Глава 7. Зверь и другие

Я уже как-то говорил, что, начиная с некоторого времени, положение в Астрале стало меняться. Это произошло не сразу, и заметить точно, когда это произошло я не берусь, но так или иначе, а праздники становилось все реже и реже. И, что интересно, а точнее совсем неинтересно, то же самое стало происходить и на земле. У меня это время к тому же совпало с предзащитной кампанией. Так что вослед отгремевшим майским праздникам, несмотря на теребящую душу весну, насыщенные работой будни закружили меня в свой нескончаемый кругооборот.

Все больше я сам себе напоминал белку в колесе. Колесо крутилось, практически оставаясь на месте, а я все бежал, бежал и бежал. Прошедшие предзащитный период, поймут меня особенно хорошо. Домой я приходил напрочь вымотанным и мечтал хотя бы о часе свободного времени. Но и дома надо было работать, работать и работать. После чего я спал как убитый. Сил на Астрал практически не оставалось. Да и хороших дней для выхода в Астрал изо дня в день становилось все меньше. И если бы не явственное подтверждение в виде Яны и, особенно, Линды, я мог бы подумать, что все это было сном или глюком. Нет, наркотиками, я не баловался. Обладая достаточной долей здравого смысла, на всех них, кроме алкоголя, я положил, то есть, наложил большое вето. Или табу, что в связи с популяризацией культа Вуду звучит моднее. Но вот психическое состояние… Я думаю о нем, после всех вылазок в Астрал, лучше не распространяться.

И потому в это загруженное время вдвойне приятны были те редкие теперь праздники, когда в кругу друзей можно было немного расслабиться. К слову, большинство из друзей позволяли себе это значительно чаще, но видно такова уж видно моя судьба. «Destiny. You are my destiny»… — зазвучало в голове. Видно, весна опять понесла меня на романтику, вероятно совсем не нужную читателю. Но я не позволю портить мне повесть и возвращусь к дальнейшему изложению событий.

Итак, в этот день 1 июня вся компания собралась у Орловых. Кажется, мы собрались отметить наступление лета, хотя какое это могло иметь значение? Как обычно был быстроорганизованный стол на полу, с пузырем самопала и наскоро приготовленной закуской. Но этим дело не ограничилось. Как люди творческие, а каждый из нас был или художником (и не только от слова «худо»), или музыкантом, или поэтом, или и тем и другим, и третьим, мы не уставали делиться друг с другом своими творениями. Вот и сегодня, Зверь притащил свои новые рисунки. Или, точнее, все-таки картины. Будучи абсолютным самоучкой, он разработал свой собственный неповторимый графический стиль, в котором ему не было равных… Не думайте, что я иронизирую. Рисовал он действительно хорошо. И потому картины долго ходили по кругу, и Зверь не уставал вставлять в них свои комментарии. Особенное впечатление произвела на всех последняя картина, изображающая странное существо с туловищем спрута и головой, покрытой капюшоном, из тени которого можно было разглядеть два горящих глаза. Одним из щупальцев он обвивал скандинавского воина, силящегося что-то сделать своим мечом. И что интересно, тень воина была рельефной и весьма слабо повторяла движения хозяина. Так что даже трудно было уяснить — тень это или другой человек. Даже можно сказать совсем другой… Но это не поддается описанию. Так, о чем это я? Ах, да, другое щупальце сжимало девушку, тянущую свои руки к воину. Третье щупальце разбивало огромный корабль, в котором без труда можно было узнать легендарный «Титаник». Я долго не мог понять использовал ли Зверь в качестве образца один из многочисленных плакатов, или это была умышленная метафора, и пришел к выводу, что скорее имело место последнее.

Все завершалось умело переданной дырой в пространстве, стремящейся засосать все, включая ужасного монстра.

Картина производила действительно жуткое и даже тягостное впечатление, еще более усиливающееся у меня в свете последних Астральных воспоминаний. Как видно, Зверь там увяз по уши не меньше меня. Я попытался персонифицировать антропоморфные фигуры. Девушка слишком походила на Аленку, что, впрочем, было не удивительно. Воина сразу узнать я не смог. Но как бы то ни было, его лицо выглядело знакомым. Очень знакомым… Я вдруг вспомнил старую историю об одном продвинутом человеке, душу которого после хитрого подстава Локи Один разрубил на две половинки. Точно, Зверь и Кеша.

Теперь хотя бы с ними стало все ясно. Еще, как я уже говорил, Коля… Но вот кто такие Таня и Олег? А ведь они тоже наверняка шастают по Астралу. По физиономиям видно. Но с другой стороны, не могли же мы все вместе собраться в одном городе в одной компании. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Словно прочитав мои мысли, Коля рассказал анекдот, видимо навеянный видом «Титаника».

Тонет корабль. Одна женщина молится:

— Господи, прости наши души грешные! Господи, за что нам такое наказание? Ну я-то, понятно. Я — грешна. Но остальные-то люди. За что губишь такой большой корабль. Остальные люди, наверно, ни в чем не провинились перед тобой…

В общем, и т. д. и т. п. И тут с небес раздается ответ:

— А я вас сюда три года собирал!

