Между тем Андрей пытался оправиться от печальных воспоминаний о своей рассеянной ветром любви, а его отношения с главврачом поликлиники Нелли Анатольевной становились все ближе. Свободное от работы время он стал проводить у нее в кабинете. После замужества дочери Нелли Анатольевна жила вдвоем с мужем-алкоголиком. Она рассказывала о его запоях смеясь, как о чем-то забавном, но когда разговор немного затягивался, ее глаза наполнялись слезами, и она говорила:

– Устала… Не могу больше терпеть. Он ворует у меня деньги, чтобы купить себе водку.

И хотя он делал это уже давно, и все знали о его проделках, тем не менее, каждый раз, когда она рассказывала о муже, в ее голосе звучали боль и удивление, как будто все случилось впервые. Андрей два раза выслушивал рассказы Нелли Анатольевны о кражах мужа. На третий раз кивнул и сказал:

– Знаю. Вы рассказывали об этом.

– Но я не рассказывала, как мало у меня денег. Моей зарплаты не хватает даже на продукты, – вздохнула главврач.

Он взял ее за руку:

– Да, я хорошо понимаю вас. Жить стало тяжелей.

Наступил новогодний праздник. После шумного застолья Андрей и его друзья решили выйти на улицу, чтобы немного освежиться на морозном воздухе, пока выпивка не свалила их окончательно. Было три часа ночи. Андрею внезапно пришла мысль нанести неожиданный визит Нелли Анатольевне и поздравить ее, а затем вернуться к друзьям.

Оказалось, что муж главврача лежал в пьяном забытьи еще с одиннадцати часов вечера, и она встретила Новый год в одиночестве и слезах. Когда Андрей пришел к ней, она обрадовалась ему так, словно он спустился с небес. Смущенная атмосферой праздника, она поспешно привела в порядок стол, говоря, что проплакала достаточно и теперь хочет отметить Новый год. И сказала, наливая водку:

– Я тоже мечтаю напиться.

Андрею не хотелось оставлять ее одну, и он выпил и закусил вместе с ней. В беседе время прошло незаметно. Но пламя задушевного разговора погасло вдруг в один момент, когда глаза их встретились, выразив без всяких слов то непомерное одиночество и несчастье, от которого страдали оба. И это стало ясно до такой степени, что они одновременно умолкли, поняв, что должно произойти в следующий момент, в ожидании той силы, которая зарождалась в их душах, чтобы бросить в объятия друг другу.

Они упали на пол, робко ощупывая друг друга, словно девственники, и скоро почувствовали, что тела их растворяются в пространстве, не ведающем границ. Андрею казалось, что он возвращается в утробное состояние – самое теплое, безопасное, сытное и удобное состояние в мире. Он чувствовал себя так, словно оказался в утробе матери и любовницы одновременно. Она же ощутила непреодолимое желание отдавать, будто ее тело превратилось в родник, и ей хотелось, чтобы он испил его до конца.

Нелли Анатольевна очнулась после рассвета. Они лежали на полу, там, где любили друг друга несколько часов назад. Она вскочила в панике и не успокоилась даже тогда, когда услышала храп мужа, доносившийся из соседней комнаты. Торопливо оделась и тихим голосом стала будить Андрея, умирая от стыда и не зная, как посмотрит ему в глаза, когда он проснется.

Когда Андрей встал и начал быстро одеваться, Нелли Анатольевна проговорила, не глядя ему в лицо:

– Поверь, я не знаю, как это произошло. Мне до смерти стыдно перед собой и перед тобой.

Он присел рядом с ней, повернул к себе ее лицо и произнес шепотом:

– Не стыдись. Это было чудесно. Хоть я пришел пьяный, но то, что произошло, похоже на ураган. Оно потрясло меня, и я никогда не забуду его вкус. Наоборот, буду мечтать о нем еще.

– Нет. Это не должно повториться. Не забывай, что я гожусь тебе в матери.

– Да я не забываю… И буду помнить о том, что ты прекрасная женщина.

– Пожалуйста, забудь обо всем. Останемся друзьями. Во всяком случае, я не позволю повторений. И давай не будем встречаться хотя бы недели две, пока я не наберусь смелости вновь посмотреть тебе в глаза.

