Когда они расстались десять лет назад, Андрей был худощавым парнем, с длинными прямыми светлыми волосами, постоянно спадавшими ему на лоб. Когда Лейла встретила его в ту весеннюю пятницу, он выглядел совсем по-другому: лицо и фигура округлились, волосы были аккуратно пострижены и уложены, одет в дорогое кожаное пальто.

Пожимая руку Лейлы, Андрей радостно воскликнул:

– Какая приятная неожиданность! Меньше всего на свете я ожидал увидеть тебя снова в Петербурге.

– Я тоже, – ответила Лейла, разглядывая его.

Они молчали, глядя друг на друга и не зная, что сказать. Потом Андрей заговорил:

– Слушай! Вместо того чтобы стоять на улице, давай пойдем куда-нибудь. Я приглашаю тебя на обед.

– Я бы не возражала, но, к сожалению, иду на работу. Может быть, в другой раз.

– Ты всегда говоришь «нет» и никогда не соглашаешься. Ну, ладно. Значит, ты работаешь? Скажи, где, и я довезу тебя на машине. Только не вздумай возражать.

– Хорошо. Поскольку я опаздываю на работу, то согласна.

Он с любопытством взглянул на нее. Андрей не ожидал, что Лейла согласится с такой легкостью. И у него появилась надежда. Почти забытая, дремавшая в его душе многие годы надежда возродилась снова, как только он встретил давнюю любовь.

Машина у него оказалась роскошная и дорогая.

– Можно сказать, ты стал богатым? – спросила она, садясь.

– Да, можно сказать, что так.

– И это в результате занятий медициной?

– Конечно, нет. Сейчас в России медициной не прокормишься. Я занимаюсь бизнесом, как и все.

Он взглянул на нее и увидел, что она жмурит глаза от солнечных лучей, падающих ей прямо в лицо. Андрей протянул руку и опустил солнцезащитную шторку. Лейла сказала:

– Солнце не раздражает меня. Наоборот, я сегодня очень рада ему.

– Ты права. Сегодня чудесный день. Я тоже, увидев сегодня солнце, преисполнился непонятным оптимизмом.

– А я была удивлена. Как будто весна наступила только сегодня.

– Она и в самом деле наступила сегодня. Наступила в два часа тридцать пять минут – в том момент, когда я тебя увидел.

И, бросив на нее быстрый взгляд, заметил, как порозовели ее щеки. Точно так, как розовели раньше, когда она испытывала смущение. Боже, как Андрей соскучился по Лейле и по этой ее стыдливости!

– Ты замечательно говоришь по-русски, – сказал он.

– Но я приехала сюда не вчера. Десять лет – немалый срок. Я за это время научилась и русскому языку, и кое-чему еще.

Он с любопытством спросил:

– А чему ты еще научилась?

Лейла засмеялась:

– Кататься на лыжах.

Он улыбнулся и спросил вновь:

– И забыла пустыню?

Она молчала довольно долго, глядя в окно. Потом ответила:

– Пустыню нельзя забыть.

После некоторого молчания Андрей неожиданно сообщил:

– А я был в пустыне.

– Правда? – удивилась она.

– Да. В марокканской.

– Ну и как?

– Очень понравилось.

– Правда?

– А почему ты так удивлена?

– Потому что это странно.

Андрей продолжил:

– Я обнаружил, что пустыня – это нечто совсем иное, чем Россия, да и Европа вообще. Здесь пространство заполнено лесами, городами, и жизнь насыщена до утомления. А в пустыне пустота, бесконечная пустота, в которой человек ощущает себя наедине с Богом. Я представил себя и в самом деле одиноким, и меня охватило ужасное чувство: крикнешь – и не услышишь даже эха, побежишь – и пески тут же скроют твои следы, посмотришь перед собой – везде один мираж. Мне стало страшно. Пустыня молча проглатывает и стирает твое существование, даже если ты находишься в разгаре жизни и на пике бытия. Она говорит тебе: «Ты ничто и никто. Ты часть этой пустоты». И в этом – самый большой вызов, который может быть брошен человеку на земле. Ты вступаешь с пустыней в поединок, в котором либо ты докажешь свою силу, либо она тебя уничтожит. Ее безграничность, вселяющая поначалу чувство абсолютной свободы, сужается все больше, пока не превратится в настоящую тюрьму. Стоя там, посреди моря песка, я понял, почему в древности именно в таком месте человек искал Бога. Скажу даже: это и привело меня в пустыню. Я представил древнего человека, заблудившегося в безлюдной пустыне, одинокого, время от времени глядящего в небо и утешающего себя: «Небо не может быть безжизненным. Небо не может не быть добрым».

Но, с другой стороны, стоя в глубине этой пустоты, я неожиданно осознал сам себя, понял, что нашел необыкновенное внутреннее умиротворение, какого мне не доводилось испытывать прежде. В этом одиноком противостоянии с пустыней я ощутил мир с самим собой и увидел внутри себя горизонт, подобный простиравшемуся передо мной. Эти глубокие и прекрасные чувства ты можешь испытать, лишь оказавшись в глубине пустыни, отрешившись от действительности, погрузившись в себя, став суфием, ища Бога. Веришь ли, я не успел вернуться, как понял, что заболел ностальгией. Эта странная тоска будет всегда тянуть меня обратно в пустыню.

Лейла ответила не сразу, а продолжала внимательно рассматривать его.

– Почему ты так смотришь на меня?

– Потому что поначалу подумала, что твои впечатления о пустыне окажутся обычными впечатлениями туриста.

– А теперь?

– Это впечатления, которые раскрывают в тебе философа.

– Я рад такому комплименту. Это внушает мне надежду, тем более что это первый комплимент, который я слышу от тебя в свой адрес.

– Ты еще и хитрый, – сказала она шутя.

– Ладно, скажи теперь, какой работой ты занимаешься в Ленинграде?

– Он теперь называется Санкт-Петербург.

– Действительно. Я и забыл об этом, увидев тебя. Все переменилось.

– Да, – согласилась она. И добавила, отвечая на предыдущий вопрос: – Утром я учусь в ординатуре, а после обеда работаю массажистом в спортивно-оздоровительном центре.

– А ты тоже изменилась, Лейла? – спросил Андрей, словно не услышав ее ответа по поводу работы.

– Думаю, да. Человеку трудно не меняться, особенно если он живет в России.

– Но ты такая же утонченная и красивая.

– Значит, слава Богу, хоть внешне я не изменилась.

– А какие-то другие перемены произошли?

– Какого рода?

– Ну, замужество, например.

Помолчав немного, она ответила:

– Нет. Замуж я не вышла.

Ей показалось, что она услышала его облегченный вздох.

– А ты внешне изменился.

– Но внутри я такой же, как и прежде.

– Не верю. Ты стал более зрелым и глубоким.

– Но я до сих пор люблю тебя. Как любил тогда, а может быть, даже больше.

Андрей заявил об этом легко и просто, со своей очаровательной непосредственностью и спонтанностью. От неожиданности у Лейлы сильно забилось сердце, и слова затерялись на языке. Он тоже молчал после своего признания, словно оно было неожиданным и для него самого, и словно все прошедшие годы эта фраза вертелась у него на языке в ожидании встречи с Лейлой, готовая вылететь с первым выдохом.

Воцарилось долгое молчание. Каждый из них сидел, погрузившись в свои думы.

Вскоре она попросила:

– Пожалуйста, останови здесь.

– Ты работаешь в этом здании?

– Да.

– Хорошо. Я буду иметь это в виду.

– На что ты намекаешь?

– Ты не позволишь заехать к тебе? Или будешь стоять в дверях и преграждать путь, как обычно?

Лейла опустила голову и проговорила смущенно:

– Это место работы, и у меня нет времени принимать здесь кого-либо.

– Понял. Но я могу надеяться на встречу?

– Не знаю, – ответила она нерешительно.

– Почему?

– Потому что я действительно не знаю.

– Значит, я сам приду к тебе.

– Лучше не приходить.

– На этот раз я не подчинюсь.

– Ладно. Дай мне время подумать.

– А как ты дашь ответ?

– У тебя есть телефон?

Андрей дал ей номер телефона, и она открыла дверцу машины, чтобы выйти, но он остановил ее:

– Ты вправду позвонишь, Лейла?

– Да.

– Обещай мне. Потому что я с нетерпением буду ждать этого звонка.

– Обещаю.

Лейла не могла избавиться от потрясения, испытанного ею от неожиданной встречи. С момента расставания она тысячу раз открывала дверь больницы, и тысячу раз распахивалась дверь в весну, и тысячу раз Андрей находился там, в той весне, и тысячу раз выступал оттуда с широкой улыбкой на лице: «Лейла! Какая приятная неожиданность!»

Будто и не было тех десяти лет. Будто она только вчера приехала в Россию, а сегодня, когда открыла дверь больницы, Андрей встретил ее со словами: «Привет, восточная красавица!»

Вечером, вернувшись с работы, она долго держала в руках листок, на котором Андрей написал свой номер телефона, внимательно разглядывая цифры, его имя, наблюдая за изгибами почерка, и перед глазами возникали черты его лица, которые она почти забыла. А из воздуха просачивался его голос: «Но я до сих пор люблю тебя. Как любил тогда, а может быть, даже больше».

Лейлу переполняли радость, тоска, удивление и беспокойство. То же беспокойство, которое она переживала десять лет назад, когда Андрей впервые признался ей в любви.

В тот раз ее отделяли от родины лишь несколько месяцев. И теперь ее отделяли от нее считанные месяцы.

Это была ирония судьбы – чтобы Андрей появился вновь сейчас, когда она почти потеряла надежду. Странным было то, что, как и в первый раз, это случилось на временном промежутке, разделявшем жизнь между «здесь» и «там».

Почему она встретила его сейчас, перед самым отъездом? Есть ли в этой встрече какой-то смысл? И стоит ли возобновлять отношения с ним, если заранее известно, чем это закончится?

Вопросы сыпались один за другим, а сердце отчаянно билось от вновь возрождающейся неумолимой тоски: «А кто сказал, что я знаю, каким будет конец?»

Утром Лейлу разбудил звонок телефона. Она испуганно вскочила и с дрожащим сердцем схватила трубку, но, услышав голос Людмилы, немного успокоилась.

– Ты еще спишь? Странно. Извини, но я думала, что ты уже проснулась. Обычно ты встаешь рано даже по выходным.

Взглянув на лежащий рядом листок с телефонным номером, Лейла с сожалением вспомнила, что не дала Андрею свой номер телефона. И ответила Люде:

– Я вчера легла поздно, – она взглянула на настенные часы: половина десятого. – Но все в порядке. Хорошо, что ты позвонила. Мне уже нужно вставать.

– Мы выезжаем в одиннадцать. Ты можешь приехать вовремя, или нам придется подождать тебя немного?

В первый момент Лейла не поняла, о чем речь, но потом вспомнила, что Люда пригласила ее на день рождения и что она обещала приехать.

– Что с тобой? Ты снова уснула?

– Нет. Я думала. Слушай, ты не обидишься, если я не приду?

– Обижусь, конечно. Ты должна приехать.

Люда настаивала на ее участии в празднике.

Лейла понимала, что может найти какой-нибудь повод и отказаться от поездки. Но настойчивость Люды импонировала ей. «Наверное, стоит пойти», – думала она, глядя на листок. Если она останется дома, то немедленно позвонит Андрею и назначит свидание. И, возможно, отправится к нему слишком поспешно.

Она не должна торопиться. Надо повременить и не предпринимать поспешных шагов, – говорил ей разум, в то время как сердце отчаянно отвергало всякую логику. Десять лет Лейла мечтала об этой встрече. И теперь, когда она, наконец, произошла, вдруг колеблется и медлит!

Она умылась, оделась и собралась варить кофе. Внезапно вспомнила о подарке. Вчера она совсем забыла зайти в магазин за каким-нибудь сюрпризом для Люды. Что бы она купила подруге? Всегда трудно выбирать подарок для такого человека, как Люда, у которой есть все. Но пока Лейла варила кофе, решение пришло само собой: она подарит ей половину своих запасов арабского кофе. Она улыбнулась, деля его на две равные части: Люда обрадуется такому подарку, – она обожала арабский кофе. «Вы, арабы, приправляете все. Даже в кофе добавляете перец», – говорила она, когда пробовала у Лейлы какое-нибудь арабское блюдо или пила кофе по-арабски. Лейла, смеясь, отвечала: «Это кардамон, Люда, кардамон. Перец в кофе не добавляют». «Мне все равно. Главное – что вкусно».

На какое-то время Люда завладела ее мыслями, заметила Лейла, вновь вспоминая об Андрее. Но на этот раз не только о нем одном: интересно, как воспримет появление Андрея Рашид?

Она взяла пальто и выскочила из дома, словно убегая от своих мыслей.

Когда она приехала, Людмила и ее подруги Нина и Вера укладывали вещи в багажник Людиной машины. Лейла удивилась, во-первых, малочисленности гостей, а во-вторых, их составу. Это указывало на какую-то перемену, произошедшую в Люде, но какую – Лейле было не совсем ясно. Последний раз Лейла и Люда виделись год назад. Как раз в прошлый день ее рождения. Тогда она устроила вечеринку в роскошном ресторане, и приглашенные были совсем другие: большинство – друзья Виктора, ее любовника, из новой для нее среды – среды новых русских. В тот вечер Лейла сидела недолго и, извинившись, вскоре ушла.

А Вера и Нина относились к прежнему миру Людмилы: Вера была ее соседкой по дому, где они жили с Иваном до переезда в коммунальную квартиру, а Нина – подругой еще по учебе в Академии искусств, и Лейла познакомилась с ней, придя как-то к Люде в коммуналку. Случилось это, когда скандалы между Людой и Иваном только начинались, и тогдашний визит Нины окончился ссорой подруг. Поэтому присутствие Нины сегодня удивило Лейлу. Люда сказала:

– Некоторые друзья – они как родственники. Трудно порвать с ними отношения совсем. Тебя с ними объединяет что-то, похожее на кровное родство, но что именно – не поймешь.

– Значит, кровь тянет тебя в другую сторону?

– Лейла! Прошу тебя, оставь свою склонность к анализу и обобщениям. Лучше помоги перенести вещи.

Набранное Людмилой количество еды и напитков поражало: несколько бутылок водки и вина, уйма разных соков и газированных напитков, много мяса для шашлыка, овощи, фрукты, орехи, сладости и многое другое.

Людмила страдала непомерным пристрастием к расточительству. На замечания Лейлы по поводу ее необдуманных трат она отвечала, имея в виду Виктора: «У него денег куры не клюют».

Сегодня Лейла коротко прокомментировала:

– Тебе понадобится никак не меньше фермы, чтобы куры склевали всю эту еду.

– Не переживай, – ответила Люда тихим голосом. – Мои гости в этот раз не куры, а слоны.

И повела глазами в сторону Веры.

Дорога до Людиной дачи заняла чуть менее часа. Виктор купил ей эту дачу в качестве компенсации за крушение ее надежд на особняк, построенный им на северной окраине Петербурга, на берегу Балтийского моря. Он был сложен из красного кирпича и отличался современными удобствами, в том числе – бассейном и сауной.

На протяжении года, пока шло строительство дома, Людмила готовилась к тому, чтобы завладеть им. Как готовился Гитлер к захвату Ленинграда, держа его в блокаде почти девятьсот дней. Он не только верил в эту победу, но был убежден в ее сроках и даже рассылал приглашения для участия в празднике, который намеревался устроить по поводу сдачи города. И чтобы ни у кого не возникало сомнений в неизбежности победы и ее дате, фюрер назначил место праздника и уверенно указал адрес в пригласительных билетах: старейшая гостиница «Астория», расположенная в центре Ленинграда.

Но город не пал, а пали его мечты. И его солдаты вынуждены были бежать, потерпев позорное поражение.

Людмила с такой же уверенностью ожидала окончания строительства особняка и заранее объявила всем своим знакомым и приятелям:

– Имейте в виду, друзья мои: теперь все выходные мы станем проводить в новом доме – будем плавать, наслаждаться в сауне, а потом, разгоряченные, сидеть в баре. – При этом она кивала и, растягивая слова, томно поводила глазами. – И пить ледяное пиво. О-о, как это будет здорово!

Однако ее мечты разбились под твердой рукой жены Виктора. Едва особняк был готов, она завладела им сразу и полностью, не дав мужу возможности пригласить туда Люду хотя бы на одну ночь.

Тогда Виктору пришлось срочно купить Людмиле дом на берегу озера, на южной окраине города. Он сделал в нем необходимые перестройки и ремонт и провел воду и канализацию.

Как только они доехали до дома, Вера объявила о том, что она проголодалась, и сделала себе несколько бутербродов из ломтиков копченой грудинки и сыра.

