Программа Space Shuttle дала жизнь нескольким новым категориям астронавтов помимо нас, специалистов по программе полета. Появились специалисты по полезному грузу (Payload Specialist, PS) – пээсы, такие как Чарли Уокер, который работал с экспериментом фирмы McDonnell Douglas Corp. у нас в 41-D. Кроме того, были космические инженеры – офицеры, которых Министерство обороны хотело использовать в некоторых секретных полетах. Были европейские ученые, которых Европейское космическое агентство назначало в полеты лабораторий «Спейслэб» в качестве пээсов. Канадское космическое агентство производило для шаттла дистанционный манипулятор, и поэтому несколько астронавтов этого агентства были допущены на борт шаттла. NASA в маркетинговых целях также обещало места другим странам: «Запустите свой спутник на шаттле, и мы дадим возможность слетать одному из ваших граждан». Примером реализации этой стратегии стал полет в качестве пассажира саудовского принца Султана Салмана ас-Сауда на шаттле, который нес арабский спутник связи. Появилась также категория американских пассажиров, например учительница Криста Маколифф. Наконец, была небольшая группа политиков, которые использовали свои позиции в законодательном органе, чтобы назначить себя в космический полет на шаттле. Объединяло всех этих людей то, что они не были астронавтами по профессии и, как правило, летали лишь по одному разу. Они были «астронавтами по совместительству».

Подготовка совместителей сводилась к их экспериментам, процедурам аварийного спасения с шаттла и практическим вопросам пребывания в космосе: как есть, как спать и как пользоваться туалетом. Командиры добавляли и собственные требования в форме предостережения: «И не трогать на корабле никаких кнопок!»

Этих людей объединяло и другое – в значительной степени астронавты NASA не приветствовали их, и в особенности специалисты полета. До «Челленджера» из 75 доступных для них мест 22 были заполнены людьми, которые не были профессиональными астронавтами NASA. Это всех раздражало. Очередь в космос и так была длинной, а эти совместители делали ее еще длиннее. Нет, их не встречали цветами.

Разумеется, было бы легко отмахнуться от жалоб эмэсов на украденные у них места, представив их как разновидность профсоюзной монополии. Однако была и вполне законная причина, в силу которой мы хотели прекращения практики полетов совместителей. Существовала вероятность, что эти люди поставят под угрозу наши жизни. Представьте себе, что вы летите на самолете и слышите объявление по громкой связи: «Леди и джентльмены, говорит командир воздушного судна. Мы летим на высоте 11 километров, так что сидите спокойно и наслаждайтесь полетом. Да, кстати, у нас тут в кабине есть мистер Джоунз, он не имеет ни малейшего представления о том, зачем нужны все эти тумблеры и рычаги, но я приказал ему ничего не трогать. Надеюсь, он и не будет. Вообще-то я не представляю, как этот парень поведет себя в условиях стресса, потому что знаком с ним очень недолго. Однако руководство нашей авиакомпании обещает, что мистер Джоунз справится. Конечно, они знают его еще меньше, чем я, ну и пофиг, он кажется очень милым малым. Поэтому не тревожьтесь, когда увидите, что я покинул кабину и иду в туалет. Мистер Джоунз отлично посидит в кабине один».

Начиная с 1984 года головной офис NASA начал брать в шаттл множество мистеров джоунзов в качестве таких совместителей, и мы, в сущности, не знали, что они собой представляют. Я имею в виду – не знали по-настоящему. Сомневаюсь, что многие из них на самом деле знали себя, по крайней мере с точки зрения того, как они могут среагировать в условиях стресса и даже в ситуации, угрожающей жизни.

