Первый стакан пива Бурчихин выпил грамотно, в четыре глотка. Налил из бутылки второй стакан, посмотрел, как шевелится пена, поднес ко рту. Дал лопающимся пузырикам пощекотать губу и весь отдался покалывающей холодком влаге. После вчерашнего пиво действовало как живая вода. Бурчихин блаженно зажмурился, маленькими глотками растягивая удовольствие... и тут почувствовал на себе чей-то взгляд. «Вот гадина!» – подумал Витя, кое-как допил пиво, звучно поставил стакан на стол и оглянулся. Через два столика от него сидел тощий тип в синем свитере, длинный шарф был намотан вокруг несуществующей шеи, в руках трехцветная авторучка. Тип бросал на Бурчихина цепкие взгляды, будто сверяя его с чем-то, и водил авторучкой по бумаге.

– Опись имущества, что ли?! – Бурчихин сплюнул и пошел на тощего.

Тот улыбнулся, продолжая чиркать на бумаге.

Бурчихин подошел и взглянул на лист. Там была нарисована родная улица Кузьмина, а на ней... Бурчихин! Дома были зеленые, Витя – фиолетовый! Но самое страшное, Бурчихин был вроде и не Бурчихин!

Нарисованный Бурчихин отличался от оригинала чисто выбритым лицом, веселыми глазами, доброй улыбкой. Витину фигуру облегал прекрасно сшитый костюм. На лацкане краснел значок какого-то института. На ногах красные туфли, а на шее такой же галстук. Словом, пижон!

Большего оскорбления Бурчихин не помнил, хоть вспомнить было что.

– Так! – хрипло сказал Витя, поправив ворот мятой рубахи. – Мазюкаем?! Не умеешь рисовать – сиди, пиво пей! Кто вот это, ну кто, кто? Разве я?! Да еще в галстуке! Тьфу!

– Это вы, – улыбнулся художник. – Конечно, вы. Только я позволил себе представить, каким бы вы могли быть! Ведь как художник я имею право на вымысел?

Бурчихин задумался, уставившись на бумагу.

– Как художник имеешь. А из кармана что торчит?

– Платочек!

– Скажешь тоже, платочек! – Витя высморкался. – А глаза зачем такие вымыслил? Причесал волосы, главное. Вот подбородок у тебя хорошо получился, узнаю. – Бурчихин положил руку тощему на плечо. – Слушай, я тебе ничего плохого не сделал. Зачем бы тебе это выдумывать? А меня побрить, помыть, переодеть – буду как на картинке! Запросто!

Бурчихин посмотрел в свои ясные фиолетовые глаза, попробовал улыбнуться нарисованной улыбкой и почувствовал боль на щеке от царапины.

– Будешь?

Художник взял папиросу. Закурили.

– А это что? – спросил Бурчихин, дотронувшись до нарисованной черточки на щеке, и присел к столу.

– Шрам, – объяснил художник, – сейчас там у вас царапина. Она заживет, а след останется.

– А в семейном плане что ожидается? – Витя нервно отбросил папиросу.

Художник взял авторучку и на балконе дома набросал зелененький силуэт. Откинулся на стуле, посмотрел на рисунок и чиркнул рядом детскую фигурку.

– Девочка? – фальцетом спросил Бурчихин.

– Мальчик.

– А кто женщина? Судя по платью, Люся?

– Галя, – поправил художник.

– Галя! Ха-ха! То-то я замечаю, она меня видеть не хочет! А значит, кокетничает! Ну, женщины, скажи, да? – Витя засмеялся, не чувствуя боли от царапины. – А ты хороший мужик! – Он хлопнул художника по узкой спине. – Пива хочешь?

Художник сглотнул слюну:

– Очень! Очень хочу пива!

Бурчихин подозвал официанта.

– Пару жигулевского! Нет, четыре!..

Витя разлил пиво, и они молчал начали пить. Вынырнув на середине второго стакана, художник, задыхаясь, спросил:

– Как вас зовут?

– Бурчихин я!

– Понимаете, Бурчихин, я вообще-то маринист.

– Понимаю, – сказал Витя, – это сейчас лечат.

– Вот, вот, – обрадовался художник. – Мне море рисовать надо. У меня с легкими плохо. Мне надо на юг, к морю. Чтобы ультрамарином! Здесь этот цвет ни к чему. А я люблю ультрамарин неразбавленный, чистый. Как море! Представляете, Бурчихин, – море! Живое море! Волны, утесы и пена!

Они выплеснули пену из стаканов под стол и закурили.

– Не переживай, – сказал Бурчихин, – ну?! Все будет хорошо! Сидеть тебе в трусах у моря с ультрамарином!

– Правда?! – Глаза художника вспыхнули и стали как нарисованные. – Вы думаете, я там буду?!

– О чем разговор? – ответил Витя. – Будешь у моря, о легких забудешь, станешь большим художником, купишь дом, яхту!

– Скажете тоже – яхту! – Художник задумчиво покачал головой. – Разве что лодку, а?

– А еще лучше – и мальчик, и девочка! Здесь на балконе у тебя запросто девчушка поместится! – Бурчихин обнял художника за плечи, на что ушло полруки от локтя до ладони. – Слушай, друг, продай полотно!

Художника передернуло.

– Как вы можете?! Хотите подарю?!

– Спасибо тебе, – сказал Витя. – Спасибо, друг! Только сними с шеи галстук: не могу на себе его видеть – дышать тяжело!

Художник чиркнул по бумаге, и галстук превратился в тень пиджака. Бурчихин осторожно взял лист и, держа его перед собой, пошел между столиками, улыбаясь нарисованной улыбкой, шагая все тверже и уверенней. Художник допил пиво, достал чистый лист и положил на мокрый столик. Улыбнувшись, нежно погладил боковой карман, где лежал нераспечатанный тюбик с ультрамарином. Потом поднял глаза на паренька за соседним столом. На руке у него было вытатуировано: «Нет счастья в жизни». Художник нарисовал фиолетовое море. Алый кораблик. Зеленого бравого капитана на палубе...