Я был пьян от радости и выпивки. Мы возвращались в Хьюстон на реактивном «Гольфстриме» NASA вместе с женами. На борту был холодильник с пивом, и я делал все от меня зависящее, чтобы к моменту приземления на базе Эллингтон-Филд он опустел. Я не мог усидеть на месте. Я не мог молчать. Голова шла кругом, я был глуп и – счастлив. Я был как жених на свадьбе, как ребенок рождественским утром. Время от времени я пытался сесть с Донной и описать увиденное, но, как только я начинал рассказывать один эпизод, тут же всплывал другой, и я сбивался на рассказ о нем. Кажется, я так и не закончил ни одного предложения. Я вскакивал и мерил шагами проход. От радости я не мог сосредоточиться. Теперь я был настоящим астронавтом, и я был живым астронавтом. Последнего я на самом деле никогда не ожидал. Думаю, что подсознательно я не верил, что вернусь из полета живым, и теперь, когда это случилось, мне дико хотелось отпраздновать эту новую жизнь. Я был солдатом, который вернулся из боя. Я прошел по узкому обрыву над смертью и не упал.

Другие смотрели на меня как на безумца, каковым я, конечно, и был. В момент помешательства я бился об заклад, что смогу уронить банку пива и схватить ее раньше, чем она упадет на пол. Я проскочил пуленепробиваемую фазу опьянения и вступил в фазу невесомости. Результат был предсказуемым. Я оказался на коленях, пытаясь схватить исторгающую пену катающуюся по полу банку, а остальные смеялись над импровизированным представлением. Меня не волновало, что я выставляю себя на посмешище. Никто и ничто не могло омрачить моей радости.

Целая толпа родственников, друзей и сотрудников NASA встречала нас на аэродроме Эллингтон-Филд. Некоторые из членов семей и офисных секретарш держали импровизированные приветственные таблички. Я увидел в переднем ряду трех своих детей с широкими улыбками гордости и облегчения. Нам не был организован парад с серпантином и конфетти в Нью-Йорке, но так было даже лучше. Люди, стоящие за веревочным ограждением, были семьей NASA. Они отправили меня в космос. Я любил их всех и, если бы получил такую возможность, расцеловал бы каждого.

Нам поставили микрофон, чтобы мы произнесли несколько слов благодарности. Выходя к нему в свой черед, я споткнулся о собственную ногу, причем не из-за опьянения… по крайней мере, не только из-за него. Мое чувство равновесия было нарушено пребыванием в невесомости. Это был обычный временный послеполетный эффект. Понятия не имею, что я говорил, но стоящие позади меня товарищи не стонали от стыда, так что я считал, что выступил неплохо.

Церемония закончилась, и мы вышли в толпу. Кто-то сунул мне в руку еще пива. Я обнял детей. Эми, мое чувствительное дитя, была в слезах. Пэт и Лаура улыбались. Лишь моя смерть могла заставить их заплакать. Я обеспокоился, что меня может обнаружить пресса. Я видел их фургоны и знал, что репортеры где-то в толпе. Последнее, что мне хотелось видеть, – это камеру перед носом. От этого моя радость, безусловно, уменьшилась бы. Но мне можно было не беспокоиться. Никому не нужны мужчины-астронавты, когда рядом Джуди. Она выглядела потрясающе. Мы все сходили в душ на базе Эдвардс и переоделись в чистые летные костюмы, а она успела подкрасить губы и сделать легкий макияж. Она держала в руках букетик роз, который ей подарили в Эдвардсе. В отличие от предшественницы, она приняла цветы с благодарностью. В эту секунду она была всем для всех – женским олицетворением феминизма. Вся пресса крутилась вокруг нее. К счастью, волос у нее было так много, что потеря пряди на орбите была не настолько заметна, чтобы вызвать вопросы.

Постепенно празднование сошло на нет, и мы с Донной поехали домой вместе с детьми, чтобы поскорее вернуться к другим радостям жизни. Этой ночью, когда мы легли в постель, я в шутку сказал Донне о предупреждении летного врача, что надо очиститься от спермы.

Она рассмеялась: «Это так романтично, Майк».

«Но доктор говорит, что она мутантна, радиоактивна!» Врачи, кстати, говорили об этом вполне серьезно в отношении мужчин, находящихся в детородном состоянии. Они опасались, что какая-то часть сперматозоидов могла быть повреждена космическим излучением. На одной из понедельничных планерок, услышав эту рекомендацию вновь, один из астронавтов нашего набора прокричал: «Помилуйте! Я избавляюсь от нее при первой возможности!» Для нас с Донной время рождения детей уже прошло, так что она знала, что слова врача ко мне не относятся. Тем не менее мы последовали совету доктора, отметив событие как полагается.

