Через несколько недель после «Челленджера» мне наконец поручили дело: проанализировать систему безопасности полигона (Range Safety System, RSS). NASA не ограничивалось конструкцией кольцевых уплотнений в ускорителях. Агентство хотело быть уверенным, что и в других компонентах системы Space Shuttle не затаился какой-нибудь опасный симптом. Поэтому астронавтов прикрепляли к группам экспертов по каждой из подсистем, чтобы выявить все проблемы с точки зрения надежности и безопасности. Меня назначили в группу по RSS – системе, предназначенной для прекращения полета шаттла, если он выйдет из-под контроля. Как оказалось, это назначение едва не обернулось крахом моей карьеры.

Большинство астронавтов скрепя сердце признавали, что система безопасности полигона необходима для защиты центров гражданского населения. Однако никто не мог отрицать, что мы ее ненавидим – потому что она прямо угрожала нашим жизням. В течение нескольких месяцев я летал на базу ВВС на мысе Канаверал и встречался с операторами RSS – они не были сотрудниками NASA. По закону, утвержденному конгрессом, защита гражданского населения от аварий ракет была ответственностью Минобороны США, которое поручило эту работу ВВС. При этом единственный способ, которым ВВС могли гарантировать эту самую защиту, состоял в установке заряда для подрыва любой ракеты, будь то носитель NASA, военный или коммерческий. (На шаттле заряды стояли на каждом из ускорителей и на внешнем баке с топливом. Хотя на орбитальной ступени их не было, подрыв имеющихся зарядов все равно разрушил бы корабль и убил экипаж.) При каждом пуске ракеты офицеры ВВС, выполняющие функции операторов службы безопасности полигона, отслеживали траекторию машины. Если ракета уходила с курса, ее подрывали дистанционной командой, чтобы она не упала на какой-нибудь город.

На многочисленных заседаниях я изучил каждый аспект схемы RSS и порядок отбора и тренировки офицеров службы безопасности. (Я узнал, например, что они, как правило, не принимали приглашений на мероприятия в Центре Кеннеди с участием астронавтов. Они не хотели, чтобы на их решение в день старта повлияла дружба с членами экипажа, которых им, возможно, придется убить.) Система была надежна в такой степени, в какой это могли обеспечить люди. На этих же совещаниях я узнал, что Отдел безопасности полигона предлагает внести некоторые изменения в аварийные процедуры для шаттла. Они опасались, что в некоторых аварийных сценариях части сброшенного внешнего бака могут упасть в Африке, и предложили, чтобы в таких случаях астронавты задействовали двигатели орбитального маневрирования корабля. Дополнительная тяга этих двигателей позволила бы направить бак по такой траектории, чтобы он перелетел Африку и упал в Индийский океан.

Когда я представил эту просьбу Джону Янгу, тот разгорячился, как внешний бак при входе в атмосферу, и стал утверждать, что это дурацкая идея. Топливо в баках системы орбитального маневрирования (OMS) использовалось для довыведения корабля на орбиту, для маневров на орбите и для маневра торможения, чтобы сойти с орбиты. Представители же службы безопасности полигона просили сжигать во время выведения топливо, которое нам еще может потребоваться, только для того, чтобы добавить лишний нулик в их и так консервативных оценках вероятности нанесения ущерба африканцам. Я согласился с Янгом. Но после этого баллистики Центра управления полетом провели собственные расчеты и обнаружили, что включение двигателей орбитального маневрирования в процессе выведения еще до отключения маршевых двигателей, то есть параллельная работа тех и других, в действительности улучшает характеристики системы как в номинальном, так и в аварийных сценариях. Иными словами, это решение позволит улучшить шансы экипажа достичь орбиты или посадочной полосы.

