Июль

Форт Детрик, Мэриленд

7:12

Улочка заканчивалась тупиком. Тишину серого утра нарушил шум гидравлики мусоровоза. Ему вторил собачий лай, доносившийся из-за ограды внутреннего дворика. К утреннему концерту присоединился двигатель школьного автобуса. Надсадно взревев и выпустив из выхлопной, трубы облачко дыма, автобус повез подростков в лагерь отдыха молодежной христианской организации.

В доме в конце улочки дети не жили. Рыжеволосая женщина тихо похрапывала в постели. Звуки с улицы вторгались в ее сон, но женщина не хотела просыпаться. Низ живота свело, нужно было идти в туалет, но женщина медлила пробуждаться.

Мэри Клипот вцепилась в сон мертвой хваткой, как человек, не умеющий плавать, не выпускает из рук спасательный круг, или как матрос во время бури хватается за перевернутую шлюпку.

Во сне довлеющая над ней пустота исчезала. Во сне не было ни отца, никому не известного Джона, ни матери-наркоманки, раскаявшейся в том, что она бросила своего ребенка. Во сне у нее был дом и теплая постель. Ее кормили печеньем с шоколадной крошкой, а на ночь целовали в лоб. Дыхание целующих отдавало мятной свежестью, а не табачным дымом. В комнате пахло сиренью, а стены были окрашены в снежно-белый цвет. Во сне у нее была собственная ванная комната с душевой кабинкой, а ее учителями являлись обычные люди, а не монахини. Не было звуконепроницаемой комнаты, кожаных ремней и окропления святой водой по средам и субботам. Во сне не было даже отца Сантаромита.

И главное, во сне Мэри не была «особенной».

«Особенная» Мэри. Сирота обладала высоким коэффициентом умственного развития, но была опасна для окружающих. Сатана в ее голове тоненьким голоском приказывал девочке сжигать живьем кошек. Ведь это же так весело! Он понуждал Мэри спрыгнуть с карниза вниз. Ты все равно выживешь. Так и случилось… Господь не наказал ее за непослушание. И водитель мчащегося на большой скорости грузовика успел затормозить… Врач с холодным стетоскопом назвал это эпилепсией височных долей головного мозга и выписал лекарства.

Впрочем, у отца Сантаромита было иное мнение на этот счет. Ежедневные сеансы изгнания дьявола из тела девочки продолжались до ее восьмого дня рождения.

Мэри регулярно принимала лекарства. Высокий коэффициент умственного развития открыл перед ней много дверей. Награды от попечительского совета приходской школы… стипендия на обучение в колледже… Она получила научную степень по микробиологии в университете Джонса Хопкинса. Будущее рисовалось в радужных тонах.

В ее жизни хватало искушений, которым она не поддалась. Были вечеринки, общение с лицами противоположного пола и общежитие. Ее искушали пивом и наркотиками, но рыжеволосая необщительная девушка с карими глазами смотрела на мир холодно. Она была не лишена привлекательности, отчего многим казалась легкодоступной. Но они ошибались. «Особенную» Мэри прозвали Девой Марией, а крайнее воздержание сделало ее изгоем в студенческой среде. «Да перестань, Мэри. Праведницы умирают молодыми». За свою жизнь девушка умирала сотни раз — это ее не волновало. Мэри работала в двух местах и теперь могла снять небольшую квартирку.

Жить одной легче.

Высокие оценки открывали перед ней все двери. Ее спасением стала работа в лаборатории. Министерство обороны отметило одаренную девушку: ей предложили место в штате форта Детрик с хорошей зарплатой и льготами от федерального правительства. Научно-исследовательская работа сулила много перспектив, ведь через несколько лет Мэри сможет экспериментировать в лаборатории четвертого уровня бактериологической угрозы с самыми опасными биологическими веществами на земле.

Тонюсенький голосок дал добро. Мэри согласилась работать на правительство. Весь смысл ее существования заключался в карьерном росте.

Но временами ее душа желала перемен.

* * *

Захоронение откопали в Монпелье. Группе археологов понадобилась помощь микробиолога, имеющего опыт работы с редкими вирусами.

Монпелье расположен в шести милях от побережья Средиземного моря. Этот возникший во глубине веков город овеян древними традициями и мрачными легендами, которыми так богата европейская история.

Археологи датировали раскопанное место массового захоронения 1348 годом. Шесть с половиной столетий превратили плоть в прах, осталась лишь мешанина костей и черепов трех тысяч мужчин, женщин и детей. От тел избавлялись в спешке; даже убитые горем родственники умерших боялись лишний раз прикасаться к трупам.

Чума. «Черная смерть». «Великий мор».

Три сотни людей умирали ежедневно в Лондоне. Шесть сотен — в Венеции. Чума, свирепствовавшая в Монпелье, свела в могилу девяносто процентов жителей города. За несколько лет из-за «черной смерти» население Европы сократилось с восьмидесяти до тридцати миллионов, а ведь в то время люди могли передвигаться по земле лишь на лошади или пешком.

Что позволило этой болезни так быстро распространиться по всему континенту? Почему она убивала так безжалостно?

На место раскопок прибыл Дидье Рауль, профессор медицины из Средиземноморского университета города Марселя. Ученый обнаружил в пульпе зубов выкопанных жертв образцы ДНК, изучение которых может приоткрыть тайну «черной смерти».

Мэри приступила к работе. Она искала возбудитель бубонной чумы (Yersinia pestis). Не бактерия, а настоящее исчадие ада. Симптомы: ужасная боль, высокий жар, озноб и опухоли. Болезнь характеризуется воспалением лимфатических узлов (бубонов), которые достигают размера мячика для игры в гольф. Опухоли возникают в области паха и подмышек. Вскоре жизненно важные органы больного отказывают, и человек в большинстве случаев умирает от потери крови.

Детская считалочка, написанная в тринадцатом веке, дает яркое представление о том, насколько быстро распространялась зараза.

Один чих — и чума заражала всех обитателей большого дома, а то и целой деревни. Несколько дней — и ничего не подозревающие жертвы «черного мора» уже мертвы.

Работа Мэри произвела на Дидье Рауля весьма благоприятное впечатление, и он подарил ей на прощание подарок — копию недавно найденного, еще не изданного дневника, который был написан во время «Великого мора» Ги де Шолиаком, личным лекарем папы. Текст уже перевели со старофранцузского. В дневнике описывалось, как за период с 1346 по 1348 год «черная смерть» практически истребила человечество.

Мэри привезла с собой в форт Детрик перевод дневника де Шолиака и образцы бактерий, которые 666 лет назад опустошили Европу. Министерство обороны проявило к бактериям повышенный интерес: военные утверждали, что хотят обеспечить стопроцентную безопасность своих солдат, если враг применит биологическое оружие. Тридцатиоднолетнюю Мэри Луизу Клипот повысили в должности, теперь она возглавляла новый проект, получивший кодовое имя «Коса».

Через год ЦРУ забрало проект себе, и всякие упоминания о «Косе» исчезли из официальных бумаг.

Мэри проснулась прежде, чем зазвонил будильник. В животе урчало. Кровяное давление понизилось. Женщина едва успела добраться до туалета…

Мэри нездоровилось уже неделю. Эндрю заверил ее, что это грипп, не более… Эндрю Брадоски, ее лаборанту, было тридцать девять лет, но он не утратил юношеского обаяния, а в глазах изредка проскакивали озорные искорки. Мэри выбрала его из нескольких кандидатов отнюдь не за профессионализм: Эндрю не таил в себе ни малейшей загадки, Мэри читала его как раскрытую книгу. Даже вне стен лаборатории Эндрю заводил исключительно полезные знакомства, чтобы продвинуться по служебной лестнице. В апреле он предложил Мэри поехать вместе в Канкун, и она согласилась, сначала выложив ему свои взгляды на секс: Мэри была девственницей и желала таковой оставаться до замужества. Эндрю не собирался ни на ком жениться, а вот к сексу он был крайне неравнодушен.

Мэри одевалась быстро. В шкафу висели халаты и брюки из хлопчатобумажной ткани, что существенно упрощало ей выбор. Такая свободная одежда как нельзя лучше носилась под скафандрами и костюмами четвертого, наивысшего уровня бактериологической угрозы, в которых женщина работала часами.

Измученный желудок едва справился с поджаренным тостом, намазанным джемом. «Сегодня надо проконсультироваться у врача отдела». Не то чтобы ей этого хотелось, но Мэри чувствовала себя ужасно разбитой, а ежедневная работа предполагала контакт с чрезвычайно опасными биологическими веществами. За рулем автомобиля, по пути на работу, она убеждала себя в том, что это всего лишь грипп.

«Эндрю прав. Даже сломанные часы дважды в сутки показывают время правильно».

Мэри не любила ждать.

«Почему пациентов всегда заставляют ожидать в этих ужасных стерильных комнатах с мягкими топчанами, маленькими столиками и кипами старых журналов „Гольф дайджест“? А халаты? Ей ни разу не попался хотя бы один, который подошел бы по размеру. Или они таким образом намекают на ее лишний вес?»

Мэри подумала: а не пойти ли ей в гимнастический зал после работы. Но в конце концов отказалась от этой мысли. У нее уйма дел, а Эндрю, как всегда, что-нибудь не сделал. Она подумывала о том, чтобы сменить лаборанта, но боялась кривотолков и осложнений.

Дверь открылась, и вошел Рой Кацин. Лицо врача светилось не замутненной ничем радостью, отчего возникало подозрение о плохой вести.

— Итак… Мы провели несколько тестов, используя новейшее оборудование, самое лучшее, которое только можно купить за деньги налогоплательщиков, и, думаю, мы нашли источник вашего недомогания.

— Я уже знаю. Это грипп. Доктор Гагнон переболела пару недель назад и…

— Мэри! Вы не больны гриппом. Вы беременны.

 

Август

Манхэттен, Нью-Йорк

Электронные часы на приборной панели замерли, показывая 7:56. Затем в мгновение ока цифры сменились на 8:03.

Нервная черноволосая женщина за рулем мини-вэна «додж», прилагая сверхчеловеческие усилия, лавировала по минному полю автомобилей, движущихся на юг по Скоростной автостраде имени майора Вильяма Дигана. Женщина куда-то опаздывала. С большим трудом она втиснула свой мини-вэн позади изрыгающего клубы угарного газа автобуса компании «Грейхаунд». Боги часа пик зло подшутили над ней: теперь слева мимо нее свободно проезжали машины, а «додж» медленно катил за неповоротливой громадиной. В арсенале женщины оставалось единственное средство, способное расшевелить медленно плетущуюся стальную корову, и она воспользовалась им, обрушив удар двух ладоней на клаксон. Пронзительный звук резанул воздух.

В ту же секунду включилась громкая связь в телефоне и послышался спокойный мужской голос с приятным индийским акцентом:

— Доброе утро. Спасибо, что подождали. Позвольте узнать, с кем говорю?

— Я Ли Нельсон.

— Большое спасибо, миссис Нельсон. В целях безопасности назовите, пожалуйста, девичью фамилию вашей матери.

— Дим.

8:06

— Спасибо за информацию. Чем я могу вам помочь?

— Как вы можете мне помочь?! Ваш дурацкий банк не принял в расчет последний депозит моего мужа. Восемь моих чеков были выписаны на суммы, которые отсутствовали на счету. За каждый из этих чеков вы содрали с меня по тридцать пять долларов. Теперь я превысила мой кредитный лимит и нахожусь в идиотском положении!

— Искренне сожалею, что так вышло…

— Не верю.

8:11

— Я вижу: чек вашего мужа был внесен четвертого.

Ли Нельсон медленно, дюйм за дюймом, съезжала с дороги направо к обочине, подальше от изрыгающего клубы угарного газа, перекрывающего видимость громадины-автобуса. До въезда на скоростную автомагистраль имени Франклина Рузвельта оставалось не более ста ярдов. «Преодолеешь эту узкую полоску асфальта вдоль обочины, — и ты на свободе». Она обдумывала свои шансы на побег, словно Хладнокровный Люк, которого приковали цепью к другому заключенному.

«Тряхните здесь, босс».

Она прибавила скорость, пытаясь проскользнуть в образовавшуюся нишу, но черный «лексус», водитель которого имел те же намерения, подрезал ее.

Удар по тормозам… Пронзительный звук клаксона… Поднятый вверх средний палец…

— Чек будет принят во вторник.

— Во вторник?! Это бред какой-то! С каких пор вы на неделю задерживаете принятие депозитов от «Дженерал моторс»?

— Приношу глубочайшие извинения за возникшие неудобства. К сожалению, такова политика нашего банка в отношении чеков, поступающих из других штатов.

— Послушайте меня. Мой муж недавно потерял работу. Ему ничего не будут платить, по крайней мере, еще четыре недели. Могли бы вы хотя бы не брать с нас плату по чекам?

— Мне искренне жаль, но я не вправе менять политику банка.

«Теперь, Люк, мне кажется, у нас возникли проблемы с взаимопониманием».

— Извините! Правительство потратило на ваше спасение восемьсот миллиардов денег налогоплательщиков, а вам жаль?!

— Хотите поговорить с моим начальником?

— Конечно, хочу. В какой части чертовой Индии он живет?

9:17

Мини-вэн «додж» медленно проехал мимо строительной площадки на 25-й Восточной улице и свернул на автостоянку для персонала Медицинского центра для ветеранов. Она умышленно припарковалась небрежно, под углом, чтобы позлить владельца стоящего справа от нее автомобиля.

Брюнетка посмотрела на себя в зеркало заднего вида, поспешно подкрасила серо-голубые глаза тушью, припудрила курносый носик, подвела помадой нейтрального цвета тонкие губы, бросила взгляд на часы и, схватив кожаный портфель с сиденья для малышей, выскочила из мини-вэна. Она направилась к дверям приемного отделения, молясь про себя о том, чтобы случайно не встретиться с кем-то из администрации госпиталя.

Двойные двери на фотоэлементах открылись. В нос ударили холод и запах болезни. В приемном отделении сесть было негде. В этом царстве кашля, костылей и плачущих младенцев была одна отрада — «Сегодняшнее шоу», транслируемое на плоских экранах телевизоров, которые крепились стальными кабелями к шлакобетонным стенам.

Отвернувшись в сторону, Ли Нельсон прошла мимо столов администраторов, а на полпути по главному коридору остановилась и накинула на плечи белый медицинский халат. Это привлекло внимание высокого индуса лет сорока.

— Пожалуйста… Где тут отделение интенсивной терапии? — спросил он с одышкой.

Страдальческое выражение его лица мгновенно рассеяло накопившееся в душе Ли раздражение. Этот человек никак не мог быть банковским служащим, с которым она недавно разговаривала.

«Белая рубашка к вечернему костюму с пятнами от пота. Галстук-бабочка. Правая брючина штанов закатана и скреплена резиновой лентой. Похож на преподавателя, навещающего больного коллегу. Приехал из кампуса на велосипеде».

— Поднимитесь на лифте на седьмой этаж.

— Спасибо.

— Доктор Нельсон! — Звук голоса Джонатана Кларка вынудил женщину вздрогнуть от неожиданности. — Опять опоздание. Позвольте предположить… Заторы на дорогах в Нью-Джерси? Нет… Подождите. Сегодня понедельник — самое время для конфликтов, возникающих из-за различного подхода к воспитанию детей.

— У меня нет проблем с этим, сэр, — ответила женщина. — У меня двое очаровательных деток, правда, младшенькая страдает аутизмом. Сегодня утром она вымазала кота овсяной кашей. Дуглас поехал на собеседование — он ищет работу. Няня позвонила из Вайлдвуда и сказала, что заболела…

— Доктор Нельсон! Вы знаете, как я отношусь к всяческим отговоркам. Еще не было успешного человека, который нуждался бы в отговорках…

Кровь прилила к лицу Ли Нельсон.

— Еще не было неудачника, которому не хватало бы отговорок.

— Я удерживаю с вас половину дневного заработка, — сказал Джонатан Кларк. — А теперь приступайте к работе и не забудьте, что в шесть часов у нас совещание.

«А пошел бы ты…»

— Да, босс.

Ли Нельсон прошла по коридору к своему кабинету. Закинув портфель на картотечный шкафчик, женщина плюхнулась на скрипучий, расшатанный деревянный стул. Давление зашкаливало.

Понедельники в ветеранском госпитале — сумасшедшие дни. В такие дни Ли Нельсон с ностальгией вспоминала свое босоногое детство на свиноферме деда, которая находилась близ Паркерсбурга, в Западной Вирджинии.

Нынешнее лето выдалось трудным. В Нью-Йорке было три медицинских центра для ветеранов: бруклинский, квинсский и манхэттенский, в котором работала Ли. Желая сэкономить немного «карманных денег», конгресс решил, что государство может себе позволить лишь два центра по уходу за больными с ампутированными конечностями. Тот факт, что США ведет две войны, а третья вот-вот вспыхнет, никого не волновал. Миллионы долларов выделялись воюющим солдатам, а на лечение оставалась мелочь. В Вашингтоне, видимо, сошли с ума. Эти люди в правительстве живут в реальном мире или в созданной их воображением параллельной реальности?

В любом случае власть имущие не имели ни малейшего представления о реальном положении дел.

За тот же оклад Ли Нельсон приходилось работать все больше и больше. Солдаты прибывали, а ей предлагалось терпеть и повторять словно заклинание: «Будь рада, что у тебя есть работа».

Ли Нельсон ненавидела понедельники.

За двадцать минут она ответила на дюжину электронных сообщений, доела вчерашний пончик и приступила к просмотру лежащих на столе стопкой карточек больных. Она добралась до второй папки, когда дверь отворилась, и в ее кабинет вошел Джеффри Пейн.

— Доброе утро, Пухлые Губки. Я слышал, ты сегодня едва успела запрыгнуть в последний вагон поезда на Кларксвилль.

— Я занята, Джеффри. Не мешай.

Мужчина передал женщине историю болезни очередного пациента.

— Свежее поступление из Германии. Патрик Шеперд, сержант морской пехоты США. Тридцать четыре года. Очередная жертва ампутации после взрыва самодельной бомбы. Перед взрывом бедолага взял ее в руку. Левую руку пришлось ампутировать до бицепса. Прибавь к этому сотрясение мозга, гематому, повреждение левого легкого, три сломанных ребра и смещенную ключицу. А еще приступы головокружения, головные боли и провалы в памяти.

— А как насчет посттравматического стресса?

— В тяжелейшей форме. В истории болезни есть психосоциальный диагноз. Он отказывается принимать антидепрессанты и не желает обсуждать свои проблемы с психоаналитиком. В Германии врачи не спускали с него глаз — боялись, что пациент совершит самоубийство.

Ли открыла папку, взглянула на заключение психиатра, а затем прочитала вслух послужной список больного:

— Четыре периода боевой службы: Аль-Каим, Хадита, Фаллу джа и Эр-Рамади. Работа в тюрьме Абу-Грейб. Боже правый! Это парень прошел через ад. Его уже протезировали?

— Пока нет, — сказал Джеффри. — Почитай его личное дело. Там есть кое-что интересное.

Женщина пробежала глазами текст.

— Ух ты! Он был профессиональным бейсболистом!

— Питчер в «Ред сокс».

— Ну… Проследи, чтобы ему заказали протез.

Джеффри улыбнулся.

— Мы еще легко отделались. Этот парень мог бы стать могильщиком «Янки». Первый год — и он уже сенсация. Прошло восемь месяцев — и он отправляется в Ирак.

— Неужели он настолько хорошо играл?

