не существовало ничего и никого, кроме него. Он сотворил чудо, возвратив ей на миг прежнюю открытость, нежность, женственность. Это опьянило ее, как глоток старого крепкого вина, вскружило голову. Сбросив наконец оковы, она свободно прикасалась к нему, смеялась вместе с ним, не скрывая своих эмоций и совершенно не задумываясь, как он отнесется к ее поведению.

До какого-то момента он был очень осторожен, следя за каждым своим словом, каждым жестом или действием, но потом чарующая музыка вечера переполнила его, и он утратил самоконтроль. Их глаза встретились, и они без слов поняли, что оба охвачены волшебством мира, где существовали только он и она.

Но любой сказке наступает конец. Пламя в камине превратилось в золу, свеча догорала. Сверху до них донеслось журчание воды — видимо, Труди перед сном принимала душ. Неожиданно на них обрушилась реальность повседневного бытия со всеми его нелегкими проблемами.

Взгляд Нэнси упал на темные окна гостиной и напомнил ей о зловещих угрозах Фрэди Уипла. Она попыталась убедить себя, что нечего бояться, что его дни сочтены, что полиция идет за ним по следу, как ищейка. Более того, Нэнси прекрасно знала, что сейчас-то она вне опасности.

Но в воцарившейся тишине в ее ушах снова зазвучал дьявольский голос насильника, обещающий, что следующей жертвой будет она, Нэнси.

— Не надо.

Вздрогнув от неожиданности, она подняла глаза и увидела, что Дон пристально смотрит на нее.

— Не дай ему испортить наш вечер, — ласково попросил он. — Не дай ему взять власть над тобой. Он не стоит этого. Забудь о нем. У него теперь уже не осталось времени причинить зло. Его должна занимать проблема, как сохранить свою поганую жизнь.

Дон старался успокоить девушку, хотя не хуже ее понимал, что можно будет с облегчением вздохнуть только тогда, когда наручники сомкнутся на руках Уипла.

Поднявшись, она начала собирать посуду.

— Так можно говорить о человеке с нормальной психикой. Но речь идет о маньяке, который уже несколько недель дерзко играет с полицией в придуманную им самим дьявольскую игру без правил. И непонятно, кто за кем следит, — сказала Нэнси. — Он явился в департамент только для того, чтобы посмеяться над тобой. Если бы у него было чувство самосохранения, он никогда бы не зашел так далеко. Поэтому нельзя с той или иной степенью достоверности предусмотреть его действия, когда он поймет, что веревка вот-вот затянется у него на шее.

— Он может насмехаться, неистовствовать сколько угодно, продолжая и дальше совершать свои безумства, но ему не удастся добраться до тебя. Он не знает, где ты живешь, родная, и поэтому успокойся. Ты в безопасности.

— Я постоянно твержу себе это и головой понимаю, что все так. Как вот в сегодняшний вечер. — Ее напуганное лицо смягчилось, на губах снова заиграла улыбка. — Но потом меня снова начинают одолевать сомнения, и мне становится страшно.

Не говоря больше ни слова, Нэнси встала, собрала грязную посуду, пошла на кухню и принялась ее мыть. Затем огляделась в поисках еще какого-нибудь занятия. Дон стоял в дверях и сразу догадался о ее намерениях.

— Не стоит проводить эту ночь у плиты, Нэнси. Серьезно. Не надо так мучить себя. Лучше прими ванну. Это успокоит тебя и поможет уснуть. Кто знает, может, когда ты проснешься, все будет уже позади.

Если бы все было так просто! Но она слишком хорошо себя знала. Как только она выключит свет и накроется одеялом, Фрэди Уипл окажется с ней рядом и наполнит ужасом все ее существо. Она слишком хорошо знала этот леденящий кровь ужас, который сводил ее с ума.

— Я не смогу, — прошептала она. — Я не смогу лежать одна в темноте. Так много всего навалилось. Теперь всякий раз, как я остаюсь одна, все мои мысли крутятся вокруг этого чертового Уипла. — Она посмотрела на Дона глазами, полными мольбы. — Тебе не трудно будет провести эту ночь со мной?

Даже более сильный мужчина не устоял бы перед таким предложением, а уж он-то никогда не причислял себя к лику святых. В течение последних двух часов, проведенных с нею, он буквально разрывался от противоречивых желаний. И вот настал долгожданный миг! Но неожиданно перед его глазами всплыла картина сегодняшнего утра, ее внезапная холодность и напряженность, когда он, по своему легкомыслию решив заняться с ней любовью, лег на нее.

Дон стиснул зубы, его взгляд стал жестким.

— Ты забыла, что случилось сегодня утром? Когда ты так испугалась…

— Нет, нет, не тебя, — перебила Нэнси и, подойдя к нему, погладила его по щеке. — Не я боролась с тобой, — тихо продолжила она, — но демоны, не отпускающие меня ни на минуту. Я понимаю, ты вряд ли сможешь победить их, но с тобой я чувствую себя сильней. Может, все-таки останешься?