Когда я принес эти данные Янгу, то ожидал, что он одобрит их с энтузиазмом, и был просто поражен, что он этого не сделал. Позиция, заявленная Янгом, была проста: мы не будем включать двигатели OMS во время выведения, и точка. Я решил, что не смог четко выразить свою позицию, и попробовал еще раз: «Джон, я же не предлагаю делать это в угоду службе безопасности. Это рекомендует наш собственный Отдел динамики полета. Их расчеты показывают, что можно улучшить характеристики системы при аварийной ситуации». Но Джон не слушал никаких доводов.

В течение нескольких следующих недель на многих совещаниях в кабинете Янга я продолжал выдавать ему результаты различных совещаний по вопросу о включении OMS во время работы SSME. Процесс пошел. Это должно было произойти. Янг был вне себя от ярости из-за этих новостей и вымещал свой гнев на мне. Вновь и вновь я пытался убедить его, что включение системы орбитального маневрирования (OMS) во время выведения – это мера, которую предлагает наш Отдел динамики полета, чтобы защитить экипаж, но он был глух к моей логике. Он продолжал считать, что использовать двигатели OMS предлагают сотрудники RSO для того, чтобы не уронить внешний бак на Африку.

Я призвал на помощь то подразделение Центра Джонсона, которое выступало за изменение в части использования OMS, – Директорат управления полетом, возглавляемый Джеем Грином. Джей получил большой опыт, будучи молодым оператором ЦУП во время программы «Аполлон». Я испытывал к нему глубокое уважение. Он был предан идее безопасности экипажа сердцем и душой. Если он вслед за Отделом динамики полета скажет, что включение OMS при выведении повысит безопасность экипажа при определенных аварийных вариантах, то так и будет. Я попросил его прийти к Янгу со своими инженерами и объяснить Джону свою позицию. Отлично, с радостью, ответил Грин. Я был доволен тем, что смог это организовать. Джей как руководитель полета обладал безупречной репутацией. Джон не мог не прислушаться к его словам.

В назначенный час я встретился с Джеем и его группой, и мы пришли в кабинет к Янгу. Там было пусто. Когда я спросил, где босс, секретарша смущенно ответила: «Он пошел постричься». Мне захотелось завыть: он меня просто отшил. Его мнение сложилось раз и навсегда. Он не хотел выслушивать никаких аргументов ни от кого.

Пытаясь заручиться поддержкой других астронавтов, я представил некоторые данные о ситуации с RSS на планерке в понедельник 15 сентября 1986 года. Но мне с трудом удалось закончить первое предложение. Янг перебивал меня буквально на каждом слове. Я был опозорен. За пивом я сказал о своих проблемах Хуту Гибсону. Хут взорвался: «У меня с ним такая же проблема по вопросам, над которыми я работаю. Я уже перестал его слушать и говорить с ним».

Проходила неделя за неделей, и я все глубже погружался в депрессию, которая началась с гибели «Челленджера». Я потерял друзей. Я потерял будущий полет на полярную орбиту. Теперь же от меня ускользала основа моей профессиональной деятельности, моя рабочая этика. Всю жизнь я прожил с верой в то, что работа должна быть сделана. Когда первый из психологов во время отбора в группу TFNG спросил меня, каковы мои сильные стороны, я совершенно честно ответил: «Я всегда делаю все, что в моих силах». Таково было мое кредо. Я знал, что я не самый блестящий астронавт. Но я был стойким и надежным, и я всегда доводил работу до конца… до этого момента. Я ненавидел свою работу. Я ненавидел своего босса. Когда я спал, а спал я немного, мне снились ожерелье Джуди, и взрывающийся шаттл, и покореженные ускорители, и шаги по кровавому месиву на месте авиакатастрофы.