День выдался чудесный. Ярко светило солнце, крошечные листья на деревьях слегка подрагивали, впитывая свежее весеннее тепло. Лейла стояла на солнце, и душу ее переполняли противоречивые чувства, – ей хотелось одновременно плакать и смеяться.

Откуда-то сквозь ветви деревьев, свежее дыхание воздуха и пение птиц на нее глядел Андрей: «Лейла! Какая приятная неожиданность!» И крепко пожимал ее руку, глядя ей в глаза.

Люда позвала ее на помощь. Они с Верой уже начали собирать дрова на костер для шашлыка и подготавливать кое-что из мяса. А Нина сидела за столом, который она поставила на солнце подальше от деревьев. Она налила водки, и они выпили за здоровье Людмилы: ей исполнилось тридцать лет.

Нина налила и для Лейлы, и когда та отказалась пить, прокомментировала:

– Извини, я забыла, что вы, арабы, не пьете.

И Лейла ответила, что не пьет не потому, что арабка, а после одного случая, приключившегося с ней в первый год приезда в Россию.

И рассказала обо всем.

Несколько месяцев спустя после приезда в Россию она простудилась, и у нее так сильно поднялась температура, что Лейла начала бредить. Ее русская соседка по комнате принялась лечить ее сама, даже не подумав вызвать врача. Когда Лейла позднее спросила, почему она не позвонила в поликлинику, та ответила, что врач сделал бы то же самое, что и она. В качестве снадобья она смешала равные части водки, уксуса и воды и, раздев Лейлу, натерла ее полученной смесью.

За короткое время температура спала, но Лейле стало хуже от чудовищного запаха, исходившего от ее тела. Затем соседка пришла со стаканом в руке и протянула его Лейле со словами:

– На, выпей. Это самое верное средство от болезни.

Соседка посоветовала зажать нос перед тем, как выпить, и Лейла, уверенная, что в стакане вода, и несколько удивленная советом, все же последовала ему. Было немного странно, что соседка помогает ей пить и вливает содержимое стакана Лейле в рот.

Оказалось, что это была водка, приправленная черным перцем.

Задыхаясь от жгучего напитка, Лейла поняла, что жидкость, конечно, уничтожит болезнь, поскольку, в первую очередь, уничтожит ее саму. В тот момент у нее не было ни малейшего сомнения, что она умирает: ее уносило в неодолимый круговорот, сопротивляться которому не было сил. Предметы вокруг закружились и стали смутными и нереальными. После этого жизнь оставила Лейлу навсегда. Да, навсегда. Она была уверена в этом, когда, прекратив всякую борьбу, рухнула на подушку, совершенно обессилевшая.

К ее великому удивлению, на следующий день она пришла в себя и обнаружила, что все еще находится на этой земле и даже здорова, хотя сильно болела голова. Соседка заявила, что причина головной боли – в понижении уровня спирта в организме, и посоветовала ей выпить немного пива, чтобы восстановить равновесие и избавиться от боли. Но Лейла воскликнула в ужасе:

– Ни за что!

Сквозь раздавшийся смех Люда прокомментировала:

– Вы слышали? Насколько я помню, в тот год водка исчезла с прилавков, и ее можно было купить только по купонам. А этой избалованной глупышке водку преподносили, и она отказывалась ее пить. Будь я на твоем месте, я бы не спешила с выздоровлением.

Снова раздался взрыв хохота.

После третьего бокала Люда и Вера громко запели.

Нине тоже недавно исполнилось тридцать лет. Волосы у нее, от природы светлые, были выкрашены в черный цвет, и контраст между белой кожей лица и черными волосами придавал ее чертам яркость и утонченность.

Время от времени она наклонялась к Люде и говорила:

– Самое лучшее, что ты сделала, – это то, что не позвала мужиков. Как замечательно, что мы одни!

Когда она повторила свое замечание несколько раз, Людмила со смехом сказала:

– Нина, дорогая! Я тебя поняла. Мне все-таки нужно было их позвать.

– Что ты говоришь? Ты все понимаешь по-своему.

– Ладно, ладно. И все же я предлагаю выпить за мужчин, – предложила Люда.

– Нет, не буду я пить за них, – отрезала Нина. – Не родился еще тот мужик, который заслуживал бы, чтобы я за него выпила. Все они сволочи! Я выпью за женщин.

Вера явно была на ее стороне, и фраза «все они сволочи» нашла у нее горячую поддержку:

– Вот именно. Они такие и есть, – и чокнулась с Ниной бокалом. Хрусталь издал завораживающий стон.

Люда, выпив, взглянула на Веру с любопытством:

– Но я перестаю понимать. Насколько я знаю, это ты согрешила против мужчин. Разве ты не оставила мужа и не ушла к любовнику на съемную квартиру? Ну-ка расскажи, по каким таким причинам ты ругаешь мужиков?

– И не спрашивай.

– А что произошло?

– Он ушел и не вернулся.

– Как это?

– Вот так! Вышел однажды вечером, сказав, что вернется через час, но прошел месяц, а он не вернулся. Мне пришлось взять денег в долг, чтобы расплатиться за квартиру и освободить ее.

Люда рассмеялась:

– Бедняжка! У тебя пострадало не только сердце, но и карман.

Все расхохотались. Вера сказала, обращаясь к Люде:

– Конечно, ты имеешь право иронизировать. У тебя сейчас полные карманы, и ты забыла, что значит нищенство вать и страдать.

Чувство юмора на этот раз не спасло Людмилу. Похоже было, что слова «нищенствовать и страдать» задели ее, но она промолчала, пристально взглянув на Веру и сведя брови, словно от резкой боли. Но тут же вскочила:

– Ладно, посмотрим, как там мясо. Единственное страдание, от которого я рада избавиться сейчас, – это голод.

– Оно, кажется, готово, – сказала Вера, имея в виду мясо, но фраза прозвучала так, будто она говорила о страдании. – Я принесу из дома поднос.

Люда взяла разделочную доску и стала быстро размахивать ею над мясом, словно пытаясь таким образом прогнать собственные мысли. Нина пришла ей на помощь, подав полную рюмку водки. Людмила выпила ее залпом.

Внезапно из дома донесся крик Веры, по пути, видимо, натолкнувшейся на что-то:

– Кто повесил здесь этого черта?!

Люда облегченно вздохнула:

– А-а, это груша. Ее повесил этот дурак, кто же еще! Чтобы тренироваться и ударять ее при каждом входе и выходе.

Лейла поняла, что Люда уже пьяна. Обычно своего любовника она ласково называла Витей, но выпив, обзывала всегда дураком.

Время проходило в еде, питье, смехе и тостах – в основном за Люду, в честь дня ее рождения.

– Давайте-давайте, врите мне. Я все равно не верю вашим красивым словам и хорошо знаю себя. Я как дьявол: он плохой, но Бог почему-то любит его, – сказала подругам Людмила.

В конце концов, трезвой осталась одна Лейла.

Нине, у которой явно отяжелел язык, непременно хотелось поговорить по душам.

– Ты знаешь, почему я пью? – обратилась она к Лейле. Но та, понимая, что Нина спрашивает не ради диалога, промолчала.

Несколько минут Нина пыталась сформулировать свой глубокомысленный ответ, который оказался неожиданно простым:

– Потому что мне это необходимо. Ты понимаешь? Просто-напросто необходимо. Вряд ли тебе ясно, о чем я говорю, потому что надо выпить и почувствовать, что чувствую я, чтобы понять. Но я тебе объясню. – Она еле ворочала языком. – Я пью по причине своей гордости. От вина гордость убавляется, и душу немного отпускает. И я больше не стыжусь плакать, кричать и ныть.

Некоторое время она сидела молча, опустив голову, словно не в силах поднять ее.

– Ах, дорогая, если бы ты знала, какая я несчастная! – произнесла она жалобным голосом, совсем понурившись. – Господи, какая же я несчастная!

Ей ответила Люда:

– Хватить ныть! Тебе на самом деле не на что жаловаться! Ты все воображаешь.

Нина взглянула на нее, пытаясь выразить что-то вроде удивления, но ее пьяные глаза не выражали ничего, кроме глупости.

– Что ты знаешь о боли? – произнесла она тем же подавленным голосом.

Лейла, заметив, что разговор принимает нежелательный оборот, попыталась сменить тему.

– Красивые здесь места, – сказала она, обращаясь к Людмиле. – Почему бы тебе не привезти сюда краски и кисти и не приняться за рисование? Тебя разве не вдохновляет эта красота?

Вера, занятая приготовлением второй партии шашлыка, рассмеялась, услышав слова Лейлы:

– Вряд ли у нее есть время на занятия живописью, дорогая. У нее есть дела поважнее. – Голос ее стал тонким, а интонация – романтической и мечтательной, и она добавила, растягивая слова: – Она занята любовью!

Люда решила не связываться с Верой.

– Ты права, – сказала она ей. – Давайте выпьем за любовь.

Лейла попыталась удержать ее от выпивки, но ей это не удалось.

Нина же оставалась задумчивой, и, выпив, вновь продолжила разговор, будто он и не прерывался:

– Вы представьте, мне уже тридцать лет! О боже, тридцать лет! Раньше я считала этот возраст началом старости. Мне казалось, что к этому возрасту у человека исполняется большинство его желаний. А я вот дожила до него и ничего не добилась. Наверно, я как стрекоза, «лето красное пропела»… Тридцать лет. А скоро будет тридцать один, потом – тридцать два, тридцать три и так далее. Годы будут бежать без остановки, бежать из души, как птицы перелетные, которые, однако, никогда не вернутся. И не останется ничего, кроме пустоты и сожаления. Тридцать лет, и мое единственное богатство – одиночество. У меня нет никого и ничего. Почему? А? Ради Бога, кто-нибудь из вас скажет мне, почему? Почему я такая несчастная?

– Я тебе скажу, – отреагировала Люда.

Лейла рассмеялась:

– Пьяные всегда думают, что знают правду.

– Верно. Но уверяю тебя: я знаю правду и трезвой, – ответила Людмила.

И обратилась к Нине:

– Ты несчастна, потому что сама себе создала это несчастье.

– Слушай, Люда, – сказала Нина, – ничего ты не знаешь. Поверь мне – ничего. Так что не трогай меня и оставь свое мнение при себе. – Она выпила еще. – Я в курсе, что ты обо мне думаешь, знаю, что считаешь меня непредприимчивой и ленивой, и будто я только и делаю, что жалуюсь на голод и живу на деньги, занятые у тебя. Ладно. Я не буду с тобой спорить. Но не говори, будто ты построила свое счастье благодаря собственному таланту художника и усердной работе.

– Как будто бы ты отказалась от возможности построить себе такое счастье!

– Конечно, отказалась бы. Думаешь, мне трудно найти богатого мужика, как твой Виктор? – Она, видимо, хотела сказать «богатого бандита», но удержалась. – Будь у меня желание, я бы давно нашла себе такого. Но я этого не хочу. Ты понимаешь?

– А может, ты хочешь, да не получилось? Ты даже ничего не сделала, чтобы улучшить свое положение. Не ищешь хорошо оплачиваемой работы, а только пишешь картины, которые никто не покупает.

– Ты хочешь, чтобы я стала продавщицей в киоске? – перебила ее Нина. – Или уборщицей?

– Это лучше, чем сидеть дома и мечтать познакомиться с каким-нибудь иностранцем, который увезет тебя с собой и спасет от нищеты.

– С чего ты это взяла? – всхлипнула Нина. – Ну и что? Мечтать об иностранце лучше, чем мечтать о…

Непонятно было, что помешало ей закончить фразу, но она вдруг упала головой на стол и громко разрыдалась. А Людмила схватила стоявшую перед ней рюмку и, выпив, в гневе швырнула ее на землю. Рюмка, ударившись о камень, разбилась вдребезги, и осколки разлетелись во все стороны.

Люда встала. Она пыталась сохранять равновесие и идти прямо, однако походка ее была неровной. Покачиваясь, она дошла до дома и, держась за стену, еле добралась до двери.

Вера и Лейла долго пытались поднять голову Нине. Тушь стекала по ее лицу двумя линиями, и у нее был вид персонажа из трагедии, окончившейся гибелью всех героев. Она, всхлипывая, говорила:

– Как она смеет? Как она смеет так говорить?! – Нина вытерла тушь, и лицо ее покрылось черными разводами. – Все знают, что я, в отличие от нее, выбрала иной путь. Она и вправду только и делает, что занимается любовью, но я-то рисую! А что делать, если люди перестали интересоваться искусством? Я понимаю, что это не их вина. Куда им покупать картины, если у них нет денег на хлеб? У меня тоже нет денег на хлеб, но я, в отличие от нее, не хочу покупать его так дорого. Если ей эта цена кажется низкой, то для меня это чересчур. И если бы я захотела, я заплатила бы эту цену давно, но не хочу.

И она разрыдалась еще громче, повторяя: «Я не хочу! Я сама не хочу!»

Нина плакала, а Вера ела. Она, хоть и выпила много водки, сохранила некоторую ясность мысли благодаря хорошему аппетиту. А Лейла, подперев рукой щеку, молча и сочувственно слушала Нину.

Люды не было уже около получаса, и Лейла решила узнать, куда та пропала. Людмила оказалась в ванной, но отказалась открыть дверь. Услышав ее шумное дыхание, Лейла решила, что та плачет. Она спросила Люду, и та ответила, что с ней все в порядке. Лейле не хотелось возвращаться во двор. И она не стала настаивать, чтобы Людмила открыла. В эту минуту у нее появилось желание остаться одной. В коридоре было темно, с потолка свисала груша Людиного любовника. Лейле подумалось, что он повесил ее здесь не для тренировок, а чтобы не дать Люде шанса забыть его.

Лейла опустилась на пол. Наверное, Андрей сейчас ждет ее звонка… Ее стали одолевать разные вопросы. Интересно, как бы она повела себя, если бы выпила со всеми? Вышли бы наружу ее беспокойство, страх и любовь? Как она поведет себя, если спадут оковы, и она, как выразилась Нина, окажется наедине со своими страданиями?

Пьяный человек похож на безумного: и в том, и в другом случае достигается состояние предельной внутренней гармонии и глубокого равнодушия к остальному миру. Хочешь плакать – плачь. Хочешь любви – люби. Тоскуешь – поспеши к любимому, не раздумывая.

Потом Лейла неожиданно задалась вопросом: правда ли, что она не пьет из-за того случая или по причине ее арабского менталитета?

Несмотря на тяжелые последствия того злополучного стакана водки, память хранила испытанное тогда странное ощущение, будто весь мир вокруг стал легким, а предметы плывут, как невесомые. Словно все было иллюзорным, ненастоящим. Как прост и беззаботен этот мир, когда он освобождается от груза правды!

Как часто ей хотелось вновь пережить то ощущение, но она отказывалась и воздерживалась, мотивируя тем, будто не желает даже думать о выпивке.

Причина была в ее происхождении и воспитании.

В тот вечер на даче Лейла обнаружила скрытое противоречие в своем поведении. Совершенный ею грех, считающийся куда более тяжким, чем питье, заставил ее отказаться от спиртного. И этот отказ – один из способов скрыть последствия греха.

Сидя на полу темного коридора, она услышала собственный голос, почему-то обращенный к Людмиле, находящейся по ту сторону двери:

– Ты знаешь, Люда?

– Что? – спросила та глухо из-за двери.

– Я думаю, что не пью, поскольку я арабка.

– Я тоже так думаю, – донесся изнутри ответ Люды.

Лейла не была пьяна, но этот момент истины опьянил ее. Ей нравилось, что в коридоре темно, что дверь ванной заперта и она не видит собеседника, нравилось, что этот человек – Люда, которая, как ей кажется, всегда видит голую правду – абсолютную, жестокую и прекрасную.

Внезапно ей захотелось сейчас, в этом темном коридоре, перед закрытой дверью ванной, поговорить с Людой об Андрее.

Как бы хотелось обрести сейчас хоть малую толику безумства прошлых лет!

Лейла хорошо знала это безумство, поскольку часто бывала одержима им. А с Андреем, которого любила больше всех, она теперь боится потерять разум. Ах, если бы отец так не переменился! Всякий раз, когда она вспоминала его печальное лицо, полное разочарования, смирения и безнадежности, сердце ее разрывалось, и стыд – и только стыд – душил ее, когда она думала о своем неподчинении ему. «Он может умереть», – говорила себе Лейла. Он может умереть, так и не подняв руку, чтобы дать ей пощечину. Она никогда не простит себе этого! И в то же время Лейла не знала, что делать с безумной радостью, охватившей ее от встречи с Андреем. В тот момент она не могла понять, кто из них жертва на самом деле: она или отец? Что делать?

Она спросила:

– Что делать, Люда?

– Я и сама не знаю, – ответила та из-за двери.

Неожиданно вошла Вера.

– Черт! Вы где? И что вы тут делаете, черт возьми? Вам больше нравится эта сырость в доме, чем солнце на дворе?

