Круг первый

Лимбо

[41]

20 декабря

Парк Инвуд-Хилл, Манхэттен

19:37

12 часов 16 минут до предсказанного конца света

Тьма. Кромешная тьма. Непроницаемая тьма. Только выл ветер и кусал холод, давая человеку понять, что хотя он, возможно, и ослеп, но не умер. Мужчина попытался пошевелиться. Нечто неподатливое сжимало его плечи, туловище и левую руку. Внезапный приступ клаустрофобии довел человека до паники, хотя неясное воспоминание подсказало, что к чему.

Санитарный вертолет «медэвака»…

Мужчина открыл глаза, вытянул шею и выглянул из иллюминатора на пробивающийся из-за облаков лунный свет. Паника отступила. Патрик понял, где находится. Он сидит пристегнутый к креслу пилота. Вертолет приземлился в лесу. Ночь.

Ветер проникал через выбитое стекло, обжигал кожу, пробирал до костей. Ветви невидимых дубов ударялись о поврежденную кабину пилота. Леденящий холод цепко вонзал когти в тело человека.

Правой рукой Шеперд нащупал и расстегнул ремни безопасности. Он попробовал встать, но не смог. Протез зажало в смятом в лепешку пульте управления, но Патрик не видел этого и тянул его, пытаясь высвободиться.

Паника накатила на него волной. Патрик что есть мочи дернул протез — и лишь повредил пластиковую оболочку на металлическом каркасе протеза. Он неистово теребил протез и видел, что с каждым усилием пластик отваливается, оголяя стальные прутья.

Вдруг он замер, почувствовав присутствие зверя. Он ощутил мускусный запах животного, и волосы на голове встали дыбом, когда Патрик услышал шелест листвы под лапами приближающегося зверя. Глаза привыкли к темноте. Через выбитое стекло он увидел черную тень хищника.

Волк вышел из леса на освещенную лунным светом прогалину. Да, это был именно волк, не волчица. Мрачный… истощенный… Слюна текла из его пасти. Подрагивающая верхняя губа обнажала желтые клыки. У морды хищника клубился пар.

Волк подбежал поближе к попавшей в западню потенциальной жертве.

Сердце мужчины громко стучало в груди. Правой рукой он шарил по земле, ища что-нибудь, чем можно защититься.

— Убирайся! Брысь!

Волк зарычал громче. Тонкая струйка слюны потекла из уголка его пасти.

Адреналин бушевал в крови. Шеп уперся ногами в разбитый пульт управления, дернулся — и высвободил протез из ловушки. Болты, крепившие искусственные пальцы, не выдержали…

Волк подбежал к вертолету и заглянул внутрь. Вдруг его уши встали торчком, зверь прислушался, втянул голову, развернулся и легкой трусцой скрылся во тьме ночи.

Шеп наклонил голову и прислушался. Точно. Откуда-то сверху раздавались раскаты грома. Да нет же! Это не гром. Свет поисковых прожекторов вертолетов осветил ночь. Впрочем, неярко. Густые ветви деревьев служили неплохим укрытием.

«Надо убираться отсюда!»

Он перелез через раскуроченный пульт управления и стал выбираться наружу, но зацепился ногой и вывалился вперед головой, выбив то, что осталось от ветрового стекла. Гул моторов вверху превратил лесную тишину в ужасающую какофонию. Два движущихся снопа света прорезали землю. Шеп посмотрел вверх, увидел солдат, спускающихся с вертолетов на тросах, и побежал.

«Вакцина!»

Патрик бросился обратно к вертолету, просунул правую руку в кабину и нащупал за сиденьем второго пилота полированную деревянную коробочку. Повернув голову, он оцарапал лоб о поздно замеченный осколок стекла. Кровь залила ему глаза.

Он побежал…

Тяжело экипированные спецназовцы двигались медленно, то и дело спотыкались о выступающие корни деревьев, продираясь через густой кустарник.

Шеп остановился. Кругом лишь тьма и деревья. Ни тропинки, ни дорожки. Куда бежать — непонятно.

— Эй! Есть кто-нибудь живой?

Патрик повернулся на голос. Тот принадлежал мужчине и казался немного знакомым. В темноте заплясал луч карманного фонарика. Патрик бросился на свет.

— Я здесь! Помогите мне!

На прогалину вышел грузный мужчина: кожаная куртка распахнута, на груди темно-синего анорака белыми буквами была выведена надпись: «Колумбийский университет». Седые волосы собраны на затылке в конский хвост. Борода…

— Вирджил?

— Сержант Шеперд? Вы были на том вертолете?

— Да! Я перевозил вакцину против чумы, когда меня сбили.

Ветеран бросил взгляд на мелькающие между стволов деревьев темные силуэты. Свет прожекторов поблескивал на металле автоматов.

— Они гонятся за мной. Выведи меня отсюда.

— Держи меня за руку.

Вирджил повел Патрика заметной только ему тропой вглубь леса.

Мост Джорджа Вашингтона

Форт Ли, Нью-Джерси

19:51

Район сосредоточения увеличился раза в три. Прибыли еще два батальона Национальной гвардии, вооруженные до зубов. Вдалеке, на месте центральных пролетов моста Джорджа Вашингтона в небо поднимался черный густой дым. Что-то продолжало гореть, впрочем, и без этого пятьсот футов пустоты, разделяющих части взорванного моста, надежно удерживали людей на Манхэттене от проникновения в Нью-Джерси. Этот путь к спасению был надежно перекрыт.

Дэвид Кантор едва успел выбраться оттуда перед взрывом. В зеркале заднего вида капитан запаса видел, как огненный шар поглотил середину моста между штатами и рухнул в реку. Злость кипела в его груди. Изможденный и разбитый, Дэвид вошел в госпитальную палатку и стал ждать возвращения своего командира.

Вошел полковник Дон Гамильтон. В свои пятьдесят девять он все еще находился на службе в Национальной гвардии. Гамильтона выманили из Ньюарка, где у него был собственный бизнес по продаже автомобилей, и после короткого инструктажа бросили на выполнение задания с минимальным личным составом. В течение первых нескольких часов его мысли то и дело возвращались к предрождественской распродаже гибридных систем, но неожиданный взрыв моста Джорджа Вашингтона вернул полковника к зловещей реальности.

Гамильтон протянул врачу мобильный телефон.

— Дозвониться до Манхэттена или прилегающих к нему районов сейчас невозможно, — заявил полковник, — но по этой линии вы можете связаться со своей женой в Нью-Джерси. Только помните: никаких разговоров о нашей операции.

Дэвид набрал свой домашний номер. Полковник стоял поблизости так, чтобы слышать, что говорит врач.

— Лесли! Это я!

— Дэвид! Ты где? Я пыталась дозвониться до тебя весь день. Ты знаешь, что происходит?

— Да. Меня призвали в гвардию. Я нахожусь сейчас близко от центра событий. Лесли! Гави тебе позвонила?

— Нет, но я дозвонилась до ее школы. Их хотят оставить на ночь в спортивном зале. Дэвид…

— Не паникуй раньше времени. Если она останется в помещении, с ней все будет в порядке.

Полковник Гамильтон направился к Дэвиду с явным намерением отобрать телефон.

— Лесли! Я должен идти. Не волнуйся. Я сделаю все, что от меня зависит.

— Я тебя люблю, — сказала жена.

— И я тебя люблю.

Дэвид нажал кнопку отбоя и вернул телефон командиру.

— Сочувствую вам, капитан. Мы с женой потеряли сына. Ему было семь лет, когда он умер от лейкемии. Это случилось на пятнадцатую годовщину нашей свадьбы. Жаль, что ваша дочь… там…

Гамильтон повернулся, намереваясь уйти.

— Полковник! Что с женщиной?

— Приказ есть приказ, капитан. Мне очень жаль. Сильная душевная усталость не позволила врачу совладать с вспышкой ярости.

— Вам жаль? Она ведь была здорова!

Дэвид грубо схватил Гамильтона за руку, до синяков, и удержал на месте.

— Прочь! — полковник вырвал руку из стальной хватки врача. — Никто не покинет Манхэттен иначе, чем в герметично закрытом скафандре или в мешке для трупа. Таков приказ.

— Ублюдок! Ты ее убил! А ребенка?!

— Война — это ад, капитан. Я помолюсь за благополучие вашей дочери.

Остров Говернорс, Нью-Йорк

19:58

Остров Говернорс. 172 акра недвижимого имущества в Нью-Йоркской гавани в полумиле от южной оконечности Манхэттена. Во время войны за независимость на острове выстроили крепость, которая имела большое стратегическое значение в годы войны с Англией в 1812 году. В следующем столетии Говернорс превратили в военную тюрьму, а потом — в зону отдыха для туристов и лодочных экскурсий. В течение нескольких десятилетий инвесторы обсуждали идею превращения острова в игральный курорт.

Вчера вечером туристический аттракцион был объявлен «серой зоной». Леггетт-холл занимает середину острова Говернорс. Здание настолько большое, что там смог бы расположиться целый полк. Когда-то его считали самым большим строением в мире. Здание ударными темпами переоборудовали в изолятор четвертого уровня бактериологической угрозы, куда предполагалось перевести глав государств и дипломатов, с отчаянием и надеждой ожидающих в комплексе на площади Объединенных Наций.

Капитан Джей Звава прохаживался по огромным казармам, наслаждаясь свободой передвижения после двенадцати часов, проведенных в костюме биологической защиты. Его младший брат Джесси остался в ООН руководить ночной эвакуацией по воздуху, если, конечно, «промежуточная карантинная станция» вообще будет когда-нибудь оборудована на этом острове.

Человека, которому поручили это нелегкое задание, звали Джозеф «Джой» Паркер. Он был, в сущности, отличным парнем родом из Теннеси, но вел себя как зануда. Джей Звава застал инженера по медицинскому оборудованию за осмотром вентиляционного канала.

При этом Паркер кричал по «воки-токи» своему бригадиру:

— Послушай меня, придурок! В этих казармах больше щелей, чем в самом задрипанном борделе в Лас-Вегасе. И этот кусок швейцарского сыра, который ты почему-то называешь вентиляционной системой, надо довести до божеского вида.

— Какие-нибудь трудности, мистер Паркер? — поинтересовался Джей Звава.

Инженер захлопнул крышку «воки-токи» и повернулся ругаться с капитаном.

— У моего коня — запор. Это я называю трудностями. Здесь же на карту поставлены человеческие жизни. Во-первых, в этой говенной хибаре надо все хорошенько заделать, а то мы не достигнем необходимой разницы давлений, и при любом открытии двери ваш вирус вырвется на свободу. И не спрашивайте, когда мы закончим. Я повидал на своем веку курятники, в которых было поменьше дыр, чем здесь.

— Скажите, что вам нужно. Больше людей? Больше оборудования?

— Мне необходимо больше времени и волшебная палочка, — проворчал инженер. — Чья это была блестящая идея? Почему бы вам не отправить всех этих высокопоставленных засранцев, живущих в башнях из слоновой кости, в уже готовое здание, приспособленное для четвертого уровня бактериологической угрозы?

— На то есть свои соображения, мистер Паркер, — ответил Джей Звава. — Итак, сколько времени на это уйдет?

— Сколько времени… Сколько времени… Предположим, новую вентиляционную систему я получу к девяти часам вечера, тогда одно помещение будет готово к двум часам ночи.

— Оно должно быть готово к полуночи.

— А мне бы хотелось оставаться не лысым, а кучерявым, как в молодости, но это невозможно.

У Паркера зазвонил мобильный телефон.

— Сюзанна Линн! Я тебе перезвоню.

Звава хмуро смотрел на инженера.

— Послушайте, капитан. Вы поручили мне сделать эту работу, и я ее сделаю. Мои рабочие вкалывают как проклятые, но вся проблема заключается в выборе здания. Оно очень старое. Даже если мы все тут внутри заделаем, воздух все равно будет проникать из щелей наружу. Никакой герметичности, а значит, вирусы смогут попадать в воздух. Рано или поздно этот остров превратится в общую могилу.

Мобильный телефон капитана завибрировал.

— Звава.

— Сэр! Только что привезли женщину из ветеранского госпиталя. Мы поместили ее в двадцатое здание.

— Я сейчас приду.

Джей Звава обратился к инженеру:

— В два часа ночи, мистер Паркер. Минутой позже, и ваше следующее место работы будет непосредственно связано с чисткой каналов для кондиционирования воздуха где-нибудь на Манхэттене.

Парк-форт Трайон

Инвуд, Манхэттен

20:22

Они двигались по лесу быстро. Вирджил умело прятался за стволами деревьев от приборов ночного виденья. Незамеченными они шли по едва различимым во тьме тропинкам. Почва была каменистой, а под опалой листвой то тут, то там попадались узловатые корни, выходившие на поверхность. Патрик несколько раз споткнулся.

Дорога пошла вверх…

Вскоре они оставили далеко позади шарящие по лесу прожекторы вертолетов и гул вращающихся лопастей. Вирджил вывел Патрика на просеку, на которой находилась детская площадка.

Шеп закашлялся — это холод добрался до легких.

— Где мы? — поинтересовался он.

— Парк-форт Трайон. А что случилось с твоим протезом?

— С моим протезом? — повторил за ним Патрик.

В свете фонаря он рассмотрел, насколько пострадала его искусственная рука. Пластик, некогда ее покрывавший, был содран от локтевого соединения и до кончиков пальцев, от которых тоже ничего не осталось. Теперь протез заканчивался полосой металла, загнувшейся в виде лезвия серпа.

— Я его, должно быть, повредил, когда вытаскивал из-под пульта управления, — объяснил Патрик.

Он поднял искореженный протез и резко опустил его вниз. Острый конец со свистом рассек морозный ночной воздух, словно лезвие ножа.

— Как коса, — сказал Патрик. — Неплохое оружие.

— Лучше сними его, а то можешь поранить себе ногу.

Шеп полез под свитер и подергал за застежку.

— Намертво сцепилось, — проворчал он. — Датчики под дельтовидной мышцей. Не думаю, что они в исправности.

— Патрик! В этой деревянной коробке… ты сказал: там вакцина?..

— Ли… доктор Нельсон сказала, что вакцина. Эти ублюдки застрелили ее, когда она бежала к вертолету. Они бы и меня убили. Это большая удача, что я до сих пор жив.

— Ночь сегодня светлая. Открой коробку и посмотри, что внутри, — предложил Вирджил.

Шеп сел на деревянную скамейку и поставил полированный ящичек себе на колени. Расстегнув две защелки, он приоткрыл крышку. В середине было одиннадцать пробирок с прозрачной жидкостью. Двенадцатая ячейка пустовала. В уголке, между пенопластом и деревом, торчал небольшой, сложенный вдвое листочек бумаги.

Вирджил, развернув его, прочел:

— Осторожно! Антибиотик содержит сильный нейротрансмиттер, который способен преодолевать гематоэнцефалический барьер. Может вызывать галлюцинации. Гнев и агрессия обостряют симптомы. Не нервируйте пациента. Не оставляйте пациента без присмотра в течение шести — двенадцати часов после принятия лекарства.

— Нельсон хотела, чтобы я доставил эти пробирки в центр контроля заболеваний в Нью-Джерси, — сказал Шеперд. — Теперь это невозможно.

— Патрик! Люди умирают на улицах десятками тысяч.

— И что нам делать?

— Нам? Это ты играешь роль Бога, а не я.

— Не понял, — сказал Патрик.

— В твоих руках находится власть над жизнями людей, и это делает тебя, друг мой, Богом. Итак, всевышний Патрик, ты переживешь эту ночь, но многие умрут…

— Де Борн… — спохватился Шеперд. — Я совсем забыл о нем! Я должен найти мою семью. Они в смертельной опасности.

— Патрик?..

— Де Борн пытался меня убить. Теперь он будет охотиться за моей семьей. Я должен добраться до Бэттери-парка прежде, чем…

— Патрик! Я разговаривал с той, кого ты считаешь самым близким и любимым человеком на свете.

Кровь отхлынула от лица ветерана.

— Ты разговаривал с Беатрисой? Когда?

— Сегодня днем, — ответил старик, — после нашей встречи в госпитале.

— И что она тебе сказала? Ты говорил ей, как сильно я по ней скучаю? Она хочет меня видеть?

— Она тебя по-прежнему любит, но боится, что ты опять наделаешь глупостей. Я сказал твоей жене, что у тебя — потерянный и несколько напуганный вид. Она надеется, что я смогу помочь тебе разобраться в самом себе. Я пообещал ей… Я пообещал, что верну тебя в семью… когда ты будешь к этому готов.

— Я готов! Клянусь Господом, Вирджил! — заверил его Патрик.

— Сынок, оглянись вокруг. Все изменилось. Ангел тьмы пирует на Манхэттене, и город сходит с ума от паники и страха. Мы в Инвуде, это северная оконечность острова. Бэттери-парк — южная его оконечность. Это добрые семь миль по прямой, а на своих двоих так будет все четырнадцать. Общественный транспорт не ходит, а улицы перекрыты брошенными машинами. Нам придется идти пешком. На улицах лежат мертвые. Целые кварталы заражены чумой.

— Ничего страшного. Я отправлюсь, если понадобится, даже в ад, лишь бы воссоединиться со своей семьей.

— Хорошо, Данте, я понял. Если ты хочешь попутешествовать по аду, я буду твоим проводником. Вот только перед началом пути выпей содержимое одной из этих пробирок, а то, чего доброго, не доберешься живым до Бэттери-парка.

— Да… конечно… — согласился Патрик, — это разумно. Возьми и ты себе одну.

— Я старый человек, — сказал Вирджил. — Лучшие мои деньки прожиты. К тому же один из нас должен быть в твердой памяти, если мы хотим отыскать твою семью.

— Тогда вакцину должен принять ты, а я буду проводником, — предложил Шеперд.

— Благородно, но неразумно. Я хорошо знаю эти места. Без меня ты здесь заблудишься через пять минут. Делай так, как я предложил. Не будем попусту тратить драгоценное время. Солдаты в лесу охотятся за вакциной, и я подозреваю, что они сначала стреляют, а потом уже задают вопросы. Впрочем, кто я тебе, чтобы советовать?

— Хорошо, — согласился Патрик, — но я на всякий случай отложу тебе вакцину.

Он вытащил из деревянной коробочки пробирку, зубами открыл пробку и залпом выпил прозрачную жидкость.

— Ну и как? — спросил старик.

— Хорошо… Наконец-то у меня появилась цель в жизни.

— Готовься ко всему, сынок. То, что ждет нас впереди, может погубить душу всякого.

Вирджил пошел впереди. Стена кустарника тянулась вдоль Риверсайд-драйв. Заасфальтированная дорожка вела их к реке и парковой автостраде Генри Гудзона.

 

Потерянный дневник Ги Де Шолиака

Отрывок взят из недавно обнаруженных, но еще не опубликованных воспоминаний хирурга Ги де Шолиака, жившего во времена «черной смерти» 1346–1348 годов.

Перевод со старофранцузского.

2 марта 1348 года

Записано в Авиньоне, Франция

Вокруг меня смерть.

Гвидо

Она не покидает меня ни на мгновение. Смерть проникает даже в мои сны. То, что я до сих пор здоров, можно объяснить божественным провидением или теми мерами предосторожности, на которые я иду, общаясь с больными (примечание переводчика: смотрите «Chirurgia magna»). В любом случае это дает мне время, которое я с пользой потрачу на то, чтобы описать все увиденное. Возможно, эти записки попадут в руки тех, кто, прочитав их, сможет найти лекарство от убивающей нас болезни.

То, что у меня не проявляются симптомы болезни, не значит, что я не заразился. Как личный лекарь последних трех пап, я мог бы укрыться в папском дворце и оставаться в относительной безопасности, проводя дни в изучении содержания папского стула и следя, чтобы у великого первосвященника не пучило живот, но сейчас такое поведение не может считаться достойным. Жажда знаний заставляет меня идти на определенный риск. Ignoti nulla curatio morbid. Нельзя лечить неопознанную болезнь. Я вверяю свою жизнь Господу, вполне осознавая, что могу заразиться от чумных больных, которых лечу, и умереть. Часть меня даже призывает подобный конец, ибо душа моя не в состоянии выносить столько человеческих страданий.

Мне не хватает слов, чтобы описать весь ужас виденного. Я утешал рыдающую мать, которая прижимала к груди бьющегося в агонии младенца. Я помогал родителям хоронить их умершее дитя. Я умолял убитого горем мужа расстаться с заразным телом его жены, которая скончалась более суток назад. Все это выше моих сил.

Как можно утешить страждущих? Как можно продолжать молиться Создателю, который дал нам жизнь только затем, чтобы впоследствии безжалостно отнять ее у нас? Как можно просыпаться каждое утро, зная, какой ад ожидает тебя впереди?

Когда я остаюсь один, мой отравленный разум размышляет о смысле нашего существования в этом мире. Мысли мои ясны. Только смерть может придать такую ясность уму. Страдания поселились подле нас задолго до прихода «черной смерти». Мы, оставаясь физически здоровыми, просто не хотели обращать на это внимание. Разрушительные войны, лютый голод и зло стали обычным явлением в этом мире. Те, кто в силу своего рождения обладает властью, погрязли в пороках. Они считают, что вправе распоряжаться жизнями своих подданных. Как лекарь я общался как с сильными мира сего, так и с сирыми и убогими, я видел не только красоту мира, но и ее уродливого двоюродного брата — бездушие. Я убежден, что сейчас мы пожинаем то, что посеяли. Наш Господь, как рассерженный отец, разочаровавшись в своих непутевых детях, наказывает нас за опрометчивость и непослушание.

Моим наказанием является то, что я, оставаясь здоровым, лечу умирающих. По правде говоря, я видел столько людских страданий, что мое сердце зачерствело. Я живу как во сне, в вечной тьме, а впереди меня ждет Ангел Смерти.

Жнец душ обязательно придет за мной, ибо я видел его бредущим по кладбищу. Его лицо скрывал низко натянутый капюшон плаща. В костлявых руках Ангел Смерти сжимал косу, с виду обыкновенную косу, из тех, которыми наши крестьяне косят траву. Без сомнения, он знает, что я его видел. Жнец часто является мне во снах. Его присутствие тяготит мою душу, сжимает ее ледяными тисками.

Не один я видел Жнеца. Многие горожане рассказывают, что видели этого торговца смертью, возглавляющего la Dance macabre. [42] Когда я впервые услышал об этом, то решил, что люди бредят. Помутненное сознание человека, потерявшего близких и родных, просто не может справиться с тяжестью утраты. Но теперь я так не думаю. Когда ничего не осталось, ради чего стоит жить, когда каждый вздох причиняет боль, а каждый удар сердца переполняет душу горечью, живые приветствуют Смерть с распростертыми объятиями.

Быть может, скоро я и сам позову Мрачного Жнеца. Скоро, но не сейчас. Моя работа еще не завершена. Пока я буду записывать свои наблюдения, искать способ обуздать этот страшный мор. Только так я смогу оправдать свое никчемное существование в глазах Создателя.

 

Круг второй

Похоть

20 декабря

Парковая автострада Генри Гудзона

Инвуд-Хилл, Манхэттен

20:32

11 часов 31 минута до предсказанного конца света

Патрик Шеперд вслед за Вирджилом вышел на Риверсайд-драйв. По пустынной дороге они добрались до одиннадцатимильной парковой автострады Генри Гудзона, на которой полосы движения бежали на юг вдоль живописных берегов реки Гудзон.

Впереди простиралось море автомобилей. Они стояли тесными рядами — бампер к бамперу, дверца к дверце, почти касаясь бетонных разделителей между полосами движения. Три ведущие на север полосы слепили светом фар неподвижно застывших машин. На трех других горели гирлянды красных огней задних фонарей автомобилей. Они тянулись вдоль берега реки, изгибались и поднимались по пандусу, который вел к взорванному мосту Джорджа Вашингтона.

Все замерло без движения. Хаос мегаполиса растворился. Лишь свист ветра да гудение нескольких моторов, сжигающих остатки бензина.

— Вирджил! Что здесь произошло?

Бородатый старик прижался лицом к стеклу ближайшего внедорожника.

— Чума, — наконец произнес он.

Сжимая в руках деревянную коробочку с вакциной, Шеп шел между неподвижно застывшими машинами. Это зрелище несколько отличалось от увиденного ранее, предшествующие трагедии события, без сомнения, развивались следующим образом. Заблокированные в бесконечной автомобильной пробке десятки тысяч раньше незнакомых людей выходили на обочину автострады, делились своим недовольством с товарищами по несчастью, обсуждая сложившуюся ситуацию; возможно, угощали друг друга едой и питьем. Когда солнце скрылось за горизонт и день сменился ночью, их злость уступила место отчаянию. Похолодало, и теперь люди прятались в своих машинах. Те, кто подхватил чуму, заразили остальных.

«Коса» действовала быстро и безжалостно. Каждое транспортное средство стало инкубатором для болезни. Снабженные вентиляционными системами замкнутого цикла транспортные средства гарантировали распространение заболевания среди своих пассажиров.

Увиденное шокировало. Родители, сжимающие своих детей в последнем объятии. Старики, завернувшиеся в одеяла. Бледные лица застыли с выражением безмерного ужаса и боли. На посиневших губах запеклась кровь. В салонах машин валялись раскиданные вещи, лежали трупы домашних любимцев.

Дорога человеческого горя. Дорога смерти.

Внезапно все вокруг показалось Патрику до боли знакомым.

Под действием вакцины ночь превратилась в день, а зима — в лето.

Вместо свитера на Патрике Шеперде был бронежилет. Искореженный протез превратился в настоящую руку из плоти и крови, в которой он сжимал автоматическую винтовку М16А2.

Ирак. Палящее солнце над пустыней. Шоссе. Над покореженными, почерневшими от копоти машинами поднимается дым. В воздухе запах горелого человеческого мяса и бензина. Черный дым над оранжевыми языками пламени. Повсюду части человеческих тел. Начиненные взрывчаткой автомобили превратили стихийный рынок в кровавую баню. Толстые стволы пальчатых финиковых пальм, посаженных вдоль шиитского анклава, испещрены осколками разорвавшихся неподалеку гранат. Стреляли из гранатометов. В тени пальм лежит двадцать один труп — мужчины, все здешние крестьяне, которых люди в форме солдат иракской армии выволокли из домов и безжалостно расстреляли.

Сержант Шеперд осматривает убитых. Дуло его винтовки, как на учениях, поворачивается в направлении малейшего движения. Он оборачивается налево. Кончик указательного пальца правой руки слегка касается спускового крючка. В прицеле автоматической винтовки оказывается шиитка в черной парандже. Она истошно голосит над изувеченным телом мертвого сына, вытирая кровь с его обожженного лица.

Сержант Шеперд идет дальше. Убитой горем матери он ничем помочь не сможет.

Паранойя придает уставшему от тяжелого снаряжения телу новые силы. Сознание изнемогает от недосыпания. Издали слышен женский крик, но этот звук существенно отличается от выражения горя лишившейся сына матери. Там происходит нечто ужасное.

Отделившись от группы своих людей, сержант Шеперд входит в здание сгоревшего полицейского участка. Он делает вид, что не слышит команд в наушниках шлемофона. Стены строения испещрены осколками, потому что полицейский участок был одной из важных целей нападения суннитских боевиков. Сержант пересекает заваленное поломанной мебелью помещение, направляясь к комнате в задней части здания.

Там трое мужчин и… девочка. На вид лет четырнадцать-пятнадцать. Окровавленная кофточка разорвана на груди. Ниже талии — нет одежды. Она лежит животом на столешнице.

Насильники — члены ветви иракской службы безопасности, организации перебежчиков с подмоченной репутацией, не раз подозревавшихся в том, что они покрывают «эскадроны смерти» религиозных фанатиков. Один мужчина насилует девчонку сзади. Его штаны сползли до лодыжек. Он держит ее за волосы. Его двое товарищей в полном вооружении ждут, словно животные, своей очереди.

Темные глаза и дула винтовок встречают непрошеного гостя, вторгшегося в этот вертеп беззакония.

Напряжение, впрочем, моментально сходит с лиц иракцев. Насильники, ободренные общностью мужского начала, нервно улыбаются американцу.

