Рашид имел привычку оставлять деньги Галине без счета, не спрашивая, на что она их тратит, пока однажды он не обнаружил, что жена, властная по натуре, стала смотреть свысока на других, в том числе и на него.

Ей больше не нравилось, как одевается Рашид, как он ест, ходит и даже разговаривает. Она нашла себе новых друзей в спортивном клубе, где бывала ежедневно, – из тех, кого Рашид терпеть не мог. Когда однажды в выходной день Галина пригласила их в дом, Рашид не выдержал и, взяв сына, отправился с ним на прогулку.

Когда они вернулись, Галина с гневом обрушилась на мужа.

– Ты прекрасно знаешь, что я терпеть не могу такие посиделки, – ответил он. – Вам не надоедает болтать о пустяках.

– Да, я прекрасно знаю, что ты не умеешь жить, и тебя интересует только самое мрачное. Я думаю, ты делаешь вид, будто интересуешься важными проблемами, чтобы скрыть свою неспособность радоваться жизни. Ты до сих пор не научился танцевать, и все, что не умеешь делать сам, называешь притворством. Ты не замечаешь, что большую часть времени ходишь в одних и тех же брюках и одной и той же сорочке? О других вещах не хочу даже говорить. Может быть, ты не догадываешься, но я вынуждена сказать, что ты часто ставишь меня в неудобное положение своим поведением и видом, когда выглядишь так, словно живешь вдали от цивилизации.

Рашиду становилось невыносимо жить с Галиной, но он продолжал терпеть ее присутствие, как делал это всегда, примирившись с предопределенностью и неизбежностью. Ощущение неизбежности укрепилось еще больше с рождением сына.

– Если бы не ты, я бы не прожил с ней больше ни минуты. Это несчастье, которое повторяется изо дня в день. Как жалко, что она твоя мать! – говорил он по-арабски маленькому сыну, который ничего не понимал.

– Может быть, ты ругаешь меня? – спрашивала догадливая Галина, прислушиваясь к словам мужа.

– Нет. Я жалуюсь ему на плохую погоду.

Рашид с предельной ясностью видел недостатки жены, но не замечал главного – ее измены.

За короткое время она сбросила много килограммов при помощи препаратов, подавляющих аппетит. Но эти средства были не всесильны, и она вновь жадно набрасывалась на еду. В этих случаях Галина находила другое решение и выпивала травяной отвар, побуждавший кишечник освободиться от съеденной пищи прежде, чем она успеет перевариться. И проводила в туалете столько же времени, сколько провела за столом.

Ее новая жизнь заслуживала подобных жертв. Галина приобрела стройность и стала выглядеть элегантно, одетая по последней моде, с сумкой на плече, сделанной из той же кожи, что и туфли – змеиной. Она пользовалась самыми дорогими духами, но распространяла вокруг себя лишь один густой запах – запах денег.

Когда она приходила в спортивный клуб, Вадим – парень-массажист – выходил из кабинета, чтобы встретить ее с почестями, как встречают важных персон. Он помогал ей снять все: от шубы из тигровой шкуры до французского нижнего белья.

– Тело должно быть абсолютно голым. Оно должно дышать, иначе не будет пользы от массажа, – сказал Вадим, когда Галина впервые пришла к нему на сеанс.

В тот день массаж окончился без всякой пользы. Его горячие руки возбудили ее до такой степени, что время от времени ей хотелось повернуться и привлечь его к себе. Но она удержалась, пытаясь следовать золотому правилу, которому научило ее новое время: раз у нее есть деньги, она может получить все, даже влечение к себе, не подвергая себя риску быть отвергнутой. Но на втором сеансе Галина не устояла перед волнующими прикосновениями. И в тот момент, когда Вадим массировал ей спину, повернулась и, схватив его за руку, произнесла, задыхаясь от страсти:

– Помассируй меня по-другому!

Она стала задаривать его, чтобы он так же щедро продолжал любить ее. Для нее наступили воистину золотые дни. Никогда раньше Галина не была такой желанной. Кроме Вадима, у нее появились другие любовники, которых она набирала без малейшего сомнения в том, что ей откажут. Сексом она занималась с такой же алчностью, с какой набрасывалась на еду, одежду и все новое, появляющееся ежедневно на витринах магазинов, – без стеснения и преград, так как владела деньгами и могла купить все. Случалось, если мужчина нравился ей, она решала завладеть им, иногда – сразу же, после знакомства, как было на вечеринке, устроенной в ресторане ее подругой. В ту ночь Галина возжелала одного из приглашенных парней. Молодой человек танцевал возбуждающе. Заметив ее взгляд, пригласил на танец.

– Спорю, что ты возбудил своим танцем всех женщин, – сказала она, обвивая руками его шею. Аромат его одеколона, смешанный с легким запахом пота, еще больше разжигал похоть.

– Из них всех меня интересует только одна, – ответил он.

– Тогда зачем ты ее мучаешь?

Они ускользнули с танцплощадки. Галина взяла его за руку и неожиданно затащила в туалет.

Они занялись сексом на унитазе. Она задыхалась, по телу струился пот.

С того раза любовник стал приходить к ней по первому зову. Она, со своей стороны, не жалела для него подарков.

Рашид, по горло занятый работой, не мог сомневаться в ней. Жена не оставляла ему такой возможности, продолжая роптать и жаловаться. С мрачным выражением лица открывала дверь, когда он возвращался поздно вечером. Если заболевал ребенок, и ей одной приходилось вести его к врачу, устраивала громкий скандал:

– Я – как мать-одиночка – воспитываю сына одна!

Но, в конце концов, Рашид не мог не заметить ее долгие отлучки и то, что ребенок большую часть времени остается с няней.

– Не понимаю, зачем нужна няня. Ты не работаешь и совершенно свободна, – сказал он недовольно как-то вечером, когда, придя домой, нашел ребенка, как обычно, с няней. Он тогда с нетерпением ждал прихода Галины, которая вернулась только в одиннадцать вечера.

– Естественно, ты не видишь надобности держать няню, потому что, по-твоему, я не должна никуда ходить, а лишь сидеть дома: убирать, стирать, готовить и заниматься ребенком, – ответила она.

