23 сентября 2012 года

Вашингтон, округ Колумбия

Эннис Чейни устал.

Два года назад сенатор Пенсильвании похоронил свою мать, но он все еще горевал по ней. Ему не хватало встреч с матерью в частной лечебнице, куда он уже привык возить собственноручно приготовленную свинину, ему не хватало материнской улыбки. Скучал он и по сестре, которая умерла через одиннадцать месяцев после матери, и по младшему брату, которого рак отнял у него месяц назад.

Он крепко сжал кулаки, когда его младшая дочь подошла размять ему сведенные от напряжения плечи. Четыре долгих дня прошло с того полуночного звонка. Четыре дня, как его лучший друг Джим умер от обширного инфаркта.

Из окна столовой он видел лимузин и машины охранников. Нет времени отдыхать, нет времени на горе. Он обнял жену и троих дочерей, еще раз обнял вдову Джима и вышел из дома в сопровождении двух телохранителей, вытирая слезы. Под его глубоко посаженными глазами залегли темные тени, отчего последнее время лицо сенатора стало напоминать маску енота. Глаза Чейни были зеркалом его души. В них светилась сила уверенного в себе мужчины и мудрость лидера. А если кто-то становился у него на пути, эти глаза превращались в немигающие прицелы.

Однако в последние дни его глаза были красными от частых слез.

Сенатор неохотно забрался в ожидавший его лимузин, охранники сели в другой автомобиль. Чейни ненавидел лимузины, он ненавидел все, что привлекало к нему излишнее внимание или же являлось подтверждением того, что намекало на привилегированность положения. Он уставился в окно, размышляя о своей жизни, думая, не собирается ли он совершить большую ошибку.

Эннис Чейни родился шестьдесят семь лет назад в беднейшем черном районе Джексонвилля, штат Флорида. Его растила мать, зарабатывая на жизнь уборкой в домах белых парней, и тетя, которую он привык называть мамой. Он никогда не знал своего настоящего отца — тот исчез через пару месяцев после его рождения. Когда ему исполнилось два года, мама снова вышла замуж, и отчим перевез семью в Нью-Джерси. Здесь Эннис вырос. Именно здесь сложились его задатки лидера.

Игровое поле было единственным местом, где Чейни чувствовал себя как дома, местом, где цвет кожи не имел значения. Он был ниже своих ровесников, однако никогда не позволял себя запугать. После школы он часами тренировался, направляя свою агрессию на совершенствование навыков игры, обучаясь по ходу тренировок самоконтролю и дисциплине. В старших классах он стал старостой, заслужил признание города в качестве лучшего квотербэка и добился звания лучшего баскетболиста штата. Немногие нападающие решались бросить вызов низкорослому задиристому защитнику, который скорее сломает противнику локоть, чем позволит отобрать у него мяч, но вне игровой площадки он считался весьма приятным молодым человеком.

Его баскетбольная карьера завершилась после того, как на первом курсе колледжа он порвал подколенное сухожилие. Он предпочел бы работу тренера, но все же прислушался к словам матери, женщины, выросшей во времена законов Джима Кроу, и сделал выбор в пользу карьеры политика. Он и сам испытал достаточно проблем, сталкиваясь с расизмом, чтобы понять, что политика — вот основная арена, где нужные изменения воплощаются в жизнь.

У его отчима были связи с демократической партией Филадельфии. Полагаясь на собственные силы — ту же страстность натуры и способность работать на износ, — что так помогали ему на игровом поле, Чейни быстро шагал по ступенькам партии «синих воротничков», никогда не боялся говорить что думает и всегда был готов помочь тем, кто действительно нуждается в помощи.

Чейни заметно выделялся на фоне своих политических соратников, отличавшихся ленью и недостатком самодисциплины, — он был как глоток свежего воздуха для партии, и очень скоро стал своеобразной легендой Филадельфии. Помощник мэра Чейни вскоре стал мэром Чейни. Через несколько лет он уже баллотировался в сенат штата Пенсильвания и выиграл с подавляющим большинством голосов.

