Селеста включила телевизор и отправилась в ванную. Вот такая у нее была привычка заставлять телевизор создавать иллюзию присутствия людей в доме. Иногда она страшилась своего одиночества. Так грустно осознавать, что рядом с тобой нет никого, кому ты доверяешь и готова рассказать обо всем. Телевизор заменял Селесте собеседника, в котором она остро нуждалась именно сейчас, когда ее любимого брата Джеймса не было рядом, а она вернулась в Рим и чувствовала себя нестерпимо одинокой.

Мысли об их несчастливой семье не переставали терзать Селесту. Радостного и безоблачного детства у нее не было, она сразу стала взрослой в пятнадцать лет. Когда их родителей не стало, Селеста взяла на себя заботы о брате. Хотя их отец был богатым человеком, он умел не только зарабатывать деньги, но и жить на широкую ногу. Он тратил деньги, получая удовольствие от всего происходящего, а это надо было оплачивать. Их мать никогда не работала, отец давал ей деньги на поддержание роскошного особняка в Швейцарии и на воспитание детей. По трагическому стечению обстоятельств, когда мать с отцом покинули их, Селеста и Джеймс оказались в весьма затруднительном финансовом положении. Но жизнь текла своим чередом, и девушка не хотела отказываться от своих амбиций стать художницей и добиться признания. Она недолго раздумывала, как быть дальше, ведь теперь главой семьи была она. Селеста посоветовалась с братом, и они приняли совместное решение переехать из Швейцарии, где оставаться было невыносимо больно, в Рим.

Через год Селеста блестяще выдержала все экзамены и поступила в художественную школу. У них было немного денег, и они сняли комнаты недалеко от центра Рима. Джеймс ходил в школу, его сестра решила найти работу, чтобы у них появились свободные деньги. Им нравилась их самостоятельная и независимая жизнь в древнем городе. После гибели отца брат с сестрой поклялись друг другу, что будут жить далеко от моря, и Рим казался отличным местом для начинающей художницы и мальчика, интересующегося философией. Когда они говорили о будущем, Джеймс часто грустил. Он понимал, что сестра не сможет заработать достаточно денег, чтобы он мог учиться в университете. В такие моменты сердце Селесты разрывалось, она обнимала брата и говорила, что очень скоро все образуется. Хотя она сама не знала как, она была уверена, что сможет решить денежные проблемы. Они были вместе, и это было самым главным.

Для начала она устроилась на работу в пиццерию, так делали многие студенты. График был удобный, можно было учиться и работать. Однако очень скоро девушка поняла, что эта работа не по ней. Пробегав целый день с подносом в руках, она так уставала, что с трудом могла держать карандаш. Как это ни печально, но нужно было выбирать: или учеба, или небольшой, но постоянный заработок. Она не была готова отказаться от плана заработать деньги для учебы Джеймса, поэтому молилась, чтобы ситуация сама подсказала ей выход. И вселенная расставила все по своим местам. Кто-то может сказать, что она поступила так из эгоизма, но в той ситуации это казалось единственным правильным решением.

Кто-то из ее подруг на курсе в художественной школе проговорился, что знает человека, который покупает копии картин. Сердце Селесты радостно забилось: вот оно, долгожданное решение. Она была уверена, что в этом деле он преуспеет. Ее преподаватели не раз говорили, что ей всегда удавалось очень точно уловить стиль известных мастеров, и, узнав о человеке, который бы платил за подобную работу неплохие деньги, она ликовала, вот он, ее шанс зарабатывать художественным ремеслом. Подруга свела Селесту с заказчиком, и начинающая художница с энтузиазмом взялась за написание картин на заказ. К ее удивлению оказалось, что людей, которые хотели бы иметь картины Матисса или Миро над камином, немало. Так, довольно невинно, рисуя истинные подделки, она стала получать неплохие деньги. Теперь, когда у нее был довольно стабильный заработок, они с братом стали чувствовать себя основательно стоящими на ногах. Конечно, они пользовались некоторой суммой из наследства, оставленного родителями, но уже не страшились, что эти деньги закончатся, и они останутся без куска хлеба. Снимая небольшие деньги со своего счета, Селеста чувствовала, что хотя их родителей уже нет на этом свете, Джеймс и она все равно остаются их детьми. Родители посильно участвовали в их жизни, давая деньги на обучение.

Раздумывая о Джеймсе и о себе, об их прошлом и ее будущем, Селеста, завернувшись в халат, вышла из ванной.