Тут всех буквально прорвало на анекдоты, и, как говориться на ха-ха, пока Вася не взял в руки гитару. Вообще-то, это было большим упущением подпускать его к гитаре. Играл он плохо. Пел еще хуже. Однако, на этот раз извиняющим обстоятельством было то, что он собирался спеть свои новые песни. Первая песня была долгой, нудной, и, объективно, плохой. Полной безответной любви, предмет которой не просто угадывался, а прямо сквозил изо всех щелей. Вася так и не смог смириться с Аленкиным замужеством. В общем-то, мы все этим переболели, но у Васи болезнь приняла хроническую форму. Причем, что самое главное, имел он на это меньше всего оснований.

Эх, Вася, Вася… Все у него было не как у людей. Впрочем, я его отлично понимал. И, честно говоря, был рад, что он хотя бы внешне вылез из хронической депрессии. Конец же песни почему-то запал мне в душу:

Между тем, Юра сосредоточенно размешивал карты. Он не был ревнив. Даже слишком. И хотя, сейчас для ревности не было основания, попробовал бы Вася спеть что-то подобное о Тане! Хотя это-то уж было совсем не моим делом.

Зато в следующей песне Вася загнул, так загнул. Судите сами:

— Послушай, ты Борису Гребеньщекову текстов не пишешь, — спросил Зверь, когда все, признаться, обалдели после такого загруза.

Олег впрягся за своего любимца, и следующие два часа прошли в обсуждении взлетов и падений русского рока, и сравнительными характеристиками его основных столпов. Каждый говорил свое мнение и напрочь отказывался воспринимать чужое. В общем, о Васе, как всегда, забыли. Впрочем, ему еще повезло, что с нами не было Кеши, а то пришлось бы ему объяснять смысл каждого слова своей песни!

* * *

Итак, этот день, 1 июня, начавшийся совершенно обычно, дал мне информации не меньше любого похода в Астрал. Аленка, Кеша и Зверь. Теперь я практически наверняка знал, что и они были задействованы в Астральной игре не меньше меня. Да и Васино творчество говорило о многом. Вот только я никак не мог понять о чем.

В этот же день, а точнее ночь, я отправился в гости к Коту. С ним у меня ожидался серьезный разговор с расстановкой всех точек над «i». Тогда я еще не знал, что последует за этим визитом.

 

Глава 8. Начало Конца

Первое действие происходило более десяти тысяч лет назад… — начал я, но Кот сразу перебил меня.

— Первое действие, — сказал он, — происходило не 10 тысяч, и не десять миллионов, и не даже 10 миллиардов лет назад. В вечности не бывает времени. А вот первое действие, от которого мы берем отсчет нашей новой, подчеркиваю новой, истории существования нас в этом и окрестных мирах началось, а точнее закончилось больше десяти тысяч лет назад. Вообще-то мы пришли из другого мира. Или почти другого, лежащего совсем недалеко. Когда я говорю мы, это следует понимать асы, ваны, великаны и что-то в этом роде.

— Хорошо сказано. И что-то в этом роде, — наконец перехватил инициативу разговора я. — Значит мы пришли из другого мира, и за нами пришли Пожиратели душ.

— Правильно.

— Потом была первая битва. Пожирателям удалось склонить на свою сторону большую часть великанов, и часть наших. Люди же тогда были практически дикие, и от них было мало прока. В итоге мы проиграли.

Кот утвердительно качал головой, и я продолжил.

— Битва была ужасная, и вызвала катаклизмы вселенского масштаба. Именно тогда затонула Атлантида, и вымерли мамонты. — Тут я хитро улыбнулся. — Видимо тогда уже существовала служба доставки бензовозов к местам потенциальных аварий, играющая существенную роль в американских боевиках. Только тогда роль бензовозов играли кометы.

— Это были не кометы, — прервал меня Кот. — Сотрясения были вызваны вибрациями закрывшейся Грани, разбросавшей нас опять по разным мирам, и преимущественно этого.

Кот продолжал утвердительно качать головой.

— Вторая битва, — продолжил я, — происходила около трех тысяч лет назад, и происходила преимущественно на территории России. В этом случае открытие Грани осталось почти незамеченным. Я имею в виду, мамонты больше не вымирали…

Я посмотрел, оценил ли Кот мою шутку. И, убедившись, что оценил, продолжил.

— Там как раз жили баба Яга, Кощей Бессмертный, я, ну и так далее.

— Так, так, так. Постой, прервал меня Кот. Битва происходила не только на территории России. По большому счету в нее были втянуты значительные силы. Но ты прав, для мировой истории она оказалась почти незамеченной. Потому что в основном происходила в параллельном мире. Не вызвала существенных катаклизмов, и, наконец, люди тогда продолжали быть достаточно дикими, чтобы считаться беспонтовыми.

Неологизмы речи Кота выглядели на редкость забавно. Между тем он продолжил.