— Ты хочешь эту суннитскую сучку?

Голос в наушниках шлемофона приказывает Шеперду уходить:

— …не ваша война, сержант. Немедленно покиньте помещение!..

Его запятнанная, но не заскорузлая совесть против этого. Он не знает, что делать.

Девчонка просит о помощи. Ее слова не требуют перевода с фарси.

Кровь стучит в висках. На акт беззакония нужно реагировать немедленно, но Патрик понимает, что его следующий опрометчивый шаг запустит череду событий, которые, скорее всего, закончатся его смертью и, возможно, смертью этой девочки.

Правая рука вздрагивает на патронной обойме. Указательный палец ложится на курок. В темных глазах иракцев вспыхивают огоньки беспокойства.

— Сержант Шеперд! Докладывайте немедленно!

«Господи! Почему я оказался здесь?»

— Шеперд!

После минутного колебания он выходит из помещения полицейского участка…

День сменился ночью. Холодный декабрьский ветер вызвал дрожь во вспотевшем теле.

— Сержант!

Патрик повернулся к Вирджилу. В глазах мужчины блестели слезы.

— Я ничего не сделал… Я должен был их всех убить… — проговорил он.

— Кого убить? Кого ты должен был убить?

— Солдат… В Баладрузе… Они насиловали девчонку, а я стоял и… ничего не делал…

Вирджил помолчал, обдумывая, что сказать.

— Думаешь, эти люди заслужили смерть? — наконец спросил он.

— Да. Нет. Я не знаю… Трудно сказать… Баладруз — шиитская деревня. Когда мы туда прибыли, повсюду валялись трупы. На селение напали сунниты. Девчонка тоже была сунниткой, но… есть ведь законы… В Ираке не было законов, не было правил. Вчера мы воевали против шиитов, сегодня — против суннитов. И всегда гибли невинные люди. Их убивали, словно овец. Местные жители смотрели на наших солдат с немым укором, словно это мы во всем виноваты. Мы старались делать вид, что это не так, но в глубине души понимали, что они правы. Уже более миллиона человек погибли с начала войны. Иногда я задавал себе вопрос: «Почему я здесь?» Ведь эти люди не нападали на мою страну. Саддам… Он, конечно, настоящий злодей, кровавый ублюдок, но и мы не ангелы. Убийство остается убийством независимо от того, кто нажимает на курок.

— В тот день ты испытывал ненависть к этим людям? — спросил Вильям.

— Ненависть? Я словно онемел. Я шел по дороге, а повсюду видел куски человеческих тел. Подошвы моих ботинок липли к земле от свежепролитой крови маленьких детей. А потом я услышал крик. Инстинкт возобладал над хладнокровием. Я представил, что там насилуют мою дочь. Ненависть?.. Да, я ненавидел их. Ты бы видел их глаза… Они были похожи на диких похотливых животных. Я должен был их остановить, перестрелять всех к чертовой матери!

— Три смерти в наказание за попрание человеческой души. Разве одна жестокость может исправить другую?

— Да… Нет… Мне стыдно за себя. Просто, не вмешавшись, я стал сообщником насильников. Ну… Что мне надо было делать?

— Я не вправе давать советы. Ты мог что-то предпринять; возможно, тебе следовало вмешаться, но иногда однозначных ответов не существует… Иногда страдают невинные люди… Сколько раз ты бывал в Ираке? Четыре, кажется?

— Да. Это случилось на третью неделю моего первого пребывания в стране.

— А я вот о чем подумал, — сказал Вирджил. — Жизнь — это испытание, Патрик. Некоторые души, словно солдат, снова и снова забрасывают в бой на Землю, чтобы они пересдали ранее невыученный урок. Древняя мудрость, о которой я тебе рассказывал, называет это тиккун, процесс духовного исправления. Считается, что душе позволено четырежды побывать в Малхуте, физическом мире, и попытаться исполнить свой тиккун.

— Перестань, Вирджил. Ты и впрямь считаешь, что Бог преднамеренно захотел, чтобы я стал свидетелем того, как содомируют невинную девушку? Какую-такую истину должен был я постигнуть? Какая-такая истина стоит всей этой мерзости?

— Как раз это тебе и следует понять. Замыслы Создателя нам не дано постичь. Но запомни: один дурной поступок, словно капля, содержащая возбудитель чумы, может поразить миллионы людей, но и одно доброе деяние обладает такой же силой. Что случилось с девочкой?

— Она умерла… в мучениях…

Шеп подошел к бетонному ограждению ведущей на юг полосы движения автострады. Глаза остановились на водах Гудзона. Мужчина замер на месте. Кровь в жилах холодела при виде фигуры, застывшей на железнодорожных путях корпорации «Амтрак» в шестидесяти футах от него.

— О-о-о… блин…

Мигающий красным светом поездной сигнал освещал каждые двадцать секунд кого-то в длинном черном плаще с капюшоном. В руках — коса, насаженная на длинный держак. Шеп не мог разглядеть лица Мрачного Жнеца, но ощущал исходящий от него холод.

— Вирджил! Нам надо отсюда уходить… с этой автострады. Немедленно!

— Успокойся, сержант.

Шеп резко повернулся и в упор посмотрел на старика.

— Никогда не называй меня сержантом! Можешь звать Патриком или Шепом, но не сержантом. Я больше не в армии.

— Понял… Патрик, а эта вакцина… она воздействует на твои чувства?

— Вакцина? — не понял ветеран.

— Она может вызывать галлюцинации. Ты что-нибудь видел такое?

— Да… Может…

Патрик поискал глазами Мрачного Жнеца, но увидел на том месте лишь тени.

— Вокруг нас слишком много смертей, Вирджил. Мы окружены чумой. Либо ты принимаешь вакцину, либо поскорее убирайся с этого шоссе смерти. Смотри! За мостом есть несколько съездов с автострады. Давай поторопимся. Скорее… Я тебе помогу…

Правой рукой Патрик Шеперд обнял старика за талию. Они припустили по лабиринту брошенных автомобилей, направляясь к догорающему мосту Джорджа Вашингтона.

Остров Говернорс, Нью-Йорк

Здание № 20

20:43

Стены подвального помещения были сложены из шлакобетонных блоков. Пол был бетонным и сырым.

Ли Нельсон, свернувшись калачиком, лежала на ничем не накрытом матрасе под зеленым шерстяным солдатским одеялом. Ее тело болело от резиновых пуль. Желудок урчал от голода. Кандалы натерли кожу на лодыжках. Тушь для ресниц расплылась потеками по лицу. Женщина плакала, вспоминая своих близких и родных. Ей хотелось позвонить мужу и хоть немного успокоить его. Но больше всего Ли хотелось, чтобы ее наихудшие опасения оказались беспочвенными и вспышка чумы не превратилась во всемирную пандемию. Доктор Нельсон надеялась, что ее тюремщики знают, что она — врач, а никакая не террористка.

Несмотря на все старания, она проигрывала свой психологический бой со страхом. В женщину стреляли, надели на руки наручники, привязали к носилкам переносного изолятора и доставили по воздуху на остров Говернорс. Ли Нельсон раздели и окунули в бактерицидную жидкость зеленого цвета, а затем полтора часа подвергали медицинскому осмотру. Анализы крови подтвердили, что женщина не инфицирована, но похотливые глаза одного из военных полицейских и чувство попранного достоинства подсказывали Ли Нельсон отказаться сотрудничать с этими людьми.

Женщина услышала, как открылась дверь наверху. Несколько человек вошли в здание. Над ее головой заскрипели половицы. Заскрежетала дверь, ведущая в подвал.

Ли приподнялась, плотнее закутываясь в наброшенное на плечи одеяло. Визитеры спускались по лестнице в подвал.

Впереди шел военный полицейский. Офицер отставал от него на две ступеньки. Он оказался довольно грузным мужчиной. Вся его поза выдавала усталость.

— Миссис Нельсон?

— Я доктор Нельсон. Почему меня здесь держат, словно военнопленную? Мы ведь на одной стороне, не так ли?

— Почему вы позволили вашему другу сбежать на санитарном вертолете с вакциной против «Косы»? — задал вопрос военный.

— Ваши коммандос ворвались в больницу, словно в лагерь террористов. За что убили моего босса?

— Наше оружие заряжено резиновыми пулями.

— А как я могла это знать? — парировала Ли. — День был полным кошмаром. Почему вы ворвались, а не представились нормально, без стрельбы? Я бы с радостью передала вам и вакцину, и рыжеволосую женщину, которая ее создала. Мы вместе смогли бы спасти Манхэттен.

— Манхэттен обречен.

Женщина почувствовала легкое головокружение.

— О чем вы говорите? Конечно же, Манхэттен можно спасти.

— Можно спасти президента. Если мы вовремя найдем вакцину, то спасем большинство дипломатов в зданиях ООН. А самое главное: если карантин продержится до утра, у нас неплохие шансы не допустить глобальной пандемии. Что же касается жителей Манхэттена…

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Вы с ума сошли? Это же два миллиона человек…

— Три, если считать и тех, кто приезжает на Манхэттен на работу, — поправил ее офицер. — Все они сейчас ютятся на двадцати восьми квадратных милях городских джунглей, по которым гуляет крайне заразная форма бубонной чумы, сводящая человека в могилу за пятнадцать часов. Даже если у нас будет вакцина, мы не сможем произвести достаточного ее количества в сжатые сроки.

— Боже правый…

— К сожалению, это так.

— И что вы будете делать? — спросила Ли Нельсон.

— Предпринимать все, лишь бы удерживать этот кошмар в пределах Манхэттена. По нашим подсчетам, четверть миллиона людей уже мертвы. Полмиллиона больных и здоровых предпринимают попытки выбраться с острова. Мы заблокировали туннели и взорвали мосты, но число умерших множится, и отчаяние придает людям решимости. Существует серьезная опасность того, что несколько ловкачей все-таки проникнут за оцепление. Ваша семья, насколько я знаю, живет в Нью-Джерси?

— В Хобокене.

— На моторной лодке туда за час можно добраться по Гудзону, — сказал мужчина. — Большинство нарушителей карантина мы, конечно, остановим, но ньюйоркцы — отчаянные ребята. Не исключено, что кто-то из заразных прорвется, и мы потеряем Нью-Джерси.

— Что вам от меня надо? — спросила женщина.

— Нам нужна вакцина. Ваш пилот совершил вынужденную посадку в парке Инвуд-Хилл. Кто он? Куда он направлялся?

— Сержант Патрик Шеперд. Один из моих пациентов.

Джей Звава ввел полученную информацию в свой «блэкбэрри».

— Он ветеран? — задал вопрос офицер.

— Да. С сегодняшнего утра у него протез левой руки. Его жена и дочь живут где-то в Бэттери-парке.

— Как зовут эту женщину?

— Беатриса Шеперд.

— Сержант, — позвал капитан подчиненного.

— Да, сэр?

— Освободите доктора Нельсон. Она пойдет со мной.

Бэттери-парк, Манхэттен

21:11

Беатриса Шеперд спустилась по ступенькам северного лестничного колодца. Ее мучил страх за судьбу дочери, которая до сих пор не вернулась домой. Женщина дошла лишь до застекленного входа в двадцатидвухэтажный многоквартирный дом и застыла, оставаясь в тени.

Смерть воцарилась на Манхэттене, разрушая саму сердцевину Большого Яблока. Она лежала, распластавшись, на обочине под строительным навесом и истекала кровью. Она сидела за рулем неподвижного такси. Мотор работал вхолостую. Она заразила общественный транспорт и мобилизовала армию живых мертвецов, состоящую из впавших в отчаяние, испуганных туристов, которым некуда было деться.

На противоположной стороне улицы отец троих детей запустил кирпичом в витрину погруженного в темноту здания ломбарда. Этот турист из Англии искал место для ночлега. Скрывающийся во тьме владелец нажал на спусковой крючок дробовика. Выстрел сначала ослепил, а затем отбросил туриста на землю.

Беатриса поспешила в вестибюль. Господь подал ей знак. У дочери больше шансов найти ее здесь, чем у нее отыскать дочь в этом хаосе.

Она должна оставаться в своей квартире и молиться.

Съезд с парковой автострады Генри Гудзона на 158-ю улицу

21:47

Двадцать минут понадобилось им, чтобы дойти до подземного перехода под мостом Джорджа Вашингтона. Чем ближе они подходили к месту, тем громче и пронзительней становились крики. Вопли далеко разносились в морозном декабрьском воздухе. Где-то раздавались автоматные очереди. Странные свистящие звуки слышались над рекой Гудзон, когда невидимые невооруженному глазу беспилотные самолеты пролетали высоко над головами. Патрульные катера сновали по реке. Их моторы урчали, а прожекторы освещали воды в поисках нарушителей. Высоко над их головами, на Бронкской скоростной автостраде очаги оранжевого пламени освещали ночь. Десятки горящих автомобилей озаряли собравшихся вокруг них людей.

Запах горелого, исходивший от моста, перебивал все запахи.

Патрик и Вирджил, прячась за стальными перилами, разделяющими парковую автостраду Генри Гудзона посередине, быстро миновали восточное основание моста. За лабиринтом съездов со взорванного моста они перелезли через четырехфутовый барьер к ведущим на север полосам движения. Преодолев стальное дорожное ограждение, мужчины добрались до съезда на 158-ю улицу. Там было пусто. Дорога круто шла вверх. Спутники шли дальше. Белесый пар поднимался в холодном воздухе из приоткрытых ртов.

— Вирджил! В госпитале ты говорил, что все в жизни имеет причины и последствия.

— Только исправив причину, можно исправить последствие.

— И как же это сделать? — спросил Патрик. — Люди умирают тысячами. Де Борн и его приспешники втягивают мир в очередную войну. Как исправить столько зла и несправедливости?

— Несвоевременный вопрос, друг мой. Ты спрашиваешь меня как психиатра или как духовного наставника?

— Какая разница. Я хочу получить ответ на мой вопрос.

Старик шел, обдумывая заданный ему вопрос.

— Я отвечу, но ответ тебе не понравится, — наконец произнес он. — Зло в этом мире преследует определенную цель. Оно побуждает людей делать выбор. Без зла не было бы духовного роста, преображения. Только через преображение люди изменяют свою эгоистичную природу и способны на альтруистические поступки.

— Эзотерическая чушь! — фыркнул Патрик. — Господи! А я-то думал, что ты профессионал. Представляю, что ты говоришь матери, чьего ребенка застрелили на улице.

— Я ведь говорю не с матерью, а с солдатом, который нажал на спусковой крючок.

Земля ушла у него из-под ног. Мир закружился, и Патрик опустился на колени, сильно ударившись о бетон. В груди защемило сердце.

— Кто?.. Кто рассказал тебе об этом? Де Борн?

— А какая разница? — спросил Вирджил.

— Его отец был в ярости… Он бежал на меня. Фарси… Я не знал, что говорить… Меня учили действовать. Я не хотел его убивать. Просто у меня не было другого выбора.

— Ты серьезно в это веришь?

Шеп отрицательно покачал головой.

— Мне следовало умереть еще тогда… Моя смерть вместо смерти отца ребенка… А вместо этого… Боже!..

Нервы сдали, и спазм пронзил его тело. Отчаяние поглотила ночь, и без того переполненная страданиями.

— Самоубийство не имеет ничего общего с духовным преображением, Патрик. Это грех. — Вирджил опустился на бетон рядом с Шепердом и обнял его за плечи. — Как давно это произошло?

— Восемь лет и три месяца назад.

— И ты мучишься с тех пор?

— Да.

— Ну вот, — сказал психиатр. — Чувство справедливости у тебя есть, а с преображением что-то не выходит.

— Не понял.

— Ты спрашивал, почему Бог допускает существование зла. Я бы задал другой вопрос: «Почему Бог вообще создал этот мир?» Каков смысл существования человека? Что если я скажу тебе, что все, окружающее нас — этот съезд, этот город, эта планета — все, что мы называем физическим миром, составляет один лишь процент бытия, созданного с одной единственной целью — дать возможность выбирать.

— Выбирать? Кому? Человеку?

— Человек склонен делать ошибки, — Вирджил подмигнул Патрику. — У меня свело мышцы спины. Помоги мне встать.

Шеп обнял старика за его широкую талию и помог подняться на ноги. Охнув, Вирджил продолжил свой путь по длинному петляющему съезду с автострады.

— У каждого человека, Патрик, есть душа, и душа — это искра света нашего Творца. Божий свет — чист, он способен только давать, а не отнимать. Чистая душа стремится к постижению бесконечного величия света Господнего. Чтобы достичь света, надо возжелать его. Чтобы приблизиться к Создателю, душа желает самоусовершенствования. Самоусовершенствование невозможно без возможности выбирать. Вот и все.

— И это твой ответ? — спросил Шеперд.

— Пока да… Я мог бы еще многое сказать, но пока не пришло время. Когда придет время, я все тебе открою. Сейчас же запомни: эго мешает душе воспринимать Божий свет. Эго — это отсутствие света. Именно оно повинно в насилии, похоти, жадности и ревности. История о солдатах и девушке, которую ты мне рассказал, — пример того, что случается, когда божественный свет не проникает в душу, а на поверхность всплывает инстинкт разрушения.

— В их глазах было столько ярости.

— Ярость — самая опасная из черт эго человека, — сказал Вирджил. — Она заставляет человека идти на поводу своих темных инстинктов. Подобно похоти, ярость — животный инстинкт. Чтобы побороть ее, человек должен творить добрые дела и посредством этого получить доступ к божественному свету.

— Но ведь люди, совершившие смертный грех… Разве им не закрыт доступ к свету?

— Нет, не закрыт… На преображение способна любая душа любого человека вне зависимости от зла, которое он прежде совершил. В отличие от людей, Создатель любит всех своих чад, даже заблудших.

— Подожди, — сказал Патрик. — Выходит, Гитлер, истребивший шесть миллионов евреев, мог перед смертью попросить о прощении и его получить? Не верю.

— Духовное преображение не имеет ничего общего с исповедью, соблюдением поста или десятью прочитанными подряд «Аве Мария». Преображение — это акт чистого альтруизма. За то, что ты делал в Ираке, ты будешь держать ответ в геенне.

— Геенна… Ведь это же ад?

— Для некоторых — да… Но помни: каждый добрый поступок, совершенный тобой до смертного часа, может облегчить процесс очищения потом, после смерти.

— И как же мне преобразиться? — задал вопрос Патрик.

— Первым делом, перестань строить из себя жертву. Человек не рожден для страданий. Предаваясь самобичеванию, ты отгоняешь от себя Божий свет. Не думаю, что тебе это нужно.

— По правде говоря, единственным моим желание сейчас является вновь увидеть мою семью.

— Существует причина, почему вы сейчас не вместе, Патрик. Тебе надо найти причину твоих несчастий, чтобы ты смог справиться с их последствиями.

Ветер усилился, принеся с собой дождь. Старик посмотрел на небо, затем перевел взгляд вперед, на сводчатый проезд под автомагистралью, где заканчивался съезд.

Они дошли до Манхэттенвилля. Пустынная 158-я улица ныряла под гигантскую арку эстакады автомагистрали. Красной краской из баллончика кто-то написал граффити на бетонной стене. Надпись была совсем свежей. Потеки краски еще расползались по поверхности стены.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД! ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ.

 

Круг третий

Обжоры

20 декабря

158-я улица

Манхэттенвилль, Манхэттен

22:06

9 часов 57 минут до предсказанного конца света

Дождь перешел в мелкий снег. Патрик и Вирджил нашли убежище под массивной аркой конструкции, поддерживающей Риверсайд-драйв. Под туннелем находился гараж, один из многих, принадлежащих нью-йоркскому департаменту министерства транспорта США.

Они очутились в огромном, никак не меньше пяти этажей в высоту, похожем на пещеру туннеле. Посыпанная гравием дорожка терялась во тьме. По туннелю завывал ледяной ветер. Шеп поежился — промокший свитер был слабой защитой в декабрьский холод.

Слева они заметили небольшую застекленную будку. Там было темно и пусто. Вирджил дернул ручку — незаперто. Старик вошел внутрь и вскоре вернулся, неся с собой черную горнолыжную парку.

— Надень-ка ее, — предложил Вирджил Шепу.

— Мала. Я не могу просунуть в рукав протез.

Старик расправил левый рукав куртки и протянул его Патрику.

— Разрежь его лезвием протеза, чтобы рука прошла.

Одним резким движением мужчина полоснул ткань. Гусиный пух, подхваченный ветром, полетел по воздуху.

Вирджил держал парку, чтобы его спутнику было легче ее надевать. Шеп осторожно ввел покореженный конец протеза в левый рукав горнолыжной парки и медленно всунул его до самого плеча. Старик помог ему застегнуть молнию-змейку.

— Теперь теплее? — поинтересовался он.

— Теплее… Вирджил! Слышишь?!

Вой ветра стих, и спутники услышали женский крик. Отчаянный призыв о помощи отозвался эхом во тьме от стен туннеля.

— Пойдем! — крикнул Шеп, сунув коробочку с вакциной за пазуху, и побежал во тьму гаража. Вирджил последовал за ним.

Потолок постепенно снижался, а через несколько сотен ярдов туннель закончился тупиком: мужчины уперлись в бетонную подпорную стену и уходящий куда-то под землю лестничный колодец. В слабом свете лампочек аварийного освещения они увидели трех ротвейлеров. Их привязали за поводки к железным перилам лестницы, перекрыв доступ посторонним. Цепи собачьих поводков переплелись и теперь злобные черно-коричневые сторожевые псы были плотно прижаты друг к другу. Ротвейлеры скалились, брызгая пеной, но не могли дотянуться до женщины.

Женщине было за пятьдесят. Плотного телосложения. Белая. Раздетая до нижнего белья, она стояла по грудь в грязи, натекшей из открытых дренажных труб, замусоривших все вокруг сточными отложениями.

Увидев Патрика и Вирджила, женщина начала с упреков:

— Ну вот! А вы, как я вижу, не торопились. Я уже двадцать минут стою здесь и зову на помощь. Сначала они украли у меня все драгоценности, затем отобрали противогаз, который, между прочим, обошелся мне в пять тысяч долларов. Потом эти маленькие ублюдки раздели меня до лифчика и трусов и оставили здесь умирать…

Собаки залаяли на Патрика, когда он подошел к женщине.

Их тела слились в одно гигантское тело трехглавого пса… Цербер! Мифическая гончая подземного царства Гадеса встала на задние лапы. Истекая пеной, Цербер раскрыл пасти и залаял на Патрика.

Шеп отступил на шаг назад. Окружающий мир завертелся волчком…

Бетонная стена превратилась в длинный коридор тюремного блока. По бокам — стальные двери-решетки. Арестанты лежат бок о бок на полу в конце коридора. Тюремщики смеются, едва сдерживая трех сторожевых псов. Ротвейлеры заходятся в лае, бросаясь на испуганных голых иракских заключенных.

Офицер службы разведки поворачивается к Шепу.

— Мы называем это «зашугивать задержанных», — говорит он Патрику. — Следователи ценят наш труд. Зашугивание помогает развязывать языки.

— А в чем их вина? — спрашивает Патрик.

— Не знаю. А какая разница? Наша работа заключается в том, чтобы вселить страх Господен в этих клиентов Гуантанамо. Давай вот этого. Тащи его жирную задницу ко мне.

Шеп хватает испуганного иракца за локоть, поднимает на ноги и, отделив от товарищей по несчастью, тащит к офицеру.

Тот приставляет ствол пистолета к виску задержанного.

— Смитти! Скажи ему, чтобы взялся руками за щиколотки ног. Если он разожмет руки, я вышибу ему мозги. Шеперд! Когда я скажу, ударишь арабскую собаку по спине резиновым шлангом.

— Сэр! Я не думаю, что смогу…

— Ты не думаешь?.. Кто просит тебя думать? Это приказ, сержант. Шеперд! Мы получаем приказы непосредственно из службы разведки. Если мы будем добросовестно исполнять свои обязанности здесь, то дома, в Америке, больше никогда не повторится одиннадцатое сентября. Тебе понятно? А теперь бери этот чертов шланг. Смитти! Говори ему то, что я тебе сказал…

Служащий-контрактник переводит слова офицера на фарси. Дрожа от страха, тучный заключенный сгибается в три погибели и обхватывает руками свои лодыжки.

— Шеперд! А теперь врежь, как следует, террористу по заднице!

Секунду поколебавшись, Патрик шлепает по волосатой спине сорокалетнего водителя такси и отца пяти детей резиновым шлангом.

— Что с тобой? Или ты любитель мусульман? Вмажь ему, как следует, сержант Шеперд! Ударь его так, словно перед тобой упрямый мул.

Офицер службы разведки подмигивает переводчику-контрактнику. Тот вынимает из уголка рта недокуренную сигарету и засовывает ее горящим концом в левое ухо арестанту.

Человек взвывает от боли. Боясь быть застреленным, он, не выпуская из рук лодыжек, валится лицом вперед на покрытый кафельными плитками пол, разбивает себе голову и теряет сознание.

Офицер и переводчик-контрактник громко хохочут.

Шеп отступает от раненого человека и лающих, брызжущих слюнями собак…

Один из ротвейлеров внезапно замолк… За ним другой… Третий… Животные задыхались, словно что-то попало им в пасть.

— Патрик! С тобой все в порядке? Патрик!

Шеп вытряхнул из сознания воспоминания о тюрьме Абу-Грейб. Он снова находился в туннеле под Риверсайд-драйв. Рядом стоял Вирджил. Правая рука старика вся была в грязи.

Три ротвейлера выплевывали грязь, попавшую им в пасти.

Грузная женщина вскочила на ноги, прошлепала мимо собачьей своры и скрылась в лестничном колодце, оставляя после себя следы грязи и сточных вод.

Вирджил взглянул на Шепа. Инвалид казался очень бледным. Он весь дрожал.

— Очередная галлюцинация?

— Скорее плохое воспоминание.

— Расскажешь?

Патрик смотрел на собак. Воспоминания крутились в его голове.

— Это было в Ираке… Во второй раз меня определили системным администратором в тюрьму Абу-Грейб. Я там должен был сидеть за компьютером и наблюдать. Новеньких обычно ставили в ночные смены, а там много чего нехорошего происходило…

— Ты имеешь в виду пытки?

Шеп утвердительно кивнул головой.

— Меня заставляли принимать в этом участие. Когда я пожаловался, то мне сказали заткнуться и выполнять свою работу. Дела пошли совсем гадко, когда из Гуантанамо прибыли секретные агенты. Не поверишь, но это были психически больные люди. Они не давали заключенным спать и сутки напролет читали им детские стишки. Это сводило арестантов с ума. Иногда эти придурки подвешивали заключенных в наручниках и оставляли на несколько часов. Сам я этого никогда не видел, но слышал, что заключенных пытали, опуская головой в воду. Иногда агенты заходили слишком далеко и по-настоящему топили арестантов. Когда такое случалось, они помещали тело в мешок для трупа и приказывали нам избавиться от него ночью.

— Но ведь не это тревожит тебя? — спросил Вирджил.

Шеп отрицательно замотал головой. Взгляд его затуманился.

— У нас содержался иракский контр-адмирал Хамид Забар. Чтобы заставить адмирала говорить, секретные агенты привели его шестнадцатилетнего сына и пытали на глаза у отца… Мне тоже пришлось присутствовать при этом…

Патрик немного успокоился.

— Я работал в тюрьме полгода. Кое-кто из нас смог передать сведения о творимом там произволе в средства массовой информации. Началось официальное расследование. Я как раз вернулся в Нью-Йорк и сообщил в соответствующие органы о своем желании дать показания, но меня даже слушать не захотели. Расследование оказалось сплошной фикцией, рассчитанной на то, чтобы успокоить общественное мнение и американскую прессу. Вину за пытки возложили на нескольких офицеров низших чинов, назвав их «гнилыми яблоками», затесавшимися среди морально-здорового коллектива. И ни слова не сказали о нашем начальнике, который лично давал приказы пытать заключенных. Рамсфелд несет ответственность за жестокое обращение с заключенными. Его правая рука Пол Вольфовиц лично руководил экзекуциями… А был еще генерал-майор Джеффри Миллер. Рамсфелд послал его в Абу-Грейб, и он превратил тюрьму в Восточное Гуантанамо. Никто из виновных не был осужден и даже не получил дисциплинарные взыскания. Только тупицы вроде меня получили по шапке. За согласие давать свидетельские показания нам вначале уменьшили категорию по денежному содержанию, а затем тайно внесли в список «вечных возвращенцев». Через восемь месяцев я снова оказался в Ираке.

