ГЛАВА 1

Рохелио Линарес сидел около бассейна в саду своего дома и смотрел, как садовник Себастьян подрезает кусты.

В размеренных движениях седого сутулого человека была неторопливость, присущая хорошо знающим свое дело умельцам, посвятившим себя одному на всю жизнь занятию.

Казалось, цветы и растения старого сада сами ластятся к его рукам.

Под этими кустами выросло не одно поколение мужчин и женщин рода Линаресов.

Здесь они играли детьми, здесь к ним приходило томящее чувство любви, здесь настигали их первые житейские заботы, здесь они плакали, молились, проклинали, флиртовали и прелюбодействовали, здесь в просторных шезлонгах тянули старческие лица к последним в их жизни лучам солнца.

— Дон Себас, а вот скажите мне, пожалуйста, есть ли на том свете солнце? — спросил Рохелио, отличавшийся с детства любознательностью и не раз ставивший Себастьяна в тупик своими странными вопросами.

Себастьян разогнулся, поклацал большими садовыми ножницами и с напускной рассудительностью ответил:

— Так что, мой юный господин, сказать со всей точностью, что там есть, чего нет, пока не могу. Но уж солнце-то обязательно должно быть! Как же без него цветам в раю расти!

Рохелио рассмеялся.

— Значит, вам в раю всегда работа найдется!

— Нет, мне в рай ни за что не попасть!

— А я считаю, вы самый достойный претендент на райскую жизнь.

— Не пустит меня апостол Петр. Я ведь сколько цветов загубил!

Он поднял ведерко, которое было скрыто декоративным кустарником, и Рохелио увидел вещественные доказательства «греховности» садовника — свежесрезанные, невиданно красивые алые розы.

— Для кого этот букет? — полюбопытствовал Рохелио.

— Юный господин! Неужели вы запамятовали?!

— Бог мой! Так ведь сегодня день рождения Розы! — воскликнул Рохелио, направившись к садовнику. — А ну-ка посчитаем, сколько лет нашей милой «Дикарке»?..

— Не утруждайте себя, здесь их двадцать!

— Так, значит, ей двадцать…

— Пока…

— Ах, все-таки двадцать один! Где же двадцать первая?

Себастьян посмотрел на часы и ответил:

— Куда торопиться… На свет Божий наша Роза появится лишь через полчаса…

— Что за суеверие!

— Донья Паулетта точно сказала, я ей звонил. Роза в девять часов утра родилась… Вот проживет полных двадцать один, тогда и срежу.

Себастьян подошел к грядке и указал ножницами на один из цветков.

— Вон она, двадцать первая! Глядит на меня и печалится, что жить ей полчаса осталось… — Он вздохнул и сокрушенно покачал головой. — Нет, не пустят меня в рай…

Накануне своего дня рождения Роза Гарсиа отправилась в «затерянный город».

В этом бедняцком квартале ее взрастила сердобольнейшая из кормилиц — матушка Томаса, которая бежала с новорожденной после того, как дед Розы чуть не убил ее мать Паулетту за то, что она прижила ее от служащего в этом доме шофера…

Ни супружеские уговоры Рикардо остаться накануне дня рождения дома, ни мольбы Паулетты провести этот день у нее с мужем Роке, сыном Пабло и домоправительницей Эдувигес не подействовали на Розу.

Она хотела побывать в квартале своего детства.

Накануне дня рождения всем своим существом она тянулась к звукам, запахам и краскам этих проулков, тесных дворов и жалких лавчонок.

На этом вот пустыре, юркая и сметливая, она гоняла футбольный мяч, обводя сразу по дюжине орущих мальчишек и забивая голы…

У этой вот ограды играла в стеклянные шарики, оспаривая у соперников каждый сантиметр грязной уличной земли…

У этого вот покосившегося столба поколотила она толстого Палильо, схлопотав мокрым полотенцем по лицу от его клуши матери Каридад, которая позднее стала ее лучшей подругой…

В тесной старой квартирке, куда она не раз возвращалась после размолвок с Рикардо к матушке Томасе и куда он не раз прибегал просить прощения или посылал парламентером своего брата-близнеца Рохелио, они и устроили женский пир.

Матушка Томаса и шумная Каридид, с помощью невесты Рохелио Линареса — красавицы Эрлинды, жившей когда-то в соседней развалюхе, и великолепной барменши таверны «Твой реванш» Сорайды, специально прикатившей на своем шикарном, хотя и староватом «олдсмобиле», наготовили самой «изысканной» грубой еды, по которой так скучала Роза в богатом доме мужа.

Матушка Томаса жила вместе с Розой в доме Линаресов, куда она по настоянию Рикардо переехала вместе с попугаем Креспином, сразу же после того, как Рикардо и Роза наконец повенчались.

И все же время от времени она возвращалась в «затерянный город», по кривым улочкам которого перетаскала столько чужого белья. Только ее изнурительная работа прачкой позволяла им с Розитой хоть как-то сводить концы с концами, пока та не стала прирабатывать, поначалу официанткой у сердобольной Сорайды, куда ее привела Эрлинда, а после в магазине игрушек, хозяин которого дон Анхель де ла Уэрта, безнадежно влюбленный в Розу, делал все возможное для того, чтобы, не раня самолюбия гордой «Дикарки», помогать ей не только деньгами, но и добрыми советами…

Четыре мексиканки — рассудительная Томаса, шумливая Каридид, таинственная Сорайда и улыбчивая Эрлинда, каждая со своей нелегкой судьбой, — сошлись за старым колченогим столом в квартирке Томасы, чтобы порадоваться удаче своей любимицы Розы — после всех перипетий и треволнений, наперекор всем интригам и наговорам дьявола в юбке, Дульсины, сестры Рикардо, Роза стала его женой!

Бедная — женой богатого!

Дикая — женой воспитанного и образованного!

Чистая — женой искушенного в любви ловеласа!

В этом яростном сражении двух существ порукой им была любовь. Мог ли знать Рикардо в самом начале их встречи, когда он скоропалительно женился на золушке (а сделал он это лишь для того, чтобы насолить властной самодурке Дульсине), что Роза всецело завладеет его сердцем и разумом?

— Если бы ты знала, Роза, как я рада за тебя, — сказала Сорайда. — Могла ли я подумать, когда ты носилась в своем старом платьишке между столиками в моей таверне, что судьба смилостивится над тобой.

— Дева Гваделупе знает, кому помогать! — сказала Томаса. — Хотя будь я на ее месте, я бы Розе такую взбучку задала!

— Хоть ты и дева, — засмеялась Каридад, — да только не Гваделупе!

— Виданное ли дело — замуж выходить у нотариуса!..

— Ма! Так это было в первый раз, когда он понарошке на мне женился!

— Вот и наказал Всевышний тебя и твоего Рикардо…

— Р-р-рикар-р-рдо! — завопил как оглашенный попугай Креспин над самым ухом у Сорайды, которая поперхнулась глотком текилы.

— Вот и пришлось вам из-за этого так долго маяться! Потому что адвокат — не падре, а контора — не храм! Виданное ли дело… — продолжала ворчать благочестивая Томаса.

— Зачем вспоминать старое. Ведь все кончилось благополучно, — миролюбиво сказала Эрлинда. Теперь-то они повенчались в храме…

Роза крепко обняла Эрлинду.

— Вы с Рохелио уже решили, когда у вас свадьба? Скорее бы нам с тобой породниться! — сказала она.

— А мы и так с тобой все равно что родные, — улыбнулась Эрлинда. — Уж во всяком случае больше любим друг друга, чем Дульсина любит своих родных братьев и сестру Кандиду!

— Когда же свадьба?..

— Думаю, в начале следующего месяца…

— Мужей-то не перепутаете? — загоготала Каридад. — Они ведь близнецы у вас!

— Каридад! Ни стыда ни совести! — попробовала остепенить подругу Томаса. Но та не унималась.

— Мужчины голые и так все… на одно лицо, а уж эти и подавно!

В дверях показался сынишка Каридад — толстый Палильо, из-за спины которого выглядывали чумазые мальчишеские лица.

— Роза! Пошли играть в футбол! У нас встреча с «трущобными орлами»! Я на воротах стою! Счет пять-пять! Они косого Орландо «подковали»! Выручай!

К негодованию Томасы, под смех остальных женщин Роза сорвалась с места и полезла в чулан, откуда извлекла джинсы и драные кеды. Задернув занавеску, она быстро переоделась и под восторженный ор ребят, поцеловав Томасу, выскочила на улицу.

— А может, ее в национальную сборную Мексики продать? — захохотала Каридад.

— Сил моих нету! — воскликнула Томаса. — И это жена Рикардо Линареса!

На этот раз Креспин не завопил, как всегда, а лишь вяло провякал имя «Рикардо» над ухом Сорайды, которая была готова к худшему.

Эрлинда зашлась смехом.

— Томаса, — сказала та, подняв стакан с текилой. — Да хранит тебя Бог за твою добрую душу, за все то, что ты сделала для нашей Розы!..

Рикардо и Рохелио были моложе своих сестер Дульсины и Кандиды. Рохелио родился на двадцать минут раньше Рикардо и до поры до времени считался старшим из близнецов, пока Кандида не вычитала в одном из популярных журналов, что старшим (по зачатию) считается тот младенец, который рождается вторым.

При всем при том Рохелио всегда сам добровольно уступал Рикардо первенство, чем тот никогда не злоупотреблял.

Они были похожи, как могут быть похожи только близнецы. В детстве, как это часто бывает в таких случаях, мать всячески подчеркивала это, одинаково их одевая. Отличительная в таких случаях — спасительная — родинка находилась у маленького Рохелио за правым ушком, а у Рикардо на внутренней стороне запястья.

«Вам и в зеркало не надо смотреться, — смеялась мать. — Причесывайтесь, глядя друг на дружку!»

Особенно хороши они были на теннисном корте: действительно, казалось, будто только один из них играет в стенку, а стенкой служит зеркало.

Несмотря на урон, нанесенный семейству лиценциатом Федерико Роблесом, который, подобно червяку, выгрыз изнутри «яблоко Линаресов», состояние, оставшееся потомкам славного рода, все еще было внушительным.

С чувством омерзения вспоминал Рикардо лиценциата Роблеса, которого властная Дульсина наняла управляющим. Он исполнял все, что она приказывала, хитро обводя вокруг пальца братьев и сестру Кандиду.

Соблазнив тихую Кандиду, он трусливо отказался от нее, едва узнал о ее беременности, и тут же «переключился» на старшую сестру — Дульсину, которая, догадавшись, что Кандида беременна от Федерико, столкнула сестру с лестницы.

Потеря ребенка помрачила разум Кандиды, что позволило Дульсине, при содействии знакомого врача, упрятать ее в лечебницу для душевнобольных.

Ценой больших усилий, с помощью друга-адвоката, который провел специальное расследование, Рикардо вывел лиценциата на чистую воду.

Но его судьбу грязного мошенника предрешило не правосудие, а его похотливость донжуана: узнав о том, что муж ей изменяет, Дульсина, совершив неудачное покушение на одну из его любовниц, собственноручно прикончила супруга.

Ужасным было и то, что судьба уготовила ей самой.

Если бы не мажордом Руфино, своевременно сообщивший в полицию о том, что Дульсина вознамерилась спалить собственный дом, братья не сидели бы сейчас в этом саду.

Вовремя подоспевшая полиция и пожарные, штурмовавшие цитадель Линаресов, не смогли, однако, предотвратить трагедию, произошедшую в стенах дома: служанка Леопольдина, верная пособница Дульсины во всех ее кознях против родных, в страхе за свою жизнь плеснула в лицо хозяйке кислоту!..

О Дульсине и говорили братья, сидя у бассейна в саду своего дома.

— Все-таки мне жалко ее, — сказал Рикардо, откладывая в сторону свежий номер столичного журнала «Макрополис» с репортажем из женской тюрьмы, где была помещена фотография «Неизвестной» заключенной, лицо которой было скрыто под темно-зеленой марлевой накидкой.

— А у меня нет к ней жалости, — ответил Рохелио, вставший, чтобы немного сдвинуть укрепленный на штанге с шарниром шатер большого солнечного зонта. — И не потому, что она третировала нас с тобой… Но подумай, Рикардо… Лишить родную сестру ребенка!.. Натравить Леонелу на Розу!..

Об этом эпизоде Рикардо вспоминал с ужасом и стыдом.

С Леонелой Вильярреаль, которая долгие годы была влюблена (или полагала, что влюблена) в Рикардо как в человека своего круга, считая его «идеальной партией», он изменял Розе (да и только ли с Леонелой!), чтобы забыться и забыть ее, когда считал, что она ему неверна…

В тот день обезумевшая от ревности, подогреваемая Дульсиной Леонела на машине преднамеренно сбила Розу и погибла сама, застряв на железнодорожном переезде в момент приближения поезда…

Рохелио едва успел на аэродром, чтобы оповестить брата, навсегда покидавшего Мексику, о случившемся.

С чувством невыразимого стыда вспомнил Рикардо едва живую Розу, простиравшую к нему руки с больничной койки. Только здесь, на рубеже жизни и смерти, открылась ему вся искренность и чистота ее любви к нему и то, что ребенок, которого она носила, — его ребенок.

Врач еле-еле оторвал его от любимой. Рыдая, умолял Рикардо спасти ее и ребенка…

Если бы он поверил ей раньше!

— Рохелио, как бы там ни было, я предприму усилия, чтобы взять Дульсину на поруки…

— В своем ли ты уме, Рикардо!

— Мы Линаресы, и не должны забывать об этом.

— Да, мы Линаресы и не должны забывать о том, что бесчестье позорит наше имя! А сестра наша — исчадие ада!

— Людям свойственно ошибаться… Судьба достаточно жестоко обошлась с ней. Нестарая еще женщина с таким лицом…

— Почему бы тебе не выступить по телевидению с циклом проповедей? Ты бы пользовался большой популярностью в тюрьмах!

— Рохелио, конечно, Дульсина мало переменилась… Кандида, которая на прошлой неделе навестила ее в тюрьме, сказала, что она проклинала ее и нас последними словами… И все же это рычание раненой тигрицы…

— И ты хочешь ее вылечить? Учти, раненый зверь опаснее здорового…

Именно в этот момент над оградой сада появилась голова в надвинутой на лоб старой бейсбольной кепке. Следом обнаружился и весь ее носитель — подросток в дырявых джинсах и широкой пестрой рубахе с поднятым воротником. Не замечая сидящих неподалеку братьев, правонарушитель потянулся к ветке раскидистой сливы и преспокойно начал срывать самые спелые плоды.

Рикардо подал знак Рохелио, и они бросились на траву. Кустарник сделал их невидимыми для воришки.

Скрываясь за кустарником, Рикардо осторожно подполз как можно ближе к ограде и, вскочив, одним прыжком настиг воришку, сграбастав его в охапку.

Тот задрыгал руками и ногами и завизжал… от радости: это была… его несносная проказница жена Роза!

А в калитку уже вбегала ее подруга Эрлинда, которая с разбегу бросилась в объятья Рохелио.

Розыгрыш удался на славу!

Все это вернуло Рикардо к тому далекому дню их первого знакомства, когда Роза, схваченная за руку коварной Леопольдиной, предстала перед Дульсиной, которая потребовала немедленно вызвать полицию.

Если бы не случайный приход Рикардо, который вступился за несчастную «Дикарку», никогда бы Роза не стала его женой.

Конечно, поначалу он стал ухаживать за «Дикаркой» и ввел ее в дом, а потом поспешно женился единственно ради того, чтобы насолить заносчивой Дульсине женитьбой на простолюдинке, но, хвала Всевышнему, именно тот эпизод и стал началом их нелегкого пути к счастью…

«Древо любви» — такую кличку получила старая слива, которая свела их, «любовными плодами» называли они плоды этого дерева.

— Роза, если ты не остепенишься, — смеясь воскликнул Рикардо, — я применю известный тебе способ наказания!

— Только не это! — хохоча, воскликнула Роза, прикрывая ягодицы ладонями.

Ей ли не помнить, как Рикардо однажды, завалив ее к себе на колени, пребольно отшлепал, когда она никак не хотела его выслушать.

— Только это и поможет! — воскликнула матушка Томаса, появившаяся вслед за Эрлиндой в калитке, и пожаловалась: — Рикардо, она продолжает с мальчишками в футбол гонять!

— Ябедничаешь, да? — укорила Роза Томасу.

— Не ябедничаю, а разъясняю твоему мужу, какая ты в сущности бестолочь!

— Ма, что ты взъелась! Уж и пофутболить нельзя!..

Роза и Эрлинда, сидя на веранде в просторных качалках, тихо беседовали.

— Не могу поверить, что я стану женой Рохелио, — говорила Эрлинда, задумчиво глядя в сторону сада. На губах ее то появлялась, то исчезала задумчивая улыбка.

— Ты еще сомневаешься! — негромко воскликнула Роза. — Он любит тебя с того самого дня, как ты пришла в этот дом медсестрой.

— Я понимаю, что могу нравиться ему… Знаю, что нравлюсь… Но подумай, кто я и кто он!

— А ты подумала, кто я и кто Рикардо?

Эрлинда рассмеялась.

— Хорошо, скажу так, кто мы и кто они?

— Я тебе так отвечу, подруга! Мы простые девчонки, но уж зато порядочные и добрые. А они барчуки балованные! И это справедливо, что бедные девчонки за богатых замуж выходят! Бедные девушки достойны того, чтобы после нищеты и унижений жить в достатке!

— Какие же они барчуки, Роза! — вступилась Эрлинда за братьев Линарес.

— Как какие! А этот дом, а машина, а шофер, а прислуга, а садовник!

— Хорошо, тогда откажись от всех этих благ, уговори Рикардо, и переезжайте жить в «затерянный город»! — усмехнулась Эрлинда.

— Да-а-а! — расхохоталась Роза. — А ты будешь здесь жить! Вот хитрая!

Насмеявшись вволю, они отправились на кухню выпить кофе.

Роза понесла кофе Кандиде и братьям, разбиравшим в кабинете какие-то бумаги, а Эрлинда снова вспомнила дни, когда по рекомендации Розы она пришла в дом Линаресов в качестве медсестры, в обязанности которой входило ухаживать за Рохелио — ему только что сделали сложнейшую, повторную, операцию на ногах.

А первая операция, осуществленная одним горе-хирургом сразу же после автомобильной катастрофы, закончилась неудачно — юноша был обречен до конца дней своих передвигаться в инвалидной коляске.

Утративший волю к жизни Рохелио подумывал о самоубийстве.

Больших усилий стоило Рикардо убедить его в необходимости повторной операции. Эрлинда появилась в его жизни в сложный момент, и, как он ей потом признался, именно с ее появлением он воспрянул духом.

Их ровные взаимоотношения совершенно не походили на резкие перепады температуры в отношениях Розы и Рикардо до их примирения. Рохелио был более сдержан, да и Эрлинда отличалась от Розы как лесное озеро — от водопада.

— Рохелио хочет, чтобы я поступила в медицинский институт, — сказала она вернувшейся на кухню Розе. — Но я предпочла бы работать медсестрой в больнице, а учиться заочно.

— Я тоже хочу найти себе занятие, — сказала Роза. — Знаешь, что я надумала?

— Уж, не продавать ли жевательную резинку на перекрестках? — рассмеялась Эрлинда, вспомнив, как Роза сновала между автомобилями, выкрикивая: «Жвачка! Жвачка! За пятьсот песо целая пачка!»

— Хочу открыть магазин декоративных растений! — сказала она и, достав с полки журнал «Искусство икебаны», протянула его подруге.

— А что говорит по этому поводу Рикардо?

— Он пока ничего об этом не знает.

— Ты уверена, что он одобрит твой план? — полюбопытствовала Эрлинда.

Роза задумалась, и это свидетельствовало о том, что она сама не знала, не ведала, такой ли уж Рикардо большой почитатель декоративных растений вообще и жен, обретающихся за пределами дома, в частности.

— Конечно, сразу не одобрит, — озабоченно сказала она и решительно добавила, тряхнув волосами: — Только это ему не поможет!

Она рассказала Эрлинде, что уже и место для магазина есть. Дон Анхель, владелец магазина игрушек, у которого Роза проработала около года, не догадываясь, что зарплату ей перечисляет Рикардо, взявший слово со своего старого друга, что он не проболтается об этом гордячке Розе, предложил ей переоборудовать под магазин декоративных растений подсобное помещение своего магазина, выходящее на параллельную улицу.

— Опять дон Анхель!

— Что ты имеешь в виду?

— Разве Рикардо не приревновал тебя к нему?

— Рикардо ревновал меня даже к статуе Колумба! Да, дон Анхель любит меня, но это любовь друга. На первых порах дон Анхель будет помогать мне вести бухгалтерию и все такое…

— А на последних порах ты станешь банкротом! — заключила со смехом Эрлинда, живо представившая себе Розу в роли бизнесмена. — Ты, Роза, сама редкостное растение! Тебя время от времени поливать надо из ушата холодной водой!

После страшных испытаний, выпавших на долю Кандиды, — такое бы вынесла не каждая женщина! — можно было считать, что она более или менее пришла в себя. По крайней мере, странности, оставшиеся у нее после всех трагических событий, вполне могли сойти за милые чудачества, которые могут быть у любой нормальной женщины.

Иногда она по ошибке назвала Рикардо или Рохелио именем Федерико, и они скрепя сердце отвечали ей так, как будто и в самом деле именем мошенника Роблеса нарекли их при рождении. В большинстве случаев Кандида не замечала этого, и все бы ничего, если бы иногда — очень редко в последнее время и лишь на какие-то мгновения — она не вкрапляла в беседу с братьями ситуации, имевшие место в ту пору, когда Федерико был жив и общении с ним приводило ее в любовный трепет, а позже в скорбное умопомешательство.

Так бывает, когда в магнитофонную ленту по ротозейству вклеивают фрагмент из «другой оперы», но, следует повторить, эти инородные вкрапления в последнее время, слава Богу, возникали не часто.

«Ведь это будет наш с тобой ребенок, Федерико», — вдруг заявляла она Рикардо, после чего, потерев лоб, вспоминала, о чем она говорила до этого? Похоже, эти появления «другого голоса» тут же ею забывались.

«Интересный материал для какого-нибудь психиатра!» — с горькой иронией шутил про себя Рикардо.

Конечно, она продолжала неустанно вязать белье для младенца, как начала делать это в первые месяцы своей беременности. Вязала она быстро и качественно. Оставалось загадкой, понимает ли она в процессе работы, для кого вяжет? Впрочем, то, что свое рукоделие она относила в соседний приют, свидетельствовало о ее связи с реальным миром, где дети-сироты нуждаются в помощи взрослых, в том числе и сердобольной Кандиды.

Раз в месяц она посещала женскую тюрьму, относя Дульсине передачи.

Теперь она, Кандида, вечно унижаемая и принижаемая Дульсиной, была «за старшую». Эта неожиданная роль, доставшаяся ей даром в результате ареста ее преступной сестры, пришлась ей по сердцу. И не потому, что она злорадствовала, — ей это было несвойственно. Просто она укрепилась в сознании собственной значимости, и это в какой-то мере стало смыслом ее жизни — опекать сестру, с которой случилось несчастье.

Помнила ли она, что Дульсина попала в тюрьму за убийство человека, от которого Кандида зачала ребенка, коему не суждено было родиться на свет Божий из-за дьявольской выходки сестры? Братья не могли бы за это поручиться. Но они в душе радовались, что у Кандиды есть занятие, цель, дающая ей возможность оставаться разумной личностью, а не блаженной обитательницей больничной палаты…

Впрочем, Кандида всегда немного соответствовала одному из значений своего имени — «блаженная»…

Вот и на этот раз во время тюремного свидания с сестрой, пропуская мимо ушей проклятия, которые сыпались из уст Дульсины на голову Розы, братьев и ее самой, Кандида спросила, что она могла бы принести ей в другой раз?

— Принеси мне газету, в которой будет написано, что Роза попала под поезд и у нее ампутировали обе ноги! — крикнула Дульсина, и глаза ее в прорезях темно-зеленой марлевой накидке злобно сузились. — А еще принеси мне ленту от венка с могилы моих братцев!

— Но, Дульсина, что такое ты говоришь? Разве они виноваты в том, что произошло?

— Идиотка! Если ты будешь их защищать, то ты мне больше не сестра! Не приходи больше! Не хочу тебя видеть!

— Успокойся… Вот ты проклинаешь их, а Рикардо на днях обмолвился, что не желает тебе зла и сделает все возможное, чтобы взять тебя на поруки.

Дульсина окаменела и недоверчиво уставилась на сестру.

— Ты полагаешь, ему это удастся?

— Если Рикардо за что-то берется, то доводит это дело до конца.

— Конечно, именно это он и сделал, доведя до конца свои низменные ухаживания за «Дикаркой»… Что ж, пусть попытается… Пусть хоть как-то искупит свою вину перед нами…

— Так что тебе принести? — спросила на прощание Кандида.

— Деньги, только деньги… Здесь можно купить или достать все.

Она помолчала и нерешительно добавила:

— Вот еще что… Разыщи во что бы то ни стало Леопольдину…

— Дульсина, после того что она сделала!..

— Я на ее месте поступила бы так же! — хмуро сказала обезображенная кислотой Дульсина Линарес. — Обязательно разыщи ее, я хочу попросить ее об одной услуге.

— А разве я не могу оказать ее тебе?

— Нет! — как отрезала Дульсина.

До того как Кандида очутилась в лечебнице для душевнобольных, она охотно помогала Дульсине, Леонеле и Леопольдине донимать Розу, полагала, что это ее священный долг перед лицом агрессии, которую предприняла, по ее разумению, дикая обитательница «затерянного города», желая заполучить ее «несчастного» брата.

Душевное отношение к ней Розы, ее сострадание и желание скрасить жизнь Кандиды то букетиком цветов, то бесхитростными бусами из сухих семян, то какой-нибудь наивной книжкой, переменило отношение Кандиды к своей врагине.

— Розита, — сказала она ей недавно, — мы с тобой подруги по несчастью…

— Что ты имеешь в виду, Кандида? — спросила Роза, заранее готовая к какому-нибудь новому ее чудачеству.

— Ты тоже потеряла ребенка…

— Бог дал, Бог и взял, — ответила, вздохнув, Роза.

— Но ты и счастливее меня. Ты еще можешь родить, а я нет…

На другой день Кандида вернулась к той же теме.

— Розита, — попросила она задумчиво, — роди мне, пожалуйста, младенчика…

Эта просьба растрогала Розу. Она обняла Кандиду и всплакнула у нее на плече.

— Почему ты плачешь, Роза? Ты должна радоваться, что можешь быть матерью…

— Я плачу, потому что судьба несправедливо обошлась с тобой!

— Так родишь мне младенчика?

Роза улыбнулась, вытерла слезы и смущенно сказала:

— Кандида! Подумай, что ты говоришь… Как будто это зависит только от меня! Будь моя воля, я бы их нарожала дюжину!

— Пойдем, я тебе покажу что-то, — загадочно сказала Кандида, пригласив ее в свою комнату…

Кандида выдвинула средний ящик комода и стала выкладывать на постель стопку за стопкой детское белье.

Тут были подгузники и пеленки, рубашечки и шапочки, вязанные пинетки и кофточки. Этих запасов хватило бы на несколько младенцев.

— Когда мы с тобою родим, — заговорщицки сказала Кандида, — к нас на первых порах будет все необходимое…

— А кого бы ты хотела? — спросила Роза.

— Я хотела бы мальчика… Я назову его Федерико…

Мать Розы — Паулетта Мендисанбаль могла радоваться вдвойне. После долгих лет поисков, надежд и разочарований она нашла наконец свою дочь. И дочь ее стала женой не кого-нибудь, а Рикардо Линареса!

И все же Паулетту не оставляло чувство вины перед Розой, которая на протяжении двух десятков лет, по мнению Паулетты, жила на грани полной нищеты.

Расхожая фраза: «Никто не прав, никто не виноват…» — не утешала Паулетту, не могла она целиком переложить на жестокую судьбу ответственность за трагическую разлуку матери с дочерью.

Она поддалась страху, панике, бросила дочь на руки кормилице Томасе с мольбой бежать подальше от их дома, забыть как ее зовут, чтобы, не дай Бог, рассвирепевший отец Паулетты не отыскал и не убил ее дочь, прижитую от безродного шофера, с которым подручные богатого землевладельца жестоко расправились.

Сколько раз она вспоминала ту ночь! Сколько раз придумывала выходы из той ситуации и — винила, винила себя!

Почему не бежала из дома сразу же после рождения ребенка?

Почему не нашла достаточно убедительных слов, чтобы привлечь на свою сторону мать?

Почему не сговорилась с Томасой, где они найдут друг друга?..

Послушная кормилица хорошо выполнила ее просьбу. Настолько хорошо, что потребовалось два десятилетия на розыски дочери!

Теперь Паулетта была счастлива и считала, что сердце у нее болит от радости.

Ее муж Роке так не считал.

Домашний врач не скрыл от него беспокойства, сказав, что сердце Паулетты может не справиться с эмоциональными перегрузками и что, по всей видимости, пришла пора подумать о хирургическом вмешательстве, — такого рода операции наилучшим образом делают в американском городе Хьюстон…

Когда он встретил ее в первый раз, больше всего вдовца Роке привлекла в красавице Паулетте ее загадочная печаль. Ему захотелось дать ей утешение, радость. Он никогда не спрашивал ее о прошлом, мог лишь догадываться, что оно было не безоблачным.

Шли годы, а она оставалась такой же замкнутой. Печаль эту не развеяло и появление сына Пабло.

Паулетту угнетало ее состояние и те переживания, которые она заставляла испытывать Роке. Но она не находила в себе сил рассказать мужу о том, что где-то живет ее дочь, рожденная ею не в освященном церковью браке.

Лишь перед самым нахождением Розы Паулетта посвятила мужа в свою тайну. Он не упрекнул ее за то, что она раньше не открылась ему, а с горячей энергией включился в розыски, словно сам потерял дочь…

В день ее рождения они всей семьей нанесли визит Линаресам.

После обеда Роза принесла из своей комнаты пакет с фотографиями и передала его матери. Паулетта давно просила дать их ей на время, чтобы она могла переснять.

Паулетта сидела в кресле, а Роза, примостившись на подлокотнике, прильнула к матери, вспоминая, когда и где был сделан тот или иной снимок. Паулетта с трепетом рассматривала фотографии — словно перечеркивала горькие годы разлуки.

В какой-то момент ей стало казаться, что никакой разлуки и не было, — вот изображение ее Розиты, а она — фотографирует ее или стоит рядом с фотографом…

— А это, мамочка, мы с Томасой в парке Чапультепек. Мне на этой фотографии четыре годика. Видишь, Томаса купила мне сразу три разных мороженых на палочке, а я реву, потому что не знаю, с какого начать.

— Разве можно есть так много холодного! — ужаснулась Паулетта. — Ты ведь могла простудиться.

— А это ребята из нашего квартала в «затерянном городе». Вот этот толстяк сын Каридад Палильо. А это хромой Чико, он на воротах классно стоит! А это Эрлинда, узнаешь?.. А это я.

— Боже! Ты похожа на мальчишку! Что это на тебе?

— Куртка першистая. Томасе ее в одном доме подарили, где она стирала…

Паулетта заплакала.

— Ты жила в нищете все эти годы, — снова запричитала она, — недоедала, ходила Бог знает в чем!

— Мамочка! Тысячи и тысячи детей живут так, и даже хуже, и ничего! Вырастают и вспоминают о детстве с улыбкой!

— Нет, это несправедливо! Ты родилась в богатом доме и могла жить совсем по-другому!..

— Да разве богатство всегда приносит людям счастье? Богатые тоже плачут! Разве то, что произошло с тобой и со мной, не от безумства моего богатого деда, да будет ему пухом земля? Разве не от чванства, не от презрения знатного самодура к моему отцу, который был простым шофером?!

Роза поцеловала мать в голову и нежно прижалась щекой к ее щеке.

Паулетта, утерев слезы, продолжала рассматривать фотографии, снятые на Рождество, на днях рождения у сверстников. Среди снимков попалась и вырезка из газеты с фотографией, на которой группа ребятишек стоит к какой-то развалины. Из подписи под снимком явствовало, что под обломками обвалившегося строения погибли старая женщина и ее внук. Репортер патетически восклицал: доколе правительство будет мириться с существованием «затерянного города», обитатели этих трущоб должны быть как можно скорее переселены!

— Вот это, с краю, я! — гордо сказала Роза. — А старая донья Гильермина с внуком Пако живы остались, их тогда в больницу увезли… Снимок-то напечатали потому, что на месте этого квартала одна компания фабрику решила выстроить…

Вслед за детством пошло отрочество. И, наконец, Паулетта увидела фотографию Розиты и Рикардо, сделанную после давнишней регистрации их брака в мэрии.

— Ну почему все брачные фотографии так похожи! — воскликнула Роза. — Будто жених и невеста головы просовывают в дырки на декорации! Видеть не могу этот снимок!

Паулетта улыбнулась, понимая, почему с этой праздничной фотографией связаны у Розы такие непраздничные воспоминания.

Конечно, она знала ту страницу их жизни, знала, что сдержанно улыбающийся на снимке красавец Рикардо в черном костюме, белой манишке с широким полосатым галстуком всего лишь разыгрывает спектакль, чтобы досадить сестре Дульсине бракосочетанием с трущобной девчонкой, которая в богатом свадебном платье с серебряной диадемой на голове чувствует себя куклой Барби.

Паулетта Мендисанбаль состояла в дальнем родстве с Линаресами и, еще не зная в ту пору, что невеста Рикардо — ее дочь, присутствовала на свадебном празднике в этом доме. Она была свидетельницей скандала, когда Розита задала трепку красотке Лулу, слишком тесно, по ее мнению, прижимавшейся к ее жениху во время танцев.

Все это специально подстроили Дульсина с Леонелой.

— Ах ты дрянь! — кричала Роза, повалив на пол ошарашенную Лулу. — Ты что думаешь, он меня сменит на такую, как ты! Я покажу тебе, как чужих мужей сманивать! Убью!..

Ее еле оторвали от визжащей Лулу, которую отец увез домой в припадке истерики…

Вспомнив об этом, Паулетта от всей души расхохоталась, но на лице ее была та же смесь конфуза и брезгливости, что и в день, когда Дульсина, подойдя к ней, ханжески оправдывалась перед ней:

— Я и думать не могла, дорогая, что Рикардо выбрал в жены такую неотесанную и вульгарную бестию… Но простим ее, ведь она выросла среди себе подобных.

Знала бы тогда Дульсина, что это ее — Паулетты — дочь!..

— Известно ли что-нибудь о Дульсине? — спросила она Розу.

— Кандида навещает ее в тюрьме. Вид ее ужасен, она носит марлевую маску. Но в душе Дульсина не переменилась… Все так же поносит нас всех.

— Несчастная…

— Однако Рикардо считает, что должен взять ее на поруки.

— Боже! Во что превратиться ваша жизнь!

— Мама, если Рикардо так считает, значит к него есть на это свои основания.

— Роза! Но ведь она убийца!

— Мама, она сестра Рикардо…

Желание иметь собственный магазин, каким бы маленьким он ни был, возникло у Розы еще в детстве.

Лавчонка старого дона Эводио в «затерянном городе» всегда вызывала у нее языческий трепет. Чего там только не было. Она могла часами разглядывать разной формы и цвета бутыли, старые фаянсовые банки для специй, полки с кухонными принадлежностями, все эти свечи, мышеловки, клетка для птиц, ножовки и молотки, не говоря уже о больших банках с карамелью…

Любимой ее игрой в детстве, до ее «головокружительной карьеры» форварда, была игра в лавку старого дона Эводио.

— Сколько стоят эти тарелки? — спрашивала Томаса в роли «покупательницы» у «лавочницы» Розиты, указывая на ржавые крышки от банок.

— Прошу пять тысяч, отдаю за две! — выпаливала Роза, подражая всегда пьяной уличной торговке сувенирными распятиями.

— Смотри, проторгуешься! — говорила, помирая от смеха Томаса…

О том, что она хотела бы попробовать себя в роли коммерсантки, она заговорила с доном Анхелем де ла Уэрта, еще когда работала продавщицей в его магазине игрушек и он дал ей приют в своем доме, что повлекло очередной скандал с Рикардо, упрекнувшим ее в неверности, а его в предательстве.

Тогда, жалуясь дону Анхелю на свои неудачи и вечную нехватку средств к существованию, Роза воскликнула:

— Вот бы иметь свой магазинчик!

Дон Анхель только посмеялся над Розой, развеяв ее уверенность, что коммерция неизменно приносит прибыль.

Но недавно, после всех событий, которые привели к ее окончательному примирению с Рикардо и венчанию в храме у брата дона Анхеля — падре Мануэля, Роза снова заговорила с доном Анхелем о желании иметь свое дело, объяснив это намерение тем, что не хотела бы уподобляться праздным сеньорам из высшего света.

Эти новые резоны Розы, в которую дон Анхель был все еще безнадежно влюблен, показались дону Анхелю куда более логичными…

Памятуя о скандалах ревности, которые постоянно устраивал ему его давний приятель Рикардо, дон Анхель настоятельно просил Розу не афишировать ее дружеские визиты к нему.

Но в душе он радовался как юноша, когда секретарша Малена с недовольным, если не презрительным, видом сообщила, что пришла «эта громила» Роза Гарсиа: Малена не могла забыть, как Роза в первые дни работы у них продавщицей «перекокала» несколько детских сервизов.

В последний раз, когда Роза поделилась с доном Анхелем желанием открыть магазин декоративных растений, он и предложил ей переоборудовать под этот магазин часть своего подсобного помещения, выходящего на параллельную улицу.

— Я готов вложить в это дело средства, которые я затрачу на ремонт и оборудование помещения… Тебе же придется изыскать деньги на все остальное, на стеллажи, закупку растений и сопутствующих товаров, таких как горшки, лейки, удобрения, специальная литература и тому подобное. И еще не забыть про рекламу!

— Я попрошу деньги на это у Рикардо и мамы Паулетты… Думаю, она не откажут…

— Да, забыл, включи в смету гроб для меня.

— Дон Анхель, о чем вы говорите?!

— Рикардо непременно убьет меня, считая, что я умышленно устраиваю твой магазин при моем.

— Рикардо я беру на себя! — решительно сказала Роза.

 

ГЛАВА 2

Исполнительная Кандида не оставила без внимания просьбу Дульсины разыскать ее верную «оруженосицу» Леопольдину. После безумной битвы двух женщин, когда одна пыталась поджечь собственный дом, а другая, спасая свою жизнь, плеснула ей в лицо кислоту, прошло несколько месяцев.

Кандида спросила у мажордома Руфино, не знает ли он, где находится Леопольдина, которая с легкой руки Розы получила кличку «Леопарда»?

— Бог ее знает, — хмуро ответил верный Руфино.