— Тогда Пожиратели душ опять сумели внести раздор в наши ряды, и одержали победу. После чего им удалось напрочь завладеть душами людей. Для этого они влезли в первую очередь в веру людей. Вдумайся, все победившие западные религии объявляют человека рабом. И люди так к этому привыкли, что во славу своего бога готовы убивать любого, кто усомнится в рабском предназначении человека. Религии же, победившие на востоке, в основном проповедуют, как высшую цель полный покой и бездеятельность. Что лучше, но не намного. Ибо тот, кто достигнет нирваны, будет просто съеден, потому что не в силах будет сопротивляться. Причем свободные народы, такие как скандинавы, кельты, славяне, и, наконец, северокавказцы, в конце концов, утратили свои коренные свободные взгляды, пойдя на поводу у чужаков.

— Так мы единственные спасители человечества? — не удержался я от вопроса.

— Честно, говоря, плевать я хотел на человечество. Спасать надо себя, — ответил он мне, и продолжил. — В этом новом мире, кроимом Пожирателями, мы мельчали прямо на глазах. Хотя, обычно, все же выделялись над обычными людьми. Постепенно, из инкорнации в инкарнацию, им удавалось прибирать к рукам многих из нас. Может быть, сейчас наступает наш последний шанс. Ты сам, кстати, тоже не раз заключал сделки с пожирателями. Оттого и столько блоков.

— Хотелось бы знать подробнее, — вырвалось у меня.

— Хочешь знать? Хорошо, идем к инкарнационному зеркалу.

* * *

Завывание сирены известило об очередном налете. Я остался сидеть в кресле, и лишь потянулся к бутылке с коньяком. Окна были закрыты и занавешены для светомаскировки, и в комнате было ужасно накурено. Собственно говоря, накурил именно я. А лежащая в пепельнице гора окурков и почти пустая бутылка красноречиво свидетельствовали о моем состоянии.

За последние годы. Мы уже успели привыкнуть к бомбежкам, и теперь, вот уже несколько дней к ним добавилась артиллерийская канонада.

Конец. Это страшное слово носилось в воздухе. Конец несокрушимой, как казалось совсем недавно, империи. Конец всем нам. Оставалось только напиться и мужественно ждать времени исполнения последнего долга.

Долг. Родина. Это были последние соломинки, за которые пытался зацепиться измученный и одурманенный разум. Инстинкт самосохранения, силясь пробиться, через пары алкоголя, настоятельно советовал делать ноги. Но алкоголь, как не странно, был на стороне долга. И пропади все пропадом…

И тут появились они. Я еще не видел их, когда начал чувствовать их появление. Холод. Могильный холод прошел сквозь меня как ветер сквозь крону дерева. Каждая клетка тела задрожала от этой волны.

Я уже давно практически забыл об их существовании. Да, как это было давно! Когда они пришли первый раз. Я был также пьян, как сейчас. Или еще пьянее. И день был тогда пакостный. По моим тогдашним меркам, конечно. Послала к черту девчонка, получил по морде от каких-то бродяг, хозяйка, у которой я снимал комнату объявила о повышении квартплаты… В общем, куда не кинь, всюду был клин.

И тут появились они. Черные тени в балахонах. Их лица были затенены капюшонами, и я так и не смог разглядеть их. Они предложили мне контракт. Что же там было, в этом контракте? Я получаю жуткую удачу, и должен ей пользоваться. А взамен… Взамен я именно должен был ею пользоваться. Никаких ограничений. Никаких пунктов о продаже души. Когда я засомневался, мне объяснили, что грядет большая война, и своими действиями я буду способствовать их целям. Причем эти цели, хотя они и не были уточнены, что, кстати, вызывало легкое беспокойство, эти цели не будут противоречить ни моим интересам, ни интересам Германии. В этом меня клятвенно заверили. Сколько контрактов я подписывал потом! Но с этим контрактом я как будто бы потерял всякое сострадание. И когда, будучи переодетым польским офицером, я расстреливал мирных сограждан, и когда расправлялся с партизанами, это все пролетало словно игра, не задевая душу. Я даже порою сам удивлялся этому, но старался гнать черные мысли прочь.

Все переломилось в сорок втором. Везение оставило и меня, и Германию. Причем Германию, как мне кажется, больше. А я что? После последнего покушения на фюрера, я был даже отозван в Берлин. Благо, с фюрером мы когда-то были почти друзьями. Точнее товарищами.

Появившиеся фигуры прервали поток нахлынувших воспоминаний.

— А, это вы. Где же ваше обещанное везение? — наехал на них я, стараясь наглостью подавить леденящий душу ужас.

Внутренним чутьем я понимал, что они пришли за расплатой. Я не знал, в чем она должна была заключаться, но понимал, что ничего хорошего их визит мне не сулил.

— Ты знаешь, зачем мы пришли. Ты достаточно попользовался нашей удачей, но вы не смогли довести дело до конца. Теперь пришла пора расплаты.

Костлявые руки потянулись к моей груди, и я почувствовал поток жизни уходящий из меня в темный провал их капюшонов. Я был практически парализован. Это должен был быть конец.