Кто бы отказал в подобной ситуации? Взяв ее руку, Дон поцеловал каждый пальчик.

— Да, — прошептал он, глядя ей прямо в глаза. — Я сделаю все, что пожелаешь, и пробуду с тобой столько, сколько тебе потребуется.

Нэнси хотелось крикнуть, чтобы он остался навсегда, но она знала, что он имел в виду часы, а не годы. Боясь показаться неблагодарной, она изобразила на лице слабую улыбку.

На пути в спальню между ними опять возникла какая-то отчужденность, непонятная неловкость. Дон едва не рассмеялся, почувствовав себя как жених перед первой брачной ночью. Они ведь не собираются заниматься любовью, а просто проведут остаток ночи в одной постели. Потерпев фиаско утром, ему совершенно не хотелось испытать его еще раз.

Но, оказавшись в спальне и закрыв дверь, Дон поймал себя на мысли, что вся его уверенность куда-то улетучилась. У него вдруг появилась нервозность неопытного подростка, который впервые собирался провести ночь с женщиной.

Это было уж совсем не похоже на него, и он рассердился. Самое интересное, что Нэнси, по-видимому, испытывала те же страхи. Смущенная, с алым румянцем на щеках, она отводила глаза, стараясь не смотреть в его сторону. При других обстоятельствах он бы просто рассмеялся, глядя на их почти юношеское волнение и зная мучительное, до боли, стремление обоих быть вместе. Но сейчас ему было не до смеха.

Дон вышел проверить еще раз, все ли закрыто. Нэнси быстро приняла душ и легла в постель, повернувшись к стене.

Когда он вернулся, она затаила дыхание и притворилась спящей. Через минуту он выключил свет и проскользнул под одеяло. Он лежал на боку, отвернувшись от нее, не позволяя себе ни единого лишнего движения, не делая ни малейших попыток сломать невидимую стену, вставшую между ними, но она кожей ощущала его страстное желание. Внезапно где-то внутри нее зародилось, стремительно нарастая, ответное желание. Борясь с собой, Нэнси лежала не шевелясь, словно окаменелая, боясь выдать себя неосторожным движением или жестом. Зажмурив глаза, она пальцами, словно за спасительную соломинку, вцепилась в простыню. Девушка пролежала бы так всю ночь, если бы не его голос, прогремевший в тишине.

— Ты спишь?

— Нет.

Дон застонал и перевернулся на спину, уставившись в потолок. Если бы она сейчас промолчала, он бы нашел в себе силы и дальше создавать видимость, что спит. Но интонация Нэнси сказала ему обо всем.

Он тяжело вздохнул.

— Дорогая, у нас ничего не получается, поэтому лучше я пойду на диван.

Он уже откинул одеяло, собираясь встать, но в мгновение ока она скатилась на его сторону огромной постели.

— Нет… пожалуйста. Останься.

Неужели она думает, что он чурбан?

— Если я останусь, то не смогу сдержаться, — решительно предупредил он. — Я помню свое обещание, но, черт возьми, не смогу его выполнить, если буду рядом. Извини, дорогая, но лежать с тобой в одной постели, ощущать твою близость и не заниматься любовью выше моих сил.

Нэнси поняла, что, если сейчас она не остановит его, он уйдет. И у нее уже больше не будет возможности раскрыться перед ним, показать, что на самом деле он значит для нее.

— Останься, — пробормотала она. — Я хочу, чтобы ты был рядом.

Он задохнулся, сердце готово было выскочить из груди, однако воспоминание утра быстро отрезвило его. Он взял ее за руку.

— Ты уверена?

Да, конечно! — подумала она.

— Разве я не женщина? Я хочу быть как все, — честно призналась она. — Хочу быть желанной, чувствовать мужские объятия, ласки. Хочу любить мужчину… тебя, — подчеркнула она. — Все три последних года я видела в себе жертву и бежала от реальностей жизни, потому что боялась показаться беспомощной, впасть в чью-либо зависимость. Но я встретила тебя, и всякая борьба с собой приносит мне только дополнительную, еще более мучительную боль. — Слезы, так долго сдерживаемые, вырвались наружу и рекой полились из ее глаз. Она щекой прижалась к его руке. — Я так устала. Мне никогда ни с кем не было так хорошо. Я хочу любить тебя.

Дон тяжело вздохнул. Знает ли она, как затронула его сердце? Как он безуспешно пытался убить внезапно возникшее чувство к ней? Он сжал ее руку.

— Ты не представляешь, как я счастлив. Ведь я влюбился в тебя через пять минут, после того как увидел. Иди ко мне, радость моя. — Дон притянул ее к себе. — Но давай не будем повторять сегодняшнего утра, — решительно заявил он. — Мы одни — только ты и я. Ничего не бойся, и все будет хорошо. И не надо торопиться. У нас вся ночь впереди.

