15

Когда Уильям Кейси заступил на пост главы ЦРУ, он понимал, что мир изменился со времен второй мировой войны и Управления стратегических служб – первой американской профессиональной разведывательной организации. Он осознавал, что главной его задачей будет ведение длительной «холодной войны» с Советским Союзом, а войны как таковые будут предполагать ведение не боевых, а террористических действий со стороны множества слаборазвитых стран, считающих себя врагами Америки.

Обе эти угрозы требовали различного подхода. В отношении Советского Союза целесообразно было вести наблюдение за известными агентами КГБ, тщательно маскирующимися под политиков и дипломатов, в сочетании с промышленным шпионажем. И для этой цели можно было использовать спутники, самолеты-разведчики У-2, подслушивающую аппаратуру в посольствах. Но от маленьких стран третьего мира исходила угроза индивидуальных акций, поэтому в действиях контрразведки должен был присутствовать более индивидуальный подход.

Кейси был доволен. Подобная работа имела романтический налет настоящего шпионажа. Он намеревался создать сеть своих агентов в маленьких враждебных странах, разбросанных по всему миру, чтобы эти агенты с помощью радиостанций или симпатических чернил сообщали о каждом разговоре в каждой палатке и доме на территории враждебного государства.

Но именно таким образом этот план не сработал. Главная проблема заключалась в том, что враги Америки не только не были американцами, но и выглядели совсем иначе. В основном, они не были ни черными, ни белыми, они были арабами, афганцами, пакистанцами, индийцами, сикхами, ливийцами. В старые времена их с презрением называли людьми смешанной расы, относились к ним с пренебрежением, если вообще замечали. Сейчас они стали врагами, и Кейси не располагал достаточными людскими ресурсами для внедрения в стан противника. Агенты, вербуемые в колледжах Соединенных Штатов, никогда не могли сойти за настоящих сикхов или ливийцев, они не могли незамеченными просочиться в эти страны, организовать бизнес на деньги ЦРУ и жить вполне легально, как это было в Англии, Германии и даже в Центральной Америке.

Поначалу Кейси пытался вербовать коренных жителей, но эти попытки полностью провалились. Правительства этих стран, настроенных враждебно по отношению к США, состояли, в основном, из религиозных фундаменталистов, и очень мало людей в этих правительствах или в террористических организациях, которые они создали, могли польститься на деньги или женщин – эти две приманки разведки с незапамятных времен. Таким образом, Уильям Кейси направил все усилия на шпионаж в дружеских странах.

И это было не так абсурдно, как могло показаться. Во-первых, для этого имелись возможности: агенты из правительств дружественных стран были убеждены, что Соединенные Штаты являются их другом, а шпионаж в пользу Америки это просто контакты в обход чиновников, а такие контакты придают уверенности, что Соединенные Штаты всегда окажут помощь, когда это будет необходимо. Подобная работа давала свои результаты, потому что Кейси был достаточно умен, чтобы ориентировать дружественных агентов на другие государства. Например, некоторых членов правительства Чада просили сообщать всю возможную информацию о соседних Ливии или Судане. Иногда информация касалась и секретов самого Чада, но все обставлялось таким образом, чтобы для агента это не выглядело как предательство интересов собственной страны. Действуя подобным образом, в 70-х и начале 80-х годов Кейси создал разветвленную агентурную сеть в развивающихся странах, окружив каждое враждебное государство агентами в тех странах, которые имели дружеские отношения с обеими сторонами.

И все-таки, это была не совсем правильная система, и работала она не слишком четко. Поступавшие из различных стран сведения стекались в Вашингтон, где они сопоставлялись и уточнялись, и таким образом постепенно вырисовывалась картина грозящей опасности, но проблема заключалась в том, что очень часто эти картины вырисовывались слишком медленно. В 1983 году в Вашингтон начали поступать сведения, что Ливан готовит крупный террористический акт, но ничего конкретно так и не стало известно, пока не взорвали казармы морской пехоты в Бейруте, где были убиты сотни американцев.

С другой стороны, информации о том, что Ливия в 1981 году подготавливала военный инцидент, оказалось достаточно, чтобы вооруженные силы США в районе Средиземноморья были приведены в полную боевую готовность. И, когда ранним утром в среду 19 августа ливийские истребители атаковали два американских морских истребителя F-14, для американцев это не явилось неожиданностью. Пилоты были предупреждены о возможной опасности, самолетные РЛС работали в боевом режиме, и поэтому удалось без потерь сбить ливийские истребители.

Ливийский лидер полковник Моаммар Каддафи пришел в ярость. В течение следующей недели Кейси получал донесение от агента из соседней Эфиопии: Каддафи заявил главе Эфиопии Менгисту Хайле Мариаму, что собирается убить президента Рейгана. Через месяц пришло сообщение от палестинцев, от одной из их групп, убежденной, что будущее их народа зависит от попытки убедить Америку, что палестинцы могли бы быть более верным союзником, чем Израиль, и тем самым прекратить американскую помощь Израилю. В сообщении говорилось, что Ливия ведет работу среди инакомыслящих членов ООП, подбивая террористов на убийство американского президента. Дальнейшие подтверждения поступили от агентов из Афганистана, Пакистана и Индии.

Спустя несколько недель итальянская контрразведка арестовала группу ливийцев, признавшихся, что они имели задание убить посла Соединенных Штатов Максвелла Робба. В начале октября Кейси узнал о том, что Каддафи посетил Сирию, где занимался организацией совместного террористического акта против Соединенных Штатов, но детали были неизвестны. Через две недели итальянский источник сообщил о прибытии в Рим группы ливийских боевиков, скрывшихся в неизвестном направлении. Через несколько дней поступило уточнение: боевики покинули Италию.

12 ноября было совершено покушение на американского поверенного в делах в Париже Кристиана А.Чапмана. К счастью, покушение не удалось.

В течение последующих месяцев поступали разрозненные сообщения, указывающие на то, что Каддафи решил провести серию террористических актов против граждан США, а кульминацией этих актов должно было стать убийство президента Америки. Во время телевизионного интервью 27 января 1982 года Рейгану был задан вопрос об этих сообщениях, к тому времени уже просочившихся в прессу, и о том, правда ли, что ливийские боевики проникают в страны Западной Европы и даже в США. Рейган ответил, что эти слухи верны, но соответствующие контрмеры принимаются.

В течение месяцев, растянувшихся на годы, все было тихо, но в конце 1985 года вновь стали поступать сообщения, и кульминация их пришлась на март 1986 года, когда была получена информация о террористических актах в отношении американского персонала в Европе, которые должны были состояться в самое ближайшее время. К началу апреля сфера действий ливийских террористов сузилась до Восточной Германии, но, прежде чем ЦРУ удалось точно установить цель, время и характер акции, 5 апреля около двух часов ночи в берлинском танцзале «Ла Бель» взорвалась бомба. В результате взрыва было убито и ранено более двухсот человек, большинство из которых были американскими военнослужащими. В течение двух дней Кейси получил точное подтверждение, что этот взрыв был делом рук ливийских террористов.

В начале 1986 года от агентов ЦРУ со всего мира в Вашингтон начали стекаться сообщения о какой-то операции под кодовым названием «Каньон Эльдорадо». Кейси не встревожили эти сообщения, казалось, что он вообще не проявляет к ним интереса. Подобное отношение объяснялось тем, что на самом деле это была операция США. В течение трех лет, предшествовавших террористической акции в Берлине, США занимались подготовкой ответного удара против Ливии. Разрабатывались планы как отдельных террористических актов, так и полномасштабных боевых действий. Подготовка велась в условиях строгой секретности, и, хотя контрразведчики всего мира старались выяснить суть операции, самое большее, что им удалось сделать, так это узнать ее название. 14 апреля в восемнадцать тридцать шесть по Гринвичу восемнадцать истребителей-бомбардировщиков F-III ВВС США взлетели с аэродрома Лейкенхит в Англии, чтобы проделать четырнадцатичасовой полет длиной пять тысяч миль. У каждого самолета бомбовая загрузка была в четыре раза больше, чем у знаменитой «летающей крепости» времен второй мировой войны. У бомбардировщиков было две цели: обычная закамуфлированная палатка на территории военных казарм Эль-Азизия, в которой, как надеялись, будет находиться лично полковник Моаммар Каддафи, и дом Каддафи, в котором собирались уничтожить его семью.

Операция «Каньон Эльдорадо» провалилась. Хотя дочь Каддафи и несколько десятков посторонних ливийцев были убиты, сам Каддафи и остальные члены семьи сумели спастись.

Каддафи немедленно решил взять реванш. И если он не имел возможности направить реактивные истребители-бомбардировщики или ракеты через Атлантический океан в Вашингтон, то у него были другие средства – фанатично преданные люди.

Когда начальника дворцовой охраны Наджи-абу-Хиязи вызвали к Каддафи, он подумал, что настал его смертный час. Хотя он и не отвечал за противовоздушную оборону Ливии, которая на самом деле не подчинялась ему, он нес ответственность за безопасность и неприкосновенность дома, семьи и жизни полковника Каддафи. И вот теперь он не справился со своими обязанностями: дом полковника разбомбили, а дочь убили. Благодаря Аллаху сам Каддафи спасся, но в этом не было заслуги дворцовой охраны. Если бы Хиязи был на месте Каддафи, то приказал бы казнить начальника охраны, и вот теперь он стоял под пристальным взглядом своего господина в полной уверенности, что это последние минуты его жизни.

Вместо этого Каддафи сказал:

– Я хочу, чтобы ты убил президента Соединенных Штатов.

Хиязи даже не вздрогнул, у него просто не было другого выхода. Он пришел в командную палатку, чтобы умереть, а теперь уходит из нее, чтобы убить. В любом случае, он должен выполнять приказ.

Хотя к подготовке он приступил немедленно, некоторое время потребовалось для подбора надежных людей. В Ливии не было недостатка в боевиках, горящих желанием выполнить подобное задание, но людей следовало подбирать очень тщательно. Требовались люди, никогда не промахивающиеся, если уж цель попала к ним на мушку, но вместе с тем важны были и другие качества. Надо было, чтобы эти люди не были известны западным разведслужбам, чтобы чувствовали себя уверенно, проезжая через все эти дьявольские страны, так как им предстояло самостоятельно добираться к месту назначения. Они должны были сочетать в себе холодное пламя религии с традицией молчания, присущей пустыне, что имело первостепенное значение для сохранения секретности операции.

Убедившись, что предусмотрел все детали относительно места и сроков покушения, Хиязи никому не сообщил о своих планах. В конце лета 1986 года он собрал вместе отобранных людей и только тогда впервые сообщил им, кто выбран объектом покушения. Боевики должны были по одному отправляться в Соединенные Штаты: их снабдили приличной суммой денег, чтобы можно было осесть в Штатах и ждать. Они уезжали не только по одному, но и через определенные интервалы, чтобы не было внезапного наплыва арабских туристов, который мог бы привлечь внимание американского Управления паспортного контроля. В США им следовало затаиться в различных городах по всей стране, а вечером 15 ноября собраться в номере, снятом на имя Абдуллы Насу в отеле «Хей-Адамс» в Вашингтоне. В этом отеле часто бывало много иностранцев, среди которых они могли бы затеряться. Предполагалось, что на этом совещании все получат окончательные задания.

Двадцать пять лет назад президент Кеннеди был убит одним человеком из одной винтовки. Это было смехотворное любительское покушение, если бы он промахнулся, то ничего бы не вышло. Подобного Наджи-абу-Хиязи допустить не мог, в его распоряжении было пятнадцать человек и пятнадцать винтовок. Они не должны были промахнуться.

Может быть, они и не промахнулись бы, если бы им представилась возможность увидеть президента на расстоянии выстрела, но пятое бюро разведки Израиля и Министерство иностранных дел прослышали об этой операции и даже сумели обнаружить одного из убийц. По приезде в Нью-Йорк он был арестован ФБР и помещен в комфортабельную темницу. Там он рассказал агентам ФБР все детали, а они снабдили его суммой денег, превзошедшей все его самые смелые ожидания, новым паспортом на чужое имя и авиационным билетом до Паго-Паго.

Обладая теперь всей информацией, агенты ФБР быстро арестовали по одному бо́льшую часть террористов, прибывающих в США, а 15 ноября завершили операцию, подобрав во время совещания остатки террористов во главе с Наджи-абу-Хиязи.

Так провалилась попытка покушения, хотя никто в Ливии не знал об этом. По стратегическим и политическим соображениям американские власти умолчали об этих арестах. Если говорить о стратегических соображениях, то зачем снабжать противника информацией? Но гораздо важнее были политические соображения: бомбардировщики ВВС США нанесли удар по Ливии, и, хотя он не достиг цели, в пропагандистском отношении это была крупная победа. Так как США никогда не заявляли о своем намерении убить Каддафи, они объявили, что их операция имела полный успех – полковнику прищемили хвост, и теперь он ведет себя хорошо. Однако попытка покушения на американского президента отнюдь не выглядела бы как хорошее поведение. Пришлось бы делать еще одно предупреждение Ливии, а то и начинать военные действия, а этого администрация США не хотела. Гораздо лучше было выставить Каддафи перед всем миром и американским народом побежденным или, по крайней мере, публично униженным, диктатором, жалким тираном, бессильным перед военной мощью Соединенных Штатов.

Итак, зима сменилась весной, и все было тихо. Воздушный налет на Ливию все оценили как урок, который Каддафи усвоил, и все опасения относительно мести со стороны арабов исчезли со страниц американских газет. А Каддафи в это время рвал и метал, и все же в конце концов был вынужден признать тот факт, что его попытка реванша потерпела неудачу.

 

16

В западных странах мало кто знал об Аяне Аллах Джафаре. Согласно записям в книгах Кембриджского университета, на юридический факультет которого он был принят в 1952 году, Джафар родился в 1930 году. Отец, плативший за его образование в Англии, был преуспевающим бизнесменом в Тобруке, куда Джафар вернулся после получения диплома. Друзья по Кембриджу вспоминали, что, несмотря на то, что он был иностранцем, все относились к нему довольно хорошо. Помнили его, главным образом, из-за пристрастия к Шекспиру. Кроме этой страсти он, казалось, ничем больше не выделялся. Естественно, что Джафар держался особняком, и по тем временам его помнили всего несколько мужчин, а женщины не помнили вообще.