— Парень отлично подавал. Помню, я читал о нем в «Спортс иллюстрейтед». Бостонская команда взяла его на подбор мяча в девяносто восьмом. Никто и близко не подпускал его к кругу подачи. Через три года он стал ведущим хиттером в низшей лиге. Затем «Ред сокс» потеряли одного из своих новичков, и парень стал питчером основного состава.

— Он за год перепрыгнул из низшей лиги в основной состав «Ред сокс»? Черт!

— У парня в венах холодная вода. Фаны прозвали его Бостонский Душитель. В первой игре он сделал двух хиттеров «Янки» и сразу же стал героем в глазах всех фанатов «Ред сокс». Во второй игре он провел на поле девять иннингов и был незаконно удален с поля. «Ред сокс» проиграли десятый иннинг, но потом была назначена переигровка… на середину сентября. После теракта одиннадцатого сентября игру отменили, а когда сезон возобновился, парень ушел.

— Как ушел? — удивилась Ли.

— Он все бросил, ушел из «Ред сокс», записался в морскую пехоту… Полный идиот!

— Тут указано, что он женат и имеет дочь. Где его семья? — спросила доктор Нельсон.

— Жена его бросила. Он не хочет о ней говорить, но кое-кто из ветеранов вспоминает слухи, которые ходили о сержанте. Говорили, что его жена забрала ребенка и ушла, как только наш парень пошел в армию. Не могу ее винить. Должно быть, непросто отказаться от жизни жены будущего мультимиллионера и звезды бейсбола и сменить ее на удел кормящей матери, которая в одиночку растит дочь на зарплату рядового. Печально, но ничего неординарного. Служба в армии и брак — вещи малосовместимые.

— Подожди… Он что, не видел семью с начала войны?

— Он не говорит об этом, — сказал Джеффри. — Возможно, это и к лучшему. Он через такое прошел, что мало какая женщина согласится спать рядом с этим парнем, когда у него начнутся ночные кошмары. Помнишь, что Стансбери в припадке сделал со своей старухой?

— Боже! Не напоминай мне о нем. Где сейчас сержант?

— На физиопроцедурах. Хочешь с ним встретиться? — спросил Джеффри.

— Положи его в двадцать седьмую палату. Я посмотрю на него позже.

Отделение интенсивной терапии, 7-й этаж

В комнате стоял запах аммиака, содержимого подкладного судна, болезни и смерти…

Промежуточная станция между жизнью и могилой…

Панкай Пател стоял в ногах кровати и пристально смотрел на лицо старика. Рак и химиотерапия высосали жизнь из тела его наставника. Его лицо поражало бледностью и худобой: кожа обтянула череп, чернота впавших глазниц пугала.

— Джеррод! Мне очень жаль. Я ездил погостить в Индию к моей семье, когда… Я сразу же приехал, как только узнал.

Джеррод Махурин приоткрыл глаза. Вид его протеже на время привел старика в чувство.

— Нет… не там… Подойди поближе, Панкай… Быстрее…

Панкай сделал несколько шагов вперед и остановился слева от кровати больного.

— Что такое? Вы что-то увидели?

Старик зажмурился, собирая последние силы.

— Ангел Смерти стоит в ногах моей кровати и ждет, он хочет заполучить мою душу. Ты находился от него слишком близко. Это опасно.

Лишившись присутствия духа, Панкай оглянулся. Никого.

— Вы его видите?.. Ангела Смерти…

— Не будем тратить время на пустяки.

Джеррод протянул левую руку к протеже. Бледная кожа на ощупь была мягкой, как у ребенка. Иглы капельниц оставили синяки и темные точки в области вен.

— Ты был исключительно способным учеником, сынок, — продолжил больной, — но мир не ограничивается этим обломком реальности, который мы зовем жизнью. Все, что мы видим вокруг, не более чем иллюзия. Наша жизнь — это долгий путь испытаний, на котором люди то и дело совершают чудовищные ошибки. Нарушение душевного спокойствия толкает людей от хорошего к дурному и из света во тьму. Политика, алчность и военно-промышленный комплекс — все, против чего мы боремся, — это лишь симптомы болезни. Что побуждает человека вести себя аморально? Почему кто-то насилует женщину, а кто-то совращает ребенка? Почему один человек способен убить другого или хуже того — отдать приказ умертвить десятки тысяч, миллионы ни в чем неповинных людей без малейших угрызений совести? Если ты хочешь получить верные ответы, изучай причину болезни, а не ее последствия.

Старик прикрыл глаза и с трудом сглотнул.

— Существует непосредственная причинно-следственная связь между силами разрушения, склонностью к насилию и алчностью, которые вновь овладели человечеством, суля нам уйму бед. Человека искушают, удовлетворяя его эго, но он таким образом лишь отдаляется от божественного света. Творимая людьми несправедливость призвала на землю Ангела Смерти, а значит, скоро настанет судный день.

Пател весь покрылся гусиной кожей.

— Судный день… — повторил он. — Вы думаете, что конфликт на Ближнем Востоке приведет к Третьей мировой войне и ядерному холокосту?.. Джеррод!

Человек на смертном одре открыл глаза.

— Симптомы, — выкашлял он из себя.

От больного дурно пахло. Пател взглянул на нетронутый завтрак на подносе и подал учителю ложечку мороженого.

— Вам надо отдохнуть, — посоветовал он.

— Еще минуточку…

Джеррод Махурин проглотил угощение, наблюдая за своим протеже сквозь щелочки приоткрытых глаз.

— Панкай! Конец дней — это событие сверхъестественное, совершаемое по воле самого Создателя. Человечество… отдаляется от божественного света. Творец не позволит, чтобы физический мир был уничтожен теми, кто черпает свою силу из тьмы. Как и случаях со Всемирным потопом, Содомом и Гоморрой, Бог покарает человечество прежде, чем погрязшие в пороке люди уничтожат Его творение. Это случится скоро… очень скоро…

— Боже правый…

Пател подумал о своей жене Манише и об их дочери Дон.

— Это важно, — продолжал больной. — Когда я умру, человек великой мудрости разыщет тебя… Я выбрал тебя…

— Выбрал? Для чего? — спросил индус.

— Ты меня заменишь… В тайном обществе… Девять человек хотят вернуть равновесие в мир.

— Девять человек? И что мне делать?

Джеррод Махурин издал тихий хрип, похожий на приглушенный стон. Из его рта разило гнилостным запахом разложения.

Панкай Пател отшатнулся.

— Джеррод! Эти люди… они могут предотвратить конец дней? Джеррод!

Набрав еще немножко мороженого в ложечку, индус осторожно положил его на язык больного. Слюни потекли из уголка приоткрытого рта старика.

Прошло несколько секунд… Тишину нарушил писк кардиомонитора. По экрану поползла прямая линия.

Доктор Джеррод Махурин, крупнейший в Европе специалист в области психопатического поведения, умер.

Палата № 27

Ли Нельсон вошла в палату. Ее коллеги образно называли госпитальные палаты «аквариумами страданий». Здесь все страдания были выставлены на всеобщее обозрение… Кровавая резня… Психические срывы… Уродливая сторона войны, о которой никто не хочет вспоминать за пределами госпиталя.

Хотя во время первой войны в Персидском заливе только четырнадцати американским солдатам ампутировали конечности, вторая война, начавшаяся при президенте Буше, обошлась гораздо дороже. С 2003 года десятки тысяч американских солдат потеряли руки и ноги на войне. Их лечение стало тяжелым бременем для и без того дефицитного бюджета министерства здравоохранения, поэтому муки солдат решили скрыть от глаз общества.

А война продолжалась…

Работать с утратившими конечности ветеранами очень сложно. Далеко не каждый медик сможет изо дня в день общаться с такими людьми. Разрывы бомб оставляют на их телах ожоги и шрамы от осколочных ран. Бесконечно долгие операции не приносят облегчения, а боль бывает слишком мучительной. Затем приходит депрессия. Многим из раненых нет тридцати, а некоторым — даже двадцати лет. Потеря ноги или руки для них — непоправимая утрата, поэтому депрессия ампутантов передается и членам их семей, и персоналу госпиталя.

Днем бывает трудно, но самое страшное начинается ночью…

Ли остановилась у первой кровати справа. Здесь лежал Джастин Фрейтас. Парню недавно исполнилось девятнадцать лет, он был армейским санитаром. Два с половиной месяца назад он потерял глаза и кисти рук, когда пытался снять взрыватель с бомбы.

— Здравствуйте, доктор Нельсон! Откуда я узнал, что это вы?

— Услышали запах моих духов, — ответила Ли.

— Да! Я услышал ваш запах. Эй, док! Я уронил пульт дистанционного управления от телевизора. Дайте мне его.

— Джастин, мы уже говорили об этом вчера.

— Док, это у вас проблемы со зрением. У меня есть руки. Я их чувствую.

— Нет… Просто нервные окончания вводят ваш мозг в заблуждение.

— Док! Я их чувствую! — настаивал Джастин.

— Понимаю, — сдерживая подступающие к глазам слезы, сказала Ли Нельсон. — Мы дадим тебе новые руки, Джастин. Еще пара операций и…

— Нет. Никаких больше операций. Я не хочу никаких операций! Я не хочу протезы! Верните мне мои руки! Как я смогу держать на протезах мою маленькую девочку? Как я прикоснусь к жене?

Гнев вспыхнул подобно пороху. Доктор Нельсон едва успела нажать кнопку тревоги и вынуждена была бороться с пациентом, чтобы помешать ему биться забинтованными культями об алюминиевую спинку кровати.

Вбежал санитар. Он помог врачу пристегнуть руки Джастина Фрейтаса застежками-липучками «Велкро» к кровати. Ли сделала укол. Почти сразу же успокоительное подействовало, и Джастин заснул.

Доктор Нельсон постояла немного, ловя ухом его размеренное дыхание, затем сделала запись в медицинской карточке и отошла от его кровати.

В этой палате ее ожидали еще шестнадцать ампутантов. Ей предстояло побывать еще в семи палатах.

В каждой палате был свой староста, человек, который знал, чем дышат его товарищи по несчастью. В двадцать седьмой палате старостой оказался мастер-сержант Рокки Аллен Трет. Восемь месяцев назад он потерял обе ноги при взрыве реактивного снаряда.

Доктора Ли он встретил сидя на кровати.

— Доброе утро! — поздоровался он с врачом. — Сегодня вы припозднились. Ваш малыш доставил вам много неприятностей?

— Я бы назвала это не неприятностями, а сложной, но интересной работой. Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение?

— Приходила Мона с детьми, — пояснил Рокки.

— Не подсказывайте мне… Мальчиков зовут Дастин и Логан, а вашу дочь — Молли.

— Нет, Меган. У нее такие же голубые глаза, как у вас. Замечательные дети. Не могу дождаться, когда меня отпустят домой. Послушайте, я обещал не спрашивать…

— Я позвоню нашему протезисту сегодня утром еще раз. Он обещал, что они будут готовы к середине сентября.

Середина сентября…

Рокки постарался скрыть разочарование. Не без труда это ему удалось.

— Приглядывайте за Свиклом. Сегодня он бушевал, как сумасшедший. Жена передала ему документы на развод. Говорит, что не хочет иметь мужа-калеку.

— Мило, — съязвила Ли Нельсон. — Рокки! Что насчет нового парня… Шеперда?

Мужчина сокрушенно покачал головой.

— Протезист парню не нужен, ему нужен психиатр.

— Нам всем не помешал бы психиатр, — целуя Рокки Трета в лоб, сказала она.

Вернув ему улыбку, женщина направилась к семнадцатой койке. В отличие от большинства кроватей эта была отгорожена шторками, что создавало иллюзию приватности.

— Сержант Шеперд! Меня зовут доктор Нельсон, и я…

Ли отодвинула штору в сторону.

Кровать была пуста.

Небо над Манхэттеном приобрело лазоревый оттенок и теперь сливалось вдали с океаном. Ветерок с Ист-Ривер отгонял неприятные запахи мегаполиса. Снизу, под взлетно-посадочной площадкой для вертолетов, расположенной на крыше госпиталя, монотонно гудели вентиляторы промышленных кондиционеров. К этому гулу семью этажами ниже примешивался шум движущегося по улицам транспорта. Приближалось время обеда, и звуки клаксонов становились все нетерпеливее.

Сейчас вертолетная площадка была пуста. Машина, видимо, улетела по вызову.

Долговязый мужчина в серых брюках от тренировочного костюма и белой футболке шлепал босыми ногами по цементной ограде шириной восемь дюймов, окружающей взлетно-посадочную площадку для вертолетов. Длинные каштановые волосы развевались на ветру. И внешне, и отсутствующим взглядом он напоминал покойного Джима Моррисона, вокалиста группы «Дорз». У этого солдата была беспокойная артистическая натура, запертая в гробницу плоти.

Левую руку жгло огнем, словно он засунул ее по локоть в бурлящую лаву. Боль была нестерпимой. Она доводила его до помешательства.

Там нет руки, придурок! Это фантомная боль, такая же призрачная, как твое существование…

Патрик Райан Шеперд закрыл глаза.

Звуки и запахи бетонных джунглей вызвали в его памяти воспоминания из далекого прошлого…

Дул легкий ветерок. Над головой — голубое небо. Стикбольная бита в руках растерявшегося мальчика.

Патрику одиннадцать лет. Он — самый младший из игроков. Бруклин поделен по этническому признаку на несколько частей. В Бенсонхурсте, где проживает Патрик, преобладают эмигранты из Италии.

Патрик — ирландец, а значит, изгой. Трудно быть изгоем среди изгоев.

Сегодня суббота. Субботы — не такие, как воскресенья. В воскресенье надо надевать приличные штаны и идти в церковь. Маленький Патрик терпеть не может церковную службу, ему там скучно, но бабушка водит его в церковь каждое воскресенье.

Когда-то Сандра Кей Шеперд упала с приставной лестницы и теперь получает пенсию по инвалидности. Ей шестьдесят один год, и она — постоянно нуждающийся в инсулине диабетик. Двенадцать лет назад ее муж без объяснений ушел из дома.

Мать Патрика умерла от рака легких, а отец четвертый год сидел в тюрьме: ему дали двадцать пять лет за то, что, находясь в состоянии алкогольного опьянения, он задавил насмерть человека.

Два аута. Базы заняты, только нет никаких баз. Вместо первой и третьей — припаркованные машины. Вторая база — канализационный люк. «Дом» заменяла коробка из-под пиццы.

Юный Патрик жил ради таких минут. Сейчас он не был изгоем. Сейчас он не был чужаком. В такие мгновения жизни он становился героем.

Подает Майкл Паскуале. Ему уже тринадцать лет, но маленький ирландец дважды его сделал. Итальянец кидает первый мяч Патрику прямо в голову.

Тот — наготове. Отступив на шаг, Патрик отбивает потрепанный резиновый мячик держаком метлы. Мяч проносится со свистом мимо левого уха питчера. Отскакивает от нескольких автомобилей и исчезает из виду.

— Хреновый удар! Прямо в канализацию! Правило номер два! Иди доставай, фриц Шеперд!

— Я не немец, я ирландец.

Патрик тяжело вздыхает, но в сопровождении двух старших мальчиков послушно идет к решетке слива. Правила в стикболе не отличаются сложностью: «Кто отбил мяч, тот его и достает».

Двое товарищей по игре поднимают канализационный люк. Оттуда воняет блевотиной. В пяти футах внизу — жидкая зловонная мерзость. Как назло, Гарри Дорошов, который обычно ходит на игру с граблями, сейчас с родителями уехал на Конни-Айленд.

— Лезь вниз, Шеперд.

— Ты уверен, что мяч там? Я что-то его не вижу.

— Ты, что, меня вруном обозвать хочешь?

— Залезай, ирлашка, подобру-поздорову.

Патрик осторожно спускается по железным скобам вниз… шаг за шагом… Воротом футболки закрывает нос: чтобы меньше воняло.

Внезапно голубое небо исчезает над головой. Это с грохотом падает на место канализационный люк.

— Эй!

Слышится приглушенный смех. Сердце Патрика екает.

— Эй! Выпустите меня!

Он надавливает плечом на чугунный люк, но тот не двигается с места под тяжестью веса Майкла Паскуале. Справа, на месте решетки, есть узкая длинная расщелина; он пытается в нее протиснуться, но его бьют кроссовками.

— Выпустите меня! Помогите! Бабушка! Помогите мне!

Патрик задыхается, его тошнит. Остатки завтрака падают в зловонную жижу внизу.

На лбу проступает холодный пот. Он чувствует, что теряет сознание.

— Выпустите меня! Выпустите меня!

Наваливается паника. Ему трудно дышать. Адреналин превращает его плечи в неистово бьющийся о металл таран. Сила его ударов почти сбрасывает Майкла Паскуале с канализационного люка. Тогда второй парень становится рядом с ним.

Патрик чувствует, что теряет сознание. Он такой маленький, он так напуган. Рак лишил его матери, алкоголь — отца. Спорт — вот единственный поплавок, который держит его на плаву в бурных водах жизни, клей, которым скреплено его убогое существование. Смех наверху становится громче. Гордость покидает его. Он готов разжать пальцы и заполнить царящую в душе пустоту зловонной жижей, когда вдруг слышит голос девочки. Она не просит, а требует.

Раздается мужской голос.

Топот удаляющихся шагов.

Канализационный люк поднимается.

Патрик Шеперд смотрит на ангела, склонившегося над ним на фоне голубого августовского неба.

Девочке, вероятно, столько же лет, сколько и ему, но она выглядит значительно взрослее. Длинные, шелковистые светлые волосы локонами спадают на плечи. Зеленые глаза буравят мальчика.

— Ты там весь день собираешься прохлаждаться?

Мужчина в рубашке, без пиджака, но в темно-бордовом галстуке, помог Патрику выбраться из канализации. Через плечо мужчины перекинута легкая серая спортивная шерстяная куртка.

— Без обид, сынок, но тебе следует подыскать себе других друзей.

— Они… не мои друзья…

Патрик кашляет, стараясь не заплакать.

— Кстати, ты классно бьешь… — говорит мужчина, — очень профессионально отводишь запястья назад… Только старайся, чтобы подачи не долетали до зоны страйка.

— Как они бросают, так я и бью. Если мяч летит выше зоны, я смогу ударить и сильнее, но тогда мы теряем много мячей… Вообще-то, я питчер, только парни не любят, когда я бросаю…

— Оттого, что ты их всегда побеждаешь? — ухмыляется девочка.

— Как тебя зовут, сынок? — спрашивает мужчина.

— Патрик Райан Шеперд.

— Хорошо, Патрик Райан Шеперд. Мы сейчас возвращаемся из синагоги домой, а потом идем на стадион средней школы имени Рузвельта. Бери свою перчатку и ступай туда. Я буду тебя тренировать.

— Тренировать?.. — удивляется мальчик. — Вы новый тренер по бейсболу?

— Меня зовут Мори Сигал, а это моя дочь…

— Пет. Не подходи ко мне близко. От тебя плохо пахнет. Лучше сходи домой, Шеп, и прими душ.

— Шеп.

— Это твое новое прозвище. Папа разрешает мне придумывать прозвища всем его игрокам. А теперь иди, а то я передумаю и назову тебя Вонючим Питом.

Тренер Сигал подмигивает Патрику, берет дочь за руку и идет своей дорогой.

Небо утопает в голубизне. Чудесный августовский день.

Это день изменил судьбу Патрика Шеперда. В этот день он влюбился.

Человек без левой руки открыл глаза. Фантомные боли больше его не мучили, но легче от этого не стало.

Прошло одиннадцать лет с тех пор, как он в последний раз целовал и обнимал единственную женщину, которую любил всей душой, одиннадцать долгих лет минуло с тех пор, как он наблюдал за тем, как его жена играет с их маленькой дочуркой. Сожаления о потерянном рвали на части его сердце. Иногда ему казалось, что оно вот-вот взорвется и обнажит накопившиеся в нем горе и разочарование в жизни.