Лейла встала и начала стучать в дверь ванной. Вера присоединилась к ней, недоумевая:

– Да что ты там делаешь, черт возьми? – казалось, она не способна произнести ни одной фразы, не упомянув черта.

– Стираю, – ответила изнутри Люда.

– Какого черта ты стираешь?

– Стираю одежду. Она очень грязная.

Через мгновения щелкнул замок, и они увидели Люду, совершенно голую. Отперев дверь, Людмила быстро побежала обратно к ванне. Увиденное поразило Лейлу и Веру: вся одежда Люды вместе с нижним бельем и обувью плавала в воде, и она терла без разбору то одежду, то себя. Вода была мутная, и Люда все повторяла: «Я грязная! Я вам честно говорю: я грязная!»

Сцена показалась Лейле до такой степени забавной, что она не удержалась от смеха. Схватившись за живот от душившего ее хохота, она невольно опустилась на пол. Потом, прекратив смеяться, посмотрела на Люду. Та, перестав стирать, безудержно рыдала.

* * *

Лейла добралась до своей квартиры на следующий день, в полдень. Всю дорогу она напевала:

Вчера, оторвав Люду от стирки и просидев затем час в тишине, они продолжили празднование. Лейла знала: таков традиционный сценарий русских застолий – пьют, веселятся, а когда вдруг обнажаются скрытые обиды, горько плачут до тех пор, пока на душе не станет легче, будто по среди стены раскрывается окно, и все начинают глядеть сквозь него на мир с младенческой радостью. Так случилось и в этот раз. Обиды внезапно улеглись, и подруги пошли танцевать, покачиваясь и напевая в один голос:

– Ой, цветет калина…

Единственным событием, выходящим за рамки традиционного сценария, оказалось решение Лейлы выпить.

– Ты получишь боевое крещение! Сегодня вечером ты станешь русской, – заявила Люда, наливая ей вино.

Это было чудесное ощущение, и Лейла почувствовала опьянение еще до того, как отхлебнула первый глоток. А когда выпила и получила «крещение», она, словно по велению сердца – твердому и не допускающему сомнений, забыла обо всех огорчениях и распахнула душу навстречу радости – радости возвращения Андрея!

Разум ее не помутился, как в тот раз, когда она выпила изготовленное подругой «лекарство», но Лейла вновь испытала странное ощущение, когда весь мир вокруг кажется легким, а предметы плывут в нем, как невесомые, и будто все вокруг иллюзорное и ненастоящее. Как прост и беззаботен этот мир, когда он освобождается от груза правды!

Она плясала и пела вместе с Людой и ее подругами.

В тот весенний вечер Лейла чувствовала себя русской. Или, быть может, они стали арабками? Она не знала. Но в тот вечер их, казалось, не разделяло ничто: четыре женщины сидели в одном красивом уголке земного шара, каждая со своими заботами, весельем, печалью и надеждами, как все живущие и когда-либо жившие на этой Земле. И не было между ними существенных различий. К такому выводу пришла Лейла, и ей казалось до смешного нелепым даже предположить, будто ее от них отделяет что-то непреодолимое.

Разумеется, эти размышления стекались в русло одной главной мысли, которая пронизывала тело, душу и сознание Лейлы: ничто не разлучит ее с Андреем! Они всего-навсего женщина и мужчина, любящие друг друга. В этом заключается суть, а все остальное – блеф и чепуха.

Возвратившись к себе в квартиру к полудню следующего дня, Лейла тут же побежала варить кофе. У нее болела голова. И, казалось, причина не в выпивке, – боль причиняла вернувшаяся вместе со всеми сомнениями и страхами ясность сознания.

Она не стала пить кофе медленно, как ей хотелось, а проглотила быстро, почти залпом. Не залезла в ванну, как собиралась, а быстро помылась и так же быстро натянула одежду.

Вопреки своему желанию, она все делала быстро, и – также вопреки ее желанию – ничто не остановило ее на пути к телефону: она не споткнулась и не передумала. Она набрала номер, написанный на листке. Ей не пришлось долго ждать – после первого же гудка послышался голос Андрея.

– Лейла! Ты где? – воскликнул он взволнованно.

В течение двух последних дней Андрей не отходил от телефона.

Он спросил ее адрес, собираясь приехать к ней тотчас. Почувствовав ее сомнение, сказал:

– Лейла, пожалуйста, если ты не можешь принять меня дома, давай встретимся в другом месте. Пусть даже на улице. Пойми, мне ничего не нужно от тебя. Сейчас мне просто хочется увидеть тебя. Я бы, наверное, умер, если бы ты опоздала со звонком еще на час.

– А как же ты выдержал десять лет?

– Я был мертв.

Они встретились в кафе. Андрей пришел с большим букетом цветов. Он действительно хотел видеть ее и долго смотрел на нее – просто смотрел.

Лейле тоже не терпелось увидеть его, посмотреть ему в лицо. Она понимала, что не может завязать с ним мимолетную любовную связь и затем разойтись. Она любит его, и если отдастся этой любви, то останется с ним на всю жизнь.

– Расскажи, как ты жил? – спросила Лейла.

– По моим меркам, я потерпел полный крах. А по меркам времени, можно сказать, что я преуспел.

– Я понимаю тебя. От этого страдают многие, ибо трудно достигнуть согласия, если твой дух не совпадает с духом этого времени.

Он улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься?

– «Я понимаю тебя» – мне часто говорят эти слова, но я впервые слышу их от девушки, которая действительно понимает суть того, что я имею в виду.

– А я и не предполагала, что ты стал понимать жизнь таким образом.

– Проблема в том, что жизнь уже не такая загадочная, чтобы в ней было трудно разобраться. Она стала предельно ясной, и в ней есть лишь два цвета: черное и белое. К сожалению, другие оттенки разбавились и стерлись. Мне кажется, человеку сейчас при всем желании трудно оставаться беспристрастным, незаинтересованным или равнодушным. Жизнь не позволяет. Каждый обязан придерживаться какой-либо жизненной позиции.

Андрей долго рассказывал о своей жизни, о браке с Настей. Они расстались несколько месяцев назад и в итоге развелись через суд, два дня назад, в пятницу.

– В тот день, когда я увидел тебя на улице. Разве не странно, что я встретил тебя именно в тот день, когда освободился от Насти? Ты сказала, что тебе показалось, будто весна раскрылась в тот день. А мне кажется, что не только весна, но и вся моя мрачная жизнь осветилась в тот день и раскрылась, как весна.

– Да, это действительно странное совпадение.

– А ты? Как прошли для тебя эти десять лет?

Лейла рассказала коротко, не вдаваясь в подробности. Закончила учебу на медицинском факультете, потом уехала на родину, позднее вернулась, чтобы продолжить учебу и стать специалистом. О деталях не говорила, хотя ему не терпелось узнать именно подробности.

– И за все эти годы ты не вышла замуж?

– Нет, не вышла, – ответила она коротко.

Лейле не хотелось говорить на эту тему на первом свидании – требовалось поговорить о других вещах. В то же время она не беспокоилась, потому что могла в любое время раскрыть перед Андреем подробности своей жизни до его нового появления. Она расскажет ему обо всем, обо всех своих коротких приключениях, и может быть, о Рашиде – тут она немного сомневалась, – но в любом случае будет откровенна с Андреем. Но не сейчас, не на первом свидании, – решила она, не пытаясь уяснить причину, мешавшую ей быть с ним откровенной. Но вскоре пожалеет об этом: откладывая разговор на эту тему, Лейла не предполагала, что Андрей поймет ее ответ совсем иначе, в соответствии с прежним знакомством с ней и с ее воспитанием, – так, будто она не была ни с кем в постели.

Андрей молчал и не задавал больше вопросов. Потом спросил о Рашиде.

– Да, он еще здесь, – ответила Лейла.

– Женился на Галине?

– Да.

Андрей рассмеялся:

– Это хорошо.

– Но она умерла полгода назад.

– Это ужасно, – произнес он после некоторой паузы, потрясенный новостью.

– Но Рашид сейчас уехал на месяц на родину вместе с сыном. Хочет оставить его там, у родителей.

Остаток дня пролетел быстро, и они расстались к вечеру. Андрею нужно было возвратиться в Москву, где его ждала работа. Когда Лейла протянула руку для прощания, он ее поцеловал.

– Ты избегала разговора о нас с тобой, поэтому я не стал настаивать. Но на этот раз я не тороплюсь. Но и не отступлю, как уже сказал. Подумай спокойно.

Неделя тянулась бесконечно долго. За это время Лейла отчетливо поняла, что бороться со своими чувствами равносильно самоубийству. Если она не увидит Андрея, сердце ее заглохнет, перестанет биться.

В воскресенье утром она встретила его на вокзале. Они позавтракали в кафе и отправились в Летний сад. Во время двухчасовой прогулки Андрей вел себя сдержанно, и они напоминали начинающих влюбленных. Встретившись взглядами, замолкали, а потом, заметив это, решали возобновить прерванную беседу, но обнаруживали, что забыли, о чем говорили. Однако Лейла и в этот раз не стала рассказывать о тех десяти годах своей жизни. Андрей не спрашивал, и она предпочла не затрагивать этой темы, чтобы не омрачать радость встречи. И вновь отложила разговор до наступления подходящего момента.

Неожиданно он взял ее за руку, и сердце ее учащенно забилось. Спустя пару минут Лейла произнесла, отводя взгляд:

– Андрей! Через несколько месяцев мне придется уехать.

Он остановился и посмотрел ей в лицо:

– Ты не уедешь! Ты останешься здесь, со мной.

– Откуда такая уверенность? – улыбнулась она.

– Разве ты не любишь меня?

Никогда раньше Лейла не говорила ему о своих чувствах, но теперь Андрей спрашивал об этом с удивлением, будто ее любовь к нему была чем-то само собой разумеющимся, и не признаться с ее стороны было бы глупо. И Лейла, не в силах сдержать хлынувший из самого сердца порыв, взволнованно ответила:

– Да! Я не говорила тебе, но я любила тебя и тогда, раньше, и страдала, когда ты уехал. Я все время мечтала, чтобы ты вернулся.

Это было трудное признание. Она произносила слова, а в глазах ее блестели слезы.

Лейла попыталась улыбнуться. Она знала, что глаза ее полны слез, и от этого улыбка вышла смущенной.

Все это очаровало Андрея. Ее признание в любви, ее искренность, печаль, стыд, смущение… Он не понимал причины этих слез: ведь она признавалась в любви тому, кто, она знала, любит ее. Но эта смесь чувств казалась невыразимо прекрасной, – прекрасной своей таинственностью – и до такой степени магической, волнующей и загадочной, что Андрей готов был отдать жизнь, лишь бы не потерять Лейлу во второй раз.

Он остановился, пробуя ее обнять, но она отстранилась, прошептав: «Не надо… Не здесь».

И только вечером, когда они оказались вблизи ее дома, подальше от людских глаз, ему удалось обнять Лейлу. Он притянул ее к себе, и на несколько секунд она оказалась в его объятиях. Андрею казалось, что он никогда в жизни не испытывал такого счастья.

– Давай зайдем, – прошептал он ей на ухо.

И внезапно Лейлу охватил страх. Подобного она не испытывала никогда прежде и не находила ему объяснения. Но он не оставлял за ней выбора, принуждал к отказу, будто согласие могло означать рискованную авантюру, последствия которой она не могла предугадать.

– Извини, Андрей. Мне кажется, еще рано. Давай немного подождем, – сказала она. В этот момент Лейла старалась не думать о Рашиде и своей истории с ним, но чувствовала, что тень ее висит над ней, как тяжелый мрак ночи.

Отказ хотя и противоречил его желанию, но в то же время вызывал у Андрея не меньшую радость и волнение, чем физическое влечение. Он жаждал этой сдержанности Лейлы, отказа и скромности не меньше, чем ее саму. Его неодолимо тянуло к ее скрытому и загадочному миру.

Андрей все еще обнимал Лейлу. Ее желание остаться с ним казалось непреодолимым. Как ей хотелось отдаться своим чувствам и впустить его, провести с ним вечер, уснуть в его объятиях, долго беседовать с ним, слушать его голос, целовать, смотреть ему в лицо, гладить его волосы, ощущать запах любимого тела, делать все, что велит сердце, погрузиться в это беспредельное счастье.

Но страх был сильнее.

Внезапно у нее потекли слезы.

– Почему ты плачешь? Отчего тебе грустно?

– Не знаю. Мне кажется, я плачу потому, что люблю тебя, – сказала она глуховато. – Кто сказал, что слезы выражают только горе и радость? Мои слезы выражают любовь, – добавила она, стараясь улыбнуться.

Андрей не знал, что ответить. Он поцеловал ей руки. Поцеловал лоб, глаза, потом губы – долгим поцелуем, и в этот момент забыл о желании и погрузился в иное наслаждение – словно утонул в ярком свете.

В тот вечер он, простившись с ней, уехал в Москву. Прощание было трудным, но эта трудность придавала ему особую прелесть. Андрей понимал и чувствовал это, хотя сердце разрывалось от горечи расставания с Лейлой. Словно какая-то невидимая, но светлая рука благословляла его и освещала темные уголки его души. Он страдал счастливо, ибо та боль, которую он принял и которой не пытался сопротивляться, та мучительная любовь, те желание, ожидание и страсть, отложенные на потом – все придавало любви другой, забытый смысл и обогащало ее новым содержанием – волшебным и возвышенным.

* * *

В следующий раз они вновь встретились в городе. За последние три года Андрей часто приезжал в Питер. Вначале это были короткие деловые поездки, во время которых ему не удавалось увидеть в городе ничего, кроме улиц, по которым он проезжал, занятый мыслями о работе. А когда он женился на Насте, то большую часть времени проводил с ней: дома или в ресторанах и ночных клубах, в компании ее друзей. В последние же месяцы его путь неизменно лежал в одном направлении – к зданию суда. Но, гуляя с Лейлой, Андрей чувствовал себя так, будто не бывал в этом городе десять лет. Май выдался солнечным, и город утопал в белом цвету. Как Андрей соскучился по этим улицам, скверам, зданиям! Петербургская весна таила в себе колдовское очарование, и оно проникало в душу и вызывало в ней какую-то первобытную радость, желание прислушаться к глухим звукам вновь возрождающейся жизни.

– Как я раньше мечтал о таких поездках! И о том, чтобы пригласить тебя на прогулку, поводить по городу! Я знаю его улицы, мосты, переулки, каналы. Я мечтал, чтобы мы с тобой, взявшись за руки, остановились на Дворцовом мосту и смотрели на чудесную панораму, на воды Невы…

– Но мы это и делаем сейчас!

– Да, верно, но это кажется нереальным. Все, кроме тебя и Петербурга, изменилось в худшую сторону, – ты и город стали только краше.

Они гуляли целый день.

Они шли рядом, держась за руки. Иногда садились и смотрели друг на друга влюбленными глазами, а временами останавливались где-нибудь в уединенном месте и целовались украдкой. Когда они то говорили, то умолкали, мечта ширилась и обволакивала их, погружала небо, солнце, воздух и землю в горящий белый цвет. Они сгорали от страсти друг к другу – сгорали безмолвно.

Андрей рассказывал Лейле о своей жизни, о том, как она терзала и рвала его до тех пор, пока в итоге он не почувствовал себя разодранным на мелкие куски, лишившимся лица и сущности:

– Представь себе, в один момент все девушки стали для меня похожими на Настю, Катю, Елену, Марину, Дашу. Все одеваются одинаково и с одинаковой жадностью гоняются за модой. Говорят на одном языке, одинаково стучат каблуками, одинаково смеются, одинаково занимаются сексом, у них одно и то же лицо – наполненное скрытой алчностью, дерзкое, холодное, словно безжизненное, равнодушное ко всему. Бесчувственное. Лицо, которое не только перестало вызывать у меня интерес, но внушало отвращение. Мне стало казаться, что если я остановлю на улице любую из них и спрошу, который час, сделаю комплимент в расчете заполучить ее номер телефона, как делал в юности, то она не засмеется нежно, а посмотрит мне в лицо откровенно и вызывающе, словно говоря: «Зачем ты хитришь? Если хочешь, возьми меня. Я готова. Я жду».

Мне стало казаться, что мир лишился своей романтичности.

В тот момент, когда я объявил Насте о своем намерении развестись, и она ушла, я почувствовал беспредельную усталость. В голове была одна мысль: помыться и уснуть. Уснуть и не думать ни о чем. Но едва я оказался один, меня, как призраки, стали одолевать все те вопросы, от которых я до той поры пытался убежать. В душе стали просыпаться мечты, которые, мне казалось, я успел похоронить. Они пробудились и понемногу предстали передо мной. И устремили на меня такой презрительный взгляд, что я не сумел больше выносить ощущение жестокого раскаяния: как я мог так легко превратиться в пустышку? Как я мог получать удовольствие от извращенности? Почему я женился на Насте, зная, что не люблю ее? И почему я так легко отказался от своих надежд, от мечты стать врачом, и подчинился обстоятельствам? Почему я перестал читать стихи? Почему не сопротивлялся и не выстоял? Почему я продолжаю изменять себе?