Донна давно знала о моих страданиях. Каждый вечер я рассказывал ей, как плохо со мной обошлись. Как всегда, она выслушивала меня и поддерживала… и зажигала новые свечки, вознося к небу молитвы об избавлении меня от Янга. Мы говорили о том, не уйти ли из NASA. Я мог вернуться в ВВС, но знал, что не найду там счастья. Все, что ждало меня в ВВС, – это офисный стол. Мне не суждено было вновь увидеть изнутри кабину самолета. Я был слишком стар и имел слишком высокое звание. Теперь мне предстояла смерть в утробе Пентагона. Я не хотел уходить из NASA. Я хотел полететь снова. Мой полет на «Дискавери» не шел в сравнение с тем, что делали некоторые из моих одногодков в своих миссиях. Пинки Нельсон, «Окс» ван Хофтен, Дейл Гарднер и Боб Стюарт совершили выходы в открытый космос без страховочного фала. Они надевали установки реактивного перемещения (Manned Maneuvering Unit, MMU) и, подобно Баку Роджерсу, но в реальной жизни, отлетали от своего корабля в бездну космоса. Кэти Салливан, Дейл Гарднер, Дейв Григгс и Джефф Хоффман провели обычные выходы, оставаясь на фале. Салли Райд использовала манипулятор, чтобы вывести в полет спутник и вернуть его обратно, а Рей Седдон – в попытке активировать неисправный спутник. Я хотел совершить подобные вещи, дающие возможность максимально проявить себя как специалиста полета. Я хотел полететь с выходом в открытый космос. Я хотел миссии, в которой смогу поработать манипулятором. Я хотел подняться на орбиту с высоким наклонением, чтобы увидеть из космоса свой дом в Альбукерке. И было на Земле всего одно место, где я мог сделать все эти вещи, – NASA. И как бы мне ни хотелось войти в кабинет Янга, положить заявление на стол и сказать «возьми и засунь себе…» – я не мог этого сделать. Не было другого места, чтобы сесть на ракету и отправиться в космос. Приходилось терпеть.

19 сентября астронавты впервые после «Челленджера» собрались на вечеринку в местном клубе. Я очень ждал ее. После девяти жестоких месяцев было бы здо́рово выпить и забыться в компании товарищей по TFNG. Мы с Донной сидели за одним столом с Бранденстайнами, Кови и Болденами (из набора 1980 года). После обеда Боб Кабана, лидер последнего набора астронавтов 1985 года, вышел на сцену и пригласил Джорджа Эбби принять подписанное всеми астронавтами групповое фото. Эта картина немедленно напомнила мне наши попытки подлизаться к Эбби в 1978 году. Кэти Кови заулюлюкала – «у-у-у!» Все мы понимали ее сарказм. Каждый набор пытался проституировать перед Эбби в надежде на то, что это им поможет. Набору 1985 года вскоре предстояло узнать то, что все мы уже знали: засунув нос в задницу Эбби, ты все равно ничего не получишь. Через год они будут проклинать его и Янга, как и все остальные.

Другие за столом вскоре начали говорить о своем отвращении к нашему руководству. В ответ Кэти, очень успешная и жесткая бизнесвумен, стала высмеивать нашу импотенцию. «Я слушаю это дерьмо уже много лет. У вас, ребята, настолько кишка тонка, что вы заслужили то, что имеете» – был смысл ее слов. Конечно, она была права, но все это возвращало нас к тому неоспоримому факту, что не было на планете другого места, где мы могли бы найти ракету, чтобы полететь на ней. Если бы сам Сатана был нашим боссом и требовал, чтобы мы получали раскаленными вилами под зад, прежде чем подняться на борт шаттла, все мы давно бы уже стали акробатами по части искусства лезть из кожи вон и угодливо подставлять свои мягкие места.

Я взял еще пива и еще. Я не хотел больше этого слушать. Я был измучен. Однако спасения не было. Когда мы расходились, Рон Грейби из набора 1980 года отозвал меня в сторону и сказал: «Майк, присматривай получше за задней полусферой». Это была фраза из лексикона летчиков – она означала, что у меня на хвосте противник. «На этой неделе я ждал встречи с Янгом и слышал, как он разговаривает по телефону. Не знаю, с кем он говорил, но думаю, что с Эбби. Он сказал, что Майк Маллейн – один из врагов. Он хороший мальчик и все такое, но он на стороне ребят из службы безопасности полигона».

