Через несколько дней после приземления Рей Седдон наградила наш «свинский экипаж» другим прозвищем. Мы стали «экипажем Гриссома». Название обыгрывало эпизод известного фильма «Парни что надо!». После того как Алан Шепард вернулся из своего полета с титулом «первого американца в космосе», его с женой приняли в Белом доме Джон и Джеки Кеннеди. Фильм описывает, как Гас Гриссом и его жена ожидали аналогичных почестей, когда он вернулся из космоса, совершив второй американский суборбитальный полет, но этого не случилось. Вторые лица в Белом доме не ночуют. Так что ярлык «экипаж Гриссома», приклеенный Рей к команде STS-27, намекал на то, что мы не нашли в своих почтовых ящиках приглашений в Белый дом, в то время как экипаж STS-26 был принят президентом и Нэнси Рейган. В превосходной пародии на эпизод, где миссис Гриссом сетует на «дискриминацию», Рей, утрируя свой и без того сильный теннессийский акцент, произносила: «Ты хочешь сказать, что я не встречусь с Нэнси и Рональдом?!»

Хотя казалось, что мы останемся невидимками в гражданской жизни, в качестве «призраков» мы все-таки совершили послеполетный тур по стране. Мы посетили секретный Центр управления полетом нашего полезного груза. Мы продемонстрировали фильм об отделении спутника и поблагодарили всех, кто внес вклад в выполнение этой миссии. Все было честь по чести, пока Хут не преподнес командиру войсковой части фото, подписанное всем «свинским экипажем». На фото был изображен наш полезный груз в свободном полете с надписью Шепа: «Утритесь, собаки-коммуняки!» Группа военных столпилась вокруг, чтобы разглядеть снимок. Они не могли дождаться, пока картинку повесят на стену. Шеп дал им почувствовать себя воинами – каковыми они и были.

Во время нашего визита в Вашингтон мы были приглашены в Пентагон рассказать членам Объединенного комитета начальников штабов о нашей миссии. При входе в кабинет мое сердце билось столь же часто, как в момент посадки в кабину шаттла. В зале сияло достойное созвездие, включая пять четырехзвездных генералов и адмиралов. Но, когда мимо прошла миловидная женщина-лейтенант, Хут тихо издал свое характерное «хрюканье» мне в ухо. «Господи, – подумал я, – он что, так никогда и не успокоится?» Председатель Объединенного комитета начальников штабов адмирал Уильям Кроуи сидел не более чем в пяти метрах от нас, а Хут похрюкивал при виде его адъютанта! В зависимости от точки зрения это можно было рассматривать как падение, но и как новые высоты полета «свинского экипажа». Я незаметно ткнул его локтем в бок. Если я сейчас заржу от его выходок, должность мойщика унитазов на базе Туле́ может вновь встать на повестку дня.

В духе своего стиля лидерства Хут попросил каждого из членов экипажа произнести несколько слов о задачах полета. Я знал многих эгоцентричных командиров, которые паслись на сцене сами, но Хут был не таков. После того как мы произнесли свои речи и уселись на место, адмирал Кроуи попросил всех встать и сказал: «Я думаю, что весь экипаж заслужил аплодисменты за выдающуюся работу».

Пять флаг-офицеров сердечно его поддержали. Я просто онемел. Комитет начальников штабов Вооруженных сил США во главе со своим председателем – в общей сложности 20 звезд на погонах – стоя аплодировал Майку Маллейну. Я был бы, пожалуй, меньше потрясен, если бы Хут встал и объявил, что они с Шепом – геи-любовники.

Но необычное в этот день лишь начиналось. Нас повезли в секретное место для церемонии награждения. Следуя за сопровождающими через многочисленные КПП и посты охраны, я прошептал Хуту: «Может, мы встретим тут Пусси Галор?» Он хрюкнул в ответ.

Наконец мы прибыли в бункер, где нас приветствовал высокий правительственный чин. Он поблагодарил нас за работу и приколол каждому на грудь медаль «За достижения в национальной разведке». Про себя я посмеялся над этим титулом. Это походило на награду безмозглому пугалу из «Волшебника страны Оз». Но все же меня переполняла гордость, превосходящая даже то, что я пережил в кабинете адмирала Кроуи. Я чувствовал, что имею прямое отношение к обороне Америки, чего не испытывал в такой мере ни во Вьетнаме, ни во время моей командировки в силы NATO в Европе. В полете STS-27, управляя дистанционным манипулятором, я был настоящим первопроходцем.