Военная авиация, откуда пришли многие астронавты, – это опасная и тяжелая профессия, зачастую сопряженная с длительными расставаниями с женами и семьями. Медлительные и слабые люди в ней не задерживаются – они или гибнут в самом начале, или увольняются. По этой причине летчики в большинстве своем испытывают по умолчанию доверие к другим летчикам, которые прошли процесс отсева, и глубокое подозрение по отношению к пассажирам, которым по какой бы то ни было причине предоставлен доступ в кабину. По этой же причине большинство военных из группы TFNG имели сомнения по части постдоков и прочих гражданских специалистов, когда мы впервые встретились в 1978 году. Кто эти люди? Через какие стресс-фильтры им пришлось пройти? Как они будут вести себя в опасной ситуации? Им нужно было доказать множество вещей, и они сделали это. Программа подготовки астронавтов NASA позволила гарантировать, что у них есть хорошие шансы проявить себя с лучшей стороны в условиях, когда ошибка может стоить жизни. Они регулярно летали на задних креслах T-38. Они испытывали сокращение сфинктера, как и остальные из нас, во время летных происшествий или при заходе по приборам в плохую погоду. Они прошли через обучение выживанию в море. Они надевали скафандры и тренировались в вакуумных камерах, где, допустив единственную ошибку, имели бы лишь несколько секунд, чтобы почувствовать, прежде чем умереть, как кипит кровь в теле. После нескольких лет пребывания в сложных ситуациях военные члены TFNG научились доверять нашим гражданским напарникам. Последние заработали это доверие. Но программа подготовки астронавта-совместителя продолжалась в лучшем случае несколько месяцев и не обеспечивала последовательных и исчерпывающих испытаний стрессом, необходимых для настоящей оценки характера человека. Совместителям давали слетать пару раз на «рвотной комете», пару раз – на заднем кресле T-38 и устраивали некое подобие морского выживания. Эти занятия были полезны, но едва ли достаточны. Вот почему ни один из нашей группы 35-ти не удивился, когда настораживающие истории о поведении некоторых совместителей начали всплывать на понедельничных планерках.

Один командир шаттла сообщил, что его обеспокоил интерес совместителя к механизму открытия бокового люка корабля. Боковой люк шаттла открыть очень просто – так сделали специально после трагедии «Аполлона-1». Первые капсулы «Аполлона» имели сложный механизм открытия, и считается, что это помешало астронавтам спастись из горящей кабины. Не желая повторить эту ошибку на шаттле, инженеры спроектировали люк, который открывается одним поворотом штурвала, причем распахивается наружу. Поскольку шаттл летает в космическом вакууме и имеет в кабине давление 1 килограмм на 1 кв. сантиметр, на люк действует сила в сотни килограммов, направленная на то, чтобы его открыть. Если этот штурвал повернуть в космосе, люк немедленно вырвет наружу, кабина быстро потеряет давление и все на борту умрут. С учетом этого как бы вы себя почувствовали, увидев, что человек, которого вы по существу не знаете, проявляет необычный интерес к системе открытия люка? Осмелюсь предположить, что вы, как и этот командир, были бы очень обеспокоены. После этого полета к штурвалу был приделан висячий замок, и только командир имел ключ от него.

Другая история, произошедшая с совместителем в должности специалиста по полезному грузу, обратила его миссию в ад. Во-первых, он пал жертвой космической болезни. Затем его аппаратура вышла из строя. После многих лет подготовки по всем правилам науки, после многих отсрочек старта он в конце концов получил единственный шанс поработать со своим прибором в космосе. Отказ поверг его в столь серьезную депрессию, что он периодически срывался на плач. Но это было только началом его мучений. Он оказался фанатом чистоты. Какой он себе воображал жизнь на шаттле в течение двух недель, где кого-то может стошнить, где нет проточной воды и минимум сменной одежды, никто так и не понял. Жизнь на борту шаттла не сулит обитателям ощущения весенней свежести. Если бы туалет функционировал нормально, то этот совместитель мог бы иметь какой-то шанс. Но ему «посчастливилось» и здесь: воздушная система отсоса отказала, поток был слишком слабым. В послеполетном отчете командир разъяснил ситуацию так: «Нам приходилось отделять фекалии от тела пальцами, надев на руку резиновую перчатку». Уже и без того деморализованный пээс оказался перед лицом очередного серьезного вызова. Тогда он решил вообще воздержаться от дефекации. За несколько дней он довел себя до чудовищного запора, усугубившего его депрессию. Входивший в состав экипажа врач в конце концов убедил его принять слабительное, но после этого пээс стал отказываться от любой твердой пищи, чтобы избежать необходимости сходить в туалет еще раз. Голод ухудшил его умственное и физическое здоровье. На разборе полета командир так описал сложившуюся ситуацию: «У меня на руках был пээс – в депрессии, рыдающий и вызвавший у себя запор. Я просто боялся, что он может покончить с собой». Лишь милостью Божьей ни один совместитель не стал причиной проблем, которые поставили бы под угрозу успех полета или того хуже.