«Хороший мальчик»? Мне было 40 лет! И какое же, спрашивается, преступление я совершил, чтобы называть меня врагом? Моя вина состояла в том, что я делал порученную мне работу.

Я поблагодарил Грейби за предупреждение и добавил: «Думаю, надо поговорить с Пи-Джеем». Пи-Джей Вейц, астронавт эпохи «Скайлэба», работал заместителем Эбби. У него была хорошая репутация, и я видел в нем единственного менеджера во всем NASA, которому могу доверять.

«И пробовать не стоит, – ответил Грейби. – Я уже говорил с ним о Янге. Я сказал ему, что Джон стал невыносим. Никто не может представить объективный доклад ни по одному вопросу. У него есть свое мнение обо всем. Я приводил в качестве примера твою понедельничную презентацию по RSS. Он посочувствовал мне, но сказал, что ничего не может сделать».

Я достиг новой глубины депрессии. Я никогда не понимал, какую роль играет Янг при назначении экипажей. Большинство из нас верили, что он вообще не имеет к этому отношения, но если так, то это абсолютно дико с учетом той должности, что была написана у него на двери: «Командир Отряда астронавтов». Однако точно этого не знал никто. Быть может, Эбби все-таки прислушивается к его советам. Поэтому я не мог просто отбросить предупреждение Грейби. Мне нужно было следить за задней полусферой.

На следующей неделе я записался на прием к Эбби. Я работал в NASA уже восемь лет, но встречался с ним всего несколько раз, и всегда в компании с другими. Я никогда не сталкивался с ним один на один. Я подходил к его столу с таким же трепетом, какой, как я полагал, испытывает заблудшая душа, ведомая серафимом к трону Господню для решения ее судьбы.

Он кивнул, чтобы я сел, и я начал рассказывать о проблеме между мной и Янгом. Эбби не взглянул мне в глаза. Я говорил, а он продолжал перебирать бумаги на столе, будто моя проблема была сущей мелочью. Я успел произнести лишь пару предложений из тщательно отрепетированной речи, как он понял, к чему я клоню, и пробормотал в направлении своего ежедневника: «Не беспокойся об этом. Джон просто расстроен тем, что не может сделать большего». Но я продолжал говорить. Мне нужен был какой-то выход. Я продолжал заниматься вопросом службы RSS об использовании OMS, а тем временем Янг нападал на меня. Я не мог так работать. Эбби прервал меня взмахом руки. «Не беспокойся об этом. В ближайшие полгода ты будешь очень сильно занят делами Минобороны». Эта фраза заставила меня замолчать. Что он имел в виду? Намекал ли он на то, что мне предстоит назначение в экипаж шаттла для полета по военной программе? У них было несколько полезных грузов, готовых к отправке в космос, – спутников, оптимизированных под запуск из грузового отсека шаттла до такой степени, что их было бы нелегко перенести обратно на одноразовые ракеты. А может, Эбби намекал, что мне вскоре дадут новое задание – и вместо работы со службой безопасности полигона поручат ревизию вопросов безопасности полезных грузов Минобороны? Или же это было вежливое предупреждение о том, что моя карьера в NASA заканчивается и мне предстоит вернуться в ВВС? Я не мог предугадать, что имел в виду Эбби.