Выписка из приказа по случаю награждения звучала так:

…в знак признания отличного выполнения служебного долга, имеющего высокое значение для Соединенных Штатов, в качестве специалиста полета на космическом шаттле «Атлантис» со 2 по 5 декабря 1988 года. В указанное время полковник Маллейн успешно осуществил развертывание в космосе критически важного спутника США. Полковник Маллейн мастерски управлял дистанционным манипулятором, чтобы поднять спутник со стартовой платформы и подготовить его для развертывания подсистем. Отвод манипулятора был выполнен настолько безупречно, что космический аппарат остался в надлежащем и стабильном состоянии. Это позволило программе активации продолжаться быстрым темпом. Мастерское управление манипулятором полковником Маллейном, равно как и его инициатива и верность долгу, привели к благополучному извлечению и развертыванию критически важной новой спутниковой системы, жизненно необходимой для национальной обороны и для контроля выполнения договоров. Отличная работа полковника Маллейна делает честь и ему лично, и ВВС США, и разведывательному сообществу.

Когда встреча закончилась, я уже воображал, как расскажу Донне о награде. Она была в равной мере ее, как и моей. Она заслужила ее на крыше LCC. Но мои ожидания закончились у двери бункера. Нас попросили вернуть наши медали: «Извините, но это секретная награда. Вы не можете носить ее публично или рассказывать о ней. Она не будет зафиксирована в вашем личном деле. Но если вы будете еще в нашем городе и захотите заехать и поносить ее в нашем бункере, будьте нашими гостями». Поразительно, думал я. Мы получили медаль, которую можно носить только в бункере. Джеймс Бонд, по крайней мере, мог рассказывать д-ру Гудхед (хрюк!) о своих опасных приключениях, мы же не можем никому рассказывать о наших, даже женам. (Медаль была рассекречена спустя несколько лет после полета.)

Звонка из Белого дома мы не дождались, но один подарок «свинский экипаж» все-таки получил – пиар-командировку в гражданский мир. Дэн Бранденстайн решил, что экипаж STS-26 провел слишком много времени в лучах славы по случаю «возвращения к полетам», и решил не посылать их на Суперкубок. Нашей команде надлежало отправиться в Майами и представлять NASA в перерыве XXIII финала.

В сопровождении жен мы прилетели в Майами за день до игры. Этим вечером мы были гостями председателя Национальной футбольной лиги NFL Пита Розелла на вечеринке… собравшей 3000 его ближайших друзей. Мероприятие происходило в зале для съездов. На балконе при входе гнездился выводок арфисток, одетых в стиле девушек-ковбоев в салуне. Хореограф этого действа явно сидел на LSD. Впрочем, позднее я заметил, что и дамы лишь имитировали игру: когда они решили сделать перерыв, арфы продолжали звучать. Их музыка была не единственной фальшивкой. По залу курсировали целые эскадрильи клонов Памелы Андерсон с накачанными силиконом грудями размером с цеппелин. Похоже, все эскорт-агентства штата направили сюда личный состав и запросили еще поддержку из Вегаса.

Горы еды, реки спиртного и живые оркестры в каждом углу занимали внимание присутствующих. Мы с Донной наполнили подносы и стали искать место, чтобы присесть. Я допустил большую ошибку, обнаружив два места за столом с толстой, увешанной драгоценностями трепливой бабой, которая сочла наше появление за повод повспоминать, как она богата и как много путешествовала. На моем бейдже не было сказано, что я астронавт, и она, посмотрев на мой скромный костюм и на типичное для среднего класса платье Донны, решила, что мы какие-то мелкие фанаты NFL, которыми она может повелевать. Ее муж поднял глаза от тарелки и бросил на меня пустой взгляд. Он не сказал ни слова, просто ел и все время ухмылялся, как бы говоря: «Хорошо, что вы заняли ее и я могу не вникать в эти бредни». Наконец мне надоел этот непрерывный отчет о путешествиях, и я прервал его словами: «Я астронавт и поэтому тоже немного повидал мир». После этого мы с Донной встали и ушли, оставив ее – наверняка в первый раз в жизни – не способной произнести ни слова.