Вернувшись в Тобрук, Джафар выпал из поля зрения, наверное, занимался бизнесом и юридической практикой. Но, когда в 1969 году власть захватил полковник Каддафи, получилось так, что Джафар стал одним из первых его сторонников среди гражданского населения. Он быстро стал одним из приближенных диктатора, но имя его упоминалось редко, кто-то иногда встречал его в высших эшелонах власти, кто-то слышал, что он занял весьма влиятельное положение. В западном мире подобные слухи были встречены вздохом облегчения – по крайней мере, хоть один человек с хорошим европейским образованием, горячо любящий Шекспира, станет теперь одним из советников неуправляемого Каддафи. Все надеялись, что он будет сдерживать диктатора.

На самом деле Джафар впервые попал в поле зрения Каддафи, когда донес тайной полиции о заговоре, ставившем своей целью убийство полковника. Самое большое впечатление на Каддафи произвело то, что среди заговорщиков был младший брат Джафара. Полковник также отметил для себя равнодушие на лице Джафара, когда его брат был приговорен к смерти путем отсечения головы. (Строго говоря, брат Джафара не был заговорщиком. Существуют доказательства того, что он был просто невинной жертвой, используемой настоящими заговорщиками вслепую. Существуют также доказательства того, что Джафар знал об этом.)

Вместо того, чтобы оказывать сдерживающее влияние на диктатора, Джафар еще более укрепил свои властные позиции, создав в 1972 году Национальную лигу арабской молодежи за освобождение Палестины. В эту организацию вошли люди, отвергнутые Черным Сентябрем и Народным фронтом освобождения Палестины. Людей, которых он подобрал, выгнали из этих организаций, потому что жестокость, с которой они проводили свои акции, пугала даже эти террористические организации. Хотя официальным лидером вновь созданной организации считался хорошо известный в западных странах Ахмед Эль-Джаффур, ее истинным мозговым центром был Аян Джафар. Именно он подавлял волю психопатов, собравшихся под его знаменами, именно он послал их взорвать в Риме самолет американской компании «Пан Ам» и расстрелять из пулеметов самолет компании «TWA» в Афинах. После этого скромного начала, Джафар попал в руководство совета по террору при полковнике Каддафи. И, когда полковник решил, что его собственная инициатива провалилась и теперь ему нужен совет, он обратился именно к Аяну Аллах Джафару.

Когда полковник Каддафи рассказал ему всю историю, Джафар печально покачал головой.

– Это была ошибка. Хиязи был просто глуп, – быстро добавил он, заметив сверкающий взгляд Каддафи, не оставлявший сомнения в том, кто был виноват в провале этой затеи. – Подобное вооруженное возмездие не столь эффективно, как может показаться, – продолжил Джафар. – И если уж надо было действовать таким образом, то сразу после провокации американцев. Если бы американский президент был убит в течение нескольких дней после этого трусливого налета, то это создало бы видимость справедливого возмездия. А что можно сделать теперь, спустя несколько месяцев? Сейчас убить президента может любой из многочисленных врагов Америки, а как мир узнает, что это именно наше возмездие, если мы не объявим об этом? А сделать этого мы не можем, – быстро добавил Джафар, прежде чем полковник успел заявить, что именно так и намеревался поступить. – Это вызовет ответные действия американских дьяволов, а надо признать, что наше воздушное пространство открыто и доступно их оружию. И, хотя эта трусливая попытка покушения на вашу жизнь окончилась неудачей, приходится признать, что наша оборона была бессильна против них. Наши радары были подавлены их самолетами радиоэлектронного противодействия, ни один их самолет не был сбит, а мы потеряли четыре истребителя. Мы не сможем защитить свой народ от военного нападения со стороны Соединенных Штатов. – Джафар помолчал минутку, затем продолжил: – Я польщен, что вы обратились ко мне за советом, и мое мнение таково, что мы должны перейти к крупномасштабному политическому терроризму, давая понять, что это наша борьба, и одновременно держась в тени.

Каддафи ждал. Джафар закрыл глаза и молчал, у него не было никакого конкретного плана, но такую возможность упускать было нельзя. Он лихорадочно думал, ожидая, что верная идея осенит его. Каддафи будет терпеливо ждать, ведь он бедуин. Минуты пролетали, словно песчинки в пустыне мимо палатки бедуинов, и постепенно через неуверенные слова, фразы, идеи ответ пришел к Джафару. Это должно быть возмездие в сочетании с превентивными мерами предосторожности, а в этом случае следовало захватить заложников. Но это должны были быть очень важные заложники, тогда можно было рассчитывать, что гнев американцев не обрушится на Ливию.

Ответ постепенно выкристаллизовался из раскаленного воздуха пустыни – этим заложником должен был стать американский президент. Не задумываясь над тем, как это будет осуществлено, Каддафи и Джафар принялись рассуждать, какую выгоду можно будет извлечь из захвата американского президента. Они смогут допросить его по поводу неудавшейся попытки покушения на жизнь Каддафи, он, конечно, будет все отрицать, и это будет записано на видеокассету. Затем, в качестве условия его освобождения, они публично потребуют наказания всех, кто планировал эту акцию, и заставят американское правительство откровенно рассказать обо всем на весь мир и принести Ливии официальные извинения. Когда это будет сделано, Ливия продемонстрирует всем видеозапись, где президент США отрицает все, что уже признали его подручные, и когда он наконец будет освобожден, то миф об американской военной мощи будет разрушен, а Каддафи предстанет перед всем миром, как самый могущественный человек на планете. Недосягаемый ни для кого!

А может, Каддафи и не освободит президента, может, он будет судить его по обвинению в терроризме!

Перспектива представлялась настолько радужной и заманчивой, что Каддафи решил не откладывать дела в долгий ящик. Он понимал, как сложно будет осуществить подобный план, но запрещал себе думать об этом, не желая выводить себя из гипнотического транса в предвкушении полного торжества. Он не позволит себе прерывать подобное наслаждение планированием скучных деталей, они могли нарушить всю величественную идею. Не стоит задумываться над тем, как все это осуществить, планирование деталей – это утомительная и скучная работа, но зато как грандиозна сама идея!

Каддафи приказал принести ручку и бумагу и собственной рукой начертал, что все ресурсы Ливии предоставляются в распоряжение Аяна Аллах Джафара для подготовки и осуществления захвата президента Соединенных Штатов и доставки его в Ливию.

Джафар, в свою очередь, проконсультировался со своими личными советниками. Сразу встал вопрос, каким образом можно осуществить такую операцию. Осуществить похищение президента на территории Соединенных Штатов, похоже, было совершенно невозможно. Даже если бы удалось прорваться через личную охрану и схватить его, границы страны были бы немедленно закрыты, и вывезти президента не удалось бы. В течение многих дней, растянувшихся в недели, Джафар и его советники вынашивали планы похищения президента во время одного из его зарубежных визитов. В апреле 1987 года было объявлено, что президент Соединенных Штатов в июне будет присутствовать на экономическом совещании глав правительств в Венеции и на обратном пути сделает остановку в Берлине.

В течение двух недель Джафар и его группа лихорадочно пытались наскоро составить план действий, но в конце концов Джафар был вынужден дать отбой, предупредив всех, чтобы были наготове для следующего раза. У президента США в год бывает примерно два зарубежных визита, и надо быть в полной готовности к очередному. Полковнику Каддафи Джафар объяснил, что лучше предпринять успешную попытку позже, чем неудачную прямо сейчас.

К великому сожалению Каддафи и Джафара, в этом году у Рейгана не было больше зарубежных визитов, и только весной 1988 года было объявлено о его предстоящем визите в Москву к Михаилу Горбачеву в конце мая и о встрече с Маргарет Тэтчер в Лондоне 2 и 3 июня.

Россия сразу же отпадала из-за сильной службы безопасности и удаленности от всего мира, а вот Англия совсем другое дело. В этой стране людям обеспечивалась полная свобода передвижения, а столица располагалась всего в сотне миль от длинной и открытой береговой линии, откуда морским путем за несколько часов можно было попасть в десяток других стран. Джафар решил, что похищение должно состояться именно в Англии. Они смогут захватить президента и скрыться на европейском континенте до того, как успеют понять, что произошло, и закрыть границы.

Но сказать проще, чем сделать. Джафар нацелил на операцию две группы, одна из которых должна была заниматься сбором необходимой информации о пребывании президента в Лондоне, а другая непосредственно осуществить нападение и захват президента. В целях обеспечения секретности и во избежание ошибок, совершенных Хиязи, обе группы были небольшими и действовали по отдельности.

Все оказалось бесполезным. Английская служба безопасности не была такой беспечной, как это казалось, действовала она очень бдительно. В преддверии визита президента США улицы Лондона были буквально заполнены секретными агентами, и, когда люди Джафара из группы по сбору информации приступили к выполнению задания, они задали несколько неосторожных вопросов не тем людям и моментально привлекли внимание агентов. В течение нескольких недель после прибытия в Англию люди из этой группы в целях безопасности были арестованы Скотленд-ярдом, а их паспорта, по которым они значились гражданами не Ливии, а других государств, не выдержали тщательной проверки. Были проведены переговоры с дипломатическими представителями тех стран, чьими гражданами числились по паспортам террористы, и в ответ на то, что эти представители не стали возражать против заключения в тюрьму своих предполагаемых граждан, иммиграционная служба Ее Величества не выразила этим странам протеста по поводу прибытия в Англию явных террористов. До отъезда Рейгана из Англии арестованные арабы находились в тюрьме, а затем были депортированы, тогда как лишенные всякой информации члены боевой группы сидели в своих гостиницах, но после окончания визита президента США они вынуждены были убраться домой несолоно хлебавши.

Джафару был преподнесен наглядный урок. Хотя он со своими советниками провел несколько месяцев, изучая фильмы и доклады из всех стран Запада, теперь ему стало ясно, что против попытки покушения на главу государства, прибывшего с визитом, а тем более, если это президент Соединенных Штатов, принимаются самые серьезные меры предосторожности. Ни одна страна не желала рисковать и допустить даже малейшую возможность попытки покушения на президента США на ее территории.

И постепенно мысли Джафара стали возвращаться к первоначальному плану захвата президента в его собственной стране. Оставив на время в стороне вопрос вывоза президента из страны в случае захвата, Джафар с советниками сосредоточились на проблеме самого захвата, но здесь они опять сталкивались с трудностями, которые подвели Хиязи. Для паспортного контроля США арабы, приезжающие к ним в страну, были словно кость в горле, нечего было и думать о проникновении в страну большой группы, по крайней мере без помощи друзей, уже давно осевших в США. Более того, именно ливийцы были персонами нон грата в Соединенных Штатах, где по всей стране проживало всего несколько тысяч ливийцев, и единственной ливийской организацией был Народный комитет ливийских студентов. Конечно, в этой организации было несколько мужчин и женщин, состоявших на государственной секретной службе, но это были просто любители, в задачу которых входило лишь информировать власти Ливии о настроениях среди студентов, и для настоящей работы они не годились. А кроме того, Джафар предполагал, что в этой организации у ФБР было больше осведомителей, чем у Ливии.

Учитывая взаимоотношения между Ливией и Соединенными Штатами, не было никакой возможности внедрить в США необходимую группу людей под дипломатическим прикрытием, а провезти их тайком в страну было настолько сложно, что такая операция обязательно провалилась бы. С сожалением Джафар и его советники были вынуждены признать, что подобная задача им самим не по силам и придется искать помощи в других местах.

Придя к этой мысли, Джафар сделал для себя еще один важный вывод. Пока его помощники продолжали шумно обсуждать возможности боевиков ООП и иранских террористов, Джафар уяснил для себя, что не стоит возлагать большие надежды на эти группы, так как они тоже не могли осуществлять свои акции на территории США. Если уж рассчитывать на помощь со стороны, то надо было искать самых лучших в мире людей, так как если нельзя было опираться на ливийцев, то нельзя было опираться на арабов вообще.

Ему уже был ясен следующий шаг, который следовало предпринять. Джафар поднялся из-за низкого столика, возле которого расположился со своими советниками. Это его резкое движение привлекло внимание остальных, бурная дискуссия оборвалась, и все взоры обратились к Джафару.

– Хватит, – резко сказал он. – Или мы сделаем это сами, или вообще не будем делать. Мы уже много тут наговорили о самых различных акциях и о неприятных последствиях, к которым они могут привести, но мы совсем забыли о наименовании нашей операции. – Он замолчал и с улыбкой оглядел присутствующих, но, похоже, что никто не понял смысла его слов, и Джафар с отвращением подумал, с какими варварами ему приходится работать. – Обсуждать больше ничего не будем. Хорошенько пораскиньте мозгами и приходите ко мне с любыми новыми идеями, или вообще забудьте о нашем разговоре. Ни одно из наших слов не должно выйти за стены этой комнаты, если я не соберу вас в течение месяца, значит, на этом проекте можно ставить крест. И, естественно, – он улыбнулся, – на том, кто снова упомянет об этом.

Когда советники ушли, Джафар прошел в угол комнаты, опустился на подушки, закрыл глаза и задумался. Он понимал, что ему следует отправиться в поездку и поговорить с людьми, которые могут предложить подходящие кандидатуры. Он должен стать пауком, опутавшим своей паутиной весь мир, Диогеном, ищущим по всему миру человека.