— А кем были эти заключенные? — спросил Вирджил.

— В том-то и дело! Большинство из них — случайные люди. Их хватали во время облав. Некоторых оговаривали местные сексоты, которым за их услуги платили немалые деньги. Их держали, не заводя никаких дел, даже не интересуясь, кто они такие…

— И ты ничего не сделал, чтобы этому помешать? — задал вопрос Вирджил.

— Я же тебе говорил! Я писал рапорты. Что еще мне оставалось делать?

— Эй, вы двое! Чего опаздываете?

Они повернулись на звук голоса. Мужчина в форменной одежде черного цвета, на лице — маска ребризера, указывал им дулом автомата на ведущие вниз бетонные ступени лестницы.

— Поживей, придурки. Баржа будет здесь с минуты на минуту. — И мужчина в черном оттащил свору за поводки.

Воспользовавшись моментом, Патрик и Вирджил без лишних вопросов зашагали вниз по лестницы в непроницаемой тьме.

Причал «А»

Район Бэттери-парка

22:11

Строительство причала «А» на юго-западной оконечности Финансового квартала, на территории Бэттери-парка, завершили в 1875 году. Сложенный из природного камня пирс 285 футов в длину и 45 футов в ширину выступал далеко в реку Гудзон. Возле причала возвышалось старое трехэтажное здание. Его окрашенные белой и зеленой краской рамы окон с арками и выдержанная в викторианском стиле башня с часами, расположенная в ближней к воде части строения, производили благоприятное впечатление.

Несколько часов назад причал паромной переправы у причала «А» гудел как пчелиный улей. Десятки тысяч человек стекались отовсюду в этот расположенный у реки парк. Большинство из них — гости Нью-Йорка, которые отчаянно искали способ вырваться с острова. Байдарку покупали за пять тысяч долларов. Гребные лодки обменивали на ключи от «мерседесов» и «ягуаров». К закату всякая посудина, которая держалась на воде, была продана, перегружена до предела людьми и отправлена через Гудзон.

Береговая охрана перехватывала утлые суденышки через пару минут после отплытия и безжалостно топила их. Оставшихся в живых пассажиров вынуждали плыть обратно в ледяной, до судорог, воде. Только немногие добирались до берега, а счастливцы шли ко дну.

Калитка, ведущая к огражденному цепями причалу «А», открывалась и закрывалась под порывами ветра. Холодный воздух, прилетевший с гавани, раскачивал строительные леса. Переносной генератор давал энергию шести лампочкам, которые тускло освещали помещение.

Здесь на лодочном прицепе стоял каютный круизер «Бейлайнер 2850 Контесса Седан Бридж», спущенный на воду в далеком 1982 году. Корпус длиной десять футов был сделан из стекловолокна и окрашен в голубые и кремовые цвета. Каютный круизер мог довольно комфортно разместить восемь пассажиров. Камбуз был оснащен кухонной плитой, работающей на спирту или электричестве. В носовой части — раковина для умывания, душ и портативный биотуалет. В кормовой части — три каюты.

Катер крепился с помощью каната к лебедке, закрепленной над люком, через который каютный круизер спускали на воду в северо-западной части причала.

Хит Шелби купил катер за шесть тысяч долларов у управляющего причалом. Двигатель работал нормально, а вот корпус протекал от пробоин, полученных несколько лет назад при столкновении. Ремонт судна сделали небрежно, поэтому катер едва держался на воде. В качестве дополнительной платы владелец судна согласился оставить его на причале «А» до тех пор, пока Шелби не закончит ремонт.

Хит Шелби лежал на пыльном деревянном полу, укрывшись одеждой Санта-Клауса. Все его тело горело лютым огнем. Через каждые пару минут он кашлял кровью с желчью. Опухоль размером с киви выскочила у него под мышкой слева.

Ему было страшно оставаться здесь одному, но еще больше он боялся заразить чумой жену и сына, поэтому Хит укрылся под катером, молясь только о том, чтобы пережить предстоящую ночь.

Мобильный телефон снова зазвонил. Слезящимися глазами Хит Шелби посмотрел на экран, чтобы увериться, что это не жена.

— Слушаю, — сказал он.

— Хит! Это ты?

— Паоло?

— Я только что разговаривал с сестрой. Она в отчаянии.

Находясь на грани бреда, Шелби приподнялся с пола.

— Дженни больна?

— Нет. Она ужасно волнуется из-за того, что ты не отвечаешь на ее звонки.

— Выдался тяжелый день на работе.

— Тяжелый день, — повторил за ним Паоло. — Хит! Манхэттен поражен чумой. Мы должны увезти наши семьи с острова.

Хит Шелби откинулся на полу, борясь с позывами к рвоте.

— Как?

— На катере, который мы отремонтировали для Колина. На нем мы переплывем через реку. Ты ведь заделал течь?

— Да… Нет… не помню… Паоло! Я в сарае для лодок… Я болен. Я не хочу никого заразить. Болезнь съедает меня изнутри.

— Чем я могу тебе помочь?

— Ничем, — сказал Хит Шелби. — Держись от меня подальше. Передай это и моей семье.

— Хит! Сейчас повсюду чума. К утру никто на острове не сможет чувствовать себя в безопасности. Твоя семья еще не заболела. Их можно спасти. Подготовь катер к плаванью через Гудзон. Мы с Франческой заберем Дженни и Колина из Бэттери-парка как только сможем. Я уверен, что смогу спасти их. Когда мы доберемся до Нью-Джерси, я постараюсь тебе помочь.

— Думаю, для меня уже все кончено. Бери катер. Я починю его и уйду отсюда подальше. Только сделай мне одно одолжение, Паоло. Передай Дженни, что я ее люблю. Скажи Колину, что его папа очень им гордится.

— Хорошо… Да… Алло!.. Хит!.. Ты меня слышишь?

Выпустив из руки мобильный телефон, Хит Шелби на четвереньках подполз к мусорной урне и облегчил свой желудок.

Остров Говернорс, Нью-Йорк

22:14

На северо-западном берегу острова Говернорс вздымается округлое фортификационное строение из красного песчаника, известное под названием замок Уильяма. Эту крепость возвели в 1807 году для защиты водных подступов к Нью-Йорку. Диаметр «замка» составляет двести футов, высота крепостных стен — сорок футов, толщина — восемь футов.

Ли Нельсон шла за капитаном Звава по большому саду, разбитому во внутреннем дворе «замка». Затем они вошли в башню и по винтовой лестнице поднялись на террасу, с которой открывался вид на гавань Нью-Йорка. Над Бэттери-парком и Манхэттеном висела непроглядная ночь.

— Капитан! Пожалуйста… — попросила Ли. — Я должна позвонить мужу. Я только скажу ему, что со мной все в порядке, — и все…

Джей Звава сделал вид, что не услышал обращенных к нему слов. Все его внимание поглотил завораживающий вид Финансового квартала, небоскребы которого освещало зарево бушующих внизу пожаров.

— Я увлекаюсь историей, — сказал капитан женщине. — До террористического акта одиннадцатого сентября именно Финансовый квартал был тем местом, где произошла самая кровавая трагедия в истории Нью-Йорка. В июле 1863 года, во время Гражданской войны, агенты конфедератов начали беспорядки, во время которых погибло около двух тысяч ньюйоркцев и еще восемь тысяч получили ранения разной степени тяжести. На остров Говернорс напали, но полиция отбила атаку мятежников.

— Капитан! Как насчет одного телефонного звонка?

— Хорошо, но после того, как вакцина будет у нас.

— Но я ведь помогаю вам, — не унималась Ли Нельсон. — Вы меня попросили, и я пошла вам навстречу. А что случится, если ваши люди не найдут Шепа?

— Тогда ваш телефонный звонок не будет иметь смысла.

К ним подошел адъютант.

— Извините, что отвлекаю вас, сэр. Теперь мы можем подавлять сигналы всех мобильных операторов и готовы обесточить город.

— Выполняйте.

— Есть, сэр.

Адъютант побежал вниз по лестнице.

Ли Нельсон выглядела ошеломленной.

— Вы отключаете электричество?

— Наша задача — удерживать три миллиона человек на острове, — начал объяснять Джей Звава. — Обесточив город, мы дадим нашим термочувствительным датчикам лучший обзор. К тому же, выключив электричество, мы принудим людей сидеть по своим домам.

— Вы спровоцируете панику.

— Доктор! Паника уже началась… пять часов назад.

Они смотрели на город.

Отключение электричества началось с южной оконечности Манхэттена. Кварталы один за другим погружались во тьму. За Бэттери-парком и Финансовым кварталом последовали Чайнатаун и Нижний Ист-Сайд… Трибека… Маленькая Италия… Сохо… Распространяясь на север, темная волна прошлась по центральной части, погасив огни Центрального парка. Затем тьма спустилась на Верхний Ист-Сайд и Верхний Вест-Сайд. Весь остров погрузился в бархатистую темень, впрочем, пока не полную: от брошенных на улицах автомобилей еще исходил свет.

Из тьмы послышался крик. Преодолев разделяющее два острова расстояние, он ужасал единодушием: так обычно кричат на американских горках. Только крик этот вылетел из ртов миллионов обреченных на смерть людей, тщетно взывающих во тьму…

Под 158-й улицей

Манхэттенвилль, Манхэттен

22:31

Они спускались во тьму. Патрик и Вирджил. Мужчина, защищенный от чумы вакциной, но страдающий от пустоты в собственном сердце, и старик, ослабленный прожитыми годами, но защищенный от всех напастей верой в свою благородную цель. Чтобы не оступиться и не скатиться вниз по бетонным ступенькам лестницы, они спускались, держась за руки. Единственным источником света был фонарик в руке вооруженного человека. Каждая невидимая ступенька, которой касались их ноги, приближала их к болезни и тьме. Снизу стоял гнилостный запах сточных вод. Мерзкий цокот скребущихся по бетону крысиных лапок наполнял души людей трепетом.

Три лестничных пролета… шесть… восемь… двенадцать… Наконец спуск закончился. Перед ними возник вход в бетонный туннель восьми футов высотой. Никак не меньше, чем на один фут он был залит подмерзшей жижей сточных вод и грязи. Отпечатки подошв обуви свидетельствовали, что через этот туннель прошла не одна сотня ног.

Вооруженный человек отрывисто приказал им идти дальше. Увязая по щиколотку в грязи, они продолжили путь. Патрик терял терпение. Бывший морской пехотинец всерьез подумывал кончиком изуродованного протеза располосовать вооруженному человеку горло. Словно прочитав его мысли, Вирджил обогнал Шеперда, и теперь шел между ним и незнакомцем.

Преодолев еще сотню ярдов, они вышли с другой стороны сточной трубы на берег реки Гудзон. Снег с дождем закончился, и на небе, не освещенном городской иллюминацией, стали видны звезды.

Патрик смотрел на группки людей на берегу. Подойдя ближе, он понял, что здесь собрались представители двух совершенно разных социальных слоев. Лица представителей элиты в дорогих парках и пальто закрывали высокотехнологичные противогазы и ребризеры; даже на маленьких детях, а таких было немного, красовались детские противогазы уменьшенных размеров. Их слуги, преимущественно иностранцы, донашивали за хозяевами одежду. Ночным морозным воздухом они дышали через респираторы или марлевые маски. На спинах у слуг были небольшие детские рюкзаки, а в руках — набитые вещами огромные чемоданы; некоторые из них вели на поводках хозяйских собак.

Дюжина вооруженных людей в противогазах подвела процессию к небольшому причалу. Глаза всех собравшихся на берегу были устремлены на реку, по которой медленно плыла баржа для перевозки мусора.

Наконец баржа причалила. Патрик узнал эмблему компании. Судно принадлежало семье Лукези, преступному синдикату, базирующемуся в Бруклине. Из рулевой рубки вылезла темнокожая женщина лет сорока. Она была одета в длинное кожаное пальто, сапоги в тон и темные камуфляжные штаны. Тонкую талию перетягивал ремень с кобурой, в которой Патрик заметил «магнум» сорок четвертого калибра.

Женщина направилась к Грэгу Мастрояни по прозвищу Счастливчик, который, как известно, был капо семьи Лукези.

— Я Шэрон. Помощник сенатора организовал нам помещения на острове Говернорс. Надо спешить. Катер береговой охраны вернется через двадцать минут.

— Пусть садятся, но сначала каждый должен заплатать за проезд.

— Слышали, люди! Деньги, драгоценности, золото… Никто не взойдет на борт без предоплаты.

Хорошо одетый человек лет сорока, обогнав пожилую пару, открыл перед Шэрон свой дипломат.

— Здесь двадцать шесть миллионов в облигациях на предъявителя. Этого более чем достаточно за одиннадцать человек плюс две иностранные студентки.

Темнокожая женщина посветила фонариком на содержимое дипломата.

— Нефтяные компании. Годится. Теперь старик. Вы следующий. Сколько у вас людей?

Вперед вышел сухопарый седовласый старик лет семидесяти-восьмидесяти в отороченном мехом шлеме летчика, за ним ковыляла, опираясь на трость, его жена, а два широкоплечих телохранителя ее поддерживали.

— Со мной восемьдесят или девяносто человек, — сказал старик. — Половину суммы я уже перевел. Другую половину вы получите тогда, когда мы в целости и сохранности доберемся до места назначения. Моей жене недавно сделали операцию на тазобедренном суставе. Проследите, чтобы ее разместили удобно на судне.

— Это вам не «Королева Мария». Ваша жена и на мусоре посидит. Все там будут сидеть…

В голосе старичка зазвенел убийственный металл.

— Да как вы смеете! Вы не имеете ни малейшего представления, с кем разговариваете!

Вирджил оттащил Патрика в сторону.

— Нам надо идти… сейчас же…

— А как же дети? У меня десять пробирок вакцины. Если я оставлю две для моей семьи, то…

— Спрячь коробку и помалкивай. На своем пути мы еще встретим людей, более достойных спасения.

— А что, если я дам им несколько пробирок, чтобы они доставили их медикам в Нью-Джерси? Доктор Нельсон говорила…

— Раскрой глаза, Патрик. Перед тобой пиявки общества. Они думают лишь о собственном благе и спасении от чумы. Жизнь они прожили в богатстве, свято веря, что весь остальной мир должен подчиняться их воле и служить удовлетворению их капризов. Духовное разложение отвратило их от света, а жадность сделала приспешниками Сатаны. Под этими респираторами скрываются лица людей, которые обворовывали пенсионные фонды на десятки миллионов. Даже сейчас эти люди пытаются за свои неправедно нажитые богатства купить пропуск с Манхэттена, прекрасно понимая, что тем самым могут распространить заразу по всему миру. Хорошенько рассмотри их, сынок. Это пиявки, не больше.

Патрик наблюдал за седоволосым стариком, который, как полный дурак, снял с лица противогаз, ругаясь с темнокожей женщиной.

— А теперь слушайте меня. Мои предки управляли этой страной, когда ваши бегали в чем мать родила по джунглям. А вы, мой сицилийский друг, пребываете в полнейшем неведении. Кто, по-вашему, организовал эту маленькую эвакуацию? Ваш босс работает на меня. Ваш сенатор, между прочим, тоже, — обратился он уже к негритянке. — Без меня вас бы и на пушечный выстрел не подпустили к этому причалу.

Капо мафии посветил фонариком в лицо старику, затем развернул листок бумаги и сверил данные.

— Блин… лажа… Немедленно пропустить.

— Пусть ваши головорезы помогут моей жене подняться на борт, — приказал старик. — И поживее. Мне нужно как можно скорее попасть на Говернорс. В аэропорту «Ла Гуардия» нас ждет частный реактивный самолет. Через восемь часов я должен быть в Лондоне.

Седовласый остановился, словно спиною почувствовал враждебное присутствие. Медленно он повернул голову и посмотрел на Патрика.

Его глаза светились, словно у кота. Уши заострились, как у летучей мыши. Тонкие губы растянулись, обнажая гнилые острые зубы, покрытые желтоватым налетом. Пальцы вытянулись, превращаясь в когти. Его осанка оставалась стариковской, но теперь в нем чувствовалась внутренняя сила. Он превратился в живой труп, создание ночи, похожее скорее на рептилию, чем на человека.

Вокруг его слуг зароились тучи ос и шершней. Их лица опухли и покрылись кровоточащими укусами. Рты оказались набитыми стодолларовыми банкнотами.

Седовласый Носферату подобно змее зашипел на Шеперда:

— Тебе чего-нибудь нужно?

Темнокожая Шэрон выглядывала из-за правого плеча вампира. Она обольстительно улыбалась Шепу. Ее кожаное пальто превратилось в пару гигантских крыльев. Вооруженные боевики вокруг нее стали похожи на неандертальцев. Глаза за стеклами противогазов казались противоестественно большими и желтушными.

Вирджил потянул Шепа обратно в толпу, подальше от голодных глаз, горящих злобой, подальше от произносимых шепотом проклятий. Они выбрались оттуда без приключений и направились на юг вдоль берега реки, ступая по припорошенной земле.

Патрик не прикрывал лицо от ветра, желая, чтобы морозный воздух рассеял адские видения, выветрил их из памяти.

— Вакцина… — прошептал он. — Эти галлюцинации кажутся такими реальными.

— Что ты видел?

— Демонов и проклятых. Бездушные мешки плоти.

— А я видел людей, которые не любят Бога и не уважают других людей, — сказал Вирджил. — Даже если они смогут перебраться через реку, свой багаж — хаос и тьму — они возьмут с собой. Они умрут нераскаявшимися и после смерти сполна заплатят за свои грехи. Им воздастся за страдания, которые они навлекли на своих соотечественников.

Вирджил и Патрик брели вдоль берега, когда последняя группа богачей взобралась на борт баржи. Свои чемоданы они ставили прямо на кучи мусора и садились на них как на табуреты. Через пару секунд заработали сдвоенные двигатели. Вращающиеся гребные винты плавно отвели баржу от причала и взяли курс на юг к острову Говернорс.

Внезапно Патрик почувствовал необыкновенную тяжесть во всем теле. Казалось, земля притягивала его к себе с двойной силой. Кровь сержанта Шеперда превратилась в жидкий свинец. Его движения были замедлены. Словно во сне, он повернул голову налево. Окружающее казалось сюрреалистичным. От страха у него свело низ живота.

Ангел Смерти стоял на берегу и смотрел на плещущиеся волны. Его черное тяжелое одеяние, местами рваное, напоминало гигантские крылья. От существа пахнуло столетним тленом, и Патрик чуть было не задохнулся. Мрачный Жнец стоял к нему в профиль. Из-под надвинутого капюшона были видны длинный, тонкий нос и заостренный подбородок. Плоть клочками отставала от костей. Узловатая правая рука существа сжимала держак косы. Лезвие — повернуто вправо. Металл отливал странной зеленью цвета спаржи.

Ангел Смерти смотрел на отчаливающую баржу и… улыбался.

Река Гудзон

Международный аэропорт Джона Кеннеди

22:47

«Жнец» парил в трех тысячах футов над рекой Гудзон. Его видящие во тьме «глаза» пронизывали мрак, жадно высматривая любого, кто осмелится предпринять попытку сбежать из Манхэттена…

В длину аппарат не превышает тридцать шесть футов. Размах крыла — шестьдесят шесть футов. Вес пять тысяч фунтов. «ЭмКью-9 Жнец» относится к классу дистанционно управляемых самодвижущихся аппаратов, дронов, широко используемых для разведки, слежки и рекогносцировки местности. «Жнец» превышает по размерам и мощности «ЭмКью-1 Хищника», поэтому его относят к категории «охотников-убийц». Вооружение «Жнеца»: реактивные снаряды «ЭйДжиЭм-114 Адский огонь», «интеллектуальное» оружие «ДжиБиЮ-12 Мостовая» с лазерным наведением и всепогодные корректируемые крылатые бомбы «ДжиБиЮ-38».

Два «Жнеца» прибыли в международный аэропорт Кеннеди на борту транспортного самолета «Локхид Си-130 Геркулес» в сопровождении дюжины техников, четырех групп управления полетом, состоящих из двух человек каждая, передвижного трейлера с двумя наземными станциями управления и майором Розмари Лейпли, в прошлом оператора дрона, а ныне командира подразделения.

Для управления беспилотным летательным аппаратом с ударными возможностями необходимо задействовать двух людей: пилот использует в реальном времени изображение, формируемое инфракрасными датчиками, а оператор средств обнаружения следит за работой камер, датчиков и управляет оружием с лазерным наведением. Стажеры майора Лейпли не были ни коммандос, ни пилотами; это воины будущего, а именно, представители поколения Икс — непревзойденные компьютерные игроки. Молниеносная реакция делали их отличными кандидатами на роль операторов дистанционно управляемых самодвижущихся аппаратов. Отсутствие летного опыта из недостатка превращалось в достоинство.

Любимчиком и гордостью майора Лейпли был Кайл Хэнли. Впрочем, его биография мало чем отличалась от биографий других ее учеников. В школе Кайл плохо учился и слыл хулиганом. В семнадцать лет его девушка забеременела. Кайл украл машину и, чтобы не сесть в тюрьму, пошел в армию. Через две недели после начала службы парень сбежал в «самоволку», за что попал в военную тюрьму, где продемонстрировал превосходную реакцию, играя в видеоигру «Мир боевого мастерства». Там-то его и заприметила майор Розмари Лейпли.

Кайла определили оператором средств обнаружения на «Жнеце-1». Перед ним находилось несколько экранов, на которые передавались данные с камер ночного виденья и инфракрасных датчиков. Последние легко могли «увидеть» теплое человеческое тело в холодной воде реки Гудзон. Кайл по шлемофону передавал инструкции пилоту Бренту Фоэлю, толстому, весившему добрые триста фунтов, бегемоту в старой футболке для игры в бейсбол с именем Брайана Доукинса и логотипом клуба «Филадельфия иглз».

— Еще два аквабайка. «Наезжаю» первой камерой. По два пассажира. Снижаемся до трех сотен футов.

— Понял! — ответил Кайлу пилот. — Снижаюсь до трехсот футов. Ложусь на курс один-восемь-ноль. Мы как раз пройдем над ними.

— К бою готов!

— Цели расходятся.

— Я их вижу. Перехват — север-юг.

— Понял! Расстояние — пятьдесят метров. Уменьшаю скорость до сорока узлов. Поджарь их, чувак! Пусть их дождиком намочит!

Град пуль, казавшихся на темном экране летящими вниз белыми звездами, пропорол борт первого аквабайка, убив уроженку Южной Каролины сорокалетнюю Синти Грейс и ее мужа Сэма прежде, чем добрался до их родственников. Вспышка белого света «ослепила» тепловизионный прибор ночного наблюдения Кайла, когда взорвался топливный бак второго аквабайка.

— Еще четырех — в задницу, — воскликнул Кайл.

Оператор средств обнаружения нагнулся и пожал руку своему пилоту.

— Отставить! — приказала майор Лейпли.

Она чувствовала, что ее тошнит. Еще немного и содержимое съеденного пайка окажется на свободе.

— Это вам не монстры из видеоигр и не террористы. Это люди, граждане Америки! — заявила Розмари Лейпли.

— Мы просто по-другому не можем, майор, — сказал Брент Фоэль. — Если мы не будем играть, а начнем задумываться, мы не сможем быть вам полезными.

— Мы постараемся больше так не шутить, — склонив голову, пообещал Кайл.

— Этого будет достаточно. Спасибо, — майор взглянула на электронные часы на стене над станцией управления. — Заканчивайте. Сейчас я пришлю ребят сменить вас.

Кайл подождал, пока майор Лейпли выйдет, и недовольно заявил:

— Это вам не монстры из видеоигр… Каково? Не помню, чтобы нашу лицемерку воротило от того, что мы вытворяли в Пакистане с местными…

— Аминь, брат мой. Эдди! Какой счет?

Оператор средств обнаружения «Жнеца-2» Эд Уайт выглянул из-за перегородки своей станции.

— До конца осталось шесть минут, чувак. Мы впереди на четырнадцать трупов.

— Не спеши тратить невыигранные деньги, горячая голова, — сказал Брент.

Он резко набрал высоту и направил «Жнеца-1» на юг вдоль береговой линии.

— Ложусь на курс два-семь-ноль. Посмотрим, что происходит возле руин моста Джорджа Вашингтона.

Кайл нагнулся к пилоту и прошептал ему на ухо:

— До одиннадцати вечера эта зона над Гудзоном закрыта для полетов.

— Это ты так говоришь, а мне сказали, что всякий, сбежавший с Манхэттена, может заразить чумой весь остальной мир. Никто и носа не покажет на реке Гарлем еще добрые полчаса, а я не собираюсь проигрывать пари. Мне все равно, кто там будет: парни на весельной лодке, аквалангист или развеселая компашка шлюх на спасательной шлюпке. Каждый, кто попытается покинуть остров, — труп.

— Точно.

Брент изменил курс полета «Жнеца». Теперь дрон летел на юго-запад, на высоте четырехсот футов над восточной береговой линией Гудзона.

Кайл не отрывал глаз от четырех экранов, расположенных над пультом управления. Когда дрон пролетал над взорванным мостом Джорджа Вашингтона, на радиолокаторе с синтезированной апертурой появился большой «след». Благодаря ультракоротким электромагнитным волнам этот дистанционно зондирующий прибор, легко пронизывая ночь и густую пелену облаков, создает двумерное изображение объекта.

— Дичь, партнер! — крикнул Кайл пилоту. — Один большой «след» от носа и два от волн за кормой. Цель — в трех целых семи десятых километра к югу от моста. Движется на юг со скоростью двенадцать узлов. Слишком большой след для моторного катера. Опусти дрон до пяти сотен футов. Надо считать показания тепловых датчиков.

Брент навел «Жнеца» на переданные ему координаты и, уменьшив скорость, начал постепенно снижаться.

— Забудь. Это баржа с мусором.

— Баржа с мусором и… людьми! Чувак! Глянь на тепловизор! Мы напали на золотоносную жилу!

Эдвард Уайт вылез из-за пульта управления своей станции и присоединился к соперникам.

— Вы играете не по правилам, девочки, — заявил он. — Зона над Гудзоном закрыта для полетов до одиннадцати ночи.

— Не обращай на него внимания, Кайл, — заверил со своего места Брент. — Сколько ты там насчитал трупов?

— Двести двадцать восемь человек, не считая семнадцати собак и нескольких сотен крыс, — проверив показания термосканера, доложил его напарник.

— К оружию, чувак! Настало время поджарить этих паразитов!

Кайл ввел команду на экран своего монитора. Сердце учащенно стучало в груди.

— К бою готов! Два реактивных снаряда «Адский огонь». Всю ночь ждал, когда доведется запустить хоть одну из этих малюток.

— Двадцать секунд. Давай! Устрой им танцы! Врежь как следует! Четыре… три… два…

Кайл ухмыльнулся.

— Пришло время зажечь ночь.

Река Гудзон, Манхэттен

22:54

Не было слышно рокота приближающихся моторов. Ничто не предвещало трагедии.

Ослепляющая вспышка белого, фосфоресцирующего пламени превратила ночь в день. Затем громыхнул оглушающий раскат грома. Чудовищная по силе взрывная волна обрушилась на берег, обдав людей жаром.

Патрик упал на колени и закрыл голову руками. Перед глазами сновали кровавые пятна. В ушах звенело. С неба посыпалась огненная шрапнель. Она с шипением гасла, падая в грязные воды Гудзона. Куски человеческой плоти падали вокруг него на тающий снег. Они были похожи на обгоревшие маршмэллоу, выуженные из костра. Только когда с неба перестали падать головешки, Патрик осмелился поднять голову и посмотреть на погружающийся в воды реки огненный остров.

