– А я была в Египте и видела Синай, – сообщила Селеста. Она и Гауди сидели в его квартире и рассматривали глобус. На небольшом журнальном столике стоял поднос с кофейником и двумя чашками. Антонио хотел быть гостеприимным и предложил Селесте горячий кофе, чтобы согреться. Несмотря на довольно теплый для начала апреля день, руки девушки были холодными, когда она вошла к нему и протянула руки для приветствия.
– Синай, – протянул Антонио, – гора Моисея. Она считается одним из святейших мест христианского мира. Помнишь, что написано в Ветхом завете? На третий месяц по исходе из Египта в новолуние Моисей вывел свой народ к Синайской горе. Здесь они остановились на ночлег. На третий день на заре были громы и молнии, и большое облако над горой Синайской, и трубный звук, весьма сильный. Гора же Синай вся дымилась, потому что Господь сошел на нее в огне, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей и сказал Господь ему…
– Да, я знаю, что последовало за этим, – торопливо сказала Селеста. Ей не хотелось, чтобы Антонио напомнил ей о том, что она часто нарушала. – По легенде Моисей получил от Бога десять заповедей, которым следуют все порядочные люди, отнюдь не только христиане.
– Да, ты права, – согласился Гауди. – Я думаю, что эта мудрость стала основой отношений между людьми, да и, наверное, уклада жизни во всем мире. А ты видела монастырь святой Екатерины?
– Да, конечно, вместе с паломниками я побывала у подножия горы, где расположен монастырь. Даже не верится, что он там с шестого века. Стены и по сей день в отличном состоянии, и вообще он похож на крепость.
– Этот монастырь уникален, – задумчиво произнес Гауди. – Он с самого основания, с тех давних времен остается независимой республикой живущих там монахов. Истинная вера заложила фундамент этого здания, а стены построены из гранита, поэтому монастырь своим видом напоминает крепость. Он полностью самостоятелен, не подчиняется ни одному государству, не имеет обязательств и перед другими институтами церкви – это место свободной веры, отвечающее только перед Богом.
Голос его звучал размеренно, он проговаривал слова медленно и торжественно, будто во время проповеди:
– Я сам, к сожалению, так и не побывал в этом чудесном месте, только много читал о монастыре. Он воздвигнут на высоте тысячи четырехсот метров над уровнем моря, немного походит на крепость, его башни устремлены к небесам. Я всегда ясно представлял себе, как на звенящей жаре и в леденящем холоде туда приходят паломники, что бы помолиться у останков святой Екатерины, казненной за преданность вере в единого бога.
Он замолчал и задумался, а Селеста сказала:
– Знаешь, когда смотришь на него из пустыни, кажется, что этот монастырь похож на каменный остров, парящий в небесах. А еще этот мистический куст неопалимой купины. На него просто невозможно не обратить внимание. Такое необычное название, и он весь покрыт дивными цветами. Монахи говорят, что это очень древний куст, он уходит корнями под фундамент монастыря, возможно, это тот самый куст, в котором Господь и явился Моисею.
– Когда я был маленьким, отец мне рассказывал об этом растении, потому что такие кусты росли неподалеку от нашего дома в Руидомсе. Он грозил мне, что если я подойду к неопалимой купине ближе, чем на два метра, Бог меня покарает. Но в июне, когда на кустах появляются прекрасные нежные розовые и сиреневые цветы, я решил, что отец чересчур меня опекает, и ничего сверхъестественного не произойдет, если я нарушу его запрет.