 

17

Джафар и сам точно не знал, кого он ищет. Пожалуй, ему подошел бы король наемных убийц, если таковой вообще существовал. Получивший кембриджское образование, Джафар знал, что во времена великого католического раскола церкви Европа буквально кишела подобными людьми, но те времена, к сожалению, прошли. Конечно, все равно придется иметь дело с наемниками, и в таких людях все-таки не было недостатка, но Джафара беспокоили их прошлое и опыт. Вполне возможно, что он сможет найти людей, способных совершить налет на побережье в штате Нью-Джерси и захватить в качестве заложников береговую охрану. Можно найти массу людей, способных подложить бомбу в авиалайнер, забитую людьми пивную или синагогу, не покидая Ливии можно найти много людей, способных тайком вывезти или ввезти наркотики в любую из стран мира.

Но ему нужны были люди, которые совмещали бы все эти способности, и которых можно было бы купить. Ему не нужны люди, действующие по патриотическим или религиозным соображениям, он должен доверять им, а так как предложить им можно было только деньги, это должны были быть люди, умеющие их ценить, умеющие выслушивать приказы и строго их выполнять, но одновременно с этим умеющие думать, так как обстоятельства могли внести необходимые коррективы в разработанный план.

Джафар печально покачал головой. Если круг требований, предъявляемых к квалификации возможных кандидатур все расширялся, то надежда на подбор таких кандидатур становилась все меньше. Когда он прилетел из Триполи в Рим, к требованиям относительно квалификации прибавилось еще одно. Однако речь тут шла не о квалификации, и это скорее была трудноосуществимая мечта, чем требование. Разве не было бы прекрасно, если бы таким королем наемников был американец?

Джафар провел в Риме два дня, любуясь городом, осматривая Колизей и Сикстинскую капеллу, посидел у фонтанов, привел в порядок свои мысли и только после этого связался с «красными бригадами». Он не мог рассказать им, что ему конкретно нужно, ведь в любой организации мира встречались новички, тайные агенты, шпионы, да и просто мужчины и женщины, не понимающие важности задачи, горящие желанием поговорить с людьми, с которыми не следовало бы разговаривать и которые заплатили бы приличную сумму, чтобы выяснить, кого Джафар разыскивает на улицах Европы.

Джафару было нелегко осторожно формулировать свои вопросы, чтобы выудить у людей, с которыми он контактировал, подходящие ему имена и сверить их с именами из собственного списка. Секретность можно было сохранить, только скрыв истинные намерения. Было ясно, что он пытается организовать какую-то террористическую акцию, но похоже, что никто не догадывался об объекте покушения. Джафар понимал, что никто из этих людей не обладал воображением Каддафи, им было очень далеко до этого лидера мировой революции. На самом деле все эти люди были просто отбросами общества: ненормальные интеллектуалы, безграмотные теоретики, напуганные солдаты, бездарные организаторы, находившие утешение от краха своих несбывшихся надежд в таких героических поступках, как оставление бомбы в портфеле на железнодорожной станции. Они пили красное вино и темное пиво, рассуждая целыми днями друг с другом о своей храбрости.

И только некоторые из них сумели подняться над подонками с этой помойки, они знали свое дело, и с ними стоило поговорить. К концу двухнедельного пребывания в Риме в списке Джафара появились первые имена.

Этот список стал постепенно пополняться по мере того, как Джафар посещал Катанью, Милан, Марсель, Мюнхен, Зальцбург, Брюссель, Амстердам и, наконец, Лондон. Это турне заняло у него почти два месяца, но Джафар считал, что теперь у него есть, по крайней мере, три подходящие кандидатуры.

И все-таки у него не было полной уверенности. В Зальцбурге, например, он думал, что наконец научился ценить западную камерную музыку. Во время обучения в Кембридже Джафар проникся уважением к западной культуре, стал понимать и любить Шекспира и других английских поэтов прошлого, он восхищался игрой Лоуренса Оливье и Ванессы Редгрейв, однако с трудом высиживал, скучая, на концертах музыки Моцарта, Гайдна и Бетховена. И вот теперь в Зальцбурге Джафар снова решил пойти на музыкальный вечер Моцарта, потому что в глубине души понимал, что в этой музыке должно быть что-то, несмотря на то, что долгое время относился к ней как к причуде вроде «Битлз». Он пошел, чтобы окончательно убедиться в своем мнении, потому что это все-таки был Зальцбург, и уж если он не откроет для себя Моцарта здесь, то так никогда и не поймет его.

И именно здесь он оценил Моцарта, или, по крайней мере, подумал, что оценил. Концерт проходил в небольшом зале древнего замка в старой части города при свечах, в свете которых отражалось величие веков. Казалось, что музыка касается холодных стен, отражается от них и несет с собой назад вековое прошлое. Джафар сидел неподвижно, а небесная музыка окружала его. Он получил колоссальное удовольствие, поверил в Моцарта и был вознагражден за это.

В Лондоне Джафар с большим желанием отправился на другой концерт Моцарта и ужаснулся, обнаружив, что в ярко освещенном обычном концертном зале музыка потеряла свое очарование, превратившись просто в набор не связанных между собой звуков чужой культуры. Безусловно, то состояние, в котором он пребывал на концерте в Зальцбурге, исходило скорее от окружающей обстановки, чем от музыки, а он не сумел отделить свои чувства от этой обстановки.

И вот теперь, когда он возвращался в свой отель, эта мысль не давала ему покоя. Не получается ли так же и с именами в его списке? Может быть, он говорил со слишком большим количеством людей и теперь был переполнен впечатлениями? Как можно было в этом убедиться?

Джафар решил прекратить подбор кандидатур и побеседовать с людьми, первыми обозначенными в списке. И все-таки его терзали сомнения, потому что он не был твердо уверен, какие им следует задавать вопросы, чтобы выявить их способности. Но надо было действовать, и Джафар решил не думать об этом и полностью положиться на свою интуицию. Он может не понимать западной музыки, но он понимает их поэтов и драматургов, поэтому есть уверенность, что сможет понять и людей, особенно отчаянных.

Джафар оставил бо́льшую часть своего багажа у бригадира носильщиков в отеле «Дорчестер», взял с собой только небольшой чемодан с несколькими сменами белья, носков и рубашек, положил туда свои бумаги и выписался из отеля.

По пути он сменил несколько поездов метро, несколько раз прошел через гостиницы и пивные, входя через главные двери и выходя через задние, и, убедившись, что слежки за ним нет, сел в поезд, направлявшийся в Стратфорд-на-Эйвоне.

Сойдя с поезда, Джафар направился в город. Туристский сезон еще не начался, и на улицах города было мало народу. Вместе с ним в Стратфорде из поезда вышло всего два пассажира, севших в Лондоне, но и в разгар сезона туристы обычно приезжали на автомобилях, так как поезда ходили редко, а по воскресеньям вообще не ходили. Оба пассажира взяли такси и быстро исчезли из поля его зрения. Джафар свернул на боковую улицу и быстро пошел вперед, довольный тем, что помнит дорогу. В какой-то момент ему показалось, что он свернул не на ту улицу, и вдруг он увидел то, что искал.

Это был обычный дом в длинном ряду похожих домов, с небольшой вывеской, гласившей, что здесь расположена гостиница «Мар-Линн». Он обычно останавливался в этой гостинице, когда несколько раз в год приезжал в Стратфорд из Кембриджа. Джафар нажал кнопку звонка, и дверь ему отворил высокий седовласый мужчина, который с улыбкой пригласил его войти. Джафару было приятно увидеть этого мужчину, ведь он управлял этой гостиницей еще в студенческие годы Джафара, но его слегка опечалило, что хозяин не узнал его. Неужели он так сильно изменился?

Это даже к лучшему, убеждал он себя, пока хозяин провожал его по лестнице в комнату на втором этаже. Закрыв дверь номера, Джафар огляделся, потрогал кровать, заметил фиалки в вазе на бюро и потрепанный томик Шекспира вместо обычной для гостиниц библии. Он открыл большие стеклянные двери, ведущие на балкон, и оглядел большой сад. Завтра утром он первым делом отправится в театр и возьмет билет на вечерний спектакль. Насчет билета Джафар не беспокоился, даже в разгар сезона в кассе театра оставляли пятьдесят билетов, которые продавали в день спектакля, чтобы кто-нибудь мог всегда прийти в этот день, а не заказывать билет за месяц. Он с улыбкой подумал о том, что британцы цивилизованные люди, сел на кровать и вдохнул холодный воздух, проникавший в комнату из сада. Он был дома.

С момента отъезда из Ливии Джафар тщательно планировал свой маршрут, и хотя он не был точно уверен, когда приедет в Англию и, тем более, когда попадет в Стратфорд, но был намерен прибыть сюда в тот момент, когда в театре будут идти пьесы о войне Белой и Алой розы, в которых описывается вражда Ланкастеров и Йорков.

Купив на следующее утро билет в театр, он вернулся на завтрак в гостиницу «Мар-Линн», пройдя по пути мимо нескольких крупных фешенебельных отелей: «Шекспир», «Фалькон» и даже нового здания «Хилтона». Проходя мимо них, Джафар содрогнулся от неприязни. Во всех городах мира он обычно жил в лучших отелях, но здесь, в Стратфорде, это было неуместно. Тут люди останавливались в гостиницах типа «Мар-Линн», где можно было переночевать и позавтракать, хозяева которых любили Шекспира и с презрением относились к роскошным отелям, в которых селились богатые туристы, разочаровывавшиеся, если в театре шло что-то, кроме «Гамлета».

Утро Джафар провел, сидя под солнечными лучами на балконе гостиницы, разложив перед собой на маленьком столике бумаги из чемодана. Позавтракал он местным пивом и бутербродами в «Гадком Утенке» на берегу реки, не забыв при этом собрать остатки еды, завернуть в салфетку и положить в карман. Во второй половине дня солнце ушло с его маленького балкона, и Джафар с чемоданом в руке отправился погулять в парк, перебирая в памяти то, что прочитал утром в своих бумагах. Периодически он останавливался на берегу реки, садился на скамейку, доставал из кармана остатки завтрака и кормил лебедей, а потом снова просматривал бумаги.

Вечером он посмотрел первую часть «Генриха IV» и крепко уснул под мелодию языка пьесы, все еще звучавшую в ушах. Утром Джафар купил билет на вечернее представление второй части и провел весь день, как и накануне. К утру пятого дня своего пребывания в Стратфорде он посмотрел все пьесы, включая волшебного «Ричарда III», и принял окончательное решение. Позвонив из местного отделения связи в Ливию, он выписался из гостиницы и вернулся в Лондон, приняв такие же меры предосторожности, как и по пути сюда, чтобы избежать возможной слежки.

В Лондоне Джафар зарегистрировался под вымышленным именем в отеле «Савой», который не любил с тех пор, как его несколько лет назад купили арабы. Он больше не был английским отелем, однако преимущество состояло в том, что Джафара здесь никто не знал и в течение двух последующих дней никто не проявлял к нему внимания.

На третий день в дверь номера постучали. Джафар открыл дверь, и низенький толстый человек с прилизанными волосами и тонкой ниточкой усов поклонился ему. Это был Юсуф Эль-Ванах, самый доверенный из советников, единственный, с кем стоило посоветоваться при принятии окончательного решения.

Джафар изложил ему вкратце свои мысли и разложил на столе бумаги, чтобы Эль-Банах просмотрел их. Для себя Джафар уже отобрал три имени из всего большого списка, но теперь ему требовался дружеский совет. Двое из отобранных были наемными убийцами, проявившими в ходе своей деятельности незаурядную сообразительность и организаторские способности. Эль-Банах согласился с этими двумя именами, и теперь вопрос стоял только о третьей кандидатуре. У этого человека было совсем другое прошлое, он был не террористом, а наемником, а позже занимался контрабандой наркотиков.

– Согласен, – ответил Джафар на замечание Эль-Банаха по поводу прошлого третьей кандидатуры. – Но я думаю, что пока мы не имеем четкого плана, было бы полезно поговорить с кем-нибудь, кто занимается не терроризмом, а другой деятельностью. Возможно, мы узнаем что-то новое. – Джафар не стал заострять внимание на небольшой подробности в характеристике этого человека – он был американцем. В глубине души Джафар продолжал считать, что это может быть значительным преимуществом.

После некоторой дискуссии они пришли к соглашению, что не будет вреда, если они наряду с первыми двумя переговорят и с американцем.

Приняв обычные меры предосторожности, Джафар и Эль-Банах сняли номера в гостиницах, расположенных в различных частях Лондона, где и собирались по отдельности переговорить со своими кандидатами. Первые переговоры, состоявшиеся в Челси, были с Питером Моренси, англичанином, работавшим на обе группировки террористов из Ирландской республиканской армии. Со вторым кандидатом, Пьером Вуле, встреча состоялась в Блумсбери. Опыт и известность Вуле приобрел в рядах алжирских освободительных движений и в уголовном мире Франции. Оба кандидата не выразили удивления, но и не проявили сообразительности, произведя впечатление опытных людей без излишней инициативы. Это было как раз то, что искали ливийцы, и Эль-Банаху они понравились оба, но Джафар продолжал сомневаться.

– Чего же вы еще хотите? – спросил Эль-Банах. – То, что мы ищем, это просто какой-то немыслимый робот. Человек, не известный полиции, европеец, который может поехать в США и свободно разъезжать по стране, не привлекая внимания, он должен подчиняться приказам, и ему можно доверять. Мне оба эти парня показались достаточно опытными, наша задача заключается только в том, чтобы выбрать одного из них.

Джафар согласно кивнул.

– А какие приказы мы отдадим, когда сделаем выбор? – спросил он.

Эль-Банах пожал плечами. План еще не был разработан в деталях, и сделать это, конечно, невозможно, пока не поступит доклад от человека, ответственного за изучение обстановки в Америке. В основе плана лежал захват президента небольшой группой людей в тот момент, когда охраны будет еще меньше, чем нападающих.

– И когда можно примерно ожидать этой информации? – спросил Джафар.

Эль-Банах широко развел руками.

– Будьте благоразумны, – ответил он. – Наш человек выяснит это. Может быть, во время поездки президента на автомобиле, а может, в Кемп-Дэвиде, откуда мы знаем? Президента не могут все время охранять слишком тщательно, в этой цепи должно быть какое-то слабое звено. А наши кандидаты как раз и смогут тщательно изучить объект, его привычки и найти слабое звено в системе охраны.

