STS-27 был засекреченным полетом по программе Министерства обороны США. Многим мне нельзя было делиться с Донной. Я вступил в черный мир холодной войны. Мне предстояло ездить в командировки в места, о которых я не имел права говорить. Изучать инструкции полагалось в подземном хранилище. На неформальных встречах Донна не должна была спрашивать у наших подрядчиков, в каком городе они работают. Чтобы сбить с толку русские шпионские судна, дата старта будет объявлена всего за 24 часа до запланированного времени пуска. Эта маленькая деталь серьезно осложнит организацию поездок семьи. Как потом скажет Донна, «это похоже на планирование свадьбы, когда дата церемонии держится в секрете». Сделанные в полете фотографии будут секретными, а снимков, на которых есть я вместе с моим полезным грузом, просто не будет. Если меня станут расспрашивать о задании, мне придется ответить цитатой из «Лучшего стрелка»: «Если я расскажу тебе, мне придется тебя убить». (Через четыре года после полета некоторые его аспекты были рассекречены. Теперь я могу сказать, что использовал роботизированную руку шаттла, чтобы вывести в космос секретный спутник. Однако мне запрещено описывать этот спутник или его предназначение.)

Экипаж очень радовал меня. Хут Гибсон был прирожденным лидером. Он не занимался микроменеджментом, как некоторые другие командиры. (Об одном таком рассказывали, что он тянулся через всю кабину, чтобы переключить тумблер, вместо того чтобы позволить сделать это члену экипажа, сидящему в более удобном для этого месте.) Хут раздал каждому из нас обязанности и предоставил нам свободу творчества для того, чтобы работа была сделана. Он также был нашим братом по крови с Планеты ЗР. Отдельские секретарши сразу же окрестили экипаж STS-27 «свинским» и выдали каждому из нас новенькие маски с пятачками за издаваемое нами «хрюканье» при появлении в поле зрения привлекательной женщины («так бы и обхрюкал ее ляжки»).

Гай Гарднер, Джерри Росс и я уже готовились вместе к отмененной миссии 62-A, так что мы были слаженной командой. Новичок Билл Шеперд по прозвищу Шеп, морской спецназовец крепкого телосложения, специалист по подрыву подводных объектов, отличался учтивыми манерами. Как и мы с Хутом, Билл происходил с Планеты ЗР. Кроме всего прочего, он был холост, и это означало, что он достиг более высокой степени земного блаженства, чем далай-лама.

Все мы радовались возможности выполнить в полете что-то, напоминающее боевую задачу, а не коммерческую или научную. Было приятно вновь надеть военную форму и сфотографироваться в ней всем экипажем. Мы собирались потягаться с безбожниками-коммунистами в космосе. Не было никаких пресс-релизов, посвященных нашей подготовке к полету. ВВС США хотели, чтобы мы были настолько «невидимы», насколько это возможно; как оказалось, этого было несложно добиться. Миссия STS-26 Рика Хаука, первый полет после катастрофы, была настолько разрекламирована NASA, что отбрасывала очень густую тень, в которой мы легко могли спрятаться. Однако всевеликая важность, приписываемая полету STS-26, раздражала и нас, и остальных в Отделе астронавтов. Нам казалось, что Рик и его экипаж выставляли свою славу напоказ, а это было грубейшим нарушением заповеди № 2 – «Не величайся публичным поклонением». В то время как пресса млела оттого, что кто-то настолько смел, что готов лететь на первом корабле после «Челленджера», каждый астронавт знал, что это будет самый безопасный полет шаттла в истории. Не только твердотопливные ускорители были полностью перепроектированы и испытаны заново – каждую из систем шаттла изучили буквально под микроскопом и внесли все необходимые изменения. Кроме того, полетное задание STS-26 было достаточно тривиальным – запустить телекоммуникационный спутник (Tracking and Data Relay Satellite, TDRS), то есть сделать то, что делалось уже несколько раз в прошлом. Хут говорил, что это сплошное удовольствие, а не полет; другой же пилот с Планеты ЗР заметил: «Мы даже разрешаем запускать TDRS женщинам». В то же время было очевидно, что экипаж STS-26 воспринимает свой полет как самую важную миссию со времен, когда архангел Гавриил спустился с неба к Деве Марии. Мы устали выслушивать на планерках их проповеди об исключительной важности вопросов STS-26. Когда запасы терпения были исчерпаны, прославленная команда, которой предстояло возобновить полеты, стала мишенью для сатиры со стороны невидимого «свинского» экипажа.