Патрик Шеперд ненавидел свое прошлое. Каждая его мысль была отравлена. Каждое принятое им за последние одиннадцать лет решение несло тень проклятия. Днем он страдал от осознания того, что стал инвалидом. Ночью он превращался в головореза. Воспоминания о боевых действиях, в которых он принимал участие, превратились в кошмары с леденящими душу подробностями и чувствами, которые не в состоянии донести до зрителя ни один фильм ужасов. Он презирал самого себя и ненавидел Бога за то, что Создатель, словно вор, проникал в его сознание по ночам и стирал из его памяти все воспоминания о семье. Мужчина старался заполнить чем-нибудь эту зияющую пустоту, но не мог. От отчаяния он закипал — его разъедала ярость. Такая ненависть разрушительна для любого человека.

Пальцы босых ног коснулись бетонной кромки крыши. Странное чувство умиротворения заполнило все его существо. Патрик в последний раз взглянул в чистое голубое небо августовского дня. Из груди рвался пронзительный, звериный крик, объявляющий миру о его смерти, и…

— Нет.

Он замер с приподнятой ногой, с трудом сохраняя равновесие. Голос принадлежал мужчине и был Патрику отдаленно знаком. Он звучал в мозгу больного подобно камертону. Патрик Шеперд резко обернулся.

— Кто это?

На площадке для взлета и посадки вертолетов — ни души. Ведущая на крышу дверь с грохотом отворилась, и оттуда выбежала красивая темноволосая женщина, ее белый халат трепетал на ветру.

— Сержант Шеперд!

— Не называйте меня так! Никогда больше не называйте меня сержантом!

— Извините, — осторожно приближаясь к больному, сказала доктор Нельсон. — Если хотите, я буду звать вас Патриком.

— Кто вы?

— Меня зовут Ли Нельсон. Я ваш лечащий врач.

— Вы кардиолог?

Вопрос застал женщину врасплох.

— А вам нужен кардиолог? — вдруг спросила она, увидев слезы на искаженном мукой лице инвалида. — Послушайте! Я знаю одно правило: если кто-то хочет покончить жизнь самоубийством, то лучше подождать до среды.

Выражение лица Патрика изменилось. На смену боли и злости пришло удивление.

— Почему подождать до среды?

— Среда — переломный день. Дожив до среды, вы захотите дожить до пятницы, а после пятницы начинается уик-энд. А кто захочет кончать жизнь самоубийством, не увидев очередную игру «Янки»?

Губы Патрика скривились в полуулыбке.

— Мне следует ненавидеть «Янки».

— Понимаю. Это необычно: паренек из Бруклина, играющий питчером за «Ред сокс». Неудивительно, что вы хотите спрыгнуть с крыши. Вы можете звать меня доктор Нельсон или Ли… Как пожелаете. А мне как вас называть?

Красивая брюнетка произвела на него впечатление. Пустота в его душе больше не казалась такой уж непереносимой.

— Шеп. Мои друзья называют меня Шепом.

— Хорошо, Шеп, я как раз собиралась выпить кофе с пончиком. Думаю взять шоколадный с кремом. Понедельник начался неудачно. Почему бы нам не выпить кофе вместе? Мы сможем все обсудить.

Обдумав предложение женщины, Патрик Шеперд тяжело вздохнул и отошел от края крыши.

— Я не пью кофе. От кофеина у меня сильные головные боли.

— Хорошо. Мы закажем что-нибудь другое.

Взяв мужчину под руку, Ли Нельсон повела своего нового пациента к лестнице, ведущей внутрь здания.

 

Сентябрь

Сенатский юридический комитет, здание Харта

14:11

— Назовите для протокола свое имя и род занятий.

Крепкий пятидесятисемилетний мужчина пригладил каштановые волосы на бородке и сказал в микрофон, выговаривая слова с сильным бруклинским акцентом:

— Барри Киссин. Я атторней. В настоящее время я проживаю и работаю в округе Фредерик, штат Мэриленд, близ форта Детрик.

Председатель комитета Роберт Гиббонс, сенатор-демократ от Мэриленда, нагнувшись к микрофону, обратился к свидетелю:

— Мистер Киссин! Опишите, пожалуйста, вкратце, чем вы занимаетесь, и какое отношение это имеет к сегодняшним слушаниям.

— На протяжении последних десяти лет я расследую проводимые в США работы, связанные с производством биологического оружия. В частности меня интересует, почему ФБР утаивает от общественности информацию о том, что в сентябре и октябре 2001 года два сенатора, а также некоторые представители средств массовой информации получили письма, содержащие споры сибирской язвы.

— Мистер Киссин! Только что вы сказали об утаивании информации. Вы действительно считаете, что ФБР умышленно вводит в заблуждение нашу комиссию?

— Сенатор! Доказательств предостаточно. Так, на предварительных слушаниях, состоявшихся семнадцатого сентября две тысячи восьмого года, конгрессмен Надлер особо подчеркнул, что знает во всем мире лишь два места, где есть оборудование и квалифицированный персонал для изготовления покрытого кристалликами кварца порошка, содержащего споры сибирской язвы, как тот, который нашли в конвертах, адресованных сенаторам Дэшли и Лихи. Обе организации находятся в Соединенных Штатах. Это принадлежащий армии Дагвейский испытательный полигон, штат Юта, и Баттельский мемориальный институт в Вест-Джефферсоне, штат Огайо, который является частным подрядчиком ЦРУ. Был сделан ряд запросов, но ФБР отказывается провести проверку данных учреждений.

— Мистер Киссин! Эймсовский штамм сибирской язвы был получен в тысяча девятьсот восемьдесят первом году от мертвой коровы в штате Техас. Главный подозреваемый ФБР, покойный Брюс Айвис экспериментировал с эймсовским штаммом в лаборатории четвертого уровня бактериологической угрозы в форте Детрик.

— Вы совершенно правы, но Брюс Айвис послал штамм в Баттельский мемориальный институт, где из жидкой формы сделали порошок, который и был впоследствии найден в письмах, присланных сенаторам.

— Мистер Киссин! Какие, по вашему мнению, мотивы побудили ФБР прикрыть это дело?

— В письма со спорами сибирской язвы были вложены листки с пропагандистскими лозунгами: «Смерть Америке», «Смерть Израилю», «Аллах велик». Нетрудно догадаться, что целью этой грубой фальсификации было убедить американскую общественность в том, что письма эти посланы мусульманскими террористами, причастными к событиям одиннадцатого сентября. Администрация президента Буша, используя страх перед террористами, протащила через конгресс Патриотический акт. Существуют неоспоримые доказательства того, что порошок со спорами сибирской язвы создан в лабораториях, подконтрольных нашим разведывательным службам. Расследование превратилось в фикцию после того, как в «Нью-Йорк таймс» и «Балтимор сан» появились статьи, в которых сообщалось, что эймсовский штамм в письмах — это бактериологическое оружие, а значит, порошок поступил либо с Дагвейского испытательного полигона, штат Юта, либо из Баттельского мемориального института. Теперь ФБР держит глухую оборону, утверждая, что споры сибирской язвы — просто «сухие» образцы, которые не являются бактериологическим оружием. Такой подход к расследованию помог ФБР сделать иммунолога Брюса Айвиса козлом отпущения и отвлечь внимание общественности от института и полигона. Сомнительное, но очень удобное самоубийство Айвиса в две тысячи восьмом году позволило закрыть дело прежде, чем цепочка доказательств вывела бы на службы разведки и неправительственные лаборатории в Баттельском институте. Неприглядная реальность, сенатор, однако, заключается в том, что Соединенные Штаты втайне разрабатывают биологическое оружие, нарушая тем самым международные договоренности. Эта деятельность подвергает риску жизни всех людей на планете. Такие программы появились еще при Клинтоне, но без ведома президента. Администрация Буша воспользовалась их плодами, когда директором ЦРУ был Джордж Тенет: именно он пообещал «сломать хребет биологическому терроризму». Теперь на территории США тайно разрабатывается биологическое оружие повышенной степени опасности, а все эта программы находятся в ведении военной разведки и служат для получения прибыли.

— Вы можете сказать что-то более определенное касательно этих программ?

— Да, сэр! Научный обозреватель «Нью-Йорк таймс» в книге «Микробы» писал, что в 1997 году ЦРУ финансировало тайную программу под кодовым названием «Ясный взгляд». Целью этой программы была разработка систем вооружения для эффективного использования выращенных в лабораторных условиях бактерий для биологического оружия. Президенту Клинтону не доложили об этой программе. О ней знали лишь несколько высокопоставленных чиновников — из тех, кто тесно связан с военно-промышленным комплексом. Вторая программа, получившая название «Проект Джефферсона», проводилась по поручению разведывательного управления Министерства обороны на Дагвейском испытательном полигоне и была направлена на создание биологического оружия на основе спор сибирской язвы. Письма, присланные сенаторам Дэшли и Лихи, содержали по два грамма конечного продукта этой программы. В каждом грамме находилось более триллиона живых бацилл, что более чем в два миллиона раз больше, чем необходимо для смерти одного человека. Хочу заметить, что эти сенаторы от Демократической партии были горячими противниками Патриотического акта.

По залу прошел ропот.

— Мистер Киссин! Каким образом, по вашему мнению, причастен форт Детрик к этому… скандалу?

— Сенатор! На этот вопрос нелегко дать исчерпывающий ответ. Форт Детрик — слуга нескольких господ, в том числе Министерства национальной безопасности и Национального института по изучению проблем раковых заболеваний. Я знаю, что многие ученые в форте Детрик довольно серьезно относятся к международному запрету на разработку биологического оружия. Проблема не в форте Детрик как таковом. Опасность представляет военно-промышленный комплекс и его безумный план — взамен политики разоружения установить полное доминирование во всех видах вооружения. Не стоит преуменьшать и значение прибыли, которую военно-промышленный комплекс получает от разработки этих программ. Впрочем, не это главное. Весь ужас ситуации заключается в том, что десятью миллиардами государственных денег, которые выделили форту Детрикс, фактически распоряжается, и с немалой прибылью для себя, между прочим, Баттельский мемориальный институт — учреждение, непосредственно ответственное за создание штамма сибирской язвы, который был доставлен по почте сенаторам.

— Расскажите больше о Баттельском институте. Это ведь частная корпорация…

— Да, корпорация с частным капиталом, работающая в тесном сотрудничестве с военно-промышленным комплексом. В Баттельском институте есть отдел, который работает на национальную безопасность. Он состоит из инженеров, химиков и микробиологов, к услугам которых предоставлены ультрасовременные лаборатории, проводящие исследования в областях биоаэрозольной науки и технологии. Фармацевтический отдел института «Баттельфарма» разработал новый электрогидродинамический аэрозоль, который позволяет впрыснуть в легкие более восьмидесяти процентов лекарства в виде изокинетического облака, а не двадцать, как в других аэрозолях. Споры сибирской язвы, присланные по почте, покрывал армированный стекловолоконный полиэфирный пластик, который прочно соединил гидрофильный кремнезем с каждой составляющей. Брюс Айвис в форте Детрик не имел доступа к таким технологиям. Вот что я имею в виду, сенатор Гиббонс, когда говорю о создании биологического оружия из первоначального эймсовского штамма. Покрытие необходимо для биологического оружия, предназначенного для поражения населения враждебных стран. Этим составом покрывают сбрасываемые с самолетов листовки или еще что-то; главное, чтобы бактерии попали к врагу.

— Председатель предоставляет слово сенатору-республиканцу от Огайо.

Кимберли Хелмз вызывающе улыбнулась.

— Спасибо, мистер председатель. Мистер Киссин, при всем уважении к вам, хочу заметить, что ваша теория заговора не стоила того, чтобы выносить ее на слушания комитета. Вы заявили под присягой, что ФБР замалчивает обстоятельства покушения на жизнь двух американских сенаторов, а использованные при этом бактериологические материалы являются оружием, втайне разработанным разведывательными службами страны без одобрения конгресса и без ведома президента. Желая запугать граждан Америки, которые наблюдают за работой комиссии, вы очернили доброе имя корпорации «Баттель», хотя эта организация никогда не фигурировала в качестве подозреваемого в проводившемся ФБР расследовании. Насколько я могу судить…

— Все, что я заявил под присягой, сенатор Хелмз, чистая правда. Баттельский мемориальный институт работает над проектом «Ясный взгляд». Он же получил заказ генетически модифицировать споры сибирской язвы, использованной в 2001 году. Сейчас правительство платит корпорации «Баттель» за разработку биологического оружия в лабораториях форта Детрик. То, что вы назвали «теорией заговора», на самом деле является «фактом заговора». Но меня больше пугает то, что в результате этих безумных тайных программ сейчас, в эту минуту, пока мы с вами ведем дискуссию, десятки маленьких, никому не подконтрольных лабораторий на деньги налогоплательщиков — суммарно около ста миллиардов долларов — разрабатывают опасные для жизни людей бактериальные культуры, от которых нет ни лекарства, ни вакцины. И если это вас не пугает, сенатор Хелмз, то у вас нет сердца!

Эрнест Лозано вышел из здания Сената в пасмурный сентябрьский день. Вдали прокатился раскат грома. Будет гроза. Небо на западе приняло странный вид. Низко нависшие темные тучи вздымались над Вашингтоном, словно гигантские волны небесного моря цвета лайма.

Лозано спускался по ступенькам медленно. Он ставил одну ногу, а затем опускал рядом вторую. Искусственные суставы протезов сгибались тяжело. Спустившись, он поковылял к рядам черных лимузинов, плотно припаркованных вдоль тротуаров двух городских кварталов.

Военно-промышленный комплекс давал огромные прибыли, попасть туда можно было различными путями, но две дороги оставались главными — это политика и армия. Долгие годы службы в военной разведке помогли Лозано добраться до кормушки. Там он познакомился с торговцами оружием, безжалостными наркобаронами, наемниками и деспотичными диктаторами, узнал о нитях, которые ведут от этих людей к ЦРУ и другим разведывательным службам. В этой игре дураки не выживали. Здесь не признавали излишней моральной щепетильности и нередко прибегали к запугиванию или откровенно жульничали ради создания новых ниш в мировом рынке оружия.

Мало кто из американцев понимает, что «война с терроризмом» — большой и очень прибыльный бизнес, а прибыльный бизнес надо защищать всеми доступными средствами: принимать нужные законы, собирать взносы в благотворительные фонды и на предвыборные кампании. Военно-промышленный комплекс правит бал. Однако теперь преференции у биологической войны, потому что, в отличие от высокотехнологичного вооружения, эти вещества трудно поддаются учету, финансируются из различных фондов, начиная от Министерства национальной безопасности и заканчивая Национальным институтом по изучению проблем раковых заболеваний, и производятся в частных компаниях, как например, «Баттель».

Конечно, следовало обдумать возможные способы применения биологического оружия.

Эрнест Лозано и «пентагонские пираньи», с которыми он имел дело, видели огромные перспективы биологического оружия. Пришло время подумать о защите жизненно необходимых нефтеочистительных заводов и газовых трубопроводов. Без них люди будут голодать, а экономика впадет в депрессию. Танки и солдаты — выгодный товар, но их использование ограничено имеющейся в наличии сталью и плотью. Биологическое оружие — стерильно, быстро в использовании и неразборчиво в выборе жертв. К тому же сообщникам предоставлялась возможность получать прибыль в фармацевтической промышленности — от массового производства лекарств. Эпидемия свиного гриппа была пробным камнем и принесла фантастический доход.

Лозано подошел к последнему лимузину, посмотрел на номерной знак и махнул рукой сидящей за рулем коротко стриженой женщине лет сорока. Под ее черным свитером с высоким воротником-стойкой угадывались атлетическое телосложение и кобура с девятимиллиметровым пистолетом.

Как и Лозано, Шеридан Эрнстмайер имела непосредственное отношение к ЦРУ, но, в отличие от него, предпочла борьбу деньгам: вступила в Объединенное управление сил специального назначения. ОУССН — это независимое крыло Управления сил специального назначения США, выведенное из-под правительственного и парламентского контроля. Это подразделение возникло после терактов 11 сентября и занималось физическим уничтожением потенциальных врагов Соединенных Штатов как у себя дома, так и за рубежом.

Шеридан открыла дверцу лимузина, и Лозано забрался в салон.

На заднем сиденье в гордом одиночестве восседал подвижный семидесятитрехлетний старик. Его гладкие седые волосы были расчесаны на идеальный пробор. Серо-голубые глаза казались немного навыкате из-за недавней подтяжки лица.

В близких к правительству кругах Вашингтона Бертрана де Борна называли «безжалостным интеллектуалом». Свою репутацию крутого парня он получил в конце семидесятых годов, когда с двумя товарищами, тоже внешнеполитическими советниками из администрации президента Картера, пропал во время трехдневного «сафари» в богом забытой местности в штате Аляска. Поисково-спасательные команды работали больше недели, когда лесорубы обнаружили де Борна «обезвоженного, обмороженного и в бреду» в тринадцати милях к юго-западу от охотничьего домика. Намеренно распространялись слухи о «нападении дикого медведя», но единственными увечьями де Борна были несколько обмороженных пальцев на ногах (хирургам пришлось ампутировать по два пальца на каждой ноге). Останков товарищей де Борна, людей миролюбивых и не склонных к насилию, так не нашли.

Советник президента США по национальной безопасности был родом из Европы. Дед де Борна по отцовской линии еще молодым человеком бежал из Сибири в Варшаву и тем самым в будущем избежал великих чисток сталинского режима. Очутившись в Польше, он предпочел мириться с коммунистами, чтобы не рисковать предстать однажды перед расстрельной командой. Его сын Василий был куда более несдержан в высказываниях относительно тоталитаризма и даже не скрывал свою ненависть к коммунистам. Работая политическим корреспондентом во время «холодной войны», он смог переправить из Польши за границу письма, содержащие информацию о преступлениях коммунистического режима. В одиннадцать лет Бертран стал свидетелем ареста отца. Полгода Василия де Борна истязали в застенках госбезопасности, а потом казнили.

Всю свою жизнь Бертран де Борн посвятил борьбе со сторонниками «Манифеста коммунистической партии». Из-за антисоветских взглядов в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века де Борну симпатизировали многие политики в Вашингтоне. Воинственно настроенный член Демократической партии стал одним из архитекторов плана свержения с трона шаха Ирана для укрепления исламского фундаментализма. Вооружив моджахедов, де Борн надеялся, что борцы за свободу Афганистана устроят коммунистам «второй Вьетнам». Мысль, что его план косвенно поспособствовал образованию Аль-Каиды, никогда не беспокоила де Борна. Он считал это небольшой платой за развал Советского Союза.

Через десятилетие администрация Буша — Чейни использовала Аль-Каиду для оправдания своей «войны с терроризмом». Это решение привело де Борна в ярость. Он-то понимал, что главным врагом демократии является президент России Владимир Путин. Подковерные интриги помогли де Борну протолкнуть через польского министра иностранных дел Радека Сикорского идею о размещении системы наведения американских ракет противовоздушной обороны на территории Польши. Этот шаг, как и следовало ожидать, возмутил кремлевских правителей. Через несколько лет де Борн в составе делегации вице-президента Чейни побывал в Грузии и убедил президента Михаила Саакашвили предпринять атаку на южноосетинских сепаратистов во время Летних олимпийских игр 2008 года в Китае. Тогда Россия начала военные действия против Грузии.

