География фантастики еще ждет своего исследователя. Если попытаться разместить на предназначенной для школьных упражнений контурной карте мировые центры научно-фантастической литературы, то взгляду откроется довольно странная картина. Прежде всего мы увидим «белые пятна» девственных земель, характерные для эпохи великих географических открытий. Причем эти «белые пятна» будут располагаться не на территориях антиподов, не в скифских степях, а скорее на землях древних цивилизаций. Это похоже на негатив географической карты, на «антигеографию». Но писатель не город, и книги не уподобишь горам и низменностям. Иногда один художник представляет собой целую литературу, порой сотни произведений не создают ни школ, ни традиций. Можно, конечно, подсчитать, сколько писателей-фантастов живет в той или иной стране, сколько книг они выпустили, сколько выходит там фантастических журналов. Получится безликая среднестатистическая сетка, сквозь которую утечет драгоценная суть. В Польше сейчас активно работают 10–12 фантастов, и где-нибудь еще, допустим, столько же. Но в Польше — Станислав Лем, а где-то его еще нет, и рассыпаются все хитроумные построения.
Мало помогут и исторические экскурсы. Современная научная фантастика — поистине дитя нашего космического и атомного века, века так называемых «малых войн», в которых угнетенные нации отстаивают свои права на человеческое существование, века победы социализма на большей части земного шара. Она не похожа даже на довоенную фантастику, качественно не похожа. Конечно, какие-то приблизительные связи можно наметить. В частности, расцвет американской фантастики можно попытаться объяснить давними традициями. Ведь признанным родоначальником этого жанра был великий американец Эдгар По. Но при ближайшем рассмотрении становится ясным, что По оказал гораздо большее влияние на европейскую литературу, в частности, на французскую, чем на американскую.
Жюль Верн дал жизнь, без преувеличения, тысячам эпигонских подражаний в разных странах, но не создал французской школы научной фантастики. Пожалуй, лишь о влиянии Уэллса на формирование английской фантастики можно говорить достаточно серьезно. Уэллсовская традиция ясно прослеживается, допустим, в романах Джона Уиндэма. Но в то же время творчество Кингсли Эмиса никак не назовешь традиционным, а Артур Кларк сам создал целую школу.
Имея в виду генетическую связь фантастики с головокружительным научным прогрессом последних лет, часто говорят, что этот вид литературы присущ странам с высоким уровнем науки и индустрии. Но почему-то фантастика абсолютно не популярна в Италии, Швеции, ФРГ, да и во Франции она далеко не так развита, как в Англии.
Трудно нащупать какие-то закономерности. В Японии сейчас фантастика расцветает бурным цветом. Фантастические произведения печатаются в журналах Аргентины и Кубы, но вся огромная территория Бразилии на карте фантастики — сплошное «белое пятно».
О трудностях «географического» подхода к проблемам фантастики можно говорить достаточно долго. В то же время познакомить читателя с современной фантастикой, отбирая лишь наиболее значительные и интересные произведения вне зависимости от их географии, очевидно, тоже нельзя. Отсюда и проистекает необходимость такого оптимального варианта, в котором бы гармония близких по уровню мастерства произведений сочеталась с широтой охвата. Такой вариант, как и всякое явление, взятое в чистом виде, недостижим. Но приблизиться к нему все же возможно.
Данный сборник составлен из произведений авторов различных стран: Италии, Польши, Франции, Чехословакии, Швейцарии и Японии. Такой подбор может несколько удивить любителя научной фантастики.
— Позвольте! — воскликнет он. — Какая может быть современная фантастика без СССР, США, Англии?
Действительно, на «фантастической» карте мира советская и англо-американская литература выглядели бы огромными континентами среди больших и малых островков. Более двух третей общего потока научно-фантастических книг приходится на долю этих трех стран. Именно поэтому и решено выпустить отдельные тома антологий фантастических повестей и рассказов этих стран. Один том будет составлен из лучших произведений советских авторов, другой познакомит читателя с фантастами, пишущими на английском языке, а третий… Третий… именно его и держит сейчас в своих руках читатель.
Коротко о произведениях, вошедших в эту книгу. Италию рассказом «Онирофильм» представляет писатель Лино Алдани. «Онирофильм» — острое, напряженное и беспощадное произведение. Действие его происходит в будущем столетии, но это рассказ о наших днях. Гротескный, подчеркнуто тенденциозный и горький.