В другой истории с совместителем, в миссии 51-G, участвовали саудовский принц и француз. (Астронавты TFNG назвали миссию «Лягушка и Принц».) Принц ас-Сауд обратился с просьбой провести в космосе несколько экспериментов от университетов Саудовской Аравии в ходе наблюдения за молодой луной, которая могла быть видна в конце полета. NASA удовлетворило эту просьбу и включило ее в рабочий план экипажа под названием «Наблюдение лунного полумесяца». Этот эксперимент был религиозным по своей сути. Полет должен был проходить в Рамадан, девятый месяц мусульманского календаря, когда мусульмане держат строгий пост. Период поста и духовного созерцания заканчивается с появлением молодой луны и началом нового месяца. Принц ас-Сауд просто захотел стать космическим наблюдателем события, означающего окончание поста. Очевидно, наблюдение молодой луны было одобрено головным офисом NASA без знания его религиозного значения. Когда позднее командир Дэн Бранденстайн узнал о смысле эксперимента, он забеспокоился о том, что принц, быть может, собирается использовать шаттл как минарет высотой в 200 миль и сделать религиозное заявление по радио. Если бы такое случилось, американская пресса сотворила бы из NASA отбивную за предоставление космического корабля иностранцу в религиозных целях. Узнав, в какое дерьмо он может вляпаться, Бранденстайн пошел на очную ставку с принцем и заставил его точно сформулировать слова, которыми он опишет наблюдение месяца по радиоканалу, чтобы это описание было полностью лишено религиозного контекста. Хотя это была не самая главная проблема для Бранденстайна, он бы предпочел без нее обойтись. Командир шаттла и так достаточно загружен при подготовке полета. Еще не хватало заботиться о том, что его пассажиры могут сказать по радио!

Вопросы, связанные с совместителями, беспокоили не только командиров шаттлов. Когда я был капкомом во время полета «Лягушка и Принц», обнаженные ноги Шеннон Люсид стали проблемой, которая свалилась на меня. (Шеннон была в том полете эмэсом.) Как и большинство экипажей, астронавты 51-G переоделись в майки и шорты на время работы на орбите. Они передали несколько телерепортажей, в которых была видна Шеннон, работающая в своих шортах. Накануне орбитальной пресс-конференции представитель пиар-службы прислал руководителю полета просьбу о том, чтобы члены экипажа «надели брюки для пресс-конференции». Когда эта записка попала ко мне, я понял ее смысл. Служба связей с общественностью беспокоилась о том, что арабский мир мог счесть оскорблением для принца полет с демонстрацией женских ног. Я отправил эту записку в корзину. NASA, конечно, могло меня уволить, но я не собирался требовать у американской женщины переодеваться на потребу вкусам средневекового репрессивного общества, где женщины не могут даже водить автомашину, не то что летать на шаттле. Я хотел обратиться к Шеннон и попросить ее надеть на пресс-конференцию купальник-бикини. При этом я чувствовал весь юмор ситуации: я выступал за права женщин! Феминистская Америка в долгу перед Майком Маллейном. В конечном итоге камеру на пресс-конференции поставили так, чтобы в кадре оказались только верхние части тела членов экипажа. Ноги Шеннон, прикрытые или нет, не были видны.