Но тут за спинами моих визитеров зажегся свет. Как если бы прорвалось пространство и открылся ход в его запредельность, светившуюся непередаваемыми человеческими словами цветами. И из этого провала вышел, как вы думаете кто? Наш друг, Кот, в своем демоническом обличье. В руках он держал меч.

Ужас своим присутствием вновь наполнил комнату. Но теперь это был не мой ужас. Не проронив ни слова, Кот порубал в капусту моих гостей, и, улыбнувшись на прощание, исчез в закрывающемся туннеле.

Я, было, последовал за ним, но ватные ноги уже не в силах были держать меня.

* * *

Я вновь сидел в кабинете у Кота.

— Это был ты? — спросил я его, придя в себя.

— Конечно. И это единственное, что ты понял?

— Нет, — я сделал вид, что не заметил иронии. — Еще я понял, что заключил тогда договор с Пожирателями Душ. И за это получил кучу блоков.

Теперь я, конечно, знал, кто такие Пожиратели Душ, но откуда мне было об них знать тогда? У меня не было ни учителя, ни способностей шастанья по Астралу.

— Да, кстати, а почему тогда я не шастал по Астралу? И где был, наконец, ты? — я явно наезжал.

— А что я тебе сторож? Ты и так должен быть мне благодарен за свое спасение. Да и вся ваша северная братия тоже. Воображали из себя невесть что, а что вышло?!!

Кот злился. Но неожиданно он словно взял себя в руки, и изменил свой тон буквально на 180 градусов.

— Тогда на Земле нас было меньшинство. Да и в бескрайнем Астрале мы были разбросаны как звезды в ночном мере. Теперь совсем другое дело. Теперь настало Время. Такое Время уже было трижды. В первый раз мы потеряли силу из-за раздоров. Это будет третья попытка. Четвертой может не быть. Так что тебе пора за мечом. Он ждет тебя в Косово.

Черт побери, кажется, история повторялась.

* * *

Разговор с Котом поверг меня в глубокие раздумья. Это легко сказать поехать в Косово. Реально, большинство читателей должны меня понять, для нормального пост-советского человека поездка за границу — вещь весьма трудно осуществимая, и если это не шоп-тур, то о ней практически следует забыть еще на стадии первичного зарождения. Главной проблемой, конечно, являются деньги. Которых нет. И взять неоткуда. Да, если бы можно было бы вытащить что-нибудь из Астрала! Говорят, что вот-вот это будет возможно. Но пока, как говориться, на нет и суда нет.

С этими скорбными мыслями я шел в свой замок, когда сзади меня окликнул Соловей.

— Эй, Видар, что такой грустный? Могу помочь.

В принципе, Соловей был одним из тех немногих, кто действительно мог мне помочь. Выросший в последней инкарнации в Соединенных Штатах, и достаточно продвинутый в шастаньи в виде бестелесного духа по снам и реалиям, он вполне мог сообщить мне кучу паролей, могущих реализоваться в твердую валюту. Кроме того, хотя сам он и умер, в Штатах у него осталось куча друзей, могущих выступить посредниками. Не исключено, что их он уже успел взгреть. Но вот только станет ли он помогать мне? Этот вопрос был весьма щекотливым. Как вы знаете, я как-то весьма нехорошо с ним обошелся, затронув при этом его жену и детей, что, естественно, несмотря на прошедшие века, не могло остаться без последствий. Но, с другой стороны, попробовать все же стоило, и я посвятил его в навалившееся на меня проблемы.

К моему удивлению, он воспринял их на редкость серьезно. Такой серьезности, по правде говоря, я от него вообще не ожидал.

— Тебе сколько надо? Пять? Десять?

Я прикинул.

— Думаю, десяти вполне хватит. Но как ты мне собираешься их передать?

— Можно прислать по почте, можно перевести телеграфом. Как хочешь.

— А откуда, если не секрет?

— Ну, фирма веников не вяжет. Только отдав концы, я понял, какой во мне пропал бизнесмен. А со своими друзьями я развил обширную деятельность.

— Нормально, — я сделал паузу, обдумывая его предложения, — Я думаю лучше воспользоваться экспресс- почтой, а деньги спрятать в какую-нибудь выпотрошенную книгу.

— Годится. На недельке жди посылку, — сказал он, и, наконец, найдя как меня подколоть, добавил. — В вашей дикой стране кредитных карточек, как я понял, не используют.

— Ты прав, — нашелся я. — Было бы неплохо вместе с cash получить пару кредиток. Тысяч на пять-десять. Чтоб не привлекать внимания там.

— Да, у тебя губа не дура.

— Однозначно. И вот еще.

Его рожу надо было видеть. Но на этот раз это был просто вопрос.

— Скажи мне честно. Какого черта ты мне помогаешь?

— Честно? Когда-нибудь, и очень скоро я попрошу тебя подарить нечто, о чем ты еще не знаешь. И кроме того, мы ведь друзья. Ведь так?

Мы стояли, глаза в глаза.

— Ты ведь не думаешь, что я на тебя держу зло? — спросил он.

