— Где тебя, дурака, черти носят?! — заорал Толик, едва услышал в телефонной трубке мой голос. — Мы тут с ног сбились, тебя разыскивая. Твой дружок Файнберг мёртв, а ты — то ли жив, то ли нет — хрен тебя знает! Всё управление на ушах стоит, а что у вас там произошло — поди догадайся. Мало на нашу голову весёлых уголовничков с их разборками да азербайджанцев с рынка, так ещё вы в бочку полезли, вояки сраные!
— Толик, — вклинился я в его крики, — дай хоть словечко молвить…
— Пошёл в жопу со своими словечками! — пуще прежнего заорал Толик. — Мигом дуй ко мне, пока жив. Я тебе серьёзно говорю, это не шуточки. И так уже два трупа у нас в морозилке, хочешь быть третьим?..
Ага, значит, Скворечникова нашли, а про Лену ничего не известно. Хочется надеяться, что с ней всё в порядке. Спросить у Толика, что ли?
— Куда вы попрятались, как тараканы?! — продолжал неистовствовать Толик. — Думаешь, вас найти сложно? Да раз плюнуть! Только тогда разговор будет совсем иной… А то нашкодили — и в кусты.
— Кого ты имеешь в виду? — осторожно поинтересовался я.
— Вас и ваших закадычных друзей «православных»! То при честном народе друг друга гавном поливаете, рубаху на пупе рвёте и головы людям морочите, а теперь, видимо, насмотрелись фильмов про мафию, шлёпнули по человечку с обеих сторон — и притаились по кустам…
Так, отметил я про себя, ход милицейских рассуждений понятен. Вполне логичный, с их точки зрения, вывод. Если так и было запрограммировано настоящими убийцами, то они своей цели добились.
— Мы-то тут при чём? — слабо возразил я. — Авторитетно заявляю…
— Вот-вот, и Пахомов то же самое заявляет. — Толик постепенно начал успокаиваться. — В отличие от тебя, он никуда не прятался, а просидел в управлении на допросе всю ночь и вышел лишь в четыре утра с подпиской о невыезде. Можешь быть уверен, тебя то же самое ждёт…
Пахомов — лидер «Союза православного народа», в миру доцент пединститута. Правда, с доцентства его недавно попёрли, но не за буйную политическую деятельность, а за то, что она мешала непосредственной работе на кафедре. Ну, некогда доценту было воспитывать своих подопечных по педагогической части, его мысли были посвящены глобальному спасению православных от неправославных. Увольнение он истолковал, как факт политического преследования инакомыслящих, и это как бы давало ему право трещать на каждом углу, что подлинной демократии как не было, так и нет, и наверняка не будет до тех пор, пока у власти в стране жидо-масоны. При всей абсурдности и идиотизме подобных утверждений, ход он выбрал верный — испокон веков у нас жалеют униженных и оскорблённых. Умных, рассудительных и интеллигентных — куда меньше.
— Ну, и мать его… этого Пахомова! — традиционно чертыхнулся я в его адрес. — Ты одно скажи: что с нашей секретаршей Леной? А то я ничего не знаю.
После некоторого затишья Толик разъярился по новой:
— Издеваешься? Следствие идёт в полную силу, все с ног сбились, а ищем вчерашний день… Тут объявляется красавец по телефону и как ни в чём ни бывало требует полную раскладку! Хорошо, я у стариков твоих узнал, что ты пока жив, а то, ей-богу, уже панихиду в вашей синагоге заказывать собирался… Как другу, советую, дуй сюда скорее, иначе на тебя всех собак навешают — не расплюёшься. Ведь любой завтра скажет: если скрылся, значит, дело нечисто… А Лену вашу ещё не нашли…
— Понял, — в свою очередь разозлился я, — прекрасно понял! Но появляться у вас пока не буду. Постарайся понять, почему. Позже всё расскажу.
— Идиот! — истерически завопил Толик. — Яму себе копаешь!
Но я его больше не слушал и повесил трубку. Информации из разговора я получил немного, но есть кое-что и полезное.
