Андрей вышел из тюрьмы, поставив крест на своем врачебном будущем и не видя иного пути, кроме возвращения в родной город, – побежденным, с поникшей головой, чемоданами, полными книг Леонида Борисовича, словно сам Леонид Борисович сопровождал его.

Это были книги по философии, истории, литературе, и Андрей полагал, что найдет в них пищу, которая непременно заполнит в будущем долгие часы голода, пустоты и скуки. Особенно теперь, когда оборвались последние звенья романтизма, который, как Андрей прежде надеялся, должен был привести к берегу его мечты – добиться успеха в медицине – деле, которое он знал и любил.

В то же время он начал понимать, что ни медицина, ни литература, ни философия, ни история и никакая другая наука не в силах защитить человека от жестоких ударов эпохи.

Он вернулся на прежнюю работу, в поликлинику. Здесь он вновь нашел Катю, Ольгу и других коллег, но положение их ухудшилось настолько, что все они выглядели внезапно постаревшими.

Андрей работал, притворяясь довольным, и проводил свободное время так, что казалось, будто все в его жизни идет своим чередом. Иногда встречался с друзьями в дешевых закусочных или просиживал с ними допоздна за картами, время от времени флиртовал с медсестрами и молодыми пациентками, ходил к ним домой в поисках той, которая полюбила бы его и заставила забыть боль убитых надежд. Часто углублялся в чтение или работал в поликлинике несколько дней подряд, пытаясь убежать от отчаяния, пока не настал день, когда он объявил матери с тяжким вздохом:

– Я больше не могу. Я задохнусь в этом положении.

Действительно, Андрей был недоволен всем: месяцами не получал зарплату, и они с матерью перебивались кое-как. Неделя за неделей, день за днем жизнь становилась все безрадостней, и он оказался одним из тысяч голодающих и не имеющих никакой надежды на будущее врачей.

Андрею не доставляло удовольствия общение с друзьями в дешевых закусочных, и каждый раз он уходил оттуда, испытывая тошноту, – не только от плохого вина и паленой водки, но и от низости положения, в котором оказались все. Ради денег – любых денег – люди готовы были продать душу дьяволу.

Ни одна из женщин, с которыми ему приходилось иметь связь в ту пору, не способна была подарить ему и минуты настоящего счастья. Он чувствовал, что чем больше сближался с ними, тем больше увязал в своем одиночестве. Он понял, что сердце его превратилось в крепость, неприступную перед всеми видами любовных атак.

Ни чтение, ни поэзия больше не способны были ни открыть пути к мечтам, ни рассеять уныние, ни позволить увидеть, как солнце побеждает грусть серого дня, ни заставить ночной мрак растянуться за окном цветущим маковым лугом.

Все дни стали похожими друг на друга – облачные, туманные, и все пути упирались в непроходимую стену.

Фактически он был не свободен.

Спустя год после возвращения на работу в больницу Андрей позвонил Владимиру и спросил:

– Твое приглашение все еще в силе?

– Я уже год жду твоего звонка.

На следующий день он подал заявление об уходе. Затем завернул в газету диплом и документы по двухгодичному обучению в ординатуре, положил в пакет и запрятал в чемодан. «Временно, пока не вылезу из нищеты и не встану на ноги, а тогда продолжу учебу», – думал он в тот момент.

Мир предпринимательства, куда вступил Андрей, был совершенно новым – не только с точки зрения взаимоотношений и категории людей, с которыми ему приходилось иметь дело, но также с точки зрения ценностей.

– В нашем деле, друг, все зависит от прибыли. Хочешь преуспеть – научись оставлять в стороне свои эмоции, – заключил коротко Владимир.

Андрей внимал ему как школьному учителю, поскольку боялся потерпеть неудачу. Но Владимир успокоил его:

– Этого не случится, – ты умный и способный. Но самое главное – чтобы ты оправдал мое доверие. Все, кто работал до тебя, оказались ворами. И потом, не думай, что дело это сложное, как твоя медицина. Коммерция – во всяком случае, здесь, в России, – не требует ни знаний, ни больших способностей, ни ума. Рынок – он как потрескавшаяся от засухи земля – моментально и бесследно поглощает любой выброшенный на него товар.