— У меня были такие мысли. Мы часто не ладили в прошлом. И ты это знаешь.

— Конечно. Но сегодня переломный этап. Ты ведь понимаешь, что я достаточно настрадался, чтобы еще раз вносить раскол в общие ряды? И ты, и Один, и Хеймдалл доставили мне много непреятностей, но ведь и я был хорош. Хотя, честно говоря, вы использовали меня чаще, чем я вас. И думаю, что вместе с Гуллвейг мы можем вполне записаться в партию обиженных.

— А для меня там места не сыщется? — вставил я свое слово.

— Не думаю. Ты вместе с Тором всегда был любимым сыном Одина и баловнем судьбы.

— Так уж и всегда?

— Пока сам не наделал глупостей.

— Но, скажем, не больше чем ты.

Разговор пошел по обычному пустопорожнему руслу. Так что не думаю, что его следует продолжать цитировать. В последний раз Локки-Соловей, в конце концов, разорвал контракты и перешел на нашу сторону. И хотя в бытность его собственно Соловьем, наши с ним отношения были не лучшими, в серьезном деле на него сейчас можно было положиться. По крайней мере, я так тогда думал. Немного настораживали упоминания о подарке чего-то, о чем я пока не знаю, но я не придал тогда этому значения.

* * *

Фрею я встретил «У Р-я». Не помню, с чего мы тогда направились в мой замок. Видимо опять мы намеривались просматривать наши инкарнации, но это не важно. Важно то, что в замке она очень неудачно оступилась. И когда я оказывал ей первую помощь в зал вошла Гуллвейг. Снова Гуллвейг появилась в самый неподходящий момент. И снова рядом с ней был Вольдемар.

Мы смотрели с ним глаза в глаза. И он начал меняться. Нет, он не стал превращаться в застенчивого волка, каким его знали по Лукоморью. Он превратился в высокого воина с длинными белыми волосами. На боку его висел черный меч.

— Фенфир!! — я не верил своим глазам.

— Finita la comedia.

Без своего меча нарываться на Черный меч Фенфира, в который вложили душу Боги Седой Старины, было бы полным самоубийством, да и Фенфир не очень-то хотел меня убивать. В общем, мы разошлись мирно. И Гуллвейг ушла с Фенфиром… Каков подлец! Ну да ладно, как говориться, сам виноват. Обидно только, что в данном случае я был совершенно невиновен.

* * *

Я признался Фрее о моей афере с Одом и потерял и ее. В общем я терпел полное фиаско. И, строго говоря, в Астрале мне делать уже было нечего…

Когда же я вновь оказался дома, забытый включенным приемник, настроенный на одну из ночных радиостанций, в такт моему состоянию пел:

Так вот и верь теперь в случайность!

* * *

Но зато мне удалось взять реванш на Земле. В следующую субботу же раздался долгожданный звонок в дверь. На пороге стояла та же девушка, что когда-то принесла мне весточку от Фреи. На этот раз в руках у нее была посылка. Я чуть не подпрыгнул от радости.

— Из Штатов? Ой, excuse me, — неожиданно я перешел на английский, но тут же опомнился, — Здравствуйте.

— Здравствуйте. Вы правы, из Штатов. Распишитесь.

Она протянула мне ручку.

— С удовольствием. Я уже говорил вам, что вы очаровательны?

— Спасибо. Но я замужем.

— Это не меняет дела, — ответил я и грустно вздохнул, но тут же хитро улыбнувшись, добавил — Тогда может быть другой раз?

— Счастливо оставаться, — ответила она, спускаясь по лестнице.

Я же поспешил распаковывать посылку, которая пришла, как вы уже догадались от американских друзей Соловья. В ней лежал переведенный на шведский язык трактат Дарвина, глядя на который я долго думал, во-первых, где он его откапал, а во-вторых, какого чёрта он имел в виду. Но главное, конечно, заключалось не в самой книге, а в его содержимом. С содержимым же, к счастью, все обстояло в полном порядке. Там лежал пресс и пара кредиток. В общем, все как договорились.

— Yahoo! — воскликнул я, и принялся обдумывать свою предстоящую одиссею.

Недавно, я как раз получил приглашение принять участие в одном научном мероприятии. В другое время оно в виду отсутствия наличности пропало бы всуе, теперь же было как нельзя кстати.

* * *

Дальше все шло, как по маслу. В Москве по старым связям мне удалось достать польский паспорт, а с финансами, полученными от Соловья, я смог без проблем поехать на конференцию в Германии, где затеряться гражданину Польши не составило труда. Точнее, составить-то оно составило, но в итоге все вышло нормально.

И так под чужими документами я въехал в страну своей мечты.

Зачем я городил весь этот огород, а не просто купил тур-путевку? Потом я сам не раз задавал себе этот вопрос. И никогда не находил ответа. Видно, привычка делать все через…, ну в общем вы меня поняли, является неотъемлемой чертой нашего характера. Спросить же дельного совета в нужное время было не у кого. Никто ведь не знал, куда и зачем я на самом деле собираюсь. По крайней мере, так я тогда думал.

