История о воровке книг, похищенной бандитом и познающей смысл истинной жертвы.

Пролог

За тридевять земель, в тридесятом государстве жили-были… — вот начало каждой сказки. Нет, никаких «если» или «может быть», поэтому мы начнем именно с этого. В далеком будущем, сквозь черный дым и скелеты древних городов, на разорванной на части и раздробленной земле жили-были женщина и ее лучший друг…

Часть первая

Указательным пальцем правой руки я обвожу контуры золотых лошадей. Изношенные обои, изорванные и потрепанные, грубая ткань, когда-то имевшая цвет слоновой кости, пожелтела от старости. Если я сконцентрируюсь достаточно сильно, то смогу подавить беспокойство, зарождающееся в глубине души, как и всегда, готовое взорваться дурным предчувствием. Я всегда нервничаю, пока жду возвращения Годрика — хотелось бы надеяться, что он будет целым и невредимым. Где же он? Сидя на диване, подобрав под себя одну ногу, я нервно качаю другой, до боли прикусывая нижнюю губу. Я осматриваю свою квартиру, пока жду. Она представляет собой прах некогда ослепительного богатства, в сочетании с истинным возрастом этого места и реальностью жизни на двадцать втором этаже ветхого здания. Одна из стен была взорвана во время очередной войны. Мне говорили, что в свое время здесь было восхитительно, и с тех пор, как три года назад переехала сюда, я сделала все возможное, чтобы нам с Годриком было комфортно здесь жить даже без денег моего отца.

Внезапный порыв воздуха проносится по комнате, единственная открытая стена не позволяет укрыться от сухого вечернего летнего ветра. Где же он? Наша входная дверь резко открывается, и на пороге появляется мой лучший друг. Я вскакиваю и подбегаю к нему.

— Ну? — нетерпеливо спрашиваю я, расхаживая перед ним, в то время как он бросает к моим ногам коричневые джутовые мешки с украденными книгами. — Почему так долго?

— Вот так? И никакой благодарности? Ты бессовестная. Как насчет «Спасибо, Годрик, за то, что ты такой смелый, и за то, что совершил набег на дом элиты. Да, кстати, твои волосы выглядят невероятно». Разве это так трудно? — нарочно обижается он, приглаживая волосы, как высокомерный дурак.

Мои губы растягиваются в улыбке.

— Твои волосы выглядят пугающе прекрасно, — признаюсь я, потянувшись к мешку. — Это вызывает беспокойство, правда. Ты — выдающийся вор, который грабит богатых, и все же тебе каким-то образом удается сохранить каждый волос на своем месте.

Я лезу в большой мешок, и мое сердце начинает биться быстрее. Так много новомодных историй и приключений, так много потенциала на контрабандных страницах.

— Полагаю, ты смог избежать караульных после комендантского часа? — Я вытаскиваю одну из книг и начинаю листать «хрустящие» страницы. Я точно могу сказать, что к ней никто никогда не прикасался. Невежественные, богатые дураки — единственные, кому разрешено иметь книги, и все же, книги, которыми они владеют, остаются непрочитанными. Какое кощунство.

Годрик хитро улыбается, снимая свой черный плащ и вешая его на спинку стула.

— Ты вообще собираешься спросить? — Он расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки и скидывает сапоги, стряхивая черную сажу на только что вымытый бетонный пол. — Тот дом просто забит книгами, Мейбелл. Я имею в виду целые горы книг.

Я усмехаюсь.

— Мы можем туда вернуться завтра? — Завтра — слишком скоро.

Он качает головой.

— Нет, пока за тобой так пристально следят. — Он потирает подбородок. — Плюс, ты же знаешь, что в этом деле я лучше тебя, — напоминает он, приподняв бровь.

Не задумываясь, я беру подушку с дивана и бросаю ему в лицо.

— Чушь собачья.

Он быстро уворачивается, а затем направляется в свой угол в нашем большом открытом лофте.

— Разбирайся с этим, — вяло бубнит он, указывая на мешок. — Я иду спать. Иногда воровство утомляет. Спокойной ночи, принцесса. — Он исчезает за своей перегородкой, прежде чем мне удается ответить.

Я сижу в одиночестве еще в течение минуты, затем направляюсь к своей койке за своей собственной ширмой, схватив самую толстую книгу из этой стопки. Свернувшись калачиком под изношенным одеялом, я начинаю читать выцветший текст, теряясь в словах другого времени — даже если это пиратская, избитая версия оригинала. Обычно в книгах, которые мы крадем, или отсутствуют номера страниц, или они написаны на полях, а листы этой конкретной копии скреплены случайным образом. Я никогда не видела оригинал. Большинство из них со временем исчезло.

Воровка.

Принцесса.

Полагаю, меня точно описывают оба этих слова. Я провожу свои дни как дочь лидера Элиты, а по ночам дружу с хулиганом нашего города, воруя книги у людей, которые никогда их не оценят. Наша ветхая квартира и моя независимость — это попытка дистанцироваться от Элиты и их разобщающих обычаев, но это не мешает моему отцу следить за мной и вводить бессмысленные комендантские часы в качестве меры защиты. Хотя он, может, и не знает о моей незаконной ночной деятельности, ему все же удается держать меня на коротком поводке. Вот почему Годрик сам организует сложные ограбления, как, например, сегодня.

У моего отца есть веская причина для беспокойства. Разделение на Элиту и остальных воздвигло в обществе невидимую стену, и это пробудило забытое зло. В частности, Мародеров — группу мятежных бандитов, которые обворовывали любого и брали все, до чего смогли добраться. Неотесанные уголовники.

Они были в ответе за убийство моей матери, и я давно поклялась самой себе, что однажды отомщу за ее смерть.

Я просматриваю страницы книги, когда в голове у меня всплывают слова Годрика: «Тот дом просто забит книгами, Мейбелл. Я имею в виду целые горы книг». Признаться, я жадная, когда дело касается книг. Годрик делает это ради острых ощущений, а вот я краду книги ради бегства от реальности. Они мне нужны. В этих вымышленных мирах я не дочь недосягаемого лидера. Я могу быть, кем захочу.

Проверяя часы на камине, я отмечаю, что уже почти два часа ночи. Я раздумываю над тем, чтобы уйти. Я наркоманка, а книги — мой наркотик. «Горы книг», — сказал он. Наверное, не стоит этого делать. Годрик убил бы меня, если бы знал, о чем я думаю. То, что Годрик не знает, не убьет его, верно? Спрыгнув с кровати, я надеваю свой обычный наряд — обтягивающие черные штаны, ботинки на шнуровке, черную толстовку с капюшоном и черную шапочку, в которую заправляю свои длинные каштановые, заплетенные в косу волосы. Я хватаю отмычку и мешок для книг, которые собираюсь украсть. Как можно тише запираю за собой дверь и прячу ключ в одном из светильников в коридоре. Это наше правило — больше для Годрика, чем для меня. Именно его допрашивают охранники, а меня отпускают из-за того, кем является мой отец. Но книги в нашем городе незаконны, по крайней мере, для тех, кто не входит в Элиту. Когда в восемнадцать лет я боролась за свою независимость, я также отказалась и от статуса Элиты. Последнее, чего я хочу — это чтобы мой отец или один из его лакеев узнали о гигантском тайнике с книгами, которые мы спрятали. Возможно, они не были бы такими прощающими, если бы знали, что мы с Годриком по ночам влезаем в дома Элиты и крадем их литературу.

