Ночь.

Серо-синее. Сумеречное. Вид от первого лица. Целует полугодовалого ребёнка и передает его молодой женщине. Она прижимает темноглазого младенца к груди. Женщина одета просто, но не по-крестьянски, голова её покрыта. На груди затейливый круглый крест. Лицо женщины напряженное и даже испуганное, в беспокойных синих глазах блестят слёзы.

В чёрном тоннеле мелькают огни и чьи-то фигуры. Люди бегут. При слабом красноватом свете факелов всё же заметно, что люди вооружены луками и мечами.

Бежит по каменной лестнице. Вокруг уже гораздо светлее. Слышны топот ног, лязг оружия и чьи-то громкие испуганные голоса.

Каменные стены сменяются дверными проёмами, и наоборот. Мимо проносятся неясные силуэты. Доносятся дикие крики.

В просторной светлой комнате перед широким ложем, на краю которого сидит женщина в богатом красном одеянии. Её голова с тяжелыми тёмными косами опущена. Внезапно она выпрямляется, и становится видно разрастающееся тёмно-бурое пятно под её руками, прижатыми к груди. Из приоткрытого рта сочится густая чёрная кровь. Молодое лицо женщины искажается, она кричит.

* * *

Бэла, вздрогнув, просыпается. Она в машине. За окнами непроглядная тьма. Рядом — Паша, он что-то просматривает в телефоне. Даже в слабом белёсом свете телефонного экрана заметно, что лицо Бэлы блестит от пота. Она садится прямо и оборачивается. На задних сиденьях пусто. Бэла смотрит вперед, но там один Даниель. Он постоянно проверяет маршрут по навигатору. За лобовым стеклом виден только свет фар и кружащие в этом свете бесконечные хлопья снега. Автомобиль двигается очень медленно. Бэла растерянно вертит головой и ёрзает на месте.

Паша замечает, что Бэла проснулась:

— О! С добрым утром! Вообще-то, пока ещё ночь.

Заметив её волнение, добавляет:

— Да не дёргайся ты так! Проверяет обстановку.

— В такую метель!?

Паша безразлично пожимает плечами:

— Он местный, не заблудится.

Бэла привстает, чтобы обратиться к Даниелю, но тут машина тормозит, и на переднее сиденье садится Драган.

— Res je, to je prava pot. Samo grad ni razsvetljen, — сообщает он по-словенски и сразу же поясняет для Паши: — Всё правильно, это та дорога. Просто замок не освещен.

Даниель, нажав на газ:

– Čudno! Verjetno zaradi sneženja ni elektrike. (Странно! Наверное, из-за снегопада нет электричества.)

Бэла, придвинувшись к передним сиденьям:

— Мы на месте?

Паша, оторвавшись от телефона:

— Уже минут сорок тут кружим. Я начинаю думать, что в такую погоду мы одни сюда сунулись. Гром, небось, где-нибудь в тепле отсиживается.

Драган, не оборачиваясь:

— Вряд ли.

— То есть без вариантов? — уточняет Паша.

— Гром не поедет сюда в одном случае: если я допустил ошибку.

Вмешивается Даниель:

— Verjemi mi, ni naredil napake. (Поверь, ошибки он не допустил.)

Паша всё равно продолжает:

— Ну, не знаю… У него и в России, наверняка, есть места, где спрятаться.

Драган отвечает, но без полемического запала:

— Теперь нет.

Встревает Бэла с эмоциональной ремаркой:

— Как ты не понимаешь?! Драган убрал всех громовских бугров. И землю его уничтожил. Теперь ему некуда деваться и не на кого положиться, он сам должен ехать за землей!

Паша фыркает:

— За землей? — и возвращается к спору: — То есть ты уже давно охотишься за Громом, но он ничего не подозревал?

Тут снова вмешивается Даниель:

— Ja, ni zavedal. Dragan vama ni povedal. Operacija je bila le genialna — bliskovit in hkraten napad na vse njegove skladišče. Dragan je načrtoval in sledil, jaz sem koordiniral in pobral ljudi. (Да, не подозревал. Драган вам не рассказал. Операция была просто блеск — молниеносный и одновременный удар сразу по всем его схронам. Драган разрабатывал и выслеживал, я координировал, подбирал людей.)

Бэла дает вольное переложение для Паши:

— Они сначала тихо всё разведали, а потом напали сразу по всем фронтам.

Но едва договорив, она задумывается, а потом тревожно замечает:

— Но теперь, после того, как ты его ранил, он, наверняка, уже догадался, что его хотят загнать в ловушку…

— Надеюсь, не обо всём догадался.

Даниель добавляет:

– Še en as imamo v rokavu. (У нас есть ещё туз в рукаве.)

Бэла успевает перехватить укоризненный взгляд, который Драган мимолётно бросает на Даниеля. Она набирает воздуха, чтобы что-то сказать, но тут у Паши звонит телефон.

— Алло! Алло!

Паша поднимает взгляд на окружающих, которые невольно повернулись, услышав звонок.

— Связь плохая, прервалось, — поясняет он.

Бэла в своей излюбленной манере картинно закатывает глаза.

Драган:

— Отключи звук.

Паша ерошит волосы и одновременно что-то проделывает с телефоном.

А Даниель торжественно объявляет:

— Prišli smo! (Приехали!)

* * *

Паша и Бэла топчутся снаружи машины в свете фар. Перед ними закрытые ворота. Снег валит всё сильнее. Паша, нетерпеливо смахивая с себя налипшие хлопья:

— Может, просто разогнаться и протаранить?

Бэла отзывается полунасмешливо-полувозмущенно:

— Лобовая атака — твой конек! Это музей, на минуточку, культурное наследие. Имей уважение!

— Да, надоело уже ждать!

— Тогда почему не пошел с Драганом?

Паша мнется, стряхивает снег с волос:

— Даниель, а далеко этот тайный ход?

Даниель, высунув голову из машины:

— Dragan je šel sam, ker tam mogoče je nekakšna past. Bolje je, da počakamo tukaj. (Драган пошел один, потому что там может быть западня. Нам лучше подождать здесь.)

Паша выжидательно смотрит на Бэлу. Та с серьёзным видом поясняет:

— Он сказал: «Зачехли героя. Драган уже скоро».

— Смешно. Я идиот, по-твоему? К тому же здесь тоже может быть опасно.

В этот момент в воротах открывается дверца, и появляется Драган. Его одежда испачкана землей, но лицо и руки на удивление чистые, впрочем он демонстративно вытирает руки платком:

— Там кто-то недавно побывал. Но нас не ждали — никаких ловушек и подвохов.

Даниель комментирует из машины:

— Dobra novica! (Хорошая новость!) — и заводит мотор.

Все месте: Драган, Паша и Бэла, — вращая рычаги, поднимают ворота, чтобы проехал Даниель.

Группа идет по двору замка. В руках мощные фонари и сумки (самая большая у Драгана). Во главе группы Драган, за ним Даниель. Бэла и Паша идут парой.

Паша бесхитростно интересуется:

— У тебя что, отец — серб? Почему ты так хорошо его понимаешь? — кивает в сторону Даниеля.

Бэла хмыкает:

— Теперь тебе интересно?

Паша делает виноватое лицо.

— Не знаю. Может, был сербом, а может, эскимосом. Какое это имеет значение, когда мы в Словении?

Паша ни чуть не смущен её ответом:

— Иногда я тебя совсем не понимаю.

— Взаимно. Но ты мне напомнил, какой ты всё же забавный.

Они останавливаются под стенами замка, скользя по нему фонарями. Над ними мрачно возвышается шершавая каменная кладка, теряясь в вихре снегопада. Замок совершенно темен. Кроме света их фонарей, нигде не проскальзывает ни искорки. Редкие мелкостекольчатые окна зловеще поблёскивают.

Паша:

— Даже сторожа нет?

Даниель:

— Razglejmo se naokrog. (Посмотрим.)

Группа подходит к невзрачному прямоугольному зданию, которое, очевидно, является современной постройкой и служит административным корпусом музея. Тут темно, как и в самом замке. Все нерешительно осматриваются. Драган привлекает внимание остальных, указывая куда-то в роящуюся снегом темноту.

Двинувшись в указанном направлении, компания натыкается на небольшое неогороженное кладбище в пять-шесть могил. Древние каменные кресты печально кренятся к земле, словно не выдерживая порывов снежной бури. В одном месте земля разрыта. Снег уже успел припорошить чернеющую свежим грунтом яму.

— Это его могила, — комментирует Драган.

Даниель глубокомысленно изрекает:

— Ni vrnil se v svoj grob. Torej, imeli smo prav — ve, da ga iščemo. (В свою могилу не вернулся. Значит, мы были правы: он понимает, что мы его ищем.)

Паша, бросив на Бэлу вопросительный взгляд, подталкивает её локтем, и она, вздохнув, кратко передает сказанное:

— Гром знает о нас.

Паша энергично констатирует:

— То есть мы опоздали. Он ушел.

Драган:

— Нет, у него где-то в замке есть укрытие.

И тут на Пашу находит внезапное озарение:

— Слушайте, если у вас так много людей, почему вы не послали кого-то сюда заранее?

Драган, переглянувшись с Даниелем, начинает терпеливо объяснять:

— Мы использовали людей вслепую. Они сами не знали, зачем и против кого они действуют. Но если посылать кого-то лично против Грома, то надо раскрывать все карты.

Бэла язвительно вставляет, обращаясь к Паше:

— А ты, вот например, не веришь, даже после того, как тебе всё по полочкам разложили.

Даниель продолжает тему:

— Ja, morala bi njim vse povedati. Nepripravljenega človeka ne moreva poslati. Vampir, celo ranjen, lahko bo tistega premagal. (Да, пришлось бы всё рассказать. Неподготовленного человека посылать нельзя. Такого вампир, даже раненный, легко одолеет.)

Бэла укоризненно кивает:

— Тебя, Паша, точно перехитрил бы!

Драган добавляет:

— Не стоит лишний раз рисковать жизнями.

А Даниель тихо возражает:

— In lahko tvegamo, vendar po dobrem premišljevanju, (Можно и рискнуть, если всё здраво обдумать.) — но говорит это, скорее, самому себе, как бы размышляя вслух.

Компания между тем, покинув кладбище, осторожно продвигается в противоположную сторону. Снова вернувшись к стенам замка, они наконец обнаруживают вход — широкую деревянную дверь под строгой каменной аркой.

Драган, взявшись за металлическое кольцо дверной ручки, сообщает остальным:

— Путь открыт.

Вытянувшись цепочкой, они идут по тёмному коридору. Их шаги отдаются гулким эхом. Их тени причудливо искажаются в свете фонарей. Внезапно все останавливаются. Драган, шедший впереди, кивает на одну из дверей:

— Там кто-то есть.

Сквозь замочную скважину двери пробивается слабый луч света.

Даниель подходит ближе. Бэла тоже хочет подойти, но Паша останавливает её, взяв за плечо. Они выразительно переглядываются: Паша — «там может быть опасно», Бэла, театрально вздохнув, — «ладно, убедил».

Дверь оказывается запертой. Даниель и Паша по очереди пытаются выбить дверь плечом. Даниель вопросительно смотрит на Драгана, тот едва заметно отрицательно качает головой. Даниель предлагает:

— Moramo se držati načrta. (Нужно действовать по плану.)

Бэла переводит для Паши:

— Пойдем, как планировали. Сначала — к генератору.

Драган кивает.

Паша сомневается:

— Может, кому-нибудь остаться покараулить.

Бэла со смешком:

— Предлагаешь разделиться?

Паша смущенно ерошит волосы, но всё же возражает:

— Но пока мы будет ходить, Гром может ускользнуть.

Драган уверенно замечает:

— Это не Гром.

Бэла подхватывает с видом эксперта:

— Конечно, не он! Во-первых, ему не нужен свет. И даже если это он, то никуда он не выйдет, пока не восстановится. А для этого нужно две полуночи! — и выразительно смотрит на Пашу.

Драган подытоживает:

— Пойдем все вместе.

Теперь во главе группы — Даниель. Драган замыкает цепочку. Они подходят к лестнице, и тут раздается грохот. Вздрогнув от неожиданности, все на мгновение замирают. Обернувшись, они видят что Драган значительно отстал. Успокоительно подняв руку, он кричит им:

— Я проверю!

Вернувшись, он без труда открывает дверь в ту комнату, куда они хотели попасть. Остановившись перед дверным проёмом, он некоторое время просто смотрит внутрь. А потом делает остальным знак подойти. Все спешат вернуться. Однако около самой двери Бэла останавливается и, прислонившись к стене, опускается на пол. Паша направляет на нее фонарь и зовет обеспокоенным голосом:

— Белка?

Но, оказывается, Бэла не в обмороке, она возмущенно прикрывает рукой лицо, защищаясь от яркого света:

— Убери! Просто голова закружилась. Что там?

Паша заглядывает в комнату. Это маленькое помещение без окон, заваленное каким-то хламом. Недалеко от двери лежит включенный фонарь. Рядом — какой-то узкий, но довольно большой ящик. Тем временем Драган и Даниель, присев на корточки, рассматривают неподвижно лежащего на полу мужчину. Это Томаж. Его правый бок, очевидно, залит кровью. Паша сухим голосом:

— Труп.

Бэла реагирует эмоционально:

— Что?! Дай, я посмотрю. У меня всё-таки медицинское образование.

Паша пренебрежительно:

— Сиди уже! Неоконченное среднее!

Бэла бросает на Пашу злой взгляд, но тут же переключается на другое:

— Надо что-то делать.

К ним выходят Драган и Даниель, у обоих хмурые, озабоченные лица. Паша между тем парирует заявление Бэлы:

— Что тут сделаешь? Он уже умер.

Бэла начинает горячиться:

— Ты что, совсем бесчувственный?! Это же человек! У него семья есть.

— И что ты предлагаешь? Полицию вызовем?

Даниель:

— Potem bo naš načrt propadel. (Тогда наш план провалится.)

Бэла:

— Нет, но мы можем сами его отвезти. И не в полицию, а в деревню, например. В ту, через которую проезжали.

Паша даже руками всплескивает от возмущения:

— Это же глупо! Прямо в деревне нас и повяжут!

Бэла наконец с трудом поднимается:

— Если мы будем вести себя, как нормальные люди, никто нас не повяжет. А вы что думаете?

Драган:

— Да, лучше его отвезти.

Паша обреченно вздыхает.

* * *

Драган и Бэла снова во дворе замка. Они стоят перед внедорожником. Внутри его освещенной кабины виден лежащий на заднем сиденье Томаж. В свете автомобиля хорошо видно лицо Бэлы. Несмотря на мороз, она бледна. Щеки влажны от снега. Драган стоит спиной к свету.

Бэла, не глядя на Драгана, осторожно заводит разговор:

— Надеюсь, ты поддержал меня не потому, что хочешь от меня избавиться.

Драган отвечает совершенно спокойно:

— Не волнуйся. У Даниеля очень богатый и влиятельный отец. Если вы попадете в историю, он вас вытащит.

Бэла понемногу смелеет:

— Да я не о том! Твои слова об «изощренном уме» — это намек? Намек, что я во всё влезаю и только мешаю? Обидно, знаешь ли!

Драган:

— Я говорил безо всяких намеков. Разве не ты сейчас предложила отличный план?

Хотя голос Драгана серьёзен, Бэла не убеждена и заглядывает ему в лицо. Однако разглядеть его в тени практически невозможно. Тем не менее Бэла не отводит глаз, а её брови озадаченно сдвигаются, как будто она увидела что-то непонятное.

В этот момент из темноты выезжает чёрный двухдверный пикап Форд. Машина останавливается рядом с Бэлой и Драганом. Из автомобиля выходят Паша и Даниель. Даниель держит в руках телефон. Подойдя к Драгану и Бэле, он показывает карту в телефоне и, хорошенько прочистив горло, чтобы добиться солидной хрипотцы, начинает излагать:

— Sem izbral mesto. Tukaj na vhodu v vas. Ta pot vodi do avtoceste in gre skozi še več vasi. Pustiva ga tukaj. In potem v vasi, če nas vprašajo, bova rekla, da sva šla z ene avtoceste na drugo. Hotela sva izogniti zastojev. Ampak sva se izgubila. Torej, sva naletela na avto, ki je stala na sredi ceste. (Я выбрал место. Вот здесь, на подъезде к деревне. Эта дорога ведет к шоссе и проходит ещё через несколько деревень. Оставим его здесь. А потом в деревне, если нас спросят, скажем, что ехали от одного шоссе к другому. Хотели избежать заторов. Но заблудились. Так мы и наткнулись на стоящий посреди дороги автомобиль.)

Драган коротко кивает в ответ.

Бэла деловито:

— Понятно, — и направляясь к пикапу, — Ну, ладно, пока!

Паша наставительно:

— Ты давай, Белка, без сюрпризов. Хотя лучше бы сделали, как я предлагал.

Бэла издевательским тоном:

— Оставить его в машине, посигналить и уехать? Он что, мешок картошки? По твоей логике, можно, вообще, ничего не делать.

Паша безнадёжно машет рукой.

Из ворот по очереди выезжают два автомобиля: серый внедорожник с Даниелем за рулем, а за ним пикап, который ведет Бэла.

* * *

Драган и Паша идут через двор, от ворот к замку. В руках у них фонари. Паша пару раз негромко кашляет, как бы набираясь смелости, стряхивает снег с волос и наконец решается заговорить:

— Ты извини, может, я сейчас не в свое дело полезу, но Белка мне всё-таки не чужая. Она хорошая девчонка, просто немного э…

Драган:

— Эксцентричная?

Паша, немного смутившись:

— Ну да, можно и так выразиться… Я хочу сказать, что неплохо к ней отношусь. Просто она не мой тип: для меня она слишком м…

Драган:

— Энергичная?

Паша:

— Ты прямо мои мысли читаешь. Да, это я к чему? — некоторое время молчит, видимо, потеряв нить разговора, но потом собирается с мыслями. — Ладно, скажу напрямую. Белка влюбилась в тебя.

Так как Драган молчит, то Паша добавляет:

— Ты не поверил, наверное. Просто постороннему человеку не так заметно. У Белки такая натура: иногда она говорит одно, делает другое, а думает, вообще, третье. Да и мысли у нее скачут, как блохи. Но я её неплохо знаю и за свои слова отвечаю. Белка влюблена по уши.

Паша и Драган входят в замок и снова идут по уже знакомому коридору. Наконец Драган отвечает нейтральным тоном:

— Она заслуживает кого-нибудь получше, чем я.

Паша приободряется:

— Вот-вот. Только тебе надо поговорить с ней начистоту. В таких делах Белка намеков не понимает. А стоит ей почувствовать вкус крови, то пиши пропало.

Драган с некоторым удивлением:

— Что?

— Я имею в виду, что если ты поделикатничаешь, то она воспримет это как симпатию. Тогда уж её будет не остановить.

— Да нет, это я понял. Просто ты сейчас сравнил её с акулой?

Паша сконфуженно:

— Как-то само собой получилось, но что-то в этом есть. Не то, чтобы она прямо, как акула, хищница, но иногда может превратиться в кровожадную… ммм… (— Фурию, — вставляет Драган). Потом, правда, быстро отходит. Из-за своего характера она и влипает в разные истории. Жалко её, если она будет надеяться напрасно.

Тем временем они уже миновали коридор и спускаются по лестнице.

Драган сдержанно, но твёрдо завершает неудобный разговор:

— Ясно. Я поговорю с ней.

Паша удовлетворенно переводит дух.

* * *

Бэла за рулем пикапа. Впереди в пределах видимости едет серый внедорожник Шевроле. Бэла проверяет телефон. Там множество пропущенных звонков («Алёна», «мама», «Тома», «мама», «Настя», «мама»). Бэла нервно вздыхает. В голосовой почте тоже полно сообщений. Бэла, поколебавшись между «Алёна» и «Тома», выбирает сообщение первой.

Энергичный женский голос тараторит: «Привет, Белка! Ты куда пропала? Тут у нас такое! Шаня — в реанимации, Вадика и Антона подстрелили, но они ничего, уже бегают. Да! Ещё до кучи трех или четырех громовских порезали. Одному голову оторвали! Жесть! Короче — нас пока прикрыли. Так что не волнуйся. Да! Тут Вера Пална сильно возмущалась, так что я твою долю тоже внесла, но это в последний раз, Белка. Извини, но так больше не пойдет! Ах, да! Я когда тебя искала и твоей маме тоже позвонила. Извини…»

Бэла некоторое время обдумывает услышанное. Наконец она решает оставить голосовое сообщение: «Том! Привет! Вы там не волнуйтесь. Передай маме, что у меня всё хорошо…»

Серый внедорожник и пикап тормозят на пустой дороге. Где-то вдали сквозь непрекращающийся снег проглядывают огни населенного пункта. Бэла выходит из машины и направляется к Шевроле. Даниель, включив свет в салоне, тоже выходит на улицу и ждет рядом с машиной.

Бэла, подойдя:

— Я подтяну его к двери, а ты вытащишь наружу. А потом вместе перенесем в его пикап.

В машине Бэла склоняется над Томажем и замирает. Через секунду она высовывается из двери:

— Мне кажется, он жив!

Даниель явно удивлен:

— Ne more biti! (Не может быть!)

Бэла:

— Он слишком тёплый для мёртвого.

Оба забираются в машину и склоняются над Томажем.

Бэла с волнением:

— Он много крови потерял. Ему надо в больницу. Как можно скорее.

Даниель, по-видимому, зашел в тупик и некоторое время просто смотрит в одну точку, потирая затылок. Наконец он спрашивает:

— Si prepričana? (Ты уверена?)