Джафар снова согласно кивнул.

– Но они не сумеют хорошо организовать группу боевиков, – отметил он. – Они работают в одиночку, а эта работа не для одного человека. Давай перед окончательным решением еще поговорим с нашим третьим «солдатом удачи».

– Почему бы и нет? – пожал плечами Эль-Банах.

Поздним утром 13 сентября 1988 года Джи Харди вошел в вестибюль отеля «Эбури» и осмотрелся вокруг. Он заранее выяснил, в какой комнате находятся арабы, но, когда портье вопросительно посмотрел на него, Джи подошел к нему и поинтересовался. Портье назвал номер комнаты, объяснил, что она находится на четвертом этаже, и указал налево в сторону лифта.

Но Харди не воспользовался лифтом, а стал подниматься по лестнице, тщательно обследуя холлы на этажах. Джи постучал в дверь, и его впустили в небольшую комнату, выходящую окнами в сад, окруженный такими же небольшими отелями и жилыми домами.

Теперь его внимание переключилось на людей, находящихся в комнате. Один из них был маленький и толстый, второй худощавый, среднего роста, с проблесками седины в волосах и властным взглядом.

– Добрый день, мистер Джафар, – сказал Харди.

Брови худощавого слегка приподнялись от удивления.

– Кадим, – сказал он. – Асван Кадим.

В ответ на его слова Харди грустно покачал головой.

– Как скажете, но это, признаться, меня разочаровывает, – сказал он.

– Почему вас это должно разочаровывать?

– Потому что когда я получил ваше послание, то подумал, что у вас есть интересное предложение, и перелетел через Атлантический океан только для этой беседы с вами. И вот теперь я обнаруживаю, что вы просто очередной неразговорчивый ливиец, у которого много денег, но который не понимает, когда надо говорить откровенно, а когда нести чепуху. Почему бы вам не возместить мне расходы, и я сразу же уеду, мистер Джафар?

– Откуда вы узнали, кто я такой? – спросил Джафар после некоторой паузы.

– Я искренне надеялся, что вы не будете задавать мне подобных глупых вопросов.

Джафар внимательно посмотрел на Харди, еще не понимая, кто перед ним. Конечно, ему не следовало задавать этот вопрос. В течение последних нескольких месяцев он разговаривал с людьми из множества различных террористических и уголовных организаций по всей Европе, составляя список нужных людей, и было бы наивно думать, что они не рассказали об этом кому-нибудь. Понятное дело, что эти разговоры дошли до Харди, и он, в свою очередь, навел справки.

– А что вы еще знаете? – спросил Джафар.

– Не так много. Вы ищете человека для выполнения какого-то задания и по каким-то причинам не хотите, чтобы это задание выполнили ваши люди. Это уже довольно интересно.

– Что вас еще интересует о нас?

– Должен признаться, ваша репутация. Не ваша лично, конечно, я имею в виду репутацию ливийцев.

Джафар вежливо улыбнулся.

– Боюсь, что не знаю, какова наша репутация у вас в Америке.

– Такая же, как и везде – деньги. Каддафи финансирует более половины террористических актов во всем мире, и он не скупится. Но с другой стороны, я ведь не террорист, так почему же вы хотели поговорить со мной?

– А кто вы? Как бы вы сами могли назвать себя?

– Это вы уже знаете.

– Я знаю, чем вы занимаетесь, но мне интересно, что вы сами об этом думаете и как бы сами назвали свою деятельность.

Харди пожал плечами, опустился в кресло, вытянул ноги и уставился на концы ботинок.

– Я летчик-истребитель, – наконец произнес он. – Бывший, конечно, но солдат всегда солдат. Я летал на «Фантоме» во Вьетнаме, а теперь у меня собственное дело.

– Контрабанда наркотиков в Соединенные Штаты?

Харди посмотрел на Джафара и промолчал.

– Но до того, как вы вернулись из Вьетнама – из бамбуковой клетки в Ханое, мне кажется, вы воевали в ВВС Чада против Ливии.

Харди кивнул.

– Но почему? Разве они платили больше нас?

– Я не хотел воевать на стороне Каддафи, – ответил Харди. – Этот человек сумасшедший.

Низенький толстяк попытался что-то сказать, но Джафар жестом руки приказал ему замолчать.

– Но ведь хотите же вы работать на меня? – спросил Джафар.

– Я хочу поговорить с вами. Убежден, что у вас на уме работа, которая требует всего одного выстрела и хорошо оплачивается. Это может быть стоящая работа, а может быть, и нет. Никогда не думал, что вам нужно всего лишь потрепаться со мной о моей жизни.

Джафар снова улыбнулся.

– Предпочитаете перейти к делу?

– Конечно.

– Очень хорошо. Мы хотели предложить вам похитить и вывезти из страны президента Соединенных Штатов.

Наступило молчание. Потом лицо Харди расплылось в широкой улыбке, он откинулся в кресле, закинул руки за голову и потянулся.

– Расскажите мне об этом, – сказал он.

Рассказ Джафара занял совсем немного времени, а потом они некоторое время сидели молча, пока Харди переваривал полученную информацию, продолжая улыбаться уголками рта. Потом Джи снял пиджак и бросил его на кровать. Идея была гораздо лучше, чем он представлял себе, она была грандиозной и очень заманчивой. Осуществима она или нет – это уже другое дело.

– Я первый, с кем вы говорили об этом? – спросил он.

Джафар замялся, и Харди сердито покачал головой.

– Если между нами не будет откровенности и взаимопонимания, этот план полетит ко всем чертям. Или вы доверяете мне, или нет. Если нет, то зря потратили несколько тысяч долларов, вызвав меня сюда, но, думаю, вы это легко переживете. – Джи поднялся, взял с кровати пиджак и накинул на плечи.

– Мы говорили еще с двумя, – произнес толстяк.

– Кто они?

Толстяк бросил взгляд на Джафара, который одобрительно кивнул, и назвал имена.

– Они террористы, – сказал Харди, – а это значит, что вы просто глупцы, и я не уверен, что хочу иметь с вами дело.

– Но вы не уверены и в обратном: вы же еще не ушли, – заметил Джафар.

– Вы глупы, но вместе с тем богаты, – улыбнулся Харди. – Сказочно богаты и, несмотря на свою глупость, должны понимать, что это будет стоить вам кучу денег.

– А деньги вас интересуют.

Харди сбросил с плеч пиджак и сел в кресло.

– Именно так, – согласился он.

– Почему вы считаете нас глупыми, если мы побеседовали с двумя известными и удачливыми террористами? – спросил Джафар.

– Если вы хотите убить президента, то вам надо иметь дело с террористами, но если вы хотите, чтобы его доставили вам живым, не говорите ни с кем, кто привык работать винтовкой или бомбой. Ведь вы имеете в виду военную операцию, требующую организации, оборудования, планирования, обеспечения тылов. Эти два подонка не в состоянии даже понять таких слов. Вам надо иметь дело со мной.

Джафар кивнул, что заметил даже настороженно нахмурившийся Эль-Банах. Этот американец говорил так, будто читал его собственные мысли.

– Вы сможете сделать это? – спросил Джафар.

– Не знаю. Вы только что объяснили мне суть задуманного, и я еще не успел подумать над этим.

Джафар и Эль-Банах разом закачали головами.

– Нет, ваших мыслей здесь и не требуется, – сказал Эль-Банах. – Мы все спланируем сами, и нам просто нужен человек, способный осуществить наши планы.

– До свидания, – сказал Харди, снова поднимаясь из кресла. – Желаю удачи.

– Минутку.

– Да, в вашем распоряжении всего минута. Возможно, что я только простой солдат, но я отнюдь не глуп. Если я берусь за дело, то делаю его. Все полностью, от начала до конца. У вас есть всего одна возможность, да и то я еще не уверен, насколько она реальна: найти кого-нибудь, знакомого с работой американских военных учреждений и процедурой организации поездок президента. Тогда еще это можно будет осуществить. А банда ваших чертовых арабов, сидящих на корточках в пустыне, не стоит ни гроша. Все, время истекло. Давайте закончим нашу дискуссию.

Наступила тишина. Эль-Банах смущенно посмотрел на Джафара. Он с радостью перерезал бы глотку этому американцу, но для этого хозяин должен был посмотреть на Эль-Банаха и кивнуть. Однако вместо этого Джафар заговорил, обращаясь к Харди:

– Сколько времени займет у вас разработка собственного плана?

– Если бы я знал, то представлял бы себе, в чем заключается план. Может быть, неделю, а может, и год. В таких делах нельзя торопиться.

Джафар улыбнулся.

– Если мы решим нанять вас, то окончательный план должен быть готов в течение месяца. Сейчас середина сентября, значит, давайте говорить о конце октября.

– К чему такая спешка?

– Хотя понятно, что вы не интересуетесь политикой, даже вы должны знать, что скоро состоятся выборы президента США, и Рейган больше не будет президентом.

– Ну и что? Вам не нужен Рейган, вам нужен Буш.

Джафар удивленно поднял брови.

– Послушайте, безусловно, вы задумали эту операцию в связи с американским воздушным налетом на Ливию, состоявшимся два года назад, правда? Значит, два года у вас ушло только на то, чтобы подобрать подходящего человека. И теперь вы думаете, что все остальное может быть выполнено за два месяца? Этого не получится. И кроме того, если вы захватите Рейгана, дорога к президентскому креслу Бушу будет открыта, а так как он почти стопроцентно победит на выборах, то произойдет просто безболезненная замена одного президента другим. И что вы выиграете в этом случае? Рейган уже стар и слаб здоровьем, он вообще может помереть во время похищения, и вы останетесь только с трупом, который никому не нужен. Но если вы подождете и захватите Буша после того, как он победит на выборах в следующем году и станет президентом Соединенных Штатов, то правительство будет в шоке. Вы добьетесь от них всего, чего захотите, они пойдут на любые уступки, чтобы вернуть Буша. Вашингтон охватит паника.

Джафар наклонил голову, обдумывая сказанное Харди.

– А вы не так наивны в политике, как кажетесь, – произнес он наконец. – Но почему вы считаете, что Буш выиграет предстоящие выборы?

Харди презрительно фыркнул.

– Могу поспорить. Один умный американец сказал, что еще никто не проиграл от того, что недооценил умственные способности американского народа. Народ пойдет за клятвенными обещаниями не вводить новые налоги, запретить аборты и отменить молитвы в школах, как об этом кричат повсюду. Он победит, поверьте мне.

Джафар кивнул и поднялся.

– Если мы решим, что вы подходите нам, мы свяжемся с вами.

– В этом нет необходимости.

– Как же вы тогда узнаете, что мы решили нанять вас?

– Я узнаю об этом, когда прочту в газетах о смерти Моренси и Вуле.

Оба ливийца удивленно вскинули брови.

– Джентльмены, мы здесь не в игрушки играем, – сказал Харди. – Секретность является залогом успешного проведения военной операции против превосходящих сил противника, и эти двое уже лишние. Мы встретимся с вами в этом отеле в полдень ровно через четыре дня после того, как в «Нью-Йорк таймс» появятся заметки об их смерти. Во время этой встречи мы и обсудим с вами вопрос оплаты. До свидания.

– Вы, конечно, понимаете, – начал Эль-Банах, – что по вашим же собственным правилам подвергаетесь большому риску в том случае, если мы все-таки решим иметь дело с другими людьми.

Харди взял пиджак, направился к двери, но затем остановился и кивнул. Достав из кармана пиджака пачку сигарет, он зажал одну губами и сказал:

– Но вы же не собираетесь натворить глупостей, имея дело с профессионалами? – Харди пересек комнату, подошел к окну и открыл его. – Не желаете положить сюда руку? – спросил он, указывая на стол перед окном. Он подождал некоторое время, переводя взгляд с одного ливийца на другого. – Нет? А вы не так глупы, как об этом говорят. Это уже хороший признак.

Харди взял кофейную чашку, поставил ее на стол и отошел в сторону. Спустя пять секунд, чашка разлетелась на куски, и мелкие осколки полетели во все стороны.

Выстрела они не услышали, не было вообще никакого шума, который мог бы привлечь внимание постояльцев отеля или людей на улице. Было совершенно ясно, что, если бы Харди захотел, они были бы мертвы. В замешательстве Джафар и Эль-Банах не заметили, как Харди вытащил изо рта сигарету, разломал ее и бросил на кровать рядом с ливийцами, подошел к окну и закрыл его.

– Как вы узнали, в какой комнате мы находимся? – спросил Эль-Банах.

– Прежде чем прийти сюда, я проделал предварительную работу, – ответил Харди. – Отель этот небольшой, и, как вы думаете, сколько арабов остановилось здесь? Только вы двое. – Он улыбнулся и снова сел, стараясь сдерживать дыхание.

Ливийцы начали разговаривать на родном языке, но уже в следующую секунду оба потеряли сознание. Харди вскочил, снова распахнул окно, высунулся и глубоко задышал. Потом он распахнул окно еще шире, и приятный ветерок проник в комнату. Джи поднял арабов, уложил их друг на друга в углу комнаты, снова уселся в кресло и стал ждать.

– Что произошло? – спросил Джафар, когда через пять минут они пришли в себя.

– Бинарный нервно-паралитичеекий газ, – объяснил Харди. – Я применил его, когда ваше внимание было привлечено выстрелом. – Когда ливийцы поднялись, Харди тоже встал. – Не пытайтесь прыгнуть выше головы, ребята, – бросил Харди через плечо, подходя к двери. – Я буду следить за газетами.

– Как все прошло? – спросил Фредди.

– Как по нотам, – ответил Харди и рассмеялся. – Ты бы видел их лица, когда ты выстрелом разбил чашку на столе. Хорошо, что не промахнулся, это было бы не так впечатляюще. Потом я продемонстрировал им трюк с сигаретами. Дешевый фокус, но сработал. Все, отправляемся домой.

