В те дни Рашид напоминал птицу, потерявшую направление, заблудившуюся и растерянную.

Он, как пораженный громом, не мог поверить, что эта великая страна могла развалиться с такой быстротой и легкостью, и приверженцы коммунистических идей даже не попытались встать на ее защиту. Выходило, что коммунизм представлял собой сплошной обман, он же, дурак, наивно поверил в него, последовал за ним с невиданным энтузиазмом и преданностью.

Действительно ли всему пришел конец? – спрашивал он сам себя, мечась, словно подхваченный ветром бумажный листок, готовый приземлиться где угодно, поскольку весь мир стал вдруг чужим и мрачным.

В пучине этого краха Рашид чувствовал себя осиротевшим и не видел смысла в продолжении пути, так как впереди был тупик, горизонт сужался и сгущался, превращаясь в одну черную точку, готовую ворваться в его душу и осесть в ней тяжелой ношей, безымянной гробницей для его безвозвратно ушедших мечтаний.

Но, несмотря на все бури, разметавшие его мечты, один упрямый проблеск надежды не переставал светиться в душе Рашида – увидеть Лейлу.

Через какое-то время после объявления о распаде Советского Союза ноги однажды сами по себе понесли его к ней, словно по следам тускло светившейся последней надежды, становившейся тем слабее, чем ближе он к ней подходил. Едва он дошел до ее двери, истина предстала перед ним во всей своей мрачности – каждый из них шел по пути, все больше отдалявшему их друг от друга.

Глаза его были полны грусти. Лейла посмотрела на него взглядом врача, неожиданно обнаружившего у больного симптом скрытой и опасной болезни, и спросила:

– Рашид, отчего ты такой грустный?

Он долго молчал, уставившись в одну точку, прежде чем ответить. Не от рассеянности, а пытаясь скрыть подступивший к горлу и сдавивший голос комок. Затем засунул руки в карманы, решив не задевать струну, касавшуюся Лейлы, и ограничиться второй струной, натянутой в его душе. Обе струны играли похоронную мелодию двум умершим мечтам, которые он отказывался предать земле. Рашид сказал:

– Представь себе горечь, которую испытывает человек, когда обнаруживает, что долго боролся неизвестно за что. Возможно, мое положение не столь ужасное, как у тех, кто провел в тюрьмах многие годы. Как у наших товарищей на родине. У твоего отца, например! Меня это очень сильно беспокоит. Иногда даже просыпаюсь среди ночи и начинаю думать о том, к чему мы пришли, и когда убеждаюсь, что происходящее – правда, и социализм потерпел крах, и наша партия перестала существовать, и наши мечты погибли, и мир стоит на пороге неизвестности, меня охватывает ужас, и я чуть не задыхаюсь. Впервые в жизни я испытываю такую потерянность и такой страх.

– Но не нужно так отчаиваться, Рашид. Все не так плохо.

– Как это «не так плохо»? Не нужно обманывать самих себя. Всему пришел конец: Советский Союз рухнул, социализм не устоял, наши мечты погибли!

– Но почему мы должны все время полагаться на Советский Союз и на то, чтобы какие-то внешние силы поддержали нашу борьбу? Почему бы нам не положиться на самих себя?

– Лейла, это красивые слова. Ты ведь сама понимаешь, что это нереально.

– Может быть, и нереально. Но это не кажется невозможным. История не закончилась. И даже, наверное, только начинается. Нашу историю мы должны творить сами, собственными руками, не рассчитывая на кого бы то ни было. Это своего рода вызов, брошенный нам, настоящий вызов.

– Очевидно. Но я, к сожалению, знаю заранее, чем он закончится, – мы проиграем. В наше время все решает не сила воли, а сила мускулов. Я устал от лозунгов и иллюзий. Всему настал конец. Нужно посмотреть правде в глаза.

Другая мучительная правда – ее связь с Игорем – пока что оставалась тайной для Рашида. И когда Лейла подумала о ней, ее охватил панический страх.

Она не знала, был ли это страх перед Рашидом или за него, или страх перед отцом, или перед самой собой.

В эту минуту к ней подобрались не только все те, кого она, обретя свободу, вычеркнула из памяти и сознания, но, казалось ей, ее прежняя сущность вновь взирала на нее и приближалась, выговаривая холодным и резким голосом: «Ты тоже пала».