Оказывалось, что хвалёные милицейские профессионалы сумели выяснить не более моего. Ясно, что такой раскрутки вялотекущих событий в нашем Б-гом забытом городе никто не ожидал, и это повергло всех в натуральный шок. То, что наши доблестные опера учили в своих милицейских школах в теории, теперь необходимо делать самим на практике и, более того, принимать решения собственными мозгами, а это не всегда приводит к стопроцентному успеху. Зацепок у них пока никаких, одни версии. Притом, ничего оригинального, проливающего свет. Понятно, что они рано или поздно опомнятся и начнут копать основательно, но для этого нужно опять же время и желание… Явившись к ним, я мог бы, конечно, какие-то детали прояснить и помочь в поисках, но тем самым абсолютно лишил бы себя возможности предпринять что-то самостоятельно. А что бы я им разъяснил? Поверили бы они, что я ни в чём не виноват? А тут ещё письма подмётные так или иначе всплывут… Если б не сомнения в объективности сыщиков, я, может, и помог бы, но… пока подождём. Надеюсь, за это время меня не пришлёпнут. В одну и ту же воронку снаряд дважды не попадает. Только из одной ли мы воронки с бедным Мариком? Ух, и ассоциации…
Несмотря на страшную вчерашнюю усталость, проснулся я хорошо отдохнувшим и сравнительно свежим. Валя ни о чём не спрашивала, видно, чувствовала, что со мной что-то не ладно, однако надоедать вопросами не стала. И на том спасибо. Валюха — человек понятливый и душевный. Придёт время — сам всё объясню.
После кофе и первой утренней сигареты я принялся снова раздумывать, что предпринимать дальше. Может, Лёха что-нибудь выяснит в ближайшее время у моих идеологических недругов, я же, периодически позванивая Толику, постараюсь быть в курсе официальных расследований. Глядишь, что-то и сложится. А может, всё гораздо проще, и я напрасно сгущаю краски.
Пообещав Вале, что при случае осчастливлю её своим визитом ещё раз, я отправился на улицу. Сидеть в четырёх стенах и ждать неизвестно чего было выше моих сил.
И тут мне в голову пришла идея, абсурдная и рискованная, но если задумка удастся, то я спокойно обошёлся бы вообще без посторонней помощи. Насколько я помнил из книжек, герои детективов всегда действовали смело и агрессивно, необходимые сведения выколачивали из нужных людей чуть ли не кулаками и не очень-то полагались на помощников.
Из ближайшего телефона-автомата я позвонил Лёхе и потребовал домашний телефон Пахомова. Тот не на шутку перепугался, и мне пришлось тысячу раз поклясться, что мстить не собираюсь, и с Пахомовской головы не упадёт ни единый волос, более того, предводитель местного славянства даже не узнает, кто ему звонит. Наверняка Лёха уже пожалел о своих обещаниях, ведь участие в этой истории, даже косвенное, ничего хорошего ему не сулит. Не говоря уж о журналистской карьере.
Пахомовский телефон долго не отвечал. Наконец, в трубке послышался тоненький голосок дочери доцента-неудачника, радостно сообщивший незнакомому дяде, что папа устал и спит, а будить себя велел не раньше десяти часов утра.
Что ж, время терпит, пока восемь, поэтому развлечёмся местной прессой, авось, там что-нибудь уже написали про убийства. Ох, как развлечёмся…
Накупив в киоске газет, я примостился в скверике на лавке и принялся их внимательно изучать. Многого, естественно, я не ожидал, ведь наши провинциальные журналисты оперативностью не грешат, зато шибко уважают помянуть задним числом всех и вся, компенсируя нерасторопность велеречивостью и пространными, вакуумного содержания размышлениями.