– Что они предложили? – спросил Фредди, выкатывая коляску из комнаты в холл к лифту. – Что-нибудь интересное?

– Да, можно сказать, что так. Предстоит кое-что обдумать, но это определенно заманчиво. Давай возьмем такси до аэропорта, и я тебе все расскажу.

 

18

Во время своей первой встречи с ливийцами Питер Моренси дал им месяц на принятие окончательного решения и сказал, что будет ждать ответа в приморской деревушке на побережье Нортумбрии недалеко от Ньюкасла. Это было одно из его любимых мест, где на улице, ведущей к морю, располагалось несколько десятков коттеджей и пивная, где подавали темный эль. По утрам Питер прогуливался по пляжу, после обеда и по ночам развлекался в постели со своей куколкой, а вечера проводил в пивной, споря о политике, футболе и распевая песни.

Спустя три недели после встречи с ливийцами, Моренси, как обычно, пришел вечером в пивную сразу после ее открытия. Барменша сообщила, что ему звонили около трех часов, и она сказала, что Моренси обязательно будет здесь вечером. Звонивший просил передать ему лишь одно слово: «Согласен».

Деревушка находилась вблизи железнодорожной ветки Ньюкасл–Бервик, на маленькой станции поезда́ делали очень короткую остановку и следовали дальше. Станцию никто не обслуживал, потому что пассажиры покупали билеты в поезде у проводников. Никто на станции не заметил пассажира, сошедшего с поезда на следующий вечер, а так как жители деревушки проводили вечера в пивной, в церкви, или дома перед экранами телевизоров, никто не видел, как пассажир прошел от станции в деревню. Более того, никто не видел, как позже этот мужчина вернулся на станцию, подождал на пустой платформе и сел на ближайший поезд в сторону Ньюкасла.

На следующий день подруга Моренси Энн Джиллиан сказала полиции, что ничего не знает. Вечером в дверь коттеджа постучали, Питер сказал ей, что ожидает посетителя, и предложил уткнуть нос в телевизор. Он надел пиджак и ушел, а она вскоре отправилась спать. У него часто бывали какие-то загадочные встречи, и Энн привыкла к этому. Если говорить честно, то ей вообще на это наплевать, но Моренси был темной личностью. Так ведь? А ей приходилось смиряться с этим. А что ей оставалось делать? Мужчины все в чем-то одинаковые, правда?

Спала она долго и не хватилась Моренси, пока полицейские не постучали к ней в дверь и не сказали, что очень сожалеют, что беспокоят мисс, но прохожий обнаружил на пляже труп, а местный констебль заявил, что это труп мужчины, снимавшего этот коттедж. Не будет ли она так любезна опознать труп? Если это, конечно, не слишком ее обеспокоит.

В тот же самый день Пьер Вуле был застрелен на маленькой улочке близ Монмартра, когда выходил из порнотеатра, где двое мужчин и три женщины занимались любовью на сцене.

«Нью-Йорк Таймс» поместила небольшую заметку о двух, явно не связанных между собой убийствах предполагаемых террористов. Прочитав эту заметку, большинство читателей сказали: «Тем лучше», перевернули страницу и отхлебнули кофе. Джи Харди же сказал: «Отлично», отхлебнул кофе и удовлетворенно кивнул. У них хватило ума убрать обоих одновременно, иначе один, услышав о смерти другого, мог бы принять меры предосторожности. Может быть, они не так уж и глупы, и с ними можно иметь дело.

– Как вы собираетесь сделать это? – спросил Джафар во время их следующей встречи, но Харди только покачал головой и предостерегающе поднял указательный палец.

– Речь идет о нашей стране, – сказал он. – Кто знает, какие дурные мысли гнездятся в умах людей? Только их тени. – Джи улыбнулся. – Так вот, только моя тень и будет знать, что я задумал.

Эль-Банах начал возражать, что их это не устраивает, Джафар молча смотрел на Харди, но Джи был непреклонен. В конце концов, они начали сомневаться, что у Харди действительно есть план.

Улыбка Харди приводила ливийцев в бешенство, но, безусловно, они были вежливыми людьми и не показывали своего гнева.

– А если я просто спрошу, почему вы согласились взяться за это? – задал вопрос Джафар. – Большую часть своей жизни вы были солдатом Соединенных Штатов, а теперь говорите нам, что согласны похитить своего президента и передать его в руки явных врагов вашей страны.

– Морская пехота, – ответил Харди. – Я не был солдатом, я служил в морской пехоте, не путайте эти вещи.

Флегматичное выражение лица Джафара не изменилось, он вежливо ждал, не желая вступать в споры по этому вопросу. Когда Харди вновь заговорил, Джафар отвел взгляд.

– Причины моего согласия касаются только меня. Скажем так: я достаточно насмотрелся на то, как действует правительство, и его поступки не внушают мне уважения. Они берут от людей все, что могут, так почему бы и другим не поступать так же? А кроме того, – он снова улыбнулся, – кто откажется сделать это за пятьдесят миллионов долларов?

Ливийцы уставились на него.

– Мы еще не обсуждали денежный вопрос, – сказал Эль-Банах.

– Вот и обсудим, – ответил Харди, наклоняясь вперед. – Пятьдесят миллионов американских долларов. Десять миллионов на мой счет в швейцарском банке в течение пяти дней, остальные после завершения операции.

– Я не думаю…

– Сюда не входят расходы, для этого надо в эти же сроки перевести еще десять миллионов на другой счет. Но расходы могут возрасти, не могу гарантировать, что буду строго держаться в рамках бюджета.

– Но…

– Задержки с переводом денег на счета быть не должно. Мне надо убедиться, с кем я имею дело. Если за эти дни вы не переведете деньги, значит, не являетесь представителями правительства, как утверждаете, а если переведете, то все в порядке.

Долгое время все молчали.

– У нас есть поговорка, – сказал Джафар. – То, что другие называют хорошей попыткой, мы называем полным провалом. Вы поняли?

– Понял. Успех мы гарантируем.

– Как вы можете гарантировать успех? – запротестовал Эль-Банах. – Мы не знаем ни ваших планов, ни сроков. А вдруг, вы получите двадцать миллионов и исчезнете?

Харди печально покачал головой.

– Каждый раз, когда я начинаю верить, что говорю с деловыми людьми, вы позволяете этому типу, – Харди указал на Эль-Банаха, – раскрывать рот, и я понимаю, что говорю с глупцами.

Джи вздохнул, вытащил из кармана сигареты и засмеялся, заметив их реакцию. Он прикурил сигарету и глубоко затянулся.

– Послушайте, приятели, в нормальном мире существуют деловые контракты и законы, охраняющие их, а в нашем мире нет ни контрактов, ни законов, но если я возьму ваши деньги и сбегу, то буду дрожать от страха весь остаток жизни, который, как я понимаю, будет не слишком долгим. Если бы я захотел, то мог бы убить вас обоих прямо сейчас. – Харди засмеялся, а ливийцы с трудом старались не смотреть на окно, или на его руки, в которых могло появиться какое-нибудь оружие, не обнаруженное телохранителями перед тем, как Харди вошел в номер. Перед этой второй встречей они приняли меры предосторожности, но вполне допускали, что Харди мог обвести телохранителей вокруг пальца. – Но и вы можете обмануть меня, укрыться в Ливии и провести там остаток жизни. А мне от вас спрятаться будет негде, и вы оба это знаете. Это и обеспечивает доверие между нами и является одной из причин, которая удержит меня от соблазна после завершения операции передать президента не вам, а другим людям, а вас это удержит от соблазна не заплатить мне оставшиеся деньги.

– А что за вторая причина?

– Сумма. Пятьдесят миллионов это так много, что я не сумею истратить их в течение жизни, поэтому, если кто-то предложит мне больше, меня это совсем не заинтересует.

Харди сказал им, что план будет приведен в действие во время выборов в конгресс в 1990 году. Ливийцы принялись возражать против такой задержки, но он сказал, что ему нужно время для проведения сложных подготовительных мероприятий. А кроме того, во время выборов расписание поездок президента будет известно заранее, будут названы города, которые он обязательно посетит. Зная заранее место и время визита президента, они смогут провести соответствующую подготовку, и, словно паук, поджидать президента в свои сети.

Наконец, они пришли к соглашению и скрепили его рукопожатием. От Харди еще раз потребовали гарантий, и, когда он давал их, ливийцы пристально смотрели ему в глаза, пытаясь различить в них хотя бы тень сомнения. Но Харди не сомневался в своих словах, хотя план его еще не был готов. Ему было ясно, что он не сможет похитить президента только в том случае, если будет мертв, поэтому Джи ничего не терял, давая твердые гарантии.

– В нашей стране, – сказал Джафар, – рукопожатие равносильно контракту, то же самое в Англии, и я надеюсь, что и в Соединенных Штатах. Согласны? Не передумаете?

Харди кивнул в знак согласия. Когда они шли к дверям, Джи сказал, что отныне операция будет именоваться «Даллас».

– Но почему?

– Любая операция должна иметь кодовое название, – объяснил он.

– Но почему «Даллас»? Что это значит? Это то место, где вы намерены осуществить похищение?

Харди улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Конечно, нет. Это было бы глупо. Это название вообще ничего не означает. Первое требование, предъявляемое к названию операции, чтобы оно ничего не раскрывало, если о нем станет известно противнику.

Сейчас Харди уже второй раз соврал им.

 

19

Первый раз он обманул их буквально минуту назад, когда говорил о причинах, по которым согласился на похищение президента Соединенных Штатов. Конечно, пятьдесят миллионов долларов играли немаловажную роль, но главная причина была более сложной и личной.

На самом деле, все началось более двадцати лет назад, когда Харди отправился во Вьетнам в качестве летчика двухместного истребителя-бомбардировщика F-4 «Фантом». Первоначально «Фантом» использовался как всепогодный истребитель воздушного боя, и морские пехотинцы считали его лучшим истребителем в мире. Они настаивали на том, чтобы в задачу «Фантомов» входила только борьба с вьетконговскими МИГами, но ВВС США считали это своей задачей, а решающее слово в данном споре принадлежало ВВС. Таким образом все «Фантомы» стали использоваться для нанесения ударов по наземным целям. Джи Харди летал в эскадрилье берегового базирования, специализировавшейся на выполнении двух задач. Первая заключалась в атаке с малых высот позиций зенитной артиллерии и подавлении наземного огня с целью обеспечения действий высотных бомбардировщиков ВВС по уничтожению военных объектов. «Фантомы» со свистом проносились над верхушками деревьев на скорости, позволяющей избежать поражения от огня наземных средств, через две мили включали форсаж, вертикально взмывали до высоты три тысячи футов, пикировали на замеченные огневые точки, разворачивались и направлялись домой.

Звучит, конечно, хорошо, но проблема заключалась в том, что объекты обычно защищали зенитные ракеты с радиолокационной системой наведения, которые могли вылететь из укрытия и поразить твой самолет прежде, чем ты увидишь их, да еще впридачу крупнокалиберные пулеметы, поджидающие тебя в точке бомбометания, а в этой точке надо было лететь, не уклоняясь, потому что, если вильнет самолет, вильнут и бомбы. Ты можешь в этом случае вернуться на базу невредимым, а вот бомбардировщики ВВС не вернутся, потому что зенитки будут продолжать вести огонь.

Обе задачи были опасными, но вторая была еще хуже. Она заключалась в подавлении небольших целей, или целей слишком малых для атаки самолетами ВВС. Ребята из аэрофоторазведки летали на своих «Крусейдерах» и каждый день фотографировали эту чертову страну, и север и юг. Они привозили фотографии, и какой-нибудь шутник из воздушной разведки усматривал на этих снимках «аномалии». Аномалией могло быть что угодно, не поддающееся дешифровке и определению. По идее, аномалии должны были быть признаком активности противника, но на практике это обычно бывали тени или пятна на фотоснимках, которые вообще ничего не значили. И, если какой-нибудь лейтенант из корпуса вневойсковой подготовки офицеров резерва, сидя в штабе, думал, что тень под деревом больше похожа на след гусеницы или шины, чем на ветку, на следующее утро в воздух понимались два «Фантома», чтобы уничтожить эту тень и прилегающие окрестности.

Единственным приятным моментом при выполнении подобной задачи был тот факт, что по тебе никогда не выпускали зенитных ракет, потому что тень на фотографии, которая всем, кроме лейтенанта из штаба, казалась просто веткой от дерева, в большинстве случаев таковой и оказывалась. Неприятная сторона таких заданий заключалась в том, что «Фантомам» приходилось четыре или пять часов лететь над вражеской территорией (что бы ни писали газеты, весь Вьетнам был вражеской территорией), и больше самолетов было потеряно от неисправностей и летных происшествий, чем от огня противника. Ведь «Фантом», как и любой другой истребитель, был предназначен для ведения боевых действий на максимальных скоростях, а не для каждодневных полетов туда и назад. А кроме того, чтобы поражать такие цели, с которыми не желали иметь дело высотные бомбардировщики ВВС, надо было максимально снизиться, а там любой вьетнамец с автоматом или даже с ружьем мог выстрелить по пролетавшему самолету. А достаточно небольшой дырки в топливных баках, и ты уже никогда не вернешься домой.

Иногда бывало, что бомбы «Фантома» вызывали повторные взрывы на земле, и это означало, что штабной лейтенант оказался прав, и вьетнамцы спрятали под деревьями запасы топлива или боеприпасов. Однако чаще всего летчики не видели других результатов бомбардировки, кроме нескольких деревьев, разнесенных в щепки.

Однажды аномальное пятно оказалось вблизи «предполагаемой» вьетконговской деревни. «Предполагаемая» означало, что штабные типы из разведки по той или иной причине решили, что жители этой деревни симпатизируют Вьетконгу. (Одной из таких причин могла быть близость деревни к демаркационной линии в зоне, контролируемой Вьетконгом, а не южанами. Да все разумные деревенские жители в этой части страны просто должны были симпатизировать Вьетконгу.) В штабе считали, что именно в этой деревне скрывается противник, и именно там он хранит запасы продовольствия и боеприпасов. В течение месяца туда дважды забрасывали вертолетом группы разведчиков, но они ничего не обнаружили. Никто не понимал, почему штабные разведчики продолжали упорно придерживаться своего мнения.