Как активный член Совета по международным отношениям и один из учредителей Трехсторонней комиссии Бертран де Борн мнил себя человеком, которому предначертано изменить мир. И цена его не волновала. Опытный вашингтонский игрок поддержал кандидатуру Эрика Когело на прошлых президентских выборах и стал его советником по военным вопросам. Он уверял избирателей, что молодой сенатор, став президентом, закончит «войну с терроризмом» и выведет американские войска из Ирака и Афганистана. Бертран де Борн провел много часов в беседах с кандидатом в президенты и увидел в Когело консерватора, рядящегося в одежды либерала. Им можно было манипулировать, как Джоном Ф. Кеннеди, внушая нужные идеи относительно внешней политики. Де Борн надеялся, что с помощью этого человека можно будет внести необходимые изменения и прийти, наконец, к новой парадигме, к которой стремятся неоконсерваторы и ястребы-демократы, прийти к новому мировому порядку.

Novus Ordo Mundi. Новый мировой порядок. Одно правительство. Единая глобальная экономика. Одна монетарная система. Один (английский) язык. Унифицированная правовая система, за соблюдением которой следят объединенные вооруженные силы. Свет справедливости, да ниспослан он будет всем террористическим организациям и диктатурам третьего мира, которые трусливо прячутся в тени мировой апатии. Для сумасшедших, помешанных на теории всемирного заговора, новый мировой порядок — сродни оруэлловскому кошмару, но сильные и богатые мира сего давно поняли, что это единственно возможное будущее. Нравится это кому-то или нет, но время дешевой нефти, которая подогревала мировую экономику, заканчивается. Впереди — спад, регресс и острый дефицит. Необходимы общественные изменения для предотвращения сползания к анархии и обеспечения выживания рынка… выживания наиболее приспособленных. Если лес не расчищать от поваленных деревьев, он станет добычей пожара. Если оставить общество на произвол экологическим фанатикам и либеральным экстремистам, они разрушат все до основания. Падет даже цивилизация.

Ничто не способствует изменениям в большей степени, чем война. Де Борн поднаторел в доказывании этой истины. Он спровоцировал восстание под руководством аятоллы Хомейни против шаха Ирана, подтолкнув иранских студентов захватить посольство США в этой стране. Рост мусульманского экстремизма негативно отразился на положении Советского Союза. Рейган и Буш-старший использовали разработанную де Борном стратегию, чтобы стравить Иран с Ираком. Позже Буш-младший и Чейни объявили «войну с терроризмом», при этом наложили лапу на иракские запасы нефти, обеспечив безопасность пролегающей через территорию Афганистана газовой трубы.

Теперь Бертран де Борн и его «комиссия» работали над развязыванием очередной войны, которая, как он надеялся, приведет к установлению нового мирового порядка. Иран, Сирия и Ливан падут первыми. Затем наступит очередь Саудовской Аравии. Любое государство, которое откажется принять новый порядок, будет покорено или уничтожено, а его природные ресурсы конфискованы для общего блага. Все ключевые западные корпорации охотно инвестировали в оружие, которое сулило сверхприбыли. К сожалению, продолжение войны вело к постепенному разорению среднего класса, но в новой мировой экономике среднему классу места нет. Как было предсказано, повышение цен на энергоносители будет способствовать дальнейшему увеличению имущественного расслоения масс. Обществом станет легче управлять. Одни займут место за банкетным столом, другие будут удовлетворять потребности сильных мира сего. Таков закон джунглей новой экономической системы.

Эрнест Лозано забрался на заднее сиденье лимузина и подождал, когда его заметят, но Бертран де Борн продолжал читать «Нью-Йорк таймс».

— И как? Плохо? — не поднимая глаз, спросил он у Лозано.

— Ужасно. Киссин все раскопал о «Баттеле».

— Мы восстановим курс акций «Баттеля», — сказал де Борн, пробегая глазами статью с комментариями к редакционной полосе. — Они найдут лекарство от следующей пандемии, а акции мы раздробим на более мелкие. Нам сейчас просто необходима новая пандемия. Вы видели снимки со спутника слежения?

— Шесть русских межконтинентальных баллистических ракет «Тополь-М СС-27». Зона поражения — до семи тысяч километров.

— Нет. Одиннадцать тысяч километров, — поправил де Борн. — Это представление не обошлось без участия Китая. Ведь именно туда идет бо льшая часть иранской нефти. Время пошло, мистер Лозано. Нужно придумать биологическое решение этой проблемы.

— Да. Сибирскую язву теперь использовать нельзя. «Баттель» вышел из игры. Надо поискать что-нибудь в форте Детрик.

Лозано нашел в своем «блэкберри» нужный файл.

— Вирус Западного Нила, венесуэльский лошадиный энцефалит, атипичная пневмония, туберкулез, тиф…

Де Борн с явным раздражением сложил газету.

— Нет… нет… нет… Все это третий уровень бактериологической угрозы, а мне нужен четвертый… Что-нибудь вроде геморрагической лихорадки Марбург или Эбола, но с военным потенциалом. Мы должны как следует напугать людей.

Лозано продолжал рыться в своем «блэкберри».

— Лихорадка Ласа — четвертый уровень бактериологической угрозы… Геморрагическая лихорадка Крым-Конго… Постойте… А вот новенький проект. Называется «Коса». Четвертый уровень бактериологической угрозы. Разрабатывается небольшой научно-исследовательской командой во главе с малоизвестным микробиологом Мэри Клипот.

— «Коса»… Неплохо звучит. Какова история вируса?

— Yersinis pestis. Бубонная чума.

Де Борн улыбнулся. «Черная смерть» была настоящей пандемией. Когда-то за несколько лет она свела в могилу более половины населения Европы и Азии.

— И что нашла эта Клипот? — спросил он.

— Живые бактерии.

— Кто еще имеет доступ к «Косе»?

— Кроме высшего руководства только ее лаборант Эндрю Брадоски. Еще один яйцеголовый.

— Найдите к нему подступы, — откидываясь на спинку сиденья, приказал де Борн.

— Сколько у меня в запасе времени? Не хочу показаться невежливым, но после сегодняшних слушаний в сенате мы, боюсь, окажемся не единственными покупателями. Я должен знать, какими средствами располагаю…

Советник президента США по национальной безопасности схватил Эрнеста Лозано за запястье левой руки. От ледяного холода его серо-голубых глаз бывший коммандос поежился.

— Игра идет по-крупному, друг мой. Мир больше не будет таким, как прежде. Тратьте столько, сколько нужно, устраняйте всякого, кто встанет у нас на пути, но через полтора года я буду в Тегеране, и дело примет крутой оборот. Поэтому бактериологическое оружие «Коса» должно быть у нас не позднее начала весны. Вот столько времени у вас в запасе, мистер Лозано.

11 сентября

Медицинский центр для ветеранов

Манхэттен, Нью-Йорк

07:13

Однорукий мужчина с внешностью Джима Моррисона и отсутствующим взглядом метался во сне. В его мозгу бушевал ураган воспоминаний…

— Откуда ты, парень?

— Из Бруклина.

Двадцатитрехлетний молодой человек атлетического телосложения. Короткая стрижка. Форменная армейская футболка. Он не смотрел в лицо темноволосому офицеру-военврачу, а следил за его руками — тот готовился сделать новобранцу несколько прививок.

— А я из Гринич-Виллидж. Почти соседи. Как тебя зовут, Бруклин?

— Патрик Шеперд.

— Дэвид Кантор. Я командир медико-санитарной группы, к которой тебя приписали. Мы любим побросать мяч в свободное время. В баскетбол играешь?

— Немного.

— Да, ты производишь впечатление человека, который дружит со спортом. У нас приличная команда, но большинство моих хирургов — трехмесячные туристы. В команде тебе всегда найдется место.

— Трехмесячные туристы? — переспросил Патрик.

— Хирургов меняют каждые тридцать дней. Ладно. Первая прививка — от сибирской язвы. Будет болеть, но несильно… Под «несильно» я подразумеваю ощущение, словно тебе под кожу вкололи шарик раскаленной лавы. Куда колоть?

— Ну… Не надо, док, не сюда. Колите в левое плечо. Я правша.

Дэвид Кантор вколол сыворотку в дельтовидную мышцу левой руки.

Через полминуты руку жгло огнем.

— Бл…

— Скоро боль утихнет, но последствия прививки ты будешь ощущать еще недели две. Следующая прививка от «суки», пардон, от оспы. Хочешь верь, хочешь не верь, но Джордж Вашингтон был первым, кто приказал привить своих солдат от оспы. Умным он был, наш генерал. Конечно, когда я говорю о вакцинации, я имею в виду вариоляцию. Вилку втыкали в созревший пустул больного солдата, а затем тыкали этой вымазанной гноем вилкой здорового человека. Часть людей Вашингтона, конечно, умерли, но это было ничтожно малое число по сравнению с количеством умирающих во время эпидемии. Британцы первыми использовали оспу в качестве биологического оружия. Правая рука или левая?

— Левая.

— Ты уверен? Я должен уколоть пятнадцать раз.

— Колите… Ой!

Патрик вздрагивал, вслух считая уколы.

— Тебя учили азам арабского?

— Ну да. «Как тебя зовут? Брось оружие. Тебе нужна медицинская помощь?» Правда, я уже все забыл.

— Ничего, скоро вспомнишь. К сожалению, они не учат вашего брата понимать, что вам говорят в ответ.

Доктор Кантор перевязал исколотое плечо.

— О'кей, Бруклин, а теперь запомни: месяц не забывай перебинтовывать это плечо. Забудешь — на теле вскочат гнойники, которые будут чесаться так, что на стену полезешь. А еще не исключена повторная вакцинация. Так что не создавай себе лишних неприятностей. Ты все упаковал?

— Да, сэр.

— Не забудь взять с собой запасные носки и футболки, батарейки для фонарика и наборы для чистки и смазки оружия. Купи несколько фломастеров «Шарпи». Все, что не будет подписано твоим именем, вскоре найдет другого хозяина. И катушку паракорда. Он легкий и прочный. Лучшей бельевой веревки не сыскать. И не забудь клейкую ленту. Ею можно починить почти все. Кстати, надо будет примотать концы лямок на твоем рюкзаке. Солдат, производящих много шума, обычно подстреливают. Как тебе в бронежилете?

— Тяжеловато.

— Сорок пять фунтов вместе с керамическими бронепластинами. Плюс штурмовой бронешлем. Плюс расширенная система обмундирования в холодный период, а это — семь слоев ткани, вещмешков и жилетных карманов, в которых есть все, что понадобится идущему на войну бойскауту. Вещей, конечно, многовато, но там ты будешь чертовски рад, что они у тебя под рукой…

Ли Нельсон вошла в двадцать седьмую палату и направилась прямо к мастеру-сержанту Трету.

— Что стряслось, Рокки? Что его напугало?

Безногий инвалид привстал на кровати.

— Не знаю. Вначале у него были обычные кошмары, но час назад он начал чудить.

— Угрожал себя убить? — поинтересовалась врач.

— Нет… Ни разу с того дня. Причина в другом. Вы не забыли, какой сегодня день?

— Одиннадцатое сентября…

Рокки кивнул головой.

— Множество людей пошли в армию после терактов одиннадцатого сентября. Думаю, этот парень из их числа.

— Спасибо.

Доктор Нельсон вошла в ванную комнату…

В стене виднелись вмятины размером с человеческий кулак. Один из трех рукомойников был сорван, а зеркало разбито на осколки. Два санитара прижимали сопротивляющегося Патрика Шеперда к полу, а медсестра никак не могла сделать ему успокоительный укол.

— Коли его!

— Держите его!

— Подождите!

Ли Нельсон встала так, чтобы Патрик увидел ее лицо.

— Шеп!.. Шеп! Открой глаза и посмотри на меня.

Мужчина открыл глаза и прекратил сопротивляться.

— Ли?!

Медсестра ввела иглу шприца в левую ягодицу больного, впрыскивая ее содержимое в кровь. Тело однорукого ветерана сразу же обмякло.

— Сестра Меннелла! Я же вам приказала подождать!

— Чего ждать? Этот человек — живая иллюстрация посттравматического шока. Ему не место в центре для ветеранов. Его надо изолировать от окружающих.

— Она права, док, — подал голос один из санитаров, ощупывая пальцами рассеченную левую бровь. — Этот парень — настоящий буйвол. Теперь я без тазера к нему не подойду и на пушечный выстрел.

— Он — ветеран. Постарайтесь этого не забывать, — сказала Ли Нельсон, глядя сверху вниз на неподвижного пациента.

Костяшки единственной руки Патрика были разбиты до крови о стены.

— Уложите больного на кровать и привяжите. До конца дня держите его на седативных препаратах. И запомните, сестра Меннелла! Если вы еще хоть раз проигнорируете мои распоряжения, неделю будете выносить за больными подкладные судна.

Медсестра надела колпачок на иглу шприца и подождала, пока доктор Нельсон отойдет.

— Большое дело! — фыркнула она. — Мне платят жалких сорок пять долларов в час не за то, чтобы я мыла подкладные судна.

Пострадавший санитар помог своему товарищу поднять бесчувственного больного с пола.

— Ты все делала правильно, Вероника. Просто у доктора сегодня плохое настроение.

— Не в том дело, — сказала медсестра, нащупывая пульс Патрика на правой руке. — Просто он ей нравится.

Колумбийский университет

Шермерхорн-холл

Морнингсайд-Хайтс, Нью-Йорк

09:58

Основанный англиканской церковью в 1754 году Королевский колледж ныне называется Колумбийским университетом. Это частное учебное заведение входит в элитную Лигу плюща. Университет занимает шесть кварталов на Морнингсайд-Хайтс, в районе, расположенном между Верхним Вест-Сайдом и Гарлемом.

Профессор Панкай Пател вышел из Шермерхорн-холла в сопровождении студентки магистратуры, которая работала в «Колумбийском научном вестнике».

— У меня мало времени. Где вы хотите взять у меня интервью?

— Вот там, — сказала девушка, подводя профессора к парковой скамейке.

Студентка навела небольшой, размером с ладонь, камкордер на лицо мужчины.

— Это Лиза Льюис. Специально для «КСР». Я беседую с профессором Панкаем Пателом, автором книги «Макросоциальное зло и упадок Америки». Объясните, пожалуйста, нашим блоггерам, что такое макросоциальное зло.

Лысеющий сорокатрехлетний интеллектуал откашлялся, не зная, куда смотреть, — на девушку или в объектив видеокамеры.

— Макросоциальное зло относится к отрасли психологии, изучающей патологические факторы, свойственные аномальным личностям. В погоне за властью они используют моральные недостатки общества, манипулируя людьми с помощью своего богатства и политического влияния.

— В вашей книге вы называете этих людей психопатами у власти.

— Верно. По определению психопат — это человек, который ведет себя ненормально, поскольку он лишен чувства вины. Представьте себе людей, которые живут без совести, без сожалений о содеянном и без чувства стыда. Таким людям наплевать на ближнего своего. Что касается морали, то такие люди, можно сказать, не имеют души. Их поступками движет лишь официальное право. Такие люди совсем не хотят изменяться. Как раз напротив. Они считают свою духовную неполноценность полезным качеством, сильной стороной характера. Они как волки среди стада овец. Действуют, когда другие колеблются. В детстве их наказывали за то, что они жарили в микроволновой печи хомячков и скармливали петарды уткам, но, повзрослев, они поумнели и научились притворяться «нормальными». Свои социопатические склонности они направляют на манипулирование другими людьми. Для них законы не писаны. Закон джунглей — единственный закон, который они уважают. Если они чего-нибудь хотят, то просто идут и отнимают. Если такие люди имели счастье родиться в подходящей семье из высшего общества, для них нет ничего невозможного.

— А что насчет политиков? — спросила девушка. — В своей книге вы называете имена политиков из обоих лагерей, включая бывшего вице-президента. Вы не боитесь, что на вас подадут в суд?

— Я больше обеспокоен тем, что миром правит военно-промышленный комплекс. Эти люди верят, что для достижения своих целей имеют право убивать невинных людей.

— Книга называется «Макросоциальное зло и упадок Америки». Автор — профессор Колумбийского университета Панкай Пател. Лиза Льюис. Специально для «КСР».

Девушка выключила камеру.

— Благодарю вас, профессор.

— Вы прекрасно провели беседу, — сказал мужчина. — Скажите, вам действительно понравилась моя книга?

— По правде говоря, я прочла только предисловие, но уверена, что это очень интересная книга.

Профессор зевнул, провожая девушку глазами.

Перейдя Амстердам-авеню, Панкай подошел к голубому грузовому автомобилю-кухне, припаркованному на обочине.

— Пожалуйста, пшеничный сэндвич с индюшатиной, салатом-латук и томатами… а еще бутылочку воды.

Продавец протянул мужчине коричневый бумажный пакет с его заказом, а взамен получил кредитную карточку.

Возмещая потраченное впустую время, Панкай ел на ходу. Он направлялся в университетскую библиотеку.

«Час — на работу в читальном зале, час — в гимнастическом зале. Надо будет позвонить Манише. Одиннадцатое сентября — непростой день для нее…»

— Профессор Пател! Минуточку!

Он повернул голову, ожидая увидеть девушку, которая брала у него интервью. Вместо нее он увидел красивую азиатку лет двадцати с небольшим, одетую в черный костюм и кепи водителя. Мужчина удивился.

— Сколько букв в имени Бога? — задала ему вопрос девушка.

Нервная дрожь пробежала по всему его телу.

— Сорок две.

Красавица улыбнулась.

— Прошу следовать за мной.

Чувствуя слабость во всем теле, профессор последовал за девушкой до ждущего их лимузина. Его ноги дрожали. Девушка открыла заднюю дверь автомобиля.

— Пожалуйста, садитесь.

Панкай неуверенно заглянул в салон лимузина. Там никого не было.

— Куда вы меня повезете? — поинтересовался он.

— Это недалеко отсюда. Вы не опоздаете на работу.

Мгновение поколебавшись, профессор сел в лимузин, чувствуя себя Алисой, попавшей в кроличью нору.

Автомобиль свернул на 116-ю улицу, затем на Бродвей… Двигаясь на север, он въехал в Гамильтон-Хайтс, район, в котором жили преимущественно аспиранты и эмигранты-«белые воротнички». Район был назван по имени Александра Гамильтона, одного из отцов-основателей государства.

Лимузин остановился на 135-й улице. Водитель вышла из машины и отворила заднюю дверь, она протянула взволнованному профессору магнитный ключ и указала рукой на стоящее на противоположной стороне улицы семиэтажное здание.

— Квартира номер 7-си, — сказала она профессору.

Пател неуверенно взял ключ и направился к многоквартирному дому.

Консьерж у входа одарил профессора доброжелательной улыбкой, словно ждал его. Пател кивнул в ответ, прошел выложенным мрамором вестибюлем к лифтам и, воспользовавшись магнитным ключом, вызвал кабинку.

Номер 7-си был расположен на верхнем этаже. Пател вышел из лифта. Пол в коридоре устилало ворсистое зеленое ковровое покрытие. Коридор был пуст. Завидев двустворчатую дубовую дверь под номером 7-си, профессор прижал ключ к металлической пластине и вошел внутрь.

В аскетичном дизайне кондоминиума чувствовалась азиатская элегантность. Полированные бамбуковые полы… Эркеры с высокими, от пола до потолка, окнами… Балкон с видом на Гудзон… Гостиная скудно обставлена: белый кожаный диван, плазменный телевизор и стеклянный столик. Профессору показалось, что в этой дорогой квартире никто не живет.

— Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?

«Здравствуйте».

Голос словно прозвучал в его голове. Пател от неожиданности подпрыгнул и оглянулся. Никого. Волосы на голове зашевелились.

«Следуйте за моим голосом».

