Глава 1
Доменик застонала. Тонко. Протяжно. И жалобно.
Вот это "жалобно" и встряхнуло Валерио, в полубреду хаотично мятущегося по комнате, сметая и сокрушая все, на что наталкивался на пути.
– Я в западне. В западне. Она тут ни при чем. Это я. Я должен был ее спасти. Должен был. Должен…
Западня памяти, выудившей из каких-то там подвальных глубин и то убийственно-солнечное утро, и зверскую головную боль, и раздражающе-зудящий голос святого отца Урбано, и… ее, уже бесчувственную к боли.
И агонию. Его агонию. В два счета прикончившую рассудок и кромсающую тело и душу.
Все, что было позже, терялось в неясных звуках и подрагивающих тенях, мешающих ему искать. Искать ее. Искать всегда.
Валерио прислушался. Не показалось. Стон повторился. Скулящий стон испуганной загнанной девочки.
Он обернулся. Наконец-то!
Доменик просыпалась. Мотая головой словно с похмелья и морщась от боли в застоявшихся суставах:
– Пить. Пожалуйста…, дайте воды.
Валерио беспорядочно засуетился, спотыкаясь о сброшенные на пол книги, одежду, вывернутую из шкафа, ножки перевернутых стульев. Добравшись до столика, чудом не пострадавшего от разразившегося здесь буйства, нагнулся за чашкой, тут же повалившись на ослабевшие колени.
– Хочу пить. Пить.
– Да. Сейчас. Сейчас. Я сейчас.
С усилием поднявшись, он, покачиваясь, доплелся до ванной.
В который раз сунул голову под струю уже давно бесполезной воды, ничуть не притупляющей одно единственное желание рухнуть, не важно где, и послать все к черту.
Наполнив чашку и ухватив ее дрожащими руками, чтобы не расплескать жидкость, сосредоточился на обратном маршруте в спальню, по дороге подбадривая себя:
– Еще три… шага. Тут обойти… А, черт…, держите…
Все еще одурманенная долгим сном Доменик, жадно припав к чашке, залпом ее осушила и, смахивая с подбородка пролившиеся капли, устало усмехнулась:
– Ну, вот. И встретились…, Чезарио. Кофе сварите? Подопытной.
– К-как вы сказали? – Валерио отер слезившиеся глаза, – Повторите. Что вы сейчас сказали? Чезарио?
– Да, святой отец. И мой духовник. И мой…, хм, возлюбленный… Все-то я про вас узнала. Да и… про себя. Вот отсюда, – она постучала по датчику, – вы сомневались? Боже! А что с моей спальней? Вы что тут, подвязались еще и уборщиком?
Он неожиданно смутился:
– Ну, надо же было чем-то заняться, пока вы почти двое суток отсыпались.
Доменик равнодушно махнула рукой:
– Да ладно уж. Разберемся. Ну, что с кофе? Пошли? Там и поговорим. Кстати, который час?
Оба одновременно взглянули на стену.
– До окончания вашего ультиматума…
Он вдруг грубо прервал ее:
– Никакого ультиматума. Я все объясню. Пойдемте. Дай Бог, успеть еще хоть что-то в этой жизни…, Корделия.
Доменик медленно выпутала из волос "флешку":
– Соизволите пояснить, что происходит?
– Только после… тебя, дорогая.
Глава 2
Кофе неожиданно взбодрил. А, может, и не кофе. Они, молча узнавая-изучая, всматривались друг в друга – настороженно, недоверчиво и… с любопытством.
– Ну?
– Что?
Доменик пригубила кофе, не отрываясь взглядом от такого… да, что тут поделаешь, вдруг родного ей лица:
– Как настроение?
– Это ты к чему?
– К настроению. Все хорошо?
Валерио, не глядя, потянул сигарету из пачки.
– Терпимо. Пока. Бывало и похуже. Ты меня зачем обманула?
– Не понимаю. И не тыкайте мне.
