— Ты снова за свое? Опять плачешь? —- мать казалась раздраженной. — Вспомни, завтра званый вечер, сказала она уже мягче. — А ты — именинница, будешь в центре внимания. Ты же так любила этот день, когда была маленькой.

Мать подошла ближе и увидела, что Паулетта пишет дневник.

— Все пишешь... — недовольно сказала донья Росаура. — Что за пустое занятие — вести дневник! — она нахмурилась: — Похоже, ты считаешь себя ангелом. Думаешь, я прощу тебе смерть отца! Это ты виновата в том, что случилось.

Паулетта закрыла дневник и встала.

— Я прошу об этом не говорить, мама, — твердо сказала она. — Я любила их обоих — и папу, и Педро Луиса. И это не я виновата в том, что их нет в живых. Я всегда хотела добра всем, кого любила.

— Любила! — донья Росаура воздела руки к небу. — Как ты могла любить этого мужлана! — лицо матери стало непроницаемым. — Я никогда не прощу тебе всего, что случилось.

— Какая ты жестокая, мама, — сказала Паулетта. — Ты же знаешь, как я переживаю смерть отца.

— Да уж не сильнее, чем смерть своего мужлана, — не удержавшись, крикнула донья Росаура и хлопнула дверью.

Паулетта осталась одна. Она тяжело вздохнула, села на прежнее место и снова раскрыла дневник.

Строки из дневника Паулетты Монтеро де ла Рива:

«Теперь даже сад стал другим. Мне кажется, он выглядел совсем не так в то время, когда мы с Педро Луисом переживали в нем счастливые минуты тайных свиданий. Теперь я не люблю туда ходить — каждое дерево напоминает мне о НЕМ и о том, что ЕГО уже нет со мной. Вот они, эти деревья, прямо перед моим окном».

Паулетта посмотрела на стену, где над кроватью висело подаренное когда-то родителями распятие. Тогда ей исполнилось пятнадцать.

Паулетту охватила тоска. Как ужасно осознавать, что все по-настоящему радостное осталось лишь в воспоминаниях.

«Ни это распятие, ни кольцо, которое мне в тот же день подарил Педро Луис, не уберегли меня от несчастий, - подумалось Паулетте. - А ведь я могла быть счастлива! Почему судьба так несправедлива ко мне?» Она на минуту задумалась, посмотрела в окно, а затем снова вернулась к своему дневнику.

«Сегодня мама опять обвиняла меня в смерти отца — писала она, — мама часто говорит мне это. Но я не заслужила таких упреков. Горе, постигшее мою семью, — это мое горе... Сегодня со мной нет уже ни папы, ни Педро Луиса, ни моей маленькой Розиты. А ведь все мы могли быть так счастливы».

Паулетта перебирала в памяти все события, которые привели к трагедии. Она вспомнила себя восемнадцатилетней. Тогда еще ничто не предвещало приближения роковых событий. Она начала по-настоящему любить Педро Луиса и была полностью во власти неведомых доселе чувств.

«Любовь» — как сладко произносить это слово, но как горько осознавать, насколько беззащитны иногда бывают люди перед ее роковой силой. Паулетте и Педро Луису было суждено испытать на себе всепоглощающее счастье любви и несправедливо жестоко расплатиться за то, что они так искренне и наивно поверили в доброту и человечность окружающего их мира...

Со дня смерти Марии прошло три года. Паулетте исполнилось восемнадцать, и она стала настоящей красавицей. Дон Карлос и донья Росаура были по-прежнему строги с дочерью, даже строже, чем раньше. Паулетта все так же не могла выходить на улицу одна, в школу она не ходила уже три года, а училась у приходивших домой преподавателей. Лишь у старой няни Эдувигес, приходящей прачки Томасы и шофера Педро Луиса находила она сочувствие и поддержку. Донья Росаура следила за каждым шагом дочери, не спуская с нее глаз, и по каждому малейшему поводу не забывала сделать ей выговор или назидательное замечание.