После этого мы обняли друг друга, и я наконец смог успокоиться достаточно, чтобы описать кое-что из того, что видел. Я рассказал ей о восходах и закатах, которые отныне обрекли меня на разочарования при виде каждой очередной земной радуги. Я рассказал ей об океанах, которые кажутся бесконечными, о молниях и падающих звездах, о бело-синей планете, обрамленной бездонной чернотой. И я сказал ей, что хочу совершить все это снова. Некоторые другие астронавты из числа TFNG уже имели назначение во второй полет. Некоторые из нас делали выходы в открытый космос, другие управляли манипулятором. Некоторым довелось слетать на орбиты с высоким наклонением, откуда они могли увидеть всю территорию США и большую часть обитаемой суши. Шла модернизация авиабазы Ванденберг, чтобы запускать шаттлы на полярные орбиты. Каким-то удачливым товарищам достанутся и такие полеты. Мой же, только что завершившийся, в котором я кружился, почти не отходя от экватора, и лишь щелкнул несколькими тумблерами, чтобы вывести пару спутников связи, казался банальным на фоне того, что уже показалось на горизонте. Как и остальные TFNG, я обнаружил, что у звания астронавта есть свои ступени, и все мы хотели оказаться наверху этой лестницы. Будучи неофитами, мы думали о полете в космос, любом полете, как о пределе мечтаний. Но с переходом в ряды ветеранов мы, будучи в высшей степени склонными к соперничеству, создали иерархию внутри TFNG. Для пилотов заветным призом было командовать полетом со сближением в космосе. Среди эмэсов во главе списка были те, кому довелось летать без фала на реактивных устройствах для перемещения (Manned Maneuvering Unit, MMU). С небольшим отрывом от них шли те, кому достались традиционные выходы в открытый космос на фалах. На следующем ярусе располагались эмэсы, управлявшие манипулятором при захвате свободно летающих спутников. В самой же нижней части списка оказались те несчастные души, которые занимались настоящей наукой в бочках по имени «Спейслэб». Хотя многие из ученых-эмэсов находили радость в этой программе, большинство военных эмэсов не хотели иметь с ней ничего общего. Пилотирование MMU или управление манипулятором позволяли выглядеть намного сексапильнее и создавали более сильное чувство самореализации, нежели наблюдение за показаниями вольтметра в эксперименте какого-нибудь профессора. Наконец, неприкасаемыми в нашей кастовой структуре были те эмэсы, которым пришлось участвовать в полетах «Спейслэба», посвященных космической биологии и медицине. Они брали образцы крови и мочи, они обезглавливали мышей и заменяли фильтры для кала у приматов (в данном случае речь идет не о морских пехотинцах). Я зажег свечу в домашнем святилище Донны и произнес молитву о том, чтобы меня никогда не назначили в полет со «Спейслэбом».

Рассказывая Донне о невероятных впечатлениях от космического полета и выразив свое намерение повторить все это, я был уверен, что она будет разочарована. Я полагал, что она бы предпочла «на оставшуюся часть нашей жизни» такой сценарий, в котором я возвращаюсь в ВВС на штабную работу где-нибудь в Космическом командовании, которая со временем может принести мне генеральскую звезду. Я был убежден, что предпочитаемый ею сценарий не включает выбор еще одного потенциального эскорта во вдовство, еще одной прощальной прогулки по песчаному берегу Бич-Хауса, и еще одной вахты на отметке T-9 минут на крыше Центра управления пуском. Но она скорее умерла бы, чем поставила свои чувства на первое место, – таково было католическое воспитание. В ее курсе средней школы в учебном плане по предмету «Замужество» было написано: «Счастье женщины – в подчинении мужу. Она счастлива, когда делает других счастливыми. Себялюбие – величайшее проклятие для женской натуры». Все детские годы монахини стращали и заставляли поверить, что ее чувства не в счет, что ее удел – скорбеть и пребывать в юдоли слез, именуемой жизнью. Личное счастье? Забудь о нем. Ее существование должно было быть жертвой – жертвой мужу и детям. Вознаграждение ожидалось в загробной жизни. Нет, Донна не могла попросить меня уйти из NASA. Ее католичество давало мне свободу в поисках самореализации.

