Поздней осенью 1974 года мы с коллегами приехали в Англию, радуясь возможности вернуться к «цивилизации». Я знал, что Пьер уже утратил интерес к работе, знал, что он хочет вернуться в Штаты, поскольку на него давят политические амбиции родственников, которые наконец заполучили возможность загнать его в офис. Больше всего на свете я боялся, что он заставит Марию поехать с ним.

Да, я боялся. Ведь, признаться честно, я влюбился в невесту своего лучшего друга.

Как я позволил этому произойти? Я задавал себе этот вопрос тысячи раз. Но дела сердечные плохо поддаются объяснению, хоть поначалу я и пытался находить себе оправдания. Это просто влечение, уверял я себя, влечение, обусловленное спецификой нашей работы. Археология должна быть наукой одиночек. Команды обычно вынуждены жить и работать вместе в самых примитивных условиях, отказываясь от таких удовольствий, как уединение и гигиена, ради стремления выполнить поставленную задачу. Скромность уступает первенство практичности. Вечернее умывание в холодном источнике, дневной ритуал раздевания и переодевания — каждое действие в условиях сосуществования становилось пиршественным столом для моего чувства. Даже такое простое действие, как растирание затекшей спины, сводило меня с ума.

В глубине души я знал, что все это просто отговорки, что красота Марии стала для меня наваждением с того самого момента, как Пьер представил нас еще в первый год учебы в Кембридже. Эти высокие скулы, длинные черные волосы, темные умные глаза — Мария была видением, пленившим мою душу, ударом молнии, пронзившим меня, лишившим возможности действовать, иначе я мог разрушить нашу дружбу с Борджия.

Я не сдавался. Я убеждал себя, что Мария должна остаться для меня старинной бутылкой коллекционного вина, которого я жажду, но никогда не решусь попробовать. Я запер в себе эмоции и выбросил прочь дьявольский ключ — так, по крайней мере, я думал.

В тот осенний день, когда мы уезжали из Лондона в Солсбери, я чувствовал, что наши дороги скоро разойдутся и кто-то, скорее всего я, продолжит свой путь в полном одиночестве.

Стоунхендж, без сомнения, является одним из самых загадочных мест на Земле. Это странный храм из прямостоящих мегалитических камней, образующих четкий круг, словно его создали гиганты. Поскольку мы провели много времени в этом древнем месте, исследуя его для дипломных работ, никто из нас троих не верил, что на зеленых полях Южной Англии мы сможем найти новое знание.

Но мы ошибались. Еще один кусочек мозаики поджидал нас здесь, он практически был у нас перед носом.

Стоунхендж, хоть и намного младше Тиуанако, все же является образцом такой же, встречавшейся нам и ранее, невероятной точности инженерии и астрономии. Само по себе это место считалось духовным магнитом для фермеров, расселившихся в этой местности после окончания последнего ледникового периода. Вершина холма наверняка была провозглашена святыней, поскольку в радиусе трех километров от монумента находится не менее трехсот захоронений. Некоторые из них впоследствии дали нам жизненно важные подсказки, указывающие на связь этого места с ранее найденными в Центральной и Южной Америках артефактами.

Радиоуглеродный анализ показывает, что Стоунхендж был построен приблизительно 5000 лет назад. Первый этап строительства начался с разметки и установки деревянных тотемных столбов, окруженных рвом. Позже деревянные столбы сменили небольшие голубоватые камни, привезенные с горного хребта, расположенного в трехстах километрах от места строительства. Их, в свою очередь, сменили мегалитические камни, сохранившиеся до наших дней.

Огромные вертикальные плиты, из которых сложен Стоунхендж, называются сарсеновыми камнями. Это самые тяжелые камни в данном регионе, найденные рядом с городом Эйвери, приблизительно в сорока километрах к северу от Стоунхенджа. Изначально Стоунхендж состоял из 30 таких глыб, каждая из которых весила от 25 до 40 тонн. Каждую огромную каменную колонну приходилось перевозить через многие километры по пересеченной холмистой местности, а затем устанавливать так, чтобы в результате получился идеальный круг диаметром тридцать три метра. Сверху на сарсеновые камни положены девятитонные плиты-перемычки, всего таких плит тридцать. Каждую перемычку пришлось поднять на пять метров над землей, чтобы уложить поверх сарсенов. Чтобы добиться идеального сцепления, древние инженеры вырезали закругленные выступы на вершине каждой сарсеновой колонны. Эти «шипы» входили в круглые «пазы», расположенные по краям каждой перекладины, так что Стоунхендж был сложен по принципу гигантского конструктора «Лего».