Несмотря на граничащее со страхом изумление, профессор чувствовал, что ему ничто не угрожает. Пройдя гостиную, Пател вошел в спальню. Королевских размеров кровать разостлана, но хозяина на ней нет. Помедлив немного, профессор заглянул в ванную комнату.

В наполненной водой квадратной ванне свободно могли поместиться два взрослых человека.

«Подойдите поближе».

Лишившись остатков мужества, Пател сделал несколько шагов вперед.

На дне ванны лицом вверх лежал маленький азиат. Вокруг бедер — белая набедренная повязка. Цвет кожи — какой-то розоватый. Волос на теле почти не было. К запястьям и щиколоткам азиата с помощью застежек-липучек фирмы «Велкро» были пристегнуты небольшие грузы. Глаза открыты. Зрачки расширены.

Тело казалось лишенным жизни. На губах — безмятежная улыбка.

Профессору захотелось пуститься наутек. Вдруг левая сторона груди мужчины вздрогнула. Сердце пустило кровь по венам.

«Невероятно. Сколько он пробыл под водой?»

«Больше часа».

У Патела перехватило дыхание.

— Как вы?..

Зажмурившись, он мысленно спросил:

«Вы обладаете способностью читать мои мысли?»

«Я долго учился этому искусству. Теперь я могу использовать потенциал мозга полностью. Я чувствую, что вы колеблетесь. Прошу, подождите меня в гостиной. Я скоро к вам выйду».

Панкай вышел из ванной, прикрыв дверь. В спальне он замешкался, как вдруг услышал странное жужжание за дверью. Быстрыми шагами мужчина прошел в гостиную, терзаемый любопытством: выбрался ли азиат из ванной обычным способом или воспарил из воды?

Хозяин появился минут через десять. На нем были кроссовки «адидас», белые носки и серый спортивный костюм с логотипом Колумбийского университета.

— Уже немного успокоились? — спросил азиат.

— Да.

Подойдя к холодильнику, хозяин квартиры достал две бутылочки воды. На зеленых этикетках был изображен четырехугольник и написано: «Пинчасская вода». Он протянул одну бутылку Пателу, а затем уселся возле него на диване.

Индус с удивлением разглядывал кожу азиата. Казалось, она состоит из кератина и волокнистой протеиновой субстанции.

— Да… Моя кожа несколько отличается от вашей, профессор. Те, кто со мной близко знаком, называют меня Старейшина. Я знаю, что у вас много вопросов ко мне, но прежде позвольте задать вопрос вам: зачем вы ко мне пришли?

— Мой учитель, Джеррод Махурин, перед смертью сказал мне, что человек большой мудрости будет меня искать. Это ведь вы?

— Надеюсь, что я достоин такого эпитета. Что еще рассказал вам учитель?

— Он сказал, что я должен буду сменить его в неком тайном обществе… Девять человек должны вернуть в этот мир гармонию…

— Будем надеяться на лучшее, — сказал азиат, отпив воды из своей бутылочки.

Он прикрыл глаза. Лицо оставалось спокойным, как гладь пруда в безветренный день.

— Мало кто знает историю Общества девяти неизвестных. Наша история насчитывает более двадцати двух столетий. В двести шестьдесят пятом году до нашей эры его основал император Ашока, правитель Индии, внук Чандрагупты. С помощью меча он объединил страну. Что такое настоящая война Ашока понял во время завоевания провинции Калинга. Его воины перебили около ста тысяч сопротивлявшихся завоевателям. Как говорят, зрелище массовых убийств отвратило Ашока от войны. Он понял всю бессмысленность насилия.

Пател нетерпеливо перебил Старейшину:

— Я читал об Ашоке, когда учился в Индии. Император стал ревностным буддистом. Он принял принципы праведной жизни и всеми силами способствовал распространению Дхармы. Ашока учил веротерпимости и проповедовал путь самосовершенствования.

Старейшина утвердительно кивнул головой.

— Духовное перерождение Ашоки принесло мир не только его подданным, но и жителям Тибета, Непала, Монголии и Китая. Империя Мауриев претерпела преображение, но последнему правящему представителю династии этого показалось мало. Буддизм предлагал путь к просвещению, но Ашока задавался фундаментальными вопросами бытия: «Как появился человек? Как человек может слиться с Создателем? Каков смысл пребывания человека на земле? Почему человек склонен совершать зло и насилие?» Но больше всего императору хотелось знать, что находится вне физического мира… что случается с человеком после смерти… Чтобы найти ответы на мучившие его вопросы, Ашока собрал девять мудрецов, ученых и мыслителей своей страны и основал Общество девяти неизвестных. Каждый из членов Общества обязан был искать тайну бытия и записывать полученные знания на священные свитки, которые передавались из поколения в поколение. Император Ашока умер в двести тридцать восьмом году до нашей эры, так и не найдя ответов на интересовавшие его вопросы. Империя распалась. За последующие три столетия Индия пережила несколько завоеваний, побывала под гнетом иноземных завоевателей, но Общество девяти неизвестных существовало. В сто семьдесят четвертом году нашей эры человек по имени Гелут Паним, потомок императора Ашоки и один из девяти неизвестных, прослышал о человеке в Святой земле, который умел ходить по воде и лечить разные недуги. В поисках мудрости тибетец добрался до Иерусалима, но узнал, что опоздал. Святого человека, которого звали раввин Иешуа бен Иосиф, замучили до смерти римские легионеры.

— Вы говорите об Иисусе Христе?

— Да. Паним узнал, что большая часть мудрости Иисуса проистекала из каббалы, древнего учения тайного знания, дарованного Богом патриарху Аврааму и заключенного в Книге Создания. Моисей получил на горе Синай доступ к мудрости, однако израильтяне не были готовы усвоить ее, и пророк спрятал скрижали от глаз непосвященных. Четырнадцать веков сионские мудрецы скрывали древнюю мудрость в написанной на арамейском языке Торе, которую римляне строго-настрого запретили изучать иерусалимским евреям. Раввина Акива многие почитали за великого каббалиста, и римляне содрали с него, еще живого, кожу, а затем начали преследовать его учеников. Раввину по имени Шимон Бар Иохай вместе с сыном удалось сбежать от преследователей на север Израиля. Эти двое святых людей жили в Галилее, прячась от чужих глаз в пещере. Тринадцать лет они потратили на поиски древней мудрости. Результаты своей работы они записали в «Зогаре» — книге сияния. Примерно в это время Паним добрался до Галилейского озера. Когда он услышал, что Шимон Бар Иохай спустился с гор, он направился в город Тивериаду. Найдя раввина, тибетец предложил ему приличную сумму денег за его знания, но тот отказался. Паним понял, что обидел святого человека, и распустил свою свиту, раздал золото и верблюдов бедным и, отказывая себе в пище, повсюду следовал за каббалистом. На восьмой день он, близкий к голодной смерти, упал от истощения. Пораженный смирением азиата раввин отвел Панима в свой дом и накормил. Перед расставанием Шимон Бар Иохай пригласил нового ученика в тайную пещеру в горах, где в ночь следующего полнолуния он собирался обучать оставшихся в живых учеников раввина Акива древней мудрости. Хотя знание книги «Зогар» было предназначено всем детям Господним, человечество еще не доросло до понимания концепции атома, Большого взрыва, не говоря уже об истинном предназначении человека в физическом мире. Книгу «Зогар» прятали до XIII столетия. Гелут Паним вернулся домой совершенно преображенным человеком. Собрав Общество девяти неизвестных в Тибете, он разделил записанное в девяти свитках учение между членами Общества по сферам их интересов. Девятый свиток касался всего сверхъестественного — того, как вопреки законам физики побеждать материю благодаря силе воли человека. Тайное знание это показалось Гелуту Паниму таким могущественным и опасным, что он решил воспользоваться им. Члены Общества девяти неизвестных разбрелись по свету, делясь знанием с теми, кто был готов воспринять его. Галилей и Коперник тоже были членами Общества. Как и Александр Йерсен, французский микробиолог, который, воспользовавшись тайным знанием, нашел лекарство от бубонной чумы. В библиотеке Исаака Ньютона был экземпляр «Зогара», который великий ученый использовал в своей работе. Альберт Эйнштейн создал свою теорию относительности, черпая знания из древнего учения.

Общество девяти неизвестных надеялось с помощью древнего знания поддерживать равновесие между божественным светом добра и злом, порождаемым эгоистичной сущностью человека. Согласно давнему пророчеству, если победит свет и чаша весов опустится к гуманизму, люди обретут духовную целостность и бессмертие. В случае же, если зло перевесит, то настанет конец света, и Ангел Смерти будет свободно ходить по земле. Согласно книге «Зогар» срок гибели человечества наступит в начале эры Водолея в двадцать третий день еврейского месяца Элул в 5760 году, когда «величественный город множества башен содрогнется от рева пламени, отзвуки которого будут слышны по всему миру». Согласно григорианскому календарю это случилось 11 сентября 2001 года.

Пател почувствовал, как кровь приливает к его голове.

— Теракт одиннадцатого сентября не был сверхъестественным явлением. Просто свихнувшимся на перекраивании карты Ближнего Востока фанатикам удался их замысел.

Старейшина улыбнулся одними глазами.

— То, что вы в это верите, не делает ложь правдой. Ваш мозг, друг мой, заперт в одном проценте мироздания, которое мы называем Малхут — физический мир хаоса и боли, войны и эпидемий, смерти и страха. В своей последней книге вы назвали истинным виновником одиннадцатого сентября психопатию и ввели термин для обозначения тех, кто ею страдает, — макросоциальное зло.

— Я психолог. Понимание глубинных корней зла — это главная задача, которая стоит перед психологией.

— Но ведь ничего в мире не меняется. Война и геноцид продолжают существовать. Несмотря на переполненные тюрьмы, наркотики убивают людей. Возможно, вы исследуете корни не того дерева?

Желая сохранить душевную невозмутимость, профессор сделал глубокий вдох, выдохнул воздух и улыбнулся фальшивой улыбкой.

— Продолжайте. Я вас внимательно слушаю.

— Нет, вы слушаете только свое эго, — сказал азиат. — Вы уже вынесли суждение до того, как услышали хотя бы один аргумент в защиту моей точки зрения. Ваше восприятие мироздания ограничено пятью чувствами, на объективность которых влияет враг… Сатана.

Старейшина произнес слово раздельно, ставя ударение на каждом слоге: Са-та-на…

Пател почувствовал, что его терпению приходит конец.

— При всем уважении, я пришел сюда не для того, чтобы слушать буддийского Дэвида Блэйна. Мой учитель сказал, что ваше общество может помочь искоренить порок, открыв людям глаза на его природу…

— Мы ищем справедливость.

— Две войны, миллиард долларов и миллион невинных жизней. Что-то не так со справедливостью. Вы не находите?

— Справедливость поможет каждому из нас, когда мы покинем этот мир, — сказал Старейшина. — То, что ищете вы, обусловлено вашим эго. Человек не может познать справедливость и настоящее счастье. Погоня за справедливостью принесет только несчастье.

«Это, должно быть, испытание. Он испытывает меня», — подумал Пател.

«Жизнь — это испытание, профессор Пател. Боль и страдания, хаос и зло предназначены для того, чтобы подвергать нас испытаниям».

Индус заскрежетал зубами.

— Мне не нравится, что вы слышите мои мысли.

— Это говорит ваше эго. Ответы на вопросы, которые интересуют вас, рядом. Они умышленно сокрыты от понимания людей.

— И почему же их сокрыли? — спросил Пател.

— Потому что мы сами попросили Господа их скрыть.

— Я не понимаю.

— Со временем вы поймете. Но сейчас нам предстоят тяжелые испытания. Как я уже говорил, когда большинство людей на земле осознают, что все мы — братья и сестры, мир изменится, и люди обретут бессмертие. Маятник качается в обе стороны. Бывали времена, когда человеческие пороки достигали такой меры, что тьма расползалась повсюду, оскверняя физический мир. Когда желание ненавидеть побеждало любовь, а война брала верх над миром, Создатель устраивал акт всеобщего очищения. В последний раз глобальное очищение произошло во времена Ноя. Мы думаем, что следующее очищение близко, оно произойдет в день зимнего солнцестояния…

— Двадцать первого декабря, в день мертвых, — Панкай Пател с трудом сглотнул. — Моя жена Маниша — некромантка. Она может общаться с беспокойными душами мертвых. Маниша передавала мне тревожные предупреждения из мира духов. Грядет конец дней.

— Но вы отказывались прислушиваться к этим предупреждениям? Вы сомневались?

— К сожалению, я — человек собственного эго, — признался Панкай.

— Никогда не поздно измениться.

— Я постараюсь… Что же касается Общества девяти неизвестных, то боюсь, что не смогу заменить моего учителя. Я недостоин такой чести.

Старейшина кивнул головой.

— Я помню тот день, когда впервые встретил вашего учителя. Это было в коммунистическом Китае. Силы, служащие тьме, арестовали и пытали его. Ваш учитель всю жизнь распространял свет знаний вокруг себя. Он был для меня братом. Он был верным другом. Но, как любой человек, он иногда ошибался… Есть такая поговорка: «Чтобы ты жил во времена перемен». Кто-то считает ее благословением, кто-то — проклятием, но я предпочел бы рассматривать жизнь в переломный момент истории как шанс что-либо изменить. Ной жил во времена перемен. Тогда зло и эгоизм победили в душах людей, а верх взяли низменные инстинкты. Творец заключил договор с этим праведным человеком. И только после этого он избавил землю от порочных людей. Авраам также заключил договор с Богом. И потом лишь были разрушены Содом и Гоморра. То же и с Моисеем. Всякий раз, когда зло распространяется по земле, Бог выбирает праведника и подвергает его испытанию. Каждое испытание должно укрепить праведника в его вере. Каждый договор между Богом и человеком ведет к уничтожению зла. Минули тысячи лет, но цикл повторяется снова и снова. Каждый цикл заканчивается концом дней. Спасение можно найти только в свете. Если праведник не выдержит испытания, тьма воцарится в мире, а за ней последуют всеобщее разорение и гибель семи миллиардов человек.

Старший член Общества девяти неизвестных поднялся со своего места. Профессор последовал его примеру.

— Панкай Пател! Клянетесь ли вы душой и всем святым, что у вас есть, хранить как зеницу ока знание, которое будет отдано вам на хранение?

— Клянусь всем святым.

— Вы клянетесь беречь и уважать тайну и святость Общества девяти неизвестных даже под пытками и угрозой смерти?

— Клянусь всем святым.

— Клянетесь ли вы приумножать знания, которые вам поручено хранить, и в должное время найти себе преемника?

— Клянусь всем святым.

Азиатский монах ступил вперед и возложил ладони на голову Панкая Патела.

— Я должен установить связь с вашим биоритмом, связать вашу ДНК с нашими. Так вы сможете узнавать ваших братьев, и силы тьмы не проникнут в наш круг. Сейчас вы почувствуете легкий электрический разряд.

Профессор подпрыгнул, когда поток энергии пробежал по его позвоночнику, а затем растекся по нервным окончаниям.

— Панкай Панел! Я приветствую вас в Обществе девяти неизвестных. С этого дня и до вашего последнего вздоха вы будете известны среди братьев только как Номер Седьмой. Да благословит Творец ваше вступление в Общество и осветит своим светом.

— Спасибо, Старейшина, за оказанную честь. Что я должен буду делать?

Гелут Паним, прямой потомок императора Ашоки, ученик раввина Шимона Бар Иохая, повернулся и посмотрел в окно на быстрые воды реки Гудзон.

— Вы должны стать моими глазами и ушами на Манхэттене. Я хочу, чтобы ваша жена стала барометром в области потустороннего. Приближается буря, друг мой. Ангел Смерти идет на землю. Зачем — пока неизвестно. Он метит в вашу семью.

 

Октябрь

Медицинский центр для ветеранов

Манхэттен, Нью-Йорк

16:22

— Да. Пациент страдает от стресс-опосредованной паранойи, но болезнь куда серьезнее посттравматического стрессового расстройства. Он страдает от вспышек ярости… мучится чувством духовной пустоты… А самое главное… У пациента — нестабильное представление о самом себе, о собственном Я. Это хрестоматийный пример пограничного расстройства личности.

Доктор Минди Мерфи захлопнула папку с историей болезни Патрика Шеперда и передала ее Ли Нельсон.

— На грани, Ли… На грани. Он небезопасен. Лучше сплавь его в Бельвью. Пусть они там разбираются.

— Сплавить его?! — возмутилась доктор Нельсон. — Минди! Этот человек пожертвовал всем — семьей, карьерой, а теперь ты хочешь, чтобы я закрыла его в мягкой палате сумасшедшего дома?!

— Все не так мрачно. Пограничные расстройства личности сейчас лечат по-новому. Диалектическая поведенческая терапия в наше время творит чудеса.

— Хорошо! — сказала Ли. — Значит, ты будешь лечить его здесь.

— Ли!..

— Минди! Ты — лучший психолог в больнице.

— Нет. Я — единственный психолог в больнице. Двое моих коллег уволились еще весной, а третий пошел на покой… преждевременно… Моя рабочая нагрузка возросла с семидесяти пяти человек до трех сотен. Я больше не занимаюсь психологией, Ли. Ежемесячные встречи с больными превратились в формальность. Посмотри правде в глаза! Наш госпиталь переполнен, он недополучает финансирование. Иногда это становится причиной смерти солдат. Ты не в силах спасти каждого.

— Этого надо спасти, — настаивала Ли.

— Почему?

— Потому что он этого заслуживает.

Доктор Мерфи зевнула.

— Ладно. Если хочешь поиграть в Флоренс Найтингейл, воля твоя, но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

— Только скажи, что делать, — попросила Ли Нельсон.

— Во-первых, не пытайся его изменить. Принимай пациента таким, каков он есть. Если он еще раз попытается совершить самоубийство или поранит себя, дай ему знать, что его поведение причиняет тебе беспокойство. Можно даже сказать, что его самоубийство угрожает твоей карьере. Ты снимала мерки для протеза?

— Да. На прошлой неделе.

— Он обрадовался? — спросила доктор Мерфи.

— Не особо, но я подкупила пациента DVD с фильмом «Дархэмский бык». Мне сказали, что протез будет готов не раньше, чем через полгода.

— Это еще ничего. Раньше приходилось ждать еще дольше, — сказала доктор Мерфи. — Протез может благотворно повлиять на его психику. Обычно при этом пациент отвлекается от всех своих фобий и занимается только им. В наихудшем случае искусственная рука изменит его представление о самом себе. Более сложная задача, которая стоит перед тобой сейчас, заключается в необходимости как можно скорее найти что-либо, что пробудит у твоего пациента интерес к жизни. Ему снова надо почувствовать себя полезным членом общества. Он в хорошей физической форме. Почему бы не попросить его поработать в палатах? Помогая другим, он почувствует себя нужным.

— Прекрасная мысль, — Ли Нельсон сделала пометку в своем блокноте. — А как насчет его семьи?

— А как насчет твоей собственной семьи? По-моему, ты сейчас должна быть дома с мужем и детьми?

— Минди! Жена ушла от него. У моего пациента есть дочь, которую он не видел одиннадцать лет. Должна ли я посодействовать их воссоединению?

— Не спеши. В нем накопилось слишком много злобы и обиды из-за того, что его бросили. И почему ты уверена, что сможешь их разыскать?

— Они оба выросли здесь, в Бруклине, и встречались еще со школы. У нее, вполне возможно, есть родственники, которые до сих пор живут в Нью-Йорке.

Доктор Мерфи сокрушенно покачала головой.

— Ты замужем, у тебя двое детей. Ты работаешь шестьдесят часов в неделю, но при этом ты собираешься искать семью одного из твоих пациентов, которые живут, а может и не живут уже, в Бруклине. Ли! Что с тобой?