– Запудрила мне мозги. Отфутболила. Для чего?
– Я, д-действительно, не понимаю о чем вы?
– Я там бегал как ужаленный таракан по сковородке, искал этого придурка. А ты, значит, все рассчитала.
Доменик нахмурилась.
– Хороша. Нечего сказать. И что в итоге?
– П-подождите. Где бегал? За каким придурком? Почетче мысль излагайте. Вы куда-то выходили, пока я занималась вашей проблемой?
– Я выходил, – Валерио скривился в усмешке, – чтобы заняться твоей проблемой. Поверил тебе как сопливый молокосос. Ты задурила мне голову: "Я знаю, как спастись". Я тоже идиот. Надо было брать тебя в охапку и дергать оттуда.
– Что?! – у Доменик буквально округлились глаза, – А как вы…
– Озарение нашло. Свет на меня снизошел. Открылись шлюзы. Вот тебе и новая тема для твоих умствований. Не важно. Отвечай. Ты зачем это сделала? В героини записалась? А обо мне подумать?
– Господи! Но ты же ошибаешься!
– Я все тогда обыскал. Все закоулки. Еле нашел этого урода. И, знаешь, где? В твоем замке. Хозяином уже заделался. За шиворот притащил, а тут на тебе. Собрались недоумки под крылом этого выжившего из ума старого пид… "Изыди". Я бы ему так изыдил, мало бы не показалось. Но ты! Так посмеяться надо мной.
– Да в чем я посмеялась? Валерио, очнись.
– Ты знала, что это последняя наша ночь. Утра уже не будет. Ты знала, что ничего уже сделать нельзя будет. Так какого же черта ты молчала? Надо было просто бежать из этого притона, и не ждать, как кролики удава.
Он зло сломал сигарету.
– И это еще не все. Есть еще кое-что пострашнее.
Валерио резко придвинулся к ней и, Доменик, не успев отшатнуться, попала в тиски его рук.
– Как случилось, что я ничего не помнил ни о последней исповеди, ни о пытке, учиненной над тобой и, вообще, не знал, как оказался на площади? А? – он затряс ее, – отвечай мне, bugiardа.
Перепуганная Доменик вскочила, еле отодрав от себя его руки:
– Да ты что, с ума сошел? Откуда я могла узнать об их планах? Если даже тебе, одному из них, не удосужились сообщить об этом. И, потом, кто пострадавший-то? Это меня там поджаривали как куропатку. Забыл?
– Ты права. Сошел с ума. Именно так. Я сошел с ума. Мозги не выдержали, когда увидел, как ты вспыхнула как свечка.
Валерио опустил голову, и еле слышно процедил:
– Мне казалось, что ты где-то рядом. То вдруг услышу твой смех, то мелькнет твоя фигурка, а… как-то почувствовал твои руки. Они гладили мои волосы.
Доменик притихла.
– Я бродил по улицам и искал тебя. Не помню, ел ли я вообще, и спал ли. Без тебя я… не жил.
Он поднялся сварить еще кофе. Ноги едва слушались, но довели до плиты. Доменик поспешно перехватила у него кофеварку:
– Я сама.
Но Валерио, вконец выпотрошенный уже и эмоционально, ухватился за кофеварку мертвой хваткой и, ни в какую не выпуская ее, будто она могла удержать его, вдруг тяжело осел на пол.
Доменик, со своей стороны уцепившись все за ту же кофеварку, паровозиком поползла вниз вслед за ним.
– Нет сил…, кажется…, и все, – Валерио путано забормотал, – ко мне… не подходи…, ключ под… настольной… лампой…, полицию вызови…, жаль…, и… Вызывай же полицию!.. Быстро!..
– Подожди… Какая полиция? Я вытащу тебя. Господи, подожди…, я попробую все исправить…, только не засыпай…, пожалуйста…
Доменик всхлипнула и бросилась к сотовому.
Торопливо набирая номер, она молилась, чтобы Ирене ей ответила.