Задачи, поставленные Владимиром перед Андреем, фактически сводились к должности директора оптового склада. Он руководил всем, контролировал процесс купли-продажи, следил за ведением счетов, общался с клиентами.

За месяц Андрей освоил работу склада и неожиданно для самого себя проявил немалые способности в привлечении новых клиентов, а также выдвинул ряд идей по усовершенствованию бизнеса. Сергей же безропотно исполнял роль, отведенную ему Владимиром, который брал его с собой повсюду как личного сопровождающего, – особенно, когда приходилось ездить с крупной суммой денег. Несмотря на то, что Владимир беспрекословно исполнял требования мафии, он жил в постоянном страхе, о чем Сергей узнал с первых дней работы с ним. Владимир боялся не только мафии, но и уличных воров и бандитов, и даже самих работников склада.

– Друг наш мастер делать деньги, но он трус. Иногда я думаю, что трусость погубит его, – поделился как-то Сергей с Андреем.

Тот ответил, смеясь:

– Тебе же лучше. А то я боялся, что приду сюда и найду тебя стоящим у входа в магазин в качестве пугала, засиженного воронами.

– Может быть, в действительности так оно и есть. Но, похоже, одно мое присутствие внушает Владимиру некоторое спокойствие.

Через два месяца работы Андрей получил от Владимира вознаграждение за хорошую работу, а вслед за ним – поручение съездить в Ленинград, чтобы встретиться с некоторыми коллегами по бизнесу. Андрей счел это поручение большей наградой, чем денежная.

Ленинград! Внезапно город ожил в его памяти, – со всеми дорогими сердцу картинами, событиями и лицами.

Ленинград!

Он приедет рано, и до начала рабочего дня будет время, чтобы встретиться с городом и увидеть его после шести лет разлуки.

Андрей увидит Ленинград в семь утра, – рассчитывал он накануне, – позавтракает на железнодорожном вокзале, в том самом буфете на втором этаже, где однажды познакомился с официанткой, затем пройдется немного по Невскому и дойдет до самого начала, чтобы свернуть оттуда на Дворцовую площадь. Он пройдет мимо Эрмитажа, прогуляется по берегу Невы, где на противоположной стороне виднеются ленинградские маяки и золотые башни Петропавловской крепости. Как он соскучился по этим захватывающим картинам!

Таковы были его планы, но едва поезд тронулся, в душе начало пробуждаться фантастическое желание, чтобы «скорый» преодолел не только пространство, но и время, и Андрей вновь возвратился в прошлое.

Он задумался, глядя на пейзажи, стремительно мелькавшие за окном, и вдруг образ Лейлы стал завладевать его мыслями. Вначале этот образ мелькал в потоке размышлений и исчезал, как те предметы, расположенные по обочинам железной дороги, которые появляются перед глазами, чтобы тут же исчезнуть. Потом этот образ стал задерживаться все дольше и дольше, как начинают задерживаться предметы, когда поезд замедляет ход, пока не остановится, и вид за окном не застынет окончательно. «Скорый» быстро преодолевал расстояния, и картины за окном сменялись одна за другой, а помыслы Андрея с самого начала перенеслись на конечную станцию и остановились на образе Лейлы. Поезд его мыслей вернулся назад во времени, и Андрей словно оказался во вчерашнем дне – там, где они с Лейлой играли на снегу.

Голос, прозвучавший в семь утра по внутреннему радио, сообщил, что они прибыли на конечную станцию – Санкт-Петербург, добавив, словно между прочим, как привык объявлять несколько десятилетий подряд: «Ленинград – город-герой». Этот голос напомнил, что теперь у города иное название.

Не успел Андрей выйти из поезда, как убедился, что находится в другом времени, а может, даже в другом городе. Железнодорожный вокзал мало напоминал тот, с которого он уезжал шесть лет назад: залы ожидания и кассы сменили расположение, а на их месте появились маленькие киоски, торговавшие всем подряд. Поднявшись на второй этаж, он обнаружил, что буфет переделан в зал для игровых автоматов. В главном зале памятник Ленину был заменен на памятник Петру Первому, а на месте увядших цветов, неизменно лежавших у подножья памятника, устроились бродяги и спящие пьяные.