А теперь, когда до ноября 2012 года и назначенных выборов осталось менее двух месяцев, президент Соединенных Штатов звонит ему и предлагает принять участие в предвыборной гонке со своим старым другом. Эннис Чейни, грязный пацаненок из семьи бедняков Джексонвилля, вполне возможно, всего в одном шаге от мощнейшего силового аппарата мира.

* * *

Он смотрел в окно, когда лимузин сворачивал на окружную — Кэпитал Белтвей. Смерть пугала Энниса Чейни. От нее не было спасения, ей не было никаких объяснений. Она не давала ответов, лишь порождала новые вопросы и замешательство, слезы и панегирики — чертово множество панегириков. Как можно выразить любовь к дорогому тебе человеку за двадцать минут? Как может кто-то ожидать, что он выразит свои чувства простыми словами?

Вице-президент. Чейни покачал головой, отметая мысли о будущем.

Будущее не стоило того, чтобы променять свою семью на горячку предвыборной гонки. Стать сенатором — это одно, но стать первым афроамериканским кандидатом на пост вице-президента — совсем другое. Единственным чернокожим, который имел реальный шанс войти в Белый дом на законных основаниях, был Колин Пауэлл, но даже генерал отказался от должности, выбрав семью. Если выиграет Меллер, Чейни станет фаворитом выборов 2016. Как и Пауэлл, он знал, что его популярность может разбиться о стену расовой неприязни. Впрочем, он знал, что всегда есть часть населения, которую, как и Смерть, не интересуют доводы разума.

А он и так провел свою семью через многое.

Чейни знал, что Пьер Борджия жаждет этой должности, поэтому часто размышлял над тем, как далеко готов зайти государственный секретарь для достижения цели. Борджия имел все то, чего так не хватало Чейни: наглость, самовлюбленность, заинтересованность в политических играх, эгоизм, — а еще он был неженатым, американским ястребом и — белым.

Мысли Чейни снова вернулись к его лучшему другу и его семье. Он громко всхлипнул, ничуть не беспокоясь, что водитель может его услышать.

Эннис Чейни никогда не скрывал своих эмоций — этому он тоже научился у своей матери много лет назад. Внутренняя сила и стойкость ни к чему хорошему не приведут, если человек запретит себе чувствовать, поэтому Чейни чувствовал все, а Пьер Борджия не чувствовал ничего. Государственный секретарь США, выросший среди богачей, смотрел на мир однобоко, никогда не задумываясь о том, какие чувства вызывает у других. И это казалось сенатору очень странным. Мир становился весьма опасным и сложным. В Азии нагнеталась ядерная паранойя, а значит, Борджия был последним в списке людей, которым сенатор доверил бы управление страной во время подобного кризиса.

— Вы там в порядке, сенатор?

— Черт, нет, конечно. Что за идиотские вопросы? — Голос Чейни подозрительно скрипел, но он хотя бы не сорвался на крик, что в последнее время часто с ним случалось.

— Простите, сэр.

— Заткнись и веди эту чертову машину.

Шофер улыбнулся. Дин Дисангро работал у сенатора Чейни уже шестнадцать лет и любил этого человека, как родного отца.

— Дин, какого такого чертовски важного хрена НАСА вытащило меня в воскресенье в «Годдард»?

— Понятия не имею. Вы же сенатор, а я просто низкооплачиваемая рабочая сила…

— Заткнись. Обо всем, что происходит, ты обычно знаешь побольше тех идиотов, что заседают в конгрессе.

— НАСА вас любит. Раз уж они решились испортить вам выходные, значит, у них действительно случилось что-то серьезное.

— Спасибо, Шерлок. У тебя там новости на монитор еще не вылезли?

Шофер передал ему тоненькое устройство, уже настроенное на «Вашингтон пост». Чейни пробежал глазами заголовки, посвященные в основном противоядерной подготовке в связи с испытаниями нового оружия в Азии. Грозный назначил испытания за неделю до Рождества. Умный ход. Наверняка рассчитывает испортить нам праздничное настроение.