Глава 3
Она ответила. Будто ждала ее звонок.
– С тобой все в порядке?
– Нет. То есть, да. Ирене, милая, очень мало времени. Мне нужна твоя помощь. Он может погибнуть. Ему очень пло…
– Меня интересуешь ты. Как "паучок"? Что было? Соберись, пожалуйста, и внятно ответь. Прекрати биться в истерике.
Доменик кинулась обратно в кухню, на ходу коротко пересказывая горести, выпавшие на ее почти пятисотлетней давности долю.
Ирене слушала, не прерывая и поддакивая в нужных местах:
– Я предполагала…, верно, гипноз… ах, недоросль…, спокойно, спокойно…
Валерио полусидел на полу у стола в той же позе и… спал.
– Черт! Черт! Он заснул! Я не доволоку его до душевой, – и тут же взвизгнула, – он горит!
– Разбуди. Скорей! – тут и Ирене заволновалась, – и слушай меня внимательно. Ты должна изменить прошлое. Только это ВАС спасет. Вспомни, зачем ей нужен был коротышка. Что она хотела от него? Буди погорельца и заставь его продержаться еще хотя бы пару часов. Ты уложишься. Все поняла?
– Но как? – Доменик трясло.
– Мозги включи, – Ирене повысила голос, – если тебе не нужна информация или она требует поправки, что ты с ней делаешь?
– Но это же не просто информация!
– Господи, Доменик! Принцип тот же! Просто в этот раз не спи. Направляй свою ведьмочку куда надо. Удачи!
Доменик отшвырнула телефон и, поскуливая от страха, затормошила Валерио, не стесняясь довольно сильно "похлопать" по его уже кипящим щекам.
– Просыпайся! Ну, же… Да что же это? … Валерио, очнись, мать твою…
Он лишь мычал что-то нечленораздельное, убегая все дальше в смертельный сон.
Ее отрезвил запах гари.
Доменик тупо уставилась на задымившийся на ее глазах пока еще крохотный участок кожи на шее Валерио. И на щеке. И…
Она до боли сжала ладонями виски:
– Стоп. Думай. Сначала его раздеть. А потом…
Срывая с него рубашку, брюки, цепко осматривала тело, ища и находя новые доказательства обреченности ее нежданного гостя.
– Так, теперь лед…, остудит… немножко…
Опорожнив морозильную камеру, высыпала на Валерио две коробки сверкающих кубиков.
– … что еще?… полчаса в запасе есть…, надо успеть… Куда я его положила? А, вот он.
Доменик, схватив флешку со стола, взбежала наверх, в кабинет, бормоча по дороге:
– Карлик…, все дело в нем…, Господи, только бы получилось…, и знать бы как…
Подсоединив ее к компьютеру, промотала "пленку" назад:
– …нет, …и это нет… Стоп. Вот она, голубушка. Ты уж прости, но гореть будешь уже не ты. А, поэтому…, отсюда… все сотрем к чертовой матери… Вот так… Отлично… А вот тут… поправим… Зачем перекладывать на завтра? Он приведет шута… сегодня…, немедленно…
Прикрепив "паучок" к затылку, она глубоко вздохнула, отгоняя вспыхивающие жгуче-красным и вопящие об опасности мысли – малейшее изменение в прошлом повлияет на изменения в будущем. Непредсказуемые изменения. Вплоть до…
– Ну, не подведи, дружок… Господи, помоги успеть!..
Глава 4
– Приведи его ко мне.
– Кого? Карлика? – Чезарио нахмурился, – зачем?
– Я знаю, что нужно сделать, чтобы спастись. Он нужен мне.
Они сидели друг против друга все за тем же столом, служившему им и ложем.
– Ты не хочешь мне сказать, для чего?
– Хочу. Но не сейчас. Мы, конечно, поговорим, потому что от твоего согласия зависит, пойду ли я на это.
– На что?
Она высвободила руку. Слегка провела по морщинке у его губ, спустилась к ямочке на подбородке, вернулась к губам, которыми он тут же мягко ущипнул ее пальцы.