 

Глава 9. Косово

Как же много воды утекло с тех пор, как я последний раз посещал Астрал! И как все изменилось за какой-то год! Яна. Линда. Знакомства. Ссоры. Разрыв. Кажется, из жизни в жизнь нам суждено было совершать одни и те же ошибки. Нам. Сколько же нас сейчас осталось? Я, Яна, Линда, Хеймдалл, Кот (организатор хренов), Локки-Соловей, Коля, Зверь, Аленка… Нет, всех наверняка не перечислишь. Но сейчас со мной только Иванка-Милица… Последний друг. Пока. Но говорят, что это перед рассветом бывает темнее всего. Да, надо быть пессимистом. Ведь именно пессимисты говорят, что все, хуже не будет. А чертовы оптимисты издевательски поправляют: «Будет, будет». Иванка заметила мою сдерживаемую улыбку. Я озвучил анекдот, как нельзя лучше подходивший к нашему положению, и мы долго смеялись. Даже устроили привал. Боже, как болят ноги. Но надо идти.

* * *

И вот, наконец, мы дошли до заветного входа. Сколько интересно, столетий не ступала туда нога человека? Мы надели наши «циклопы» (знаете, такие фонарики, крепимые на голове) и вошли в пещеру. Конечно, я ожидал увидеть нечто особенное, но все же не смог остаться спокойным при виде открывшегося зрелища. Меч был в старых, довольно грубых ножнах. Несмотря на многовековую пыль его рукоятка так заиграла в свете наших фонарей, что казалось, так и просилась в мои руки. «Не хватало только проблем с таможней,» — промелькнуло у меня голове, но эта мысль сразу затерялась в коридорах сознания, так как нечто более важное стучалось туда, как подвыпивший посетитель в закрывшееся кафе. Я еще не знал, чем обернется это нечто, но уже ясно осознавал себя стоящим у той грани, ступив за которую, я уже никогда не буду прежним, если буду вообще. Хотя последнее в тот момент меня мало пугало, скорее вызывая чувство упоения, воспетого А.С. Пушкиным в его «Пире во время чумы».

Свет от «циклопов» вырвал из тьмы и то, что лежало около меча, подобно «капусте» на офицерской фуражке. Два высохших трупа турецких солдат зловеще улыбались нам из тьмы пещеры (или может быть из глубины веков?). Еще один скелет лежал поодаль. Видимо он принадлежал старому хранителю. Впрочем, какая разница? Теперь и он, и его убийцы были всего лишь тенями прошлого, не рассыпавшимися в пыль только из-за неподдающейся объяснению необычайной сухости воздуха, царившей в пещере.

Я поднял меч и вытащил его из ножен. Холодная сталь клинка, казалось, светилась внутренним сиянием. Мы смотрели на него как зачарованные. И тут случилось то, чего боится любой смертный, и во что отказываешься верить до последней минуты: высохшие тела, служившие доселе лишь интерьером, зловеще зашевелились. В то же время сияние, исходившее из меча усилилось настолько, что затмило свет наших фонарей, казавшихся неестественным техногенным атавизмом в этом царстве магического фэнтази. Я бросил быстрый взгляд на Иванку, которая заворожено смотрела на оживающих мертвецов. От нее исходил такой же свет, что из меча. Эти две ауры завертелись в каком-то загадочном непостижимом танце. Каким-то чутьем я вдруг понял его смысл: что-то перетекало из Иванки в меч, и это мне не нравилось. Но когда я постиг сей дьявольский смысл, Иванкина аура померкла, и ее безжизненное тело рухнуло к моим ногам.

Я, было, кинулся к ней, но ожившие скелеты уже подняли свои ятаганы. Те, кто всегда идут следом, предпринимали последние усилия. Но они уже проиграли, ибо я опять был хозяином Меча.

* * *

Измотанный боем, я не представляю, как мне удалось вынести ее из пещеры. В голове стучала одна мысль: «Так не должно быть». «Должно быть,» издевательски вторило внутреннее эхо.

Пульс не прощупывался, но тело было еще теплое. Я обнажил ей грудь, попытался сделать искусственное дыхание, массаж сердца, но все было тщетно. Только сейчас она была такая живая и веселая. И вот…

Налетевший откуда-то многоцветный вихрь закружил меня, увлекая в глубины воспоминаний. Ведь именно здесь, или почти здесь мы расставались несколько веков назад. И именно здесь мы должны были распрощаться вновь. С каким же тупым постоянством крутится колесо времени! Но нет же, я не должен сдаваться. И стремясь разорвать окутавшую мглу, я поднялся, ощутив себя вновь Видаром. Кожаный панцирь, рогатый шлем, меч… Да, где же меч? Чтоб ее душа попала в рай, у нее в руках должен быть меч. И я вложил свое вновь обретенное оружие ей в руку. И тут, словно все оборвалось. Я вновь был простым человеком. Маленьким человеком, только что потерявшим самое близкое существо. И не в силах сдержать слез, я закрыл лицо руками.

