Интересно, что объектом внимания Сахарова были, как правило, вещи грандиозные по своим масштабам: конструкция водородной бомбы, этапы эволюции Вселенной, будущее человечества. Но при этом он удивительным образом чувствовал «болевые точки» проблемы, то «малое», что ключевым образом влияет на «большое», и сосредотачивался на этой «малой» проблеме. И всей своей деятельностью доказал, что «ключ» к решению тяжелейших проблем человечества — это соблюдение индивидуальных прав человека, возвращение к нравственным первоосновам, к тому, чтобы любые идеологии и политические шаги в обязательном порядке сверялись с простейшими критериями гуманности, сочувствия, справедливости. Иными словами: не надо заниматься политическими играми, когда творится варварство.

В завершение повторю основную мысль доклада: способ мышления А.Д. Сахарова и в науке, и при решении общественных проблем был примерно один и тот же, во всех сферах свой деятельности он был физиком, ученым, а также инженером-конструктором. Не будет преувеличением сказать, что науку он обожествлял, преклонялся перед ней, что явствует также и из приводимых ниже двух его высказываний.

Свою лекцию «Наука и свобода» (т. н. «Лионская лекция»), прочитанную на ежегодном конгрессе Французского физического общества в Лионе, 27 сентября 1989 г., А.Д. Сахаров начинает такими словами: «Через десять с небольшим лет закончится двадцатый век… Это был век двух мировых войн и множества так называемых «малых войн», унесших множество жизней. Это был век многих вспышек невиданного в истории геноцида. Несколько недель тому назад я вместе с пятью тысячами своих соотечественников стоял у раскрытой могилы, в которой производилось перезахоронение жертв сталинского террора… И все-таки, когда мы думаем о двадцатом веке, есть одна характеристика, которая для меня кажется невероятно, необычайно важной: XX век — это век науки, ее величайшего рывка вперед…» [20].

Рис. 30. А.Д. Сахаров. 1981 г.

Месяцем раньше, в августе 1989 г., завершая свою вторую (и последнюю) книгу воспоминаний, на ее последней странице Андрей Дмитриевич написал:

«Конечно, окончание работы над книгой создает ощущение рубежа, итога. “Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?” (А.С. Пушкин). И в то же время — ощущение мощного потока жизни, который начался до нас, и будет продолжаться после нас. Это чудо науки. Хотя я и не верю в возможность скорого создания (или создания вообще?) всеобъемлющей теории, но я вижу гигантские, фантастические достижения на протяжении даже только моей жизни и жду, что этот поток не иссякнет, а наоборот, будет шириться и ветвиться…» [21].