Никаких друзей за пределами дома у Паулетты уже не осталось, поэтому она особенно ценила те редкие часы, когда ей удавалось побыть наедине с Педро Луисом. И парень также искал встреч с Паулеттой. За эти годы он еще сильнее привязался к ней и в конце концов по-настоящему полюбил ее, хозяйскую дочь.

Изредка в дом Монтеро де ла Рива заходил брат доньи Росауры Мигель Вильярреаль, который по-прежнему никак не мог поправить свои финансовые дела. Некоторое время ему удавалось вытягивать деньги у Армандо, но когда тот, наконец, встал на ноги и перестал зависеть от дона Карл оса, Мигель перестал получать от него даже мелкие денежные подачки.

Мигель попытался поправить свои дела путем женитьбы. Ему не составило труда найти наследницу большого состояния, правда, довольно некрасивую. Эухения д'Аламеда, так звали девушку, была единственной дочерью влиятельного юриста, владельца большой адвокатской конторы. Мигель рассчитывал, что будущий тесть не только даст за дочерью солидное приданое, но также станет вызволять своего любимого зятя из переделок, в которые (Мигель это предчувствовал) он время от времени непременно будет попадать.

Эухении было уже под тридцать. Она и в юности не была хорошенькой, а теперь и вовсе казалась увядшей. И хотя в ней не было никаких явных физических изъянов, она производила впечатление нескладного подростка, который, не повзрослев, уже начал стареть. Нездоровый землистый цвет лица, жидкие неопределенного цвета волосы, невыразительные глаза — все это было бы еще ничего, если бы не сутулость. Эухения горбилась, отчего ее грудь казалась плоской, а плечи излишне покатыми.

Мигелю, который умел обращаться с женщинами, а особенно с женщинами в возрасте, не стоило никакого труда обаять Эухению. Он умел галантно преподнести недорогой, но очень изящный подарок, умел вовремя сказать уместный комплимент, проявить такт и щедрость (насколько позволяли его стесненные обстоятельства). Так что не прошло и нескольких недель, как несчастная Эухения без памяти влюбилась в Мигеля Вильярреаль. Родители, зная, что жених не богат, но происходит из благородной семьи, дали согласие на брак, думая о счастье дочери.

Свадьба была скромной — присутствовали только самые близкие родственники. Как и предполагал Мигель родители, заботясь о дочери, подарили молодым удобный, хотя и не очень большой дом со всей обстановкой новый автомобиль, а также перевели на счет зятя кругленькую сумму денег.

В течение нескольких недель молодые супруги Вильярреаль были на седьмом небе — Мигель оттого что получил такой солидный куш, а Эухения потому, что она наконец-то дождалась своего принца. Увы, счастье рассеялось быстро, как дым. Мигель снова стал играть, пытался преумножить полученное состояние, вкладывая деньги в различные рискованные проекты, и в результате очень скоро от денег, подаренных ему тестем, не осталось и пятой части. Он стал раздражительным, невнимательным, часто грубил жене, и даже появление маленькой дочери, которую Эухения решила назвать Ванесса — в честь бабушки, не улучшило отношений между супругами.

Когда у Мигеля снова кончились деньги, он пытался заложить дом, однако натолкнулся на твердое сопротивление жены, которая официально была его владелицей. Эухения, давно разгадав нрав мужа, наотрез отказалась подписать закладную, думая о будущем девочки. Тесть также отказался помочь промотавшемуся зятю. Так Мигель снова попал в безвыходное положение.

Оставалась Алисия. Мигель ведь так и не отомстил ей за смерть Марии, однако и не забыл об этом, приберегая этот последний козырь до удобного случая. Алисию поначалу несколько беспокоило, не успела ли Мария перед смертью открыть кому-нибудь ее страшную тайну. Однако время шло, а неприятности обходили Алисию стороной, и она начала понемногу успокаиваться.

Она продолжала переманивать к себе Педро Луиса, хотя «красавчик-работяга» «семи силами пытался избегать навязчивую сеньору. Тем не менее Алисия время от времени повторяла попытки совратить шофера, хотя давно завела у себя в доме молодого и сильного садовника. У нее не было другого выбора — завести любовника из высшего света она не могла — это неизбежно стало бы известно родственникам дона Максимилиано, которые тут же опротестовали бы его завещание.