– Я поставлю кофе, – сказала Лейла и, уйдя на кухню, залилась слезами.

Но ее слезы были преходящими и мимолетными, и вскоре она вновь отдалась чудесному ощущению свободы и своей запретной любви.

Рашид же чувствовал, что жизнь сбила его с ног и доказала, что ему не дано что-либо изменить. И чтобы ему хватило сил продолжать путь, – пусть даже шатаясь и покачиваясь, – он решил забыть Лейлу навсегда, хотя не представлял, каким образом можно добиться такого чудесного избавления.

В отчаянии он начал готовиться к женитьбе на Галине. Не только потому, что устал от ее частых претензий, но еще и потому, что все действия потеряли смысл, и все на свете смешалось.

Рашид махнул рукой на борьбу и учебу и согласился назначить день свадьбы. Галина оставалась теперь единственной правдой его жизни. Единственной истиной в бушующем море осколков разбитых истин, в котором он чуть не тонул. Истиной, за которую он ухватился как за спасительную соломинку, отлично понимая, что она приведет его в прогнившее жизненное болото, покрытое мхом и состоящее из дней, огражденных от радости и счастья всеми видами огорчений и бед.

Женитьба не вылечила его. Стало тяготить общество Галины, и он не мог подолгу оставаться дома. Рашид не любил проводить время с кем попало. Не любил он оставаться и с самим собой, и стал убегать в поисках уединения, чтобы вволю отдаться собственным мучениям. Бродил по улицам, словно призрак, у которого не было ничего, кроме тела. Часто он засиживался в парке или на какой-нибудь скамейке, попавшейся по пути, наблюдая, как уходит очередной серый день, и не зная, что делать с наступающим.

По вечерам он возвращался в квартиру, которую они с Галиной сняли после женитьбы. Входил равнодушный, будто не слыша громового крика Галины, раздававшегося где-то в другом – далеком от его – мире, хотя и видел ее лицо, судорожно сокращавшееся, искривленные губы, выливавшие отвратительный поток слов. Эти слова означали всего лишь то, что она, как обычно, рассержена, недовольна и готова взорваться. В ответ он хранил гробовое молчание.

Но однажды ее грубый голос пробудил его от спячки:

– Или, может быть, тебе нравится жить как в гостинице, – еда, ночлег и бесплатные услуги? Не думай, что я долго буду терпеть такое положение!

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что тебе пора пошевелиться, подумать о какой-нибудь работе вместо того, чтобы слоняться по улицам. Прежде ты оправдывался учебой, а теперь что? Посмотри, как все вокруг бегают и делают деньги из ничего!

Он открыл рот, чтобы ответить, но она перебила с нетерпением и насмешкой:

– Умоляю, не рассказывай мне снова ту чепуху, которую ты привык повторять. Что ты не позволишь себе заниматься спекуляцией и не превратишься, как другие, в один день из революционера в лавочника, что это вызывает у тебя отвращение и что деньги для тебя ничего не значат… Я по горло сыта этой ерундой, и нечего больше говорить мне об этом!

Рашид только молча качал головой. Затем встал, пошел на кухню и закрыл за собой дверь. Но и там до него доносился ее громкий голос:

– И потом, позволь напомнить тебе, что времена изменились, и все твои идеалы больше ничего не значат. Ты слышишь? Время наплевало на них.

Он зажег сигарету и затянулся, словно вдохнув ядовитый дым правды.

В ту ночь он не спал. Как заядлый курильщик, решивший отказаться от своей болезненной привычки, но, не удержавшись, будто тайком от себя зажегший сигарету, вышел из дома рано утром и направился прямиком к Лейле. Он попросит ее согласия. Он будет умолять ее…

Рашид шел быстро, как человек, потерявшийся в пустыне и неожиданно заприметивший вдалеке цветущий оазис.

Но когда он выходил из лифта, увидел такое, отчего ноги его будто отнялись. На его глазах из комнаты Лейлы вышел молодой человек, прошел мимо него и стал спускаться по лестнице. Рашид взирал на него, застыв в недоумении. Догнать его или постучать в дверь Лейлы? Несколько минут он стоял, не в силах сдвинуться с места, не зная, что предпринять. Затем направился к ее комнате. Он постучал, и через несколько минут дверь открылась.

