Когда доктор Рамирес вновь посетил дом Линаресов, он первым делом наведался к Кандиде и тщательно осмотрел ее. Доктор объявил, что она здорова и может выходить из дому. Затем он уединился с доном Леонардо в его просторном кабинете.

По звонку хозяина Селия сначала подала им кофе, через некоторое время джин с тоником, потом опять кофе, но уже с сэндвичами, и, наконец, апельсиновый сок. Как она ни старалась, ей не удалось узнать, о чем разговор. Она только сделала вывод, что разговор серьезный, так как лицо дона Леонардо было крайне озабоченным, а на лбу доктора Рамиреса обозначилась глубокая складка.

О переговорах в кабинете было доложено сестрам Линарес — Кандиде, которая с радостью выпорхнула из надоевшей спальни, и Дульсине, вернувшейся с прогулки по саду. Сестры, перебивая друг друга, забросали Селию вопросами, она добросовестно отвечала, но сведения были чересчур скудными, чтобы сделать выводы.

Кандиде пришла в голову шальная мысль, и щеки ее залились стыдливым румянцем. Что, если доктор Рамирес просит у отца ее руки? Нет, это было бы слишком хорошо. Во время сегодняшнего врачебного осмотра Рамирес был, как никогда, деловит. Прослушивая сердце или измеряя давление, он боялся встретиться с ней глазами. Кандида пыталась завести с ним дружескую беседу, но словно натыкалась на неприступную стену. Он отвечал односложно, и временами девушке казалось, что он ее не слушает Кандида даже обиделась. А под конец он улыбнулся ей той открытой, белозубой улыбкой, от которой она теряла голову.

Когда это началось? Он улыбался ей чуть ли не с первого дня своего появления в доме, но когда эта улыбка стала сводить ее с ума? Кто знает. Нет, разумеется, ее предположение нелепо, ведь иначе Рамирес хотя бы намекнул ей. Дульсина права, надеяться не на что, все это глупости. Но ведь не зря говорят, что надежда умирает последней. Разговор еще не окончился, а значит, надежда жива. Кандида пыталась строить другие предположения, но все они казались несерьезными, мелкими, смешными.

«Он чего-то хочет от отца?— думала Дульсина. — Может быть, денег?» Такое объяснение удовлетворило бы ее, но оно было слишком маловероятным. Доктор гордец, он не станет одалживаться или просить о прибавке. Впрочем, о прибавке он мог бы попросить, но тогда разговор не был бы таким затяжным. А вдруг история в ресторане получила огласку? Дульсину бросило в жар.

— Пойду-ка посмотрю, не вышли ли они из кабинета. Что-то засиделись,— сказала Селия и направилась наверх.

«Нет, не может быть, — пыталась успокоить себя Дульсина. — Бенито вывел Кандиду аккуратно, шума не было. А что, если эта веселая компания распустила сплетни? С них станется. Что тогда?» — Дульсина чувствовала, что реальной опасности быть не должно, но паническая боязнь слухов, которые блуждают из гостиной в гостиную, мешала ей сосредоточиться. Встревоженная, она даже не услышала торопливых шагов Селии.

— Доктор Рамирес нас покидает, — невесело сообщила служанка.

— Так он не пообедает с нами? — удрученно спросила Кандида. Она поняла, что разговор с отцом был не о ней.

— Он уезжает в Европу. Приходил к дону Леонардо проститься. — Голос Селии дрогнул.

«Все кончено»,— подумала Кандида. Ей показалось, что земля уходит из-под ног.

— Сеньорита, вам плохо? — Селия подскочила к ней и помогла добраться до кресла. — Вы так побледнели! Я сбегаю за доктором.

— Нет, не надо! — вскрикнула Кандида. — Сейчас все пройдет, просто я слишком много времени провела в постели, — добавила она, стараясь говорить нормальным голосом. — Селия, проводи меня в спальню.

«Скорее, скорее в спальню, — думала Кандида. — Лечь, закрыться и плакать, плакать... Зачем он уезжает? Зачем?» Слезы хлынули из ее глаз прежде, чем она успела уединиться.

«Бог мой, значит, дело не в слухах,— облегченно вздохнула Дульсина. — Так значит, он уезжает. Но что с Кандидой? Ах да, она, бедняжка, влюблена. Вот и пусть уезжает. Эта глупышка скорее излечится от чепухи, которой она забила себе голову».

Доктор Рамирес согласился пообедать в доме Лина-ресов, сломленный настойчивостью дона Леонардо. Он надеялся быстро распроститься с семейством и поскорее уйти, чтобы никогда больше не появляться. Но прощание с хозяином неожиданно затянулось, а теперь еще и обед...