— Но ведь куда-то она должна была деться?

— В преисподнюю! — уверенно сказал мажордом и, помолчав, добавил: — Спросите у дона Себаса, может, ему что-нибудь известно?

Кандида обратилась с тем же вопросом к садовнику.

— Сеньорита Кандида, — ответил «палач цветов», все еще называвший безмужнюю, хотя уже и не девственную Кандиду сеньоритой. — Мне это неведомо. А вот не спросить ли вам про нее у Хаиме? По-моему, он после штурма нашей бастилии отвез ее куда-то вместе с ее манатками…

Шофер Хаиме запомнил, куда он эвакуировал полуживую от страха «Леопарду», которая умоляла его никому не говорить, куда она уехала.

Она отблагодарила его, дав ему прихваченный ею во время суматохи серебряный портсигар, который чуть не стоил ему места службы: увидев портсигар у него в руках, Рохелио уличил Хаиме в краже семейной реликвии.

— Мне его Леопольдина дала за то, что я перевез ее! — признался честный шофер. — Сказала, что это портсигар ее покойного деда! Стал бы я у вас на виду пользоваться ворованным!

Довод шофера был убедительным, и Рохелио извинился перед ним, попросив оставить портсигар у себя в поощрение за его верность и честность.

Хаиме тут же вызвался отвезти Кандиду в место, названное им «у дьявола между рогов».

После долгой утомительной поездки в предместье Мехико он вырулил к железнодорожным путям и остановился около невзрачного дома.

Дверь Кандиде открыла хмурая старуха, назвавшаяся сестрой «Леопарды». Она вышла в соседнюю комнату, и через некоторое время глазам Кандиды предстала Леопольдина, по всей видимости пьяная.

— Как поживаешь, Леопольдина? — спросила ангельским голоском Кандида.

— А вы как там поживаете в вашем зверинце? — хрипло спросила недавно еще заискивавшая перед Линаресами Леопольдина.

— Мне кажется, ты… пьяна?

— Пьяной я бываю к полночи, а сейчас я «после вчерашнего»… Как вы меня разыскали?

— Меня привез Хаиме.

«Ну и подонок!» — подумала Леопольдина, выглянув в окно. Стоявший у автомобиля Хаиме, увидел ее, демонстративно вынул портсигар и, ткнув в него пальцем, этим же пальцем, как из револьвера, шутливо «бабахнул» в нее.

Кандида не стала терять времени и сказала ей:

— Дульсина хотела бы повидаться с тобой…

— Избави Бог от таких свиданий! — передернула плечами Леопольдина. — Она ведь спятила, не так ли?

— Леопольдина, она не в сумасшедшем доме, а в тюрьме. И во время последнего нашего свидания попросила тебя навестить ее.

— Как же она может желать этого, если я ей изуродовала всю физиономию? — усомнилась Леопольдина.

— Она не злится на тебя.

— Это она для отвода глаз…

— Дульсина говорит, что на твоем месте поступила бы точно так же…

— Она бы на моем месте от страха умерла! Как вспомню ее дикие глаза и револьвер в руке!.. Почище чем в американском боевике!

Неожиданно она пустила слезу, и на лице ее появилось прежнее ханжеское раболепие.

— Бедная наша донья Дульсина! Верно, настрадалась за решеткой! — запричитала она, с любопытством косясь на Кандиду, гадая, не кроется ли за приглашением Дульсины какая-нибудь для нее польза?

— Да, Леопольдина, ей несладко там.

— А как лицо-то ее? — спросила служанка.

— Никто этого не знает. У нее на лице марлевая маска…

— Зачем же она хочет меня видеть?

— Поезжай — и узнаешь.

— Долго ей сидеть?

— Если ничего не произойдет, то пятнадцать лет…

— Не приведи Господь!

— Однако Рикардо намерен сделать все возможное для досрочного ее освобождения.

— Не думала, что Рикардо такой добрый, — проворчала Леопольдина, памятуя о том, как Рикардо то и дело отчитывал ее за излишнее любопытство и пособничество Дульсине.

— Леопольдина! Он ее брат, и у него действительно доброе сердце!

После того как Кандида уехала, взяв с нее слово, что она навестит в тюрьме сестру, «Леопарда» задумалась…

Не замышляет ли прежняя хозяйка по отношению к ней какую-нибудь страшную подлость, — уж она-то знает, на что способна эта мужеубийца!

Может, Дульсина и подослала сестру только для того, чтобы та разнюхала, где она обретается? Она ведь забилась в эту нору, чтобы замести следы на тот случай, если Дульсина решит отомстить ей. Гадкий Хаиме обещал забыть, куда он ее отвез!..

Возьмет Дульсина да и подошлет платного убийцу вроде Романа, которого нанимала, чтобы «убрать» Розу…

Нет, с Дульсиной надо держать ухо востро!

Впрочем, не станет же она расправляться с ней во время свидания. Может, она действительно простила ее? И хочет воспользоваться ее дружбой и верностью для какого-либо поручения? Может, какая-нибудь в этом есть выгода?

«Леопарда» решила навестить Дульсину.

По семейной традиции падре Мануэль раз в месяц ужинал у своего брата Анхеля де ла Уэрта.

После смерти горячо любимой жены Анхель жил одиноко, не помышляя о новом браке.

Он до сих пор был увлечен Розой, без всякой надежды на взаимность. Падре Мануэль, поначалу обеспокоенный этим увлечением брата — влечением к девушке на двадцать пять лет моложе его, — в конце концов успокоился, удостоверившись в добропорядочности Анхеля, который смирился с тем, что Роза не может принадлежать ему. Радовала священника и та теплая привязанность, которую питала Роза к убеленному сединами человеку, искренне ее любившему и всегда готовому помочь советом и делом.

— Так ты говоришь, Роза хочет открыть магазин декоративных растений? — улыбнулся падре Мануэль.

— Да, и как можно скорее.

— Странное желание…

— Просто она решила занять себя каким-нибудь делом. Ее энергия ищет выхода…

— А как посмотрит на это Рикардо?

— Он человек умный и вряд ли станет препятствовать.

— Но для того, чтобы заниматься этим, надо иметь навык или, по крайней мере, призвание!

— Я ей помогу начать, — сказал дон Анхель. — И для этого перестрою под ее магазин мое подсобное помещение…

Падре Мануэль внимательно посмотрел на брата.

— Сдается мне, тебя радует это решение.

— Не понимаю тебя.

— Ох, Анхель, не возвращается ли прежнее недомогание?

Дон Анхель понял, что имеет в виду его брат, который вел с ним продолжительные беседы в ту пору, когда он не на шутку влюбился в «Дикарку».

— Мануэль, ты же знаешь, я не делаю легкомысленных поступков.

— Твое желание быть как можно больше рядом с Розой может быть безотчетным, непроизвольным. Но ты подумал, какой опасности ты подвергаешь ее?

— Ах, Мануэль, я не мальчик!

— И все же я позволю себе напомнить, что обряд их бракосочетания совершен в моем храме, и мне не хотелось бы, чтобы молва приписала моему брату прелюбодеяние с чужой женой.

— Уверяю тебя, что не хочу делать из этого никакой тайны. Более того, открыть этот магазин не удастся без финансовой поддержки Рикардо и матери Розы Паулетты Мендисанбаль. Если Рикардо найдет в идее Розы что-то, по его мнению, предосудительное, он воспрепятствует открытию магазина. В этом случае затраты на переустройство подсобного помещения я возмещу, с выгодой сдав его в аренду…

— Твои слова кажутся мне убедительными, — сказал с улыбкой мнительный падре Мануэль, пригубив ароматный шартрез.

Венчание Рохелио и Эрлинды прошло в том же храме падре Мануэля. И это сделало Розу и Эрлинду родственницами вдвойне — не только в семейном, но и в духовном смысле.

На торжественном обеде присутствовали родные и друзья, среди других — Паулетта с мужем Роке и сыном Пабло.

После обеда участники семейного торжества разбрелись по дому и саду. Было не так жарко. Аромат цветов и щебетание птиц располагали к приятной беседе.

Роке, сидя с Розой и Пабло в беседке, озабоченно сказал:

— Меня крайне беспокоит состояние здоровья Паулетты.

— Снова сердце? — с тревогой спросила Роза.

— Да. Врач полагает, что операции не избежать…

— Отец, чем раньше решиться на это, тем больше шансов на успех, — сказал Пабло.

— Казалось бы, все теперь хорошо! — грустно сказала Роза. — Мы наконец вместе. А сердце у нее продолжает болеть!

— Она не может отрешиться от прошлого, от своего греха по отношению к тебе! — в отчаянии сказал Роке.

— Опаснее всего именно это, — сказал Пабло. — При сердечном заболевании организм легче справляется со стрессовыми ситуациями, нежели с подавленным состоянием…

Роза подошла к матери, которая на веранде беседовала с Рикардо.

— Вот и хорошо, что вы вдвоем. Вы-то мне как раз и нужны! — сказала она, поцеловав Рикардо и подсев к матери.

— Слушаю тебя, дорогая, — сказал Рикардо, отпивая виски из толстостенного бокала.

— Рикардо! Мама! Я хочу попросить вашего совета и помощи, — сказала Роза. — Надеюсь вы поймете меня и не откажете в содействии.

— Столь торжественное начало, — усмехнулся Рикардо, — не сулит нам ничего хорошего! — подмигнул Рикардо Паулетте.

— Наоборот! — весело сказала Роза. — Оно сулит вам участие в интересном проекте и, возможно, крупные прибыли!

— Я слушаю тебя, девочка, — ласково улыбнулась Розе Паулетта.

— Я решила заняться бизнесом!

— Что я тебе говорил, Паулетта! — Рикардо засмеялся, указывая бокалом в сторону Розы.

— И каким же бизнесом ты решила заняться, доченька? — удивленно спросила Паулетта.

— Хочу открыть небольшой магазин декоративных растений.

— Ах так! — снисходительно сказал Рикардо. — А почему небольшой? Не лучше ли открыть большой магазин и не декоративных растений, а растительных декораций?

— Рикардо! Я говорю серьезно.

— И я серьезно. Или еще лучше! — он стукнул себя рукой по лбу. — Почему бы сразу не открыть большой супермаркет?!

— Погоди, Рикардо, — сказала, усмехнувшись, Паулетта. — Дай девочке высказаться.

— Рикардо, милый! — Глаза Розы заблестели от возбуждения. — Это будет очень красивый магазинчик. В основном в нем будут кактусы и маленькие искусственно выведенные деревца, а также вьющиеся растения и…

— И все остальное, понимаю, — перебил ее Рикардо. — И ты хочешь попросить у меня деньги?

— Да, — неуверенно сказала Роза, широко раскрыв свои прекрасные глаза и рот.

— Я сразу со всей определенностью отвечу, — сказал Рикардо, разглядывая на свет свой бокал, — что дам тебе эти деньги!

Роза взвизгнула от радости и, обняв мужа, осыпала его градом поцелуев.

Хохочущий Рикардо еле отбился от нее и спросил:

— А где ты думаешь открыть свой магазинчик?

— Я подумала, что лучшим советчиком в этом деле может быть дон Анхель де ла Уэрта, у которого я работала в магазине игрушек. Я позвонила ему и…

— Ты звонила дону Анхелю? — вскользь спросил Рикардо.

— Ну да. И знаешь, что он предложил?

— Боюсь и подумать…

— Рикардо, — сказала полушутливо-полусерьезно Паулетта, — прошу тебя, дай ей рассказать!

— Он предложил переоборудовать под мой магазинчик часть своего подсобного помещения! Он берется в первые месяцы помогать мне по части учета. А у вас я хотела попросить денег на приобретение оборудования и первых партий товара…

— Роза, — сказала Паулетта, — безусловно я помогу тебе. Более того, если нужно, наша фирма также может опекать тебя в первое время.

Подтвердил свое решение помочь Розе и Рикардо.

Роза поцеловала Паулетту и Рикардо и отошла к Рохелио и Эрлинде, вид которых свидетельствовал о том, что они находятся на седьмом небе…

Паулетта заметила сомнение, промелькнувшее в глазах Рикардо, и мягко спросила:

— Рикардо, тебе не по душе затея Розы?

— Нет, отчего же! — улыбнулся Рикардо и, чтобы не затевать длинный разговор на эту тему, пошутил, хотя шутка вышла несколько язвительная: — Теперь у нас будет много кактусов! Все переколемся…

Вечером, наслаждаясь последней сигаретой в качалке около бассейна, Рикардо задумался над тем, почему идея Розы вызвала у него некоторое внутреннее раздражение. Он не мог понять, что не понравилось ему в Розиной затее.

Конечно, подтрунил он сам над собой, какому настоящему «мачо» понравится самостоятельность жены! В то же время надо трезво смотреть на вещи: темперамент Розы заставляет ее искать себе какое-нибудь занятие. Да и совестится бедняжка неудачных родов и потери младенца, с горечью подумал Рикардо…

Ну что же, то, что она придумала — не худший способ заполнить свободное время, а то ведь как бывает — заскучает жена и…

«Полно! — тут же пристыдил себя Рикардо. — Уж не начинаешь ли ты опять ее ревновать? Смотри, до добра это не доведет».

За две недели до этого Рикардо посетил своего давнего друга адвоката Альберто Валенсию. Услышав, что Рикардо намерен сделать все возможное для освобождения сестры из тюрьмы, он развел руками.

— В принципе можно попытаться. Но я спрошу у тебя, разве не справедливо, что Дульсина отбывает наказание?

— Я не могу рассуждать на эту тему. Я хочу, чтобы она была на свободе.

— Но для того, чтобы я этим занялся, я должен иметь позицию, я должен поверить, что она имеет право на свободу.

— Альберто, прошу тебя, не расхолаживай меня. Я и сам не знаю, зачем мне это нужно. Но только мне невыносимо сознавать, что в тот момент, когда домашние спокойно засыпают, моя сестра готовится ко сну за решеткой…

— А ты подумал, где она будет жить?

— В своем доме.

— В доме, где живет Роза?..

— Да, в доме, где живут все Линаресы и их жены…

Альберто Валенсия знал в подробностях всю историю взаимоотношений Рикардо и Розы — ведь он занимался их разводом и браком, разоблачал лиценциата Федерико Роблеса, застреленного Дульсиной, хлопотал о вызволении Кандиды из клиники для душевнобольных.

Верой и правдой служил он дому Линаресов, любил и уважал Рикардо, но сейчас все его существо восставало против желания Рикардо вернуть сестру-преступницу в родной дом.

Не из уважения к закону, а из уважения к Розе и самому Рикардо, испытавшим на себе злобу Дульсины.

— Хорошо, — пообещал Альберто. — Я сделаю все возможное, чтобы освободить ее… Но когда ты захочешь снова упрятать ее за решетку, ко мне не обращайся…

Леопольдина ужасно нервничала, ожидая, когда в тюремном зале свиданий появится Дульсина.

Долгие годы, проведенные ею в доме Линаресов «под начальством» Дульсины, сделали Леопольдину ее рабыней. Несколько мгновений стычки, когда она плеснула ей в лицо кислотой, освободили ее из рабства. Она не знала, как повести себя. И уже готова была ретироваться, когда стражник ввел женщину, чье лицо было скрыть под темно-зеленой марлевой маской.

Они сошлись и сели по разные стороны зарешеченного стекла.

Сквозь прорези в маске Леопольдина увидела два колючих глаза. Эта маска не вязалась со статной фигурой Дульсины и ее не изменившимся, властным тоном.

— Леопольдина, не будем говорить о том, что было!

— Хорошо, донья Дульсина…

— Я не виню тебя за то, что ты обезобразила меня…

— Ах, Донья Дульсина!..

— Я позвала тебя, чтобы сказать… Несмотря на произошедшее, ты единственный человек из нашего дома, к которому я отношусь с доверием.

— Премного благодарна…

— Скажи, ты устроилась куда-нибудь?

— Нет пока…

— Вот и хорошо. Можешь считать, что ты продолжаешь оставаться у меня на службе.

— Но как же…

— Тебя интересуют деньги?

— Да, то есть не только…

— Отныне ты будешь получать ту же заработную плату. Только выплачу я ее тебе задним числом, когда выйду отсюда. Ты веришь моему слову?

— Конечно, донья Дульсина!

— А выйду я скоро. Рикардо уже занимается этим.

— Вот и чудно! — залепетала Леопольдина, прикидывая, можно ли принимать всерьез то, что говорит женщина, осужденная на пятнадцать лет.

— Вот тебе мое первое поручение… Пойдешь в магазин детских игрушек сеньора Анхеля де ла Уэрта. Помнишь, где работала «Дикарка»? Найдешь там Малену. Попроси ее, чтобы она меня навестила.

— Исполню, как велите…

— И еще. Попробуй разыскать Лулу… Помнишь, у которой была стычка с «Дикаркой»?.. Ну вот, для начала все… Как только я выйду отсюда, ты снова будешь при мне…

Не столько слова, сколько решительный тон Дульсины вселили в «Леопарду» надежду на то, что все возвращается на круги своя: Дульсина выйдет из тюрьмы и снова они будут вместе. Леопольдина только и умела, что быть тенью Дульсины, — для нее, как для тени, утрата тела была равносильна смерти!

Возвращение Дульсины из тюрьмы возвращало Леопольдину к жизни…

В таверне «Твой реванш» было как всегда шумно.

Ошибся бы тот, кто сказал бы, что Сорайде нравился этот гам, хотя неотразимая лицом и формами, острая на язык и быстрая на оплеуху разгулявшемуся посетителю хозяйка таверны как нельзя лучше соответствовала своему детищу.

Так уж сложилась ее судьба, которая однажды занесла ее, уроженку Венесуэлы, в портовый кабак в Вера-Крус, а после стала мотать по стриптизным забегаловкам, «домотав» до хозяйки «Твоего реванша». От добра добра не ищут, а что не сбылась ее мечта выйти замуж за какого-нибудь мексиканского фермера-ранчеро и нарожать ему уйму детей, так ведь если бы все мечты сбывались!..

Суровая на вид Сорайда притягивала к себе всех несчастных и обиженных.

Вот и сегодня нытик Эрнесто в который раз жаловался ей на судьбу, которая связала его с любовью к «Дикарке».

— Эрнесто, Роза столько раз объясняла тебе, что любит тебя как друга. Ну что ты мучаешь меня! Замужем твоя Роза — и баста!

— Сорайда, сердцу не скажешь «баста»…

— Но она любит Рикардо!

— А я люблю ее… И, знаешь, я уверен, что ей с ним несладко. Человек, который мог ей изменять, когда она была беременна от него, не заслуживает ее любви!

— Позволь ей самой решать, кто заслуживает, а кто нет!

— Сорайда, помоги мне с ней увидеться хотя бы на пятнадцать минут!

— Совсем спятил!

— Мне надо с ней поговорить.

— Позвони ей.

— Нет, я должен заглянуть ей в глаза…

— Знаешь что, парень!.. У Пабло Неруды есть строчка: «Найди себе девку покрепче и отстань со своими глупостями»!

— Сорайда! Ты меня знаешь! Я наделаю таких глупостей!

— Только не пугай, никого твои глупости не интересуют.

— Умоляю, пригласи сюда Розу. Обещаю, я поговорю с ней пятнадцать минут и навсегда оставлю ее в покое…

Сорайде не была такой черствой, как могло показаться. Эрнесто прекрасно знал эту ее слабость — сострадать чужой несчастной любви. Ведь и сама она являлась жертвой такого же чувства…

Где теперь ее Куколка?.. Влюбилась в красавчика, а ведь в матери годится этому сосунку. Сколько сил на него потратила, сколько денег! Сколько раз говорила: не связывайся с этими ублюдками! Так нет — вляпался в «мокрое дело» и теперь отбывает свой срок. Ни с кем ей не было так хорошо, как с ним, с ее Куколкой…

Сорайде сняла трубку и набрала номер Розы. К телефону подошла Томаса.

— Сорайда, тебе Розу? Ее нет, поехала к дону Анхелю насчет магазина… Как! Ты не знаешь?

— Что?

— Она магазин открывает, декоративных растений!

— Час от часу не легче, — расхохоталась Сорайде. — Пусть она мне позвонит, когда вернется.

— Дело срочное?

— Срочное, срочное, — сказала Сорайда, с ласковым презрением глядя на трепещущего Эрнесто. Положив трубку, она бросила ему: — Учти, сводницей работаю в последний раз…

Леопольдина, как только услышала во время свидания с Дульсиной имя Малены, сразу поняла, о чем та мечтает: расквитаться с Рикардо и Розой, наказать их за своеволие, за то, сто расстроили замыслы хозяйки дом Линаресов.

Вот почему, сидя с Маленой в кафе неподалеку от магазина игрушек, Леопольдина со всевозрастающим интересом слушала ее злобные рассуждения насчет «этой-Розы-паскуды-будь-она-трижды-неладна».

Упомянутая «эта-Роза-паскуда…», оказывается, вместо того чтобы дома сидеть, раз уж такого мужа отхватила, так нет же, опять наладилась таскаться к дону нашему Анхелю, который для этой «будь-она-трижды…» магазин декоративных растений устраивает, а ей, Малене, еще и велит «этой-трижды-Розе-паскуде…» помогать учет вести, — ну уж это да-а-а!..

— Обязательно сходи на свидание с сеньорой Дульсиной Линарес, — сказала Леопольдина. — Неспроста она хочет повидать тебя. Наверняка решила поговорить насчет Розы…

Малена обрадовалась.

— Непременно схожу!

И еще Леопольдина сочла разумным, не посоветовавшись с Дульсиной, дать Малене совет:

— А Розу пока оставь в покое… Пусть увязнет посильней…

Что касается Лулу, то найти ее не составило большого труда. Ее недавно умершим родителям Дульсина, которая была с ними дружна, звонила чуть ли не через день и частенько, когда номер был занят, просила дозваниваться Леопольдину — она помнила этот телефон до сих пор.

К телефону подошла Лулу.

— Сеньорита Лулу, говорит Леопольдина. Вам привет от сеньоры Дульсины Линарес.

— Леопольдина! Я узнала о случившемся с опозданием. Не решилась расспрашивать об этом Кандиду, Рикардо и Рохелио… Представляю, какое это для них потрясение! Не могла бы ты рассказать, как все было на самом деле? — спросила любопытная Лулу.

— Конечно.

— Тогда почему бы тебе не приехать ко мне?

— С удовольствием! Тем более что у меня к вам поручение от сеньоры…

Лулу встретила ее с постным выражением лица.

Леопольдина рассказала ей о трагическом положении Дульсины и, вздохнув, добавила, что во всех бедах виновата только «Дикарка», из-за нее-то в семье Линаресов и произошел разлад. Разве Лулу не помнит, что учинила эта Роза Гарсиа, набросившись на нее с кулаками?

При упоминании Розы глаза Лулу сузились, а высокий бюст поднялся еще выше и тяжело «задышал».

— Эта тварь недостойна жить на свете! — выкрикнула Лулу. — Ненавижу ее!

— Мы все ее ненавидим, а она, несмотря на это, стала хозяйкой дома. Бедный сеньор Рикардо… На нем лица нет. Хоть бы кто-нибудь пожалел его…

— Ты хочешь сказать, что он не рад?

— Да он бы от нее на Амазонку сбежал! Но ведь добрая душа… Надумал донью Дульсину на поруки взять. Как она будет жить в этом доме вместе с «Дикаркой», ума не приложу…

Лулу обещала проведать «несчастную» в тюрьме, а Леопольдина попросила ее не забывать о сеньоре Рикардо, которому сейчас как никогда трудно…

Репортаж о женской тюрьме, опубликованный в журнале «Макрополис», в котором был помещен снимок «неизвестной» в маске, чье лицо, по свидетельству репортера, было обезображено кислотой, вызвал поток писем с вопросами, кто прячется под маской?

Дирекцию тюрьмы с утра до вечера атаковали журналисты и представители Общества защиты прав человека.

Не жесток ли приговор? Справедливо или нет упекли несчастную женщину за решетку?

В преддверии муниципальных выборов эти и другие вопросы, подогревавшие ажиотаж избирателей, не очень-то устраивали директора тюрьмы, который метил в мэры.

Вот почему появление адвоката Валенсии с деликатным вопросом о том, нельзя ли было бы отпустить заключенную Дульсину Линарес на поруки по просьбе ее брата, было воспринято с явным сочувствием. Деликатное положение обезображенной женщины и достаточно уважаемое имя Рикардо Линареса склонили чашу весов (не правосудия, а гуманности) в пользу ходатайствующей стороны. Адвокату Альберто Валенсии дали понять, что осужденная за убийство из ревности Дульсина Линарес может рассчитывать на досрочное освобождение под залог с подпиской о невыезде.

Когда Сорайда в присутствии бедняги Эрнесто позвонила Розе, ее не оказалось дома, и она попросила матушку Томасу передать, чтобы Роза связалась с ней.

Роза позвонила ей к вечеру.

— Сорайда, ты звонила?

— Звонила! — почти крикнула она, прикрывая трубку рукой, так как в таверне стоял обычный одиннадцатичасовой гвалт.

— У тебя как всегда шумно?

— Как всегда, чтоб им захлебнуться! — весело ответила Сорайда. — Я вот по какому поводу звонила… Эрнесто прохода мне не дает, умолял сегодня позвонить тебе и зазвать тебя в «Твой реванш».

— Боже! Опять он за свое! Почему же он сам мне не позвонит?

— Говорит, хочу говорить с глазу на глаз… Я думаю, тебе следовало бы приехать и сделать ему внушение. А то он, чего доброго, поставит тебя в неудобное положение перед Рикардо.

— Положим, прежде всего он поставит в неудобное положение себя.

— Похоже, он услаждает себя терзаниями.

— Ладно, скажи ему, завтра я загляну на полчасика. После визита к дону Анхелю.

Дон Анхель с энтузиазмом принялся за переоборудование подсобного помещения под магазин декоративных растений.

Они долго спорили по поводу названия магазина, пока дона Анхеля не осенило.

— Почему бы не назвать твой магазин «Дикая Роза»? — спросил он с улыбкой. — Разве дикая роза — не такое же декоративное растение?

Роза поняла его иронию и, придя в неописуемый восторг, воскликнула:

— Конечно! Меня зовут «Дикаркой»! И я Роза! Дон Анхель, вы гений! — крикнула она, обняв смущенного дона Анхеля и поцеловала его в щеку.

За этим действием и застала ее Малена, которая осмотрительно нацепила на непроизвольную гримасу дежурную улыбочку.

— Ах, Роза! Рада тебя видеть! — И, не утерпев, съязвила: — У дона Анхеля день рождения? Можно, и я его поцелую?

— Малена! — строго сказал дон Анхель. — У тебя ко мне какое-нибудь дело?

— Там Америка с Азией спорят, чья завтра очередь быть Микки-Маусом?

Для непосвященных могло бы показаться, что Малена сошла с ума, однако так уж судьбе было угодно, чтобы двум продавщицам магазина матери при рождении дали «материковые» имена: одной из соображений патриотических, а другой — в силу того что она родилась раскосой.

Речь шла о том, кому из этих двух продавщиц (в прошлом — подруги Розы, которая работала в этом магазине) зазывать детей с родителями в костюме Микки-Мауса в магазин.

— Малена, реши сама! — сказал дон Анхель. — А вот скажи-ка, нравится ли тебе название для будущего магазина «Дикая Роза»?

— Отличное название! — с наигранным энтузиазмом воскликнула Малена, выходя из кабинета со злорадной мыслью рассказать Дульсине о том, как «эта-будь-она-паскуда-трижды…» целуется с хозяином.

— Думаю, и Рикардо понравится, — радостно сказала Роза. — Он любит меня дразнить «Дикаркой».

— Ты давно уже не «Дикарка», — нежно сказал дон Анхель, с обожанием глядя на Розу. — Сегодня кто скажет, что еще два года назад ты продавала на перекрестках жвачку!

— Знаете, дон Анхель, а неплохое это было время. Хоть и трудно бывало, и голодно, зато я была свободной, как птица…

— Разве ты сейчас не свободна? — осторожно спросил дон Анхель.

— Как вам сказать… Конечно, свободна. Только на этом условии мы и сошлись с Рикардо. И все-таки я в этом доме девушка со стороны. Меня окружают красивые картины, старая мебель, в которой сидели предки Линаресов. И я себя все еще чувствую в этом доме гостьей…

— Роза, но ты тоже не из бедной семьи. Паулетта принадлежит к известному роду Монтеро…

— Нет, дон Анхель, каждый принадлежит своей судьбе. Я при всей моей любви к маме Паулетте, при всем моем уважении к ней принадлежу улицам «затерянного города», матушке Томасе, своему попугаю Креспину…

— Но ты изменилась, — сказал дон Анхель. — Ты не замечаешь этого, а я вижу. Изменилась твоя речь, твои манеры и твое отношение к некоторым вещам.

— Правда? Вот не думала…

— И знаешь, тебе идет это! Ты… стала еще красивее и привлекательней.

— Что вы, дон Анхель, — зарделась Роза. — Я не люблю себя…

Она подошла к большому зеркалу и состроила сама себе гримасу.

— Не волосы, а патлы! — засмеялась она, разлохматив прическу. — И куда они только растут!

— Не волосы, а каштановое золото, — тихо поправил ее дон Анхель.

— Нос противный, курносый!..

— Неверно! Носик правильной формы, на заглядение!..

— А груди, простите меня, как у базарной торговки!

— Роза, прекрати! Ты, верно, меня уже и за мужчину не считаешь!

Роза звонко расхохоталась.

— Считаю! И с удовольствием сосватала бы вас!

— А знаешь, я не против. Наверно, у тебя на примете… матушка Томаса?

— Нет, она за вас не пойдет, — залилась смехом Роза. — Ей Пеле нравится!.. А вот Сорайду я бы за вас выдала. К слову сказать, мне как раз надо ее навестить. Почему бы нам не заглянуть к ней вместе?

— Где ты договорилась с ней встретиться?

— В ее таверне «Твой реванш».

— Мой? — пошутил дон Анхель.

Роза засмеялась, не решаясь ответить на «ты». Но поборола робость.

— Твой, дон Анхель, твой.

— Не дон Анхель, а просто Анхель.

— Хорошо… Анхель…

— Наконец-то мы с тобой на «ты»! Давай-ка по этому случаю выпьем по-немецки на брудершафт!

Дон Анхель подошел к небольшому бару, открыл его и, нацедив немного текилы в два бокала, разрезал пополам десертным ножичком маленький лимон. Как заправские выпивохи, они насыпали в ямочку над большим пальцем правой руки по щепотки соли, взяли указательным и большим пальцем этой же руки по половинке горького «лимонсильо», а другой рукой — бокалы и приготовились совершить традиционный мексиканский обряд в немецком варианте, для чего свели крестом руки с бокалами.

— За твое здоровье, Роза! — воскликнул дон Анхель.

Он слизнул соль, опрокинул текилу в рот и смачно присосался к лимону.

— За твое здоровье, Анхель! — ответила Роза и, выпив, запричитала: — Девонька Гваделупе, прости меня, пьяницу!

После чего, согласно ритуалу и «бесу в ребро», дон Анхель в первый раз поцеловал «Дикарку».

Яркая вспышка ослепила их.

В дверях стояла Малена с фотоаппаратом, которая, подобострастно ухмыляясь, спросила, невинно моргая:

— Пьете за успех совместного предприятия? Это будет исторический снимок!

— Малена, смотрите не сглазьте! — смущенно сказал дон Анхель, облизывая губы…

Сорайда, увидев в дверях Розу и дона Анхеля, направилась к ним и провела их к уютному столику, который всегда пустовал в ожидании бесстыжего красавчика Куколки или близких друзей Сорайды. Она извинилась и вернулась к стойке бара.

В таверне было не продохнуть. Стоял несусветный ор. На полную громкость был включен телевизор.

Дон Анхель оторопело оглядывался по сторонам.

— Привет, голубка! — крикнула Розе одна из официанток, сидящая в фривольной позе на коленях у пьяного посетителя!

— Привет, Амалия! — весело ответила Роза. — Не упадешь?

— И хотела бы, да не могу! — сказала Амалия. — Вон он как вцепился!

Вокруг загоготали. Дон Анхель сказал:

— Похоже, ты и тут всех знаешь…

— Разве я не говорила вам…

— Стоп! — остановил ее дон Анхель, подмигивая.

— Ах да! — вспомнила Роза и поправилась: — Похоже, я тебе говорила, что мы здесь с Эрлиндой работали?

— Что-то такое припоминаю…

— Ну и как вам… тебе… Сорайда?

— Это внушительное сооружение приводит меня в трепет, — сказал дон Анхель, закашливаясь от дыма. — Долго мы будем здесь находиться?

— Сейчас придет один мой друг, я потолкую с ним, а ты пока познакомишься с Сорайдой.

— У тебя здесь… свидание?

— Деловое, — загадочно ответила Роза и встала, увидев, как к их столику вместе с Сорайдой приближается Эрнесто.

Сорайда, поставив перед доном Анхелем вазу с фруктами и кувшин с апельсиновым соком, присела за столик. А Роза, извинившись, отошла с Эрнесто к стойке бара.

— Роза, ты избегаешь меня? — хныкающим нервным фальцетом спросил Эрнесто.

— Эрнесто, о чем ты? Ты с неба свалился? Что это за тон? — упрекнула старого друга Роза.

На глазах Эрнесто были слезы.

— Роза, скажи мне, ты действительно любишь Рикардо или живешь с ним потому, что он отец твоего погибшего ребенка?

— Эрнесто, я не хочу обсуждать с тобой мою личную жизнь. Я честна по отношению к тебе. Я с самого начала сказала, что у меня нет к тебе никакого влечения. Почему ты продолжаешь преследовать меня? Если тебя не устраивают наши дружеские отношения, давай расстанемся навсегда!

— Нет, Роза, не говори так, — обиженно сказал Эрнесто.

— Есть люди, которым нравится растравлять собственные раны. Если это так, то ты мне… противен. Я привыкла к простым отношениям!

Эрнесто вздрогнул и тяжело задышал. Глаза его налились злостью.

— Значит, тебе нравятся простые отношения, да? Ну что же, я могу предложить тебе такие! — сказал он, грубо обняв Розу и припав к ее губам.

От неожиданности Роза сделала резкое движение рукой и сбросила со стойки бара на пол несколько бокалов и бутылку, которые вдребезги разбились о каменный пол.

Сорайда, услышав звон стекла, быстро направилась к стойке. За ней двинулся дон Анхель.

Но раньше их там оказался подвыпивший клиент Амалии, который бросился на защиту Розы с бутылкой в руках.

Роза, оторвав губы от жадного рта обезумевшего Эрнесто, увидев надвигающегося человека с бутылкой, готового ударить Эрнесто по затылку, вскрикнула и закрыла голову Эрнесто руками, по которым и пришелся удар.

Пьяного схватили, а Роза заплакала, подняв кверху пораненные руки, — с них закапала кровь.

— Что ты наделал, идиот! — крикнула Эрнесто подбежавшая Амалия. Она бросилась к аптечке, достала бинт и вату и, плеснув на руки Розы виски, стала бинтовать их…

Эту, как показалось ему, безобразную сцену с участием Розы видел издалека институтский друг Рикардо — Флавио, зашедший с подружкой пропустить стаканчик.

— Вот так Роза Гарсиа! — присвистнул он.

— Ты знаешь эту девку? — спросила подружка.

— Сама ты девка! — сказал Флавио. — Это жена моего друга.

— Скажи своему другу, чтобы в следующий раз как следует выбирал себе жену! — засмеялась девушка…

— Что случилось, Роза?! — с тревогой спросил Рикардо, увидев жену с перевязанными руками, входящую в сопровождении дона Анхеля в дом. Показавшаяся на лестнице Томаса всплеснула руками.

— Роза! Что с тобой, девочка?!

Дон Анхель попробовал объяснить:

— Рикардо, произошел инцидент, один пьяный, понимаешь…

Роза испуганно вскинув на Рикардо глаза, сказала:

— Дорогой, позволь мне самой подробно рассказать обо всем. Но только не сейчас, а завтра… Я очень устала.

— Хорошо, дорогая!

— Что значит «хорошо»! — возмутилась Томаса, тяжело спускаясь по лестнице. — Что у тебя с руками? Надо вызвать врача! Бинты все в крови!

— Ма! Прошу тебя, без паники. Пьяный дурак хотел ударить одного человека бутылкой, и я пыталась его защитить…

— Хорошенькое дело! — не унималась Томаса. — Ты где была? Отвечай!

— У Сорайды…

— Есть рука с бутылкой, — не унималась Томаса, являя собой образец материнской строгости, — и есть чья-то голова! Так почему же между ними должны оказаться твои руки?!

— Ма! Ну, так вышло!

При всем при том, что Рикардо внутренне был взбешен, он благородно взял на себя защиту жены.

— Матушка Томаса, я сам с ней разберусь. Пожалуйста, не волнуйтесь, — обнял он старую женщину. — Роза, прошу тебя, пойди приведи себя в порядок.

Дон Анхель подал руку Рикардо и, поклонившись Томасе, направился к выходу. Перед тем как уйти, он спросил у Рикардо:

— Как ты посмотрел бы на то, чтобы Розин магазин назывался «Дикая Роза»?

— Поговорим об этом в следующий раз, — буркнул Рикардо.

Рикардо ни о чем не спрашивал Розу, но она чувствовала его недовольство. Зная его подозрительность, она поспешила рассказать ему все как есть.

— У Сорайды я встретила Эрнесто, моего старого друга, и мы отошли к стойке бара, чтобы потолковать. И тут я вижу, что сзади его хочет ударить бутылкой пьяный. Я прикрыла его голову, и удар пришелся по моим рукам…

— О чем же вы говорили с Эрнесто?

— Он… изливал мне свои чувства.

— Не понимаю!

— Рикардо, мне нечего от тебя скрывать. Он давно и безнадежно в меня влюблен. Ты знаешь это. Однажды это уже послужило поводом для твоей ревности и нашей ссоры. Но это не моя проблема, а его…

— Если это не твоя проблема, почему ты должна с ним разговаривать?

— А почему ты должен был разговаривать с Леонелой, когда у вас, как ты утверждал, не было ничего такого? — бросила Роза упрек мужу.

— Хорошо, Роза! Прекратим эти взаимные попреки. Я первый начал, я первый и попрошу у тебя прощения.

Она подошла к нему и, обняв его, прижалась щекой к его груди.

— Бог мой! Как сильно стучит твое сердце! Мне кажется, оно выстукивает мне какие-то сигналы!

— Простое дело… Азбука Морзе, — улыбнулся Рикардо. — Сейчас расшифрую…

— Я сама! — взвизгнула Роза, как девчушка, которой не дают рассказать первой. — Значит, так… «Роза… тук-тук… я… тук-тук… никогда не буду… тук-тук… ревновать тебя… тук-тук…»

— Ошибаешься! Мое сердце выстукивает совсем другое, а именно… «Роза… тук-тук… я всегда буду… тук-тук… тебя ревновать… тук-тук… А сейчас… тук-тук… я хочу тебя… тук-тук…»

— Что ты хочешь… меня?