– Преступления в области искусства – третий по прибыльности нелегальный бизнес в мире после наркотиков и незаконных сделок с оружием, – раздался обличающий мужской голос. Селеста вздрогнула и инстинктивно оглядела комнату в поисках говорившего. Разумеется, она никого не увидела, в своей квартире она по-прежнему была одна.

– Значительную часть этого бизнеса составляет изготовление подделок. Считается, что сорок процентов всех произведений искусства в мире – это подделки, – продолжал мужчина твердым голосом. Селеста посмотрела на экран телевизора. Да, именно оттуда и вещал голос, который показался ей очень знакомым. Она села на диван и принялась смотреть передачу.

– Обманывать мир искусства столь же прибыльно, как и воровать у него. За последние десятилетия мошенники достигли такого уровня, что даже для хорошего эксперта стало непросто определить разницу между подделкой и подлинником, – сообщил голос из телевизора.

«Надо же! – про себя воскликнула Селеста, но вслух ничего не сказала, инстинктивно сжав руки в кулаки, как бы готовясь принять бой. – Теперь об этом делают передачи и показывают их в прайм-тайм.

– В следующий раз, когда вы окажетесь в галерее и музее или в доме человека, считающего себя ценителем живописи, присмотритесь внимательнее, – в этот момент на экране перестали мелькать изображения полотен известных мастеров, и весь экран заняло лицо человека, который был очень хорошо знаком Селесте. Она оцепенела от ужаса. – То, что вы увидите, может оказаться подделкой.

Сказав последние слова, телеведущий многозначительно прищурился и ухмыльнулся. Через секунду его лицо заменили титры, и Селеста прочла именно то, что и ожидала: «Автор идеи и ведущий – Габриэль Крамер». Дрожащей от страха и негодования рукой она дотянулась до пульта и выключила телевизор.

– Габриэль Крамер, – повторила она. – Надо же, как непредсказуемы повороты судьбы. Мистер Крамер предостерегает возможных жертв и разоблачает мошенников. Какая злая ирония!

Она достала из бара бутылку вина, откупорила ее и щедро налила себе в бокал на высокой ножке. «Неужели он изменился? Или это его стиль жизни, ходить по острию ножа, каждую минуту рискуя быть разоблаченным. Поистине этот господин – весьма изощренный и лицемерный преступник».

«Подделка картин – это единственное преступление, где нет жертв. Если картину-подделку принимают за подлинник, значит, она выполнена на высочайшем уровне, и достойна красоваться среди себе подобных и заставлять всех рукоплескать таланту автора. Тогда сотрется эта грань между копией и оригиналом. Копия будет жить собственной жизнью как настоящая картина, ее станут покупать и продавать, она будет переходить из рук в руки, о ней будут заботиться и ей будут восхищаться! Разве это можно назвать преступлением? По-моему, нет. Преступник в таком случае может лишить людей, пожалуй, только покоя и сна», – вспомнила Селеста однажды услышанные от Габриэля Крамера слова. Она сделала еще глоток вина, чтобы унять все еще колотивший ее нервный озноб.

«Что же теперь будет? Что он задумал на этот раз? Ума не приложу», – Селеста постукивала пальцами по столу, размышляя о Габриэле Крамере.

Она не раз вспоминала о том, как познакомилась с телеведущим. Она путешествовала по Индии, изучая древнеиндийскую мифологию, архитектуру. Разумеется, главной точкой этой поездки было место, которое она давно мечтала увидеть – Тадж-Махал. Именно здесь она впервые увидела его, этого весьма приятного человека, которого звали мистер Габриэль Крамер. Он рассказал ей, что интересуется историей искусств, коллекционирует картины, имеет неплохие связи в мире искусства. Он увидел, как Селеста делала набросок белокаменного мавзолея в Агре и оценил ее мастерство, и, как бы невзначай, спросил, не пробовала ли она писать копии картин.

Так началось их сотрудничество. Целый год, несмотря на уже ставшие дружескими отношения, Габриэль был исправным заказчиком. Он просил сделать дубликаты известных полотен, и, казалось, был ненасытен в своем стремлении заполучить написанные ею копии работ знаменитых художников. Селеста, которая уже имела опыт работы на этом рынке, знала, что обычно людям нужна была одна-две картины, а этот улыбчивый мужчина заказывал одну за одной. Художница знала, что Габриэль – историк, разбирается в искусстве, но бесконечная череда заказов заставила ее насторожиться.

Сделав еще глоток вина, Селеста подумала: «Я написала для него, наверное, более десяти картин, и он платил мне по четыреста евро за каждую. Я нуждалась в этих деньгах и была рада каждому новому заказу, поэтому старательно отметала все возникающие сомнения».