Я спускаюсь по лестнице и как обычно слежу за тем, чтобы меня не заметили охранники внизу у лифта. Двадцать два этажа. У меня подкашиваются колени, когда я достигают нижнего этажа. Я ищу охранников — безмозглых солдат, нанятых моим отцом, которые проводят свои смены, разглядывая обнаженных женщин в журналах вместо того, чтобы выполнять свою работу. Это, безусловно, делает мою жизнь проще. Сейчас они сидят в своих шикарных креслах и смеются, не обращая внимания на лестницу. Как бы меня ни бесило то, что за мной следят, я знаю, что отец делает это из любви. В обмен на независимость я с радостью смирюсь с парочкой простых охранников. Я крадусь вдоль стены к входной двери, и как только оказываюсь на улице, сливаюсь с тенями заброшенных улиц. Я быстро перебегаю от здания к зданию, чтобы никто меня не увидел, пока не доберусь до кварталов Элиты. Большой город или то, что когда-то им было, ночью тихий и призрачный — пустой, темный и запустелый. Но как только перехожу на другую сторону, сразу же замечаю разницу. Дороги — асфальтированные. Здания — новые. Кусты — подстриженные. Богато блестят экипажи, выстроенные вдоль изящных подъездов многоэтажных домов, каждый из которых рассчитан на одну семью. Меня тошнит от этого вида. Неудивительно, что я оставила все это в прошлом.

Я нахожу дом, в который пробрался Годрик — большой кирпичный трехэтажный особняк с белой отделкой и кустами роз, растущими вдоль стены. Я изучаю его через черные ворота. Проходя по периметру, я пытаюсь найти щель в аккуратной изгороди, окружающей дом. Дома никого нет, поэтому я натягиваю пониже капюшон и пробираюсь сквозь кусты, пока не выхожу на другую сторону. Осмотревшись по сторонам, я быстро бегу по открытой лужайке, пока не добираюсь до крыльца, где низко приседаю. Осталось преодолеть грязную дорожку вдоль стены дома, ведущую на задний двор. А дальше надо лишь отпереть замок задней двери, действуя как можно тише. В отличие от Мародеров, мы с Годриком изо всех сил стараемся ничего не разбить. Мы предпочитаем, чтобы люди, у которых мы воруем, никогда об этом не узнали. Буквально на прошлой неделе один из Мародеров кинул кирпич в окно элитного дома. Так непрофессионально.

Я направляюсь к задней двери. Вынимаю свою отмычку, и через несколько секунд слышу волшебный щелчок замка. Медленно открывая дверь, я прищуриваюсь, привыкая к пространству дома и темноте.

Время от времени я оплакиваю легкую жизнь, которой жила восемнадцать лет. В ней не было ни взорванных стен, ни холодных ночей, ни сна на голодный желудок, потому что работа уборщицей недостаточно хорошо оплачивается — мы получаем такую работу, которой не хотят заниматься люди из Элиты. Отец воспитывал меня сам после того, как пять лет назад умерла мама, он был хорошим отцом. Мое стремление к независимости в восемнадцать лет было не только из-за него, хотя мы всегда не сходились с ним в политических взглядах. Я просто должна была это сделать, потому что всегда этого хотела. У меня не было желания руководить Элитой в качестве наследницы отца, и поэтому мой уход был единственным выбором, так как я хотела жить своей собственной жизнью. Хотя и живу лучше большинства людей из моей части города, но в такие моменты осознаю, от чего мне пришлось отказаться ради своей свободы. От кондиционера. От отопления. От новой мебели. От новой одежды.

Я вхожу в современную кухню и открываю холодильник. В нем столько еды, что жильцы этого дома вряд ли ее когда-нибудь съедят, прежде чем она испортится. Я тихо закрываю дверь. Я пришла сюда не за едой. Хотя они этого никогда и не заметят, но это противоречит нашим правилам.

Только книги.

И только книги, принадлежащие Элите.

Я тихо прохожу по оставшейся части первого этажа. Кабинет — вот где большинство людей Элиты хранят свои книги, как сувениры — должно быть, он на втором этаже. Я поднимаюсь по широкой лестнице и на носочках иду по коридору, пока не добираюсь до двойных дверей. Сглотнув, я открываю их и вхожу в кабинет. Прижав ладонь ко рту, я осматриваю темную комнату, освещенную только фонарем с улицы, свет которого проникает через окно. Годрик был прав. Повсюду стоят стопки книг, которые кажутся нетронутыми. Конечно же, это копии, но мне все равно. Я подхожу, беру несколько книг с полки и аккуратно кладу их в мешок, который принесла с собой. Возможно, из-за адреналина я становлюсь ужасно небрежной и ни на что не обращаю внимания, поэтому не замечаю другого человека, находящегося в этой большой комнате, пока его тень не перекрывает свет с улицы, но к тому времени уже слишком поздно.

— Ты, — раздается тихий рык, и я ощущаю горячее дыхание возле уха. Я стараюсь вывернуться из его хватки, но он еще крепче прижимает меня к своей груди и сжимает сильнее, так как я пытаюсь бороться.

— Отпусти меня, — кричу я, отталкиваясь от него ногами, и изо всех сил пытаюсь вырваться.

— Без шансов. — Он наклоняется, и его дыхание снова касается моего уха. Я скалюсь, но прежде чем у меня появляется шанс возразить, он продолжает: — Я пришел только за книгами, но теперь, похоже, уйду еще и с принцессой.

— На кого ты работаешь? — в смятении говорю я.

Он смеется — такой низкий, смертельный звук. Глядя периферийным зрением, я вижу, что он одет в большой плащ с капюшоном, закрывающим лицо. Страх погружает меня в свои объятия.

Мародер.

У меня замирает сердце. У мародеров нет законов, они не отвечают за свои действия. Они убивают. Самые настоящие преступники. Считайте, что я уже мертва.

— Иди за мной. — Он поворачивается и грубо тянет меня за собой. Его фигура гигантская, а капюшон прикрывает лицо. Мой взгляд скользит по обнаженной части его рук. Они покрыты шрамами. Должно быть, он чувствует, что я смотрю, потому что прячет обе руки под плащом. Он проходит через дверь кабинета с кошачьей грацией, несмотря на то, что сантиметров на тридцать выше меня. Я следую за ним весь путь. На самом деле, у меня нет выбора. Крики о помощи, борьба… только привлекут внимание представителей Элиты, которые живут здесь, и тогда мы оба окажемся в полной заднице. Мародер не замедляет шаг, пока мы не выбираемся наружу. Черная карета ждет за воротами…

Для меня.

— Пожалуйста, — прошу я хрипло, мой голос пропитан отчаянием. Он игнорирует меня, открывая дверь, и садится в роскошную карету. Я сомневаюсь.

Беги.

Но прежде чем мне удается пошевелить хотя бы ногой, из кареты слышится низкий рык — желто-зеленые глаза встречаются с моими в темноте. Собака. Конечно же. Я не смогу убежать от собаки. У всех мародеров есть собаки. Я это знала. Зверь для зверя. Дрожа всем телом, я забираюсь в карету, и как только закрывается дверь, мужчина садится и снимает свой капюшон.

Мне не удается сдержать свой крик.

***

Карета трясется, доставляя неудобство, пока мы блуждаем по темным улицам. Мне приходится сидеть на своих дрожащих руках и сосредоточиться на ковре…

Я не буду смотреть.

Не буду смотреть.

Не буду…

Украдкой смотрю на мужчину, который не обращает на меня внимания. Мой крик совсем его не удивил — должно быть, он уже к этому привык. Я чувствую укол жалости, а затем он исчезает. Мародер. Он не заслуживает моего сочувствия. Даже если его лицо кажется сделанным из расплавленного воска, как будто кто-то взял свечу и растопил его кожу. Его волосы обычные, а губы… искривлены в жестокой улыбке. Нос слегка деформирован, а вот глаза кажутся нормальными. Я не могу рассмотреть их цвет в темноте. Что бы с ним ни случилось, что бы ни оставило эти шрамы, должно быть, это было ужасно…

Нет.

Прочистив горло, я сажусь прямо и осматриваюсь.

— Так куда мы направляемся? Я не совсем уверена, где именно тусуются Мародеры. Наверное, в глубинах ада? — Я хочу, чтобы он знал: я знаю, что он — Мародер. Он не обращает на меня внимания. Я подавляю страх, поднимающийся желчью к моему горлу. На окнах в карете есть занавески, и они задернуты, но даже если бы их не было, сомневаюсь, что я смогла бы сориентироваться в темноте.

— Как ты получил эти шрамы? — невинно спрашиваю я.

При этих словах он встречается со мной взглядом, его ноздри сердито раздуваются.