Чейни бросил монитор на сиденье.

— Как там твоя жена? Ей ведь рожать скоро?

— Через две недели.

— Прекрасно. — Чейни улыбнулся, стерев слезу из уголка покрасневшего глаза.

* * *

НАСА: Центр космических полетов имени Годдарда

Гринбелт, Мэриленд

Сенатор Чейни чувствовал, что на него направлены нетерпеливые взгляды из НАСА, SETI, Аресибо и бог знает кого еще. Он закончил изучать двадцатистраничный отчет, потом прочистил горло, заставив всех присутствовавших в комнате замолчать.

— А вы уверены, что этот радиосигнал транслируется из глубокого космоса?

— Да, сенатор, — подтвердил Брайан Доддс, исполнительный директор НАСА, почти извиняющимся тоном.

— Но вы не смогли определить местонахождение источника этого сигнала?

— Нет, сэр, еще нет. Но мы абсолютно уверены в том, что источник находится в рукаве Ориона, во внутреннем кольце нашей галактики. Сигнал прошел через туманность Ориона и подвергся влиянию множества факторов, так что сложно установить, как долго этот сигнал мог путешествовать в космосе. Отталкиваясь от того, что он исходит от одной из планет Пояса Ориона, мы ищем источник на расстоянии приблизительно 1500–1800 световых лет от Земли.

— И этот сигнал длился три часа?

— Три часа и двадцать две минуты, если быть точным, сенатор. — Кенни Вонг вскочил на ноги и застыл в ожидании следующего вопроса.

Чейни жестом предложил ему садиться.

— И не было никаких других сигналов, мистер Доддс?

— Нет, сэр, но мы продолжаем круглосуточно отслеживать частоту и направление полученного сигнала.

— Хорошо, сойдемся на том, что сигнал был настоящим. Какие последствия это может иметь?

— Сэр, самым важным выводом является то, что мы только получили доказательство — мы не одиноки во Вселенной, и как минимум одна высокоразвитая форма жизни существует в одной галактике с нами. Следующим шагом станет определение алгоритма, по которому составлен полученный сигнал, и расшифровка скрытого в нем послания.

— Думаете, сигнал может содержать нечто вроде попытки завязать общение?

— Мы предполагаем, что это возможно. Сенатор, это был не просто сигнал, промчавшийся через космос. Этот луч был определенно направлен в нашу Солнечную систему. Так что внеземная цивилизация подозревает о нашем существовании. Направив сигнал в сторону Земли, они дали нам знать, что они тоже существуют.

— Нечто вроде соседского «как поживаете»?

Директор НАСА улыбнулся.

— Да, сэр.

— И когда ваши люди закончат анализ?

— Сложно сказать. Если инопланетный алгоритм и существует, то я уверен, что наши программисты, математики и шифровальщики вычислят его. Впрочем, могут уйти месяцы, годы или же целая вечность на то, чтобы понять его. Разве может земной человек понять, как мыслит инопланетянин? Это так необычно и так ново для нас.

— Это ведь не вся правда, мистер Доддс? — Сенатор буравил директора покрасневшими глазами. — Мы с вами прекрасно знаем, что SETI использовала большую тарелку Аресибо для того, чтобы время от времени передавать в космос собственные послания.

— Точно так же, как средства связи и телевидения непрерывно посылают в космос сигналы со скоростью света. Это началось в тот самый момент, когда впервые передали «Я люблю Люси».

— Не играйте со мной в эти игры, мистер Доддс. Я не астроном, но знаю достаточно: телевизионные сигналы слишком слабы и не могут достичь Ориона. Если эти данные будут обнародованы, появится множество очень злых, насмерть испуганных людей, которые будут обвинять SETI в том, что навлекло на нас неведомую угрозу.

Доддс махнул рукой, пресекая возражения ассистентов.