— Он жив. Точно, — Бэла поднимает свитер Томажа со стороны раны. — Посмотри, у него рана всё ещё кровоточит.

Рука Бэлы испачкана свежей кровью, которая стекает струйкой ей в рукав.

Даниель сильно обеспокоен и голос его по-мальчишески звенит:

— Tega območja ne poznam dobro. Dvomim, da bom našel bolnišnico. (Я плохо знаю эту местность. Сомневаюсь, что найду больницу.)

— А навигатор?

— Mislim, da ni preveč v pomoč. (Не думаю, что он особо поможет.)

— Тогда вызовем скорую помощь?

— Bodo poklicali policijo. (Они вызовут полицию.)

— Да-а-а… Полиция нам не нужна. Остается только одно: везти его деревню. Должен же там быть хоть какой-то медик!

– Škoda, da nismo prej razumeli. (Жаль, что мы не поняли этого раньше.)

— Точно! Ты бы мог отвезти его и без меня, — Бэла, видимо, что-то сообразив, шёпотом добавляет пару ругательств.

Даниель делает вид, что не понял, почему Бэла разозлилась. А она между тем достает из кармана флакончик с чёрным порошком.

Даниель озабоченно:

— Ti je postalo slabo? (Тебе плохо?)

— Нет, просто появилась одна мысль.

Сняв крышку, Бэла подносит флакон к лицу Томажа. К удивлению Даниеля это срабатывает. Томаж медленно открывает глаза.

* * *

Двор замка. Уже стемнело, но фонари, стоящие по периметру двора, хорошо освещают всё вокруг. В свете фонарей кружат снежные хлопья. Виден чёрный пикап Форд, припаркованный поодаль от замка. Вокруг тихо, даже слышно, как гудят фонари. Откуда-то долетает скрип, а затем стук. Похоже на то, что кто-то открыл и закрыл дверь. Через несколько секунд снова слышится, как открывается дверь. На этот раз из-за замка появляется Томаж, минует Форд и направляется к зданию, стоящему позади замка. Это современная постройка административного корпуса.

Томаж скрывается в здании. Однако, через некоторое время, все фонари разом погасают. Томаж снова выходит на улицу. В одной руке у него небольшой фонарь. Он достает из своего автомобиля паяльную горелку с газовым баллоном. Остановившись поодаль, Томаж скользит фонарем по стене замка: ничего подозрительного в свет фонаря не попадает. Тогда Томаж переключает свое внимание на паяльную лампу и проверяет, работает ли она: из сопла появляется синий язычок пламени. Томаж регулирует мощность — язычок с характерным гудящим звуком разрастается до приличного огненного фонтана. Выключив лампу, Томаж направляется к замку.

Отперев дверь ключами, Томаж входит в уже знакомый коридор. Пройдя несколько метров, он настороженно останавливается. Откуда-то издалека доносится и сейчас же стихает лёгкий шорох. Томаж водит фонариком по коридору, но впереди никого не видно — коридор кажется пустым. Тогда, включив горелку на малой мощности, он осторожно делает пару шагов.

Внезапно дальний конец коридора освещает яркая вспышка, и почти одновременно с ней звучит оглушительный грохот — выстрел. Томаж падает навзничь. Фонарь отлетает в сторону, но горелка остается в руке у Томажа. Не медля ни секунды, он выставляет горелку вперед и включает на полную мощность. Взметнувшаяся вверх огненная струя высвечивает в темноте чье-то лицо. В тот же миг огонь охватывает всю голову нападавшего, превращая её в живой факел. Это сопровождается душераздирающим воплем, лишь отдаленно похожим на человеческий. Фигура с пылающей головой, дико крича, несется к выходу.

В коридоре снова тихо и относительно темно. Луч света от валяющегося на полу фонарика упирается в фигуру Томажа, который лежит у стены, стараясь перевести дыхание (горелка уже выключена). Затем он дотягивается до фонаря и с его помощью находит ближайшую дверь. С большим трудом он встает и, опираясь о стену, добирается двери. Слышно, как он тяжело дышит и едва сдерживает стоны.

Томаж внутри комнаты. Он запирает дверь на ключ и, присев на пол у двери, на секунду замирает. Оставив горелку в стороне на полу, Томаж шарит фонариком по комнате. Обнаружив поблизости какой-то длинный ящик, собирается с силами и придвигает его к двери.

Томаж снова падает на пол. Он направляет фонарь на свой живот и, приподняв окровавленный край свитера, осматривает рану. Из-за обильного кровотечения мало что можно разглядеть. Томаж что-то рычит сквозь стиснутые зубы, опускает свитер и достает из заднего кармана телефон. Телефон разбит и не включается. Томаж отшвыривает его и теперь уже стонет в голос. В это время дверь начинают сотрясать удары. Томаж пытается подняться, но теряет сознание.

* * *

— Он сказал, что сам виноват. Забыл, что его сменщик хранит в бытовке патроны — он раньше и двустволку на работу носил, но потом ему запретили. В общем, забыл и перед обходом не запер дверь. Ну, а дальше — понятно, — завершает рассказ Бэла, — А Драган? Можно с ним поговорить? — Просто тут ещё сын Томажа. — А… Ну ладно…

Бэла заканчивает звонок и убирает телефон.

Бэла и Даниель в доме Тинека. Все (доктор Пеклич, Лиза, Ирена, Тинек и Штефан) собрались вокруг стола. Гости сидят. Ирена озабоченно снует туда-сюда, то уходя на кухню, то возвращаясь к столу. Штефан угрюмо расхаживает вдоль стола, время от времени потирая свои роскошные усы. Тинек тоже слишком возбужден, чтобы сидеть: иногда он пристраивается на край стула, но тут же вскакивает и переходит на другое место, откуда лучше видно говорящего. Доктор Пеклич серьёзен и сосредоточен. Лиза оживлена и старается не упустить ни слова. Даниель занят объяснениями, но иногда успевает взглянуть на свой телефон. Бэла переводит дух. Она выглядит совсем обессиленной.

Даниель наконец заканчивает свои объяснения. Чтобы подытожить, Бэла извиняется:

— Простите, но теперь вы понимаете, почему мы не сказали правду с самого начала. Мы просто не представляли, что вы нам поверите.

Даниель переводит слова Бэлы. И все глубокомысленно кивают головой.

Штефан, не переставая расхаживать:

— Moramo ukrepati! (Надо действовать!) — и, окинув быстрым взглядом гостей, обращается к хозяйке: — Irena, mogoče Danijel in Bela nocoj bosta ostala pri nas? (Ирена, может, Даниель и Бэла переночуют у нас?)

Ирена:

— In pri nas je dovolj prostora za vse. Ker Martin je odšel. (И у нас места на всех хватит. Всё-таки Мартин уехал.)

Даниель, внушительно покашляв:

— Jaz tudi grem. Potrebujeta pomoč v gradu. (Я тоже ухожу. В замке нужна помощь.)

— Bomo pustili skupaj, — кивает ему Штефан. (Поедем все вместе.)

Тут слышится шум открывающейся двери. В комнату буквально врывается сухонькая, но очень подвижная пожилая женщина.

— Babica! (Бабушка!)

— Mati! (Мама!)

Разом восклицают Штефан и Ирена. Женщина начинает быстро, эмоционально и очень неразборчиво говорить. Свою речь она завершает единственно отчетливым словом:

— Prekleto! (Чёрт!) — и отвешивает оплеуху Штефану.

Тот потирая затылок смущенно молчит.

В наступившей тишине на середину комнаты выходит незаметно вошедший вслед за женщиной человек — невысокий бесцветный мужчина одного возраста с Мартином. В руках он перебирает форменную фуражку. Ирена всплескивает руками:

— Mati, zakaj ste klicali policijo? (Мама, зачем же Вы полицию вызвали?)

* * *

За столом в доме Тинека остались только Даниель и Бэла. Откуда-то из глубины дома доносятся звуки оживленных переговоров. Даниель смотрит в телефон. Бэла, заглядывая к нему:

— Они что-нибудь написали?

— Počakaj, (Подожди.) — Даниель собирается что-то написать, но Бэла задерживает его руку.

— Это что? Косплей?

На экране телефона девушка, выглядящая совсем как Лиза, но в старинной одежде.

— Ne, to je slika iz osemnajstega stoletja. (Нет, это картина XVIII века.)

— Вот это да!

Из дальней комнаты появляются Ирена и Лиза.

Лиза с плохо скрываемым осуждением:

— Zakaj vam potrebno loviti zajcev? Nimate dovolj hrane? (Зачем вам нужно охотиться на зайцев? У вас не хватает еды?)

Ирена, криво усмехнувшись, устало вскидывает руку:

— Oh, tu blizu je preveliko tistih zajcev. So vsa drevesa v vrtu poškodovali. (Ох, этих зайцев здесь столько развелось. Все деревья в саду попортили.)

— Ali jih volkovi ne ujamejo? (А разве волки их не ловят?)

— Ne, tu volkov nikoli ni bilo, (Нет, волков здесь никогда не было.) — Ирена вздыхает, озабоченная какими-то другими мыслями.

Лиза отходит к столу в тот момент, когда Даниель и Бэла всё ещё рассматривают картину. Заметив Лизу, Даниель быстро переворачивает телефон. Лиза делает понимающее лицо, но явно чувствует неловкость. Она обращается к Бэле:

— Dedek tudi želi iti v grad. In ti? Boš ostala tukaj? (Дедушка тоже хочет ехать в замок. А ты? Останешься здесь?)

— Да, я остаюсь. Устала.

Даниель спешит перевести:

— She is staying here. Too tired, (Она останется здесь. Устала.) — и его голос по-мальчишески высок.

Лиза благодарит Даниеля мимолётной улыбкой и присаживается за стол:

— Bella? (Белла?)

Бэла поправляет:

— Бэла.

Лиза, не обращая внимания:

— Is it a nickname? (Это ник?)

Бэла отрицательно качает головой.

Лиза продолжает:

— Then it's a kind of funny. You know… Bella, vampires. I thought it had something to do with «Twilight». (Тогда как бы странно. Ну, понимаешь… Белла, вампиры. Я думала, это как-то связано с «Сумерками».)

Бэла делает непонимающее лицо. Даниель шепчет ей на ухо:

— «Somrak»… Stephenie Meyer… («Сумерки»… Стефани Майер…)

Бэла деланно улыбается:

— Ах, ну да, ну да! Конечно, связано. Мама была просто без ума от «Сумерек», вот и назвала меня Бэ-Ла, — с выразительной расстановкой произносит она.

Даниель теряется, но Бэла толкает его плечом — «переводи».

Лиза удивлена:

— But..but… (Но… но…) — в недоумении переводит взгляд с Бэлы на Даниеля и обратно.

Бэла не унимается:

— Да ты не смотри, что я так выгляжу. Мне на самом деле десять. Это после укуса каждый день за пятнадцать лет. Так что послезавтра я, вообще, на пятьдесят буду тянуть.

Даниель переводит всё с явным нежеланием, по его лицу заметно, что он не поддерживает шутку. В конце, прочистив горло, он добавляет:

— She is just kidding. (Она просто шутит.)

На что Бэла яростно возражает:

— Ай эм сириоз! (Искаженный английский: «Я серьёзно».)

Уязвленная Лиза отходит. Даниель смотрит на Бэлу вопросительно. Бэла, пожимает плечами:

— Не люблю глупых расспросов. Особенно про имена. Какое это имеет значение?! Узнай лучше, как у них дела. Мне они не отвечают.

Даниель приступает к переписке.

— Vključila sta generator in preiskala grad. Zdaj iščeta najboljše točke za pasti. (Они включили генератор. Осмотрели замок. Сейчас подыскивают места для ловушек.)

— Напиши им, что тут у нас происходит.

Даниель кивает. В это время к столу подходит доктор Пеклич:

— Oprostite, ker vaju prekinjam. Govoriti hočejo z vama. (Извините, что прерываю. Они хотят поговорить с вами.)

Даниель глядит на Бэлу.

— Без меня. Мне надо подышать.

* * *

Бэла на крыльце дома. Вокруг не стихает метель. Девушка пытается закурить, но ветер мешает, как бы она ни закрывалась и ни отворачивалась. В конце концов она закашливается и сдается. Из дома выходит доктор Пеклич. Бэла всё ещё кашляет. Он берет её за плечо и заглядывает в лицо. Бэла делает успокоительный жест рукой и наконец вдыхает полной грудью.

Доктор Пеклич обращается к Бэле по-русски с едва заметным мелодичным акцентом:

— Не холодно?

— Тут холодно, в доме душно — везде плохо.

Доктор старается говорить как можно мягче:

— Извините мою бестактность, но мне необходимо поговорить с Вами обо всем, что с Вами произошло. Особенно о Вашей встрече с господином Громовым. Я историк-этнограф и…

Бэла прерывает его:

— Вы ученый, значит, лучше меня понимаете во всех этих делах. Мне нужно отдохнуть, я сейчас даже с мыслями не могу собраться.

Бэла делает извиняющееся лицо. Но доктор не расстроен, он тепло улыбается:

— А хотите я Вам расскажу?

— О Громове?

— Да. У меня есть своя теория касательно господина Громова.

Бэла прислоняется спиной к стене и слабо кивает.

— Думаю, господин Громов происходит из древнего Карантанского рода. Скорее всего, он сын одного из последних славянских князей Вольфредского замка. Князь Озерский Невар последний раз упоминается в летописи в связи с походом карантанцев на Аварский каганат. Этой истории больше тысячи лет. Князь Невар с тремя сыновьями отправился в поход.

* * *

Князь Невар в полном боевом снаряжении под алыми славянскими знаменами верхом на коне выступает во главе большого отряда. Суровое лицо сорокалетнего воина темно и бугристо, словно древний утес, иссеченный бесчисленными ветрами. По правую руку от него юноша лет двадцати в дворянских доспехах, на его щите такой же герб, как у князя: три горные вершины и серебристый дракон, спящий у подножия. Ещё двое юношей с княжескими гербами на щитах держатся чуть позади. Они так молоды, что борода и усы едва начали пробиваться на их бело-розовых лицах.

Отряд располагается на опушке леса на вершине высокого холма. А внизу расстилается равнина. Там вдалеке разбит лагерь врага. К ясному утреннему небу поднимается дым лагерных костров.

(Доктор Пеклич:

— Старший сын князя погиб в сражении. Сам князь был тяжело ранен.)

У подножия холма — разгар битвы. Звон оружия и крики воинов разлетаются над полем брани. Князь, похожий на каменное изваяние, следит за сражением с вершины. Рядом его сыновья. Правый фланг славян начинают теснить враги. Князь хмурится и негромко, но звучно окликает:

— Сынє!

Старший сын коротко кивает и, пришпорив коня, срывается вниз. За ним мчится его отряд. Свежие силы славян на всем скаку врезаются в тёмную массу врагов. Молодой княжич зычным кличем подбадривает соратников и, ловко орудуя мечом, направо и налево косит ряды неприятеля.

Однако с вершины холма заметно, что атака начинает захлебываться: отряд княжича стремительно редеет. На лице князя бесстрастное выражение, только брови сдвигаются всё сильнее. Внезапно он вскидывают руку, и остатки славян во главе с ним бросаются на помощь своим. Бок о бок с князем скачут его младшие сыновья.

Между тем старший княжич отчаянно отбивается от окруживших его врагов. С переносицы его стекает кровь, пот заливает глаза. Он старается выправить коня на более свободное место. Но вот раненый чьим-то метким копьем скакун валится на бок, подминая под себя ездока.

Князь в отчаянном рывке пробивается сквозь гущу неприятеля. Он видит, как падает его старший сын, как он судорожно пытается выбраться из-под придавившего его коня, как неприятельское копье пронзает его шею. Кровь заливает княжеские доспехи. Княжич, хрипя, хватается за древко, но изо рта вырывается лишь алая пена.

(Доктор Пеклич:

— Младшими сыновья были пленены. И некоторое время их судьба была неясна.)

* * *

По военному лагерю авар ведут плененных княжичей. На них уже нет доспехов, оставшаяся одежда оборвана и заляпана грязью, потом и кровью. Лица их темны, непокрытые головы склонены вниз. Они стараются не смотреть по сторонам. Лагерь начинает погружаться в сумерки. Тут и там видны тёмные фигуры вражеских воинов, собравшихся у костров. Над лагерем разносятся звуки веселья и хохот. Когда пленники проходят мимо отдыхающих, те пристально всматриваются в них с насмешливым вниманием. В чёрных глазах авар пляшут языки пламени.

Перед конвоем, пританцовывая, идет кособокий человечек, слышен его повизгивающий голосок, то ли распевающий песню, то ли плачущий. В руках его длинный шест, который он высоко вскидывает в потемневшее небо.

Пленников вводят в огромный шатер. Он ярко освещен факелами. В шатре шумно пируют. Занятые трапезой военачальники громко переговариваются и не обращают внимания на конвой. Кособокий человечек начинает скакать вокруг пирующих, беспорядочно тряся своим шестом. В свете факелов становится видно, что шест увенчан головой погибшего княжича.

Младшие братья стоят у входа, их понемногу начинает охватывать дрожь. Рядом с веселящимися военачальниками они замечают крупную фигуру ещё одного пленника. Он стоит на коленях, руки связаны за спиной. Лицо почернело и распухло от ран. Но по гордой осанке всё ещё можно узнать князя Невара.

Главнокомандующий аварского войска наконец замечает вошедших. Жестом он подзывает «шута». Пир ненадолго стихает. Слышна гортанная повелительная речь. Человечек довольно кивает и хихикает, и все вокруг взрываются смехом. Человечек спешит к пленным:

— Тамо стоитъ рабъ. Тъ убиѣтѣ! Тъгда имата жити. (Старославянский: «Там стоит раб. Убейте его! Тогда будите жить».)

Под звуки издевательского смеха одного из сыновей подводят к пленнику. На обезображенном лице отца только взгляд остается прежним — спокойным и твёрдым. Глаза княжича наполняются слезами, подбородок дрожит. Ему подают меч. Он смотрит в лицо отцу и наконец перебарывает страх. Проглотив слёзы, он швыряет меч на землю и тут же получает удар мечом в живот. Он падает, не издав ни звука, из распоротого живота на землю вываливаются багрово-сизые внутренности, пузырится растекающаяся лужа крови.

Другой пленный княжич не может сдержать слёз. Конвой гонит его к отцу. Он едва идет, спотыкаясь и оступаясь на каждом шагу, чем ещё больше веселит окружающих. Встав напротив отца, юноша поднимает лицо вверх и разражается рыданиями. Слышится мягкий голос князя:

— Сынє!

С диким воплем княжич обрушивает меч на отца. Кровь из рассеченного у основания шеи плеча брызжет в лицо княжича. Он валится на пол, не переставая рыдать. Толпа одобрительно улюлюкает.

«Шут» треплет княжича за плечо и, когда тот поднимает голову, подает ему кубок:

— Вино!

Окруженный телами своих родных юноша судорожно хватает напиток и делает несколько жадных глотков. Вдруг лицо его перекашивается, он отстраняет кубок. Изо рта его стекает густой чёрный сок.

* * *

Доктор Пеклич:

— Тяжело раненый князь с остатками людей вернулся в замок.

Однако с тех пор в давней вражде между карантанцами и аварами удача начала неизменно сопутствовать первым. И примерно через год младшего княжича удалось освободить из плена. Он вернулся в замок. К тому времени его отец князь превратился в немощную развалину и фактически не управлял своими землями, от его лица всем распоряжался назначенный франками советник.

Карантанцы с радостью приняли возвращение княжеского наследника и поспешили сделать его законным правителем, как только скончался старый князь. Но очень скоро пожалели об этом. Младший из рода князей Озерских оказался жестоким и извращенным тираном. Он превратил замок в место бесконечных пыток и казней. Интересный факт, в числе тех, кто выступил против него был и его собственный брат, который вернулся из плена гораздо позже.

Бэла:

— А как их звали?

— Этого летописи до нас не донесли. Некоторые авторы отождествляют их с сыновьями легендарного князя Невара, которых называли Гром, Трепет и Страх. А в народных сказаниях тирана называют князем Кровопийцей, а его брата княжичем Целителем.

— Так Вы думаете Кровопийца и есть Громов?

— Это согласуется со всеми местными легендами. После свержения князь Кровопийца бежал. След его затерялся.

— А его брат?

— Аналогично. Его дальнейшая судьба неизвестна.

— Он не стал князем?

— Нет, франки назначили правителя из числа баварской знати. С тех пор это и стал замок Вольфред.

Бэла на мгновенье задумывается.

Молодая женщина с покрытой головой и круглым крестом на груди, передает ребёнка для поцелуя.

Бэла:

— А девушка?

Доктор Пеклич заинтересованно улыбается:

— Откуда Вы знаете, что была девушка?

— Всегда есть девушка, — уклончиво отвечает Бэла.

— Действительно. Катарина, невеста старшего княжича. Она происходила из знатного франкского рода. Прибыла в замок накануне похода. Молодых обручили, но не обвенчали. Судя по летописям, она была очень образована, в короткое время научилась местному славянскому наречию. После гибели жениха, она целый год носила траур. Её роль во всей этой истории не совсем ясна. По логике, она должна была выйти замуж за брата своего жениха, князя Кровопийцу. Но этого не случилось. Тем не менее она продолжала жить в замке. Народные предания связывают её романтическими отношениями с княжичем Целителем. Впрочем, скорее всего, это поэтическая вольность.

Бэла озадаченно хмурится.

Молодая женщина в богатом красном одеянии низко склоняет увенчанную тяжелыми тёмными косами голову.

Бэла шёпотом:

— Другая женщина…

Доктор Пеклич вопросительно глядит на Бэлу.