Прежде чем нам удалось вновь обрести форму, «зооэкипаж» отправили в фотолабораторию Центра Джонсона редактировать снятое в полете видео и подготовить фильм, который можно было бы показать миру. Мне больше не надо было пересказывать то, что сделали другие до меня. Я ненавидел этот ритуал – поездки по Америке, официальные завтраки и неизменный комментарий: «Я еще не был в космосе, но те, кто были, говорят…» Это было все равно как если бы игрок младшей лиги говорил: «Я еще не играл в высшей лиге, но те, кто играли, говорят…» Теперь у меня был свой рассказ о космосе и фильм для его иллюстрации.

В загородном клубе, в арендованном танцевальном зале через несколько недель после нашего приземления Майк, Джуди, Стив и я поднялись на сцену, чтобы получить от Хэнка полновесную валюту нашей профессии – золотой значок астронавта. Ни один из нас не жалел, что перед этим выписал чек на $400, чтобы заплатить за этот знак.

Мы начали ездить по стране. Один из первых моих визитов был в Альбукерке, где мне вручили ключи от города. Мой полет не сделал меня знаменитостью, так что ликующая толпа не ждала меня в ратуше – только аппарат мэра, мои мать и отец, да еще несколько родных и друзей. Но, во всяком случае, меня представили публике под моим собственным именем. Я успел побывать на одном мероприятии, где администратор NASA представил Стива Хаули в качестве «мужа Салли Райд». Вот что значит жизнь в тени! Женитьба Хаули на Салли поместила его на «обратную сторону Луны». Когда чиновники из его родного города Салина в штате Канзас рассказали Стиву, что они повесили знак с его именем на шоссе с указанием статуса астронавта, Стив сказал нам в шутку, что они, наверно, написали: «Приемная родина Салли Райд». Джуди тоже пришлось походить в ее тени. В нескольких случаях ее даже представляли как Салли Райд. В общем, я был доволен тем, что в Альбукерке я фигурировал как «Майк Маллейн», а не как «астронавт, который летал в космос с мужем Салли Райд».

Через несколько часов после церемонии у мэра Альбукерке моя бабушка, которая прилетела на празднование из Техаса, тихо скончалась, задремав в доме моих родителей. Маргарет Петтигрю родилась на ферме в Миннесоте в 1897 году, за шесть лет до полета братьев Райт на аэроплане. В ее детстве основным видом транспорта была лошадь. В 87 лет она стояла на берегу Флориды и смотрела, как ее внук пролетает в небе на ракете. Поразительно!

Вместе с нашими женами NASA отправило нас в Вашингтон для налаживания отношений с конгрессменами. Наш экипаж выстроился в шеренгу для приема, а конгрессмены и сенаторы проходили мимо, пожимая руки и поздравляя. Меня интересовал вопрос, будет ли среди них Тед Кеннеди. Если бы он появился, я был уверен, что Хэнка хватил бы удар, но сенатор от Массачусетса уклонился от знакомства с нами.

Этот прием позволил мне еще раз быть свидетелем притягательности красоты Джуди в полетном костюме. Величественное зрелище. В промежутке между поздравлениями Стив шепнул мне на ухо: «Обрати внимание на их глаза, когда они будут пожимать мне руку». Я удивился этому предложению, но лишь до того момента, когда подошел очередной сенатор. Он сжимал руку Стива, но его голова была обращена к Джуди, и улыбался сенатор ей, а Стива просто не замечал. Я понаблюдал еще за несколькими законодателями, и каждый из мужчин проделал то же самое: фокусировался на Джуди, пожимая руку Стиву. Тот мог приветствовать их фразой «Поцелуй меня в задницу, сенатор», но его бы не услышали. Попадая в гравитационное поле красоты Джуди, они становились слепы и глухи к мужчинам рядом с ней. Джуди справлялась с обычным для нее самообладанием, будучи одинаково учтива и со старыми развратниками, и с молодыми. Разумеется, каждый политик хотел заполучить фотографию с ней. Я видел, как один из них проворно спрятал сигарету и бокал в ладонях, чтобы они не оказались на снимке, и, как только сработала вспышка, извлек их обратно. Ему можно было бы работать иллюзионистом в Вегасе.

В ходе этой же поездки Майк и Диана Коутс и мы с Донной вместе с адмиралом Диком Трули и несколькими другими высокопоставленными чинами NASA отправились в Пентагон на церемонию вручения Майку и мне «крыльев» военного астронавта. Золотой значок был традицией NASA. Военные чествовали своих астронавтов на отдельной церемонии с вручением нагрудного знака – авиаторских «крыльев» с «падающей звездой». Каждый военный астронавт считал вручение «крыльев» вершиной своей карьеры. Майк и я не были исключениями. Мы мечтали об этом дне со времен присвоения низших офицерских званий. А для меня церемония имела еще большее значение. Я должен был стать самым редким зверем среди операторов систем оружия (Weapon System Operator – WSO) – тех, кто занимает заднее кресло в кабине двухместного боевого самолета. Я стал первым астронавтом WSO. Конечно, это было очень небольшое первенство в истории космоса, но я ожидал, что ВВС США отметят его.