Лейла вдруг увидела перед собой собственного отца, пристально смотрящего на нее, и глаза их встретились.

Она действительно перепутала… В то мгновение, когда глаза их встретились, она сразу не поняла, стоял ли перед ней отец, явившийся в облике Рашида, или Рашид смотрел на нее глазами ее отца.

Лейла застыла на месте, словно пригвожденная, растерявшись и не зная, как избавиться от взгляда этих глаз.

– Ты спала с ним?

Она стала отрицать, притворившись, будто не понимает, о чем речь. Рашид смотрел ей прямо в лицо, и глаза его метали искры и жгли ее. И когда Лейла начала, запинаясь, оправдываться, он с силой толкнул ее, и она упала на кровать.

– Ты спала с ним?! Значит, ты бросаешься в объятия к кому попало?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила она, пытаясь встать и дрожащими руками подбирая полы халата.

– Нет, понимаешь! Я видел, как он выходил из твоей комнаты! Вот этими глазами видел, ты слышишь? – говорил он угрожающим голосом, подходя к ней и с силой сжимая ей руку. – Если бы я не увидел сам, я бы, наверное, не поверил, потому что мне трудно в это поверить. Я не поверил бы, что ты… Как ты могла?!

– Оставь меня. Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном, – сказала Лейла дрожащим голосом.

– А каким тоном я должен с тобой разговаривать? Каким?! – крикнул он.

– Никаким. Это мое личное дело.

– Нет! Не твое личное дело. Мне легче было увидеть тебя мертвой, чем… Ты предала меня. Понимаешь? – предала! – кричал он вне себя от гнева, в то время как она пыталась увернуться от его кулаков. – Почему ты меня отвергла? Я не понимаю! Чем эти чужие лучше меня, если тебе все равно? Чем они лучше? А? Скажи мне сейчас же! – Он кричал и продолжал бить ее, лежавшую на полу. Затем вдруг остановился, запыхавшись, и она подняла на него глаза и сказала хрипло:

– Убирайся!

Он стоял и смотрел на нее.

– Я сказала «уходи отсюда», – проговорила Лейла, встав на ноги.

Она плакала, волосы ее спутались, голос дрожал, но она не решалась посмотреть ему прямо в лицо.

– Я не ожидал, что ты когда-нибудь можешь так низко пасть, и главное – так легко.

– Ты достаточно оскорбил меня и ударил, и я тебе не ответила. Теперь уходи и не вздумай прийти ко мне еще раз.

– Почему? Потому что тебе надо принять других?

– Да! – Она не успела произнести это слово, как получила сильный удар по лицу, отчего вновь упала на кровать. Потом услышала, как дверь комнаты с шумом захлопнулась.

В то утро Рашид похоронил свои последние мечты. Оборвалась последняя струна, и его душу охватил мрачный мертвенный покой. Его отчаяние и горе достигли предела. Он не понимал, что делать, куда направиться, чтобы в одиночестве испустить дух.

В тот день ему удалось вызнать адрес Игоря у одной из больничных служащих. Рашид был обессилен, еле дер жался на ногах, удивляясь, откуда у него взялось столько сил, что он чуть не убил Игоря. Он прекратил бить его только тогда, когда тот был уже не в силах сопротивляться.

– Я убью тебя, если ты хотя бы еще раз близко подойдешь к ней. И советую принять мои слова всерьез, – сказал Рашид, выходя.

«А какая разница, подойдет он к ней еще раз или нет?» – спрашивал он сам себя, не находя ответа. Все кончено, и самое худшее, что могло произойти, уже произошло. Какой теперь толк!

Он провел ту ночь на улице. Сидел на скамейке парка и горько плакал.

Дождавшись вечера, Лейла поспешила к Игорю, чтобы предупредить его.

Они с удивлением смотрели друг на друга. На лице каждого из них виднелись явные следы побоев. Кроме того, у Лейлы глаза были распухшие от слез.

– Кто это тебя так? – в недоумении спросил Игорь.

– Думаю, тот же, кто и тебя. Но как он узнал твой адрес?