— Прошу прощения? — Его акцент… я никогда такого раньше не слышала.

— Откуда ты? — бормочу я, прищурив глаза.

— Перестань задавать вопросы.

В этот момент карета останавливается, и в моих висках начинает пульсировать, когда распахивается дверь. Мужчина жестом указывает мне идти первой, но я не решаюсь. Понятия не имею, что там меня ждет. Я остаюсь на месте. Тогда выходит он, вздыхает и смотрит на меня с раздражением. Я следую за ним, как только понимаю, что не провалюсь в яму со змеями. Собака следует позади меня, виляя хвостом и поскуливая, требуя к себе внимания. Если бы она чуть раньше не попыталась откусить мне голову, то я бы поддалась.

Небо стало светлее. Утро. Как долго мы находились в карете? Я смотрю по сторонам, пытаясь определить свое местоположение, но ничего не узнаю. Мы в восточной части города — это я знаю. Это я могу сказать по тому, как свет падает вдоль окон здешних зданий, яркий и обжигающий даже на заре. Здания здесь ниже, чем там, где живу я, но окна так же в трещинах. Стены когда-то были взорваны, и теперь красочные граффити украшают каждый квадратный сантиметр их внешней стороны. Мужчина поворачивается и смотрит на меня, пока я все это осматриваю, его лицо вновь скрыто капюшоном.

— Следуй за мной, — приказывает он, разворачивается и направляется к большому четырехэтажному складу без окон, который находится в конце улицы. Выцветшие надписи покрывают верхнюю часть строения, но на оставшихся участках граффити отсутствуют. И вот тогда-то я и замечаю вооруженных охранников, стоящих на каждом углу.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, сжимая и разжимая кулаки вытянутых по бокам рук, когда мы быстро подходим к одному из охранников. Мне следует бежать. Я должна попытаться вернуться к Годрику. Но он и все эти мародеры меня заинтриговали.

— Самсон Вольтер, — отвечает он. — А ты, Мейбелл Монкруа. Дочь Илайи Монкруа, короля Элиты.

Я хмурюсь.

— Он предпочитает слово «лидер», — отвечаю я, скрестив руки. — Слово «король» привлекает негативное внимание.

Губы Самсона растягиваются в понимающей улыбке. На самом деле, несмотря на неровную кожу лица, он довольно симпатичный и молодой. Если бы он не был мародером, я бы могла найти его привлекательным.

— Но, тем не менее, он — король. А значит ты — принцесса. И стоишь кучу денег.

— Я была освобождена от обязанностей его дочери три года назад, когда вышла из-под его опеки, — ворчу я. — Мой двоюродный брат займет трон, когда умрет отец. Поэтому, жаль это говорить, но я ничего не стою для вас и вашего дела.

Он смотрит на меня секунду, прежде чем ответить. Голубые. Его глаза голубые, кристально чистые и теплые.

— Что ты делала в доме представителей Элиты, одетая так, словно собиралась ограбить банк? И почему ты воровала книги?

Мы проходим мимо охранника, который кланяется Самсону перед тем, как открыть дверь склада.

— У тебя есть свои секреты, а у меня свои, — отвечаю я. Он смеется в ответ.

Мои глаза приспосабливаются к мягкому освещению внутри, и я осматриваю окружающую меня обстановку. Это помещение в стиле лофт, очень похожее на мою квартиру, но в гораздо большем масштабе. Декор и мебель по-мужски простые, но современные. Пространство разделено колоннами, и несколько человек бродят вокруг. Пронзительное жужжание раздается в комнате, и, посмотрев направо, я вижу, что какому-то человеку в кресле делают татуировку.

Приподняв брови, я смотрю на Самсона. Он просто ухмыляется и подталкивает меня внутрь.

— Живая ты стоишь дороже, на случай, если тебе интересно, как я собираюсь с тобой поступить, — произносит он, двигаясь с такой надменностью, которую я видела только у одного человека — моего отца. — Будучи королем Мародеров, я публично объявил войну Элите, и я ни перед чем не остановлюсь. Держу пари, что похищение принцессы, дочери Илайи Монкруа, чертовски сильно приблизило меня к достижению моих целей.

Я смеюсь.

— Я ничего не стою, — выплевываю я, уставившись на него. — Как уже говорила, я разорвала свою связь с Элитой три года назад.

Самсон останавливается и делает шаг ближе ко мне. Я в ответ делаю шаг назад, но это не имеет значения. Он загнал меня в угол возле колонны.

— Думаю, ты стоишь больше, чем хочешь признать. Твой отец тебя любит. Относишься ты к Элите или нет, он сделает все, чтобы спасти тебе жизнь.

Он прав. Вот почему, вероятно, в эту самую секунду сотни стражников бродят по городу в поисках меня. Я молюсь, чтобы у Годрика хватило ума спрятать книги, прежде чем они соберутся его допросить. Теплая рука опускается на мое плечо, и я подпрыгиваю, потому что это не Самсон. Я оборачиваюсь. Мародер постарше стоит позади меня с парой наручников.

— Я не хочу участвовать в этой бесполезной игре в качестве твоей пешки, — выплевываю я в сторону Самсона. От ощущения холодного металла на запястьях по моей спине начинает ползти страх, но охранник не торопится их защелкнуть.

— Отведи ее в подвал, — приказывает Самсон, поворачиваясь к выходу, в то время как охранник раздраженно снимает наручники. Я смотрю на него через плечо, размышляя, стоит ли мне его убить, когда появится возможность. Если я собираюсь убить короля Мародеров, то могла бы убить и его охранника. Король. Лидер самого главного противника моего отца. Война между ними вполне может положить конец этому миру.

— Сэр, — отвечает охранник с ужасом в глазах. — Вы уверены, что подвал — лучшее место для нее? Возможно, ей будет удобнее в одной из гостевых комнат. И я даже не хочу говорить об этом. — Он болтает в воздухе наручниками и хмурится.

Хорошо, итак, возможно, за это я сохраню ему жизнь.

— Отведи ее куда угодно, Лучано. — На этом Самсон уходит, черный плащ развивается за его спиной.

— Спасибо, — благодарю я, когда Лучано ведет меня к лестнице в задней части склада.

Лучано кивает мужчинам, стоящим на страже у основания лестницы. Боже. Это место кишит охранниками. Я никогда не смогу сбежать.

— Не за что, — отвечает он с теплотой.

Он высокий и худой, одет в кожаные штаны и такую же куртку. Его руки сплошь покрыты татуировками.

— Сэм может быть… сложным… иногда. Но, пожалуйста, знайте, что его намерения благородны.

Я прекращаю подниматься по винтовой лестнице и смотрю на человека передо мной.

— Благородны? Он удерживает меня ради выкупа.

— Пока, — говорит Лучано. — Он выглядит жестким, но у него мягкое сердце.

У меня голова идет кругом, когда Лучано ведет меня по длинному простому коридору, целиком состоящему из бетона, труб и вентиляционных отверстий. Я следую за ним.

— Как долго он планирует меня удерживать? Если он такой благородный, почему бы просто не отпустить меня? — шепчу я, внезапно почувствовав усталость.

Лучано смотрит на меня с любопытством. Его глаза имеют оттенок жидкого золота. Белоснежные волосы длинные и стянуты в низкий хвост. Он ведет меня в великолепную спальню, подходящую принцессе. Я хмурюсь из-за его наглой выходки. Бетонные стены немного потрескались, но, тем не менее, это полноценная комната. Никаких дыр. Большая кровать с великолепным кованым каркасом стоит под большим окном с белыми прозрачными портьерами, справа от меня находится белый шкаф, слева — комод, а на полу лежит мягкий коврик из овчины. Ванная комната расположена в стороне, и отсюда я вижу большую ванну.

— Я даже не представляю, как работает его разум, принцесса. У вас была длинная ночь. Отдыхайте. Ужин ровно в шесть.

Я скрещиваю руки на груди.

— Почему вы так добры ко мне?

Лучано смотрит на меня, а затем вздыхает.