Когда огромный каменный круг был закончен, строители возвели пять пар триолитов — каменных глыб, перекрытых сверху плитой. Сложенные из самых больших камней Стоунхенджа, они возвышаются над землей примерно на семь с половиной метров, и это с учетом того, что под собственным весом камни на треть просели в землю.

Пять триолитов поставлены в форме подковы, открытый конец которой ориентирует алтарный камень по точке летнего солнцестояния. Центральные, самые большие триолиты ориентированы на точку зимнего солнцестояния, 21 декабря, день майяского пророчества, день, который у древних культур ассоциировался с гибелью.

Каким образом английские поселенцы каменного века смогли перевезти сарсены, весящие десятки тонн, на расстояние более четырехсот километров по холмистой местности? Как они смогли поднять плиты перемычек, весящие около восьми тонн, на высоту восемь метров, а потом аккуратно уложить их? Кроме того, гораздо более интересно, для чего доисторические люди затрачивали такие усилия на возведение Стоунхенджа?

Не сохранилось никаких письменных источников о строителях Стоунхенджа, однако популярная легенда указывает на Мерлина, волшебника при дворе короля Артура, как на создателя этого места. Легенда гласит, что бородатый мудрец возвел этот храм для того, чтобы использовать его не только в качестве места собраний и поклонения богам, но и как космическую обсерваторию и астрономический календарь. По какой-то загадочной причине люди покинули это место в 1500 году до нашей эры.

Пока Пьер находился в Лондоне, мы с Марией оставили на время Стоунхендж и отправились исследовать могильные курганы вокруг монумента в надежде найти останки с вытянутыми черепами, что могло бы связать исторические места Южной и Центральной Америки с этим древним капищем. Самым большим могильником в окрестностях Стоунхенджа считается подземное захоронение ста метров в длину, также сложенное из сарсеновых камней. В этой гробнице найдены останки сорока семи человек. По непонятной причине кости были анатомически разделены и захоронены в разных отсеках гробницы.

То, что мы там обнаружили, было и вполовину не так удивительно, как то, чего мы не обнаружили — как минимум десятка черепов, принадлежавших самым высоким из погребенных там людей, в гробнице не оказалось!

Следующие четыре месяца мы провели, путешествуя от могильника к могильнику со все тем же результатом. В конечном итоге мы отправились в место, которое многими археологами считается величайшей святыней, — в каменный могильный курган Ньюгрейндж в отдаленном районе Центральной Ирландии.

Этот курган сложен из сарсеновых глыб, покрытых великолепными иероглифами, а по периметру внутреннего помещения идут спиральные концентрические круги. Я помню, что не мог отвести взгляд от лица Марии, от ее черных глаз, изучающих при свете фонарика эти странные изображения. Мое сердце пропустило удар, когда ее лицо вдруг озарилось светом понимания. Она вытащила меня из гробницы к дневному свету, подбежала к нашему автомобилю и принялась рыться в коробках, где мы хранили сотни снимков, которые делали, поднявшись на воздушном шаре над пустыней Наска.

— Юлиус, взгляни-ка, вот оно! — воскликнула она, размахивая перед моим лицом черно-белой фотографией.

Это был снимок пирамиды Наска, одного из древнейших рисунков, который мы считали одновременно одним из самых важных. Внутри ее граней расположены две фигуры: перевернутое четвероногое животное и серия концентрических кругов.

Концентрических кругов, изображение которых в точности совпадало с тем, которое мы обнаружили внутри могильного кургана.

Мы с Марией были ошеломлены этим открытием. Ведь мы оба верили, что рисунки на плато Наска являются древним посланием, в котором указано спасение от предсказанного календарем майя апокалипсиса и которое предназначено для современного человечества (ведь зачем бы еще древнему художнику понадобилось делать фигуры настолько большими, чтобы рассмотреть их можно было только с самолета?).