И та спешит уточнить:

— Она погибла? Ну, когда свергли Кровопийцу?

— О, не думаю. Хотя сведений о ней больше нет. Возможно, она просто вернулась в родительский дом.

— Значит, братья так и не женились.

Собеседник постукивает кулаком по подбородку, как бы что-то припоминая:

— В одной летописи я, кажется, встречал какие-то туманные упоминания о том, что младший княжич ещё во младенчестве был помолвлен с дочерью своего дяди по матери, как сейчас сказали бы, кузиной. Вероятно, перед смертью она приняла постриг, поэтому её называют по её монашескому имени — Эвтимия или Эвфросина. Но её историческая роль столь ничтожна…

Доктор нерешительно замолкает, заметив, что девушка уже не слушает его. Бэла, погрузившись в раздумья, качает головой. Тут на крыльцо выходит Штефан в сопровождении полицейского. Бэла, взглянув на последнего, поспешно возвращается в дом.

* * *

Ирена, глядя на Бэлу и Лизу, сидящих за столом:

— Sem vam pripravila spalnico. (Я приготовила для вас спальню.)

Даниель, который всё ещё не поднялся из-за стола, говорит, вздыхая:

— Well, it's pretty late. And I’ve got to go, (Ну, поздновато уже. Мне пора идти.) — оборачивается на Ирену, — Ne skrbite. Vse bo v redu! (Не волнуйтесь. Всё будет хорошо!)

Ирена озабоченно:

— Kako naj me ne skrbi? Zakaj smo izpustili Martina samega s Tomažem?! Saj res, ni povsem zdrav. In zdaj ne oglasita se. (Как я могу не волноваться? Зачем мы отпустили Мартина одного с Томажем?! Он ведь не совсем здоров. И теперь не могу до них дозвониться.)

Бэла задумчиво комментирует:

— Надо было дать им чёрного порошка.

Даниель делает квадратные глаза и слегка пихает Бэлу под столом. Ирена, заметив эту пантомиму, с непониманием сводит сводит ломкие брови и пристально смотрит на Даниеля. Лиза тоже заинтересованно следит за происходящим. Поскольку Даниель молчит Бэла пытается объяснить сама:

— Чёрн прах… Блэк… Э… — делает пальцами характерное движение, изображая порошок.

Лиза, поняв, о чем идет речь, немного преувеличенно смеется:

– Črni prah! To je samo legenda! (Чёрный порошок! Это просто легенда!)

Бэла:

— Но…

Даниель, незаметно для остальных сжав руку Бэлы под столом:

— Yes, Liza, you’re right. There is no such thing as a magic black powder. (Да, Лиза, ты права. Волшебного чёрного порошка, вообще-то, не существует.)

Лиза с ироничной улыбкой добавляет:

— May be, there was some before. But the last person known to own it lived thousand years ago. Unless he turned into a vampire, then he can own it till now, perhaps. (Ну, возможно, и существовал раньше. Правда, последний, кто, кажется, владел им, жил тысячу лет назад. Но если он стал стал вампиром, то, наверное, владеет им до сих пор.)

Ирена, сложив яркие губы трубочкой, пару секунд думает и наконец припоминает:

– Črni prah… Doktor Peklič je ga omenil… (Чёрный порошок… Доктор Пеклич говорил о нем…)

Бэла, что-то сообразив, срывается с места.

* * *

Бэла, торопливо выбежав на крыльцо дома, зовет:

— Доктор Пеклич! Доктор Пеклич!

Доктор выныривает из пурги:

— Что-то случилось? Мы уезжаем.

Бэла с явным волнением:

— Нет-нет, всё в порядке! Просто Вы не рассказали мне про чёрный порошок.

Доктор облегченно вздыхает, но Бэла смотрит на него со всё возрастающим напряжением.

— Чёрный порошок из священного чёрного дерева. Он мало известен. Неясно даже, каков его точный состав. Некоторые исследователи считают, что помимо чёрного дерева туда входила человеческая кровь. По легенде, чёрный порошок придумал княжич Целитель, чтобы помогать людям, пострадавшим от укусов вампиров.

Бэла прерывает:

— А сейчас?

Доктор Пеклич усмехается:

— Сейчас его не существует. Никому не известен секрет его приготовления. Да и то само священное дерево тоже давно исчезло.

— То есть только этот Целитель?..

— По крайней мере, в легендах он единственный, чье имя связано с чёрным порошком.

Повисает пауза. Бэла что-то обдумывает. Доктор Пеклич:

— Ну, что? Я Вас выручил?

Бэла подавленно кивает. Тут из глубины двора к ним подходит Штефан:

— Moramo iti, doctor. (Доктор, нужно идти.)

— Ja. Povejte Danijelu, (Да, скажите Даниелю.) — обращаясь к Бэле, — Всего хорошего! Отдыхайте!

Доктор Пеклич скрывается в вихре снежных хлопьев.

Штефан, стараясь быть тактичным:

— Kako se počutite? (Как Вы себя чувствуете?)

Бэла невесело улыбается:

— Обо мне не волнуйтесь. Без скырыби! (Искаженный сербский: «Не волнуйтесь!»)

— Rad bi Vam pomagal, vendar… (Я бы хотел Вам помочь, но…)

В этот момент Даниель сам появляется на крыльце. Прерванный Штефан прячет смущенную улыбку в усы.

Бэла вскидывает руку на прощание:

— Всего хорошего!

Даниель явно хотел что-то сказать Бэле, но увидев Штефана, передумывает. Парни начинают спускаться с крыльца. В последний момент Бэла спохватывается:

— Даниель! Пусть Паша, наконец, позвонит мне!

* * *

Драган и Паша во дворе замка. Снег валит сплошной пеленой, но по периметру двора ярко горят прожекторы, немного разгоняя белую мглу и тьму. Драган выглядит слегка отдохнувшим. Паша, оглядывая старинную стену, освещенную косым жёлтым лучом, указывает Драгану на еле заметное решетчатое окошко:

— Там ещё одно.

Вдвоем они устанавливают небольшой колышек ориентировочно под окном, вбивая его в мерзлую землю.

Паша, распрямляясь:

— Всё, последнее окно! Будем расставлять?

— Нет, с ловушками придется подождать. Завтра в музее рабочий день.

Паша возражает было:

— Так ведь воскресенье… — но быстро соображает: — А! Ну да…

И вздохнув, он предлагает:

— Надо что-то придумать с этим тайным ходом. Покажешь, где он?

Драган указывает глазами в сторону замковых ворот. Оба направляются ко входу.

Паша задумчиво:

— Ещё вчера утром я, как обычно, собирался на работу, ни о чем таком не думал. Ну, думал, конечно, что пора бы уже, что-то делать, заняться чем-то стоящим. Правда, я ещё в детдоме понял, что просто так по-честному ничего не добиться, — парень всё более воодушевляется, излагая, видимо, давно накипевшее, — Так уж всё устроено: или юли, изворачивайся, обманывай, или, если не умеешь, бери силой. Третьего не дано. И я, как всегда, всё думал об этом и никак ничего не мог придумать — а тут вы с Белкой, как снег на голову. И вот я уже в Словении, гоняюсь за «вампирами».

В ответ на эти глубокомысленные размышления Драган лишь молча кивает — «что ж, бывает».

Паша:

— Ты знаешь, почему я подписался на всё это?

Драган спокойно и серьёзно:

— Потому что ты хороший человек. А хорошие люди приходят на помощь, когда их просят.

Паша даже приостанавливается, как будто пораженный этой простой мыслью. Его высоченная нескладная фигура кажется особенно мощной на контрасте с невысоким Драганом. И в то же время Паша выглядит до смешного по-детски, конфузливо сутулясь и по привычке ероша волосы.

Тут по двору разносится грохот замковых ворот. И Паша, выйдя из оцепенения, с усмешкой комментирует:

— А вот и органы правопорядка подъехали.

* * *

Административный корпус музея. Паша, разговаривая по телефону, прохаживается по ярко освещенному коридору. Дверь одного из кабинетов полуоткрыта, и через широкую щель видно активно дискутирующих мужчин (Доктор Пеклич, Штефан, полицейский, Даниель), которые устроились на креслах и стульях вокруг массивного письменного стола.

Бросив какую-то фразу, Драган встает и направляется в коридор. На выходе его успевает перехватить Даниель и что-то эмоционально ему сообщает. Драган хмурится в ответ, но успокоительно похлопывает друга по плечу. Даниель возвращается к общей дискуссии.

Драган подходит к Паше в тот момент, когда он как раз закончил разговор. Паша охотно пересказывает свои новости:

— Позвонил Белке. Вроде у них там всё хорошо. Тебя не звала.

Драган игнорирует Пашин подкол, лицо у него по-прежнему хмурое.

Паша, глядя на кабинет:

— А там что?

— Инспектор Становник нам поможет. Если всё сработает, то музей завтра не откроется.

Паша реагирует с энтузиазмом:

— Это дело! Можно начинать в замке! А ещё у меня есть идея на счёт тайного хода.

— Да, Даниель поможет.

Паша наконец замечает выражение лица Драгана и пристально глядя на него уточняет:

— Что-то случилось?

— Посмотрим… Мне надо уйти. Справишься?

Паша с готовностью кивает:

— Да, я уж разобрался, что к чему.

Драган тоже кивает и уходит. Паша, глядя вслед Драгану, некоторое время озадаченно ерошит волосы.

* * *

Бэла и Лиза устраиваются на ночлег в небольшой спальне (две узкие кровати у противоположных стен, между кроватями окно). Лиза уже сидит в постели, укрывшись одеялом. Она что-то делает в телефоне. Бэла без куртки, но всё ещё одета. Она берет висящее на спинке кровати полотенце:

— Пойду почищу зубы.

Лиза отрывается от телефона, вопросительно вскидывая брови. Бэла:

— Туус… (Искаженный английский: «Зуб».) — изображая чистку зубов.

Лиза, вздохнув, кивает:

— Can you turn off the light? (Выключишь свет?)

— Окей! — Бэла подкрепляет сказанное аналогичным жестом.

Лиза деланно улыбается и отвечает тоже знаком «Окей».

Бэла выключает свет, но не успевает выйти из комнаты — слышится стук в окно. Первой реагирует Лиза. Отодвинув занавеску, она приглушенно вскрикивает:

— Who's that? (Кто это?)

Бэла тоже смотрит в окно. В слабом свете уличного фонаря видна обвеваемая вьюгой мужская фигура в тёмной куртке. Человек прохаживается перед домом, в задумчивости опустив голову. Пару раз он бросает мимолётный взгляд на окно.

Бэла отходит от окна с недовольным видом. Лиза глядит на нее с беспокойством. А та, раздраженно буркнув:

— Я разберусь, — решительно выходит из спальни.

Лиза снова прилипает к окну.

* * *

Бэла, кутаясь в какую-то шубу с чужого плеча, выходит на крыльцо. В первый момент она озадаченно вертит головой, должно быть, никого не видя, но потом замечает, что Драган тоже на крыльце, у стены с другой стороны двери.

Бэла смотрит на него холодно и зло:

— Хорошо выглядишь. Поспал? Или поел?

— А ты выглядишь не очень…

Взбешенная Бэла:

— Ладно! Поговорили! — поворачивается к двери.

Драган слегка повышает голос:

— Я виноват перед тобой. Поэтому согласился, чтобы ты поехала с нами сюда. Я не остановил тебя, когда ты похитила деньги, хотя знал твои мысли.

Бэла слушает, уставившись в дверь, как будто ей нет никакого дела до его слов, но в конце фразы всё-таки резко поворачивается.

— Ах! Какое благородство. Я-то что — подлая воровка, а ты — мой спаситель! Вот только кто из нас людей жрет? А? — порывисто выпаливает она, впиваясь в собеседника разъяренным взглядом.

Драган никак не отвечает на её упрёки.

— Сколько людей ты съел за свою… за эту тысячу лет?

— Много. Около двадцати тысяч.

Бэла, несколько охлажденная его ровным тоном, шумно выдыхает и качает головой:

— Не знаю… Это дикость…

Драган, выдержав небольшую паузу, терпеливо начинает:

— У меня к тебе просьба…

Бэла снова взрывается:

— Да знаю я твои просьбы! Никому ни слова, молчать до гробовой доски, — выговаривает она издевательским тоном.

Драган спокойно и выжидательно смотрит на Бэлу.

Бэла с холодным ожесточением:

— Может, всем этим людям лучше всё-таки знать, с кем они имеют дело?

— Тогда они не будут доверять мне. Мы не сможем действовать вместе, — без тени волнения веско возражает Драган.

— А они и без тебя справятся. Нет? — ядовито вопрошает Бэла. Но это нисколько не задевает собеседника, и он отвечает по-прежнему сухо:

— Нет. Я все эти тысячу лет охочусь за ним. Он слишком хитер, осторожен и жесток. Такой шанс, как сейчас, может больше не выпасть. Он в ловушке.

В этот момент распахивается дверь. На крыльцо выглядывает недовольная Лиза:

— Bella, what's going on? Are you Ok? (Белла, что происходит? Ты в порядке?)

Бэла показывает пальцами «Окей». Лиза крутит головой и встречается взглядом с Драганом. Поёжившись, она тянется к Бэле и шепчет ей на ухо:

— Who's that? Are you fighting? (Кто это? Вы что, ссоритесь?)

Бэла отстраняется:

— Ноу-ноу! Ничего такого.

Лиза, не удовлетворенная ответом, продолжает сверлить обоих подозрительным взглядом. Бэла выходит из терпения и начинает прикрывать дверь, похлопывая Лизу по плечу:

— Окей! Окей! Ночное рандеву — андерстенд? (Искаженный английский: «Понимаешь?»)

— Rendez-vous de nuit, (Французский: «Ночное свидание».) — вставляет Драган.

Смущенная Лиза исчезает в доме.

Драган снова обращается к Бэле всё тем же ровным тоном, что и прежде:

— Ну, так что, моя королева?

Бэла, явно не ожидавшая этих слов, смотрит на Драгана в замешательстве.

Радио в кабине фуры играет:

Бэла говорит:

— В тему!

Бэла за рулем Форда. Драган на заднем сиденье. По радио играет:

— А… — Бэла поняла шутку, — Не можешь говорить со мной серьёзно…

— Хотел разрядить обстановку.

Бэла подходит к Драгану вплотную:

— Я так зла на тебя, что будь у меня сейчас кол из чёрного дерева, я бы зафигачила тебе в глаз! Это без шуток!

— С одним глазом мне будет труднее противостоять ему, — вид у Драгана невозмутимый, но в голосе проскальзывает едва заметная ирония, как будто гневный настрой Бэлы его даже забавляет.

А Бэла, немного остудив свой пыл резким выпадом, устало прикрывает глаза:

— Мне надо подумать. Я не знаю.

— Пожалуйста, подумай хорошо, — Драган берет её за руку (на его руках перчатки) и вкладывает в ладонь телефон.

Бэла настороженно:

— Зачем?

— Почитай. Узнаешь, насколько он неуловим.

Бэла пристально смотрит в холодные глаза Драгана. Он отвечает ей спокойным и твёрдым взглядом. Бэла не выдерживает первой и опускает свои бархатисто-карие глаза. Напряженным шёпотом она выговаривает:

— Только не надо больше лезть в мои мысли. Ты ведь этим сейчас занимаешься?

— Не могу обещать. Ты ведь тоже ничего не обещаешь, — дипломатично парирует Драган.

— Обещаю, что прочту, — Бэла как бы в доказательство своих слов трясет телефоном и, не взглянув на Драгана, уходит.

Драган неторопливо спускается с крыльца. Отойдя, он оглядывает дом. В одном из окон мелькает голубоватый свет телефона. Драган смотрит в ночное небо: снег низвергается на него белым вихревым потоком, снежинки, не тая, ложатся на лицо.

* * *

Бэла входит в большую комнату со столом. Там в полутьме, опустив голову на стол, сидит Лиза, всё ещё одетая в куртку. При появлении Бэлы она поднимается:

— Who was that? He freaked me out. (Кто это был? Он меня напугал.)

Бэла безразличным тоном:

— Драган.

— Dragan? He is kind of creepy. (Драган. Он, вроде как, жуткий.)

Бэла усаживается за стол и смотрит в отданный ей Драганом телефон:

— Да сволочь он обыкновенная. Очень не советую.

Лиза осторожно интересуется:

— Sorry… He is your ex? (Извини… Он твой бывший?)

— Экс? Ах, Экс! Ноу-ноу. Ноу экс! Ту экс из окей. (Искаженный английский: «Двое бывших — достаточно».) Даже больше, чем достаточно.

Лиза, пораженная таким откровением, уточняет:

— You have been married twice? (Ты два раза была замужем?)

Бэла, не отрываясь от телефона, энергично кивает:

— Твайс, (Искаженный английский: «Дважды».) — подтверждая слова жестом, показывает два пальца.

Лиза присаживается к столу и проговаривает то, что пытается осмыслить:

— You fell in love, got married. But then got divorced. And then all over again? (Ты влюбилась, вышла замуж. Но потом развелась. А потом всё снова?)

— Се ля ви, (Искаженный французский: «Такова жизнь».) — довольно бесчувственно отвечает Бэла.

Лиза продолжает размышлять:

— Sounds kind of reckless, you know? (Это как-то безумно, тебе не кажется?)

Бэла наконец отвлекается от чтения:

— Так бывает. Когда любишь любовь.

— Ko ljubiš ljubezen? (Когда любишь любовь?)

Бэла уточняет:

— Любовь, а не человека, — и выразительно смотрит на Лизу.

Та задумчиво встает и направляется к спальне, у дверей снова поворачивается к Бэле:

— I'm going to bed. Are you coming? (Я иду спать. А ты?)

Бэла, показывая на телефон:

— Ай маст рид сиз. (Искаженный английский: «Я должна это прочитать».)

— Ok. Good night, then! (Ладно. Тогда спокойной ночи!) — доброжелательно говорит Лиза.

— Гуд найт! (Искаженный английский: «Спокойной ночи!») — бодро отзывается Бэла.

Лиза скрывается за дверью спальни, а Бэла опять склоняется над телефоном.

После полуночи.

Текст в телефоне на словенском. Бэла просматривает то, что подписано «Poglavja» («Главы»):

1. Prehod v vampirja (Обращение в вампира).

2. Pokopališče (Кладбище).

3. Alkimist (Алхимик).

4. 10 dni v Firencah (10 дней во Флоренции).

5. Vojvoda dveh kraljev (Герцог двух королей).

6. Dekle s pomarančami (Девочка с апельсинами).

7. Karavana (Караван).

8. Cvetje in vrbe (Цветы и ивы).

9. Lovec na vampirje (Охотник на вампиров).

10. Otok Kea (Остров Кея).

11. Zatočišče (Убежище).

12. Hipi (Хиппи).

Бэла, потыкав в разные главы, бормочет: «Ладно… Ладно…» — и выходит в интернет, где гуглит запрос «Грамматика Словенского языка. Правила чтения».

Бэла, тренируясь, шепчет себе под нос:

— «Покопалишче» — «кладбище», ага! «Ловец» — «охотник»… «Заточишче», «заточишче», что такое «заточишче»? Словарь нам в помощь. Уф!

Наконец Бэла возвращается к первой главе. Закутавшись в шубу, она поудобнее взгромождается на стул и начинает читать, беззвучно шевеля губами.

* * *

Голос Драгана говорит по-словенски: «Deveto stoletje. Karantanija. Do takrat petnajst let že sem služil pri knezu Espenu. Pri knezu brez kneževine in spremstva». (IX век. Карантания. К тому времени я уже 15 лет служил князю Эспeну. Князю без княжества и свиты.)

Бурый осенний лес, насквозь пропитанный дождем. Серый свет едва рассеивает сумрак, сгустившийся под кронами. По узкой дороге медленно продвигается наездник На вид ему около сорока лет; бледное бесстрастное лицо, короткая светло-русая борода и беспощадно холодный взгляд прозрачных глаз. Меховая накидка, прикрывающая его голову и плечи, истекает водой. Копыта коня с чавкающим звуком вязнут в грязи. Позади всадника, завернувшись в рогожу, бежит неприметный человек, серый от дождя и налипшей грязи. Обмотанные грубой холстиной ноги торопливо шлепают деревянными подошвами по нескончаемым лужам.

Внезапно всадник останавливается. Подбежавший оруженосец, вопросительно смотрит в лицо хозяину. А тот, не говоря ни слова, лишь бросает на своего раба пронзительный и колкий, как стекло, взгляд. Кивнув хозяину, человек убегает вперед один.

Голос Драгана: «Я уже начал догадываться, кто он на самом деле, но не хотел себе в этом признаваться. За последние 10 лет он едва изменился. Лишь серые глаза становились всё прозрачнее и мертвее».

Одинокий оруженосец бежит по скользкой лесной дороге, мелкий надоедливый дождь впивается в его спину. Что-то чёрное мелькает перед ним, и в следующий момент неуклюжая фигура в грязных лохмотьях валит одинокого путника наземь. Перед лицом упавшего возникает мертвенно-синюшная физиономия, едва-едва похожая на человеческую, искаженная судорогой и диким оскалом. Бесцветные, как дохлые устрицы, глаза впиваются в жертву тяжелым неподвижным взглядом. Чудовище обнажает желтоватые клыки.

Тут воздух над лежащими пронзает серебряная молния. Меч одним ударом сшибает голову монстра, и она летит в грязь. Напряженная фигура оруженосца расслабляется, он ложится прямо на землю, подставив лицо каплям дождя. (Это молодой мужчина, которому нет ещё и тридцати. С тёмно-русыми волосами и тёмными глазами. С густой бородой, закрывающей почти пол-лица. С грязными патлами длинных волос.) Рядом высится его хозяин верхом на коне.

