Израиль Сентябрь 2011

Очнулся я оттого, что в нос ударил какой-то резкий и неприятный запах, от которого защипало в переносице, потом стали слезиться глаза, но дотянуться руками до лица я не смог. Зато это привело меня в чувство. Мне хотелось поправить съехавшие набок очки, но и этого сделать не удалось, потому что руки мои оказались связанными. Кроме того, на меня навалился один из амбалов, ворвавшихся в мой дом, и сидели мы с ним на заднем сидении автомобиля, быстро несущегося по центральной улице города.

— Э-э, ребята, что происходит? — попробовал я возмутиться, но тот, который вёл машину, а ранее врезал мне ребром ладони по загривку, угрожающе покрутил кулаком в воздухе, и я тотчас успокоился. Вероятно, рукопашный бой был образом его жизни, и пересекаться с ним на его территории мне лишний раз не хотелось. Да и в шахматы с ним я не сел бы играть…

Глянув краем глаза на пузырёк с нашатырём, который совали мне в нос, чтобы привести в чувство, я несколько успокоился. Если обо мне так любезно заботятся, то убивать в ближайшее время наверняка не станут. И на том спасибо.

Мельком я поглядывал в окно, стараясь запомнить дорогу, по которой мы ехали, потом сидящий рядом это заметил и погрозил пальцем. Правда, мы уже свернули в какие-то незнакомые переулки и принялись там петлять, так что при всём моём желании маршрут похитителей я бы не запомнил.

Постепенно из района, застроенного многоэтажными высотными домами, мы выбрались в тихий район вилл, и это почему-то меня несколько успокоило. Если мне и предстоит общаться с кем-то, то это хоть не будет голь перекатная, у которой в кармане вошь на аркане. С человеком состоятельным, обитающим на вилле, возможны всякие джентльменские варианты развития событий…

Но для чего им понадобилось с таким шумом и грохотом извлекать меня из квартиры? Ведь мордоворотам достаточно было просто постучать в дверь — неужели я не открыл бы? Не уверен, что согласился бы прокатиться с ними, если бы они вежливо попросили меня, но в любом случае всё прошло бы без высаживания двери. Что им всё-таки надо от меня? Да поинтересуйся они по-хорошему, чем я занимался до встречи с ними, разве я бы запирался? Тем более, я не давал Давиду обещания хранить тайну. Я и без нажима рассказал бы, что видел своими глазами и что делал потом. Про звуковую пушку и чихание, даже про поездку в банк — а что я ещё могу сказать? Кошелёк со стодолларовой купюрой и ключом от ячейки я благоразумно выложил дома, так что…

Я и не заметил, как мы остановились у невысокой калитки у какой-то виллы, и амбал, сидевший за рулём, вышел из машины и скрылся в доме. Спустя некоторое время вернулся и помог вытащить меня наружу. По-прежнему не говоря ни слова, меня повели к калитке.

И тут я рассвирепел: мало того, что я в трусах и майке, так эта публика, похитив меня, не удосужилась прихватить тапочки, которые стояли на видном месте в прихожей. Согласитесь, очутиться в незнакомом месте в исподнем и босиком да ещё без гарантий вернуться к своей одежде в ближайшее время, не очень большая радость. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что гостеприимные хозяева выдадут мне какие-нибудь подштанники, рубаху и сандалии.

Амбал, давший мне по голове, почувствовал моё недовольство и впервые за всё время прорычал на иврите, стиснув зубы:

— Веди себя спокойно, и всё будет хорошо!

— У меня есть выбор? — огрызнулся я.

— Конечно, нет! — криво усмехнулся амбал и подтолкнул меня к дверям виллы, резким толчком пропихнул внутрь, а сам остался снаружи.

Являться на виллу к людям — как я успел разглядеть — довольно небедным в неглиже и босиком это моветон. Не сказать, чтобы я всегда по жизни придерживался этикета, но для меня это было крайне неприятно. Правда, притащили меня сюда против моей воли, так что господам, владеющим виллой, придётся беседовать со мной таким, каков я есть, — раздетым, не очень качественно вымытым в душе и с гадким запахом изо рта, ведь зубы я так и не успел почистить. А если ещё учесть, что я незаслуженно получил по шее, то и любезничать с ними незачем. Не заслуживают они этого.