— Потому что вы мне нравитесь. Еще я думаю, что как бы сильно Самсон ни ненавидел вашего отца, он действительно хочет найти способ сотрудничать с ним, не прибегая к насилию. Вы — ключ к этому, мисс Монкруа. — Затем он выходит и закрывает дверь.

***

Я сплю как убитая до конца дня. К тому времени, когда наступает вечер, я уже готова к тому, что мне приготовил Самсон. Быстро искупавшись в модной овальной ванне, я выхожу в комнату, завернувшись в самое мягкое полотенце, и нахожу на кровати одежду и записку. Кто-то сюда заходил, пока я была в ванной комнате? У меня вспыхивают щеки, когда я читаю наспех составленную записку.

Здесь кое-какая одежда для ужина. Не думаю, что ты из тех, кто предпочитает платья, так что наслаждайся брюками.

Сэм.

Я натягиваю черные штаны из какой-то шерстяной ткани. Сегодня прохладнее, и скоро солнце опустится за горизонт, поэтому я их очень даже оценила. Далее идет белый вязаный свитер, который на ощупь напоминает шелк. Материал настолько тонок, что я боюсь, как бы он не распустился, пока наклоняюсь и натягиваю кожаные балетки. Проклятье. Это самая удобная одежда, которую я когда-либо надевала, и как, черт возьми, он узнал мой размер? Я изучаю свое отражение в позолоченном зеркале рядом со шкафом. Одежда очень мне к лицу. Она модная, и мне интересно, сколько денег от выкупов он накопил за эти годы, чтобы позволить себе такие наряды.

Я выхожу из комнаты без пяти минут шесть. Когда открываю дверь и выхожу, то сразу натыкаюсь на низкорослого мужчину с подстриженной бородой и усами.

— О, дорогая, прости…

— Я сама виновата, — говорю я, робко ему улыбаясь, и он возвращает мне улыбку. Я смотрю по сторонам. — Вы случайно не знаете, где подают ужин?

— Вон там, — быстро говорит он, призывая меня следовать за ним. — Я должен сопровождать вас.

Он ведет меня к современному коридору с бетонными полами и окнами до потолка, который находится на противоположной стороне от моей спальни. Он говорит мне через плечо, когда мы поворачиваем за угол:

— Кстати, я Гораций. Личный помощник Самсона.

— Мейбелл. Приятно познакомиться.

— Пожалуйста, извините короля за его поведение сегодня утром. Я имею в виду подвал, — ухмыляется он. — Он не хотел ничего плохого.

— Это я уже слышала, — ворчу я, скрестив руки.

— Здесь я вас оставлю, — быстро произносит он, кивая в сторону закрытых двойных дверей. — Самсон уже внутри. — Он делает паузу и наклоняет набок голову.

На нем джинсы, тенниска и выцветшая футболка. Как и у Лучано, у него есть татуировки практически на всей поверхности кожи, кроме лица.

— Прошло некоторое время с тех пор, как у него был гость за ужином. Даже годы, я бы сказал. Заранее прошу прощения за его внешний вид. — На этом Гораций быстро уходит прочь.

Я смотрю на двери. Медленно поднимаю руку и прижимаю ладонь к одной из панелей, и от вида столовой, которая предстает перед моим взором, у меня перехватывает дыхание.

Вдоль стен комнаты выстроились окна от потолка до пола. Сквозь них проходит туманное оранжевое сияние уходящего за горизонт солнца и отражается от стеклянного стола и железных стульев. Большая люстра — больше, чем карета, на которой мы сюда приехали — висит над нами, и сотни мерцающих свечей создают настроение. Стол накрыт на двоих. Самсон уже сидит за столом в дальнем конце зала, одетый во что-то напоминающее ту же самую одежду, в которой он меня похитил. Его короткие каштановые волосы взъерошены, по бокам они подстрижены короче, а спереди свисают со лба. Он смотрит на меня с легким раздражением. Я перевожу взгляд на противоположную сторону стола, где лежат столовые приборы, приготовленные для меня, и я рада, что нахожусь так далеко от него. Я медленно сажусь, время от времени оглядываясь по сторонам, чтобы все осмотреть. Собака сидит у ног Самсона.

— Спасибо за одежду, — быстро говорю я, перебирая столовое серебро.

— Ну, я подумал, либо эта, либо та ужасная уличная одежда, которую ты носила прошлой ночью, — холодно отвечает он глубоким голосом. Я жду намек на то, что он шутит, но он серьезен, и на моих щеках вспыхивает румянец. Чуть раньше в ванной комнате я видела порезы на щеке от кустов роз и засохшую кровь. Мне пришлось вытаскивать из волос веточки и листья, когда я их мыла. Должно быть, выглядела я...

Нет. Я не позволю ему заставлять меня чувствовать себя плохо из-за внешнего вида, когда он сам даже не удосужился надеть сменную одежду на этот ужин.

— Да, вижу, что внешность не слишком важна для тебя, — резко отвечаю я, добавляя немного сарказма своим словам, когда осматриваю короля с головы до его грязных ботинок.

Он хмурится.

— Я отсутствовал весь день, выполняя работу для Мародеров. Я только что вернулся и не хотел опаздывать.

Именно в этот момент появляется женщина, толкающая перед собой тележку с едой. У меня начинает урчать в животе. Я и не думала, что настолько голодна, пока аромат жареной курицы не достиг моего носа. Я с трудом разбираю, о чем он говорит, когда она расставляет передо мной картофель, курицу, пироги с мясом, свежий зеленый горошек и другие деликатесы, которые я не пробовала несколько лет. Мой рот наполняется слюной.

— …будете пить? — спрашивает женщина. Я моргаю, понимая, что она задала мне вопрос.

— Простите?

— Пить, принцесса. Что вы будете пить? — произносит Самсон сквозь стиснутые зубы. Я стреляю в него презрительным взглядом.

— На ваш выбор, спасибо, — говорю я ей.

Она наливает мне бокал игристого вина золотистого цвета.

— Я Анна Поттсенд, повар. Если вам что-нибудь понадобится, то всегда можете зайти на кухню. — Она широко мне улыбается, прежде чем подать еду Самсону.

Как только Анна заканчивает накладывать на его тарелку невероятное количество еды, она выходит из зала, оставив меня наедине с моим похитителем. Я обдумываю, как смогу его убить вилкой с тремя зубцами, но мой урчащий живот меня отвлекает. Самсон начинает прием пищи, и я следую его примеру. Убийство может подождать.

Должно быть, я выставляю себя дурой, потому что вскоре Самсон прекращает есть и с ужасом смотрит на то, как я, не задумываясь, запихиваю еду в рот. Я перестаю жевать.

— Что? — спрашиваю я с полным ртом курицы.

— Ты ведешь себя так, словно не ела в течение нескольких недель. — Его голос пропитан жалостью.

Я глотаю.

— Да, знаешь, независимость не совсем прибыльна. После того, как я вышла из состава Элиты, мне пришлось устроиться работать уборщицей так же, как и остальным жителям той части города. Я не возражаю, но мой сосед по квартире и я…

— Сосед по квартире? — спрашивает Самсон, приподняв брови.

Меня переполняет гнев.

— Это тебя удивляет?

Он кладет на стол вилку, а затем ладони.

— Да, — медленно говорит он. — Твой отец позволяет тебе голодать? Если тебе с трудом удается выживать, то почему он не вмешивается, когда тебе нужна помощь, а просто нанимает охрану, чтобы наблюдать за тобой?

Я опускаю взгляд.

— Потому что я сказала ему этого не делать. И потому что он не знает.

Самсон пристально изучает меня.

— Если бы он знал, как думаешь, он бы вмешался?

— Конечно, — выдыхаю я.

На лице Самсона появляется улыбка, и я замечаю небольшую ямочку на его правой щеке.

— Думаю, что я только что обнаружил свой козырь.

Я качаю головой.

— Ты сам себя обманываешь, если думаешь, что сможешь убедить его вести себя так, как тебе хочется, — заявляю я, хватаю вилку и продолжаю есть.

— Возможно, я и не смогу его убедить, но ты сможешь.

Моя вилка падает на стол, и я пристально смотрю на него.

— Прости?

Его улыбка становится шире. Вот и вторая ямочка. Черт его побери.