— Я пытаюсь спасти потерянную душу, Минди. Разве это не стоит моего времени? Ведь это небольшая жертва с моей стороны?

— Отрицание. Гнев. Переговоры. Депрессия. Принятие. Вот пять стадий горя.

— Ты думаешь, Шеп уже прошел через все пять стадий?

Бывшая гимнастка встала и бросила папку с историей болезни Патрика Шеперда на стопку еще пятидесяти таких же дел.

— Нет, Ли. Я имею в виду тебя.

Фредерик, Мэриленд

16:59

Эндрю Брадоски свернул на Пятнадцатую автомагистраль, ведущую на север. Взятой напрокат машине с четырехцилиндровым двигателем явно не хватало мощности, по крайней мере, по сравнению с его новым «мустангом». Все утро Эндрю терзался: стоит ли тратить еще пятьдесят долларов и брать напрокат машину? В конце концов, осторожность победила экономность. Да и что такое каких-то пятьдесят долларов, когда ему вот-вот достанется большой куш!

Сегодня состоится их третья встреча. Три встречи за последние полтора месяца. Эндрю подозревал, что Эрнест Лозано работает на ЦРУ или Разведывательное управление Министерства обороны. Возможно, он даже из Министерства национальной безопасности. Да какая разница! Главное, что деньги каждые две недели поступают на его счет.

Справа появилась вывеска гостиницы «Хэмптон». Эндрю свернул на подъездную дорожку и затормозил. Выйдя из автомобиля, он пониже надвинул на глаза козырек бейсбольной кепки с эмблемой «Балтимор ориолс». Проходя мимо стойки регистратора в гостиничном фойе, он наклонил голову, чтобы никто не смог его разглядеть. Он вызвал лифт и поднялся на третий этаж.

Эндрю Брадоски исполнилось тридцать шесть лет, когда он поступил на работу в форт Детрик. До этого он два года подрабатывал в Баттельском мемориальном институте, штат Огайо. Своим товарищам он представлялся неунывающим весельчаком, всегда готовым попить пивка после работы или прошвырнуться в тесной мужской компании в Лас-Вегас на уик-энд. Непосредственные начальники симпатизировали Эндрю, по крайней мере, до тех пор, пока не понимали: этот парень звезд с неба не хватает. Впрочем, у Брадоски всегда хватало закадычных друзей, считавших его отличным сукиным сыном. Когда Эндрю удавалось уложить какую-нибудь цыпочку в постель, их отношения могли длиться от одной ночи до нескольких месяцев. Брадоски предпочитал ни к чему не обязывающие отношения. По правде говоря, он считал себя охотником, а женщин — своей законной добычей. До тех пор, пока женщина не заговаривала о семье, ее можно было терпеть, но стоило ей обмолвиться о браке, Эндрю немедленно с ней расставался.

Эндрю Брадоски мечтал о хорошо оплачиваемой работе. И поэтому он начал обхаживать Мэри Клипот. В баре или на вечеринке он вряд ли удостоил бы ее вниманием. Ну, перекинулся бы с ней парой слов — максимум. Однако в форте Детрик интеллектуалка доктор Клипот становилась более привлекательной в его глазах. Брадоски называл этот феномен эффектом Тони Сопрано. В повседневной жизни лысеющий толстячок — персонаж телесериала — никогда бы не подцепил такую красотку, как в фильме, но, будучи боссом мафии, Тони Сопрано в глазах красивых, хотя и приносящих много хлопот женщин обладал определенной привлекательностью.

Интеллект и положение Мэри Клипот произвели на Эндрю Брадоски впечатление. К тому же эта женщина работала в лаборатории четвертого уровня бактериологической угрозы и работала сама, без помощников.

Игра стоила свеч.

В первый раз, когда он представился Мэри Клипот во время ленча, вышло как-то неуклюже.

После второй случайной встречи в обеденный перерыв женщина встала из-за стола и ушла.

В течение двух последующих недель она избегала Эндрю, предпочитая есть у себя в лаборатории. Будучи настойчивым приспособленцем, он выяснил, что Мэри через день занимается по утрам в спортзале. И Эндрю решил не отступать: сам начал бывать в том же спортзале, качал железо, делая вид, что не замечает ее присутствия. Только на третий раз он позволил себе бросить «доброе утро». За несколькими «добрыми утрами» последовал обмен ничего не значащими фразами. Наконец рыжеволосая интровертка немного расслабилась.

Его настойчивость с лихвой окупилась через месяц, когда Мэри Клипот, выбирая себе лаборанта для проекта «Коса», остановила свой выбор на Эндрю.

Эндрю вышел из лифта и, следуя по указателям, легко нашел 310-й номер. Он постучал два раза подряд, сделал небольшую пару, стукнул еще раз, подождал и снова дважды ударил костяшками пальцев по двери.

Дверь широко распахнулась. Эрнест Лозано, пятясь, впустил Эндрю в номер. Затем он указал рукой на диван, а сам уселся на стул.

— И как наши дела? — поинтересовался Лозано.

— Постепенно движутся в нужном направлении.

— Как вы можете догадаться, я пригласил вас сюда не для обсуждения прогноза погоды. Когда возбудитель будет готов к использованию в военных целях?

— Мы ведь уже говорили об этом, — сказал Эндрю. — Весной… Может, в марте или апреле… Мы уже близки к цели.

Брадоски даже не заметил, как узкое и острое лезвие кинжала оказалось в нескольких дюймах от его правого глаза. Долговязый агент одним толчком впечатал тело Эндрю в мягкий диван. Лозано склонился над перепуганным лаборантом. В нос Эндрю ударили запахи соуса альфредо и крема после бритья «Аква велва».

— Мы заплатили вам пятьдесят тысяч долларов. За пятьдесят тысяч я хочу гарантий, а не предположений.

Эндрю выдавил подобие улыбки.

— Потише, крутой парень. Мы близки к цели… По крайней мере, мы были близки до тех пор, пока Мэри не обнаружила, что забеременела. Это усложняет нашу работу, но я клянусь: все будет сделано в лучшем виде.

Лозано слез с лаборанта.

— Ребенок ваш?

Эндрю сел на диване, вытирая со лба капельки пота.

— Да, и в этом вся сложность. Мэри получила строгое католическое воспитание. В апреле мы вместе ездили в Канкун и немного перебрали текилы.

— И вы ее соблазнили?

— Да, но Мэри ничего не помнит о случившемся. Вначале я думал, что так будет даже лучше, но теперь, когда она забеременела…

— Вы ей все рассказали, — предположил Лозано.

— Я хотел, но она считает, что у нее — непорочное зачатие. Вы должны понимать, с кем мне приходится иметь дело. Когда она занимается биологическим оружием или генетически измененными вирусами, то Мэри Клипот — умнейшая женщина, но как только речь заходит о сексе, чувствах и прочей чуши, она превращается в полную идиотку. У нее с головой что-то не в порядке… очень-очень не в порядке… В конце концов, кто я такой, чтобы разубеждать ее в том, что она вынашивает маленького Исусика? Пока вы мне платите, я буду играть роль Иосифа для нашей новоявленной непорочной Девы Марии, но когда работа над «Косой» закончится, я умою руки…

Лозано сел на стул.

— Когда у нее срок?

— В январе… Где-то на третьей неделе, хотя Мэри думает, что врач ей врет. Она верит, что маленький Исусик родится на Рождество.

— Вам следует уладить это дело, — предложил Лозано.

— Как?

— Предложите пожениться. Поживите некоторое время вместе. Скажите Мэри, что хотите быть в глазах посторонних людей «суррогатным» отцом ребенку. Не раскачивайте лодку, в которой сами сидите. Работа над «Косой» должна закончиться до родов. Убедите доктора Клипот, что в ее же интересах закончить проект как можно быстрее. Тогда у нее будет больше времени на приготовления к появлению малыша.

— Это рискованно, — засомневался Эндрю. — Руководитель проекта Лидия Гагнон поговаривает, что неплохо бы доукомплектовать команду еще одним, а может, двумя микробиологами. Мэри предпочла бы не привлекать к созданию «Косы» лишних людей. Это вполне разумно, учитывая инциденты последних лет.

— Какие инциденты? — поинтересовался Лозано.

— Не пытайтесь обмануть обманщика, друг мой. После терактов одиннадцатого сентября ваши друзья из ЦРУ только тем и занимаются, что устраняют нежелательных микробиологов. Шесть израильских яйцеголовых погибли в двух авиакатастрофах. Потом еще этот специалист по клеткам из Майамского университета… Советскому ученому, который в свое время сбежал на Запад, проломили молотком голову… Мэри была знакома с Сет Ван Нгуеном, а с Таней Хольцмайер вместе училась в аспирантуре. Таня подошла к двери, а парень, привезший ей пиццу, застрелил бедолагу. Девятнадцать убитых ученых за первые четыре месяца после теракта одиннадцатого сентября. Еще семьдесят один при президенте Буше. Расчлененные тела в чемоданах… два трупа в холодильниках… шесть странных автомобильных катастроф… Никто не арестован. Информация не просочилась в прессу, а уголовные дела никто всерьез не расследует. Всех погибших объединяет одно: их считали ведущими специалистами, способными предложить эффективные методы борьбы в случае возникновения всемирной пандемии.

Эндрю встал с дивана. От защиты он перешел к нападению. Теперь стоило произнести речь, которую он заранее репетировал.

— Вы хотите с помощью «Косы» избавиться от этих придурков в чалмах. Без проблем. Но вот мои условия. Во-первых, забудьте о ста тысячах. Это смешная сумма. Я хочу, чтобы на мой счет в «Кредит свис» перевели два миллиона долларов. По пятьдесят тысяч каждую неделю, начиная с сегодняшнего дня и до марта. Ко времени, когда работа над «Косой» будет завершена, вся сумма должна лежать на моем счету. Во-вторых, я застраховался от доставщиков пиццы с пистолетами и молотками. В случаи моей смерти несколько доверенных лиц, живущих в разных штатах, передадут иностранной прессе информацию о нашей договоренности и все данные относительно проекта «Коса».

Самонадеянность Эндрю рассыпалась, а душа ушла в пятки, когда он увидел, как изменилось выражение лица Лозано.

— «Коса» должна быть у нас к первому марту, и ты проживешь достаточно долго, чтобы потратить полученные деньги. В противном случае ты и твоя Дева Мария с маленьким Иисусом закончите свои дни в безымянной могиле.

Медицинский центр для ветеранов

Махэттен, Нью-Йорк

23:22

Внизу оливковой зеленью поблескивала Ист-Ривер. Они ехали по мосту в сторону Бруклина.

— У тебя хороший прямой бросок, крученая подача ставит бэттеров с правой ударной рукой в невыгодное положение, но университетские команды и младшая лига полны питчеров-неудачников с растраченным потенциалом. Пришло время заняться твоей психологической подготовкой.

Тренер Сигал сидел за рулем мини-вэна — одной из двух школьных машин, на которых развозили по домам игроков бейсбольной команды средней школы имени Рузвельта. Ребята победили со счетом 3:1 в четвертьфинале районного чемпионата. Патрик Шеперд сидел на переднем пассажирском сиденье. Шестнадцатилетний питчер стал сегодня героем дня. Между Патриком и бейсбольным тренером сидела его дочь Мори Сигал. Одноклассница и лучший друг, прикрыв глаза, положила голову парню на левое плечо. Ее правая рука игриво проскользнула под бейсбольную перчатку и разминочную куртку и замерла на левом бедре парня. Нежные прикосновения девичьих пальчиков посылали электрические разряды в область гениталий парня.

— Твое плечо и голова были полностью подчинены броску, когда ты делал шаг, замах и раскрутку. Ты правильно сгруппировал плечи и бедра во время раскрутки. Все так, как я тебя учил. У тебя хорошая техника, Патрик, но на одной технике далеко не уедешь. Сэнди Куфакс говорил, что многие питчеры овладели физическими нюансами бейсбола, но так и не стали великими игроками, потому что не постигли психологического смысла игры. Ты не теряешься под прессингом, и я очень ценю это в тебе, но игры выигрывают или проигрывают с двумя аутам и при пустой базе.

Голое бедро девушки прижалось к тыльной стороне его левой руки. На ощупь ее кожа гладкая как шелк. Парень хотел было просунуть руку ей под ногу, но больно защемил палец в пряжке ремня безопасности.

Девушка прикрыла глаза, едва сдерживая рвущийся наружу смешок.

— Любой бросок имеет значение. Надо стать психологом. Ты должен побеждать любого хиттера. Стив Карлтон, перед тем как бросить, представлял себе полет мяча так, словно бэттера вообще не существует на свете. Тебе нужно сосредоточить все свое внимание на ловушке для мяча. Не спеши, Представь себе успешную подачу. Дыши ровно. Вдыхай страх бэттера.

Длинная прядь светлых волос девушки упала Патрику на плечо. Он вдохнул жасминовый запах ее шампуня, и этот запах подействовал на парня не хуже афродизиака.

— Ты неудачно подал. Ничего. Сойди с «горки». Подыши. Пусть твое раздражение рассеется. Помни, что правильное дыхание влияет на то, что и как мы думаем. Не думай о неприятном. Думай об успехе. Возвращайся на «горку» лишь после того, как полностью успокоишься.

Кончики девичьих пальчиков — в дюйме от его гениталий. Теперь девушка обрела полный контроль над его телом. То, что началось как беспечная игра, превращалось в совсем недетское развлечение, и парень не знал, как вести себя дальше. Он сидел прямо, боясь лишний раз вздохнуть.

— Занимай правильную позицию, как только взойдешь на «горку». Последнее, что тебе нужно — случайно растянуть мышцы.

Девичьи пальцы в его ширинке. Грубая ткань поднимается. Пальчики дразняще приближаются, а потом чуть отодвигаются. Патрик сидит, как завороженный. И вот рука подруги опять оказывается в ширинке.

— Я знаю, что два дня на отдых — это мало, но если мы сможем выставить тебя в пятницу, потому тебя будет неделя свободного времени до финальных игр. Как ты себя чувствуешь? Очень устал?

— Нет. Я чувствую себя превосходно.

Патрик Шеперд приподнялся и сел в кровати. Глаза широко раскрыты. Сердце колотится в груди. Мокрая от пота футболка прилипла к спине. В душе нарастало беспокойство. Сквозь тьму палаты он разглядел табличку с надписью «Выход», и ему сразу стало легче.

Он сунул руку в верхний ящик тумбочки в поисках почтового конверта и достал обгорелую с краев фотографию, снятую поляроидом еще до того, как он вступил в армию. Патрик тогда перешел из низшей лиги в высшую. Снимок делали на фоне бейсбольного стадиона «Фенуэй-парк». Жена держала на руках их двухлетнюю дочь, а Патрик в форме игрока «Ред сокс» стоял у них за спиной и обнимал их обеих.

Внезапно он почувствовал сильнейшую фантомную боль в левой руке. Шеп зажмурился. Боль обрушилась на него гигантским молотом, дробя кости. Все мышцы его тела напряглись.

Дыши! Успокойся…

С трудом обуздав душевную боль, он вернул себе способность дышать. Агония сменилась вполне терпимой ноющей болью.

Патрик опустил голову на подушку. Всякий раз, когда сержант пытался разобраться в обрывках воспоминаний из далекого прошлого, он мысленно возвращался в тот день, когда был ранен.

Серое небо. Ощущение горячего металла в левой руке. Ослепительная вспышка света. Взрыв, заглушающий все звуки. Удар головой обо что-то твердое. Отвратительное ощущение горящей кожи… И темнота…

Шеп открыл глаза. Мотнув головой, он отогнал от себя страх и уставился на фотографию.

Взрыв, без сомнения, был страшным. Мало того, что он лишил Патрика левой руки и проделал брешь в его памяти, взрыв испортил единственную оставшуюся у него фотографию жены, превратив ее лицо в обугленное пятно. Сколько ни старался, Патрик не мог вспомнить, как выглядела его любимая. В памяти всплывали мимолетные, ничего не значащие образы.

У ветеранов утрата конечностей часто приводит к психологическим травмам и глубокой депрессии. Для Патрика Шеперда потеря левой руки значила мало по сравнению с тоской по жене и дочери. Он помнил о них, но никак не мог вспомнить их лиц. Чувство утраты действовало разрушительно на психику Шепа. Днем это чувство ежеминутно преследовало его. Ночью его мучили кошмары.

Врачи в Германии позволили ему выбрать любой госпиталь в США, но для Патрика Шеперда выбора не существовало. В своих фантазиях он представлял себе, как лежит на койке или принимает процедуры, а его любимые жена и дочь, теперь уже подросток, приходят к нему.

Через задернутые шторки вокруг своей кровати Патрик слышал храп и бормотание своих товарищей по несчастью. На глаза его наворачивались слезы. Он посмотрел на светящуюся красным светом надпись «Выход» и почувствовал себя одиноким и никому не нужным.

 

Ноябрь

Блошиный рынок

Тепито, Мехико

17:39

Тепито, расположенный в пригороде исторического центра Мехико, сейчас входит в район Куаутемок, который кроме самого Тепито состоит из Лагунильи и Перальвилло. На территории этих трех исторических частей города находится один из самых больших в Латинской Америке блошиных рынков. Лагунилья и Перальвилло имеют репутацию мест сосредоточения представителей богемы. Там можно купить футболки с забавными надписями, бижутерию и даже предметы старины. Тепито, который местные жители прозвали Баррио Браво, «крутым районом», приютил черный рынок.

История Тепито восходит к временам расцвета империи ацтеков. Когда-то здесь находился крупный рынок рабов. Когда власти запретили торговать в Тлателолько, жители Тепито организовали свой собственный рынок, на котором можно было свободно продавать краденые товары.

В наши дни здесь сложилась криминогенная обстановка. Порядок здесь поддерживают не полицейские, а члены пятидесяти банд, которые подчиняются наркокартелям. На рынке можно купить поддельную одежду самых известных марок, краденые фотоаппараты и пиратские диски. Подержанные электроприборы выдают за новые. Здесь можно приобрести микроволновую печь, которая «случайно выпала из грузовика», по невероятно низкой цене. Если у вас украдут паспорт, то на Тепито вам его вернут за пять тысяч баксов. Если вам нужны поддельные документы или оружие, идите прямиком на Тепито.

Впрочем, обитатели этих трущоб — глубоко религиозные люди. Почти на каждом углу стоит часовня тому или иному святому. Предпочтение отдается Санта-Муэрте — Святой Смерти.

Никому доподлинно неизвестно, как возник культ этого женского воплощения Мрачного Жнеца. Историки считают, что начало культ Санта-Муэрте берет от Миктлансиуатль. Ее скелет, как считают верующие, принадлежал Деве Марии. Католическая церковь отлучала приверженцев этого культа, и до 2001 года они подвергались уголовному преследованию. После этого в Тепито воздвигли еще два десятка алтарей в честь Санта-Муэрте. Растущее число почитателей «костлявой девы» свидетельствует о том, что религиозность присуща не только праведникам.

Для бандитов и наркоторговцев Мексики образ Santisima Muerte невероятно притягателен. Заключенные в тюрьме молят ее о защите от произвола, чинимого сокамерниками. Бедные, больные и угнетенные мексиканцы просят ее избавить от напастей, веря, что перед Санта-Муэрте все равны.

Находятся и такие, что молят ее забрать к себе их врагов.

Такси ехало на север по проспекту Пасео-де-ла-Реформа. Водитель то и дело поглядывал в зеркало заднего вида на пассажирку.

Золотой крестик и больше никаких украшений. Простенькая сумочка. Одежда тоже неброская. Американка, беременная. Обручальное кольцо, должно быть, в сумке.