Андрей не послушался. В первый же день после выходных он постучал в дверь кабинета главврача. Она вскочила, сердцем учуяв, что это он, и встретила его в крайнем смущении. Андрей сказал, что ему захотелось проведать ее, но Нелли Анатольевна попросила, чтобы он не задерживался у нее надолго.

– Хорошо. Можно мне прийти к тебе домой еще раз? – спросил он, стоя в дверях.

Она ответила с сомнением в голосе:

– Но имей в виду, что муж будет дома. И мы будем сидеть на кухне как близкие друзья, пить чай и жаловаться друг другу на жизнь.

– Это будет здорово!

В субботу она начала ходить по квартире взад-вперед, ничего не делая, и когда подошел час прихода Андрея, куда-то отослала мужа и стала взволнованно готовиться к встрече…

С той субботы Нелли Анатольевна стала принимать Андрея постоянно, в любое время, когда он того желал.

Эта связь подарила ему такое счастье, о котором он даже не мечтал, счастье без каких-либо побочных осложнений. Он чувствовал, что с Нелли Анатольевной насыщается до отказа. Она преподносила ему все в самом лучшем виде. Кормила его самой вкусной едой, поила кипяченой и фильтрованной водой, как делают матери для своих маленьких детей. В сексе она позволяла ему все – не только ради того, чтобы Андрей испытывал еще большее наслаждение, чем прежде, как оно обычно и происходило, а потому, что сама получала необыкновенное удовольствие, изучая его тело и любя его без всякого стеснения, целуя так жадно, словно готовилась съесть. Нелли Анатольевна занималась сексом так, будто делала это в последний раз в жизни и боялась впоследствии пожалеть, если не позволит себе сделать то-то или так-то.

Встав с постели, они садились, как закадычные друзья, на кухне, пили чай и беседовали обо всем, даже о политике, хотя Андрей предпочитал не говорить с ней, желая избежать разногласий. Но любопытство временами побуждало его задать тот или иной вопрос на эту тему. И когда они сблизились еще больше, и он узнал обо всех подробностях ее жизни, то стал откровеннее выражать удивление по поводу ее приверженности коммунистическим идеалам.

– Интересно, что дал тебе социализм, раз ты так держишься за него?

– То, что и всем.

– Я не знаю, что он дал всем, но предположим, что-то он им дал. Ты одна из тех, кто заслуживают гораздо больше, чем получили. Ты превосходный специалист, с большим опытом, преданная своей работе, отличный руководитель поликлиники… И посмотри на себя: заработок, не намного превышающий зарплату медсестры, квартира из двух комнатушек, ты каждый день ездишь на работу в переполненном транспорте… Хотя заслуживаешь свою машину. Знаешь, как бы ты жила на Западе?

– Знаю, но я не хочу и не мечтаю уехать. Ты во многом прав. Но я считаю, что решение этих проблем лежит не в отказе от социализма, а в исправлении ошибок. Нужно держаться за социализм и не разбазаривать достигнутое. Это правда, что мы лишены многих благ, и нельзя сказать, что живем в изобилии. Зато у нас есть все необходимое для жизни и развития. За разговорами о мелочах и второстепенных нуждах нельзя забывать главного: если бы не социализм, мы не стали бы великой державой и народом, достигшим побед во всех областях жизни.

Часто слова Нелли Анатольевны задевали патриотические чувства Андрея, и тогда он умолкал, задумавшись. Но эти чувства вскоре угасали. Беспокойство о величии страны в целом не шло в сравнение с его беспокойством по поводу того жалкого положения, в котором находился он сам и которое хотел изменить.

Нелли Анатольевна хорошо понимала его точку зрения. Но не пыталась повлиять на Андрея и заставить изменить свои убеждения. Во-первых, сложившиеся обстоятельства делали эту задачу почти невыполнимой, а во-вторых, она видела в нем молодого человека, не обладающего достаточным жизненным опытом, чтобы избрать правильную жизненную позицию. В эти минуты она начинала относиться к нему чисто по-матерински и осуждала себя за любовную связь с ним. Сжигаемая сожалением, решала незамедлительно порвать эти отношения, но вскоре – не осознавая, в какой момент произошла перемена – обнаруживала, что бросается в другую крайность: безумную любовь к Андрею.