Первый акт публичного неповиновения случился на большой встрече астронавтов. Мы с Шепом сидели у стойки, когда вдруг заметили воздушные шарики с гелием, которыми были украшены столы. Мы набрали целую охапку, размотали завязки, приоткрыв резиновые кончики, и стали вдыхать гелий. Мы пошли по залу, представляясь визгливым фальцетом легендарным астронавтам – участникам программы «Аполлон»: «Привет, я Рик Хаук, командир STS-26. Не хотите получить от меня автограф?» Базз Олдрин, Пит Конрад и прочие знаменитости смотрели на нас с таким выражением лица, в котором явно читалось: «Пропал отряд астронавтов, совсем пропал». Снова и снова мы подбегали к стойке, чтобы глотнуть пива и вдохнуть гелия, а затем напасть на следующего ветерана лунных экспедиций. Во время такого забега «на базу» Шеп, судя по всему, хватил лишнего и вспомнил какой-то боевой эпизод. Его глаза остекленели, он как будто сфокусировал взгляд на чем-то в полумиле впереди, а затем, без всякого предупреждения, схватил меня за воротник тенниски и разорвал ее. Я обернулся, чтобы убедиться, что на баре не лежит какой-нибудь нож, и нанес ответный удар – схватился за футболку Шепа и тоже разорвал ее. Небольшая группа TFNG собралась посмотреть, как меня будут убивать, потому что 66-килограммовый хиляк по сути бросил горсть песка в глаза спецназовцу с соответствующими навыками владения холодным оружием. К счастью для меня, посттравматический синдром у Шепа быстро прошел и он лишь засмеялся, увидев обрывки своей футболки. Мы добили наше пиво, глотнули еще гелия и вновь отправились в зал. Я нашел Джима Ловелла и голосом Дональда Дака повторил все ту же ложь: «Привет, я Рик Хаук, командир STS-26. Не хотите получить от меня автограф?» Ловелл посмотрел на меня, как на отверженного.

Наиболее дикое покушение на святость миссии STS-26 с нашей стороны последовало после мероприятия по сбору средств на благотворительные нужды, связанные с «Челленджером». Это было официальное мероприятие, на котором присутствовало большинство астронавтов и их жен. Местом действия был Центр сценических искусств «Уортэм» в самом сердце Хьюстона, так что присутствовали также сотни местных высокопоставленных особ, опять же с женами. Когда программа подходила к концу, распорядитель пригласил на сцену юную девушку, чтобы она спела популярную песню Ли Гринвуда «Я горжусь тем, что я американка». И вот когда она очень громко, на 150 децибел, выдавала эту композицию, распорядитель провопил в микрофон: «Леди и джентльмены, встречайте экипаж STS-26, которому предстоит возобновить полеты шаттлов!» По этому сигналу пол оркестровой ямы начал медленно подниматься вверх. Над ним струился искусственный дым, сквозь который пробивались лучи прожекторов. Там, к изумлению всех астронавтов, находились Рик Хаук и Дик Кови. Они стояли в позах изваяний с горы Рашмор: выступающая челюсть, грудь колесом, руки по швам, прямой взгляд стальных глаз. Публика вокруг нас бесновалась и аплодировала. Можно было подумать, что из ямы воздвигся сам Иисус Христос. В то же время всех астронавтов, как и их жен, выворачивало наизнанку. Шеп посмотрел на меня и изобразил рвотный жест с пальцем, направленным в рот. «Что же будет дальше, – удивлялись мы, – экипаж STS-26 повезут на старт в папамобилях и каждый будет махать над головой соединенными руками, приветствуя сам себя?» Это было уже слишком.