— Хочу тебя немедленно, тук-тук!

Роза покраснела.

— Рикардо, я думала, ты серьезный мужчина из достойной семьи, а ты, оказывается, грубый парень из «затерянного города»!

Лиценциату Альберто Валенсии удалось добиться досрочного освобождения Дульсины. Об этом он сообщил Рикардо в телефонном разговоре.

— Рикардо! Моя душа профессионала ликует. Я сделал почти невозможное…

— Я очень тебе признателен, Альберто!

— Спасибо, но ты не дал мне договорить. Как профессионал я рад, но как твой друг озабочен. Ты берешь на себя очень серьезное обязательство перед обществом и твоими близкими.

— Понимаю тебя.

— Ты… виделся с ней в тюрьме?

— Ни разу.

— А надо бы! Дульсина находится в возбужденном состоянии. Я понимаю ее. Она женщина с изуродованным лицом. Она знатная сеньора, униженная законом. Она член вашей семьи и она…

Альберто замолчал, не решаясь окончить фразу.

— Альберто, прошу тебя, не стесняйся, — ободрил его Рикардо.

— Хорошо… Она ненавидит вас.

— Я знаю. Таков наш крест.

— Но где она будет жить?

— У нас. А если это покажется ей или нам неудобным, мы подыщем ей другое место.

— Хорошо. Мне важно было узнать твое мнение.

— Как профессионалу?

Вопрос был несколько обидным, но Альберто не стал обижаться, понимая всю сложность ситуации Рикардо.

— Как профессионалу и как твоему другу, — ответил он.

Роза отнеслась к вести об освобождении Дульсины сдержанно. Она ни слова не сказала Рикардо, однако, весьма озабоченная возвращением Дульсины в дом, поделилась своими опасениями с Томасой.

— А что оставалось делать Рикардо? — спросила Томаса.

— Умом я все понимаю, — ответила Роза. — Рикардо поступает благородно. Но пойми и меня.

— Что тебя беспокоит?

— Как я буду с ней общаться?..

— А зачем тебе с ней общаться? Слава Богу, дом не меньше нашего квартала. Ежели ты захочешь, то и встречаться с ней не будешь. Вряд ли она станет появляться за общим столом…

— Ма! А как тебе нравится, что «Леопарда» тоже будет жить здесь?

— Это что еще за зверь?

— Леопольдина, ее служанка!..

— Дульсина имеет на это право, особенно в ее теперешнем положении…

Конечно, Томаса понимала всю серьезность возвращения Дульсины Линарес в дом, где живет Роза. Конечно, она разделяла ее опасения. Но разве могла она «подыгрывать» Розе? Этим она еще больше усилила бы напряжение, которое снова возникало в доме Линаресов. Томаса очень опасалась того, как бы у Розы не сдали нервы.

Какие бы выходки ни позволила себе Дульсина, им с Розой надо вести себя выдержанно. Это подсказывала Томасе ее природная мудрость простолюдинки.

— А тебе, Роза, я скажу так! — строго добавила Томаса. — Если увижу, что ты начинаешь с ней препираться, тут же уеду, так и знай!

— Ма, я постараюсь… Только ты и думать не смей бросать меня. Мне без тебя совсем будет погибель.

Она нежно обняла Томасу и поцеловала в щеку.

За Дульсиной поехал шофер Хаиме с Кандидой. Там их уже ждала Леопольдина.

Дульсина согласилась выйти из заключения только при условии, что Леопольдина сможет быть при ней. Она весьма логично объяснила это тем, что в ее положении ей необходима служанка, которую бы она хорошо знала.

— Здравствуй, Леопольдина, — сухо приветствовала ее Кандида.

— Здравствуйте, сеньорита Кандида! Вы сегодня такая красивая! — залебезила «Леопарда».

— Не преувеличивай, Леопольдина, — строго сказала Кандида. — И пожалуйста, не говори ничего такого обо мне в присутствии Дульсины. Это будет бестактно с твоей стороны по отношению к ее… нынешнему положению.

— Да разве я сама не понимаю! — чуть ли не захныкала Леопольдина. — Разве не по моей вине у нее лицо все попорчено!

В коридоре послышались шаги. Женщины, умолкнув, повернулись к двери.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Дульсина. За ней — офицер полиции.

На ней было строгое темно-зеленое платье и такого же цвета марлевая маска на лице, а на голове — широкополая, сдвинутая на лоб мужская шляпа. Со стороны вполоборота ее статная фигура могла показаться привлекательной. Но лицо!..

Скрытое маской, оно навевало образ женщины-невидимки. Казалось, сними маску, и вместо лица окажется одна пустота!

Кандида сделала шаг по направлению к Дульсине и машинально раскинула руки, чтобы обнять сестру.

— Оставь свои нежности при себе, Кандида! — строго одернула ее Дульсина.

— Какое на вас платье красивое! — защебетала Леопольдина и тоже получила выговор:

— Я не нуждаюсь в твоем мнении!

Полицейский дал Дульсине расписаться в журнале и протянул ей документ об освобождении. Взяв под козырек, он покинул комнату…

По приезде домой Дульсина удалилась в свою комнату. Она не пожелала видеть ни Рохелио, ни Рикардо. Обо всех ее пожеланиях сообщала домашним Леопольдина, которая держалась тише воды, ниже травы.

Дом жил своей размеренной жизнью. Если бы не редкие появления Леопольдины, могло бы показаться, что Дульсина все еще в тюрьме.

Но покой этот был обманчивым. Незримая злая сила вновь витала над домом Линаресов, и Роза ощущала это всем своим существом.

 

ГЛАВА 3

Здоровье Паулетты резко ухудшилось. Для того чтобы понять это, Роке не надо было беседовать с врачом. Достаточно было утром заглянуть ей в глаза.

Ее скорбный взгляд разрывал Роке душу. Казалось, она прощается с миром, с домом, с близкими.

— Сеньор Роке, — поплакалась ему верная служанка Эдувигес. — Что же это такое! На ней лица нет! По утрам еле встает. И никакого аппетита…

— Милая Эдувигес, мне страшно думать об этом… Неужели мы теряем ее!

— Если бы вы могли ее убедить, что ей нельзя печалиться! Целыми днями думает о Розе. Как тогда, когда она искала ее. Вы бы поговорили с Розой, чтобы она почаще навещала Паулетту.

Роке не знал, что предпринять.

Его отношения с Паулеттой всегда были ровными и нежными. Он понимал, что сейчас с его стороны требуется не мягкость, а решительность, но не мог найти силы для того, чтобы вопреки воли Паулетты отправить ее на операцию в США.

В это утро он сам принес ей завтрак.

— Паулетта, я думаю, все-таки следовало бы как можно скорее поехать в Хьюстон.

— Да, милый…

— Зачем испытывать судьбу! — сказал он, нежно целуя ее в лоб.

Она полулежала-полусидела в кровати, в который раз рассматривая фотоальбом в бархатном переплете, куда она поместила переснятые снимки Розы.

Словно хотела сделать эти снимки частью своей памяти.

— Роке, спасибо, что ты заботишься обо мне, — сказала она, слабо улыбнувшись.

— Это счастье для меня, единственный смысл моей жизни!

— Прости, что я доставляю тебе столько хлопот…

Она задумалась, представив, что уедет и несколько недель не сможет быть поблизости от своей девочки.

— Не думаю, что мне сейчас следовало бы покидать Мехико.

— Наоборот, дорогая! Сейчас наиболее удобное для этого время. Рано или поздно нам придется обязательно прибегнуть к помощи опытных врачей…

— Меня беспокоит Роза.

— Дорогая, если и можно о ком-то не беспокоиться, так это о Розе! — воскликнул Роке.

— Как ты можешь так говорить!

— Куда больше меня заботит наш сын Пабло, который заканчивает университет и до сих пор не подумал, чем в жизни он хочет заняться, где будет работать…

— Не знаю, как тебе объяснить это…

— Слава Богу, Роза обрела тебя, а ты ее. Свершилась справедливость. Грех печалиться в такой момент.

— Я понимаю, но сердце мне говорит…

— Вот это больше всего и тревожит меня! — перебил ее Роке. — То, что твое сердце «говорит»…

— Что же в этом странного? Я беспокоюсь о дочери. Она потеряла ребенка…

— Она оправилась от этого потрясения. Рикардо любит ее.

— Роке, дорогой! Я так хочу дождаться того счастливого момента, когда у нее снова появится уверенность в том, что она станет матерью…

— Паулетта, но это может произойти не скоро, не в ее это власти! Человек предполагает, а Бог располагает…

— Нет, я надеюсь… я верю, что вскоре смогу порадоваться доброй вести.

— Хочешь, я поговорю с Рикардо, — пошутил Роке. — Я скажу ему, что мы заказываем ребенка! Ты кого предпочла бы, мальчика или девочку?

— Ах, дорогой, какая разница!

— Неужели ты хочешь стать бабушкой! Такая красивая и, в сущности, молодая…

— В сущности, — улыбнулась Паулетта. — Иногда мне кажется, что я прожила несколько жизней…

— Точнее сколько? — снова пошутил Роке, чтобы отвлечь ее от тяжелых мыслей.

— По крайней мере, три… Одну до того дня, как я бежала из дома и потеряла Розиту… Вторую с тобой, мой милый! А третью сейчас…

— И эту третью ты еще не прожила! Эту третью жизнь ты еще только начинаешь. Она должна быть долгой и, наконец, счастливой…

— Дорогой мой! Что ты говоришь! — засовестилась Паулетта. — Ведь и годы, прожитые с тобой, были счастливыми!

— Любовь моя, не следует тебе так беспокоиться о Розите! — мягко упрекнул Паулетту Роке.

— Я ничего не могу поделать с собой.

— Мне кажется, ты делаешь это по печальной привычке, все еще пребывая в том времени, когда ты ничего не знала о ней.

— Я никак не могу свыкнуться с мыслью, что нашла ее!

— Умоляю тебя, очнись! Ведь и Роза волнуется, зная, что ты истязаешь себя мыслями о ней.

Паулетта улыбнулась и, потянувшись к Роке, поцеловала его.

Ведя жизнь затворницы, Дульсина истязала себя ненавистью ко всем, кто, по ее мнению, встал у нее на пути, помешал ей владычествовать в родовом доме Линаресов.

До поры до времени она скрывала это.

О Дульсине в доме не говорили. Но чувство, что где-то здесь таится ядовитая змея, которая в самый неожиданный момент может выползти на свет и впиться в ногу, не покидало домашних, которые, казалось, самой кожей чувствовали это.

Не вызывало сомнения то, что ее человеконенавистничества хватило бы на нескольких мизантропов.

Откуда взялось в этой статной, красивой до недавних пор женщине столько надменности, презрения к людям, цинизма, холодного расчета, жестокости?

Может быть, желание помыкать перешло к ней от покойного отца, державшего в страхе весь дом? Может быть, эта черта появилась у нее из-за ревности к младшей сестре Кандиде, на которую мать перенесла свою любовь, словно забыв о существовании старшей? Или когда родились на свет ее сводные братья-близнецы, над которыми она, девочка, всячески измывалась?

А может быть, тогда, когда она поняла, что не ей одной принадлежит отцовское наследство, и обманом и жестокостью хотела заполучить его, чтобы свободно им распоряжаться, не посвящая в свои планы и деяния ни Кандиду, ни Рикардо, ни Рохелио?

На домашних она испытывала те приемы и средства, которые, будучи доведенными до абсурда, толкнули ее на преступления: покушение на жизнь любовницы мужа и убийство мужа.

Лишь один раз после ее возвращения Рикардо побывал у нее в комнате. Он принес ей букет роз.

— Кто это тебя надоумил взять меня на поруки? — с издевкой спросила она, небрежно бросив розы на подоконник и закуривая (так странно было видеть сигарету, торчащую в прорези марлевой маски).

— Как ты думаешь?

— Неужели сам решился на это?

— Что же, мне надо было с кем-то советоваться, чтобы сделать самое естественное, вызволить сестру из беды?

— Откуда такая любовь к той, что доставила тебе и твоей… жене столько «приятных» мгновений?

— Представь себе, сестра, — усмехнулся Рикардо, — эта любовь от природы. Может быть, и горькая любовь, но любовь…

— Боже, оказывается, ты сентиментален!

— И я не считаю это подвигом. Думаю, ты поступила бы так же.

— Ты уверен в этом? После всего, что ты и твоя… «Дикарка» позволили себе по отношению ко мне?

— Дульсина, прошу тебя, пожалуйста, не будем касаться прошлого.

— Прошлое — это единственное, чем я владею!

— Не будем выяснять, кто кому больше досадил. Подумаем о будущем, о том, что мы можем сделать доброго друг для друга.

— Ты говоришь как священник, а живешь как…

Она не договорила, вовремя одумавшись. И перевела разговор на другую тему.

— Надеюсь, мне причитаются какие-то средства из нашего общего достояния? — сухо спросила она.

— Конечно, ты не будешь испытывать никаких материальных затруднений.

— Как мне понимать твои слова?..

— Ты скажешь, что тебе потребуется, и я, не раздумывая, тут же дам тебе деньги.

— Как служанке, которая отправляется за покупками и должна принести сдачу…

— Сдачу можешь оставлять себе, — пошутил Рикардо.

— Премного благодарна! Не находишь ли ты, что превышаешь свои полномочия?!

— Дульсина, — примирительно сказал Рикардо, — после всего, что произошло, ты недееспособна.

Он помолчал, выбирая слова.

— Говорю я это не для того, чтобы унизить тебя. Твоя подпись под финансовыми документами не имеет силы.

— И тебя это, конечно, радует, ведь свершилась главная мечта твоей жизни!

Не обращая внимания на ее оскорбительные слова и наглый тон, Рикардо, улыбнувшись, закончил свою мысль:

— Да, главным распорядителем средств по нашему счету стал я. Но отнюдь не для того, чтобы нанести ущерб тебе, Кандиде или Рохелио, а для того, чтобы действовать с наибольшей для вас пользой. Поверь, Дульсина!

— Я бы предпочла сама приносить себе пользу.

— Что для этого требуется?

— Мне необходимы деньги, чтобы платить Леопольдине.

— Разумеется…

— Рикардо! — вспылила Дульсина. — Неужели я должна буду отчитываться перед тобой, сколько денег и на что я потратила?! Возможно ли такое!

— Нет, конечно… Только бы эти траты не были связаны… с нанесением кому-либо ущерба…

— Что могу я в моем положении?!

«В твоем положении ты трижды опасна!» — подумал Рикардо.

— Ведь я взял тебя на поруки под огромный залог, — сказал он, подумав, что язык выгоды будет понятен ей больше, чем язык любви…

— Ненавижу всех! — прошипела Дульсина.

И это была истинная правда.

Уходя он обещал сестре не ограничивать ее ни в каких расходах и не спрашивать, на что она тратит деньги, высказав уверенность, что она будет благоразумной в своих тратах…

Работы по оборудованию магазина «Дикая Роза» подходили к концу. Огромное подсобное помещение менялось на глазах.

Рикардо и Паулетта выделили необходимые средства на покупку оборудования. Для отделки интерьера был приглашен модный молодой дизайнер Клаудио Монтес.

Он убедил дона Анхеля и Розу принять его смелый проект.

По его замыслу магазин должен был превратиться в уголок дикой флоры, в своеобразный ботанический сад.

— Люди захотят приходить сюда, чтобы отдохнуть, — сказал он Розе.

— Но здесь не парк отдыха!

— Но это лучше, чем если бы магазин пустовал! Обязательно кто-то из них что-то купит или вернется в другой раз, чтобы купить.

Посетители, выбравшие то или иное растение, должны будут сказать, в каком количестве экземпляров хотели бы его приобрести, указать, с какой целью оно покупается, где будет находиться.

Три подиума предназначались для сменных экспозиций, которые показывали бы новаторские идеи в оформлении декоративными растениями витрин, телевизионных павильонов, выставок картин и других интерьеров.

Клаудио Монтес был экстравагантен и непредсказуем. По тому как он одевался и манерно разговаривал, можно было бы заподозрить его в том, что самым его любимым цветом был голубой…

Однако Роза первая могла бы отрицать это, чувствуя на себе его пылкие взгляды, а изредка как бы нечаянные прикосновения к ее наиболее выдающимся частям тела.

Один раз она даже взвизгнула от щекотки и растерялась, не зная, вспылить или оставить без внимания то, что действительно могло оказаться случайным пересечением в пространстве ее груди и его ладони…

— Донья Роза, вы задели меня! — с деланным возмущением воскликнул Клаудио.

— Это я вас задела?!

— Если это повторится еще раз, я откажусь от выгодного заказа!

Роза прыснула в кулак и тут же снова сделала серьезное выражение лица. А Клаудио добавил:

— Впрочем, я вынужден буду отказаться от выгодного заказа и в том случае, если это не повторится…

Роза расхохоталась и стала журить молодого донжуана:

— Клаудио, что могут о нас подумать! Вы представляете, что вы делаете и что говорите!

— Донья Роза! Простите одинокого человека, лишенного элементарной женской ласки!

— Неужели вы, такой модный и преуспевающий молодой человек, обойдены женским вниманием?

— Представьте себе, что это именно так. Они меня за мужчину не считают! Думают, что я гомосексуалист! Это про меня-то, патологического женосексуалиста?!

— А вы бы одевались… поскромнее.

— Вот этого уж никогда никто от меня не дождется! Самое ненавистное для меня быть как все.

Легкомысленная болтовня не мешала пестро одетому Клаудио сноровисто работать.

Неожиданно Роза вскрикнула, уколовшись об иглу большого серо-зеленого кактуса, и выругалась так, как ругаются в «затерянном городе».

— Что с вами? — испуганно воскликнул Клаудио.

Она подняла кверху руку, с которой закапала кровь.

— Совсем как маленькая! — крикнул Клаудио, присовокупив ругательство, которое в «затерянном городе» не употреблялось, но было бы понятным.

Клаудио бросился к ней, схватил ее пораненную руку и, припав губами к ее пальцу, стал высасывать кровь…

— Клаудио! Что вы делаете? — вскрикнула Роза, пытаясь выдернуть палец, отчего голова Клаудио задергалась, как у собаки, игриво не выпускающей из пасти палку.

После того как выпустил наконец вожделенную добычу изо рта, он сказал:

— Это очень ядовитый кактус!

— Откуда у вас такие познания?

— Я вырос в сельской местности и прекрасно знаю вредные и полезные свойства растений…

Роза поблагодарила Клаудио за помощь…

За всем этим наблюдала из-за груды ящиков зловредная бестия Малена…

Шофер Хаиме отвез Дульсину и Леопольдину к Лулу под покровом темноты.

Лулу знала от Леопольдины, что некогда красивое лицо старшей из Линаресов изуродовано и что она носит марлевую маску. Но одно дело знать, а другое увидеть «лицо без лица».

Она старалась не подать вида, но в голосе ее звучала растерянность, она не решалась поднять голову.

— Видишь, Лулу, какие сюрпризы преподносит нам жизнь? — сказала Дульсина.

— Дульсина, слава Богу, ты жива, здорова…

Лулу смутилась и замолчала — можно ли назвать здоровым существом уродку? Удивила ее также мысль, что рядом с ней находится Леопольдина, которая обезобразила ее.

Дульсина догадалась, о чем думает красавица Лулу.

— Вот видишь, верная Леопольдина снова рядом со мной. Она сделала то, что, по-видимому, сделала бы любая на ее месте. Я простила ее…

— Донья Дульсина! — запричитала ханжа «Леопарда». — Вы-то простили меня, да я себя буду проклинать до самой могилы!

— Замолчи, Леопольдина! — крикнула Дульсина. — Я не нуждаюсь в твоем покаянии!

Лулу решила перевести разговор на другую тему, пожаловавшись на свою судьбу.

— Я теперь осталась совершенно одна, — посетовала она. — Я так дорожу знакомством с тобой и надеюсь, ты позволишь мне обращаться к тебе за помощью и советом…

— Конечно, дорогая! — сказала Дульсина. — Но и ты мне помоги…

— Я слушаю тебя…

— Во всем, что произошло со мной, виновата только одна женщина.

— Догадываюсь, о ком ты говоришь.

— Но она докучает не только мне, но и Рикардо. Продолжает якшаться со своими мерзкими друзьями. И, я уверена, изменяет ему с ними…

— Что ты говоришь!

— Рикардо упрям и самолюбив.

— Это украшает мужчин…

— В первый раз он женился на ней, чтобы досадить мне. Женился не по любви.

— Мне так жалко его!

— И всячески старался убедить нас, что любит ее. Нас он не убедил, а вот себя почти заставил поверить, что любит… эту невоспитанную, грубую мразь.

— Почему же он не бросает ее?

— Из одного самолюбия он не хочет освободиться от нее…

— Но это ужасно! — воскликнула Лулу. — Жить с женщиной, которую не любишь!

— А ты ему всегда нравилась…

Лулу поняла смысл фразы.

Она была достаточно умна, чтобы не принять сказанное Дульсиной за чистую монету. Конечно, между ней и Рикардо возникало влечение, но в своих симпатиях к ней он не заходил слишком далеко, а жаль.

По всей видимости, Дульсина хочет, чтобы Лулу пофлиртовала с Рикардо и этим досадила гадкой простушке Розе.

Ну что же, она еще в тот вечер, когда «Дикарка» набросилась на нее с кулаками, повалила в присутствии гостей на пол и начала душить, поклялась, что в один прекрасный день расквитается с ней.

— Что с того, что я ему нравилась, — капризно сказала она. — За все это время он ни разу не позвонил мне…

— Думаю, он считает, что после того инцидента ты не хочешь его видеть.

«Леопарда» не преминула поддакнуть хозяйке:

— Знаешь, Лулу, Рикардо после того случая все спрашивал, не звонила ли ты.

— Лулу, прошу тебя, — сказала Дульсина. — Окажи ему знаки внимания… Что, если ты навестишь меня?

— Если ты меня приглашаешь, то отчего же и не прийти к тебе.

— Ну вот и договорились.

Дульсина встала. Лулу обняла ее и прижалась щекой к марлевой маске. Ей стало страшно, будто она прижалась щекой к неживому камню…

Дульсина позвонила в магазин игрушек и попросила к телефону Малену.

— Малена, помнишь меня? С тобой говорит Дульсина Линарес.

— Сеньора Дульсина, наконец-то я слышу ваш голос! — воскликнула Малена, с нетерпением ждавшая, когда Дульсина выйдет из тюрьмы и свяжется с ней. — У меня тут для вас много интересного…

— Лучше поговорить об этом при встрече.

— А где нам повидаться? — спросила Малена.

— Я теперь не имею возможности показываться на людях, — сказала Дульсина. — Как бы ты посмотрела на то, чтобы встретиться в парке возле нашего дома?

Малена тут же дала согласие на встречу…

Вечером того же дня, после того как стемнело, она пришла в парк и на условленной заранее скамейке увидела двух женщин — Дульсину и Леопольдину. На Дульсине была все та же мужская шляпа, надвинутая на лоб.

Разговор зашел о Розе.

Малена не стала выбирать выражения, ее высказывания о Розе не уступали мыслям Дульсины.

— Ишь, что затеяла! — фыркнула Малена. — Магазин решила открыть! И назвала его «Дикая Роза». По своему, стало быть, имени! Декоративными растениями хочет торговать!

— А какие у нее отношения с доном Анхелем? — осторожно спросила Дульсина.

— Самые теплые! — с ехидцей ответила Малена.

— Что ты имеешь в виду?

— Они теперь на «ты» перешли и выпивают вместе…

— Бесстыжая! — воскликнула Леопольдина.

— Бесстыжая и есть!

— Не можешь ли ты рассказать подробнее? — спросила Дульсина.

— Как тогда, когда Роза, будь она проклята, у нас работала, она и теперь то и дело к дону Анхелю в кабинет захаживает. И хохочет! Потом замолкает… и снова хохочет…

— Скорее всего щекочет он ее, — высказала предположение Леопольдина.

— Не перебивай, Леопольдина! — одернула ее хозяйка. — Пусть она рассказывает.

— На днях заглянула я в кабинет… В руках у меня заряженный фотоаппарат был, который я показывала покупателям. Смотрю, руки скрестили и пьют на брудершафт. Выпили и стали целоваться! Я их и сняла…

— А где пленка? — быстро спросила Дульсина.

— Я отдала ее в лабораторию. Вот снимок, полюбуйтесь… Второй такой же я им отдала. Роза его при мне порвала. Не хочу, говорит, чтобы Рикардо его увидел!

Она протянула Дульсине снимок. При свете фонаря Дульсина разглядела обнявшихся и целующихся «Дикарку» и дона Анхеля де ла Уэрта.

— Чудесно, чудесно! — радостно воскликнула Дульсина. — Малена, не дашь ли мне этот снимок? Я заплачу тебе…

— Что такое вы говорите! — замахала руками Малена. — Да я сама бы заплатила кому угодно, только бы поставить на место эту, будь она трижды!..

— Впрочем, нет, — задумавшись, сказала Дульсина. — Будет лучше, если снимок ты пошлешь по почте с такой, скажем, надписью: «Полюбуйтесь на вашу жену-шлюху!» И подпишись «Доброжелательница»…

— Это еще не все, — зачем-то оглядываясь, сказала Малена. — На нее мужчины как мухи на мед слетаются!

— Что еще?..

— Магазин ей оформляет один молодой дизайнер, Клаудио Монтес. Так он просто ее лапает, и она этому не препятствует…

— Что же с нее взять! — возмутилась Леопольдина. — Эти трущобные девчонки такие.

— Представляете! Взял ее пальцы в рот и не отпускает…

— Эротический прием, — уверенно сказала Леопольдина, сокрушенно покачав головой. — А молодой господин Рикардо ничего о ее проделках не знает…

— Скорее всего, — задумчиво сказала Дульсина, — Рикардо не спит с ней, вот она и вьется около каждой пары брюк. До чего же все это противно!

Она поблагодарила Малену, они договорились встретиться здесь же через несколько дней.

До открытия «Дикой Розы» оставались считанные дни. Рикардо решил заехать в магазин и посмотреть, как у Розы идут дела.

Он вошел в магазин игрушек и направился к кабинету дона Анхеля. Подходя к нему, он услышал знакомый смех Розы и остановился около дверей. Его смутила услышанная фраза:

— Анхель, ты с ума сошел! Что подумает Рикардо!

Как! Она с ним на «ты»?!

Рикардо не решился сразу войти в кабинет, не дай Бог, он увидит то, чего никогда не хотел бы увидеть — свидетельство легкомыслия Розы или ее измены. Гордость не позволила ему толкнуть дверь.

Но и уйти он не решился: в дальнем конце коридора показалась Малена. Рикардо спрятался за шторой.

— Что же, не остается ничего другого, как сказать ему, — послышался голос дона Анхеля.

Рикардо увидел, что Малена направляется в сторону кабинета и — за безысходностью положения — постучал в дверь.

— Входите! — услышал он голос Анхеля и, как ему показалось, быстрые шажки Розы.

Он вошел в кабинет. Почти вслед за ним вошла Малена.

— Добрый день, Рикардо! — поднялся ему навстречу дон Анхель, который движением руки попросил Малену подождать за дверью. — Какая честь видеть тебя здесь!

— Рикардо! — зардевшись, бросилась к нему Роза. — Наконец-то ты пришел! Пойдем, я покажу тебе мой магазин!

Она поцеловала его и, как нетерпеливая девочка, стала теребить его за рукав. Рикардо почти был уверен, что она хочет как можно скорее увести его из кабинета, и сказал:

— Успеется. Почему я не могу поговорить со своим старым другом?

Дон Анхель поморщился. Небольшой акцент на слове «старый» испортил ему настроение. Почувствовала неприязнь в словах Рикардо и Роза.

— Вот именно, — сказал дон Анхель. — Нам есть что обсудить.

— Слушаю тебя…

— Лучше я! — воскликнула Роза.

Она села в кресло напротив Рикардо и несколько раз прикоснулась ладонью к ладони, не зная, как начать.

— Слушаю! — нетерпеливо сказал Рикардо, подозрительно покосившись на дона Анхеля.

— Значит, так! — выпалила Роза. — Мне крайне необходимо поехать в Гвадалахару. Там, как ты знаешь, есть замечательный Ботанический сад, где я должна подобрать редкие декоративные растения.

— В чем же дело? — спросил Рикардо.

— Так как ты очень занят, я попросила сопровождать меня Анхеля…

— Дона Анхеля! — поправил ее Рикардо.

— Да, дона Анхеля, — смутилась Роза. — И он согласился.

— Я бы тоже не прочь, — сказал с издевкой Рикардо.

— В чем же дело! — воскликнула Роза.

— Но ты хорошо знаешь, что я не могу сделать это раньше, чем через месяц…

— Вот видишь…

— Я вижу, что ты все рассчитала!

— Рикардо, а как же мне не планировать эту поездку, если от нее во многом зависит успех моего дела?!

— Ишь, какая деловая!

— Я хочу, чтобы в экспозиции магазина на открытии было большое разнообразие декоративных растений.

— Почему же ты не можешь поехать одна? Зачем тебе отрывать от дел Анхеля?

— Рикардо! — примирительно сказал дон Анхель, решив снять напряжение. — Дело в том, что в этом Ботаническом саду директором мой школьный друг, и мое присутствие поможет быстрому и лучшему отбору необходимых растений…

— Ты бы мог написать рекомендательное письмо либо позвонить…

— Рикардо, неужели ты не понимаешь, что Роза почти никогда не путешествовала одна! Неужели ты согласишься отпустить ее без сопровождающего?

— Рикардо! — умоляюще сказала Роза. — Мы должны быть благодарны Анхелю… дону Анхелю, — поправилась она, — за то, что он уделяет мне время…

— Ты, может быть, и должна быть ему благодарна, но я… Благодарить его за то, что он не дает мне возможности совершить с тобой эту поездку через месяц!

— Вот что, Роза! — повысил голос дон Анхель. — Никуда я с тобой не поеду! Можешь попросить об этом Клаудио…

— А это еще кто! — вскочил на ноги Рикардо.

— Дизайнер, — ответила Роза.

— С меня хватит! — крикнул Рикардо и ринулся прочь из кабинета.

Визг Малены заставлял предположить, что если Рикардо не впечатал ее створкой двери в стену, то наверняка оставил на ее ногах следы своих ног…

Паулетте становилось все хуже и хуже.

Пабло позвонил Розе и сказал, что они с отцом потеряли надежду уговорить ее оперироваться в Хьюстоне. Может быть, Роза повлияет на нее?

Роза немедленно отправилась к матери.

Ее встретила Эдувигес, верная служанка, которая была вместе с Паулеттой с того ужасного дня, когда отец Паулетты задумал убить крошку Розу, что и привело к долголетней разлуке матери и девочки…

Глаза Эдувигес были заплаканы.

— Я входить к ней не решаюсь! — сказала она, обняв Розу. — Боюсь, что увидит она мои слезы. Да и смотреть на нее больно. Такая еще молодая и красивая… Неужто нас ждет самое страшное?! Роза, что делать?..

Роза прижала старую женщину к груди, почему-то подумав о том, какими были в молодости Эдувигес и Томаса, служившие в одном доме у родителей Паулетты и отдавшие лучшие годы своей жизни, одна — Розе, другая ее матери Паулетте?

Верные мексиканские служанки! Как самоотверженно отдаетесь вы заботам о чужих домах, как страдаете и радуетесь вместе с хозяевами, которые не всегда отвечают вам той же любовью и заботой…

Об этом думала Роза, переступая порог спальни Паулетты.

Они долго говорили.

«Мы с тобой давно не виделись — целую жизнь!» — пошутила Роза в один из первых дней после их встречи. Нескольких лет не хватило бы, чтобы рассказать друг другу о времени, которое они провели в разлуке.

— Мамочка, — сказала наконец Роза. — Как ты себя чувствуешь?

— Сказать откровенно, в эти дни не очень хорошо. Очевидно, из-за смога… Говорят, власти предпринимают меры к ограничению количества транспорта на улицах Мехико…

— Знаешь, я наполню твой дом специальными декоративными растениями, которые хорошо очищают воздух. В Ботаническом саду в Гвадалахаре есть такие. Я должна туда поехать.

— Ты поедешь одна?

Роза помрачнела. От Паулетты не ускользнуло выражение озабоченности на ее лице.

— Одна я не решаюсь… Рикардо может поехать со мной лишь через месяц. А открытие магазина требует, чтобы я поехала немедленно.

— Может быть, Роке поедет с тобой? Или твой брат Пабло?

— Лучше всего было бы отправиться в Гвадалахару с Анхелем…

— Каким Анхелем?

— Анхелем де ла Уэрта.

— Ты с ним… на «ты»? — осторожно спросила Паулетта.

— Да, мамочка! — с горькой усмешкой сказала Роза. — Мы с ним пили на брудершафт. А Рикардо никак не поймет этого!

Забыв, что Паулетте вредно волноваться, Роза пересказала ей беседу с Рикардо в кабинете дона Анхеля.

Паулетта закрыла глаза и тихо застонала. Роза испуганно выглянула в коридор и окликнула Эдувигес. Та тут же прибежала и, накапав лекарство в мензурку, дала его Паулетте. Взглядом и жестами она подала знак Розе, не тревожить мать разговорами.

Как только Паулетта открыла глаза, Эдувигес вышла из комнаты, чтобы не мешать общению матери с дочерью.

— Знаешь, доченька, я думаю, поездку в Гвадалахару… ты могла бы отложить, — тихо сказала Паулетта, робко улыбнувшись.

Паулетта помнила вспышки ревности, которые чуть не довели Рикардо до беды.

Разные бывают характеры. Как не похож Рикардо на Роке, который на протяжении долгих лет сносил все неврозы и истерики Паулетты, не зная даже, чем они вызваны. Ведь она лишь перед самой встречей с потерянной дочерью раскрыла ему свою тайну.

— Да, мамочка, по-видимому, я послушаюсь твоего совета…

— Вот и умница. Ведь нет ничего более важного, чем добрые отношения в семье. Если хочешь, я поговорю с Рикардо.

— Нет, мамочка, пока в этом нет необходимости.

— Доченька, — сказала, помедлив, Паулетта, — Роке и Пабло убеждают меня оперироваться в США… А я не знаю, надо ли это?

— Мамочка, что я могу тебе сказать. Если бы я могла хотя бы на минутку стать тобой, я бы прислушалась к сердцу и решила бы… Роке и Пабло любят тебя как никто, и, если они считают, что это надо сделать, я бы… послушалась их.

— Я не задумываясь это сделала бы, если бы только…

Паулетта замолчала, не зная, как воспримет Роза ее слова.

— Говори, мамочка, я тебя слушаю.

— Ах, Роза, если бы ты знала, как я мечтаю о том, чтобы у тебя был ребенок!

— Мамочка, я и сама об этом мечтаю…

— Мне кажется, что это и есть лекарство, которое меня вылечит. Понимаешь, если родится ребенок, Рикардо перестанет быть таким ревнивым.

— Ты такая молодая и красивая! Неужели ты хочешь стать бабушкой?

Паулетта рассмеялась. «Боже! Как ей идет улыбка! — подумала Роза. — И как редко она улыбается».

— А может быть, попросить Пабло, чтобы он сделал тебя бабушкой? — лукаво спросила Роза.

— Ах, Пабло такой несносный ловелас! Когда еще он остепенится и приведет в дом жену! Нормита совсем извелась…

— Снова удрал от нее с друзьями в Акапулько?

— Пабло переменил свое отношение к ней после того, как узнал о твоем существовании и о том, что, кроме Эдувигес, только Нормита знала мою тайну и утешала меня. Просто Пабло считает, что ему еще не время жениться. Впрочем, он не отказывает себе в удовольствии ходить на дискотеку не только с Нормой…

Роза улыбнулась, снова вспомнив, как совершенно случайно Пабло (тогда еще им не было известно, что они брат и сестра), задев ее на улице крылом своего автомобиля, подвез ее к дому Линаресов, а потом стал настойчиво ухаживать за ней.

Роза прыснула в кулак, припомнив, как ее друзья в «Твоем реванше» у Сорайды, куда Пабло с друзьями заявился проучить строптивую Розу, заставили его танцевать румбу без штанов!

— Кто знает, может быть, я уже и бабушка, — снова рассмеялась Паулетта. — Такое количество девушек названивает нам, что я не упомню все их имена. Твой брат мог бы быть турецким султаном. Похоже, у него гаремный склад характера. В кого он только такой!

— Все они одинаковые! Ничего, женится и переменит турецкое гражданство! — убежденно сказала Роза.

Паулетта посерьезнела и, вздохнув, робко спросила:

— Роза, после неудачных родов… ты не потеряла способность родить?

— Мамочка! — воскликнула Роза, припав к ее груди. — Клянусь тебе Девой нашей Гваделупе, что не подведу.

Паулетте становилось все хуже и хуже.

Пабло позвонил Розе и сказал, что они с отцом потеряли надежду уговорить ее оперироваться в Хьюстоне. Может быть, Роза повлияет на нее?

Роза немедленно отправилась к матери.

Ее встретила Эдувигес, верная служанка, которая была вместе с Паулеттой с того ужасного дня, когда отец Паулетты задумал убить крошку Розу, что и привело к долголетней разлуке матери и девочки…

Глаза Эдувигес были заплаканы.

— Я входить к ней не решаюсь! — сказала она, обняв Розу. — Боюсь, что увидит она мои слезы. Да и смотреть на нее больно. Такая еще молодая и красивая… Неужто нас ждет самое страшное?! Роза, что делать?..

Роза прижала старую женщину к груди, почему-то подумав о том, какими были в молодости Эдувигес и Томаса, служившие в одном доме у родителей Паулетты и отдавшие лучшие годы своей жизни, одна — Розе, другая ее матери Паулетте?

Верные мексиканские служанки! Как самоотверженно отдаетесь вы заботам о чужих домах, как страдаете и радуетесь вместе с хозяевами, которые не всегда отвечают вам той же любовью и заботой…

Об этом думала Роза, переступая порог спальни Паулетты.

Они долго говорили.

«Мы с тобой давно не виделись — целую жизнь!» — пошутила Роза в один из первых дней после их встречи. Нескольких лет не хватило бы, чтобы рассказать друг другу о времени, которое они провели в разлуке.

— Мамочка, — сказала наконец Роза. — Как ты себя чувствуешь?

— Сказать откровенно, в эти дни не очень хорошо. Очевидно, из-за смога… Говорят, власти предпринимают меры к ограничению количества транспорта на улицах Мехико…

— Знаешь, я наполню твой дом специальными декоративными растениями, которые хорошо очищают воздух. В Ботаническом саду в Гвадалахаре есть такие. Я должна туда поехать.

— Ты поедешь одна?