– Не уходи от ответа. Ты что-то затеяла и держишь меня в неведении. Все-таки подкупить его? Или что? Запугать? Ну, говори!
– Чезарио, мой Чезарио…
Корделия вдруг запнулась, сжав его пальцы. А почему не сейчас? А если завтра уже будет поздно? Что, если это их последняя встреча? Но ведь… Чезарио одним из первых узнает о дне казни! А… если нет? И если это уже завтра?
Святая Мария! Откуда этот страх? С чего бы?
– Я… откроюсь тебе. Подожди… не перебивай. И я готова к тому, что после того, как ты все узнаешь, ты покинешь меня. Не протестуй. Я допускаю и это…
Как он примет то, что она скажет? Это удар. Страшный и непоправимый. И для нее и для него. Но не страшнее костра. Который…, возможно…, завтра…
Но почему завтра? Ведь до этой минуты она даже и не думала об этом. Не было причины. "Следствие" идет своим чередом. Хотя бы потому, что суд не откажется помучить ее до полусмерти.
Ее преждевременное признание Чезарио и, тем более, преждевременное действие могут только навредить. А если он не поддержит ее в том, что услышит? Или еще хуже – оставит ее? Как жить дальше, отвергнутой и им? Ведь приговор ей могут вынести и через полгода. А то и через год.
В мысли неожиданно, из ниоткуда, вплелись слова, тотчас прихлопнувшие сомнения: " Нет года. Нет даже дня. Есть только эта ночь".
Страх сжал ее. Кто говорит с ней? Чье это предостережение?
– Не молчи! – Чезарио требовал доверия.
Настигнутая предвидением – категоричным и не допускающим колебаний – Корделия решилась. Будь что будет.
Она рассказала все. С самого начала. С камушек на камине. Со шмеля…
Чезарио молчал. Только все ниже опускал голову, избегая встретиться с ее глазами. Она даже подумала, что он задремал. Но как только попыталась убрать руки, он поймал их, надежно накрыв своими.
– Вот и все. Ты хотел это услышать. Господь не просто так наделил меня…, – Корделия вдруг оробела, вспомнив неуклонное "Есть только эта ночь". Кто же ее предостерегал и… направлял? – …прозрением. Я… должна была исполнить Его волю. Быть поддержкой в несчастьи. Защитить тех же детей. Уберечь от смерти. Понимаешь? И нет у Всевышнего более верной ученицы. И если за Веру мою мне придется пострадать, я приму это как знак особой милости. Но… у меня есть путь отсюда…
Наконец, он поднял на нее глаза.
Корделия покорно ждала – вот сейчас он испугается, обругает ее последними словами, пожалев о преступной страсти, оттолкнет с отвращением, согласившись со "справедливым" судом, так же как и все обвинит в колдовстве…
Но его взгляд сказал другое.
И она вдруг не выдержала, разревевшись чуть не в голос. Чем как раз и напугала Чезарио:
– Ну, что ты, глупая ты моя… Я сразу понял, что ты… другая. Ты защищала себя. И все, что ты сделала. Баччелло так Баччелло. Он будет здесь. Я найду его. Но, может, поверишь мне до конца и расскажешь зачем? Что ты надумала?
– Это… страшно… для нас с тобой…
– Не мучь меня!
Она заговорила о самом беспощадном.
И тут Чезарио помертвел. Его руки дернулись, выскользнув из ее. Черты лица вдруг ожесточились, заострившись. Он немо, сдерживая ледяную безысходную ярость, вслушивался в то, что разум отказывался принять.
– … у нас нет выбора. Если мы хотим, чтобы я осталась жива. Тебе решать.
Если бы его голос обладал силой разрушения, в этой каморке не осталось бы даже щепки.
– Я согласен. Но если бы ее голос обладал силой возрождения, здесь зацвели бы тюльпаны.