Нежное прикосновение заставило меня открыть глаза. Милица сидела рядом. Я обнял ее. Она не была восставшим мертвецом. Она была живая. Как час назад, когда мы входили в подземелье.

— Этот меч, — сказал, наконец, я, — он чуть не отнял у теня душу. Будь он не ладен.

— Ты ничего не понял. Когда я утонула в реке, я была простой женщиной. Но свободный дух твоего меча вошел в меня и сделал вилой. И он так долго жил во мне, что теперь мы не можем жить отдельно.

— То есть я должен выбирать: ты или меч?

— И что ты выберешь?

— Конечно тебя, — не задумываясь, ответил я, — Тебя-то я давно знаю, а этот меч вижу впервые.

Как я уже говорил раньше, она не знала героев Простоквашина, и потому острота имела лишь половину успеха. И после некоторой паузы, я хитро добавил:

— Но и меч бы тоже не помешал.

— Меч сильнее меня, — спокойно проконстатировала она, — И он отнимет мою душу, если отойду далеко.

— И ты будешь в Астрале?

— Нет, сначала в мече, а потом где-то за Гранью. Практически, меня больше не будет.

— Это плохо, — протянул я. — Но что же делать?

— Если я буду рядом с мечом, то мы сможем жить вместе.

— Вместе? — переспросил я.

Она запнулась, обдумывая, что сказала, и неожиданно покраснев, стала быстро застегивать блузку. Это было так неожиданно, что сначала я, а затем и она покатились со смеху. Наконец наступила долгожданная разрядка.

* * *

Итак, в преддверии открытия врат у меня снова был родной меч, и даже личный телохранитель. Все складывалось как нельзя лучше…

— Эй, вы! — услышал я над собой чей-то грубый голос.

Я поднял голову. На каменном уступе над нами стоял молодой человек в спортивном костюме, но с автоматом. Пятеро его друзей подходили к нам с флангов. Отступать было некуда.

Я вскочил на ноги, подняв меч.

— What do you need, — обратился я к ним по-английски, — We are the foreign journalists. I have accreditation…

— Говорите ли српски? — оборвал меня тот же парень, которого я про себя назвал главным.

Уловив ситуацию, я отрицательно покачал головой. Но все же добавил, что помалу разумею. Очевидно, что перед нами были албанские боевики из ихней сепаратистской армии.

— O' key, — Главный одобрительно улыбнулся.

— Говорим, — некстати встряла в разговор Милица.

Они приблизились к нам вплотную. Я взмахнул мечом. Они вскинули автоматы. Но, видимо, они не хотели связываться с иностранцем.

— Брось меч, — продолжил главный на сербском, потому что английский он, вероятно, разумел не слишком, ну а я албанский — тем более. — И вообще мы тебя обыщем и отпустим. А она — кто?

— Мой переводчик, — сказал я первое, что пришло в голову.

— Тогда, ты не будешь возражать, если мы ей попользуемся, — вопрос звучал, скорее, утверждением.

Я возражал, но автоматная очередь оказалась веским аргументом. Я упал навзничь, и, захлебываясь собственной кровью, напоследок осознал: «Второй раз! Второй раз ее похищают у меня, и я не могу ничего сделать».

И тут, пока мгла Смерти не успела окончательно застлать глаза, я увидел две до боли знакомые тени — Добрыню и Соловья. Но навалившаяся пустота уже взяла меня в свои объятья.

* * *

Очнулся я от чьих-то ласковых прикосновений. Я открыл глаза. Надо мной сидела Милица, и гладила меня по голове. Вообще-то я с детства ужасно не люблю, когда меня гладят по голове, но Милица была приятным исключением.

«Какая она все-таки красавица», — подумал я, глядя в ее голубые, как небо, глаза.

— Я умер? — спросил я ее.

— Ага. А я — херувим.

— Нет, у тебя нет этого самого спереди. Скорее ты — гурия. И очень похожа на одну мою знакомую.

Я осознал, что не умер, и потому опять начал острить.

— Острить изволите, — услышал я знакомый голос, — А ведь она православная, и не может быть гурией.

Я повернулся. Передо мной стояли Олег и Алекс.

Как вы должны помнить, Олегом звался мой деверь, то есть муж сестры.

— Так значит, ты — и есть Добрыня. — Обратился я к нему. — Слову нет, такой же тормоз.

— Говори, говори тут. Если бы не мы, ты был бы сейчас совсем в другом месте, — огрызнулся в ответ он.

— И вовсе не был бы, — вступилась за меня Милица, — Его тело теперь, такое же, как ваше. Просто он это еще не осознал.

— А еще меня тормозом называет, — не унимался Олег. — Да, кстати, Абдул, ты знаешь, что твои родители давно на ушах из-за те6я. Мы с Таней с трудом их успокоили.

— Так я же слал телеграммы, — возмутился я, подражая герою «Золотого теленка» вытащил из кармана квитанцию, оставшуюся от последней гостиницы.

Шутка возымела действие, но не сумела замести следы моего паспортного имени, ненароком пророненного Олегом.

— Так тебя зовут Абдул? — переспросила Милица. Значит ты мусульманин?