Роза помрачнела. От Паулетты не ускользнуло выражение озабоченности на ее лице.

— Одна я не решаюсь… Рикардо может поехать со мной лишь через месяц. А открытие магазина требует, чтобы я поехала немедленно.

— Может быть, Роке поедет с тобой? Или твой брат Пабло?

— Лучше всего было бы отправиться в Гвадалахару с Анхелем…

— Каким Анхелем?

— Анхелем де ла Уэрта.

— Ты с ним… на «ты»? — осторожно спросила Паулетта.

— Да, мамочка! — с горькой усмешкой сказала Роза. — Мы с ним пили на брудершафт. А Рикардо никак не поймет этого!

Забыв, что Паулетте вредно волноваться, Роза пересказала ей беседу с Рикардо в кабинете дона Анхеля.

Паулетта закрыла глаза и тихо застонала. Роза испуганно выглянула в коридор и окликнула Эдувигес. Та тут же прибежала и, накапав лекарство в мензурку, дала его Паулетте. Взглядом и жестами она подала знак Розе, не тревожить мать разговорами.

Как только Паулетта открыла глаза, Эдувигес вышла из комнаты, чтобы не мешать общению матери с дочерью.

— Знаешь, доченька, я думаю, поездку в Гвадалахару… ты могла бы отложить, — тихо сказала Паулетта, робко улыбнувшись.

Паулетта помнила вспышки ревности, которые чуть не довели Рикардо до беды.

Разные бывают характеры. Как не похож Рикардо на Роке, который на протяжении долгих лет сносил все неврозы и истерики Паулетты, не зная даже, чем они вызваны. Ведь она лишь перед самой встречей с потерянной дочерью раскрыла ему свою тайну.

— Да, мамочка, по-видимому, я послушаюсь твоего совета…

— Вот и умница. Ведь нет ничего более важного, чем добрые отношения в семье. Если хочешь, я поговорю с Рикардо.

— Нет, мамочка, пока в этом нет необходимости.

— Доченька, — сказала, помедлив, Паулетта, — Роке и Пабло убеждают меня оперироваться в США… А я не знаю, надо ли это?

— Мамочка, что я могу тебе сказать. Если бы я могла хотя бы на минутку стать тобой, я бы прислушалась к сердцу и решила бы… Роке и Пабло любят тебя как никто, и, если они считают, что это надо сделать, я бы… послушалась их.

— Я не задумываясь это сделала бы, если бы только…

Паулетта замолчала, не зная, как воспримет Роза ее слова.

— Говори, мамочка, я тебя слушаю.

— Ах, Роза, если бы ты знала, как я мечтаю о том, чтобы у тебя был ребенок!

— Мамочка, я и сама об этом мечтаю…

— Мне кажется, что это и есть лекарство, которое меня вылечит. Понимаешь, если родится ребенок, Рикардо перестанет быть таким ревнивым.

— Ты такая молодая и красивая! Неужели ты хочешь стать бабушкой?

Паулетта рассмеялась. «Боже! Как ей идет улыбка! — подумала Роза. — И как редко она улыбается».

— А может быть, попросить Пабло, чтобы он сделал тебя бабушкой? — лукаво спросила Роза.

— Ах, Пабло такой несносный ловелас! Когда еще он остепенится и приведет в дом жену! Нормита совсем извелась…

— Снова удрал от нее с друзьями в Акапулько?

— Пабло переменил свое отношение к ней после того, как узнал о твоем существовании и о том, что, кроме Эдувигес, только Нормита знала мою тайну и утешала меня. Просто Пабло считает, что ему еще не время жениться. Впрочем, он не отказывает себе в удовольствии ходить на дискотеку не только с Нормой…

Роза улыбнулась, снова вспомнив, как совершенно случайно Пабло (тогда еще им не было известно, что они брат и сестра), задев ее на улице крылом своего автомобиля, подвез ее к дому Линаресов, а потом стал настойчиво ухаживать за ней.

Роза прыснула в кулак, припомнив, как ее друзья в «Твоем реванше» у Сорайды, куда Пабло с друзьями заявился проучить строптивую Розу, заставили его танцевать румбу без штанов!

— Кто знает, может быть, я уже и бабушка, — снова рассмеялась Паулетта. — Такое количество девушек названивает нам, что я не упомню все их имена. Твой брат мог бы быть турецким султаном. Похоже, у него гаремный склад характера. В кого он только такой!

— Все они одинаковые! Ничего, женится и переменит турецкое гражданство! — убежденно сказала Роза.

Паулетта посерьезнела и, вздохнув, робко спросила:

— Роза, после неудачных родов… ты не потеряла способность родить?

— Мамочка! — воскликнула Роза, припав к ее груди. — Клянусь тебе Девой нашей Гваделупе, что не подведу!

Рикардо позвонил своему другу в Гвадалахару и попросил его проверить, является и директор Ботанического сада родственником сеньора Анхеля де ла Уэрта?

Он сам подтрунивал над своей подозрительностью, но ничего не мог поделать с собой: одна мысль о том, что Роза, то ли по наивности, то ли по глупости, может оступиться и подвергнуть опасности их брак, приводила его в крайнее возбуждение, последствий которого он сам опасался.

Каждый раз, видя прекрасное лицо Розы, он прогонял мрачные мысли и в душе ругал себя. Помимо всего прочего, он прекрасно помнил, к чему приводили его вспышки ревности: Роза не та женщина, которая прощала ему глупые подозрения!

Ох, не просто быть мужем «Дикарки»!

Друг из Гвадалахары не замедлил позвонить, утешив его вестью о том, что директор Ботанического сада, как и предполагал Рикардо (пусть будет так!), тоже из рода де ла Уэрта.

Объяснение Розы, что она с его «старым» другом на «ты», потому что выпила с ним на брудершафт, несколько успокоило Рикардо, хотя он и позволил себе не очень умную и избитую шутку, попросив Розу выпить с доном Анхелем на «вы»…

Это вызвало у бедненькой такой смех с приступом кашля, что Рикардо решил впредь не подвергать опасности ее бесценную жизнь подобными глупыми шутками.

Лежа рядом с ним в постели, она долго еще билась в его объятьях, изнывая от смеха.

— Ы-ы-ы-ы!.. — это счастливое мычание было единственным звуком, исторгавшимся из ее ослабленного организма.

— Роза! — пожурил он ее. — Если ты так будешь смеяться у себя в магазине, у всех твоих кактусов выпадут иголки! А лысые кактусы иностранцы не покупают!

Последняя фраза окончательно поставила ее на грань жизни и смерти от хохота.

Только поцелуй в губы заставил ее перейти с мычания на икоту, что обычно предвещало надежду на спасение.

Ее тугая грудь начала жарко торкаться в его твердокаменные бицепсы, и, обмирая от истомы, Рикардо возблагодарил сливовое «дерево любви» за то, что однажды сорвался с него на лужайку дома Линаресов сладчайший из плодов любви по имени Роза!..

Утром, бережно обнимая ее нежную теплоту, он ждал ее пробуждения. Вот расклеился один мутный глаз, вот осмысленно заморгал второй, и улыбка, достойная кисти Рафаэля, ознаменовала наступление нового дня их супружества.

— Рикардо, — тихо сказала она, — не кажется ли тебе, что в этой постели кого-то не хватает?..

Рикардо «поперхнулся» пожеланием доброго утра и, приподнявшись на локте, с подозрением уставился на жену.

— Ты отдаешь отчет своим мыслям? — спросил он.

Она посмотрела на него снизу вверх и, стесняясь, спросила:

— Я говорю, не кажется ли тебе, что было бы хорошо, если бы рядом с нами лежал младенчик?

— Уф! — воскликнул Рикардо. — Да, именно это мне кажется. Давай я тебе его рожу…

— Рикардо, — сказала Роза, и глаза ее увлажнились. — А вдруг… у меня не будет детей?

— Что ты говоришь! Какие у тебя основания так думать?

— Не знаю… Я так стараюсь, а он… никак не зачинается!

Рикардо улыбнулся и поцеловал жену.

— Мало стараешься, — полушутя-полусерьезно сказал он, вставая. — Старайся больше! У тебя это неплохо получается…

— Рикардо, прекрати говорить гадости! — вспыхнула она.

— Какие же это гадости! Это прелести!

— Может быть, я не способна?

— Я не врач, и ты не врач. Если у тебя возникают какие-то вопросы на этот счет, давай обратимся к специалисту.

На том они и порешили.

Перебирая старые бумаги, Дульсина нашла письмо, которое прислала ей погибшая на железнодорожном переезде в собственной машине Леонела. Письмо это она написала из города, где умерла ее бабушка, которую она приехала хоронить.

Бедная Леонела! Ослепленная ненавистью к Розе, она не смогла точно осуществить свой замысел: если бы она убила Розу, сегодня она — Леонела — была бы женой Рикардо, и Дульсина не должна была бы жить за темно-зеленой марлевой занавеской!

Дульсина пожалела, что сейчас Леонелы больше нет рядом с ней. Леонела была ей как сестра: она с полуслова понимала каждую мысль Дульсины, придавая ее замыслам неповторимо будоражащий аромат риска.

Леонела слепо ревновала «Дикарку» к Рикардо, за которого безуспешно хотела выйти замуж.

А ведь она была уже у самой цели: Рикардо жил с красавицей Леонелой как с женой в его маленькой квартирке в центре, где их однажды и увидела Роза.

Уже готовилась их свадьба, Леонела сшила шикарное платье у француженки… Стоп!

А почему бы и не напомнить «Дикарке» о Леонеле? О квартире, где она «застукала» Леонелу в постели с Рикардо?

Почему бы, скажем, не свести в этой квартире Рикардо и… Ванессу, двоюродную сестру Леонелы, такую же красавицу, как она?

Дульсина поздравила сама себя с тем, что ее голова все еще способна рождать интересные проекты.

Она стала обдумывать эту «партию», но ход ее размышлений на эту тему прервало появление Кандиды.

— Дульсина, — сказала она. — Помнишь ту фотографию, где на Рождество сфотографировались все домашние?

Дульсина прекрасно помнила и фотографию, и то, что происходило в те дни.

Накануне того дня она узнала о беременности сестры и то, что беременна она от лиценциата Федерико Роблеса, которого Дульсина прочила себе в мужья. А через два дня после того, как все они запечатлелись на фотобумаге, Дульсина столкнула сестру с лестницы, что повлекло за собой выкидыш и отправку Кандиды в лечебницу для душевнобольных…

— Конечно! — ответила она, пытаясь угадать, зачем Кандида спрашивает об этой фотографии.

— Не могла бы ты мне ее дать?

— Для чего?

— Я хотела бы увеличить лицо Федерико…

Дульсина внимательно поглядела сквозь прорези для глаз на сестру. С виду она выглядела как обычно, но Дульсина тут же угадала, что ее душевное состояние оставляло желать лучшего.

— И что же ты намерена делать с этим лицом? — мрачно спросила она.

— Как что! Я хотела бы повесить портрет Федерико на стену в своей комнате!

— Не считаешь ли ты оскорбительным для меня выставлять напоказ в нашем доме портрет человека, которого я… — Дульсина не решилась сказать «убила». — Который был моим мужем?

— Он был и моим мужем, и мне дорога память о нем! Как женщине…

— Ты все еще считаешь себя его женой? — с презрением спросила Дульсина, забывая, что имеет дело с больной. — Ты все еще полагаешь, что ты женщина как все?

— Конечно, — спокойно ответила Кандида. — Ребенок должен знать своего отца.

При всем при том, что Дульсина не раз наблюдала смену ее поведения и слышала от нее более чем странные суждения, она вздрогнула и встала, нервно теребя платок.

— Какой ребенок? — тихо и как можно ласково спросила она.

— Наш ребенок. Ведь он когда-нибудь должен родиться? — полувопросительно-полуутвердительно сказала Кандида. — Так ты дашь мне фотографию? Я отдам ее увеличить.

— Конечно, но не сейчас. Я должна ее найти.

Умиротворенная Кандида вышла из комнаты.

Дульсине не понравилось то, что она услышала от сестры…

 

ГЛАВА 4

Хотя Розе так и не удалось побывать в Гвадалахаре, где она надеялась раздобыть уникальные декоративные растения, интерьер магазина, почти готового для открытия, выглядел весьма привлекательно.

Клаудио Монтес действительно был одним из лучших дизайнеров Мексики. Можно было не сомневаться, что у магазина будет немало поклонников.

Клаудио Монтес пригласил фотографов из модных журналов: их репортажи должны были привлечь внимание элиты к декоративным растениям как средству оформления жилых пространств.

Заинтересовались магазином и керамисты: где растения, там и вазы, вазоны, горшки.

Ожидали на премьеру и друзей с телевидения, которые обещали сделать специальную передачу с подиума, оформленного под телестудию. Передачу эту — на экологическую тему — должен был вести популярный диктор.

Но главным сюрпризом должен был стать отрывок из пьесы только что получившего Нобелевскую премию выдающегося мексиканского поэта и философа Октавио Паса — «Дочь Раппачини», сюжет которой был связан с миром теней.

Пьеса эта, написанная по мотивам одной древней легенды, рассказывала о девушке из Падуи, которую ревнивый отец, ученый-алхимик, искусно вскормил ядовитыми плодами, ягодами и растениями. Он полагал, что таким образом защитит дочь от домогательств легкомысленных ухажеров, которые должны были погибнуть, поцеловав ее, однако причинил ей душевные страдания, когда она сама влюбилась в приезжего студента Хуана…

Розе так и не удалось затащить Рикардо в магазин — похвастаться тем, что удалось сделать. После его визита к дону Анхелю и резкостей, которыми они обменялись, он находил всяческие причины для того, чтобы увильнуть, хотя и делал это весьма деликатно.

Впрочем, у него было действительно много работы в страховой компании, которую он только что учредил при активном содействии своего давнего друга лиценциата Альберто Валенсии, все еще недовольного своим участием в «некорректном», по его мнению, освобождении не любимой им Дульсины…

Что сделал Рикардо, так это застраховал «Дикую Розу», заслужив страстный поцелуй жены, хотя в душе и ругал себя за то, что выбрал для почина столь рискованное страхование. Единственным утешением было то, что в случае, если, не дай Бог, с магазином случится какое-нибудь несчастье, выплата страховки ограничится перекладыванием денег из одного кармана в другой…

В качестве подсобного рабочего Роза пригласила в магазин сына Каридад — Палильо: толстяк стал дневать и ночевать здесь, помогая Клаудио, на которого смотрел как на многорукое божество, успевающее и абажуры плести, и кактусы пересаживать, и стены расписывать.

Из уважения к божеству он согласился на эксперимент — быть раскрашенным: Клаудио специальной пастелью расписал его лицо под большую розу с шипами и так сфотографировал.

Решено было, что на открытие магазина все его работники в обязательном порядке будут расписаны в духе «body art», превратившись кто в «блюдо с фруктами», кто в «букет цветов», кто в «кактус».

Не забыла Роза и опять ходившего без работы Ригоберто, предложив ему дело по специальности — водить грузовичок, который будет доставлять растения из питомников и отвозить купленные растения на дом клиентам.

Она сделала это вопреки былой ревности к нему Рикардо, считая, что помогать друзьям в беде надо и тогда, когда подвергаешь себя риску. Риго частенько заходил выпить с садовником доном Себастьяном пива.

Дон Анхель «уступил» Розе для начала свою продавщицу Америку — о лучшей помощнице на первых порах нельзя было и мечтать. С Америкой Роза славно дружила, когда сама работала продавщицей в магазине игрушек.

На открытие магазина Роза пригласила некоторых друзей из «затерянного города». И конечно, приглашение получили также многие знатные друзья Линаресов и Паулетты.

Письмо от «доброжелательницы» с фотографией целующихся дона Анхеля и Розы пришло через три дня после того, как Дульсина надоумила Малену послать улику Рикардо.

Почтальон вручил конверт Розе.

Ей показался подозрительным запах духов, исходимый от конверта, и еще она подумала, что этот запах ей знаком.

«Наверняка от какой-нибудь вертихвостки! — решила Роза. — Что, если Рикардо снова принялся за старое? Уже и домой пишут!»

Она поспешила к Томасе.

— Вот, — сказала она, — полюбуйся!

— В чем дело, дочур? — недоуменно спросила Томаса.

— Понюхай! — сказала Роза, протягивая ей конверт.

— Зачем это я буду нюхать какой-то конверт! Что я, собака-ищейка? — возмутилась Томаса.

— Ма! От этого письма за километр финтифлюшкой разит!

— Какой еще финтифлюшкой?

— Из этих, которые за чужими мужьями бегают, потому что своих завести не могут!

— Роза, что еще ты выдумала?

— Это письмо только что принес почтальон, оно адресована Рикардо и пахнет духами!

— Роза, — испуганно спросила Томаса, — ты паче чаяния письмо не вскрыла?!

— А зачем его вскрывать! В камин брошу — и все тут! — решительно сказала Роза, направляясь к выходу из комнаты Томасы.

— И будешь дура! — крикнула ей вслед Томаса, схватившись за сердце. — Потому что та, что писала, позвонит и спросит у Рикардо, получал ли он ее письмо!

Роза остановилась и, повернувшись, спросила со слезами в голосе:

— Что же, ему эти потаскушки письма писать будут, а я должна улыбаться?

Послышался стук входной двери. Это пришел Рикардо.

Томаса замахала руками и стала делать Розе знаки, чтобы она повременила выходить в прихожую.

Но Роза решительно ринулась навстречу своей судьбе.

— Здравствуй, дорогая! — сказал Рикардо, идя ей навстречу и здороваясь также с выглянувшей из комнаты Томасой: — Здравствуй, Томаса!

Увидев хмурое лицо Розы, он спросил:

— Что-нибудь случилось?

Ничего не ответив, Роза вытащила из-за спины конверт и, предварительно понюхав «на память», протянула его Рикардо.

— Что это? — спросил он, желая поцеловать Розу, которая уклонилась от его поцелуя как хорошо тренированная каратистка — от удара.

Удивленный Рикардо тоже понюхал конверт и не торопясь вскрыл его.

Достав фотографию и рассмотрев ее, он нахмурился и протянул фотографию Розе. Та залилась краской, бросила конверт на пол и, заревев, убежала в свою комнату.

Томаса подобрала фотографию и, увидев на ней Розу с бокалом в руке и с губами трубочкой возле губ дона Анхеля, запричитала:

— Что же это делается! Рикардо! Моя Роза с этим… доном Анхелем… целуется! А вы дозволяете?!

Рикардо ничего не ответил, повернулся и с мрачным видом ушел к себе.

В комнате Розы Томаса чуть ли не набросилась на нее с кулаками.

— Да как ты смеешь позорить себя и мужа!

Роза ревела, уткнувшись носом в подушку. Ее приглушенный голос едва был слышен.

— Я ведь этот запах узнала! Этими духами собачьими Малена прыскается!

— Нет, я спрашиваю тебя, негодница! — кричала Томаса, косясь на дверь в надежде, что Рикардо оценит ее солидарность с ним. — Заподозрила честного мужа Бог знает в чем, а сама вино хлещет с этим плюгавым доном Анхелем!

— Почему же он плюгавый? — прогундосила Роза. — Он милый и добрый! Мы на брудершафт пили, а Малена нас щелкнула!

Роза вскочила с кровати, глаза ее сверкали, как это бывало, когда на пустыре кто-нибудь из мальчишек дергал ее за волосы.

— Я из нее лепешку с требухой сделаю!

— Успокойся, ненормальная! — понизила голос Томаса. — Ты лучше подумай, что ты Рикардо своему скажешь…

— Пойду и расскажу все как есть, — вытирая слезы, сказала она.

— И не забудь попросить прощения! — строго напутствовала ее Томаса, шлепнув Розу по заднему месту…

Роза вошла в кабинет к Рикардо опустив голову.

— Роза! — сказал он. — Подумай сама, почему ты то и дело попадаешь в истории?

— Я же не знала, что она пошлет тебе фотографию. Одну она подарила дону Анхелю, и я, когда увидела ее, тут же порвала…

— Испугалась? — укоризненно спросил Рикардо.

— Нет, просто я плохо на ней вышла, — бесхитростно ответила Роза.

— Ах так! Значит, не угрызения совести заставили тебя порвать фотографию, а то, что ты на ней дура дурой!

— Рикардо, зачем ты меня оскорбляешь?

— А ты меня не оскорбляешь, ломая комедию под вспышки фотоаппаратов?!

— Прости меня, Рикардо…

Он подошел к ней и тихо спросил:

— Роза, когда ты остепенишься?

— Я ей волосы намотаю на уши! — крикнула Роза, сжав кулаки.

— Имей самолюбие! Дай мне слово, что не подаешь виду. Мы этой фотографии не получали!

Роза вытаращила свои прекрасные глаза и, взвизгнув, бросилась на шею мужу, осыпая его поцелуями…

Встретившись снова с Дульсиной на той же скамейке сквера, Малена спросила:

— Ну как, разразился скандал?

— Похоже, что фотография не дошла, — ответила Дульсина.

— И я ничего не заметила, — сказала «Леопарда».

Малена подробно информировала Дульсину о ходе работ в магазине «Дикая Роза».

— Будет передача телевизионная, — злобно поведала она. — Роза Гарсия прогремит на всю Мексику!

— Пригласили гостей?

— Человек семьдесят.

— Малена, скажи, что бы ты сделала, если бы захотела сорвать открытие?

— Не знаю… Учинила бы какой-нибудь скандал. Устроила бы потоп или электропроводку оборвала! — Глаза Малены радостно заблестели, как будто ее желания уже осуществились.

— Ты натолкнула меня на одну прекрасную мысль, — загадочно сказала марлевая маска. — Но сначала я должна все хорошенько обдумать…

— Донья Дульсина, не томите! — воскликнула «Леопарда».

— Всему свое время, — ответила Дульсина. — Впрочем, уже сейчас могу гарантировать вам сенсацию!

Находясь в тюрьме, изнеженная аристократка Дульсина, к вящему удивлению охранниц, сумела завоевать авторитет уголовниц.

Этому способствовала серьезная стычка с молодой наркоманкой Нурией, которая претендовала на звание тюремной «генеральши» и обложила Дульсину немалой денежной податью.

Разумеется, Дульсина ответила отказом.

Одна из заключенных, заискивавшая перед Дульсиной, которая поделилась с ней сигаретами, шепнула ей, что Нурия готовит расправу над непокорной «новобранкой».

Подготовилась к выяснению отношений и Дульсина.

Когда Нурия перед самым отбоем в окружении подбадривавших ее подруг приблизилась к ней, Дульсина, сорвав марлевую маску, спокойно пошла ей навстречу. Вид ее обезображенного лица обескуражил Нурию, но она зловеще прорычала:

— Будешь деньги платить, уродина?

— За свои слова ты поплатишься! — ответила Дульсина и бросила ей в глаза полную горсть табачной пыли…

Накануне она не теряла времени зря — разломав два десятка сигарет, она высушила на раскаленном от солнца каменном подоконнике табак и истерла его в пыльцу…

Нурия завизжала и начала тереть глаза, отчего боль становилась еще острее. Напуганные ее визгом подруги разбежались, зная, что вот-вот прибегут охранницы, но еще до их прихода Дульсина успела так отдубасить Нурию табуреткой, что та еле уползла.

Дульсина была умна, и поэтому через три дня сама подошла к Нурии справиться о глазах. К удивлению уголовниц, Дульсина принесла Нурии глазные капли, которые, по ее просьбе, срочно доставила ей Леопольдина.

Как это ни парадоксально, Нурия стала ее лучшей подругой, а Дульсина вместо денег время от времени дарила ей что-нибудь из косметики. Если бы не досрочное освобождение, Дульсина весьма реально могла бы претендовать на звание тюремной «генеральши».

Зная, что Нурия выходила на свободу в тот же день, что и она, Дульсина запаслась номером телефона, по которому могла бы с ней связаться, — то был телефон бара, в котором обычно обреталась наркоманка.

Ее-то она и пригласила в сквер около своего дома. К этому же времени Дульсина вызвала и Малену. Говорили они с полчаса, Дульсина вручила Нурие и Малене по пачке денег…

— Донья Дульсина, вы гений! — похвалила ее Леопольдина.

— И ты была бы гением, если бы ненавидела Розу так, как ненавижу ее я!..

Мысль о слезоточивом газе возникла у Дульсины в тот самый момент, когда Малена упомянула о том, что на открытие готовится показ фрагмента из пьесы Октавио Паса «Дочь Раппачини». А вернее — когда она сказала, что для оформления купили оболочки воздушных шаров, которые Малена должна будет надуть из баллона, всегда стоящего у них в магазине игрушек. Перед началом спектакля дизайнер Клаудио Монтес раскрасит их в плоды.

К концу представления, эти «отравленные» плоды будут один за другим лопаться…

Дульсина прекрасно знала стихи Октавио Паса. А эта его единственная пьеса была особо почитаема ею. История студента Хуана, полюбившего «ядовитую» дочь алхимика Раппачини — Беатрис, волновала ее с юности.

Время от времени она вспоминала Беатрис — в последний раз, когда незадолго до убийства своего подлого мужа Федерико мстительно обдумывала способы его умерщвления. Тогда-то ей и пришла на ум фантазия: напитать себя ядами и, в последний раз отдавшись изменщику, насладиться видом его медленной мучительной агонии!

Итак, отравление, пусть и не смертельное, гостей, приглашенных на торжественное открытие магазина «Дикая Роза»! Баллон для накачки шаров будет подменен другим, содержащим слезоточивый газ! Нурия обеспечит доставку баллона, а Малена накачает шары!..

Ярко освещенный внутри телевизионными софитами магазин, наполненный декоративными растениями, вьющимся плющом и гирляндами шаров, с улицы казался волшебным аквариумом.

Любопытные с противоположного тротуара (в их толпе была и Нурия) наблюдали за съездом гостей, которых встречал толстый малый с лицом в виде большой алой розы с шипами. На Палильо была желтая униформа с большой вышитой надписью на груди: «Дикая Роза».

Первыми приехали Томаса и друзьями из «затерянного города», которые тут же вызвались помогать Розе, чего нельзя было избежать, так что Розе не оставалось ничего другого, как послать их в подсобное помещение перетирать бокалы для шампанского.

Позже появились Рохелио с Эрлиндой и Роке с Пабло.

Роке извинился перед Розой: Паулетта перед самым выходом плохо себя почувствовала, и они решили, что ей лучше остаться дома. Роке передал Розе подарок Паулетты: большую серебряную брошь в виде кактуса. Роке тут же приколол его Розе на лацкан элегантного темного костюма.

— Какая красивая брошь! — воскликнула она; расцеловав Роке и Пабло.

— Не красивее хозяйки этого прекрасного магазина! — ответил Роке.

Рикардо с Кандидой пожаловали последними. Рикардо расцеловал жену и, ревниво оглядев потрясающий интерьер, буркнул:

— Ничего… Мне нравится. Молодец…

Он с интересом наблюдал за снующей между гостями, то убегающей в подсобное помещение, то появляющейся Розой.

Он впервые наблюдал Розу «в деле» и, хотя не мог не отнестись уважительно ко всему увиденному, испытывал необъяснимое неудовольствие, свойственное почти всем мужьям, ревнующим жен ко всему на свете.

Весьма не понравился ему долговязый, с подпрыгивающей походкой молодой человек в свитере, джинсах и кроссовках, запанибрата, можно даже сказать, фривольно обращавшийся к Розе, которая не только не ставила его на место, но еще от всей души хохотала.

Рикардо догадался, что это упомянутый Розой дизайнер Клаудио Монтес. Он чувствовал себя здесь как дома, могло показаться, что он — хозяин этого магазина. Впрочем, он действительно мог считать себя именинником: труд, вложенный им в оформление магазина «Дикая Роза», и привлечение к нему внимания прессы превосходили его гонорар.

Рикардо сразу понял, чего стоит его талант и сколь мал гонорар за проделанную работу. И насторожился — не из любви ли к прекрасным Розиным глазкам пошел он на столь невыгодное для модного дизайнера дело.

Рикардо был близок к истине. Конечно, Клаудио при всем внешнем легкомыслии никогда не позволил бы себе поставить Розу в сомнительное положение. Но она действительно нравилась ему своей открытостью, жизнелюбием и нежностью, которые сегодня все реже и реже встречаются в «добропорядочных» кругах.

Кандида, всплеснув руками, тихо сказала:

— Просто чудо! Роза, я никогда не бывала в таких сказочных магазинах! Бедная Дульсина! Она не может все это увидеть! Она просила пожелать тебе успеха…

На телевизионном подиуме диктор вел репортаж об открытии магазина декоративных растений, который, по его словам, явится бастионом экологии в отравленном пространстве федерального штата.

Друзья Розы из «затерянного города», возглавляемые Каридад, как могли помогали гостям. Сама Каридад вместе с Томасой, в дивных больших шалях с национальной вышивкой, обносили гостей маленькими сандвичами и напитками.

Со всех сторон сыпались поздравления Розе, которая, зардевшись, благодарила.

Рикардо усмехнулся, услышав, как она отвечала на вопросы корреспондента одной из газет.

— Таким образом, вы хотите изменить облик наших жилищ?

— Я попробую это сделать.

— Как же?

— Мне кажется, что я могла бы привлечь специалистов…

— Каких специалистов?

— Ну, которые давали бы советы, в каком помещении какие растения нужнее всего…

— Донья Роза, откуда у вас желание заняться именно этим видом деятельности?

— Не знаю, — задумалась Роза. — Может, потому мне захотелось иметь дело с растениями, что в том квартале, где я выросла…

— В каком именно?

— В «затерянном городе» так мало было зелени и нам приходилось играть не в парках, а на грязных пустырях… Верно, Палильо? — спросила она у стоявшего рядом толстяка с розой вместо лица.

— Ага! — ответила «роза».

— В следующем месяце мы с мужем поедем для консультации со специалистами и для отбора новых растений в Ботанический сад в Гвадалахару…

Заметив Рикардо, она, широко улыбнувшись, поманила его, приглашая подойти, но Рикардо, сделав знак, чтобы она обошлась без него, скрылся за спинами гостей.

Близилось начало спектакля.

Гости расселись около одного из подиумов. Погас свет.

С улицы сквозь витрину смотрели на происходящее внутри зеваки, среди которых была Нурия.

На авансцену второго подиума перед занавесом, на котором был нарисован сад в стиле бельгийского сюрреалиста Поля Дельво, вышел дон Анхель. Он обратился к гостям:

— Открытие этого магазина «Дикая Роза» стало возможным исключительно благодаря стараниям его хозяйки сеньоры Розы Гарсиа Линарес, которой помогли средствами ее мать сеньора Паулетта Мендисанбаль и ее супруг сеньор Рикардо Линарес…

Гости захлопали, ища глазами упомянутых героев. Розу нетрудно было разглядеть, так как она стоя наблюдала за происходящим, а Рикардо привстал, раскланявшись во все стороны.

— Мы сожалеем, — сказал дон Анхель, — что сеньора Мендисанбаль не смогла присутствовать на открытии. Впрочем, она присутствует в лице нашей Розы!

Он первым захлопал, а Роза, чуть не подпрыгнув от восторга, снова — безуспешно — стала искать глазами Рикардо.

— Мы решили порадовать вас, — голосом опытного конферансье продолжил дон Анхель, — отрывком из несравненной пьесы «Дочь Раппачини» нашего лауреата Нобелевской премии сеньора Октавио Паса.

Раздались дружные аплодисменты и довольные голоса.

— Для этого мы пригласили, — сказал дон Анхель, — студентов университета. Нам показалось уместным показать на открытии магазина декоративных растений отрывок из этой, с позволения сказать, «ботанической» пьесы.

Занавес раскрылся. В самом его центре стояло дерево, на котором висели раскрашенные Клаудио воздушные шары, изображавшие диковинные ядовитые плоды.

Знала бы Роза, какой сюрприз приготовила ей Дульсина руками Нурии и Малены, следившей за происходящим сквозь щель в перегородке.

Студенты играли с вдохновением.

Нежная Беатрис, заточенная в саду своего отца Раппачини, где росли только выведенные им смертоносные растения, печально сетовала, глядя на злодея отца:

— Я довольна своей судьбой и радуюсь этому саду, этим растениям — с ними мы одна семья! И все же иногда мне хотелось бы, чтобы у меня была… роза — я бы нюхала ее, и жасмин — я бы украсила им волосы, и маргаритка — я бы обрывала ее лепестки, чтобы она не подожгла мои руки…

А Малена, глядя сквозь щель в перегородке, предвкушала скандал, который вскоре должен был разразиться…

Старик Раппачини (его играл студент с приклеенной белой бородой звездочета) отвечал, смешно шепелявя, неразумной дочери:

— Розы, маргаритки, фиалки, гвоздики! Похолодает — и они пожухли. Легкий ветерок — и они облетели! А наши цветы бессмертны.

— Отец! — мечтательно воскликнула Беатрис (ее играла студентка-толстушка, раздавшаяся не от ядов, а от чрезмерного употребления мучного). — В тех садах жужжат бирюзовые жуки и желтые пчелы, в траве стрекочут сверчки и цикады… А в нашем — ни птиц, ни насекомых, ни ящериц, которые греются на изгороди, ни хамелеонов, ни голубей…

Согласно замыслу студента-режиссера в этот момент за деревом появились фигуры, закутанные в ядовито-желтые плащи, с жердями в руках. К концам жердей были прикреплены чучела голубей, в клювы которых были вставлены острые иглы. В задачу фигур входило проткнуть клювами воздушные шары, после чего голуби должны были «замертво» упасть к ногам Беатрис…

«Начинается!» — с волнением подумала Малена в своем укрытии, еще раз мысленно отдав дань восхищения Дульсине, которая предусмотрела даже «обратную» подмену баллона со слезоточивым газом на тот баллон, который всегда стоял в магазине игрушек.

«Сейчас глотнут газика!» — обрадовалась Нурия, наблюдавшая за происходящим с улицы…

Диктор, который вел репортаж из магазина, патетически воскликнул:

— Голуби слетаются к отравленным плодам Раппачини, с которым так и хочется сравнить некоторых промышленников, отравляющих газами жизнь жителям нашего древнего города Мехико!

То, что произошло вслед за этими словами, еще долго рассказывали гости магазина и телезрители…

«Голуби», как ошалелые, набросились на «плоды» сада Раппачини, которые, лопнув, обдали зрителей гнусно пахнущим слезоточивым газом! Люди закашляли. Послышались панические крики. Первые гости ринулись к выходу. Началась давка…

Рикардо, бросившись к стоявшим рядом Розе и Томасе, увлек их в сторону подсобного помещения и дальше — в смежный с «Дикой Розой» — магазин игрушек.

— Что случилось? — невинно моргая, спросила «испуганным голосом» успевшая ретироваться Малена.

Вместо ответа Рикардо захохотал, перемежая хохот кашлем:

— Роза! Поздравляю! Гениально придумано! Травить гостей натуральными ядами сада Раппачини!

Роза разревелась, как не ревела в детстве. Малена со стороны мстительно любовалась ее горем.

— Я никогда тебе этого смеха не прощу! — крикнула Роза, повернув к Рикардо заплаканные глаза.

— А я никогда не прощу тебе твоего кокетства с каждым встречным-поперечным!

Томаса, чтобы как-то отвлечь их друг от друга, сказала Малене:

— Постой, голубка! Что-то мне твои духи напомнили…

Но Рикардо в магазине игрушек уже не было…

Желание Розы лечь в клинику на обследование Томаса от всей души одобрила. Во-первых, действительно следовало выяснить, нет ли у Розы каких-либо осложнений после потери ребенка. А во-вторых, ее отсутствие поможет примирению Розы и Рикардо, который, похоже, не на шутку взъелся на нее. Не каменное же у него сердце. А уж Роза ждет не дождется, когда они помирятся.

А еще думала Томаса о том — как это получается, что у жительниц «затерянного города» никогда никаких проблем с родами, а ее Роза так мается! Конечно, ребенка она потеряла, потому что очень нервничала. Но почему сейчас, когда у нее все хорошо (последняя размолвка не в счет), ребеночка нет как нет?

Томасу осенило: может, такое происходит, когда из бедного квартала переезжаешь в богатый?

Она решила обязательно переговорить об этом с Каридад…

Каридад через неделю после случившегося наведалась к Томасе и таинственным голосом сообщила: у них, то есть у соседей из «затерянного города», мысль появилась, что все эти безобразия…

Она склонилась к самому уху Томасы и, перекрестившись, прошептала:

— Нечистая сила все это подстроила… Я спросила у Девы Гваделупе, и мне показалось, что у нее глаза заблестели!

Томаса представила изваяние Девы Гваделупе, у которой повлажнели глаза, около своего дома в «затерянном городе» и вздохнула:

— Давно я с ней не разговаривала. — И прибавила: — А насчет нечистой силы, так вроде бы следователи докопались. Это Малена подстроила, служащая у дона Анхеля, чтобы отомстить Розе, которая ее всегда ставила на место!

Каридад заахала.

— А до этого она письмо подметное Рикардо прислала! Я сразу поняла, что это она послала, когда ее духи услыхала! Ежели бы дон Анхель не заступился за нее, сидеть бы ей в тюрьме!

Каридад заохала:

— Бывает же такое!

— А ты вот что мне скажи, Каридад. Не от того ли у Розы с ребенком не получается, что она перебралась из нашей трущобы в этот рай?

— Может, и так! — заулыбалась Каридад от пришедшей ей в голову мысли. — Не открыть ли нам с тобой, старая, у нас в трущобе пансион для богачек? Поживут у нас и, глядишь, у всех детки пойдут! А мы к ним переедем!

— Я уж и так к ним перебралась, — извиняющимся голосом сказала Томаса.

Обследование показало, что Розе нечего беспокоиться.

— В свое время все будет в порядке, — уверил ее врач. — Думаю, что недолго вы будете докучать мне вопросами на этот счет, уверяю вас, сеньора Линарес…

— А вот я в одной книжке читала, что если…

Она смущенно замолчала.

— Продолжайте, — попросил врач.

— Что если после этого… самого… дела…

— Называйте вещи своими именами. Например, после «совокупления», после «полового акта», после «коитуса»…

— А что это такое? — спросила, потупив глаза, Роза.

— То же, что совокупление…

— В общем, после этого самого дела… коитуса, лечь на правый бок, то девочка будет, а если на левый…

— То родится игуана! — засмеялся врач. — В какой книжке вы это прочитали?

— Не помню… Такая, на свернутую газету похожа. Я эти книжки на перекрестках водителям продавала…

— Что вы говорите? — деланно удивился врач. — И покупали?

— Водители грузовиков…

— Но ведь сейчас вы не на перекрестке, — укоризненно сказал он. — Уверяю вас, все будет хорошо! Возьмите-ка почитать вот эту книгу.

Он протянул ей «Психологию женщины» и поцеловал на прощание руку.

Из клиники Розу привез Рикардо.

— Врач сказал, что у меня все в порядке, — заявила Роза, когда они легли спать.