Она с ногами забралась на диван и, не выпуская из рук бокала, продолжала размышлять: «Что же заставляло меня беспокоиться? Конечно, мои подозрения были основаны лишь на собственных ощущениях. Чеки, которые выписывал Крамер, были подлинными, все банки с готовностью их принимали к оплате, поэтому в какой-то момент я заставила себя успокоиться и продолжала упорно работать».

Вскоре у них с Джеймсом стали появляться лишние деньги, и Селеста стала больше путешествовать. Ее радовал постоянный стабильный заработок, и она, отбросив все опасения, с удовольствием выполняла все заказы Габриэля. «Я работала, получала деньги, что же в этом необычного? – думала Селеста. – Прошел почти год, и мистер Крамер познакомился со мной ближе и узнал о Джеймсе и наших семейных обстоятельствах. Быть может, именно это заставило его неожиданно открыться мне». Тот день она запомнила навсегда. Крамер позвонил и сказал:

– Селеста, помнишь ту картину Джакометти, которую я купил у тебя на прошлой неделе за пятьсот евро?

– Конечно, помню. Вы заплатили на сто евро больше обычной цены, и я очень ценю Вашу щедрость. А в чем дело? Картина Вам не нравится? Я могу переделать или написать другую. Через неделю будет готова, хотите?

– Дело в том, Селеста, что работы Джакометти, и картины, и скульптуры, высоко ценятся на рынке произведений искусства. Не знаю, известно ли тебе, но в 2010 году одна из его скульптур была продана более чем за сто миллионов долларов, – мягко прервал ее Крамер.

Селеста молча слушала его.

– Так вот, на днях я отнес твою картину на аукцион и продал ее за тридцать тысяч евро.

Этот разговор Селеста могла бы повторить слово в слово, будто слышала его только вчера. В тот день учтивый господин Крамер определил ее судьбу. Тогда она не знала, что более половины работ известного швейцарского художника и скульптора Альберто Джакометти, о которых знают эксперты, – подделки, поэтому писать их было, с одной стороны, очень легко, с другой очень ответственно.

Очень быстро Селеста выработала свой собственный стиль. Она никогда не делала точных копий картин, просто не видела в этом смысла. «Любой начинающий бумагомарака может сделать такое», – считала копировщица. Она же поступала по-другому: она смотрела на картины художника, интересного ей своими темами и манерой письма, раскапывала материал о проблемах, которые волновали мастера в то время, и создавала новую картину, которую, исходя из существующей объективной информации о нем, автор мог написать в то время. Она не копировала картины, потому что, появись Габриэль перед заказчиком или на аукционе с точными копиями уже имеющихся полотен, любой смог бы разоблачить его обман. Поэтому она очень старалась не подвести его и удивить: всякий раз, когда он являлся к ней, она предлагала Крамеру новую картину. Полотна и в самом деле были изумительны. Габриэль не переставал удивляться ее манере письма. Очень скоро он понял, что создавала она все эти произведения искусства обычной малярной краской.

– У меня аллергия на запах масляной краски, – призналась она, когда он спросил ее, почему она работает в такой технике. – Безусловно, я использую масло, когда заканчиваю картину, чтобы придать цвету глубину.

Он был восхищен ее находчивостью.

– А так я обычно смешиваю малярные краски с акриловыми, – добавила Селеста, – и вот, посмотрите, что получается.

То, что у нее получалось, было работами высшего класса, уж в этом Крамер был знатоком. Каждый раз бывая у Селесты, он благодарил Бога за встречу с этой талантливой девушкой.

Однажды, когда он зашел в ее студию, она позволила ему посмотреть, как она работает над картиной и придает ей товарный вид. Очередной шедевр Джакометти, только что законченный Селестой, блестел как новенькая монета.

– По-моему, это гениально, – похвалил ее Крамер.

– Спасибо, – девушке польстила его похвала, – но надо еще много чего сделать, прежде чем Вы сможете забрать ее у меня. Хотите кофе?

– Не откажусь, – ответил Крамер.

– Растворимый будете? – уточнила она.

Он скривился, потому что признавал только настоящий свежезаваренный кофе, но все же утвердительно кивнул. Девушка достала две чашки, насыпала в них кофе.

– Сахар и сливки на столе, берите сами, – сказала она и со своей чашкой вернулась в мастерскую. Крамер пошел за ней.

– Вот так, смотрите, сейчас маэстро Джакометти составит нам компанию и тоже выпьет с нами кофе. На глазах изумленного Крамера, она вылила содержимое своей чашки на картину, а затем кисточкой аккуратно распределила коричневую жидкость по всей поверхности.