– Я этого не говорил. Я просто заметил, что ты не работаешь. Если бы ты ходила в офис, вопрос бы так не стоял.

– Да, не работаю. Но я не хочу провести жизнь взаперти, ожидая твоего возвращения к полуночи.

– Ладно, ладно. Ты права, я согласен. Пойду спать.

Рашид старался не вступать с женой в спор, зная заранее, чем он закончится: Галина сразу повысит голос и начнет осыпать его обвинениями, взятыми из воздуха. Проснется ребенок и заплачет, но она не успокоится и не умолкнет до самого утра.

И хотя в ту ночь он постарался избежать скандала и ушел спать, она не переставала громко возмущаться. Затем пришла в спальню, где он лежал, укрывшись с головой, и, подойдя к нему, резким движением стянул с него одеяло и бросил на пол. Рашид лежал беспомощный, свернувшись калачиком, и ничто не могло защитить его от ее яростного крика:

– Я знаю, что ты не согласен! Тебе просто не хочется разговаривать со мной!

– Я устал и хочу спать.

– Слушай, я знаю, что мое поведение тебе не нравится, – по той простой причине, что ты не любишь современных женщин. Я знаю, в какой среде ты воспитывался. И, наверное, жаждешь, чтобы я жила как твоя мать, которая выходит из дома только по праздникам и всю жизнь думает лишь о том, как угодить мужу и детям. Я не такая! Понимаешь? Я не такая! Раньше ты казался другим, а теперь, когда жизнь стала открытой и цивилизованной, я вижу, ты стал беспокоиться. Иногда я догадываюсь, что ты хотел бы держать меня взаперти, и чтобы при выходе на улицу я закрывала лицо, так? Говори же! Я знаю, что ты думаешь об этом!

Рашид лежал молча, угрюмо уставившись в одну точку.

– И потом, как ты смеешь запрещать мне выходить из дома, когда я и ребенок видим тебя только по выходным? Будто ты сам целыми днями сидишь дома, а я гуляю!

Рашид не выдержал и, приподнявшись на кровати, закричал ей в лицо:

– Неужели я выхожу, чтобы сделать маникюр или массаж?! Или прогуляться по магазинам?! Разве я не работаю?!

– Я не уверена, что ты проводишь на работе все время, – произнесла Галина с неожиданным спокойствием.

Несмотря на участившиеся упреки Рашида, она продолжала тайком упиваться тем баснословным счастьем, которое неожиданно свалилось на нее. Никогда раньше она не была такой желанной, как сейчас.

Вадим, Артур, Илья, Максим – все они готовы были целовать землю под ее ногами и могли примчаться к ней по первому зову.

Все! Сладкий отголосок этого слова отдавался в ее теле жарким пламенем.

«Все!» – повторяла она про себя, представляя адское счастье, разжигающее в ней безумный колдовской огонь.

Все, а не кто-то один, желают ее. Все одновременно борются за нее, толкаются, рвут ее друг у друга, а затем получают ее в один и тот же момент.

Эта мысль взволновала Галину до такой степени, что тело покрылось потом. Она почувствовала возбуждение, уверенная, что только все вместе они способны удовлетворить ее желание.

На следующий день в номер, снятый ею в гостинице, пришли трое из приглашенных ею любовников. Не смог прийти Максим, с которым она познакомилась несколько недель назад.

Мужчины выглядели удивленными.

– Что происходит? – спросил Вадим.

Она обняла его и страстно поцеловала на виду у остальных. Затем произнесла взволнованно:

– Я забыла познакомить вас: это Артур, это Илья. А это Вадим. Я думаю, что вместе мы интересно проведем время.

Она попросила Артура налить водки. Галина заготовила много разной выпивки и еды.

Вскоре она подсела к Вадиму и поцеловала его. Затем встала и, пересев к Илье, стала раздеваться, время от времени протягивая руку, чтобы расстегнуть ремень того или другого.

Понемногу выражение удивления и осуждающие улыбки исчезли с лиц молодых людей, и они почувствовали себя более свободно. Илья налил еще водки. Вадим, выпив свою рюмку до дна, обратился к Галине:

– Ладно, теперь иди ко мне, шлюха.

Слово «шлюха» вызвало в ней огонь, и она упала на кровать, совсем голая, отвечая прерывистым голосом:

– Иди, возьми меня сам!

Они втянулись в игру.

– Оставь ее мне, я знаю, как заставить ее орать, – сказал Илья.

В качестве вознаграждения за это счастье каждому из них Галина обещала отдых в любой стране мира. Но она не спешила исполнить обещание, рассчитывая получить еще один любовный сеанс, прежде чем купит им билеты. И получила. Они совокуплялись с ней со значительно большим безумством, бесстыдством и распутством, чем в первый раз.

После этого секс с одним партнером перестал привлекать Галину. Она начала думать, как увеличить количество любовников. Испытывала чудовищное возбуждение и чувствовала, что не способна ждать ни минуты, представляя себе еще больше мужчин на своем теле.

Ее нетрудно было удовлетворить. Пятеро мужчин стали совокупляться с ней одновременно. Она лежала под ними, еле дыша, вонзаясь ногтями в их тела, кусаясь, издавая стоны, словно вела яростную битву, где право на победу принадлежало только ей одной.

Когда все закончилось, она оставалась лежать на кровати еще несколько минут, – в той самой позе, в какой ее оставили: с раздвинутыми ногами, раскрытым ртом, глазами, без выражения глядящими в потолок. Она была похожа на мертвеца.

Потом Галина встала, выпила еще одну рюмку водки и поела. После этого вышла на балкон, обнаженная, покачиваясь от радости и выпитого. С высоты десятого этажа смотрела на город, тонувший во мраке и холоде. Машины на улицах казались маленькими, люди – крошечными, черные деревья с оголенными ветвями тоже выглядели маленькими, а крохотные уличные огни дрожали, словно от холода. Все в городе – и в мире – стало маленьким и ничтожным. И все можно было заполучить без особого труда. Она смотрела вниз, стоя на вершине и упиваясь своей победой.