Я не задавал себе эти вопросы, – я слышал их отголосок во мраке своего одиночества, словно кто-то живой и невидимый задавал их мне, а я смотрел в пустоту, как человек, который не может ответить ничем.

Я стал блуждать по квартире, не находя покоя, и когда, наконец, спрятался в постели, спасаясь от бессонницы, вопросы напали на меня с новой силой и окружили со всех сторон. Тогда я встал и, присев на кухне, закурил. Но вопросы витали и витали надо мной, и я сидел, бессильный найти хоть какие-то ответы, пока мрак за окном не начал разрежаться, и вместе с ним начала затихать сумятица мыслей, оставляя меня без сил, с горьким чувством потерянности.

Лейла молчала, думая над его словами. Она сидела рядом с ним в машине – той самой, которую он отказался уступить Насте и оставил в Петербурге, чтобы пользоваться ею, пока не закончится тяжба в суде. День подходил к концу, и они подъезжали к дому Лейлы.

Она собралась что-то произнести, как вдруг замерла, – призрак беспокойства, преследовавший ее с момента встречи с Андреем, сковал ей язык. Этот призрак, обретя реальные черты и плоть, теперь стоял на улице, ожидая ее: это был Рашид.

Его машина стояла на обочине, а он сидел на скамейке перед ее домом и курил. «Он вернулся», – с тревогой подумала Лейла.

– Выйдем и увидимся с ним или уедем обратно? – спросил Андрей, заметив ее беспокойство.

– Выйдем, – ответила она.

Рашид встал и застыл на месте, увидев Андрея. Минуту он смотрел на него, словно не веря собственным глазам. Андрей приблизился, и они пожали друг другу руки, затем Андрей притянул Рашида к себе, и они обнялись.

Рашид растерялся. Событие было чрезвычайным, и он не знал, как ему совместить радость и удивление от встречи с Андреем с тем несчастьем, которое несла эта встреча для него самого.

Андрей, не дожидаясь вопросов, поведал подробности их случайной встречи с Лейлой. Та поддакивала ему.

«Может быть. Может, быть, она и была случайной, – говорили, казалось, глаза Рашида, глядевшие на Лейлу. – Но это случилось не вчера, не позавчера, не месяц и даже не год назад».

«Скажи! Скажи, когда вы встретились? И расставались ли вообще?» – настойчиво спрашивало его лицо, и она безошибочно угадывала его мысли.

Друзья отказались от приглашения Лейлы зайти к ней и предпочли остаться сидеть на скамейке возле дома.

Андрей засыпал Рашида вопросами и был очень дружелюбен, но это дружелюбие раздражало Рашида. В искренности Андрея он, к своему несчастью, не сомневался, но в эти минуты больше всего на свете желал, чтобы тот не только прекратил спрашивать и проявлять искренний интерес, а просто перестал существовать. Как же ему хотелось, чтобы Андрей снова исчез!

Тем временем медленно наступал вечер, и хотя Рашид продолжал поддерживать беседу с Андреем, он переживал каждый миг ухода дня. И минуту за минутой его душу раздирало глубокое ощущение, будто сумерки наступают в его жизни и понемногу погружают ее во мрак.

Словно дневной свет уходил навсегда.

С этого дня он бессилен предпринять что-либо, потому что наступил вечер, и все закончилось. Эта неоспоримая истина пронзила его сознание, едва Андрей предстал перед ним.

Что ему делать теперь?

Лейла сидела рядом и молча слушала беседу друзей. Рашид украдкой смотрел на нее: она выглядела так, будто только вчера приехала в Россию, – взволнованная, стыдливая и обворожительная. Его охватило сильное волнение, в ту минуту у него было желание подхватить ее и унести, возвести вокруг нее забор, чтобы даже воздух не проникал к ней до тех пор, пока он не очистит его и не наполнит своей любовью. Как же он теперь жалел о тех минутах сомнения! Как он мог упустить шанс и отвергнуть ее после того, как она согласилась?!

Ему легче было умереть, чем потерять последнее, что у него осталось, – его единственную любовь, его Лейлу.

Рашид не сомневался, что проиграл в этой борьбе. Но он был также уверен, что не сдастся так легко. Он сделает невозможное ради того, чтобы вернуть ее. Вечер нападал жестоко и неумолимо. В ту минуту Рашид простил ей все грехи и даже забыл о них. За ней оставался лишь один грех – ее пребывание рядом с Андреем.

Он поднялся. Лейла и Андрей тоже.

– Поехали, переночуешь у меня, – сказал он Андрею.

– У меня есть квартира здесь, в Питере, – ответил тот, – но, по правде говоря, я хотел, чтобы ты меня пригласил. Я соскучился по нашим с тобой вечерам.

Лейла провела ту ночь без сна. Однако, вопреки ее опасениям, она не стала в тот вечер предметом разговора или спора друзей. Они предпочли говорить не о ней, а о прошедших десяти годах. Вначале разговор зашел о настоящем, о работе, затем Андрей предался воспоминаниям о тех далеких днях, которые они проводили вместе, особенно предшествовавших появлению Лейлы. Рашид больше слушал, чем говорил, и создавалось впечатление, будто воспоминания заполнили образовавшуюся между ними брешь, и тонкие нити искренних чувств стянули разрыв в их отношениях.

Однако образ Лейлы присутствовал постоянно, словно она наблюдала за ними, стоя за окном. Рашид задвинул оконные шторы и перевел разговор на политику.

Каждый из них удивился перемене, произошедшей в другом. Рашид, прежде убежденный коммунист, потерял веру в мощь и полезность какой-либо политической деятельности. Он говорил о том, что после распада Советского Союза все национально-освободительные движения осиротели, мир теперь находится в руках сильных, и глупо и нелепо бороться с неравным противником:

– Время мечтаний прошло, друг мой!

– Нет, не прошло, а только начинается! – возразил Андрей. – Я считаю, что необходимость в переменах и борьбе за лучшее общество стала теперь еще более актуальной, чем прежде.

– Не верю своим ушам! Ты говоришь о борьбе?!

– Да, представь себе. Я бы сам этому не поверил. Но жизнь заставила меня взглянуть на нее по-другому. Раньше я смотрел на все равнодушно, не интересовался происходящим вокруг, полагая, что можно жить счастливо и без этого, но вскоре обнаружил, что это наивный подход. Раньше ты боролся за изменение политического строя, который считал несправедливым. Но теперь, мне кажется, ситуация стала куда опаснее. К несправедливому политическому устройству прибавилось нравственное разложение. Оно несет в себе большую беду и может привести к тому, что люди лишатся человечности. Когда я думаю о происходящем сейчас, меня охватывает чувство, что необходимо срочно что-то предпринять.

– А что ты можешь сейчас предпринять?

– Точно не знаю. Но в любом случае я убедился, что молчать нельзя. Надо что-то делать.

Помимо удивления, которое вызвали у Рашида прогрессивные политические взгляды Андрея, они возвестили о новой опасности, о которой до этого момента Рашид не подозревал. От слов Андрея шторы раздвинулись, и за окном вновь показался образ Лейлы, – тот самый, который, как страж, стоял во мраке его воображения, не покидая ни на минуту. Андрей приобрел все качества зрелого мужчины. Он уже не был равнодушным, с поверхностными взглядами парнем. Перед Рашидом сидел не только преуспевающий бизнесмен, но человек, обладающий твердой позицией и глубоким пониманием вещей.

А он, колеблющийся и отчаявшийся, не способен выйти из тени, чтобы оттеснить или остановить Андрея, – не только по причинам, связанным с ним лично, но и потому, что Андрей стал сильным, может быть, даже сильнее Рашида. Он представил себя стоящим в тени, слабым, отчаявшимся, разбитым, представил Лейлу, уходящую с Андреем, и почувствовал удушье.

В ту ночь они засиделись допоздна и отправились спать лишь на рассвете, но Рашиду долго не удавалось заснуть. К восьми утра силы его иссякли, и он бросился на диван, утешая себя мыслью: когда Андрей проснется, он скажет ему – поначалу спокойно – о том, что любит Лейлу, и попросит его мирно отойти в сторону, а в случае отказа – заставит его так поступить. Он продолжал повторять про себя слова, которые скажет Андрею, пока мысли не затуманились и не растаяли во сне.

Проснувшись в одиннадцать часов, он не обнаружил Андрея в квартире.

Андрей пришел к Лейле в половине десятого. Лейла удивилась, что он был один.

– А Рашид не с тобой?

– Нет. Я оставил его спать. Мы просидели до четырех утра. И потом, он только вчера вернулся из поездки, и я подумал, что ему лучше отоспаться, и не стал будить его.

Лейла покачала головой:

– А о чем вы беседовали до четырех утра?

– Обо всем. Говорили о работе, вспоминали годы учебы, беседовали о политике.

– А обо мне не говорили?

– Нет. О тебе мы не говорили.

Лейла почувствовала некоторое облегчение, однако беспокойство не оставляло ее: Рашид проснется и может примчаться в любой момент.

Андрей подошел и обнял ее:

– Я так соскучился по тебе…

Несколько мгновений она оставалась в его объятиях, но после поцелуя высвободилась из его рук.

– Что с тобой, Лейла? – удивился он.

– Нам лучше не оставаться здесь.

– А мне бы хотелось…

– Нет. Пожалуйста, давай уйдем.

– Ты не хочешь остаться со мной?

– По правде говоря, боюсь, что придет Рашид.

– Ты его боишься?

– Между нами кое-какие разногласия. Я тебе все объясню, но не здесь. Нам лучше выйти и спокойно поговорить в другом месте.

– Ладно, – недовольно ответил Андрей.

Лейла взяла его за руку:

– Ты обиделся? Прости, пожалуйста, и не сердись на меня. Мне в самом деле неспокойно. Мы сядем где-нибудь, и я тебе все расскажу.

– Не переживай. Я смертельно истосковался по тебе, но эта тоска нравится мне в той же мере, в какой мучает.

– Как это? – спросила она с улыбкой, отодвигаясь от него и беря расческу, чтобы причесаться.

– Дело в том, что твои запреты околдовывают меня. При каждом расставании с тобой я чувствую, что душа моя утончается от боли и радости, и мне хочется писать стихи. Иногда я сижу допоздна во дворе дома, где живу. Сижу не на скамейке, а на качелях. Я раскачиваюсь, и мне кажется, что вместе со мной раскачивается небо, и звезды разговаривают со мной. В это время я думаю о тебе и представляю себя героем сказок «Тысяча и одна ночь», где все простое и доступное превращается в мечту: увидеть любимого – мечта, услышать его голос – мечта, посмотреть ему в глаза – мечта, прикоснуться к его руке и поцеловать – мечта… Лейла, я счастлив! Невыразимо счастлив! Счастлив потому, что встретил тебя вновь. Счастлив оттого, что переживаю любовь своей жизни. Счастлив оттого, что эта любовь иная и не похожа на те отношения, к которым я привык, но теперь я понимаю, как нуждался в ней. Это страдание очищает меня. Признаюсь, что мысль о необходимости дождаться свадьбы, чтобы ты стала моей, чуть не лишает меня рассудка, и я чувствую, что умру от тоски раньше, чем мы поженимся. Но это чувство, когда ты находишься на грани смерти от любовной тоски, околдовывает. Я и сам желаю выстоять, и каждый раз, когда ты отстраняешь меня, еще больше пленяюсь тобой и нашей любовью. Дай Бог, чтобы я устоял и дожил до конца этой истории, как того требуют традиции, хотя – представь себе – эти требования едва не убивают меня. Я говорю не только о сексе, но о любви вообще. Любви, которая возбуждает душу и чувства прежде, чем вызывает безудержный порыв. Именно это я ощущаю сейчас и чувствовал десять лет назад. Но десять лет назад я не понимал этого волшебства. Тогда я проклинал его, а теперь мечтаю о нем. Знаешь, иногда мне не верится, что я переживаю это в действительности. Все больше похоже на сказку, а ты просто поражаешь меня.

Я не перестаю повторять про себя: «Представь, десять лет она живет в этой стране и ни разу никому не отдалась!» Я с удивлением думаю о том, как ты устояла перед соблазнами, поборола свои вполне законные желания. Может ли обыкновенный человек жить аскетом и поститься в то время, когда мир тонет в омуте желаний и дешевых удовольствий, и в нем нет ни любви, ни совести, ни Бога? Это должен быть, без сомнения, святой человек. Ты устояла, Лейла. А что касается меня, то ты не представляешь, как я благодарен судьбе, оказавшей мне честь найти спасение именно на твоем берегу.

Признаюсь, когда я тебя увидел, в моей душе родилось желание, показавшееся вначале несбыточным, – чтобы прошедшие десять лет не изменили тебя. Чтобы ты смогла пронести через все эти годы свою стыдливость и чистоту. Но ты удивила меня тем, что сохранила не только эти качества, но и свою невинность. Мне действительно трудно это понять. Уверяю тебя, я не просто готов выдержать твое сопротивление, но даже оказаться на грани смерти ради того, чтобы очиститься немного и заслужить хоть малую часть этой непорочности.

Лейла сидела и слушала его с изумлением, забыв о волосах, которые так и лежали, распущенные, на ее плечах.

«Ах, Андрей, если бы ты знал, о чем говоришь!»

Но он не мог знать. Теперь, когда она, наконец, решилась рассказать ему о своих любовных историях и о Рашиде, он окружил ее ореолом непорочности. Выдуманной непорочности.

Слушая его, Лейла все больше убеждалась в том, что с сегодняшнего дня их разделяют не обязательства, взятые ею на себя, не Рашид и не кто-либо другой, а только Андрей. Он сам, и никто больше, поскольку все разделявшее их до сих пор стерлось, стало тенью, начало таять и исчезать в темноте. Андрей говорил с преувеличенной романтичностью, и с каждым сказанным им словом между ними поднималась стена, и к концу разговора она выросла неимоверно. Лейле казалось, что теперь они стоят по разные стороны стены, и им трудно дотянуться друг до друга.

– Что с тобой, Лейла? Отчего ты так погрустнела?

– Я не знала, что ты такой романтик.

– Это ты пробудила во мне романтичность. Если бы не наша встреча, то от романтичности не осталось бы и следа. Но почему тебя огорчили мои слова? Я сказал что-то неприятное?

– Нет, – ответила она взволнованно. – Я просто не ожидала, что ты так хорошо понимаешь особенность твоих отношений со мной. Скажу, что эта особенность, которая очень нравится тебе, утомила меня до такой степени, что почти потеряла привлекательность в моих глазах.

– Я понимаю, Лейла. Хорошо понимаю это, и именно это делает тебя в моем представлении почти святой.

Ей хотелось, чтобы он ушел сейчас же и оставил ее одну. Она закроет за ним дверь на ключ, потом заберется в шкаф и закроет ее дверцу тоже, а в шкафу забьется в тесный угол и спрячется там. Она желала проникнуть в какую-нибудь узкую нору, свернуться там клубком, задержать дыхание, заткнуть уши, закрыть глаза, чтобы перестать слышать, видеть и думать.

– Лейла, что с тобой?

– Ничего. Я думала над твоими словами.

– Я не предполагал, что они тебя огорчат.

– Нет, я не огорчена.

– Но ты вдруг переменилась в лице.

– Ладно, давай выйдем.

Ей хотелось выйти не только из квартиры, но и из этих мгновений, покинуть их немедленно, чтобы они стерлись не просто во времени, но и в памяти, – будто их не было вовсе.

На улице ее ждал долгий день, – день, который предстояло провести с Андреем. В глубине души Лейле хотелось, чтобы он ушел и оставил ее одну. Не потому, что она мечтала расстаться с ним, – просто ей до смерти хотелось сейчас побыть одной, ничего не говорить, ничего не слышать. Хотя бы сегодня. Она снова думала о том, что если бы он вышел и оставил ее одну, она бы заперла дверь, завесила бы окна – может быть, даже чем-то плотным, чтобы ни один луч солнца не проник внутрь. И, наверное, сидела бы с закрытыми глазами.

Но на улице ее ждали долгий день, яркое солнце и вопросы Андрея.

Его голос едва достигал ее слуха, проникая сквозь шум, непрестанно раздававшийся в ушах. В этом шуме она различала обрывки произнесенных им фраз: «Ты устояла, Лейла. Я не ожидал, что ты сохранишь непорочность в то время, когда мир тонет в дешевых удовольствиях. Чем больше ты сопротивляешься, тем больше я тебя люблю». Она ничего не могла поделать с собой: ни заткнуть уши, ни услышать что-либо другое. Шум окружал ее изнутри и снаружи. Он расширялся, расходился во все стороны и поглощал ее.

