После смерти Леонардо Линареса в доме начались едва заметные, но неотвратимые перемены. За время болезни дона Леонардо семья Линаресов в значительной мере выпала из круговорота светской жизни. Теперь Дульсина решила, что пора дать всем понять, что аристократические традиции в семье Линаресов живы и она, Дульсина Линарес, является их хранительницей.

Дульсина чувствовала себя по праву хозяйкой дома. Хотя Кандиде как старшей сестре и отводилась по завещанию отца роль распорядительницы наследства вплоть до совершеннолетия братьев, Дульсина знала, что Кандида настолько привыкла прислушиваться к ней, что возражать практически разучилась.

Привычка подражать сестре стала проявляться и в одежде Кандиды: в последнее время она старалась копировать наряды Дульсины. Сначала Дульсина возражала, но потом вдруг решила, что в этом есть особый шик. Теперь, выбирая очередной костюм или платье, Дульсина заказывала для сестры подобный из такой же материи с небольшими отличительными деталями. Когда элегантные, модно подстриженные и причесанные сеньориты Линарес появлялись в обществе, они неизменно вызывали всеобщее внимание. И только оставшись одна в своей спальне, Дульсина осмеливалась приблизиться в зеркалу и, разглаживая еле заметные морщинки, вдруг с отчаянием сознавала, что годы идут, и ее уже рассматривают не как богатую невесту, а как одинокую самостоятельную даму.

Дульсина расширила штат прислуги. Она считала, что Линаресы не должны уступать другим знатным семействам в этом отношении. В доме появился дворецкий Руфино, две служанки, Селия и Фермина, не считая Хуаниты на кухне, а Леопольдина была назначена старшей служанкой.

В последнее время Леопольдина вошла в особенное доверие к сеньорите Линарес. Она не упускала возможности сказать хозяйке комплимент, поддакнуть ей, а кроме того, всегда в присутствии Дульсины с жаром порицала других слуг за леность и безделье. С Кандидой Леопольдина тоже была любезна и почтительна, но при этом всегда давала понять Дульсине, что она знает, кто в доме настоящая хозяйка.

Одним из первых распоряжений Дульсины был основательный ремонт дома, в котором она сменила мебель и интерьер. Кандида пыталась слабо возражать: она не любила и боялась перемен, но Дульсина убедила ее, что необходимо иметь возможность достойно принять старых и новых знакомых, связи с которыми она решила возобновить или укрепить. Только в малой гостиной, некогда любимой комнате Луисы Линарес, Дульсина оставила старинный буфет, столик для рукоделия и письменный стол с чернильным прибором из серебра, подаренным еще доньей Исабель, бабушкой Дульсины и Кандиды. Рядом с ним на столе стояла в серебряной рамочке фотография доньи Луисы.

Зайдя в гостиную, Рикардо обратил внимание на эту фотографию. Он знал, что портрет отца висит в кабинете, и вдруг сообразил, что нигде в доме нет фотографии его матери Аугусты.

Рикардо задумчиво спросил своего брата Рохелио:

— Скажи, а ты помнишь нашу маму?

— Да нет, почти не помню, — ответил брат.

— Но ведь где-то в доме должны быть ее фотографии?

Братья задумались. Когда они росли, то не отдавали себе отчета в том, что фотографии Аугусты не было нигде в доме, кроме отцовской спальни. Но теперь, после смерти отца, его комната была переделана, и там все было по-новому.

— Надо спросить у Дульсины, куда она дела фотографии, — сказал Рохелио.

— Боюсь, что мы опоздали. Дульсина запросто могла их выкинуть.

С раннего детства Рикардо и Рохелио привыкли, что их сестра Дульсина распоряжается в доме. Зная ее привычку командовать, братья старались как можно меньше попадаться ей на глаза. Мальчикам это было не трудно, потому что их время распределялось между колледжем, спортивным залом, бассейном и другими занятиями. И все же наиболее важные дела, такие, как выбор школы или будущей карьеры для близнецов, решал отец.

Теперь же братья ощущали себя как бы отданными на милость Дульсины, что казалось им тем более несправедливым, поскольку старшей в семье и официальной распорядительницей отцовского наследства была Кандида.

— Давай спросим у Кандиды. Она вряд ли выбрасывает старые фотографии, — предложил Рохелио.

Братья отправились к Кандиде, которая сидела в гостиной и читала.

— Послушай, Канди, — начал Рикардо, — мы хотели узнать у тебя, где старые альбомы с семейными фотографиями.

— Неужели вас заинтересовала семейная история? — удивленно спросила Кандида. — Что-то раньше вы этим не увлекались.

— Да просто интересно, — сказал Рохелио, — мы тут вспоминали, что видели эти альбомы в детстве, а с тех пор они куда-то подевались.

— Отец держал их у себя в кабинете, — сказала Кандида. — В последнее время ему нравилось вспоминать прошлое. Эти альбомы и сейчас там в шкафу.

— Канди, покажи нам, пожалуйста,- попросил Рикардо.