— Ты только что подвела итоги своей жизни для меня, Мейбелл, и я кое-что понял. Ты стремилась к независимости, возможно, потому, что у тебя был друг или два на другой стороне, и ты хотела зарабатывать себе на жизнь. Потом ты не согласилась с какими-то его действиями, поэтому и ушла.

Я молчу. Годрик не был рожден в семье Элиты, и он был самой главной причиной, по которой я все бросила.

— Итак, в восемнадцать лет ты освободилась из-под опеки отца и порвала связь с троном, но твой отец слишком сильно тебя любит, чтобы отпустить полностью, поэтому он послал нескольких охранников присматривать за тобой. Упрямство и гордость держали его в неведении относительно твоих условий жизни, но как только ты ему скажешь, как только объяснишь бедственное положение нашего народа, он, возможно, убедится в том, что нужно внести кое-какие серьезные изменения. Если кто и сможет его убедить, то это ты. Это идеально. Ты была рождена элитой, а убедишь его, будучи мародером. Идеальное решение для двух миров.

— Мародер? Да я лучше умру тысячу раз.

Его улыбка исчезает.

— Мы с тобой не такие уж и разные. Несмотря на то, что у меня внушительная база, и я отвечаю за большее количество людей. Но мы боремся за одно и то же. Если бы это было не так, я бы не поймал тебя во время кражи книг. — Самсон складывает руки в замок перед собой и с интересом наблюдает за мной. — Ведь именно это ты делала, не так ли?

Черт.

— И какое, собственно, тебе дело? Последнее, что я слышала о Мародерах: вы бросаете кирпичи в окна, грабите магазины и убиваете людей. Как ты можешь ожидать, что мой отец воспримет тебя всерьез, когда ты, можно сказать, прославленный пират?

Внезапно Самсон встает и обходит стол, направляясь ко мне. За ним следует большая собака, которая смотрит то на него, то на меня и скулит.

— Твой отец — не плохой человек, принцесса. Он просто получает много плохих советов от тех людей, которые хотят видеть наших людей в еще большем отчаянии. Сделать книги незаконными — один из способов дестабилизировать нас. Чем меньше мы читаем, тем меньше сомневаемся. Я не верю, что он сделал это из злости. Думаю, он это сделал по незнанию. И его советники думают, что если мы с тобой будем читать, то будем сопротивляться разделению на классы, что было бы плохо для них, — отвечает Самсон, проводя пальцами по своим губам. Я стараюсь не пялиться на шрамы, покрывающие его кожу, которая должна быть гладкой.

Я прочищаю горло и опускаю взгляд на свои руки. Возможно, мы не такие уж и разные.

— Я была молода. Я действительно не понимала, что происходит, пока не стало слишком поздно. Все люди на вашей — на нашей — стороне отвернулись друг от друга. Взрывы, перестрелки, всеобщая война… и с каждым днем становилось только хуже. Когда мне исполнилось восемнадцать, я решила, что не принадлежу к миру элиты. Я хотела быть смелой. Хотела за что-то бороться. Так что, я ушла. Мой лучший друг Годрик и я начали воровать книги. Сначала это были просто глупые, мятежные поступки, которые я совершала после того, как восемнадцать лет жила в роскоши. Затем это переросло в нечто большее, и я стала зависима от адреналина. И от историй. — Я делаю паузу и смотрю на него. — Мародеры не защищают искусство — они грабят дома и сжигают вещи, убивают людей, — шепчу я, — ну, по крайней мере, это именно то, что мне о них рассказывали.

Самсон только ухмыляется. Его лицо, хотя и в шрамах, но не лишено явной привлекательности. Острый нос, угловатая челюсть, пухлые губы и самые голубые глаза, которые я когда-либо видела.

— Мы ни разу не причинили вреда ни одной живой душе. Наша репутация была испорчена людьми твоего отца.

— Отец сказал мне, что мародер убил мою мать. Он сказал мне…

— Он солгал, — перебивает меня Самсон.

Мое лицо бледнеет.

— Почему? — спрашиваю я тихим голосом. От колючего взгляда Самсона меня бросает в жар. Он смотрит на меня со странным выражением на лице. Возможно, это сострадание? Все, во что я верила, пока росла, было ложью. Человек, которого я хотела убить этим утром, теперь мне помогает. Я не знаю, что с этим делать.

— Ты уже поела? — спрашивает он, выгнув бровь.

Я киваю.

— У меня пропал аппетит.

Он смеется.

— Ты всегда была такой драматичной, или это появилось в тебе недавно?

Я улыбаюсь.

— Кажется, это побочный эффект от пребывания рядом с тобой, — хмыкаю я в ответ.

Он наклоняет голову и хватает меня за руку. Его тепло шокирует меня, и я пытаюсь отстраниться, но его улыбка становится шире, и уголок его губ с одной стороны заговорщицки приподнимается. Черт.

— Пойдем со мной. Я хочу кое-что тебе показать.

Часть вторая

Мы выходим из столовой, и я следую за Самсоном по стеклянному коридору. Он выпустил мою руку всего несколько минут назад, но я все еще ощущаю грубые мозоли и жар его тела. Мы молча поднимаемся по винтовой лестнице. Собака убегает вперед и начинает вилять хвостом, когда мы приближаемся к ней наверху. Я до сих пор перевариваю слова Самсона. Почему отец лгал о смерти мамы? Самсон ведет меня через еще один лестничный пролет к верхнему этажу склада. На мгновение я останавливаюсь, думая, что, возможно, это все ловушка. Как только собираюсь спросить, куда мы идем, Самсон резко оборачивается, и я почти сталкиваюсь с его твердым телом.

— Знаю, Мейбелл, ты считаешь меня врагом, но я — не враг. Во всяком случае, не для тебя. — Он слабо мне улыбается, и лишь на секунду за шрамами я вижу мужчину.

Сейчас его голос мягче, чем раньше. Я открываю рот, чтобы ответить, но не знаю, что сказать. Он продолжает:

— После того, как мы убедим твоего отца, мне понадобится твоя помощь в преодолении пропасти между богатыми и бедными. Ты можешь остаться в качестве мародера, или я могу помочь тебе получить лучшую работу в городе. — Он ухмыляется, и мое сердце трепещет в груди.

— Ты даешь мне выбор? — шепчу я, изучая металлические перила и потрескавшиеся зеркала, висящие вдоль стены в коридоре позади нас.

— Я не собираюсь держать тебя в плену, если ты об этом.

Я смотрю ему в глаза.

— Я просто подумала… из-за прошлой ночи… — Я отстраняюсь от него, чтобы пройти мимо по коридору к моему таинственному сюрпризу, но Самсон мягко притягивает меня к себе.

— Я… я пытаюсь найти людей, которые смотрят в будущее так же, как и я. Я хочу жить в мире, где у каждого есть доступ к искусству и образованию — к книгам, музеям, танцам, музыке, университетам, паркам. В мире, где нет людей, которые стремятся уничтожить эти знания и все, в чем они выражаются. Я должен что-то сделать. Я должен его защищать. Без искусства мы будем более бездушным обществом, чем уже стали. Мне нужна твоя помощь, Мейбелл.

Меня одолевает сомнение, я делаю резкий вдох, а он продолжает:

— Я признаю, что мои методы прошлой ночью были экстремальными, но если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, я тебя полностью пойму. Это будет не в первый раз.

Я прикусываю нижнюю губу и опускаю взгляд.

— Я хочу помочь. Действительно хочу. Просто не знаю, могу ли тебе доверять.

Закончив говорить, я снова смотрю на него. Наши взгляды встречаются, и мое лицо начинает гореть. Он ждет ответа.

— Как мне убедить тебя помочь? — спрашивает он, его голос звучит как жидкий бархат. Я всматриваюсь в отметины на его лице. Хочу провести по ним пальцами… те, что на его губах… — Мейбелл?

Стряхнув наваждение, я прочищаю горло и качаю головой.

— Как насчет того, чтобы я дала тебе ответ к концу недели? Таким образом, я смогу придумать план, чтобы убедить отца, а ты сможешь доказать, что действительно тот человек, за которого себя выдаешь.