Отблеск горящей баржи озарил еще одного зрителя, стоящего на берегу слева от Шеперда. Мрачный Жнец откинул покрытую капюшоном голову назад. Костлявые руки сверхъестественного создания разошлись в стороны. Полы плаща затрепетали, словно крылья. Казалось, Ангел Смерти вдыхал в себя души сожженных заживо людей.

Мрачный Жнец повернул голову. Некогда пустые глазницы черепа теперь заполняли сотни глаз. С позеленевшего лезвия косы капала кровь.

Горло Шеперда стиснула невидимая удавка, все мышцы в теле напряглись.

Порыв пропитанного гарью воздуха остудил мокрую землю. Зигзаг кроваво-красной молнии разорвал бурлящую тьму небес.

Беспамятство овладело Патриком Шепердом, унося его прочь, прямо в ад…

 

Потерянный дневник Ги Де Шолиака

Отрывок взят из недавно обнаруженных, но еще не опубликованных воспоминаний хирурга Ги де Шолиака, жившего во времена «черной смерти» 1346–1348 годов.

Перевод со старофранцузского.

17 мая 1348 года

Записано в Авиньоне, Франция

Ангел Смерти ходит среди живых. Он послан Господом нам в наказание. Настал конец дней. В этом нет ни малейшего сомнения. Я собственными глазами видел те чудовищные прегрешения, вынудившие Ангела Смерти ходить среди людей, собирая свою жатву.

Гвидо

О каких чудовищных преступлениях я говорю? Я говорю об убийстве невинных детей, о сожжении тысяч человек на кострах, об истреблении одних людей другими.

Богохульство этого варварства отягчено тем, что никто не раскаивается в содеянном.

То, что я вверяю свои мысли бумаге, не менее опасно для моей жизни, чем ежедневное общение с чумными больными. Впрочем, я не боюсь людей. Лучше уж покаяться и спасти свою бессмертную душу.

История немилостива к евреям. Этот жизнерадостный, но презираемый всеми народ подвергают гонениям и истребляют со времен фараонов. Расцвет и падение Римской империи принесло им еще больше горя. В течение семи столетий, что последовали за гибелью Рима, ненависть к евреям воплотилась в погромах, часто переходящих в бесчинства и кровавую резню. Новоявленные крестоносцы врываются в еврейские поселения посреди глухой ночи, вытаскивая ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей из своих жилищ. Людей заставляют смотреть на казни их близких и родных. Людей заживо сжигают на кострах. Это настолько ужасно, что некоторые евреи предпочитают собственноручно убивать своих жен и детей, чтобы не видеть звериный страх на их лицах от знания того, что их ждет впереди.

He имея права свободного проезда и покупки земли, евреи обратились к ростовщичеству — занятию, которым, согласно церковному праву, не должно заниматься доброму христианину. Высокие проценты за даваемые взаймы деньги умножили ненависть к евреям, поэтому им пришлось искать защиты у королей, епископов и городских советов. Во Франции эта ненависть вылилась в знаменитый Суд над Талмудом, который состоялся в Париже в 1240 году. [47] В 1306 году евреев изгнали из страны. [48] После Великого голода, что предшествовал приходу чумы, по стране прокатилась волна погромов.

Весной 1320 года на юго-западе Франции, в районе реки Гаронны, возникло движение Pastoureaux. [49] Отчаяние порождает страх, страх перерастает в ненависть. Евреи стали легкой добычей для банд «пастушков». Привлекая в свои ряды все больше крестьян, погромщики пошли на Тулузу и убивали на своем пути всех евреев. Когда лидеров мятежников пленили, монахи отпустили их на волю, объявив во всеуслышание, что пленники спаслись благодаря Божьему промыслу. [50]

Волна убийств распространялась, словно мор. Когда мятежу Pastoureaux пришел конец, более сотни еврейских общин на юге Франции, в Испании и Каталонии были разорены; погибло более ста тысяч ни в чем неповинных людей.

Хотя вожаков Pastoureaux обезвредили, неурожаи и все усиливающийся голод порождал в душах людей всепоглощающую ненависть к тем, кто был достаточно богат, чтобы выжить. В 1321 году начали распространяться слухи о заговоре против короля. Рассказывали, что прокаженные, желая вызвать бунты, отравляют колодцы на юге Франции. Эти слухи дошли до Филиппа V. Их величество приказал провести повсеместные аресты. Тех прокаженных, кто сознавались сразу, сжигали на костре. Если же арестованный упорствовал, утверждая, что невиновен, его пытали, пока он не сознается, а потом сжигали.

Разумеется, состояние общин прокаженных досталось короне.

Богатства прокаженных делали их уязвимыми перед человеческой завистью, то же можно сказать и о евреях. Иногда обвинения выдвигались и против мусульман.

На Страстной неделе поползли слухи об отравителях-евреях. Волна убийств вспыхнула с новой силой. В Тулоне сожгли сто шестьдесят евреев. В Витри-ле-Франсуа сорок человек перерезали себе горло, чтобы не попасть в руки религиозных фанатиков.

26 апреля на небе люди наблюдали явление, предопределившее судьбу оставшихся в живых евреев — на протяжении четырех часов солнце казалось залитым кровью. (Редакторское примечание. Солнечное затмение.) Поверив, что Судный день близко и в этом повинны евреи, люди занялись погромами. Всех евреев Франции либо перебили, либо посадили в тюрьму.

Во время Великого голода я был молод и работал на ферме отца в Лангедоке. Еврейские погромы вызывали в моей душе отвращение, но я делал вид, что ничего не происходит. А что я мог сделать? Только благодарить Всевышнего, что не родился евреем.

Судьбой мне было предопределено стать свидетелем того, как одна молодая женщина благородного по виду происхождения упала с лошади. Она получила серьезные ранения и сломала левую ногу. Я сумел остановить кровотечение и забинтовать сломанную ногу так, что она правильно срослась. Через несколько месяцев ко мне приехал ее отец, который оказался евреем-ростовщиком. В благодарность за спасение ноги, а возможно, и жизни его дочери он предложил оплатить мою учебу на лекаря. Я поступил в Болонский университет и стал изучать анатомию и хирургию. Этот благородный поступок навсегда изменил мою жизнь. С тех пор я не могу безучастно смотреть на притеснения евреев и других изгоев.

Что ж, вернемся к чуме.

Меня нисколько не удивило, что винить в «черной смерти» стали евреев. Это было одной из причин, почему я отдал столько сил поискам лекарства от этой болезни: я не сомневался в таком повороте событий.

Впрочем, на этот раз свирепость еврейских погромов ужасала.

Как и ранее, первое избиение имело место на Страстной неделе. В ночь на Вербное воскресенье, 13 апреля, христиане Тулона совершили нападение на еврейский квартал. Людей вытаскивали на улицы и убивали прямо на месте. Дома грабили, выносили все самое ценное, прежде всего деньги, а затем поджигали. Тела убитых без одежды потом волокли по улицам города.

От Тулона погромы распространялись быстрее чумы. Огонь выжигал целые еврейские деревни. В некоторых случаях христиане предлагали спасти маленьких детей, крестив их, но матери отказывались идти против своей веры и, прижимая детей к груди, шли на костер.

На Пасху распространился слух, что евреи распространяют чуму, отравляя колодцы и родники. Хотя эти обвинения против евреев были похожи на те, что выдвигались против прокаженных в 1321 году, люди в них с легкостью поверили, особенно после того, как в Шильонском замке, в Швейцарии, у нескольких евреев под пытками вырвали признание в том, что местный хирург-еврей и его мать изготовляли чумной яд.

Пока я пишу эти строки, страшное зло творится по всей Европе. Обвиняя в чумном море евреев, чернь льет воду на мельницу Сатаны. Вместо покаяния в своих грехах люди думают, что их деревню можно спасти, если истребить в ней всех иудеев. То, что и евреи умирают от чумы, никак не разубеждает этих фанатиков. Особенно стараются те, кто ходит в должниках у ростовщиков-евреев.

Три сотни иудеев были убиты на прошлой неделе в Тарреге, еще несколько дюжин в Барселоне. Каждый день выдумывают новые пытки и казни. Последней выдумкой погромщиков стал терновый венец, который надевают на голову еврея. Затем его бьют по голове дубинкой, вгоняя шипы в тело, пока бедолага не умирает.

Моровое поветрие стало не только оргией смерти. Оно превратилось в вакханалию аморальности. Наши страхи и ненависть вынесли на поверхность отвратительные черты характера человека. Моя душа истекает кровью из-за деяний моих соотечественников. Я говорил с Климентом VI. После этого папа подписал буллу, сообщающую о том, что евреи неповинны в распространении эпидемии, ибо чума не щадит ни христиан, ни евреев.

Но убийства не прекращаются.

А тем временем Климент VI вместе с кардиналом Колонна покинули папский дворец в Авиньоне и перебрались в Этуаль-сюр-Рон. Перед отъездом он пообещал, что прикажет и впредь разводить в жаровнях огонь.

Я отказался от предложения папы последовать за ним. Я — главный хирург, и мое место в Авиньоне. Впрочем, у меня была еще одна причина отказаться от предложения папы: кажется, я заболел.

 

Круг четвертый

Алчность

20 декабря

Берег реки Гудзон

Северный Манхэттен

23:04

8 часов 59 минут до предсказанного конца света

Патрик Шеперд открыл глаза.

Дождь со снегом закончился. Тучи над головой рассеялись, и мужчина увидел звезды.

— С тобой все в порядке, сынок? Ты потерял сознание. Патрик взглянул на Вирджила, стоящего возле него на коленях.

— А что произошло?

— Баржу взорвали, — объяснил старик. — Думаю, это был управляемый снаряд. Тебя контузило взрывной волной.

— А все те люди на барже…

— Они умерли так же, как и жили, думая только о себе.

К Шепу вернулась память.

— Вирджил! Я видел его! Он стоял на берегу за секунду до взрыва.

— Кто стоял?

— Ангел Смерти. Мрачный Жнец. Он следует за мной после падения вертолета!

— Успокойся.

— Это не из-за вакцины, Вирджил! Я не страдаю галлюцинациями! Ты должен мне поверить.

— Я верю тебе.

Патрик увидел выражение глаз старика.

— Ты его тоже видел? — спросил он.

— Не в этот раз… Души грешников взывают к нему. Послушай, мы должны торопиться, если хотим найти твою семью. Ты можешь идти?

Патрик поднялся на ноги и почувствовал легкое головокружение. Он не помнил, когда ел в последний раз. Шеп с трудом мог припомнить, как его зовут. Он оглянулся, не зная, куда идти.

На берегу повсюду валялись тлеющие обломки и человеческие останки. Тела обгорели до неузнаваемости. То тут, то там Шеп видел оторванные руки и ноги, головы и не поддающиеся идентификации части тел.

На юге горизонт Манхэттена тонул во тьме. Черные громадины небоскребов устремлялись вверх, словно далекая горная цепь. На востоке небо озаряли спорадические вспышки оранжевого света. Рельеф местности не позволял спутникам разглядеть источник этого свечения. Дорога обратно в город шла вверх по крутому склону, а затем по въезду на эстакаду автострады. Уставшее тело Патрика вряд ли справилось бы с такими физическими нагрузками.

— Вирджил! Я не думаю, что у меня хватит сил еще раз взбираться наверх.

— Я знаю другую дорогу, — сказал старик, протягивая товарищу полированную деревянную коробочку. — Не забудь ее. Помни, что ты нужен своей семье.

Взяв Патрика под локоть правой руки, старик повел его обратно, по направлению к парковой автостраде Генри Гудзона, по узкой асфальтированной дорожке, которая пересекалась с Риверсайд-драйв.

Чайнатаун

23:09

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум…

Равномерные удары безжалостно выталкивали ее из черноты забвения. Звуки привлекали ее, словно рыбу извивающийся на крючке червяк.

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум…

«Какая досада… Дайте мне поспать…»

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум…

Гави Кантор открыла глаза. Девочка горела в бреду.

Лампочка без абажура. Непокрытый простыней матрас. Тяжелый запах спермы. Бессвязная человеческая речь.

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум…

Глазами удивленного котенка Гави смотрела на пакет для внутривенного вливания, покачивающийся высоко над ее головой. Расширенные зрачки медленно проследили за пластиковой трубкой, которая, извиваясь, спускалась вниз к ее руке. Одурманенный наркотиками разум с трудом мог отделить кошмар от действительности. Наконец ей это удалось. Гави застонала.

— Помогите… Кто-нибудь… пожалуйста…

Звук отдавался эхом в ее сознании, пустом и исковерканном. Девочка попыталась приподняться, но обнаружила, что ее руки и ноги привязаны к кровати ремнями.

Бред разбился на куски.

Кровь отхлынула от ее головы, и изо рта девочки вылетел истошный, преисполненный животного ужаса вопль:

— Боже!.. Боже мой!.. Помогите!.. Спасите!..

Девочка кричала и билась в истерике, пока над ней не склонилась голова ее похитительницы.

Мексиканке было за пятьдесят. Жировые отложения на ее толстых руках дрожали, когда она с холодным равнодушием впрыснула какое-то вещество в пакет для внутривенного вливания и поправила пластиковую трубку капельницы.

— Спи, кралечка. Мы скоро тобой займемся.

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум…

Гигантская стиральная машина вдруг стихла… Тринадцатилетняя девочка погрузилась во тьму беспамятства…

Остров Говернорс, Нью-Йорк

23:17

Вертолет «ЭмЭйч-60Джи Пэйв Хок» высоко летел над Нью-Йоркской гаванью. Пилот выбрал кружной маршрут из Нью-Джерси, огибая закрытую для полетов зону над Гудзоном. Боевой вертолет средней грузоподъемности был вооружен двумя установленными вдоль боковых иллюминаторов пулеметами системы «ДжиЭйЮ-2Би» и двумя пулеметами пятидесятого калибра, размещенными внутри боевого отделения за двумя скользящими дверьми. Первый и второй пилоты вместе с бортинженером сидели в кабине. В боевом отделении, кроме восьми вооруженных до зубов рейнджеров в черном, находился уставший и немного испуганный медик-резервист.

Дэвид Кантор чувствовал себя в роли футболиста, который ударил из положения вне игры и теперь стоит перед неумолимым судьей на линии. Когда вертолет, сделав резкий поворот, пошел на посадку, все внутри него сжалось. Приземление было жестким. Дэвида сильно тряхнуло. Рейнджеры с педантичной дотошностью проверили свое снаряжение и выскочили из вертолета прежде, чем смолкли двигатели.

Оставшись один в боевом отделении, Дэвид Кантор зажмурился, пытаясь собраться с мыслями.

«Зачем я здесь? Какой в этом может быть смысл?»

Выпрямив затекшие ноги, он спрыгнул из вертолета на заснеженную траву.

Полицейский возле джипа махнул ему рукой.

— Капитан Кантор! Садитесь, пожалуйста, в машину.

Дэвид залез в джип и схватился руками за край сиденья. Машина сорвалась с места и затряслась по заснеженному полю. Переехав ров без воды по узкому деревянному мосту, группа военных оказалась в старом фортификационном укреплении.

Древнее по американским меркам четырехугольное строение форта Джей превратилось в ультрасовременный командный пункт. От стоящих на территории старого укрепления рядов генераторов тянулось нескончаемое сплетение толстых кабелей. По ним ток подавался к пультам управления портативных вычислительных машин и тарелкам спутниковых антенн.

Дэвида провели в одну из четырех кирпичных казарм. Помещение освещалось переносными светильниками и обогревалось портативными печами на керосине в качестве топлива. В центре барака на столе для игры в пинг-понг лежала большая, семь на десять футов, карта Манхэттена.

Командовал здесь широкоплечий офицер в оранжевом скафандре. Его мощная грудь едва помещалась в ткань защитного комбинезона.

Когда Дэвид зашел, офицер орал по телефону:

— Нет. Слушай меня! Для карантина четвертого уровня биологической угрозы нет и не может быть никаких исключений. Мне наплевать, о чем там договорился сенатор, — его лицо побагровело. — А мне наплевать! Хоть король Сиама! Исключений не будет. Предупреждаю, если ты хоть раз еще посмеешь доставать меня своими звонками, я лично прилечу в Вашингтон, засуну тебя и твоего сенатора в вертолет «Апач» и выброшу прямехонько на Таймс-сквэр посреди Манхэттена. Понятно, слизняк?!

Командующий офицер лязгнул трубкой телефона по аппарату.

— Козел, — добавил он.

— Разрешите обратиться, сэр, — несмело подал голос военный полицейский. — По вашему приказанию я доставил капитана Кантора.

Начальник посмотрел на военного.

— Кого?

— Дэвида Кантора, сэр. Мы доставили его по воздуху из Нью-Джерси. Пациент доктора Нельсон…

— Врач… Точно. Извините, — офицер перевел взгляд на Дэвида и представился. — Джей Звава! Добро пожаловать в чистилище. Полковник Гамильтон ознакомил вас с сутью дела?

— Нет. Он только сказал, что это будет особо важная миссия.

— Ну, если спасение жизни нашего президента, не говоря уже о сотнях иностранных дипломатов, можно назвать «важной миссией», то да. О предотвращении всемирной пандемии этой заразы я умолчу, — отпустив военного, Джей Звава протянул Дэвиду папку с личным делом. — Человек, которого мы ищем, умудрился стащить единственное известное нам лекарство от биологического оружия, заразившего добрую половину жителей Манхэттена. По последним подсчетам количество умерших перевалило за четыреста тысяч человек. Так совпало, что наиболее разыскиваемый в стране беглец, — ваш друг.

Дэвид раскрыл папку и взглянул на фотографию трехлетней давности, сделанную в «зеленой зоне» американского контрольного пункта системы безопасности.

— Шеп! Вы ищете Шепа?

Капитан Звава подал рукой сигнал другому военному полицейскому, который подвел к ним низкорослую брюнетку в армейской парке, висевшей на ней мешком.

— Доктор Ли Нельсон. Доктор Дэвид Кантор, — представил он друг другу врачей. — Расскажите капитану о вашем больном.

— Семь часов назад, — начала женщина, — военные проводили излишне… жесткую операцию в ветеранском госпитале на Манхэттене. Патрик, забрав небольшую деревянную коробку с вакциной против чумы, сбежал на вертолете «медэвака». Вертолет сделал вынужденную посадку в парке Инвуд-Хилл. Я склонна считать, что сейчас он движется по Манхэттену на юг к Бэттери-парку.

— Откуда такая уверенность? Почему именно к Бэттери-парку?

— Из-за жены и дочери.

Дэвид закрыл папку и положил ее на стол. В голове царила полная сумятица.

— Это Шеп сказал вам, что его семья живет в этом районе?

— Нет. Я нашла их сегодня утром.

— Мы посылаем группу захвата, капитан, — объяснил Джей Звава. — Только мы не можем рисковать. Если ваш приятель выйдет из себя и уничтожит вакцину… Кантор! Вы меня слушаете?

Дэвид с усталым видом глянул на офицера.

— Вы хотите, чтобы я летел с вашей группой захвата? — спросил он.

— В самую точку.

— А что если его семьи нет на Манхэттене? Может, они успели уехать?

— Главное, что он верит в то, что его жена и дочь в Бэттери-парке. На этом построен весь наш план. Мы знаем, что сегодня он уже пытался связаться с ними. Ваш друг нам не нужен. Нам нужна вакцина.

Дэвид Кантор обошел стол и, встав у южной части карты, взглянул на Бэттери-парк.

«Оттуда рукой подать до школы Гави. Всего пару миль. Не выдай своего волнения. Покажи твердость».

— Одно условие… Я сыт по горло вашими передислокациями, заданиями и затыканием мною дыр. Мне сейчас же нужны полностью оформленные документы о том, что я снят с военного учета. Только при таком условии я полечу…

— Согласен… Доктор Нельсон! Будьте добры, принесите, пожалуйста, из столовой пару сэндвичей для нашего друга. Сейчас мы подберем ему бронежилет по размеру.

Финансовый квартал, Манхэттен

23:22

Первым проявлением болезни была усиливающаяся головная боль. Затем перед глазами плыли красные пятнышки. Человека знобило, потом бросало в жар. Воспаление лимфатических узлов снимало все сомнения. Красноватые припухлости размером с двадцатипятицентовую монету вырастали на шее или под мышками. Иногда они появлялись в паху. Через два часа припухлости приобретали темно-красный оттенок, набухая кровью и гноем. Жар усиливался, переходя в лихорадку. Глаза казались невидящими, словно остекленевшими. Больные обильно потели. От них отвратительно пахло. Их лица приобретали смертельно-бледный цвет. Когда бубоны увеличивались до размера головки репчатого лука, они чернели, созревали и прорывались, отравляя кровь «черной смертью».

К горлу подкатывала тошнота. Не справившись с очередным спазмом, больной извергал из себя остатки последнего съеденного обеда вперемешку с кровью. Зубы и губы покрывались запекшейся кровью, но больной не обращал на это ни малейшего внимания. Все его тело болело. Боль, казалось, проникала в самые его кости. Мышцы ныли. Внутренние органы отказывали… Через четыре часа с момента заражения смерть казалась желанной избавительницей от страданий…

Ноги немели, затем леденели. Холод медленно полз вверх, пока не достигал паха. Сфинктер разжимался. Кишки выпускались наружу, лишая жертву остатков человеческого достоинства. Последний вздох сопровождался ужасным приступом боли. Холодная рука смерти сжимала сердце.

Душа покидала тело. Она неслась вверх по ярко освещенному, приятно теплому, успокаивающему всякую боль туннелю…

Чума тоже покидала мертвое тело. Ее ДНК побуждала бактерии искать следующую жертву. Это было просто. К заражению приводили прикосновение потного тела, непроизвольное чихание или кашель больного, вдыхание вредоносных бактерий, окровавленное полотенце, брошенное в гараже. Убитые горем родные и близкие не заботились о своей безопасности. Полная изоляция в многоквартирных высотных домах была просто невозможна.

Ужас и безысходность сложившегося положения усугублялись еще и тем, что после смерти члена семьи оставшиеся в живых понимали, что должны спешно избавиться от источника убийственной заразы.

Стенной шкаф? Зловоние проникало во все уголки квартиры. Общий коридор? А что скажут соседи?

«Коса» превратила Манхэттен в «Титаник» без спасательных шлюпок. Надежды на чудо не оставалось. Действительность была грубой до безобразия. Смерть неотступно приближалась, и не было от нее спасения.

Шелби Моррисон сидела на полу гостиной и допивала четвертую бутылку пива. Ароматическая свеча горела на кофейном столике. Дядя ее подруги сидел у окна. Рич Гудман преподавал в средней школе химию. Его жена Лори находилась сейчас в спальне вместе с двумя маленькими детьми.

Джейми Рамсон лежала в комнате для гостей. Позывы к тошноте сменялись у нее стонами.

Рич Гудман не сомневался, что его племянница умирает. Вопрос, который горел ярким факелом в голове дяди, заключался в том: сколько членов его семьи она возьмет с собой в могилу?

Ответ мог быть: всех… если, конечно, он не будет действовать расчетливо и решительно. Дилемма была непростой. На что можно решиться ради выживания?

«Моя душа за жизнь моих близких. Не мешкай. Сейчас не до самокопаний. Сперва подругу Джейми, а потом…»

Рич Гудман взял бронзовый канделябр, задул свечу и обрушил его на затылок Шелби Моррисон. Раздался треск проломленной черепной коробки тринадцатилетней девочки, которая сначала ударилась лбом об угол кофейного столика, а затем повалилась на пол. Темная кровь, похожая на кленовый сироп, который часто подают с оладьями, расплылась по линолеуму. В затылке образовалось отверстие, из которого, словно из дыхала кита, фонтанировала кровь. Струя обдала свитер и левую щеку Гудмана.

Мужчина снял с себя свитер и вымыл лицо водой с жидкостью для мытья посуды. Переступив через труп девочки, он подошел к кухонному окну. Полторы минуты ушло на то, чтобы открыть двойную щеколду. Кипя от ярости, Рич Гудман обеими руками вытаскивал шпингалеты из пазов. Наконец он распахнул покрытое морозными узорами окно настежь.

Ледяной ветер загулял по квартире, задувая свечи.

Гудман поднял тело девочки с пола. Повсюду капала кровь. Мужчина подбросил труп в воздух и перекинул его головой вперед через подоконник. Теперь половина тела свешивалась вниз, а половина оставалась в комнате. Схватив тело за лодыжки, Гудман приподнял его и выбросил из окна.

Тело пролетело десять этажей со скоростью тридцать два фута в секунду и с глухим ударом упало на асфальт.

Мужчина попятился от окна. Его била мелкая дрожь, хотя Гудман отметил, что ощущает какое-то странное чувство удовлетворения. Туфли чмокали по залитому кровью полу, а в уме преступника созревал дальнейший план действий.

«Сначала смыть кровь! Нет… нет… Руки помою, когда выброшу Джейми… Потом помою, полью белизной и дезинфицирую. Перчатки… Мне нужны перчатки и респиратор…»

Выкинув хлам из-под кухонной раковины, мужчина нашел пару резиновых перчаток и респиратор, который он надевал на себя шесть лет назад во время ремонта на кухне. Гудман надел перчатки и полил их белизной, стараясь не замечать подступающей к горлу тошноты.

У мужчины начался жар.

Вашингтон-Хайтс, Манхэттен

00:03

Они молча шли по Риверсайд-драйв миля за милей. Ветер приносил с востока одинокие крики и предсмертные вопли.

Какофония человеческих страданий действовала на расшатанные нервы Патрика. Обрывки воспоминаний проносились в его голове. Образы прошлого соединялись, сильные эмоции наполняли его душу.

Бесконечная муштра в форте Драм… Сплошная пытка… Пылающая, словно сера, ненависть…

Выброска… Транспортный самолет… Жар кувейтской пустыни… Их поделили на десятки, словно овец…

Первая ночь… Внезапные порывы ветра… Сирены воздушной тревоги… Неудобный противогаз… Еще две тревоги… Без сна… Без еды… Мало воды… Бронежилет, противогаз и стоградусная жара… Идти в бой, словно париться в сауне… Чувство неловкости, когда теряешь сознание… Санитары, стягивающие с тебя бронежилет…

Багдад… Свист пуль из АК-47… Они ложатся совсем-совсем близко… Добро пожаловать на представление, новобранец!.. Оглушающий шум разрывающихся стопятидесятипятимиллиметровых снарядов… В ушах звенит… В носу вонь горящей нефти и белого люминофора.

Кровь хлещет из раны товарища. Он умирает, пока ты перевязываешь бинтом простреленную навылет грудь… Мать, прижимающая к груди младенца с оторванной рукой… Муж у трупа жены… Ребенок у безжизненного тела матери… Политики ни за что не позволят, чтобы их избиратели увидели все это. Неприкрытая правда о войне вызвала бы массовые акции протеста борцов за мир…

Для новобранца война — это ненависть и сомнения, патриотизм и невысказанные вопросы…

Дом остался на другой стороне земного шара… Поле боя — это островок одиночества, страха и полной сумятицы… Где кончается правда и начинается кривда?.. Моральный выбор приходится делать чуть ли не ежеминутно… Постепенно правила упрощаются: главное — остаться в живых и вериться домой…

Чтобы выжить, надо убивать…

Деревня на берегу Евфрата… Большинство крестьян никогда прежде не видели ни одного живого американца… Мужчина и его сын бегут к тебе… Их намерения столь же непонятны, как фарси, на котором они что-то выкрикивают… Он машет им руками, призывая остановиться, но отец и сын продолжают бежать. Он кричит что-то на своем чудовищном фарси, но иракцы его, кажется, не понимают. Расстояние между ними сокращается. С каждой секундой опасность оказаться рядом со спрятанной на их теле взрывчаткой (если, конечно, это смертники) возрастает. Иракцы вбегают в зону поражения.

Из его винтовки вылетает кусочек раскаленного свинца. Отец падает, как подкошенный.

Девятилетний мальчик опускается на колени возле мертвого отца, не веря в реальность происходящего. Красное пятно медленно расплывается на одежде убитого. В порыве ненависти мальчик вскакивает и продолжает бежать к завоевателю, который только что застрелил его отца. Не погибли ли другие члены его семьи? Кто знает? Зачем он бежит? Кто знает? Возможно, он и сам не понимает этого.