— А вот сейчас проверим! — пошутил Рикардо, придвигаясь к ней.

— Рикардо! Нельзя ли без шуток!

— Можно и без шуток! — сказал он, сграбастав Розу…

Эта ночь была чудесной, они почти не заснули, вспоминая эпизоды своих размолвок и примирений, снова овладевали друг другом, на какие-то мгновения засыпали и снова говорили, говорили…

О смерти Паулетты они узнали от Эдувигес, которая позвонила им и усталым голосом сказала, что Паулетта умерла с первыми лучами солнца.

Рикардо тут же отвез Розу в дом Роке. Пабло был в отъезде. Роке встретил их, обливаясь слезами.

— Я до конца своих дней буду проклинать себя за то, что не заставил ее оперироваться!

— Это я виновата, — сказала Роза. — Это из-за меня она страдала все эти годы…

Роза вошла в спальню, где на кровати лежала ее мать. Казалось, она делает гимнастическое упражнение — задрав подбородок, старается изо всех сил вытянуться.

«Какая красивая, — подумала Роза. — В ее чреве я окрепла. Она родила меня. Лишь для того, чтобы потерять и искать почти всю жизнь… Господи! И для этого жить?!»

В последнее время она часто думала, как будет жить, когда мама умрет?

Эта жестокая мысль почему-то часто посещала ее. Впрочем, Роза ее стыдилась. Наоборот. Одно из ее суеверий заключалось в том, что, подумав о чем-то, она считала, что на самом деле все будет совсем по-другому. И, ловя себя на том, что думает о смерти матери, радовалась, что до смерти мамы еще далеко…

А оказалось — близко.

Стоя у смертного одра матери, Роза еще раз устыдилась, что у нее нет ребенка, что она тратит свои жизненные силы на себя, и может так случиться, что у нее не останется нужных сил на детеночка.

Она разрыдалась, она оплакивала и маму и себя, которая не может продлить жизнь…

И тут она почувствовала боль в животе и слабость. Через несколько мгновений боль прошла и… словно осталась неуловимым ощущением неведомой новизны.

Роза догадалась!

Рядом со смертью зародилась новая жизнь.

После похорон, извинившись перед Рикардо, Роза уехала с братом Пабло.

Он привез ее в парк Чапультепек, в маленьком кафетерии они сели за столик для двоих, Пабло заказал бутылку вина.

Паулетта отправилась в прошлое, ее дети продолжали плыть в будущее.

Он рассказывал ей о матери, и Роза жадно впитывала каждое его слово.

Он понимал, что не должен тревожить Розу воспоминаниями о том, как мать страдала, разыскивая ее. И он рассказал ей несколько смешных эпизодов.

Однажды у Паулетты застрял палец в телефонном диске (тогда еще не было кнопочных аппаратов) — застрял на цифре три, и она, набрав номер, спросила:

— Это 333-33-33?

— Да, а что нужно? — ответил мужской голос.

— Срочно позвоните в «Скорую помощь»! У меня палец в диске застрял! — сказала она, положив трубку.

Роза рассмеялась и, устыдившись, закрыла лицо руками.

— В такой день смеяться… — сказала она.

— Ничего, Роза, — ответил Пабло. — Мама не обидится. Она так долго жила в печали, что радоваться, вспоминая о ней, не кощунственно.

И он напомнил ей о том случае, когда ему пришлось вернуться домой без штанов…

— Не надо, Пабло! — сказала Роза. — Я проклиная себя за то, что все это случилось из-за меня!

Пабло заказал еще вина.

— Твои друзья правильно сделали, заставив меня плясать без штанов румбу. Но я не об этом… Когда мама увидела меня без штанов, она всплеснула руками и воскликнула: «Роке! Мы отстали от моды!» — и стала расстегивать юбку. Мы с отцом расхохотались. Я так благодарен ей за то, что она не стала меня отчитывать, убиваться по поводу того, какой непутевый у нее сын…

— Пабло, давай чаще видеться! — воскликнула Роза. Из-за выпитого вина у нее немного заплетался язык. Она потянулась через стол, свалив некоторой своей выпуклостью бутылки, обняла брата и расплакалась:

— Пабло, не покидай меня!

Прослезился и Пабло.

— Роза! Я так рад, что ты у меня есть!

На грохот упавших бутылок прибежал бармен.

— Что вы себе позволяете! — крикнул он.

— Пошел вон! — ответил Пабло.

— Тут люди отдыхают! Пьяным здесь не место!

— А зачем вином торгуешь!

— Поговори у меня! — набычился здоровяк бармен.

— Пабло! Двинь ему! А то я сама его прибью, как таракана! — закричала Роза.

Рука Пабло была уже в пути: не раздумывая, он нанес бармену хлесткий прямой в подбородок, отчего бармен под углом в сорок пять градусов поехал задом наперед к стойке, обрушившись на нее всей тяжестью своего, по-видимому, девяностокилограммового тела.

Все это видел тот самый друг Рикардо, который однажды уже лицезрел заварушку с Розой в таверне «Твой реванш».

— Ну и паскуда же эта жена моего друга Рикардо! — сказал он своей спутнице. — Помнишь, какой скандал она тогда учинила в «Твоем реванше»?..

Пабло, схватив Розу за руку, ретировался, бросив по пути крупную ассигнацию в обалденное лицо бармена.

Они долго бродили по парку. Дождь измочил их до нитки. Они сидели у пруда и бросали камешки в воду.

Казалось, им хотелось восполнить утрату времени, в котором они могли быть вместе.

— Пабло, я вдруг представила, какой ты был маленьким, — сказала Роза. — Я бы тебя так любила! Я бы тебя с рук не спускала! Я бы тебе такие кисели-атоле варила!

— Розита, сестренка моя родная! — тихо сказал Пабло, смахивая слезу. — А я бы зубы повышибал всем, кто тебя обижал!

— Значит, и себе тоже? — воскликнула Роза, вспомнив его приставания, когда они еще не ведали, что их связывает родство.

Пабло горько усмехнулся.

— Смерть мамы примирила нас…

Теперь Роза не сомневалась — она беременна.

Счастью ее не было предела. И все же она не решалась сказать об этом Рикардо. Матушка Томаса корила ее за это:

— Этот младенец, который появился в тебе, не одной тебе принадлежит.

— Вот пойду к врачу, проверюсь и тогда скажу ему.

— Кого бы ты хотела, Роза, мальчика или девочку? По мне бы, лучше мальчик.

— Что я, магазин младенцев?! — рассердилась Роза. — Кто родится, тот и родится. Только бы не лягушка.

— Бог мой! Так ведь пора подгузники, пеленки и бельишко готовить! Время быстро пролетит. Оглянуться не успеешь, как придется рожать!

— У Кандиды детского белья на несколько детских садов хватит.

Она рассказала о том, что беременна, Рикардо.

Он сдержанно улыбнулся, и это насторожило Розу.

— Ты не рад, что у нас будет ребенок?

— Роза, конечно, рад. И это известие тем более заставляет меня серьезно поговорить с тобой.

— Снова что-нибудь примнилось?

— Ты ни в чем не хочешь мне признаться?

— Что за манера общаться с родной женой! — вспылила Роза. — Если тебя грызут какие-то сомнения, выкладывай!

— Мне не нравится этот тон, Роза!

— Хорош разговор в тот момент, когда жена рассказывает мужу о том, что забеременела от него!

— Пойми меня, для того чтобы я мог радоваться сполна, я не должен то и дело подозревать тебя!

— Что еще?

— А то, что я постоянно слышу о тебе всякие… — Рикардо замолчал.

— Говори же! Выкладывай, если не трус! — топнула ногой что было сил Роза.

— Хорошо… — сказал, помолчав, Рикардо. — Помнишь тот инцидент… В таверне у Сорайды?

— Опять! — закатила глаза Роза.

— Да, опять, — повысил голос Рикардо. — Один мой друг видел тебя там, и его версия расходится с твоей.

— Значит, слова жены для тебя тьфу! — воскликнула, закипая, Роза. — А вот россказни какого-то твоего сомнительного друга, у которого нет денег на приличный ресторан, так что ему приходится таскаться по дешевым тавернам…

— Ты не имеешь права так отзываться о моих друзьях! — крикнул, побледнев, Рикардо. — Тем более что он видел тебя пьяную с другим кавалером в парке Чапультепек!

— Ты этого дружка своего специально приставил, чтобы он за мной шпионил? — спросила с усмешкой Роза.

— Роза, я с тобой серьезно разговариваю. Как с супругой Рикардо Линареса, а не как с «Дикаркой» из «затерянного города»!

— Ну-ну, давай, выкладывай! — язвительно сказала Роза.

— И этот мой друг видел, — чуть спокойнее сказал Рикардо, — как твой… воздыхатель затеял пьяную драку с барменом, а ты подзадоривала его!

— Не сказал ли тебе твой дружок…

— В отличии от тебя у меня нет дружков, у меня есть друзья! Это понятно?!

— Не сказал ли тебе этот твой друг, что моего воздыхателя зовут Пабло? И еще! Не напел ли тебе этот твой сраный друг…

— Как ты смеешь!..

— А как ты смеешь подозревать свою жену в измене! Если ты такой ревнивый, ступай к врачу! Говорят, ревность признак шизофрении!

— Однако в каком университете тебе удалось почерпнуть столь передовые знания?

— В книге «Психология женщины»!

— Так это про вас, женщин!

— Повторяю! Ревность это твоя проблема!

— Да, моя! Поэтому что я ответствен за тебя! И… за ребенка, который… является… моим.

Нерешительность, с которой Рикардо произнес конец фразы, взбесила Розу:

— Не твой он!

Рикардо побледнел.

— Ах так…

— Этот ребенок от тебя, но не твой он! А мой! Мой! Мой…

Роза теряла сознание, она понимала это и боялась упасть. Сделала несколько шагов в сторону двери и — рухнула на ковер.

Рикардо бросился к жене, поднял ее и понес в ее комнату.

Еле слышно Роза прошептала.

— Тебе не стыдно? — И, закрыв глаза, добавила: — Этот «воздыхатель» Пабло мой брат…

— Дева Гваделупе! Что с ней? — закричала Томаса, увидев Розу на руках у Рикардо.

— Проследите за тем, как она дышит, а я вызову машину «скорой помощи.

 

ГЛАВА 5

Верная Леопольдина в мельчайших подробностях пересказала Дульсине жаркую ссору Розы и Рикардо.

Ее излюбленным местом для фиксирования происходивших в кабинете бесед была вторая дверь, выходившая в полутемный коридорчик, который вел к туалету.

Она всегда узнавала вовремя отпрянуть и, метнувшись в туалет, тихо запереться там, да еще спустить для отвода глаз воду.

Этот маневр был доведен ею до совершенства.

Место с акустической точки зрения было идеальным. Впрочем, острый слух шпионки никогда не подводил, даже если ей приходилось «работать» на известном расстоянии. Можно было с уверенностью сказать, что все звуки дома стекаются в ее уши, чуть оттопыренные, но красивые.

Лишь изредка Леопольдина вспоминала ту пору, когда счастливой девчушкой носилась по холмам в своей родной деревне.

Видя ее в постоянном черном облачении, никто не мог бы предположить, что была она в ту пору веселой хохотушкой, пятой дочерью в семье неудачливого фермера-ранчеро.

Обыденная сельская жизнь рано наскучила ей. А в иную жизнь вступила она, когда ее лишил того немногого и невосполнимого, что есть у всех женщин от рождения, сын лавочника Клементе.

Ей ничуть не было стыдно, когда она вспоминала, как отдала самое свое большое богатство за большущую плитку шоколада, с которой все и началось. Смазливый красавчик Клементе, подарив ей эту плитку, пообещал дать еще одну, но, разумеется, не в лавке, а в овраге за выпасом.

Он был аккуратным, этот Клементе, и захватил с собой подстилку, которую разостлал в густой заросли дрока. Леопольдина не сопротивлялась, она была с детства любопытна. Позволила себя раздеть и сделать с ней то, что так тупо делали кони и быки с лошадьми и коровами.

Небольшую боль она зажевала шоколадом.

Предусмотрительный Клементе обтер ей измазанные шоколадом губы и попросил никому ни о чем не рассказывать. Она была сметлива и сама понимала, что дома, если там прознают о ее шоколадном похождении, ей не поздоровится. Девственность была ее единственным приданным.

Когда Клементе сказал ей, что через неделю снова принесет плитку шоколада, она быстро вскинула руку с двумя раздвоенными пальцами, что значило не «Victoria», а «Принесешь две плитки».

На семи плитках Клементе «сломался»…

Жизнь в Мехико, куда она сбежала с братом Клементе, веселым пожарным, прибывшим на побывку, не сложилась. Но однажды ей повезло — она нанялась служанкой в дом Линаресов, где и проработала честно и верно, время от времени уважительно отдаваясь умершему вскоре главе семейства.

Когда это было!.. Да и было ли? «Вряд ли!» — сказал бы любой при виде облаченной во все черное Леопольдины…

— Я слышала крики, — сказала Дульсина. — Значит, они изрядно повздорили?

— Причем Рикардо кричал на нее, хотя она сообщила, что ждет ребенка!

— Мой брат умный человек. И у него есть все основания сомневаться в том, его ли это ребенок…

— Неужели вы думаете, что…

— А ты сомневаешься?

— Встречаться в тавернах, в парке Чапультепек со всяким отребьем! Нет, простолюдинка простолюдинкой и останется!

Леопольдина засопела.

Дульсина знала за ней эту особенность, которая выдавала ее любопытство, неудовольствие или лживость. Если Леопольдина, сказав, что-то, посапывала, значит, утаивала какую-то мысль. Сама Леопольдина знала за собой этот недостаток, но ничего поделать с собой не могла.

Дульсина угадала причину сопения — Леопольдину уязвило ее пренебрежительное мнение о «простолюдинках», одна из коих стояла перед ней.

— Конечно, ее родила Паулетта, женщина из хорошей семьи, хотя и от шофера. Но жизнь в трущобе усугубила ее предрасположение к грубости. — Она выдержала паузу, чтобы польстить Леопольдине. — В то же время известно, что нищие становятся принцами, когда общаются с благородными людьми…

Леопольдина удовлетворенно покашляла.

— Если мои предположения верны и ее ребенок не от Рикардо, то она недостойна жить в этом доме! Вообще недостойна жить!

Дульсина закурила, вдев в прорезь маски сигарету, и жадно затянулась.

— Донья Дульсина, простите, не пора ли снова поговорить с сеньоритой Лулу?

Леопольдина угадала ход мыслей госпожи.

— Вот ты и позвони ей. Скажи, что Роза в больнице и что сейчас самое подходящее время для того, чтобы пригласить поужинать одинокого мужчину…

Рикардо несколько раз пытался навестить в больнице Розу. Но ему это не удалось.

Улыбчивый врач неизменно говорил ему, что состояние его жены хотя и удовлетворительно, но пока не позволяет идти на риск, с каким может быть связано волнение от посещения родных.

Рикардо не опускался до унизительных просьб и в раздражении уезжал.

В последний раз он холодно попросил врача о любезности — передать жене, что он тут же приедет, как только она оповестит его о своем желании видеть его.

И демонстративно бросил букет роз на подоконник, чем крайне удивил старшую сестру, которая тут же после ухода Рикардо и врача подобрала цветы и, аккуратно сложив их в букет, поставила в вазу с водой, чтобы при обходе отдать их Розе.

Рикардо не знал, что сама Роза умолила врача сделать все возможное, чтобы исключить посещения мужа. По крайней мере в ближайшее время. Это не относилось к Томасе, Эрлинде и некоторым другим лицам…

В последний приезд Рикардо показалось, что, когда он выруливал со двора, люди, сидевшие во въезжавшем во двор такси, очень напоминали дона Анхеля и манерного дизайнера Клаудио Монтеса.

Рикардо решил, что это его очередная галлюцинация ревнивца.

Об этом его предупредил психотерапевт, которого он наконец решил посетить, встревоженный тем, что в последнее время начал раздражаться по каждому пустяку, связанному с Розой. Как ему стало казаться, происходило это не столько из-за серьезности поводов, сколько из его желания увидеть ее поступки в трагическом свете измены. Смешно, думал он, но мысль Розы о близости шизофрении и ревности могла оказаться более реальной, чем ему это показалось сначала…

Врач успокоил его, сказав, что все дело не в шизофрении, а в его крайней раздражительности, что может быть связано с разными причинами, например, с неправильной функцией щитовидной железы и с другими вещами. Вскользь он поинтересовался, соответствуют ли они друг другу в сексуальном отношении, под какими знаками зодиака родились и так далее.

— Нет, — уверенно заключил психотерапевт, — не нахожу никаких отклонений от нормы. Просто вам нужен отдых. И лучше всего отправляйтесь куда-нибудь вместе с женой! — напутствовал он угрюмого пациента.

Пассажирами такси, въезжавшего во двор больницы, действительно были дон Анхель де ла Уэрта и Клаудио Монтес. Их-то Роза ждала с нетерпением!

— Ты шикарно выглядишь! — крикнул с порога Клаудио Монтес. — Должно быть, потому, что тебя только что… Как бы это сказать получше… Потому что тебя обнимал твой нелюдимый му-у-у-уж!

— С чего ты взял Клаудио, что он был здесь?

— Мы видели, как он выезжал со двора! — удивленно сказал дон Анхель.

Розе было неудобно признаться, что она не знала о приезде Рикардо, и она разыграла стыдливость женщины, которой неудобно признаваться, будто она только что занималась любовью с мужем в больничной палате.

— Ну, приезжал, — буркнула она. — Но это еще не означает, что больничный режим соответствует твоим догадкам!

— Роза, успокойся, тебе вредно волноваться, — сказал дон Анхель.

Он проинформировал Розу о том, как идут дела.

Несмотря на скандал, который разразился в «Дикой Розе», магазин приобрел известность. Труды дизайнера, энергия Розы и опыт дона Анхеля сделали свое дело. От посетителей не было отбоя.

Америка прекрасно справляется со всеми делами. Малену он устранил из «Дикой Розы». Он полагает, что ей вообще следует поискать работу в другом месте.

Чудесно показал себя Палильо — умный и добросовестный парень и при всей своей полноте работает за троих. Ригоберто, когда не занят перевозками, охотно трудится в магазине. Азия тоже просит ее перевести в «Дикую Розу».

— Поздравляю тебя! Твой магазин утер нос моему! — завершил дон Анхель свое сообщение.

— Это вы с Клаудио должны себя благодарить!

— Нет, ты автор идеи, — сказал дон Анхель. — Не было бы тебя, не было бы и «Дикой Розы».

Роза широко улыбалась, обнажив свои ослепительно белые, дивной красоты зубы.

— Нечего радоваться! — сказал Клаудио. — Мой друг с телевидения хочет подать на тебя в суд.

Улыбка сошла с лица Розы, как обрызганное пятновыводителем пятно вишневого джема.

— С какой стати?

— Во время репортажа он подвергся удушению слезоточивым газом и раскашлялся перед камерой, показав себя телезрителям с невыгодной стороны…

— С какой стороны?

— С невыгодной, — повторил Клаудио, гигантским усилием воли сдерживая душивший его хохот. — Он дергался перед зрителями в пароксизме с выпученными глазами, что существенно исказило его имидж.

— А что это такое? — спросила Роза.

Дон Анхель, чтобы не свалиться со стула, быстро вышел, доставая на ходу пачку сигарет.

— Это такое… Как бы точнее сказать… В районе лица.

— Что именно?

— Ну внешний вид.

— И я его существенно исказила?

— Да! Но это еще не все, что ты исказила…

— А что еще?

— Он терпеть не может…

— В каком смысле?

— Не может… с женщинами.

— А их у него много?

Тут Клаудио развел руками и загоготал так, что старшая сестра, которая степенно приближалась к Розиной палате с букетом роз, прибавив шагу, в страхе открыла дверь, полагая, что в палате засел какой-то маньяк.

Вслед за ней ворвался дон Анхель.

Хохочущий Клаудио Монтес, раскинув руки, помирал со смеху на полу, а на нем сидела Роза, дубасившая его что было сил…

— Не подпускает она к себе Рикардо, — доложила «Леопарда» своей госпоже.

— Я не сомневаюсь, что эта их ссора серьезнее всех предыдущих. Позвони Лулу, пусть она пригласит Рикардо в театр или на ужин.

Леопольдина исполнила приказ Дульсины, и уже к вечеру у себя в конторе Рикардо услышал приятный, с «сексуальными модуляциями» голос красавицы Лулу.

— Рикардо, сама не знаю почему набрала твой номер. Мне его дала Леопольдина. Сказать по правде, мне так одиноко.

— Я понимаю тебя как никто…

— Вот я и подумала, почему бы нам не сходить в театр или в ресторан… Мы ведь когда-то неплохо смотрелись вдвоем!

— И сейчас будем выглядеть неплохо. Если ты не против, я заеду за тобой, и мы поедем в ресторан.

Они долго говорили. Она — о смерти родителей, о том, что не знает, как распорядиться большим наследством. А он о трудных отношениях с Розой.

Лулу деликатно молчала.

Они поужинали. Выпили несколько коктейлей за стойкой бара. Потом танцевали. Со своей осиной талией и высоким бюстом Лулу обращала на себя внимание. Она была очень хороша, и Рикардо было приятно ловить на себе завистливые взгляды мужчин.

Он отвез ее домой.

— Не выпить ли нам по чашечке кофе? — спросила она с улыбкой.

— По-моему, было бы кощунством не сделать этого, — ответил он, чувствуя, как просыпается желание обладать ею.

Лулу была гибкой, как гимнастка. Она обволокла Рикардо своим телом. Ее ненасытность свидетельствовала или о длительном воздержании, или о сильном чувстве. Природа наделила Лулу пылкостью и неутомимостью.

Они расстались утром.

— Рикардо, умоляю, не пропадай надолго!

— Не знаю, что сказать тебе… Мне было с тобой очень хорошо…

— А мне никогда ни с кем не было так хорошо!

— Как жаль, что мы не узнали друг друга раньше, — сказал он, крепко поцеловав девушку.

Рикардо решил, что запишет этот новый грех в старый список прегрешений, известных Розе и прощенных ему в пору их первого сближения…

Роза пробыла в больнице около двух месяцев. И все это время она не видела Рикардо.

Правда, в последние две недели она начала позванивать домой, но категорически запретила Томасе подзывать Рикардо. Однако, случайно услышав, как она говорит с Розой по телефону, он подошел и, взяв трубку, сказал:

— Роза, я забыл, извинился ли я за то, что обидел тебя. Но прошу, хватит сердиться.

— Я больше не сержусь на тебя, Рикардо, — сказала она.

— Я знаю, что ты завтра выходишь. Позволь мне приехать за тобой.

Роза не отвечала несколько мгновений, но ему показалось, что прошла минута.

— Хорошо, Рикардо.

Счастливая Томаса обняла его:

— Рикардо, спасибо, что ты любишь ее! Она глупая и часто заносится, но ты ведь знаешь, что в душе она добрая девочка и очень тебя любит.

— Томаса, — растроганно ответил Рикардо, — пока мы вместе, мы всегда сможем убедить Розу, что я не желаю ей зла.

— Но и ты не подарок, — насупила брови Томаса и, безнадежно махнув рукой, сказала: — Да вы мужчины все такие! Разве вам понять, какая у женщин душа!

— Такая же, как у нас.

— Ну да!

— Так ведь души, когда отправляются на небо, не имеют полового признака?

Эта мысль озадачила Томасу, которая побрела к себе, недоуменно покачивая головой…

Роза села в машину рядом с Рикардо, который плавно вырулил на дорогу, ведущую в сторону центра. По дороге он рассказывал Розе последние домашние новости, среди которых была и тревожная.

У Кандиды снова появились признаки помешательства.

— Представляешь, она готовится к родам…

— Бедная Кандида, неужели она все еще верит в то, что может родить от покойного Федерико? — печально сказала Роза.

— Она вполне могла бы стать матерью…

— Почему бы ее не просватать?

— Кто возьмет в жены душевнобольную?..

— Многие бы женились на ее приданном, — грустно пошутила Роза.

— Я бы закрыл на это глаза, если бы был уверен, что она полюбила этого человека и он хорошо относится к ней.

Неожиданно Роза расплакалась, уткнувшись в его плечо.

— Что с тобой? Почему ты плачешь? Тебе жалко Кандиду?

— Мне жалко тебя, — сказала Роза. — У тебя две сестры. Они родились такими красивыми. И что же! Одна без лица, а другая без разума…

Склонив к ней голову, он поцеловал ее в лоб.

— Роза, как бы ты посмотрела на то, чтобы мы отправились в Гвадалахару? — неожиданно спросил Рикардо.

— Ты не шутишь? — улыбнулась она сквозь слезы.

— Это не в моих интересах.

— Почему?

— Потому что не хочу ссориться с тобой.

— Ах так…

— И еще потому, что хочу выполнить свое обещание. Я ведь не поехал тогда, потому что действительно был занят.

— Рикардо, и мы пойдем в Ботанический сад?!

— Разумеется, за этим мы туда и поедем. Приглядимся к растениям и кое-что закажем для твоего магазина.

Роза поцеловала его и воскликнула:

— Рикардо, из всех мужей мира ты самый муж!

— Ловлю тебя на слове! Беру в свидетели эту дорогу, этот парк, эту статую Колумба и этот музей современного искусства!..

Он полез в карман, вынул маленькую коробочку и передал ее Розе. Она открыла ее и ахнула, увидев перстень, испустивший острый бриллиантовый луч.

— Рикардо, зачем ты балуешь меня? — вздохнула Роза. — Я не привыкла получать такие богатые подарки. Вот приучусь — и пущу тебя по миру.

— Приучайся как можно скорее. Ты ведь не только Гарсиа, но и Линарес.

Ботанический сад в Гвадалахаре произвел на Розу неизгладимое впечатление.

Под его огромным металлическим застекленным каркасом были собраны деревья и растения почти со всего света.

Разные оттенки зелени, цветы и плоды складывались в невиданной красоты панно.

Выложенная кирпичиком дорожка, делая восьмерки на разных уровнях, открывала посетителям все новые и новые экспонаты.

Роза в очках, сдвинутых на кончик носа, диоптрия которых уверенно равнялась нулю, с ученым видом записывала в блокнот латинские наименования растений.

Они не преминули навестить родственника дона Анхеля, к которому у Розы было рекомендательное письмо. Он оказался молодым симпатичным человеком, отдаленно похожим на дона Анхеля. Он просмотрел вырванный Розой из блокнота перечень понравившихся ей растений и обещал позвонить, когда они будут подобраны в указанном Розой количестве в питомнике, находящемся недалеко от города.

Пьянящий аромат, источаемый цветами и плодами, кружил голову.

— У меня такое ощущение, — сказала Роза, закрыв глаза и вдыхая дурманный воздух, — будто я пью коктейль из нектара…

Родственник дона Анхеля кивнул головой.

— В первое время у меня бывали к вечеру обмороки.

— А я бы выпил сейчас что-нибудь покрепче! — сказал Рикардо.

Они сидели на открытой веранде дорогого ресторана и любовались на вечерние огни города.

— Мне так хорошо с тобой, Рикардо, — сказала Роза, — что я даже не помню, какое сегодня время года.

— То время, когда ты сидишь и смотришь на меня своими глупыми, но довольно прекрасными глазами.

— А скажи, Рикардо, — спросила Роза, возвращаясь мыслями к Ботаническому саду, — растения понимают, о чем говорят люди?

— Некоторые ученые считают, что растения — живые мыслящие существа, которые реагируют на приближение человека и угадывают его мысли.

— Вот чудо!

— А индейцы, так те в этом совершенно убеждены.

— Рикардо, не могла бы я что-нибудь выпить?

— Конечно!

— Ты уверен?

— А что тут такого…

— Я ведь не одна…

— Не понял.

— Ну ты что, забыл? Во мне же он! — Она укоризненно посмотрела на мужа. — Представляешь, лежат там, бедненькие, и должны довольствоваться той едой и тем питьем, которые матери выбирают, не посоветовавшись с ними…

Рикардо внимательно посмотрел на нее — шутит она или говорит всерьез?

— Я закажу шампанского.

— Думаешь, мне можно?

— Думаю, ему понравится…

Вечером Роза и Эрлинда сидели в саду у бассейна.

Эрлинда рассказала ей о том, как они провели время в Америке, куда они поехали сразу же после слезоточивого открытия «Дикой Розы».

Эрлинда была как никогда хороша в своем зеленом с глубоким вырезом платье, так гармонировавшем с ее большими зелеными глазами.

Она была счастлива, рассказывая о нежном отношении к ней Рохелио.

Они вспомнили о том времени, когда Эрлинда была вынуждена работать в таверне у Сорайды, куда устроила и Розу. Бедная Сорайда ждет не дождется мерзавца Куколку, который годится ей в сыновья…

Роза рассказала ей о размолвке с Рикардо, после которой она угодила в больницу.

— Подумать только, какие она разные — Рикардо и Рохелио, — задумчиво сказала Эрлинда. — Рикардо то и дело спорит с тобой, а Рохелио хоть бы раз повысил на меня голос.

— Просто ты золотая, а я медная! — рассмеялась Роза. — За что на тебя повышать голос? Ты ведь не «Дикарка».

За их беседой следила из-за шторы Дульсина, стоя у окна своей комнаты в правом крыле дома.

Был бы у нее пулемет, она без всякого зазрения совести расстреляла бы этих двух золушек, прокравшихся в ее дворец, чтобы похитить двух принцев, а с ними и их часть наследства Линаресов!

Хоть бы хрустальные туфельки оборонили! Где там! Явились в старых туфлях на стоптанных каблуках.

И ведь как хитроумно проникают они в дома благородных людей!

Одна свалилась с ограды, а другая под видом медсестры проникла к юноше-инвалиду, чтобы бесчестно отдаться калеке!

Да, они красивы, эти дикие розы. И богатые отпрыски, которым наскучили домашние цветники, устремляются на их терпкий аромат…

Но разве некрасивой была несчастная Леонела, погибшая в своем автомобиле на железнодорожном переезде? На нее заглядывались все мужчины. У нее было высшее образование и большие средства. И она нравилась Рикардо, и сама была от него без ума.

И ее кузина Ванесса составила бы блистательную партию Рохелио, который если и почувствовал снова вкус к жизни после долгих лет, проведенных в инвалидной коляске, то лишь потому, что в сердце его появилась Ванесса…

Если есть Бог на небе, как же он допускает такую страшную несправедливость!

Роза снова беременна. Она родит и окончательно утвердится в этом доме. Нет, надо что-то предпринять! Надо выкорчевать с корнем эти дикие цветы!..

Сидя у бассейна, Эрлинда и Роза продолжали доверительно беседовать. Эрлинда с грустью слушала интимные откровения Розы по поводу того, как она себя чувствует, о том, как замечает каждый день в себе какую-нибудь перемену.

— Он созревает во мне и уже дает о себе знать, — сказала она с невыразимой нежностью. — Хочешь послушать?

Эрлинда, опустившись на колени, осторожно припала к ее округлившемуся плотному животу и прислушалась.

— Не слышу ничего, — сказала она.

— Он почувствовал, что ты приближаешься, и затих. Как зайчик на грядке.

Эрлинда улыбнулась.

— Как я завидую тебе, Розита!

— Почему, глупенькая?

— Потому что до сих пор не могу… забеременеть. Роза, мне кажется, что я никогда не стану матерью!

— Как ты можешь знать это?

— Однажды так случилось… Это было в таверне у Сорайды, еще до того, как ты пришла туда работать… Один плюгавый клиент захотел, чтобы я непременно подсела к нему, заказал бутылку французского коньяка… Ну, ты знаешь, что это приносит выгоду питейному заведению.

— Сорайда, помнится, не понуждала нас делать это…

— Да. Но у нее тогда плохо шли дела, и я хотела ей помочь, хотя, ты знаешь, не люблю крепкую выпивку… Но я отказалась сидеть с ним.

— Почему?

— Потому что у него на лице было написано, что он воспринимает меня не как человека, а как заводную игрушку, которой можно пользоваться по своему усмотрению.

— Что же было дальше? — испуганно спросила Роза, чувствуя, что дело добром не кончилось.

— А дальше… он встал и пнул меня ногой вот сюда. — Эрлинда показала на низ живота. — Я думала, умру от боли…

— Ты показывалась врачам?

— Тогда нет… Я боялась, что начнут допытываться, откуда я, и сообщат бабушке, которая меня вырастила. А она ведь не знала, что я работаю в таверне официанткой…

— Эта травма была серьезной?

— Две недели не сходил огромный синяк, и у меня были сильные кровотечения… Я так боюсь, что у меня никогда не будет детей.

— Надо немедленно показаться врачам, — решительно сказала Роза. — И ради Бога, не волнуйся. У меня ведь тоже были проблемы. Потеряла младенца…

— Ты ведь попала в аварию.

— Но и потом я долго не беременела…

Роза улыбнулась.

— Знаешь, мне кажется, что где-то есть нерожденные дети.

— Не понимаю.

— Ну, дети, которые могут родиться, а могут не родиться!

— Что же, это от них зависит?

— Как ты не понимаешь, они собираются и спорят, кому черед зачинаться…

— Зачинаться?

— Именно. Иногда они так жарко спорят, что и рождаться-то забывают.

Эрлинда с благодарностью посмотрела на Розу и, повернувшись к темному цветнику, закричала:

— Эй! Нерожденные дети! Долго вы там будете спорить? А ну-ка живо родитесь у меня!

Роза подпрыгнула от удовольствия, как девочка, условия игры которой приняла подруга.

В обнимку они направились к дому.

Бедная Кандида основательно готовилась к рождению своего ребенка и разговаривала вслух, перебирая гору связанных ею детских вещей.

Она принимала витамины и делала гимнастику по книге для рожениц. То и дело ощупывая живот и спрашивая у Томасы и Розы, не очень ли он сильно вздулся?

Когда она была одна, она беседовала с Федерико, говоря за себя и за него.

Обычно она начинала с робкого упрека:

— Где ты пропадал так долго, милый?

Каждый раз он находил другую причину для оправдания:

— Был по поручению Дульсины во Франции…

Или:

— Срочные дела задержали меня в Торонто…

— Ты не забыл, что прошло уже два года и мне пора рожать?

— Нет, дорогая, не забыл, но, пожалуйста, отложи это до моего возвращения из Техаса.

Роза с печалью наблюдала за новым ее умопомрачением и не пыталась объяснять ей ее заблуждение.

— Роза, как ты думаешь, — спрашивала она, — эта распашонка будет впору моему младенчику?

— Я думаю, она подойдет…

— Ведь ему уже в моем животе два года…

— Эта распашонка как раз для двухлетнего, — говорила Роза, заливаясь слезами.

— Почему ты плачешь?

— У меня разболелся зуб.

— Лучше всего полоскать шалфеем. Федерико обещал скоро вернуться из Техаса, и я приступлю к родам…

Совершенно по-другому вела себя Дульсина, злобно вымещая на несчастной сестре всю свою неистощимую ненависть.

— Дульсина, скажи, дорогая, долго ли мне осталось до родов? — спросила Кандида у маски.

— Безумная! Неужели ты забыла, что выкинула своего ребенка, прижитого от моего мужа? — ответила Дульсина.

— Я не понимаю тебя… Федерико сказал…

— Федерико мертв! Я застрелила его вот этой рукой!

— Какие глупые у тебя шутки. Федерико сказал, чтобы я повременила до его возвращения из Техаса.

— О каком ребенке ты говоришь?! Да он протух бы в тебе за это время!

Несчастная пересказала слова Дульсины Розе.

— Она говорит, что моего ребеночка давно нет во мне, но я ведь чувствую, что есть! — На глазах ее выступили слезы.

Этого Роза не могла перенести.

Она ни разу не видела Дульсину после ее выхода из тюрьмы.

Взбешенная ее поведением, Роза без стука вошла в ее комнату.

Вид маски ужаснул ее. Розе стало жалко затворницу, но первые ее слова вернули ее к действительности.

— Как ты смела, дрянь, переступить порог моей комнаты! — властно крикнула маска.

— Дульсина, я пришла попросить тебя…

— Я не хочу тебя слушать! Вон!

— Оставь в покое Кандиду, ведь она не в себе.

— Не вмешивайся в семейные дела Линаресов!

— Дульсина, я понимаю, как тебе плохо…

— Ты ошибаешься! Несмотря на случившееся, я не чувствую себя обиженной. Я твердо стою на ногах в своем доме, а ты здесь чужая!

— Я прошу тебя лишь об одном, оставь в покое Кандиду! — твердо сказала Роза и выбежала, хлопнув дверью.

Если бы можно было заглянуть под маску, глазам открылась бы омерзительная улыбка удовлетворения, комкавшая то, что раньше было губами Дульсины…

«Ты еще узнаешь, кому из нас плохо, а кому хорошо!» — подумала Дульсина.

Летит время, все ставит на свои места, отнимает и дает, наказывает и прощает, награждает и отнимает, учит и отбирает память.

Время — соратник Бога, один из вернейших и справедливейших его архангелов — пасет чрева жен человеческих, дарит миру новые мыслящие плоды.

Ранним утром Томаса разбудила Рикардо радостным криком:

— Рикардо, дорогой мой! Радуйся! Роза родила!

Рикардо, как был в пижаме, бросился к Томасе и крепко расцеловал ее.

— Кто родился? — спросил Рикардо.

— Позвонили из родильного дома! Представляешь! — Томаса захлебнулась восторгом и с лукавым видом стала водить глазами.

— Томаса, отвечайте, кто у меня?

— Угадай!

— Ну, мальчик…

— Нет!

— Девочка! — рассмеялся Рикардо.

— Нет!

От изумления он плюхнулся в кресло, недоуменно уставившись на Томасу, которая в этот момент вполне могла сойти за блаженную, каких немало на церковных папертях Мексики.

— Двойня! — крикнула Томаса. — Дева Гваделупе, спасибо тебе, что была с моей Розитой!

Она упала на колени и за неимением изображения славной помощницы всех рожениц перекрестилась на часы, подтверждая этим предположение, что время — явление божественное.

— Мальчики! — уверенно предположил Рикардо.

— Девочки! — всплакнула Томаса. — Вот счастье-то!

— Тоже неплохо, — утешил сам себя Рикардо. — Девочки даже лучше. Двойня мальчиков у нас уже есть. Я и Рохелио. Теперь вот девочки.

Рикардо закрыл лицо ладонями. Только теперь он понял, что произошло: он отец двух девочек! Ему захотелось тут же ринуться в родильный дом и крепко-крепко обнять Розиту.

— Вот и расплатилась с тобой! — сказала Томаса.

— Что вы имеете в виду?

— Наверстала.

Рикардо печально усмехнулся, поняв, что хочет сказать Томаса: один ребенок у Розы погиб, и теперь она вместо одного родила двух.

Роза не могла оторвать глаз от малышек.