Наездник, взглянув на оруженосца, молча кивает в сторону тела. Слуга мгновенно поднимется и достает откуда-то из-под своих рогож чёрный колышек, который он вонзает в грудь обезглавленного. Через пару мгновений колышек полностью растворяется в ширящейся чёрной ране. Отрубленная голова издает резкий высокий крик, безголовое тело конвульсивно вздрагивает, как будто пытается встать. Спустя несколько томительных минут дрожащее тело поверженного чудовища начинает парить. А потом, несмотря на морось дождя, загорается слабым желтоватым пламенем, которое постепенно разрастается, превращаясь в ярко-красный огненный столп. Слуга ногой загоняет отрубленную голову в огонь.

Оба путника, не отрываясь, наблюдают за уничтожением монстра. На лице слуги усталость и спокойствие. На лице его хозяина странное выражение — смесь беспокойства и презрения. Невольно с его губ слетает негромкое, но жёсткое:

— Позор… — хриплый голос глухо осекается.

Оруженосец, замерев и затаив дыхание, осторожно переводит взгляд на своего князя. И странное выражение его тёмного лица заставляет молодого мужчину поёжится. Хозяин, заметив движение слуги, протягивает ему небольшой туго набитый мешочек.

Слуга:

— Ничего, обошлось, — показывая свою нетронутую шею.

Но всадник не убирает руку, и оруженосцу приходится забрать мешочек.

Голос Драгана: «Он приказал ждать его у таверны. Но я ослушался, впервые за 15 лет. Я тайно вернулся к нашему лесному убежищу».

* * *

Слуга таится за толстым стволом дерева, время от времени выглядывая из-за него. За деревом крошечная поляна с небольшим холмом, который при внимательном рассмотрении оказывается землянкой. Небо затянуто тучами, но дождь прекратился. У землянки дрожит тонкий ствол осины, рядом с которым брошен на землю какой-то серый мешок. Пощипывая траву, по поляне бродит конь. Слышно, как перекликаются горлицы.

До слуги доносится хруст веток: из-за землянки показывается князь. Тут серый мешок поднимается с земли — это человек, он привязан к дереву. Пленный пытается что-то говорить, но в рту у него кляп, сооруженный из веревки и обломка ветки.

Голос Драгана: «Я узнал его. Это был странствующий торговец. Вчера я встретил его на дороге и предложил переночевать у нас в землянке. Но он так и не появился».

Когда князь приближается к связанному, молящий голос срывается на визг. Но князь, спокойно склонившись над визжащим мужчиной, хватает его за волосы и оттянув голову назад впивается в шею жертвы. Тело пленника начинает мелко дрожать, слышны судорожные хрипы, кровь пропитывает серую одежду. Когда человек окончательно затихает, князь, отпустив его, поднимается. Голова мужчины свешивается на спину, из перегрызенной шеи торчат кровоточащие обрывки сосудов и мышц. Лицо князя бесстрастно, на нем ни пятнышка крови. Он деловито прикрывает тело какой-то дерюгой и грузит на коня.

Слуга, прячущийся за деревом, не смеет пошевелится. Его окаменевшее лицо застыло в маске фрустрации и ужаса.

Голос Драгана: «Как только он ушел, я забрал из землянки все наши тайные запасы: чёрный сок, порошок и, самое важное, чёрные колья — их оставалось не так уж и много. У меня был план, но я не понимал, насколько я ещё слаб. Насколько сильна надо мной его власть».

* * *

Ярко освещенная факелами опрятная таверна. За столами обедают и распивают приличного вида горожане. Туда-сюда снуют слуги с подносами и кувшинами. Князь входит со своим оруженосцем. Навстречу им выступает хозяин, высоченный, как столп, с каменным выражением лица:

— Это — на задний двор, — указывая на слугу.

Князь в ответ лишь приподнимает бровь. Лицо его бледно, глаза льдисты. Высокие залысины увеличивают и без того высокий лоб. Хозяин, смутившись, отступает и указывает на свободный стол.

Князь и оруженосец за столом. Перед ними кубки с вином. Князь ставит на середину стола небольшую закупоренную бутылку и выжидательно смотрит на своего слугу. Молодой мужчина начинает взволнованно дышать. Правой рукой он берется за кубок, а левая спрятана под столом — в ней он судорожно сжимает чёрный колышек.

Взгляд князя становится требовательным. В конце концов он хватает кубок слуги и выливает из него вино на пол. (Кто-то из гостей возмущается из-за разлитого вина.)

Голос Драгана: «Он всё глубже внедрялся в мой мозг, заставляя выпить из чёрной бутыли. Но я догадывался, что в ней — его кровь. Я видел, как тень удивления промелькнула на его лице — он не ожидал моего сопротивления. Он думал обмануть меня своим внезапным благоволением — впервые он привёл меня в таверну, впервые угощал как равного. Он думал, я выпью, не задумываясь, и он оставит мое сотрясаемое конвульсиями тело на растерзание толпы».

На лбу слуги выступает испарина, грудь ходит ходуном. Не сводя жёсткого взгляда со своего вышедшего из повиновения раба, князь сам наливает ему из чёрной бутыли. До боли стиснув зубы, слуга поднимает кубок и резким движением выплёскивает его содержимое. Князь не может сдержать охватившего его бешенства и обнажает зубы в хищном оскале.

Один из гостей, продолжая возмущаться из-за пролитого вина, шумно подходит к столу князя. На что тот легко отталкивает непрошеного свидетеля. Несмотря на лёгкий толчок, гость отлетает в другой конец таверны, по пути ломая столы и лавки.

В таверне поднимается гвалт. Кто-то кричит: «Это он! Он! Жги упыря!» Поднимается суматоха, летят обломки мебели, утвари. На стол князя падает горящий факел. Князь, вскакивая, хватает своего слугу за грудки. Но тут шею молодого мужчины пронзает стрела. Князь, беззвучно выругавшись, швыряет его на пол и скрывается в поднявшемся дыму.

Но слуга ещё не мёртв. Из последних сил он заползает под стол. Мимо него несутся рассвирепевшие гости таверны. Помещение заполняет дым. Дрожа всем телом, мужчина вытаскивает из своего мешка склянку. Силы оставляют его, он падает навзничь. На глазах у него выступают слёзы, ноздри раздуваются, лицо становится пунцовым. Наконец он открывает склянку, подносит к лицу и, помедлив ещё мгновение, разом вытряхивает её содержимое себе в рот.

Голос Драгана: «Как я был слаб! Я хотел жить. Я утешал себя мыслью, что делаю это ради того, чтобы избавить мир от князя. Но это был просто страх. Животный страх смерти. И я стал животным, отравив свою кровь соком чёрного дерева».

Из горящей таверны, шатаясь, выходит мужчина. В шее у него застряла стрела. Пройдя несколько шагов, он выдёргивает стрелу и идет дальше. Ни открывшаяся безобразная рана, ни густая струя крови, сбегающая по шее, никак не волнуют его. Он лишь спешит уйти подальше от горящего здания в спасительную тьму. Его белёсые глаза бессмысленно вращаются в глазницах, то и дело закатываясь под веки.

* * *

Бэла шмыгает носом, хмурится. Поколебавшись, снова склоняется над телефоном.

Голос Драгана: «Sem bil mrtev do sončnega vzhoda. (К рассвету я был мёртв.) Меня похоронили на местном кладбище в безымянной бедняцкой могиле. Я очнулся, когда меня позвала ночь».

В беспроглядной темноте что-то гулко пульсирует, что-то бьется с вибрирующим утробным звуком. Нет ни верха, ни низа, ни сторон света — только бесконечная, бьющая по вискам ночь.

Какой-то красноватый туман, ни свет, ни блеск, ни луч. Он манит к себе. Что-то скрежещет, осыпается и стонет. Красный туман заливает глаза. Он звенит на невыносимо высокой ноте, он заглушает пульс ночи.

В тумане вспыхивают кровавые сгустки, иногда бесформенные, иногда напоминающие диковинные человеческие фигуры — перекрученные, искорёженные. Вспыхивают и растворяются, разлетаются, как песок на ветру. Фигуры тянутся друг к другу, они тоскуют, они страдают в этом тяжелом тумане. И пронзенные чистой звенящей нотой, улетучиваются без следа.

Вот две скорбные тени находят друг друга. Их стон прорезает туман, он отступает перед ними. Они неприкасаемы. Они одиноки в своем бесконечном горе. Ни тьма, ни мгла, ни кровавая бездна не может вынести их боли. Они не рассеиваются, не тают, они длятся, они заполняют собой ночь.

Исчезающий красный застревает в темноте. Рывок — ловушка, рывок — ловушка… И крик! И взрыв! И снова ночь.

Земля дрожит и взлетает вверх фонтаном. Из-под земли появляются руки, руки взрывают почву и освобождают из могильного плена тело молодого мужчины. Он поднимается из земли удивительно чистый. Лишь грубый саван, обернутый вокруг его фигуры, испачкан сырой грязью.

Мужчина озирается. Он на ночном кладбище. Полная луна освещает голубоватым светом кресты и надгробия. Резкие тени близлежащего собора ложатся на могильные плиты и склепы. Где-то ухает филин, и шум его крыльев вспугивает напряженную тишину.

Голос Драгана: «Я встал, потому что не мог больше выносить всепожирающее одиночество ночи. Ад глядел на меня, но не принимал в свою пучину. Этот кроваво-серый морок, этот студенистый туман, где ни жизнь, ни смерть больше не имели смысла, был хуже любого ада. И я встал».

Мужчина, опустившись на колено, прикладывает ладонь к могиле, из которой только что поднялся, пальцы его начинают мелко дрожать, и он отдёргивает руку. Как может, он ровняет разрытую землю.

Он выходит за кладбищенскую ограду. Чуть поодаль видны два свежих холмика — неосвященные могилы. Подойдя ближе, он поднимает чахлый венок с одной из могил.

Скорбные тени в красноватом тумане безнадёжно льнут друг к другу.

— Самоубийцы, — шепчет восставший мертвец и бросает венок назад, и тот сейчас же распадается, рассыпая по чёрной земле бледные лепестки.

Мертвец оглядывается на кладбище. Какое-то мимолётное движение заметно в режущих ночь тенях. Ближе, ближе и ближе, и чья-то синюшная морда прижимается к ограде. Мужчина, не выражая ни малейшего испуга, спокойно наблюдает за незнакомым существом.

И тогда изо всех кладбищенских закоулков начинают выползать бледные, голые, абсолютно безволосые твари. Их мертвенная кожа отливает сине-зелёным. Их фигуры, бугристые и нелепо вытянутые, больше похожи на тела больных животных. Но отвратительные морды ещё хранят отпечаток человечности. И в то же время глаза, утратившее всякое разумное выражение, светятся тускло и бесцветно, как мёртвые камни. Перебегая освещенные луной места на четвереньках, они жмутся к тени, громко и жалобно повизгивая на бегу.

Мертвец внимательно вглядывается в гримасы своих новых соседей:

— Чего вы хотите?

Но они лишь тонко стонут в ответ или гортанно клокочут, обращаясь друг к другу. Толпу из десяти или двенадцати тварей расталкивает фигура, крепко стоящая на двух ногах. Это чудовище смотрит более осмысленно, хотя члены его уже искажены и неестественно вывернуты, а кожа такая же отталкивающе серо-зелёная, как и у других. Оно единственное заговаривает с мужчиной хлюпающим, как густая осенняя грязь, голосом:

— Приветствуем тебя, новичок!

— Чего они хотят?

— Всего лишь сладкой человеческой крови, горячей восхитительной крови! — смакуя каждое слово, отвечает тварь, и вся толпа в унисон ему мечтательно клокочет.

Мужчина инстинктивно отступает:

— Упыри!

Существо издает нечто похожее на смешок:

— О! Не волнуйся ты очень скоро станешь таким же красивым, как мы. Человеческая кровь — драгоценнейший деликатес. Но кровь низших тварей поддерживает нас ничуть не хуже, как видишь, — говорящий иронично и издевательски разводит руки, демонстрируя свое уродливое тело.

Мужчина снова делает шаг назад. Упыри начинают суматошно верещать. Некоторые из них, повиснув на прутьях ограды, принимаются судорожно сотрясать её, раскачиваясь из стороны в сторону, словно злая карикатура на обезумевших приматов.

— Приведи нам человека! Чистого юношу! Невинную деву! — кричит говорящий упырь.

Однако новичок не отзывается на призывы сородичей. Тогда один из них, перемахнув через ограду, под всеобщие визги и верещание прыгает на мужчину и вцепляется в его голову. Но одним лёгким и точным ударом жертва отбрасывает напавшего назад к ограде, на которой он, оглушенный, беспомощно повисает.

Говорящая тварь саркастически:

— Герой! Силач! — и переменив тон на серьёзный, — Да, ты сильнее нас, пока, и видом больше напоминаешь человека, но нутро твое мертво, как и наше. Если брезгуешь кровью людей, то очень скоро не сможешь поймать никого крупнее крысы. И тогда — увы и ах! — эта кожа тёплого оттенка, совсем как живая, потускнеет, глаза выцветут, волосы поредеют и выпадут. Скоро, ох как скоро! И ты будешь неотличим от животного, от презренной твари.

Но мужчина не выглядит испуганным, угрозы не возымели на него никакого эффекта. С твёрдым спокойствием он бросает:

— Я ухожу!

Толпа монстров снова взрывается противным улюлюканьем, перекрывая шум, вслед уходящему летят грозные слова:

— Куда ты уйдешь, мертворожденный, от своей могильной утробы?!

Голос Драгана: «Предводитель кладбищенских вампиров был прав. Куда бы я ни пошел, изнуряющий холод пронизывал мое мёртвое тело. Солнце леденило и пило силы. Чёрная кровь стыла в венах, причиняя острую режущую боль. Лишь живая кровь и земля родной могилы согревали и исцеляли. Тёплый пульс той самой «могильной утробы», такой невыносимо оглушающий по ночам, днем баюкал и успокаивал. У меня не было выбора».

* * *

Мертвец, всё ещё закутанный в свой саван, пробирается по ночному околотку. Он шныряет из одних кустов в другие, стараясь держаться подальше от домов. Но время от времени тишину ночи всё-таки взрывает истошный собачий лай, и мужчине приходится ускоряться.

* * *

На рассвете. Широкое белое небо. Обнажившийся до черноты лес вдали от человеческого жилья. Край огромного поля, схваченного седой изморозью. Мертвец разрывает землю под приметным валуном. Извлекает из ямы мешок.

Он одет в свою прежнюю бедняцкую одежду. Прикрыв кровавые пятна на плечах рогожей, взваливает на спину свою ношу и углубляется в лес. Лицо его подрагивает, зубы крепко стиснуты, словно от боли.

* * *

Крошечная поляна посреди леса. Всё пусто и спокойно, лишь где-то вдалеке чирикают пичужки. Из-за дерева осторожно выглядывает мужчина в бедняцкой одежде, в руке он сжимает чёрный колышек. Лишь мгновение он всматривается в окружающую обстановку, и сейчас же напряженное выражение на его лице сменяется разочарованием. Землянка полностью разрушена, а рядом темнеют остатки холодного кострища. Мужчина обессиленно опускается на землю. Его тело сводит судорога, пытаясь унять её, он до хруста костей стискивает свои плечи.

* * *

Шатаясь и спотыкаясь, мужчина в бедняцкой одежде бредет по оживленной рыночной площади. Встречные и обгоняющие нещадно толкают его. Он бредет без очевидной цели, вжимая голову в плечи, ёжась и вздрагивая, несмотря на приветливо пригревающее солнце. Его взгляд безучастно скользит по прилавкам, заваленным всевозможной снедью: изумительные жёлтые лоснящиеся сыры, горы румяных пухлых хлебов, глянцевитые овощи, тонущие в море изумрудной зелени, и соблазнительно пёстрые, полупрозрачные от тягучего янтарного сока россыпи яблок, и искрящиеся, истекающие медом сласти…

Глаза мужчины раз за разом перескакивают с лавок, заполненных товаром, на шеи и руки торговцев, на тонкие запястья мальчиков-посыльных, на пухлые щёки служанок. Кожа, освещенная солнцем, разогретая суматохой рынка, играет всеми оттенками живой крови.

Он притормаживает у прилавка мясника. Груды красного и розового мяса, захватывают его внимание. Хозяин грубо гонит его прочь, но какая-то девочка, лет 7-8-ми, в белоснежном передничке и чепчике, из-под которого выбиваются золотистые локоны, с ангельской улыбкой подает ему свёрток из своей корзины.

Мужчина в бедняцкой одежде, несмотря на дрожь и слабость, спешит уединится в каком-то тёмном пустынном закоулке. Сев прямо на грязный дощатый тротуар, мужчина трясущимися руками разворачивает подарок. В нем истекающее кровью телячье сердце. Жадные губы впиваются в кровавую плоть, зубы рвут нежное мясо. Но спустя мгновение, мужчина роняет свёрток, его начинают сотрясать конвульсии, на губах выступает чёрная пена.

Мужчина поднимается из грязи и садится у стены. Поза его полна безысходного отчаяния. Переулок по-прежнему пуст, только худющая бездомная шавка лениво переходит от одного угла к другому. Вдруг, потянув воздух носом, она трусит к сидящему мужчине. Подбежав, она начинает с аппетитом уплетать валяющееся на земле сердце. Мужчина поднимает обессиленную руку и нерешительно гладит доверчивую дворнягу. Над переулком разлетается испуганный собачий визг.

* * *

Вечереет. Из тени собора выскальзывает мужчина в бедняцкой одежде. Движения его тверды, нет и следа прежней усталости и дрожи. Запоздавшие горожане, оставляют соборную площадь. Быстро догорает пунцовая полоса на западе небосклона. Слышно как лязгает засов соборных ворот. За собором ощетинилось крестами тёмное кладбище. Мужчина направляется к нему.

В это время площадь пересекает какой-то оборванец. Он пьяно шатается из стороны в сторону, то бубня что-то себе под нос, то выкрикивая неразборчивую тарабарщину. Пьяный присаживается у паперти и достает долбленую из тыквы баклажку. Его багровое лицо покрыто шрамами и глубокими морщинами. Редкая плешивая борода торчит слипшимися клоками. Непокрытая голова перевязана засаленной тряпицей. Размахивая баклажкой, он начинает припевать:

Мужчина, направившись было к кладбищу, приостанавливается возле нищего. Тот благодушно приглашает:

— Выпьем, друг!

* * *

Странная горбатая фигура движется по ночному кладбищу. В самом дальнем конце погоста, у бедняцких могил, фигура распрямляется и сбрасывает горб на землю — это тело нищего. Из тьмы материализуется предводитель упырей. Его изможденное белёсо-синюшное тело мелко подрагивает, как бы в возбуждении:

— Он мёртв?

— Просто мертвецки пьян.

Упырь криво ухмыляется в ответ. Тут же со всех сторон, довольно клокоча и повизгивая, стекаются его сородичи. Но предводитель повелительно поднимают руку, и все останавливаются в нетерпеливом ожидании. Главарь подходит к нищему, поднимает его левую руку и, обнажив её до локтевой впадины, пригласительно смотрит на новичка.

Мужчина в бедняцкой одежде молча принимает приглашение. Присев у тела, он достает флягу, долбленую из тыквы, выплёскивает из нее остатки вина и, разбив, подставляет под локоть. Пристально наблюдающие за ним упыри взрываются гортанным клёкотом. Мужчина поясняет:

— Я не хочу его смерти.

Предводитель снова делает повелительный знак, и шум стихает.

Новичок подносит тыквенную чашу, наполненную кровью, к губам. Все вокруг замерли в непонятном тревожном напряжении. Сделав один глоток, мужчина падает замертво. Упыри, уже ничем не сдерживаемые, набрасываются на нищего. Слышно их довольное повизгивание и отвратительные чавкающие звуки.

Новичок приходит в себя. Он успевает увидеть, как упыри утаскивают куда-то во тьму бездыханное тело. Рядом присел на корточки предводитель кладбищенского племени. Его безобразное лицо с плоским носом и вывернутыми губами кажется почти по-человечески задумчивым. Заметив, что молодой вампир очнулся, он с готовностью комментирует происходящее:

— Не волнуйся, прятать мёртвых на кладбище мы умеем.

Мужчина с трудом приподнимается, потирает ладонями плечи:

— Как холодно! Что случилось?

— Мёртвая кровь.

— Но…

Упырь отвечает с усмешкой:

— Не доверяешь своему опыту? — Сразу переходя на серьёзный тон, — Это кровь была мёртвой. Запомни, живая кровь только та, которая льется из жил прямо тебе в глотку.

Старый вампир сочувственно смотрит на новичка, а затем, притронувшись к его подбородку, рассматривает его лицо в призрачном свете первых колких звёзд:

— Твои глаза, — глаза молодого вампира потеряли свой тёплый карий цвет, теперь они отливают холодной зеленью, — Что ты съел? Крысу, кошку, собаку?

Молодой в ответ лишь кивает.

— Я предупреждал.

— Не важно… Откуда вас здесь столько?

— Это мой народ! — с ироничной гордостью, — Недостаточно, смышленый, правда, чтобы как следует служить своему господину. Последнее, что они сумели самостоятельно добыть, была издыхающая коровёнка. А тебя обратил твой хозяин?

— Хозяин?

— Тот, который считает себя князем.

— Нет, я сам, — в голосе слышна горечь.

— И что же привело вас обоих в эти края? Вы ведь нездешние?

— Мы выслеживали князя Стрега.

С сарказмом:

— Вампир охотится на вампира! Куда катится этот мир!

Новообращенный, опуская взгляд:

— Я не знал… Я думал, мы занимаемся благородным делом.