Жизнь рождается и умирает за долю секунды. Поведение мальчика представляет угрозу. Правила выживания довольно просты.

Патрик стреляет в мальчика. Теперь сын воссоединился со своим отцом…

Время проходит в бесцельном, полуживотном существовании. Шеп чувствует, как превращается в тень человека. Такие, как он, составляют крошечные винтики огромной машины под названием «армия». У таких, как Шеп, никогда не берут интервью. Их показывают на экранах телевизоров, но никогда не дают им права голоса… День сменяется ночью, а ночь днем… Приятные сны и мечты о лучшей жизни сменяются кошмарами во сне и наяву. Душа черствеет. Разум занят только мыслями о том, как бы не погибнуть. Впрочем, от солдата только этого и ждут… Собственная воля побеждена. Воспоминания сглаживаются. Он забывает лицо своей жены, забывает ребенка, которого никогда больше не будет укачивать на руках…

Смена обстановки. Срок истек… Две недели ускоренной акклиматизации, во время которой он притворяется, что стал прежним Патриком Шепердом и… обратно в Бостон…

Только на этот раз он один.

Дом поражает его своей пустотой. В нем ужасно холодно. Жена и дочь давно там не живут… Прощальной записки нет, но история стара как мир. Посеявший горе должен сполна его испить…

Действительность распадается на фантасмагорические осколки. Боль режет ему сердце. Где-то улыбаются сто тысяч мертвых иракцев, понимая, что его страдания только начинаются.

Он много пьет… Приходят старые друзья, но Патрик Шеперд, которого они прежде знали, давно мертв… Звонят из «Ред сокс», но образ застреленного девятилетнего мальчика не дает Шепу покоя… Он продает дом и переезжает в неспокойный район города. Главное, чтобы его оставили в покое…

Через восемь месяцев Дядюшка Сэм его находит. Добро пожаловать обратно в ад!

— Патрик! Открой глаза. Посмотри на меня. Ты меня слышишь?

— Вирджил…

— Ты впал в ступор. У тебя опять галлюцинации?

Горячие слезы потекли из глаз ветерана.

— Патрик…

— Я не могу… извини… просто… пойдем…

— Сынок! Ты не сможешь убежать от того, что обитает в твоей голове.

— Лучше не будем об этом, — попросил Патрик. — Не надо зацикливаться на моих проблемах… Просто давай уйдем отсюда поскорее.

— В том-то и дело, — вздохнул Вирджил. — Ты не смог уйти от себя. Это твоей семье пришлось уйти от тебя.

Не обращая внимания на слова старика, Шеп зашагал по Риверсайд-драйв.

— Перестань строить из себя жертву, — не унимался Вирджил. — Те, кто хотят быть жертвами, похожи на дождевых червей. Они безрадостно проводят свою жизнь под камнями, во тьме, думая, что так проще жить.

— Возможно, я заслужил жить во тьме.

— Слова настоящей жертвы.

— Оставь меня в покое… психиатр…

— Если ты на самом деле этого хочешь, мы можем разойтись в разные стороны прямо сейчас. Твоя любимая думает, что в тебе есть много хорошего. Ты рано похоронил себя заживо. Или она не права?

Слова психиатра произвели на Патрика должное впечатление.

— Она вправду это сказала?

— Да. И только поэтому я сейчас здесь, рядом с тобой.

Шеп повернул голову и посмотрел на старика. На глаза навернулись слезы.

— Я убил ребенка. Он оказался близко от меня, не дальше, чем ты, и я выстрелил. А до этого я застрелил его отца.

Мужчина вытер нос.

— Я не жертва. Я убийца. Как можно очисть свою душу от такого?

— Первым делом надо брать на себя ответственность за свои поступки, — сказал Вирджил.

— Ты что, глухой, старик? Ты что, не слышал того, что я тебе только что сказал?

— Да. Я слышал твое признание, — ответил психиатр. — Что ж… Чувство вины и ненависть к самому себе не помогут тебе, сынок. Если ты и впрямь хочешь измениться… если ты хочешь вернуть свет в свою жизнь, то тебе следует начать брать на себя ответственность за свои поступки.

— И каким же образом? Я что, буду всю оставшуюся жизнь только тем и заниматься, что каяться в совершенных мною преступлениях? Или беседы с психиатром мне помогут?

— Нет. Брать на себя ответственность за свои поступки означает не заниматься самобичеванием, а перестать быть игрушкой в чужих руках. Стань хозяином своей судьбы. Оказывай благотворное влияние на жизнь других людей. Внутри тебя кроется способность давать, делиться, любить, заботиться и быть щедрым и великодушным. Что бы ты не совершил в прошлом, в тебе есть потенциал к хорошему.

— Тебе просто меня не понять, — упорствовал Патрик. — Я пошел в армию, чтобы бороться за справедливость. Я пожертвовал всем — семьей, карьерой, славой, богатством — ради защиты нашей страны от врага!

— Праведный человек, попавший в хаос окружающего его греха, сам начинает совершать неправедные дела.

— Точно.

— Тебе надо построить ковчег.

— Да… Что? К чему тут ковчег? — не понял Патрик.

— Ты ведь знаешь библейскую историю о Ное? Ной был праведным человеком, рожденным во времена великого духовного падения. Ему было непросто жить на свете, приходилось бороться с непониманием других людей и внутренними терзаниями, которые разрывали его сердце. Подобно тебе, Ной был далеко не святым, но ему довелось жить в мире, настолько изъеденном проказой алчности, что он выгодно выделялся на фоне полного упадка. Книга Бытия называет этих жадных людей нефилимами — исполинами, падшими ангелами, людьми славы. Не надо трактовать слова Библии буквально. Для простых людей эти нефилимы были исполинами не в прямом, а в переносном смысле слова. Они имели огромную власть над своими соотечественниками. В современном мире нефилимами можно считать могущественных брокеров, которые коррупцией разрушили Уолл-стрит и Вашингтон, используя страх и войну ради наживы. Нефилимы считали себя выше других людей. Их отличали заносчивость и патологическая тяга к ничем не ограниченной власти. Под их влиянием люди становились все более ущербными душой. Мир стал мрачным местом, лишенным божественного света. Тогда Господь нашел лучшего из людей и предупредил его о грядущем потопе в случае, если ничто не изменится. Ной попытался предупредить людей, но они оставались глухи к его словам. Тогда Создатель приказал ему построить ковчег, на котором он сможет спасти свою семью и после потопа вновь заселить землю. Новые люди должны были искать самоусовершенствования в Божьем свете и почитать друг друга.

— Интересная история, — сказал Патрик, — и очень профессионально передана, но это же смешно: животные, которых собирают парами… потоп, покрывший водой всю землю… Я никогда не воспринимал библейские рассказы буквально.

— А их и не стоит воспринимать буквально. В Ветхом Завете зашифрована древняя мудрость. В каждой фразе на арамейском языке таится сокровенная тайна человеческого существования, познав которую, можно приблизиться к божественному свету, победить изначальный хаос.

— Что-то я раньше об этом не слышал, — сказал Шеперд.

— Большую часть последних четырех тысячелетий человеческой истории она была скрыта от людей, но сейчас, когда коней дней близок, это знание стало доступно каждому.

— А в чем скрытый смысл библейского рассказа о Ное?

— Ну… об этом можно дискутировать не одну неделю, поэтому я буду говорить как можно понятнее. Согласно сокрытому знанию, любой человек, который входит в нашу жизнь, может поспособствовать нашему духовному росту, спасению и самоусовершенствованию. Создатель приказал Ною построить ковчег, и тот выполнил волю Бога, втайне желая отомстить всем тем, кто всю жизнь плохо поступал с ним. Ной не стал просить у Господа дозволения спасти еще кого-нибудь, кроме его семьи. Строительство ковчега было испытанием, ниспосланным Ною Богом, и патриарх не прошел его. Он смирился с уничтожением человечества и не попытался спасти павших, предоставив им шанс покаяться и исправиться. История Ноя имеет два измерения. В физическом мире это катаклизм, почти полностью истребивший человечество. В духовном плане восшествие Ноя на ковчег представляет собой проникновение горнего света в наш физический мир. Сила добра уничтожила силу зла.

— Бог истребил зло. Понятно…

— Нет, Патрик. Создатель никого и ничего не истребляет. Свет Господа может творить только добро. Плохие последствия определяются не Богом, а теми людьми, которые воспринимают его свет. Божественный свет похож на электричество. Одни люди умеют правильно подключать приборы, добиваясь добра и самореализации, другие прикасаются мокрыми руками к штепсельной вилке и получают сильный электрический разряд. Как бы то ни было, природа света всегда одинакова. Когда Ной взошел на ковчег, горний свет уничтожил порок, который запятнал этот мир. Только те, кто не был равнодушен и пытался самосовершенствоваться, избежали гибели. Все те, кто наслаждался своими пороками, утонули.

— А что стало с самим Ноем? — спросил Патрик.

— Он умер грешником.

— Подожди… Ты только что сказал…

— Ковчег построили, и Ной со своей семьей укрылись на нем, когда Ангел Смерти пришел покарать человечество. Наводнение длилось двенадцать месяцев. Этого времени должно было хватить, чтобы души Ноя и его близких очистились, в то время как души грешников направились в геенну огненную. Но Ной совершил ошибку. Ту же самую ошибку, которую в свое время совершил Адам. Фруктом, который на самом деле соблазнил Адама, было не яблоко, а виноград, вернее вино, получаемое из плодов виноградной лозы. Вино может загубить человеческую душу, низводя ее на такие уровни подсознания, куда не проникает Божий свет. Воды потопа схлынули, и Ной поддался искушению и выпил вина, желая достичь иных уровней сознания. Когда его сын Хам, будущий отец земли Ханаанской, застал Ноя пьяным и голым, то кастрировал его. За это Ной проклял землю Ханаанскую.

— Пожалуй, это несколько жестоко…

— Сейчас поясню. Ной из праведника превратился в жертву, по крайней мере, он поверил, что является жертвой. Этот человек стал свидетелем смерти почти всех живых существ на земле, спас свою семью, но так никогда и не понял истинной причины своих страданий. Ошибка Ноя заключалась в том, что, построив ковчег, он притворился, что сочувствует тем, кто погиб от потопа. Ной думал, что страдания очистят его душу, но на самом деле он оставался безучастным к их горю. Патриарх не смог вырасти духовно.

Они шли на запад по Риверсайд-драйв. Шеп погрузился в свои мысли.

— Я принес в этот мир боль, Вирджил, — наконец произнес он. — Как я могу надеяться на прощение моих грехов, если даже Ной не нашел его? Для такого грешника, как я, самое место в аду!

— Прежде чем искать очищение души, надо раскрыть свою душу перед другими.

— Ты хочешь сказать, что я очерствел сердцем? — спросил Патрик.

— Ты так считаешь?

Шеп помедлил с ответом.

— Иногда это необходимо. В мире слишком много зла, Вирджил. Воюя с террористами, нельзя вести себя, как Ганди.

— Ганди говорил: «Сначала измени себя, а потом уже пытайся изменить весь остальной мир». Насилие приводит только к насилию.

— Хорошо сказано, но не особенно годится для ситуации с мятежниками, которые убивают ни в чем не повинных людей.

— Разница между мятежником и борцом за свободу, — сказал Вирджил, — часто определяется тем, на чьей стороны ты в данный момент воюешь. В любом случае мертвые не интересуются политикой. Жизнь — это экзамен, Патрик. Ной его провалил. Его душа отвергла свет Творца, не исполнила свой тиккун, поэтому Создатель вновь послал ее на Землю. Такова участь всех тех, кто не смог исполнить свое предназначение.

— Постой… Ты мне сейчас рассказываешь о реинкарнации?

— Этот процесс называют Гилгул нешамот, что переводится как Колесо души. Душа попадает в физический мир только потому, что ей нужно усовершенствовать себя, снискать прощение за те грехи, которые она совершила в прежней жизни. Если душа прожила только одну жизнь, то у нее остается еще три на исполнение своего тиккуна. Конечно, каждый раз возвращаясь в физический мир, она рискует наделать новых ошибок под влиянием сил зла.

— Давай уясним… Ты хочешь сказать, что все, через что мне довелось пройти, — это наказание за грехи прежней жизни? — задал вопрос Патрик.

— Не исключено.

— Но это же безумие. Я ничего не помню ни о каких прошлых жизнях.

— А ты помнишь каждый момент твоей жизни, начиная от рождения?

— Конечно же, нет.

— Но ты же их прожил!.. Когда речь заходит о прежних жизнях, человеческая память так же ограничена, как пять чувств, которые то и дело вводят человека в заблуждение. Можешь принимать это или отвергать, но каждая душа в физическом мире уже жила на этой земле. То, кем ты был когда-то, не так важно. Куда важнее знать, какой тиккун ты исполнил для духовною самоусовершенствования.

— Хорошо… чудесно… Предположим, я соглашусь с твоим взглядом на жизнь. Тогда у меня закономерно возникает вопрос: «Каков мой тиккун?»

— Не знаю, — сказал старик. — Часто то, что вызывает у человека душевную боль, и надо исправить. Та душевная боль, которую ты испытываешь, то, что не дает тебе идти к свету, как мне кажется, непосредственно связано с размолвкой, которая возникла между тобой и женой. Исправь причину, и ты исправишь последствия.

Свернув с Риверсайд-драйв, они подошли к западным воротам старого кладбища.

Кладбище Святой Троицы. Двадцать четыре акра холмистой местности над рекой Гудзон. В 1776 году эту землю омыла кровь британских солдат и мятежников во время битвы на Вашингтон-Хайтс. В 1842 году вспышка холеры, тифа и ветряной оспы превратила эту землю в кладбище. В настоящее время более тридцати двух тысяч человек лежат рядами на кладбище Святой Троицы или покоятся в собственных склепах.

Шеп остановился, не зная, стоит ли входить в ворота.

— Все в порядке, — успокоил его Вирджил. — Ангелу Смерти нечего делать на кладбище.

Старик шел первым. По сторонам от дорожки высились столетние дубы. Их толстые ветви скрипели на ветру. Узловатые корни пробивались в трещины бетонного покрытия. Присыпанная снегом дорога пошла вверх. Шеп помог Вирджилу взобраться на склон. По бокам высились могильные камни американской истории. Джон Джеймс Одюбон… Джон Джейкоб Астор… Джон Питер Зенгер…

Дорога стала еще круче. Старик тяжело задышал.

— Мне надо передохнуть, — сказал Вирджил.

— Сюда.

Они присели на свободный от снега клочок земли. Луна выбилась из-за туч.

— Вирджил! А Мрачный Жнец, он — зло или нет?

— Ангел Смерти — это нейтральная сила, которая исполняет свое предназначение. В истории человечества бывали периоды, когда власть Сатаны становилась особенно сильной. Зло расползалось по земле, закрывая от людей доступ к божественному свету. Жажда власти и алчность приводили к моральному разложению, и люди впадали в амок. Тогда людская порочность открывала дорогу Ангелу Смерти, и он спускался на землю. Во все эпохи бывали времена тяжелых испытаний, но после тьмы всегда приходил свет.

— Ты ведь сам жил в темные времена, — сказал Патрик. — Расскажи о холокосте. Как тебе удалось выжить?

— Почему тебе это важно знать?

— Не знаю. Просто так…

Вирджил прикрыл глаза. Некоторое время он сидел молча. Лицо освещал серебристый лунный свет.

— Как тому иракскому мальчишке, которого ты убил, мне было девять лет, когда нацисты вытащили меня и всех моих близких из постелей и вместе с другими евреями погнали через польскую деревушку, в которой мы тогда жили, на железнодорожную станцию. Нас затолкали в вагоны для перевозки скота. Было так тесно, что я едва мог дышать. Люди взбирались на плечи друг друга, чтобы глотнуть свежего воздуха из единственного окошечка под потолком. Я, должно быть, потерял сознание. Когда свист паровозного гудка вернул меня к действительности, мы уже подъезжали к Освенциму, который немцы называли Аушвицем. Я до сих пор помню яркий свет прожекторов и вооруженных автоматами солдат в черной форме. Как и сегодня ночью, воздух был морозным, а от разгоряченного паровоза поднимались клубы пара. Из тумана вышел хорошо одетый человек, само воплощение зла. Впоследствии мы узнали его имя: доктор Йозеф Ме нгеле. Тогда я впервые увидел Ангела Смерти. Он стоял за спиной у нациста, облаченный в белый плащ с капюшоном. Ангел Смерти посмотрел на меня, затем на мою мать и трех сестер. Пустые глазницы его черепа заполнились десятками мерцающих глаз. Пока он смотрел, с покрытого зеленью лезвия косы начала капать кровь. Менгеле подошел ко мне и отцу. Нас отделили от женщин и увели направо. Всех остальных, включая матерей с маленькими детьми, пожилых людей, всех сестер, дочерей и тетушек погнали налево. Я помню, как кричали те, кого разлучали с близкими и родными. Одна мать не хотела брать на руки плачущего младенца, думая, что эта «обуза» предрешит ее судьбу. Эсэсовец застрелил ее на глазах у остальных. Больше я никогда не видел мою мать и сестер. Потом мы узнали, что их отвели в газовые камеры. А когда открыли крематорий, в пламя печей живьем бросали детей.

Патрик почувствовал себя нехорошо. Его бил озноб.

— Мужчин и мальчиков, которые казались достаточно сильными, повели по дороге, огражденной забором из колючей проволоки к главным воротам. Над ними на немецком языке было написано: «Arbeit macht frei», что переводится: «Работа делает свободным». В Аушвице не было ни мгновения свободы, не было света, а лишь сплошная тьма. Каждое утро начиналось с переклички и распределения дневной работы. Иногда мы часами стояли голыми на холоде, а врачи осматривали нас, решая, кому жить, а кому умереть. Отец сказал мне, чтобы я бегал на месте. Так мои щеки порозовеют, а лагерные врачи увидят, что я вполне здоров. Едой для нас были кусок хлеба и миска баланды. От такой еды загнулся бы даже дворовый пес. Немного мерзлого картофеля считалось пиршеством. Со временем мы стали похожи на ходячие скелеты — только кожа да кости. Вены просвечивались сквозь кожу. Рот болел от многочисленных ран и гнойников. Постоянный голод сводил меня с ума. Однажды я сорвал пучок травы и съел его. Потом мне стало плохо. Диарея чуть было не лишила меня жизни. Наша одежда воняла. Вместо обуви мы носили деревянные сабо, на которых просто невозможно быстро идти. Но любая одежда лучше, чем полное ее отсутствие. Без одежды человек кажется беззащитным. Ходить голым — стыдно. Жизнь стала невыносимее, когда заработал крематорий. Печи пылали и днем и ночью. Огромный столб черного дыма поднимался из единственной трубы, отравляя воздух. Иногда в этом дыму мне чудилось лицо Сатаны, который, глядя на наши мучения, насмехался. Позже я видел Ангела Смерти, но теперь на нем была черная одежда.

— Ты боялся Ангела Смерти?

— Нет. Я боялся нацистов. Я боялся Менгеле. Жнец олицетворял собой смерть, а смерть несла избавление от страданий. Впрочем, нацистам удалось сделать процесс умирания настолько ужасным, что люди делали все, лишь бы отдалить страшный конец. Некоторые решили, что останутся жить ради того, чтобы поведать миру о тех злодеяниях, которые творились в лагере. Это долг перед убитыми членами их семей. Мы работали на смерть. Став дантистами, мы извлекали коронки и мосты из черепов. Мы собирали вещи убитых: чемоданы с пожитками, женские сумочки, драгоценности и одежду. Мы дезинфицировали волосы мертвых и сушили их на чердаках. Мы выносили трупы из газовых камер и сжигали их в печах крематория. После мы удобряли лагерные поля золой. Мы жили в аду, но, как верно подметил твой друг Данте, преисподняя имеет много кругов. Последним, самым ужасным был десятый блок. Там проводились медицинские эксперименты под руководством Менгеле. Это была его личная камера пыток, в которой он проводил хирургические операции без анестезии. Он изменял пол, переливал жидкости, ампутировал конечности и вырезал органы. Он «изучал» последствия кровосмесительных оплодотворений. Менгеле предпочитал проводить свои эксперименты на детях, желательно близнецах. Молодых евреев и цыган кастрировали. Других замораживали живьем или убивали в компрессионной барокамере. Людей ослепляли, испытывали на них действие лекарств, подвергали пыткам настолько ужасным, что о них трудно говорить. Если ты думаешь, что это вызвало возмущение в среде немецких врачей, то ты глубоко ошибаешься. В Аушвиц потянулись медики, готовые принять участие в этих сатанинских экспериментах. До этого у них не было возможности вволю поэкспериментировать над людским стадом. Каждый день в лагерь прибывали поезда с новым материалом для опытов доктора Менгеле.

— Кто-нибудь пытался бежать?

— Немногие. Беглецов в основном ловили. Когда кто-нибудь бежал, нас заставляли часами стоять на плацу, пока беглеца ловили. Если его находили и притаскивали обратно в лагерь, над ним издевались и вешали у нас на глазах. Понимаешь, Патрик, мы были евреями, которых изгнали в ад. Нас никто не любил. Куда нам было бежать? Даже союзники, которые в конце концов освободили узников концентрационных лагерей, воевали с Гитлером не ради нашего спасения. Нас учили, что мы богоизбранный народ, но Бог отвернулся от нас, как многие из евреев отвернулись от Бога на горе Синай. Молиться запрещалось. Нацисты считали нас грязными паразитами, но некоторые из нас сумели найти лучик света, спасти последний островок человеческого достоинства, которое у нас хотели отобрать. Для меня таким лучиком света стало умывание. Каждый вечер перед тем, как лечь на нары, вместе с четырьмя-пятью такими же ходячими скелетами, как я, мы старались отмыть руки от золы и грязи, прилипшей к ним за день. Так я боролся со своими угнетателями. Эти маленькие победы не давали моей душе спуститься во тьму.

— Ты верил, что вас спасут? Как ты поддерживал в себе надежду?

— В Аушвице надежда была большим грехом. Те, кто надеялись выжить, прожить хотя бы еще один день, теряли человеческое достоинство и совершали страшные дела. Я видел, как матери отказывались от своих детей, а женщины позволяли себя насиловать охранникам за кусок хлеба. Я видел, как один человек задушил своего брата и съел его пайку. Зло порождает только зло, Патрик. Ты и сам это прекрасно понимаешь. Впрочем, несмотря на все это безумие и жестокость, мы верили, что однажды мир изменится к лучшему и придет наше спасение.

Вирджил открыл глаза.

— Я рассказал тебе свою историю. Не думаю, что она улучшила тебе настроение.

— Честно говоря, твой рассказ только подтвердил то, что я уже понял в Ираке. Бога нет, а Божий свет, о котором ты все время говоришь, не существует. Если Бог всемогущ, то почему на свете столько зла? Если Бог и вправду любит нас, то почему Он не остановил холокост? Если Он не вмешался, то я отрекаюсь от этого чудовища.

Старик поднялся на ноги. У него болела спина.

— Я понимаю твои чувства, Патрик. Я уже тысячи раз слышал подобного рода высказывания. Ответ на твой вопрос — в постижении смысла жизни. Жизнь — это испытание для души, исполнение ее тиккуна. Зло существует, чтобы существовала свобода выбора.

— Какая свобода выбора была у тебя, когда охранники уводили твою мать и сестер в газовую камеру? — спросил Патрик. — Если Бог был рядом, то почему Он не ответил на твои молитвы?

— Бог ответил отказом на мою молитву.

— Отказом…

Патрик недоверчиво покачал своей головой.

— И ты принял Его отказ? Нацисты бросали младенцев в огонь, а Бог ничего не делал…

— Кто мы такие, чтобы осуждать промысел Божий? Каждый из нас живет в ограниченном микрокосме своего времени и пространства. Твой жизненный опыт ограничивается тремя десятилетиями. Ты живешь в физическом мире, который представляет собой не более одного процента бытия.

— Узники концлагерей были невинными жертвами настоящего зла.

— Настоящее зло, как ты его назвал, существует на свете изначально. Предположим, я приму твою точку зрения… Как Бог должен был поступить в ответ на злодеяния нацистов? Устроить еще один всемирный потоп? Или умертвить каждого немецкого первенца, как Он сделал когда-то в Египте? Можно было бы наслать чуму, превратив их жизнь в адские муки… А как насчет небесного огня в виде атомной бомбы? Впрочем, ее черед настал позже… И слава Богу! Теперь мир куда лучше и безопаснее, чем до нее. Все упирается в свободу выбора, Патрик. Господь дал нам законы и право следовать им или нарушать их. Или ты думаешь, что заповедь «не убий» не относится к гибели сотен тысяч людей ради получения доступа к арабской нефти?

— Саддам Хусейн был злом, — не согласился с ним Патрик. — Мы освободили от него иракцев.

— А от кого твои предки освобождали индейцев? Ведь целые племена были перебиты до единого человека, а их земли достались белым.

Шеперд хотел возразить, но не нашелся, что ответить.

— Хорошо. Принимаю. Мы воевали во имя наших интересов, значит, я виноват еще в большей мере.

— Да. Ты виноват. И как каждая душа, не закончившая свой тиккун, ты будешь возвращаться… если, конечно, твоей душе будет за чем возвращаться…

Дойдя до вершины холма, они остановились. Перед ними тянулись акры земли, на которых рядами стояли надгробья кладбища Святой Троицы. Дальше к востоку располагался Бродвей, освещенный светом сотен костров.

Вирджил указал на него рукой.

— По Бродвею мы доберемся до Бэттери-парка, но путь будет небезопасен. Чума распространяется быстро, и люди впали в панику. Спрячь вакцину под паркой, иначе твоим жене и дочери ничего не достанется. Патрик! Ты меня слышишь?!

Но Шеперд не слушал своего товарища. Он смотрел на дорожку, которая скрывалась во тьме. Асфальт испещряла сетка трещин. Справа тянулся ряд мавзолеев, слева виднелись могильные камни.

— Что с тобой?

— Кажется, у меня дежавю, — прошептал Патрик.

— Ты уже бывал здесь?

— Не знаю. Мне сейчас холодно… как в морозильной камере… О… Нет… Это он.

Патрик указал рукой на костлявую фигуру у могильного камня со скульптурой ангелочка на верхушке. Это был Мрачный Жнец.

— Вирджил! Он здесь.

— Кто? Ангел Смерти? Где?

— Разве ты его не видишь? Он стоит на дорожке и показывает рукой на могилу. Вирджил! Что мне делать?

— Не подходи к нему близко, — предупредил Патрика старик. — Не позволяй ему касаться тебя. Ты видишь имя на могильном камне?

— Нет.

— Ты уверен, что никогда прежде не бывал на этом кладбище?

— Уверен.

Жнец мотнул рукой, на этот раз более энергично.

Шеп почувствовал, как ледяные щупальца прикасаются к его телу, костлявые пальцы сжимают его голову, стараясь проникнуть в мозг. Он никогда прежде не чувствовал такого ужаса, даже в Ираке, даже в худшем из своих ночных кошмаров.

Волна паники затопила его сознание.

Патрик Шеперд пустился наутек!

В четыре прыжка он обогнул склеп и помчался вниз по восточному склону холма, лавируя в лабиринте могил. Снег, покрывший неровности земли, сделал небезопасным бегство сержанта Шеперда. Стараясь сохранить равновесие, Патрик отставил в сторону свой протез. Изогнутое «лезвие» то и дело цеплялось за надгробия. Каждый удар высекал из камня искру, которая могла навести Ангела Смерти на его след.

Справа от себя он увидел дорожку по границе кладбища. Заиндивевший асфальт спускался вниз, к Бродвею.

Патрик побежал к дорожке и споткнулся о засыпанную снегом могильную плиту. Он полетел лицом вниз по склону холма, словно на санках, перекувыркнулся и покатился дальше. Снег забился ему под ворот куртки. Ночное небо проносилось перед глазами на бешеной скорости. Наконец мужчина ударился бедром о старый каменный столб, на котором висела створка восточных ворот кладбища Святой Троицы.