– Я люблю тебя. И я знаю, на что мы себя обрекаем. Он с усилием выдавил:
– Где он? Шут твой проклятый.
– В замке.
Корделия почему-то не сомневалась ни капли, что он там.
Чезарио, не попрощавшись, вышел.
А Доменик с облегчением улыбнулась.
Кусочки льда, сброшенные на тело Валерио, давно растаяли, растопленные то там, то здесь играющими в прятки костерками.
Глава 5
Он втолкнул его словно крысенка в ее темницу.
Коротенькое тельце пыталось восстановить равновесие.
Баччелло еще хорохорился, одергивая смятый плащ и сетуя на грубое обращение. Его вездесущий нос нервно подергивался.
Корделию вдруг разобрала тошнота. Но отступать она не собиралась. Незримые тени Лорены, Агнесы, отца безмолвно поддерживали ее решение.
– Как дела, крошка? Недовольное сопение карлика смолкло. Он громко икнул, рассмотрев тень в углу, и скоренько заскочил за спину Чезарио. Запинаясь, поинтересовался:
– Ты? Зачем? Зачем привел меня сюда? Святой отец, ты же сказал, что Его Преосвященство хочет меня видеть? Он придет сюда?
Чезарио, не глядя, выловил его:
– Придет. Не переживай.
Он попытался, насколько позволяла пола плаща, накрепко удерживаемая Чезарио, попятиться к двери.
– Я хочу выйти. Слышите? Я подожду Его Святейшество там. Снаружи.
– Да, нет, любезный, не спеши так, – Чезарио подтащил его к кривоногому стулу, – отдохни, отдышись.
– Что вы хотите от меня?
Баччелло перепуганно перескакивал взглядом от Корделии к святому отцу, растеряв воинствующий пыл. – Сядь, Бартоло. Сядь, мерзавец. Не бойся. Все, что надо было бояться, ты уже пережил. И не трясись так, – она подсела к нему, от чего он еще более встрепенулся, подперев спинку стула, – ты здесь, чтобы помочь… себе. И мне.
– Помочь тебе? – он вновь распалился, – твое место в аду, проклятая ведьма.
Шут яростно плюнул ей в лицо, что не сказалось благоприятно на настроении Чезарио. Ей пришлось вскочить и прикрыть от него уродца. Иначе, помочь бы он уже не смог.
– Ты что разорался? Пока не режу. А надо бы. Чем тебе моя нянька не угодила? А отец чем провинился? Ну, сейчас не об этом. Чезарио, привяжи его. У нас нет времени.
Баччелло проявил удивительную сноровистость, прытко скатившись со стула и ринувшись к выходу. Затарабанив по двери, он зашелся в крике:
– Выпустите меня! Что вы хотите со мной сделать? Откройте! Отец Урбано! Где вы?…
Чезарио схватил его в охапку, приговаривая:
– Ты с ним увидишься. Скоро. Очень скоро. Даже скорее, чем ты думаешь, cane puzzolente.
Баччелло неожиданно утих, дав без сопротивления усадить себя все на тот же стул. И даже без споров выдержал совсем не ласковое затягивание тельца веревкой. Его личико вдруг скривилось, и он плаксиво заканючил:
– Ваше Сиятельство, Корделия, это не я. Богом клянусь, меня заставили. Мне пригрозили. Ты же знаешь, что я тебе жизнью обязан…
– Да я-то прощаю тебя. А что мне еще остается? Все, что ты натворил, уже случилось. А вот простит ли тебя Лорена, негодяй. Ты видел, что с ней сделали? Что ей пришлось пережить? Ну, да ладно.
Чезарио отступил. Все было готово. Пора. Время гнало вперед. Но…
Корделия взглянула на него, и они рванулись друг к другу.
Последний поцелуй. Последнее прикосновение. Последнее… их.
Оттолкнув его, напомнила:
– Мы не прощаемся. Мы вместе.
Чезарио отвернулся, уткнувшись в стену и грохнув по безразличному камню сжатыми кулаками.