«Патриарх» ободрительно хлопает его по плечу:

— Месть — благородное дело, мой мальчик! Никогда не упускай шанса отомстить. Особенно тому, кто лишил тебя надежд.

— Откуда ты знаешь?

С аффектацией и театральными жестами:

— О! Все знают историю проклятого князя и преданного им брата. Падение рода Невара! Последний акт драмы — что предпочтет благородный герой, единственная надежда рода, гибельную дерзость или тупое существование?

— Ты всё знал с самого начала?! — молодой собеседник обескуражен и посрамлен.

Упырь отвечает тоном заправского философа:

— Ну, всего никто не знает. Однако у меня есть определенное знание, которым я готов поделиться с тобой. В обмен на услугу, разумеется.

С раскаянием:

— Я вел себя, как идиот.

Клекочущий голос звучит по-отечески благожелательно:

— Как благородный идиот, прошу заметить. Итак, ты готов слушать?

Кивок.

— Твой хозяин ищет тебя. Днем он разведал твою могилу, этой ночью явится по твое мёртвое тело. Что будешь делать?

— Надо устроить засаду.

По-видимому довольный таким ответом упырь тем не менее берет провокационный тон:

— Может, лучше наберешь своей землицы в мешок и пересидишь где-нибудь в укромном месте.

— Нет, — без раздумий.

— Ценю твою решимость. Я предлагаю вот что. Я лягу в твою могилу, а ты спрячешься поодаль. Когда он попытается тебя, то есть меня, уничтожить, ты нападешь.

— Лучше я буду лежать в могиле.

— В своей могиле ты сразу уснешь, а я нет.

— Но он поймет, что это не я.

— Отдашь мне свою одежду.

— Меня похоронили без одежды.

— Он вряд ли об этом знает.

Молодой вампир с сомнением на лице:

— Мне не нравится. Пусть ляжет один из них, — делает выразительный взгляд в темноту.

С сожалением:

— Не хочу показаться высокомерным, но мой жалкий народец достаточно туп, чтобы провалить всю авантюру. Решайся!

После нескольких секунд размышлений:

— Хорошо! Что ты просишь взамен?

Упырь делает хитрую гримасу и, выдержав паузу:

— Мне нужна твоя сладкая мордашка.

Недоумение новичка явно веселит старого вампира. Насладившись эффектом:

— Это не то, что ты думаешь. Мне нужны твои волосы и кожа лица. Я срежу их для себя.

Мужчина отшатывается. Упырь спешит успокоить:

— Ну-ну! Ты ничем не рискуешь. Поспишь денек-другой в родной землице, и снова — красавчик!

Молодой вампир оживляется:

— Значит, и мои глаза?

— Нет-нет! Этого уже не изменить, — говорящий красноречиво указывает на свою уродливую морду, — Или ты полагаешь, мы здесь настолько отупели, что не в состоянии лечь в собственную могилу?

Собеседник прячет разочарование, опуская глаза.

— Так как на счёт моего нового лица?

— Но… — лицо мужчины искажается в тревожном замешательстве.

— О! Как мило! Ты боишься боли. Мало ты ещё знаешь о наслаждениях жизни, если боль пугает тебя. Ты, презренный мертвяк, не различающий запахов и вкуса, тебя не согревает тепло солнечного дня, не приносят удовольствия ни дорогое вино, ни изысканные кушанья. И лишь боль ты можешь чувствовать в полной мере, как любой из людей. Возлюби боль, животворящую боль, она пуповина, питающая твою человечность!

Новичок подавленно молчит. Предводитель кладбищенских упырей весьма доволен собой:

— Ах, я хорош! Ещё не умер во мне артист! Со своим новым лицом я определенно буду иметь успех при лучших дворах Карантании и Баварии. Эх, моя бурная юность!

Молодой вампир прикован цепью к кресту. Взошедшая луна тяжелым красноватым медяком висит над кладбищем. В её неверном свете морда старого упыря кажется не такой уж и мерзкой. Выставив перед собой указательный палец с чрезвычайно длинным тонким ногтем, он склоняется над связанным и одним точным, почти изящным движением делает круговой надрез по краю бороды. Препарируемый стонет сквозь стиснутые зубы, глаза его крепко зажмурены.

Упырь, любовно мурлыкая, переходит к затылку:

— Отвечая на твой вопрос: да, я был артистом — музыкантом и поэтом. И не постесняюсь этого выражения, гениальным артистом! Может быть, публика и не знала моего имени, но — клянусь своей могильной утробой! — они наслаждались моими творениями.

Связанный стонет всё сильнее и дёргает головой. Новоявленный анатом умиротворяюще тянет:

— Ну-ну… Послушай-ка хорошей поэзии — это тебя успокоит. Вот, к примеру, эта куртуазность в свое время имела большой успех.

Молодой вампир, получив передышку, хрипит:

— Куртуазность?

Упырь, как истинный художник, любуется результатами своего труда — надрез ровной чёрной линией опоясывает голову. Чёрная кровь густо сочится из свежеразрезанной плоти.

— Красивое слово, правда? Мой перл. Надо бы ввести его в моду лет эдак через двести-триста. Наш век слишком груб для изысканной любви. Почитать ещё?

Поэтически настроенный анатом приступает к снятию кожи, оттягивая край на шее под бородой. Пациент взвывает — с вязким хлюпающим звуком обнажаются синеватые мышцы и тут же покрываются кровью, превращая лицо в жуткое чёрное месиво. Цепь, сковывающая тело вампира, звенит и натягивается, видно как некоторые звенья начинают расходится.

— Нет!.. — не сдерживается новичок.

— Ну и зря, — преувеличенно обиженным тоном. — Жизнь — это любовь, а что следует из любви? Болезнь. Из болезни — смерть. Из смерти — новая жизнь. Круг замкнулся. Увы, для всех, кроме нас, проклятых тварей.

Упырь удовлетворенно выпрямляется, поднимая к луне истекающую кровью кожаную маску. Связанный бессильно повисает на своих цепях. Глаза, оставшиеся без век, дико блестят на чёрном лице.

Над безлицым, лежащем на земле, склоняется его лицо. Оно приветливо улыбается ему, оскаливает зубы. Обезображенный вампир скалится в ответ.

— Жить не будешь, но и не умрешь, — глубокомысленным тоном комментирует замаскированный упырь, — сейчас бы чёрного порошка тебе.

Сдавленным голосом:

— Ты знал о порошке… Как?

— Не волнуйся, мой юный друг, и ты этому научишься. Напрягай слух.

Упырь посыпает лицо прооперированного чёрным порошком, сидя у него на груди. Лежащий вампир, не сдержав крика боли, рвется сбросить своего мучителя на землю. Но предусмотрительный экзекутор крепко держится за ближайший крест. От окровавленной головы поднимается дымок, плоть, оплавляясь, шипит.

Новичок всё ещё лежит на земле, глаза бездумно пялятся в небо, лицо уже не дымится и не кровоточит. Упырь, сидящий рядом в расслабленной позе, с наслаждением поглаживает свое новое лицо. Молодой вампир, как будто говоря сам с собой:

— Тебя обратила женщина…

— Ты уже делаешь успехи. Глядишь, ученик скоро превзойдет своего учителя.

Молодой поворачивает голову в сторону своего «учителя», влажные обнаженные глаза отвратительно выделяются на обуглившемся лице.

Упырь охотно развивает тему своего обращения:

— Да, меня обратила женщина, вампиресса. И не просто обратила, а спасла от мучительной медленной смерти в собственном дерьме. Воспаление мозга — паралич. Целый месяц я валялся, как бревно, на захолустном постоялом дворе, и моя вонь перебивала весь смрад этого затхлого места.

И вот одной волшебной ночью явилась она, моя богопротивная фея. Навалилась на меня своими синюшными телесами. И я восславил приближение смерти, и запечатлел благодарственный поцелуй на лысой макушке своей последней любовницы.

Она ответила мне взаимностью. Но недолго длилось наслаждение — очень скоро меня охватила неимоверная боль, пожиравшая мои члены, словно адское пламя, уготованное мне нашей пресвятой церковью. Не имея возможности двигаться, я лишь выл и стонал в бесконечной агонии. И она, мой кровожадный ангел, снизошла ко мне, подарив мне каплю своей губительной крови. И растворилась во тьме. Не знаю её дальнейшей судьбы, ну а моя — тебе известна.

Пафос его речи необычайным образом контрастирует с его карикатурно уродливой фигурой. Молодой вампир, ещё не оправившийся от экзекуции, лишь слабо кхекает в ответ.

— Благодарю, мой друг. Твое мнение бесценно. А теперь о тебе. Что ты намерен делать в случае, если наша авантюра пройдет гладко?

Собеседник, не отвечая, устремляет глаза в небо.

— Ты пытаешься что-то скрыть от меня, — упырь нависает над ним, ловя его взгляд, — Ах, это…

Разочарованно усаживается на место:

— Увы! Этот путь не для меня, разве что я заскучаю по неконтролируемым испражнениям. А ты рискни — попробуй вернуться. Но не с этим лицом. Красноречием, как вижу, ты не наделен, так что молодецкий вид — твой единственный шанс на любовь юных дев.

— А ты всё о любви… — без особого выражения.

Упырь вдохновенно:

— Изо всех утех плотской жизни больше её мне не хватает разве что вкуса доброго вина. Существование упыря имеет свои преимущества, но… Вампирскую страсть питает чёрная кровь, такая же гибельная, как и наши ядовитые клыки. Человеческую страсть питает горячая плоть, слишком быстро, впрочем, сгорающая.

— Я не понял ни слова, — безразлично.

Старик издает нечто вроде ядовитого смешка:

— Что ж сам узнаешь, если до этого дойдет. А теперь пора раздеваться.

Голос Драгана: «Глядя сквозь глубину всех этих веков, я, наверное, уже не смогу хорошо передать того, как я отнёсся к старому циничному кровососу. Теперь бы я сказал, что он был слишком хорош для обоих миров. Тогда я думал только о себе. Я упустил его из вида, и больше никогда наши пути не пересеклись. Погиб ли он, существует ли до сих пор, я не знаю, да и не хочу знать».

* * *

Ночь тускнеет, предрассветные сумерки. Меж могил клубится синеватый туман. Из тумана вырисовываются три человеческих фигуры. Один грузный мужчина с ключами и слабым масляным фонарем и пара амбалов с лопатой и киркой — очевидно, кладбищенский сторож и могильщики. Сторож указывает могильщикам место:

— Принимайтесь!

Работники, размяв руки, начинают рыть:

— Холод собачий!

— А ты не стой без дела, вот и согреешься!

— Не по-христиански это — мертвецов-то тревожить…

— Тебе-то что?

— Надо бы рассказать святому отцу. Может, он колдун! Чернокнижник!

— Но-но! Ты работай давай!

— А пусть его рассказывает! Может, он и чернокнижник, но серебро у него настоящее. Нам больше достанется.

После непродолжительного молчания, заполненного кряхтением и звуками ударов инструмента о твёрдую землю, слышится осторожное бормотание:

— Ну… можно и потом рассказать, конечно…

Сторож примирительно:

— Вот-вот! Не дури, смотри…

Могильщики углубляются в работу.

Сторож заглядывает в разрытую могилу и, перекрестившись, уходит. Издалека доносится его голос:

— Господин! Всё готово! Извольте!

Звон монет.

В тенистой мгле, разреженной туманом, густым чёрным пятном разрастается фигура князя. Лёгкие шаги едва слышны в мёртвой кладбищенской тишине. Молодой вампир (без лица и без одежды), сидящий за массивным надгробием, напряженно поднимается на ноги и прижимается к серой плите. Его волнение выдает небольшая дрожь в плечах.

Князь всё ближе к засаде. Уже видно его серое бесстрастное лицо, правая рука покоится на мече. Молодой вампир лишь сильнее вжимается в тень. Князь проходит так близко от затаившегося, что становится заметен стеклянный блеск его бесцветных глаз. Как только тёмная фигура исчезает за надгробием, бывший раб бросается в атаку.

Однако жертва встречает нападающего лицом к лицу и обрушивает на него мощный удар серебряного меча. Молодой вампир успевает немного дёрнуться в сторону и получает глубокую рану у основания шеи. Не устояв, он падает. И тут же над кладбищем раздается пронзительный свист, и со всех сторон хаотичной толпой к месту стычки несутся безобразные упыри.

Князь, повернувшись спиной к надгробию, отшвыривает от себя налетевших тварей. Некоторых он отбрасывает левой рукой, других разит мечом. Отрубленные конечности и капли густой чёрной крови устилают кладбищенскую землю. Вопли боли разносятся над серыми рядами могил.

Молодой вампир (вся верхняя часть его тела залита чёрной кровью), прижав рану рукой, предпринимает ещё одну попытку напасть. Улучив момент, когда упыри нахлынули на противника с новой силой, он бросается на врага сбоку. Чёрный кол в его руке уже в нескольких сантиметрах от груди князя, но тут князь ловко швыряет в нападающего обезглавленное тело упыря. Сбитый с ног молодой вампир теряет равновесие, и соперник, успев перехватить атаку ещё одного упыря, прыгнувшего на него сверху, пронзает мечом шею поверженного раба.

Захлебываясь собственной кровью, побежденный вампир пытается отползти прочь. Мимо беспорядочно носятся на четвереньках подвывающие и истекающие кровью твари. Мелькают чьи-то ступни обмотанные грубой небеленой холстиной, с привязанными деревянными подошвами. Хрипловатый голос презрительно изрекает:

— А вот ты где, сукин сын!

В этот момент воздух взрывает грозный бой соборных колоколов. Издалека доносятся крики людей.

Голос Драгана: «Я очнулся на следующую ночь в своей могиле. Не помню, что дополз до нее. Может, один из упырей свалил меня туда. Из-под земли я слышал, как люди бродят среди могил, громко и тревожно окликая друг друга. А время от времени до меня долетал жалобный гортанный вопль моих сородичей. Я трусливо пережидал разразившуюся бурю. Когда я встал, через несколько недель или через месяц, кладбище было пусто. Вряд ли бедные твари могли бросить свои могилы. Я же мог это сделать. Пока ещё мог».

Безмолвное кладбище погружено во тьму. В слабом свете звёздного неба лишь слегка вырисовываются контуры крестов, надгробий и склепов. Среди них выделяются несколько со следами разрушения — единственное свидетельство произошедшей недавно бойни. Одинокий вампир, соорудив из рогож некое одеяние, похожее на нищенское рубище, сгребает землю из своей могилы в мешок, взваливает свои пожитки на спину и, не оборачиваясь, уходит в непроглядную безлунную ночь.

* * *

Бэла отрывается от чтения, глядит на время: «03:06». Тихо ругается. Фонари за окном уже не горят. Единственный свет в большой комнате исходит от экрана телефона в руках Бэлы. В доме стоит мягкая сонная тишина, лишь еле слышно урчит холодильник. Подумав секунду, Бэла встает из-за стола и осторожно направляется на кухню. Начинает греметь в темноте посудой.

Скрипит дверь. На кухне появляется Ирена, закутанная в пушистую шаль. Вопросительно изогнув бровь, шёпотом интересуется:

— Ne morete spati? (Вам не спится?)

В первое мгновение Бэла смотрит на Ирену с полным непониманием и даже с испугом, комично округлив и без того круглые глаза, а потом облегченно выдыхает:

— Уфф! Извините! Забыла, на каком я свете. Кофе захотелось.

Ирена смотрит на Бэлу с напряженным вниманием, но, очевидно, не понимает её слов.

— Или чай.

— Oh! Čaj! Ali bi raje kavo? (А! Чай! А, может, лучше кофе?)

Бэла энергично кивает:

— Каво! Каво! (Искаженный словенский: «Кофе, кофе».)

В тёплом круге света от небольшой настольной лампы с зелёным матерчатым абажуром появляется чашка густого дымящегося кофе. Ирена присаживается за стол рядом с Бэлой, которая уже придвигает чашку к себе:

— Pravzaprav, zakaj ne spite? Ni Vam dobro? (Так почему же Вы не спите? Плохо себя чувствуете?)

Бэла с благодарным взглядом приподнимает чашку:

— Спасибо за кофе! Хвала! И нет-нет! Без скырыби! (Искаженный словенский: «Не волнуйтесь!») Мне нужно кое-что прочитать.

Ирена отрицательно качает головой. Бэла, показывая телефон:

— Чтение… Книга…

— Knjiga? (Книга?) — Ирена тянется к телефону.

Бэла:

— Поможете? Помогати? (Искаженный словенский: «Помогать».)

– Želite, da Vam to berem? (Хотите, чтобы я Вам прочитала?) — Ирена с интересом вглядывается в текст, — To je roman? (Это роман?)

— Роман! — Бэла с надеждой смотрит на Ирену, потягивая кофе.

Ирена:

— Prehod v vampirja? (Обращение в вампира?) — и с удивлением повторяет: — Vampir? (Вампир?)

— Это роман о вампирах, — поспешно поясняет Бэла и просительно складывает ладони, — Пожалуйста! Просим! (Искаженный словенский: «Пожалуйста!»)

Ирена, сделав глубокомысленное лицо, произносит с некоторой неуверенностью:

— Roman o vampirjih. Zanimivo, (Роман о вампирах. Интересно.) — но бросив ещё один взгляд на лицо Бэлы и поймав её умоляющий взгляд, сдается: — Dobro. Ko samo malce. Torej, «Prehod v vampirja». (Ладно. Если только немного. Итак, «Обращение в вампира».)

— Нет-нет, это я уже прочла. Другое. Алкимист.

Ирена было нахмуривается, но, дослушав Бэлу, с пониманием кивает:

— Ja. Jasno je. (Ага. Понятно.)

Ирена прокручивает текст и начинает читать: «Alkimist. Trinajsto stoletje. Češka država.

Ne smej biti presenečen, da sem preskočil čez leta in stoletja. Ne pišem to ravno zate, čeprav si ti, ki ga imam za sogovornika, ko govorim o svoji sramotni preteklosti — očitno nisem sposobna biti z njim sam, celo ko ga spremenil v zanimivo basen. Ne pišem to ravno zate, pišem to zaradi pomiritve svoje črne vesti. Zato tolika del mojega obstoja je vržena iz moje zgodbe. Kar je ostalo, ni prišlo sem zaradi pomembnosti, ampak zaradi ogabnosti. Zaradi tega mi oprosti in sprijazni se.

Sled kneza je bila brezupno izgubljena. Sem v prazno šel iz enega mesta v drugo. Poleg tega, Sem se bal oddaljiti se preveč od od mojega rodnega groba.

(Алхимик. XIII век. Королевство Богемия.

Пусть тебя не удивляет, что я перескакиваю через года и столетия. Я пишу это не столько для тебя, хотя именно тебя я имею в виду своим собеседником, когда пересказываю свое постыдное прошлое — очевидно, я не способен остаться с ним один на один, даже превратив его в занятную побасёнку. Я пишу это не столько для тебя, сколько для успокоения своей чёрной совести. Поэтому большая часть моего существования выброшена из моего рассказа. А то, что осталось, попало сюда не в силу своей значимости, а в силу своей гнусности. Так что не обессудь и смирись.

След князя безнадёжно затерялся. Напрасно я ходил из одного селения в другое. К тому же я боялся далеко уходить от своей родной могилы.)

Ирена спотыкается о фразу:

— Rodni grob? (Родная могила?)

Бэла с готовностью комментирует:

— Он вампир.

Ирена вздёргивает брови, но всё-таки возвращается к чтению: «Škatla z zemljo je postala moja stalna spremljevalka. Osamljen nočni popotnik je pogosto pritegnil pohlepno pozornost». (Ящик с землей стал моим постоянным спутником. Одинокий ночной путешественник часто привлекал алчное внимание.)

* * *

Голос Драгана: «Vendar, kot veš, takšna pozornost bolj je mi pomagala. (Впрочем, как ты понимаешь, такое внимание шло мне больше на пользу.) Проведя день в близлежащем лесу или овраге и надёжно припрятав там свои «сокровища», я входил в селение на исходе дня. До наступления утра я уже выяснял, что князь здесь никогда не появлялся, и, подкрепившись, двигался дальше.

Обычно я не проводил нигде дольше одной ночи. Несмотря на то, что я давно научился скрывать от людей леденящую боль, пронзающую мое тело днем, мне казалось опасным медлить там, где я уже пролил человеческую кровь ради собственного пропитания. Но однажды пришел день, когда я изменил своему правилу».

Летнее бирюзовое небо с одного края наливается холодной синевой, а с другого — мерцающей зеленью. У горизонта пронзительно остро лучится первая звезда. Разношёрстная толпа топчется на небольшой мощеной площади, где уже сгустились сумерки. В середине площади журчит фонтан. С трех сторон площадь окружена каменными зданиями. Одно из них, массивное, двухэтажное, с высокими полукруглыми окнами, занимает внимание толпы.

Там за окнами второго этажа ярко и празднично. Мелькают бархат и атлас, блещут бриллианты и жемчуга. Наружу летят сладкие звуки лютней и флейт. Чернь жадно наблюдает за веселящейся знатью. Кто-то даже громоздится на каменном ограждении фонтана, стараясь обеспечить себе обзор получше. Свет, льющийся из высоких мелкостекольчатых окон, золотит обращенные вверх лица.

Но вот площадь освещается горящими факелами, в толпу вкатывают три объемистые бочки.

— Его Милость герцог угощает всех добрых горожан из своих погребов! Пусть поднимут…

Восторженные крики заглушают слова глашатого. На площади разворачивается свой праздник. Музыкант терзает смычком писклявую скрипочку-виелу. Кто-то пытается подпевать, несколько энергичных парочек пускаются в пляс. В кружках плещется вино и пиво, блестят улыбки и разгоряченные выпивкой лица. Веселые голоса сливаются в один бурлящий живой радостью гул.