Андрей вышел из здания вокзала в подавленном настроении. Он остановил такси и назвал водителю адрес, который сердце подсказывало ему со вчерашнего вечера: общежитие, где он оставил Лейлу шесть лет назад.

Улицы, по которым проезжал Андрей, лишний раз свидетельствовали о том, что город переменился – он выглядел постаревшим и обветшалым, с неровными дорогами и бледными и унылыми зданиями. И лишь громадные рекламные щиты, возвышавшиеся над домами, выделялись на сером фоне яркими пятнами. Реклама «Пепси-колы», шоколадных батончиков «Марс» и кофе «Нескафе» заменила лозунги, прославлявшие партию, рабочих и социализм.

Эта реклама напоминала лицемерную улыбку, которую словно наклеили на мрачное лицо города. Андрей отвернулся, не в силах видеть перемены. И, перестав смотреть в окно, прикрыл лицо рукой, погруженный в размышления. Мысли были смутные и беспокойные.

В дверях общежития его остановила старушка вахтерша и отказалась пропустить, возмущаясь и обращаясь к нему на «вы» – не в знак уважения, а как к представителю ненавистной ей прослойки.

Вахтеры в общежитиях – обыкновенно старухи пенсионерки – всегда отличались злобным нравом и готовы были напасть на всякого постороннего, осмелившегося переступить порог их владений. Андрей знал, что эту злобу можно усмирить за небольшую цену. Раньше он подкупал их шоколадной конфетой или пачкой печенья, а бывало даже – яблоком и шутливым разговором. Обычно дежурили одинокие, забытые и покинутые люди. Новое время наградило их звериными когтями и лишило всех признаков человечности, принеся им на старости то, чего они никак не ожидали: унизительную нищету и голод.

Андрей мог бы стерпеть ее гнев и договориться мирным путем – обещать отблагодарить или сразу раскошелиться на небольшую сумму, но в ее облике, пылавшем злобой, он увидел еще одно олицетворение той мрачной атмосферы, которая висела над городом и сеяла в душе отчаяние и безысходность. И он ничего не пообещал, не стал договариваться, а лишь проговорил, бросив на вахтершу грозный взгляд:

– Вам лучше пропустить меня.

И – странное дело – она вдруг подчинилась и отступила, хотя затем начала вновь ворчать ему вслед. Старуха брызгала слюной, а ее разъяренные глаза готовы были выскочить из орбит.

Она пригрозила, что вызовет милицию, и Андрей, уже не видя ее, ответил: «Делайте что хотите!» Но она ничего не предприняла, а лишь продолжала осыпать его угрозами и ругательствами.

Общежитие пустовало. Стоял август, студенты разъехались на каникулы, администрация общежития ушла в отпуск, и даже воздух общежития, казалось, был на каникулах. Андрей ощутил застарелый запах, исходивший от стен, пола и потолка, и удивился, как он, прожив здесь шесть лет, ни разу не почувствовал вони. Но, несмотря на противный запах, воспоминания о прошлом нахлынули на Андрея с такой силой, что по телу пробежали мурашки. Он вспомнил, как ходил здесь, поднимался и спускался по этой лестнице, прибегал ко всяким уловкам, чтобы воспользоваться телефоном-автоматом, не опустив в него двухкопеечную монету. Вспомнил Рашида, их совместные похождения, вспомнил кухню, и, когда заглянул в нее, ему в нос ударил нестерпимый запах гнилых отбросов. Вспомнил, как на этой кухне частенько охотился за девушками.

Комнату Лейлы, где она жила в год обучения на подготовительном факультете, теперь занимали абитуриентки, готовившиеся сдавать вступительные экзамены.

«Естественно, что она переселилась в другую комнату, когда окончила языковой курс, и, может быть, даже сменила несколько комнат. Но где же она остановилась, в конце концов?» – размышлял Андрей. Он не нашел никого, кто сумел бы ответить на этот вопрос, хотя обошел несколько комнат. Большинство из них пустовали, а из открывавшихся дверей выглядывали незнакомые ребята, и никто из них не знал Лейлу.

Проведя больше часа в ожидании неизвестно кого и чего, он наконец встретил студента, который сообщил, что Лейла уже год как не живет в общежитии, а снимает где-то квартиру. Но адреса той квартиры парень не знал.