– Не знаю. Я увидел его, когда открыл дверь. Не успел пригласить его, как он тут же вошел, закрыл за собой дверь и бросился на меня. Он не дал мне сказать ни слова или даже ответить на удары. Он был как разъяренный бык. Но я не понимаю, кто ему сообщил? И что он о себе воображает? Он что, несет за тебя ответст венность?

– Когда это случилось?

– Часа два тому назад. Но я преподам ему незабываемый урок. Он думает, что может испугать кого-то своей дикостью? Нет! Он слишком много себе позволил.

– А что ты собираешься делать?

– Мы вместе пойдем в милицию и подадим на него жалобу. Я заплачу милиционерам, и они поступят с ним как надо.

– Ты с ума сошел?!

– Почему? Он напал на тебя и на меня и должен получить по заслугам!

– Выбрось это из головы.

– Почему?

– Самое лучшее – ничего не предпринимать.

– Это ты сошла с ума. Хочешь, чтобы я промолчал? До такой степени боишься его?

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Даже если он сядет в тюрьму, главной жертвой окажусь я.

– Как? Я не понимаю.

– Разразится скандал, известие дойдет до моего отца, и один Бог знает, что за этим последует.

– А что ты предлагаешь сделать?

– Я сказала тебе: ничего. Пожалуйста, ради меня постарайся вести себя так, будто ты не знаешь, кто напал на тебя. Ты не видел его лица, не мог догнать его и ничего о нем не знаешь.

– Я не представлял, что ты до такой степени слабая.

– В моем случае неуместно говорить о силе и слабости.

– Но я не могу промолчать! Он пришел и ни с того ни с сего бросился на тебя, а потом явился ко мне домой и напал на меня тоже! И ты хочешь, чтобы я промолчал и забыл об этом?!

– Я понимаю тебя. И мне очень жаль, что из-за меня ты попал в такое положение. Но что бы ты ни предпринял, знай: все обернется против меня.

В тот вечер, убедив Игоря отказаться от мыслей о мести и ничего не предпринимать, Лейла не решилась сообщить ему о следующем своем шаге – разрыве отношений. Она уже приняла решение, но, увидев, в каком состоянии Игорь, поняла, что подобное известие может окончательно добить его, и тогда жажда мести, которую она так старалась унять, возьмет верх, и его трудно будет удержать. Лейла видела впереди противостояние, где не будет победителей. И могла сказать только, что им следует временно «заморозить отношения».

– Что ты имеешь в виду?

– Игорь, нам лучше не встречаться какое-то время. Мне важно, чтобы это дело замялось.

К счастью, Игорь согласился, но Лейла понимала, что от ее воли теперь мало что зависело. На следующий день она не вышла из своей комнаты. Кроме того, что следы побоев еще не прошли, ее мучила тревога. Вечером она решила позвонить Рашиду. Трубку сняла Галина. Не ответив на приветствие, сухо спросила:

– Что ты хочешь?

Это была ее обычная манера отвечать на телефонные звонки.

– Можно поговорить с Рашидом?

Наступила тишина, затем Лейла услышала голос Рашида, но не разобрала слов. Галина вновь взяла трубку и сказала:

– Рашида нет дома.

– Ты можешь передать ему, что я хочу с ним поговорить?

– О чем?

– По личному делу.

– Передам, – недовольно ответила Галина.

На следующий день Лейла также не вышла из дому. Лицо у нее было очень бледным, на щеке разлился синяк, под глазами виднелись темные круги. Лейла выглядела жалкой и потерянной, когда через два дня Рашид пришел к ней. Он мельком осмотрел ее и спросил:

– О чем ты хочешь поговорить?

Голос у него был разбитый.

– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, по какому праву ведешь себя со мной таким образом.

– Может быть, мне следовало явиться с цветами и поздравить тебя? – сказал он насмешливо и угрюмо.

– Ты перешел грань. Напал на меня и избил. Затем набросился на незнакомого человека в его доме. Что дает тебе такое право?

– Значит, он тебе дорог? – спросил Рашид горько.

– Я не обязана отвечать тебе. И вообще, не обязана оправдываться в своем поведении перед тобой. Я не подросток и веду себя так, как считаю нужным.