Возле аномального пятна близ деревни не было замечено никаких признаков активности, и разведчики пришли к выводу, что это именно то, что они ищут – скрытая группировка противника. Деревня являлась стратегически важным пунктом, и, если бы вьетконговцам действительно удалось скрытно сосредоточить там войска, они могли бы нанести оттуда серьезный удар.

Харди вместе со вторым членом экипажа – офицером-оператором радиолокационной аппаратуры перехвата – загрузили в «Фантом» бочки с напалмом, так как действовать им предстояло против людей, а не против техники. Перед самым рассветом Харди осмотрел запертый фонарь кабины, связался по радио с ведомым, отпустил тормозные колодки, и два «Фантома» стали выруливать на взлетную полосу. Через несколько секунд они закончили рулежку и начали разбег.

Скорость стремительно возрастала, при ста двадцати пяти милях в час переднее колесо оторвалось от земли, а при ста тридцати пяти «Фантом» Харди взмыл в воздух. Бросив взгляд назад и убедившись, что ведомый следует за ним, Харди поднялся на несколько сот футов и выровнял машину. Несколько миль им предстояло пролететь на этой малой высоте, а потом снизиться до высоты верхушек деревьев.

Когда они проследовали контрольный ориентир, Харди дал полный газ. Им надо было лететь со скоростью, близкой к скорости звука, чтобы шум оставался позади и их приближение не было обнаружено. На большой скорости самолеты пролетели над деревьями, миновали деревню, и теперь летчики напряженно высматривали поляну, которая вскоре должна была появиться.

Харди моментально узнал ее; за секунду до того, как «Фантом» действительно достиг поляны, Джи сбросил напалм и почувствовал, как самолет подпрыгнул, освободившись от бочек. Бочки должны были по инерции пролететь немного вперед, а значит, приземлятся они точно на цель.

«Фантом» взмыл над поляной, а бочки еще не успели упасть на землю. На скорости шестьсот миль в час его самолет снова зашел над поляной. Харди посмотрел вниз и отметил, что на этот раз разведчики были правы, внизу действительно были люди.

Черт возьми, это действительно была аномалия! Это были дети!

Джи закричал от ужаса. Время застыло. На скорости свыше шестисот миль в час эта картина не может длиться дольше десятой доли секунды, но это было мгновение, которое потом преследовало его всю жизнь. Жители деревни, испугавшиеся очередного налета американских разведывательных вертолетов, а может быть, и войск Вьетконга, вывели детей из деревни и спрятали вокруг поляны. А дети, широко раскрыв глаза, смотрели, как два «Фантома» со скоростью звука внезапно пролетели над деревьями, завывая, как доисторические птеродактили.

К великому несчастью Харди у него было отличное зрение летчика-истребителя. В какой-то момент его взгляд упал на ребенка, сидящего на корточках в пыли и пропускающего эту пыль тоненькой струйкой между пальцев. Девочка, лет, наверное, десяти, с длинными черными волосами и глазами, раскрытыми широко, как рот, смотрела на него и кричала, когда он пролетал у нее над головой.

Он тоже закричал, приказывал летящим бочкам остановиться, молил Бога, чтобы они пролетели мимо. В эту десятую долю секунды он в ужасе умолял Бога: «Сделай так, чтобы я промахнулся!».

Харди заложил крутой вираж, оглянулся через плечо и увидел, что бочки упали на край поляны, раскрылись, и горящие красным и оранжевым пламенем куски напалма разлетелись по всей поляне, покрыв ее адским огнем.

Ему надо было возвращаться домой: выровнять самолет и взять курс на базу, оставив позади весь этот кошмар. Но вместо этого Харди стал кружить над поляной в безумной надежде не увидеть того, что, как он знал, должен был увидеть.

Это была небольшая полянка посреди вьетнамских джунглей, почти скрытая кронами окружающих ее деревьев. Сейчас ее не было видно под желтовато-черными клубами дыма. Все вокруг в радиусе пятидесяти ярдов пылало, огонь в центре этой черноты был таким сильным, что даже Данте не мог представить себе такого в Аду. Джи ничего не видел сквозь дым, но он мог представить себе всю картину: темнота, скрюченные и обугленные тела, пустые глазницы, из которых вытекает тягучая жидкость, черноволосая девочка лет десяти с открытым ртом, обожженным телом, которая корчится от боли и беззвучно кричит.

Харди был лучшим летчиком-истребителем в морской пехоте, он был лучшим летчиком-истребителем в этом проклятом мире. Он всегда знал это, не думал об этом специально, но знал. В один прекрасный день ВВС образумятся и бросят «Фантомы» против МИГов, и тогда он перестанет участвовать в этим массовых убийствах. Он будет самым лучшим асом, как Рикенбейкер в первую мировую войну и Бонг во вторую. Джи был профессиональным бойцом и гордился этим, но он не был убийцей. Он сбивал самолеты противника, бомбил аэродромы и даже случайные аномальные цели, но он никогда не сжигал живьем детей.

А теперь сжег. «О Боже, – подумал он. – Да, я сделал это».

Неужели он всю жизнь шел к этому? Может быть, вся его предыдущая жизнь была только подготовкой к этому моменту? Как большинство летчиков, он не верил в какого-то своего, личного Бога, которого можно было убедить молитвой, фальшивым смирением и лицемерным раскаянием. Неужели то, что он всю свою жизнь был баловнем судьбы, было просто ужасной шуткой? Неужели он всю жизнь шел только к тому, чтобы быть сбитым и осознать, что он ничуть не лучше худшего из мужчин?

Каждый из нас жаждет милосердия Божьего, но внезапно это милосердие отвернулось от него. Харди увидел себя со стороны и ужаснулся увиденному.

Харди сделал еще один круг над поляной, паря над ней, словно ястреб. Внезапно он услышал слабые лязгающие звуки, похожие на удары мелкого града о крышу автомобиля. И все, больше он ничего не почувствовал – ни взрыва, ни пламени, и только спустя несколько минут, когда «Фантомы» взяли курс на базу, услышал голос ведомого.

– «Лиса 1», я «Лиса 2», – раздался голос в наушниках – У вас утечка топлива.

– Нет. – Харди бросил взгляд на указатель топлива. Все, казалось, было в порядке. – «Лиса 2», сколько у тебя топлива?

– Я «Лиса 2», топлива шесть семьсот.

О, Боже! Указатель топлива показывал, что осталось только пять тысяч двести фунтов. Полетное время у них было одинаковым, а при маневрировании ведомый всегда сжигал немного больше топлива, чем ведущий. И, если у Харди топлива было на тысячу пятьсот фунтов меньше, значит, действительно была утечка. Теперь, когда он снова взглянул на указатель топлива, стрелка дрожала и ползла вниз. Джи прикинул в уме остаток топлива, скорость утечки, свое местоположение и расстояние до Дананга, потом посчитал расстояние до демилитаризованной зоны и самолета-заправщика. Ни один вариант не проходил. Джи включил передатчик.

– «Маблхед», «Лисы» возвращаются от цели домой, у «Лисы 1» утечка топлива, шансов дотянуть никаких, топлива осталось минут на десять. Прошу выслать спасательный вертолет.

Теперь к нему пришла уверенность, и он попытался проявить все свое мастерство и отлететь как можно дальше. До демилитаризованной зоны оставалось всего минут пять лета, когда стрелка указателя топлива скакнула к нулевой отметке, а через несколько секунд вспыхнул двигатель. В одно мгновение «Фантом» превратился в кусок железа весом двадцать девять тысяч фунтов, падающий с высоты двух тысяч футов. Короткие, похожие на обрубки крылья не позволяли самолету планировать. Харди передал второму члену экипажа приказ катапультироваться, протянул обе руки за голову, нащупал в верхней части кресла ручку катапульты и рванул ее на себя и вниз. Фонарь кабины отстрелило, и ураганной силы ветер хлестнул по лицу. В следующий момент отстрелило кресло, и Харди вылетел из падающего «Фантома».

Потом раскрылся парашют, Харди слегка дернуло вверх, и через несколько секунд он уже относительно спокойно висел в воздухе. У Джи теперь было время осмотреться. Он увидел, как «Фантом» врезался в землю и, взорвавшись, разлетелся на огненные куски. Харди вертелся в кресле в надежде отыскать парашют своего напарника, но его не было видно.

И вот теперь он в полном одиночестве падал на вражескую территорию, в какой-то момент его охватил страх, но он сумел взять себя в руки как раз в тот момент, когда падал сквозь зеленую листву в открывавшуюся внизу темноту.

 

20

– «Лиса 1», я «Джолли Грин», лечу над сушей, перехожу на курс десять, доложите обстановку. – Фредди Мейсон поднял свой спасательный вертолет «Джолли Грин» с палубы авианосца и сейчас уже летел над сушей в десяти милях от места падения «Фантома».

– «Джолли Грин», я «Лиса 2». «Лиса 1» только что катапультировался, но мы видим только один парашют.

– Повторите.

– Всего один парашют.

«Значит, одного человека они уже потеряли, – подумал Фредди. – Для него все уже кончено».

– Связь через восемь минут, – сказал он. – Ты можешь покружиться там?

– Да.

Фредди хотел уже отключиться, но что-то его насторожило.

– «Лиса 2», вы из Дананга?

– Да.

– Истребитель морской пехоты 319?

– Да.

– Как поживает старина Джи Харди? Не пьет?

Наступило молчание, и вдруг Фредди осенило: «Боже, так вот в чем дело».

– Это Харди катапультировался, – снова раздался голос в наушниках.

Слава Богу. Фредди в душе надеялся, что Харди удалось спастись. Но, если бы об этом сейчас знала мать погибшего офицера, она бы надеялась, что спастись удалось именно ее сыну. Фредди отключил рацию и сосредоточился на видневшейся впереди местности. Там не было ничего, кроме деревьев, и если Харди повезет, то под деревьями будет только трава, ну а если нет, то под каждым из этих чертовых деревьев может оказаться вьетконговец с автоматом. Скоро все будет ясно. Положительным моментом в работе спасателей был тот факт, что они не участвовали в боевых действиях, хотя, с другой стороны…

В пятидесятых и шестидесятых годах Фредди рос вместе с Джи Харди в городе Тернвилл, штат Вирджиния. В школе он был одним из немногих ребят, которые были крупнее и сильнее Харди, а кроме того, довольно симпатичным, и поэтому они стали лучшими друзьями. В футбольной команде Фредди играл атакующим полузащитником, и играл так здорово, что даже получил несколько приглашений в команды различных колледжей, но приглашений этих не принял. Школьный футбол ему нравился, а для игры в футбол в команде колледжа он был слишком мягок. Когда Фредди посетил несколько университетских городков и поговорил с тренерами, он понял, что этот жестокий футбол, в котором ломают кости, не для него. Отец ужасно разозлился, сказав, что не собирается платить за обучение в колледже, если его сын может обучаться там бесплатно, просто играя в футбольной команде. И на следующий день Фредди записался на службу в морскую пехоту.

Такие поступки свойственны юношам. Он даже не подумал над своим решением и только после подготовки в лагере для новобранцев пришел к выводу, что служба ему нравится. В школе он любил футбол, но истинной его страстью был его автомобиль. Фредди нравилось разбирать и собирать его даже больше, чем проделывать примерно то же самое с девицами на заднем сидении, хотя он не признавался в этом никому из своих подружек. В морской пехоте быстро проявились его способности механика, и к концу первого года службы он уже числился авиационным механиком и с радостью возился с реактивными самолетами стоимостью в миллионы долларов.

Фредди был сообразительнее остальных механиков, но все они были хорошие взрослые парни, и ему доставляло удовольствие работать с ними. Он набирался у них мастерства и каждый день узнавал все больше об устройстве этих очень сложных, но прекрасных механизмов, а военной подготовкой занимался редко. Война в Корее закончилась, морская пехота жила мирной жизнью, без всякой муштры, как в загородном клубе, где каждый был волен делать то, что хотел.

Фредди по-прежнему нравились книги. Он с наслаждением читал «Закат и Падение» Гиббонса. Если бы он был маленьким и худым и носил очки, то не отважился бы читать подобную книгу на базе морских пехотинцев, но он был высоким и сильным, и никто не позволял себе дразнить его.

Однако, когда начались «полицейские действия» в отношении Вьетнама, морской пехоте неожиданно понадобилось большое количество вертолетчиков. Командир батальона вызвал Фредди к себе и сказал, что он слишком хороший парень, чтобы копаться в грязных железках. Командир батальона ожидал возражений со стороны Фредди, но на самом деле, в последний год Фредди начал с завистью поглядывать, как самолеты, которые он собирал, взмывали в голубое небо. И, когда командир предложил ему пройти курс подготовки пилотов вертолета, Фредди лихо козырнул и ответил: «Слушаюсь, сэр».

Это дело оказалось ему по душе. Он никогда не был прирожденным истребителем, ему не хватало стремления к ощущению радости головокружительного полета, более того, ему не хватало инстинкта убийцы, необходимого, чтобы отыскать цель, нажать кнопку и убить противника прежде, чем он убьет тебя, или разбомбить зенитные установки. Но ему нравилось потянуть на себя штурвал и почувствовать, как машина отрывается от земли, ему нравилось, когда земля уходила все дальше вниз.

Когда Фредди прибыл во Вьетнам, он боялся только одного – чтобы его не посадили на вертолет-штурмовик, которым ему надо будет управлять, пока пулеметчики будут убивать людей внизу, на земле. В Соединенных Штатах он проходил подготовку на спасательных и санитарных вертолетах, но этим чертовым морским пехотинцам никогда нельзя было доверять. И, когда его посадили на спасательный вертолет, который на низких высотах летал над вьетнамскими джунглями, подбирал сбитых пилотов и доставлял их домой, Фредди был вполне доволен, как может быть доволен молодой человек, ежедневно смотрящий смерти в лицо.