Андрей хотел спросить о Рашиде, но он почему-то не сделал этого и промолчал. И решение пришло само собой: он спросит о Лейле в деканате по обучению иностранных студентов, – наверняка там в курсе, как обстоят у нее дела.

– По-моему, она уехала недели две назад, – ответила сотрудница деканата, сверившись с записями.

Служащая возвратилась к своим делам, а Андрей все стоял и молчал.

Она удивленно повернулась:

– Что-нибудь еще?

– Нет, – он собрался уходить, но у двери остановился и спросил снова: – Она не вернется?

– Думаю, что нет.

К несчастью, многие работники деканата были в отпуске, а она, поступившая сюда недавно, не располагала сведениями ни об одном из студентов.

Андрей вышел и медленно пошел по коридору, положив руку в карман, а в другой держа сумку. Возле окна он остановился. Его охватило горькое разочарование, смешанное с недоумением: как он мог не приезжать сюда целых шесть лет?

День был светлый и жаркий, и все в нем казалось предельно ясным – до такой степени, что не оставалось никакого сомнения: Лейлы здесь нет, а город теперь мрачный и унылый. Целый час Андрей бесцельно бродил по улицам и слышал, как отголоски его мыслей отдаются в душе жалобной мелодией.

Часов в одиннадцать он позвонил предпринимателям и договорился о встрече. Андрей провел с ними несколько часов, и они договорились по ряду вопросов.

Он закончил свои дела к шести вечера, а поезд на Москву отходил в полночь. Как ему провести ближайшие шесть часов? В деловом отношении поездка его, скорее всего, была удачной, но в остальном оказалась безрезультатной. Ему не удалось найти ни одного из прежних друзей по институту – коренных ленинградцев: двое из них поменяли место жительства и телефонные номера, некоторые не ответили на звонок, а у других телефоны были без конца заняты, а может – отключены. Не нашел он также никого, кто бы мог свести его с Рашидом. «Наверное, тоже уехал», – подумал Андрей, забыв справиться о друге в деканате. В итоге его охватило отчаяние.

День был исключительно белый, и казалось, солнце не зайдет никогда, и он останется блуждать как чужой, ожидая конца унылого дня, в городе, к которому испытывал любовь и привязанность.

В восемь часов Андрей решил отправиться на вокзал, намереваясь просидеть там оставшееся до отъезда время. Зайдя в метро, вдруг резко остановился: ему показалось, что среди бомжей, сидящих неподалеку от входа, мелькнули знакомые глаза. Он быстро вернулся и убедился, что был прав. Сама Светлана Аркадьевна, мать его друга по институту, сидела на земле среди бродяг. Андрей узнал ее, несмотря на жалкий вид: она выглядела сильно похудевшей и изможденной. «И все-таки есть в человеке то, что не стареет и не меняется, – взгляд», – подумал он, глядя на нее с удивлением.

Она тоже смотрела на него изумленно, не узнавая.

– Вы Светлана Аркадьевна? – спросил Андрей, желая убедиться окончательно.

Она ответила кивком головы, все еще недоумевая. Он добавил:

– Я Андрей, друг Саши. Вы не узнаете меня? Я всегда приходил к вам домой вместе с Сашей, и мы занимались. Вы угощали меня такими вкусными пирожками с капустой, которые сами пекли.

Она кивнула головой и отвела взгляд.

– Светлана Аркадьевна, что с вами? Почему вы сидите здесь?

– Сашу убили.

Они молчали несколько минут: Андрей смотрел на нее, а она глядела в пустоту. Потом он протянул руку и помог ей встать. Они направились в соседний парк. Шагали бок о бок и снова молчали.

Они присели на скамейку. И, помолчав еще несколько минут, Андрей спросил:

– Как это случилось?

Светлана Аркадьевна, вопреки его ожиданиям, рассказывала без слез. Ему хотелось, чтобы она заплакала, но та говорила сдержанно, будто рассказывала о ком-то постороннем, а не о своем сыне:

– После окончания института Александр не захотел заниматься медициной, особенно при таких низких зарплатах, которые к тому же не выплачивают в срок. И пошел работать к предпринимателю, торговавшему металлами.