Возникали с иностранцами и другие межкультурные вопросы. Один потребовал от капкома, чтобы национальный гимн его страны звучал каждое утро в качестве побудки для экипажа… и он не шутил. Просьба была отклонена. Другой предоставил агентству имя члена семьи для присутствия на крыше LCC во время пуска. В NASA подумали, что это его жена, – оказалось, любовница. Жену он оставил дома.

Примером негативного влияния программы совместителей на управление полетом стала и злосчастная миссия «Челленджера». Главной целью этого полета был запуск телекоммуникационного спутника стоимостью в несколько сотен миллионов долларов, жизненно необходимого для космических операций NASA и ВВС США. Однако внешний наблюдатель никогда бы не догадался об этом, если бы ориентировался на поведение головного офиса NASA. В их понимании задача состояла в том, чтобы запустить учителя в космос. Если спутник будет выведен, уже неплохо. Но успешной миссию можно считать, только когда космический урок Кристы Маколифф посмотрят в каждой начальной школе Америки. К несчастью, когда дело дошло до запуска, задержка по погоде потребовала сдвинуть старт на 24 часа вперед – и урок Кристы теперь попадал на субботу. Для пиаровской команды NASA это было катастрофой. Космический урок не будет в прямом эфире – его придется записать и потом воспроизвести. Никто из астронавтов не удивился, что NASA принялось перекраивать график полета, чтобы передвинуть урок на день, когда школьники учатся. Все, кто знал, что происходит, были в ярости. Астронавты и ЦУП привыкли жить в соответствии с девизом: «Планируй полет и летай по плану». Десятки миллионов долларов ушли на то, чтобы подготовить экипаж на тренажерах к работе в космосе. Рабочий план экипажа – эта библия полета – утверждается на раннем этапе тренировок как раз для того, чтобы гарантировать, что экипаж и ЦУП будут всесторонне подготовлены. Редко бывает, чтобы серьезные изменения в план вносились даже за несколько месяцев до старта, и только в том случае, если это необходимо для успешного выполнения основной задачи. Серьезно менять рабочий план перед самым стартом ради удовлетворения второстепенной задачи было делом неслыханным. Если бы в любом другом полете кто-нибудь предложил переписать план за 24 часа до старта в интересах второстепенной задачи, его бы засунули в пламеотражатель на стартовой площадке. Однако 51-L не был любым другим полетом – это была миссия «Учитель в космосе», и полетный план был переделан.

После гибели «Челленджера» мы разбирались с документами на рабочем столе Дика Скоби. Там оказались заметки, которые он готовил для послеполетного отчета. Некоторые из них содержали критические замечания по поводу влияния второстепенной задачи – космического урока Кристы – на выполнение основного задания, запуска спутника. Конечно, как командир он мог отказаться изменить рабочий план полета точно так же, как Бранденстайн мог потребовать, чтобы наблюдение за молодой луной в конце месяца Рамадан исключили из плана его полета. Но ни тот ни другой этого не сделали, несомненно опасаясь, что это может сказаться на их карьере. Слово «нет» не самое удачное в диалоге с высшим руководством.