Однажды мы с друзьями потихоньку подкрались совсем близко к этому кусту. Как я и предполагал, ничего не произошло, просто мне отчетливо запомнился запах, который исходил от этих цветов, резкий и неприятный, похожий на какой-то медицинский. Удачная вылазка вселила в меня смелость и подтолкнула на новые подвиги. Где-то через месяц мне снова захотелось посмотреть на растение, которое может меня наказать, и мы с мальчишками снова отправились туда. Цветов уже не было, а на их месте появились коробочки с семенами, похожие на пятиконечные звезды. И вдруг один из моих друзей, Хуан, сказал, что покажет нам фокус, о котором слышал от кого-то из старших. Он поднес к кусту зажженную спичку. Что тут началось! Я так перепугался, что не мог сдвинуться с места, мой проклятый ревматизм буквально сковал меня. Мои колени отказывались разгибаться, и я стоял на полусогнутых ногах и смотрел, как внезапно куст вспыхнул ярко-красным пламенем, потом раздался громкий хлопок и заклубилось облако черного дыма. Когда я это увидел, то решил, что дьявол пришел за мной, как и предупреждал меня отец. Я был в ужасе и думал, что куст сгорел дотла. Но, только дым рассеялся, мы с приятелями с изумлением увидели, что куст остался невредимым. Представляешь, мы были уверены, что это настоящее чудо! Куст ничуть не пострадал! Вечером я пришел домой и не вытерпел да и рассказал обо всем отцу. Он спокойно выслушал меня, укоризненно покачал головой и сказал, что нам очень повезло, что никто из нашей экспедиции не пострадал. Только тогда он объяснил мне, что растение очень опасно, если до него дотронуться, то через несколько часов кожа покраснеет и покроется волдырями, будто ты побывал на пожаре и серьезно пострадал. Тогда я понял, почему это растение называется неопалимая купина, и пообещал отцу больше не подходить к страшному кусту.
– А я ничего не знала об этом, – призналась Селеста, – то есть я знаю, что есть икона «Неопалимая купина», и она оберегает дом от пожаров, но о том, что растение может проделывать такие жестокие фокусы, мне было неизвестно.
Антонио грустно улыбнулся:
– Я много занимался историей религии, читал об основах религиозных учений. С тех пор, как умер мой брат, прошло совсем мало времени, и я снова вернулся к вере, как к единственному утешению. В тот момент мне казалось, что в моей жизни уже не будет места радости. Но это было до того, как я встретил тебя.
Селеста смутилась.
– Лайла, а можно я задам тебе один вопрос? – Антонио робко взглянул на нее. Он залпом выпил остывший кофе и дотронулся пальцами до ее руки.
– Конечно, можно даже не один. Только я сомневаюсь, что смогу ответить, – улыбнулась девушка. – А впрочем, задавай, мне даже интересно, неужели на свете есть что-то такое, о чем ты не знаешь?
– Вот представь себе, – начал Антонио, будто не обращая внимания на ее ответ. – Один пока малоизвестный художник, такой же впечатлительный, как и я, влюбился в одну прекрасную девушку. А она, кстати, тоже художница, как и ты. Она понимает его с полуслова, они смотрят на мир одними и теми же глазами, но он боится открыться и признаться ей в своих чувствах. Посоветуй, как ему поступить?
Селеста ахнула, ведь это было так неожиданно. Конечно, такое причудливое признание в любви, такая юношеская застенчивость в словах взрослого мужчины была удивительной. Звуки его голоса наполнили сердце Селесты бескрайней нежностью. Ей и в голову не приходило, что этот эксцентричный, порывистый, смелый в искусстве человек окажется таким неуверенным в отношениях с женщиной. Она смотрела на него, и отчего-то он показался ей похожим на игрушечного медведя, зажавшего в лапах огромное красное сердце. Таких медвежат юноши, если они не в силах облечь свои чувства в слова, дарят возлюбленным, взваливая на плюшевых зверят всю ответственность объяснения в любви. Она взяла Гауди за руку в надежде, что, коснувшись ее, он поймет, что она тоже испытывает к нему сильные чувства, гораздо более глубокие, чем уважение ученика к мастеру или дружеская симпатия. Слишком много тайн хранило ее сердце, поэтому она не могла открыть его Гауди, этому честному, увлеченному и доброму человеку.
– Мой милый, милый Антонио, – только и смогла произнести она. Она ощущала себя раздавленной горьким грузом недомолвок. Пожалуй, впервые за многие годы пирамида лжи, которую она старательно возводила, оберегая себя, превратились в склеп для ее души. Наверное, трудно представить себе более отчаянную ситуацию, чем та, в которой она сейчас оказалась. Все, чего она так старательно добивалась, искала, обратилось из золота в бесполезные глиняные черепки. Ей хотелось вычеркнуть из памяти, вымарать белой краской весь сумасшедший двадцать первый век, превративший ее в хитроумное и расчетливое чудовище. Она понимала, что готова заплатить любую цену, лишь бы остаться здесь, в этом мире, за сто лет до своего рождения. А что будет, если она наплюет на мир две тысячи двенадцатого года, и останется здесь? Укроется от любопытных глаз и забудет о данных ей обязательствах? Как же ей хочется, чтобы Антонио, этот порядочный и правдивый художник, помог ей выпутаться из затянувшей ее трясины. Она чувствовала, что его добрые глаза, его жаркие объятия и торопливые поцелуи – единственное спасение для ее загнанной в угол души.