Как точно повторила природа черты одной в чертах другой! Какое счастье любоваться на плоть от плоти твоей! Какие они красивые, как дивно пахнут, какие смешные волосики на их головках! Как жадно сосут они ее груди, в которых, к счастью, много молока.

Роза подумала о Богородице, кощунственно представила себя Ею.

Вот лежат на обеих ее руках тяжеленькие, еще безымянные девочки, глазки зажмурены, маленькие кулачки дергаются, — две жизни, подаренные Богом миру.

Что ждет их? Кем они станут?

Она назовет их Дульсе и Лус — «Сладкая» и «Свет»!

Через день после рождения малышек Рикардо навестил Розу в тот момент, когда девочек принесли на кормление.

Рикардо в белой марлевой повязке сидел, придвинувшись к Розиной кровати, и молчал, восхищенно разглядывая два новых лица с зажмуренными глазками.

Роза деловито кормила их, с гордостью поглядывая на мужа.

Один из сосков выскользнул из мокрого ротика, и струйка молока брызнула ему в лицо. Дотронувшись до капелек, он лизнул пальцы.

— Сладкое! — сказал дегустатор.

— Да уж не кислое! — усмехнулась Роза. — Стали бы они кислое есть…

Она с виноватым видом посмотрела на Рикардо.

— Ты не будешь меня ругать, Рикардо?

У него екнуло сердце — никогда не знаешь, что от нее ждать!

— Что еще, Роза? — настороженно спросил он.

— Поклянись, что не будешь меня ругать…

— Ты что-нибудь опять натворила? — подозрительно, но мужественно спросил прошедший сквозь огонь, воду и медные трубы супружества Рикардо.

— Ага…

— Надеюсь, дети мои? — начал он разгадывать очередной ребус Розы.

— Надейся, надейся…

— И это девочки, а не мальчики?

— Стала бы я мальчиков рожать, мучителей женщин!

— Вам же самим нравится, — парировал Рикардо, отдаляя момент, когда Роза ошарашит его чем-нибудь в ее духе.

— Так не будешь сердиться?

— Обещаю, — сказал он, шутливо зажмурившись и заткнув уши пальцами.

— Так вот…

Рикардо приоткрыл один глаз и ухо.

— Я успела без тебя дать им имена!

Рикардо облегченно перевел дух.

— Должно быть, Паулетта и Мария, по имени наших матерей? — высказал предположение отец крошек.

— Нет, — извиняющимся голосом сказала она. — И да простят нас наши матери. Я назвала их Лус и Дульсе!

— А знаешь, мне нравится!

 

ГЛАВА 6

Как быстро пролетели три года.

Два большущих торта с тремя свечками в каждом ждали момента, когда пухлые губки Лус и Дульсе задуют их.

Вокруг девочек хлопотала прихрамывающая Томаса.

На девочек с восхищением смотрели Эрлинда и Кандида. Появление в доме детей очень благотворно подействовало на психику Кандиды. С той минуты, когда она увидела двух малышек, она ни разу больше не вспомнила о лиценциате Роблесе и о том, что у нее был ребенок. И если в течение первого года душевная болезнь еще иногда давала о себе знать, то затем она прошла вовсе. Кандида превратилась в добрую и заботливую, хотя и немного бестолковую тетю, которая души не чает в своих маленьких племянницах.

Стоит ли говорить, что она с ног до головы обшивала своих любимых малышек Лус и Дульсе, что девочки с детства были завалены огромным количеством распашонок, рубашечек и кофточек, многие из которых Кандида сшила и связала задолго до их рождения для своего «будущего» ребеночка. Теперь все ее запасы пошли в дело, и удивительно, Кандида расставалась с этим приданным младенцу без всякого сожаления. Все в доме Линаресов вздохнули спокойно — было очевидно, что появление детей, пусть всего лишь маленьких племянниц, излечило ее.

Этому радовались все, кроме Дульсины. Эрлинда занималась с девочками едва ли меньше, чем Кандида, но проку от ее помощи было значительно больше. В заботы о маленьких дочках Розы Эрлинда вкладывала все свое нерастраченное материнское чувство, но вечерами она все чаще сожалела о том, что ее это счастье обошло стороной.

Правда, несколько дней назад блеснул слабый луч надежды. Рохелио прочел в газете объявление о том, что в Мехико открывается новая клиника по лечению женского бесплодия.

— Эрлинда, дорогая, — говорил он, показывая это объявление жене, — я понимаю, шансов не так много, но, уверен, стоит попробовать.

— Рохелио, подумай, сколько это будет стоить! — ответила Эрлинда со слезами на глазах. Ей очень хотелось иметь ребенка, но ее ужасала мысль о том, что надежда, которая появится у них, если она начнет лечение, может обернуться ничем. И тогда будет еще тяжелее.

— Может быть, нам лучше взять ребенка на воспитание? — предложила Эрлинда. — В Вилья-Руин много детей, которые остались без родителей, несчастных сирот, которым нужна помощь.

— Мы обязательно так и сделаем, Эрлинда, — обнял жену Рохелио. — Но давай сначала попробуем лечение. Если не получится, тогда мы сделаем так, как ты предлагаешь.

Эрлинда вздохнула. Они с Рохелио давно уже говорили о том, чтобы начать жить отдельно — атмосфера в доме была очень напряженной из-за Дульсины, кроме того, всякой женщине хочется чувствовать себя хозяйкой в доме, а не женой младшего брата, которая живет здесь едва ли не на птичьих правах. Но на лечение и на квартиру денег не хватит, нужно выбирать что-то одно.

И вот сейчас, смотря на малышек, которые восхищенными глазенками смотрят на два огромных торта, Эрлинда приняла решение — она будет лечиться.

Ждали приезда папы.

Роза не была уверена в том, что он пожалует на день рождения девочек.

Очередная ссора, которую снова затеял Рикардо, заподозрив Розу в том, что она непозволительно долго задержалась в своем магазине, не оставляла надежд на то, что он появится.

На всякий случай она предупредила девочек, что «папа уехал по делам в Тихуану и прислал им поздравительную телеграмму».

— Будем гасить свечи! — сказала она девочкам, и те дружно дунули на мечущиеся огоньки, захлопав в ладоши, когда погасла последняя из них…

Этому дню суждено было стать днем трагедии для многих и многих мексиканцев.

Для Розы он стал и днем ее личной трагедии…

Дульсина все эти годы не оставляла своим «вниманием» домочадцев дома Линаресов.

Немного времени прошло после рождения девочек, когда Дульсина нашептала Розе о том, что Рикардо частенько видят с Лулу… Да-да, с той самой… Разве Роза не знает, что ее муж все эти годы встречается с пышногрудой любовницей?

Теперь Роза была другой — рождение дочерей изменило ее.

Она не стала устраивать скандалы. Ни попреков, ни намеков не услышал от нее Рикардо.

И к лучшему: к моменту, когда Дульсина нашептала Розе об измене мужа, он был чист, как ангел. Ведь с Лулу он изменил Розе лишь один-единственный раз.

Но не за горами была и вторая измена.

Лулу не переставала домогаться внимания Рикардо.

Поведение Розы — ровное, без эмоций, отношение к мужу — начало приводить его в бешенство. Не за такой Розой он ухаживал долгие годы, не с такой Розой спорил, не такую Розу ревновал. Ее как будто подменили…

Рикардо стал пить, как это случалось с ним в ту пору, когда он, занимаясь в университете, проматывал деньги в кабаках.

Лучшей его утешительницей в эти дни была Лулу.

Полгода назад злой рок настиг Дульсину, покарав ее за все ее «деяния».

Это случилось днем.

Дом огласился страшным воплем, донесшимся из комнаты Дульсины. Первой вбежала туда Роза. Ее глазам открылось страшное зрелище. Дульсина каталась по полу в агонии, царапая ногтями свое ужасное лицо, на котором дотлевали клочья марлевой маски…

Полицейский эксперт восстановил картину. Дульсина в последний год сильно пила, опустившись до слабо разведенного спирта, который ей тайно доставляла (за все увеличивающиеся денежные вознаграждения) обнаглевшая «Леопарда», желавшая сорвать как можно больше с опустившейся и уже не такой властной Дульсины. Очевидно, в опьянении она плеснула спиртом на свою марлевую маску, которая воспламенилась, когда она закуривала сигарету.

Дульсина умерла от удушья…

Звонок Леопольдины, после смерти хозяйки нанявшейся работать в дом дальних родственников Рикардо, явился «славным» подарком в день рождения девочек.

— Роза, если вы отправитесь на квартиру Рикардо, то увидите, что я вам не лгала, — сказала она.

Упоминание маленькой квартиры Рикардо, которую сестры Линарес купили ему, когда он был студентом, взбесило Розу. В этой квартире она впервые испытала близость с Рикардо. Здесь они уединялись, когда уставали от преследований Дульсины…

Ничего не сказав, она выскользнула из дома и, взяв такси, через пять минут взбегала по лестнице пятиэтажного дома. Она открыла дверь своим ключом, тихо прошла в спальню и увидела спящих в обнимку Рикардо и Лулу.

Обнаженная Лулу поразила Розу. Не только совершенством тела. Она подумала о том, что Рикардо, наверно, счастлив с ней.

Неожиданно Лулу открыла глаза. Вскрикнула.

Проснулся и Рикардо. Он был пьян.

— Что ты делаешь здесь? — крикнул он. — Как ты смеешь входить без стука?

Розе показалось, что в лицо ей ударил сноп черного света.

Шатаясь и держась за сердце, она выбежала из дома и, остановив первую машину, умолила водителя отвезти ее домой.

Вбежав в дом, она сказала Томасе:

— Собирай девочек, мы уезжаем!

— Роза, опомнись! Что ты говоришь?! Что случилось?

— Я сказала!

Столько решимости было в ее глазах, столько злости и ужаса, что Томаса не стала ей перечить.

Эрлинда поняла все с полуслова.

— Помоги собрать вещи девочек. Положи в чемодан самое необходимое. Мы уходим через пятнадцать минут.

Странное творилось в природе. Почему-то развылись собаки.

Тяжелые тучи неподвижно застыли над городом Мехико.

Роза с маленькой Лус на руках стояла на углу их тихой улицы, безуспешно пытаясь остановить редкие машины.

— Мамита, куда мы едем? В Тихуану к папе? — спросила Лус.

— Я тебе потом скажу, — отводя глаза, сказала Роза, по щекам которой катились слезы.

— Мамита, почему ты плачешь?

— Я не плачу, это дождичек накрапывает…

Подошли с двумя тяжелыми баулами Томаса и Эрлинда, державшая на руках Дульсе.

Неожиданно она увидела Рикардо, который, пошатываясь, быстро приближался к ним.

— Папочка! — радостно закричала Дульсе, спрыгнув с рук Эрлинды. — Ты приехал на наш день рождения!

Дульсе побежала в сторону отца.

— Стой, девочка! — закричала Роза, передав Лус с рук на руки Томасе и порываясь догнать Дульсе.

Неожиданной силы подземный толчок сотряс город Мехико, вписав в черную книгу землетрясений одну из самых мрачных страниц!

Роза увидела, как закачалось и стало оседать двенадцатиэтажное здание банка…

Скрежет, мрачный гул, падающие обломки, пыль…

Боже! Неужели это возможно?! Роза увидела, как разделившая ее и Рикардо стена накрыла малышку Дульсе.

Она потеряла сознание…

— Боже! Нет! Нет! — прохрипел протрезвевший Рикардо, увидев с угла улицы, как за огромными обломками рухнувшего здания исчезли Роза, Лус и Томаса…

 

ГЛАВА 1

Лет десять спустя после описываемых событий по центральной улице Гвадалахары легкой походкой шла симпатичная темноволосая девочка. Выразительные черты ее лица, живой взгляд, очаровательная, слегка задорная улыбка напоминали о Розе Гарсиа, когда она впервые появилась в саду дома Линаресов. Конечно, девочка была помоложе, ей только что исполнилось тринадцать, но все говорило о том, что в недалеком будущем ее приятелям не избежать разбитых сердец. Уже сейчас Лус считалась самой красивой девочкой в школе, и даже взрослые парни долго смотрели ей вслед, когда она с подружками возвращалась с занятий или с репетиций хора.

Лус подошла к воротам уютного, красивого особняка, утопавшего в зелени.

— Добрый день, Томаса, — весело крикнула она, открывая калитку сада.

Старая Томаса сидела в шезлонге в тени раскидистой магнолии.

— Здравствуй, Лусита, солнышко мое. Как дела в школе?

— Ох, Томаса, замучилась я из-за алгебры. Ну объясни мне, пожалуйста, зачем мне эти уравнения? Ты же сама мне рассказывала, что мама в школу только три года ходила и математику вообще не учила, а посмотри, как ее все уважают и слушаются.

— Что ты, ласточка моя, сравниваешь? Неужели ты не помнишь, как я тебе говорила, что убежала с твоей мамочкой, когда она была совсем малюткой, а потом столько лет жила с ней в заброшенном городе. Сколько я белья перестирала да на себе перетаскала, пока Розита была малышкой. Да притом за работу прачкам такие гроши платили, что на лепешку не всегда хватало, не то что молочком ребенка побаловать. А когда твоя мамочка подросла, и служанкой работала, и официанткой, и продавщицей, лишь бы мне помочь…

— Это до того, как она встретила папу?

Для маленькой Лус с детства рассказы о прошлом своей семьи представлялись похожими на сказку про Золушку. Она представляла себе, как бедная, но прекрасная и гордая Роза вдруг предстает перед восхищенным взором молодого красавца Рикардо.

— Да, Лусита, еще до того. — Глаза старой Томасы затуманились слезами.

Разве маленькой дурочке объяснишь? Роза строго-настрого запретила Томасе говорить девочке о тех страданиях и несчастьях, которые она перенесла, а самое главное, о том предательстве, которое послужило причиной ее бегства из дому, и потере второй дочки.

— Не могу я, Томаса, открыть ей правду. Хватит того, что я всю жизнь росла без родителей, не хочу, чтобы она думала, что ее отец негодяй. Лучше пусть считает, что его нет на свете.

Перед мысленным взором Томасы пронеслась та страшная сцена землетрясения в Мехико. Тот ужасный момент, когда, казалось, земля, разверзлась под ногами, все скрылось в клубах пыли и обломков и Роза с Томасой увидели, как кусок стены медленно падает и накрывает маленькую Дульсе, которая вырвалась из рук Эрлинды и, протягивая руки в ту сторону, где она увидела отца, кричала «Папочка!» и бежала к нему.

Этот крик дочери долго звучал в Розиных воспоминаниях. В тот момент она потеряла сознание и упала. Счастье еще, что маленькую Лус успела подхватить Томаса. Рядом гудели сирены пожарных машин и машин «скорой помощи».

— Синьора, вам плохо? — услышала она голос санитара. Ее уже укладывали на носилки.

— Дульсе, Лус! — жалобно простонала Роза, изо всех сил пытаясь открыть глаза.

— Я здесь, моя деточка, — услышала она голос Томасы. — И Лус со мной.

Машины «скорой помощи» доставляли людей в ближайшие больницы и госпитали. В этой суматохе и толчее все были озабочены оказанием первой помощи. Когда Роза и сопровождавшая ее Томаса с Лус на руках оказались в приемной покое больницы, Роза медленно приподнялась и огляделась. Просторное помещение было заставлено носилками, больничными каталками, повсюду лежали и сидели пострадавшие, некоторые в сопровождении родственников. Дежурный врач вел запись прибывших в больничный журнал. Рядом с Розой притулилась Томаса, а маленькая Лус даже не в силах была плакать от испуга и только неподвижными черными глазами не отрываясь смотрела на маму.

— Но ведь я же не ранена, — слабо проговорила Роза. И вдруг вспомнила: — Дульсе! Ты видела?

Томаса вдруг зарыдала. Как по команде расплакалась Лус, присоединив свои жалобные всхлипы к окружавшему их морю человеческих страданий. Этот плач дочери вдруг вернул Розе ясное сознание происшедшего.

— Надо бежать, — медленно, как будто уговаривая себя саму, но в то же время твердо, проговорила она.

— Куда бежать, Розита? — всхлипнула Томаса. — Нас уже, наверно, Рикардо ищет. Что же с ним будет?

— Рикардо для меня больше не существует. Я тебе потом расскажу. А сейчас надо ехать.

Так началась их одиссея. В сумочке Розы были ее документы, деньги, чековая книжка, которые она успела сунуть туда перед поспешным бегством. Дорожная сумка с ее и детскими вещами осталась среди обломков, откуда забрала их машина «скорой помощи». В голове Розы неотвязно стучала лишь одна мысль: Рикардо не должен никогда узнать, где она.

Нетрудно было выскользнуть из переполненного приемного покоя, куда каждые несколько минут подвозили новых раненых. Роза ощущала слабость, чувствовала острую боль в висках, вероятно из-за того, что ударилась головой о землю, когда потеряла сознание. Тем не менее она смутно понимала, что в такой день, когда все улицы запружены машинами и толпами людей, когда все еще продолжаются подземные толчки, пусть более слабые, проще будет незаметно скрыться из города. На лицах горожан прочитывались тревога, даже ужас и в то же время готовность к решительным действиям и мужество. Даже такси в такой день нелегко было найти: движение было ограничено, а потребность в транспорте неизмеримо возросла. Розу и Томасу выручил пожилой, добродушный мужчина, который проезжал мимо и остановился, увидев, как красивая молодая женщина с бледным лицом тщетно пытается успокоить плачущую малышку, которая вцепилась в маму и никак не соглашается замолчать. Водителю показалось, что женщина вот-вот упадет, она чуть не шаталась от усталости и в то же время продолжала терпеливо и ласково гладить девочку, шепча ей какие-то успокаивающие слова.

— Сеньора, вам не нужна помощь? Может быть, вас подвести?

В глазах красивой незнакомки отразилось такое облегчение, что дон Мануэль, владелец небольшой авторемонтной мастерской, растрогался.

— Благодарю вас, сеньор. Нам нужно срочно попасть на вокзал. Мы едем домой в Гвадалахару.

Когда Роза с Томасой и Лус оказались на заднем сиденье машины, ей показалось, что она проваливается в забытье. Она как будто качалась на мягких волнах, слушала монотонный шум, похожий на рокот прибоя, и опускалась куда-то в темноту. И вдруг эту спасительную пелену пронзила острая, колющая боль: «Дульсе! Деточка моя!» И вслед за этим, как удар ножа в сердце, другая картина: ее муж, ее Рикардо, в объятиях этой вульгарной, бесцеремонной женщины, его такие родные, благородные черты лица искажены выражением глупого самодовольства и сознанием собственника, заполучившего в свое обладание ценную вещь.

«Ах, Рикардо, — думала Роза. — Неужели все эти годы я верила тебе напрасно? Неужели правы те, кто говорят, что мужчина никогда не ценит то, что имеет? Нет, я не позволю тебе посмеяться надо мной. Никогда Роза Гарсиа не позволит обращаться с собой как со старой вещью, которую можно выкинуть за ненадобностью».

Ее мысли прервал шепот Томасы:

— Роза, опомнись, что ты делаешь? Куда ты едешь?

Роза вдруг пришла в себя и новыми глазами посмотрела на верную Томасу. То же знакомое, родное лицо, испещренное морщинами, та же доброта и безграничная любовь в глазах и многолетнее терпение, но вместе с тем усталость и неизгладимый след от пережитых страданий.

— Ох, Манина, — обратилась к ней Роза, как в детстве, — как же это я о тебе не подумала? Вот что: дам я тебе сейчас денег на дорогу, возвращайся домой, только никому ни слова о нас с Луситой.

— Постой, а ты как же?

— А уж я справлюсь: работать я научилась, и деньги, что мне Паулетта оставила, мои по закону, а главное, дочка со мной. Не бойся, Манина, не пропаду.

— И ты что же, Роза, всерьез вообразила, что я тебя одну с ребенком отпущу? — От волнения Томаса заговорила громче, но тут же опять понизила голос, встретив предупреждающий взгляд Розы. — Да как тебе только мысль такая пришла в неразумную твою голову! Эх, Роза, Роза, упрямицей ты была, упрямой и осталась.

Она вдруг замолчала. Роза обиженно и широко раскрыла глаза, и Томаса увидела, что они полны слез.

— Не ругай меня сейчас, Манина. Я тебе потом все объясню, и ты поймешь, что по-другому я поступить не могла.

Томаса растерянно молчала.

Сейчас, сидя в тени дерева, Томаса вспоминала то путешествие в Гвадалахару, первые дни в гостинице, где они остановились под чужой фамилией, поиски жилья и работы. Конечно, Роза была уже не та девчушка из Вилья Руин, которая когда-то торговала жвачкой или образками на улицах Мехико. Когда элегантная, с модной прической дама появилась в конторе агентства по продаже недвижимости, принадлежащей Эрнандо Тампа, и протянула ему визитную карточку, на которой значилось: «Роза Дюруа. Букеты, цветочные украшения», он не сомневался, что перед ним вполне современная деловая женщина, знакомая с миром бизнеса. И в то же время что-то отличало эту посетительницу от деловых мужчин и женщин, с которыми постоянно сталкивался сеньор Эрнандо Тампа по своей работе владельца агентства по торговле недвижимостью. Женщина улыбалась, но в ее больших выразительных глазах затаилась печаль.

— Добрый день, чем могу служить? — произнес Эрнандо, вставая из-за стола.

— Здравствуйте, сеньор Тампа. Я ищу помещение, в котором могла бы открыть цветочный салон.

— Для меня будет большой честью помочь вам в этом деле, сеньора Дюруа, — от его внимания не ускользнуло золотое кольцо на левой рука посетительницы. — Вы, вероятно, недавно в Гвадалахаре?

— Совершенно верно. Мы с дочкой переехали сюда недавно из Куэрнаваки. Я вдова и последние месяцы ухаживала за тяжело больной матерью. Теперь я хочу открыть здесь цветочный салон. Я уже занималась этим раньше и надеюсь, что перемена места и работа помогут мне забыть утраты.

Двадцатишестилетний Эрнандо Тампа считался одним из самых завидных женихов в своем кругу. Высокий, стройный шатен, отличный теннисист и пловец, да к тому же умеющий развлечь девушек пением традиционных мексиканских романсов под гитару. У многих девушек загорались глаза, когда Эрнандо Тампа появлялся в гостях у какого-нибудь знакомого семейства. Но заполучить Эрнандо было не так-то просто. Единственный сын любящих родителей, способный и уверенный в себе, получивший диплом с отличием экономического факультета университета в Мехико, он с юных лет считал, что девушка, которая покорит его сердце, должна быть необыкновенной. Сколько раз ему приходилось отбиваться от настойчивых уговоров своей матушки.

— Сынок, не опоздай сегодня к ужину, — говорила донья Виолета де Тампа, — к нам сегодня приглашены супруги Родригес с дочкой Эрнестиной. Она все время спрашивает, как у тебя дела.

— Ах, мама, мама, ты опять за свое, — отвечал Эрнандо, ласково и в то же время снисходительно улыбаясь донье Виолете. — Сколько раз я тебе говорил, что не хочу лишних недоразумений, чтобы ты же меня потом упрекала, что я кого-то обнадежил. Конечно, я поужинаю с Родригесами, но ты знай, я уйду сегодня рано, у меня еще другое приглашение.

— Бедная Эрнестина, — вздохнула донья Виолета. — Я случайно заметила, как она смотрела на тебя на дне рождения кузины Имельды. Бедная девочка просто глаз от тебя не отводила.

— Мама, я же тебе говорил: такие девушки, как Эрнестина, не в моем вкусе.

— Ах, сыночек, сколько можно мечтать о принцессе? Нам с твоим отцом так хочется порадоваться твоей женитьбе и понянчить внуков.

Такие разговоры в семье Тампа были частыми. Но в последнее время в душе доньи Виолеты затаилась новая надежда. Это произошло, когда в Гвадалахару вернулась дочь сеньора Рокаса Каролина, только что окончившая Гарвардский университет, где она изучала французскую литературу. Не то чтобы Каролине сильно нужна была французская литература, но ей льстила сама мысль о том, что диплом она получила в одном из престижнейших университетов Соединенных Штатов.

Как раз сегодня утром за несколько минут до прихода посетительницы Эрнандо звонил Каролине и пригласил ее поужинать вечером в кафе с модным оркестром. Он с удовольствием предвкушал приятный вечер. И вдруг все его мысли каким-то странным образом преобразились под влиянием этих грустных глаз, так доверчиво глядящих на него. Ему захотелось сделать все возможное, чтобы помочь этой прекрасной, загадочной женщине.

— Сеньора Дюруа, я уверен, что мое агентство сможет подобрать для вас подходящий вариант. Давайте посмотрим, чем мы располагаем.

Начался деловой разговор. Восхищение Эрнандо еще больше возросло, когда он увидел, что помимо красоты его посетительницу отличает ясный ум и трезвое понимание жизни. С этого разговора началось их знакомство, а потом и дружба, которая так много значила для Розы все эти годы и которую Эрнандо так и не удавалось превратить в нечто большее.

 

ГЛАВА 2

Перенесемся теперь в Мехико, в старинный дом семьи Линарес. Это все тот же дом, окруженный небольшим, но тщательно ухоженным садом, немного подновленный после того ужасного землетрясения. Чего только не видели стены этого дома! И сейчас они равнодушно смотрят, как одни из обитателей дома растут и взрослеют, а на лицах других появляются новые морщинки.

Кандида у большого зеркала, висевшего в прихожей дома Линаресов, впервые за много лет внимательно разглядывала свое отражение. Нет, она никогда не была красивой, но когда-то в молодости ее, пожалуй, даже можно было назвать хорошенькой. Однако мужчины мало обращали на нее внимания, возможно, тут было дело в ее заторможенности, она ведь всегда была бесхарактерной, вялой. Кандида вздохнула. Но теперь… Из зеркала на нее смотрела седая, расплывшаяся, старомодно одетая женщина. Она и не заметила, как постарела.

Вчера они с Селией ходили на рынок, и там к ним пристал мальчишка, торговавший дешевыми бусами из морских раковин.

— Сеньора! Сеньора! Купите бусы, такие красивые!

За нее ответила Селия:

— Неужели ты не понимаешь, дурачок, что сеньоры не носят таких украшений? Это же бусы для маленькой девочки.

— Ну так купите их для своей внучки, сеньора! — не унимался мальчишка.

Кандида только поджала губы и пошла дальше, а Селия крикнула:

— А ну пошел вон, а то полицию позову!

— А чего я такого сказал-то?.. — удивленно бормотал мальчик. — Чем я их обидел-то?..

И теперь Кандида с горечью вспоминала «купите их своей внучке». Значит, она стала похожа на бабку! Она и не заметила, как это произошло. Как незаметно пролетела молодость, да ведь у нее и молодости, считай, не было. Кандида тяжело вздохнула.

В гостиную со звонким смехом вбежала Дульсе Мария.

— Тетя Кандида, в первый раз вижу, чтобы ты крутилась перед зеркалом! Неужели завела себе поклонника.

Девочка подошла к тете, встала рядом. Какой это был контраст — красивое юное лицо, тоненькая фигурка. Кандида невольно залюбовалась племянницей. Но даже если бы Дульсе была не такой хорошенькой, пусть была бы какая угодно, тетя все равно бы души в ней не чаяла. Раз уж Бог не дал ей самой родить ребеночка, хорошо хоть, что у нее есть племянница. Кандида обняла Дульсе.

— Ах, моя девочка, какое счастье, что Бог послал мне тебя! Я ведь люблю тебя, как родную дочь. Наглядеться на тебя не могу. Другая мать так не дрожит над своими детьми, как я над тобой.

— Иногда даже слишком, тетя, — надула губы Дульсе. — Ты забываешь, что я уже не маленькая, мне тринадцать лет. Ты меня одну никуда не пускаешь. Другие девочки из нашего класса одни ходят и гулять, и в кино, а я как дурочка какая-то… Только с тетей или с Селией, как будто я младенец.

— Да что ты говоришь, дорогая девочка, — обняла любимую племянницу Кандида. — Если бы их матери перенесли то же, что перенесли мы с твоим отцом, они бы тоже боялись за своих девочек. Подумать только, ведь у нас на глазах погибли твоя мать и твоя сестра — в тот ужасный день. Я своими глазами видела, как на них обрушилась стена.

— Но ведь их так и не нашли.

— Да, — вздохнула Кандида. — К сожалению, мы даже не смогли похоронить их, — она всхлипнула и продолжала сквозь слезы: — Мы хотя бы могли ходить к ним на могилу. Может быть, тогда твой отец… — она запнулась.

Рикардо сегодня опять не ночевал дома, и Кандида этого не одобряла. Раньше в таких случаях он по крайней мере звонил вечером и говорил дочери, что уезжает в другой город или еще что-нибудь. Вчера он даже не позвонил. «Видно, совсем загулял», — подумала Кандида и, чтобы перевести разговор в другое русло, сказала:

— Ну ладно, скорее пойдем завтракать. Селия уже накрыла на стол.

— Что мой отец? — настаивала Дульсе.

— Да нет, ничего. — Кандида сделала вид, что полностью поглощена завтраком. — Селия, будьте добры, принесите, пожалуйста, сливки, — намеренно громко обратилась она к служанке.

— Но где он, где папа? Почему он не вышел к завтраку? — Дульсе удивленно смотрела на пустующее место Рикардо. — Ты что-то хотела про него сказать. Что-то плохое!

— Я вовсе не хотела сказать ничего плохого о твоем отце, — стала оправдываться Кандида. — Он просто уехал по делам в другой город и… — Кандида никогда не умела правдоподобно лгать, и девочка прекрасно слышала фальшивые нотки в ее голосе.

— Это ты сейчас придумала! Где он?

Кандида молчала, беспомощно глядя на Селию. Дульсе выскочила из-за стола и бросилась наверх. Через минуту она показалась с ранцем в руках. Селия поспешно взяла в руки шаль. Она обычно провожала девочку до школы, а затем встречала после окончания уроков.

— Нет! — вдруг крикнула Дульсе. — Сегодня я пойду одна! Я не младенец. Если ты пойдешь за мной, — сердито сказала она Селии, — я убегу на другую сторону улицы, прямо перед машинами!

Селия в ужасе обернулась к Кандиде, ища поддержки.

— Ладно, Селия, пусть она идет одно, — Кандида только вздохнула, глядя вслед убежавшей девочке.

Раздался звонок. Селия открыла дверь. На пороге стояла Ванесса Рейносо. В последнее время она привязалась к Кандиде. Двум одиноким женщинам было хорошо вместе. Вот и сегодня Ванесса решила зайти в дом Линаресов, чтобы как-то скрасить свое одиночество.

— Дорогая Ванесса, как я рада! Чашечку кофе?

— С удовольствием, — отозвалась Ванесса и прошла в гостиную.

— Не беспокойся, Селия, я сама приготовлю кофе, — сказала Кандида служанке. — Я узнала новый рецепт, «кофе по-венски» со взбитыми сливками.

Пока Кандида возилась на кухне, Ванесса оглядела гостиную. Сколько воды утекло с тех пор, как она впервые переступила порог этой комнаты еще совсем юной девушкой. Сколько бед и несчастий видели эти стены. Бывали, конечно, и счастливые дни, но ей казалось, что несчастий на долю этого дома выпало куда больше. Смерти, болезни, преступления — эти стены видели все.

Наконец вернулась Кандида с подносом в руках. Ванесса пригубила кофе.

— Восхитительно! Где ты берешь такие рецепты?

— Я их коллекционирую, ты же знаешь, — ответила довольная похвалой Кандида.

— Ты была бы образцовой женой и матерью, — сказала Ванесса.

— Мне и так приходится быть практически матерью для Дульсе, — сказала Кандида. — Возможно, я ее слишком балую и она растет капризной, но я так боюсь за нее. От Рикардо тоже мало пользы. Разве это воспитание? Последнее время он очень редко бывает дома. Конечно, он много работает, но, я знаю, он стал посещать разные сомнительные заведения. Мне кажется, ему ни до чего нет дела. Если я пытаюсь жаловаться ему на Дульсе, он и слышать ничего не хочет.

— И все-таки надо быть с ней построже, — заметила Ванесса.

— Мне иногда так тоже кажется, но я не могу. Как же я смогу наказывать свою дорогую девочку, это же все, что у меня есть, — на глаза Кандиды навернулись слезы. Она снова повторила «моя бедная девочка», как будто была уверена, что это ее собственная дочь.

— Мне кажется, Рикардо нужно жениться, — покачав головой, сказала Ванесса. — Он будет больше привязан к дому. Мужчина не может так долго жить один. Я знаю, он очень любил Розу, и все-таки пора подумать и о себе. К тому же девочке нужна мать. Тогда и характер ее исправится.

Кандида только покачала головой. Она и представить себе не могла, чтобы Дульсе согласилась принять в дом мачеху, какой бы распрекрасной та ни оказалась. Ведь на столе в комнате девочки все время стояли в рамочках две фотографии, на одной улыбались две очень похожие друг на друга девочки — Лус Мария и Дульсе Мария, с другой смотрела Роза. Это фото было особенно удачно — Роза Гарсиа вышла на нем совсем как живая.

Ванесса тем временем продолжала:

— И нельзя пускать это на самотек. Подумай сама, Кандида. В один прекрасный день он приведет сюда какую-нибудь охотницу за мужьями и поставит тебя перед свершившимся фактом. Нужно помочь ему выбрать приличную женщину.

— Возможно, ты права, но я боюсь даже заговорить с Рикардо об этом.

Ванесса задумалась. Разве она сама не могла бы стать хорошей женой для Рикардо и новой матерью для Дульсе, но вслух она этого не высказала, а как бы невзначай спросила:

— Как Рохелио и Эрлинда? Ты давно видела их?

— Они заходили к нам вчера. Говорят, что у них все хорошо. Но у Рохелио какой-то усталый вид. Наверно, он слишком много работает. Это неудивительно, ведь он решил отдать мальчика в хорошую частную школу, им нужны деньги.

— Они могли бы жить здесь, с вами, и тогда им не нужно было бы платить за квартиру. Дом здесь большой, места бы хватило для всех, — сказала Ванесса.

Об этом же говорили Рохелио и Эрлинда. После рождения Флорентино они снимали довольно большую квартиру если не в фешенебельном, то по крайней мере хорошем районе города. Эрлинда все свое время уделяла семье — дому, мужу и сыну. Однако теперь перед ними встала проблема — они оба очень хотели, чтобы их малыш Тино получил самое лучшее образование. Но такое образование стоит денег. Рохелио работал в солидной фирме по производству электрооборудования и неплохо зарабатывал, но на оплату обучения в хорошем частном лицее этих денег не хватало.

— Он такой способный мальчик. Как бы мне хотелось, чтобы он стал не просто образованным человеком, а настоящим ученым, — говорил Рохелио. — Придется нам сократить расходы. Переехать в другую квартиру, поменьше.

— Я на все согласна, дорогой, — улыбаясь ответила Эрлинда. — Ты же знаешь, я выросла в такой тесноте, что мне любая квартира покажется раем.

— Конечно, мы могли бы какое-то время пожить в нашем старом доме вместе с Рикардо. Кандида много раз приглашала нас вернуться к ним. Ей было бы легче вести дом, и мы могли бы немного сэкономить.

— И все же знаешь, Рохелио, каждой хозяйке хочется иметь свой дом и ни от кого не зависеть, — ответила Эрлинда. — Может быть, мне лучше пойти работать? Тино будет в школе, и у меня появится больше свободного времени.

— У тебя ведь так много дел по дому, дорогая. Я не хочу, чтобы моя жена несла на себе двойную нагрузку — это очень непросто вести дом и одновременно ходить на работу. Подождем пока с решением. У нас еще есть время. Плату за следующий учебный год нужно вносить только через два месяца. Но как бы там ни было, я твердо намерен отдать Флорентино в лицей.

— Да, грех не развивать таланты такого ребенка, — вздохнула Эрлинда. — Тино так напоминает мне моего младшего братишку Густаво. Ты не представляешь себе, он сам научился читать в четыре года. Его никто не учил, а он приставал к взрослым и спрашивал: это какая буква, а эта? И вдруг, я очень хорошо это помню, мы с ним шли по улице, и он прочитал вывеску: «КОНДИТЕРСКАЯ». А ведь он был еще совсем крошка. А потом стал читать все, что только мог достать в наших трущобах, — старые газеты, рекламные листовки. Его бы учить, но на какие деньги?.. Едва на еду хватало. — При воспоминании о любимом брате Эрлинда вздохнула.

— Когда же его должны выпустить? — спросил Рохелио, который никогда не видел своего шурина, только слышал о том, что Густаво сидит в тюрьме.

— Кто знает? Ведь он получил небольшой срок, но там, в тюрьме, что-то произошло, говорят, он пытался бежать, избил тюремщика. Я в это не верю, но ему прибавили срок. Неужели я когда-нибудь снова увижу его? Бедный Густаво! А ведь первой его кражей была книга!

В комнату вбежал Тино с книжкой в руках.

— Папа! Папа! А что такое лампа накаливания?

Рохелио взял мальчика на руки и поднес к торшеру.

— Вот, видишь, это лампочка. Она называется лампа накаливания.

— А почему она светит? — не унимался малыш.

— Пойдем в комнату, я тебе сейчас все объясню.

Рохелио опустил Тино на пол, и они вместе ушли в комнату малыша. Эрлинда с улыбкой смотрела им вслед. В это время зазвонил стоявший на столе телефон. Эрлинда сняла трубку.

— Сеньора Эрлинда Гуатьерес? — раздался незнакомый мужской голос. Эрлинда ощутила ни на чем не основанное беспокойство. Что-то в этом голосе заставило ее вздрогнуть.

— Моя фамилия Линарес, — ответила она. — Я замужем.

— У меня есть новости от вашего брата Густаво.

 

ГЛАВА 3

Рикардо сидел в своем офисе и никак не мог сосредоточиться на содержании документов, которые принесла ему на подпись секретарша Роберта. Некоторые из бумаг он сразу отложил в сторону, но другие, к сожалению, требовали немедленного рассмотрения.

Рикардо с ненавистью придвинул к себе папку. Он был начальником крупного отдела страхового агентства и мог бы рассчитывать на место заместителя генерального директора, но для этого надо было полностью отдавать себя делам. Скоро генеральный директор сеньор Санчес уйдет на пенсию, и его заместитель дон Педро Альварес-дель-Кастильо перейдет в кабинет директора, освободив тем самым свой — кабинет заместителя. На эту должность всерьез могли рассчитывать только два человека в агентстве — сам Рикардо и начальник регионального отдела Федерико Саморра. Кто станет новым замом генерального директора — это вопрос ближайших двух-трех месяцев. Сейчас нужно показать, на что он способен. Рикардо это прекрасно понимал, но больше всего ему хотелось послать все к черту, бросить эти надоевшие бумаги и… выпить рюмку коньяка. Рикардо закрыл глаза и вспомнил, как провел вчерашний вечер и ночь.