Сквозь толпу проталкивается ничем не примечательный мужчина тридцати лет. Одежда его проста и поношена, но вполне прилична для небогатого горожанина. Лицо густо заросло тёмной бородой. Глаза скрыты под низко надвинутой войлочной шапкой. Однако время от времени, высоко вздёрнув голову, он останавливает пристальный взгляд на ком-то из толпы, и тогда видно, что глаза его прозрачны и холодны, как лед.

Голос Драгана: «Толпы гуляк были самым лучшим источником городских сплетен и новостей, а также всякого рода маленьких секретов и больших тайн. Даже если люди ни о чем таком не говорили, то не могли не думать. Утолив свое любопытство, я слонялся в топе, намечая жертву для утоления жажды».

Несколько парней отделяются от толпы на площади. Они в лёгком подпитии, но ещё твёрдо держатся на ногах. Горлопаня и пританцовывая, они спускаются на городские улицы. Время пока не позднее. Из окон домов на мостовые льется свет, тут и там навстречу парням спешат горожане, не успевшие к началу гулянья. Держась на приличном расстоянии, за весёлой компанией не спеша следует обладатель холодных льдисто-голубых глаз.

И вот оживленные улочки остаются позади. Свет в окнах мелькает всё реже. Группа друзей сократилась до двух человек. На одном из многочисленных узких перекрёстков парни, попрощавшись, расходятся. Лёгкая, как дуновение ветерка, тень мелькает вслед за человеком, свернувшем в тёмную подворотню. Из подворотни ещё некоторое время слышны бодрые шаги, а потом раздается глухой звук удара о землю, как будто вниз сбросили туго набитый мешок.

Вампир вновь бесшумно появляется на перекрёстке. Что-то прячет под курткой. В этот момент к перекрёстку приближается богатая конная повозка. Желтоватый свет мутных фонарей, укрепленных на экипаже, разгоняет темноту на узкой улочке. Внезапно, настороженно заржав, кони начинают упрямиться и взбрыкивают при виде одинокой фигуры, застывшей на обочине дороги. Разъяренный кучер, изрыгая проклятия, пытается вернуть контроль над испуганными животными: тянет вожжи, орудует кнутом. Заодно удар кнута достается и пешеходу, сбивая с него войлочную шапку, и тот отступает было назад в подворотню. Но тут из экипажа доносится женский голос:

— Что там такое, Петричек?

А в ответ кто-то сидящий рядом с дамой говорит хрипловатым, поблекшим голосом:

— Сударыня, не стоит волноваться.

При звуках этих голосов вампир замирает. Кучер наконец вразумляет лошадей, и экипаж минует перекрёсток. Его окна плотно занавешены. Одинокий пешеход смотрит вслед, но не решается преследовать. Два здоровенных лакея сидят на запятках. Один из них, заметив пристальный взгляд прохожего, грозит ему кулаком.

Вампир выныривает из темноты городских улиц ко дворцу. Гулянье на площади окончено. И хотя окна дворца по-прежнему ярко освещены, звуков бала уже не слышно. В арку дворцовых ворот с грохотом въезжает тот самый экипаж, повстречавшийся вампиру на перекрёстке. Гулко стучат закрывающиеся ворота, шум колес стихает за дворцовой стеной, и над округой повисает тишина. Лишь какой-то неугомонный сверчок всё сверлит и сверлит ночь своим надтреснутым голоском.

Голос Драгана: «Надо было убираться. Там в темноте остался раздетый и обезглавленный труп. Но я последовал за каретой. К тому времени, когда я вернулся, в злосчастной подворотне уже разворачивалась драма — преступление было обнаружено. Да, уходить и не возвращаться было бы самым лучшим решением. Но как я мог упустить шанс и не узнать, кто или что, скрываясь в недрах роскошного экипажа, любезно говорило с дамой знакомым мне хрипловатым голосом?

На утро я снова вошел в город и направился к ратуше».

* * *

Сутулясь и пряча взгляд, бородатый мужчина средних лет движется по оживленной улице. Войлочная шапка надвинута чуть ли не на нос. У краснокирпичного здания ратуши с чёрной луковичной главой, венчающей небольшую часовую башенку, потоки людей начинают сливаться в настоящее море. Вампир проталкивается в самую гущу.

Солнце безоблачного летнего неба нещадно заливает светом и жаром толпящийся под окнами ратуши народ. Гул раздраженных голосов нарастает с каждой минутой и взрывается возмущенным ревом, когда на балконе ратуши появляется человек. Человек что-то говорит, но его слова тонут во всеобщем гвалте. Какой-то молодец, взгромоздившись на плечи своих товарищей, отчаянно свистит, что устанавливает относительную тишину.

Свистевший:

— Они несут разврат и заразу!

Одобрительные крики толпы.

— Они крадут наш скот и наших детей!

Толпа снова ревет.

— И теперь они убивают! Эти грязные нелюди убивают нас!

Взрыв негодования сотрясает стены ратуши.

— Вон цыган!

Разбушевавшаяся толпа подхватывает:

— Вон цыган! Вон цыган!

Плотно зажатый людской массой вампир лишь может настороженно озираться. Вышедший на балкон ратуши человек поспешно удаляется. Ещё один крепкий парень из толпы, подражая оратору, карабкается на плечи людей, но в этот раз он хватается за край балкона. Секунда и он уже перебирается через перила. Волнение толпы перерастает в гневное бурление. Люди больше не стоят на месте: стремясь проникнуть в ратушу, они набегают на её хорошо укрепленные ворота, словно приливные волны, и откатываются назад, когда охраняющие вход алебардисты твёрдо отражают натиск древками и пиками.

Сутолока и беспорядочное движение в толпе приводят к тому, что вампир теряет свою войлочную шапку. В этот момент взобравшегося на балкон провокатора вяжет подоспевшая стража. Его склоненная над перилами напряженная физиономия внезапно меняется словно от некоего просветления:

— Вон там! Он там! Он убил! Я его видел!

Растерявшиеся стражники выпускают его руки, и парень, который, очевидно, и был одним из лакеев на запятках таинственного экипажа, начинает энергично тыкать в толпу, а затем перемахивает через перила назад на площадь. Впрочем, толпа уже сообразила, кто её жертва. Вампир, расталкивая ближайших соседей, рвется прочь с площади, но собравшихся слишком много. Слишком густо люди облепили его. С каждым новым рывком он лишь сильнее вязнет в море тел и тянущихся к нему рук.

На пути преступника вырастает здоровенный детина и наносит ему удар лбом по переносице. К удивлению верзилы, удар не произвел на противника эффекта. Зато у самого великана из носа фонтаном хлынула кровь, густо забрызгивая всех окружающих и в первую очередь вампира. Вздрогнув, силач валится лицом вниз, подминая под себя зажатого в людских тисках противника. Напирающая толпа сбивается кучей вокруг поверженного гиганта, а мостовая под бесчисленными мельтешащими ногами истекает вязкой кровью.

Голос Драгана: «Я почувствовал, что слепну. Кровь рухнувшего на меня верзилы попала мне в глаза и даже в рот. Тело, заледеневшее на дневном свету, отказывалось повиноваться. Я провалился в холодную бездну.

Сознание вернулось ко мне только в крепости. Памятуя о моем диком нраве, а именно о том, как я, не шевельнув и пальцем, уложил местного Голиафа, добрые горожане засадили меня не в застенок, а в глубокий, как колодец, карцер, устроенный посреди крепостного двора. Через решетку, закрывающую выход, на меня почти беспрепятственно лился беспощадный солнечный свет. Учитывая, как мало одежды осталось на мне, я ожидал, что буду уничтожен, если не сегодня, то уж точно завтра».

* * *

По голому крепостному двору идут двое. Один из них пожилой и слегка грузный мужчина. На нем официальное чёрное платье. Ведет он себя, как гостеприимный хозяин. Второй — суховатый господин лет сорока. Пурпурно-алая накидка, подбитая горностаем, и массивный золотой медальон на груди свидетельствуют о богатстве и знатности.

Радушный хозяин — очевидно, начальник крепости, подобострастно гнусит:

— Вот, господин! Если Вашей Милости будет угодно, мы можем вытащить его наверх.

Оба останавливаются у решетки карцера. На дне скрючилась безжизненно бледная фигура. Хотя на пленнике не видно явных тяжелых ран, он заметно ослаблен. Тусклая кожа чрезвычайно суха и кое-где уже покрыта синеватыми трещинами.

Дворянин, задумчиво рассматривая преступника:

— Говорите, удары дубины и даже кнута не причинили ему никакого вреда?

Начальник пожимает плечами:

— Я не медик, в конце концов, но насколько я могу судить…

— И сколько он сидит здесь?

— С утра.

— Всего лишь с утра и уже в таком состоянии, — пленник определенно вызывает интерес у знатного гостя.

Начальник же никак не реагирует на последний комментарий собеседника.

Наступив ногой на решетку, сухопарый господин обыденным тоном:

— Вы были правы, уважаемый, этот… — прочищает горло, как бы подбирая слово, — субъект заинтересовал меня. Что ж… Полагаю, пять монет уладят дело. Я пришлю за ним своего человека.

Глаза собеседника вспыхивают, но он поспешно отворачивается и отвечает как бы нехотя:

— Я всегда готов служить Вашей Милости, но весь город жаждет увидеть, как этого негодяя вздёрнут на виселице…

Дворянин, нисколько не взволнованный таким ответом, даже не поднимает глаз от решетки карцера. Он звонко постукивает по ней своей изящной сафьяновой туфлей, но скрюченная фигура на дне остается мертвенно неподвижной. Наконец он обращается к собеседнику:

— Прекрасно понимаю Ваши затруднения и прекрасно знаю, как Вы умеете их решать. В застенках крепости немало безымянных бродяг, чья судьба никого не взволнует, — помедлив, он бросает мимолётный взгляд на начальника крепости, — Впрочем, за лишнее беспокойство — семь монет. Это последнее предложение.

Господин в алой накидке отходит от решетки карцера и со скучающим видом обводит взглядом крепостной двор. Его собеседник изображает на лице борьбу чувств и с глубоким вздохом изрекает:

— Ваша Милость всегда были так добры ко мне. Как я могу отказать Вам? Готов служить Вам даже ценой собственного благополучия.

Дворянин довольно холодно принимает эти изъявления преданности. Непринужденным лёгким движение он достает кожаный кошель, начальник тюрьмы поспешно и неуклюже прячет вознаграждение в складках своего чёрного одеяния и удовлетворенно кивает. На лице сухопарого мужчины проскальзывает нечто, похожее на улыбку. Но его тонкие черты лишь сильнее заостряются, не выражая ни радости, ни тепла. Желтоватые глаза бросают в сторону карцера ещё один цепкий зловещий взгляд, и обладатель алой накидки покидает крепость в сопровождении услужливой чёрной хламиды.

* * *

Во двор обширного поместья вкатывается телега. Исполинского вида малый, бросив поводья, спрыгивает на землю. Не смотря на поздний час — небо уже совсем погасло — двор полон людей: кто-то спешит затворить ворота, кто-то подбегает к утомленной лошади, кто-то пытается снять с телеги поклажу. Навстречу прибывшему выходит солидный мужчина в сопровождении слуги, освещающего ему путь фонарем:

— Хозяин приказал это на задний двор.

Исполин, молча кивнув, без особых усилий взваливает обернутую дерюгой громоздкую поклажу на плечи и направляется куда-то во тьму. Управляющий, припомнив что-то ещё, окликает уходящего:

— Божа!

Великан оборачивается.

— Приказано караулить до утра. Дорка принесет тебе ужин.

Снова молчаливый кивок, и человек с поклажей скрывается за углом беленого дома.

* * *

Утро пробивается первыми лучами из-под высоких сквозных сводов на вершине местной колокольни. Сияет прозрачное небо. Задний двор ещё погружен в тень, но солнце уже начинает скользить по краю мрачного закоулка. Это небольшая мощеная площадка, со всех сторон окруженная постройками. В окружающих стенах не видно окон, лишь у самой земли выделяется пара окованных железом дверей, да пара крошечных зарешеченных проёмов. Во двор ведут тяжелые ворота с небольшой дверцей. Посреди двора высится необъятный чугунный столб. Рядом с ним, всё равно как чугунный истукан, стоит без движения исполинский Божа. У его ног — покрытая дерюгой, накануне привезенная ноша.

Скрип двери, гулкие шаги. Перед Божей встает сухопарый господин с цепким взглядом желтоватых глаз. Он одет не так роскошно, как в крепостном дворе, но по-прежнему богато и изящно. Божа, повинуясь безмолвному приказу, сдёргивает дерюгу. Глазам открывается массивный тёмный ящик, на первый взгляд, как будто бы стальной. Господин меланхолично стучит носком заостренной туфли в бок ящика. Изнутри доносится слабый шорох и звон. На лице хозяина мелькает удовлетворенное выражение, жёлтые глаза загораются хищным огоньком:

— Отопри!

Божа снимает с петель ящика навесной замок и, легко оторвав груз от земли, вытряхивает его содержимое. Из ящика на камень мощеного двора, катится, звеня цепями, нечеловечески скрюченная фигура — туго скованное тело, сплошь покрытое обширными чёрными ожогами. Там, где цепи плотнее прилегают к коже, образовались глубокие некрозные борозды. Пленник скукоживается, пряча лицо от надвигающегося света. Слышен его слабый сдавленный стон, больше похожий на хрип.

Дворянин, расслабленно прохаживаясь по двору, внимательно поглядывает на пленника, и на лице его заметно странное выражение то ли любопытства, то ли насмешливого презрения:

— Как тебе мой экипаж? Даже король Богемии не разъезжает в серебряной карете. И твои узы тоже из чистейшего серебра. Надеюсь, ты по достоинству оценил столь широкий жест?

Извивающаяся фигура на земле, никак не реагирует на глумливые слова, лишь продолжает бессмысленно корчится, звеня своими цепями.

— Придется привыкнуть к нашему скудному комфорту, — обводя взглядом двор, — здешние застенки слишком мрачны, пожалуй. Вот единственное подходящее солнечное местечко.

Останавливается у чугунного столба:

— Что ж… Жду от тебя взаимного благоволения.

Пленник продолжает игнорировать всё сказанное.

Хозяин жестом приказывает Боже — «подними». Слуга хватается за цепь и дёргает её вверх. Издав страдальческий вопль, скованный пленник обращает на дворянина лицо, испещренное язвами ожогов. Глаза мученика блестят всё ещё остро и льдисто. Поймав взгляд знатного господина, они становятся как будто бы глубже и прозрачнее. Дворянин на мгновение чуть склоняется в направлении пленника, но, моргнув, резко выпрямляется и отворачивается:

— Этот трюк не пройдет! — в его голосе нет злобы, спокойно он достает из ножен, незаметных в складках одежды, небольшой серебристый кинжал и подает слуге, — Но чтобы впредь это не повторялось, придется поучить тебя. Впрочем, ты ещё сможешь попрактиковаться на Боже. У него разум двухлетнего. Или такие, как он, тебе не под силу?

Хозяин указывает пальцем на глаз и кивает Боже, тот, ещё раз хорошенько тряхнув пленника, без колебаний пронзает его левый глаз серебряным острием. Чёрная кровь брызжет на обожженное лицо. В диком крике жертва обнажает зубы и запёкшийся чёрный язык.

* * *

Ирена с отвращением откладывает телефон:

— Ne morem več brati o tistih mučenjih! (Не могу больше читать об этих издевательствах.)

Бэла успокоительным тоном:

— Но это всего лишь вампир…

Ирена, качая головой:

— Vampir? To ni pomembno. Ko zveri nekoga mučijo in ubijejo, to ni čudno. Ko človek to naredi, je veliko huje. (Вампир? Не в этом дело. Когда чудовища кого-то мучают и убивают, это не странно. Когда так поступает человек, это гораздо хуже.)

Бэла неуверенно:

— Может, он не понимал, что вампиру больно. Не разумел.

— Ni razumel? Bojim se, da je ravno obratno. (Не понимал? Боюсь, всё как раз наоборот.)

Бэла вкрадчиво:

— Прошу Вас. Это ведь роман. Просим! (Искаженный словенский: «Пожалуйста!»)

Ирена нехотя снова берет телефон:

— Dobro. Da vidiva, kaj sledi. (Ладно. Посмотрим, что дальше.)

Она пролистывает большой кусок текста и начинает читать: «Po cevki kri je iz vene šla naravnost v moja usta. To je zaščitilo žrtev pred mojim strupom. Kmalu pa je postalo jasno, da se je moje telo začelo nepovratno starati. Moj obraz je shujšal: lica so upadala, se nos je izostril. So mi posiveli lasje. Mišice so se izsušile in izginile. Postopoma sem se spremenil v hodečo okostje, sama kost in koža». (Через трубку кровь из вены попадала мне прямо в рот. Это защищало жертву от моего яда. Однако очень скоро выяснилось, что тело мое начало необратимо стареть. Лицо исхудало: щёки ввалились, заострился нос. В волосах появилась седина. Мускулы высохли и исчезли. Я постепенно превращался в ходячий скелет, обтянутый кожей.)

Ирена, брезгливо скривив уголки губ, эмоционально откладывает телефон:

— Ne! Ne morem več! Počutim se, kot, da bi brala beležko doktora Mengele. (Нет! Это невозможно! Я как будто читаю дневник доктора Менгеле.)

Бэла нахмуривается:

— Но чем же всё кончилось? Тот голос в карете? Алхимик? Какой конец?

Ирена с раздражением:

— Mislim, da ta ogaben eksperimentator alkimist je. Želim mu najhujši konec. (Думаю, этот мерзкий экспериментатор и есть алхимик. Желаю ему самого плохого конца.)

Бэла доверительно заглядывает в глаза Ирене:

— Вы совсем не хотите читать дальше? Не желите брати? (искаженный словенский: «Не хотите читать?»)

Ирена не выдерживает просящего взгляда и смягчается:

— Rada bi prebrala nekaj drugega. Všeč mi je naslov «Dekle s pomarančami». (Я бы почитала что-нибудь другое. Мне нравится название «Девочка с апельсинами».)

Бэла как будто бы смиряется, но при этом тихо бормочет:

— А всё-таки интересно, что там в конце?

Ирена уступает:

— Dobro. Ampak ne bom prebrala na glas. Zdaj na hitro pogledam in bom povedala, kaj se zgodi na koncu. (Ладно. Но я не буду читать вслух. Сейчас быстренько посмотрю и скажу, что там в конце.)

Ирена листает текст с напряженным выражением лица и углубляется в чтение. Бэла нетерпеливо ёрзает на стуле и крутит в руках пустую чашку, наблюдая, как на лице Ирены сосредоточенный интерес сменяется мрачной угрюмостью. Наконец она вновь поднимает взгляд на Бэлу:

— Tako, kot sem si mislila. So alkimista ožigosali za čarovnika in ga zaprli v trdnjavi. Da, zaslužil si je to! (Всё так, как я и думала. Алхимика объявили чернокнижником и заточили его в крепости. И поделом ему!)

Бэла увлеченно:

— А голос? Глас, который он узнал?

Ирена, мельком заглянув в текст:

— Ja, ja. To je bil njegov sovražnik. On je bil nov svetovalec pri vojvodi. Bil je tisti, ki je razkril alkimista. Dejansko, je hotel uničiti glavnega junaka. Toda glavni junak je ga ranil pred vojaki vojvode. In je moral pobegniti, (Да, да. Это был его враг. Он был новым советником герцога. Именно он и разоблачил алхимика. На самом деле, он хотел уничтожить главного героя. Но главный герой ранил его перед людьми герцога. И ему пришлось бежать.) — облегченно отдувается, как после завершения трудного дела.

Но Бэла не удовлетворена:

— А главны юнак? (Искаженный словенский: «Но главный герой?»)

Ирена мнется, отодвигая телефон от Бэлы:

— Verjemite mi, bolje je, da ne veste. (Поверьте мне, лучше этого не знать.)

Бэла для убедительности пошире раскрывает глаза и пристально смотрит на Ирену. Та, набрав полную грудь воздуха, старается говорить как можно равнодушнее:

— Pobegnil je zasledovalcem in se skrival na dnu jezera. Toda še dolgo časa celotna okolica se ni ustavljala in iskala vampirja. Tako dolgo, da «naš junak» zelo je oslabel, (Он скрылся от преследователей на дне озера. Но вся округа ещё долго не успокаивалась и искала вампира. Так долго, что «наш герой» совсем ослаб.) — при слове «герой» Ирена непроизвольно кривится.

— Ampak k sreči, (Но, к счастью,) — ещё одна кривая усмешка, — je bila tam zelo nesrečna deklica. Njen fant je jo pretepel in pustil. (рядом оказалась одна очень несчастная девушка, которую избил и бросил её парень.)

Бэла как будто ждет продолжения. Ирена разводит руками:

— Ja, tako! Ogaben začetek, ogaben konec… (Вот так! Мерзкое начало, мерзкий конец…)

И добавляет примирительно:

— Morda, «Dekle s pomarančami» je veliko bolj zanimivo. Poskusiva prebrati. (Может, «Девочка с апельсинами» намного интереснее. Попробуем почитать.)

Замечает пустую чашку в руках Бэлы:

— A najprej — kava! (Но сначала — кофе) — забрав чашку, уходит на кухню.

Бэла в это время заглядывает в телефон.