– За те несколько дней, которые мы провели вместе, мне они показались только мгновениями, я вдруг осознал, что желание быть с тобой превратилось для меня в навязчивую идею. Раньше я жил в мире, где властвует только Бог, где есть солнце, которое встает на востоке и уходит за горизонт на западе. Теперь я знаю, что это не совсем так, надо мной властвуешь ты. Ты появляешься, и для меня начинается день, ты уходишь, и я погружаюсь в безмолвие страха и темноты.
Селесте показалось, что кто-то сильный схватил ее за горло, чтобы она не могла ничего сказать. Она пыталась проглотить ком, застрявший в горле, но слова Антонио не давали ей возможности что-либо произнести.
– Наверное, это провидение, что на земле в это самое мгновение из миллионов дней, когда бы ты могла родиться, ты пришла в мир именно сейчас, и сегодня в этом городе ты рядом со мной. И теперь я живу верой в то, что ты есть.
«Боже мой! Какая жестокая пытка! Как сильно он заблуждается, как далеко от истины то, во что он верит!» – душа Селесты рыдала.
– Мне хочется положить в твою ладонь все золото, все бриллианты мира! – не останавливался Антонио. Внезапно он вышел из-за стола, встал на колено и воскликнул: – Я готов сделать все, что угодно, только бы ты была счастлива. Когда ты здесь, я чувствую себя свободным, как ветер, я работаю, как безумный, я могу сделать этот город самым прекрасным на земле, но мне надо знать, что ты не оставишь меня, Лайла. Ты понимаешь меня до конца, до последнего штриха, и когда ты уходишь, я не знаю, увидимся ли мы еще или я навеки тебя потерял.
Она поднялась со стула, он быстро встал на ноги. Селеста прижалась к нему, дрожа все телом. Он обнял ее так крепко, что в какой-то момент ей стало трудно дышать.
– Когда ты уходишь, как всегда, не говоря, когда мы снова встретимся, я остаюсь здесь один, все сильнее принадлежащий тебе, – прошептал он, и его дыхание обожгло ей щеку.
Она подняла глаза, и столкнулась с его взглядом, полным мольбы, отчаяния. Его всегда теплые глаза сейчас были твердыми и непреклонными. Он требовал ее ответа, но это было выше ее сил. Ее мысли метались в поисках слов, чтобы объясниться, но решиться и сказать что-либо Селеста не могла.
– Антонио, мой милый, мой прекрасный человек, – наконец вымолвила она.
Он смотрел на нее своими проницательными медовыми глазами, и, казалось, читал ее мысли.
– Ты так старательно ищешь ответ, который не обидел бы меня, – грустно сказал он, выпуская ее из своих объятий. – Спасибо тебе, ты очень добрая и чуткая девушка, ты думаешь о моем израненном сердце.
Он отнял свою руку, встал и прошелся по комнате. – Ничего не говори, не надо. Я все понимаю, ты прелестная, умная, сердечная, а я… я, наверное, заколдован какой-нибудь злой ведьмой, я недостоин любви.
Сердце Селесты разрывалось. О, если бы она могла утешить его, объяснить, кто она и откуда, он бы понял, почему они не могут быть вместе. А вдруг могут? Девушка не хотела лишать себя надежды, надо было испробовать еще одно средство.
– Который час? – тихо спросила она, сама не узнав своего голоса.
– Четверть двенадцатого, – ответил Антонио, взглянув на великолепные настенные часы, которые он сделал в подарок графу Гуэлю и собирался установить их в его кабинете в новом доме, который он сейчас достраивал.
Она не знала, как поступить.
– Тебе уже пора? – примирившись с неизбежным, спросил Гауди.