— Рикки, душка, — гладила его по плечу белокурая красотка по прозвищу Милашка. — Что ты сегодня такой скучный? Давай лучше выпьем текилы.

— С каких это пор ты пьешь текилу? — устало улыбнулся Рикардо. — Я думал, такие красавицы, как ты, пьют напитки поблагороднее.

— С тобой я забываю все на свете, — проворковала Милашка и позвала официанта.

Что было дальше, Рикардо помнил смутно. Из бара они отправились к ней: она снимала небольшую квартиру, обставленную с дешевой претензией. Когда он уже глубокой ночью встал и оделся, она не хотела его отпускать:

— Куда же ты, любимый, оставайся до утра! Ты же говорил, что у тебя нет жены. Тебя некому ждать!

— Да, но у меня есть сестра и дочь, — ответил Рикардо, надевая пиджак.

— Но они же не могут запретить тебе бывать там, где ты хочешь, ты же свободный человек!

Милашка поднялась с постели и обвила его шею руками. На ней была только легкая ночная рубашка. Он взял ее за плечи, чтобы освободиться от ее объятий, но не смог. Они слились в долгом поцелуе. Было что-то хищное в том, как она впивалась в его губы своими.

— Теперь ты мой… — прошептала она.

Так Рикардо в первый раз за все эти годы не пришел домой, не предупредив об этом сестру. Обычно он звонил Дульсе или, если девочка уже спала, разговаривал с Кандидой, ссылался на срочные дела или придумывал что-то еще. Он всегда помнил о семье. Сегодня с Милашкой он впервые забыл о своих близких.

Дверь его кабинета открылась, и вошел Леандро Морено, давнишний помощник и сослуживец Рикардо.

— Что с тобой? — спросил он, увидев приятеля. — Ты сегодня как-то странно выглядишь. Ты не заболел?

— Не знаю, — уклончиво ответил Рикардо. — Может быть. У меня к тебе просьба, Леандро. Ты не мог бы просмотреть эти бумаги, принять решение и поставить резолюции. А я вернусь через полчаса, максимум через час, и все подпишу так, как ты решишь.

— Хорошо, — в недоумении ответил Леандро. Прежде не случалось, чтобы Рикардо перекладывал работу на других, более того, был готов подписать, не читая, служебные документы. Леандро решил, что шеф переутомился на работе. — Хорошо, я во всем разберусь, иди. Ты что-то сегодня очень неважно выглядишь. Наверно, слишком много работаешь ввиду грядущих перемещений…

— Нет… не знаю, — неопределенно ответил Рикардо и вышел на улицу.

Телефонная трубка дрогнула в руках Эрлинды. Неужели новости о брате? Как странно, она с мужем только что говорила о нем.

— Я вас слушаю, — срывающимся голосом сказала она.

— Это не телефонный разговор, — ответил мужчина на другом конце провода. — Давайте встретимся в кафе.

— Хорошо, — вконец растерялась Эрлинда. — Но скажите мне, с ним что-то случилось? Он жив?

— Да, жив и здоров, — ответил голос, — но это все, что я могу вам сейчас сказать. Жду вас в кафе «Палома» в пять вечера. Крайний столик справа. Но вы должны быть одна. Иначе я к вам не подойду.

— Одна? — удивленно переспросила Эрлинда, но в трубке уже раздавались короткие гудки. — В пять часов, кафе «Палома», — шепотом повторила она. — Боже мой, неужели я что-то узнаю о Густаво?

Она прислушалась. Из комнаты Тино доносился веселый смех. Эрлинда колебалась. Может быть, стоит все рассказать Рохелио? Но он ни за что не отпустит ее одну на встречу с этим подозрительным человеком. Скорее всего, это преступник, вышедший из тюрьмы. Но вдруг он принес ей весточку от брата? Если она придет с Рохелио, она ничего не узнает, так сказал этот человек. И Эрлинда решила пока ничего не говорить мужу.

Дульсе была очень невнимательна на уроке. Она и в остальные дни не отличалась особым прилежанием, но сегодня и вовсе не слушала, что говорит учитель. Она могла думать только об одном — отец не ночевал дома. Где же он был? Куда-нибудь уехал по делам? Раньше никогда не случалось, чтобы он уезжал и не предупредил сестру и дочь. «А вдруг, — мелькнула ужасная мысль, — вдруг он собрался снова жениться? Вдруг он познакомился с какой-нибудь женщиной?» Дульсе была современной девочкой, она читала книги, смотрела длинные телесериалы и прекрасно знала, где мужчина, у которого тем более нет жены, может проводить ночь. Неужели он приведет домой новую жену? Эта мысль была Дульсе непереносима. Нужно обязательно посоветоваться с Лолой. Дульсе вырвала из тетради лист бумаги и написала:

«Лолита!

Что может делать мужчина, когда не приходит ночевать домой? Скорее всего, он проводит ночь у любовницы. Как ты думаешь? Дульсе.»

Она сложила листок в четыре раза и бросила на парту Лоле Алонсо, своей лучшей подруге.

К сожалению, занятая своими мыслями Дульсе не заметила, что учитель дон Баудилио прервал свои объяснения и внимательно смотрит на нее. Лолита не успела и развернуть записку, как та оказалась в руках учителя.

— Вот, оказывается, что тебя интересует, Дульсе, — качая головой, сказал дон Баудилио. — Лучше бы ты больше думала о своих уроках. Что ж, я вижу, придется мне поговорить с твоим отцом и тетей.

— А разве вы не знаете, дон Баудилио, что читать чужие письма нельзя? — во всеуслышание заявила Дульсе, вышла из-за парты и, хлопнув дверью, покинула класс.

Рикардо сидел в кафе. Перед ним стояло несколько пустых банок из-под пива. Какая-то девица, сидевшая за соседним столиком, вовсю строила ему глазки. Рикардо вздохнул — в контору возвращаться не хотелось. Девица подсела к нему:

— Что такой грустный, красавчик?

Она ему явно льстила. Трудно было назвать красавчиком этого усталого мужчину за тридцать с темными кругами под глазами, в помятом костюме.

— Оставь меня, — только и ответил Рикардо, и девица, надув губы, удалилась со словами:

— Подумаешь, нашелся гусь.

Из дверей агентства вышел Леандро. Он увидел, что Рикардо сидит в кафе, и поспешил прямо к нему.

— Я все просмотрел, Рикардо. Теперь тебе осталось только подписать бумаги. Что с тобой стряслось?

— До чего все надоело, — ответил Рикардо.

— Что с тобой? — снова спросил Леандро. — Что-нибудь случилось дома? Зря ты сидишь здесь под самыми окнами, ведь тебя могут увидеть служащие агентства. Ты же знаешь, что сейчас решается вопрос о том, кто займет место заместителя генерального директора. И я знаю, что сам дон Педро хотел бы видеть на этом месте тебя, а вовсе не Саморру. Поэтому тебе надо быть сейчас особенно осмотрительным. Вот закончится рабочий день, тогда сиди в кафе сколько тебе угодно. Не надо давать Саморре повода прицепиться к тебе. Ты же знаешь, он на все пойдет, лишь бы очернить тебя.

— Мне все равно, — ответил Рикардо, — пусть эту должность получает Саморра. Зачем мне все это надо? Ради кого стараться?

— У тебя же есть дочь, подумай о ней.

— Если бы о ней не думал, я, может быть, давно бы бросил это агентство и неизвестно где бы был, — ответил Рикардо.

Он вздохнул и постарался взять себя в руки:

— Да, Леандро, ты, конечно, прав. Надо работать. Хотя бы ради Дульсе.

Уйдя с урока, Дульсе бродила вокруг школы, думая, как теперь поступить. Тетя Кандида, конечно, пришлет за ней Селию, но Дульсе теперь твердо решила, что будет обходиться без провожатых. Какой стыд — в тринадцать лет тебя провожают в школу и из школы. Наконец раздался звонок с урока, и тут же у ворот школы появилась тетя Кандида собственной персоной. Дульсе спряталась за углом и стала дожидаться, когда же выйдет Лола Алонсо. Вот и она. Дульсе догнала подругу:

— Ну что там дон Баудилио?

— По-моему, он разозлился. Жди, теперь нагрянет к тебе домой.

— Сколько раз грозился, но не приходил же.

— А теперь может прийти.

— Знаешь, Лолита, — грустно сказала Дульсе, — мне уже все равно. У нас папа не пришел сегодня домой. Где он был? Он ничего нам с тетей не сказал.

— Может быть, у него появилась невеста? — предположила Лола. — Ведь он еще не очень старый. Он может жениться.

— Никогда! — закричала Дульсе. — Чтобы у нас дома жила мачеха? Тогда я сама уйду!

— А может быть, она будет добрая? — сказала Лола. — Будет любить твоего отца и тебя?

— Не будет никакой — ни доброй и ни злой! — крикнула Дульсе и кинулась домой.

Без пяти минут пять Эрлинда уже сидела за крайним правым столиком в кафе «Палома», которое находилось прямо у входа в страховое агентство, где работал Рикардо, брат ее мужа.

Эрлинда нервно оглядывалась. Прошло минут пятнадцать, но никого не было. Вдруг к ее столику подошел мужчина в черной кожаной куртке. Она подняла голову: его лицо можно было бы назвать даже красивым, если бы не холодный расчет в глазах, если бы не жестокость, спрятавшаяся в уголках губ. Что-то в его лице вселяло тревогу, казалось, такой человек готов на все.

— Эрлинда Гуатьерес? — спросил он.

— Эрлинда Линарес, — ответила та. — Я же говорила вам, я замужем. Разве Густаво не знает об этом? Я писала ему.

— Это не имеет значения, сеньора, — по-волчьи ощерившись, сказал мужчина. — Будем знакомы, Ченте. Друг Густаво Гуатьереса.

— Очень приятно, сеньор… — Эрлинда замолчала, ожидая, что ее собеседник назовет свою фамилию.

Однако этого не произошло. Ухмыльнувшись, Ченте сделал вид, что не заметил заминки, и как ни в чем не бывало продолжал:

— Итак, сеньора Линарес, должен вас обрадовать. Вашему брату удалось бежать из тюрьмы, и сейчас он находится здесь, в Мехико, — нелегально, разумеется.

— Я могу увидеть его? — воскликнула Эрлинда. — Где он?

— Не так быстро, сеньора, — медленно проговорил Ченте, — это слишком опасно… для него. Но вы можете ему помочь материально. Видите ли, у Густаво нет денег не только на приличную одежду, ему не хватает даже на хлеб. Так что, если бы сеньора смогла передать для него некую сумму…

— У меня с собой только сто тысяч песо, — прошептала Эрлинда.

— Негусто, — нахмурился Ченте, — но на первый раз хватит. Не забывайте, сеньора, ваш брат очень истощен. Его били. А пока он не обзаведется приличной одеждой, и думать нечего выходить на улицу, его загребет первый же легавый. Так что попробуйте достать еще денег. Я вам позвоню через неделю.

Эрлинда открыла сумочку, нервно вытащила все наличные деньги и пересчитала их. Там оказалось чуть больше ста тысяч. Это были последние деньги до получки, которая у Рохелио будет только через пять дней.

— Вот, пожалуйста, — прошептала она. — Не знаю, правда, что скажу мужу, ведь у нас не так много денег. Ему может не понравиться, что я встречалась с вами…

— Я надеюсь, вы проявите благоразумие, сеньора Линарес, и ничего не станете рассказывать мужу, — широко улыбнулся Ченте, однако в его улыбке Эрлинде привиделась угроза. Она достаточно долго работала в ночном кафе, чтобы понимать, что может стоять за улыбкой таких типов, как тот, что сейчас сидел перед ней. — Уходите вы первая, — приказал Ченте.

Эрлинда поднялась. Уходя, она оглянулась на собеседника. «Типичный уголовник», — подумала она. В ней шевельнулось сомнение: верно ли, что эти деньги пойдут Густаво? А если он действительно бежал и скрывается?.. Как бы все узнать поточнее…

Эрлинда была настолько взволнована этой встречей, что не заметила, как за соседний столик сели вышедшие из агентства Рикардо и Леандро. Они заказали кофе и стали обсуждать дела на службе. Рикардо заметно повеселел — воспоминание о вчерашнем вечере померкло, он снова принялся за работу.

Вдруг Леандро, рассказывавший о планах расширения агентства, замолчал на полуслове и сказал Рикардо:

— Посмотри на сеньору, которая только что встала из-за столика. Вон там, справа. Это случайно не жена твоего брата Рохелио?

Рикардо обернулся и увидел, как Эрлинда что-то говорит молодому сильному мужчине довольно подозрительного вида.

— Да, это Эрлинда, — подтвердил Рикардо. — Она нас не замечает.

В этот момент Эрлинда повернулась и, не оглядываясь по сторонам, быстро ушла. Она шла как-то очень нервно.

Оставшись один, ее собеседник пересчитал деньги, которые только что вручила ему Эрлинда, удовлетворенно засопел и подозвал официанта.

— Двойное виски, — коротко приказал он.

Все происходящее показалось Рикардо очень подозрительным. Что у Эрлинды может быть общего с этим типом? Может быть, какой-нибудь человек из прошлого, ведь Эрлинда работала когда-то официанткой в ночном кафе «Твой реванш»? Кто знает, какие люди могут внезапно выплыть из нашего прошлого?

— Откуда ты знаешь эту женщину? — не выдержав, подошел к подозрительному незнакомцу Рикардо.

— Тебе какое дело? — Ченте смотрел на подошедшего из-под полуопущенных век. — Я встречаюсь, с кем хочу.

— Дело в том, что это моя жена! — неожиданно для себя самого выпалил Рикардо.

— Вот как! — Ченте хрипло захохотал. — Тогда сторожи ее, да получше.

Рикардо хотел броситься и надавать Ченте по наглой роже, но Леандро удержал его — разве можно затевать драку под окнами собственной конторы. Тем временем уголовник залпом осушил принесенный ему стакан и со словами «Сдачи не надо!» бросил на стол смятую денежную купюру.

— Ну я пошел, счастливо оставаться, ребята. Смотри, как бы тебе не наставили рога, Линарес!

 

ГЛАВА 4

Элегантная светящаяся вывеска «Цветочный салон Розы Дюруа» на бульваре Кармелитос была хорошо известна в городе, и салон пользовался заслуженной популярностью. Букеты для самых фешенебельных свадеб предпочитали заказывать в салоне Розы Дюруа, и не только из-за безупречного вкуса владелицы, но и потому, что сеньора Дюруа пользовалась всеобщим уважением и симпатией.

— До чего приятная дама, — судачили соседки. — Такая милая, обходительная. И дочку у нее такая славная растет.

— Вот только все одна да одна. Я как-то ее спрашиваю: «Сеньора Роза, отчего же вы замуж не выходите?» Она только улыбнулась и головой покачала.

— Говорят, мужа своего очень сильно любила, оттого и не смотрит ни на кого. А все-таки, если вы меня послушаете, неспроста сеньор Эрнандо Тампа к ней захаживает. Женское сердце в конце концов не устоит.

Если бы знали соседки, какая буря поднималась в душе Розы, когда она слышала ненароком мнения по поводу ее личной жизни. Каких трудов стоило ей сдерживаться и сохранять всегдашнюю ровную приветливость и доброжелательность, за которую ее так уважали и ценили.

Много раз старая Томаса принималась увещевать и уговаривать Розу.

— Ах, Розита, не дело такой женщине, как ты, жить вдали от мужа, да еще и ребенка от него прятать. Давно тебе пора объявиться и все ему объяснить.

— Нет, Томаса, ты не понимаешь. Неужели ты не помнишь, как я его любила? Да у меня он был как свет в окошке, я же его за самого благородного человека считала. И вдруг я его вместе с той бабой увидала, после того как он мне клялся, что дороже меня и дочек у него ничего на свете нет. — В такие минуты голос Розы начинал дрожать, глаза наполнялись слезами.

— Ну тогда, может, тебе на развод надо подать? По крайней мере, станешь свободной женщиной и начнешь жизнь сначала.

— Да как же я подам на развод, сама посуди! Что же я тогда Лусите скажу? Всю жизнь ей твердила про то, какой у нее славный был папочка и как он погиб при землетрясении, а теперь вдруг выяснится, что папочка меня бросил. Да как я ей в глаза после этого посмотрю?

— Роза, но ты же молодая, красивая женщина. Зачем тебе одинокой оставаться?

— Нет, Томаса, хватит с меня любви. Намучилась я на всю жизнь. Пока он за тобой ухаживает — соловьем разливается, а после свадьбы ты вроде как и не нужна больше. Нет уж, хватит, больше я в такую ловушку не попаду.

— Да брось, Розита, нельзя всех мужчин одной меркой мерить. Вот посмотри хоть на сеньора Эрнандо. Сколько раз он тебя выручал, когда тебе помощь требовалась. А какой он внимательный, как Луситу нашу балует. Я точно от верных людей слышала: мать его донья Виолета убеждена, что он потому и не женился, что тебя поджидает. А уж какие только красотки ему на шею не вешались. Ты бы хоть его пожалела, если себя не жалеешь.

— Да знаю, знаю, что Эрнандо хороший человек. Я сама была бы рада, если бы ему хорошая женщина встретилась. Ну что я сделаю, Томаса, если он для меня просто как брат? И пожалуйста, не надо, не уговаривай меня.

Такие разговоры время от времени повторялись, но результат всегда был один и тот же. Роза наотрез отказывалась обсуждать даже возможность того, чтобы сообщить о себе бывшему мужу. И все-таки Томасу не оставляло внутреннее убеждение, что Роза не забыла Рикардо и продолжает страдать от разлуки с ним.

В этот день, когда салон закрылся на дневной перерыв, Роза поспешила в ресторанчик «Эль Параисо», где она договорилась пообедать со своей подругой Консуэло. Несколько лет назад, когда Роза только недавно открыла свое дело в Гвадалахаре, Консуэло пришла в салон, чтобы заказать цветочные украшения для дома, где готовились отпраздновать год со дня рождения маленького Луисито. До сих пор Роза помнила тот сияющий взгляд молодой мамы, вошедшей в салон под руку с мужем, Хосе Луисом. Роза сама доставила корзины и вазы с цветами в назначенный день и, расставляя их, слушала беспечное щебетание Консуэло.

— Вы знаете, нам хочется особенно отметить этот день, — говорила Консуэло. — Мой муж последние полгода был на заработках в Штатах. Я прямо устала дни считать до его возвращения. А теперь мы позвали его друзей, наших родных, так что мне хочется, чтобы был настоящий праздник.

С того дня Консуэло часто заходила к Розе, и не только за покупками, а просто поболтать, и постепенно молодые женщины подружились. Сколько раз во время долгих отъездов Хосе Луиса Роза утешала подругу, которой приходилось одной сидеть ночами у постели сына, одной разбираться в его мальчишеских дворовых ссорах и поломанных машинках. Как радовалась Роза за подругу, когда с помощью сбережений, подаренных родителями Консуэло, они купили собственный небольшой, но вполне уютный домик, и Консуэло с Хосе Луисом пригласили ее на новоселье. В тот день Роза в качестве подарка украсила гостиную гирляндами, искусными венками из цветов и изящными композициями в вазах. А какая была радость, когда на деньги, заработанные за границей, Хосе Луис смог открыть небольшую торговую фирму и окончательно устроиться в Гвадалахаре. Консуэло летала как на крыльях. Ей казалось, что все ее трудности позади и перед ней простирается счастливое и безоблачное будущее.

И что же теперь? Все чаще Роза обращала внимание на озабоченный и грустный вид подруги. А сегодня, когда договаривались о встрече в ресторане по телефону, голос Консуэло так дрожал, как будто она с трудом сдерживает слезы.

И вот теперь, когда подруги обнялись и поцеловались, Консуэло едва дождалась, пока отошел официант, чтобы выпалить Розе:

— Роза, я так дальше не могу. Ну объясни, за что мне это?

— Да что с тобой, Консуэло? Объясни, что стряслось.

Разумеется, как всегда, дело было в Хосе Луисе. («Вечно беда с этими мужчинами», — привычно подумала про себя Роза.)

— Ты подумай, он просто меня не замечает!! — Голос у Консуэло был такой, что Розе показалось, она сейчас разрыдается прямо в ресторане.

— Да брось, Консуэлита. Ты же знаешь, что он любит тебя, и Лусито. Ты сама столько раз мне говорила.

— Любит! — всхлипнула Консуэло. — А ты знаешь, что он чуть не каждую ночь домой возвращается после полуночи? Все говорит, с друзьями по делам встречается. А где у них дела, там и пиво, а то и покрепче. И даже когда пораньше придет, сядет к телефону и опять часами с теми же друзьями беседует. Луиса даже не спросит, как дела в школе.

— Но у него действительно много работы. Он же для вас старается.

— Для нас! — Консуэло при этих словах совсем расстроилась. — Слушай, подружка, я же тебе рассказывала, как было, когда его мать у нас всю зиму жила.

Роза уже знала, что с полгода назад Хосе Луис объявил жене, что его мама, живущая в деревне вместе с семьей дочери, очень соскучилась по сыну и внуку и хочет пожить в Гвадалахаре.

— Ты же меня знаешь, Розита, мама есть мама. Хоть у нас места мало, сама знаешь, я и слова не сказала, все это время старалась, чтоб ей угодить, чтобы она себя получше чувствовала. А что получилось? К нему мать приехала, а он опять с друзьями до полуночи гуляет. Меня не стесняется, хоть ее бы постеснялся.

Роза сочувственно кивнула.

— А ты с ним поговорить не пробовала?

— Да уж сколько раз говорили. Вроде объяснимся, примиримся, клянется, что, кроме нас, никто ему не нужен, а через пару дней опять за свое.

— Ты, кажется, говорила, что он на прошлой неделе по делам в Нью-Йорк ездил.

— Все так и есть. Кажется, провернул неплохую сделку. Я было размечталась, что теперь, когда мама уехала, и мне какое-то внимание достанется. Да где там! Стал деньги на хозяйство давать и вдруг дает в два раза меньше. Дескать, у него расходы большие, машину новую купил, куртку модную кожану… Я прямо расплакалась от обиды. Значит, я у него вроде служанки. Он сейчас по нескольку недель не вспоминает, что мы муж и жена.

Когда Консуэло делилась своими обидами, их третья подруга, жизнерадостная Лаура, решительно заявляла: «Консуэлита, ты должна жить своей жизнью. Найди себе дружка».

Консуэло слушала, качала головой и грустно отвечала:

— Нет, видно, не судьба. Никто другой мне не нужен. Этот и лысый, и пузатый, а вот поди ж ты, никак не могу перестать из-за него страдать.

Впрочем, в последнее время и хохотушке Лауре было не до смеха. Ее роман с женатым человеком незаметно перерос в настоящую драму. Как раз сегодня после работы Лаура обещала зайти к Розе домой, так что ей еще предстояло выслушать горести второй подруги.

В это же время, когда Роза и Консуэло делились своими проблемами, в одном из самых шикарных особняков Гвадалахары замышлялся план кампании, которой суждено было оказать влияние на Розину жизнь. Перед зеркалом в своем будуаре причесывалась и накладывала макияж эффектная блондинка с правильными чертами и красивой фигурой, но с несколько надменным выражением лица. Это была та самая Каролина, которая в год появления Розы в Гвадалахаре вернулась домой после окончания учебы в Штатах и произвела сильное впечатление на молодого Эрнандо Тампа. Кое-кто поспешил даже заявить о том, что свадьба не за горами. Как бы то ни было, красавица Каролина довольно скоро сделала весьма выгодную партию: вышла замуж за Фелипе Агила, младшего партнера известного банкирского дома «Кредито насьональ», главой которого был всемогущий дон Хасинто Менендес. Очень скоро Каролина стала разъезжать по улицам в спортивном автомобиле последней модели, а на вечерах и приемах она была законодательницей мод. И вдруг через восемь лет последовал развод.

— Голубка моя, зачем тебе разводиться? — увещевала ее Консепсьон, жена дона Хасинто. — Ты же свободна как птица. Ездишь на курорты, наносишь визиты, дом устраиваешь так, как хочешь.

— Нет, Кончита, я на такое не согласна, — заявила Каролина, сверкая глазами. — Зачем мне муж, который ничем, кроме своих прибылей не интересуется? Вечером в клубе цедит виски, а когда я просила его поехать со мной во Францию, он сказал: «Я же тебе деньги на поездку даю, возьми свою кузину и поезжай».

— Ну а чем тебя это не устраивает? Другая бы радовалась, что муж такой попался, и жила бы припеваючи.

— Не могу я больше его самовольную физиономию выносить. Представляешь, позавчера, когда я возмутилась, обозвал меня вздорной истеричкой. Что себе этот хам позволяет!

— Постой, постой, да как же ты разведешься? Разве же Фелипе согласится на развод?

— Представь себе, уже согласился, когда я его кое-чем припугнула.

Консепсьон даже подалась вперед, сгорая от любопытства:

— Чем же?

— Я уже полгода назад наняла детектива из сыскного агентства, когда поняла, что больше так не выдержу. Он мне такое насобирал…

— Что же?

— Фелипе, оказывается, вместе с дружками не прочь после своих выпивок в клубе посетить веселую компанию с легкомысленными девицами. Детектив доставил мне несколько любопытных снимков. Как только я намекнула муженьку, что они могут оказаться достоянием ежегодного собрания акционеров банка «Кредито насьональ», он быстренько согласился дать мне развод.

— А дом по условиям развода отойдет тебе?

— Ну уж нет, на меня этот склеп навевает невеселые воспоминания. По нашему финансовому соглашению я потребовала себе средства на покупку нового дома. И знаешь, что мне пришло в голову?

— Что?

— Ты же помнишь Эрнандо Тампа?

— Ну конечно, наш сын знаком с ним по теннисному клубу.

— Он же владелец агентства по торговле недвижимостью. Ах, Кончита, и зачем я так поторопилась тогда!

— Не пойму, про что ты говоришь?

— Когда я вернулась домой из Гарварда, Эрнандо явно ко мне был неравнодушен. Звонки, цветы, приглашения чуть ли не через день. И вдруг что-то изменилось. Звонит все реже и реже, на свиданиях рассеянный. А то и вовсе по неделе не дает о себе знать: он, видите ли, занят.

— Это тогда ты и приняла предложение Фелипе?

— Ну, не сразу, конечно. Мне хотелось немножко пожить вольной жизнью, особенно после пяти лет учебы. Но все-таки из тех, кто вокруг увивался, Фелипе был самый солидный.

— Еще бы: он партнер банкирского дома «Кредито насьональ».

— Да, он-то тогда не скупился ни на подарки, ни на внимание. Все разговоры заводил про свой недавно купленный дом, которым должна заняться женщина со вкусом. А какое он мне подарил кольцо в день обручения, с бриллиантами и сапфиром. Хоть что-то приятное осталось от семейной жизни.

— Ну еще бы, от Эрнандо такого кольца ты бы не дождалась.

— Не в этом дело. Эрнандо настоящий мужчина, сильный, мужественный. И насчет денег ты напрасно: я точно знаю, что дела в его фирме идут превосходно, недаром он мужик с головой. Да ты сама спроси у своего Хасинто, что у моего Фелипе.

— Так это на него ты теперь нацелилась?

— Ну конечно. Только все надо устроить очень тонко. Мне как раз нужно будет теперь покупать новый дом, а здесь его помощь в самый раз, так неужели наш рыцарь Эрнандо не захочет утешить женщину, только что пережившую травму развода?

— Так-то оно так, дорогая, да не слишком ли ты размечталась? Неужели тебе не странно, что за все эти годы Эрнандо так и не женился? Ему ведь скоро тридцать шесть лет.

— Понятно, привычки старого холостяка, наслаждающегося свободой. Но ведь у Эрнандо всегда были высокие запросы. Почему бы мне и не пробить брешь в его броне?

— Так, голубка, а все-таки я попробую узнать через Хасинто, нет ли у него какой тайной зазнобы. Больно уж все это подозрительно.

— Договорились. Как что узнаешь, сразу сообщи.

И вот теперь Каролина особенно тщательно одевалась, готовясь к первой решительной встрече. Несколько дней назад она получила от адвоката окончательные бумаги по своему разводу. После этого позвонила в фирму Эрнандо и договорилась о том, что он ее примет. И вот предстояла встреча.

 

ГЛАВА 5

Кандида просто не находила себе места от беспокойства. Все в доме как будто с ума посходили. Мало того что Рикардо не явился домой и даже не позвонил днем со службы, Дульсе после школы убежала от Селии, а когда Кандида стала ее отчитывать, попросту нагрубила тетке, отказалась обедать и закрылась у себя в комнате. Кандида понимала, Дульсе переживает из-за отца. Она уже достаточно взрослая и не может не понимать, что у него может появиться другая женщина. И наверняка уже появилась. И хотя сама Кандида была еще старше, и тоже это понимала, для нее это все же стало неприятной неожиданностью. Не дай Бог, это какая-нибудь вертихвостка из ночного кафе, которая начнет тянуть из него деньги. Кандида все больше склонялась к тому, что Ванесса права — нужно познакомить Рикардо с приличной женщиной из хорошей семьи. Надо, чтобы кто-нибудь занялся воспитанием Дульсе, а то ведь она растет какой-то дикаркой. «Дикая, как мать», — подумала про себя Кандида, но вслух ничего не сказала.

На этот раз Рикардо вернулся домой рано, значительно раньше обычного. А ведь в последнее время он, как правило, не торопился домой, а шел куда-нибудь поразвлечься. Сначала Кандида была даже рада. Ведь после смерти жены и одной из дочерей он совершенно замкнулся в себе, никуда не ходил, кроме работы, подолгу запирался у себя в комнате, а когда играл с Дульсе, то иногда так пристально вглядывался в нее, как будто пытался разглядеть в детском лице черты матери. Постепенно боль утраты прошла, и ей на смену пришла пустота. Жить было незачем. Конечно, у него оставалась горячо любимая дочь, и сначала Рикардо думал, что теперь всю жизнь посвятит только ей, но постепенно он начинал осознавать: «А может быть, жениться снова, и девочке будет лучше — у нее появится мать?» — но затем он отбрасывал эту мысль. Еще неизвестно, как мачеха станет относиться к ребенку, тем более что у Дульсе характер не сахар. «Вся в мать», — думал Рикардо.

Да и самому ему была нужна жена. С ним, конечно, всегда была Кандида, но она была ему не ближе, чем Селия, которая работала в их доме уже больше двадцати лет. Рикардо не хватало рядом с собой родной души, с которой он мог бы поделиться горем и радостями, которая любила бы его, и только его. Но такой женщины рядом с ним не было, и, чтобы избавиться от давящей пустоты, он стал ходить в бары и ночные клубы подчас самого низкого пошиба, вроде «Твоего реванша», где он проводил время в обществе таких, как Милашка.

Кандида не говорила ему ни слова, хотя он замечал, как она недовольно поджимает губы, когда он возвращается за полночь и от него на несколько шагов разит дешевой текилой. Дочери он объяснял на следующий день за завтраком, что накануне допоздна задержался на работе, что у него была встреча с представителями иностранной фирмы или что ему пришлось ездить куда-нибудь в Монтеррей, и потому он вернулся очень поздно и не смог пожелать ей спокойной ночи. Но дочь взрослела, и то, что могло обмануть маленького ребенка, рано или поздно станет ясно взрослой дочери, уже почти девушке. Рикардо не мог не задумываться об этом, но ничего не мог с собой поделать.

Такие мысли проносились в уме Рикардо, пока шофер Хаиме вез его домой. В тот день как назло улицы Мехико были забиты машинами и двигались они очень медленно. У Рикардо было время подумать.

— Как там дела дома? — спросил Рикардо шофера.

— Да вроде как всегда, — отозвался Хаиме. — К сеньорите Кандиде заходила сегодня сеньора Ванесса. Я как раз был в это время в саду и проводил ее, когда она уходила. А потом, когда Селия кормила меня на кухне, слышал, как вернулась из школы сеньорита Дульсе. Что-то сеньорита была не в духе. Селия жаловалась, что она отказалась, чтобы ее провожали утром, и после уроков тоже убежала одна. А ведь опасно — на улицах машины, да и вообще мало ли что может случиться.

— Она опять поссорилась с тетей? — недовольно спросил Рикардо.

— Да, похоже, что так, — кивнул головой Хаиме, который, как хороший и преданный слуга, старался только излагать факты, но не давать им оценки.

Рикардо снова погрузился в молчание. Да, характер у Дульсе портится день ото дня. И он не мог не чувствовать, что в этом отчасти виноват и он сам. Ведь он все меньше времени уделяет дочери. Когда в последний раз они вместе проводили воскресенье? Даже вспомнить трудно. Ладно, решил Рикардо, с сегодняшнего дня я начинаю новую жизнь.

Но сколько раз он уже говорил себе это…

Федерико Саморра, начальник регионального отдела и главный конкурент Рикардо Линареса, стоял у огромного окна своего просторного кабинета и, глядя вниз, потирал руки от удовольствия.

— Уже отправился домой, ты только посмотри, Фуэн! — громогласно крикнул он своей длинноногой секретарше Фуэнсанте, которая немедленно подошла к шефу. — А ведь до конца рабочего дня еще четверть часа. Дону Альваресу-дель-Кастильо сегодня же будет об этом известно.

— Неужели пятнадцать минут — это так важно, дорогой? — проворковала Фуэн, положив руку с длинными, ярко накрашенными ногтями шефу на плечо.

— Сейчас, когда решается вопрос, кто из нас займет место заместителя генерального директора, важно все, каждая мелочь! И эти пятнадцать минут тоже сыграют свою роль.

— Он сегодня и днем долго сидел в кафе. Я сама удивилась, это было задолго до обеденного перерыва, — заметила Фуэн, — я как раз… — она замялась, — я выходила тут неподалеку кое-что купить и видела, как Линарес пил пиво и строил глазки какой-то дешевой потаскушке за соседним столиком.

— Ты это видела? Молодец! — захохотал Федерико Саморра. — Кто-нибудь сможет это подтвердить, кроме тебя?

— Ну… — надула губки Фуэн, — еще ваш помощник Пончо. Он… выходил вместе со мной…

— Вместе с тобой?.. — удивленно поднял брови начальник, но затем отогнал от себя неприятную мысль. — Если он еще здесь, пусть зайдет.

Фуэн повернулась и вышла из кабинета, слегка покачивая бедрами, туго обтянутыми короткой трикотажной юбкой.

«До чего хороша, чертовка, — подумал Саморра, глядя вслед секретарше. — Если получу повышение, поеду с ней в Акапулько. Жене скажу, что срочно вызвали в Гвадалахару».

Он и не подозревал, что сейчас разыгрывается за закрывшейся дверью.

Между тем Фуэн подошла к столу, за которым сидел смазливый молодой человек, и, обвив его шею руками, сказала:

— Крокодил тебя требует к себе. Хочет, чтобы ты подтвердил, что мы видели сегодня днем этого простофилю Линареса в «Паломе» за пивом.

— Ты сказала, что мы выходили вместе? — не на шутку встревожился Пончо. — Вдруг он что-нибудь заподозрит?

— Скажем, что мы ходили покупать бумагу для факса, которая вдруг кончилась. Что в этом такого?

Фуэн хотела чмокнуть Пончо, но вовремя одумалась:

— Ах, помада!

Они вместе вошли в кабинет своего начальника, которого между собой называли Крокодилом.

— Фуэнсанта сказала мне, что вы меня вызывали, дон Федерико, — подобострастно сказал Пончо.

— Да, — ответил Федерико Саморра, — Фуэнсанта сообщила мне, что вы с ней видели сегодня в «Паломе» этого негодяя Линареса.

— Да, дон Федерико, так оно и было. Он сидел, развалившись на стуле, пил пиво. Представляете себе, дон Федерико, в одиннадцать часов! Мы, может быть, все были бы не прочь вместо работы тянуть холодное пиво. К тому же он заигрывал с девушкой за соседним столиком.

— Отлично! — от избытка чувств Федерико Саморра ударил мощным кулаком по столу. — Сегодня же пишу рапорт начальству. — Он помрачнел и обернулся к Пончо: — Кстати, а куда это вы выходили с Фуэнсантой?

— Мы ходили покупать бумагу для факса, дон Федерико, — не моргнув глазом ответил Пончо. — В магазин на улице Алькала-де-Энарес.

— Ну-ну, — ответил Федерико Саморра, и было непонятно, поверил он или нет.

Эрлинда шла домой в полном смятении. С одной стороны, она была рада, что получила какие-то вести от брата. Его столько раз переводили из одной тюрьмы в другую, что она потеряла все его следы. А сам он ей не писал, да и откуда бы он мог узнать ее новый адрес? Но откуда же тогда он теперь узнал номер ее телефона? Все это было очень и очень подозрительно. С другой стороны, судя по тому, что сказал этот человек, который назвался Ченте, Густаво опять совершил побег. Значит, его разыскивает полиция и его могут снова поймать. Кроме того, Эрлинда не знала, как сообщить эту новость Рохелио, а сказать придется, иначе как объяснить, куда она истратила деньги. Это, конечно, была не такая уж большая сумма, но они с Рохелио люди не очень богатые, а теперь придется начать экономить, чтобы заплатить за образование Тино…

Все это было так непонятно, так подозрительно, что Эрлинда не знала, что и думать. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться, рассказать обо всем, но с кем?

Эрлинда надеялась, что Рохелио еще не вернулся с работы и у нее еще будет время что-нибудь придумать. Однако вопреки ее ожиданиям Рохелио был уже дома. Он казался очень довольным — в фирме, где он работал, ему обещали прибавку к жалованью. Это означает, правда, что в ближайшее время ему придется работать сверхурочно.

— Зато мы сможем остаться в этой квартире и ничего больше не искать, — говорил Рохелио. — Ради того, чтобы дать образование сыну, я готов работать и за троих.

— Может быть, и мне пойти куда-нибудь хотя бы на полдня? — робко предложила Эрлинда. — Я думаю, Мануэла справится с Тино.

— Ребенка должна воспитывать мать, — ответил Рохелио. — Посмотри, как портит племянницу Кандида.

— Ну, тут во многом виноват твой брат Рикардо, — ответила Эрлинда. — Он то заваливает девочку подарками, то вдруг почти перестает обращать на нее внимание.

— Его тоже можно понять, Эрлинда, — вздохнул Рохелио. — Пережить столько, сколько пережил он… Не знаю, сможет ли он когда-нибудь окончательно оправиться от потери.

— Вот и я сегодня весь день вспоминала Густаво, — решила начать издалека Эрлинда. — Ведь я так любила своего братишку. Мне до сих пор не верится, что он стал закоренелым преступником.

— Возможно, он исправится, когда выйдет на свободу, — ответил Рохелио. — Мы, разумеется, на первых порах поддержим его во всем. Я, скорее всего, смогу помочь ему устроиться на работу. А дальнейшее будет зависеть от него самого.