Одну из программ с участием совместителей многие из нас считали особенно оскорбительной, она называлась «Политик в космосе». Несмотря на то что и астронавт-сенатор Джейк Гарн (республиканец от штата Юта), и астронавт-конгрессмен Билл Нельсон (демократ из Флориды) были горячими сторонниками NASA, выражали политические взгляды многих астронавтов (я бы за них проголосовал) и были очень приятными людьми, они совершили ужасный грех, используя свое влияние законодателей, чтобы влезть в голову нашей очереди. Оба они, Гарн и Нельсон, пытались оправдать свои действия, заявляя, что полет в космос поможет им лучше понять NASA и сделает их поддержку агентства более эффективной, но мы находили это объяснение неубедительным. Если бы я пришел в конгресс за час до важного голосования и занял кресло Гарна или Нельсона, чтобы сделать выбор за них, смог бы я понять сложности законодательной процедуры? Как минимум нет. Для этого мне пришлось бы потратить месяцы, а то и годы, изучая закулисное лоббирование, заседания комитетов и всяческие политические маневры, предшествующие голосованию. То же самое можно сказать о NASA. Любой, кто хотел понять работу агентства, должен был отправиться за кулисы. В Центр Кеннеди, чтобы понять процесс подготовки; в Центр Джонсона, чтобы посмотреть работу ЦУП; в Центр Маршалла, чтобы понять сложности, связанные с разработкой двигательных установок; в кабинеты директоров всех центров NASA, чтобы разобраться в конфликтующих интересах бюджета, графиков, надежности и безопасности, под которым им приходится работать. Полет на шаттле не более полезен для изучения работы NASA, чем голосование в конгрессе для понимания механизмов его работы. Однако полет на шаттле, как и голосование в сенате, намного гламурнее.

В начале 1985 года штаб-квартира NASA в Вашингтоне объявила, что сенатор Джейк Гарн совершит полет в составе экипажа 51-D. У нас ходили слухи, что Гарн не просто попросил назначить его в полет, но указал, в какой именно. Говорили, что ему был нужен полет в начале 1985 года, чтобы он минимально сказался на выполнении его сенаторских обязанностей и на кампании по переизбранию. Говорили, что еще четыре политика, услышав о назначении Гарна, немедленно потребовали от NASA такого же подарка и что головной офис агентства спустил в Центр Джонсона требование изучить возможность уменьшения количества специалистов полета в экипажах, чтобы найти место для них и для растущего списка других пассажиров. Для морального климата в отряде это был удар серпом по яйцам и яичникам. Стив Хаули с видимым отвращением предложил нам всем устроить забастовку и отказаться выполнять какие-либо полеты, пока штаб-квартира не прекратит свои попытки отдавать места эмэсов совместителям. Это было бы сильное зрелище – астронавты гуляют в пикете перед воротами JSC и поют: «Нет уж, к черту, мы не летим!»

В конгрессе Гарн был редкой птицей – он успел сделать в жизни кое-что, помимо законотворчества, и уже за это ему следует воздать хвалу. Он был в прошлом морским летчиком и бригадным генералом Воздушной гвардии штата Юта. Когда он прибыл в Центр Джонсона, чтобы научиться есть, спать и ходить в туалет в космосе, он показался нам добродушным и открытым. Имея за плечами опыт военной авиации, он не испытывал проблем в том, чтобы вписаться в коллектив. Никто не боялся, что в космосе он «съедет с катушек» или сделает в кабине какую-нибудь глупость, которая может поставить под удар экипаж или полетное задание. У сенатора было много качеств, позволяющих рекомендовать его в наши ряды, за исключением того, что он не заплатил должную цену за это право – не прожил целую жизнь изматывающей работы и бешеной конкуренции. Конечно, мы относились к нему с уважением, но наше недовольство проявлялось в мелких «бунтах». Перед его приездом в Центр Джонсона на доске объявлений появился (правда, ненадолго) листок для записи на краткосрочные восьминедельные курсы по подготовке в сенаторы. Когда же его полет был задержан на несколько недель, шутники в отделе запустили такую саркастическую шутку:

Вопрос прессы сенатору Гарну: «Сенатор, как вы себя ощущаете при известии, что ваша миссия отложена?»

Гарн: «Я страшно разочарован, поскольку посвятил многие часы предполетным тренировкам!»