Не проходит дня, чтобы газеты не принесли известий об очередной трагедии, связанной с так называемым «коммерческим кино». Трагическая судьба голливудской «секс-бомбы», замечательной актрисы Мэрлин Монро, и разразившийся недавно в Италии скандал, закончившийся привлечением к суду крупнейших кинопродюсеров и актеров по обвинению в пропаганде порнографии. Это две стороны одной и той же ленты. Коммерческое кино породило в современном мире острые и неразрешимые проблемы. Они-то и легли в основу конфликта «Онирофильма» — рассказа о массовом искусстве, которое превращает людей в роботов блокирует все их нервные и психические центры. Уже сегодня в ряде стран кино сделалось средством оболванивания масс. Уже сегодня ведутся успешные опыты по активному воздействию средствами кино на область подсознания. Уже сегодня с экранов льются потоки крови и похоти… Если все это будет так продолжаться, то что же будет завтра? На это отвечает «Онирофильм». Это рассказ, проникнутый тревогой и болью за сегодняшний день.
Прославленный французский юмор осветил своими солнечными бликами и жанр научной фантастики. Герой рассказа Пьера Буля «Бесконечная ночь», недалекий буржуа Венсан, вовлечен в невероятнейший круг событий. Действие развивается сначала неторопливо. Прежде всего появляется столь любимая фантастами «машина времени». Правда, путешественник во времени прибывает не из будущего, а из далекого прошлого, но дань традиции будет отдана, и появится другой путешественник, из будущего. Но незачем пересказывать фабулу этого блистательного, наполненного стремительными и все убыстряющимися событиями и головокружительными парадоксами рассказа.
Другой образец французской фантастики, памфлет Марселя Эме «Талоны на жизнь», представляет собой острую политическую сатиру. Атмосфера некоего тоталитарного общества, отмеривающего своим гражданам дни жизни, заставляет обратиться к недавнему прошлому, к позорным дням Виши. Дневник Жюля Флегмона — это дневник коллаборациониста. Такие всегда ко всему приспосабливались. Столкнувшись с подлостью, насилием, бесчеловечностью, «герой» может лишь «мысленно выкрикнуть слова протеста». Но даже на это его не хватает. «Стараюсь взять из жизни все» — вот начальная и конечная формула его философии. Марсель Эме двумя-тремя штрихами дает понять, что возникшая в мозгу у читателя аналогия с Виши отнюдь не случайна. Автор намеренно нацеливает на нее. Какой-то фашист произносит фразу, подобную заклинанию: «во всем виноваты евреи», кто-то упоминает о «неоккупированной зоне» и т. д. Замысел писателя предельно ясен. Дух тех, кто предал Францию, все еще витает над страной. Он жив, этот зловонный пар, подымающийся над болотом мещанского, узкособственнического мирка. Он вползает во все щели, плывет над всеми улицами. Но увидеть его можно лишь в прямых лучах света. Поэтому и написал свой памфлет французский писатель Марсель Эме.
Швейцарский драматург Фридрих Дюрренматт пользуется мировой известностью. Его пьесы часто идут на сценах советских театров, многие из них были опубликованы на страницах журнала «Иностранная литература». Поворот Дюрренматта к фантастике не случаен. Его можно было бы предсказать сразу после «Физиков». Конечно, предсказывать задним числом легче всего, но факт остается фактом: «Операция Вега» — произведение явно фантастическое.
Это гротеск, изящная насмешливая сатира, но сквозь нее проглядывает тревога за судьбу современной цивилизации. Противопоставляя агрессивным землянам суровую общность венериан (Венера сделалась местом ссылки преступников-землян), Дюрренматт отнюдь не хочет оказаться над схваткой. Он не всеобщий обличитель, не объективист с холодным сердцем, разглядывающий в микроскоп проблемы разделенного мира. Симпатии и антипатии его вполне определенны. Недаром слова министра Вуда о демократии, идеалах, равенстве и всеобщем прогрессе ежесекундно прерываются раскатами грома. Точно сама природа не может удержаться от хохота, слыша набор трескучих фраз, без которого не обходится ни один политикан, будь то мэр провинциального городишка или дипломат самого высокого ранга.
Именно эта автоматическая словесная демагогия предшествует приказу обрушить на мирных и мужественных людей груз водородных бомб в кобальтовых оболочках. Вуд афористичен, как Талейран и в то же время узко запрограммирован, как робот. Проволочный каркас из лжи и цинизма, расцвечиваемый в зависимости от надобности суррогатами человеческих чувств и эмоций. Остальные участники полета на Венеру еще более схематичны. Каждого из них автор сделал олицетворением того или иного социального института. Все их действия заранее предопределены и неизбежны, как неизбежна и заранее предопределена атомная бомбардировка Венеры.