Галина вздохнула, поднимая руки и потягиваясь. Весь мир напоминал ей ресторанное меню: она может выбрать все, что пожелает, и официанты с поклонами будут носить ей заказы один за другим, и она будет потреблять этот мир с неиссякаемой жадностью.

Она не заметила, как вдруг потеряла равновесие и рухнула вниз, не успев ни за что ухватиться. Руки ее мгновенно ослабли, и она не смогла удержаться за перила балкона. Предметы словно отдалились от нее и сознательно толкнули вниз. Да и за что можно было уцепиться: за воздух? За звуки? За огни, светящиеся в окнах? Все предметы вокруг увеличивались в размерах, росли, и – одновременно – отдалялись, становились недостижимыми, и огромная сила тянула Галину вниз, не обращая внимания на ее удивленный крик. Громкий вопль разнесся в ночной мгле, пока не достиг земли и не прервался навсегда.

* * *

Рашид вытаращенными глазами смотрел на распростертое на земле голое тело. Позвонивший милиционер сообщил, что его жена погибла в результате несчастного случая, и назвал адрес, но больше ничего не добавил.

Он слышал биение собственного сердца и чью-то речь, не в силах ничего понять. Кругом ходили люди, одни из них задавали вопросы, а другие отвечали: «Упала с балкона десятого этажа. Была в номере с несколькими мужчинами. Была пьяна».

Рашид отошел в сторону. Все вокруг начало таять в хаосе – хаосе звуков, красок, движущихся фигур, и даже холодный воздух смешался с огнем, бушевавшим в душе.

Значит, она изменяла ему. И не с одним, а с несколькими мужчинами. И не в отдельности с каждым из них, а со всеми сразу. Он почувствовал боль в животе и головокружение. Внутренности свело судорогой, и какая-то масса неудержимой волной хлынула изо рта и носа.

Глубокой ночью, когда Рашиду наконец удалось добраться до постели, он услышал голос: «Ты был глуп. Тебя жестоко обманывали. Ты считал ее чистой и верной, а она тебе изменяла». В последующие дни он не понимал, были ли те фразы единственными в этом мире, или он оказался не в состоянии расслышать что-либо иное. Повсюду его преследовал один и тот же голос: «Ты был глуп. Тебя жестоко обманывали. Ты считал ее чистой и верной, а она тебе изменяла».

Когда Лейла пришла к нему, он открыл дверь и молча вернулся на свое место – на кухню, наполненную табачным дымом, где сидел возле переполненной окурками пепельницы. Его трехлетний сын Фарес тихо играл в соседней комнате. Лейла села неподалеку, не зная, с чего начать разговор. Затем проговорила:

– Это большая беда. Но жизнь продолжается, Рашид.

Он не ответил. Глядя вниз, с силой вдохнул в себя дым от зажженной сигареты и задержал дыхание. Лейла смотрела на него, ожидая, когда он наконец выдохнет. Прошло несколько секунд, и Лейла хотела уже попросить его выдохнуть. Она впервые видела его курящим подобным способом и подумала, что он, несомненно, погубит себя, если будет и дальше курить именно так. Наконец он медленно выдохнул густой дым через ноздри, и Лейла, вздохнув, сказала:

– Рашид, что случилось – то случилось. Ты ничего не изменишь. Но нельзя позволить несчастью погубить себя.

Он снова не ответил, словно не слышал ее слов, и продолжал курить, глядя перед собой.

– Рашид! Я понимаю, как тебе тяжело, но ты не должен сдаваться. Попробуй найти в себе какие-то силы.

Он поднял голову и бросил на нее взгляд, показавшийся в первый момент вопросительным: «Ты действительно понимаешь это?» Но Лейла быстро отвела глаза. Под его взглядом она неожиданно почувствовала себя соучастницей преступления, жертвой которого он оказался. Лейла встала:

– Я посмотрю, как там Фарес.

Он промолчал. Ее голос, разговаривающий с ребенком, донесся до него из соседней комнаты. Потом она играла с малышом и рисовала что-то на бумаге. После этого голоса смолкли, и Рашид вновь погрузился в свою напряженную тишину.

После этого Лейла приходила еще, но каждый раз находила его в прежнем состоянии. Казалось, дни были не властны над ним, и он стал затворником одного мгновения. После тщетных попыток вызвать его на разговор Лейла шла к ребенку, спрашивала, не голоден ли он, и мальчик отвечал, что папа его накормил. Проведя с ним некоторое время, она вновь возвращалась к Рашиду, чтобы повторить свои попытки. И каждый раз уходила, ничего не добившись и не зная, чем ему помочь.

А Рашиду во мраке его беспросветного одиночества то и дело слышался звонок в дверь, и он, сгорая от нетерпения, открывал и видел улыбающееся лицо Лейлы, а где-то вдалеке раздавался другой звук, – слабый, словно доносившийся из-под развалин голос, он спрашивал: «Почему ты меня не любишь?»

Постепенно он стал ездить на работу, где проводил несколько часов, пока на него не нападала тоска. Тогда он торопливо уезжал домой, задыхаясь, чтобы вновь предаться одиночеству и печали. Казалось, он ожидал наступления конца, но не знал, каким он должен быть.

Однажды – это было спустя три месяца после смерти Галины – Рашид вышел на улицу в конце рабочего дня. Моросил дождь. Сев в машину, он поехал, не выбирая маршрута. Вдруг заметил, что проезжает по хорошо знакомой улице: здесь находилось студенческое общежитие, где он прожил все годы учебы. Рашид убавил скорость и, отъехав вправо, остановился. Не выходя из машины, долго всматривался в улицу сквозь мрак своей печали. Потом он вдруг увидел себя шагающим по противоположному тротуару, – свободным, еще не знакомым с Галиной, спешащим, уверенным в себе, полным идей, которые собирался обсудить на ближайшем партийном собрании. С сердцем, бьющимся от мечты, с глубоким спокойствием на душе и лицом, светящимся, как надежда.