Он улыбается.

— Достаточно справедливо. — Самсон отступает, улыбаясь мне, затем поворачивается и открывает две двойные двери. Я следую за ним в самую большую комнату, которую когда-либо видела. Когда мои глаза приспосабливаются к темноте, я вскрикиваю, прижимая руки к груди.

Это не просто комната.

Это библиотека.

Радостное хихиканье слетает с моих губ, и я прыгаю вперед, устремляясь к ближайшей полке. Первые издания, вторые издания, специальные юбилейные издания… Твердые переплеты, мягкие обложки… Я никогда не видела настоящую книгу. Никогда за все те годы, когда их воровала. Однажды Годрик видел один оригинал, но ему не удалось его заполучить. Я пробегаюсь пальцами по кожаному переплету, блестящей надписи, пытаясь понять, что же в ней скрыто. Вытаскиваю одну из книг, хотя не уверена, на каком же языке она написана, и возбуждение от изучения настоящей книги посылает дрожь по моей спине. Она слегка скрипит, словно ржавая дверь, и страницы, боже мой, страницы… я поднимаю к лицу книгу и вдыхаю.

Блаженство.

— Каждый раз, когда мы проводили рейд, я приносил книги в эту комнату. Большинство людей, у которых я их позаимствовал, были не такими, как ты, Мейбелл. Они не ценили — не могли оценить их. — Он смотрит вокруг, и я следую за его взглядом. — Это место является результатом многолетней организации и систематизации, изучения языков, покупки зданий в городе, в которых мы могли бы эти книги разместить, если сможем убедить твоего отца. В идеале я хочу, чтобы он издал королевский указ, который предоставит амнистию тем, кто еще владеет каким-либо произведением искусства. У каждого человека должны быть книги, картины, музыка… они больше не должны быть вне закона, — бормочет Самсон и подходит ко мне. Я чувствую его запах — смесь табака и ванили.

Мой взгляд скользит между ним и рядами книжных шкафов. Какому искушению я должна поддаться в первую очередь?

— Я согласна.

— По всему городу, несмотря ни на что, процветало искусство. И ты можешь это подтвердить. Даже в темные времена люди стремились к нему. И, надеюсь, скоро все это будет в свободном доступе для каждого.

— А если я решу не помогать тебе? — шепчу я, позволяя взгляду блуждать по его неровным шрамам. На лице Самсона появляется вспышка боли, и он подносит руку к моей щеке. Из-за шероховатости его кожи дрожь пробегает по моему позвоночнику, и я закрываю глаза. — Ты убьешь меня? Чтобы доказать свою точку зрения? — У меня не хватает смелости взглянуть на него, чтобы увидеть правду, таящуюся в глубине его голубых глаз.

— Не думаю, что теперь смогу это сделать, — наконец говорит он, и я зажмуриваюсь, когда пальцем он скользит по моему подбородку, а затем спускается к ключице. Когда он отстраняется, я ощущаю пустоту и открываю глаза.

— Как ты получил эти шрамы? — спрашиваю я, выпрямляясь.

Услышав мой вопрос, он делает еще один шаг назад и смотрит на свои грязные ботинки.

— Ты действительно хочешь знать?

Я киваю, и он закатывает рукава своей одежды. Я делаю резкий вздох, когда вижу ужасные повреждения, усеивающие его предплечья, пальцы… Самсон развязывает свой плащ, позволяя ему упасть на пол, и остается с голым торсом. Я изучаю шрамы вокруг его бицепсов, на груди, на шее и лице…

— Кто это сделал? — спрашиваю я, делая шаг к нему.

— В тот вечер я получил титул короля Мародеров. Я проснулся посреди ночи, запертый в ловушке своих покоев, объятых бушующим пламенем. К этому времени группа Мародеров уже была сформирована, и хотя я никогда не узнаю, что на самом деле произошло той ночью, я уверен, кто-то из моих людей выдал меня представителю Элиты. Они хотели меня убить, сжечь заживо. Но я изо всех сил старался остаться в живых. Пока пламя облизывало меня, я сражался за свою жизнь и за людей, подобных тебе — бедных и угнетенных. Я боролся с пламенем, терпел боль, кричал, пока меня не спасли. Огонь был таким обжигающим. В какой-то момент я почувствовал, как на моем лице начала плавиться кожа. Но я стойко держался, отступил в дальний угол и звал на помощь, пока один из моих друзей не прорвался сквозь пекло с одеялом, чтобы им укрыть меня от пламени. После этого я ничего не помню. Девушка, которая пришла мне на помощь, умерла, спасая меня. Она спасла мне жизнь.

Я не осознавала, что все это время плакала, пока одна из моих слезинок не упала на мои скрещенные руки. Я вытираю влагу и недоверчиво качаю головой.

— Я так долго ненавидела таких людей, как ты, — говорю я сквозь слезы. — Я была воспитана так, чтобы тебя презирать, чтобы обвинять тебя в каждом ужасном поступке. Разве тебя не беспокоит то, что все считают тебя монстром?

Самсон смотрит на меня с легкой улыбкой и засовывает руки в карманы брюк, опуская плечи.

— Я так старался выжить в том огне, Мейбелл. Моя жизнь не была бы моей, если бы я беспокоился о том, что обо мне думают. Кроме того, люди после первого знакомства со мной, как правило, стараются держаться от меня подальше. За последние два года, с тех пор, как был коронован, я научился не зависеть от мнения других. Потому что характер и репутация — это две разные вещи. Я знаю, кто я есть на самом деле, и я — не тот человек, которого все презирают. Именно поэтому я собираюсь осуществить задуманное. Иногда это единственная причина, ради которой стоит просыпаться по утрам.

Вот это стойкость. Я никогда раньше не встречала человека с таким внутренним стержнем. Интересно, какие демоны преследовали его по ночам, в темноте, в одиночестве… как он убедил себя помогать людям, которые скорее перерезали бы ему горло, чем стали слушать его речь. Таким людям, как я.

— Они болят? — спрашиваю я, мой тихий голос разносится по просторной комнате.

Он смеется.

— Нет. Уже нет.

Подняв плащ с пола, он набрасывает его на себя и проходит мимо меня. Я быстро поворачиваюсь к нему.

— Приятной недели, Мейбелл. У меня есть дела, которыми я буду заниматься в течение следующих пяти дней, поэтому, пожалуйста, будь как дома. Лучано или Гораций будут сопровождать тебя в столовую. Трэшеру тоже понравится твоя компания, — добавляет он, указывая на собаку, которая стоит рядом со мной и выжидающе виляет хвостом.

Трэшер? . Да, точно. Я наблюдаю, как Самсон выходит в коридор. Перед тем, как закрыть двойные двери, он подмигивает мне.

Я рада, что его нет рядом и он не видит, как мои щеки заливает румянец.

***

Следующие несколько дней я провожу за чтением тех книг, до которых могу добраться. С середины утра и до ужина, если я не занята разработкой плана по убеждению отца принять предложение Самсона или не беспокоюсь о Годрике (который, как клянется Лучано, в порядке), я прогуливаюсь по бесконечным проходам библиотеки Мародеров и выбираю несколько книг, чтобы просмотреть их при дневном свете. После ужина, с разрешения Лучано, я беру в свою комнату еще больше книг и провожу оставшуюся часть дня, уткнувшись в них. И это не просто книги — я нашла шкаф под названием «Классика», и я никогда в жизни не читала так много невероятных историй.

И здесь были не только книги, но и различные предметы искусства.

Например, Гораций провел для меня экскурсию по смежным складским зданиям, также известным как «Художественные магазины». Картины, рисунки, скульптуры… обо всем здесь заботились, все было готово к ночному переезду, как только у нас будет разрешение. Есть целое здание, предназначенное для хранения музыки и фильмов.