Другими приемами исследует грядущее японский писатель Саке Комацу. Сквозь атомный пепел и обломки милитаризма пробивается зеленый росток. Суждено ли ему вырасти? Во что он превратится? В уродливого мутанта? Или надежда все же есть?
Лицом к лицу столкнулся японский мальчик с непостижимой для него службой времени. Временные экраны рассекают повествование. Под разными углами проецируют возможное будущее. И как маленький мир, вобравший в себя вселенную, многогранен и изломан мозг японского мальчика, стремящегося отдать жизнь за императора.
Японию по справедливости можно назвать «четвертой фантастической державой». Фантастическая литература Японии богата и разнообразна. Встречаются чисто традиционные произведения, навеянные богатым опытом волшебных повествований средневековья. Впрочем, даже авангардистские произведения тоже окрашены национальным своеобразием. Но много и таких произведений, в которых о Японии напоминают лишь имена героев. Влияние англо-американской фантастики легко проследить и на представленном в сборнике юмористическом рассказе Синити Хоси «Когда придет весна».
С польской научно-фантастической литературой советский читатель знаком в основном по книгам Ст. Лема, у которого в нашей стране миллионы горячих поклонников. Им, безусловно, будет интересно познакомиться с творчеством еще одного польского фантаста, Кшиштофа Боруня. Повесть Боруня «Восьмой круг ада» следует отнести к категории философской фантастики. Переместив инквизитора Модестуса Мюнха из средневековья в коммунистическое общество, писатель меньше всего заботится о хитроумных поворотах сюжета, о внешней занимательности. Он нарочито отвергает путь научного детектива, ставя читателя перед свершившимся фактом на первых же страницах. Этим он как будто предупреждает, что разговор пойдет об очень серьезных проблемах человеческой морали. Это вечные темы: добро и зло, борьба идеологий, схватки прошлого с настоящим. И вечно будут черпать в них вдохновение художники. Боруню удалось раскрыть эту тему по-своему, умно, тактично, убедительно. Он показал нам интереснейший процесс духовной эволюции средневекового изувера, попавшего в общество, где восторжествовали самые высокие проявления человеческих отношений. Эволюция Мюнха заставляет о многом задуматься. Человек связан с обществом сложной системой обратных связей. Некоторые из этих связей и сумел вскрыть Борунь, воспользовавшийся в своей интересной повести традиционным приемом фантастики.
Рассказ чехословацкого фантаста Вацлава Кайдоша «Опыт» переносит нас в мрачную лабораторию доктора Фауста. Но знакомые всем события средневековой легенды окрашиваются холодным светом космической техники. Этот свет не терпит теней и полутонов. Вот почему и сам доктор Фауст предстает перед нами совсем иным, не похожим на того мужественного, сурового гения, каким он запечатлен в нашем воображении.
Вообще идея вмешательства космических пришельцев или людей из будущего в легендарные, сказочные события часто бралась на вооружение многими фантастами. Айзек Азимов как-то заметил, что любой миф можно превратить в фантастический рассказ, заменив вмешательство богов вмешательством науки. В этом отношении рассказ Кайдоша не является исключением из общего правила. Но он интересен для нас именно трактовкой Фауста. Глубоко символично, что независимый партнер Мефистофеля, человек, повелевавший незримым миром духов в столкновении с моралью общества, которое стоит неизмеримо выше сушествующего, выглядит слабым и жалким. Это сближает «Опыт» с повестью Боруня. И не случайно, что именно польский и чехословацкий писатели сумели, каждый по-своему, показать могучую силу высокой человеческой морали.
Узор калейдоскопа возникает случайно. Не в нашей воле добиться появления самого совершенного орнамента. Так же случаен и произволен лик будущего в представлении отдельных фантастов. Будущее обусловлено множеством ускользающих от нашего знания причинно-следственных связей. Но в нашей воле верить и надеяться, работать и готовиться к встрече с гармоничным будущим, светлый контур которого вырисовывается сегодня.
Разноцветные стекла современности порой складываются в черный крест расизма или грибообразное облако атомного взрыва. Закон возникновения того или иного рисунка бесконечно сложен, причины таинственны, следствия трагичны. Не раз и не два из темной глубины стекла на нас взглянет ужас, отчаяние и бессилие человека современного мира. Об этом пишут итальянцы, японцы, французы. Совсем другой свет, свет мудрой веры в человека и его силы, льется со страниц произведений писателей социалистических стран. Здесь, пожалуй, теряет смысл аналогия с калейдоскопом. Случайность уступает место необходимости, произвол сменяется целенаправленными усилиями доброй воли, растерянность отступает перед уверенностью. Мысль и воля людей творят будущее. Оно всегда создается сегодня.