Селеста чувствовала себя Золушкой, чья карета в полночь грозит превратиться в тыкву, а кучер – в крысу. В детстве ей очень нравилась эта сказка, и, даже повзрослев, она верила, что стоит немного потерпеть, как твой принц найдет тебя, ведь любовь способна творить чудеса. Как бы ей хотелось, чтобы эта история была не вымыслом, а правдой. Она горько усмехнулась, этому ее желанию никогда не суждено сбыться. Эта кривая улыбка не укрылась от Антонио.
– Скажи мне, я, правда, жалок и смешон? – спросил он, опустив голову и не глядя на нее.
– Нет, это не так, совсем не так. Антонио, дорогой мой, мне надо о многом тебе рассказать, – уверенно произнесла она и сама удивилась той легкости, которая охватила ее, когда решение было принято. Да, она должна ему все рассказать. Если не этот великодушный человек, истинно верящий в божественное провидение, живущий по законам божьим, не выслушает ее исповедь и не простит, то покоя ее душе уже не найти.
– Я слушаю тебя, Лайла, – удивившись твердым ноткам в ее голосе, сказал зодчий.
– Я все расскажу тебе без утайки, но я должна уйти отсюда без десяти двенадцать. Если ты выслушаешь мою историю, и сможешь понять меня, и после этого по-прежнему будешь так же страстно желать быть со мной, я попробую вернуться к тебе и остаться навсегда.
– Попробуешь? – не понял Антонио. – Ты не свободна в своем выборе? Кто-то может заставить тебя изменить твое решение? Или в твоей жизни тоже есть другой?
Он внезапно умолк и снова сел рядом с ней. Он опустил голову и обхватил ее руками:
– Или… Или ты не любишь меня достаточно сильно для того, чтобы разделить со мной мою жизнь и страсть к искусству? Просто скажи мне об этом, сними камень с души. Я думаю, что между близкими людьми не может быть фальши и лжи. Я уже достаточно отхлебнул из этой чаши. Мне тоже есть, о чем тебе рассказать.
– Может быть, не стоит начинать тяжелый разговор? – робко предложила Селеста. – Если тебе тяжело говорить об этом, мы найдем другое время.
– Я не хочу от тебя ничего скрывать. В моей жизни есть другая женщина…
Он помолчал, Селеста ждала продолжения. Тогда он откашлялся и проговорил:
– Вернее, была. Пепета Мореу была в моей жизни, но в ее судьбе для меня места не было. Я признался ей в своих чувствах, которые действительно в тот момент были очень сильны и искренни. Я говорю «в тот момент», потому что тогда я еще не знал тебя. Но я не показался Пепете достойным спутником жизни, она выбрала другого и приняла его предложение. Он – славный малый, кажется, торгует лесом. Дела его идут неплохо, по крайней мере, все говорят, что лучше, чем сейчас у меня. Ну что ж, я не смог ей объяснить, что для меня деньги – не главное в жизни, что у меня другая цель, и я остро нуждаюсь в любви и поддержке для ее осуществления.
Селеста улыбнулась ему и потерлась носом о его плечо:
– Антонио, ты очень сильный и безмерно талантливый. Я уверена, что у тебя все получится. Саграда Фамилия – вот любовь твоей жизни, которая никогда не оставит тебя.
Гауди выдавил из себя ответную улыбку:
– Да, этот собор – цель моей жизни, и я буду продолжать строительство, пока меня не покинут силы, но я сейчас о другом. Лайла, милая, ты же понимаешь, о чем я говорю.
Он взял ее руку и медленно целовал от кончиков пальцев до запястья. Она смотрела на него, готовая разрыдаться. Она должна была все объяснить ему, он не может так дольше терзаться. В его мучениях есть доля и ее вины. Ее собственная душа маялась и жаждала покоя и примирения. Селеста хотела, чтобы Антонио выслушал ее исповедь. Она бы покаялась, рассказала ему о Крамере, о своем страхе, о картине со спиритическим сеансом и о старинном зеркале, которое впервые соединило их. Но что будет, когда он узнает всю правду? Посмотрит ли он еще раз на нее или навсегда прогонит из своей мастерской и вычеркнет из своей жизни? И как найти слова, чтобы он смог ее понять?