* * *

Голос Драгана: «Končno se živo meso je treslo v mojih rokah. (Наконец-то живая плоть дрожала в моих руках.) Её разум, раненный тоской, был для меня единственной доступной целью. Но даже опутанный сетью моего гипнотического притяжения он продолжал сладко сопротивляться. Страх смерти бился в каждой клетке, в каждом нерве и с живительной кровью вливался в меня алым ликованием».

На песчаном берегу по-смоляному тёмного озера горбится бледная фигура. Под бескровной кожей ходуном ходят остро выпирающие ребра. В слабом свете луны лишь едва заметно, как за белыми угловатыми плечами вздрагивает нечто лежащее на земле. Ни стона, ни крика — только густое чмокающее хлюпанье. Вот обнаженная фигура отстраняется и, расслабившись, садится на песок. Рядом растерзанное тело. Кровь темнеет на разорванной груди, на остатках шеи, на лице, застывшем в полуудивлении-полуиспуге. Одни глаза блестят нетронуто и бессмысленно, упираясь слепым взглядом в ночное небо.

Оставляя широкую липкую полосу крови, вампир перекатывает по песку обнаженное тело девушки. Погружает его в озёрную воду. Топит. Лицо, выхваченное луной из-под зыби вод, кажется почти красивым в ореоле взметнувшихся волос и чернильного пятна стремительно покидающей тело крови.

Голос Драгана: «Хотя бы за одно я благодарен моему мрачному мучителю. Теперь я могу навсегда забыть её остекленевшие глаза, плывущие по ряби ночного озера. Красный перстень, который мне достался в пыточной Алхимика, долго хранил свою тайну. Но если бы я узнал её раньше, то уже не смог бы честно рассказать тебе о своих преступлениях. Я бы предпочел сразу забыть. Впрочем, выбирая между двумя видами отвращения — к себе или к этому существованию, я забываю о том, как жалко звучат оправдания вечного мертвеца, забирающего безвозвратные, бесценные жизни».

* * *

Бэла поднимает помрачневшее лицо навстречу Ирене, несущей пару дымящихся чашек.

Ирена сочувственно:

— Toliko naturalizema. Za moje pojme, veliko bolj koristno bi bilo izvedeti preprosta dejstva o vampirjih. (Так много натурализма. По-моему, гораздо полезнее узнать простые факты о вампирах.)

Присаживается рядом с Бэлой. Они молчаливо потягивают кофе. На лице Ирены вдруг возникает выражение радостного припоминания:

— Oh, ja! Saj sem že imela zvezek! Zapisovala sem vsako mistično in tudi o vampirjih. Sem zbirala vanj fotografijе, izrezki iz časopisov in revij. (Ах, да! У меня ведь была тетрадка! Я записывала всякую мистику и о вампирах тоже. Собирала в нее фотографии, вырезки из газет и журналов.)

Бэла слегка улыбается. Ирена, совсем не обижаясь:

— Se smeješ. Misliš, da to je otročje. Seveda sem to napisala še pred prihodom na univerzo. Ampak zdi se mi, da je v njem veliko zanimivega. Poiskati ga moram. (Ты смеёшься. Думаешь, это по-детски. Конечно, я писала это ещё до университета. Но там много интересного, мне кажется. Надо её поискать.)

Бэла:

— Я не смеюсь. Просто ты, прямо как моя мама. Она тоже всякие записные книжки ведет, — снова улыбается своим мыслям.

Ирена, видимо, не до конца поняв слова Бэлы:

— Je tudi tvoja mati učiteljica? Delala sem v osnovni šoli. (Твоя мама — тоже учительница? Я работала в начальной школе.)

Бэла по-настоящему удивлена:

— Вот это да! А моя мама — русский и литература. Правда, сейчас на заводе работает, но это не важно.

Ирена понимающе кивает:

— Literatura! Zato si rada bereš. (Литература! Вот почему ты так любишь читать.)

Бэла вздыхает:

— Когда-то да. Читала с радостью и много.

Ирена с азартом:

— In kdo je tvoj najljubši pisatelj? (И кто твой любимый писатель?)

Бэла, немного смущаясь:

— Только не смейся!

Ирена несколько картинно, но вполне искренне прикрывает рот рукой.

Бэла:

— Теперь-то я мало читаю. Но раньше… В общем, Лермонтов. Просто обожала его.

Ирена с восторгом:

— Lermontov! To je čudovito! «Hudo mi je zato, ker ljubim te srčno…» Je tako lepo in tako žalostno! «Junak našega časa»… Pečorin je pravi hudič, toda tako privlačen! (Лермонтов — это чудно! «Мне грустно от того, что я тебя люблю…» Так красиво и так печально! «Герой нашего времени»… Печорин — сущий дьявол, но такой притягательный!)

— А я больше любила «Демона». Тамара и Демон. Я представляла себя Тамарой, — Бэла усмехается своим мыслям.

Но Ирена не разделяет её иронии:

— Dobro, to je povsem naravno. In predstavljala sem, da sem mala Dorritova. (Ну и что, это совершенно естественно. А я представляла себя крошкой Доррит.)

Бэла смотрит вопросительно. Ирена поясняет:

— To je Dickens, moj najljubši. (Это Диккенс, мое любимое.)

Бэла с сожалением отрицательно трясет головой:

— Нет, этого я не знаю.

— Ni važno! In jaz ne poznam «Demona», nisem prebrala. Ampak sva še mlada! Vse življenje še je pred nama. (Не важно! А я не знаю «Демона», не читала. Но какие наши годы! У нас еще вся жизнь впереди.)

Ирена заглядывает в свою пустую чашку:

— Vendar pa lepo bi bilo, če bi najprej se spočili. (Правда, неплохо было бы сначала отдохнуть.)

Бэла делает жалостливое лицо:

— Ты так сильно хочешь спать? Желаешь спати? (искаженный словенский: «Хочешь спать?»)

Ирена вздыхает, приглаживает волосы:

— Dobro, bova še malce prebrali. A če se ponovno bo pojavila kri ali trpljenja… (Хорошо, почитаем ещё немного. Но если опять начнутся кровь и мучения…) — бросает на Бэлу многозначительный взгляд, выразительно приподняв брови.

* * *

Ирена начинает читать: «Dekle s pomarančami. Sedemnajsto stoletje. Anglija. Kraljestvo Karela Drugega je kot bi bilo ustvarjeno prav nalašč za udobje vampirjev. (Девочка с апельсинами. XVII век. Англия. Королевство Карла II было как будто специально создано для удобства вампиров.) Нездоровые лица, скрытые под мертвящими слоями пудры или под масками; изъеденные болезнью, лысеющие черепа, спрятанные под пышными париками; патологически раздутые или искривленные тела, надёжно задрапированные складками роскошных одежд. И, конечно, сам Лондон, бурная жизнь в котором не стихала круглые сутки. Не нужно было приспосабливаться, не нужно было притворяться.

Учитывая невзыскательный рацион и скромные потребности — одна приличная трапеза вполне удовлетворяет аппетит на три, а то и на четыре недели — проблему питания можно было считать решенной. Вряд ли кого-то сильно беспокоило, когда бедную беспутную Молли или Нелли сражала лёгкая лихорадка, и в три дня она тихо кончалась на своем продажном ложе. И уж совсем невероятно, что кто-либо мог обнаружить и придать значение нескольким ранкам да синякам где-нибудь в области некротического бедра. Замечание в скобках — надеюсь, в конце концов, если не за все мои преступления, то хотя бы за эти глумливые слова я буду-таки жарится в адском пламени.

Что ж, это было идеальное место для князя. И очень скоро я почувствовал его след. На тёмных загаженных улочках, где полупризрачные фигуры разномастного отребья сливались с пеленой плотного тумана, меня вдруг обдавало горячечной волной гибельного озноба. Увядающий взгляд публичной девки, уже обреченной на скорую смерть; лихорадочная дрожь еле стоящего на ногах повесы, пьяного вдрызг вовсе не от вина; припадочное бормотание незадачливого карманника, захлебывающегося предсмертным безумием. Для меня, это были верные знаки, небрежно оставленные кровопийцей на своем пути, словно объедки под ресторанным столом.

Но не только в бедняцкой клоаке встречался мне ускользающий след».

* * *

Пестрый и шумный театральный партер. На ярко освещенной сцене в самом разгаре музыкальное представление. Актеры в нелепо громоздких костюмах то кружат, то подпрыгивают, а то разбегаются в такт причудливой музыке. Вычурная жемчужно-золотая раковина сцены словно бы тонет в беспокойном море театральной публики. Многочисленные, плохо различимые людские силуэты находятся в непрестанном гулком движении, которое иногда взрывается восторженным стуком или гневным топотом.

Рядом со сценой, попадая в сферу её золотистого сияния, снуют миниатюрные девичьи фигурки. Словно лёгкие полупрозрачные феи, перелетают они от одного театрального завсегдатая к другому, предлагая им то освежающие фрукты, то ослепительную улыбку, то невинное пожатие горячей руки.

Девочка пятнадцати лет, стройная, как статуэтка, грациозная, как кошечка, с озорным блеском в серо-зелёных глазах, с персиковым румянцем на прозрачной коже щёк, с дразнящим золотистым локоном и тающим перламутром трогательно розовых губ. По-видимому, она пользуется особой популярностью: то тут, то там нетерпеливые голоса окликают её — «Мэри! Мэри!». И она едва поспевает со своим апельсиновым лотком из одного конца зала в другой. Но лицо её так естественно озаряет приветливая улыбка, голос так мягко и задорно отзывается на любой призыв, что кажется, она просто счастлива порхать в этой бурлящей вульгарной толпе со своим как будто бы невесомым лотком и готова делать это вечно.

Вот она задерживается подле какого-то господина. Высокий шелковисто-тёмный парик, воздушно взбитые кружевные рукава, тонкая рука усыпанная перстнями. Девочка, передавая апельсины, тихо, но переливчато смеется чему-то, сказанному богатым клиентом. На мгновение обнажаются её фарфорово-глянцевитые зубки, под тонким батистом взволнованно колышется грудь, румянец разливается по шее и плечам. На лоток ложится золотая монета. Смущенная девочка пытается вернуть её, но изящная мужская рука твёрдо кладет золотой обратно на лоток и добавляет ещё один.

«Мэри! Мэри!» — доносится из другого конца партера. Девочка торопливо отходит, но по пути оборачивается, и улыбка вспархивает с её дрогнувших губ.

* * *

«Мэри!» — девочка поднимает золотистую головку, но не отрывается от своей чашечки бланманже. Розово-прозрачные пальчики орудуют серебряной ложкой, отправляя в рот порцию за порцией. В уютном и даже по-своему роскошном кабинете ресторана за столом сидят трое: увлеченная десертом бело-розовая девочка, рядом, скрывая верхнюю часть лица под маской, — пожилая дама с намеком на респектабельность и напротив — господин неопределенного возраста (не покрытая париком голова; длинные тёмные волосы с проседью; худое, бледное, чисто выбритое лицо без следов пудры; тонкие змеистые губы; колкие голубые глаза). Одет мужчина довольно богато, но скромно.

Дама, недовольно кривясь под своей маской, снова обращается к девочке:

— Мэри, ты слышала о чем спрашивает господин? — угодливый кивок в сторону.

Девочка с наивной непосредственностью только хмыкает в ответ и пожимает плечами. Очевидно, такие встречи для нее давно уже не в новинку, поэтому она полностью сосредоточена на еде. Дама, стараясь сгладить неловкость, поспешно вставляет:

— Простите, но где уж запомнить всю эту публику? Моя Мэри — самый свежий цветок в розарии. Естественно, она вызывает интерес у всех и каждого. Боюсь, бедная девочка даже не представляет, о ком господин говорит.

Сама девочка остается совершенно безучастной ко всему сказанному. Дама с некоторым нетерпением поправляет складки своего пышного, но несколько поблекшего платья и с достоинством изрекает:

— Если господину будет угодно, может быть, мы вернемся к нашему прежнему разговору. Вообще-то, уже его светлость граф Лав… — изображая оговорку по забывчивости, деланно прикрывает рот, — Скажем так, весьма достойный благородный господин начал делать мне, сами понимаете, какие намеки.

И, бросив выразительный взгляд на девочку, дама веско подытоживает:

— Так что, вполне возможно, скоро моя Мэри перейдет в совсем иной статус. И тогда, увы, наши встречи станут весьма затруднительны. Подумайте об этом, сударь…

Вопрос повисает в воздухе. Звякнув ложечкой, девочка завершает десерт. Невинно отерев губы рукавом, она наконец смотрит на молчаливого мужчину, и озорные огоньки в её глазах потухают.

Мужчина, перегнувшись через стол, кончиками пальцев берет девочку за подбородок. Его ледяной взгляд погружаются в трепетную зыбь её смятенных глаз. Дама, обеспокоенная происходящим, озадаченно кхекает, и девочка с испугом отдёргивает подбородок.

— Ваша рука обжигает, — недоуменно лепечет она самой себе.

Гость спокойно поднимается и передает «мамаше» тугой кошель. С непониманием на лице дама, однако, проворно припрятывает подношение. Мужчина, не прощаясь, выходит. Оставшиеся за столом ещё несколько секунд сидят в оцепенении.

— Как у него, — совсем уже неразборчивым шёпотом машинально договаривает девочка.

Но дама не слышит её слов, спохватившись, она звякает кошельком, проверяя полученные монеты.

Голос Драгана: «Со дна её кристально чистого взгляда всплыло его мертвенно-мутное лицо. Но окружало его золотистое сияние её по-детски тёплых мыслей и снов. Эту девочку не тронул его чёрный яд. Но что-то ещё трепетало в дробящихся образах, в зыбких шелковистых мечтах. Сладко колкое, неуловимое…»

* * *

Вечерняя гостиная в богатом доме. Золотисто-зелёный шёлк стен играет в свете канделябров. Тёмный приглашающий бархат кресел. Лаковая гладкость столика чёрного дерева, за которым идет оживленная карточная игра. Ещё несколько гостей нетерпеливо прохаживаются у каминного огня, жарко пылающего за потемневшей затейливо-ажурной решеткой. К дальнему окну отодвинут изящный каминный экран с амурами, стрелами и седобородыми богами, держащими в объятиях бесчувственных дев. Среди гостей лишь одна женская фигура — пожилая «мамаша». Её с иголочки новый наряд блещет вычурной роскошью, искусственные волосы пышно взбиты по бокам головы, как и предписывает последняя мода. Ведет она себя по-хозяйски.

Вслед за взрывом смеха, донёсшимся из-за карточного стола, один из наиболее нетерпеливых гостей у камина обращается к «мамаше»:

— О! Надеюсь, хозяйка всё-таки почтит нас своим присутствием!

Лицо говорившего начинает нервно подёргиваться, он прикладывает платок к внезапно побледневшему лбу. Другой гость, не обращая внимания на нервный припадок собеседника, отвечает несколько насмешливым тоном:

— Belle D'Arlot (Французский: «Красавица из Арло».) умеет разжечь пыл!

«Мамаша» с жеманством опытной куртизанки:

— Сударь, волнуетесь, что не успеете насладиться прелестным обществом? Бросьте! Граф сегодня не появится — государственные дела, знаете ли.

Насмешник:

— Старый греховодник наконец пал жертвой Эрота. Какова чертовка! — плотоядно причмокивает, — Однако, кажется, сама Цитерия пока ещё никому не отдала своего сердца.

Несмотря на лёгкое выражение замешательства, «мамаша» отвечает в прежнем легкомысленном тоне:

— Всему свое время, господа!

Тут в салон с грохотом и хохотом вваливается новая партия гостей. Среди них несколько резвых красоток, которые сразу же устраивают весёлую кутерьму. Кто-то громко вмешивается в карточную игру, кто-то бесцеремонно требует вина, кто-то начинает стучать на клавесине и бойко распевать. Впрочем, и кавалеры не отстают от своих дам. В гостиной воцаряется жизнерадостная неразбериха.

Пользуясь шумихой, незаметно для остальных один из господ, стоявших у камина, проскальзывает во внутренние покои.

Тем временем «мамаша», озабоченная наплывом гостей, отдает деловитые распоряжения служанке и начинает искусно лавировать между оживленными группками, стараясь ответить каждому то приветственным словом, то кивком, то улыбкой. А те в свою очередь просят то одного, то другого, тянут любезную распорядительницу салона из стороны в сторону, поминутно задерживая её и нарушая плавный рисунок её галантного скольжения.

Лишь спустя минут двадцать-тридцать она наконец подбирается к одной широко улыбающейся востроносой девице и, доверительно склонившись к ней, взволнованным шёпотом передает на ухо просьбу:

— Полли, дорогуша, загляни-ка к ней. Боюсь, она опять не в духе. Особенно после последних новостей.

Девица, нисколько не изменившись в лице, беззаботно кивает и отходит было, но старая куртизанка возвращает её, удержав за складку юбки:

— Да, смотри, если там этот её… Лучше… Просто позови меня…

* * *

Сквозь щель едва приоткрытой двери в слабоосвещенный будуар заглядывает осторожный гость. Это бледный мужчина, не носящий парика. Его льдистые глаза останавливаются на девичьей фигуре, застывшей в грациозной задумчивости перед зеркалом. Серо-зелёные глаза подёрнуты дымчатой грустью. Какой-то стук за окном, скрытым тяжелыми портьерами, выводит её из оцепенения. Она оборачивается — в комнате пусто. Лишь грустно клонят кудрявые головки пухлые купидончики на розовом каминном экране, задвинутом в дальний мутный угол. И снова тишина.

Обратившись к зеркалу, в котором множатся трепетные язычки желтоватых свечей и догорающее пламя камина, девочка открывает прихотливо расписанную коробочку, стоящую перед ней на столике, — в воздух взлетает облачко пудры. Глядя, как медленно, серебрясь на свету, оно оседает, девочка снова замирает. За её спиной, почти касаясь золотых кудрей, стоит непрошенный гость. Его тёмные волосы сливаются с окружающей темнотой, фигура, тонкая, худая, почти бесплотная, растворяется в ночи.

Девочка машинально поднимает со столика щётку и начинает неторопливо водить по своим шелковистым прядям. Её одинокий двойник на дне зеленоватого зеркала, вторит каждому движению, как диковинный автомат. Оставив щётку, девочка накладывает пудру, слой за слоем, пока лицо её не превращается в тусклую фарфоровую маску. Она опускает в кармин кончик точеного мизинца, прижимает к губам. Вишневое сердечко на сахарно-белой глазури.

По кукольной щеке катится слеза. Гость тонкими пальцами облаченной в перчатку руки останавливает соленую каплю и прижимает её к щеке. Девочка безучастно кладет свою крохотную ладонь поверх чужой хищной кисти. Но не замечает, не видит, не чувствует чужого присутствия.

Голос Драгана: «Я не собирался ей навредить, если ты подумал об этом. Мое болезненно острое любопытство вызывала её неправдоподобная невинность, её незамутненная чистота в самом сердце головокружительно чёрной бездны. Уже не первого из её гостей, настигала таинственная болезнь и скорая гибель. Кто-то лишился рассудка, кто-то в безрассудном помрачении сам наложил на себя руки. Гадкая грязная смерть и отвратительное животное безумие всё плотнее обступали её, но она по-прежнему сияла в своей непостижимой ослепительной хрупкости, тем не менее непоколебимая и ясная, словно бриллиант.

И да, я знал тайну её бедного глупого сердца».

Пламя свечей испуганно вздрагивает. Девочка, опрокинув пудреницу, одним трепетным движением срывается с места к окну. В проёме раздвинутых портьер высится чья-то плечистая фигура.

Девочка бросается на грудь ночному пришельцу.

Таинственный любовник устроился в глубоком кресле у тлеющего камина. За его спиной шёлковые купидоны печально замерли среди тугих розовых бутонов. В тёплом неверном свете лицо гостя кажется почти по-человечески мягким. Он одет с тонким вкусом. Пышные многослойные рукава, отливают всеми оттенками серебра, угольно-синий плащ ниспадает до самого пола, где у его ног на крошечной резной табуреточке примостилась девочка. Она неспешно перебирает перстни, усеивающие его руку поверх лайковых перчаток.

Чёрные тугие локоны парика склоняются над золотистой головкой. Не жалея драгоценной, тонко выделанной лайки, любовник стирает пальцами помаду с её губ:

— Тебе это не нужно, — хрипловатый голос звучит необыкновенно вкрадчиво, на лице как будто бы мелькает тень улыбки.

Девочка целует одетую перчаткой руку и отзывается грустным полушёпотом:

— Теперь нужно.

Встав перед креслом, с детской непринужденностью она вскидывает ворох своих жемчужно-розовых юбок. Мужчина проводит рукой по обнаженному животу, по рыжеватому пушку, по темно алеющей впадинке.

— Грязная старая скотина… — хрипловатый голос, осекшись, стихает.

Девочка отчаянно прижимает к себе ласкающую тело руку:

— Ах, зачем?! Зачем эти перчатки? Зачем эта холодность? — на глазах её снова выступают слёзы, — Впрочем, теперь уже всё равно!

Любовник приближает свое лицо к её гладко золотящемуся животу и лишь едва касается кожи кончиками тонких иссиня-пурпурных губ. Девочка вздрагивает и непроизвольно отстраняется. Небольшой ожог пунцовой розой расцветает над ямочкой пупка.

В стороне от пары, в глубине спальни, погруженной в ровную темень, за высоким пологом алькова таится непрошенный гость.

* * *

Скептическое хмыканье прерывает чтение Ирены. Она вопросительно смотрит на Бэлу.

Бэла с извиняющимся видом:

— Извини, это лажа какая-то. Зачем он это слушает? Почему он не ловит князя?

Ирена, пожимает плечами:

— Laž? Ampak mi je všeč, (Чушь? А мне нравится.) — и заглянув в телефон, добавляет: — Poleg tega tukaj je njegova razlaga. (К тому же вот тут есть его объяснения.)