Он смотрел в темноту и видел себя на противоположном тротуаре, шагающим туда и обратно и ведущим оживленный и громкий спор. Он даже услышал обрывки слов, смех, разговор о встрече, увидел себя машущим кому-то, стоявшему наверху в окне: «Завтра, в семь вечера». Он попытался вспомнить, что ему нужно было сделать в то «завтра» в семь вечера, и не мог. Но подтвердил стоявшему в окне еще раз: «Точно! Завтра в семь вечера». А потом повернулся и ушел – твердыми, уверенными шагами. Звук этих шагов стоял в воздухе, пока не пропал совершенно и не исчез в темноте тротуара, погруженного в мечты. Тротуара, уходящего протяженностью в годы и дни умчавшегося времени, которое никогда не возвратится.

И в этот момент Рашид неожиданно понял, что не только Галина изменила ему, – он сам изменил себе в первую очередь, и не единожды, а многократно.

Он заблуждался, считая себя победителем, держащим жизнь за глотку.

В действительности он не переставал приближаться к собственному крушению.

Горечь охватила его, и он, упав на руль, затрясся в рыданиях. Когда поднял голову, улица опустела.

Рашид завел мотор и поехал, сам не зная куда. Доехав до Невского, остановил машину. Выйдя из нее, пошел пешком. Недавно нахлынувшие мысли не оставляли его. В воздухе стояло холодное уныние – под стать серому вечеру.

Рашид стал разглядывать город. Ленинград, куда он приехал шестнадцать лет назад, полный надежд… В первое время он был уверен, что не уживется здесь. Помнится, стояла осень, и все вокруг окрасилось в серый цвет: и бледное небо, и вода в реке, и дома, и статуи, и даже воздух. Все выглядело серым, холодным и чужим, и во всем чувствовалась какая-то гордыня. Город словно говорил: «Стой на месте, соблюдай дистанцию и не приближайся». Эти величественные, примыкающие друг к другу здания, каждое со своей неповторимой архитектурой и орнаментом, своим гордым спокойствием внушали Рашиду трепет.

Он не знал, когда эта серая мощь захватила его и пленила своим странным очарованием.

На углу Невского и набережной Мойки он зашел в Литературное кафе. Он не был здесь восемь лет. С того вечера, когда приходил сюда вместе с Лейлой.

На этот раз ему не пришлось стоять в очереди. В кафе произошли существенные перемены: изначальное место кафе теперь занимали два магазинчика – в одном из них продавались сувениры, во втором – цветы. Между ними тянулся проход с лестницей, ведущей на второй этаж. У окна, выходящего на улицу, стоял круглый стол, за которым сидел вырезанный из камня Пушкин. Вид поэта показался Рашиду жалким, словно великий лирик был изгнан со своего места и посажен у входа напротив сувенирной лавки в роли швейцара, зазывающего посетителей и туристов.

А само кафе переселилось на второй этаж. Рашид поднялся по лестнице, все еще глядя на Пушкина, сидящего за столом с пером в руке и смотрящего в никуда.

Он занял один из столиков. И не увидел в зале скрипачки. Все столики были покрыты темно-зелеными скатертями, окна прятались под тяжелыми, тоже зелеными шторами, кафе стало темным и неуютным, словно здесь приготовились к траурному вечеру.

Никто не обратил на Рашида внимания, но он почувствовал, что и этот зеленый цвет, и тусклое освещение, и унылая зеленая тишина созвучны его переживаниям, и даже Пушкин, сидящий у входа, понимает и сочувствует его страданиям. А может, не только понимает, но и видит его насквозь, как есть, – истекающей кровью жертвой. Как истекал кровью когда-то он сам, пока не умер.

Рашид заказал рюмку водки и овощной салат. Выпил водку, но салат не съел. Заказал еще водки, потом – еще.

И увидел себя сложившим руки на столе и смотрящим вниз, в попытке скрыть волнение.

Тогда, много лет назад, ему казалось, что он забыл о Галине. И неожиданно переполнился любовью, словно печальный голос скрипки звучал лишь для них двоих – его и Лейлы. Этот голос будто говорил за него, и не нужно было слов, а достаточно было лишь поднять голову и взглянуть в лицо Лейлы. Поднять голову в тот момент, когда между ними тянутся струны, дрожат, даже не по воле музыкантши, а от его, Рашида, дыхания, ударов его сердца, словно рассказывая историю его души, и ему нужно всего лишь поднять голову, чтобы она все поняла.

Он медленно, неуверенно поднял голову, будто говоря: «Я люблю тебя, Лейла».

И взглянул на нее.

И увидел, что она, подперев щеку рукой, смотрит вверх, на скрипачку. Несколько мгновений он глядел на нее с надеждой, что она повернется к нему, но этого не произошло.

– Я люблю тебя, Лейла, – сказал он тогда.

И она отказала ему.

Рашид вновь посмотрел в окно. Город, погруженный в ливень и унылый мрак, казался каким-то далеким, и чем гуще становился ливень, тем бледнее – огни, и все дальше отдалялись здания, готовые исчезнуть в туманной мгле. Уже нельзя было разглядеть людей, торопливо шагающих по улице, укрывшись зонтами, пропала и сама улица – вместе с витринами магазинов и электрическими столбами.

Остались одни воспоминания.

«Как же далеко то время, которое привело меня сюда!» – подумал он. В тот момент ему показалось, что прошлого на самом деле не было, а была лишь приятная фантазия, запечатлевшаяся в памяти. Неужели он действительно верил в неизбежность перемен и фатальность революции? Неужели и впрямь мечтал об этом? Все это стало далеким, невозможным, нереальным, и Рашид не мог поверить, что подобное когда-то существовало в действительности.

Неужели этот мужчина, сидящий теперь в одиночестве, обманутый муж, предприниматель, занятый вопросами поставки овощей и курса доллара, сражающийся с мафией, – тот самый юноша, озабоченный великими делами, мечтавший стать врачом, образованным человеком?

Ему показалось, что вопрос обнажает некий парадокс, которого не могло быть, и даже допустить его было бы просто смешно. Но Рашиду хотелось не смеяться, а плакать.

Он долго смотрел в окно. Затем снова наполнил рюмку и выпил. Подозвав официантку, заказал вторую бутылку.