Из кабинета Джорджа я уходил с чувством некоторого облегчения. Судя по его обращению со мной, моей карьере ничто не угрожало. Но в то же время он, по существу, предложил мне игнорировать Джона Янга, своего главного заместителя. Это распоряжение было лишним доказательством того, что структура руководства в NASA была просто анекдотичной. Как я мог игнорировать Янга? Он был моим непосредственным начальником. Он подписывал мои характеристики, отправляемые в ВВС. Если кто-нибудь из генералов захочет обсуждать мое продвижение по службе, он обратится к Янгу. Наконец, оставались вполне серьезные вопросы по безопасности, которые надо было решать. Или мне «не беспокоиться» и об этом? Была еще, конечно, вероятность, что Янг говорил не с Эбби, когда Рон Грейби подслушал его. Возможно, он дурно отзывался обо мне, беседуя с кем-то из вышестоящего начальства, много выше уровня Эбби, и его собеседник имел право вето по отношению к назначениям в экипаж, которые предложит Эбби? И теперь он по совету Янга вычеркнет меня из любого списка? Мне было крайне неприятно положение, в котором я оказался. Я не мог просто игнорировать Янга. Я молил Бога о том, чтобы Эбби и Янг обсудили ситуацию и чтобы последний более рационально отнесся к вопросу об использовании двигателей OMS. Но все надежды на это были перечеркнуты через пару месяцев, когда я получил второе предупреждение о противнике в задней полусфере. На этот раз вестником беды стал Хэнк Хартсфилд. «Майк, Джон ополчился на тебя из-за того, какой оборот приняла история с использованием двигателей OMS. Я слышал, как он бубнит себе под нос, что тебя, может быть, стоит заменить. Надеюсь, твоя карьера вне опасности».

Я буквально ослеп от ярости. На каждом совещании по этому вопросу я по долгу службы представлял позицию Янга, что он не одобряет сжигание топлива двигателей системы орбитального маневрирования во время активного полета. Но сам Янг никогда не присутствовал на этих совещаниях, чтобы защитить свою точку зрения. Он никогда не использовал высокое положение астронавта, шесть раз летавшего в космос, героя, ходившего по Луне, наконец, командира отряда астронавтов, чтобы формально заявить свою позицию. Когда я в письменном виде изложил просьбу присутствовать на комиссии по технике полета, где Джей Грин собирался настаивать на исполнении предложения [по поводу сжигания топлива OMS до MECO], Джон написал в ответ: «Нет! Мы не будем обсуждать этот вопрос или голосовать по этому поводу!»

Я поблагодарил Хэнка за предупреждение, подавив желание спросить: «И к кому я должен обратиться за справедливостью? Кто руководит этой психбольницей, именуемой Космическим центром имени Джонсона?»

Но предупреждение Хэнка оказалось последней соломинкой. Я сломался. Майк Маллейн, человек, который гордился тем, что может все держать внутри себя, будь то клизма в прямой кишке или эмоциональная буря в душе; человек, который прожил жизнь в унизительном страхе перед врачами, который считал, что психиатрия – это для слабаков и женщин… этот железный человек, Майк Маллейн, позвонил в офис доктора Макгуайра и записался на прием. Я чувствовал, что теряю рассудок.

В день визита я несколько раз хватался за телефонную трубку, чтобы отменить прием. Я был уверен, что, если войду в кабинет Макгуайра, это запишут в книги как очередное «впервые» для астронавтов. Я стану первым астронавтом в истории NASA, который добровольно пошел к психотерапевту. Я признаю свое поражение. Я нарушу заповедь «Лучше смерть, чем позор». Я представлял себе, как в отделе будут обсуждать меня, если эта тайна выплывет наружу. «Джон Янг довел Маллейна до слез. Он побежал к психотерапевту, как плаксивая женщина из шоу Опры». Рука застыла над телефонным аппаратом, в то время как этот образ личного поражения заполнял мой мозг. Я отменю визит, но мне все равно придется вернуться к вопросу – что же мне делать? Я едва не рехнулся. Я клал трубку и снова хватал ее, вновь и вновь задавая себе одни и те же вопросы.

Каким-то чудом моя решимость устояла. Я дождался «часа ноль». Сказав секретарше, что пошел в спортзал, я зигзагом, путая следы, добрался до временного кабинета Макгуайра. Теперь он всего лишь консультировал NASA, а его основным местом работы был Техасский университет в Сан-Антонио. Я нашел его дверь и прошел мимо нее несколько раз, проверяя, не следит ли кто-нибудь за мной. Баптистский проповедник, тайно посещающий проститутку, не мог бы вести себя более осмотрительно. Наконец я схватился за ручку, бросил еще несколько поспешных взглядов по сторонам, ввалился в кабинет и немедленно закрыл за собой дверь. Одного этого было достаточно, чтобы Макгуайр поставил мне диагноз: паранойя.