В первой же из газет я сразу натолкнулся на короткую заметку, безусловно, зародыш будущей сенсации:
«Вчера наш город потрясло известие о двух убийствах. Первое — убийство активиста Еврейского культурного общества Марка Файнберга, совершённое в офисе общества. По всей вероятности, убийство произошло в 15–16 часов. Второе — убийство работника одного из торгово-закупочных кооперативов Александра Скворечникова, тело которого обнаружено на новостройке в центре города. Предполагаемое время убийства — 18–19 часов. Мотивы обеих убийств не ясны, ведётся следствие. Нашему корреспонденту удалось узнать, что, по одной из версий, оба убийства, по всей видимости, связаны друг с другом. Всех граждан, имеющих какую-либо информацию, которая может помочь следствию, просим обращаться в Управление внутренних дел по круглосуточным телефонам…»
В другой газете довольно скудный материал об убийствах был подан уже в рубрике с многообещающим названием «Журналистское расследование». С немалым изумлением я выяснил, что в городе снова объявился серийный насильник и убийца, года полтора тому назад терроризировавший женское население, но так и не пойманный правоохранительными органами, и вот снова появившийся из небытия, чтобы совершать свои преступления. То, что раньше жертвами были только женщины, а теперь — мужчины, журналиста не смутило: значит, неизвестный маньяк изменил почерк, ведь никто же не может это опровергнуть или подтвердить. А может, он поменял сексуальную ориентацию…
Ага, снова принялся вычислять я, если милиция обращается за помощью к населению, а бравые газетчики за неимением информации тешат публику плодами своих похмельных сновидений, значит, следствие зашло в тупик. Пока у милиции нет ни одной существенной ниточки, за которую можно потянуть, чтобы клубок начал распутываться. Мне и карты в руки…
Впрочем, это опять только предположение. Какие-то ниточки у них, конечно, есть, и одна из них — разыскать меня. Правильно заметил Толик: если скрылся, значит, есть что скрывать. Любой занюханный сержантик может задержать меня, и будет по-своему, по-сержантски прав. Ведь нет сомнений, что криминалисты скрупулёзно изучают каждый сантиметр и анализируют каждый крохотный факт. А уж следов моих в офисе и на стройке предостаточно. При таких уликах я бы и сам себя заподозрил…
Плевать на всё! Мной движут не шкурные интересы, и пекусь я вовсе не о собственной безопасности! Рано или поздно всё станет на свои места, и каждый получит то, что заслужил. Если, конечно, следствие не зайдёт в тупик окончательно или его не направят по ложному пути. А такое может случиться очень просто, я не сомневаюсь. Потому и лезу в бочку — пытаюсь помочь, хоть они о том и не ведают.
Два часа на лавочке пролетели незаметно. Я пытался читать в газетах какие-то другие статьи, но в голову ничего не лезло, лишь на языке вертелись фразы, которые я скажу Пахомову по телефону. Роль разгневанного урки, задуманная мной, не очень-то вдохновляла, однако это было частью моей абсурдной идеи.
Наконец, время истекло, и я снова пошёл звонить.
— Проспался, козёл? — вместо приветствия прохрипел я в трубку Пахомову. — Попил нашей крови и спишь, мразь?
— Кто это? — дрогнувшим голосом спросил Пахомов, не опомнившийся со сна. — С кем я говорю?
— Не догадываешься, паскуда? Думаешь, у вас в городе все евреи такие зачуханные, что и постоять за себя не могут? Я только-только с поезда, мне цинканули, что твои пацаны накосяили в нашем офисе, потому и прилетел.
— Откуда прилетел? — ошеломлённо спросил Пахомов.
— Откуда надо, оттуда и прилетел, и пара крепких парнишек со мной. Поиграем в войну, а? Пока с вашей шоблой не разберёмся, не улетим, и не надейся. Из-под земли козлов выдернем…
Пахомов испуганно икнул на том конце провода и замолчал.
— Слушай внимательно. — Я старался не терять набранного темпа. — Бродяга я справедливый, за это меня и на зоне уважали. Безвинного в жмурики не подпишу. Но и тёрки наподобие ментовских вести мне некогда. Отдай по-хорошему того, кто порешил Марика, я его распилю на запчасти, а тебя не трону. Даже бабок твоих откупных не возьму. Кончу дело — и веники. А то, гляди, передумаю, с тебя начну…
— Мы тут не при чём! — опомнившись, затараторил Пахомов. — Это какое-то недоразумение! «Союз православного народа» — не террористическая организация. Кому-то выгодно подставить нас…
— Кончай пургу гнать! — рявкнул я. — Мне плевать, кто вы. Ты мне человечка отдай взамен убитого, а там посмотрим.