Наш энтузиазм немного поубавился после логичного вопроса: какую именно пирамиду изображает рисунок Наска?

Мария настаивала на том, что это Великая пирамида Гизы, величайший каменный храм на земле. Следуя ее логике, Гиза, Тиуанако, Саксайуаман и Стоунхендж были сложены из мегалитических камней, даты их постройки приблизительно совпадали (так, по крайней мере, мы думали), а углы пирамиды на рисунке довольно точно повторяли углы граней египетской пирамиды.

Но меня не так-то легко убедить. У меня была своя теория: я считал, что более поздние рисунки Наска оставлены нам потомками художника для того, чтобы помочь определить правильное направление. Я был уверен, что рисунки, окружающие пирамиду, — это подсказки, которые помогут нам правильно идентифицировать загадочный треугольник.

Наиболее важные изображения, несомненно, граничили с рисунком пирамиды и находились под концентрическими кругами. Это перевернутая фигура четвероногого животного, которое я считал ягуаром, одним из самых почитаемых животных Месоамерики.

Второй подсказкой был рисунок, известный как обезьяна Наска. У огромного изображения обезьяны, созданного неразрывной линией, был длинный хвост, завивающийся спиральными кругами, повторяющими форму концентрических кругов внутри пирамиды.

Майя обожествляли обезьян, считали их другим видом людей. Согласно мифу о сотворении мира в «Пополь Вух» четвертый цикл закончился Всемирным потопом. Несколько уцелевших при этом людей превратились в обезьян. Тот факт, что обезьяны не водятся ни в Гизе, ни в южных районах Перу, означал для меня, что изображенная на плато пирамида должна находиться в Месоамерике.

Киты тоже не водятся в пустыне, однако изображения трех огромных созданий присутствуют на плато Наска. Теоретически таинственный художник мог использовать изображения китов для того, чтобы указать расположение воды относительно треугольника на пампе пустыни. Я пытался убедить Марию, что пирамида может оказаться одним из храмов полуострова Юкатан.

В тот момент Пьер Борджия уже не интересовался ни одной из наших теорий. Для жениха Марии погоня за призраками майя утратила привлекательность, и единственным, чего он желал теперь, была власть. Как я уже упоминал раньше, я видел, что скоро наши пути разойдутся. Пока мы с Марией были заняты исследованием могильников, Пьер планировал, как поскорее после возвращения в Штаты оказаться в конгрессе. Спустя два дня после нашего открытия он объявил, с большой помпой и всевозможными церемониями, что ему и будущей миссис Борджия пора заняться более важными вещами.

Мое сердце было разбито.

Приготовления к свадьбе были сделаны очень быстро. Пьер и Мария должны были пожениться в соборе Святого Петра, а меня пригласили на роль шафера.

Что я мог сделать? Я был в отчаянье, но убеждал себя, что Мария может остаться для меня всего лишь родственной душой.

Пьер обращался с ней как с собственностью, он не воспринимал ее как равную. Она была его трофеем, его Джеки Онассис — дорогой игрушкой, которая прекрасно сыграет роль первой леди, когда он удовлетворит свои политические амбиции. Любил ли он ее? Возможно, ведь ее сложно было не любить. А вот любила ли она его?

Это я и хотел выяснить.

Лишь за день до свадьбы я набрался смелости признаться Марии в своих чувствах. Глядя в ее прекрасные глаза, я тонул в этих черных бархатных озерах, представляя, как улыбаются боги моей измученной душе, когда Мария прижала мою голову к своей груди и всхлипнула.

Оказалось, что она разделяла мои чувства! Мария призналась, что она молила Бога, чтобы я пришел и спас ее от жизни с Пьером, о котором она беспокоилась, но которого не любила.

В тот прекрасный момент она стала моим спасением, а я — ее. Как отчаявшиеся любовники, мы сбежали в ту же ночь, оставив Пьеру записки с извинениями и объяснением нашего непростительного поступка. У нас просто не хватило сил сказать ему об этом в глаза.

Двадцать часов спустя мы — мистер и миссис Гэбриэл — прибыли в Египет.