Поскольку у бедных нет экранов, Самсон планировал сам построить по одному кинотеатру на каждые несколько кварталов. Что касается музыки, мы смогли бы арендовать небольшие устройства — они позволят нам слушать музыку из библиотек, которые Самсон надеется разместить в каждом районе города — как на нашей стороне, так и на стороне Элиты. Когда Лучано показывает мне чертежи центральной библиотеки, я понимаю, что Самсон потратил годы на создание всего этого и теперь пытается осуществить свой план, чтобы навсегда изменить жизни тех, кто находится по эту сторону стены. Он ждет, чтобы сделать огромный сюрприз тем людям, которые даже не осмеливались мечтать о таком. Собирается открыть университеты и школы, где будут преподавать такие предметы, как математика, естественные науки, история и экономика.

Но все это зависит от того, способна ли я убедить отца в том, что искусство достаточно важно, чтобы умереть за него. Потому что, если он не согласится, мы с Самсоном вполне можем встретить нашу безвременную кончину.

Вечером, когда Самсон должен был вернуться, я вхожу в спальню после того, как долго принимала ванну, и нахожу там платье и кусок пергамента. Улыбаясь, я провожу пальцем по шелковистому материалу и смеюсь над запиской.

Я знаю-знаю — платье. Но выслушай меня, хорошо? Во-первых, тебе не обязательно его надевать. Ты можешь надеть мешок, мне-то что, но я надену костюм, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одетой неуместно. Во-вторых, встретимся в шесть в баре через дорогу. Надеюсь, что ты любишь танцевать.

С.

Платье простое, но элегантное, материал такой гладкий, что скользит в моих дрожащих пальцах. Я никогда не носила ничего подобного. Должно быть, оно стоит целое состояние. Платье длиною в пол, узкое, с тонкими, едва заметными бретелями и воротником «хомут». Когда я надеваю его, то волнуюсь, что тонкий материал будет сильно обтягивать меня, подчеркивая недостатки фигуры, но оно создает противоположный эффект: верх платья свободно сидит на груди и талии, а юбка красиво ниспадает, по форме напоминая тюльпан. Я скручиваю свои волосы в свободный французский узел, и сейчас больше, чем когда-либо, мне хочется быть действительно мастером в искусстве прически и макияжа. Я поворачиваюсь к Трэшеру, который на прошлой неделе поселился в моей кровати, и он просто фыркает и отводит взгляд. Ну хорошо. Спасибо за твое одобрение. Как только я наношу тушь для ресниц и прозрачный блеск для губ, разносится слабый стук в дверь моей спальни. Надев золотистые туфли на каблуках, которые Самсон прислал с платьем, я распахиваю дверь и сразу начинаю плакать, когда вижу Годрика.

— Как… Что… Откуда ты пришел? — спрашиваю я, заикаясь, а он улыбается. Позади него мне подмигивает Гораций, прежде чем уйти.

— Он милый, — бормочет Годрик, кивая головой в сторону Горация, и закрывает за собой дверь, когда входит в мою комнату. — Я всю неделю чуть с ума не сошел от волнения, а теперь понимаю, что мне вообще не стоило беспокоиться, — поддразнивает он, осматривая комнату. Он приподнимает бровь и кладет руки на бедра. — Изящное платье, но волосы и макияж оставляют желать лучшего. Сядь. Я все исправлю. — Он указывает на табурет перед туалетным столиком.

Я улыбаюсь и сажусь, вытирая слезы.

— Я скучала по тебе, — шепчу я, хватая его за руку и целуя ее. — Мне сказали, что с тобой все в порядке, но с Мародерами никогда не знаешь наверняка. — Я начинаю икать и пытаюсь успокоить свои эмоции.

— Принцесса, я восемнадцать лет заботился о себе, прежде чем появилась ты. Со мной было все в порядке. Я просто рад, что Гораций пришел за мной. Твой отец допрашивал меня каждый день. — Я напрягаюсь, затем сморкаюсь в салфетку, а он продолжает, пропуская мои волосы сквозь свои пальцы. Я закрываю глаза и издаю стон, когда он делает мне массаж головы. — Не волнуйся, я спрятал все, что было подозрительным. Это раздражает, но зато никакой опасности. Я не настолько глуп.

Я бормочу что-то неразборчивое, и он смеется, играя с моими волосами, а мои веки все тяжелеют. Вскоре появляется ощущение покалывания у основания моей шеи. Мы болтаем и делимся новостями, пока я стараюсь не задремать. Через несколько минут, когда я открываю глаза, вижу, что ему удалось превратить мой простой французский узел в небрежную, чувственную массу локонов, изящно ниспадающих на правое плечо. Я поворачиваюсь и улыбаюсь.

— А как насчет моего лица? — спрашиваю я, надувая губы.

Годрик улыбается, его белые зубы выделяются на фоне темной кожи, а в уголках черных миндалевидных глаз появляются морщинки.

— Тебе не много-то и нужно, как насчет того, чтобы поменять блеск для губ на красную помаду?

Несколько минут спустя он слегка припудривает мое лицо и грудь небольшим количеством блестящей пудры, и, к его удовольствию, находит золотистую ленту для волос, чтобы подвязать мне волосы. Эффект невероятен, с учетом подходящей по цвету обуви. Годрик — мастер по прическам и макияжу.

— Спасибо, — бормочу я, вставая и крепко обнимая его. — Ты присоединишься к нам в заведении через дорогу?

Он отстраняется и кладет руки мне на обнаженные предплечья, проводит по ним и довольно улыбается.

— Не сегодня. Думаю, я поброжу по складу и посмотрю, какую добычу собирали эти парни за прошедшие годы. — Годрик ухмыляется. — Гораций предложил мне устроить экскурсию, — добавляет он, подмигивая.

Я смеюсь.

— Ну, в таком случае, полагаю, мы увидимся завтра.

Мы прощаемся, и без пяти минут шесть я присоединяюсь к Лучано, когда он выводит меня из склада и ведет в темный старый бар через дорогу. Он открывает и закрывает рот, затем качает головой и уходит, оставляя меня в одиночестве в пустом баре. Я смеюсь. Неделю назад, даже если бы мне заплатили, я бы все равно не подружилась с мародером. Теперь у меня было несколько друзей-мародеров. Бармен полирует бокалы, не обращая на меня внимания, а музыкальный автомат в углу играет мелодию, которую я никогда не слышала. Музыка больше не популярна — не в этой части города. Я подхожу к автомату и внимательно просматриваю варианты — мне не знакомы большинство из них. Нажав несколько кнопок, я жду воспроизведения случайно выбранной песни. Я выбрала ее только потому, что мужчина на обложке напомнил мне Самсона.

— Прекрасный выбор, принцесса, — протяжно произносит король Мародеров, и от его глубокого грудного голоса по моей спине пробегают мурашки. Я поворачиваюсь, и его рот приоткрывается, когда он оценивает мое платье. Потом туфли. И затем его взгляд возвращается к моему лицу. Его глаза блестят от удовольствия, а у меня подкашиваются колени. Я краснею. — В этом платье ты выглядишь прекрасно, как я и представлял, — добавляет он, его взгляд снова скользит по мне, а затем он делает шаг вперед.

— Ты… ты тоже хорошо выглядишь, — бормочу я, прочищая горло и рассматривая его сшитый на заказ костюм. Он темно-синего цвета, идеально подогнан по его фигуре. Самсон такой изысканный и другой. Он несет свой пиджак, перекинув его через левую руку, и на нем нет галстука. Вместо этого он расстегнул верхние пуговицы и закатал белоснежные рукава своей рубашки.

Начинает играть музыка — бодрая мелодия в стиле, которого я никогда не слышала раньше, но, тем не менее, она вызывает у меня улыбку. Самсон бросает пиджак на один из барных стульев и протягивает мне руку. Сглотнув, я тянусь к нему, и он мягко притягивает меня к себе. Когда наши тела встречаются, он застывает и смотрит на меня сверху вниз. Никто из нас не произносит ни слова, но я знаю, что он чувствует это. Я слишком близко к нему, чтобы не заметить его реакцию. Поднимаю свой взгляд, и мы замираем. Недолго думая, я подношу руку к его лицу и глажу ладонью покрытую шрамами щеку, завороженная тем, какая она мягкая на ощупь.