Следующий день, 22 января 1989 года, застал нас в VIP-ложе стадиона имени Джо Робби, где мы собирались смотреть игру Сан-Франциско против Цинциннати. Но кое-что нас отвлекало: Билли Джоэл, приехавший, чтобы спеть национальный гимн, привез с собой жену Кристи Бринкли, и их разместили в соседней ложе. Между нами была только стеклянная перегородка. Такая рассадка создала величайшую дилемму в истории мужской половины человечества. Передо мной разворачивалось главное спортивное событие года, где Джо Монтана и Бумер Эсайасон подавали знаки своим командам, а 75 000 болельщиков орали во весь голос. Даже экипажу STS-26 такое было не под силу. Но в нескольких метрах справа от нас сидела Кристи Бринкли, одна из самых красивых женщин на планете. Что же было делать нам, мужикам?

Мы делали то, что делал бы любой на нашем месте. Мы смотрели и туда, и туда. Когда мяч выходил из игры, мы глазели на Кристи, подобно бездомным собакам, надеющимся найти хозяина. Затем наши головы разворачивались, чтобы увидеть следующий розыгрыш. Наши головы вертелись то в одну сторону, то в другую сторону, будто мы смотрели не футбол, а теннисный матч, и этот ритм лишь иногда прерывался на более длительное время, чтобы взять пива. Могло ли быть лучше? Как оказалось, могло. Выяснилось, что Кристи – фанат космической программы, и она пришла к нам в ложу познакомиться. Мы все встали, оказывая ей королевские почести, коих она, безусловно, заслуживала. Она была по-королевски, обалденно красива. Хут, Шеп и я издали, наверно, больше хрюков, чем целая свиноферма.

– Ребята, это вы астронавты?

Все мы были одеты в синие летные костюмы с нашивками NASA и прочими эмблемами с шаттлами на них. На них были «крылья» – золотые морские и серебряные авиационные, нашивки «25 Махов» и американские флаги. Нас можно было принять либо за астронавтов, либо за персонажей Диснейленда в Эпкоте. Ее вопрос явно выдавал в ней блондинку.

Чуть слышно я прошептал Хуту: «Для нее я готов быть кем угодно». Не сомневаюсь, что у Хута роились столь же непристойные мысли, но он сыграл джентльмена и ответил: «Да».

– А вы были на Луне?

Я яростно прошептал Хуту: «Скажи ей да!» Но он, черт бы его побрал, ответил правду. Может, если б мы соврали, она взяла бы нас к себе домой.

Она начала ходить перед нами, улыбаясь и задавая вопросы. Я ждал, что в какой-то момент она спросит: «Так разве вы не знаменитый экипаж STS-26? Как жаль…» Но она не спросила. Похоже, ее устраивало общение со вторыми.

К моему изумлению, я заметил, что все остальные члены экипажа пожимают ей руку! Даже Хут. Наверно, его хватил столбняк, когда она вошла в нашу ложу, иначе его сдержанность объяснить было трудно. «Кучка слабаков, – подумал я. – Вы можете пожимать руку Билли Джоэлу. Вы можете пожимать руку председателю Розеллу. Но пожимать руку Кристи Бринкли?!»

Когда она дошла до меня, я заключил ее в объятия. Ее рука обхватила мою спину – она обняла меня в ответ! И после этого она даже не указала телохранителю, чтобы он встал между нами, и не пришло потом по почте предписание об ограничении свободы… Пусть у меня была медаль, о которой я не имел права говорить, но я точно знал, что расскажу всем и каждому мужчине в Отделе астронавтов, каково это – обнимать Кристи Бринкли. А остальные пусть рассказывают, что ощущали, пожимая ей руку.

Она осталась и продолжала задавать вопросы, в то время как игра продолжалась за нашими спинами. Время от времени мы слышали, как болельщики вскрикивают по случаю особенно зрелищной игры, но в компании Кристи – какая нам была к черту разница? Наконец, взмахнув рукой и пообещав «встретиться в перерыве», она покинула ложу. Донна улыбнулась мне: «Как я понимаю, ты попросишь меня никогда больше не стирать этот комбинезон?» Я засмеялся и поцеловал ее. У Билли Джоэла была женщина-мечта, но и у меня тоже.