Оглушенный Шеп перевернулся на спину. Все тело болело. Больше он не боялся. Леденящее сердце чувство присутствия Жнеца исчезло. Лежа в снегу, он смотрел в ночное небо. Полная луна пробивалась среди облаков.

«Бог! Если ты есть… помоги мне, пожалуйста…»

Патрик услышал, как снег скрипит под чьими-то ногами, и закрыл глаза, думая, что это Вирджил. Но голос принадлежал не старику.

— Вот еще один.

— Оставь его мне.

— Маркиз! Ты же мне обещал следующего!

— Не доставай меня, придурок!

— Хорошо, чувак! Все — тип-топ…

— Да… Так я и думал…

Шеп привстал. Ночь взорвалась, когда сапог ударил его по лицу.

 

Круг пятый

Гневливость

21 декабря

Научно-исследовательский институт инфекционных заболеваний армии Соединенных Штатов Америки Форт Детрик

Фредерик, Мэриленд

0:27

7 часов 36 минут до предсказанного конца света

Полковник Джон Звава был на пределе своих сил. Ситуация ухудшалась с катастрофической быстротой. Каждая последующая новость была хуже предыдущей. Кровь стучала в висках.

В ООН царил полный хаос. «Коса» убила верховного лидера Ирана, обладавшего всей полнотой политической и религиозной власти в стране. Совет стражей конституции на чрезвычайном заседании провозгласил аятоллу Ахмада Джаннати новым лидером страны. Этот человек возглавлял консервативно настроенное крыло в совете стражей конституции и считался одним из ярых противников демократизации Ирана. Однажды он уже призывал верующих убить израильского министра иностранных дел Ципи Ливни. И теперь этот человек имеет доступ к новому тайному оружию своей страны — к русским межконтинентальным баллистическим ракетам с ядерными боеголовками.

Новый духовный лидер Ирана сейчас скрывается где-то в здании Секретариата ООН. Только несколько мулл знает его точное местопребывание. Через посредника аятолла Ахмад Джаннати потребовал, чтобы его на вертолете доставили в международный аэропорт Кеннеди, откуда он на частном реактивном самолете собирается лететь обратно в Тегеран. Джаннати не знал, что его последнее шифрованное сообщение по электронной почте было перехвачено Управлением национальной безопасности и переведено.

Оказывается, после возвращения в Тегеран новый духовный лидер Ирана собирается объявить себя махди, предсказанным пророками спасителем ислама, что положит начало Yawm al-Qiyãmah, Дню воскрешения, и, руководствуясь заповедями ислама, очистить мир от страха, несправедливости и тирании. Эксперты пришли к выводу, что Джаннати собирается отправить вооруженных чемоданами с ядерными бомбами террористов в Тель-Авив, Иерусалим, Эр-Рияд и на американскую военную базу Виктория под Багдадом.

Проведя краткое совещание в своих апартаментах в здании ООН, президент Эрик Когело незамедлительно приказал отложить эвакуацию до рассвета, пока он и его советники обдумают, как наилучшим образом разрешить сложившуюся ситуацию.

Пока президентская администрация втайне организовывала экстренное совещание Совета Безопасности ООН, полковнику поручили разбираться с безумием, царящим на Манхэттене.

Большое Яблоко гнило изнутри. Новые сведения, полученные от представителей здравоохранения с места событий, вселяли мало надежды. Общее число умерших от чумы перешагнуло полумиллионный барьер. Каждый час умирало примерно сто тысяч человек. Многоквартирные дома и небоскребы стали настоящими инкубаторами по разведению бактерий «Косы». На улицах — полно инфицированных людей. Единственный путь к спасению, который остался, — водный.

Чтобы предотвратить массовый прорыв карантина военные дополнительно задействовали четыре вооруженных беспилотных самолета «Жнец» и три патрульных катера береговой охраны. К счастью, течение было быстрым, а температура воды упала ниже сорока шли градусов, приводя любое длительное моржевание к гипотермии.

Но Звава знал, что отчаяние — мать изобретательности. Если ничего не предпринимать, то утром легионы выживших, используя акваланги, придумают, как обмануть тепловые датчики «Жнецов», и выберутся на побережье Бруклина, Бронкса, Квинса и Нью-Джерси. С их появлением начнется всемирная пандемия. В качестве профилактической меры незаряженные районы города были эвакуированы. Так же поступили с Инглвудом в Нью-Джерси и всеми прибрежными поселениями к югу вплоть до Байонна.

Оставалось только решить: что делать с самим Манхэттеном?

Только немногие из незадействованных в операциях аналитиков службы разведки знали о существовании этого отдела. Спустившись на шесть этажей под землю, полковник Звава вышел из лифта. Пройдя два контрольных пункта системы безопасности, он в сопровождении охраны направился по ничем не выделяющемуся, покрытому белой кафельной плиткой коридору к стальным дверям с табличкой «Отдел Си».

Засовы автоматически открылись, и левая дверь распахнулась перед полковником. Изнутри послышалась какофония в исполнении рок-группы «Инэксэс».

Джон Звава вошел в хорошо кондиционируемое помещение. За прямоугольным столиком сидел мужчина лет сорока. Его голова была обрита налысо. Благодаря солярию он поддерживал загар круглый год. Одет мужчина был в бело-оранжевую гавайскую рубашку, шорты серфингиста и сандалии фирмы «Тева». Солнцезащитные очки для этого человека всегда были атрибутом гардероба, также как и курительная трубка, набитая табаком с добавлением опиума.

Подойдя ближе, полковник заметил, что поверхность стола представляет собой трехмерную голограмму, на которой изображен снятый со спутника в режиме реального времени Манхэттен.

— Я Звава.

Мужчина ударил пальцем по оправе очков. Музыка стала тише.

— Дино Гарнер.

Физхимик вытащил из небольшого холодильника под столом банку газированной воды.

— Хотите «Доктора Пеппера»?

— Нет… Спасибо…

— Я как раз изучал сложившуюся ситуацию, Звава, — сказал ученый. — Вам ужасно повезло и чертовски не повезло одновременно.

— Как так? — удивился полковник.

— Повезло, потому что утечка случилась на Манхэттене. Если бы это произошло в любом другом районе Нью-Йорка, то городу пришел бы конец уже к воскресенью. Манхэттен — остров, здесь довольно легко организовать карантин. К сожалению, это одно из самых густонаселенных и богатых мест на земле, что, по правде говоря, чертовски усложняет мою задачу. Трудно будет подчистить грязь, которую вы тут развели…

Гарнер встал и обошел стол, рассматривая голограмму с разных точек.

— Наша задача, в сущности, сводится к следующему: надо превратить в пепел всю имеющуюся органику, живую и мертвую, а именно, всех людей, крыс, блох, клещей, птиц и декоративных чихуахуа, но оставить в неприкосновенности коммуникации. Мы считаем, эта задача не составляет особого труда. Сейчас я подсчитываю минимальное количество систем доставки, но в общих чертах решение уже найдено. Операция будет проходить в две фазы. Во-первых, надо создать густой «потолок» из туч углекислого газа и стабилизирующих элементов. Мы уже конфисковали три турбореактивных «воздушных трактора» у «Джерсийской пестицидной компании». Еще два скоро прибудут. В течение ближайших трех часов химикаты доставят в Линденский аэропорт. Еще час — на перегрузку, и самолеты летят над Нью-Йоркской гаванью в сторону Манхэттена.

— Извините, мистер Гарнер, но зачем нам «потолок» из углекислого газа?

— Доктор Гарнер, полковник. Он необходим, чтобы мы перешли ко второй фазе операции, а именно, к сожжению. Представьте себе, что перед тем как окуривать дом, кишащий паразитами, вы натягиваете над ним брезентовый тент. В нашем же случае речь идет об обеззараживании целого города. Для этого мы используем смесь белого фосфора, магния и еще нескольких химических ингредиентов, о природе которых вам знать не положено. Надо создать такую высокую температуру, чтобы плоть полностью обгорела на костях. Кислород станет катализатором, горючим газом, используемым в топке. Когда вспыхнет пламя, оно выжжет весь воздух в туннелях метро, крысиных норах и квартирах. Представьте себе вспышку пламени гигантских размеров, которая потухнет лишь тогда, когда пожрет весь воздух.

— Господе Иисусе…

— Иисус умел лишь ходить по воде, а вот для того, чтобы сжечь два миллиона зараженных людей и три миллиона крыс, нужно быть гением. К счастью для вас, я тот, кто зарабатывает на жизнь, решая такие вот непростые задачи.

Полковник Звава подавил приступ омерзения к собеседнику.

— А это облако углекислого газа, — спросил он, — как долго оно будет висеть над Манхэттеном?

— Не беспокойтесь. Оно развеется, когда город будет сожжен.

— Нет. Меня интересует, сколько времени оно будет держаться в воздухе, прежде чем мы начнем финальную фазу операции…

— Я вас не понимаю…

— Президенту нужен предлог, чтобы отложить эвакуацию ООН. «Коса» быстро распространяется между людьми и крысами, особенно через укусы чумных блох. Мой специалист по вспышкам заболеваний среди животных боится, что блохи инфицируют птиц, в особенности голубей. Заразившись чумой, голубь с рассветом может перенести «Косу» в Нью-Джерси или другие четыре района Нью-Йорка.

— Углекислый газ убьет всех поднявшихся в воздух птиц. Когда будут задавать вопросы о целесообразности создания облака, ссылайтесь на это.

— А как насчет задержки с эвакуацией делегатов ООН?

— Вам везет, полковник. В нынешних погодных условиях облако будет неподвижно висеть над Манхэттеном до рассвета. Мы перейдем ко второй фазе операции до того, как оно развеется. Восемь часов утра будет в самый раз, если вы не хотите все нам испортить.

Полковник Звава глянул на часы.

— Осталось семь с половиной часов. Вы успеете подготовить операцию?

— Все будет сделано в срок. Не беспокойтесь. Что касается инфраструктуры, то пройдет от трех до пяти месяцев, прежде чем люди смогут заселить зону поражения, но это не моя головная боль, полковник, а ваша.

— Можно задать вам личный вопрос, доктор?

— Вы хотите спросить меня, как я проведу ночь.

— Ладно… забудьте… — Звава покачал головой и повернулся к стальным дверям.

— Чувство вины — это удел гражданских, полковник. В случившемся следует винить яйцеголовых и политиканов. Тут, под землей, мы принимаем трудные решения после того, как другие напортачат и обратятся к нам за помощью. Мой вам совет, полковник. Примите капсулу викодина, выпейте стакан «Капитана Джека» и будете спать, как невинный младенец.

Кладбище Святой Троицы

Вашингтон-Хайтс, Манхэттен

00:33

Их было шестеро. Латиноамериканские подростки, одетые в черные куртки. Головы повязаны банданами цветов Доминиканской Республики — красный, белый и синий. Преступная группировка, называвшая себя ДНШ (доминиканцы не шутят), распространяла наркотики на Вашингтон-Хайтс и в близлежащих кварталах Квинса и Бронкса, используя связи в колумбийском наркокартеле.

Восемнадцатилетнего парня с заплетенными по-африкански волосами звали Маркиз Джексон-Хорн. Широко расставив ноги, он склонился над Шепом.

— Бумажника нет… блин… никакого золотишка… А это что? Ага!.. У него тут есть кое-что…

Латиноамериканец распахнул парку Шепа и увидел полированную деревянную коробочку. Он потянулся к ней, но вдруг протез ветерана взметнулся вверх, и лезвие прижалось к кадыку главаря банды. Правой рукой Патрик схватил Маркиза за кожанку и притянул к себе.

— Извини, друг, но это ты не получишь.

Вмиг пять девятимиллиметровых стволов нацелились на Шеперда.

— Убери лезвие, белый. Медленно и аккуратно, — проговорил Маркиз.

— Если они выстрелят, у меня хватит времени перерезать тебе горло. Пусть твои парни уйдут отсюда, тогда я тебя отпущу.

Никто не двинулся с места.

— В коробочке денег нет. Там только лекарство… для моей дочери. Я знаю, что мир сошел с ума и вам на все наплевать, но перед тем как все вы предстанете перед Создателем, у вас, ребята, есть шанс сделать доброе дело.

Глаза главаря банды округлились. Он весь кипел в душе.

— Сделать доброе дело… Ты спутал меня с кем-то другим, Спайк Ли. Я всех ненавижу. Я со всеми воюю.

— Я только что вернулся с войны. Я бывал на войне четыре раза. Я тоже ненавижу многих людей, но, знаешь, что я только что понял? Те, кто ненавидит, ненавидят потому, что думают: с ними несправедливо поступили. Они хотят справедливости, только не понимают, что справедливость и счастье — не одно и то же. Я не виделся со своей семьей одиннадцать лет. Я винил в этом многих людей, но сейчас я хочу все исправить.

Злой блеск в глазах латиноамериканца погас.

— Никому не двигаться. Тебя это тоже касается, капитан Крюк.

Маркиз осторожно открыл коробочку и увидел пробирки с сывороткой. Затем главарь банды повернулся к своим людям.

— Ya stuvo.

Доминиканские подростки неуверенно переглянулись.

— Вы меня слышали?! Пошевеливайтесь!

Засунув пистолеты за пояса джинсов, латиноамериканцы заковыляли прочь.

Дождавшись, когда бандиты дойдут до Бродвея, Шеп отпустил Маркиза.

— Сколько тебе лет? — спросил Патрик.

— Достаточно, чтобы уметь убивать.

— Я тоже убивал. Поверь мне: жить без убийств куда лучше…

— Хрень собачья. Ты ни черта не знаешь обо мне. Моя мать мертва. Двоюродные братья мертвы. Моя сестра сейчас умирает, харкая кровью. Ей всего лишь шесть лет. Она никому ничего плохого не сделала.

Шеп полез в коробку и вытащил оттуда две пробирки.

— Дай это выпить своей сестре, а вторую выпей сам.

— Ты, что, рехнулся?

— Это вакцина против чумы. На… возьми и никому не говори…

Главарь шайки уставился на пробирки.

— А ты не заливаешь?

— Нет. После нее начинаются галлюцинации. Твоей сестре, думаю, все равно, а ты постарайся держать себя в руках. Эти галлюцинации могут быть не очень-то приятными.

— Зачем ты даешь мне вакцину?

— У меня есть дочь, — сказал Патрик.

— Ну и?..

— Считай, что я даю тебе шанс что-нибудь исправить в своей жизни.

— А если я заберу всю коробку?

— Зачем? Ты все равно не доберешься домой. За мной гонятся военные. Вполне возможно, что сейчас они наблюдают за нами через спутник. Иди и спаси свою сестру. Вдвоем у вас есть шанс выбраться с острова.

Маркиз немного постоял, раздумывая, а затем побежал прочь.

Патрик повернул голову и встретился глазами с Вирджилом.

— Это было рискованно. Он вернется со своей бандой и отберет у нас оставшиеся пробирки. Нам надо поскорее уходить отсюда.

— А как насчет Мрачного Жнеца?

— Твой добрый поступок дал нам еще немного времени. Молись, чтобы этого времени хватило. Скоро он снова будет тебя искать.

Площадь Объединенных Наций

00:43

Бертран де Борн сидел на заднем сиденье черного «шевроле» за пустым местом водителя. Его лицо, впрочем, как и лицо Эрнеста Лозано, скрывала маска противогаза.

Бывший агент ЦРУ посмотрел в зеркало заднего вида на своего босса. Когда на министра обороны надевали ребризер, его седые волосы сильно растрепались. Теперь там, где ремни, которыми крепилась маска, не закрывали Лозано обзор, он видел залысины и печеночные пятна на коже старика. Серо-голубые, немного навыкате глаза де Борна казались за пластиковым стеклом ребризера холодными и злыми. Босс, не мигая, смотрел вперед.

Лозано увидел, как за охраняемым периметром появилась Шеридан Эрнстмайер в сопровождении человека в белом костюме биологической защиты. Быстрым шагом женщина направилась к ним. Шеридан залезла в машину. Несмотря на маску ребризера на ее лице, Лозано услышал, как она тяжело дышит.

— Ну? — спросил де Борн.

— Плохо дело, — ответила Шеридан. — Меры по сдерживанию распространения болезни оказались неэффективными. От них отказались еще двенадцать часов назад. Теперь готовят эвакуацию.

— Твой осведомитель может передать президенту, что я здесь?

— Он местный полицейский. До президента ему не добраться.

Де Борн ударил кулаком по спинке водительского кресла.

— Я, черт возьми, министр обороны или кто?!

— Сэр! Все средства связи заблокированы, за исключением прямой линии между офисом Когело и Вашингтоном. Никого не пускают на президентский этаж, даже сотрудников центра контроля заболеваний.

— Сукины дети! — выругался де Борн.

Его маска запотела. Министр обороны подавил желание сорвать ее и выбросить в окно автомобиля.

— Сэр! Поступила другая информация. Спецназ организовывает группу захвата. Мой осведомитель в нее входит. Их задача — найти Шеперда.

Худое лицо де Борна побледнело.

— Это не то, что вы подумали, — успокоила босса Шеридан. — Шеперд сбежал из ветеранского госпиталя с футляром вакцины против «Косы».

Де Борн выпрямился. Его ум лихорадочно работал.

— Мы должны найти Шеперда раньше их. Он — наш билет отсюда.

Пошарив в карманах пиджака, министр обороны извлек оттуда сложенный вчетверо листок, вырванный из записной книжки. На нем был записан адрес Беатрисы Шеперд.

— Везите нас в Бэттери-парк… и поживее…

Эрнест Лозано повернулся и посмотрел в лицо боссу.

— Сэр! На всех улицах Манхэттена пробки. Люди побросали свои машины и…

— Езжай по долбаным тротуарам, если нужно, — приказал де Борн Шеридан. — Мы просто обязаны добраться до семьи Шеперда раньше спецназовцев.

Манхэттенвилль, Морнингсайд-Хайтс

01:37

Здания утопали во тьме, а уличные фонари погасли, но ночную темноту рассеивал свет от сотен горящих автомобилей и пламя, вырывающееся из огнеметов полицейских. Пораженные чумой трупы усеивали улицы. Зараженные живые, шатаясь, брели по тротуарам или лежали, корчась, на обочинах. Их рты и ноздри кровоточили, создавая иллюзию, что это каннибалы, только что закончившие свое отвратительное пиршество. Сюрреалистичная картина тянулась на юг вдоль Бродвея, напоминая кадры из фильмов ужасов семидесятых годов прошлого века.

Штурмовой отряд Министерства национальной безопасности — все в черном, на лицах противогазы — в полном боевом порядке наступал по перегороженной машинами авеню. Рассвирепевших граждан они загоняли обратно в подъезды собственных домов. Испугавшись засады, какой-то штурмовик выпустил из огнемета струю горящей смеси пропана и природного газа по куче сваленных на тротуаре тел. Из нее выскочили негритянка и двое ее детей. Охваченные пламенем и вопя от боли, они побежали прочь. Было видно, как пораженная чумой плоть отваливается от костей бегущих.

С окрестных зданий по штурмовикам открыли огонь. Два человека упали на тротуар. Их товарищи начали стрелять и ответ.

— Отступаем!

Подобрав раненых, они начали отходить под защиту своих «хаммеров». Латиноамериканка, истерически рыдавшая над трупом своего грудного ребенка, высунулась с третьего этажа и бросила его в бойца штурмового отряда. Маленькое тельце угодило в полицейского. Его бурная реакция побудила десятки взбешенных родителей начать сбрасывать с балконов и из окон зараженные чумой останки своих детей. Штурмовики отступили на середину Бродвея.

Изменение в тактике подстегнуло бунт. Не прошло и нескольких минут, как сотни местных жителей, вооружившись бейсбольными битами, ножами, пистолетами и автоматами, высыпали из близлежащих домов. Языки пламени, беспорядочная стрельба удовлетворили их ярость и жажду мести, но ненадолго.

Вернув себе улицы, толпы рассеялись, вымещая злость на близлежащих магазинах и закусочных. Люди разбивали витрины, врывались внутрь и начинали мародерствовать.

Вирджил оттащил Шеперда в сторону и повел ветерана вдоль рядов покинутых автомобилей, мимо кампуса Колумбийского университета.

— Когда социальный порядок рушится, наступает хаос, — сказал старик. — Сейчас мы с тобой, Патрик, стали свидетелями того, как испытывается вера. Кажется, Сатана победил.

«Жнец» парил в тысяче футов над Бродвеем. Кроваво-красные линзы «глаз» аппарата сканировали улицу, над которой он пролетал. Его оператор находился на расстоянии в тридцать миль от дистанционно управляемого дрона и пристально вглядывался в лица из толпы, которые «Жнец» передавал на экран его компьютера. Каждый снимок головы посылался на физиогномический видоискатель, который создавал двумерную лицевую карту по восемнадцати заранее определенным точкам. Эти точки затем сравнивались с трехмерной моделью строения лица разыскиваемого объекта, загруженной в компьютер.

Оптический сканер увеличил изображение старика и его молодого спутника, быстро шагавших на юг по Бродвею. Компьютер разложил изображение лица молодого человека на элементы, рефокусировал и построил его двумерную карту.

Соответствие подтверждено. Объект найден.

— Майор! Мы его нашли. Объект движется на юг по Бродвею. Приближается к 125-й Западной улице.

Розмари Лейпли заглянула через плечо оператора беспилотного самолета.

Убедившись, что он прав, майор сказала:

— Отличная работа. Не своди глаз с объекта. Сообщи на остров Говернорс людям капитана Звавы. Передавай им картинку в реальном времени.

— Слушаюсь, мэм.

Остров Говернорс, Нью-Йорк

01:53

Вертолет «ЭмЭйч-60Джи Пэйв Хок» ходил ходуном на лыжных шасси. Гул несущих винтов боевого вертолета эхом разносился в холоде декабрьской ночи. Девять членов группы захвата, все рейнджеры, уже заняли свои места в боевом отделении и с нетерпением ожидали, когда последний член команды заберется на борт.

Дэвид Кантор с трудом дотащил свое измученное тело и сорок фунтов нагруженного на спину снаряжения до вертолета на заснеженном поле. У двери двое рейнджеров подхватили его под мышки и, затащив в боевое отделение, затолкали на дальний край скамьи.

Майор Стив Дауни наклонился к нему и увеличил громкость встроенного в шлемофон капитана микрофона.

— Вы Кантор? — спросил он.

Дэвид утвердительно кивнул головой.

Рейнджер протянул руку в перчатке и громко, чтобы Кантор услышал, сказал:

— Я — майор Дауни. Добро пожаловать. Как понимаю, вы уже знакомы с поставленной перед нами задачей.

Дэвид схватился руками за скамью, когда вертолет поднялся в воздух.

— Я служил вместе с ним в Ираке.

— И все?

— Да, сэр.

Дауни стащил с головы шлемофон и противогаз. Показался ежик коротко стриженых волос, козлиная бородка и жесткие карие глаза.

— Согласно вашему послужному списку вы пересекались с ним, по крайней мере, трижды. Вы даже приглашали его на свадьбу вашей старшей дочери, впрочем, сержант так и не ответил на ваше приглашение. Не хитрите со мной, Кантор. На кону — жизни многих людей, включая президента, делегатов ООН и всех тех людей, кто имел счастье не оказаться сегодня запертыми на Манхэттене. Передо мной поставлена простая задача — добыть вакцину. Мне все равно, выживет ваш приятель или нет… Я выражаюсь достаточно ясно?

— Да, сэр.

— Когда мы приземлимся на Морнингсайд-Хайтс, — сказал майор Дауни, — нас будут ждать два «хаммера». Я хочу, чтобы вы сели рядом со мной.

— Да, сэр… Извините. Вы сказали Морнингсайд-Хайтс? Я не ослышался? Мне говорили, что мы садимся в Бэттери-парке.

— Один из разведывательных дронов заметил Шеперда поблизости от Колумбийского университета. Теперь мы летим туда. Его жена подождет. А что не так, капитан?

Дэвид прикрыл глаза за затемненным стеклом ребризера.

— Все хорошо, сэр.

Собор Иоанна Богослова

Амстердам-авеню

01:57

Тысячи людей шли к собору. Кто-то преодолел несколько миль пешком, кто-то жил по соседству с церковью. Правительство бросило их на произвол судьбы. Медицина была бессильна, поэтому люди пришли искать помощи у высшей силы. Погрузив инфицированных близких и родных в кресла-каталки или просто в тележки для покупок, люди шли к собору. Напрасно они стучали в запертые двери и кричали в глухую пустоту. Никто не отпер им. Такое уже случалось в Европе… шестьсот шестьдесят шесть лет назад…

Внутри кафедрального собора преподобный каноник Джеффри Хок шел по проходу между скамьями под высоким сводом. Нижнюю часть его лица прикрывал красный шелковый шарф. В соборе нашли убежище несколько тысяч человек. Многие спали, лежа прямо на церковных скамьях.

Люди начали приходить незадолго перед полуднем. Сначала старики, которые, казалось, сверхъестественным образом почувствовали приближение беды. К двум часам дня сотни прихожан и туристов, застигнутых врасплох катастрофой, стекались в церковь. Там было тепло, а рядом находился чистый туалет.

Настоящий наплыв начался за час до сумерек, когда раздражение и растерянность сменились отчаянием, а отчаяние породило страх. Введение комендантского часа означало, что несколько сотен тысяч человек должны искать себе пристанище в школьных спортзалах, церковных миссиях и в Мэдисон-сквэр-гарден. Последнее место невольно вызывало ассоциации с судьбой тех, кто укрывался от урагана Катрина под крышей спортивной арены «Супердоум». Только на этот раз к отчаянию, беспомощности и бедности прибавилась еще и чума. Когда вдоль Амстердам-авеню выстроилась очередь из тех, кто искал убежища, епископ Джанет Сандерс приказала священникам закрыться в соборе.

Преподобный Хок остановился и зажег свечу. Рядом встал Майк Мак-Дауэлл, декан семинарии.

— Преподобный Хок! Мы поступаем неправильно. Как можно не пускать людей к Богу? Как мы можем отказывать умирающим в последнем причастии?

— Я не имею никакого отношения к принятою этого решения. Поговорите с епископом Сандерс.

— Собор Иоанна Богослова открыт для людей разных конфессий. Я не признаю авторитет епископа, — сказал декан.

— А я признаю, мистер Мак-Дауэлл.

Мощные удары в трехтонные бронзовые ворота храма не смолкали ни минуты. Они отражались громовым эхом от стен похожего на пещеру корабля собора, что тянулся на шестьсот футов в длину.

Мак-Дауэлл пошел по центральному проходу к апсиде, где вместе с небольшой группой прихожан молилась Джанет Д. Сандерс, вторая женщина, избранная примасом местной общины англиканской церкви.

— Епископ Сандерс! Я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, — обратился к ней декан Мак-Дауэлл.

Шестидесятисемилетняя уроженка Канзаса посмотрела в его сторону.

— То, что вы хотите сказать мне наедине, можете смело говорить перед моей паствой.

— Со всем уважением, епископ, но большинство ваших прихожан находятся за стенами собора. Они напуганы. Собор Иоанна Богослова может всем им дать приют.

— Всевышний, — сказала епископ, — напустил чуму на этот город. Каждый, кто находится за этими стенами, рискует заболеть. Если мы откроем двери сейчас, то вы, мистер Мак-Дауэлл, обречете на смерть тех избранных, кого Иисус Христос пожелал спасти.

Прихожане согласно закивали головами.

Декан почувствовал, что его лицо заливает краской от гнева.

— Если Всевышний и впрямь наказывает нас за грехи, то этот наш поступок вполне может служить веским доказательством людской порочности. Я думаю, если мы позволим нуждающимся в приюте расположиться в подвале, подальше от незараженных, этот наш поступок послужит Всевышнему доказательством того, что мы заслуживаем спасения.

Прихожане перевели взгляд на епископа, ожидая, что она ответит.

— Я думала над этим, мистер Мак-Дауэлл. Когда день клонился к вечеру, я стала искать в Библии ответы на тревожащие меня вопросы. В первый раз, когда Бог решил сокрушить грешников, Он приказал Ною построить ковчег, корабль спасения, по площади равный собору, в котором мы сейчас находимся. Ной предупреждал людей, но они не хотели его слушать. Когда пошли дожди и начался потоп, никому не было позволено взойти на ковчег, ибо Ангел Смерти уже пришел на землю. Двери в ковчег заперты, мистер Мак-Дауэлл. Ангел Смерти сюда не войдет.

