Хотя Джемайма отчаянно мечтала о большем, в ту ночь Энрике ограничился поцелуями — то нежными и почти невесомыми, то страстными и обжигающими. Тая в его объятиях, она готова была рискнуть и, наплевав на всех соседей на свете, заняться с ним любовью прямо там, на лужайке, под звездным небом. Или на крыльце. Или в кабине пикапа. Или, что куда менее романтично, в собственном доме. Попроси он только — и она забыла бы про стыд и приличия, про скромность и сдержанность.

Но он не попросил.

Не попросил и на следующий день, когда снова заехал за ней и повез на прогулку. Давно Джемайма не проводила время так беззаботно и весело, даже по-школьнически. Энрике показал ей свою стройку — провел по почти готовому корту, объяснил, что важно учитывать при возведении эллинга. Но восхитительнее всего была прогулка по лесу.

Стволы сосен колоннами уходили в небо. На небольших полянках начала созревать земляника, и Энрике, набрав полную горсть, угостил свою спутницу. Джемайма губами снимала у него с ладони ароматные ягоды, и сердце ее замирало от предчувствия поцелуя. Но никакого поцелуя не последовало.

Впрочем, и так было здорово. В недостроенном сарайчике, которому предстояло стать станцией проката каноэ, пока нашел приют всего один узкий, точно игла, челнок — собственность Энрике. Как же забилось сердце Джемаймы при этом напоминании о том, как она тайком любовалась им из зарослей! А затем Энрике неведомо как уговорил ее поплавать в каноэ. Хитрый, сначала он прокатил ее по стремнине, а потом принялся расписывать, до чего же здорово самому орудовать веслом и чувствовать, как отзывается послушная лодочка на каждое твое движение…

Полтора часа спустя, лежа на берегу на нагретом солнцем коврике и суша мокрые волосы, Джемайма сама не понимала, как позволила втянуть себя в такую авантюру. Нет, поначалу все шло очень даже неплохо, но потом Энрике сказал, что, мол, хватить ей барахтаться в тихой заводи, пора попробовать себя на течении. Тут-то все и случилось. Увидев, что каноэ летит прямо на торчащую из воды корягу, Джемайма занервничала и попыталась остановить челнок, ухватившись за низко нависающую над рекой ветку. То, что произошло после этого, называется, как объяснил ей потом Энрике, «оверкиль».

Джемайма выплыла сама, а вот каноэ и весло пришлось вылавливать ниже по течению уже ему. Он хохотал, а Джемайма прятала лицо в полотенце — ей казалось, что от стыда она больше никогда не сможет взглянуть ему в глаза.

Хорошо еще, что по настоянию Энрике, по-видимому, предвидевшего подобный вариант развития событий, она училась грести в купальнике, так что одежда не пострадала.

— Да ладно, — утешал он ее, — подумаешь, что такого случилось? Ну, перевернулась, с кем не бывает? Дело житейское.

— Чувствую себя какой-то мокрой курицей, — пожаловалась она.

— Не-ет, — с видом знатока по мокрым курицам протянул Энрике, — мокрых куриц с такой фигурой не бывает. Скорее ты похожа на мокрого гадкого утенка, который уже практически превратился в очень мокрого лебедя… Пойдем выпьем чаю. У меня там и бутерброды припасены.

И, протянув руку, помог Джемайме подняться. Рывок был таким сильным, что она практически уткнулась в его широкую грудь. Несколько напряженных мгновений оба стояли, почти касаясь друг друга лицами, — но он опять не поцеловал ее…

В понедельник Энрике повел ее в кино на старую комедию с Максом Линдером. Во вторник — в театр. В среду — в цирк. Все было крайне романтично. Энрике каждый раз, как подобает галантному кавалеру, довозил ее до дому… а потом высаживал и уезжал.

В четверг, встретившись с ним в обеденный перерыв в китайском ресторанчике, Джемайма не выдержала и спросила:

— Энрике, что, черт возьми, происходит?

Он вскинул на нее невинный взгляд.

— Я полил утку бамбуковым соусом. А что, думаешь, он к ней не подходит?

— Я не про утку!

— В самом деле? Тогда про гарнир?

— Да забудь ты хоть на минуту о еде, — сердито прошипела она. — Я говорю о нас. О тебе и обо мне. О том, что мы делаем.

— Мне казалось, мы едим утку по-пекински, — осторожно заметил Энрике. Джемайма ответила ему таким убийственным взглядом, что он поспешил добавить: — Прости, не смог удержаться.

— Так ты собираешься отвечать?

— А о чем ты спросила? — решил уточнить он и тут же вскинул руки вверх. — Я просто пошутил.

— Неудачно, — отрезала Джемайма и выжидающе уставилась на него.

Он пожал плечами.