Буквально следующим вечером наш экипаж собрался в баре, и, что неудивительно, главной темой обсуждения было вознесение Рика Хаука к небесам. Шеп спланировал наш ответ под лозунгом «Ну мы им покажем» с тем же тщанием, с каким «морской котик» планирует подрыв вражеских укреплений. Рано утром в понедельник мы с ним притащили в конференц-зал два огнетушителя. Мы обернули их в наши пиджаки и разместили точно позади кресел Хута Гибсона и Гая Гарднера. Джерри Росс принес магнитофон с записью песни Ли Гринвуда. Хут и Гай припасли в карманах черные галстуки-бабочки.

Когда Рик закончил доклад по проблемам STS-26, Бранденстайн спросил Хута, нужно ли обсудить какие-нибудь вопросы по полету STS-27. Это был сигнал, по которому Джерри Росс включил запись Гринвуда. Шеп и я пустили в ход огнетушители, чтобы имитировать дымовую завесу, а Хут и Гай нацепили галстуки и медленно воздвиглись над креслами, повторяя подъем Хаука и Кови из оркестровой ямы в Центре Уортэма. Зал взорвался смехом и аплодисментами. Я посмотрел на Рика. Он улыбался, играя при этом желваками, что ясно говорило о том, что командир STS-26 чувствует на самом деле. Его только что подняли на смех, и ему до смерти хотелось ответить обидчикам, но Рик знал, что не может этого сделать. Это нарушило бы заповедь астронавта № 3: «Не покажи своей слабости». Хромая газель, ковыляющая по парку Серенгети, проживет дольше, чем астронавт, демонстрирующий уязвленное самолюбие в обществе собратьев.

В ходе тренировок перед STS-27 нас ознакомили с новой конструктивной особенностью шаттла – системой аварийного покидания корабля. Это было не то, на что мы надеялись. Лучшее решение – это если бы вся кабина отделялась, чтобы затем приводниться на парашюте. Но такой вариант требовал полной переделки проекта корабля, что слишком затратно. Вторым по приоритету мы считали катапультируемые кресла. Изначально шаттл был спроектирован с двумя такими креслами для экипажей, выполнявших первые испытательные полеты. Однако два кресла – это максимум, их можно было установить в кабине наверху, а на средней палубе не помещалось вообще ни одного. И хотя было сравнительно несложно вернуть два катапультируемых кресла на верхнюю палубу, такой вариант тоже был отвергнут. Ни один эмэс не согласился бы подняться в небо на корабле, в котором только два пилота имеют средства аварийного спасения.

После того как были исключены варианты с отделяемой кабиной и с катапультируемыми креслами, инженеры смогли предложить нам лишь одно средство спасения – ранец с парашютом. Итак, нам придется прыгать из бокового люка, как летчикам бомбардировщика B-17 в годы Второй мировой войны. Охренительная перспектива! Да нас просто разобьет в лепешку о крыло, как какого-нибудь кузнечика о лобовое стекло машины.