— Мейбелл, — произносит он хриплым голосом, — не думаю…

— Давай танцевать, — перебиваю я, не желая слышать то, что, уверена, будет звучать как отказ. Я не могу не чувствовать сожаления, когда он кивает и начинает крутить меня в танце под музыку, пока это не вызывает у меня смех. С чего бы ему вообще хотеть быть с кем-то вроде меня? Я — враг, и он использует меня для достижения свой цели. Он сам так сказал. И он мне так нравится только потому, что я знаю о нем больше, чем он знает обо мне. Для него я лишь мятежная принцесса, которая ворует книги ради забавы. Принцесса, за которой он должен ухаживать, чтобы добиться своего. Принцесса, которую он может засунуть в красивое платье в надежде убедить ее помочь.

Внезапно я отстраняюсь, моя улыбка исчезает, и я вижу, как замешательство искажает его лицо.

Боль.

Я чувствую боль.

Мной играли.

Хмурясь, я осматриваюсь вокруг. Темный бар, джазовая музыка, хорошая одежда, визит Годрика… — все это было нужно лишь для того, чтобы меня задобрить. До сих пор я не очень-то об этом беспокоилась. До того, как ощутила его дыхание на своей шее, пока он не обхватил меня своими теплыми руками и не притянул ближе, мне было все равно, что меня используют. Но сейчас? Горечь подступает к моему горлу, и мне хочется причинить ему боль.

— Это было ошибкой, — медленно говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Я все еще чувствую на своих щеках жар от отказа, несмотря на то, что мы весело танцевали.

Самсон хмурится, и морщина, пересекающая его лоб, становится еще глубже. Он проводит ладонью по своим губам.

— Мейбелл…

— Все это?! Это не сработало. Мой отец никогда не будет на твоей стороне, потому что я никогда не буду на твоей стороне.

— Мейбелл… — произносит он умоляющим тоном и делает шаг вперед. Я отступаю назад, туда, где, как я знаю, есть дверь, ведущая на заброшенные улицы. Он устремляет свой взгляд к пространству позади меня, и выражение его лица становится суровым, когда он понимает, что я собираюсь сделать. — Не надо, пожалуйста.

Одинокая слеза катится по моей щеке, когда я отхожу назад и качаю головой.

— Мародер никогда не сможет полюбить девушку из Элиты. — Он качает головой и протягивает ко мне руку, но я ее отталкиваю. — Я родилась одной из них. Я — дочь Илайи Монкруа. Даже если бы ты мог не обращать на это внимания, твои люди никогда тебя не простят. — Самсон открывает рот, чтобы заговорить, но я снова перебиваю, чувствуя, как ярость прожигает мое тело. — Ты веришь, что наш мир способен жить в той утопии, к которой ты стремишься? Подумай еще раз. Как только отец узнает, кто меня забрал, ты и все твои люди будете мертвы. Я сама обязательно сожгу книги, — добавляю я, наблюдая, как его лицо бледнеет. — Наверное, мир лучше без надежд на сказки.

И вот тогда-то я и понимаю: он может выглядеть как чудовище, но монстр здесь именно я.

Пока росла, я всегда считала Мародеров плохими парнями, ворующими ради самого воровства, чтобы пополнить свои оппортунистические коллекции. Думала, что они совершали преступления без какой-либо причины. Но теперь я знаю, что Самсон стоит за каждым ограблением. У него есть цель, повод, причина для всего, что он совершает. И все это он делает для улучшения жизни своего народа. Чтобы однажды добиться своей цели — строить библиотеки и музеи без какой-либо выгоды. Чтобы донести искусство всем людям, независимо от того, кто они. В то время как я, Мейбелл Монкруа, ворую только для своего удовольствия, накапливая книги за секретной стеной в моей квартире, чтобы никто, кроме меня, а иногда и Годрика, не наслаждался ими. Я эгоистка. Преступница. Именно я — злодейка в этой истории.

Я быстро поворачиваюсь и открываю заднюю дверь. Крики Самсона позади меня становятся громче, и я знаю, что он меня преследует, но я должна сбежать от него. Я мчусь по пустынной аллее, скидывая с ног туфли и подбирая платье, чтобы забраться на забор и перепрыгнуть на другую сторону. Как только пытаюсь забраться наверх, он обхватывает мою лодыжку теплой ладонью.

— Не делай этого, — просит Самсон, крепко сжимая мою ногу. Я двигаюсь, стараясь его оттолкнуть, но он сильнее и все еще удерживает мою ногу. — Я не понимаю, что там произошло, — быстро говорит он, проводя другой рукой по волосам. — Поговори со мной.

Я колеблюсь всего лишь секунду, и он использует этот момент, чтобы стащить меня вниз в свои объятия. Я пытаюсь бороться, бью кулаками по его груди и извиваюсь так сильно, как только могу, чтобы выбраться из его мощной хватки. Он толкает меня к забору, и я инстинктивно обхватываю ногами его талию. Тяжело дыша, я перестаю сопротивляться, и он мягко опускает меня на землю. Я знала, что так и будет в ту секунду, когда упала на него.

— Ты это сказала не всерьез, — бормочет он, наклоняясь к моей шее. Я закрываю глаза и чувствую, что все мое тело обмякло. — Мои люди меня простят. Мародеры сделают все, что я им скажу. В этом прелесть быть королем. И я знаю, что наш мир способен на красоту, которую ты так сильно отрицаешь, — продолжает он, прижимаясь ко мне. Я прикусываю язык, чтобы не застонать. — Я знаю это из-за тебя. Потому что ты по-своему боролась за то, чтобы сохранить красоту и искусство. Если ты все еще не хочешь мне помочь, я пойму. Однако я знаю, как сильно ты любишь те сказки. Не сдавайся. Не отказывайся от меня. От нас. Не сейчас. Реальная жизнь подражает искусству.

Самсон преднамеренно сокращает расстояние между нами, и я нервно сглатываю, когда он сильно прижимается ко мне и наклоняется, чтобы приподнять мое платье до колен. Я наблюдаю за тем, как ладони его покрытых шрамами рук медленно двигаются вверх по моим обнаженным бедрам. Когда я смотрю ему в глаза, то чувствую, что начинаю сдаваться. Он смотрит на меня с такой пылкой страстью... Я не знала, что могу вызвать такую потребность у другого человека. Обхватив меня рукой за талию, он притягивает меня настолько близко, что его лицо теперь в нескольких сантиметрах от моего. Мои веки дрожат, а затем плотно закрываются, как только его губы, обжигая, касаются моих.

— Я хотел это сделать с тех пор, как поймал тебя в том доме, — шепчет он. Я чувствую на себе его дыхание, и оно, смешанное с его жаром, посылает дрожь по моему телу. Я подаюсь вперед и целую его. Поначалу поцелуй мягкий, невинный, но вскоре все это исчезает, как только он проводит руками по моим растрепанным волосам и скользит языком по моим губам. Я лишь незначительно обеспокоена из-за своей красной помады.

Чувствуя себя легкой и одурманенной, тяжелой и сильной одновременно, я притягиваю его за шею, углубляя поцелуй, когда его тело снова прижимается к моему. Я издаю стон в его губы и чувствую его улыбку. Нет слов, чтобы описать, какие чувства он во мне вызывает, кроме того, что я хочу большего, хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Он целует меня с убеждением, с извинениями, с одобрением, поглощенный идеальным дуэтом нежности и грубости.

Я отстраняюсь, мы оба с трудом дышим, и он снова притягивает меня ближе к себе. Я опускаю голову на его грудь, где в эту секунду дико бьется его сердце.

— Я тебе помогу, — уступаю я, обхватив его руками и вдыхая запах табака и ванили. — Пойдем, увидимся с моим отцом.

Эпилог

За тридевять земель, в тридесятом государстве жили-были… — вот начало каждой сказки. Разве что, это уже не начало. Нет никаких «если» или «может быть», поэтому мы закончим свое повествование безоговорочной истиной. В далеком будущем, на восстановленной и исцеленной земле, под ясным небом и с обещанием красоты, утопии и надежды, жили два Мародера, которые спасли искусство для всего человечества…

* КОНЕЦ *