В двенадцать ночи он вышел из кафе пьяный, покачиваясь, с трудом удерживая равновесие.

Он остановил такси и назвал адрес Лейлы.

* * *

Лейла сильно удивилась его приходу. Он застыл у двери с опущенной головой, упираясь рукой в стену. Несколько мгновений стоял неподвижно, потом поднял голову и произнес:

– Я пьян.

– Вижу, – ответила Лейла.

– Ты разрешишь мне войти?

– Конечно. Проходи. Сделать тебе кофе?

– Не хочу кофе. Хочу, чтобы ты села рядом. Хочу поговорить с тобой.

Он сел на стул, а она осталась стоять, глядя на него. Гость выглядел до такой степени грустным и подавленным, что вызывал сострадание. Лейла присела на край кровати, переполненная жалостью к нему. Рашид сидел, снова опустив голову, поникший. Несколько минут прошло в молчании.

– Что с тобой, Рашид?

Он ответил, глядя вниз:

– Я сидел в Литературном кафе. Ты помнишь?

– Конечно. Я не могу его забыть, потому что часто прохожу мимо.

– Я имею в виду – ты помнишь, как мы с тобой сидели там?

Немного помолчав, она ответила:

– Да, помню.

– В тот день скрипачка подошла к нашему столику и играла для нас. Наверно, она подумала, что мы влюбленные. – Рашид умолк надолго, слышалось только его неровное дыхание. Потом добавил: – Выяснилось, она была права лишь наполовину, потому что влюбленным оказался я один. В тот день я сидел напротив тебя и смотрел вниз, как сейчас, и говорил себе, что стоит мне поднять голову, посмотреть тебе в лицо, – и ты все поймешь. Ты не могла не понять! И я поднял голову, и посмотрел, и увидел, что ты отвернулась, не видишь меня, не чувствуешь моего волнения, не слышишь биения моего сердца! Тогда я сказал себе: «Ладно. Нужно что-то сказать». И я признался, что люблю тебя. Но ты … – он умолк. С трудом переведя дух, продолжил: – Я вспомнил эту сцену не сейчас, она вообще никогда не уходила из моей памяти. Но сегодня я увидел ее перед собой – не как мгновение, а как отрезок времени протяженностью в десять лет, проведенных нами вместе: мы сидим напротив друг друга, я пристально смотрю на тебя, а ты – на других.

И он неожиданно заплакал.

Лейла глядела на него с удивлением, любовью и жалостью. Она почувствовала себя очень виноватой, захотелось что-то сделать ради него, чтобы искупить свое прегрешение, каким-то образом избавить Рашида от этого горя, но Лейла не могла даже пошевелиться.

– Я все время спрашивал себя, – сказал он, немного успокоившись, – почему ты не смотришь в мою сторону? Почему отказала? Ты скажешь, что дело в Галине, – вздохнул Рашид, в глазах его все еще стояли слезы. – Это была самая злая шутка, которую сыграла со мной судьба. Но если бы ты не отказала, если бы ты согласилась, если бы… Почему ты не любишь меня, Лейла?

Он спрашивал, не поднимая головы. Лейла не отвечала.

– Я никогда не представлял себе такого поражения… Полный разгром… Я проиграл в борьбе. Потерпел неудачу в учебе. И превратился в одного из миллионов: только и делаю, что гоняюсь за деньгами день и ночь. Зачем? Я часто задаю себе этот вопрос – ведь я знаю, что деньги не способны дать мне и минуты счастья. Может быть, они приносят мне лишь избавление. Ты не знаешь, как я боюсь вечера, когда ложусь в постель, горько сожалея о том, что еще один день прошел впустую. Я боюсь этого чувства и хочу, чтобы скорее настало другое утро, чтобы вновь окунуться в работу, а ночью опять закрыть глаза в надежде уснуть. Я закрываю глаза, пытаясь забыть о том, что я неудачник, что все мои планы рухнули, я женился на дурной женщине, занимаюсь не своим делом, живу неправильно, а женщина, которую я люблю, о которой не переставал думать никогда, способна любить всех, но только не меня!.. Я чувствую себя утопленником…

Рашид поднял голову и взглянул на Лейлу.

Глаза его были полны слез.

Лейла с трудом понимала, что за чувства одолели и потрясли ее в ту минуту. Она подошла к нему, села рядом и обняла его. Эти чувства, хлынувшие из тайников ее души, из неведомых глубин, пробудили в ней странную любовь, отчаянное желание поддержать Рашида, протянуть руку помощи и даже принести себя в жертву ради него.

Он обнял ее, дрожа всем телом, потом повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы. Он еле дышал, и, казалось, был на грани припадка. Лейла не сопротивлялась поцелую, чувствуя, что не в состоянии отвергнуть его, не имеет права. Рашид умрет, если она его отвергнет. Ей показалось, что он в самом деле не переживет ее отказа.

Она вдруг поняла, что не способна отвергнуть его и не желает этого. Она подчинится Рашиду во всем, даже если он пойдет дальше. Ей хотелось сказать: «Возьми меня и успокойся немного, и не плачь, не будь таким слабым, не отчаивайся, не умирай». Ей хотелось отдавать, а сделать это одними словами невозможно.

В те минуты – это были действительно странные для нее минуты – ее охватила настоящая любовь, и она отдала ему свое тело, казавшееся бесчувственным. У нее появилось странное ощущение: она обнимала и целовала его, закрыв глаза, и видела его в своем воображении, но не таким, каким он был сейчас. Она видела, как Рашид останавливает ее на улице, чтобы застегнуть ей верхнюю пуговицу пальто, как это обычно делают отцы. Увидела его стоящим на пороге ее комнаты со свечами в руках. Он вручил ей свечи и тут же ушел. Она же мечтала услышать от него хоть какие-то слова, – любовное признание, например. Но он ушел, ничего не сказав.

Она ничего не понимала.

– Я люблю тебя! Люблю тебя, Лейла! – услышала она голос Рашида.