Тридцать семь прихожан облегченно вздохнули. Кое-кто даже зааплодировал.

Звук вращающихся винтов вертолета достиг их ушей за несколько секунд до того, как свет прожектора рассеял тьму.

Патрик и Вирджил посмотрели вверх. Армейский вертолет завис над ними, готовый приземлиться.

— Надо куда-нибудь спрятаться… Лучше затеряться в толпе…

— Сюда.

Вирджил повел его по 113-й Восточной улице, мимо домов, в окнах которых горели свечи. Кружок света словно прилип к ним и неотступно следовал за беглецами. Они выскочили на Амстердам-авеню. На фоне ночного неба вздымалась громадина собора Иоанна Богослова. Вокруг него бурлил палаточный лагерь, в котором собралось несколько десятков тысяч человек. Беглецы, низко пригнувшись, легко затерялись в толпе. Кружок света потерял их из виду. Обогнув Фонтан мира, мужчины по засыпанной снегом лужайке выбежали на Кафедральную дорогу.

Все вокруг померкло. Патрик взглянул вверх и замер на месте…

Черный крылатый демон летел в восьмидесяти футах над его головой. Кроваво-красные глаза, не мигая, буравили Шеперда, словно хотели заглянуть ему прямо в душу.

Вирджил схватил его за руку и с силой потянул за собой. Они свернули в узкий переулок, зажатый двумя многоквартирными жилыми домами, но вернулись назад, увидев, что проход завален грудой мертвых тел. Теперь они шли медленно, огибая брошенные машины.

Прожектор вертолета «Пэйв Хок» снова отыскал их на Амстердам-авеню.

Вирджил согнулся вдвое, задыхаясь.

— Иди… без меня, — прохрипел старик.

— Нет.

Шеп огляделся, отчаянно ища места, где бы спрятаться.

Черные крылатые демоны спускались с неба. Время замедлилось. Каждый удар сердца отдавался эхом в ушах. Ночные создания спускались с неба, чтобы сцапать его своими когтистыми лапами…

Лазурно-голубой свет прожектора метнулся в сторону, когда порыв ветра со скоростью сорок миль в час ударил в его стальной бок. В кружке света оказалась вывеска «Пиццерия „Минос“».

Все магазины и кафе на Амстердам-авеню пострадали от вандалов. За разбитыми витринами лежали груды битого стекла и поломанной мебели, но пиццерия «Минос» оставалась в целости и неприкосновенности. Когда кружок света возвратился к Шеперду, ветеран увидел, что пиццерию охраняет кордон из сорока или более бездомных. Ни один мародер не осмелился вступить с ними в схватку.

Шеп помог Вирджилу встать на ноги, и они направились к пиццерии. Оборванные мужчины и женщины перегородили им путь.

— Пожалуйста, нам необходимо убежище.

Приземистый итальянец в очках, с нечесаной бородой и волосами с проседью вытащил длинный охотничий нож.

— Уходи прочь или умрешь.

Шеп увидел на шее бездомного жетоны на цепочках.

— Сержант Патрик Шеперд, морская пехота Соединенных Штатов Америки, рота «Лима» третьего батальона двадцать пятого полка.

— Пол Спатола, сто первый воздушно-десантный, — отрекомендовался итальянец.

— Кого ты охраняешь, Спатола?

— Владельцев пиццерии. Они хорошие люди.

— Я могу их спасти, — Шеп открыл деревянную коробочку, показывая итальянцу пробирки. — У меня есть вакцина от чумы. Правительство хочет ее украсть. Нам надо спрятаться… Быстрее…

Спатола посмотрел на танцующий свет луча прожектора вертолета. Рейнджеры спускались по канатам на улицу.

— Идите за мной.

Он провел их через толпу бездомных и забарабанил кулаком по алюминиевым жалюзи, опущенным на витрину пиццерии.

Дверь слегка приоткрылась. Мужчина внутри оставался в тени. Его речь приглушал респиратор.

— Что такое?

— Ветерану и его дедуле надо скорее сматываться с улицы. Он говорит, что у него есть вакцина против болезни, — объяснил Спатола.

— Вакцина? — недоверчиво спросил владелец пиццерии.

Шеп подошел ближе.

— За нами гонятся военные. Помогите нам, и мы поможем вам.

Из глубины пиццерии раздался женский голос.

— Не надо, Паоло!

Свет прожектора осветил лицо Патрика, зажатую в его руке небольшую деревянную коробочку и стоящего рядом Вирджила.

— Я могу вам доверять?

Старик кивнул головой.

— Если хотите пережить эту ночь, доверьтесь нам.

На Амстердам-авеню вооруженные до зубов рейнджеры расталкивали толпу, вглядывался в лица людей.

— Входите! Быстрее!

Отперев решетку, Паоло приподнял ее вверх настолько, чтобы два незнакомца, согнувшись в три погибели, протиснулись под ней. И хозяин пиццерии резко опустил ее вниз. Сработал автоматический замок.

— Теперь никто сюда не войдет, — сказал он.

В помещении никого не было. От запаха итальянской стряпни, который проникал сюда из темной кухни, в животе у Патрика заурчало. Он направился было на запах еды, но Паоло остановил его.

— Я должен проверить вашу кожу. А вдруг вы заразились?

Мужчины подняли свои рубашки и приспустили штаны. Паоло, светя фонариком, осмотрел их шеи, подмышки, ноги и промежности. Шеп передернулся, когда кошка ткнулась носом в голую левую икру.

— Кажется, с вами все в порядке, — наконец произнес хозяин пиццерии. — Идите за мной.

Они проследовали за итальянцем мимо застланных клетчатыми скатертями столиков на кухню. На алюминиевых разделочных столах лежали буханки хлеба, качалки не до конца порезанной салями и кубики сыра. Рядом стоял поднос с сэндвичами.

— Берите все, что хотите, — сказал Паоло. — Остальное достанется бездомным. Все равно продукты пропадают.

Шеп схватил с подноса сэндвич и в три прихода проглотил его.

— Вирджил! Бери… ешь…

— Я уже ел. У нас мало времени. Солдаты…

Алюминиевая дверь холодильной камеры открылась. Из-за нее показалась беременная итальянка с черными как смоль волосами. В руках она сжимала дробовик.

— Все в порядке, Франческа, — сказал Паоло. — Они здоровы.

— Никого сейчас нельзя считать абсолютно здоровым, — сказала женщина. — Мы все умрем от чумы.

С улицы донеслась ругань. Раздались выстрелы.

— Быстрее в холодильник!

Паоло подтолкнул Шепа и Вирджила в холодильную камеру и с силой захлопнул дверь за собой.

Они оказались в темноте. Воздух в холодильной камере был спертым. Воняло гниющими продуктами. Мяукали коты. Тусклый лучик фонарика в руке женщины осветил ее мужа. Паоло подвинул в сторону ящики с салатом латуком и встал на колени на мокром деревянном полу. В руке мужчина сжимал загнутую крючком проволоку. Просунув один конец в отверстие, оставшееся от выпавшего из доски сучка, Паоло поводил проволокой, чтобы подцепить веревочную петлю. Схватившись за нее рукой, итальянец встал и сильно дернул веревку на себя. В полу открылся люк. Оттуда полился дрожащий свет масляной лампы. От люка вниз, в подвал, вела лестница.

Паоло спустился до половины, а затем встал на ступеньке, помогая Франческе. Следующим был Вирджил, потом — Патрик. Вновь поднявшись по лестнице, Паоло позвал кошек. Животные мигом заскочили в люк. Поправив крышку люка, мужчина захлопнул ее и только тогда спустился вниз.

Теперь они находились в старом винном погребе. Сложенные из камня стены, скрепленные известковым раствором, свидетельствовали, что этому помещению не одно столетие. Воздух в погребе был сухим, но спертым. В углу стояли старый буфет и картонные коробки.

— Подержите, — протягивая Вирджилу масляную лампу, попросил Паоло.

Вместе с Патриком они отодвинули картонные коробки. За буфетом оказалась небольшая деревянная дверь, запертая на висячий замок.

— По этому проходу можно добраться до 8-й авеню, — пояснил Паоло. — По туннелю метро мы дойдем до 103-й улицы, а затем срежем дорогу через Центральный парк. У брата Франчески — небольшой катер в Бэттери-парке. На нем мы уплывем с острова.

— Бэттери-парк! — воскликнул Патрик. — Моя жена и дочь живут там.

— Дайте вакцину за ваше спасение.

— Да… конечно…

Шеп открыл крышку деревянной коробочки и вытащил из нее две пробирки.

Франческа забрала у Вирджила лампу.

— Откуда я знаю, что это вообще помогает, Паоло? — сказала она. — А если эта вакцина убьет нашего сына?

Женщина посветила сначала себе на живот, а потом на лицо Шеперда.

— Мистер Ветеран Войны! Вы сами хоть врач?

— Мое имя — Патрик. Друзья называют меня Шепом. Моего товарища зовут Вирджил. У меня нет никакого медицинского образования, так что я понятия не имею, какое влияние вакцина окажет на вашего ребенка. Единственный побочный эффект, о котором я знаю, — это галлюцинации…

— Поэтому я и не стал ее пить, — вставил Вирджил.

— Никакого медицинского образования, — хмыкнула Франческа.

Женщина поднесла пробирку с прозрачной жидкостью ближе к лампе. Ее муж открыл висящий на маленькой дверце замок.

— Три года назад я училась на медсестру, — сказала Франческа. — Правда, не доучилась… Теперь вместо того, чтобы работать в больнице и иметь полный социальный пакет, мне приходится разносить пиццу и кормить бездомных.

— Дорогая! У нас мало времени. Простите мою жену. Она может родить в любой момент.

Вирджил прищурился, защищая глаза от яркого света лампы.

— Не знаю, насколько это важно, Франческа, но сегодня утром я вместе с Патриком был в ветеранском госпитале и видел беременную женщину, заразившуюся чумой. Она лежала в палатке-изоляторе. Думаю, все, кто работал там, уже мертвы. Что же касается бездомных, то они, по-моему, сполна отплатили вами.

Паоло, приложив усилие, дернул деревянную дверь на себя. Порыв холодного ветра, завывая, ворвался в подвал.

— Бездомные не устоят перед автоматами, Франческа. Да или нет? Будешь принимать вакцину?

— Ради безопасности ребенка я подожду, а ты пей.

— Разумно… Моя жена — умная женщина.

Вытащив пробку, Паоло осушил пробирку с вакциной.

Встав на четвереньки, его жена, не выпуская лампу из рук, протиснулась в лаз. За ней последовали Вирджил, Шеп и кошки.

Бросив на пол пустую пробирку, Паоло опустился на четвереньки и пополз…

Организация Объединенных Наций

02:11

Связь поддерживалась через головные телефоны. Перевод осуществляли на языки пяти постоянных членов Совета Безопасности — французский, русский, китайский и английский. Текст синхронного перевода всплывал на мониторе.

Президент Эрик Когело допил воду из бутылочки, ожидая, когда председатель Совета Безопасности начнет совещание.

— Здравствуйте. Это Раджив Каушик, заместитель генерального секретаря. Я должен с прискорбием уведомить уважаемых членов совета, что Генеральный секретарь и председатель Совета Безопасности заразились чумой. Они не в состоянии принять участие в заседании. Если нет возражений, то я буду исполнять обязанности председателя во время чрезвычайного заседания. Представитель Франции на линии?

— Qui.

— Представитель Российской Федерации?

— Да.

— Представитель Китая?

— Здравствуйте. Это Си Цзиньпин. Председатель Цзиньтао болен. Поскольку я являюсь старшим по занимаемой должности членом нашей партии, постоянный комитет уполномочил меня представлять Китай на заседании Совета Безопасности.

— Спасибо, мистер Цзиньпин. Представительница Великобритании с нами?

— Да. Я здесь.

— Представитель Соединенных Штатов?

— Присутствует.

— Итак, начнем с представителя Соединенных Штатов. Нам неоднократно обещали, что нас скоро эвакуируют. У меня складывается впечатление, что нас намеренно оставили здесь умирать.

— Прошу простить, если у вас сложилось такое превратное мнение. Ситуация в городе крайне серьезная. Эвакуация начнется на рассвете.

В ответ на заявление президента Когело обрушился шквал на русском языке. На экране появился перевод: «Это бесчестно. Делегации вымирают до последнего человека. Вы не можете держать нас взаперти. Это нарушение устава ООН».

Когело глубоко вздохнул, стараясь не потерять самообладания.

— Опасения президента Медведева разделяют все, включая моих людей. Но давайте расставим все точки над «i». Вспышка этого заболевания в случае, если мы не обеспечим стопроцентной изоляции пораженной территории, может перерасти во всемирную пандемию. На Манхэттене умерло около полумиллиона человек. Все мы потеряли коллег, друзей и близких людей. Никто из нас не хочет, чтобы эвакуация проводилась без должных мер безопасности, так как, заразившись, члены делегаций распространят чуму по всему миру.

— Согласно поступившей к нам информации эта форма чумы была разработана в контролируемых ЦРУ лабораториях.

— Повторяю еще раз. Полмиллиона людей умерли, еще больше заразились, и почти все они — американские граждане. В будущем будет проведено расследование и названы виновные, но сейчас нашей первоочередной задачей является эвакуация глав государств и работающих в ООН дипломатов на защищенную от биологической угрозы базу на острове Говернорс. Для этого каждого человека следует обеспечить герметичным скафандром, что помешает зараженным инфицировать здоровых людей. Комбинезоны биологической защиты сейчас в пути. Как только они прибудут, вы их получите. Недавно мне сообщили, что найдена вакцина, которой можно не только делать прививки, но и лечить от чумы.

Когело подождал, пока его слова переведут. В наушниках слышалось невнятное перешептывание.

— Это хорошие новости. А теперь надо обсудить еще один вопрос. Мистер Каушик?

Исполняющий обязанности председателя Совета Безопасности взял слово:

— У президента Когело есть веские причины считать, что новый верховный лидер Ирана после возвращения в Тегеран собирается передать работающим на его страну агентам в Ираке, Израиле и, возможно, Соединенных Штатах чемоданчики с атомными бомбами. Телефонный разговор, который вы сейчас услышите, состоялся между аятоллой Ахмадом Джаннати и генералом, курирующим расположенный недалеко от столицы Кодский тренировочный лагерь боевиков.

Представители Совета Безопасности внимательно слушали аудиозапись телефонного разговоры и читали всплывающий на экране перевод.

Первым тишину нарушил заместителя председателя КНР:

— Я не услышал никакой угрозы от мистера Джаннати. Он только заявил, что собирается объявить себя махди.

— Со всем должным почтением, мистер Цзиньпин, наша служба разведки ясно разъяснила последствия его поступка. Мы просим Совет Безопасности сделать строгое предупреждение мистеру Джаннати, министру иностранных дел Ирана и фундаментально настроенным религиозным лидерам этой страны. Любая страна, которая снабжает обогащенным ураном террористические организации, должна в случае применения ядерных бомб сама испытать на себе силу ядерного оружия.

— А как мы будем уверены, что к этим предполагаемым террористическим нападениям причастно политическое руководство Ирана? — спросил президент России. — В вашем правительстве, мистер президент, есть люди, которые со времен вице-президента Чейни проводят политику, направленную на военное вторжение в Иран. Можем ли мы получить гарантии, что ядерные заряды не будут в провокационных целях подорваны ЦРУ или «Моссадом»?

— Моя администрация ищет мирные способы разрешения конфликтов на Ближнем Востоке.

— Если это соответствует истине, то почему, в таком случае, американские войска оккупируют Ирак и Афганистан? Когда вы закроете военные базы в этом регионе мира? Ваш новый министр обороны продолжает встречаться с военным руководством Грузии, провоцируя Россию на ответные действия по наращиванию нашего присутствия в Абхазии и Южной Осетии. Эти действия американского правительства расходятся с его миролюбивыми декларациями.

— Мы разберемся с деятельностью мистера де Борна. Правительство Соединенных Штатов намеревается продолжить вывод наших войск из Ирака. К августу мы сократим наше военное присутствие до запланированных пятидесяти тысяч, однако недружелюбные действия мистера Джаннати сводят на нет все наши старания, укрепляя положение консервативно настроенных политиков как в самом Вашингтоне, так и в Тель-Авиве. Мы будем вынуждены ответить адекватными мерами.

— А что насчет чумы, которая забрала столько жизней, в том числе жизни почти всех членов иранской делегации? Не будет ли руководство в Тегеране считать это недружелюбным действием со стороны Соединенных Штатов?

Несмотря на чудовищную головную боль и жар, Эрик Когело пытался не терять нить разговора:

— Полмиллиона американцев мертвы. Наш крупнейший город стал непригоден для жизни. Если называть то, что случилось, «недружелюбным действием», то оно направлено не против Ирана, а против Америки. Еще раз заверяю вас: мы проведем тщательное расследование, и все виновные понесут наказание. А сейчас мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы не позволить радикалам различного толка развязать ядерную войну. Ведь именно с этой целью мы собрались в Нью-Йорке на этой неделе. Все мы хотим мира.

Но русский не унимался:

— Мистер президент! В августе две тысячи первого года президент Путин отправил русскую делегацию в Вашингтон предупредить президента Буша о том, что Аль-Каида планирует захватить пассажирские самолеты коммерческих авиалиний и направить их на Всемирный торговый центр. В своих опасениях мы были не одиноки. Разведки еще, по крайней мере, двенадцати стран предупреждали вас о готовящихся терактах. Немцы, например, назвали точную дату захвата самолетов. Почему вы проигнорировали наши предупреждения? Причина очевидна. Администрация Буша была заинтересована в успехе терактов. Только таким образом они могли оправдать вторую войну с Ираком. И вот теперь, через десять лет, все повторяется. Только на этот раз намечена другая жертва — Иран. Мистер президент! Если вы на самом деле хотите предотвратить ядерный холокост, не просите нас угрожать Ирану. Займитесь лучше подрывными элементами внутри своей собственной страны. Именно они сводят на нет все ваши мирные инициативы…

Пиццерия «Минос»

Амстердам-авеню

02:19

Резиновые пули и слезоточивый газ разогнали бездомных. Взрыв гранаты вышиб стальные ворота безопасности из направляющей дорожки. Майор Дауни, переступив через кучу битого стекла и обломков, вошел в пиццерию.

— Они прячутся где-то здесь.

Рейнджеры в черном медленно продвигались по пустынному помещению, отпихивая ногами покрытые клетчатыми скатертями столы. Они обыскивали встроенные в стены шкафчики и даже… подвесные пеналы. Без внимания не осталось ни одно место, в котором мог бы спрятаться взрослый мужчина.

— Сэр! Кто-то на кухне недавно делал сэндвичи.

— Бездомные охраняли не сэндвичи. Обыщите квартиры наверху.

Двое рейнджеров вышли из холодильной камеры, грубо толкнув Дэвида Кантора в плечо. Врач вошел в холодильник. Там было довольно тепло. Луч карманного фонаря осветил емкости с тестом для пиццы и тертым сыром. Дэвид сел на деревянный ящик с томатами.

Все тело болело от усталости. Нервы — на пределе.

«Надо как-то оторваться от отряда и идти в школу к Гави».

Он услыхал кошачье мяуканье, доносящееся откуда-то из тьмы, но кота нигде не увидел. На полу в свете фонарика Дэвид разглядел влажный прямоугольник, оставленный, судя по всему, ящиком. Мужчина ударил по полу прикладом автомата. Гулкий звук выдал пустоту. Дэвид выглянул на кухню. Никого. Сверху доносился топот рейнджеров, обыскивающих квартиру владельцев пиццерии.

Вернувшись к мокрому пятну на полу, Дэвид что есть силы ударил ботинком по люку и сломал одну из досок.

Туннель метро

02:35

Туннель на глубине трехэтажного дома, по которому они двигались под умирающим городом, был проложен полвека назад и служил для технического обслуживания городских коммуникаций. Только пляшущий свет масленой лампы Паоло сдерживал приступ клаустрофобии у идущих. Свет скользил по бетонным стенам, расписанным граффити, отражался от тянущихся вдоль туннеля труб. Подошвы их обуви шаркали по цементному полу. Сверху капала вода, насыщая невидимые лужи, скрытые в вечной тьме. Франческа крепко сжимала руку мужа, борясь с нарастающим страхом. Поясница и плечи ныли от бремени ребенка, которому, возможно, так и не суждено будет родиться.

Спустя десять минут медленного продвижения вперед туннель соединился с линией 8-й авеню. По холодным, поблескивающим в свете лампы рельсам больше не мчались поезда, но и без того они представляли нешуточное препятствие при ходьбе. Повсюду валялись трупы крыс — мокрые комки шерсти с розовыми носами и окровавленными острыми зубами.

Франческа перекрестилась.

— Паоло! Дай мне вакцину, — попросила она у мужа.

Муж неуверенно посмотрел на Вирджила.

— Что ты думаешь? Можно?

— Это твое решение, сынок, — ответил старик. — Возможно, тебе следует помолиться.

Патрик хмыкнул и сказал:

— После твоего рассказа об Аушвице я не понимаю, как ты можешь предлагать ему молиться.

— Я считаю, что молитва поможет Паоло принять верное решение. Это их ребенок. Решение должен принять не ты, а они.

— А если Господь проигнорирует его молитву, как Он не хотел слышать твои молитвы? Что тогда? Ведь Господь не услышал молитвы шести миллионов человек, погибших во время холокоста.

— Я никогда не говорил, что Господь проигнорировал наши молитвы, — сказал Вирджил. — Просто его ответ был: «Нет».

— Очевидно, Господь и сейчас намерен ответить отказом. Думаю, что все эти люди с семьями, отходя ко сну в своих машинах, молились, чтобы чума пощадила их. То же самое можно сказать и о тех, кто умирает сейчас на улицах.

— Бог — это не глагол, Патрик. Чтобы его воля претворялась в жизнь, мы, и только мы, должны действовать. Молитва — это не просьба и не мольба, это искусство, овладев которым, можно общаться на более высоких духовных уровнях. Она имеет силу превратить человеческое эго в бескорыстный сосуд, способный принять в себя божественный свет. Свет — это…

— У нас нет времени выслушивать проповеди, — прервал его Патрик. — Франческа! Возьмите вакцину.

— Пока не надо, — возразил Паоло.

Он повернулся, ослепив Шеперду глаза светом своего фонаря.

— Мне кажется, Вирджил прав. В такие времена мы должны полагаться на веру.

— Знаете, что такое вера, Паоло? Вера — это принятие какого-нибудь мнения без доказательств. Вера — это иллюзия, а вот вакцина — вполне материальна.

— Вера — реальная сила, — возразил Вирджил. — В противном случае мы попусту тратим наше время на поиски твоей жены и дочери.

Шеп почувствовал, как закипает. У него повысилось кровяное давление.

— Это разные вещи. Ты же с ней разговаривал.

— Да, но после этого многие заразились. Из того, что я вижу вокруг, можно предположить, что она уже мертва. Возможно, нам следует идти прямо к катеру.

— Би — не мертва.

— И на чем же основана твоя убежденность?

Патрик старался не выйти из себя.

— Молись, черт побери, Паоло… — проворчал он.

— Боже! Ты сделал нас по образу и подобию своему. Наши сердца не знают покоя, пока они не успокоятся в Тебе…

Чувство было подобно ледяной воде, льющейся на спину. Шеп медленно обернулся. Его глаза уставились во тьму туннеля, из которого они только что вышли. Из мрака на него смотрел Мрачный Жнец. Руки существа подняты вверх. Острие косы угрожающе сверкает… Пустые глазницы прикрытого капюшоном черепа уставились на Патрика. Молитва благочестивого человека явно не оставила равнодушным Ангела Смерти.

— Одари нас Своей благосклонностью. Пусть мы полюбим Тебя всей глубиной наших сердец. Пусть будем неустанно искать и находить Тебя, а когда найдем, пусть познаем Тебя и поделимся этим знанием со своими ближними…

Издав беззвучный крик, Мрачный Жнец отступил во тьму туннеля.

— Во имя Иисуса Христа, аминь!

Шеп вытер дрожащей правой рукой капли пота со лба.

— Аминь!

Чайнатаун

02:47

Ее выдернули из полного кошмаров сна за волосы. Боль вывела Гави Кантор из наркотического забытья. Ее поставили на ноги. Сухопарый парень неприятно пах кремом после бритья. Взявшись за ее волосы, словно за собачий поводок, он потащил ее плохо освещенным парафиновыми свечами лабиринтом мимо ванных комнат без дверей. Они очутились в длинном коридоре. По бокам виднелись дверные проемы, завешенных шторами «стойл». Прокисший воздух вонял старый луком. Из дверных проемов долетали звуки, больше похожие на звериный рык, чем на человеческий голос. Гави даже в полубреду рассмотрела, что озверевшие мужчины заставляют делать голых девочек. Она завизжала.

Парень, которого она видела лишь мельком, ударил ее кулаком по затылку. Гави упала на колени.

— Довольно!

Толстая мексиканская сутенерша была тяжелее сухопарого парня на добрые шестьдесят фунтов.

— Отдай ее мне. Она моя. Иди сюда, кралечка. Али Чино тебя обидел?

Плохой полицейский и хороший полицейский. Тринадцатилетняя девочка, горько рыдая, на коленях поползла в объятия сутенерши. Мадам подмигнула сухопарому парню.

Торговля людьми — это не просто проституция. Это всемирная преступная сеть, которая занимается похищением детей, подростков и молоденьких девушек для превращения их в секс-рабынь. Этим бизнесом руководит организованная преступность. Ежегодный доход от торговли людьми составляет несколько миллиардов долларов. Больше всего страдают русские, албанки и украинки, которых переправляют для продажи в Западную Европу и на Ближний Восток.

В США сложился один из самых больших рынков потребителей секс-рабынь. Каждый год в Соединенные Штаты незаконно ввозится около тридцати тысяч женщин и детей. Их провозят через мексиканскую границу, а затем продают в подпольные бордели, расположенные в частных домах и на квартирах. Некоторые заведения находятся в таких больших городах, как Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, владельцы других предпочитают маленькие города-спутники, где они не так бросаются в глаза.

Впрочем, торговля людьми в Америке — это улица с двусторонним движением. Американские дети и подростки пользуются большим спросом за океаном. Ребенка от шести до тринадцати лет могут продать за шестизначную сумму. Многими конечными покупателями являются наши союзники, шейхи из Саудовской Аравии, поэтому Министерство иностранных дел склонно смотреть на это сквозь пальцы.

В комнате не было окон. На бетонном полу лежали матрасы. Двадцать две девочки возрастом от десяти до девятнадцати лет «работали» посменно. В последние дни перед концом света «бизнес» процветал.

«Работали» в основном русские и латиноамериканки. На тощих телах — лишь купальники на бретелях. На лицах — дешевая косметика. Голые руки испещрены следами уколов и синяками. Глаза пустые, словно свет жизни покинул их души, заключенные в мрачной темнице. Групповые изнасилования и от двадцати до тридцати клиентов за день превратили этих девочек в ходячие манекены, которые смотрят на мир через замутненное стекло.

Мадам ударом ноги согнала румынку с матраса и толкнула американку на ее место. В обязанности «суррогатной матери» входило психологическое подавление своих «воспитанниц» прежде, чем за их «подготовку» возьмутся мужчины. Все обучение сводилось к бесконечным групповым изнасилованиям и побоям, которые подавляли малейшее сопротивление со стороны новенькой. После двух недель американский «товар» накачивали наркотиками и отправляли для дальнейшей перепродажи в Восточную Европу. Годовой доход мадам составлял около трех миллионов долларов.

— Пожалуйста! Отпустите меня! Я просто хотела купить часы…

Толстая женщина ударила Гави по лицу тыльной стороны ладони. Потекла кровь.

— Ты останешься здесь и будешь ждать, пока я за тобой не приду, — сказала мадам. — Если попробуешь сбежать, другие девочки мне скажут, и тогда за тобой придет Али Чино. Али убил много девочек. Он найдет тебя и убьет. Ты этого хочешь?