– Чем крепче кофе, тем больше крошечных частичек попадает между волокнами холста, когда вода впитывается в поверхность картины, – прокомментировала она свои действия.

«Находчивая девочка», – с удовольствием отметил Габриэль. Сам он тоже научил ее нескольким трюкам, которые превращали простой рисунок, выполненный ее кистью, в раритет. Он посоветовал ей покрывать законченную картину цветным лаком, а потом в нескольких местах разбивать его, чтобы состарить картину на несколько десятков лет.

Габриэль, всю жизнь посвятил работе с предметами искусства, много раз выступал в качестве эксперта по оценке подлинности картин. Его было нелегко обвести вокруг пальца, так как он сам поднаторел в балансировании на грани добра и зла. Он мастерски менял подрамники, вытаскивал кнопки, которыми крепился холст, держал их в соленой воде, чтобы они покрылись ржавчиной, и возвращал их на место, меняя возраста картины. Иногда он вытряхивал над картиной содержимое мешка от пылесоса, чтобы в уголках собиралась пыль, но так как был аллергиком, считал эту уловку наиболее трудоемкой для себя и старался, чтобы это за него делала Селеста. Когда она начинала задавать неудобные вопросы, взывая к его совести, иногда даже угрожая все бросить и сдаться властям, он говорил:

– Успокойся, детка. В нашем деле нам всегда поможет людское тщеславие. Только подумай, если уже музеи и эксперты затрудняются определить поддельное полотно или подлинное, то как это удастся сделать человеку, всего лишь имеющему определенную сумму денег и страстно желающему заполучить шедевр, чтобы повесить у себя в гостиной?

Селеста соглашалась с ним, ведь у него был солидный опыт в подобных делах. Но иногда ею овладевал страх:

– Что же со мной будет, если у кого-нибудь это получится? Если подделку распознают?

У Крамера и на этот вопрос был ответ:

– Допустим, ты наняла эксперта, который разложил все по полочкам, или догадалась сама, что ты купила подделку. Как же ты сможешь в этом признаться? Как ты объявишь своим друзьям и знакомым, что заплатила кругленькую сумму за подделку? Посуди сама, много ли найдется тех, кто захочет рассказать всему миру, каким простофилей он был, и как мошенники обвели его вокруг пальца, заставив выложить бешеные деньги, за картину, написанную малярными красками?

Во всем, что говорил этот человек, безусловно, было рациональное зерно. Только страх по природе своей иррационален, его нельзя проанализировать и объяснить логически. Он впивается тебе в глотку холодными пальцами и душит до тех пор, пока ты не потеряешь сознание или не найдется тот, кто поможет высвободиться из смертельных объятий.

Сотрудничество с Крамером было для нее долгим и серьезным испытанием, поединком со страхом. Однажды в ее дом постучались полицейские. Она чуть не лишилась чувств, решив, что ее обман раскрыт, ведь все тайное очень скоро становится явным. Она представила, что теперь ей придется провести долгие месяцы в тюрьме по обвинению в мошенничестве. Повод для визита полиции оказался куда страшнее.

Погиб Джеймс, ее родной брат, единственный человек на земле, которого она по-настоящему любила, и который беззаветно любил ее. Нелепая случайность, дорожное происшествие. По свидетельству очевидца, Джеймс и его друг Адриан, который жил неподалеку, мирно беседовали, возвращаясь со школы. Возбужденный разговором, Джеймс не заметил, как нечаянно оказался на проезжей части в паре метров от подъезжающего автобуса.

«Это божья кара, – подумала Селеста. – В наказание за мои грехи бог лишил меня смысла этой жизни». В эту секунду Селеста дала себе слово раз и навсегда покончить с работой копировщицей. Почти не отдавая себе отчета, сразу после похорон, никому не сказав ни слова, в особенности Габриэлю Крамеру, она собрала вещи и улетела в Америку. Поступив так, Селеста не была уверена, что победа в борьбе со страхом оказалась на ее стороне, но, перелетев через океан, она вздохнула свободнее. Стараясь стереть все произошедшее с ее родственниками из памяти, в Штатах она поменяла документы, взяла себе новое имя. Она стала Лайлой Джеймс, и всякий раз называя свою новую фамилию, она думала о своем бедном брате. Каким все казалось несправедливым! Только она почувствовала, что в их жизни все, наконец, пошло на лад.

Время шло, через пару лет она смогла вернуться в Рим, и думала, что открыла новую страницу в своей жизни. По крайней мере, она так считала до этого самого вечера, пока не увидела лицо Крамера на экране телевизора. Сегодня ей почудилось, что страх вновь подбирается к ее шее.