В ходе полета у Гарна случился один из самых печально известных приступов космической болезни. Ходили слухи, что он был вообще недееспособен в течение нескольких дней. (Один летный врач позднее сказал мне, что они в шутку ввели новую единицу измерения уровня тошноты среди астронавтов – один гарн.) Его болезнь обратила внимание на другую опасность любых пассажиров, чье присутствие не требовалось для выполнения программы. Если у такого члена экипажа возникнут серьезные проблемы со здоровьем, полет придется прервать. Это вполне могло случиться. Хотя NASA и проводило перед полетом довольно тщательное обследование, врачи вполне могли пропустить развивающуюся аневризму, или бляшки в артерии, или камень в почках. А если бы полет пришлось прервать из-за серьезной медицинской проблемы, это означало бы, что огромный риск, на который пошел экипаж, чтобы подняться в космос, не говоря уже про сотни миллионов долларов, в которые обошелся пуск, был бы напрасным. Другому экипажу нужно было бы вновь рисковать, чтобы повторить сорванную программу, а NASA отправило бы в печку очередную кучу денег. Да, было возможно прекращение полета по состоянию здоровья любого члена экипажа, но это необходимый риск в отношении тех, чье присутствие на борту необходимо для выполнения задач полета. Для пассажира это было не так.

Осенью 1985 года было объявлено, что член палаты представителей Билл Нельсон также совершит полет на шаттле, и Отдел астронавтов вновь недовольно загудел. Несомненно, наибольшее недовольство сообщение вызвало у другого совместителя – Грега Джарвиса. Грег был сотрудником Hughes Space and Communications Company, крупного производителя спутников связи. Он должен был полететь в космос, чтобы пронаблюдать за вводом в действие одного из продуктов своей компании и провести в кабине шаттла кое-какие эксперименты. Назначение Гарна уже отодвинуло дату его полета, и в конце концов он нашел свое место в полете 61-C. Джарвис уже ехал в Центр Джонсона, чтобы сфотографироваться со своим экипажем, когда головной офис в Вашингтоне объявил, что вместо него полетит Нельсон. Оправданием служило то, что со спутником Hughes, который первоначально предполагалось запустить в полете 61-C, возникли технические проблемы и его требовалось исключить из бортового манифеста. Штаб-квартира намекала, что, поскольку одной из основных задач полета Джарвиса на шаттле был контроль запуска хьюзовского спутника, имело смысл передвинуть его и заменить Нельсоном. Звучало разумно, если не замечать того факта, что NASA запланировало участие Джарвиса в полете, где полезного груза Hughes также не было. Для астронавтов нашего набора было совершенно ясно, что его убирают с единственной целью – освободить место для Нельсона. Впрочем, теперь уже всем астронавтам было ясно, что наше руководство в противостоянии политикам беспомощно. Кого угодно в любой момент можно было выкинуть из любого экипажа, чтобы удовлетворить прихоть очередного конгрессмена или сенатора. И хотя на этот раз жертвой стал совместитель Джарвис, никто из эмэсов нашего набора не чувствовал себя в безопасности. В следующий раз могло оказаться, что одного из нас с помощью ретуши уберут с коллективного снимка, как какого-нибудь впавшего в немилость члена Политбюро, чтобы на это место вставить портрет политика. Это была еще одна угроза нашему месту в очереди, и мы знали, что о защите со стороны руководства Центра Джонсона можно забыть. Они были соглашателями. Политикам не составляло труда справиться с нами.

NASA сдвинуло привычного к такому обращению Джарвиса еще на один полет вперед. Теперь ему предстояло позировать для официальной фотографии экипажа 51-L – полета, который убьет его. Грег погибнет в полете, на котором не предполагался запуск спутника Hughes – единственное, что изначально оправдывало его назначение в полет шаттла.

Когда конгрессмен Нельсон прибыл в Космический центр Джонсона, он горел желанием обеспечить себе какую-то роль в полете. NASA предложило ему стандартную резервную задачу – фотографирование. Конгрессмен, как и Гарн, должен был снимать различные геологические, метеорологические и океанографические явления. Но Нельсон не желал «огарниться». Он хотел быть востребованным членом экипажа и сделать что-то реально важное. Одна беда: никто из исследователей, чьи экспериментальные установки числились в бортовом манифесте, не хотел видеть Нельсона вблизи своей техники. Они получили единственный шанс запустить на орбиту свои приборы, они работали с астронавтами многие месяцы, обучая их правильному обращению с аппаратурой, и им вовсе не хотелось, чтобы в последний момент политик-непрофессионал взялся работать с ними и все испортил. Нельсон продолжал настаивать, но командир Хут Гибсон оставался непреклонным – в его миссии все основные эксперименты проведут специалисты полета. Шутники в Отделе астронавтов быстро уцепились за энтузиазм Нельсона, жаждущего провести «важный эксперимент», и раздули его до «желания найти средство от рака».