Как и десять лет назад, д-р Терри Макгуайр встретил меня широкой улыбкой и с энтузиазмом пожал руку. «Заходите, Майк. Садитесь. Чем могу быть полезен?»

Он почти не изменился по сравнению с тем, каким я его запомнил: высокий, опрятный, лысоватый, чисто выбритый. У него был очень подходящий для работы голос – глубокий, мелодичный и успокаивающий.

Хотя я был уверен, что он абсолютно бесполезен для меня, я сразу перешел к сути:

– Янг и Эбби сводят меня с ума.

Макгуайр засмеялся:

– Я уже слышал это от многих ваших коллег.

Уверен, он заметил изумление на моем лице.

– Вы хотите сказать, что я не первый астронавт, который пришел сюда?

– Именно.

Я испытал такое облегчение, словно с моих плеч сняли огромную тяжесть. Страдальцы нуждаются в компании, а теперь я узнал, что нас много. Я вдруг почувствовал желание расспросить его и узнать, что говорили остальные, но он быстро вернул меня к теме:

– Хорошо, расскажите, что у вас происходит с Янгом и Эбби.

В течение следующего часа демоны гнева и отвращения покинули мою душу, как летучие мыши покидают пещеру. Новость о том, что в этом кресле уже посидели другие, придала мне храбрости, и я уже ничего не скрывал. Я рассказал о продолжающихся боданиях с Янгом по вопросам службы безопасности полигона и использования двигателей системы орбитального маневрирования и о предупреждениях других астронавтов, которые говорили, что моя карьера находится в опасности только оттого, что я делаю свою работу.

– Мы все боимся говорить из страха, что это поставит под угрозу наше место в очереди. Нет никакой коммуникации. Никто не понимает, как отбирают экипажи и даже кто их выбирает и кто имеет право вето, а нас интересует только это – назначения на полет. В отделе царит страх.

Я вспомнил, как астронавты недавно пытались предсказать полетные назначения по парковочным местам:

– Хэнк Хартсфилд принес новую карту парковочных мест. Некоторые астронавты набросились на нее, будто это Розеттский камень, который поможет угадать их места в очереди. Они думают, что те, кому отвели парковки поближе к тренажерам, полетят следующими. Но это же безумие. Это лишь показывает, как тщетно мы пытаемся понять процесс назначения на полет.

Я рассказал ему еще об одном деле, к которому имел отношение Хартсфилд:

– Хэнк работает заместителем Эбби, и он сказал мне, что Джордж возражает против проведения компьютерных линий связи в Отдел астронавтов. По мнению Хэнка, Эбби не хочет, чтобы мы имели канал связи, который он не сможет контролировать.

Я сообщил ему о важном инциденте, в котором один из астронавтов предположил: «Если когда-нибудь Эбби умрет насильственной смертью, будет сразу сотня подозреваемых, и все астронавты». Другой астронавт на это ответил: «Нет, никаких 100 подозреваемых не будет, потому что мы увидим, как 100 астронавтов перекрикивают друг друга, спеша взять на себя ответственность: "Я герой!.. Я сделал это!"» Действительно, вся сотня астронавтов находилась на грани бешенства.

Я объяснил, насколько явственным стало противостояние «мы и они» и как оно управляет нашими взаимоотношениями с Янгом и Эбби. Рассказал об астронавтах, которых считают соглядатаями этой пары: «Когда они вступают в разговор, каждый внимательно думает над тем, что сказать, опасаясь, что сказанное еще вернется и будет преследовать их. Как будто мы гуляем по тюремному двору и опасаемся, не подслушают ли осведомители, как мы обсуждаем план побега».