В ее голосе звучало удивление. Мое отношение к боснийскому и косовскому конфликтам ей было известно. И сейчас она силилась понять, не было ли оно провокацией.

— Как ты должна знать, — неожиданно для самого себя я начал изрядно длинную тираду, — я родился далеко от ваших мест в России, точнее — на Северном Кавказе. — я хотел уточнить, но почему-то не стал этого делать, И по происхождению меня можно зачислить в мусульмане, хотя и не в ваши. Но, как ты, опять-таки должна знать, я не исповедую никакую религию, — я сделал паузу, и продолжил. — Хотя и крестился в православной церкви. И, кстати говоря, в крещении я — Андрей, так что тебя я почти не обманывал. И опять-таки, я не вижу ничего плохого в своей национальности. Я горжусь своей национальностью. Как, впрочем, и национальностью моей мамы. Мама у меня русская. Так что, тебе и всем остальным придется принимать меня таким, как есть.

Я сам не заметил, как начал заводиться. Тем более, что все слушали меня молча.

— Ну что, закончил, — спросили меня почти хором, когда, наконец, моего поток красноречия иссяк.

Я кивнул головой.

— Тогда ответь на один вопрос, — продолжил Олег, — ДОЛГО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ТАК ЛЕЖАТЬ!

И действительно, маячащий перед нами вход на Радужный мост говорил о необходимости двигаться. Тем более, что дел в Косово у нас уже не оставалось.

* * *

— Да, кстати насчет херувима, — начал разговор я, когда мы ступили на Радужный мост, — у меня есть классный анекдот. Сначала загадка: Чем отличается этот самый херувим от парикмахера?

— Этому анекдоту сто лет, — встрял в разговор Олег.

— Знаешь — молчи.

И когда Соловей с Милицей затерялись в догадках, я ответил:

— У херувима хер спереди, а у парикмахера сзади.

Все разразились таким смехом, что это не могло обойти даже Добрыню, тем более, что, будучи Олегом, он вовсе не был таким уж тормозом. Но это было еще не все. Когда впечатление от загадки улеглось, я продолжил:

— Так вот, эту загадку загадали как-то поручику Ржевскому…

— Кто это — поручик Ржевский, — спросила Милица.

— Герой наших анекдотов, — я не стал вдаваться в длительные объяснения и продолжил. — Так вот, эту загадку загадали как-то поручику Ржевскому, и он решил развеселить ею компанию. Но, немного подзабыв, задал ее следующим образом: Чем отличается ангел от цирюльника? Естественно никто не мог даже предположить. И когда наступило время говорить отгадку, он сказал: «Я и сам толком не помню, но у одного из них хер сбоку».

Это был финиш.

* * *

Трудно описать мои чувства, когда я снова смог опуститься на свой диван! Я вновь был дома, и не нужно было слов. Рядом со мной были друзья, и я, наконец, вновь обрел утраченную силу. Почти… Но это мелочи.

— Ну, как, — как всегда нахально начал Алекс-Соловей, — С тебя причитается обмывание.

— Нихт проблем. Только сначала обрадую родных.

Тишина. Неожиданная тишина прервала наш разговор. Одновременно все осознали, что если выйду с друзьями к родным, то это будет концом тайны. Но вот следовало ли ее хранить дальше? На этот вопрос никто не мог дать ответа.

— Может пока — в Астрал? — попробовал предложить Алекс.

И тут меня словно током ударило. Бежать, не повидавшись с мамой, которую я так давно не видел! Как бы не так!

— Нет уж. Сейчас я выхожу из комнаты. Спускаюсь к бабушке. Здороваюсь со всеми, кто есть дома. Потом возвращаюсь, и вы меня будите здесь ждать, так как после этого мы по человечески отметим это дело. Если чего не хватит, то в двух минутах от дома есть маленький базарчик, где есть все, что нужно, — я сам удивился как твердо и утвердительно я говорил.

— Можно я пойду с тобой? — спросила Милица.

— Конечно, — ответил я, и мы покинули мою комнату, оставляя там Олега и Алекса.

— Знаешь, я давно хотел тебе сказать, но все как-то не получалось, сказал я ей, когда мы вышли в подъезд. — Выходи за меня замуж.

Эти слова достались мне с большим трудом, но действие, которое они произвели, было еще круче. Она остановилась с открытым ртом.

— Так что, ты согласна? — переспросил я, чтобы сбить затянувшуюся паузу.

— Я думала, что ты никогда этого не скажешь, — ответила она, выйдя из оцепенения.

Мы обнялись и долго, долго целовались. Первый раз за последние шестьсот с лишним лет.

Дверь в бабушкиной квартире открылась, и в подъезде появилась мама. Увидев меня, она выронила кастрюлю, которая, к счастью оказалась пустой.

— Представь теперь свою даму, — сказала она после бурного приветствия.

— Это Иванка, то есть Милица, и моя невеста, а это — моя мама.

зазвенела в ушах «Love Story» Эндрю Уильямса.

Как жаль, что я не могу передать на бумаге музыки! Но ведь ее можно представить.