На губах таксиста расцвела неискренняя улыбка.

— Сеньорита! Вы прежде бывали на Mercado de Tepito?

Женщина с отсутствующим видом глядела в окно. Ладонью правой руки она слегка поглаживала выпуклый живот, а левой играла прядью своих рыжих волос.

— Я люблю тебя, Мэри. Я хочу быть с тобой во время родов. Я хочу, чтобы мы стали семьей. Выходи за меня замуж, Мэри, и ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете.

Если предложение руки и сердца, сделанное Эндрю Брадоски, было благословением небес, то обручальное кольцо с бриллиантом в два карата могло показаться глазурью на свадебном торте. Она витала в облаках, потому что могла думать только о приготовлениях к свадьбе, запланированной на декабрь.

У Эндрю нашлись возражения:

— Мэри! Дорогая! Не стоит планировать свадьбу на декабрь. Это слишком рано… Надо разослать приглашения, арендовать зал для банкета… Будет миллион разных дел… По-моему, лучше подождать до июня. Ребенок родится, ты восстановишь форму. Я найму специалиста по организации свадеб, так что ничто не будет отвлекать тебя от завершения работы над «Косой».

Сентиментальность Эндрю тронула ее до глубины души. Он прав. Как она сможет приготовиться к самому счастливому дню в своей жизни, когда голова будет занята генетическими секретами «черной смерти»? И Мэри Клипот полностью отдалась работе, планируя закончить ее за неделю до рождения маленького Исусика. После Рождества она намеревалась взять отпуск на полгода, заботиться о малыше и заняться организацией свадьбы. Еще никогда прежде она не чувствовала себя такой счастливой… такой живой…

Через несколько недель ее начали терзать сомнения.

Кольцо с бриллиантом стоило, должно быть, очень дорого. Эндрю не мог позволить себе такого безумства, но Мэри объяснила приобретение кольца сентиментальной блажью, а покупку новых костюмов и плазменного телевизора — намерением Эндрю продать свою квартиру в кондоминиуме и переехать к Мэри, в ее перестроенный сельский домик. (На переживающем спад рынке недвижимости это недавно вошло в моду.) А потом появился новый «мустанг» с откидным верхом. Эндрю объяснил это тем, что закончился гарантийный срок у его прежней машины, а новую он приобрел с большой скидкой. Но Мэри сама связалась с продавцом и узнала, что жених расплатился за «мустанг» наличными… Еще один красный флажок тревоги взметнулся вверх…

Откуда у него эти деньги? Возможно ли, чтобы маленький Исусик рос под одной крышей с мужчиной, в котором она не уверена?

Мэри познакомилась с Розарио Мартинес в гимнастическом зале. Женщины иногда вместе тренировались. Любопытство доктора Клипот вызвали татуировки в виде скелета в женской одежде, которые покрывали руки и спину мексиканки. В области лопатки у Розарио виднелся старый заживший шрам…

— Святая Смерть заботится обо мне, — как-то сказала она Мэри. — Еще молоденькой девчонкой я попалась на торговле кокаином. Судья приговорил меня к семи годам в тюрьме строгого режима муниципалитета Альмолойя-де-Хуарес. Моя сокамерница нарисовала на стене изображение «костлявой девы». У многих в тюрьме были татуировки Санта-Муэрте. Сокамерница сказала мне, что «костлявая дева» присматривает за своей паствой, особенно благосклонно она относится к женским молитвам. Однажды две преступницы напали на меня в душе. Одна ударила меня по шее, другая пырнула ножом в спину. Лезвие попало как раз в татуировку Санта-Муэрте. Я пролежала в коме две недели. Врач сказал, что я выжила чудом. Но я ничуть этому не удивилась. Санта-Муэрте приходила ко мне во сне. Я знаю, это она спасла мне жизнь. Помню, как она, одетая в красное сатиновое платье, стояла у изголовья. Ее волосы были чернее ночи. Я пообещала ей, что если выживу, то в корне изменю свою жизнь. Так и случилась. Я обязана ей жизнью.

— Я предпочла бы умереть, чем молиться Сатане.

— Санта-Муэрте — не Сатана. Я хожу в церковь и верю в христианского Бога также, как и ты. Все мы рано или поздно умрем, но я хочу умереть без боли и в урочный час. В прошлом я совершала поступки, за которые мне теперь стыдно. Святая Смерть простила мне мои грехи и теперь заботится обо мне. Послушай меня. Если однажды тебе понадобится помощь… Если однажды у тебя возникнут сомнения насчет твоего мужчины, то в Мехико, в квартале Тепито, ты найдешь ответы на свои вопросы. Первого числа каждого месяца люди устраивают праздник в честь «костлявой девы». Тысячи людей стекаются туда попросить у Санта-Муэрте благословения. Отправляйся туда и попроси у нее помощи. Если ты хочешь денег, она принесет тебе богатство. Если ты в опасности, она защитит тебя от недоброжелателей. Если ты боишься, что твой мужчина тебя бросит, помолись ей, если он предал, Санта-Муэрте накажет его.

На землю опустилась ночь. Такси съехало с проспекта Пасео-де-ла-Реформа на ведущую в Тепико Калле-Матамороса. Ехать становилось все труднее. Местные жители разгуливали по проезжей части, словно по тротуару. Молодой мексиканец напугал ее, когда постучал в стекло возле ее уха. В руке он держал пакетик с марихуаной. Мэри отрицательно покачала головой, но он настойчиво стучал, пока такси не тронулось с места.

Таксист посмотрел на американку в зеркало заднего вида.

— Тепито — небезопасное место, сеньорита. Скажите, что вы ищете, и я отвезу вас туда.

Мэри развернула бумажку, которую ей дала мексиканская знакомая, и прочитала адрес:

— Улица Альфарерия, дом номер двенадцать.

Глаза таксиста от удивления округлились.

— Вы здесь для того, чтобы увидеть «костлявую деву»?!

Мужчина перекрестился и, когда дорога освободилась, поехал вперед, больше ни о чем не спрашивая.

Проехав с полмили, такси остановилось.

— Тут не проехать, сеньорита. Они перегородили улицу Альфарерия. Вам придется добираться пешком.

Расплатившись с таксистом, Мэри схватила свою сумку и присоединилась к толпе смуглолицых людей, идущих в одном направлении. Многие несли куклы Санта-Муэрте — четырехфутовые скелеты в длинных париках и пестрых платьях. Белый цвет означал защиту, красный — страсть, желтый — деньги, а черный — смерть врага.

Впереди играла группа уличных музыкантов-марьячи.

Здание под номером двенадцать по улице Альфарерия оказалось многоквартирным домом из коричневого кирпича. Цоколь покрашен в белый цвет. Напротив — прачечная самообслуживания. На первом этаже здания находился магазинчик, который верующие превратили в храм Святой Смерти. В маленькой витрине стояла кукла в натуральную величину, олицетворявшая Санта-Муэрте в белом подвенечном платье.

Следуя за толпой, Мэри продвигалась к храму. Дорогу устилали свежие цветы. На земле горели несколько сотен свечей. Верующие со свечами в руках опускались на колени перед храмом, терли себя воском, а потом зажигали их. Никто не приходил сюда с пустыми руками. Приносили сигареты, алкогольные напитки, конфеты и яблоки. Один из владельцев магазина-храма раскурил сигару и пустил струю табачного дыма со спины выставленной в витрине куклы.

Мэри подошла поближе. Люди с любопытством уставились на нее. Женщина решила, что местных жителей удивляет присутствие в их среде американки. Послышался шепот. Мэри уловила знакомые слова.

«Pelirrojo? Rojor означает красный… Они уставились на мои волосы».

Женщина подождала, пока мексиканская семья закончит молиться и опустилась на колени перед витриной с манекеном женского воплощения Мрачного Жнеца. Длинные волнистые волосы на черепе имели тот же рыжий оттенок, что и волосы самой Мэри Клипот.

Из сумочки она извлекла несколько сотенных купюр и протянула их низкорослой дородной мексиканке, одна прядь черных волос которой была обесцвечена, отчего превратилась в так называемый хвостик скунса.

— У меня есть вопрос к святой. Как мне его задать?

— Идите за мной, сеньорита.

Энрикето Ромеро провела ее в заднюю комнату своего «магазинчика».

— Вы американка? — спросила она.

— Да.

— Вижу, вы проделали долгий путь, чтобы оказаться здесь, в самом святом из всех святых мест. Цвет ваших волос такой же, как и у «костлявой девы» сегодня вечером. Это неспроста. Перед вами сложный выбор. Я права?

— Я сомневаюсь в моем мужчине. Меня уже бросали прежде, и я не хочу…

— …Быть брошенной еще раз, — закончила за нее мексиканка. — Святая Смерть поможет вам. Купите ее статую. Вместе со статуей вы получите шнурок, завязанный на семь узлов. Покройте шнурок семенем вашего мужчины, а затем наденьте его на шею «костлявой деве» и в течение девяти ночей произносите перед статуей эякуляторную молитву. После этого святая откроет вам, каковы истинные намерения вашего мужчины.

— А если он лжет мне? — спросила Мэри.

— Тогда святая будет его ждать… в аду.

Джонсон-стрит, 176

Бруклин, Нью-Йорк

20:12

Здание было возведено в 1929 году. Восемь этажей. Шестьдесят четыре тысячи квадратных футов площади. Когда-то здесь размещалась фабрика по производству детских игрушек. Компания прославилась тем, что первой выпустила на рынок игру «Футбол». В наши дни лофты дома «Игрушечная фабрика» славятся потолками высотой одиннадцать футов и окнами от стены до стены восемь футов высотой.

Дуглас Нельсон неохотно плелся за женой и управляющим зданием по коридору четвертого этажа. Нужная дверь оказалась последней справа.

— Удивительно, что владелец дома не выбросил вещи задолжавшего квартирную плату солдата, — мрачно пошутил он.

Джо Эдди Браун, которого обитатели дома в шутку прозвали Коричневым Человеком, перебирал связку ключей и не мог найти нужный.

— Большинство квартир в этом доме — кондоминиумы, — объяснил он. — Мистер Шеперд выкупил свою еще в 2001 году.

— А что его бывшая жена? Она здесь появляется?

Браун помедлил, примеряясь, пока не вставил нужный ключ в замочную скважину. Затем он почесал сухонькой рукой по гладко выбритому подбородку.

— Я давно уже не видал его миссис. А жаль! Ладная бабенка была, что ни говори. В любом случае, я всегда говорил: «Лучше любить и потерять, чем не любить вообще».

— Это слова Теннисона, — сказал Дуглас. — Этот человек большую часть жизни бедствовал, а жизнь закончил в доме престарелых.

Ли бросила на мужа убийственный взгляд.

Квартира как для лофта оказалась маленькой, всего 600 квадратных футов жилой площади. Кроме этого, здесь были ванная, несколько встроенных шкафов для одежды и современная кухня, выходившая окнами на Вильямсбургский мост. Односпальная кровать размером полтора на два метра стояла в одном углу, а матрас лежал на полу в другом. Одеяла и простыни валялись в беспорядке. На стенах ни фотографий, ни картин — ничего. Создавалось впечатление, что живший здесь человек никогда не считал эту квартиру своим настоящим домом.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Браун. — Здесь не на что смотреть. Мистер Шеперд предпочитал проводить время вне стен своей квартиры. Целыми днями он шатался по улицам, а домой возвращался поздно ночью. Я несколько раз видел его пьяным вдрызг. Обычно мы не миримся с подобным поведением в нашем доме, но мистер Шеперд как-никак герой войны… Если он захочет вернуться и жить…

— Мистер Шеперд даже не помнит, что у него есть квартира, — прервала управляющего Ли. — Я пришла сюда только потому, что нашла этот адрес в его деле.

— А я здесь только потому, что жена потащила меня сюда в субботу вечером, — вставил Дуглас и храбро встретил рассерженный взгляд Ли.

— Еще десять минут, Дуглас. Не будь эгоистом.

— Это я-то эгоист?

Мужчина взял с журнального столика старый номер «Спортс иллюстрейтед».

— Скажешь, когда закончишь. Я в ванную.

Управляющий подошел к зеркальной стене и стукнул двумя пальцами у края зеркала. Магнитный замок открылся, и Браун толкнул дверь, за которой обнаружился встроенный в стену платяной шкаф.

На плечиках висело несколько рубашек с воротничками и мундир морского пехотинца. Внизу лежали кипы грязного белья и одежды. Запахло потом и пролитым алкоголем.

Сбоку она заметила гору картонных коробок.

— Мистер Браун! Мне понадобится несколько минут, чтобы спокойно все осмотреть.

— Хорошо. Только, когда будете уходить, прикройте дверь. Я потом закрою ее на замок.

— Спасибо.

Ли Нельсон подождала, пока за управляющим закроется дверь. В верхних картонных коробках она обнаружила бейсбольный инвентарь и форму: шиповки с пятнами от травы, тренировочные свитера, ворох совершенно новых футболок с надписью «БОСТОНСКИЙ ДУШИТЕЛЬ» поперек груди… Она пересмотрела содержимое еще трех коробок, прежде чем обнаружила солдатский сундучок под кучей курток.

Опустившись на пол на одно колено, Ли Нельсон открыла стальные защелки и подняла крышку.

Из давно не открывавшегося ящика повеяло спертым воздухом и давно забытыми воспоминаниями. Она вытащила из солдатского сундучка женскую розовую спортивную куртку с капюшоном и логотипом университета Ратджерса, одежду годовалого ребенка, форму игрока «Нью-Йорк янкиз», затем большую по размеру футболку «Бостон ред сокс». Три университетских учебника по европейской литературе со множеством пометок и подчеркиваний. Почерк — округлый, разборчивый, явно женский. Ли тщетно искала имя владелицы учебников, но вместо него нашла фотографию в рамке. Снимок был сделан на фоне университетского общежития.

Девушке едва ли за двадцать. Красивая, как модель. На голове — роскошная шевелюра длинных волнистых светлых волос. Парень обнимал блондинку сзади. По-юношески красив. Улыбка — излишне дерзкая, но приятная. Ли с любопытством рассматривала лицо юного Патрика Шеперда.

«Посмотри на себя! С помощью мяча ты завоевал мир, а потом отказался от всего ради путешествия в ад».

— Ли! Тебе надо на это взглянуть.

С фотографией в руке женщина пошла в ванную комнату.

Дуглас указал пальцем на висящую там аптечку:

— Я предупреждал тебя, что у этого парня серьезные проблемы.

К зеркальной дверце скотчем была прилеплена пожелтевшая от времени записка.

ШЕП!

ГОЛОС, УБЕЖДАЮЩИЙ ТЕБЯ УБИТЬ СЕБЯ, ПРИНАДЛЕЖИТ САТАНЕ. САМОУБИЙСТВО — СМЕРТНЫЙ ГРЕХ.

РАДИ ВАШЕЙ СЕМЬИ СМИРИСЬ И ПРИМИ СВОЕ НАКАЗАНИЕ. ЖИВИ РАДИ НИХ.

«У него куда больше проблем, чем я думала…»

Доктор Нельсон открыла дверцу аптечки.

— Амоксапин… Торазин… Халдол… Трифлуоперазин… Триавил… Мобан… В этой аптечке столько антидепрессантов и транквилизаторов, что хватит на весь дом.

— Похоже, твой пациент был предрасположен к самоубийству задолго до того, как потерял руку. Держу пари, что он держит заряженный пистолет под подушкой.

Дуглас пошел в спальню и стащил плоскую, словно блин, подушку с кровати.

— А это что?

— Нашел пистолет? — спросила Ли.

— Нет, но…

Муж поднял книгу в кожаном переплете — «Божественная комедия» Данте.

«Рейндж ровер» катил на запад по 34-й улице. Дуглас рассчитывал добраться в Нью-Джерси через тоннель Линкольна.

— Ты хочешь знать, почему я злюсь? — наконец произнес он. — Ты проводишь больше времени с этим пациентом, чем со своей семьей.

— Это неправда.

— Почему с ним, Ли? Что особенного в этом ветеране? Это из-за того, что раньше он играл в бейсбол?

— Нет, — ответила доктор Нельсон.

— Тогда почему?

— Я не знаю.

Женщина выглянула в окно, стараясь не вдыхать угарный газ, которым был наполнен воздух тоннеля.

— Сначала я боялась, что он может снова покончить жизнь самоубийством. А потом… потом я поняла, как он скучает по своей жене. Боюсь, он слишком торопит события…

— Томас Стансбери номер два, — хмыкнул Дуглас. — Ли, мы уже проходили это… и не раз… У него были ночные кошмары. Ты ничем не смогла бы ему помочь.

— Томас ушел от жены, а потом совершил суицид. Это я выписала его из госпиталя.

«Рейндж ровер» выехал из тоннеля в ночь, под звездное небо Нью-Джерси.

Муж молчал, обдумывая, что ответить.

— Пригласи его к нам на обед.

— Кого? Шепа? Зачем?

— Рано или поздно вам придется его выписать, — сказал Дуглас. — Я думаю, что немного обычной жизни ему не помешает. Мы угостим твоего пациента домашней кухней. Если он захочет, то сможет поиграть с детьми. Кстати, а как насчет твоей сестры? Давай пригласим ее на обед.

— Мою сестру?

— А почему бы нет? Я не предлагаю свидания вслепую. Просто общество твоей сестры будет ему приятно. К тому же, ты и сама знаешь, как несладко Бриджитте в последнее время.

— Неудивительно. Она ведь разводится, а не…

— Вот именно, — воскликнул Дуглас.

— Нет, — возразила ему жена. — Я считаю, что это будет выглядеть немного странно. К тому же Шеп может обидеться. Он до сих пор по уши влюблен в свою жену.

— Тогда скажи, что это семейный обед и посмотрим, что из этого выйдет.

— Хорошо. Я согласна.

— А теперь ответь на вопрос: почему ты проявляешь столько заботы именно об этом пациенте?

Брюнетка склонила голову на плечо мужа.

— Ты когда-нибудь встречал человека, который кажется таким потерянным, который так нуждается в посторонней помощи, но в то же время остается яркой личностью? Да, это выглядит немного странным, но когда общаешься с Шепом, то кажется, что перед тобой умудренный жизнью человек, который сбился с пути и нуждается в твоей помощи. Я просто обязана ему помочь. Это ведь не так глупо?

— Не знаю, как насчет умудренного жизнью человека, но люди, которые подобно Шеперду прошли войну, имеют склонность к саморазрушению. Я знаю, Ли, что ты его лечащий врач, но некоторые люди просто не хотят, чтобы их спасали.

 

Декабрь

Медицинский центр для ветеранов

Нью-Йорк

15:37

Забавно, но он никогда не любил бегать, даже в средней школе, хотя тренер Сигал неукоснительно требовал этого от всех питчеров. Не любил он бегать и в университете Ратджерса. Тогда его невеста играла в хоккей на траве и хотела, чтобы он бегал вместе с ней четыре мили вокруг университетского поля для гольфа. То же самое можно было сказать и о времени, проведенном в низшей лиге.

Почему он вдруг это полюбил?

По радиостанции классики рока передавали «Помоги» «Битлз». Стрелка одометра бегущей дорожки приближалась к отметке «две мили».

Патрик Шеперд полюбил бегать, потому что благодаря физическим нагрузкам он чувствовал себя живым человеком, а любое чувство, которое побеждало его всегдашнее мрачное душевное состояние, только приветствовалось. Патрик полюбил бег: преодолевая трудности, он чувствовал себя не такой развалюхой. Доктор Нельсон говорила, что в его мозгу выделяется «эндорфин счастья». Но больше всего Патрику нравилось то, что во время бега голова его становилась ясной, и он вспоминал многое. Шеп вспомнил, что его невеста заставляла его бегать вместе с ней в университете Ратджерса. Она тоже была спортсменкой…

Песня закончилась. Началась другая. Он не слышал ее доброе десятилетие. Слова, написанные покойным Джимом Моррисоном, открыли дверцу в его душе:

Однорукий бегун споткнулся, вовремя ухватившись за опорную планку. Дорожка убежала из-под его ног, и Патрик упал на резиновый коврик.

