— Это Салах, Зейнаб!

От волнения он задыхался, как будто после тридцатилетней разлуки увидел ее на улице и бежал за ней, пока не догнал. Собственный голос показался ему странным, каким-то чужим. Фантастика! Он не может поверить, что разговаривает с ней. Как будто и не было всех этих лет, как будто он тысячу раз не пытался забыть ее, как будто тысячу раз не сходил по ней с ума и тысячу же раз не проклинал ее. Его голос говорил больше слов: «Это Салах, Зейнаб. Помнишь меня? Тот Салах, который любит тебя, как никто не любил. Потеряв тебя, Зейнаб, я перестал жить. Тридцать лет я прожил впустую вдали от тебя. Я пытался, но не смог, Зейнаб. Я возвращаюсь к тебе».

— Салах? Не могу поверить!

Несмотря на возраст, она говорила все также эмоционально.

— Я звоню в удобное для тебя время? Не хочу отрывать от работы.

— Я работаю в государственном учреждении, Салах. Работать здесь — значит просто присутствовать на работе. У нас всегда полно времени.

О Боже! Тот же чудесный смех. Она сказала, что не может описать своего счастья, что они вновь нашли друг друга. Она рассказала ему о своей жизни: после смерти мужа она живет одна, а единственная дочь вышла замуж. На его вопрос о Египте она ответила с сожалением:

— Сейчас в стране сложилась очень плохая ситуация, Салах, как будто то, ради чего мы, я и мои товарищи, боролись, было миражом. Демократии мы не добились и не избавились от отсталости, невежества и коррупции. Все только ухудшается. Мракобесие распространяется по стране, как эпидемия. Представь себе, в отделе планирования я единственная мусульманка из пятидесяти служащих, которая не носит хиджаба.

— Почему наша страна так изменилась?

— Репрессии, нищета, несправедливость, неясное будущее, отсутствие общенациональной идеи. Египтяне и не надеются на справедливое устройство мира и живут с мыслью о загробной жизни. Однако набожность египтян не истинная. Под религией скрывают всеобщую депрессию. И хуже всего то, что египтяне, работавшие долгое время в Саудовской Аравии, принесли в страну идеи ваххабизма, а режим способствовал их распространению, поскольку ваххабизм помогает ему удерживаться.

— Каким же образом?

— Ваххабизм осуждает неповиновение правителю-мусульманину, даже если тот угнетает народ. Ничто не волнует ваххабитов больше чем то, чтобы женщина закрывала свое тело.

— Не может быть, чтобы мышление египтян стало таким примитивным.

— Более того, сегодня женщины в Египте носят перчатки, чтобы ничего не почувствовать, если им придется протянуть руку мужчине для рукопожатия.

— А не Абдель Насер ли в ответе за это?

Она засмеялась, и от этого его сердце забилось чаще.

— Хочешь продолжить нашу дискуссию по поводу Насера? Я до сих пор считаю его самым великим из тех, кто стоял во главе Египта. Однако его огромная ошибка в том, что он не ввел демократическое правление, оставив военный режим своим последователям, которые оказались не столь принципиальны и компетентны.

Она замолчала, затем, вздохнув, сказала:

— Слава Богу, насколько я потерпела поражение в общественной деятельности, настолько я счастлива в личной жизни. Моя дочь — инженер, у нее все в порядке и на работе, и в семье. Она родила мне двух прекрасных внуков. А чего ты достиг в жизни?

— Я получил докторскую степень и работаю профессором в университете.

— Ты женат?

— Был женат, теперь разведен.

— А дети?

— У меня нет детей.

Ему показалось, что его ответ ее обрадовал. Они проговорили почти два часа. И с этого момента его жизнь изменилась. Теперь он жил только ночью. Если бы он рассказал кому-нибудь о своем волшебном мире, люди приняли бы его за сумасшедшего, поэтому он хранил свой секрет. Дневное время он проживал без интереса, но как только наступала ночь, подобно сказочным героям, превращался в другого человека и, как на крыльях, переносился в прошлое. Он надевал старую одежду, смотрел черно-белое кино шестидесятых и слушал песни Умм Кальсум и Абдель Халима Хафеза. А когда наступало время ее прихода на работу, он звонил, просил позвать ее к телефону и откровенно рассказывал все, что с ним произошло, как мальчик, вернувшийся из школы, бросается обнимать мать, которая его расцелует, переоденет и умоет. Однажды ночью они вспоминали прошлое, и ему было так хорошо с ней, что он спросил ее:

— А что, если я приглашу тебя в Америку?

— Зачем?

— Сможешь начать новую жизнь.

Она засмеялась:

— Ты стал рассуждать, как американцы, Салах. Какая новая жизнь? В нашем возрасте Аллаха просят дать спокойно умереть.

— Иногда я не могу на тебя не злиться.

— Почему?

— Потому что ты была причиной нашего расставания.

— Это старая история.

— Я не могу перестать об этом думать.

— Какой смысл думать об этом?

— Зейнаб, почему ты бросила меня?

— Ты сам решил эмигрировать.

— Ты могла убедить меня остаться.

— Я пробовала, но ты был упрям.

— Почему ты не поехала со мной?

— Я не могла уехать из Египта.

— Если бы ты меня действительно любила, ты бы уехала со мной.

— Сейчас глупо ссориться из-за того, что было тридцать лет назад!

— Ты до сих пор считаешь меня трусом?

— Почему ты помнишь только плохое?

— Не уходи от ответа. Скажи мне, в твоих глазах я трус?

— Если бы я считала тебя трусом, неужели я бы дружила с тобой?

— Последний раз ты сказала: «Мне жаль, что ты оказался трусом!»

— Мы поругались, вот и сорвалось с языка.

— Долгие годы мне было больно от этих слов.

— Мне жаль…

— Не думаю, что это случайные слова.

— Чего ты хочешь?

— Хочу знать твое мнение. Я трус в твоих глазах?

— Долг обязывал тебя оставаться в Египте.

— Ты осталась. И что?

— Я ничего не ожидала.

— Ничто, за что ты боролась, не сбылось.

— Но я исполнила свой долг!

— Все зря.

— По крайней мере, я не сбежала.

Последние слова были резкими. Они замолчали, и она тут же извинилась:

— Прости, Салах. Не сердись на меня. Ты сам захотел поднять эту тему.