Главврач переживала огромное, но запоздавшее чувство – любовь своей осени. После каждой встречи с Андреем горько рыдала, как после последнего свидания. В печали ее не было ненависти или злобы. Нелли Анатольевна оплакивала свою любовь, обреченную заранее. Меч, вознесенный над их отношениями, омрачал ее душу. Этот меч мог опуститься в любую минуту, – если не рукой Андрея, то неумолимой рукой времени.

Она хорошо сознавала, что если даже они оба забудут о двадцати годах, разделявших их, то время не забудет ни в коем случае.

В итоге рукой, опустившей меч, стала ее собственная. Не потому, что она перестала его любить, а потому, что однажды постигла тайну, как сохранить эту любовь навеки. И пришла к убеждению, что именно ей надлежит погасить это пламя прежде, чем его потушит ветер времени. Или его задует Андрей. Или оно угаснет само, когда иссякнут питающие его силы. Прежде, чем оно превратится в холодный пепел. Чтобы эта связь осталась в памяти Андрея живой и пылающей, ее следовало погасить самой.

Нелли Анатольевна нашла подходящий случай, когда Андрей решил посоветоваться с ней по поводу своей дальнейшей учебы и получения звания специалиста. Она поддержала идею и обещала посодействовать.

За короткий срок главврач помогла Андрею получить направление на учебу в Московский медицинский институт.

– У меня там есть старый друг, Леонид Борисович, заведующий кафедрой терапии. Он обязательно тебя поддержит. Я редко обращаюсь к нему с просьбами.

И действительно, Леонид Борисович откликнулся неожиданно быстро, и за считанные недели все вопросы с поступлением Андрея были решены.

– Я уеду, но мы сохраним наши отношения. Ты будешь приезжать ко мне, когда будет время. Я тоже буду приезжать сюда на каникулы и на праздники, и мы будем проводить их вместе, – сказал Андрей перед отъездом.

Она грустно улыбнулась:

– Мы будем сидеть на кухне, пить чай и беседовать, как близкие друзья.

Несмотря на то, что решение далось ей нелегко и причинило большую боль, она не собиралась отступать – желание, чтобы их отношения остались живы в памяти Андрея, превосходило ее страсть к нему. Глубокая печаль овладевала ею, и она опасалась, что не в силах будет подарить ему то удовольствие, которое он ожидал. И даже в последний вечер перед его отъездом Нелли Анатольевна отказалась принять его, как обычно, у себя дома и назначила встречу в кафе. Они вместе поужинали, и Андрей все ждал, что после ужина и двух выпитых ею рюмок коньяка она пригласит его к себе домой на чашку кофе. Но она не сделала этого, а настояла, после дружеских объятий, чтобы они расстались у порога кафе. И тогда Андрей понял, что их любви действительно пришел конец. И в тот же момент осознал, как сильно любит эту женщину. Он никогда не забудет ее, всю жизнь будет признателен ей за любовь и за все, что она дала ему со щедростью настоящей матери и преданной любимой. Она прекрасная женщина!

Москва встретила Андрея туманным утром. Видимость на улицах была плохая, высокие здания, расположившиеся в ряд по сторонам дороги, тонули в густом облаке тумана. Андрей не любил такие дни. Прильнув к оконному стеклу автомобиля, он изо всех сил пытался разглядеть приметы города.

Его знание Москвы ограничивалось теми двумя днями, которые они провели здесь вместе с Сергеем и Владимиром, в переездах между железнодорожным вокзалом и домом их возлюбленной – юной актрисы. Но он хорошо помнил те два дня, и воспоминание о них внушало оптимизм. Приятели тогда приехали в Москву, не зная в ней ничего и никого, с небольшой суммой денег. И Москва распахнула им свои объятия и проводила – эта сцена была еще жива в памяти Андрея – тысячами огней, которые задрожали, когда поезд стал отдаляться, словно это девушки махали вслед платками в знак верности и обещания ждать.

– Не думаю, что Москва сейчас – это та Москва, которая была десять лет назад. Теперь, дружище, ты будешь чувствовать себя так, будто оказался на поле битвы. Если вдруг замешкался или споткнулся и упал, никто не протянет тебе руку помощи. Спроси у меня. Ну, да ты сам все увидишь, – предупредил его Владимир.

Владимир тоже перебрался в Москву, основав здесь свое частное дело. Он открыл магазин одежды. Владимир предложил другу забыть о медицине и войти с ним в дело, но Андрей отказался, сказав, что не намерен бросать профессию медика.