Лейла не ответила, хотя чувствовала, будто погружается в чистый источник абсолютной, необыкновенной любви. В те минуты он был для нее не просто несчастным влюбленным, а человеком родным и близким – любимым, братом, отцом, другом и даже родиной. Все ее чувства обнажились в один момент, и она увидела перед собой лишь его одного, вот-вот готового утонуть в бушующей волне. Его нужно было спасти во что бы то ни стало, но у Лейлы не было ничего, кроме ее тела. И она протянула его как спасательный круг.

Она не решалась открыть глаза, но ощущала руки, раздевающие ее, пылающее тело Рашида, которое захватывало ее…

Лейла не испытала телесного наслаждения. Высшее наслаждение заключалось в другом: ее тело словно превратилось в частичку души, окрыленной и светлой, соединившейся с Рашидом, чтобы влить в него чуточку жизни.

Они лежали рядом и молчали… Каждый смотрел в потолок, а время шло, будто лишившись смысла, и, казалось, у них не осталось даже мыслей. Все растаяло, растянулось, стало невесомым и бестелесным.

Лейла не знала, как долго они пролежали в тишине, пока не заметила, что дыхание Рашида стало ровным. Он уснул. Она накрыла его и некоторое время смотрела на него. Он дышал ровно, но тело его вздрагивало время от времени. Она подумала вдруг, что если он предложит ей пожениться, она согласится.

Наутро, открыв глаза, Рашид в первый момент не понял, где находится. В памяти пронеслась лента вчерашних событий, но он не сразу поверил в случившееся, решив, что это был сон. Взгляд его упал на шкаф с висящим на нем зеркалом. Он медленно повернулся и увидел, что Лейла действительно спит рядом. Она лежала спиной к нему. Он смотрел на нее и не мог осмыслить случившееся: она действительно спала с ним.

Голова была тяжелая, словно от мыслей, нахлынувших и камнем оседавших, причиняя невыносимую боль. Рашид не мог понять, чего желал больше: вернуться в сон (случившееся все еще казалось ему сном) и, протянув руку, притянуть к себе Лейлу и обнять, или вновь закрыть глаза и уснуть надолго, убежать от головной боли, мучительных мыслей и вопросов. Вдруг он вспомнил о Фаресе и в панике вскочил: неужели малыш провел ночь один в доме? Няня иногда остается дольше обычного, пока не вернется Рашид, но никогда не соглашается остаться на ночь, – муж запрещает.

Рашид начал поспешно одеваться. Он был взволнован, но в то же время рад тому, что нужно уходить. Тем самым можно избежать тяжелых вопросов.

Лейла проснулась, когда он вставал с постели. Поднявшись, она посмотрела на него с удивлением. Рашид не удостоил ее того внимания, которого она ожидала, и молча продолжал торопливо одеваться.

– Ты уходишь? – спросила она удивленно.

– Да. Я волнуюсь за Фареса. Надеюсь, няня осталась с ним на ночь, – ответил он, не глядя на нее.

Рашид будто избегал взгляда Лейлы. Сомнение кольнуло ее. Собравшись, он направился к двери, на полпути остановился, подумал о чем-то и, ничего не сказав, вновь поспешил к выходу.

Вечером Рашид вернулся.

– Как Фарес?

– Нормально. Няня не оставила его одного.

– Наверное, ты хорошо платишь ей.

– Да. Плачу столько, сколько она просит, лишь бы ребенок не чувствовал одиночества. Он любит ее.

– Это хорошо.

Разговор окончился быстро, и каждый погрузился в молчание. Дважды Рашид поднимал голову и бросал на Лейлу взгляд, но она сидела, подперев ладонью щеку, и задумчиво смотрела вдаль.

– Сегодня я ни на секунду не забывал о тебе, – произнес он наконец.

– И к чему привели твои размышления?

– Я все еще в недоумении. Не ожидал, что это может произойти так легко и просто.

– Ты считаешь, что это произошло легко и просто?

– А разве были затруднения?

– По-твоему, затруднение – это если бы я долго сопротивлялась, а потом сдалась бы, не устояв?

– Да. Ты права. Какая необходимость в сопротивлении, если в итоге все равно сдашься?

– Рашид! Я надеялась, что ты воспримешь это по-другому.

– Как?

– Думаю, ты меня хорошо понимаешь. Но все же объясню, так как, возможно, ты плохо помнишь, в каком состоянии находился вчера. Ты был разбит до такой степени, что я поразилась. Я испугалась за тебя и не посмела отказать еще раз. Не посмела отказать, но не из страха перед тобой, а испугавшись за тебя.

– Пожалела меня, значит.

– Пожалуйста, – произнесла Лейла с досадой, – постарайся понять по-человечески.

– Стараюсь. Но это приводит к выводу, что ты готова лечь в постель с любым, кто придет к тебе со своим несчастьем. И ты его пожалеешь.

– Рашид! – воскликнула она в отчаянии, невольно повышая голос. – Умоляю тебя, пока я не жалею о случившемся, не делай так, чтобы я кусала локти.

– А разве ты чувствовала сожаление, когда спала с другими?

– Ты не замечаешь, что я не отвечаю на твои оскорбления? Не замечаешь, что терплю твои провокации в разговоре? – воскликнула Лейла с явным раздражением.

И встала, не зная, куда направиться. Она сделала два шага по комнате, потом присела на кровать и сказала с прежней обидой в голосе:

– Чего ты хочешь от меня теперь?

Рашид посмотрел на нее с удивлением, будто вопрос прозвучал для него неожиданно. Он не ответил – не потому, что не знал ответа, а потому что знал, что хочет невозможного: он желал, чтобы она принадлежала ему одному, – не только в настоящем и будущем, но и в прошлом.

– Я хочу понять, – сказал он.

– Понять что?

– Почему ты так поступила со мной? Ты пожалела меня?

– Не знаю. Я не могу назвать это только жалостью. Это была странная смесь чувств.

– Но это не любовь, не так ли?

– Не знаю.

– Я так и думал.

– Рашид, я предельно откровенна с тобой. Ты должен это ценить.

– Очень ценю, – произнес он насмешливо и встал.

– Куда ты? Мы еще не поговорили.

– Как мы можем говорить, если ты не в силах ответить толком ни на один вопрос?