– Лейла! С тобой что-то происходит. Я начинаю волноваться. У тебя отрешенный вид, и ты почти не слышишь меня, – забеспокоился Андрей, когда они оказались за столиком кафе.

Она не знала, что ответить. Ее выручил подошедший официант. Кроме еды, она заказала бокал вина. Когда официант отошел, Андрей спросил с удивлением:

– Разве ты пьешь?

– Изредка и немного. Я разочаровала тебя? – Она хотела добавить «в этом тоже», но удержалась.

– Нет, наоборот. Я считаю – это неплохой прогресс.

Лейла подумала, что вопрос выпивки – хороший повод перевести разговор в другое русло, и рассказала, как впервые выпила вместе с Людой, когда они поехали за город отмечать день ее рождения. Потом рассказала о коммунальной квартире. Она говорила много, вдаваясь в подробности, почти забыв о шуме, раздававшемся в ушах, а Андрей слушал.

Выйдя из кафе, они пошли гулять. В памяти Лейлы одна за другой оживали давние истории – о Людмиле, Иване, Наталье, Максиме Николаевиче.

В тот момент, когда она увлеченно говорила, Андрей неожиданно прервал ее вопросом:

– Лейла, ты так и не рассказала, что за проблемы между тобой и Рашидом.

Она не ответила. Оказалось, ей не удалось далеко убежать. Своим вопросом Андрей будто обвил ее веревкой, легко затянул и вновь бросил Лейлу в пропасть.

– Я вижу, тебе нелегко говорить, – заметил он. – Попробую помочь: он любит тебя?

– Да, – ответила она.

– А ты?

– Что я? – переспросила она смущенно, словно ее обвинили в чем-то.

– Как ты к этому относишься?

– А как, по-твоему, я могу относиться? Я не люблю его. Уважаю и отношусь к нему хорошо, как к брату.

– А в чем тогда проблема?

– Ты спрашиваешь так, будто не знаешь Рашида.

– Я знаю его хорошо. Но я спрашиваю о тебе: что за разногласия у тебя с ним? Почему ты так беспокоишься?

Она смотрела на него, но мысли ее были далеко – и от Рашида, и от него самого.

– Лейла, почему ты молчишь? О чем задумалась?

– У меня никаких проблем.

– А мне так не кажется. Но все же я принимаю твой ответ. Скажи, пожалуйста, когда это случилось?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она испуганно.

– Когда он признался тебе в любви?

– Много лет назад.

– И ты отказала?

– Да.

– И он продолжал преследовать тебя?

– Нет. Наши отношения прервались на какое-то время.

– А потом?

– Потом… – она запнулась. Затем добавила: – Потом возобновились, но стали прохладные. Он занимался работой и семьей, а я была занята учебой.

– А потом, после смерти Галины, он снова стал предлагать свою любовь?!

– Да, – вздохнула Лейла.

– И ты отказала?

– Да.

– Это твое право, если у тебя нет любви к нему. Но я не нахожу оправдания твоей тревоге. Объясни, что беспокоит тебя так сильно?

– Ничего.

– Мне кажется, ты боишься его. Лейла! Скажи откровенно: он давит на тебя? Угрожает чем-то?

– Нет, ничем.

– Тогда почему ты так переживаешь? С того момента, как ты увидела его вчера, ты сама не своя. – Андрей испытывал явную досаду.

Она также ответила с досадой, вздыхая:

– Андрей, прошу тебя… Я устала. Мы можем отложить этот разговор?

– Зачем?

– Потому что… Потому что я не хочу говорить об этом сейчас. Обещаю, что мы поговорим об этом позднее.

– Когда? Я уеду сегодня вечером и увижу тебя только через неделю. Я буду переживать, тем более что это не телефонный разговор. Мы должны поговорить об этом сейчас!

Лейла почувствовала облегчение. Неделя! Раньше она и представить не могла, что способна мечтать оказаться вдали от него. Она останется одна на целую неделю! Ах, если бы он уехал сейчас! Она бы убежала в свою квартиру, закрыла бы дверь, завесила бы окна… Осталась бы сидеть в тишине, где не будет слышно ничего, даже шума ее мыслей.

– Ну вот, ты снова молчишь. И не понимаешь, как меня беспокоит твое молчание.

– Мне очень жаль. Я не хочу, чтобы ты беспокоился, но сейчас я действительно чувствую себя усталой, а разговор на эту тему утомляет меня еще больше. Пожалуйста, давай отложим его. Когда ты приедешь в следующий раз, обещаю, мы поговорим, и я отвечу на все твои вопросы. А сейчас не настаивай, прошу тебя.

– Если сейчас тебе тяжело говорить, то и в следующий раз будет не легче.

– В следующий раз будет иначе.

– Я не знаю, как я уеду сегодня, – произнес он, вздыхая.

– А в чем дело?

– Дело в тебе… И в Рашиде тоже. Вы останетесь здесь, а я буду далеко. Не понимаю, что происходит, а ты не хочешь ничего объяснить.

– Не беспокойся… Между мной и Рашидом ничего не случится.

– Я совсем не уверен в этом, – сказал он и умолк.

Лейла ничего не ответила. Его страдание мучило ее тоже, но она чувствовала себя не в силах изменить что-либо.

После долгого молчания Андрей заявил:

– Слушай, я поеду сейчас к Рашиду и спрошу у него обо всем.

– Ради Бога, не делай этого! – взмолилась она, хватая его за руку и чувствуя, что находится на грани срыва.

– Ты боишься его даже больше, чем я предполагал. Если ты все сейчас не объяснишь, я пойду к нему.

– Я объясню, – согласилась Лейла, полная отчаяния.

В ее голове быстро пронеслись слова, которые она скажет, – об Игоре, Жене, Рашиде. Она скажет, что не устояла, что она не невинна, как он думает, а такая же, как и все, – с ошибками и грехами. И не святая. Вовсе не святая! Эти слова промелькнули в ее сознании подобно комете, которая тяжелым грузом осела в ее душе, оставив в ней зияющую дыру.

– Я жду, – сказал Андрей, когда они присели на первой попавшейся скамейке парка.

Лейла перевела дух и начала неуверенно:

– Дело в том, что когда я отказала Рашиду во второй раз, он стал настаивать… Сказал, что пойдет к моему отцу и попробует его убедить. И думаю, Рашид поговорил с ним… И без большого труда уговорил, – говорила она, не задумываясь, как позднее объяснит свой обман. Это «позднее» не волновало ее. Ей важно было дать Андрею более или менее разумный ответ, чтобы он уехал успокоенный. Как бы она хотела, чтобы он оставил ее сейчас же, уехал со своими вопросами и подозрениями.

– И это все? – спросил Андрей с недоверием.

– Да. Это все.

– И ты до такой степени боишься отца и Рашида? – удивился он.

– Может быть.

Несколько мгновений он смотрел ей в лицо, затем обнял за плечи и притянул к себе. Оказавшись в его объятиях, Лейла неожиданно разразилась горькими рыданиями.

Все последующие часы Андрей только и делал, что старался успокоить ее и отвлечь от мучительных страхов. Он заговорил на другие темы, старался шутить, пытаясь развеселить ее.

И хотя рассказ Лейлы вызвал у него самого сильные опасения, в то же время эти новые обстоятельства придавали их любви драматическую окраску, отчего она приобретала в его глазах еще большую красоту и очарование.

* * *

Звонок в дверь раздавался беспрерывно, заполняя собой все пространство. Лейла сидела неподвижно, глядя в сторону двери. Когда звонок прекратился, тишина принялась терзать ее с новой силой. Но Рашид отсутствовал недолго. Он возвратился через полчаса, и снова донесся требовательный звонок. Лейла с волнением прислушивалась к нему, не шевелясь. Звонок прекратился. Потом раздался вновь. «Наверно, он так и провел день, – подумала она, – уходил, и снова приходил, и звонил в дверь». Это была единственная ясная мысль, пронесшаяся в сознании, но и она вскоре растаяла в окружавшем Лейлу бесконечном звоне.

Она не открыла Рашиду дверь. Уверенная, что он готов лопнуть от досады и переживаний, все же оставалась лежать на кровати, в обступившей темноте, прислушиваясь к звонку.

На следующий день после работы Лейла решила не возвращаться домой. Она не хотела видеть Рашида и благодарила Всевышнего, помешавшего ему прийти к ней на работу. Лейла остановила такси и попросила отвезти ее по адресу Люды.

Она чувствовала, что готова задохнуться. Она все расскажет Людмиле. Сядет перед ней, выпьет бокал вина, потом расплачется, – она весь день боролась со слезами, но у нее не было больше сил сдерживать их. После этого выложит все, что накопилось на душе.

«Он думает, что я святая, а я обычное грешное земное существо. И ты тоже не удивляйся, Люда. Я обыкновенная грешница. Я не такая непорочная, как считает Андрей. Я не устояла в то время, когда все потонули в омуте грехов, ошибок и дешевых соблазнов. Это смешно, Люда, но я давно не такая невинная! Я не смогла остаться ею. У меня просто не хватило сил. Я предпочла быть грешницей перед Богом, а не непорочной святой. Мне смешно выслушивать его высокие слова, Люда.

Представь себе, он объявил, что чем больше я сопротивляюсь, тем больше он любит меня. Ты представь! Он говорил об этом с таким чувством, что мне казалось, будто передо мной Рашид, а не Андрей.

Не знаю, Люда, права ли я… Иногда мне кажется, что я не должна была так поступить. Мне не следовало отчаянно рваться к свободе, потому что человеком, против которого я хотела взбунтоваться, мужчиной, ради которого я должна была хранить свое тело, чтобы преподнести его чистым и нетронутым, оказался Андрей. Андрей, которого я люблю больше жизни. Андрей, который, я верила, поймет меня.

Я ждала удобного момента, чтобы признаться, что я уже не та скромная и стыдливая девушка, которую он знал когда-то. Я стала свободной и могу подарить ему свое сердце, тело и все, что у меня есть, потому что люблю его.

Но он ошеломил меня, Люда. Он сказал, что счастлив от воздержания и ему хочется прожить нашу с ним историю по всем правилам. Смейся же, Люда, – ведь это так смешно! А мне позволь поплакать. Он даже не догадывается о том, что я нарушила эти правила.

Представь себе, Люда, – Андрей стал рассуждать о невинности, воздержании и нравственных законах. В какой-то момент речь его показалась прекрасной и захватила меня до такой степени, что я пожалела о прошлом и удивилась сама себе: как эти простые требования могли казаться мне когда-то тяжелыми узами? Как случилось, что я пожелала восстать против них? Как я посмела согрешить?

Но его слова вызывают у меня страшный вопрос: может ли Андрей искренне думать так? Мне трудно поверить в это, трудно поверить, что внутри него скрывается Рашид.

Я ничего не понимаю, Люда… Я не нахожу себе места. Это все едва не губит меня. Раскаяние душит… Ведь я люблю Андрея и боюсь потерять его во второй раз.

Ах, если бы он ничего не говорил! Если бы промолчал! Теперь стало трудно рассказать ему обо всем. Стыдно. Мне больно портить то представление, которое он составил обо мне. Более того – мне кажется, что я не имею права делать это. Это будет еще одно преступление. Еще один грех, Люда!

В то же время мне больно за саму себя. Я чувствую себя птицей в клетке. Нет, даже букашкой в клетке. Я ненавижу клетку и ненавижу себя. Даже свободу стала ненавидеть.

Скажи, Люда, что делать, – умоляю тебя! Что делать, Люда?»

Лейла сидела на заднем сиденье машины и, опершись на дверную ручку, плакала, уронив голову на плечо.

Когда она подняла голову, то заметила, что машина стоит у Людиного дома, а водитель сидит тихо и курит, глядя в окно. Смутившись, Лейла торопливо вытерла слезы и спросила:

– Мы давно стоим?

– Нет. Всего несколько минут. Вы плакали, и я решил не беспокоить вас. Бывает так, что если не выплакать слезы, они остаются внутри тяжелым камнем.

Она не нашла ответа, но заплатила ему сумму больше той, на которую они договаривались. Беря деньги, водитель шутливо произнес:

– Надеюсь, он заслуживает этих слез?!

– Заслуживает.

– Тогда все в порядке.

На лестнице Лейла несколько раз останавливалась и вытирала слезы. Она думала о том, как начнет разговор с Людмилой. Мысли мешались в голове, и казалось, что она не сможет говорить. То и дело она решала, что лучше промолчать, зная, как тяжело дается разговор на подобную тему. Потом вновь меняла решение: ей нужно рассказать о своих болях, потому что нет больше сил держать на душе этот груз.

Однако Люда рассеяла ее сомнения и избавила Лейлу от необходимости выбирать между откровенным разговором и молчанием: она сама сидела вся в слезах. Увидев Лейлу, Люда воскликнула охрипшим от рыданий голосом:

– Лейла! Бог услышал мои заклинания и послал тебя ко мне.

– Что случилось?

– Я не могу больше терпеть! Мы поругались с этим дураком. Уже в тысячный раз! Когда мы вместе, не проходит и минуты, чтобы мы не ссорились. Проходи, садись. Мне нужно открыть тебе душу. Налить водки? – спросила она, утирая слезы.

– Нет. Но я бы выпила вина, – ответила Лейла.

На столе стояла опорожненная на треть бутылка водки.

– Ты одна выпила это сейчас? – спросила Лейла, указывая на бутылку.

Людмила, открывая бутылку вина, ответила:

– Да. Я умираю. Посмотри на меня: я похудела на половину.

– А из-за чего вы поссорились на этот раз?

– Из-за всего. Я просто-напросто не переношу его больше.

– Но ведь он такой же, как и прежде, ничуть не изменился.

– Не знаю. Если тебе приятно услышать такой ответ, то считай, что изменилась я. Он думает, что купил меня, и обращается со мной как со своей собственностью: в любой момент, когда он приходит, я должна бросить все свои дела, раздеться и лечь в постель. Я должна все время терпеть его запах и тяжелое тело. А когда мы выходим из дома, я обязана смотреть только на него, говорить только с ним и слушать его одного. А говорить, собственно, не о чем, и ничего интересного от него не услышишь. Он умеет лишь есть, пить, испражняться, грабить других, отнимать деньги и трахаться – и всегда одним способом, скучным до смерти. Я не помню, когда в последний раз испытывала оргазм. Я стала ужасно холодной в постели, и это выводит его из себя, а он и без того не отличается уравновешенностью. Он вращается среди таких же, как он сам. Ты представь, они не понимают даже шуток. Сколько раз я попадала в неудобное положение, когда пыталась шутить с ним! Смотрит на меня остановившимся взглядом, словно спрашивая: «Хорошо, и что дальше? Мне не смешно». И я бросила эти попытки. Как бросила многие из своих привычек. Мне даже стало казаться, будто я становлюсь похожей на него.

Больше всего меня раздражает его ревность. Преследует меня своими сомнениями, и если вдруг позвонит домой и не застанет меня, устраивает страшный скандал.

Недавно мы ужинали в одном ресторане. Если бы ты видела, как он взбесился из-за того, что я долго говорила с официантом! Бедняга всего лишь отвечал на мои вопросы по поводу меню, а этот вдруг встал, как разъяренный бык, схватил официанта за шиворот и, пригрозив, отшвырнул в дальний угол. Бедняга перепугался до такой степени, что исчез из зала и больше не показывался. Это смешно, Лейла, но когда я остаюсь одна, я горько плачу: я устала жить с животным, который считает, что купил меня.

– Но, Люда… Пожалуйста, не пытайся убедить меня в том, будто ты пошла за ним по любви.

– Нет. Я так не говорю. Он дал мне много денег, купил эту квартиру и дом за городом, даже оформил на мое имя магазин, но я тоже дала ему многое. Я позволяла ему пользоваться и наслаждаться мной, как он позволял пользоваться его деньгами.

– Люда, извини меня, но это рассуждения…

– Проститутки? Почему ты замолчала? Говори! И я тебе скажу: да, может быть, но я не продалась ему навечно и считаю, что подарила ему удовольствия больше, чем на ту сумму, которую он заплатил. Я принадлежала ему четыре года. Целых четыре года я была его собственностью! Теперь я устала и не хочу продолжать эту игру. Я уже несколько раз выгоняла его. Два дня назад я ездила к матери в Москву, и когда вернулась сегодня, обнаружила его здесь, – он ждал меня в квартире. Я снова выгнала его. Ты знаешь, чем он ответил? Он ударил меня! У него теперь только один язык – силы. Посмотри, – и она открыла плечо, на котором виднелся синяк. – Но я не испугалась его. Я настояла, чтобы он ушел, схватила его ключи от машины, бумаги и вышвырнула в окно. Он выбежал и стал подбирать их на улице. А потом я бросила в окно все его пожитки.