Мужчина перевернулся на спину. Из носа бежала кровь. У него кружилась голова. Шеп прислонился к стене и дослушал песню «Дорз» до конца. Сложенные из шлакоблоков стены госпитального спортзала были окрашены в тот же цвет, что и комната в общежитии его невесты.

Он сидел в студенческом общежитии на полу, прислонившись спиной к стене. Из магнитофона без усилителя слышалась песня «Хрустальный корабль». Блондинка в грязной форме игрока университетской команды по хоккею на траве пристально смотрела на него. Из-за слез ее зеленоватые глаза казались голубыми.

— Ты уверена?

— Перестань задавать мне один и тот же вопрос. Если ты еще раз спросишь меня об этом, Патрик, я всуну тебе тест-полоску поглубже в одно место, и мы посмотрим, беременный ты или нет.

— Ладно… ладно… Не впадай в панику. Когда это случилось?

— Я не знаю… Месяц, может, второй пошел…

— Тебе следовало бы быть осторожнее, — сказал Патрик.

— Это тебе надо было быть осторожнее, мистер Все-Будет-Хорошо-У-Тебя-Еще-Восемь-Безопасных-Дней-Впереди. Боже мой! Папа меня убьет, когда узнает…

— А это идея! Давай не будем ему говорить. Мы поедем в клинику, там тебе сделают то, что должны сделать, и больше мы не будем рисковать и заниматься этим без противозачаточных таблеток.

Девушка запустила парню в лицо защитный щиток на голень, угодив прямо в нос. Брызнула кровь.

— Во-первых, аборт стоит денег, а их ни у тебя, ни у меня сейчас нет. Во-вторых, в моем животе растет ребенок… наш ребенок. Я думала, что ты поведешь себя иначе. Я думала, что ты считаешь меня своим самым близким и родным человеком.

— Я тебя очень люблю… А как же насчет наших планов? Ты хотела учиться дальше, а мне надо отыграть еще два года за университетскую команду, прежде чем я могу надеяться закрепиться в профессиональном бейсболе.

— Я смогу окончить университет, — заявила девушка.

— Тебя лишат стипендии.

— Я возьму академический отпуск на год с сохранением стипендии.

— Хорошо… Конечно… Но ты сама-то готова рожать?

— Не знаю.

Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась, не в силах сдержаться.

Патрик находился в крайней степени растерянности. Он никогда прежде не видел ее рыдающей. Взяв девушку за руку, парень потянул ее вниз и усадил себе на колени, словно маленькую девочку.

«Хрустальный корабль» закончился. Вместо него, словно в насмешку, зазвучало «Ты не всегда можешь получить то, что хочешь». И в этот миг предельной ясности решение пришло само собой. В одночасье юность кончилась и настала пора взрослой жизни.

— О'кей… Есть и другой вариант. Ты продолжишь учебу, а я в следующем месяце попытаюсь заключить контракт. Агента у меня не будет, следовательно, я не потеряю статус любителя. Если это выгорит, полученных денег хватит на памперсы. Если нет, то я закончу третий курс и буду подрабатывать по ночам. Как тебе мой план?

Девушка перестала плакать и повернула к парню мокрое от слез лицо.

— Ты на самом деле так поступишь?

— При одном условии… Мы поженимся.

— Это были «Дорз» на вашей любимой радиостанции классического рока. Сейчас три часа сорок пять минут дня. После перерыва мы представим композицию «Бич бойз»…

Радио смолкло.

— Шеп! С тобой как? Нормально?

Патрик взглянул в лицо доктору Нельсон. Из носа капала кровь.

— Я никогда прежде не любил бегать.

— Я говорила тебе не бегать так много, — сказала Ли. — Твоя походка еще неровная. Надо дождаться протеза. Тогда почувствуешь себя гораздо увереннее.

— В каком году мне его ожидать? — съязвил Патрик.

— Честно говоря, и сама не знаю. Как насчет сегодняшнего вечера? Не передумал?

— Это точно не свидание вслепую?

— Нет… Просто семейный ужин. Но тебе понравится моя сестра. Она не из тех, кто лезет за словом в карман.

Ли открыла кожаную сумочку, висевшую у нее через плечо.

— Шеп! У меня есть одна… вещь, которая принадлежит тебе. Я покажу ее. Может, так ты вспомнишь имя своей жены. Но… я не хочу, чтобы ты расстраивался. Ты готов?

— А что это такое?

— А ты знаешь?

Ли Нельсон вытащила из сумки книгу в кожаном переплете.

Патрик вздрогнул, уставившись на «гостя» из своей прошлой жизни.

— «Божественная комедия» Данте. Моя жена купила мне эту книгу, когда мы учились в университете Ратджерса. Это была ее любимая книга. Где ты ее взяла?

— В твоей бруклинской квартире, — ответила Ли.

— А у меня есть квартира в Бруклине?

— Да, но ты не бывал там со времени последней отправки в Ирак. Шеп! Расскажи мне о книге. Что в ней такого особенного, что ты хранил ее под подушкой?

Патрик Шеперд помрачнел.

— Она любила эту книгу, поэтому я и отношусь к ней по-особенному.

— Но ты ведь не помнишь имени своей жены?

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Я почти-почти вспомнил…

— Она написала кое-что на титульной странице. Прочти. Может, вспомнишь.

Дрожащей рукой Патрик раскрыл книгу и прочел на форзаце:

ЗА ТУ ЖЕРТВУ, КОТОРУЮ ТЫ ПРИНЕС РАДИ НАШЕЙ СЕМЬИ.

МОЕЙ РОДСТВЕННОЙ ДУШЕ И ЕДИНСТВЕННОЙ ЛЮБВИ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ.

Патрик зажмурился и прижал книгу к груди.

— Беатриса. Мою жену зовут Беатриса.

Овальный кабинет Белого дома

Вашингтон, федеральный округ Колумбия

Президент Эрик Когело отвел взгляд от стола. В Овальный кабинет вошел пожилой человек, советами которого он так дорожил.

— Садитесь, — предложил ему хозяин Белого дома. — Я освобожусь через минутку.

Президент, как обычно, разрывался между несколькими делами, точнее двумя делами. Слушая по телефону доклад председателя Объединенного комитета начальников штабов, Когело набирал на «блэкбэрри» текстовое сообщение для первой леди.

Хорошо скрывая презрение, пожилой человек с белоснежными волосами и глазами навыкате осмотрел Овальный кабинет.

«Кресло власти. Кабинет самого могущественного человека на планете. Люди до сих пор верят этому. Америка сейчас похожа на шахматную доску. Президент представляет собой короля, свобода действий которого ограничена и не намного превосходит возможности простой пешки. Впрочем, шахматные фигуры не обладают настоящей властью. Вся она сосредоточена у невидимых шахматистов, ведущих закулисную игру, непонятную простым смертным. ЦРУ осуществляет негласный контроль за всеми главными телевизионными и радиовещательными станциями в стране, влияет на издателей печатной продукции. Фармацевтические и страховые компании управляют медициной, а нефтедобытчики монополизировали энергетический сектор экономики. Впрочем, все это несерьезно. Миром правит военно-промышленный комплекс. Щупальца этого темного короля заползают в бумажники политиков, проникают во все уголки Уолл-стрит. Именно военно-промышленный комплекс стоит за искусно спровоцированными революциями, террористическими актами и внезапно начавшимися войнами».

Человек глянул на написанный масляными красками портрет Кеннеди.

«Эйзенхауэр предупреждал Кеннеди о чрезмерной свободе действий, предоставляемой им ЦРУ. То же касалось военно-промышленного комплекса. Кеннеди вознамерился сломать хребет Центральному разведывательному управлению, а „его останки развеять по ветру“. Через месяц президента убили, показав, кто обладает настоящей властью. Демократия изжила себя. Свобода — лишь удобная иллюзия, с ее помощью легко держать массы в повиновении».

Президент Когело сунул «блэкбэрри» в карман пиджака и повернулся к гостю.

— Прошу прощения, что вызвал вас сюда, но дело не терпит отлагательств. Надо кое-что утрясти перед моим отлетом в Нью-Йорк.

— Подозреваю, что дело непосредственно касается меня?

Президент Когело откинулся на спинку своего кресла.

— Через три часа министр обороны подаст в отставку, — сказал он.

— Серьезно?

— Он не оставил мне выбора, — заявил президент. — Я не потерплю, чтобы члены моей администрации бросали словесные бомбы на круглый стол международных переговоров.

— Насколько я знаю, его замечания небеспочвенны. Без согласия Китая русские ни за что не продали бы Тегерану межконтинентальные баллистические ракеты.

— Возможно и так, но пожар надо тушить, а не подливать в него бензин.

— Вы собираетесь сделать меня министром обороны?

— У вас большой опыт, к тому же вы имеете друзей во всех лагерях. Ситуация в Персидском заливе развивается так стремительно, что мы не имеем права медлить с назначением нового министра обороны. Что скажете?

Советник президента США по национальной безопасности Бертран де Борн расплылся в улыбке чеширского кота.

— Мистер президент, это большая честь для меня.

Хобокен, Нью-Джерси

17:18

— А знаете ли вы, Шеперд, что в Хобокене состоялся первый в истории бейсбольный матч?

Патрик вперил взгляд в тарелку со спагетти, которые узором напоминали картины Джексона Поллока. Он заметно нервничал и старался не встречаться глазами с мужем Ли Нельсон и ее младшей сестрой Бриджиттой, не столь деликатной, как Ли, женщиной.

— Елисейские Поля. Тысяча восемьсот сорок шестой год. «Нью-Йорк никербокерс» против «Нью-Йорк найн». Мы — давние поклонники бейсбола. Ты ведь любишь бейсбол, Бридж?

— По правде говоря, я предпочитаю хоккей, — произнесла Бриджитта Дим с набитым брокколи ртом. Она допила то, что оставалось от третьего стакана вина, и повернулась к Патрику.

— Когда-то я любила хоккей. Мой бывший покупал мне и моей подруге сезонные абонементы на все игры «Рейнджерс». Потом я узнала, что в мое отсутствие он развлекался со своей секретаршей прямо в нашей квартире.

Ли закатила глаза.

— Бридж! К чему вспоминать о таком?

— Я только что вспомнил один анекдот, — с мальчишеской улыбкой вмешался в разговор Дуглас. — Шеперд! Вы слышали шутку о жене, которая обиделась на мужа за то, что он не купил ей подарок на день рождения? В ответ муж сказал: «Зачем впустую тратить на тебя деньги? В прошлом году я купил тебе участок на кладбище, а ты до сих пор не воспользовалась моим подарком?»

Патрик кашлянул, пряча усмешку.

Ли толкнула мужа локтем.

— И все-то для тебя шуточки.

— Ну и что такого?! Я просто решил поднять всем настроение. Бриджит ведь не обиделась. Я прав, Бриджит?

— Конечно, Дуглас. Я давно знаю, что мужчины лишены чувства такта. Ты в очередной раз подтвердил эту истину. — Повернувшись к Патрику, она сказала: — Барри когда-то говорил мне, что я самый близкий человек в его жизни. Можно долгие годы жить с человеком и не догадываться, что он вытворяет за твоей спиной…

Сердце Патрика пронзила резкая сильная боль, словно острый стилет. Мужчина зажмурился.

Кровь отхлынула от лица Ли.

— Бриджит! Помоги мне помыть посуду.

— Я еще не доела.

Левую руку жгло адским огнем. Ее словно окунули в лаву. Плоть, сгорая, отваливается от костей руки. Обожженные кислотой пальцы отпадают. Деревянный молоток для игры в крокет бьет его по затылку. Тело конвульсивно подергивается в спазмах боли. Вздох. Это же ад кромешный!

Задняя дверь с грохотом распахнулась, и появился Паркер, семилетний сын Нельсонов. Назойливые взгляды отвлеклись, предоставив Патрика его душевным страданиям.

— Мама! Ты дома? Я соскучился!

— Я тоже по тебе скучала. Тебе понравилось в научном музее?

— Да. Отэм опять опростоволосилась…

Мальчик повернул голову и увидел незнакомца. Удивленные глаза Паркера остановились на пустом левом рукаве Патрика Шеперда.

— Мама! А где его рука?

Плоть отпадала кусками… Сердце сжимали железные тиски… Глаза зажмурены… Всюду тьма…

Из застилающего сознание жара донесся голос:

«Беги отсюда!»

— Дорогой. Все в порядке. Это Патрик…

— Мне в ванную!

Шеперд поднялся так быстро, что мальчик, испугавшись, бросился к маме и крепко обнял ее.

Его отец сначала не нашелся, что сказать, но потом вытянул в нужном направлении руку и отрывисто произнес:

— В холл, а потом налево!

Ноги едва слушались Патрика, в окружении пурпурных сполохов света в густом, словно желе, воздухе он шел с огромнейшим трудом. Почти утратив способность видеть, он вошел в ванную комнату и склонился над белоснежным умывальником. Пот насквозь пропитал его одежду. Окутанный туманом бледный мужчина с длинными спутанными каштановыми волосами появился в зеркале. Приглушенные голоса из кухни заглушали тихий голос в его голове. Глаза искали записку на зеркале, только ее там не было.

Из этого состояния Патрика вывел девичий голос с сильным латиноамериканским акцентом:

— Ну давай, Отэм! Расскажи отцу, что ты наделала!

— Оставьте меня в покое!

— Я оставлю тебя в покое, если ты никогда больше не будешь убегать от меня.

— София! Пожалуйста!

Девочка, плача, вырвалась из-под опеки латиноамериканки и случайно сбросила со стола тарелку Патрика. Увернувшись от объятий отца, Отэм, громко рыдая, побежала по коридору; затем ее шаги прогрохотали по лестнице, хлопнула дверь ее комнаты наверху.

— Отэм! — крикнула мать девочки. — Вернись! Дуглас…

— Не я, Ли. Сейчас ей нужна ты.

— Я не могу сладить с ней, — громко жаловалась иностранная студентка. — Она не хочет пристегиваться ремнем безопасности. Она убегает от меня. Она — такая непоседа. Я слишком неопытна, чтобы справиться с ней.

— Уже поздно, — сказала Бриджит. — Я, пожалуй, пойду. — Женщина обняла сестру и мысленно поблагодарила Бога за то, что они с мужем так и не обзавелись детьми. — Ужин был просто чудесным, — понизив голос, она добавила. — Хочешь, чтобы я подвезла Патрика в больницу?

— Патрик!

Ли передала Паркера на попечение мужа и поспешила к закрытой двери ванной комнаты.

— Шеп! С тобой все хорошо?

В ответ — молчание. Ее сердце тревожно забилось.

— Шеп! Черт! Открой дверь! Шеп!

Женщина повернула ручку. К ее удивлению, дверь была незаперта. Переведя дух, Ли толкнула дверь, готовая звонить по номеру 911 и в глубине души проклиная тот день, когда решила пойти на медицинский. Глупо надеяться…

В ванной комнате никого не было.

Ли Нельсон осмотрела оконную раму. Закрыта и заклеена полосками бумаги.

«Шеперд в доме. Надо найти его прежде, чем он…»

Выйдя из ванной комнаты, женщина побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки. С безумным видом она осмотрела пустую комнату Паркера, их с Дугласом спальню и ванную комнату второго этажа. В стенном шкафу — никого. Под двуспальной кроватью — тоже никого… лишь мягкая игрушка дочери.

Потом ей в голову пришел худший из родительских кошмаров.

— Отэм!

Медведица ринулась в спальню своего медвежонка.

Ночник с картинкой Доры-Путешественницы на столе дочери освещал двух людей, неподвижно лежащих на кровати.

Подошел Дуглас. Родители молча стояли и смотрели.

Голова Патрика лежала на подушках. Глаза закрыты. Голова Отэм лежала на груди однорукого мужчины.

Обе беспокойные души забылись во сне.

Фредерик, Мэриленд

20:05

Фермерский дом располагался в центре двенадцатиакрового землевладения в сельской местности округа Фредерик. Дом возвели еще в 1887 году — крепкое, солидное строение. Прежние владельцы укрепили фундамент, перекрыли крышу и подновили каменный фасад. К сожалению, трухлявый сарай рядом с домом не подлежал ремонту и годился только на снос, но новой владелице фермы, которая сейчас находилась на шестом месяце беременности, было не до того. Все свое время она посвящала работе и приготовлениям к рождению ребенка.

Банк лишил предыдущих владельцев права выкупа, и Мэри Луиза Клипот после формально проведенных торгов стала владелицей фермы. Место казалось просто идеальным — уединенность гармонично сочеталась с близостью к нескольким торговым центрам. До форта Детрик было всего двадцать минут езды.

Эндрю Брадоски переехал в дом через две недели после того, как сделал ей предложение.

— …Бертран де Борн вступил в должность исполняющего обязанности министра обороны накануне всемирного саммита на высшем уровне. А теперь слово предоставляется Эвану Дэвидсону, политическому аналитику канала «Фокс-Ньюз». Эван! По вашему мнению, какие последствия будет иметь решение президента Когело уволить предыдущего министра обороны за одиннадцать часов до начала саммита?

Из кухни Мэри пришла с двумя чашками дымящегося какао в руках. Эндрю стоял на коленях перед камином, подкладывая полено в тлеющий в камине огонь. Женщина протянула ему чашку.

— Дорогой! Ну, как он тебе? Горячий?

Эндрю отхлебнул из чашки пару раз и вытер губы тыльной стороной ладони.

— М-м-м… Вкусно, Мэри… Мы еще не закончили наш разговор.

Женщина с трудом опустилась в кресло-качалку. Поясница болела тупой, ноющей болью.

— Я уже говорила тебе, что работа над «Косой» будет завершена в марте, самое позднее в апреле, — сказала она жениху.

— Апрель…

Эндрю помешал угли кочергой. Полено загорелось. Затем мужчина уселся на скамеечку перед камином и посмотрел на женщину.

— Мэри! Время в твоем случае имеет большое значение. К апрелю мы можем быть вовлечены в широкомасштабную войну на территории врага. Возможно, что в ЦРУ кто-то решит заменить нас…

— Эндрю! Ты, кажется, забыл, что ребенок родится через несколько недель.

— Врач говорит, что роды в январе, — возразил мужчина.

— Врач ошибается. Потом я возьму шесть месяцев отпуска и буду заниматься только ребенком.

— Шесть месяцев! Мэри! Будущее свободного мира поставлено на карту!

— Не драматизируй. Впрочем, я шучу. Проект «Коса» будет завершен раньше срока. А теперь допивай какао и сделай мне, пожалуйста, массаж ног.

— Дорогуша, ты меня напугала…

Успокоившись, Эндрю одним залпом допил какао и вытер губы манжетой рубашки.

— Но срок… дол… да…

Мужчина упал на колени, когда онемели и ноги.

— Во… а-а-а…

— Не волнуйся, дорогой, — сказала Мэри, — паралич не распространится на легкие. Надеюсь, я правильно выбрала дозировку. Ты, насколько я помню, говорил мне, что весишь сто восемьдесят два фунта. Ой!.. Дорогой! Я, кажется, забыла, что у тебя астма. Что? Трудно дышать?

Мэри отхлебнула из своей чашки какао.

Она моргнула, когда лоб Эндрю Брадоски коснулся кленового пола комнаты.