Получив отказ в доступе к аппаратуре, Нельсон стал пробивать идею заснять Эфиопию в надежде оказать помощь гуманитарным агентствам в борьбе с засухой в этой стране. Это доброе намерение в офисных сплетнях разрослось до версии, что вторая задача Нельсона – «положить конец голоду в Эфиопии».

Наконец Нельсон придумал настоящую «бомбу». Он возжелал, чтобы NASA поработало с Советами и организовало диалог между ним и космонавтами на станции «Салют-7». В этот момент истории холодная война пребывала еще в состоянии сильных заморозков. Сложности, как технические, так и политические, были непомерными: налаживание линии связи между двумя космическими объектами оказалось бы трудным делом и заняло массу времени. Экипаж не хотел иметь с этим ничего общего. Руководитель полета не хотел иметь с этим ничего общего. Ко всеобщему удивлению, даже обращение Нельсона в головной офис NASA не возымело действия. Никто не хотел вляпываться в это дерьмо. У офисных сплетников был день охоты. Они придумали третью задачу полета Нельсона: «Поспособствовать миру во всем мире, поговорив с русскими космонавтами». Очередным поводом для острот стало то, что экипаж «Салюта» внезапно вернули на Землю якобы из-за того, что один из космонавтов заболел. Астронавты шутили, что «комми» прекратили свой полет, как только узнали, что Нельсон хочет с ними побеседовать. Пусть даже сами не хотели участвовать в этой муре.

Этот вымышленный список задач Нельсона – вылечить рак, покончить с голодом в Эфиопии и установить всеобщий мир – породил среди TFNG такую шутку:

Вопрос: «Знаете ли вы, как сорвать полет Нельсона раз и навсегда?»

Ответ: «Утром перед запуском сообщить ему, что лекарство от рака найдено, в Эфиопии наводнение, а Берлинская стена пала. Он будет сокрушен.»

Ни Гарну, ни Нельсону не приходилось чувствовать себя оскорбленными, оказавшись предметом офисного юмора. Вступая в игру, следует быть готовым к любому исходу. Все мы сталкивались с этим.

Программа пассажиров на шаттле не закончилась с приземлением Нельсона. Следующей в очереди была Криста Маколифф, и с нее начиналась программа «Учитель в космосе». И это тоже не было концом. Руководство NASA мечтало о полетах новых пассажиров. Были слухи, что в качестве кандидатов рассматриваются Уолтер Кронкайт и Джон Денвер. Астронавты группы TFNG, выслушивая это, качали головой от безысходности. Программа совместителей не только отбирала места у нас и запускала в космос людей, которые бесили до чертиков экипажи. Это была аморальная программа. Людей, не представлявших себе опасностей космического полета, эксплуатировали в интересах пиара. Вся эта программа была построена на лжи о том, что шаттл – не более чем самолет, который всего лишь летает выше и быстрее «Боинга-747». Сам факт назначения в экипаж учительницы, матери двоих детей, многократно усиливал эту ложь, придавая ей драматический смысл. А ведь каждый астронавт знал, что шаттл – это очень опасная экспериментальная ракета, летающая без системы аварийного спасения экипажа. Смерть Кристы Маколифф на «Челленджере» наконец-то открыла глаза чиновникам головного офиса на этот факт, и агентство положило конец пассажирской программе… за одним заметным исключением. Им стал Джон Гленн.