Бортинженер похлопал его по плечу, и Фредди включил микрофон.

– «Лиса 2», я «Джолли Грин», вижу вас на экране радара. Заметна ли какая-нибудь активность внизу?

– Я «Лиса 2», ничего не заметно.

Выполнять спасательную операцию можно было двумя способами. Один – это вызвать «Спэды», «Дугласы А-1», чтобы эти винтовые самолеты, вооруженные пулеметами и пушками, кружили над местом, где находился сбитый летчик, и отгоняли огнем вьетконговцев, пока «Джолли Грин» будет забирать летчика. Другой способ был как можно быстрее добраться до летчика и забрать его на борт вертолета, пока вьетконговцы не определили место его падения и не отправили в этот район расположенные поблизости войска.

Трудность первого способа заключалась в том, что в чаще джунглей невозможно было разглядеть вьетконговцев, пока они не обнаружат себя огнем, а если они первыми открывали огонь, то обычно сбивали еще один самолет. Трудность второго способа была в том, что эти чертовы вьетконговцы были повсюду в этой проклятой стране, и никогда нельзя было точно знать, нет ли их уже на месте падения летчика. Поэтому вертолет мог снизиться и зависнуть на высоте пятидесяти футов прямо над головами вьетконговцев, а им осталось бы только поднять вверх автоматы, закрыть глаза и нажать на спусковые крючки. Промахнуться в такой ситуации было невозможно.

Сегодня Фредди решился на второй способ, потому что поблизости находился второй «Фантом», и он решил, что успеет забрать Харди до того, как его обнаружат вьетконговцы. И теперь Фредди прильнул к стеклу кабины, тщательно осматривая местность в пределах круга, который описывал второй «Фантом», а радист настраивал аппаратуру, чтобы поймать сигналы сбитого летчика и точно определить его местонахождение. Фредди тревожила мысль, что внизу под деревьями могли прятаться вьетконговцы, и в любой момент эти деревья могли внезапно ожить, разразившись автоматными очередями.

Но там, внизу, был старина Джи Харди, может быть, мертвый, с пробитым парашютом, а может, живой, ожидающий помощи. Держись, дружище, тебе на помощь идет воздушная кавалерия Соединенных Штатов! Фредди нервно улыбнулся. Так ли чувствовали себя те кавалеристы, которые неслись в атаку на индейцев? Руки у Фредди вспотели, он медленно опускал вертолет все ниже и ниже, прямо на деревья.

Харди пробил кроны деревьев и завис над землей. Стропы парашюта зацепились за ветки, и Джи стало раскачивать из стороны в сторону, сначала сильно, а потом все медленнее и медленнее. Над верхушками деревьев было светло, а здесь, внизу, стояла темень, как будто он внезапно перенесся во времени на четыреста миллионов лет назад.

Когда глаза привыкли к темноте, он обнаружил, что висит в десяти футах от земли. Ожидая, пока раскачивание прекратится полностью, Харди прислушивался к звукам джунглей, стараясь различить голоса людей.

Ничего не услышав, он освободился от строп и легко спрыгнул на землю. Снова прислушался и снова ничего не услышал.

Он включил аварийную рацию и несколько раз вызывал своего офицера-оператора, но ответа не было. Наверное, у него не раскрылся парашют. Неужели эти чертовы Соединенные Штаты не могут обеспечить их исправными парашютами! Но теперь ему было над чем подумать кроме этого, а злиться он будет позже. Он настроил рацию на аварийную волну и услышал, что «Джолли Грин» уже в пути.

Слава Богу. Он прикинул несколько возможных вариантов действий, и это воодушевило его. В следующее мгновение Харди услышал шум над головой, который все усиливался, и затем сквозь листву разглядел маленький черный предмет, раскачивавшийся из стороны в сторону ярдах в пятнадцати над деревьями. Это было сидение для подъема раненых, тяжелый предмет конической формы, свисавший с вертолета на прочном стальном тросе. Он завис уже над самой землей и слегка поднимался вверх и опускался вниз, повторяя движения вертолета.

Харди продрался к нему сквозь листву и ветки, уселся, застегнул привязные ремни и дал команду по рации. Кресло немедленно начало подниматься, пробиваясь между деревьями и унося его отсюда. И в этот самый момент появился вьетконговец.

Посмотрев вниз, Харди увидел его – всего один солдат, неизвестно откуда взявшийся и выскользнувший из толстой зеленой стены. Внизу стояла неестественная тишина, а вверху натужно ревел вертолет. Джи увидел, как вьетконговец снял с плеча автомат, а рядом с ним уже появлялись новые солдаты – два, три… и внезапно их стало много.

Пробившись сквозь крону деревьев, Харди зажмурился от яркого солнечного света. Они продолжали поднимать его на вертолет, и тогда Харди закричал:

– Вьетконг! Убирайся отсюда!

Вертолет уже двинулся, он набирал скорость, уходя прочь, а снизу из листвы вылетали пули и щелкали по броне. Но они уходили, они уходили!

И это им почти удалось, но через десять секунд двигатель зачихал, и это стало одновременно и первым тревожным признаком, и концом всего. Лопасти перестали вращаться, вертолет охватило пламя, и он совершил аварийную посадку на маленькую поляну. Фредди и Джи были крепко привязаны к своим креслам, а радиста выбросило из вертолета, и он упал на землю головой вниз, сломав шею. Харди выбрался из сидения и отбежал в сторону, опасаясь огня, но заметил, что Мейсон все еще находится внутри вертолета. Джи вернулся назад и увидел, что Мейсону придавило ноги креслом, которое разбил двигатель, когда от удара о землю лопнули подвески. Харди начал вытаскивать его, отчаянно пытаясь сделать это до того, как воспламенится вытекающее топливо, но при каждом рывке Фредди ужасно кричал, и Харди не знал, что делать. Топливо вытекало струями, и взрыв мог произойти в любую секунду, поэтому Джи снова потянул Фредди, тот дико закричал, и, слава Богу, потерял сознание. Харди вытащил Мейсона и стал волочить по земле, а когда услышал шипение, накрыл тело Фредди своим, и в этот момент вертолет взорвался, осыпав их горящими обломками.

Харди отряхнулся и сел рядом с неподвижным телом Фредди. Потом он увидел, как раздвинулась листва на противоположном краю поляны, и на нее вышли вьетконговцы. Первой мыслью было бежать, но он не мог бросить Фредди. Джи поднялся на ноги, приготовившись защищаться, однако один из вьетконговцев поднял винтовку, навел ее на Харди и нажал спусковой крючок. Выстрел был очень тихий, и больше уже Харди ничего не слышал.

Он очнулся в бамбуковой клетке, шатавшейся из стороны в сторону, и, оглядевшись, понял, что его несут по тропинке через джунгли. Сначала он подумал, что очнулся от боли в плече, в которое при каждом наклоне клетки впивались бамбуковые прутья, и боль пронзала все тело. Джи увидел, что из раны сочится кровь, и почувствовал слабость.

И вдруг до него дошло, что очнулся он не от боли, а от ужасного крика. Туловище Фредди подпрыгивало и стукалось о бамбуковые прутья, ноги были поджаты под каким-то невообразимым углом. Он находился в полуобморочном состоянии и кричал.

Когда Харди попытался окликнуть одного из людей, несших клетку, тот просунул сквозь прутья тяжелую палку и ударил Джи по спине. Харди снова попытался крикнуть им что-то, и тогда вьетконговец опять просунул палку в клетку и с силой ударил Фредди по ногам. Голова Фредди дернулась, и он взвыл. Вьетконговцы рассмеялись.

 

21

Когда война закончилась, Харди выпустили из клетки, о которой он уже думал, как о доме, вернули летный комбинезон, отстиранный от крови в ручье за деревней, и отправили в Сайгон, а оттуда домой. В Сайгоне он узнал, что до сих пор числился в списке без вести пропавших. Джи вернулся в Соединенные Штаты Америки, но ему показалось, что он никогда не бывал здесь раньше, его испугала эта незнакомая земля.

К больничной койке Харди подошел офицер с блокнотом в руке и сказал, что им не удалось разыскать его жену и сына. С последнего места жительства она уехала, а сейчас столько забот с возвращением военнопленных, что у них просто нет времени заняться основательными розысками его семьи. Но пусть он не волнуется, в морской пехоте всегда заботятся о своих людях, и они их обязательно разыщут. Харди отвернулся, натянул простыню до плеч и уставился в стену больничной палаты.

По непонятной причине его охватил страх. Он лежал в кровати, боясь встать с нее, его пугала не только страна, находившаяся за больничными стенами с потрескавшейся штукатуркой, но и буквально все, что находилось за пределами простыни. Первую неделю он не вставал даже в туалет, а мочился прямо в постель, и только на шестой день он, наконец, заставил себя встать.

В кино такой момент обязательно означал бы перелом, после которого все становилось хорошо, но для него это не было переломом. Он снова лежал в кровати и дрожал, пытаясь заставить себя думать о том, что ждало его впереди. В своем воображении он гулял по улицам Тернвилла, видел родительский дом, кинотеатры и рестораны. Он говорил себе, что бывал здесь раньше и жил здесь, но все это походило на приключения Алисы в Стране Чудес.

Харди боялся своей жены, а она боялась его. Когда осенью 1968 года его сбили во Вьетнаме, он был занесен в список без вести пропавших, и о нем больше ничего не было слышно. Вьетконг никогда не сообщал в Красный Крест, что он находится в плену, и так тянулись месяцы и годы.

В 1968 году их сыну было три года, а еще через два года он вспоминал отца только по фотографиям в гостиной и по модели реактивного истребителя «Фантом», с которой играл в постели. Сначала жена Харди не теряла надежды и ждала его, но потом ее слишком пылкая и страстная натура, которая так привлекала его, не позволила ей больше влачить подобное существование, и, когда офицер из морской пехоты наконец разыскал ее, она уже жила с другим.

Об этом ему сообщила представительница Красного Креста. Когда он еще лежал на кровати в морском госпитале в Сан-Диего, боясь выйти в ванную, приятная женщина среднего возраста с печальным лицом сказала ему, что его жена живет в Нью-Йорке с преуспевающим адвокатом.

Джи ответил, что его это не волнует, и вообще он психологически еще не готов к общению с другими людьми. Он хотел побыть один, ему хотелось только, чтобы его оставили в покое.

– Ваш сын… – начала было представительница Красного Креста, но он отвернулся лицом к стене. Он не хотел даже думать о сыне, не мог взвалить на себя такую ответственность. Если уж он не может позаботиться о себе самом, то как он сможет заботиться о ребенке?

Женщина из Красного Креста сообщила его жене, что он болен и нуждается в помощи, а Харди написал жене, что у него все в порядке, и он не обвиняет ее в том, что она не дождалась его и живет с другим. Харди попросил ее взять на себя заботы о разводе и прислать ему его вещи.

Жена проплакала два дня и занялась разводом. А что она еще могла сделать? Оставить человека, которого она полюбила, ради больной оболочки мужчины, которого она любила в прошлом? Превратить себя в сиделку? А поправится ли он когда-нибудь? Хочет ли он этого?

Ответы на все эти вопросы были отрицательными. Сын считал, что его отец, которого он никогда не знал, умер, и относился к адвокату, как к своему настоящему отцу. Она хотела иметь еще одного ребенка, и с этим следовало поторопиться. А если она вернется к Харди, то о ребенке надо будет забыть, и если даже его здоровье восстановится, то на это уйдут годы. Она сомневалась, что сможет спасти жизнь Харди, но если бы даже смогла, разве можно было платить за это жизнью ее неродившегося ребенка?

Она написала Харди длинное письмо, в котором все объяснила, и просила понять ее и простить. Джи даже не дочитал его до конца, в середине второго абзаца оно выскользнуло у него из рук. Медсестра подняла письмо и положила на ночной столик, но Джи больше не притрагивался к нему. В конце концов, его по ошибке выбросили в мусорный ящик. Медсестра очень рассердилась, но Харди это не трогало. Больше он никогда не слышал о своей жене. Когда пришли бумаги о разводе, он подписал их, даже не читая.

А потом его выписали из госпиталя.

Харди не понимал, что его мучило. Все говорили, что ему повезло, он остался жив и не стал калекой. Рана на плече зажила, но совсем не потому, что вьетконговцы оказали ему медицинскую помощь, она просто зажила сама по себе. Вьетконговский доктор осмотрел его и сказал, что они не собираются расходовать свои скудные запасы пенициллина на убийц. Если рана загноится, то он умрет от заражения. С этими словами доктор удалился, надеясь в душе, что этот американец все равно умрет.

Но он не умер. Он все-таки вернулся домой, и это обернулось для него самой сильной болью. После долгих споров, которых Харди не слышал, врачебная комиссия морской пехоты пришла к выводу, что его психическое состояние не позволяет ему оставаться на военной службе. Из высказываний майора медицинской службы Джи понял, о чем думали врачи. Да, он был согласен, с такими нервами делать в морской пехоте было нечего.

Харди получил документы и уехал. Он стал подыскивать себе работу пилота, но в то время бывших летчиков было более чем достаточно. Авиакомпании интересовали только летчики, летавшие на транспортных самолетах.

И Харди уехал из Соединенных Штатов. Он отправился в Африку с первой же командой, которая сделала ему предложение, и в течение последующих пяти лет участвовал там в различных локальных войнах. Это было каким-то сумасшествием, но он не боялся джунглей, не боялся воевать, а боялся только дома. Это было очень странно, но так оно и было.

Воевал Харди успешно, завоевав прочную репутацию отличного летчика. Да и как эти люди, на стороне которых он сражался, смогли бы выигрывать свои войны без помощи старушки Америки.

Постепенно Джи окончательно излечился и принял решение вернуться домой. Он прекрасно понимал, что Америка насквозь пронизана лицемерием, как Лос-Анджелес – смогом, но все-таки это была его страна. «Пошли они к черту, – думал он. – Они считают, что могут отнять у меня эту страну, но пошли они к черту». Домой он вернулся, имея в голове план.