Они знали, что Кандида из двух сестер более мягкая и уступчивая, и привыкли, что она гораздо охотнее чем Дульсина, откликается на их просьбы. Вот и сейчас она снисходительно улыбнувшись братьям, повела их в кабинет отца, где достала с нижней полки массивного книжного шкафа целую кипу старинных альбомов в бархатных футлярах.

Кандида положила их перед собой на стол, открыла первую страницу и засмотрелась, не в силах оторваться.

Это была свадебная фотография Леонардо Линареса и Луисы Ла Коста. Юная аристократка была изображена во всем великолепии, даже на черно-белом фото было видно, что платье со шлейфом и фата представляли собой настоящее произведение искусства. Кандида смотрела на фотографию и не могла оторваться. Леонардо Линарес, тридцатилетний молодой человек с пышной шевелюрой и черными усами, казалось, чувствовал себя не совсем ловко, то ли от непривычного костюма, то ли от слишком парадной обстановки. Тем не менее, видно было, что он весьма гордится заключаемым союзом.

Кандида перелистывала альбом, где парадные фотографии четы Линаресов в окружении их именитых гостей или на курортах чередовались со стандартными снимками двух пухленьких младенцев, которые от страницы к странице превращались в двух хорошеньких девочек.

— Смотрите: это мы с Дульсиной возле бассейна. А это нас снимали в день моей конфирмации. А вот вместе с родителями, — взволнованно говорила Кандида братьям.

Рикардо и Рохелио вглядывались в снимки молча, понимая чувства сестры и боясь испортить ее сентиментальное настроение. Они терпеливо ждали, пока Кандида дошла до альбома с фотографиями, снятыми во время второго брака дона Леонардо.

— Смотрите, вот фотография свадебной церемонии, когда отец женился второй раз, — говорила Кандида. — Это ваша мать Аугуста, а вот мы с Дульсиной вместе с нашей бабушкой, вы ее, наверно, совсем не помните. А дальше уже ваши снимки, где вы совсем малютки. — Кандида улыбнулась, вспоминая те дни, когда в доме появились два одинаковых малыша, на которых она прибегала посмотреть.

— Скажи, а это тоже наша мама? — спросил Рикардо, стараясь скрыть волнение в голосе.

Это была фотография Аугусты, сделанная за год до ее смерти. Она была сфотографирована в скромном домашнем платье, волосы уложены крупными волнами в пышную прическу. Но самым примечательным на этом лице были глаза— большие и немного грустные, они лучились добротой и нежностью.

Рикардо показалось, что у него перехватило дыхание.

— Мама, — тихо, как бы про себя, проговорил он.

— Мама, — еще тише повторил Рохелио. Несколько секунд братья молчали, а потом Рикардо сказал:

— Канди, я хотел бы взять эту фотографию, чтобы увеличить и сделать портрет.

Кандида не стала возражать.

— Ну разумеется, Рикардо, возьми, пожалуйста. — И со вздохом сказала: — Добрая женщина была Аугуста, царствие ей небесное. А уж как вас любила, прямо души в вас не чаяла...

В этот момент лицо Кандиды переменилось. Рикардо заглянул через ее плечо в альбом и не увидел ничего особенного. На фотографии был изображен дон Леонардо вместе с доктором Рамиресом, который одно время часто навещал отца и даже, можно сказать, был их семейным врачом.

— Ты что, Кандида, тебе плохо? — участливо спросил Рохелио.

— Да нет, все в порядке. Идите, я еще некоторое время здесь побуду, — сказала Кандида, отвернувшись.

Рикардо даже показалось, что у нее на глазах слезы.

Братья тихонько вышли из кабинета, оставив Кандиду перебирать старые снимки.

Зато Дульсина возмутилась, когда увидела через неделю в кабинете рядом с портретом отца увеличенную фотографию Аугусты.

— Это еще кто выдумал? — воскликнула она, и, узнав от сестры, что это была идея Рикардо, поспешила найти брата.

— Кто тебе позволил распоряжаться в отцовском кабинете? — напустилась она на него.

Рикардо не растерялся под ее напором.

— Да, это я повесил портрет моей матери. При жизни отца он всегда держал фотографию нашей матери в своей спальне.

— Запомни: ты еще молод, чтобы мне указывать. Забери сейчас же этот портрет. Я не позволю, чтобы ты здесь командовал.

— Хорошо, Дульсина, — спокойно ответил Рикардо. — Я повешу этот портрет в своей комнате. Но учти: то, что ты так нападаешь на людей, вовсе не делает тебя благороднее или выше других.

С этими словами он спокойно вышел из комнаты.

Дульсина была встревожена. Она видела, что у младшего брата прорезывается независимый и самостоятельный характер и что влиять на него с каждым годом будет все труднее.

Ей пришло в голову, что, когда братья достигнут совершеннолетия, могут возникнуть проблемы с разделом наследства. «Хорошо, что у нас есть лиценциат Роблес, на которого мы можем положиться», — подумала Дульсина.