В первые месяцы нашего пребывания в должности кандидатов в астронавты нас познакомили с уникальным храмом космической истории – таверной «Аутпост» (Outpost Tavern). Это заведение, в котором любили «зависать» после работы астронавты, находилось в нескольких кварталах от главного въезда на территорию Центра Джонсона. Название было выбрано в самую точку. Сказать, что это «грубое» строение, – все равно что не сказать ничего.

Здание представляло собой вагончик с несколькими потраченными временем столами, а парковка перед ним была покрыта воронками, как тропа Хо Ши Мина. В некоторых из этих заполненных водой ям мог утонуть небольшой седан. Преодолев минное поле из «домиков» огненных муравьев, посетители попадали в «Аутпост» через две распашные дверцы, как в старинных салунах, вырезанные в форме фигуристых девиц в бикини. Вдоль двух стен шла барная стойка. Гриль и фритюрница обеспечивали посетителей бургерами и картошкой фри, гарантирующих отложение нескольких миллиметров бляшек в каждой артерии. Под низким потолком висело облако атомизированного жира и сигаретного дыма, подобно грязному слою воздуха при температурной инверсии. Для развлечений предлагались доска для дартса, стол для шаффлборда и бильярд. Внутренний декор – космические постеры и фотографии астронавтов, прикнопленные к стенам и потолку. «Аутпост» был единственным баром в Америке, украшенным фотографиями улыбающихся астронавток в летных костюмах.

Почему именно «Аутпост» стал местом отдыха астронавтов, история умалчивает, но подобное заведение было почти традицией для любой летной части. Для Чака Йегера и пионеров ракетной авиации 1950-х таким местом был конный клуб «Счастливая задница» (Happy Bottom Riding Club) вблизи авиабазы Эдвардс, для первых астронавтов – бар «Мышеловка» (Mouce Trap Lounge) в городке Коко-Бич во Флориде. Скорее всего, «Аутпост» стал неофициальной забегаловкой для астронавтов эры шаттлов, потому что он давал ощущение убежища. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь пытался получить там автограф или взять интервью. Вероятно, на посторонних наводила тоску изрытая ямами дорога, а может, они считали, что над этим строением висит проклятие.

Каждую пятницу в час скидок множество новичков тусило в «Аутпосте». Потом в этом здании обмывали назначение в экипаж, посадку, присвоение нового звания. Там мы сплетничали и перемывали кости начальству. Мы встречались там с подрядчиками по полезным грузам и уточняли на обороте салфетки процедуры работы с ними. Наконец, «Аутпост» стал служить местом, где мы оплакивали погибших товарищей. Эта таверна была свидетелем такого количества космических событий, что ее следовало бы перенести целиком в Национальный аэрокосмический музей в Вашингтоне. Она такая же часть космической истории, как и ракетные самолеты, подвешенные там под потолком.

В месяцы ученичества мы познакомились и с самым грандиозным храмом космической истории – с Центром управления полетами (ЦУП). Когда мы входили в его тихий пустой зал, я представлял себе, что такое же чувство благоговения испытывает начинающий бейсболист, выбегая на поле в первой игре Большой лиги. Мы попадали в сказку, мы шли по следам легенд. Здесь закуривали сигары после приземления «Аполлона-11». Здесь были приняты слова «Хьюстон, у нас проблема», когда на пути к Луне взрывом разнесло служебный модуль «Аполлона-13».

Как флаги на стадионе, стены зала украшали увеличенные копии полетных эмблем экспедиций, которыми управляли отсюда. Почти всю переднюю его часть, от пола до потолка, занимал экран обратной проекции. На нем во время полета рисовались синусоиды орбит, проецировались местоположение кораблей и другие технические данные. На полу от экрана и до задней части зала находились ряды пультов управления, каждый следующий немного выше предыдущего. Наверху над каждым пультом стояли таблички с сокращенными названиями задач, решаемых за ним. Табличка FDO (Flight Dynamics Officer) располагалась над постом специалиста по динамике полета, где несколько мужчин и женщин отслеживали траекторию взлетающего или садящегося космического корабля. Буквы INCO (Instrumentation and Communication Officer) обозначали специалиста по средствам индикации и связи. Табличка PROP (Propulsion Systems Controller) относилась к оператору, контролирующему двигательную установку. Были и другие таблички: EVA, PAYLOADS, SURGEON, PAO, DPS и т. п.