Я огляделся вокруг, но сразу за входной дверью в почти пустом зале взгляд ни на чём не задержался. Хмыкнув при виде такой спартанской обстановки, я нахально уселся на продавленный диван в углу и принялся ждать. Как ни странно, но в пику постоянному в последнее время плохому настроению я отчего-то развеселился, и мне стало на всё отчаянно наплевать. Раз уж мои экзекуторы задерживаются, то проведём последние часы или минуты жизни в относительном комфорте. Я увидал стоявшую на журнальном столике у дивана пластиковую бутылку с апельсиновым соком, тут же отпил из горлышка большой глоток сока и отметил про себя, что сок-то дешёвенький, не натуральный. Скупятся хозяева виллы на что-нибудь приличное, я же при своих скудных доходах на такую дешёвку не размениваюсь…

Впрочем, не об этом бы сейчас размышлять. Нужно всё-таки прикинуть, что этим людям от меня надо, и как не сократить остаток своей жизни непродуманными ответами, а наоборот продлить. Хотя, что тут придумаешь?

С другой стороны, хватит вести себя как гнилая интеллигенция, которую неспроста так люто ненавидел вождь мирового пролетариата. Как к тебе относятся окружающие, так и ты относись к ним. Нечего расшаркиваться и миндальничать. Ничем хорошим это не заканчивается. Ко мне ворвались какие-то гориллы, выбили дверь, настучали по голове и без штанов, а главное, без всякого моего желания притащили на эту виллу. А теперь издевательски подсунули дешёвый сок, от которого потом будет изжога! Фиг им, а не моя очаровательная улыбка! Но… за это можно ещё раз схлопотать по шее, а мне этого ой как не хочется.

Окончательно определиться в том, как вести себя с похитителями, я не успел. Низкий мужской голос раздался над моей головой, и я от неожиданности вздрогнул. В своих почти ленинских размышлениях о проклятой интеллигентности я и не подумал, что в зале так скоро может появиться ещё кто-то.

Сразу чувствовалось, что иврит — не родной язык говорившего, потому что очень уж он старательно выговаривал каждое слово. На родном языке человек всегда говорит быстро и небрежно, почти не заботясь о его правильности, на выученном же — старательно, подспудно ожидая от собеседника положительной реакции на сказанное. У коренных израильтян во рту каша, у моих соотечественников — неистребимое рычание, перенесённое из великого и могучего… Кто мой сегодняшний собеседник?

Я поглядел на говорившего, но в его внешности никакой подсказки не было. Это оказался приятного вида черноволосый с проседью мужчина с аккуратными усиками и неожиданно мохнатыми сросшимися бровями над тонкой золотой оправой модных очков.

— Здравствуйте, Лев, — старательно выговорил мужчина. — Мне давно хотелось с вами побеседовать, но не получалось. Поэтому я попросил своих друзей привезти вас сюда. Надеюсь, вы на них не сильно обижаетесь за то, что они вели себя не очень корректно?

— Как же! Я рад был с ними познакомиться, а особо благодарен вот за это, — и показал пальцем на шишку на затылке, которую получил, грохнувшись на пол во время возни с амбалами.

— Приношу извинения. Мы компенсируем вам это страшное увечье! — развеселился мужчина, однако глаза его холодно и подозрительно сверлили меня. — Что-то ещё?

— А как вы думаете? — Я похлопал себя по голым коленкам. — Может, сейчас модно ходить в гости босиком и в неглиже, но я такой моды не одобряю. Назад, надеюсь, в таком виде мне не придётся пешком добираться до дома?

— Вижу выходца из России! Местные на это внимания не обратили бы, — ещё больше развеселился мужчина. — Ну не было у нас времени ждать, пока вы в смокинг нарядитесь. Не обращайте внимания…

— Что вам от меня нужно? — мрачно поинтересовался я.

Посмеиваться с ним на пару над моим внешним видом не хотелось. Сам-то он был одет в аккуратные брюки и рубашку, что на фоне моих мятых семейных трусов и не очень свежей майки выглядело крайне вызывающе.