– Тогда зачем ты меня позвала? Почему ты не выйдешь на улицу и не сделаешь то, что считаешь нужным? Уверяю тебя, желающих найдется предостаточно, – ответил он громким и нервным голосом.

– Выходить или сидеть дома – это мое личное дело. Хочу, чтобы ты понял: все, что я делаю, касается только меня. Это мое личное дело, и ни у кого нет права вмешиваться.

– Удивляюсь, откуда у тебя вдруг появилось столько смелости? Или я был настолько глуп, что считал тебя невинной? Ты делаешь все без зазрения совести и даже не стыдишься смотреть мне в лицо. Более того, задираешь нос.

– Может, ты хочешь, чтобы я упала тебе в ноги и умоляла простить и не выдавать меня? – спросила Лейла.

В действительности, просьба «не выдавать» – это было именно то, к чему она стремилась, но гордость не позволяла ей просить об этом прямо. Особенно после того, как Рашид ударил ее и оскорбил. Она не знала, как ей донести до него свою просьбу – не сообщать никому. Лейла хотела принудить его к этому, но не желала идти на уступки и выглядеть раскаявшейся и униженной. Как ей добиться своего?!

– Похоже, твое положение намного хуже, чем я ожидал, – сказал Рашид и вышел, хлопнув дверью.

Он думал: «Да, все куда страшнее, чем я предполагал». Дело сводилось не к прихоти, о которой Лейла сожалела. Она продолжала отстаивать свой выбор и не проявляла ни капли сожаления. Она словно не раскаивалась в содеянном!

Прошло еще два сумрачных дня. Он пришел к ней снова. Лицо ее все еще оставалось бледным.

– Придется поговорить, – сказал он, присев.

– Хорошо. Я слушаю тебя.

– Ты должна понять, что опозорена.

– Послушай, Рашид. Я не буду спорить с тобой о вопросах, в которых мы расходимся. О таких вещах, как свобода и право человека самому принимать решения. Но я хочу напомнить, что я взрослый человек и имею право вести себя так, как считаю нужным. Особенно если мое поведение никому не приносит вреда.

– Приносит! – громко и вызывающе ответил Рашид. – Ты забыла своего отца! Я, например, помню его, и мне очень жаль, что этот уважаемый человек, который провел в тюрьме многие годы, получит смертельный удар от своей дочери.

Лейла молчала, уставившись в пол, преодолевая острое желание заплакать. Она часто плакала в минувшие дни, и все это время перед ее глазами стоял отец. Был ли это страх перед ним или за него, или раскаяние, или гнев из-за отсутствия права самой принимать решения? Возможно, все вместе. Она спросила, не поднимая головы:

– Ты собираешься сообщить моему отцу?

– Нет. Не волнуйся. Я не сообщу ему и никому, но не ради тебя, а ради него самого. Тебе не нужно падать передо мной на колени и умолять не выдавать тебя. Я знаю, что ты и не сделаешь этого. И не из страха перед унижением, а потому, что потеряла благородство. Ты пала. Я сделаю это ради него. Я не выдам его позор!

– Но…

– Послушай меня хорошенько, – перебил Рашид резко. – У меня есть одно условие.

– Какое?

– Ты должна отказаться от продолжения, раскаяться в содеянном и обещать хранить честь отца!

– Она волнует тебя до такой степени?

– Тебе, которая плевала на эту честь, видимо, трудно поверить, но мне действительно она дорога.

Помолчав немного, Лейла ответила:

– Хорошо. Я согласна на твое условие.

Разговор был окончен. Оба молчали. Но Рашид не знал, почему во время этого тяжелого молчания на его глаза внезапно навернулись слезы, и он не смог справиться с нахлынувшей грустью. Он опустил голову, подпер лицо руками и отдался своему горю. Лейла увидела, как плечи его затряслись от рыданий.

Это было самое худшее из того, что она могла ожидать. Более того, в глубине души она боялась этого момента. Даже когда Рашид ударил ее и оскорбил, Лейла испытала скрытое облегчение и стала отвечать ему. Когда она узнала, что Рашид сделал с Игорем, она расстроилась и ругала его про себя. Но уверенность в том, что ее поведение оправдано, крепла в ней с каждым днем. И даже когда Рашид пригрозил отцом, Лейла почувствовала, будто он бросил ей спасательный круг, и согласилась на его условие. Тем самым он представил последнее доказательство своей власти и в то же время навязал решение, к которому ей самой трудно было прийти.