Сопровождавший астронавт-ветеран рассадил нас возле пультов и проинструктировал, как использовать наушники и микрофон – часть системы внутренней связи Центра. Затем он начал объяснять, как организована и функционирует рабочая станция. За каждой системой шаттла – от электрической до гидравлической, от системы жизнеобеспечения до манипулятора – был закреплен оператор, эксперт по конкретной системе, который контролировал ее работу на основании поступающих с борта данных. Каждого из операторов поддерживала группа специалистов, имеющих телефонную связь с подрядчиками по соответствующей системе. В нештатной ситуации каждый оператор мог обращаться к лучшим специалистам.

Все операторы подчинялись сменному руководителю полета, пульт которого находился в глубине зала. Он нес полную ответственность за выполнение полетного задания. Именно ему при необходимости приходилось безотлагательно принимать решения, от которых зависели жизнь или смерть астронавтов. Не кто иной, как руководитель полета Джин Кранц, произнес знаменитое «Неудача – это не вариант» и повел свою команду в бой за спасение жизней астронавтов «Аполлона-13». За десять лет в должности астронавта я не встречал руководителя полета, о котором бы я не подумал, что он сделан из того же материала, что и Кранц. Никакие слова не будут слишком лестными при описании команд Центра управления полетом.

Сопровождающий обратил наше внимание на рабочее место оператора связи с экипажем с табличкой CAPCOM. Это была единственная должность в ЦУП, занимаемая астронавтами. Само слово CAPCOM означало Capsule Communicator, где слово «капсула» осталось от тех времен, когда астронавты действительно поднимались на орбиту в капсулах. Еще в самом начале программы было принято очень правильное решение, что на связи с астронавтами на борту должен находиться только один человек. Если бы с ними стал вести переговоры каждый из операторов ЦУП, воцарился бы полный хаос. Логично было поручить «коммуникацию» с астронавтами другому астронавту, и так оно и было с того дня, как совершил свой первый полет Алан Шепард, а Дик Слейтон был у него капкомом. Оператор связи, объяснил наш гид, работает рука об руку со сменным руководителем полета над тем, чтобы экипаж получал в точности ту информацию, которая ему нужна, не больше, но и не меньше. В ходе наших тренировок каждый из нас поначалу наблюдал за работой капкома, прежде чем занять это место самому.

Следующее, на что сопровождающий обратил наше внимание, – камеры на стенах зала управления. Во время полета они всегда направлены на сменного руководителя полета и капкома. Непроизвольное ковыряние в носу или попытка поправить штаны может стать поводом для сюжета в ночном юмористическом шоу.

Ответив на вопросы, наш гид попросил нас оставаться на линии и дал технику команду «поставить запись». Мы услышали голоса Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи, записанные 27 января 1967 года. В этот день три астронавта в летной капсуле «Аполлон» отрабатывали «сухой» предстартовый отсчет, будучи на связи с Центром управления пуском. В течение первой минуты запись была самая обычная, типичный для проверки систем корабля радиообмен, насыщенный сокращениями. Потом один из голосов внезапно поднялся до крика: «Пожар! Вытащите нас отсюда!» NASA разработало капсулы «Аполлон» для полета с кислородной атмосферой. Где-то в капсуле Гриссома возникла искра, и пламя охватило ее. В течение нескольких секунд кабина превратилась в печь. Экипаж «Аполлона-1» горел заживо. «Мы горим! Вытащите нас отсюда!» Крики прервались, когда огонь уничтожил систему связи.

Мы сидели молча, вслушиваясь в эхо этой пленки в нашем сознании. «Мы горим!» Мотив нашего наставника был ясен. Он пытался раскрыть нам глаза на реальность выбранной профессии. Она могла нас убить. Такое уже происходило в прошлом, могло повториться и в будущем. В особенности этот урок требовался гражданским кандидатам. Военные астронавты были хорошо знакомы с опасностями, которые несет полет на современном самолете, а вот постдоки и им подобные – нет. В их прошлой профессиональной жизни приборы – все эти телескопы и микроскопы – не могли убить человека. Я спросил себя, будет ли у других членов нашей группы такая же экскурсия в ЦУП и даст ли им сопровождающий послушать эту запись. Я надеялся, что да, но даже если так, все равно слишком поздно. Это необходимо делать во время собеседования при отборе. Всем претендентам нужно бы давать слушать эту пленку, чтобы они могли принять полностью информированное решение: хотят ли они брать на себя такие риски. Нет, никто из нас не собирался уходить. Как бы он мог объяснить это? «Я боюсь»? Оставалось лишь молиться, чтобы однажды наши голоса не сорвались в крик ужаса, когда шаттл будет убивать нас.