Потом я узнала, что у этого предпринимателя проблемы с мафией, и его несколько раз пытались убить. Я умоляла Сашу оставить эту работу, но он всегда успокаивал меня, говоря: «Я всего лишь мелкий работник, никого не интересую, ты за меня не переживай». Но я все равно переживала… А позже мне сообщили, что Александр убит, – выстрелом в голову… Сказали, что его убили по ошибке, и пуля предназначалась его хозяину. Я сделала все возможное, чтобы следствие продолжалось, взяла денег в долг у всех знакомых, чтобы заплатить следователям. Но в итоге убийцу не нашли, и дело закрыли.

Помолчав некоторое время, Андрей опять спросил:

– А как вы дошли до такого положения?

– Мафия отобрала у меня квартиру.

Она сказала об этом спокойно, и Андрей не стал спрашивать, как это произошло. Захват бандитскими группировками квартир, особенно расположенных в оживленных районах города, уже не вызывал удивления ни у кого.

– Вы голодны? – спросил снова Андрей после долгого молчания.

– Да, – ответила Светлана Аркадьевна.

Он повел ее в ближайшее кафе, но работники, увидев ее жалкий вид, отказались впустить. Тогда Андрей купил ей порцию шаурмы и бутылку сока, и они вернулись в парк. Она ела медленно. И, закончив, долго глядела на горизонт, а затем заговорила вновь, но совсем на другую тему:

– Эти теплые светлые дни напоминают мне те времена, когда мы ездили на юг. После войны – на уборку урожая. Ехали в грузовых поездах, без малейших удобств, но никто из нас не обращал на это внимания. Наоборот, нас радовало все: солома, на которой спали, зеленые леса и луга за окном, комплименты, которые бросали нам, девушкам, парни, стоящие на перронах. Нам казалось, будто вся земля и все вокруг – наше, все люди родные, а хлеб, который мы соберем, будут есть дети на далеком севере. Мы чувствовали себя настоящими победителями и хозяевами, когда пели «Катюшу», и голоса наши заглушали шум поезда.

Она помолчала немного, глядя на заходящее солнце, затем произнесла:

– Я не понимаю, отчего и откуда это безумие…

Через некоторое время Андрей спросил:

– Почему вы не плачете?

Она взглянула на него с неодобрением:

– Потому что слезы – дурная примета. Боюсь, что если буду оплакивать Сашу, он в самом деле умрет. Я вижу его каждый день и обещаю, что не буду плакать, пока не найдут убийцу.

Андрей встал. У него так сдавило в груди, что он не мог оставаться здесь ни минуты. Он отдал Светлане Аркадьевна часть своих денег и ушел.

Андрей брел, сам не зная куда. Солнце начинало садиться. Ноги сами собой привели его к озеру, окруженному соснами. Раздевшись, он вошел в воду и поплыл. Затем перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Стемнело, и кругом воцарилась странная тишина. Но Андрею казалось, будто до него доносятся далекие девичьи голоса, распевающие «Катюшу». Вместе с песней с верхушек деревьев и из серого пространства до Андрея доносились грохот движущегося поезда и веселые приветствия людей, стоящих вдоль железной дороги и размахивающих кепками. Андрей увидел простирающиеся вдаль пшеничные поля и услышал Сашин голос: «Пошли ко мне, мама сказала, что приготовит сегодня вкусные пирожки с капустой». Затем ему послышался их топот, когда они бежали по тротуару, чтобы успеть вскочить в трамвай. За его окном улицы Ленинграда тянулись тихо, изгибались надежно, и люди шли уверенно и не торопясь.

Ему показалось, что там, на вершинах деревьев, воздух был другой: чистый и легкий.

Он перевернулся на живот и доплыл до берега. Быстро оделся и зашагал. С волос его все еще капала вода. Он пытался идти быстро, но ему это не удавалось: пробираться сквозь тяжелый воздух было нелегко.

Когда поезд тронулся, Андрей вдруг понял, что Ленинград, где он прожил шесть лет и с которым были связаны лучшие воспоминания его жизни, город, который он любил и по которому постоянно тосковал, превратился в звезду, сверкавшую на небосклоне прошлого. Ленинграда больше нет, как нет больше Саши и не будет Лейлы. По сторонам железной дороги клонились сосны, издавая последние вздохи ушедшего времени, а в далеком небе угасала закатившаяся звезда любимого города.