Диана и Донна радовались не меньше нас с Майком. Для них это было воздаянием за жизнь, принесенную в жертву карьере мужа, за страх, переживаемый при подъеме на крышу Центра управления пуском по девятиминутной отметке. Теперь они получат признание, услышат тосты за их вклад и их мужество. Наши жены надели новые платья и туфли, их прически и макияж были безупречны. Я не видел Донну более сияющей и привлекательной с того дня, когда она шла рука об руку со мной от алтаря в свадебном платье. Она любила великолепие и пышность военных церемоний, каковой обещала быть церемония вручения нам «крыльев».

Наш первый визит был к начальнику Главного штаба ВМС, где должны были наградить Майка. Когда мы вошли в офис, нас встретил сам главнокомандующий, адмирал Джеймс Уоткинс, сияя почти отеческой гордостью. Он сделал шаг вперед, чтобы от всей души пожать руку Майка и обнять Диану. Позади него выстроились адмиралы меньшего калибра. Они были одеты в белые мундиры, их эполеты сияли галунами, грудь украшали орденские ленты и золотые «крылья». Было похоже, что все флаг-офицеры ВМС США пришли поздравить Майка. Каждый из них широко улыбался, оказывая Майку и Диане почти королевские почести. Мы с Донной и остальные официальные лица из NASA поздоровались с главнокомандующим, а затем разошлись по залу, оставив Майка и Диану в центре внимания. Вскоре и нам предстояли наши 15 минут славы.

В ожидании я рассматривал стены кабинета начальника штаба ВМС. На них были развешаны картины в позолоченных рамках с изображениями старинного фрегата, дающего бортовой залп по вражескому кораблю, воздушных боев между японскими «Зеро» и нашими «Корсарами» и линкоров, обстреливающих вражеский атолл. Эти произведения дополняли речь главнокомандующего о том, что история и слава ВМС США не имеет себе равных и теперь новый астронавт Майк Коутс вписывает свою страницу в эту историю.

Стюарды в белых перчатках кружили вокруг собравшихся, обнося нас миниатюрными сэндвичами и выпечкой на серебряных блюдах. Я посмотрел на Донну. Она была на небесах. Ничего подобного она не ожидала и знала, что вот-вот очередь дойдет и до нее.

Церемонию награждения главнокомандующий начал с комментария о важности космоса для деятельности ВМС США. Он подчеркнул тот факт, что один из спутников связи, выведенных в ходе 41-D, обеспечивал флот связью в УКВ-диапазоне. Он поблагодарил Майка, посвятившего жизнь Военно-морским силам, и Диану за подобающую жене многолетнюю поддержку. Затем он предложил Диане приколоть Майку «крылья» астронавта. На словах и на деле он дал ей почувствовать, что новые «крылышки» Майка в такой же степени ее награда, как и его. Главнокомандующий и вся толпа адмиралов громко зааплодировали. Программа была первоклассной от начала и до конца.

Мы все выразили ответную благодарность и отправились в офис заместителя начальника штаба Военно-воздушных сил генерала Ларри Уэлча. По какой-то причине сам начальник штаба отсутствовал, но нас это не беспокоило – мы были уверены, что человек № 2 в ВВС США прекрасно справится. Донна горела желанием поскорее там оказаться. Блеск в ее глазах говорил об этом. Она не могла дождаться, когда станет «королевой бала», какой только что была Диана Коутс. Впрочем, все мы хотели того же самого.

Но когда мы подошли к кабинету Уэлча, то сразу уловили, что тут, в военно-воздушной части Пентагона, порядки немножко другие. Ни один генерал не встречал нас. Вместо этого скромный капитан поднялся из-за стола, поприветствовал нас, а затем сказал:

– Пожалуйста, подождите здесь. Я узнаю, сможет ли генерал принять вас.

Я почувствовал, как напряглась Донна. Если тут и были великолепие и пышность, то их хорошо спрятали.

– Может быть, торжество состоится в другой комнате, – прошептал я.

– Надеюсь, – коротко ответила Донна. Меня начало охватывать нехорошее предчувствие.

Капитан вышел из кабинета замначштаба:

– Генерал готов встретиться с вами.