— Что вы вообще от меня хотите?! — окончательно пришёл в себя доцент и взвизгнул: — Я сейчас в милицию позвоню, и она вас…
— Звони, — хмыкнул я, — пока звонить будешь, я к тебе раньше прикачу — адресок имеется! — и тебя вместе со всей твоей семейкой… под самый корешок! Телефон ещё остыть не успеет…
Минуту я слушал в трубке тяжёлое прерывистое дыхание, после чего Пахомов взмолился:
— Ну, что вы от меня хотите?! Я же сказал, что мы здесь ни при чём! Это какое-то страшное недоразумение. Как мне вам доказать?!
Я сделал вид, что раздумываю, и выдал домашнюю заготовку:
— Значит, так. Через час ты подойдёшь туда, куда я скажу. Тебя будет ждать мой кент, с ним пойдёшь ко мне, а тут уже всё обкашляем. Если крови на тебе нет, значит, придёшь, не затормозишь. Не придёшь или что-то опять накосячишь — считаю, что ты замазан, тогда берегись. Ментов в это дело подпишешь — ещё хуже будет. Я бродяга залётный, меня тут никто не знает, а с тобой я за пять минут посчитаюсь. И с бабой твоей, и с дочкой…
Пахомов даже застонал:
— Но я же говорю…
— Сейчас я говорю, а не ты! — жёстко оборвал я его. — Не воняй раньше времени, во всём разберусь чин-чинарём. Если ты чистый, можешь спать со своей бабой спокойно, а уж за мокруху, сам знаешь, ответить надо.
Я назначил ему встречу на одном из людных перекрёстков в центре города и сказал, что моего человека он узнает по букету цветов, будто бы тот ожидает женщину. Пахомов что-то ещё попробовал выторговать, но я сразу бросил трубку.
Конечно, ни на каком перекрёстке появляться с цветами я не собирался. Лучшего способа подставиться и не придумаешь. Расчёт мой был прост: достаточно понаблюдать со стороны, явится ли Пахомов на переговоры. Если его не будет или явится со своими «бойцами», которых я всё чаще за последнее время встречал на улицах города, значит, никаких объяснений с «заезжим гастролёром» им не надо, к боевым действиям они готовы, а следовательно, имеют отношение к погрому в офисе. В этом случае постараюсь хотя бы зрительно запомнить кого-то из них. Если же Пахомов придёт один — а это почти невероятно! — значит, «Союз» и в самом деле ни при чём.
План, конечно, не шибко толковый и ненадёжный. Возможно, с элементарной логикой не очень-то согласуется, но это лучше, чем сидеть и ждать, пока что-то прояснится само собой.
До одиннадцати — назначенного времени нашей встречи на перекрёстке — оставалось ещё минут сорок. Неспешно я купил сигарет, заглянул в цветочный магазин и выбрал букет гвоздик, который завернул для конспирации в газету. И лишь очередной раз прокрутив в голове свой не шибко хитроумный план и махнув рукой на непредвиденные обстоятельства, отправился к перекрёстку.
Место я выбрал на редкость удачное, видно, во мне всё же была какая-то очень тонкая и недоразвитая детективная жилка. Две троллейбусные остановки, на которых с утра до вечера уйма людей, несколько больших магазинов и учреждений — здесь затеряться легко, тем не менее, всё на виду. Если за кем-то наблюдаешь, то можно быть в двух шагах и остаться незамеченным. Я покрутился минут пятнадцать и решил, что всё складывается как нельзя лучше.
За пять минут до одиннадцати я выбрал какого-то скучающего кавказца в кепке-аэродроме и широких полотняных штанах.
— Выручай, брат! — заговорщически подмигнул я ему. — Девушку жду, вопрос жизни и смерти! И понимаешь… подпёрло. Надо в туалет слетать, а она с минуты на минуту подойти должна. Увидит, что меня нет, обида навек!
Кавказец расплылся в улыбке:
— Красивая?
— Самая красивая в мире! Ты её только задержи до моего прихода, заговори ей зубы… Отблагодарю!
— А если уведу, пока ты там… а?
— Хорошую девушку не уведёшь, — притворно вздохнул я, — а плохую не жалко.
Я поскорее сунул ему букет, показал место, где надо ждать, и удалился в дверь ближайшей конторы якобы справить нужду. Из вестибюля сквозь зеркальную дверь удобно следить за перекрёстком, всё как на ладони.