— Вы правы, сенатор. SETI передает куда более сильные сигналы, чем телевидение, и они куда лучше направлены, то есть не рассеиваются в космосе в разные стороны. Однако из этих двух типов передач именно телевизионные сигналы, а вовсе не узкий луч Аресибо с куда большей вероятностью могут быть приняты неизвестным получателем. Не забывайте о том, что сила полученного нами сигнала исходила от внеземного передатчика и во много раз превышала наши возможности трансляций. Мы должны признать, что разум, стоящий за этим сигналом, наверняка имеет приемники, которые способны поймать самые слабые наши излучения.

— К сожалению, мистер Доддс, в данном случае мы рискуем оказаться в ситуации, когда миллионы не столь образованных людей проснутся завтра перепуганными до смерти и будут ждать, что маленькие зеленые человечки ворвутся в их дома, изнасилуют их жен и украдут их детей. Если не разобраться в этой ситуации деликатно, мы с вами получим гранату без чеки.

Директор НАСА кивнул.

— Именно поэтому мы позвали вас, сенатор.

Взгляд глубоко посаженных глаз Чейни немного потеплел.

— Ладно, давайте поговорим о новом телескопе, который вы предлагаете. — Чейни постучал по распечатке. — Здесь говорится о тарелке тридцать миль в диаметре, и что сам телескоп вы хотите расположить на темной стороне Луны. Это само по себе означает уйму денег. За каким чертом вам понадобилось вести строительство именно на Луне?

— По причинам, которые начались еще с «Хаббл». От Земли исходит слишком много радиопомех. Дальняя сторона Луны всегда повернута в противоположную от Земли сторону, что дает нам природную зону, свободную от радиосигналов. Идея такова: построить тарелку на дне большого кратера по тому же принципу, по которому создавался телескоп Аресибо, вот только кратер и тарелка будут в тысячу раз больше. Мы уже выбрали место — кратер Саха всего в трех градусах от экватора на темной стороне Луны. Лунный телескоп позволит нам связаться с цивилизацией, которая вышла на контакт с нами.

— И с какой стати нам следует этого хотеть? — Голос Чейни заполнял конференц-зал, утрачивая скрипучие нотки. — Мистер Доддс, этот радиосигнал может стать самым важным открытием в истории человечества, но то, что предлагает НАСА, приведет ко всемирной панике. А что, если американцы ответят «нет»? Что, если они не согласятся потратить несколько миллиардов долларов на контакт с инопланетянами? Это слишком большая финансовая пилюля, и конгресс может отказаться ее глотать.

Брайан Доддс знал Энниса Чейни, знал, что сейчас этот человек проверяет его решимость.

— Сенатор, вы правы. Это открытие испугает многих. Но позвольте сказать, что напутает всех еще больше. Каждый раз, просматривая на мониторах дневные сводки новостей, мы читаем о развертывании ядерного вооружения в Иране, о проблеме голода в России или о том, что в Китае строятся все новые стратегические объекты, а значит, вскоре еще одна страна будет способна уничтожить наш мир. Похоже, сейчас все нации находятся в глубоком политическом и экономическом кризисе, а потому вооружаются до зубов. Сенатор Чейни, вот реальность куда более пугающая, чем радиосигнал, пришедший к нам откуда-то через тысячу восемьсот световых лет.

Доддс поднялся. Два метра роста и внушительные полтора центнера веса делали его больше похожим на борца, чем на ученого.

— Публике нужно понять, что мы имеем дело с цивилизацией, развитие которой намного опережает наше собственное, цивилизацией, которая первой вышла на контакт с нами. Кем бы они ни были, где бы они ни были, но они находятся слишком далеко, чтобы нагрянуть к нам с визитом. Построив радиотелескоп, мы получим возможность общаться с этими существами. Более того, есть вероятность, что мы сможем учиться у них, делиться технологиями, многое узнать о строении нашей Вселенной и даже, возможно, о происхождении нас как вида. Это открытие может объединить все человечество, — проект может стать катализатором, который увлечет человечество на новый виток развития и спасет от ядерного самоуничтожения.

Доддс посмотрел прямо в глаза Чейни.

— Сенатор, инопланетяне с нами поздоровались, и теперь жизненно важно ответить на их приветствие.