Я был уже астронавтом в отставке, когда услышал новость о том, что 77-летний мистер Гленн назначен в экипаж STS-95. Неужели NASA забыло уроки «Челленджера»? Да, Гленн в прошлом был астронавтом. Да, он был национальным героем (и моим героем, когда я был ребенком), и он определенно понимал степень риска, но собирался лететь на шаттле как пассажир, чье присутствие не нужно для выполнения программы, исключительно в интересах пиара. Забудьте всю эту трескотню о его гериатрических исследованиях. Это был очередной фиговый лист NASA, чтобы прикрыть могущественного политика. Если гериатрические исследования были так важны, зачем NASA выпихивало из кабины астронавтов в возрасте? Стори Масгрейв был ветераном шести полетов шаттлов и официальным членом Американской ассоциации пенсионеров, и его отправили на подножный корм. Нет, когда мистер Гленн стартовал во второй раз, он был всего лишь очередным политиком, использующим свою власть для личных целей. Более того, он был совместителем, почтенный возраст которого добавлял бо́льшие риски для успеха полета, чем когда-либо прежде. Это было безрассудно. Это было неправильно. Это было аморально. Администратору NASA Дэну Голдину, который утвердил это решение, следовало бы сесть на машину времени и вернуться на церемонию похорон Кристы Маколифф. Быть может, при виде ее рыдающих родственников он смог бы увидеть мысленным взором, как передает миссис Гленн на Арлингтонском кладбище сложенный американский флаг и при этом думает: «Я позволил этому человеку умереть шутки ради».

Когда я услышал, как администратор Голдин говорит прессе, что после Гленна на шаттле cмогут полететь и другие старики, это переполнило чашу моего терпения. Я написал e-mail другу-астронавту, который консультировал NASA и имел связи среди руководства агентства. Я спросил его, неужели NASA потеряло рассудок, собираясь посадить Гленна на шаттл, и есть ли хотя бы доля правды в сообщениях для прессы о том, что за ним могут последовать и другие старики. Он ответил, что NASA не имеет намерения запускать кого-либо еще и «бо́льшая часть сотрудников NASA сочла бы это глупой идеей, но не настолько глупой, чтобы ее не осуществить. Иначе говоря, NASA полагает, что шансы на благополучный исход велики, так почему бы не выжать из ситуации столь необходимый пиар». Я был поражен его ответом. NASA поддерживало «глупую идею» в расчете на счастливый случай. Очевидно, «Челленджер» их ничему не научил. Русская рулетка с кольцевыми уплотнениями привела нас к той трагедии, и теперь NASA вновь шло на риск с миссией Гленна.

Я ответил: «Ты ведь помнишь, как это было с "Челленджером". Та команда убила семь человек. Это не было несчастным случаем. После этого мы все увидели, насколько были глупы. Ситуация с Гленном определенно напоминает мне образ мышления в "дочелленджеровскую" эпоху… Эти "мелочи" накапливаются. Они подталкивают людей к другим поступкам, которые тоже могут казаться "немного глупыми". История с Гленном происходит не в вакууме, чтобы не иметь последствий».

Я написал редакционную статью для Aviation Week & Space Technology, серьезного аэрокосмического издания, относительно полета Гленна. Она была напечатана в номере за 21 сентября 1998 года. Я закончил ее следующей фразой: «Много бед грозит любой команде, если руководство без необходимости принимает риск и затем молчаливо надеется на лучшее. Мелочи такого рода в конечном итоге прокладывают дорогу к новому „Челленджеру“…»

Пройдет пять лет, и в 2003 году другая комиссия будет расследовать трагедию «Колумбии». Ее заключения будут навязчивым повтором выводов комиссии Роджерса, которая занималась «Челленджером»: проблемы корпоративной культуры в NASA привели к гибели «Колумбии». Никого это не удивит. Уроки «Челленджера» были забыты задолго до того дня, когда с неба Техаса посыпались обломки «Колумбии». Доказательством тому была посадка Гленна в кабину шаттла.