Ждать пришлось недолго. Ровно в одиннадцать из троллейбуса вылез Пахомов, тщедушный, профессорского вида мужичок, с презрительно надутыми губами и бугристой лысиной, плавно переходящей в рыжие бакенбарды, а те в свою очередь перетекали в редкую бородку, очень почему-то напоминающую детский игрушечный совок. До сегодняшнего дня я видал его всего пару раз, но статьи в газетах, писанные тяжеловесным университетским слогом и полные псевдонаучным бредом про ненавистных жидо-масонов, читал регулярно. Не то, чтобы это было интересно, но какое-то садистское удовольствие я испытывал, уличая его то и дело в незнании истории, Библии и многом другом. В нашем обществе даже была подшивка с подобными опусами. Была…
Вместе с Пахомовым из троллейбуса вылез мордоворот с сизой, по-солдатски гладко выбритой физиономией. Мордоворот поразительно напоминал перегретый пулемёт-максим, в который остаётся заправить ленту с патронами, чтобы начать крошить всё, что попадает в сектор обстрела его узеньких близко посаженных глазок.
Больше с ними никого не было, но я заметил, как по разные стороны от перекрёстка притормозило трое или четверо парней, весьма откровенно и влюблённо поглядывающих на Пахомова. Хреновенькие они конспираторы, отметил я про себя, но если дойдёт до мордобоя, в обиду ни себя, ни своего предводителя не дадут.
Итак, оценим ситуацию. На встречу Пахомов всё же явился, значит, на что-то рассчитывает. По всей видимости, воевать с каким-то неизвестным уркой не собирается, а ребятки ему нужны для уверенности. Ну, и ещё чтобы ненароком по шее не схлопотать. К реальному мордобою готовятся иначе. А может, после моих телефонных страшилок он уже пришёл в себя, пошептался с единомышленниками и угрозы, конечно же, всерьёз не воспринял. Вероятней всего, убийство Марика не их рук дело. Не похоже, чтобы они были такими искусными артистами. Не того замеса Пахомов, чтобы организовать убийство. Да и не нужно ему, по большому счёту, лезть в криминал — итак репутация не очень хорошая.
Я облегчённо вздохнул и прикурил сигарету. Хоть Пахомов и дерьмо порядочное, но предстоящая встреча с убийцами почему-то вызывала во мне отвращение и неприятную дрожь. Хоть и хотелось разобраться со всеми непонятками, но лицом к лицу с убийцей сталкиваться совершенно не хотелось. Дело не в боязни, просто мерзко и гадко заглядывать в глаза, спокойно наблюдавшие чужую смерть. Впрочем, когда эта встреча состоится — а я всё-таки не это надеюсь! — буду готов к ней наверняка лучше.
Больше здесь делать нечего, надо потихоньку испаряться, пока не засекли. Выходить на контакт с Пахомовым и его ребятами рановато. Да и не нужно это. Ничего, что я их переполошил, зато убедился, что они ни при чём, а есть ещё кто-то, кому выгодно стравливать нас с ними. О кавказце с букетом можно не беспокоиться. Ну, зацепят его пахомовские ребятки, намнут бока, на том всё и закончится — не еврей же!
Незаметно я выскользнул из своего наблюдательного пункта и нырнул в толпу. На мгновение у меня мелькнула мысль: а что, если убийство всё-таки их рук дело, и они чувствуют себя настолько уверенно и безнаказанно, что могут позволить себе поиграть со мной в кошки-мышки?
Но обдумать эту мысль я уже не успел. За спиной раздался противный скрежет тормозов, глухой удар и крики людей с остановки. Сквозь мгновенно образовавшуюся толпу я разглядел, как знакомый белый «жигулёнок» с заляпанными грязью номерными знаками на огромной скорости влетел с проезжей части улицы на тротуар и врезался в людей. Мелькнуло испуганное лицо Пахомова, руки мордоворота, заслоняющего лицо от удара, подброшенный высоко в воздух букет гвоздик, и вдруг среди всей этой беспорядочно шевелящейся и галдящей массы я различил неподвижные ноги в широких полотняных брючинах. Это был мой кавказец.
Вильнув помятым крылом с глубокими свежими царапинами и набирая скорость, «жигулёнок» влился в беспрерывный поток машин и в мгновение ока исчез. Я даже посмотреть не успел, Костик ли за рулём или кто-то другой, настолько всё произошло стремительно и неожиданно.