– Все это произошло сегодня?

– Да.

– Он может вернуться в любой момент.

– Не бойся. Он не вернется. А если и вернется, то приползет как собака, унижаясь и прося прощения, чтобы в итоге залезть со мной в постель. Но сегодня он этого не добьется.

Воцарилось молчание. Они выпили по два бокала. Люда, понурившись, застывшим взглядом смотрела в одну точку. Затем подняла голову и произнесла:

– Ты знаешь, кого я видела сегодня утром?

– Нет. Кого?

– Ты не поверишь!

– Кого же?

– Ивана.

– Ого! – вырвалось у Лейлы. – Теперь понятно, отчего тебе так горько. Ты увидела его и поняла, что тоскуешь по нему.

– Совсем нет. Я не испытала ничего, кроме жалости. Я увидела его совершенно случайно, возвращаясь из Москвы от матери. Когда поезд остановился в Твери, я подумала, что это обычное дело и поезд останавливается на этой станции каждый раз, и заснула снова. Но, проснувшись через два часа, обнаружила, что поезд все еще стоит – какие-то неполадки. Было около восьми утра, и я встала, оделась и умылась. Потом вышла в коридор и выглянула в окно, и тут встретилась с ним глазами. Я сразу поняла, что это Иван, хотя он изменился до неузнаваемости: страшно худой, оборванный, с длинной бородой, похож на бродягу. Он сидел на скамейке, будто ждал поезда, и когда наши взгляды встретились, мне показалось, он узнал меня. Но я ошиблась. Он продолжал равнодушно смотреть на меня, а потом начал громко декламировать:

Когда поезд тронулся, он встал и, опираясь на палку, пошел в том же направлении, декламируя голосом оратора:

Представь! Когда его мать сказала, что в тюрьме бедняга потерял разум, я подумала, что она говорит в переносном смысле, но, видимо, это была правда. Я продолжала смотреть на Ивана до тех пор, пока он не исчез из виду. Не скрою, меня взволновала эта встреча. Мне всю дорогу было не по себе.

Лейла не ответила, а только продолжала смотреть на Людмилу задумчивыми глазами. Люда выпила оставшуюся в рюмке водку и тоже умолкла.

Они молчали долго. Потом Люда неожиданно спросила:

– А почему у тебя глаза красные? Я все время смотрю на тебя и откладываю вопрос: ты плакала?

– Нет. Пыль попала, когда я ехала сюда, – ответила Лейла, протирая глаза.

– Ты права. Незачем плакать. Тебе налить?

– Да.

* * *

Проведя день в сомнениях и подозрениях и пережив еще более жестокую ночь, Рашид, отчаявшись, позвонил Андрею в Москву. К его удивлению, тот взял трубку, – значит, он не ночевал у Лейлы и сразу уехал. Однако это открытие не избавило Рашида от сомнений, поскольку день они все равно провели вместе. Может быть, в его квартире.

Он сообщил Андрею о том, что хочет приехать в Москву, чтобы поговорить с ним.

– Когда? – спросил Андрей.

– Сейчас. Позвоню тебе из аэропорта, когда прилечу.

Андрей ждал его в аэропорту.

В Москве стояла жара. Аэропорт был переполнен багажом и пассажирами, время со скукой и досадой ползло по лицам ожидающих. От жары Рашид моментально вспотел. Из динамиков ежеминутно раздавался голос диктора, объявлявшего о прибытии и отправлении рейсов. На улице солнце слепило глаза. Над асфальтом вставали миражи – одни рядом, другие далеко. Рашид, бросив взгляд в окно, предложил:

– Давай сядем тут. Мне все равно нужно вернуться сегодня обратно в Питер.

Андрей не стал возражать. Они заняли столик в буфете аэропорта, где было не так шумно. Кондиционер наполнял помещение желанной прохладой. Андрей заказал кофе, а Рашид попросил холодного пива. В горле у него пересохло, и когда официантка принесла пиво, он разом выпил половину. Потом зажег сигарету. Казалось, будто он в первый раз сидит лицом к лицу с Андреем. Цель, ради которой Рашид прилетел, представлялась ему невыполнимой: убедить Андрея отказаться от Лейлы. Он должен убедить его по-хорошему, поскольку не в его интересах обострять ситуацию. Но как это сделать? Как?!

– Ладно. Я весь внимание, – произнес Андрей.

Рашид отпил еще пива.

– Я позволил себе завести этот разговор, полагаясь на наши дружеские чувства, пойми меня правильно, – Рашид затянулся сигаретой. – Андрей! Я хорошо понимаю, что ты любишь Лейлу, и, возможно, искренно. Скорее всего, именно так. Но мой долг сообщить тебе кое-какие подробности, из-за которых, по-моему, ваши отношения или обречены, или могут нанести другим большой вред. – Он зажег вторую сигарету. Андрей слушал, не перебивая. – Лейла не может остаться здесь. Я хорошо знаю это. А ты, я думаю, не согласишься уехать с ней? – произнес он вопросительно, но Андрей продолжал молчать. – Я не в курсе, что она сообщила тебе на этот счет, но мне отлично известны все обстоятельства: я знаком с ее родными и навещаю их каждый раз, когда бываю на родине. Они ждут ее возвращения, особенно отец. Он очень достойный человек, был коммунистом, сидел в тюрьме, пережил пытки, но выстоял. Сейчас он потерял всякую веру и подавлен. Теперь он молится и поклоняется Аллаху. И ждет возвращения Лейлы, – Рашид говорил о ее отце с искренней симпатией и такой уверенностью, будто разговор шел о нем самом. – Мне кажется, она стала для него своего рода надеждой, и если эта надежда не оправдается, он не вынесет разочарования. Он умрет, едва узнает о ваших отношениях, и, возможно, смерть станет для него избавлением. Я думаю, страдание будет для него хуже смерти. Лейла не должна поступить с ним таким образом. И ты не имеешь права толкать ее на такой поступок. Это заслуженный человек, и Лейла обязана помнить об этом. А если чувства ослепили ее, то я обращаюсь к тебе. Не только ради ее отца, но и ради вас самих. Сейчас ты испытываешь к Лейле горячее чувство, но через год, два, через десять лет, когда она тебе надоест – я-то знаю, как ты непостоянен, – что ее ждет? Она останется одна в чужой стране, без родины, без родных. И отец, думаю, не простит ее. Андрей! Я понимаю, что тебе трудно осознать это все, но попытайся. Я взываю к твоему разуму. Лейла должна уехать и жить среди своих. У нее нет другого места. А здесь обязательно наступит день, когда она почувствует себя одинокой и чужой. Оставь ее, Андрей. Позволь ей закончить учебу, не вставай на ее пути. Пусть она получит диплом и вернется к родным. Я прошу тебя. Это тяжелое требование, но я полагаюсь на твое благоразумие. Пожалуйста, постарайся не мешать ее учебе и отъезду.

– Отъезду, чтобы выйти замуж за тебя, – сказал Андрей, глядя прямо в глаза Рашиду. – Скажи прямо! Незачем ходить вокруг да около и пустословить. Ты любишь Лейлу и хочешь оставить ее себе – вот и все! У меня один ответ: я от нее не откажусь! А что касается ее отца, то я готов выполнить любое его требование, даже если он настоит, чтобы я жил там. Да, я согласен жить там. Что ты на это скажешь? – Андрей был настроен решительно. – Жалость к ее отцу – всего лишь предлог, за который ты цепляешься, потому что не находишь других. Но это крайне наивный предлог, Рашид. Ты не подумал об этом, прежде чем начать разговор? Ты не подумал о том, как наивно с твоей стороны требовать, чтобы я отказался от Лейлы потому, что ее отец потерял надежду и молится? Тебе не пришло в голову, что я люблю ее, быть может, больше, чем ее отец? Я люблю Лейлу, Рашид! Я люблю ее, и в этот раз твои уловки ни к чему не приведут. Я ни за что на свете не откажусь от нее!

Это был ошеломляющий ответ. Рашид слушал, не переставая курить и глядя куда-то в сторону.

Повернувшись к Андрею, он произнес:

– Да, я люблю ее.

– Я знаю об этом. Но Лейла любит меня. К твоему большому несчастью, такова правда. Хочешь ты того или нет. Все, что могу тебе посоветовать, – это успокоиться и забыть ее. Я повторю совет, который ты дал мне однажды: забудь ее! Забудь совсем! У тебя нет надежды.

Он поднялся. Поднялся и Рашид.

– Ты никуда не уйдешь отсюда! Сядь! Мы еще не закончили разговор, – проговорил он повелительным тоном.

– Не говори со мной так! Твои приемы со мной не пройдут. Если раньше я был мальчиком, и ты мог напугать меня громким голосом, криком и даже кулаками, то сегодня я уже совсем иной. Ты понимаешь? Я другой. Ты хочешь подраться со мной? Ударить меня? – говорил Андрей. Глаза Рашида метали искры. – Давай! Я готов. Но говорю тебе: это не поможет! Ничто на свете не остановит меня. Сегодня я ничего не боюсь. На этот раз я готов к любой битве и настроен на победу. Все, что могу тебе сказать, – прекрати свои попытки, чтобы облегчить жизнь себе, а не мне. У тебя нет шанса, Рашид!

Андрей ушел. Рашид оставался сидеть на месте – час, другой, третий… Он потерял ощущение времени. Выпил несколько бокалов пива. За окном все так же вставали над асфальтом миражи, в застывшем воздухе деревья в лесу напротив казались изломанными. Хотелось плакать.

Андрей сказал правду: надежды нет. Эти слова непрестанно мелькали вместе со стоявшим над асфальтом миражом.

Если бы время пошло хоть немного вспять! Совсем немного – до появления Андрея… Рашид вздохнул, представив себя с Лейлой. Он простил бы ее. Он был уверен, что если бы время повернуло, он простил бы ее и женился на ней. Как он теперь жалел о случившемся! Но шанс был упущен.

Вместе с тем эта сцена – сцена прощения Лейлы – плохо представлялась Рашиду, казалась туманной, изломанной и в его воображении находилась где-то за волнами раскачивающегося перед ним горячего воздуха.

Если бы время двинулось назад, он бы снова упустил шанс. Он понимал это, несмотря на душившие его слезы. Да, несомненно. Потому что Лейла не была и не станет его собственностью, – она отдалась другим.

А Андрея это никогда не волновало и не будет волновать. Поэтому он получит Лейлу. Андрей добился ее, а удел Рашида – страдание до последних дней жизни.

«Как? – спрашивал он себя, словно утопающий. – Как мне спастись?»

* * *

В Петербург он приехал ночью. И, словно путник в пустыне, мучимый жаждой и следующий за миражом, отправился к Лейле. Ее не было дома. Он прождал ее два часа и ушел в полночь, покачиваясь, измученный горечью, отчаянием и усталостью.

На второй день он приехал к восьми вечера к спортивному центру, где она работала. Увидев ее выходящей из здания, вышел из машины. Лейла остановилась, застигнутая врасплох, не имея ни малейшей возможности к побегу. Он настоял на том, чтобы довезти ее до дома. По пути она не проронила ни слова. Молчал и он. Когда подъехали к дому, Рашид тоже вышел из машины. Лейла остановилась:

– Извини, но я устала и не могу пригласить тебя к себе.

Но он, будто не слыша ее, пошел впереди и остановился у подъезда. Она прошла внутрь, и он последовал за ней в лифт.

– Ты должна выслушать меня, – сказал он.

Лейла пыталась по мере возможности отсрочить разговор: долго находилась в ванной, затем прошла на кухню, где так же долго готовила чай. Рашид сидел в комнате, выкуривая сигарету за сигаретой. Июньское солнце, не покидающее небосвод Петербурга дольше, чем на два часа в сутки, проникало меж оконных занавесок и обволакивало Рашида столбом света, наполненным дымом.

– Садись и не вставай, – приказал он.

Лейла поставила поднос на стол и села напротив. Рашида окружал густой дым, который смешивался со светом, и казалось, будто это дымится бушевавший внутри него огонь.

– Я сегодня был в Москве. – Она покачала головой и не ответила. – Встречался с Андреем. Я должен был поговорить с ним. Не беспокойся, ничего страшного между нами не произошло, – сказал он, хотя Лейла не выказала ни удивления, ни беспокойства, а слушала холодно, словно ей было все равно. Ему же стоило больших усилий сохранять хладнокровие. – Я попытался объяснить ему важные детали, которых он не понимает, но которые, очевидно, понимаешь ты, но не придаешь им значения, о чем, думаю, будешь сожалеть в дальнейшем. Я пытался воззвать к его уму и напомнить, что его любовь к тебе может в будущем пройти, и что тогда станется с тобой? Ты останешься одна в чужой стране, твои родные, как я полагаю, не согласятся на этот брак, и если ты пойдешь против их воли, они тебя не простят. Андрей сейчас не думает об этом и тем самым совершает против тебя преступление. Но он не понял меня, потому что рассуждает, как эгоист. Поэтому я настаиваю на разговоре с тобой, настаиваю, чтобы ты выслушала меня. Лейла, я хорошо знаю Андрея, – намного лучше, чем знаешь его ты. Я пять лет жил с ним в одной комнате. За все эти годы ни одна из его многочисленных любовных историй не длилась больше нескольких месяцев. Все быстро надоедали ему. И он говорил «прощай». Возможно, это «прощай» не представляет большой трагедии для местных девушек, но для тебя это жизненно важно. Ты это понимаешь? Ты думала об этом? Я много думал. Потому что люблю тебя и беспокоюсь о тебе. Потому что не хочу, чтобы ты раскаивалась. Андрей не будет верен тебе до конца жизни, я уверен. Вероятно, его любовь проживет два года, три или даже десять лет, но в итоге ты ему надоешь, он бросит тебя, и ты останешься одна. И тогда раскаяние не поможет тебе ничем. Ты сейчас должна обо всем подумать, потому что упущенный однажды шанс не повторяется.

Она слушала его спокойно и, когда он закончил, молчала по-прежнему.

– Почему ты ничего не отвечаешь? – спросил Рашид с недоумением.

– Если я правильно понимаю, ты меня простил?

– Да. Да, Лейла! – произнес он с волнением. – Я простил, потому что люблю тебя – честно и искренно, на всю жизнь. Пожалуйста, поверь мне!

– А если бы не появился Андрей, разве ты простил бы меня с такой легкостью?

– Да. Поверь мне, – вновь ответил он взволнованно, нисколько не сомневаясь в искренности своих слов, поскольку в тот момент был действительно искренен.

– Сомневаюсь.

– Не сомневайся, Лейла! Клянусь тебе, я честен перед тобой. Клянусь, я забуду все, и обещаю, что никогда больше не коснусь этой темы. Ты не услышишь от меня ни слова по этому поводу, и если хочешь, мы поженимся сразу, завтра утром!

– А мои родные? – с усмешкой и недоверчиво спросила она. – С тобой мне позволено пренебречь их мнением?

– Я просто… – он запнулся. – Я уверен, они не откажут, и я могу позвонить твоему отцу сегодня же и попросить твоей руки.

Она молчала, глядя на него отсутствующим взглядом. Он поднялся и, встав рядом с ней, спросил голосом, полным решимости и надежды:

– Что скажешь, Лейла?

– Скажу: забудем об этом, – ответила она все с тем же отсутствующим выражением глаз.

– Что?! – в голосе его слышались боль и разочарование.

– Что слышал, Рашид.

– Почему?! Из-за него?! Я думал, мои слова дошли до тебя, и ты поняла, что с Андреем пускаешься в авантюру, которая тебе дорого обойдется!

– Нет, не из-за Андрея. Даже если бы я его не встретила, и ты пришел бы ко мне с прощением и засыпал обещаниями, – хотя я сомневаюсь, что такое могло произойти, не появись Андрей, – я все равно не согласилась бы. Наверное, ты помнишь, что таков был мой ответ и до появления Андрея. Еще до твоего отъезда я предложила остаться друзьями.

– Но перед этим ты сказала, что если мы попытаемся понять друг друга, то у нас может получиться. Ты сама сказала это, Лейла!

– Я ошибалась.

– Нет! Ты не ошибалась. Ты была абсолютно права. Я много думал об этом и вот теперь пытаюсь понять тебя.

«Пытаешься? – повторила про себя Лейла. – Не ты ли заявлял недавно, что простил меня, и обещал никогда больше не касаться этой темы?» И хотя она не произнесла вопросы вслух, уверенная в их бесполезности, Рашид прочитал их в ее удивленных глазах.

– Я имею в виду – попытался, и у меня получилось. Меня больше ничего не волнует. И никто. Когда я был далеко от тебя, я понял, что мы должны быть вместе. Понял, что не могу жить без тебя.