В те дни, когда он боролся за жизнь Кандиды, он не давал себе отчета в своих чувствах. Часы, проведенные у ее постели, когда он следил за каждым ее вздохом, за каждым движением ее нежного лица, за каждым ударом сердца, вымотали бы и двужильного. А доктор держался, чувствуя, что если с ней случится непоправимое, то ему незачем будет жить.

За время своей работы доктору Рамиресу довелось видеть немало смертей. Что поделаешь, такова доля врача, и не он первый, не он последний изо дня в день балансирует между жизнью и смертью тех, кто ему доверился.

Но с Кандидой все обстояло иначе. Когда доктор Рамирес оставил ее на попечение домашних, он с головой окунулся в работу в клинике, успевая навещать и своих пациентов в частных домах. Голова его была занята, руки тоже не знали покоя, но душа... Душа оставалась рядом с девушкой, такой нежной, беззащитной и... любимой.

Зачем обманывать себя? Он врач и должен ставить диагноз беспристрастно. Роберто Рамирес сознавал, что полюбил, и полюбил впервые в жизни. Разумеется, он не был аскетом, но подобного не испытывал никогда.

Если бы не отшлифованная опытом, вернее, не столько опытом — ведь он был еще молод — сколько безупречной добросовестностью привычка не упускать никаких мелочей, то влюбленный доктор мог бы и наломать дров. Но он знал свое дело. Ему был чужд снобизм многих его коллег, которые не снисходили до того, с чем может справиться и медсестра. Такое отношение к работе он унаследовал от отца, привыкшего оказывать помощь в одиночку. В клинике мало кто приветствовал методы работы доктора Рамиреса, над его врачебной «всеядностью» даже подтрунивали. Но — до тех пор, пока им не заинтересовался приятель доктора Лопеса.

Седовласый европеец, светило кардиологии, прибыл поделиться своим воистину уникальным опытом с заокеанскими коллегами. Зорким оком опытного врача он углядел доктора Рамиреса и осторожно наблюдал, как бы невзначай заходя на процедуры и пролистывая истории болезни. А затем предложил стажировку в своей клинике. Друзья поздравляли доктора Рамиреса, но тот, ко всеобщему удивлению, отказался. Мудрый европеец посоветовал подумать еще и, уезжая, сказал, что предложение остается в силе.

Сейчас доктор Рамирес решил его принять. Он вспомнил, как мать тревожилась о его личной судьбе, а сам он только посмеивался. «Ты кардиолог, сынок, — говаривала сеньора Рамирес, — а своего сердца не знаешь. Если ты полюбишь, то любовь твоя будет безграничной». Теперь доктор понял, что его мать была права. Случилось то, чего она боялась, как Божьего гнева. Неудачная любовь. Как мог он надеяться на руку и сердце сеньориты Линарес? Она никогда не полюбит его, вчерашнего провинциала, с внешностью простолюдина и дурными манерами. Да и что он может предложить Кандиде? Крохотную квартирку? Венчание в костюме, которого он сам стыдится? Или для такого случая вновь всплывет тот костюм, преподнесенный ему как подаяние?

Несколько лет назад, окрыленный первыми успехами, доктор Рамирес сделал своим родителям щедрый подарок. Он купил им в рассрочку дом. Всю жизнь они мечтали о таком особнячке с большой столовой, старомодной гостиной, с садом. Мать была счастлива, но отец неодобрительно покачал головой.

— Ты поспешил, сынок,— сказал старый доктор,— нам с матерью было неплохо и в прежнем доме. А ты взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Ты думаешь, что обрадовал меня? Я же знаю, сколько тебе придется работать, ведь ты еще молод. Доходы врача зависят не столько от его умения, сколько от репутации. А чтобы заслужить хорошую репутацию, нужны годы и годы.

Отец был прав. Роберто Рамирес переоценил себя. Но даже и без немалых выплат за родительский очаг сеньорита Линарес ему не пара. Надеяться на ответную любовь просто смешно! Пожалуй, можно сказать, что за время их общения в доме Линаресов они с Кандидой подружились. Но разве теперь он сможет довольствоваться дружбой?

После тяжких раздумий доктор Рамирес понял, что он должен оставить дом Линаресов. Но как это сделать, что сказать дону Леонардо? И тут он вспомнил о предложенной стажировке и ухватился за нее, как утопающий за соломинку. «Там будет хорошая практика, — доктор пытался рассуждать рационально, — платить будут прилично, и... он расстанется с Кандидой и даже случайно не сможет встретиться с нею. Больно? Но кто, как не врач, должен знать, что раны без боли не заживают».

Последний обед в доме Линаресов был невеселым. Дон Леонардо больше не пытался уговорить доктора изменить свои планы, и без того он битый час старался, чуть ли не упрашивал. А Кандиды за столом не было. Селия доложила, что она прилегла отдохнуть и уснула.

«Вот и хорошо,— горестно подумал доктор Рамирес. — Лучше сразу и навсегда».