Корделия же обернулась к Баччелло.
Вспученная кожа, раздираемая горящими волдырями, лопалась, оголяя уже обожженное мясо.
Глава 6
Карлик, дергаясь в попытке ослабить путы, в панике заверещал:
– Что ты смотришь? Освободи меня! Слышишь? Что ты задумала? Так вы снюхались? Святой отец вовсе и не святой? Это ты его околдовала! Как и графа! Я был прав! Ты ничего не посмеешь со мной сделать! В замке знают, с кем я ушел. Развяжи меня! Быстро! И я промолчу об этом…
Он кивнул на Чезарио, еле сдерживающегося, чтобы не попортить ухмыляющуюся физиономию расхрабрившегося шута. Она еще понадобится.
Корделия успокаивающе похлопала его по плечу:
– Не волнуйся так. Тебя развяжут. Потерпи. И в замок ты вернешься живой и невредимый. А пока… отдохни.
Чезарио, осведомленный о том, что произойдет, недоверчиво покачал головой:
– Мне придется куда-то его деть, если ты ошибешься. И тогда останется только одно – побег.
– Кого деть? Меня? – карлик встрепенулся, – меня не надо никуда девать. Я сам уйду. Клянусь всеми святыми, что буду молчать. Корделия, во имя Франческо…
Франческо.
Это он научил ее, что надо сделать, чтобы спастись. Тогда. В ночь его смерти.
Сжимая тряпично обмякшее тело графа, Корделия прощалась не только с ним. Рядом, в шаге от нее, ей улыбалась его… душа. Еще сохранившая черты его лица.
Некое летящее нечто, обнявшее ее на мгновение и без сожаления расставшееся с этим миром. И с ней.
Баччелло затравленно умолк, ошеломленный родившейся ниоткуда узкой лентой брезжущего света, соединившей его с Корделией.
– Эт-то ч-что? К-как эт-то?
Чезарио, несмотря на то, что она подготовила его, насколько возможно, к предстоящим чудесам, не менее озадаченно всматривался в струящийся ниоткуда свет, непроизвольно шагнув навстречу.
Корделия остановила его движением руки – только не мешать.
Карлик беззвучно хлопал губами, испуганно вжимаясь в кресло.
Шаловливые огненные искорки, путаясь во вспотевших волосах, хороводом окружили голову.
Она вознесла молитву-просьбу Богу не смалодушничать и не отказаться от приговора – ей, несмотря ни на что, было жаль карлика. По недомыслию и скудоумию оболгавшего невинные души. Одурманенного ложью и сгубившего родных ей людей.
И если его не остановить, кто знает, скольких он еще убьет. Включая и… Лудовику? Кто она? Но поразмышлять о вдруг пришедшем на ум имени уже не успевала.
– Успокойся. И… засыпай. Засыпай!
Пойманный на полувскрике, он вяло что-то прошептал, повиснув на веревках, что позволило Корделии беспрепятственно срезать локон его волос.
Чезарио напряженно следил за ней, предупрежденный, но все равно до конца не верящий в затеянное.
Но когда в коридор мерцающей ленты из тела по-детски посапывающего Баччелло выглянула его, притянутая любопытством, душонка, Чезарио, придавленный уже неоспоримыми доказательствами Божественности человеческой природы, оробело отступил, торопливо крестясь.
Опаленные ресницы дрогнули. Валерио стонуще замычал, не в силах отогнать убивающий его сон.
Словно принюхиваясь, дымка жизни Баччелло застыла у светящейся черты, шариком покачиваясь у ее грани.
Что и нужно было Корделии.
Глава 7
Если бы она, почуяв неладное, юркнула бы обратно в уютное и безопасное тельце шута, Корделия как ни странно, вздохнула бы с облегчением.