Инженеры понимали это и предложили решение, позволяющее уйти от крыла, – тянущую ракету. Предполагалось, что в кабине над выходным люком будет установлено несколько небольших ракет. Отстрелив люк, астронавты должны по очереди ложиться на спину на «стол» в проходе, цеплять привязную систему к ракете и затем выдергивать спусковой шнур, который приведет в действие вышибной заряд. Ракета вылетит за борт, размотает метров на шесть или около того кабель, соединяющий ее с астронавтом, после этого запустится ее двигатель и ракета выдернет астронавта за шиворот через люк, минуя крыло. Когда астронавтам показали видеозаписи испытаний этой системы с антропоморфными манекенами, они лишь угрюмо посмеялись. Картина чем-то напоминала то средство, которое Вайл Койот заказал у Acme Rocket Company для того, чтобы поймать Подорожника из одноименного мультфильма. К счастью, был принят более практичный вариант, который предложил летный врач Джо Бойс, – направляющий скользкий шест. На потолке средней палубы кабины шаттла устанавливается раздвижной шест в форме банана. После отстрела люка астронавты дергают за рычаг и тем самым освобождают пружины, которые выдвигают шест наружу и вниз. Затем астронавты зацепляются привязными системами за кольца на шесте и соскальзывают по нему. К моменту схода с конца шеста они оказываются ниже крыла, в безопасности. Но и этот вариант был не более чем шуткой. Почему на самолетах появились катапультные кресла? Потому что членов экипажа удерживали внутри скоростной напор и перегрузки, не позволяя его покинуть. Катапультные кресла устранили проблему, так как обеспечивали «выстреливание» летчиков из кабины. Идея же о том, что астронавт сможет вылезти из кресла на верхней палубе, таща на себе почти 40 килограммов снаряжения, в тяжелом, наддутом и препятствующем любому движению аварийно-спасательном скафандре, потом спуститься по лестнице на среднюю палубу и добраться до люка, – при условии, что корабль летит под тягой двигателей и / или неуправляемо кувыркается, то есть в двух наиболее обычных ситуациях, в которых на самолете используется катапультное кресло, – эта идея была чистой фантазией. Единственный сценарий, в котором ранец с парашютом мог спасти астронавта, подразумевал управляемый планирующий полет на дозвуковой скорости и на высоте не более 15 километров. Астронавтам было трудно придумать такой вариант аварии, после которого мы оказались бы в описанном положении. Мы все еще жили с последствиями проектирования шаттла как эксплуатационной системы.

Многие из нас относили процедуру покидания корабля по шесту к той же категории, что и предписываемая до «Челленджера» процедура аварийного приводнения, считая это совершенно бесполезным занятием в момент гибели. Тем не менее мы добросовестно прошли обучение. На платформе над бассейном гидроневесомости WETF был установлен макет входного люка с шестом, и мы отрабатывали скольжение по шесту до падения в воду.

Хотя бо́льшую часть времени теперь занимала секретная подготовка к полету STS-27, от меня иногда требовали выполнения других краткосрочных поручений. Так, мы с Пинки Нельсоном получили задание опросить жен астронавтов на предмет их отношения к политике семейных эскортов. Одна из жен заявила, что хотела бы спать со своим мужем в ночь перед стартом. Мы с Пинки не дали хода этой рекомендации. Мы не могли себе представить ни одного астронавта, который хотел бы провести эти часы с женой. Я определенно не хотел бы видеть Донну в моей постели. Проводы в Бич-Хаусе и без того были мучительными, и я не мог себе представить прощание, растянувшееся на всю ночь. Если женщина, предложившая это, имела в виду секс перед стартом, то ее супруг был лучше как мужчина, чем я. Даже таблетка виагры размером с пончик не помогла бы мне за 12 часов до старта.

Многие из жен очень критически оценивали то, что произошло с супругами погибших на «Челленджере» в день катастрофы. Джун Скоби и остальных вдов задержали в Центре Кеннеди для того, чтобы вице-президент Буш успел прилететь и выразить им сочувствие. Все жены в один голос заявили, что в случае катастрофы хотели бы немедленно вернуться в Хьюстон вместе с детьми, и к чертям собачьим политиков. Мы с Пинки не могли не согласиться с ними и так и записали в своих рекомендациях.

Жены также жаловались на то, что политикам-совместителям и приятелям Эбби делали исключения из правил – к примеру, относительно количества гостей семьи, допускаемых в автобусы NASA. Одна из жен написала: «У сенатора Гарна не было проблем с приглашениями для гостей на любой обед, в семейный автобус и т. д.». Это был просто еще один пример того, как руководство NASA позволяло политикам навязывать нам свои правила. Мы предлагали, чтобы никаких исключений в политике семейного эскорта не допускалось, независимо от послужного списка того или иного участника полета. Теоретически эта рекомендация не имела значения, так как после «Челленджера» «пассажирская» программа прекратилась. Однако ни я, ни Пинки не верили, что NASA когда-либо сможет отказать политику, если тот все же захочет полететь (и мы оказались правы, когда через несколько лет сенатор Гленн подал заявку на полет и получил его).