Через некоторое время, когда я разминал ноги в коридоре позади ложи, туда вышел покурить Билли Джоэл, и мы заговорили. Меня поразило, насколько он казался нервным при встрече один на один. Он ни разу не посмотрел мне в глаза – как будто я разговаривал с Джоном Янгом или Джорджем Эбби. Я спрашивал его о том, как он пишет музыку, а он меня – о полетах в космос. Я уверен, что именно этот разговор вдохновил его на песню «Не мы раздули пожар» (We Didn't Startthe Fire), но ему пришлось уступить и вставить в стихи имя Салли Райд вместо Майка Маллейна. Конечно, мне следовало написать текст самому. Я не задал ему вопрос, который прямо-таки жаждал задать: «А каково это – спать с Кристи Бринкли?» Подозреваю, что его об этом уже спрашивали.

Когда игра подходила к перерыву, нас проводили вниз к выходу на поле и оставили ждать сигнала. Слоняясь там без дела, мы встретили Аннетт Фуничелло и Фрэнки Авалона, которым предстояло выступить в своем представлении, посвященном пляжным фильмам 1950-х о флоридских тинейджерах, в которых они снимались. Я залюбовался Аннетт. В свои 46, будучи матерью нескольких детей, она была в форме, которой позавидовали бы женщины на 20 лет моложе. Позже, когда она танцевала на сцене те самые пляжные танцы, которые сделали ее знаменитой, она двигалась так, будто вновь стала школьницей. Я был впечатлен.

Кристи Бринкли сдержала свое обещание и подошла к нам, на этот раз для того, чтобы сфотографироваться. Если бы она знала, какие мы дегенераты – Хут, Шеп и я, – она бы, наверно, угостила нас газом из баллончика. Все трое молились, чтобы у нее впервые в истории шоу в перерывах Суперкубка случился конфуз с одеждой, но, увы, этого не произошло. Я принял меры, чтобы на групповом снимке встать рядом с ней. Она положила руку мне на пояс, причем ее ладонь случайно съехала мне на задницу. Уверен: именно мое крепкое тело и красота Мела Гибсона расстроили ее брак с Билли, но папарацци почему-то не узнали об этих деталях.

Нам наконец-то дали сигнал встать на платформу, которую вывозили на поле. Комментатор сделал короткий обзор истории космической программы в то время, как различные космические сцены появлялись на табло Diamond Vision. Наше участие в программе сводилось к тому, что нас представляли публике в качестве экипажа шаттла, только что побывавшего в космосе. Мы помахали аудитории и тем самым выполнили свою задачу. Но после этого, к моему изумлению, ближайшие к нам болельщики стали тянуться через ограждение и передавать нам листы бумаги для автографов и визитки, чтобы мы им отправили фотографии. Другие пожимали нам руки, делали одобрительные жесты и даже кричали «Вперед, NASA!» Они не были фанатами космоса, которые обычно просят автографы. И это не были сплошь «белые воротнички» – нам аплодировал и приветственно кричал пролетариат. Меня порадовал такой энтузиазм простых людей. По-видимому, «Челленджер» не уменьшил общественную поддержку космической программы, чего многие из нас опасались.

В тот вечер NFL организовала еще один ужин со свободной рассадкой для множества гостей. Ожегшись однажды, я решил очень внимательно подойти к поиску компании. Мне повезло: я заметил, что Аннетт Фуничелло и ее муж сидят вдвоем за пустым столом, и направился к ним. Я представил Донну, мы сели и очень приятно провели время за ужином. Аннетт была восхитительна. Я расспрашивал ее о временах, когда она выступала в роли Микки-Мауса, о том, как компания Disney запретила ей сниматься в раздельном купальнике, и о том, как она получала по почте тысячи обручальных колец от «влюбленных до беспамятства» тинейджеров. Я хотел сказать ей, что никто из этих мальчишек не был поражен любовью. Их поражала топография ее свитера. Но я знал, что если выскажу такое вслух, то удар на поражение получу от Донны.

Позднее, когда мы с Донной возвращались в отель, она спросила, которая из двух сегодняшних знаменитостей, Кристи Бринкли или Аннетт Фуничелло, больше очаровала меня. Без малейших колебаний я ответил: «Аннетт».

Донна удивилась: «Я была уверена, что ты ответишь – Кристи Бринкли. Она ведь намного моложе и так красива».

«Да, так и есть. Но сегодня за ужином я вспоминал, как подростком смотрел на Аннетт в телепередаче «Клуб Микки-Мауса», где на ней майка с ее именем на груди, и воображал, что́ у нее под буквами A и E. И вот спустя 30 лет я сижу напротив нее и думаю о том же самом».

Донна засмеялась и произнесла привычную фразу: «Повзрослеешь ли ты когда-нибудь?»