Дон Карлос со временем и сам разобрался, каково реальное финансовое состояние Армандо Маркоса. Он все больше приходил к мысли, что, решая вопрос о партнерстве с Армандо, он получил не искаженную информацию. Немедленно после этого сеньор Монтеро порвал деловые отношения с Армандо Маркосом, но его продолжал волновать вопрос, кто предоставил ему ложные документы. Он ни на минуту не мог заподозрить в нечестности Марию, хотя допускал, что ее могли заставить это сделать. Однако версия о том, что это сделал сам Армандо Маркое, казалась совершенно беспочвенной, ведь они даже не были знакомы.

Шло время, но вопрос о том, кто же в его конторе оказался предателем, беспокоил дона Карлоса все больше и больше. Он очень не любил, когда с ним играли в прятки, особенно если речь шла о больших деньгах. Дон Карлос начинал подозревать то одного служащего, то другого, но все подозрения рано или поздно оказывались беспочвенными. Документы ему на стол положила Мария, но где она их взяла? Только она сама могла ответить на этот вопрос. Но Мария умерла и унесла свою тайну в могилу.

Эдувигес и Томаса все больше тяготились атмосферой в доме Монтеро де ла Рива. Донья Росаура с каждым годом становилась все более придирчивой и раздражительной. Она требовала неукоснительного выполнения своих приказаний и неизменно выговаривала всем за малейшие недочеты. Она запретила Томасе появляться в хозяйских комнатах, Эдувигес также чувствовала за собой постоянный контроль — донье Росауре не нравились слишком доверительные отношения своей дочери с этими «простолюдинками».

Все дальше уходило в прошлое то время, когда по дому разносился звонкий смех Паулетты. Сейчас она если и смеялась, то лишь украдкой и обычно наедине с Педро Луисом.

— Педро Луис, милый, мне так хорошо с тобой! Ни с кем на свете я не чувствую себя так легко.

— А как же няня Эдувигес? — улыбнулся Педро Луис.

— Это совсем другое дело, — шептала Паулетта. Я ее тоже люблю, но совсем по-другому.

— Как ты сказала? Повтори еще раз. Ты сказала... «люблю»? — У Педро Луиса заколотилось сердце,

Паулетта смутилась, опустила голову и умолкла. Педро Луис набрался решимости и произнес:

— Я давно хотел сказать тебе... но боялся...

Паулетта подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Я... я люблю тебя, Паулетта...

Девушка не сводила с него глаз. Она почувствовала, что в груди стало тесно, что ее всю охватывает какое-то огромное и сильное чувство, которого она раньше никогда не испытывала.

— Мне еще никто не говорил таких слов, — прошептала она наконец. — Педро Луис, знаешь... мне кажется... я тоже люблю тебя. Не знаю, что это со мной...

Внезапно Паулетта почувствовала, что Педро Луис крепко обнял ее. Он хотел поцеловать ее, но она, испугавшись, высвободилась из его объятий и отступила на шаг.

— Не надо, Педро Луис, я так боюсь... Это все так странно. Я ничего не понимаю. Что это со мной…

Педро Луис подошел к Паулетте и поцеловал ее. На этот раз она не сопротивлялась. Какая-то неведомая сила влекла ее к нему, и она оказалась совершенно беспомощной перед этой силой, исходящей прямо из ее сердца.

Паулетта открыла глаза. Педро Луис стоял рядом и всматривался в ее глаза. Его рука обнимала стройную талию Паулетты. Неожиданно девушке стало страшно и одновременно немного стыдно. Она сбросила с себя руку Педро Луиса и побежала в дом.

Педро Луис остался в саду один. Он чувствовал, что впервые в жизни по-настоящему счастлив. Чувство любви опьянило его, и в этот миг ничего на свете более не существовало, кроме этой любви. Ему хотелось снова и снова целовать Паулетту, хотелось никогда с ней не расставаться и всю жизнь быть рядом с ней. Он клялся себе, что никогда не забудет то сказочное мгновение, которое он только что пережил наедине с Паулеттой.