Ей стало вдруг так легко, его слова опьянили ее, вскружив голову. Он принадлежит ей, и она вольна делать с ним что угодно — дразнить, соблазнять, любить! Это ее ночь. Прильнув к нему, Нэнси провела кончиком языка по его губам и ощутила их жар. Он негромко застонал, и этот стон эхом отозвался у нее в ушах. Внезапно ей пришло в голову, что вот-вот рассветет. Что такое несколько часов по сравнению с вечностью? И тогда она решила не терять времени, как ребенок, которого привели в магазин игрушек буквально на считанные минуты. Нэнси ласкала его жадно, стремительно, словно боялась упустить каждое мгновение из отведенного им времени. Казалось, она хочет восполнить то, от чего так долго отказывалась. От ее дразнящих, чувственных движений, охваченных огромной страстью, у Дона помутилось в голове.

С каждой минутой ее уверенность в себе росла. Ее горячий язык властно ласкал его рот, руки, такие легкие и нежные, теперь уже не торопясь, как бы знакомясь, скользили по плечам, груди, всему телу Дона, сводя его с ума и разжигая огонь внутри.

Дон откинулся на подушки.

— Любимая, ты заживо сжигаешь меня!

Она, эта маленькая колдунья, взглянула на него сияющими глазами и, склонившись, принялась теперь уже языком и губами ласкать его грудь, еще сильнее воспламеняя его. Дойдя до соска, она поиграла с ним кончиком языка и, нежно обхватив губами, втянула в себя.

Забыв обо всем, Нэнси хотела своими ласками довести его до полного изнеможения. Ей нравилась их любовная игра, доставляло настоящее наслаждение ласкать, целовать его, но скоро она почувствовала, что этого недостаточно, — у нее появилась потребность в ответных действиях.

— Обними меня, — прошептала она, в темноте нащупывая его руки. — Мне так не хватает твоих ласк.

Дон застонал. Эта тихая просьба отозвалась в его ушах громким призывом. Онемевшими пальцами он потянул за ночную рубашку.

— Родная, сними ее, она тебе больше не нужна.

И, боясь, что она передумает, быстро стянул с нее одеяние из тончайшей ткани и отбросил в сторону. В темноте ее прекрасное тело отливало молочной белизной, и у Дона от восхищения перехватило дыхание.

Сначала он контролировал свои действия, чтобы не испугать и тем самым не вернуть ее к утреннему состоянию. Но когда его пальцы приблизились к ее грудям, и ласково, нежно коснулись сосков, а те мгновенно набухли от возбуждения, он обезумел. Нэнси, припав к его груди, стала забрасывать его горячими поцелуями. Вскоре их дыхание стало тяжелым, а руки, не так давно медлительные и даже несколько ленивые, стали стремительными, требующими. Оттолкнув его назад на подушки, она легла на него, словно накрыла одеялом с подогревом, и жадно поцеловала.

Он попытался несколько унять ее порыв, но ощущаемая им тяжесть ее тела, страстный призыв губ мгновенно перепутали все в его голове. Огромные огненные языки, сжигавшие их изнутри, рвались наружу. Забыв обо всем, он прижал ее к себе, порывисто лаская спину, бедра. Она нетерпеливо задвигалась по его телу, умоляюще шепча что-то на ухо и доводя до полного безумия.

Его руки в мучительно-сладостном вожделении сжали ее ягодицы. На какой-то миг он замер и вопросительно взглянул на нее, но ее глаза были затуманены жгучим желанием…

Осторожно, неторопливо перевернув Нэнси, он вошел в нее и увидел на лице изумление, а на губах легкую довольную улыбку. Невероятно! Неправдоподобно! Он стиснул зубы, боясь причинить ей боль.

— Тебе хорошо?

— Ода!

— Тогда веди нас, любимая.

Ее глаза засияли. Она плотно обвила длинными ногами его талию и начала двигаться с ним в одном ритме, как будто они бывали вместе уже много-много раз. Инстинктивно она поняла его ритм, а он ее. Он не торопился. Волна экстаза еще не пришла, а когда придет, он хотел, чтобы она унесла их обоих. Она чувствовала, что подходит оно. И не сомневалась, что сейчас произойдет что-то особенное. Ее кружило, уносило вдаль, поднимало все выше и выше.

— О боже! — услышала она собственный крик. — Как хорошо!

И все исчезло в мареве ощущений. Она плыла в чудесном неведомом мире. Блаженство освобождения охватило ее, наполняя душу светом.

Дон чувствовал то же самое. Сила и глубина его оргазма застала его врасплох, оставив опустошенным и потрясенным. Он был далеко не девственником и не считал себя дилетантом в сексе. Более того, он воображал себя знатоком большого секса. Но общение с Нэнси в первую же минуту опрокинуло весь его прошлый опыт. Она вовлекла его в огонь, доселе им не испытанный, сжигающий все мосты с прошлым и перенесший его в мир без времени и пространства. О боже, Нэнси! Нэнси!..