Еще одним серьезным источником раздражения было правило, по которому жены имели право прилетать на запуск на принадлежащих NASA самолетах «Гольфстрим» за государственный счет, а дети – нет. Поскольку NASA требовало, чтобы во время запуска жены находились на крыше здания LCC вместе с детьми, многие жены полагали, что Дядя Сэм должен позаботиться и о перевозке детей. Кроме того, они также хотели, чтобы NASA взяло на себя заботы об их размещении. В высокий сезон и в праздники, когда обычными становились таблички «мест нет», любой сдвиг даты старта мог обернуться сложностями в продлении срока проживания, и это влекло за собой серьезную дополнительную нагрузку на семью. Жены хотели, чтобы NASA взяло эти проблемы на себя. Мы с Пинки согласились и вписали этот пункт в рекомендации.

Обновленная политика в отношении семейного эскорта вступила в силу, и начиная с STS-26, агентство стало возить детей на «Гольфстримах». NASA также взяло на себя контроль над всеми вопросами размещения. Что же касается секса с мужем, то любая жена, которая хотела заняться этим в Центре Кеннеди, должна была довольствоваться недолгими часами в Бич-Хаусе или за закрытыми дверьми во время посещения гостиницы астронавтов. И ее счастье, если она не кричит, потому что наши комнаты отнюдь не были звукоизолированными.

Кончалось лето 1988 года, когда в Отдел астронавтов приехал Джон Денвер – сообщить о своих планах полететь в космос с советским экипажем. До «Челленджера» мы часто слышали его имя в качестве кандидата на полет на шаттле в рамках «пассажирской» программы NASA. Она прекратилась после катастрофы, и теперь певец искал возможность отправиться в космос на русской ракете. Будучи в Хьюстоне, он связался с Центром Джонсона и получил приглашение посетить Отдел астронавтов и рассказать о своих планах. Встретили его крайне холодно. Большинство астронавтов-военнослужащих косо смотрели на любое взаимодействие с коммунистами. Русские пули целились в наши самолеты во Вьетнаме. Наших друзей убивали или держали в плену их прислужники-северовьетнамцы. Сама идея о том, что кто-то якшается с этими ублюдками с любой целью, была для нас оскорбительна. Денвер получил обильную порцию критики. Один ветеран Вьетнама сказал ему, что его русские планы – «дерьмо». Денвер возразил, что он сотрудничает с русскими не более, чем другие в прошлом. «Например, Джейн Фонда», – раздалось из задних рядов, и несколько астронавтов зааплодировали. Денвер продолжил речь в свою защиту, объясняя, что всегда оказывал большую поддержку космической программе и что всю жизнь мечтал о полете в космос. Между прочим он сказал: «Именно я первым предложил NASA отправлять в космос пассажиров на шаттле». Эта реплика не добавила ему друзей – многие из присутствующих все еще носили серебряные значки из-за этой самой пассажирской программы и из-за тех мест, которые приглашенные отняли у нас. Раздались новые залпы критики. Один астронавт заметил, что, когда Денвер вернется из полета, пресса и публика будут считать его экспертом просто потому, что он знаменит. Следующие десять лет его станут звать во всяческие комиссии и общественные организации, связанные с космической политикой, в то время как настоящие эксперты – астронавты и специалисты NASA – будут забыты. В общем, на этом собрании Денвер определенно не получил высокой оценки, сравнимой с популярностью его песен. Позднее он отказался от планов полета с русскими из-за высокой цены (по слухам, 20 миллионов долларов) … или, возможно, испугался того, что могут сделать с ним астронавты, если он все-таки полетит.

29 сентября 1988 года полет STS-26 вернул Америку в космос. Через четверо суток «Дискавери» появился в небе над Тихим океаном, чтобы приземлиться на авиабазе Эдвардс. Полет прошел практически безупречно. Когда Рик Хаук доложил об остановке колес в конце пробега, я вновь стал членом основного экипажа. К этому званию прилагались зарезервированные места для парковки, эйфорическая радость и завязывающий кишки в узел страх.