Не потому, что сокрушалась по поводу потери ею своего тела, к которому, по известным причинам, она прикипела за свои четырнадцать лет и довольно туманно представляла себя в иной юдали. А потому, что готова была… простить карлика с его мелкой незадачливой, не способной к милосердию, душонкой. Но душонкой живой и… чувствующей. Умеющей любить. Франческо тому доказательство.
Чезарио, вероятно, угадал ее сомнение. Он прервал молитву, вдруг ожесточенно подстегнув:
– Продолжай. Ну же!
Корделия попрощалась с… собой, в последний раз пригладив свои растрепавшиеся волосы, и нащупала за спиной заранее приготовленный стул, куда и опустилась, не устояв на трясущихся ногах.
Оставив локон Баччелло уже не в ее руке, она выскользнула из тела, поплыв навстречу новой судьбе.
Знакомое состояние раздвоенности, узнанное когда-то благодаря кольцу матери, увлекшему ее невесомое "Я" в давно ушедшие дни, или потом, проверенное в спальне карлика, откуда она неведомо как перескочила в монастырский дворик, разлучило, теперь уже навсегда, ее плоть от ее духа.
Подплыв к опустевшему и безучастному телу Баччелло, Корделия в заминке зависла перед неказистым пристанищем. Его душа, на сей раз неосмотрительно выбравшаяся из временного заточения, будто что-то поняла, качнувшись к ней.
Взглядом Корделия метнулась к своему брошенному телу, бесчувственно сползающему со стула – потерявшее душу, питающую его жизнью, оно продержится еще какие-то мгновения. Не более. В омертвелом теле душе уже нечего будет делать.
Но она промедлила еще немного. Совсем чуть-чуть. Чтобы запомнить Чезарио.
Мешкать больше нельзя. Иначе карлик станет бесполезным.
Мягко обвив мокрое от страха тельце, приняла его уродливые формы и втянулась вовнутрь. И оно, уже изнуренное нехваткой живительного тепла души, жадно ее впитало.
Огненные фонтанчики, пока еще лениво, будто пробуя на вкус истерзанное тело, беспорядочно выплескивались то тут, то там, ненасытно его облизывая.
Заволновавшись, призрачная дымка привычно кинулась к избранной когда-то и обжитой жалкой оболочке шута. Но, словно путник, сбившийся со знакомой и изученной просеки, запаниковала, потерянно ощупывая его тело в поисках входа. Входа в уже чужое для нее тело.
Встревоженная, отступила. В смятении потянулась вдоль мерцающего перехода, лихорадочно обшаривая его и наткнувшись, наконец, на локон волос Баччелло, зажатый в руке Корделии.
Растерянно коснулась его, узнавая. Поколебавшись, притронулась к пока чужой для нее руке, равнодушно рассказавшей о пустом сосуде, еще ждущего животворного тепла души.
Недоверчиво обняла… и… растворилась в новообретенном убежище.
Глава 8
– Свяжи ее. Чезарио! Она сейчас очнется. Чезарио, ты слышишь? Приди в себя. Ну же! Потом со мной разберемся. Быстрей!
Пока он суетливо возился с веревками, путаясь в них и перепугано оглядываясь на карлика-Корделию, с не меньшей робостью осваивающей смешные ручки, ножки и, конечно же, торчащий далеко впереди нос. Настолько впереди, что и не скашивая глаз, она рассмотрела все поринки и оспинки на его кончике.
Пока особого неудобства не испытывала. Если не считать врезавшиеся в тело веревки. Чезарио, определенно, перестарался.
Что-то долго он там копается.
– Что случилось?
Да-а, ну и голосок у нее. Словно скребанули по заржавевшему железу.
Чезарио задержал руку на щеке для него все еще Корделии, чем она, или, вернее, уже он, карлик, немедленно и воспользовался, укусом отомстив за причиненное стеснение в членах.
Ответный удар последовал бы незамедлительно, если бы не… она, с которой Чезарио прощался уже навсегда. Он остался верен ей даже сейчас. Зная, кто перед ним.
Задавив слезы, Корделия поторопила его:
– Нам пора уходить.