Гави Кантор трясло нервной дрожью. Из глаз капали слезы.

— Нет, — ответила она.

— Тогда слушайся меня. Я здесь, чтобы заботиться о вас, но ты должна быть послушной девочкой.

Оглядев собравшихся в комнате, латиноамериканка указала пальцем на русскую девочку.

— Ты научишь ее пользоваться пенициллином.

Западная авеню Центрального парка

02:45

Авеню тянется вдоль западной границы Центрального парка от 110-й улицы на юг до 59-й.

Паоло погасил лампу и покинул пустую станцию метро, ведя за собой Франческу, Вирджила и Патрика. Лавируя между оставленными машинами, они направились через площадь Фредерика Дугласа к Западной авеню Центрального парка.

Луну закрывали облака. В ее рассеянном свете громадины высотных зданий чернели на границе Центрального парка. Там жили богатые и влиятельные люди города. Но сейчас эти здания утопали во тьме. Иногда воздух оглашали крики отчаяния и страданий. За ними слышался глухой удар тела, выброшенного из открытого окна на покрытый снегом тротуар.

Достигнув 106-й улицы, Паоло повел товарищей к Воротам чужестранца. Через этот скромный вход они вошли в «лесную» часть парка по каменной лестнице из черного сланца. Вокруг росли американские вязы, их голые ветви смыкались над головами путников, которые пошли на восток, миновали безлесный холм и вышли на асфальтированную дорогу. Это была Вест-драйв…

Излюбленное место сексуальных извращенцев, психопатов и трансвеститов. Вот и сейчас тихие мольбы этих волков в человеческой плоти вносили свою долю ужаса в ночь.

Франческа дернула мужа за рукав.

— Мы здесь все как на ладони. Пойдем по ложбине.

Парящий на высоте двухсот футов над землей «Жнец», быстрый и бесшумный, увидел свою добычу.

Свежую информацию майору Дауни передали по коммуникатору. Координаты цели высветились в правом окуляре.

— Они в Центральном парке! Пошевеливайтесь!

— Сэр, пропал один человек… национальный гвардеец.

Выругавшись про себя, офицер переключил радиочастоты шлемофона.

— Центр контроля! Где сейчас находится «Дельта-восемь»?

— «Дельта-восемь» в четырех метрах на юг от вашего местоположения.

Майор Дауни озадаченно осмотрелся и вошел в распахнутую дверь холодильной камеры…

Коммуникатор Дэвида Кантора лежал в открытом судочке с майонезом.

Глаза Паоло настороженно вглядывались во тьму поля, ловя малейшее движение теней.

— Сюда, — скомандовал он.

Северный лес занимает девяносто акров площади Центрального парка. Из-за густо насаженных деревьев звуки мегаполиса сюда не долетают. По лощине, тянущейся через Северный лес, бежит ручей, который впадает в Лох, продолговатой формы озерцо, а оно ниспадает каскадом из пяти небольших водопадов в другой ручей, несущий свои воды вдоль южных границ парка.

Они быстро миновали заснеженную лужайку и достигли опушки леса. Холодный, пронизывающий ветер дул им в спину. Верхушки деревьев раскачивались все сильнее. Паоло опустился на колени на мокрую от тающего снега траву и, прикрывая рукой зажигалку от ветра, попытался вновь засветить масляную лампу. Порыв ветра задул пламя. Он чиркал зажигалкой снова и снова, пока не обжег замерзшие на ветру пальцы.

— Фитиль весь сгорел, — пояснил он. — Теперь от лампы мало проку. Франческа! Посвети своим фонариком.

Женщина включила фонарь, но слабый луч не рассеял мрак между деревьями.

— А теперь что делать?

— Т-с-с-с…

Паоло прислушался. Где-то журчала вода.

— Будем держаться за руки, — сказал он. — Я выведу вас на дорожку.

Взяв жену за руку, Паоло переступил через небольшой кустик.

Они почти не видели вытянутой вперед руки. Шли по опалой листве, спотыкались о поваленные деревья…. Невидимые ветки цеплялись за их одежду, больно хлестали по лицу… Наконец они вышли на узкую асфальтовую дорожку. Где-то впереди, в кромешной тьме ночи, была Хадлстоунская арка, естественное образование из огромных сланцевых валунов, держащихся вместе только благодаря силе тяжести… Пригнув головы, ощупывая ногами каждый дюйм, они медленно вошли под арку. Дорога поднималась в гору…

В серебристом свете луны показалась тропинка. Она сворачивала направо, пересекая ручей по деревянному мосту.

На мосту стоял Мрачный Жнец.

— Паоло! Мои ноги… Я должна немного отдохнуть…

Не видя Ангела Смерти, женщина подошла к мосту и оперлась на перила.

Патрик хотел закричать, предупредить Франческу об опасности, но не смог. Казалось, его горло сдавила невидимая рука. Глаза Патрика округлились от ужаса, когда он увидел, как Мрачный Жнец бесшумно поднимает свое оружие высоко над правым плечом. Лезвие косы, как показалось Шепу, нацелено прямо на тонкую шею беременной женщины.

Франческа поежилась. Выдыхаемый ею воздух заклубился белесым паром в лунном свете.

— Что-то холодно стало, — сказала она.

Мрачный Жнец улыбнулся Патрику, когда его руки — покрытые останками плоти, связок и сухожилий кости — резко дернулись. Позеленевшее лезвие косы метнулось вниз.

Двумя гигантскими прыжками обогнав Паоло, Шеп попытался отразить своим протезом удар косы Мрачного Жнеца. От удара металла по металлу во все стороны посыпались оранжевые искры, на секунду осветившие лощину.

Временно ослепленный ярким светом Шеп упал на одно колено. Его тело сотрясала мелкая дрожь.

— Что это было? — вертя головой на все стороны, спросила Франческа и широко открытыми глазами посмотрела на мужа.

— Что это было?

— Ты не видел вспышки?

— Нет, дорогая. А ты, Вирджил?

Старик опустился на колени возле Шепа.

— Сынок… Как ты? Нормально?

— Жнец… Он пришел за Франческой.

Вирджил взглянул в сузившиеся зрачки глаз Патрика.

— Паоло! Дай жене вакцину.

— Но ты же говорил…

— Дай немедленно.

Франческа взяла пробирку у мужа и залпом осушила ее.

Шеперд стоял как вкопанный. Красные пятна перед глазами постепенно поблекли.

— Я встретил его лезвие своим протезом. Вы ведь видели искры?

— Нет, но Франческа, кажется, видела. Ты должен вытащить ее из этого туннеля.

— Из какого туннеля?

— Оставляя Малхут, физический мир, — начал объяснять Вирджил, — душа направляется через световой туннель в пещеру Махпела, в которой похоронены патриархи всего человечества.

Шеперд оттащил старика в сторону.

— Чума… Все эти смерти… Это ведь как званый ужин для него?

— Забудь о смерти, Патрик. Причина всех бед — злоба и алчность человеческая. Именно они дают силу Сатане. В определенном смысле Ангел Смерти — это барометр человеческой души. Грехи этого мира переполнили чашу терпения Господа, и в мир пришла Смерть. Скоро наступит конец света. Тогда даже невинным детям не будет спасения.

Остров Говернорс

03:29

Биологическую лабораторию развернули в одной из бывших казарм. В открытом гараже поблизости гудел переносной генератор.

Дуглас Николс протянул Ли Нельсон кружку кофе. Подполковник прилетел из форта Детрик семь часов назад руководить анализом и репликацией вакцины против «Косы».

Старый вояка с квадратной челюстью улыбнулся красивой брюнетке.

— С вами все в порядке?

Нижняя губа Ли вздрогнула.

— Было бы, если бы вы позволили мне поговорить минут пять с мужем по телефону.

Улыбка мужчины увяла.

— После идентификации вакцины я разрешу вам поговорить по телефону…

— Вы — сама любезность.

— Вы утверждаете, что держали в руках иммунную сыворотку. Смогли бы узнать футляр, в который ее упаковали? — спросил Дуглас Николе.

— Вероятно, да.

Открыв лэптоп, подполковник вошел на секретный военный сайт.

— Вот стандартные полевые кейсы, к которым имела доступ доктор Клипот. Вот эти, например, используют для транспортировки вакцины против гриппа.

— Нет, — заявила Ли Нельсон. — Коробочка была не металлической, а из полированного дерева. Внутри — пенопластовые отделения для двенадцати пробирок. В каждой пробирке — примерно три унции жидкости.

— А на коробочке были какие-нибудь надписи?.. Серийный номер, там, или эмблема отдела?

— Нет, насколько я помню. Но внутри коробочки было вложено предупреждение… Там говорилось, что вакцина является сильным нейромедиатором и может временно вызывать галлюцинации.

— Вы точно запомнили? — выразил сомнение подполковник.

— Точно. Клипот сильно нервничала почта сразу после того, как я дала ей антидот. Помню, я подумала…

Дуглас Николе пробежался по ссылкам на сайте.

— Вы об этой коробочке говорите? — спросил он у женщины.

Ли глянула на экран.

— Да. Это она. Я полностью уверена… Что-то не так?

— Это упаковочный ящик для лекарств антимикробного действия, включая тетрациклин, хлоромицетин и стрептомицин. Эти антибиотики выращиваются в искусственных средах из организмов, которые становятся инактивированными под действием формальдегида и сохраняются в слабом растворе фенола. По этим и другим причинам сывороточным антибиотикам необходим прямой доступ в кровь. Кто, как не вы, должны знать, что легко усваиваемые противомикробные сыворотки не могут преодолеть гемато-энцефалический барьер?

— Вы думаете, я вам лгу?

— Находившаяся на вашем попечении Мэри Клипот сбежала, — сказал Дуглас Николе. — Потом сбежал сержант Шеперд. А теперь вы преднамеренно лжете о природе вакцины. Я не верю в неправдоподобные совпадения. По-моему, вы работаете на террористическую группу, повинную в биологическом заражении Манхэттена.

— Но это же безумие! — вскричала Ли.

— Охранник!

Из смежной комнаты вышел военный полицейский.

— Да, сэр.

— Доктор Нельсон лжет нам. Пусть капитан Звава допросит ее… с пристрастием…

Центральный парк, Нью-Йорк

03:51

Пройдя Северный лес, спутники обошли Северный луг, освещенный множеством костров, вокруг которых сновали люди. Затем они пересекли мост на 97-й улице и остановились передохнуть у бронзовой статуи датскому скульптору Бертелю Торвальдсену.

Патрик оставил их здесь, а сам отправился на «рекогносцировку» вдоль восточной границы парка. Прячась за четырехфутовой каменной оградой, он осмотрел 5-ю авеню. Машины перекрывали проезд. Под навесами магазинчиков мелькали тени. Патрик уже хотел вернуться к спутникам, когда громкий шум потревожил тишину ночи.

На юг по 5-й авеню ехало два черных «хаммера». Проезжая часть дороги была запружена брошенными автомобилями, поэтому «хаммеры» двигались по широкому тротуару, примыкающему к Центральному парку. Морозный ночной воздух разрывали пронзительные вопли, когда колеса «хаммеров» наезжали на лежащих и ползущих по тротуару больных людей. Двойные колеса внедорожников ломали конечности и раскалывали черепа.

Патрик поспешил обратно через парк. Своих товарищей он обнаружил на детской площадке, расположенной на 96-й улице.

— Они близко. Надо уходить.

Франческа застонала. У нее болели ноги.

— Как они нас так скоро отыскали? — спросила она.

— Наверно, они используют беспилотные самолеты слежения, — предположил Патрик, взглянув на покрытое тучами небо. — Пойдемте.

— И куда нам идти? — раздраженно спросил Паоло. — Мы пришли с севера. К западу отсюда — только спортивные площадки и поля. На юг — водохранилище. Нас настигнут раньше, чем мы сможет его обогнуть.

— В пиццерии было безопаснее, — пожаловалась Франческа. — Я же просила тебя их не впускать. Я тебя умоляла…

— Франческа… прошу…

Паоло встал на колени возле покрытой инеем детской горки, закрыл глаза и начал молиться:

— Боже! Почему ты привел нас сюда лишь затем, чтобы мы погибли? Выведи нас отсюда живыми и здоровыми! Укажи нам путь!

— Помоги нам, Боже! Покажи нам путь! — с сарказмом в голосе подражал Паоло Вирджил.

— Вирджил… пожалуйста…

— И закричал Моисей Господу: «Боже! Сделай что-нибудь! Перед нами Красное море, а позади — египтяне». И Бог ответил: «Ма titzach alai?» — что значит: «Почему ты кричишь на меня?» Вот именно, Паоло. Моисей кричал на Бога, а Бог кричал на него в ответ: «Почему ты кричишь на меня?»

Паоло поднялся с колен.

— Я… Я не читал этого в Библии, — заявил он.

— Когда создавался перевод Библии короля Якова, этот стих попросту изъяли. Ни один священник или раввин не возражал. Мало кто способен принять такой вот ответ Бога Моисею. Ведь Бог — добр и справедлив… Но Бог на самом деле всего лишь говорит евреям, что они сами способны себе помочь.

— Я не понимаю. Как евреи смогли бы перейти Красное море без помощи Господа?

— Ответ можно найти в четырнадцатой главе Книги Исхода. Стихи от девятнадцатого по двадцать первый включительно. Это самое важное место во всем Талмуде. Переставляя буквы особым способом можно получить семьдесят два трехбуквенных слова. Именно эти слова Господь начертал на посохе Моисея.

— Что они означают? — спросил Паоло.

— Семьдесят два имени Бога… Ну… Не совсем имена в обычном понимании слова. Это комбинация арамейских букв, которая может усилить связь души с миром потустороннего и помочь воспринять божественный свет. Молодой Авраам с помощью семидесяти двух имен Бога остался жив, когда по приказу царя Нимрода его бросили в огненную печь. Моисей использовал их силу, чтобы влиять на физический мир.

— Вирджил! Извини, но… Разве это может нам помочь?

— Паоло! Если ты и впрямь веришь во всезнающего и всевидящего Бога, то для Господа оскорбительно, когда люди считают, что Ему все время надо напоминать о своих бедах и просить о помощи. «Эй, Всевышний! Спустись на минуточку вниз! Не забудь позаботиться о моей любимой, моих деньгах и моей пище». Поэтому неудивительно, что Создатель, Бог Света, сказал Моисею: «Ма titzach alai? Почему ты кричишь на меня?» На самом деле реплика Бога означает: «Моисей! Соберись! У тебя есть силы, так используй их!»

Шеп шагнул вперед. Его глаза неотрывно смотрели туда, откуда раздавался шум приближающихся автомобилей.

— Вирджил! Сейчас не самое подходящее время для проповеди.

Лицо старика исказила гримаса недовольства.

— Патрик! Семьдесят два имени Бога бессильны, когда твои помыслы и действия беспомощны. Моисей усомнился, поэтому море не расступилось. Но один набожный человек не имел и тени сомнения в своей душе. Он взял посох Моисея с вырезанными на нем именами Бога и вошел в Красное море. Когда вода достигла подбородка, море расступилось. Как видишь, Паоло, когда дело касается веры, то нет места сомнениям и эгоизму. Вера должна быть твердой. В древнееврейском алфавите — двадцать две буквы. Одной буквы нет в семидесяти двух именах Бога, а именно буквы гимель, которая обозначает ga'avah, человеческое эго. Если ты по-настоящему веришь в Бога, у тебя не должно быть места сомнениям.

Шеп отвернулся от спорящих. Адреналин бушевал в его крови. Он ожидал появления внедорожников с военными.

«Некуда бежать. Некуда прятаться… Из-за сумасшедшего старика и беременной мы не можем двигаться быстро».

Патрик посмотрел на водохранилище — оно простиралось через парк от края до края. Противоположный берег скрывал густой туман.

«Туман…»

— Паоло! Надо найти лодку!

Водохранилище Жаклин Кеннеди-Онассис глубиной сорок футов имеет площадь сто шесть акров. Вокруг рукотворного озера тянется более полутора миль беговых дорожек и высокий решетчатый забор.

Здание технического обслуживания водохранилища находилось за тропинкой для прогулок верхом.

Шеперд ударом ноги выбил дверь. Паоло посветил внутрь фонариком. Желтый надувной плот свешивался с потолка, прикрепленный к деревянным балкам двумя шкивами. Патрик перерубил тросы, на которых крепился плот, одним ударом лезвия своего протеза, схватил весло и помог Паоло вытащить резиновый плот наружу.

— Сюда!

Вирджил и Франческа ждали их у кабинок общественных туалетов, поставленных возле беговой дорожки. Старик снял цепь с крюка, вделанного в кирпичный столбик, освобождая товарищам доступ к воде.

Фасад здания покрывали граффити, нарисованные распыленной из баллончиков краской. Тут было все: от эмблем банд и объяснений в любви до буйства красок, которое посрамило бы даже Питера Макса.

Вдоль верхней части стены черными буквами было выведено пророческое высказывание:

ЗА ВАМИ ВСЕМИ СЛЕДЯТ.

Ниже белой краской четырехфутовыми буквами было начертано название популярной рок-группы:

СТИКС.

Шеп смотрел на стилизованное граффити. Что-то шевельнулось в его голове, какое-то забытое воспоминание.

— Патрик! Ты нам нужен.

Вирджил и Паоло оттащили массивную цепь, и Шеп протиснул надувной плот через дыру в заборе и спустил его на воду. Паоло первым забрался на плот, а затем помог Франческе и Вирджилу.

Шеп вернул цепь на место, и, запрыгнув на плот, стал на колени у руля рядом с Вирджилом. Правой рукой он взял весло посередине, но не смог сжать его край тем, что осталось от протеза.

— Позвольте, друг мой, — сказал Паоло, забирая весло у Шепа.

Размахнувшись, итальянец послал резиновый плот подальше от северного берега водохранилища. Вода казалась черной как смола, но по сравнению с морозным ночным воздухом была значительно теплее, поэтому над водохранилищем клубился густой туман.

Постепенно берег скрылся из вида, скрылось из виду и звездное небо.

Паоло продолжал грести, но вскоре потерял ориентир.

— Плохо дело, — сказал он. — Так я могу кружиться до бесконечности.

Вирджил поднял руку и произнес:

— Слышите?

Издали донеслось хоровое пение.

— Плывите на звук, Паоло, — сказал старик. — Он приведет нас к южному берегу водохранилища.

Изменив курс, итальянец начал грести в направлении хорового пения. В морозном воздухе декабрьской ночи звук казался необыкновенно отчетливым, а туман густел с каждым ударом весла.

Первым их настиг запах, напоминающий зловоние канализации.

Нос плота ударился о какой-то предмет… потом еще раз…

Паоло резко выдернул весло из воды. Взяв у Франчески масляную лампу, он с третьей попытки зажег ее. Мужчина высоко поднял лампу над головой и посмотрел за борт. Свет рассеял туман и тьму, и человек увидел то, что плавало на поверхности водохранилища.

— Пресвятая Богородица!

Тысячи и тысячи человеческих трупов качались на водной глади, словно жертвы кораблекрушения. Некоторые лежали на воде лицом вниз, но большинство смотрели на Паоло покрасневшими мертвыми глазами. Их покрытая пятнами кожа поражала необыкновенной белизной. Погруженные в воду шеи разбухли от темно-красных бубонов и от воды. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Чума и вода до такой степени исказили черты их лиц, что теперь с трудом удалось бы определить их расовую принадлежность. Дородные оказались наиболее плавучими — они качались на поверхности водохранилища. Худые и мускулистые вместе с младенцами и детьми не плавали, а постепенно тонули, погружаясь все глубже и глубже.

Паоло зажал рукой рот жены, не давая ей закричать.

— Закрой глаза, дорогая, отвернись. Если ты закричишь, солдаты нас найдут.

Вирджил вытер холодные слезы.

— Паоло! Потуши свет и работай веслом, — сказал он. — Переправь нас через реку смерти.

— Река смерти… Стикс…

Слова из «Божественной комедии» распахнули дверь, ведущую в воспоминания Патрика Шеперда:

Зрачки глаз Шепа расширились, когда вызванная вакциной галлюцинация овладела его разумом.

Плавающие на поверхности воды трупы вдруг ожили, задвигались… Руки и ноги беспорядочно били по воде, наносили удары другим мертвецам, срывая с них одежды… Ожившие мертвецы, становясь все более неистовыми, хватали и таскали за волосы своих товарищей, старались выцарапать им пальцами глаза… Несколько злобных мертвецов подняли свои жуткие головы из ледяной воды и вонзили пожелтевшие зубы в гниющую плоть находящихся рядом мертвецов, таких же жертв оспы, как и они. Казалось, что они превратились в зомби.

Патрик с ужасом взирал на странный голубоватый свет, который, то усиливаясь, то бледнея, разгорался где-то в глубинах резервуара. С каждой вспышкой ветеран замечал все новые и новые тысячи оживших мертвецов — те, отпихивая друг друга, устремлялись к поверхности. Целая подводная армия.

Внезапно Патрик увидел перед собой море лиц. Это были иракцы. Они осуждающе смотрели на ветерана. Их молчание ошеломило Шепа.

— Не обращайте на них внимания, Шеперд. Они — никто, просто безбожные язычники.

Патрик посмотрел вниз и к своему глубочайшему изумлению увидел подполковника Филиппа Ардженти. Капеллан плавал на спине. Течение прибило к плоту его труп в длинной черной сутане.

— Война — это ад, Шеперд. Для достижения поставленной цели приходится идти на определенные жертвы. Мы сделали все, что от нас требовалось.

— Требовалось… кем и для кого? — задал вопрос Патрик.

— Свобода не достается бесплатно.

— И кто должен расплачиваться? От наших рук гибли целые семьи… Мы разрушали деревни… Эти люди не просили, чтобы мы их бомбили или вторгались в их страну.

— Кто эти люди, Патрик? Они — мусульмане, кара Господня. Эти безбожные арабы хотят уничтожить западное общество.

— Вы ошибаетесь. Большинство из них просто хотят жить в мире и спокойствии.

— Никто не спрашивает вашего мнения, сержант, — сказал подполковник Ардженти. — Вас учили защищать Америку от тех, кто хочет разрушить наш способ жизни. Вместо этого вы струсили и дезертировали, тем самым покрыли позором вашу семью, вашу форму… Но!.. Самое страшное — это то, что вы предали нашего Господа и Спасителя, предали Иисуса Христа.

— Христос проповедовал мир. Он никогда не выступая за насилие.

— Проснитесь, сержант! Америка — это христианская страна, живущая по заповедям Господним.

— С каких пор Америка стала исключительно христианской страной? Когда Бог начал проповедовать ведение священных войн? Прикрываться именем Господа — бессмысленно. Война не станет от этого праведным делом. Аль-Каида тоже объявила священную войну джихад. Посмотрите на них, подполковник. Этих людей убили во имя Господа. О них придумывали разные гадости только для того, чтобы бомбить их города, убивая ни в чем не повинных детей…

— Замолчи, предатель! — вскричал Ардженти. — Ты что, хочешь позволить этим исламским экстремистам еще раз напасть на нас? Что ты за американец?

— Я не хочу быть послушным инструментом в ваших руках. В терактах одиннадцатого сентября виноват Саддам… Оружие массового уничтожения… Демократия на марше… Все это оказалось сплошной ложью. Все, что хотели ты и тебе подобные, — это заполучить контроль над иракской нефтью. Война — это дойная корова для военно-промышленного комплекса. Она приносит многомиллиардные прибыли. Кто будет следующим? Иран? Венесуэла? И это часть Господнего предначертания?

— Кто ты такой, чтобы мне проповедовать? Мы оба знаем, почему ты подался в Ирак. Ты искал кого-нибудь, на ком можно выместить свою злость. Ты хотел взять врага на прицел и вышибить из него мозги. Мы помогли тебе удовлетворить твою жажду мести, сержант, но ты оказался неблагодарной свиньей.

Шеперд взглянул на тысячи опухших коричневых лиц, смотревших на него с немым укором.

— Ты прав. Никто не заставлял меня идти на войну. Это был мой выбор. Я хотел отомстить, но отомстить по справедливости… Я убивал невинных людей, веря, что Господь на моей стороне. Но когда я впервые взглянул в глаза моей жертве, я понял, что в моих поступках нет справедливости. Они лишь преумножают боль и страдания на земле. Я позволил гневу запятнать Мою душу, и вся ответственность за это лежит на мне.

Еще одна вспышка света. На этот раз его источник находился прямо под плотом. Призрачное свечение озарило лица мертвецов. Свет не погас, он становился все ярче, поднимался из глубины на поверхность.

— Ангел Смерти! — вскричал подполковник. — Не позволяй ему забрать меня, Шеперд! Во имя всего святого, что есть в…

— Настало время для жатвы, подполковник. Каждый из нас пожнет то, что посеял.

— Меня рукоположили в духовный сан… Я слуга Христа…

Теперь свет заливал все вокруг. Мертвец закричал. Невидимая сила сорвала сутану и исподнее с Филиппа Ардженти, а затем вытолкнула его тело из воды и бросила на плот. Руки мертвеца вытянулись вперед и ухватились за отворот куртки Патрика Шеперда.

— Я… божий… человек…

— Ступай к Богу, — вымолвил Шеп.

Размахнувшись протезом, ветеран располосовал горло подполковника. Ардженти оступился и упал в пенящуюся воду. Из рассеченного горла брызнула темная жидкость. Невидимая сила подводного свечения затащила мертвеца в глубину водохранилища и погасла.

Тысячи иракцев — мужчин, женщин и детей — закрыли свои глаза и, удовлетворив свою месть, погрузились в переполненные трупами воды водохранилища.

С широко раскрытыми от ужаса глазами Патрик стоял на плоту, рассекая морозный ночной воздух стальным «лезвием» на конце своего протеза.

— Остановите его! — крикнула Франческа своему мужу. — Он порежет плот!

Женщина мертвой хваткой вцепилась в качающееся на воде утлое суденышко.

Вирджил схватил и сжал правую руку Шепа.

— Все в порядке, сынок. Что бы тебе ни привиделось, его с нами уже нет.

Патрик мотнул головой, отгоняя видение. Он смутился, позволил старику отвести и усадить себя на скамейку.

Вирджил повернулся к Паоло и сказал:

— С ним все нормально. Можешь продолжать грести.

— Нет, — сказал итальянец. — Так не годится. Мы оскверняем эти трупы. Это грешно и…

Франческа взяла мужа за руку.

— Посмотри на них, Паоло… Все они мертвы, а твой сын просится наружу…

— Мой сын…

Погрузив весло в воду, мужчина продолжил грести в направлении долетающих из тумана звуков.

Вирджил похлопал рукой Шепа по плечу.

— Что ты видел? Опять Жнеца?

— Нет, — ответил Патрик. — Я видел людей… жертв войны. Они поднимались из воды, только…

— Продолжай.

— Я не убивал этих людей, но я чувствую себя в ответе за их смерть. Все в этом видении было неуловимо знакомо мне… Прямо какое-то дежавю…

— Осознать ответственность за свои поступки — это первый шаг в воссоединении со светом.

— Ты меня не слушаешь? Я не убивал тысячи людей.

— Возможно, ты не убивал их в этой жизни.

— Вирджил! Я уже говорил тебе, что не верю в реинкарнацию.

— Веришь ты в нее или не веришь — это не важно. Наши пять органов чувств вводят нас в заблуждение. Нам кажется, что в мире царит хаос, но на самом деле причинно-следственные связи можно найти во всем. Дежавю — на самом деле не болезнь. Просто человек переживает в настоящем то, что уже переживал в прошлой жизни. Не знаю, что ты совершил в своих прошлых жизнях, но сейчас, как мне кажется, твой последний шанс исправить все то, что ты натворил.

— Исправить? Как и что я могу исправить? — спросил Патрик.

— Когда придет время, ты узнаешь. Доверься интуиции. Что она тебе говорит?

— Моя интуиция…

Шеп посмотрел в направлении, куда плыл плот.

Постепенно туман рассеивался. Теперь они были совсем близко к берегу. В полумиле впереди ночь рассеивал свет тысяч горящих факелов.

— Интуиция подсказывает мне, что дальше будет еще хуже.