– А почему разговор должен состоять из вопросов и ответов? Зачем устраивать допрос? Почему бы нам не взглянуть на все с другой точки зрения?

– С какой точки зрения, по-твоему, я должен взглянуть, если меня кругом одолевают вопросы?

После ухода Рашида Лейлу охватило горькое чувство, что она совершила ошибку. Ей не следовало уступать ему. Она начала ходить по комнате взад и вперед, кусая ногти: если бы он принял ее такой, какая она есть! Тогда она сделала бы все, что в ее силах, чтобы Рашид стал счастливым. Она любила бы его и осталась бы верной ему до конца жизни. Но он не желает принять ее. А если и примет, то это будет временная уступка, от которой он в будущем откажется. Как вести себя с ним? Как ей убедить его, что она имеет право на выбор? Как объяснить ему, что ее душа и тело неразделимы? Это казалось ей невыполнимой задачей. «Рашид не понимает и никогда не поймет меня», – сказала Лейла про себя со вздохом отчаяния.

Он ушел, мучаясь желанием вновь прижать ее к своей груди. Он не помнил подробностей прошедшей ночи, помнил только, что едва не умер – или не ожил – от радости, тоски и любви. А сегодня она сидела перед ним, такая близкая, и, возможно, не отказала бы ему, попытайся он ее обнять. Это желание преследовало его весь день, но он пытался его подавить. Лейла даже не сказала, что любит его. Как он хотел, чтобы она произнесла это, и как мучила его ее недоступность! Мучила потому, что она не любила его, потому что переспала с ним без любви, и это прибавляло горечи. А если бы даже она любила его, то не должна была ему изменять, должна была сохранить себя ради него. Он не может простить ей этот грех. Не может!

В последующие два дня он не появлялся у нее и не давал о себе знать. И когда Лейла пришла сама, очень удивился.

– Я долго ждала тебя. Почему ты не приходил?

– Мне нужно было побыть одному. Проходи.

– Рашид, я много думала и устала думать. Потому и пришла. Нам надо поговорить.

– Хорошо, – сказал он, глядя на нее.

Он не устоял перед желанием коснуться Лейлы и, подойдя, взял за руку и хотел обнять и поцеловать, как подсказывало ему сердце с той минуты, когда он открыл дверь. Он страстно хотел этого. Ладонь ее была напряжена, и она быстро отняла ее и отодвинулась:

– Нам надо поговорить.

– Говори. – В его голосе прозвучало разочарование.

– Дело сложное и запутанное, но в итоге все зависит от нас. Пожалуйста, давай поможем друг другу. Может, у нас все еще получится.

– Значит, ты находишь дело сложным и запутанным?

– Да. Но, как я сказала, все в наших руках. Если мы попытаемся понять друг друга, то найдем решение. Я со своей стороны стараюсь понять тебя по мере возможности, а ты…

– Я очень признателен тебе за понимание, – произнес Рашид насмешливо.

– Почему ты усмехаешься?

– Потому что твои слова вызывают эту усмешку. Стараешься понять меня по мере возможности, значит?! Какое благородство с твоей стороны! Но скажи мне, – наверно, я глупый, не понимаю, – что именно ты пытаешься понять во мне? Может быть, что я никогда тебя не любил? Что я никогда не боялся за тебя? Или я, вероятно, отверг тебя, проигнорировал твои бурные чувства ко мне? Или оставил тебя страдать, и на твоих глазах встал на путь греха? Скажи мне, пожалуйста… «Не могу тебя понять!..» Верно, я человек трудный для понимания, но и я не понимаю твоей глубокой человечности, которая позволяет тебе запросто, без всяких сложностей ложиться в постель с тем или другим. Кто-то поухаживал за тобой – и ты постеснялась ему отказать, кому-то понравилась – и можно броситься в объятия. Почему же ты тогда отказала мне? Почему?!

– С тобой очень трудно разговаривать. Я пойду. – Лейла взяла сумку и собралась уходить.

– Стой!

Она остановилась. И спросила дрожащим от волнения голосом:

– Разве ты недостаточно обидел меня? Что тебе еще нужно?

Рашид не ответил. И снова не потому, что не знал, чего хотел, а потому что знал, что желает невозможного: чтобы она принадлежала ему одному, – не только в настоящем и будущем, но и в прошлом. Лейла опять села и проговорила взволнованно:

– Ты хочешь наказать меня за то, что я спала с тобой? Я сожалею. Правда, сожалею. Но ты должен понимать, что меня подтолкнули к этому какие-то чувства.

– Жалость!

– Я уже сказала тебе, что это была смесь чувств, и мне сейчас трудно определить, каких именно. Но, поверь, в ту минуту мной овладели настоящие и глубокие переживания. Ты должен понимать, что я не сделала бы этого с кем бы то ни было, кроме тебя.

– Но ты уже делала это раньше.

– Рашид! Я не понимаю, что тебя раздражает больше всего: то, что я переспала с тобой из жалости, или то, что я спала с другими раньше?

– И то, и другое.

– Значит, нам трудно понять друг друга.

Лейла помолчала некоторое время, затем добавила:

– Я сказала, что пытаюсь понять тебя, и ты посмеялся надо мной. Посмеялся над мыслью, что у тебя есть что-то, требующее моего понимания, поскольку твоя правота не подлежит сомнению. Еще глупее, по-твоему, пытаться понять меня. Ты считаешь, что если я не следую по заранее определенному пути, то не имею права требовать понимания. Хорошо. Я была в постели с другими раньше. И скажу тебе предельно откровенно, что делала это исключительно по собственной воле. И бросала также по собственной воле. Я не намерена оправдываться перед тобой и просить прощения, как будто я тебе изменила. Ты не простил бы меня даже в том случае, если бы я бросилась тебе в ноги. А если и оправдал бы, то ненадолго. Ты всегда будешь считать меня грешницей.

Он слушал ее, опустив глаза. Она вздохнула и добавила:

– Слушай, Рашид. После того, что произошло, я подумала, что мы можем остаться вместе, и из моих сложных чувств способна родиться любовь. Я надеялась еще, что сумею как-то убедить тебя, что я свободный человек и имею право на собственный выбор. Но, по-видимому, это очень трудная задача, почти невозможная. Поэтому, пожалуй ста, забудь о том, что произошло.