— Вот теперь вижу делового человека! — Мой собеседник резко прервал смех и присел на край дивана, потому что в зале сидеть было больше не на чем. — Расскажите, что вам известно о Давиде Бланке. Вы же не станете скрывать, что были у него только вчера?

— Вообще-то я с незнакомыми людьми не очень охотно разговариваю, — всё ещё обиженно выдал я, памятуя о том, что с интеллигентными манерами пора завязывать. — Вам моё имя известно, а мне ваше нет.

— Вам это необходимо знать? Ну, хорошо. Зовите меня Усама Бен-Ладен.

— Неужто воскрес?

— Почти. А можете звать, как вам удобно… Всё равно мы с вами долго общаться не будем. Мне от вас ничего, кроме информации о Бланке, не надо, а вам от меня, — он невольно хмыкнул, — только одного: чтобы я вас отпустил подобру-поздорову.

— И если я не скажу ничего, то этого «подобру-поздорову» не получится?

— Такой вариант я пока не рассматриваю. — Голос мужчины приобрёл грозный металлический оттенок. — Нет у меня времени торговаться с вами… Итак, начнём по порядку. Откуда вы знаете Давида Бланка?

Я попробовал обиженно отвернуться, а потом подумал, что угрозы этого бровастого «Усамы Бин-Ладена» и в самом деле не такие беспочвенные. Если уж они так бесцеремонно и нагло утащили меня утром, то им ничего не стоит дать мне по голове покрепче, и никакой нашатырь меня тогда не воскресит.

— Ниоткуда я его не знаю! — выдавил я сквозь зубы. — Один знакомый из полиции попросил меня подъехать к нему… А вам об этом моём знакомом ничего не известно?

— Из полиции? Как его фамилия?

— Гольдман. — Я даже немного удивился, что он о Сашке ничего не знает. — Алекс Гольдман.

— И когда он вас об этом попросил?

Тут я уже засомневался во всём на свете, но на всякий случай сказал:

— Вы об этом и в самом деле ничего не знаете? Разве не вы звонили мне сразу после разговора с ним?

— Мы? Нет, мы не звонили… — Лицо «Усамы» становилось всё более задумчивым.

— Я не знаю, кто есть кто, — ворчливо поддакнул я. — И встречу в кафе не вы мне назначали, и человека машиной не сбивали… Может, вы ошиблись, и вам нужен не я, а кто-то другой? Похищали бы самого Бланка! А меня верните туда, откуда забрали!

Его слова меня тоже озадачили, хотя за последние дни пора бы уже привыкнуть ко всяким необъяснимым вещам вокруг моей персоны.

Но «Усама» меня не слушал, а вскочил с дивана и, пробежавшись по залу несколько раз туда-сюда, вытащил из кармана сотовый телефон и принялся быстро с кем-то говорить на незнакомом языке. Не надо быть большим полиглотом, чтобы не разобрать, что разговаривал он по-арабски. Несколько раз он произнёс слово «эмир», и оно мне, как ни странно, напомнило дешёвые приключенческие фильмы, где главным злодеем был бородатый мужик в чалме с кривым ятаганом в руках, который пытался отнять у главного героя ларчик с алмазами…

Ни фига себе, этого мне только не хватало! В центре большого израильского города какие-то арабы захватывают заложника, то есть меня, и притом так чисто и аккуратно, что никто этого даже не заметил. Соседи, конечно, хватятся, когда увидят выломанную дверь, да и на работе через день-два начнут выяснять, куда я делся, но разве кто-то сможет представить подобную ситуацию? Даже Софа с её детективными замашками ни за что не подумает о моём пленении!

Пока «Усама» разговаривал по телефону, я очередной раз принялся складывать мозаику из происходивших событий: нашим арабским соседям тоже хочется иметь «чихательное» оружие, звуковую пушку и — что там ещё в арсенале у Давида? Но как это заполучить? Да проще простого: захватить заложника и потребовать за него секреты Бланка плюс тысячу-другую своих братьев-террористов, парящихся у нас на нарах. Хотя… что-то здесь не клеилось. Почему именно я — для этой роли подошёл бы любой прохожий. Чем толще, тем лучше. Или они надеются, что я напрямую свяжусь с Давидом и сообщу об их требованиях? Или для Бланка я более ценен, чем тот же самый незнакомый прохожий? А вот фигушки — ничего ни у кого просить не буду!