Я рассказал ему, как все мы надеялись, что катастрофа «Челленджера» станет катализатором смены руководства, но прошло уже девять месяцев, и не изменилось ничего, и с каждым новым днем становится все яснее, что ничего и не изменится. Я высказал мнение о том, что никто не управляет NASA: «Янг и Эбби ни перед кем не отвечают. Их ничем не проймешь».

Произнося эту обличительную речь, я не мог отделаться от мысли, что все это совершенно бесполезно. Что, спрашивается, может сделать Макгуайр? Он даже не является сотрудником NASA, он всего лишь консультант. Зря я трачу на это свои силы.

Наконец я остановился и поблагодарил его за то, что он меня выслушал:

– Я знаю, что вы ничего не можете с этим сделать, но вы помогли мне снять груз с души. Мне определенно помогло знание о том, что другие уже приходили к вам, чтобы рассказать о своем отчаянии.

Макгуайр не попытался разубедить меня в том, что у него нет власти, чтобы добиться каких-либо изменений в руководстве. Если бы он и попытался, то, уверен, это было бы ложью. Он посоветовал мне ждать и выживать. Возможно, перемены случатся вот-вот и светлое будущее уже не за горами и так далее. Этого я, конечно, и ожидал. Он был столь же бессилен, как и все мы. Он умел слушать, но у него не было лекарства от того, что мучило меня. Я хотел вновь полететь в космос, а мой босс дважды дал мне понять (если, конечно, он имел к этому какое-либо отношение), что этого не случится. Я давно уже измотал себя мыслями о том, имеет ли мнение Янга какой-либо вес.

Когда я поднялся, чтобы уйти, Макгуайр протянул мне некий документ, отпечатанный на десяти страницах через один интервал. «Почитайте это как-нибудь. Это поможет объяснить положение, в котором вы оказались».

Я хотел сказать: «Мне не нужно ничего читать, чтобы понять ситуацию, в которой я нахожусь. Это называется "по уши в дерьме"», но придержал язык. На титульном листе было написано: «Лидерство в отношении Отряда астронавтов. Теренс Макгуайр, д-р медицины, консультант-психиатр». Даты не было. Заголовок возбудил мое любопытство. Интересно, зачем Макгуайр пишет о лидерстве среди астронавтов? Я мог лишь предположить, что это – частное исследование, написанное по собственной инициативе. Лозунг университетских профессоров в те дни был «Публикуйся или умри». Я свернул документ в трубочку, еще раз поблагодарил Макгуайра за то, что он выслушал меня, и ушел.

Мне не хотелось быть застигнутым на рабочем месте за чтением чего бы то ни было с именем Макгуайра на обложке, так что я положил документ в портфель и унес домой. Вечером я вскрыл банку пива и начал читать. «В одном из наиболее практичных с рабочей точки зрения способе оценки личности популяция делится на шесть основных кластеров характеристик, которые определяют конкретные типы личности…» Я зевнул, почувствовав, что опять попал в школу и читаю «Моби Дика» (а я уверен, что эту книгу никто еще не дочитал до конца). Но когда я продвинулся немного дальше, то осознал, что Макгуайр действительно обладает обширными знаниями о том, что происходит в Отделе астронавтов.

«В последние восемь лет или около того уровень неудовлетворенности в отношении стиля управления существенно увеличился, насколько я могу об этом судить по добровольным комментариям, поступившим от астронавтов и их жен. Степень разлада намного выше, чем я встречал в военной карьере летного врача-психиатра, работающего почти исключительно в среде пилотов и их семей. Подобного мне не приходилось наблюдать ни в элитных пилотажных группах, ни в экипажах специальных проектов, которые я также долгое время консультировал… Хотя они [астронавты] очень осторожны в формулировках, в которых выражают свою неудовлетворенность, нет никаких сомнений в том, что нынешний стиль руководства представляет собой важную проблему для морального климата в сообществе астронавтов и для многих из них подавляет творческую инициативу и открытое обсуждение».