— Понимаешь, Джемайма, у меня создалось впечатление, будто ты наотрез отказываешься заводить роман с малознакомым тебе человеком. Разве я не прав? Разве суть твоих возражений не сводилась к тому, что мы не знаем друг друга? Что тебе неизвестно, каков я на самом деле?

Ничего себе! Она с ума сходит от мыслей, что больше не привлекает его, не вызывает в нем желания, а он, оказывается, просто решил дать ей возможность познакомиться с ним поближе. Ну и ну! Джемайма не знала, смеяться ей или плакать. Или заехать нахалу по физиономии — зачем он так дразнит ее?

— Так все поэтому?

— Ну да. — Энрике усмехнулся. — Старомодное неторопливое ухаживание по всем правилам. Сводить свою избранницу в кино, пригласить на ланч. А завтра вечером, пожалуй, я предложу тебе покататься на карусели.

— Только не на карусели! — быстро произнесла Джемайма. — Меня на ней укачивает. — Но тут же опомнилась. — Послушай, а тебе не кажется, что мы уже давно вышли из рамок старомодного неторопливого ухаживания?

— А кто сказал, что нельзя поменять постель и ухаживание местами?

Джемайма едва успела прикусить язык, не то наверняка спросила бы, когда же при таком раскладе в их отношениях снова найдется место если не постели, то хотя бы страстным объятиям и рискованным ласкам. Но дамам, за которыми ухаживают по всем правилам, интересоваться такими вещами как-то не пристало.

Энрике как ни в чем не бывало снова принялся за еду. Но Джемайма поймала на себе его взгляд, быстрый и оценивающий. В глубине карих глаз плясали чертики. Он еще и издевается, гад! Прекрасно понимает, что с ней происходит, и ждет, чтобы она сама бросилась ему на шею!

Честно говоря, Джемайма уже находилась в том состоянии, когда подобное развитие событий было более чем вероятно. Но сейчас, осознав, что затеял Энрике, решила взять себя в руки. Принято считать, что в подобных играх женщина переиграет мужчину. Вот и проверим. Ведь мужчинам куда труднее обходиться без секса… Хотя сейчас Джемайма была в этом отнюдь не уверена: самой ей в последние дни воздержание давалось непросто.

— Что ж, ухаживание так ухаживание, — промурлыкала она и, отодвинув тарелку с остатками утки, принялась за десерт — клубнику со взбитыми сливками.

Губами осторожно взяв с ложечки красную ягодку, она бросила из-под полуопущенных век томный взгляд на своего собеседника, а потом розовым язычком слизнула капельку сливок. Джемайма заметила, что Энрике не сводит с нее пристального взгляда. Глаза его сузились, губы чуть приоткрылись, мышцы под рубашкой напряглись. Энрике балансирует на краю той же пропасти, что и я, торжествующее подумала она.

Получай, голубчик!

Джемайма подняла голову и, встретившись с ним глазами, подбавила в свой взгляд страсти и пыла. Между нами ничего не изменилось, говорил этот взгляд. Я по-прежнему хочу тебя, очень-очень хочу. Но следующий шаг — твой.

— Итак, что там у нас в программе после карусели? Тир? — поинтересовалась она нарочито скучным голосом.

Энрике засмеялся.

— Думаю, я тебя удивлю.

Все детали предстоящей встречи он продумал так, как генерал продумывает план решающей битвы. Но, как бывает куда чаще, чем хотелось бы, судьба распорядилась по-своему. В пятницу утром, когда в голове у Энрике только и было, что вечернее свидание, ему снова пришлось срочно улететь. Таковы издержки свободного предпринимательства: когда вся ответственность на тебе, ты и отдуваешься, если случается что-то непредвиденное.

Нет, ничего трагического не произошло, всего лишь досадная деловая необходимость. Но как же проклинал в ту минуту Энрике все деловые необходимости на свете! Кабы не близящееся тридцатилетие — а значит, и роковой срок соглашения с отцом, никакие силы не заставили бы его покинуть возлюбленную.

Он обещал Джемайме вернуться в понедельник. Но, приложив поистине нечеловеческие усилия, поставив на уши всех деловых партнеров, закончил свои дела к четырем часам дня в воскресенье. А вечером уже был в Батлере. Он буквально дрожал от нетерпения при мысли, что скоро, очень скоро увидит наконец Джемайму! Пришла пора покончить с затянувшимся «целомудренным ухаживанием», от которого Энрике денно и нощно горел на огне страсти. Всякий раз, когда Джемайма смотрела на него томным призывным взглядом, он чувствовал, что взорвется на месте.

Но если это вынужденно-добровольное воздержание и было для него настоящим адом, то Энрике знал, во имя чего страдает. Он должен был сделать все, чтобы Джемайма поняла: ему можно доверять, на него можно положиться. И еще он давал ей время разобраться в своих чувствах.