Когда Рашид заплакал, Лейла вся сжалась, глядя на него и не в силах сказать что-либо. Его плач словно заставил ее почувствовать: она совершила ошибку. Если бы она могла извиниться, повернуть время вспять, протянуть руку и утешить его…

Всего несколько минут назад Рашид виделся ей ужасно далеким. Лейле казалось, что их разделяет не два шага, а огромное расстояние, словно они находились на разных полюсах: она пыталась объяснить ему, что имеет право на собственный выбор, он же пытался доказать отсутствие у нее такого права. В то же время она чувствовала, что колеблется и готова сдаться, принять его сторону, попросить у него – своего отца – и себя самой прощения, но Лейла держалась и сопротивлялась с упрямой гордостью.

Но когда случилось то, чего она боялась, и боль Рашида прорвалась наружу, Лейла почувствовала, что у нее нет больше сил сопротивляться.

Она поднялась, протянула руку и дотронулась до его плеча. Но он резко стряхнул ее руку и, заметив, что плачет в ее присутствии, быстро взял себя в руки и вытер глаза. Затем встал и ушел.

Слушая его удаляющиеся шаги, стихавшие постепенно, Лейла понимала, что он больше не вернется.

Все следующие дни Рашид смотрел вокруг невидящими глазами, словно очнувшись и оказавшись перед множеством вопросов, на которые ему следовало найти ответы. Что у него осталось? Что он будет делать завтра? И кем он стал теперь?

Весь мир внезапно опустел. Жизнь потеряла свою святость, мечты утратили блеск, мир лишился содержания и стал пустынным и безлюдным, в нем не за что было ухватиться, чтобы не раствориться в этой дремучей пустоте. Даже Лейла потеряла чистоту. Как ему пережить этот крах?!

Несмотря на глубокую обиду, Рашид не мог забыть Лейлу. Любовь к ней поселилась в душе, как хронический недуг, пробуждающий тайный страх перед смертью. Любовь особенно терзала Рашида по пятницам, когда стрелки часов приближались к пяти – обычному часу их встречи: в это время она по обыкновению ждала его, и он стучал к ней в дверь. Каждую пятницу в этот час Рашид начинал блуждать в тумане печали и отчуждения, не находя себе места.

Любовь к Лейле вскипала каждый раз, когда он случайно проходил вечером мимо общежития и видел свет в окне ее комнаты, расположенной на седьмом этаже. Из воспоминаний прошлых лет на него обрушивался ее милый раскатистый смех, надолго посеявший в его сердце тихую розовую радость.

Любовь к ней поднималась в душе каждый раз, когда разговор заходил о родине, и тогда на Рашида веяло запахом жасмина. Этот запах соединился в его сознании с вечерами тех незапамятных дней, когда он был еще юношей. Он возвращался домой после партийных собраний переулками, радостный, нисколько не сомневаясь в том, что будущее целиком в его руках, и он может вылепить его, как сам того пожелает. Потом, приехав в Россию и встретив Лейлу, он не представлял своего возвращения на родину иначе, как с ней. Родина в его сознании все более принимала облик Лейлы.

Часто его любовь вскипала сама по себе, как неотпускающая боль, скрытая во всем сущем: в воздухе, небе, дожде, снеге, вкусе мяты, добавленной в чай.

Однажды, спустя несколько месяцев, Рашид вернулся домой после двухдневного отсутствия. Галина, как обычно, встретила его разъяренная. Более того, в тот день она объявила о своих сомнениях:

– Скажи мне, кто она?! Немедленно назови ее имя!

Рашид молчал.

– Возвращайся к ней. И не смей больше приходить в этот дом! – крикнула жена, грубо толкая его в сторону двери.

– Ты ошибаешься … – пробормотал Рашид. – Я никогда тебе не изменял.

– Послушай, у меня нет больше сил терпеть это положение. Ты уходишь, ночуешь неизвестно где, а сюда приходишь только поесть и поспать! Ты не думаешь ни обо мне, ни о том, кого я ношу в животе.