– Тебе только кажется так. Ты можешь жить без меня, как жил раньше. Давай закончим разговор. Я очень устала и хочу спать. Пожалуйста, иди домой.

Рашид отошел к окну и повернулся к ней спиной. Несколько минут стоял там, окутанный столбом света и дыма. Затем взял пачку сигарет, засунул ее в карман и произнес:

– Хорошо, я уйду. Отдохни. Но, надеюсь, мы продолжим разговор завтра.

– Мне очень жаль, Рашид, но я вынуждена сказать, что мой ответ не изменится, – ни завтра, ни послезавтра.

Он долго смотрел ей в лицо остановившимся взглядом.

И ушел, ничего не добавив.

Лейла недолго размышляла над его словами в убеждении, что они не более чем попытка одержать верх и вырвать ее из рук Андрея. Может быть, он и был искренен, но его искренность – одномоментная, непродолжительная, и в будущем – в случае ее согласия, хотя теперь ее отказ диктовался не его отношением к ней – Рашид не сумеет ответить ни за одно сказанное им слово. Она ни на минуту не сомневалась в этом.

После его ухода Лейлу занимала только одна мысль: она всего лишь вещь, за которую борются двое. Предмет, который один из них считает неполноценным, ущербным, но готов временно закрыть глаза на эту неполноценность, чтобы заполучить его и, возможно, отказаться от него впоследствии. И вероятней всего – откажется. Важно, чтобы она не досталась второму. А второй желает его потому, что не видит в нем изъянов. Желает потому, что он кажется ему идеальным, и, возможно, как только обнаружит изъян, тоже откажется от него.

«Странно! – подумала Лейла. – Почему Рашид не выложил все Андрею?» Причиной, на ее взгляд, могло быть только недоразумение, которое показалось ей смешным. Рашид так же, как и она, решил, что для Андрея это обстоятельство не имеет значения и не повлияет на его отношение к Лейле, и потому промолчал. «А, возможно, и выболтал, – подумала она. – Бог его знает».

По правде говоря, все эти рассуждения больше не имели для нее значения. Самым важным и причинявшим неимоверную боль было ощущение, будто она всего лишь вещь, и что ни один из двоих не принимает во внимание ни ее чувства, ни право на свободу.

На следующий день, не увидев Рашида перед зданием центра, она облегченно вздохнула.

Лейла вернулась домой. Спустя несколько минут раздался звонок в дверь. Она с досадой поморщилась и не открыла. Звонок не прекращался. Она стояла на кухне, обхватив руками лицо, раздраженная подобной настойчивостью. Не выдержав, она все же направилась к двери и распахнула ее с недовольным лицом. Но раздражение мгновенно сменилось удивлением: перед ней стоял Андрей.

– Лейла, в чем дело? Почему ты не открываешь? Я стою здесь и переживаю, а ты прячешься… Если бы я не видел тебя входящей в дом, я бы ушел.

Ей вдруг показалось, что стоящий перед ней и осыпающий ее упреками мужчина – Рашид. Отличие заключалась в том, что лицо гостя вызывало в ее душе радость, наполняло тихой надеждой на счастье. Она продолжала удивленно смотреть на Андрея, и ей хотелось, чтобы он, наконец, замолчал, и она смогла броситься в его объятия.

– Лейла, родная моя! Я очень боюсь за тебя. Поэтому приехал, послав работу к черту. Сейчас самое важное в моей жизни – это ты. Я привез свои вещи и останусь здесь, рядом с тобой. По крайней мере, в ближайшие дни. Я не хочу оставлять тебя одну в руках Рашида.

«Останется здесь!» – подумала она, не зная, радоваться этой новости или огорчаться. Однако, когда Андрей привлек ее к себе, Лейла не устояла. Как она тосковала по нему! Как ей хотелось, чтобы он любил ее! И все же у нее не было на это ни малейшей надежды.

– Любимая моя! Я не оставлю тебя одну.

Она вздохнула. Слегка отстранив ее, он спросил, глядя ей в лицо:

– Почему ты молчишь и вздыхаешь? Ты не проронила ни слова. Ты не рада моему приезду?

– Конечно, рада. Просто я не ожидала.

– Два дня назад Рашид приезжал в Москву, и мы встречались с ним.

– Знаю. Он сказал мне об этом.

– Правда? А что еще он сказал?

Лейла села. Сел и Андрей. Помолчав некоторое время, она заговорила:

– Сказал, что пытался убедить тебя отказаться от меня, но ты не согласился, потому что рассуждаешь, как эгоист. И что он тебя хорошо знает, знает, что твои отношения с девушками длятся недолго, что они быстро надоедают тебе, и то же самое случится и со мной – ты меня вскоре бросишь. Если я дам тебе согласие, то рискую потерять все.

Она чувствовала, что уже потеряла все и что ей пришел конец, но вместе с тем продолжала хладнокровно и беспристрастно передавать слова Рашида, словно они выражали только его опасения и нисколько не волновали ее саму.

– Так и сказал? Негодяй! Надеюсь, ты не поверила ему?! – произнес Андрей с раздражением.

– Не знаю, верить или нет.

– Лейла, не говори так! – он невольно повысил голос. – Боже мой! Этого я и боялся – что он придет и посеет в тебе сомнения. Не может быть, чтобы ты сомневалась во мне и думала, что я способен поступить подло. Я никогда не предполагал, что буду стоять перед тобой и доказывать свою любовь. Я считал, что ты веришь мне – твердо и глубоко. Рассчитывал, что ты пошлешь Рашида к черту, едва он заведет подобный разговор с тобой. Послушай меня: в том, что он сказал о других девушках, он прав. Они быстро надоедали мне, потому что я не любил ни одну из них. Ты понимаешь разницу между тобой и ими? Я люблю тебя, и никогда не любил никого, кроме тебя. Наверное, ты не поверишь, но все прошедшие десять лет я мечтал о тебе. Временами я даже становлюсь мистиком, думая о том, что не случай свел нас с тобой, а мое огромное желание, – желание, которое пылало во мне, не угасая ни на день. Именно оно заставило жизнь подстроить этот случай.

В данный момент разговор интересовал Лейлу только с одной стороны: он переадресовывал Андрею вопросы, направленные прежде ей самой. Вопросы переводили ее из позиции обвиняемого – хотя суд Андрея над ней еще не начинался – в позицию обвинителя. Поэтому ей не хотелось углубляться в спор.

– Хорошо, Андрей. Оставим эту тему, тем более что мне известно, почему Рашид говорит такое.

– Правильно. Ты должна хорошо понимать одно: не забота о тебе движет Рашидом, как утверждает он, а желание очернить меня в твоих глазах, чтобы ты досталась ему.

– Этого не случится. И мое решение не связано с тобой. Я отказала ему еще до твоего появления, потому что не люблю его.

– Ах, как мне приятно слышать это! Но я все равно очень боюсь – не Рашида, не твоего отца и не кого-то другого, а тебя саму, Лейла. Мне кажется, что ты неожиданно остыла ко мне.

– Я просто выбилась из сил.

– От чего?

– От происходящего.

– Странно. Ты с самого начала выбилась из сил? Я не предполагал, что твоя решимость бороться за нашу любовь поколеблется с первого натиска.

– Это не натиск, а постоянные атаки. Меня утомили все эти споры, вопросы, ответы. Утомили допросы. Мне хочется, чтобы все закончилось, Рашид.

Имя слетело с ее языка случайно и неосознанно. Андрей в недоумении уставился на нее:

– Рашид? Ты зовешь меня «Рашид»? До такой степени все перепуталось в твоей голове? До такой степени ты не различаешь его и меня?!

Она обхватила голову руками и опустила глаза. Действительно, все перепуталось в ее голове. Чудовищно смешалось, и она почувствовала, что попытка оправдаться ни к чему не приведет. Андрей ждал ее ответа, но она молчала. Ей не хотелось оправдываться, не хотелось говорить, не хотелось искать ответ…

– Значит, ты не хочешь отвечать, Лейла?

– Не знаю, что тебе ответить.

– Ладно, как хочешь. Не буду больше мучить тебя вопросами, – произнес Андрей обиженно.

Она продолжала сидеть, обхватив голову. Потом услышала его быстрые шаги по направлению к выходу, а вслед за этим – звук захлопнувшейся двери. Лейла не пошевелилась, а продолжала тупо глядеть перед собой, не в силах даже заплакать.

Она не побежала за ним, как он надеялся. Не извинилась, не оправдалась. Андрей шел, терзаемый обидой, и время от времени оглядывался. Лейла не спешила за ним…

Солнце медленно катилось на запад, и небо понемногу темнело и наполнялось грустью. Он пошел по берегу Невы. Вновь, остановившись, оглянулся и не увидел ее. Для нее все перепуталось. Было ли это оговоркой или чем-то более серьезным? Почему она не последовала за ним? Андрей оглядел тянущуюся позади него улицу… Лейлы нет. Значит, вопрос серьезней, чем он предполагал. Она позволила ему уйти и, возможно, испытывает теперь некоторое облегчение. Может быть, ей стало легче от его ухода и от того, что оговорка избавила ее от объяснений. Он останавливался и снова всматривался в улицу, исчезавшую в розово-сером закате, но не видел Лейлу. Андрей не мог в это поверить.

На рассвете он вернулся к себе и бросился на диван, – прямо в одежде и в ботинках.

Сквозь сон он ждал, что зазвонит телефон или раздастся звонок в дверь. Даже в своем тревожном сне Андрей продолжал надеяться и верить.

Он проснулся с заново родившейся в голове мыслью: он не сдастся! Если Лейла положила их – его и Рашида – на разные чаши весов, то он не отступит и не уступит победу Рашиду. Если Лейла вдруг стала колебаться между ними – эта мысль была невыносимой, – то он все равно не выйдет из игры. Он будет бороться за себя и за нее, и пусть она останется в стороне. Да, она должна остаться на расстоянии, поскольку, как выяснилось теперь, у нее нет сил на сопротивление. Он один поведет борьбу. Он должен бороться, даже если останется в одиночестве.

Он шел к Рашиду, полный решимости. Но ощущение, что он одинок в этой борьбе, и что Лейла, в которую он так верил, вышла из битвы по причине «усталости», делало его шаг тяжелым.

Он не заметил, что Рашид находился в состоянии еще худшем, чем он сам, поскольку теперь видел в нем лишь врага.

Едва Рашид закрыл за ним дверь, Андрей напал на него, хватая за ворот рубашки:

– Никогда в жизни не ожидал, что ты станешь негодяем! Как ты позволяешь себе прибегать к таким грязным приемам? Чернишь меня перед ней, потому что не в силах навязать себя ей?

– Заткнись! И убери руки! – сердито ответил Рашид и оттолкнул бывшего друга. – А что, разве я сказал ей неправду? Ты разве не бабник?

– Ладно. Пусть! – сказал Андрей язвительно и напряженно. – Я тебя понимаю: ты просто банкрот, оказавшийся в тупике. Лейла отказала тебе, но ты, вместо того, чтобы сохранить достоинство и по-мужски отдалиться, прибегаешь к дешевым и грязным приемам. Глупым приемам. Ты полагаешь, что таким образом можешь заставить ее полюбить тебя? Полагаешь, что она, услышав от тебя пару грязных слов, возненавидит меня и бросится в твои объятия? Неужели ты до такой степени туп? Она попросту не любит тебя! – последние слова он произнес по слогам, растягивая. – Не любит! И не полюбит, что бы ты ни сделал!

– Не любит меня?! – гневно повышая голос, переспросил Рашид, оскорбленный. – Не любит меня? Тогда почему она переспала со мной? Она не объяснила тебе, почему она переспала со мной?

– Что-о? – сказанное Рашидом было слишком невероятным, чтобы вызвать одно лишь удивление. Новость оказалась чересчур трудной для понимания. Это было невозможно. – Что ты сказал?

– Значит, она тебе не сообщила? – произнес Рашид, упиваясь моментом горькой победы: Андрей ничего не знает. Он нанес жестокий удар. Именно удар «банкрота», как выразился Андрей. В глубине души он понимал это, как понимал и то, что Лейла возненавидит его за эти слова. Рашид шагнул к столу и, взяв лежавший на нем лист бумаги, разорвал его на мелкие клочки и бросил на пол. – Да! Спала со мной! Как спала с другими! Или, может, она не сообщила тебе о других тоже?

– Что ты болтаешь? – Андрей снова схватил его за ворот дрожащей рукой, но Рашид оттолкнул его.

– Я не болтаю. Это правда!

– Я позволил тебе прикрываться ее отцом, позволил тебе очернить меня в ее глазах, но чтобы ты дошел до такой низости – этого я не ожидал! Кто ты? И что ты? Ты понимаешь, что говоришь? Тебе даже не стыдно за себя? Как будто я никогда не знал тебя, как будто я дружил с другим человеком. Человеком, которому я доверял, верил в его достоинство. Но сейчас ты обнаруживаешь свое истинное лицо: ни достоинства, ни совести! Ничтожный, мелкий человечек! – говорил Андрей, охваченный яростью, в то же время моля, чтобы Рашид очнулся, вышел из приступа подлости и признался во лжи.

Рашид не очнулся и не образумился, а стоял и молчал, глядя на бывшего друга с безнадежным упрямством. Андрей встряхнул его и проговорил немного более спокойным, но все еще дрожащим голосом:

– Слушай… За эти слова ты заслуживаешь смерти, но я обещаю забыть о них и никому не рассказывать, если ты сейчас же скажешь, что это ложь.

– Не ложь! Иди и спроси у нее.

– Я пойду. И спрошу. И вернусь, чтобы плюнуть на тебя, как на кучу дряни! Потому что она скажет, что это неправда, и потому что я верю ей, а не тебе! – крикнул Андрей в лицо Рашиду и, взбешенный, ударил его.

Он наносил удары один за другим, вне себя от гнева, не различая, что говорит и куда бьет. Рашид не столько отвечал на его удары, сколько защищался.

Наконец Андрей остановился, тяжело дыша.

Он вышел на улицу. Солнечный свет, пробивавшийся из-за черного облака, был черным. События, мысли, мир вокруг – все было черным.

Подойдя к двери Лейлы, он постучал. Ждать пришлось недолго. Она открыла дверь, и он вошел, оттолкнув ее в сторону.

– Значит, ты любила его как брата, и не более того? А почему же ты спишь с ним?

– Он сказал тебе? – спросила Лейла прерывающимся голосом.

Ее вопрос стал последним выстрелом, убившим всякую надежду.

– Значит, ты не отрицаешь? – спросил Андрей с удивлением и разочарованием.

Она молчала. Она ждала этого момента. И не знала, когда он наступит, но, панически страшась, ждала его каждую минуту.

– Почему ты обманула меня? Почему ты обманула меня? – спрашивал Андрей охрипшим голосом, тряся ее за плечи.

– Я не хотела тебя обманывать. Но то, что ты говорил о невинности, воздержании и святости, сковало мне язык.

– Да, я был слепой и решил, что ты не такая, как все. Ты заставила меня поверить, будто невинна и не похожа на остальных. Ты убедила меня, будто ты ангел!

– Я не убеждала тебя. Ты сам составил себе такое представление. Тебе хотелось, чтобы я была таковой, и ты поверил в нарисованный тобой образ.

– Но ты не пыталась опровергнуть это представление, а обманывала меня: то говорила, будто боишься отца, то утверждала, что Рашид тебе всего лишь друг. Как ты могла так лгать? Как ты могла?!

– Ты сам принудил меня к этому!

– Не выдумывай! И не пытайся оправдать свой обман, – не сдавался Андрей.

– Я не обманывала. Ты не имеешь права судить меня за то, что было до тебя.

– А я говорю о лжи. Ты солгала мне, солгала, не моргнув глазом! Выяснилось, что ты обманщица, и что это невинное лицо – маска! – Андрей не мог побороть бушевавшие гнев и разочарование.

– Ты можешь выслушать меня? Позволь мне объяснить, – сказала Лейла, глядя на него с мольбой.

В ответ он резко крикнул ей в лицо:

– Я не хочу ничего слышать! Не хочу!

Он и в самом деле не хотел ничего слышать. У него не было сил слушать что-либо – любая попытка оправдания станет новым доказательством ее вины: она солгала ему! Его не волновало, как и когда все произошло, важно лишь то, что Лейла солгала ему. Как же он глуп! Она такая же, как все, и даже хуже: не невинная и не чистая, как считал Андрей, да еще обманщица. Он не мог поверить и не хотел слышать объяснений и оправданий. Ему хотелось услышать одно отрицание. Отрицание – и ничего больше!

Андрей вышел, не зная, куда направиться. Мир показался до отчаяния фальшивым. Во что ему верить теперь? Не во что! И даже если бы он выслушал ее оправдания, то откуда ему знать, говорит она теперь правду или лжет?