– Ты рассуждаешь о свободе, но забываешь одну важную вещь: свобода становится позором, когда человек прикрывает ею попустительство и пускает по ветру самое дорогое, что у него есть, – честь.

– Мы не поймем друг друга. Повторяю: пожалуйста, забудь о том, что произошло между нами.

– Так просто? Вот так же просто ты спала и с остальными и говорила им «забудь»? Тебе легко забывать? – в голосе Рашида звучало негодование.

– Тебе нет дела до меня и до остальных.

– Как это мне нет дела? По крайней мере, я стал одним из них.

– К большому сожалению. Это случилось при чрезвычайных обстоятельствах.

– Сожалеешь, значит?

Лейла поспешила к двери, но он догнал ее и схватил за руку. Горечь переполняла его. Он не хотел, чтобы она сожалела о произошедшем, хотел, чтобы она не уходила, а осталась с ним, и чтобы случилось чудо и стерло ее прошлое, хотя бы только из его сознания. Он обнял бы ее, рассказал о своей любви, обещал бы все, что хотел обещать.

Она попыталась освободиться:

– Оставь меня.

– Вот так просто собираешься уйти? Ты уничтожила меня и продолжаешь издеваться. Неужели ты не испытываешь ни малейших угрызений совести? Ты знаешь, что в действительности именно ты – причина всех моих бед? Ты не задумывалась, что мне не пришлось бы пережить все несчастья, если бы не твой отказ? – Рашид не знал, для чего говорит ей это, но душа мечтала, чтобы Лейла пожалела его вновь, обняла и осталась.

– Причина твоих бед не я, а ты сам и твое упрямство. Я уверена, что любовь сама по себе нисколько не интересует тебя. Тебя интересует мое тело – и только. Все дело в том, что мне следовало остаться девственницей даже в том случае, если я любила тысячу мужчин и не любила тебя. Я не знаю, что тебе сказать, но это факт: я не девственница, и мне трудно стать вновь таковой. А тебе трудно это принять. О чем тогда говорить? Оставь меня.

Лейла высвободила руку и ушла, не оглянувшись.

В последующие четыре дня он не ходил на работу. Измученный переживаниями, засыпал лишь под утро. Во сне ему вновь и вновь слышался стук двери, будто навсегда захлопывающейся за Лейлой, и он судорожно вздрагивал и просыпался. На четвертый день ноги сами привели его к ней. Он выглядел плохо – бледный, небритый, к тому же пьяный. Он не пил с того самого вечера, но едва его одолела мысль отправиться к Лейле, взял бутылку водки, выпил несколько рюмок подряд и вышел, окрыленный надеждой. Он говорил себе, что им нужно продолжить разговор и найти решение, но как – знал один лишь Бог. Рашид был больше не в силах выносить страдания.

Увидев его, Лейла осталась стоять в дверях, преграждая ему путь.

– Что с тобой? Ты не хочешь, чтобы я вошел?

– Зачем тебе входить?

– Чтобы поговорить.

– Каждый из нас уже сказал, что хотел. Вряд ли что-то изменилось.

– Откуда ты знаешь?

– Если тебе есть что сказать, то я предпочитаю, чтобы ты сделал это трезвым.

– Ты только позволь мне войти, – тон его был совсем не таким, как раньше, а дружелюбным и грустным.

– Нет, Рашид, извини. Мне надо спать. Я рано ухожу на работу.

– Ты боишься?

Она усмехнулась и переспросила:

– Боюсь? Если ты так думаешь, то зачем тогда явился? Нет, не боюсь. Но можно сказать, что отказываюсь тебе слушать.

– Но почему?

– Рашид! Ты действительно хочешь убедить меня, будто тебе есть что сказать? Прошу тебя, оставь эти приемы, они больше ни к чему не приведут. Умный не позволит ужалить себя дважды. Уходи! Ты пришел не ради того, чтобы поговорить.

Она извинилась и закрыла дверь. Рашид снова потерпел неудачу. Сердце его плакало и заклинало: «Пожалуйста, открой! Давай и в эту ночь забудем обо всем, давай отложим все, что нас разделяет. Мы поговорим об этом потом. Обещаю, мы найдем решение. Но сейчас позволь мне войти, позволь любить тебя. И ты тоже люби меня, – нет, хорошо, только пожалей! Как пожалела раньше. Я согласен. Только открой дверь, протяни мне руку и вытащи меня из мрака. Я тону, задыхаюсь…»

Лейла не открыла. Рашид оставался стоять у двери, заклиная ее и плача без слез.

Она увидела его лишь через неделю. Выглядел он лучше: чисто выбритый и трезвый. Она впустила его. После выпитой чашки кофе объявил:

– Я поеду на родину.

– Насовсем?

– Нет. Из-за Фареса. Я оставлю его там, у мамы. Здесь ему стало совсем плохо, тем более что я не в состоянии уделять ему должное внимание. Мама очень любит его и будет ухаживать за внуком.

– Ты правильно решил.

Они помолчали немного. Рашид продолжил:

– Я подумал, что этот месяц пойдет нам на пользу, и каждый из нас обдумает ситуацию спокойно.

– Мне жаль об этом говорить, но мне нечего обдумывать.

– Что ты имеешь в виду?

– Для меня все решено: у нас ничего не получится. Я уверена в этом. Нам лучше вновь остаться друзьями, если возможно, хотя теперь я сомневаюсь в этом.

Рашид молчал. Она говорила уверенным тоном. Слово было за ним. Это означало, что он должен пойти на уступки. Он предпочел промолчать и отложил решение на потом.

Но за месяц отсутствия Рашид так и не пришел к определенному заключению Он вернулся в Питер в том же состоянии: сердце замирало от любовной тоски, а разум требовал невозможного. Он полагал или надеялся, что встреча с Лейлой после горькой разлуки наставит его на правильный путь. Но после возвращения все его надежды неожиданно рухнули. Он был готов к любому повороту событий, любым сюрпризам, кроме одного – появления Андрея.