Текст излагался в духе научного мумбо-юмбо, и ни одного имени руководителя в нем не упоминалось. Вводный абзац подразумевал, что это не более чем научный текст. «Это рабочий документ о лидерстве в отношении группы астронавтов, а более конкретно – касательно влияния различных стилей руководства на моральный климат, творческие способности и продуктивность астронавтов». Но основное внимание в работе уделялось конкретному стилю лидерства в отношении астронавтов – автократического властолюбца. Не требовалось быть ученым-ракетчиком, чтобы увидеть сходство между этим стилем, описанным Макгуайром, и тем, как работал Эбби:

«Как хороший психолог школы Павлова, он знает, что не только поощрения и наказания подкрепляют поведение, но бывают времена, когда нерегулярная система незавершенных поощрений может вызвать даже более сильную приверженность желаемому поведению, нежели предсказуемая полноценная система поощрений. Этот второй подход также уменьшает предсказуемость и держит людей в напряжении…Никому из личного состава не позволено знать все части большого плана, который может иметь властолюбец… Непоследовательность, неопределенность, умолчание, увиливание… все они имеют место в его продуманной непредсказуемости».

Далее в документе Макгуайр отмечает: «Автократический стиль руководства категорически несовместим с нуждами отряда астронавтов – людей, которые в большинстве ситуаций склонны выступать в качестве вождей, а не индейцев (так!). Хотя предполагается, что если автократ открыт, прямолинеен и честен, то он менее эффективен, и все же он может быть приемлем для прототипического астронавта. Однако, если он относится к тому типу лидеров, которые ориентированы на аккумуляцию личной власти ради самой власти, а не для благополучия компании, его воздействие на личный состав будет деструктивным. Люди такого склада по своей природе склонны к автократическому стилю. Поэтому я уделю особое внимание описанию ярко выраженного автократического властолюбца, поскольку из всех подходов к лидерству именно этот имеет наибольший потенциал отрицательного влияния не только на кластеры личностей, подобных астронавтам, но и на всю институцию в целом…»

Он продолжал: «Я полагаю, что в течение многих лет моральный климат среди астронавтов был значительно хуже, чем мог быть. Многие замечательные люди, которые покинули отряд и занялись другими делами, говорили мне о негативной роли, которую сыграло руководство астронавтов в их решении уйти. Как это часто бывает, именно самые способные люди, располагающие выбором и уверенные в себе, с наибольшей вероятностью готовы решиться на перемены и покинуть NASA. Обычно они предпочитают уйти по возможности незаметно, не привлекая к себе внимания, из уважения к NASA как организации. За несколько десятилетий, связывающих меня с NASA, я не видел более благоприятного времени для институциональных изменений, равно как и времени, когда улучшение морального климата с помощью реалистических позитивных изменений так необходимо».

Я отложил текст в полном недоумении. Что все это значило? Кто-то в руководстве поручил Макгуайру задокументировать неудовлетворенность астронавтов и научно доказать, что стиль лидерства Эбби был тому непосредственной причиной? Если так, то для чего? Как основание для того, чтобы избавиться от Джорджа? Фраза «не видел более благоприятного времени для институциональных изменений» определенно звучала как рекомендация кому-то. Она явно не была утверждением, которое можно было бы ожидать в специализированной статье, написанной для публикации в медицинском журнале. Но я не планировал вернуться к Макгуайру и спросить, что он имел в виду. Больше, чем когда-либо, я чувствовал себя в каком-то средневековье, где один заговор сменяет другой. У меня была одна цель – чтобы никакие дворцовые интриги не нанесли мне вред. Если кто-нибудь решит убить Джона и / или Джорджа, я пожелаю им удачи, но участвовать не буду. Как крепостной крестьянин в поле, я хотел бы остаться невидимым, когда мимо пронесутся две враждующие армии. Я просто хотел продержаться достаточно долго, чтобы слетать еще раз, – и тогда я уйду из этого безумия.