— Сеньор Маркос, к вам сеньор Вильярреаль, — доложила секретарша.

— Что ему от меня нужно? — поморщился Армандо.

— Говорит, что у него к вам очень срочное дело. Армандо вспомнил, что, когда три года назад Мигель впервые пришел к нему вымогать деньги, он именно так объяснил цель своего визита: очень важно и срочно. Однако нынче времена и обстоятельства изменились — Армандо уже не тот, что был раньше, теперь он уверенно и твердо стоит на земле. И Армандо решил, что это будет его последний разговор с Мигелем Вильярреаль.

На сей раз Мигель вошел далеко не так уверенно, как когда-то. Он и сам чувствовал, что ему придется изрядно потрудиться, чтобы теперь уже не потребовать, а выклянчить деньги у Армандо Маркоса.

— Сеньор Маркос, — он решил приступить к делу без обиняков, — мне нужны деньги.

— А кому они не нужны, хотелось бы повидать такого человека, — криво улыбнулся Армандо. — Вы, по-видимому, принимаете меня за филантропа, дорогой сеньор Вильярреаль. Однако вы ошиблись, я не раздаю деньги всякому, кто в них нуждается.

— Сеньор Маркос, советую вам немедленно выдать мне некую сумму по-хорошему, — решил перейти в наступление Мигель.

— Увы, — развел руками Армандо. — Прошли те времена, уважаемый сеньор Вильярреаль, когда вы могли заставить меня делиться тем, что перечислял на наш проект сеньор Монтеро. Как вам, по-видимому, известно, он давно разорвал наше партнерство, и теперь я от него не завишу. Пойдите к нему, может быть, вы его уговорите дать вам денег. Тем более, что он ваш родственник.» Кстати, вы можете рассказать ему, кто именно уговорил Марию подсунуть своему шефу фальшивые документы. Думаю, ему будет интересно узнать об этом.

— Вы сами прекрасно знаете... — начал Мигель, но Армандо перебил его:

— Честно говоря, меня совершенно не интересует то, что вы хотите сказать. И вообще, за последние три года вы мне порядком надоели. Знаете что, — Армандо закусил губу, — убирайтесь вон.

— Вы не можете меня выгнать, - в отчаянии сказал Мигель. — У меня семья, маленькая дочь.

— Вот как? — удивленно поднял брови Армандо. — И кто это говорит? Человек, три года вымогавший у меня деньги?

— Но я помог вам тогда с капиталом Монтеро. Если бы не я, у вас ничего бы не получилось.

— Да, помогли, — согласился Армандо, — но мне кажется, вы уже получили за это сполна. Вы ловко воспользовались тем, что я зависел от вас. Однако теперь, дорогой сеньор Вильярреаль, должен предупредить вас: если вы не оставите меня в покое, я не премину при случае сообщить сеньору Монтеро, по чьей вине он понес такие убытки. На этом, — Армандо приподнялся в кресле, — я считаю наш разговор законченным.

Мигель понял, что все кончено. У него больше не было аргументов, способных заставить Маркоса вновь заплатить ему. Он был настолько удручен своим положением, что вышел из кабинета Армандо не попрощавшись. Однако, оказавшись на улице, он подумал, что, пожалуй, пора пустить в ход свой козырь — тайну, которую перед смертью открыла ему Мария.

Мигель находился в безвыходном положении. Его карточные долги накапливались, но он не мог остановиться и снова и снова садился за игорный стол в надежде на этот раз отыграться. Страсть к игре сжигала его. Каждый вечер ноги как будто сами несли его в казино, и он был уже совершенно не в силах совладать со своей зависимостью от капризной фортуны.

И теперь, мрачно бредя по улице, он отчетливо осознал, что у него осталась лишь одна козырная карта — тайна внебрачного ребенка Алисии. Пришло самое время воспользоваться ею.