«Господи Иисусе, – подумал я, – это больше походит на военно-полевой суд, чем на награждение». Я услышал, как Донна заскрипела зубами от гнева. Наши сопровождающие удивленно переглянулись. Большего контраста по сравнению с приемом, оказанным Майку и Диане в штабе главнокомандующего ВМС, не могло быть.

Наша группа вошла в кабинет заместителя начальника штаба, и мои наихудшие опасения оправдались. Там были только генерал Ларри Уэлч и его помощник. Не было ни праздничного торта, ни вообще чего-либо праздничного. Даже кабинет казался бедноватым по сравнению с нарядным офисом главнокомандующего ВМС.

Я преподнес генералу фото запуска 41-D в рамке и попытался разрядить обстановку, которая вызвала в группе полное замешательство. Я пошутил: «Генерал, единственное, что помогло бы нашему шаттлу выглядеть лучше, – это эмблема ВВС США на его крыльях».

Генерал, однако, не нашел мой комментарий забавным ни в малейшей степени. В ответ он пустился в рассуждения о бюджете Военно-воздушных сил и о том, насколько важно потратить деньги на разработку нового грузового транспортного самолета, а не на новую пилотируемую космическую программу ВВС. Мне захотелось закричать: «Генерал, это была шутка!»

Остальная часть церемонии – если это можно так назвать – была быстрой. Генерал прикрепил «крылья» к моей форме, пожал мне руку и попозировал для фотографии. Он ничего не сказал о том, что я был первым офицером ВВС не из числа пилотов, полетевшим в космос. Потом помощник торопливо выпроводил нас из офиса, чтобы генерал мог вернуться к работе над своими военно-транспортными самолетами. Никогда еще я не испытывал такой неловкости в связи со своей службой. Это безобразие видел адмирал Трули, видели Майк и Диана Коутс, так же как и чиновники из NASA. Флот оказал своим астронавтам королевские почести, а Военно-воздушные силы видели в нас с Донной помеху. Мне хотелось забиться куда-нибудь под камень.

Я взял Донну под руку, когда мы покидали кабинет, и ощутил, как она дрожит от возмущения. Она не услышала никаких слов признательности от генерала Уэлча. Эта минута должна была стать вершиной моей карьеры, а следовательно, и ее. Именно она посадила меня в эту ракету. Чтобы сделать это, она хоронила друзей и утешала вдов, провожала мужа на войну и пережила четыре попытки запуска шаттла, включая его отмену при включении двигателей. Когда мы вышли из кабинета, Донна едва слышно выругалась. Это означало, что она в крайнем гневе – я был главным матерщинником в семье, а она не ругалась никогда. Помощник был достаточно близко, чтобы услышать произнесенное слово, но не думаю, что он мог понять причину этого взрыва. Скорее всего, генерал даже не догадывался о том, какую ярость вызвал у женщины своим пренебрежением. Его забывчивость напомнила мне слова одного пилота ВВС о Вьетнаме: «Все мы видели трассеры, летящие к нам, и думали, что именно в этот момент были ближе всего к смерти. А в реальности какой-нибудь тупица на рисовом поле мог выстрелить из карабина, так что пуля пролетела в футе от головы, а мы об этом не догадывались». Уверен, что генерал Уэлч тоже мог рассказывать о случаях, когда чудом уцелел, не подозревая, что больше всего рисковал погибнуть от руки моей жены в своем кабинете в Пентагоне, а не во Вьетнаме.

Такая манера обращения прояснила одну давно удивлявшую меня вещь. На протяжении многих лет я не мог понять, почему ВВС ничего не делали в ответ на то, что Эбби оказывает предпочтение астронавтам из ВМС. Три миссии, которые следовали за нашей 41-D, были отданы под командование астронавтов из Военно-морских сил. Капитану ВМС Бобу Криппену предстояло отправиться в третий полет в должности командира шаттла до того, как равный ему по возрасту и сроку службы полковник ВВС Кэрол Бобко должен был полететь в первый раз. Почему ВВС США не усматривали в этом – как считали я и другие астронавты ВВС – пощечину Военно-воздушным силам? Теперь я получил свой ответ. Программу Space Shuttle и ее астронавтов из числа офицеров Военно-воздушных сил высшее руководство ВВС США не видело в упор. Мы были помехой для более неотложных дел. Вернувшись в Центр Джонсона, я поделился с другими астронавтами ВВС этими наводящими уныние наблюдениями. «Не ожидайте помощи от Пентагона. Мы тут предоставлены сами себе» – таков был мой вывод. Эбби мог сделать с нами все что хотел, и это не вызвало бы никакого негодования у наших командиров. Мы были забытой эскадрильей.