На улице начался ливень. Сев в машину, Андрей не стал включать стеклоочистители, и предметы быстро размылись перед его глазами. Мир вокруг исчезал за растекающейся туманной стеной – стеной лжи и обмана, сквозь которую нельзя ничего разглядеть.

Лейла, оставшись дома, непрерывно ходила по комнате, ожидая наступления дня. Утром она оделась и быстро направилась к двери, но затем остановилась: она объяснит ему все, но что потом? Он отвергнет ее, как отверг ее прежде Рашид. Рука, уже ухватившаяся за ручку двери, ослабла, и Лейла вернулась и села. Потом встала и снова стала мерить шагами комнату, как делала всю ночь напролет. Опять поспешила к двери и вновь остановилась: он не поймет ее и не попытается понять. Он отвергнет ее, как сделал Рашид.

Во второй половине дня Лейла все же решила выйти. Дождь лил неимоверно, и она вся промокла. Она столкнулась с Андреем на пороге его квартиры: он собирался уйти. На мгновение Андрей остановился, затем продолжил закрывать дверь, не обращая внимания на ее присутствие.

– Пожалуйста, Андрей, ты должен выслушать меня!

– Я сказал тебе, что не хочу ничего слышать. Уходи! – сказал он, быстро спускаясь по лестнице.

Лейла спросила, следуя за ним:

– Ты куда?

– К Рашиду. Если объяснение неизбежно, то пусть объяснит он. Я уверен, он честнее тебя.

– Умоляю тебя, остановись! – попросила Лейла, догоняя его.

Андрей не остановился, и она подбежала к машине и села в нее рядом с ним. Мокрая, еле дыша и утирая слезы, она вновь стала заклинать его:

– Умоляю тебя: выслушай меня. Ты должен это сделать, а затем поступай, как хочешь. Можешь бросить меня… Я хочу поговорить не ради того, чтобы удержать тебя, а чтобы ты знал все… А дальше дело твое…

– Я уже решил. И можешь не утруждать себя объяснениями, – ответил Андрей, быстро заводя машину.

– Это случилось неожиданно, я не готовилась к этому. Рашид пришел ко мне поздней ночью, разбитый, несчастный, и я пожалела его…

Он прервал ее криком:

– Замолчи!

– Это была ошибка. Но только потом я поняла, какая это огромная ошибка.

– Я сказал – замолчи! – крикнул он снова.

– Чтобы ты знал всю правду… Я готова была выйти за него замуж, но…

Андрей крикнул изо всех сил:

– Я сказал тебе – заткнись! Заткнись! Я не хочу ничего слышать от тебя!

– Хорошо. Как хочешь. Я заткнусь. Выслушай тогда его.

Лейла отвернулась к окну. Город тонул в сером ливне. Улицы заполняли потоки воды, и мир был нестерпимо унылым. Картины за окном быстро сменяли одна другую, и только дождь все шел и шел и окутывал город глубокой печалью.

Помолчав, она произнесла:

– Я удивляюсь: разве все девушки, с которыми ты спал, были чистыми и святыми? В конце концов, Настя, твоя бывшая жена, – разве она была невинной? И разве ты поставил условие, чтобы она была непорочной, когда женился на ней? Ты сам сказал, что она вела себя до такой степени вольно, что это не укладывалось в голове.

– Потому она мне и надоела. Потому я и бросил ее. Потому и развелся с ней! – ответил Андрей дрожащим голосом.

Воцарилось тяжелое молчание. Когда они доехали, он выключил двигатель и, перед тем как выйти из машины, добавил:

– Но она ни разу не солгала мне.

Спотыкаясь, Лейла побежала следом за ним. Рашид открыл дверь и собирался отвернуться, впуская Андрея, но тут заметил Лейлу – мокрую и измученную. И вдруг сострадание к ней огнем пронзило его сердце. В действительности это он довел ее до такого состояния. Эта мысль успела больно обжечь его, прежде чем угаснуть.

В квартире было грязно, стоял застарелый запах сигаретного дыма. Стол был завален бокалами и кофейными чашками, в которых лежали окурки.

Андрей, входя, сказал:

– Я пришел для того, чтобы ты мне объяснил. Я хочу услышать все от тебя. Ты ведь сказал, что она тебя любит? Давай, расскажи мне об этой любви. Расскажи перед ней. Скажи, как она полюбила тебя и как спала с тобой, и даже – с кем и как спала до тебя.

– Я не желаю говорить, – произнес Рашид обессилевшим голосом, опускаясь на стул.

– Нет, ты будешь говорить. Будешь, друг мой! И все мне объяснишь.

Рашид не отвечал.

– Почему ты молчишь? Хорошо, позволь мне поздравить тебя: ты победил! Она мне больше не нужна, и я не стану сражаться с тобой ради нее. Но перед этим ты должен мне все объяснить.

Рашид удивленно поднял на него глаза:

– Тогда зачем тебе нужны объяснения?

– Это не твое дело.

– Мне нечего объяснять. Все, что могу подтвердить сейчас, – это то, что я солгал. Я солгал тебе, она не спала ни со мной, ни с кем-либо другим. Да, я обманул тебя! Ты можешь спокойно забрать ее себе.

И бывшие друзья вздрогнули от звука разбившейся вазы, которую Лейла бросила на пол. Осколки разлетелись по всей комнате, и раздался гневный крик Лейлы:

– Хватит! Вы говорите обо мне так, будто я вещь! «Забери ее себе, потому что я ее не хочу. Нет, возьми ее себе, потому что и мне она не нужна». А кто вам сказал, что я хочу кого-то из вас? Идите вы оба к черту!

Лейла разрыдалась, и они замолчали. Внезапно она прекратила рыдания, смущенно вытерла слезы и сказала прерывающимся голосом:

– Да, я согрешила. Однажды меня неодолимо потянуло к жизни, свободе и любви. Но теперь, уверяю вас, меня к ним не тянет. И не только из-за вас, но из-за всего, что я вижу вокруг. Мне кажется, мой мир не что иное, как тюрьма, и каждый раз, когда я пытаюсь спастись, попадаю в еще более тесную тюрьму. Сейчас у меня нет больше желания оправдываться в чем-либо ни перед одним из вас, потому что вы все равно не поймете меня. Я хочу лишь одного: никогда больше не видеть вас! Оставьте меня в покое! Оставьте меня!

Лейла выскочила, обливаясь слезами.

Минуты две Андрей и Рашид сидели в молчании. Потом Андрей встал и вышел. Бегом спустился по лестнице и увидел ее вдалеке, торопливо удаляющуюся.

– Лейла! – позвал он.

Она не откликнулась и быстро села в затормозившее рядом такси.

* * *

Рашид остался один. Он сидел и продолжал курить. В бездне ночи, длившейся двое суток, ему послышался зов сына: «Подумай немного обо мне. Приезжай ко мне, папа, ты мне нужен!» Рашид поднялся, словно желая выбраться из пропасти и хватаясь за сына в поисках спасения. Он взял его фотографию, стоявшую в рамке на столике рядом с кроватью, и стал пристально разглядывать.

Внезапно Рашида охватило неприятное чувство, смешанное с удивлением. Он оцепенел. Откуда-то из воздуха выплыл вопрос, ударился о землю и рассыпался, издав металлический звон, эхо которого становилось все громче, расходилось во все стороны, взрывая остатки тишины – а действительно ли это его ребенок? Мальчик нисколько не походил на отца. Он был похож только на мать.

Как Рашид не заметил этого раньше? Почему ни в чем не сомневался? Как ему прежде не приходило в голову, что этот малыш, которого он так сильно любил, мог быть не его сыном? Как?!

Фотография выпала из его рук, и послышался звон разбитого стекла. Казалось, вместе с портретом разбились все его надежды. Вопросы безжалостно окружили и начали терзать Рашида, отбирая последние силы. Он оказался не способен пережить эту боль.

На протяжении долгих часов Рашид сидел неподвижно, держась за голову и безуспешно пытаясь противостоять наползавшим отовсюду упрямым вопросам. Под их натиском земля, казалось, уходила из-под ног, и некуда было идти, и негде было укрыться. Под этим напором мир таял в мертвенной неизвестности, и время, час за часом, превращалось в пепел.

«Где выход?» – спрашивал он себя. Он не знал, от какого вопроса ему хотелось убежать и спастись больше всего. От вопроса о сыне? Стоило ли для проверки отцовства провести необходимые анализы? Хорошо, если результат окажется положительным, а если нет? Как тогда жить ему и ребенку? Рашид смотрел перед собой невидящими глазами, и ответ пугал его. В это время другие вопросы продолжали нещадно атаковать. От какого из них ему хотелось убежать больше всего? От вопросов о Лейле? О нем самом? Или от вопросов об этом мире?

* * *

Утром третьего дня после разразившегося скандала в квартире Лейлы зазвонил телефон. Вначале Лейла не хотела брать трубку. Она не желала слышать ни Рашида, ни Андрея. Но телефон продолжал звонить. Она подняла трубку и услышала незнакомый мужской голос. Мужчина на том конце провода говорил по-русски и представился милиционером, затем спросил ее имя. Она ответила. Через минуту трубка выпала из ее руки.

Лейла, поспешно натянув на себя одежду, немедленно бросилась к Рашиду, не веря услышанному. Она отказывалась верить!

Но сказанное по телефону было несомненной и жестокой правдой. Когда Лейла вошла, ее словно пригвоздило к месту: Рашид сидел в кресле, и в его застывшем взгляде читалось страдание. По голове маленькой струйкой стекала кровь.

В течение четырех дней после самоубийства Рашида Лейла и Андрей ни словом не обмолвились о происшедшем. Лица у них были черные, и они говорили только с отцом Рашида, прилетевшим немедленно. Разговоры касались в основном перевозки тела. Роль Лейлы сводилась лишь к переводу.

Когда самолет с телом Рашида взлетел, Лейла рухнула в аэропорту без сознания. Придя в себя, обнаружила, что лежит на койке в одной из комнат в аэропорту. Рядом сидел Андрей.

В последующие дни она оставалась в постели у себя дома, и Андрей не отходил от нее ни на минуту. Погрузившись в молчание, Лейла застывшим взглядом смотрела перед собой. Он сидел рядом, также храня молчание и лишь изредка заговаривая с ней, чтобы предложить выпить сока. Она отказывалась и пила одну воду. Тогда он стал добавлять в воду сахар и заставлять ее пить.

Ее состояние было до того пугающим, что Андрей опасался, как бы она тоже не наложила на себя руки. И даже когда эта опасность миновала, призрак смерти продолжал витать рядом. «Горе погубит ее», – с еще большим опасением думал Андрей, глядя на нее.

Однажды, вернувшись после выхода в магазин, он застал Лейлу сидящей в кресле. Она молча смотрела перед собой. Андрей заговорил с ней, но она не ответила. Тогда он подошел к ней и сказал:

– Мне тоже горько, Лейла. Тоже больно за его смерть. Я тоже на грани отчаяния. Прошу тебя, перестань! Не мучай больше ни себя, ни меня. Умоляю тебя!

Она не ответила. И он с отчаянием взмолился вновь:

– Хватит, Лейла, хватит! – И видя, что она не отзывается, стал с силой трясти ее за плечи. Лейла, как кукла, раскачивалась в его руках с тем же застывшим выражением на лице.

Андрей выпустил ее, опустился перед ней на пол и разрыдался:

– Пожалуйста! Прошу тебя, хватит!

Неожиданно послышался ее голос – хриплый и низкий, и Андрей затих, чтобы расслышать его:

– Я убила его! Это я убила его! Я убила его!

Она повторяла эти слова, все тем же невидящим взглядом смотря перед собой, но из глаз ее вдруг полились слезы. Потом, не переставая повторять те же слова – «я убила его» – она задрожала и впала в истерику.

Андрей не мешал ей плакать. Он хотел, чтобы она плакала. Чтобы ее горе растворилось и чтобы она освободилась от него. Но слезы Лейлы выражали не одно лишь горе. Душу ее переполняло твердое и жестокое чувство, которое нельзя растворить в слезах: чувство вины. Оно день за днем убивало ее.

– Я хотела сказать ему: Рашид, выпей, утоли жажду, не плачь, не будь слабым, не сдавайся, не умирай! А он взял и умер. Как я могла спасти его? Как мне нужно было поступить? Я виновата, и это мучает меня!

Что касалось ее чувств к Андрею, то они вдруг побледнели и размылись. Самоубийство Рашида растворило в ее глазах все истины. Мысль о любви стала бледной и неразличимой.

У Лейлы появилось ощущение, будто внутри образовалось мутное болото, и, может быть, потребуется много лет, чтобы оно исчезло, и чтобы она вновь различила в нем проблески любви. Но она не испытывала ни малейшего желания жить и верить в будущее и ждать день за днем, когда стихнет боль. Ей хотелось умереть немедленно.

В течение месяца после трагедии Лейла не посещала занятия и не ходила на работу. Андрей отправился в институт и попросил отсрочить ей выпускные экзамены до зимы. Получив согласие, он вернулся, надеясь, что новость обрадует Лейлу. Но она восприняла ее прохладно.

Андрей наскоро приготовил еду, и они сели за стол. Лейла уже начинала понемногу есть, а два назад ему удалось вытащить ее на улицу. Они гуляли с полчаса, но потом она быстро вернулась домой и укрылась в постели с головой.

После еды он помыл посуду, приготовил чай. Потом нетвердым голосом произнес:

– Лейла! Я хочу, чтобы ты поняла: не ты убила его. – Она молчала. Он добавил просительно: – Давай поговорим.

– Я не хочу, – ответила она с явным раздражением. – Я ненавижу разговор и ненавижу себя. Пожалуйста, оставь меня и уезжай.

– Я здесь потому, что беспокоюсь за тебя и боюсь оставить тебя одну.

– Со мной ничего не случится.

– А что если тебе вернуться на работу?

– Я не могу. Не могу!

– Хорошо, хорошо, – ответил он, заметив, что она готова взорваться. Подойдя, взял ее за руку.

Впервые за долгое время Лейла почувствовала, что он берет ее руку с искренней любовью. Однако быстро отняла ладонь и с волнением произнесла:

– Пожалуйста, Андрей, возвращайся в Москву. Не волнуйся за меня, мне уже лучше. Но мне нужно остаться одной.

– Я уеду завтра, – сказал он и, вернувшись на свое место, стал молча пить чай.

За все это время Андрей не позволял себе думать ни о ком, кроме Лейлы. Он заботился о ней и занимал себя беспокойством о ней, избегая всего остального. «А теперь, – подумал он, – настал час моего одиночества».

Когда он оказался в вагоне поезда, перед ним стали проноситься картины одна за другой: Лейла, оплакивающая свое горе, Рашид, сидящий неподвижно, с тонкой струйкой крови на лбу и с навечно застывшей печалью в глазах. Сцена, где он несет тело Рашида на плече. Сцена, где он долго молчит, прежде чем ответить на вопросы отца Рашида, потому что Лейла переложила эту ответственность на него, ограничившись ролью переводчика.

– Он спрашивает, как это произошло. – Скажи ему, что в последнее время Рашид был в тяжелом состоянии, скорее всего – из-за смерти жены.

– Да, – перевела она ответ отца Рашида. – Мы видели, как ему тяжело, когда он приезжал. Мы пытались удержать его, воспрепятствовать отъезду, но он не послушался. Ах, если бы мы удержали его! Если бы удержали!

Лейла переводила эти слова, а отец Рашида плакал…

«Он настоял на отъезде ради Лейлы, – думал Андрей, сидя в вагоне поезда. – Ах, если бы он не вернулся», – пожелал он в свою очередь.

Но он вернулся и… убил себя.

А может, Андрей тоже причастен к смерти Рашида? Эта мысль, от которой он долгое время пытался спрятаться, теперь ударила его. Если бы он поступил по-другому! Если бы попытался решить проблему иным путем – спокойно, обдуманно, не переводя в противостояние! Если бы…

Поезд мчался, покрывая расстояния. Но мысли – одни и те же – беспощадно сверлили мозг Андрея и лишали покоя.

Что касается предмета их спора – Лейлы, то он отзывался еще одной болью – резкой и пронизывающей: Лейла такая же, как все те девушки, которых любил Андрей. Она не невинна, как он того желал, а грешна и прикрывает свой грех ложью.

Все последующие дни он размышлял о том, что в действительности сам отказывался видеть в ней обыкновенного человека.

Он не должен был с пафосом рассуждать перед ней и давать волю воображению, рисовавшему образ, который никогда не существовал и не мог быть реальным. А если бы и был, то – лишь по причине страха Лейлы, ее подчиненности законам родной страны и отцу, не более.

Андрей метался, переживая смерть Рашида и боль собственного разочарования, но за этими метаниями медленно проглядывала новая истина и так же медленно обволакивала его своим светом: он любит Лейлу, и она любит его, и одного этого достаточно, чтобы они продолжили жизнь вместе.