От этой мысли я слегка поёжился, но решил, что вот мой звёздный час: пускай эти черти пытают меня, рвут на куски — ни за что не выдам нашего кулибина! Я тоже могу быть героем, о котором будет трубить телевидение, напишут в газетах, а какие-нибудь немецкие и французские переговорщики начнут торговаться с похитителями о моём обмене… Впрочем, чепуха всё это. Не об этом надо думать сейчас, а о том, как унести отсюда ноги. Эти арабы и сами могут прекрасно разговаривать с кем угодно.

Тем временем «Усама» закончил разговор по телефону и задумчиво уставился на меня:

— Значит, контакты с Давидом Бланком начались после того, как ваш приятель из полиции попросил вас съездить к нему? Почему именно вы? И кто такой этот Гольдман?

Я прикинул, что изображать из себя Мальчиша-Кибальчиша глупо и злить «Усаму» молчанием не стоит. Тем более, никаких секретов я пока не выдаю, потому что и сам их не знаю, а когда зайдёт разговор о беседах с Бланком, расскажу всё, что было. Максимум, отправлю «Усаму» к учебнику школьной физики и волновой теории, пускай ломает себе голову.

Пока я неспешно отвечал на вопросы, в голове у меня постоянно вертелись всякие нехорошие мысли. Ясное дело, что у Сашки, не реагирующего на мои телефонные призывы, появились конкуренты — этот дурацкий «Усама Бин-Ладен» со своими мордоворотами, потом какие-то неизвестные людишки, желавшие встретиться со мной в кафе, и вряд ли они из одной компании. А кто сбил человека, желавшего проинструктировать меня перед поездкой? Кто-то четвёртый? Сколько их всего? Вот тебе и Давид Бланк — заварил, что называется, кашу!

Круто я попал. То, что у меня выломали дверь и дали по шее, ещё цветочки. Что будет дальше, когда вся эта публика разозлится по-настоящему? Хоть бы капельку разобраться в происходящем, а то я буду, как болванчик, и впредь подставлять шею под удары и отсиживаться по ночам на крышах. И при этом ничего не понимать.

Из разговора с «Усамой» я уловил главное: ему почти ничего не известно о том, что происходило на самом деле, только какие-то детали. Он знает, что у Бланка есть замечательные вещи, за которыми все охотятся, но как добраться до них, пока не представляет. В поле его зрения я, видимо, попал случайно, и это оказалось для него шансом. Посему лучше включить дурака и подвести к тому, что Давид мне не доверяет, как и всем остальным, а о банке не говорить вовсе. Если ребята «Усамы» следили за мной, то сами об этом обмолвятся. Но и тут можно обойтись общими фразами. О Софе тоже лучше не говорить, нечего подвергать девушку славной перспективе получить, как и я, по маковке… Собираются ли они использовать меня в качестве заложника? Не уверен. А вот захотят меня сделать «двойным агентом» (вот какие словечки я знаю!) — что ж, не возражаю. Мне б только отсюда выбраться.

Наконец, поток вопросов начал потихоньку иссякать. Паузы между фразами становились длиннее, а «Усама» всё больше впадал в задумчивость. Видимо, в выдаваемой мной информации ничего нового для него не было.

— То, что вы мне сказали, это всё или вы что-то утаили? — наконец, поинтересовался он.

— Как на духу! — искренне признался я и для убедительности постучал себя кулаком в грудь.

«Усама» встал, неспешно достал сигарету и прикурил, потом неожиданно обернулся ко мне и замахнулся. В его чёрных глазах горел безумный огонь ненависти. Но бить меня он не стал, лишь перевёл дыхание и процедил сквозь зубы на чистом русском языке:

— А вот твоя подруга Софа рассказала нам больше! Всё выложила — перед смертью…