– Ты беременна? – перебил Рашид удивленно.

– Не знаю, заслуживаешь ли ты, чтобы я родила тебе ребенка. Но это случилось помимо моей воли. А что теперь? Смогу я его выходить или он умрет от голода?

Некоторое время Рашид смотрел на Галину, а потом поймал себя на том, что с силой обнимает ее. Жена вновь доказывала ему, что она достойная женщина, и это помогало ему сносить все ее пороки.

С новостью Галины в его душе воцарился некоторый мир. Он собрал все свои силы и стал готовиться к возвращению в Иорданию вместе с женой. Он убедил ее, что им лучше уехать туда, и обещал ей лучшую жизнь.

Несмотря на перемены последних лет, родина для Рашида оставалась воплощением некоей непорочности. Она избежала разрушения и олицетворяла для него последнее убежище, где ему хотелось укрыться в уверенности, что здесь он найдет спасение.

Но и там Рашид вскоре почувствовал себя чужим. Он был случайным человеком в стране, переставшей принадлежать ему. Он обнаружил, что его представления о родине не более чем романтическое кружево, сплетенное из мечтаний и долгих лет жизни на чужбине. Рашид обернул этим кружевом понятие родины, и оно оказалось вырванным из реальности и стало абстрактным, парящим в пространстве, отделенным от места и времени символом всего того, по чему он тосковал, находясь вдали.

Но понемногу это понятие спускалось с высоты и обретало реальные черты настоящей родины.

Рашид не ожидал, что его душу так быстро переполнят отчаяние и разочарование.

Отчаяние стало жечь его немилосердно. Оно обожгло его впервые, когда он встретился со старыми друзьями и увидел, как их партию разорвало на мелкие клочья, и она гибла, увязнув в бессилии и разногласиях. Рашид удивился, как он мог раньше верить в мощь этой партии, силу ее видения и глубину.

Отчаяние охватило его из-за засухи. Не было воды. Ни дождя, ни надежды – ничего, кроме молитвы.

Приступы отчаяния нападали на Рашида, когда он, изнывая от жары, обливаясь потом, проводил большую часть времени в разъездах, обходя в поисках работы одно за другим все государственные и негосударственные учреждения. Он уже стыдился брать деньги на расходы у отца – обычного служащего, тем более что эти расходы не покрывали нужд двоих. Отчаявшись найти место врача, Рашид был согласен пойти на любую работу.

Что касается Галины, то ее жалобы раздавались все чаще. Жизнь в комнате у родителей Рашида стала надоедать ей. Ее раздражала постоянная нехватка воды, горячий ветер, приносивший с собой запах пустыни и проникавший в окно, стоило его открыть, гости, приходившие без предупреждения, которых следовало встречать с приветливой улыбкой. Еще больше ей надоело молчание, так как она наотрез отказалась выучить арабский. Она не могла выносить больше заунывный напев муэдзина, особенно когда этот голос, будто исходивший из мифической трагедии, своим печальным призывом к молитве нарушал на рассвете ее сон.

А когда Галина родила, то совсем обезумела от потока гостей и множества женщин, окруживших ее и малыша, и больше не скрывала раздражения по поводу матери Рашида, настойчиво пытавшейся оставить невестку в постели и взять на себя заботу о ребенке. Терпение Галины лопнуло, когда свекровь попыталась натереть кожу несчастного младенца солью, и она крикнула по-русски непонятные слова, смысл которых, однако, был ясен по тону и взгляду, которым она наградила мать Рашида: Галина прогоняла ее и, может быть, даже бранила.

Выхватив ребенка из рук свекрови, Галина оставила ту растерянной и униженной. Жить вместе становилось невозможно.

Правда, Рашид мог бы терпеть недовольство жены и дальше, если бы перед ним не закрылись все двери. Впереди был тупик. Все обстоятельства постепенно приводили его к одному выводу. И Рашид объявил Галине:

– Да, ты права. Наверное, нам лучше вернуться в Россию.

Они возвратились с деньгами, которые отец Рашида получил в банке под залог своей заработной платы, чтобы сын мог открыть какое-нибудь собственное дело в России.