Они оба верили в неизбежность перемен, но каждый из них различал в шуме времени свои звуки. В то время как Владимир вдыхал на заре перестройки лишь аромат денег, в глазах Андрея эта заря имела почти романтическую окраску. Он не осуждал любовь друга к деньгам, но был настроен оптимистически в отношении собственного будущего, уверенный, что наступающая эпоха будет держаться не только на людях бизнеса, как утверждал Владимир, но и на людях интеллигентных и образованных, которых социализм не жаловал. Андрей считал, что эти люди, наконец, займут достойное место в обществе и получат подобающие им блага, как происходит на Западе.

Так или иначе, но Москва, как и говорил Владимир, оказалась совсем иной, чем десять лет назад. Андрей словно попал в другое измерение. Это была шумная эпоха. Эпоха настоящей перестройки.

Он окунулся в водоворот московских дней, которые пробегали с молниеносной быстротой. Утром выходил из общежития и бежал на автобусную остановку. Выйдя из автобуса, вливался в людской поток, устремлявшийся к станции метро. Запыхавшийся, прибегал на работу. Таким же образом возвращался по вечерам в общежитие. В этой нескончаемой суете Москва казалась похожей на прозрачную стеклянную колбу, внутри которой химические реакции протекали так быстро, что за ними нельзя было уследить. В любой момент человека поджидали перемены, вплоть до самых неожиданных. Андрея захватили сверкающие огни и восторженный гул времени, когда люди с удивлением и радостью обменивались друг с другом новостями из прессы, заговорившей с ними на другом языке. Вместо рассказов о подвигах партии, рабочего класса и крестьянства, когда действительность рисовалась яркими красками, увенчанная звучными лозунгами, газеты заговорили о коррупции и бюрократии, по телевидению пошли необычайно смелые репортажи о предприятиях, изделия которых залеживаются в магазинах и не пользуются спросом, хотя фабрики продолжают выпускать ту же самую продукцию с неимоверными ежегодными убытками. Впервые люди увидели крестьян в ветхих одеждах, жалующихся на плохое положение в колхозах. В обществе тут и там, как грибы после дождя, стали рождаться вопросы по поводу значительных и малозначимых моментов отечественной истории. Был ли Сталин диктатором или народным героем? Красные ли были героями или белые? Целесообразно ли допускать частную собственность?

Этими и многими другими вопросами и новостями, бередившими старые раны, обменивались теперь повсюду. Помимо того, передавали другие новости и рассказы, больше похожие на вымысел, и никто не знал, откуда они появились. Поговаривали, будто бывшие партийные руководители (которые впоследствии получат в свои руки власть) отказались от партийных привилегий и присоединились к народу, и вроде где-то видели, как некоторые руководители ездят на метро вместе с простым людом, а жены других из них стоят в очередях за хлебом и молоком.

Однако события, к которому привел в итоге перестроечный хаос, не мог предугадать никто – ни поддерживавшие перестройку, ни настроенные против нее, – неожиданный распад Советского Союза.

В те дни Андрея мучила мысль, что хотя случившееся затрагивало напрямую всех, но Нелли Анатольевна, вероятно, восприняла его намного острее, чем остальные. Он стал искать, кто бы из друзей мог одолжить ему несколько рублей на короткий телефонный разговор с Нелли Анатольевной. Ему удалось наскрести денег всего на пять минут разговора. В первые же минуты она вылила все свое негодование на политиков-предателей, толкавших страну в пропасть, а затем добавила:

– Мне очень грустно, Андрей. Я готова плакать, глядя, как рушится страна, которую мои родители защищали на фронте. Мне всегда было жаль, что они погибли на войне, не увидев победы. Теперь я думаю, что не стоит об этом жалеть. Если бы они дожили до сегодняшнего дня, то умерли бы от горя.

Последняя минута разговора прошла в ужасном молчании, и эхо его печально повторялось в душах обоих, и они не находили больше слов, пока тишину не оборвал прерывистый гудок.

– Разговор окончен! – крикнула из-за стойки телефонистка.

Когда Андрей клал трубку, ему привиделось, будто вместе с прерывистым гудком рядом с Нелли Анатольевной встал другой человек, образ которого внезапно всплыл из коридоров памяти. Перед мысленным взором Андрея стоял грустный, с разбитыми мечтами и надеждами, Рашид.