Пропустив небольшой кусок, начинает читать: «Morda misliš, da kneza sem imel v rokah. Toda stoletja neprestanega lova in izkušnje večkratnih porazov so me naučila. Frontalni napad na kneza je najbolj neumen in poguben način. Dokler nisem vedel, kje je njegov brlog, in najpomembnejše, kje je njegove zaloge zemlje, nisem mogel računati na uspeh. Najprej moral bi najti in izvedeti. In tukaj sem čudno bil obsojen na nenehen nečasten neuspeh». (Ты, возможно, думаешь, что князь был у меня уже в руках. Но столетия непрерывной охоты и опыт многократных поражений научили меня. Лобовая атака в отношении князя — самый глупый и гибельный путь. Пока я не знал, где его логово, а самое главное, где его запасы земли, нечего было и думать о нападении. Прежде всего следовало выследить и выяснить. И вот тут-то меня самым странным образом преследовали позорные неудачи.)

Голос Драгана: «Enako se je zgodilo tudi in takrat. Stal sem nekaj korakov stran od kneza in nisem mogel, čeprav se sem trudil, slišati niti ene same uporabne misli. (Так случилось и в тот раз. Стоя в нескольких метрах от князя, я не мог, как ни напрягался, расслышать ни единой дельной мысли.) В том ли была причина, что я бездумно потратил силы на легкомысленные фокусы с бедняжкой Мэри. Или в том, что князь был неизмеримо сильнее и опытнее меня и поэтому его разум был для меня закрыт. А может быть, тёплый кокон по-голубиному лепечущих полудетских мыслей окружал князя светлой аурой неуязвимости.

Он снова ускользнул от меня, растворился в Лондонской туманной мути. А мне оставалось лишь беспомощно таится в шёлковой тиши тёмного будуара, пока развесёлая Полли пыталась растормошить нашу меланхоличную затворницу. Слушая нескончаемое бестолковое щебетание, я не раз и не два порывался немедленно покинуть свое глупое убежище хотя бы и на глазах двух вполне сознательных девиц, с которыми в своем состоянии я уже никак не мог бы справиться силой гипнотического наваждения.

Хотя смысла в таком поступке было бы не больше, чем в надоедливой девичьей болтовне. У меня ещё оставался шанс снова вернуться в этот дом неприметным гостем и снова дождаться появления князя. Во всяком случае, я наделся, что ни перед кем и ничем себя не выдал».

* * *

Полли и Мэри выходят в гостиную. Притихшее было общество взрывается шумными приветствиями. Густо беленое личико Мэри выглядит вполне себе очаровательно, разве что чуть анемично. Жизнерадостная компания завладевает её вниманием: каждый влечет её к себе, спешит перекинуться с ней хотя бы парой слов, обменяться улыбкой или взглядом.

В разгар весёлой возни с фантами нервическому господину становится плохо. Он тяжело валится на стену и съезжает по ней, подёргиваясь и свесив голову, как тряпичная кукла. Покрытое испариной лицо до серости бледно и безжизненно.

Переполох, вызванный неожиданным обмороком, странным образом не касается Мэри, которая вновь впадает в задумчивое оцепенение. Только острый взгляд льдисто-голубых глаз выводит её из ступора. Она вздрагивает, когда её дымчатые глаза невольно пересекаются с холодными взглядом темноволосого гостя. И на её преувеличенно кукольное личико набегает тень тревоги, так что она даже не замечает, что, вздрогнув, расплескала вино из своего бокала. Воздушное кружево платья безнадёжно испорчено безобразным алым пятном, расползающимся по её груди.

* * *

Бэла нетерпеливо возится на стуле, кутаясь в шубу. Ирена с участием:

— Vidim, da si popolnoma utrujena. (Я вижу, ты совсем устала.)

Бэла отвечает энергично, хотя её бледное осунувшееся лицо говорит о другом:

— Нет-нет! Спать совсем не хочется. Просто не очень интересно. Незанимательно. Ничего нового.

Ирена мягко, но с чувством возражает:

— In za moje pojme, je zelo zanimivo. Ko je on stal v sobi, vendar ona ni mogla ga videti! Bilo je grozno! Kar je kurja polt me oblivala. (А по-моему, очень интересно. Когда он стоял в комнате, но она не могла его увидеть! Просто жуть! У меня даже мурашки пошли по коже.)

Бэла с показным равнодушием:

— Это просто гипноз. Вампиры такое могут. А остальное — любовная бессмыслица!

Ирена качает головой:

— In to je oseba, ki obožuje Lermontova! Ne bodi cinična! (И этот человек любит Лермонтова! Не будь циником!)

Бэла несколько пристыженная:

— И чем там всё кончилось?

— Toda ne! Zadnjikrat si me prisilila, da sem prebrala to, kar mi ni všeč. Tokrat boš morala sprejeti. Prebereva zaporedoma. (Ну, нет! В прошлый раз ты заставила меня читать то, что мне не нравилось. В этот раз придется смириться тебе. Читаем всё по порядку.)

Бэла смиренно кивает, и Ирена, пряча удовлетворенную улыбку, возвращается к чтению: «Po nekaj mesecih sem počutil, da nekaj se je spremenilo v ozračju veselega salona Belle D'Arlot. (Через пару месяцев я почувствовал, как что-то изменилось в атмосфере весёлого салона Belle D'Arlot.) Эти постепенные изменения, если определить их наиболее точными словами, выглядели так, будто плоскость веселья сместилась — с беззаботного жизнерадостного кутежа к тяжелому лихорадочному разгулу.

* * *

Золотисто-зелёная гостиная юной куртизанки залита жарким светом канделябров. Восемь или десять господ, которые, судя по сброшенным парикам и беспорядку в одежде, уже порядком навеселе. Четыре хохочущих девицы, все одинаково шелковистые, пышно кудрявые, расхристанно возбужденные. «Мамаша» в своих необъятных глянцевитых юбках, непринужденно болтающая то с одним, то с другим гостем:

— О! А где же милый Уинзор?

— На днях в театре у него пошла горлом кровь…

— Какая жалость! Но мы всегда будем его ждать.

— Ах! Одним болваном меньше. Тут и так не протолкнуться!

Судорожный взрыв смеха — в гостиную на четвереньках вползает господин средних лет. На его спине по-дамски боком восседает хозяйка дома. В её миниатюрной ручке хлыстик, которым она грациозно подгоняет своего неуклюжего скакуна. Девицы, припадочно повизгивая, валятся на своих кавалеров. Перекрывая гвалт, по комнате разлетается переливчатый звон — прекрасная наездница требует тишины, тряся над головой серебряным колокольчиком.

Как только публика относительно успокаивается, она командует своим всё ещё полудетским голосом: «Сюзан!». Одна из девиц подскакивает к хозяйке и, покатываясь со смеху, забирает колокольчик. Зачинщица игры достает из рукава широкую ленту и под всеобщие одобрительные крики завязывает глаза коленопреклоненному господину. Изящно соскакивает на пол и снова хлещет бок своей счастливой жертвы.

Господин проворно подскакивает и, топыря руки, ныряет в гущу возбужденных весельем гостей: «Сюзан!». Но бойкая Сюзан не ждет, пока похотливые руки заключат её в объятия. Звеня колокольчиком, она продирается в другой конец комнаты. А «жмурка» между тем, охотясь за не видимой ему девицей, походя облапывает всех встречных. От чего шум, и гам, и хохот переходят все границы.

Вот он сгребает в охапку случайно подвернувшуюся ему «мамашу» и, несмотря на её громкие протесты, сжимает и трясет её так, что лиф платья не выдерживает. Все вокруг захлебываются в истерическом ликовании. Вырвавшись из этой переделки, «респектабельная» дама с деланным возмущением заправляет назад в платье свои увядшие прелести.

Кутерьма не стихает. Сюзан ловко вскакивает на столик и под улюлюканье окружающих начинает пританцовывать. Кто-то сел за клавесин — бравурная музыка ещё сильнее раззадоривает резвую девицу. Развернувшись, она бесстыдно отклячивает зад и начинает им вертеть.

Распаленные гости срывают повязку с глаз «жмурки» и вручают ему бутыль вина. Тот же подскакивает к вихляющей задом Сюзан и, закинув юбки ей на спину, обливает вином её пышные ягодицы. Девица взвизгивает и валится со стола прямо на престарелого озорника. Оба падают, увлекая за собой других, обезумевших от возбуждения гостей.

В образовавшейся свалке громче всех гогочет Сюзан, потрясая в воздухе полуголыми ляжками. Кое-кто не упускает шанса и зарывается головой в ворох юбок. Смех девицы стихает и сменяется утробным мурлыканьем. Из кучи малы по одному выползают ничуть не смущенные дамы и кавалеры.

Юная хозяйка вертепа подлетает к наглецам и с наигранным гневом обрушивает на них свой хлыстик. Отличившийся кавалер, уворачиваясь от ударов, резво подскакивает, а Сюзан пытается уползти, но предсказуемо путается в своих громоздких шелках, отчего становится лёгкой мишенью. Хлыстик неумолимо преследует умирающую от хохота жертву. Мэри входит в азарт комической охоты. И хоть лицо её остается неизменно бледным, зато алые напряженные губы волнительно влажны, а острые гладкие зубки обнажены в хищной усмешке.

Голос Драгана: «И вроде бы по-прежнему блистала Мэри своим кукольным очарованием. Только под маской многослойных белил больше не крылась по-детски трогательная меланхолия. Озорные огоньки в серо-зелёных глазах теперь, кажется, всё чаще вспыхивали безумным исступлением.

Однако это ни чуть не сокращало круг восторженных поклонников. И в то время, как внезапная смерть скашивала всё больше жертв «любовного недуга», непременно находились новые, которые становились завсегдатаями этого бардака и вязли в нем, словно бы опьяненные губительной аурой опасности и вожделения.

Между тем я приходил в отчаяние от своей неспособности выследить князя. По моим наблюдениям, он перестал посещать Мэри в графских апартаментах. Однако сама девица несколько раз в неделю внезапно ускользала посреди ночи неведомо куда, оставляя без внимания полную гостиную, а порой и самого графа.

Полнейшая непредсказуемость этих тайных свиданий долго не давала мне возможности преследовать ночную беглянку».

* * *

Ночная пустынная улица на окраине города. Силуэт ничем не примечательного одинокого дома вырисовывается на фоне освещенного луной прозрачного неба. Окна черны и безжизненны. От ворот отъезжает мягко поскрипывающий экипаж. Откуда-то из дома долетают слабые звуки звякнувшего дверного кольца, лязгающего засова; стук, скрип, приглушенный, суетливый топот ног — и обрывистая тишина. Дом по-прежнему тёмен и нем.

Мужчина в высокой круглой шляпе осторожно приближается к дверям. Они приоткрыты, и ночной гость некоторое время медлит на пороге. Бесшумно, ступая по каменному полу, он входит в пустынный холл. Вещи застыли в сонном оцепенении, лишь подрагивает на холодном полу голубоватый свет, льющийся сквозь незанавешенные окна.

По тяжелой резной лестнице он не спеша поднимается на второй этаж. Последняя ступенька предательски скрипит, и в ответ на это в сумрачных глубинах дома что-то невнятно шуршит или шепчет. Мужчина мгновенно срывается с места в направлении звука. В синеватом мраке отдаленной комнаты, чьи углы тонут в непроглядной угольной ночи, его встречает человек, неподвижно сидящий за огромным пустым столом.

Человек не обращается к вошедшему, не предпринимает попыток бежать. Его голова слегка склонена, как будто он бессмысленно вперил взгляд в поверхность стола, размышляя о чем-то постороннем. Резко, словно очерченная тушью, сидящая фигура выделяется в проёме высокого лунного окна.

Гость подходит к столу, притрагивается к плечу сидящего — по телу того пробегает дрожь, шея судорожно сокращается, изо рта и носа изливаются густые тёмные струи. Лёгкий шорох отвлекает пришельца. За его спиной из тьмы со смешком выступает миниатюрная женская фигурка, закутанная в плащ.

Девушка снимает капюшон, по плечам рассыпаются золотистые кудри:

— А Вы — невежа! Врываетесь к даме среди ночи и даже не снимаете шляпы, — в переливчатом насмешливом голосе нет и намека на испуг, — Впрочем, и я никудышная хозяйка!

Мэри грациозно скользит к камину. В безмолвном ступоре непрошенный гость наблюдает, как она кропотливо и неспешно разжигает огонь.

Пламя камина обнимает девушку тёплым сиянием. Встав у стола, она легко кивает в сторону остывающего тела:

— Простите великодушно, моя трапеза окончена. Но если желаете, я пошлю за вином.

Гость снимает шляпу и перчатки, оставляет их на краю стола. Устремив на Мэри взгляд своих ледяных глаз, обнажает тонкий серебристый клинок. Даже не вздрогнув при виде смертоносного оружия, девушка мягко, но твёрдо подходит к мужчине почти вплотную:

— О! Так Вы подготовились!

Тонкими полупрозрачными пальчиками проводит она по сияющему лезвию, но на пальцах не выступает алая кровь. Ровные порезы набухают мертвенно-чёрной жижей. Мэри подносит раненые пальцы к лицу гостя. Он отвечает ей равнодушным молчанием.

— Нет? — отвернувшись, она прикладывает пальцы ко рту, по-детски посасывая свои ранки.

— Я пришел не к тебе, — наконец холодно изрекает мужчина.

Мэри отвечает, не оборачиваясь:

— Очень жаль! Кроме меня, здесь никого нет.

Она на секунду задумывается и вдруг резко обращается к гостю:

— Что ж! Покончим с этим. Приступай!

Но пришелец опускает свой клинок:

— Где хозяин этого дома?

Мэри непоколебима:

— Этот дом всегда был только моим, — смотрит на опущенное оружие, — Чего ты ждешь? Моей исповеди? Я облегчу тебе задачу.

Молниеносным движением подхватывает острие клинка, проводит им сверху вниз — её одеяние, распоротое клинком, спадает на пол. На теле проступает след острия: от подбородка до живота, прерываясь на шее, раскрывается и сочится чёрным ровный глубокий порез. С подбородка густо капает мёртвая кровь. Лишь на мгновение дрогнув от боли, она выпрямляется и опускает руки, развернув их ладонями наружу, как бы приглашая мстителя к действию. На белоснежной коже её ладоней вздуваются безобразно чёрные ожоги.

Но мужчина отбрасывает оружие. Подойдя к своей жертве, он берет в ладони её кукольное личико и сжимает виски. Серо-зелёные глаза болезненно расширяются. Мэри вскрикивает и вырывается из его рук. Пристально глядя в почти бесцветные глаза своего мучителя, она неожиданно жёстко говорит:

— Выходит, я не ошиблась тогда! Ты не человек! — уже более спокойно, но с презрением, — Вампир-мститель? Ты, видимо, сентиментальный. Сентиментальный глупец. Неужели ты надеялся, он не заметит, как ты его выслеживаешь?!

— Когда ты стала такой?

— Какой? Распутной, злой, мёртвой?

Хотя слова насмешливы и горьки, в её голосе не заметно цинизма, он тих и чист, как будто бы в нем снова зазвучала детская искренняя нота:

— Знаешь, когда становишься мёртвой, ничтожная жизнь кажется ещё ничтожней. Я хочу покончить с этим! — она смотрит на своего палача пристально и твёрдо.

— Ты ещё можешь вернуться… — возражает он неуверенным, сдавленным голосом.

Печально качая головой:

— Я всё равно была уже мертва и так, и так, — приникает к его груди.

Её голова едва доходит ему до плеча. Он нерешительно опускает ладонь на золотистые кудри. Мэри поднимает на него свои дымчатые глаза:

— Почему не ты? Тогда… ещё до графа… Всё могло бы быть по-другому. А теперь — лучше убей меня!

Не выпуская её из объятий:

— В этом нет смысла.

Снова прижимаясь к нему лбом:

— Тот, кого ты ищешь — его давно здесь нет. Ты его не получишь, как и я. Остальное — только мерзость и грязь. Я устала… — кладет свои израненные ладони ему на виски.

— Замолчи, — с видимым усилием он сбрасывает её руки.

— Пока я ещё помню, как быть человеком… — бледные ручки снова взбегают вверх, на этот раз накрывая бесстрастные голубые глаза.

— Замолчи!

Подхватив девочку за хрупкую талию, он усаживает её на стол и прижимается ртом к её чёрным от крови губам. Она отвечает ему трепетной дрожью обнаженного тела, а лёгкие пальчики по-прежнему лежат на его глазах. Выражение страсти и страдания искажает их мертвенные лица. Аспидная сеточка сосудов прорезывает кожу шеи и щёк. Подавив обоюдный болезненный стон, они на мгновение отрываются друг от друга, в помутневших глазах тают слепые зрачки. Но уже в следующий миг он опускает голову к её рассеченной груди.

Там, где руки касаются обнаженного тела, под кожей расходится пульсирующий рисунок боли. Там, где алчные губы впиваются в плоть, им навстречу открываются зияющие рты ран. Но истерзанные любовники не размыкают гибельных объятий. Мешая чёрный яд с безумием нечеловеческого наслаждения, они вновь и вновь сплетаются в леденящей агонии не любви, но отчаянного исступления.

Алый отблеск каминного огня пламенеет на склоненной мужской спине. В последнем губительном содрогании он плотнее приникает к истомленному и обескровленному девичьему телу. И она вторит ему бурным изгибом кошачьей поясницы, безумной ломкостью вскинутых рук, ускользающим извивом цепких ног. Их кровь смешалась на их телах.

С невероятным усилием, как будто теряя связь с реальностью осязаемого мира, он всё-таки поднимает со стола невесомую свою любовницу. Он бережно кладет её на ворох сброшенной одежды и дрожащей обессиленной рукой обтирает её лицо. Девичье лицо в обрамлении золотистых кудрей и страшно, и прекрасно: затейливый чёрный узор проступивших вен бороздит щёки, но влажные глаза сияют по-особому безмятежно. Воспаленные губы начинают бесшумно двигаться. Чтобы расслышать этот бесплотный шёпот, он склоняется к самому её рту:

— Теперь прощай…но не уходи. Не уходи…

Мужчина, стиснув зубы, вонзает ногти себе в шею и рвет неподатливую кожу, пока не обнажается залёгшая в мышцах тёмно-пурпурная вена. Вновь склонившись над девочкой, он подставляет себя под её укус, но она лишь бессильно отворачивается. Её прозрачные руки упираются ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Наконец он беспомощно падает на пол рядом с ней. Сквозь мучительное угасание ему всё ещё слышится её шелестящий голос: «Не уходи…»

Закрыв глаза, оскалившись, взревев не то от боли, не то от ужаса, он снова придвигается к девичьему телу. Его хищный нос касается её рёбер, но теперь она не отталкивает своего палача. Тонкие пальцы зарываются в его волосы, в последнем агоническом усилии она обращает к нему свое раненое тело, и он погружает жадно открытый рот в рану на её груди.

Голос Драгана: «Как легко она подчинила мой разум своим по-детски зыбким взглядом.

На какое-то краткое мгновение мы выпали из реального мира и создали свой собственный, в котором не имело значения ничего, кроме радостной муки обоюдного уничтожения. Но как только мы отникли друг от друга, нескончаемый, чудовищный миг распался, развеялся безвозвратно.

И остались только два жалких существа, взаимно отравленных ядом друг друга. Без надежды на чудесное спасение, лишь с чувством надвигающегося бессрочного окоченения, которое влечет назад в безымянную муть, где вечность помножена на бессмысленность и безысходность.

Только одно противоядие может остановить действие чёрной крови — сама чёрная кровь отравителя, но в огромном, превосходящем все разумные пределы количестве. Вампирская обратная гомеопатия…

Как легко эта девочка проникла в мой разум, как легко и не колеблясь заставила убить себя, как легко и расточительно спасла меня…»

* * *

Под серым небом щетинятся мачтами Лондонские доки. По оживленной улице течет непрерывный людской поток. Снуют разносчики, тяжело ступают грузчики, степенно проходят состоятельные господа, кутаясь в шерстяные плащи.

Неприметный в толпе, облаченный во всё чёрное торопливо идет господин неопределенных лет. Из-под полей круглой шляпы холодно блестят голубые глаза. Хищно заострен крупный тонкий нос. Неприкрытые париком волосы тёмными прядями лежат на плечах, серебрясь то ли от седины, то ли от холодных брызг моря, которые летят от причала вместе со шквалами бурного ветра.

Пробегающий мимо мальчишка в обмен на пенни передают неприветливому господину новостной памфлет. Перебирая свеженапечатанные листки, он задерживает взгляд на некоторых заголовках: «Лорд Уинзор не перенёс смерти единственного сына. В сгоревшем лондонском доме маркиза Хэкэбаута обнаружено тело погибшего арендатора князя А. Таинственное исчезновение Belle D'Arlot».

Последняя заметка гласит: «Лондонское общество взбудоражено необъяснимым исчезновением Мэри Фо, более известной под именем Belle D'Arlot (свою карьеру она начала в театре Арло). Её салон, заслуживший определенную репутацию царившими там фривольными нравами, уже несколько недель пустует. По слухам, прелестная Мэри может вполне добровольно скрываться от общества в связи с проявившимися у нее признаками Lues venerea (Латинский: "Венерина чума".). Покровительствовавший ей в последнее время граф Л. был замечен в компании Jolie Suzanne (Французский: "Милашка Сюзан".)».

Новый ожесточенный порыв ветра рвет памфлет из рук читающего, на бумагу падают первые капли дождя. Мужчина поспешно сует листки под плащ и, ускорив шаги, скрывается за стеной косого ливня.