Что же до чувств самого Энрике, тут никаких сомнений не было: он любил эту женщину, любил так страстно и пылко, как и не думал когда-либо кого-либо полюбить. Хвала Небесам, что в свое время уберегли его от брака с Александриной! Теперь Энрике знал, к чему, точнее к кому, вели его все эти тридцать лет жизни.

Не ожидая ничего хорошего от этого вечера, Джемайма сидела у окна и пыталась сосредоточиться на чтении. Но даже любимый Вудхауз сегодня не утешал и не увлекал. Снова одна! То есть не совсем одна, раз есть Бобби, который залег с «Одиссей капитана Блада» у себя наверху, и Синтия, что засела в ванной, экспериментируя с гелем для укладки волос. С семьей — но без любимого. И пусть разлука продлится недолго — терпеть осталось всего день, — на душе у Джемаймы было тоскливо.

Тишину нарушил телефонный звонок. Она бросилась к трубке, точно утопающий к спасительной соломинке. Вдруг это Энрике решил хотя бы скрасить ей вечер приятной беседой? Это действительно оказался он, но говорил как-то странно, таинственно.

— Джемайма? — Энрике был краток. — Это ты? Отлично. У меня для тебя сюрприз. Приезжай к воротам «Сосен» через пятнадцать минут, найдешь там кое-что интересное.

И, вредина этакий, повесил трубку, не дав Джемайме и слова сказать в ответ.

Неужели вернулся?.. Ох, через пятнадцать минут! И собраться-то не успеешь! Наряжаться времени не было. Поспешно натянув все то же светлое платье с пуговичками-ракушками и приведя волосы в относительный порядок, Джемайма предупредила Синтию, что вернется поздно, и с бешено бьющимся сердцем поспешила на место встречи.

К ее удивлению, она не нашла там ни Энрике, ни неизменного Дженкинса. Однако ворота медленно распахнулись, точно приглашая ее заехать. Теряясь в догадках, что все это значит, она приняла приглашение.

За воротами, под сенью деревьев стоял знакомый пикап. Обмирая от волнения, Джемайма притормозила рядом и выскочила из машины. И тотчас же, словно отделившись от темных стволов, навстречу ей шагнул Энрике. Но какой! В костюме арабского шейха он был просто ослепителен. Белый тюрбан потрясающе шел к смуглым, точеным чертам лица. Просторная одежда придавала статной фигуре удивительную величавость.

Джемайма остолбенела, а он уже кланялся ей по-восточному, на миг коснувшись рукой лба и сердца.

— Звезда моя, царица грез моих, — с восточной же велеречивостью произнес Энрике, — твой покорный слуга счастлив лицезреть тебя в этот вечер.

Не сон ли это? Джемайма тряхнула головой, отгоняя наваждение. Но все оставалось по-прежнему.

Увидев ее растерянность, он засмеялся, мгновенно превратившись в привычного — и такого любимого! — Энрике.

— Милая, я так соскучился! Наше свидание отложилось на два дня, но не отменилось. По-моему, мы оба заслужили маленький праздник.

— Но… но… как все это понимать?

Энрике снова засмеялся.

— Сын Сильверстоуна — мой старый друг. Сейчас вся их семья живет в Майами. А Сэм Дженкинс не такой уж свирепый цербер, когда узнаешь его поближе, особенно если у тебя есть пара-другая весьма доходчивых и звонких аргументов в кармане. Так что забудь сомнения и иди со мной.

Нежно и властно взяв ее за руку, он повел ошеломленную Джемайму за собой, к стоящему в глубине сада павильону. Сюда экскурсий не водили, а потому Джемайма еще ни разу здесь не была. Внутри их встретило изобилие пышной растительности: монстеры склоняли причудливо изрезанные листья, пальмы горделиво вздымали свои перистые кроны к стеклянному потолку. В ветвях резкими голосами перекликались птицы. В углу серебристо журчал фонтан, рядом на персидском ковре в художественном беспорядке лежали атласные подушки, стояли бутылка шампанского, два бокала и ваза с фруктами.

Усевшись и облокотившись на груду подушек, Энрике окинул Джемайму откровенно плотоядным взглядом.

— Чувствую себя заправским султаном, к которому только что привели пленницу из Европы, прекрасную белокожую принцессу.

Джемайма хихикнула. Энрике с напускной суровостью покачал головой.

— Напрасно смеешься. Знаешь ли, о несчастная, какая судьба ждет пленниц Великого султана?

— Нет, — наивно захлопала ресницами Джемайма, принимая игру. — А какая? Ты мне не объяснишь?

— Я тебе покажу, — прорычал Энрике, вскочив с места и заключая ее в объятия.