По приезде Джи навестил в Вирджинии родителей Фредди Мейсона, и они сообщили ему, что Фредди жив, но довольно плох. Он жил вместе с сестрой во взятом напрокат трейлере на окраине маленького городка в пятидесяти милях отсюда. Харди долго боролся с собой, прежде чем решил, что сможет пережить новую встречу с Фредди. Направляясь в машине на встречу с Мейсоном, Джи не мог думать ни о чем, кроме тех полных крика дней и недель, когда их с Фредди держали в клетке на деревенской площади, и мальчишки длинными палками били Фредди по раздробленным ногам.

Харди застал друга одного, и, так как в холодильнике осталось всего две бутылки пива, Джи съездил в город, привез несколько упаковок, и они уселись за стол. Фредди дал волю своим чувствам и рассказал о своих мытарствах. Он пролежал в госпитале почти год, и, в конце концов, врачи были вынуждены ампутировать ему обе ноги. С тех пор он жил на пособие по инвалидности, и бывали моменты, когда он помышлял о самоубийстве. Фредди понял, что без ног он мало что может. Конечно, он мог поступить в колледж или в какую-нибудь юридическую школу, как все советовали ему, но он не стал этого делать. Фредди опустился до того, что начал собирать отбросы, валявшиеся вокруг фургона, он жалел себя и вместе с тем терял над собой контроль, не видя никакого выхода.

Харди изложил ему свою идею, и Фредди воспрянул духом, но не сразу. Сначала он смотрел на Джи опустошенным взглядом и отрицательно качал головой. Нет, он не сможет делать это, он вообще ничего не может делать.

Но постепенно, по мере того, как Харди говорил, он перестал качать головой, начал внимательно прислушиваться, и наконец в глазах засверкали искорки.

Как раз в этот момент хлопнула дверь, и в трейлер вошла его сестра.

– У нас гости? Возле трейлера стоит чья-то машина. Джи! – воскликнула она.

Элисон все еще выглядела подростком, чертовски очаровательным подростком, каким он ее помнил. Сестренка Фредди Мейсона. Она всегда хотела быть мальчишкой, всегда увязывалась за ними, пытаясь участвовать в их играх. И они не прогоняли ее, потому что она была ужасно мила, всегда улыбалась и была счастлива. Харди удивленно потряс головой и рассмеялся.

– Продолжаешь водиться со взрослой мужской компанией, детка?

Джи быстро прикинул в уме: сейчас ей, по крайней мере, должно быть двадцать пять. Как всегда, очаровательна.

– А не пора тебе выйти замуж и обзавестись детишками?

Элисон застенчиво улыбнулась.

– Ты же знаешь меня, Джи. Мне до сих пор нравится играть со старшими мальчишками.

– Ты живешь здесь? – Харди обвел глазами трейлер.

Элисон кивнула.

Он все понимал, но это ему не нравилось. Девушка не должна целиком посвящать свою жизнь брату, как бы он ни нуждался в ней. Если уж этого не делают жены, то и сестры не должны.

– Мы как раз говорим о делах, – сказал Харди. – Не могла бы ты пойти немного прогуляться, пока мы договорим?

– Я все еще слишком маленькая, чтобы играть в ваши игры? – спросила Элисон.

– Только не со взрослыми ребятами. Иди погуляй, детка.

Элисон взглянула на брата и увидела в его глазах возбужденный блеск. Это были те глаза, которые так много повидали, а в последнее время постепенно умирали. Чуть не расплакавшись, Элисон быстро подошла к Харди, положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку.

– Благослови тебя Бог, Джи, – прошептала она, повернулась и вышла из трейлера.

Друзья некоторое время молчали, ожидая, пока стихнут ее шаги, потом Харди продолжил излагать свою идею.

Она была довольно проста, и, хотя Фредди и не был полностью уверен в успехе, он считал, что стоит попытаться. А что он терял?

Итак, Фредди вылетел во Флориду, где взял напрокат автомобиль с ручным управлением и отправился на нем в долгий путь по дороге от Эверглейдса до восточного побережья в поисках какого-нибудь заброшенного аэродрома. Он нашел такой, и они с Харди арендовали его за полторы тысячи долларов в месяц, а вскоре на него приземлился Харди на двухмоторном самолете, который он купил в Канзасе. Джи летал, Фредди обслуживал самолет, на котором Харди начал доставлять из Мексики в Америку марихуану.

Мейсон был доволен. Повисая на руках, как обезьяна, он очень ловко лазил вокруг самолета, цепляясь буквально за все. Он мог разобрать двигатель и собрать его заново. Харди научился летать в любую погоду и при любых условиях, а местная полиция, да и полиция Флориды никогда не оказывались возле него так близко, как вьетконговцы. Такая работа представлялась ему просто развлечением. Бизнес стремительно развивался, но через несколько лет свои операции начала проводить президентская комиссия по борьбе с наркотиками. Тогда они просто перенесли свою базу в Луизиану и продолжали заниматься тем же делом. И, хотя риск во время полетов был небольшим, обстановка постепенно накалялась, и Харди с Мейсоном начали подумывать о том, что пора сворачивать бизнес.

Теперь, возвращаясь после второй встречи с ливийцами, Харди думал об этом. Они начали заниматься контрабандой наркотиков почти десять лет назад, и вот сейчас он возвращался к Фредди с новой, гораздо лучшей идеей. Это было именно то, что они искали – одна операция, которая обеспечит их до конца жизни.

Фредди встретил его в аэропорту, и, пока они добирались на машине домой, Харди рассказал ему обо всем. Сначала Фредди ужаснулся.

– Но ведь это слишком…

– Слишком что? – спросил Харди.

– Слишком сложно.

– Ты прав, – улыбнулся Харди. – Прав, черт побери, это сложно. Но ты немного не прав, потому что это не слишком сложно. Во всяком случае, не для меня и тебя, не для нас двоих. Мы можем сделать это, Фредди.

Фредди не заметил, что Джи обращается к нему, но говорит не с ним. Харди заглядывал в потаенные уголки своей памяти и говорил с демоном, который скрывался там и терзал его. Он смотрел на фотографию. Фредди не знал этого и считал, что Джи просто сидит, потягивает пиво и говорит с ним. Но в мыслях Харди был далеко, он перенесся на десять лет назад и смотрел на фотографию.

Эта фотография была датирована 1971 годом, она пришла из Сайгона и обошла страницы буквально всех газет цивилизованного мира. На ней была изображена обнаженная вьетнамская девочка из Трананга. Одежда на ней сгорела, голая кожа была охвачена огнем, она кричала в ужасе и бежала по разбитой бомбами улице, отчаянно пытаясь стряхнуть напалм с обожженной кожи. Глядя на эту фотографию, каждый понимал, что это бежит труп, что через несколько секунд она умрет.

Харди приходилось и раньше видеть этот снимок, но он никогда пристально не вглядывался в него до того момента, как получил его в конверте, который прислал ему сын.

После его возвращения из Вьетнама прошло шесть лет, пять из которых он провел в Африке. Джи наконец вернулся к жизни и чувствовал себя довольно уверенно, чтобы увидеть сына и впервые в жизни ощутить себя в роли отца.

Шел 1976 год, и сыну было уже тринадцать лет. Харди ушел от него во Вьетнам в 1967 году и так и не видел с тех пор. Он написал жене, и она ответила, пригласив его приехать. Когда Джи приехал, они обменялись вежливыми фразами, а затем жена и ее новый муж удалились, чтобы оставить их с сыном наедине.

Ему нужно было подождать, прежде чем пытаться все объяснить сыну, надо было как-то постепенно подойти к этому разговору, поговорить сначала просто о жизни, а уж потом перейти к войне. А может быть, надо было пойти с мальчиком в его комнату, где на стене висели фотографии реактивных истребителей, а с потолка свисала модель «Фантома». Может быть, после этого Джи понял бы, как этот тринадцатилетний мальчик боготворит своего загадочного и героического отца.

Но Джи слишком быстро попытался все объяснить сыну, он думал, что уже снова стал нормальным человеком, и не понял всей глубины вины, которая продолжала терзать его. И он сразу стал объяснять сыну, почему не приехал к нему после возвращения из Вьетнама, почему снова не стал его отцом и почему снова исчез на пять лет. Джи постарался рассказать обо всем, что пережил, но если бы он говорил о вьетконговской тюрьме и о пытках, которые перенес, это возымело бы свое действие, мальчик смотрел бы на него широко раскрытыми глазами и восхищался. Но вместо этого Джи рассказал ему о своей истинной боли, о ночных кошмарах, о ребенке, которого он видел лишь мгновение, пролетая над поляной, но чье лицо не мог забыть никогда.

Парню было тринадцать лет. До этого момента он обвинял себя в том, что отец не любит его, что он не достоин человека, который не хочет считать себя его отцом. Ему казалось, что он понимает отца, который, будучи знаменитым летчиком-истребителем, не желает иметь дело с таким прыщеватым, ничего не представляющим из себя мальчишкой. И вдруг все его представления рухнули, в жизни все оказалось иначе и гораздо ужаснее, чем он вообще мог себе представить. Он не повел отца в свою комнату, чтобы показать ему модель и фотографии истребителей «Фантом», ему вдруг нечем стало гордиться, он ни слова не сказал о своих мечтах и о своей жизни. Мальчик сидел с каменным лицом и молчал. В конце концов Джи встал и ушел, не дожидаясь возвращения жены. Он не хотел, чтобы она видела его растерянным, вспотевшим, почти умоляющим этого тринадцатилетнего мальчика с каменным лицом просто взглянуть на него.

Сын вернулся в свою комнату и принялся просматривать свою подборку книг о войне. Наконец он нашел фотографию, которую видел однажды, но не придал ей особого значения. Он аккуратно вырезал ее, сложил, запечатал в конверт и отослал отцу. Затем сорвал со стены фотографии и снял с потолка модель «Фантома».

Больше Харди никогда не видел сына. В 1983 году, когда парню исполнилось восемнадцать, он провел год в составе Корпуса Мира в Африке, в нескольких сотнях миль от того места, где несколько лет назад в качестве наемника воевал его отец. Когда срок его добровольной службы закончился, он отправился с группой квакеров в Никарагуа. Парень жил в крестьянской деревне, учил крестьян соблюдать правила гигиены и санитарии. Однажды вооруженный автоматами отряд контрас ворвался в деревню, чтобы освободить крестьян от сандинистов.

В результате этого нападения было убито двадцать крестьян и один американский парень. Автоматы в руках контрас были куплены на деньги, поступившие из Ирана, который нелегально поддерживал контрас.

Харди сидел с бутылкой пива в руке, смотрел куда-то позади Фредди и видел фотографию горящей вьетнамской девочки и мертвое, истекающее кровью тело сына.

Все они были одинаковы – Джонсон, который послал его во Вьетнам, Рейган и Буш, поставлявшие оружие в Никарагуа. Особенно Буш: герой, истинно американский парень, законченный политикан, лицемер. Парень, игравший в бейсбольной команде Йельского университета, летчик морской авиации, летавший на «Эвенджере»; вице-президент, который был «ни при чем», когда решался вопрос о продаже оружия Ирану и поставке в Никарагуа автоматов, из которых убивали американских ребят, желавших просто помочь крестьянам; лицемерный президент, который теперь говорит, что «…пора оставить все позади и двигаться вперед». Человек, который хочет забыть прошлое.

Забыть? Как бы не так. Его руки запачканы кровью – его, Харди, кровью, кровью незнакомой вьетнамской девочки и кровью его сына, которого Харди так и не понял. Поэтому когда ливийцы сказали, что хотят похитить президента Соединенных Штатов, у Харди на секунду перехватило дыхание, настолько их желание совпало с его собственным. Похитит ли он его? Схватит ли он этого ублюдка? О, да. Боже, он сделает это.

– Джи?

Харди отогнал от себя мрачные мысли. Фредди подался вперед, на его лице был написан испуг.

Джи улыбнулся и положил руку на плечо друга. Они смогут сделать это, они смогут сделать все, что угодно. Они смогут встряхнуть мир и услышать, как он гремит!

Они вошли в дом, продолжая разговаривать и спорить о предстоящем деле. Фредди в своей коляске совершал какие-то круги, то отъезжая в сторону, то возвращаясь к Харди. Но по мере продолжения разговора круги становились все меньше, и, наконец, он остановился. Фредди нерешительно возразил, что похищение президента это отнюдь не контрабанда травки через границу, но Харди уже знал, что Фредди с ним. Они начали обсуждать детали операции, однако не успели они прийти к какому-то определенному решению, как основа плана уже сложилась в голове у Харди.

Он подошел к холодильнику и вытащил несколько бутылок пива. Друзья уселись за стол и снова начали говорить. Наконец Мейсон стал согласно кивать головой. Да, конечно, это опасно, но это разовая операция и очень заманчивая.

– Как насчет Элисон? – спросил Фредди.

Харди помотал головой.

– Она ничего не должна знать об этом. К нашим поездкам она привыкла и не увидит в них ничего необычного. А когда все будет закончено, мы сможем рассказать ей.

Фредди кивнул в знак согласия, Джи улыбнулся, и они чокнулись пивными бутылками.

На следующее утро Мейсон должен был лететь во Флориду, где ему предстояло проверить их старые аэродромы на западном побережье ниже Тампы, которые они когда-то использовали для контрабанды наркотиков. Надо было подобрать аэродром с травяным полем без бетонированной взлетной полосы, такой, чтобы был незаметным. В связи с активностью особой комиссии по борьбе с наркотиками большинство контрабандистов перенесли свои операции в другие штаты, как это сделали Харди и Мейсон, так что там должны были быть свободные аэродромы.

– Я отправлюсь на Запад и подыщу «Боинг 707», который мы сможем арендовать, – сказал Харди.

Гигантский «Боинг 707» не мог приземлиться ни на одном травяном аэродроме, но это не имело значения. Этот «Боинг» вообще не должен был приземляться.