— Да, конечно, — поспешила согласиться Эрлинда. — Когда он выйдет на свободу… А если он вдруг снова сбежит и на этот раз его побег окажется удачным, что тогда?..

— Нет, Эрлинда, из беглого преступника не может получиться честный человек. Ведь он будет все время жить с ощущением вины, будет знать, что его ищут. Будет всего бояться и рано или поздно снова сойдется со своими прежними дружками и встанет на путь преступлений. — Рохелио улыбнулся. — Будем надеяться на лучшее, Эрлинда. Ведь, по-моему, Густаво осталось сидеть уже совсем недолго. Он бы давно вышел, если бы тогда не совершил этой глупости.

Эрлинда закусила губу.

— Не будем больше о грустном, — улыбнулся Рохелио и обнял жену. — Что у нас сегодня на обед?

— У нас… — Эрлинда чуть не плакала, — бобы, картофель… немного томатов. Ты же сам сказал, что мы теперь должны экономить…

— Ну все же не до такой степени, — засмеялся Рохелио. — Экономить — это же не значит голодать.

 

ГЛАВА 6

Рикардо открыла Селия. По лицу служанки он понял — дома не все в порядке.

— Ах, сеньор, где же вы были? — приговаривала Селия, принимая у него шляпу. — Утром сеньорита Дульсе так расстраивалась, требовала у сеньориты Кандиды, чтобы та немедленно отправилась за вами, где бы вы ни были. Вы бы хоть позвонили девочке накануне. И потом она отказалась, чтобы ее провожали в школу…

— Давно пора было прекратить водить ее в школу, Селия. Она же почти взрослая, — сказал Рикардо. Он знал, что виноват, но не хотел показывать этого перед старой служанкой. — Что у нас на обед?

— Томатный суп, картофель «фри», мясо по-кастильски, — ответила Селия.

Рикардо вошел в гостиную, где сидела Кандида и вязала. Когда он вошел, она демонстративно приветствовала его, не поднимая глаз от вязанья.

— Как Дульсе? — спросил он.

— Отказалась обедать, сидит у себя, — ответила Кандида и только теперь взглянула на брата. — Ты должен поговорить с ней. Она убежала от Селии, когда та пришла за ней в школу. Потом нагрубила мне, сказала, что я ничего не понимаю. И я действительно не понимаю, Рикардо, как можно совершенно не заниматься воспитанием дочери. Ведь я ей всего лишь тетя, и уже не молодая. Вчера на рынке какой-то мальчишка назвал меня «бабушкой».

— В чем же дело с Дульсе?

— Наверно, она обиделась, что ты не позвонил ей, не сказал, что не придешь домой. Она уже думает невесть что.

— Но что она может понимать?

— Она уже не такая маленькая девочка, Рикардо. Кроме того, современные дети понимают гораздо больше, чем мы понимали в их возрасте.

— Ну что ты говоришь, Кандида, — махнул рукой Рикардо. — Ты просто ее вконец избаловала. Я уверен, что ничего подобного ей не приходит в голову.

В это время раздался звонок.

— Кто это может быть? — удивилась Кандида. — Я никого не жду. Селия, узнай, кто там.

Селия пошла открывать входную дверь.

— Может быть, это Ванесса? — предположила Кандида.

— Дона Рикардо просит учитель дон Баудилио.

Кандида и Рикардо переглянулись.

— Проси его пройти, Селия.

Дон Баудилио выглядел еще очень внушительно в свои шестьдесят с лишним лет — копна седых волос, трость в руках. К него училось не одно поколение жителей этого квартала, он помнил и братьев Линаресов. Дона Баудилио считали строгим, но справедливым, и то, что он пришел поговорить о Дульсе, свидетельствовало о том, что ее поведение перешло всякие границы.

— Присаживайтесь, дон Баудилио, — сказала Кандида. — Я сейчас принесу вам чашечку кофе.

Дон Баудилио сел в мягкое кресло.

— Большое спасибо, — сказал он, принимая чашечку кофе из рук Кандиды. — К сожалению, я пришел огорчить вас. Последнее время я недоволен Дульсе.

Кому приятно слушать о плохом поведении своего ребенка, и Рикардо, по мере того как дон Баудилио говорил, начинал приходить в отчаяние, испытывая одновременно угрызения совести. Учитель рассказывал, что Дульсе Линарес, которая раньше была невнимательной, теперь вообще перестала слушать учителей на уроках и, что хуже того, стала грубить старшим, вот и сегодня она надерзила самому дону Баудилио. Кандида в ужасе только всплескивала руками.

— Я отнял у нее записку, которую она передавала Долорес Алонсо, а она заявила мне, что я читаю чужие письма, и без разрешения ушла с урока, — вздохнул дон Баудилио. — Это что касается поведения. Учится она тоже весьма и весьма неважно. У нее ухудшились оценки по всем предметам. А ведь она очень способная девочка. Что-то ей мешает учиться. Вот, — он вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, — та самая записка. Подумайте, может быть, мы вместе с вами сможем как-то повлиять на Дульсе?

Только когда старый учитель ушел, Кандида развернула записку:

«Лолита!

Что может делать мужчина, когда не приходит ночевать домой? Скорее всего, он проводит ночь у любовницы. Как ты думаешь? Дульсе.»

— Ты по-прежнему станешь утверждать, что она слишком маленькая и ничего не понимает? — спросила Кандида, передавая брату записку.

Ванесса ужинала. Грустная это была трапеза — одна за прекрасно сервированным столом. Хуанита приносила ей превосходно приготовленные блюда. Но Ванесса ела совершенно без всякого аппетита. Несмотря на то что со времени самоубийства ее мужа Эдуардо Рейносо прошло уже много лет, она до сих пор тяжело переживала свое одиночество. Как ни странно, с возрастом ей стало даже тяжелее — пока Ванесса была молодой, она часто ходила с визитами, встречалась с подругами, теперь же все это стало неинтересно.

Ванесса до сих пор корила себя за то, что когда-то отвергла Рохелио Линареса. Теперь, разумеется, было поздно горевать о содеянном, но, возможно, именно сохранившееся чувство к Рохелио и не позволило ей выйти замуж вторично.

Сегодня она была особенно рассеянной Разговор с Кандидой повел ее мысли по совершенно иному пути. Она прекрасно видела, что Рикардо переживает серьезный кризис. Ему действительно нужна жена. Не любовница и не подружка из бара, а родной человек, который поймет его, который поможет ему растить дочь.

А ведь Рикардо так похож на Рохелио. С возрастом, правда, это сходство немного уменьшилось, тем более что Рикардо последнее время ведет не очень здоровый образ жизни. Но она может быть с ним, воображая, что это тот, другой…

Ванесса вздохнула:

— Спасибо, Хуанита, десерта не надо, — она улыбнулась служанке. — Все было очень вкусно, но у меня сегодня что-то нет аппетита.

— Вы бы пошли куда-нибудь поразвлеклись, сеньора Ванесса, — сказала Хуанита, убирая со стола. — А то сидите взаперти, как монашенка.

— Да, Хуанита, может быть, ты и права, — задумчиво сказала Ванесса.

Она поднялась к себе, села в кресло у низкого журнального столика, на котором стоял телефон, и набрала номер дома Линаресов.

— Кандида, дорогая, это Ванесса. Я все думаю о нашем сегодняшнем разговоре. Знаешь, ты, наверное, права, Рикардо нужно познакомить с приличной женщиной. Чтобы ему было с кем пойти в театр, в ресторан, отдохнуть в конце недели… И мне кажется… — она помолчала, — мне кажется, мы обе знаем такую женщину. Почему бы ему не выйти пару раз со мной?

Рикардо поднялся в комнату дочери.

— Дульсе, — негромко позвал он. — Дульсе, мне можно войти?

— Входи, — ответила дочь тихим, совсем не капризным голосом.

Рикардо открыл дверь и вошел в комнату дочери.

Дульсе сидела за столом, на котором были разложены кисти и краски. Она рисовала.

— Что у тебя тут? — спросил Рикардо и склонился над ее новым рисунком.

На листе бумаги была нарисована девочка, одиноко бредущая под дождем. Холодные струи били ей прямо в лицо, порывы шквального ветра рвали с деревьев листья, но девочка упрямо брела куда-то. Сердце Рикардо сжалось. Неужели его дочь чувствует себя такой одинокой? Но он не решился спросить этого прямо. Вместо этого он сказал:

— Вчера мне пришлось поехать в Монтеррей по делам. Переговоры закончились очень поздно, и я решил там остаться, а не ехать домой ночью в темноте.

— А почему же ты не позвонил? — Дульсе подняла на него глаза, в которых сквозь недоверие светилась радость. Она была готова поверить любым его объяснениям.

— Я остановился у знакомых. Представляешь себе, какие-то хулиганы ночью обрезали у них телефонный кабель. Я и сам не находил себе места, пока не позвонил домой, но ты уже ушла в школу.

— А я так переживала… — сказала Дульсе и вдруг заплакала. — Я думала, ты ушел с какой-нибудь… — она не договорила, а он не стал настаивать.

— Да, тут заходил дон Баудилио, — заметил Рикардо. — Он просит тебя быть внимательнее на уроках. Сделай это для меня и для тети. Пожалуйста.

— Хорошо! — ответила Дульсе и, улыбнувшись сквозь слезы, взяла отца за руку.

Когда Рикардо спустился вниз, его уже ждала Кандида. Он рассказал сестре, каким образом объяснил дочери свое отсутствие. Кандида только покачала головой.

— Сегодня ты сумел ее обмануть, но неизвестно, что будет в следующий раз. Рикардо, я считаю, что тебе пора жениться. Найти приличную женщину, которая будет любить тебя и твою дочь. Пойми, девочке нужна мать. Без матери она чувствует себя сиротой.

— Может быть, ты и права, — ответил Рикардо, находившийся под впечатлением разговора с дочерью.

Кандида, обрадовавшись, что брат не отбросил эту идею сразу, решила ковать железо, пока горячо. Ведь раньше Рикардо выходил из себя, стоило ей хотя бы заикнуться о его возможной женитьбе.

— Может быть, тебе стоит обратить внимание на Ванессу? — осторожно начала Кандида. — Она такая хорошая женщина, мы давно ее знаем, она такая одинокая и такая несчастная. Почему бы тебе не поухаживать за ней. Даже если у вас ничего не получится, — продолжала Кандида, видя, что Рикардо хочет ее прервать, — вы просто приятно проведете время вместе. Это уж лучше, чем с… — она не договорила, потому что Рикардо взял ее за руку.

— Кандида, дорогая, — сказал он примирительно, — не сердись на меня. Если ты действительно считаешь, что так будет лучше, я приглашу Ванессу поужинать. Но, — он вздохнул, — боюсь, из этого мало что получится.

Фуэнсанта в полупрозрачном пеньюаре сидела на краю разобранной кровати, положив нога на ногу, и курила.

— Хорошо, что Крокодил нам поверил, — говорила она, влюбленными глазами смотря на Пончо, помощника Федерико Саморры. — Он такой ревнивый, я уж побоялась, как бы не стал выяснять, действительно ли мы ходили за бумагой.

— Между прочим, он попросил меня нанять частного детектива, который будет следить за Линаресом. Похоже, этот парень начал поддавать и путаться с девицами сомнительного поведения. Когда мы все как следует разузнаем, нужно будет устроить громкий публичный скандал. И Крокодил переместится этажом выше.

— И тогда ты займешь его место, — улыбнулась Фуэн.

— И у меня будет самая очаровательная секретарша во всем Мехико, — Пончо сел рядом с Фуэн на кровать и нежно обнял ее за плечи.

Она кокетливо погрозила ему пальчиком:

— Но ведь Крокодил будет по-прежнему получать больше, чем ты, а значит, будет более щедрым. Ты не подумал, что он захочет взять меня с собой?

— Мне не хотелось бы делить тебя ни с кем, дорогая, — пробормотал Пончо, целуя ей грудь и шею.

— Вот как? — спросила Фуэн, отстраняя его. — Но способен ли ты создать мне нормальные условия для жизни один?

— Если бы я занял место дона Федерико, тогда конечно… — продолжая покрывать ее поцелуями, ответил Пончо. — Я, может быть, женился бы на тебе…

— Женился? — Фуэн подняла брови. Это было уже интересно. Федерико Саморра, получив повышение, разумеется, взял бы ее с собой, но о браке с ним не могло быть и речи. Дон Федерико был женат и имел троих детей. Просто по его представлениям в обязанности секретарши входила еще и обязанность быть любовницей своего шефа. Еще никто не предлагал Фуэн жениться на ней. Пончо был первый. Значит, теперь все зависит от того, кто станет преемником дона Педро.

— Да, мы должны сделать все, чтобы Линарес даже мечтать не мог об этой должности, — решительно сказала Фуэн.

 

ГЛАВА 7

Когда Роза после работы пришла домой, первая навстречу ей бросилась Лус.

Как всегда, Роза счастливо улыбнулась, целуя девочку. Уже одно то, что у нее растет такая замечательная, красивая, талантливая дочка, доказывало, по Розиному мнению, что жизнь прошла не зря. И только часто вздыхала украдкой, когда вспоминала Дульсе и перед глазами возникала незабываемая картина, когда две очаровательные двойняшки наперегонки бросаются к ней, чтобы поскорее обнять мамочку.

— Здравствуй, солнышко мое, — проговорила Роза. — Говори, что у тебя нового?

— Мамочка, я тебя приглашаю на наш концерт в следующее воскресенье. Это будет благотворительный вечер, и у меня будет целых три сольных номера.

— Ну конечно, моя радость, обязательно пойду, и Томаса тоже пойдет, если спина немного пройдет. Ты, наверно, свой новый костюм наденешь?

— Конечно, мамочка. Я сейчас померяю и тебе покажу.

Маленькая Лус с детства росла доброй и послушной девочкой, и все же Роза с улыбкой замечала инстинктивное кокетство в своей дочке. Лус с малых лет небезразлично было, как она выглядит. Перед походом в гости обычно много времени проходило за обсуждением кофточек и юбочек, повязыванием ленточек и тому подобными вещами. Благодаря этому Лус рано почувствовала интерес к рукоделию и шитью, и теперь для нее одним из любимых развлечений было сшить себе какой-нибудь наряд по выкройкам из модных журналов.

Лус появилась в гостиной в своем новом костюме для выступления. Он был сделан в народном мексиканском стиле: ярко-голубое платье с пышной юбкой, отделанной кружевами, в котором хрупкая фигурка Лус казалась особенно трогательной, а в руках большой расписной веер, без которого не обходится ни один народный праздник в Мексике.

— Мама, посмотри! Правда, здорово?

— Ну конечно, моя радость. Беги покажи Томасе. Пусть она тоже порадуется.

— Мамочка, я же тебе самого главного не сказала. Наш дирижер дон Антонио сказал, что наш хор включили в список кандидатов для телевизионного фестиваля в Мехико и если мы пройдем отбор, то, может быть, на пасхальные каникулы нас пригласят в Мехико. Представляешь? Нас будут показывать по телевидению. Дон Антонио сказал, что это очень большая ответственность и что надо очень серьезно готовиться.

— Подожди, дочка! Как в Мехико? Кто поедет? — растерянно переспросила Роза.

— Мамочка, я же тебе объясняю, если мы пройдем отбор, то весь наш хор поедет, вместе с доном Антонио, конечно. Он сказал, что муниципалитет обещал дать деньги на дорогу. Мама, представляешь? По телевидению будут показывать наш конкурс. А потом…

— Ну, ты у меня совсем размечталась, — через силу улыбнулась Роза. — Ведь еще ничего точно не решено. Может быть, поездка еще и не состоится.

В этот момент в дверь позвонили. Это была Лаура.

— Здравствуйте, тетя Лаура. Ладно, мамочка, я пойду к себе. Не буду вам мешать.

Лус легкой танцующей походкой выбежала из комнаты.

— Боже, какая у тебя чудная девчонка растет, — улыбнулась Лаура. — Настоящая артистка.

— И не говори, — вздохнула Роза. — Только об этом и мечтает.

— Так радоваться надо, если у дочки талант.

— Это все верно, только с талантами хлопот в жизни еще больше. Ну, хватит об этом. Расскажи лучше, что у тебя нового.

Живые глаза Лауры враз погрустнели.

— Ах, подружка, ты же знаешь: мое новое — это все то же, что и всегда. И за что мне такие напасти? Сколько раз себе слово давала самой ему не звонить и первой с ним встреч не искать.

Роза прекрасно понимала, что речь идет о пятидесятилетнем Хасинто Мендесе, директоре банка «Кредито насьональ». Лаура, работавшая фотографом, познакомилась с ним три года назад, когда делала снимки конференции Национальной ассоциации банков, проходившей тогда в Гвадалахаре. Обаятельная и остроумная женщина, невысокого роста, со светлыми волосами и пленявшей всех лучезарной улыбкой привлекла внимание сурового и неприступного на вид дона Хасинто.

— Понимаешь, — рассказывала потом подруге Лаура, — когда он пригласил меня пообедать в ресторане, чтобы обсудить возможность изготовления фоторекламы для его банка, мне и лестно было, и забавно. Еще бы: дон Хасинто такая известная личность в городе, и вдруг ищет со мной встречи.

— Еще бы не понять! Ты небось тут и блеснула, показала ему все свое обаяние.

— Похоже, что так. А потом… еще деловая встреча, потом напросился в гости. Ну и…

А потом случилось то, чего Лаура не ожидала. Эта гордая и образованная молодая женщина, привыкшая всего в жизни добиваться сама, вдруг влюбилась.

— И чего я в нем нашла? — сетовала Лаура. — Маленький, толстенький, по характеру тиран. Неужели меня такие привлекают?

«Вот и пойми после этого женщин, — подумала про себя Роза. — Ну зачем умнице и хохотушке Лауре мучиться из-за этого несчастного банкира, который к тому же старше ее на семнадцать лет?»

Вот и сейчас ей вспомнились многие подобные разговоры и слезы, выплаканные при этом Лаурой.

— Да ведь мы сколько раз с тобой об этом говорили, — не выдержала она. — Ты ведь сама соглашалась, что пора тебе с этим кончать.

— Розита, послушай, но я же люблю его. И он меня любит.

— Любит? Мне кажется, больше всего он любит себя и свой покой.

— Это правда. Я же знаю, что у него жена и дети и что он никогда их не бросит. Но, Розита, зачем же он мне обещал…

— Эх, ты, глупенькая. Неужели ты не знаешь, что мужчины горазды обещать. Подожди, как-нибудь расскажу тебе при случае, каких я обещаний наслушалась.

— Я уж сколько раз себе зарок давала: не звонить ему, не искать встреч. И ничего с собой поделать не могу: места себе не нахожу, рука сама к телефону тянется.

— Не волнуйся, Лаура, не ты одна такая. Видно, все мы, женщины, в этом смысле глупости делаем.

— Роза, но ты же не такая. Вот сколько лет я тебя знаю, а ты вся в работе да в дочке, никого к себе близко не подпускаешь.

Роза тяжело вздохнула:

— Это потому, моя милая, что я в свое время больше, чем другие, глупостей наделала. Вроде как свою долю уже перебрала. Это меня теперь и сдерживает.

— Ах, Роза, мне бы научиться сдержанности. Я, кажется, все понимаю, уговариваю себя не сердиться, и каждый раз, когда он обещает позвонить, а не звонит или говорит, что опять занят, я просто разорвать его готова.

— Мне кажется, Лаура, что он тебя недостаточно ценит. Ему важен престиж, общественное положение, богатство, а любовь — это нечто необязательное: есть — хорошо, а нет — и так обойтись можно.

— Так неужели все эти слова, когда он меня уверяет, что любит, что я для него — настоящая жена, неужели это пустой звук? Неужели он асе лжет?

— Видишь, это как бы и не ложь. В ту минуту, когда он с тобой, он сам верит в то, что тебе говорит. А через некоторое время попадает в другую обстановку, и все его настроение меняется.

— Наверно, ты права. Ну что же, попробую на этот раз дать себе слово и перестать о нем думать.

Роза улыбнулась.

— Такие обещания я от тебя не раз слышала. Посмотрим, на сколько дней тебя теперь хватит.

Эрнандо Тампа сидел в своем кабинете, отпустив очередного посетителя. Через несколько минут должна была прийти Каролина де Агила, а вернее сказать, Каролина Рокас, которая договорилась с ним о встрече. Воспользовавшись свободной минутой, Эрнандо откинулся в кресле и задумался. Как быстро летит время. Кажется, только недавно он был среди приглашенных на свадьбу Каролины, и вот она уже встречается с ним после недавнего развода.

Мысли Эрнандо перешли на семейную жизнь, и, как всегда в такую минуту, он подумал о Розе. Собственно, все эти годы он не мог припомнить и дня, когда он не думал о Розе. Конечно, она ценит его дружбу, и все-таки… Эрнандо тяжело вздохнул.

В этот момент секретарша доложила по внутреннему телефону:

— К вам сеньора Каролина Рокас.

— Проси, — отозвался Эрнандо.

Дверь отворилась, и Каролина с присущей ей гордой осанкой вошла в кабинет. Она была одета в элегантный костюм из зеленоватого шелка, светлые волосы уложены в изящную прическу. Хотя Эрнандо знал, что Каролине уже исполнилось тридцать два года, многие давали ей меньше. Недаром она проводила немало времени в бассейне и в спортивном зале своего дамского клуба.

— Здравствуй, Каролина. Ты великолепно выглядишь! — искренне воскликнул Эрнандо.

— Спасибо, ты тоже. Неужели мы столько месяцев не виделись?

— Ну да, с того рождественского бала, помнишь?

— Еще бы не помнить. Ах, Эрнандо, я теперь бедная одинокая женщина, так что надеюсь на твою помощь.

— Ну, что касается одиночества, видя тебя, я абсолютно уверен, что это ненадолго. А на помощь мою ты твердо можешь рассчитывать.

— Спасибо, Эрнандо, я не сомневалась в том, что ты настоящий кабальеро. Дело в том, что мне предстоит сейчас очень серьезная забота. Я хочу купить себе дом.

— А разве ваш нынешний дом не остался в твоем распоряжении?

— Нет, по условиям развода мне выделены деньги на покупку нового. Я примерно представляю, чего бы мне хотелось. Мне нужен дом небольшой, двухэтажный, комнат на десять, но обязательно с хорошим садом или даже парком. Ты же знаешь, как я обожаю природу. Просто не представляю, как могут некоторые добровольно запирать себя в душных квартирах.

— Что ж, я с удовольствием займусь этим делом. Если ты меня ознакомишь с твоим финансовым положением и я буду знать, какой примерно суммой ты располагаешь, будет проще предложить тебе подходящий вариант.

— Ну разумеется. Только я вот о чем подумала, Эрнандо. Разговор у нас долгий, а я сегодня обещала еще заехать к матери. Что, если нам с тобой вместе поужинать сегодня где-нибудь? Могли бы обсудить все дела и заодно отдохнуть немного. У тебя, верно, тоже все работа да работа. Иногда можно позволить себе провести время в приятной обстановке и приятной компании.

— Ты права, Каролина. Я слишком редко в последнее время где-нибудь бываю. Меня и мама за это пилит. Я с удовольствием заеду за тобой, и мы поужинаем в ресторане «Лос Магос». Встречаемся в восемь.

— Прекрасно, Эрнандо. Буду тебя ждать с нетерпением.

 

ГЛАВА 8

Милашка явно скучала. Она все ждала, не придет ли этот Рикки. Он ей нравился — был вежливым, не хамил, неплохо платил, от него всегда приятно пахло французским мужским одеколоном. После вчерашней ночи она уже решила, что окончательно взяла над ним верх, но сегодня его что-то не видно.

Открылась входная дверь, Милашка с надеждой повернула голову, чтобы получше рассмотреть вошедшего сквозь клубы табачного дыма. Это был вовсе не Рикардо, но в пришедшем было что-то знакомое. Коротко стриженные светлые волосы, волевое, немного жестокое лицо… Как, неужели?.. Милашка не ошиблась — к ней небрежной походкой подходил собственной персоной сам Ченте по прозвищу Пиявка, бывший сутенером Милашки, пока его не посадили за какое-то темное дело. Когда-то Милашка была серьезно влюблена в него.

— Ченте! — воскликнула она. — Вот не ожидала!

— А, Милашка! — улыбнулся он. — Я смотрю, здесь у вас ничего не меняется. Такое же уютное гнездышко, как и прежде. Как дела?

— Тебя выпустили? — спросила Милашка. — Наконец-то! По амнистии?

— Да… — усмехнулся Ченте. Было видно, что этот вопрос его забавляет, но он не собирался отвечать на него всерьез. — По крайней мере, теперь мы снова вместе.

— Да, дорогой, — ответила Милашка, не сводя с него влюбленных глаз. — Где же ты остановился, дорогой?

— У тебя… — ответил Ченте и, прищурившись, добавил: — Если мое место еще не занято.

— Что ты, милый, для тебя у меня всегда есть место, — проворковала Милашка.

Женщина, добровольно и с любовью содержащая сутенера, который цинично тянет из нее деньги, — эта история стара, как мир. Ведь все, даже женщины, которые продают свою любовь, втайне мечтают о настоящем чувстве. Увы, объектом их искренней любви редко становятся честные люди. Очень часто они попадают в лапы циничным и жестоким людям, которые лишь используют их. Именно таким человеком и был Ченте, недаром в «Твоем реванше» его прозвали Пиявка. Он присасывался крепко и вытягивал из своей жертвы все, что мог. И только ослепленная любовью женщина не замечала или не хотела замечать этого. Такой, к сожалению, была и Милашка. Ведь в глубине души она была хорошей, доброй девушкой, но нищета, голод, убожество, которые она пережила в детстве, ожесточили ее. Во что бы то ни стало разбогатеть, только не голодать, не останавливаясь ни перед чем, — таковы были ее жизненные принципы. Она сделала лишь одно исключение — для Пиявки.

Услышав о том, что он может жить у Милашки, Пиявка спросил:

— Как, неужели у тебя никого нет? А я-то рассчитывал, что ты нашла себе хорошенького золотого тельца, которого мы вместе сможем доить.

— Есть один, — поморщилась Милашка, — богатенький. Вчера мне казалось, что я его добила, что он мой, а сегодня, видишь, не пришел.

— Ну, это мы уладим, — хищно улыбнулся Пиявка. — Но раз он был у тебя вчера, значит, у тебя водится капуста.

— Немного есть, — не без гордости ответила Милашка.

— Видишь ли, — напустил на себя грустный вид Пиявка, — я ведь только что освободился. Мне и надеть-то нечего. Вот, — он картинным жестом указал на свою куртку, из под которой виднелась линялая майка, — это все, что у меня есть. Ты же хочешь, чтобы твой Ченте выглядел франтом, да, моя кошечка?

— Ты мне нравишься любым, — проворковала Милашка. — Но, конечно, я помогу тебе. Я надеюсь, ты скоро найдешь какую-нибудь работу.

Пиявка поморщился. Ему не нравился такой оборот дела. Если он даже и заработает что-то, не собирается же он отчитываться об этом перед Милашкой. Но сейчас было не время спорить. И он сказал, улыбаясь, как ему казалось, достаточно ласково:

— Да, конечно, дорогая моя. Я уже сегодня делал первые попытки подработать. К сожалению, заплатили слишком мало. Но я не теряю надежды.

— Я так рада, — счастливым смехом рассмеялась Милашка. Если бы она знала, что за «работу» имеет в виду ее любовник, она бы не смеялась так весело.

Ченте между тем продолжал:

— Я заработал какую-то малость, на которую только и смог что пообедать и еще позвонить в другой город, и все. Так что, если бы ты мне подкинула немного деньжат…

— Конечно, конечно, дорогой, — Милашка открыла сумочку и вынула оттуда солидную пачку денег. — Этого тебе на первое время должно хватить.

— Ну разве что на первое время, — презрительно оглядывая деньги, ответил Пиявка.

Прошло несколько дней. Рохелио получил зарплату, и Эрлинде удалось скрыть растрату денег. Но она прекрасно понимала, что в следующий раз это ей не удастся. Относительно того, как Рохелио отнесется к помощи Густаво, если тот действительно бежал из тюрьмы, у нее уже не было сомнений. Может быть, действительно попробовать заработать, но где? И тут Эрлинда вспомнила о Сорайде. Ну конечно, вот кто сможет помочь ей если не материально, то хотя бы советом. Сорайда, которая уже много лет содержала ночное кафе «Твой реванш», была хоть и грубоватой, но справедливой и, в сущности, доброй женщиной. Она неплохо разбиралась в людях и хорошо знала жизнь. Именно к ней решила пойти Эрлинда. Сорайда сможет понять ее и наверняка что-нибудь посоветует.

Вечером, когда вернулся Рохелио, Эрлинда, сказав, что должна навестить заболевшую подругу, вышла из дому. Путь ее лежал в «Твой реванш», то самое ночное кафе, где она сама когда-то работала официанткой и откуда ей удалось выбраться благодаря Рохелио.

В самом заведении мало что изменилось. За эти годы его немного расширили, сделали светомузыку, увеличили танцевальный зал. Никого из присутствующих Эрлинда не знала, но, хотя сейчас ее окружали незнакомые лица, можно было подумать, что она ушла отсюда только вчера, настолько сама атмосфера этого заведения осталась прежней. Никем не замеченная, Эрлинда поднялась наверх, где сидела хозяйка «Твоего реванша» Сорайда.

Она значительно постарела за эти годы, иссохла, в волосах появилась седина, которую Сорайда как будто из гордости не думала красить. Она много курила, и сейчас сидела за своим рабочим столом с сигаретой во рту.

— Эрлинда! — удивленно воскликнула она, увидев бывшую официантку своего заведения. — Вот уж кого не думала встретить здесь! Я тебе рада!

— Я тоже очень рада видеть тебя, Сорайда. — Эрлинда говорила это вполне искренне. — Но я пришла не просто навестить тебя. Я к тебе за советом.

— Что-то случилось? — спросила проницательная Сорайда, которая по растерянному выражению лица Эрлинды поняла, что та попала в какое-то сложное положение, из которого не может найти выхода.

— Да, Сорайда, — ответила Эрлинда. — Дело в том, что несколько дней назад мне позвонил очень странный человек.

Эрлинда подробно рассказала Сорайде о телефонном звонке и о встрече в кафе «Палома». Сорайда внимательно выслушала ее, а затем начала задавать вопросы: когда и за что Густаво попал в тюрьму, при каких обстоятельствах ему увеличили срок, давно ли Эрлинда перестала получать от него письма. По мере того как Эрлинда рассказывала, Сорайда все больше хмурилась. Наконец она сказала:

— Да, история не из приятных. Не исключаю даже, что никакого Густаво в Мехико нет, а его сокамерник или кто-то другой, который знал твой номер телефона, решил выманить у тебя деньги.

— Ты так думаешь? — выдохнула Эрлинда. — Такое мне даже не приходило в голову.

— Плохо ты знаешь подобную публику, — усмехнулась Сорайда. — К сожалению, чтобы добыть денег, такие люди способны на все — им нечего не стоит использовать чувства неутешной матери или сестры.

— Но если окажется, что Густаво действительно бежал вместе с этим Ченте и нуждается в помощи, неужели я должна отказать ему? Я не могу бросить своего Густаво в беде. — Эрлинда вытерла глаза платком. — Ведь для меня он так и остается маленьким умненьким мальчиком. Совсем как мой Тино. А вот Рохелио считает, что я не должна помогать беглому преступнику, даже если это мой брат.

— Мужчины… — презрительно ответила Сорайда, затянувшись сигаретой. — У них нет сердца, и они не понимают, что значит его иметь. Да если бы в такую переделку попал мой брат, я бы сделала для него все, что могу. Но, — добавила она, — сначала нужно узнать, действительно ли Густаво с ними, не обманывает ли тебя этот тип. Когда в следующий раз этот сеньор позвонит тебе, потребуй у него доказательство — пусть принесет тебе письмо от Густаво или пусть Густаво тебе позвонит сам, чтобы ты слышала его голос.

— Да, я так и сделаю, — ответила Эрлинда, которая заметно успокоилась, получив дельный совет. — Спасибо тебе, Сорайда. У тебя очень добрая душа.

И она поспешила к выходу. Эрлинде не хотелось, чтобы Рохелио что-нибудь заподозрил, и она очень торопилась домой.

Поэтому она не обратила внимания на парочку, сидевшую за столиком недалеко от выхода. Это были миловидная крашеная блондинка и высокий молодой мужчина с коротким ежиком. Если бы Эрлинда не так торопилась, возможно, она узнала бы его. Это был не кто иной, как Ченте, представившийся ей как друг ее брата Густаво. Но она не собиралась рассматривать публику, собравшуюся в «Твоем реванше», потому что та ее нисколько не интересовала. К тому же столик стоял в стороне от освещенного входа и лица сидевших были в тени.

Пиявка, однако, сразу узнал ее, тем более что на Эрлинде, к несчастью, было то же самое платье, какое она надевала на встречу с ним в «Паломе». Пиявка не был бы удачливым сутенером и шантажистом, если бы не обладал хорошей зрительной памятью на лица и отличной реакцией. Он очень быстро что-то сообразил. Что могло привести эту приличную даму в подобное заведение? К кому она ходила? Это нужно было немедленно узнать.

— Ты видела женщину, которая только что вышла? — спросил он Милашку.

— Да, но я ее почти не запомнила.

— Ты видела ее раньше?

Милашка задумалась. Нет, определенно она не видела этой дамы в «Твоем реванше». Она, разумеется, обратила бы внимание, если бы такая респектабельная особа вдруг стала регулярно появляться в столь сомнительном заведении. Нет, конечно, она видит ее здесь в первый раз.

— Зачем же она приходила сюда?.. — ломал голову Пиявка. — Не для своего же удовольствия. Слушай, Милашка, ты не заметила, откуда она вышла? Ведь в зале ее не было.

— Может быть, она ходила к Сорайде… — предположила Милашка.

— Верно! — ударил кулаком по столу Ченте. — Надо вытянуть из Сорайды, зачем эта особа приходила к ней. Ты можешь пойти и спросить?

— А почему она мне скажет? — картинно пожала плечами Милашка. — Сорайда умеет держать язык за зубами. Так что выспрашивать у нее не советую. Все равно не ответит, только заподозрит невесть что. — Она внимательно посмотрела на Пиявку. — А тебе-то что за дело до этой сеньоры? Она вроде для тебя уже старовата.

— Мне кажется, я ее уже видел, — медленно начал Пиявка. — Со мной в тюрьме сидел один парень — Густаво Гуатьерес. Мне кажется, она приезжала к нему на свидание. Я уверен — это она. Но как бы узнать поточнее? Густаво как раз просил меня передать сестре, что жив и скоро выйдет. Может быть, ты поговоришь с Сорайдой? Только не говори, что я узнал ее.

Пиявка нарочно рассказал Милашке эту выдумку, чтобы она могла чистосердечно поговорить с Сорайдой. Тот, кто не знает, что лжет, не может и выдать себя.

— Это так спешно? — удивилась Милашка, но поспешила исполнить просьбу Пиявки, которому привыкла подчиняться.

Она вышла из-за стола и поднялась наверх, в комнату, где по-прежнему за столом сидела Сорайда и курила, просматривая счета.

— Сорайда, что за женщина сейчас была у тебя? — спросила Милашка.

— Какое тебе до этого дело? — удивленно подняла брови Сорайда.

— Мне кажется, я где-то видела ее, — нашлась Милашка. — Ее лицо показалось мне знакомым. Может быть, она жила по соседству с нами?

— Она когда-то работала у меня в «Твоем реванше», — ответила Сорайда, — но ты вряд ли застала ее. Она вышла замуж и ушла отсюда больше десяти лет назад.

— Тогда я, наверно, видела ее, когда она тебя навещала, — протянула Милашка. — У нее запоминающееся лицо.

— Не очень-то она часто заходит сюда, — покачала головой Сорайда. — Не думаю, что ее мужу понравится, если он узнает, что она снова ходит в «Твой реванш». У людей, к сожалению, иногда бывает предвзятое отношение к ночным заведениям.

— Ну тогда я ничего не понимаю, — заявила Милашка. — Она тебя неизвестно за кого считает, а ты это спокойно сносишь, болтаешь с ней.

— Ничего ты не понимаешь, — отрезала Сорайда. — Ей не с кем поделиться, посоветоваться. Тут она получила какие-то подозрительные известия о своем брате… впрочем, не твоего ума это дело! — заключила Сорайда. — Хватит сплетничать!

Однако Милашка уже кое-что узнала и довольная побежала вниз к Пиявке, которому подробнейшим образом пересказала свой разговор с хозяйкой.

— Понятно, — пробормотал сквозь зубы Пиявка, однако вслух то, что ему стало ясно, не высказал.

Пиявка понял многое. Во-первых, он убедился, что судьба брата небезразлична Эрлинде, что она беспокоится о нем. Значит, есть реальная возможность получить с нее новые суммы денег. В то же время он понимал, что в следующий раз она может не поверить его голословным утверждениям и захочет каких-то доказательств того, что Густаво действительно находится в Мехико.

 

ГЛАВА 9

Федерико Саморра был недоволен. Он велел своему помощнику Пончо нанять частного детектива, который должен был следить за Рикардо Линаресом и ежедневно информировать о его личной жизни. Слежка продолжалась уже несколько дней, Саморра ухлопал на детектива кругленькую сумму, ибо услуги этих сеньоров стоят немало, однако не узнал ничего стоящего, то есть ничего порочащего своего конкурента. Пончо подробно извещал шефа, поскольку сам Саморра хотел остаться в стороне и никогда не встречался с детективом лично.

В конце дня он снова вызвал к себе Альфонсо Переса.

— Какие новости, Пончо? — спросил он, пристально глядя на помощника.

— Ничего нового, дон Федерико, — ответил Пончо. — Он целыми днями сидит на работе «от и до», обедает строго в течение часа. Раза два он даже задерживался в агентстве, чтобы выполнить срочные поручения. Я не хочу вас огорчать, дон Федерико, но ровно с того самого дня, как мы начали за ним следить, этот Линарес стал вести себя как идеальный служащий.

— Так, это в рабочее время, — грохотал Федерико Саморра, — но что потом? Что он делает, выйдя из агентства? Мне доносили, что он ходит по ночным притонам, связался с какой-то низкопробной девкой?

— Я тоже об этом слышал, — с досадой отвечал Пончо, — но сведения нашего детектива не подтверждают этого. Представьте себе, дон Федерико, он ежедневно возвращается из агентства прямо домой. Один раз он, правда, ходил в ресторан, а затем в оперу с женщиной. Но все было совершенно благопристойно.

— Кто эта женщина, вам удалось узнать? — прорычал недовольный Саморра.

— Разумеется, шеф. Это Ванесса Рейносо, старая приятельница его сестры Кандиды Линарес. Судя по тому, что удалось выяснить нашему агенту, эта Ванесса уже много лет посещает их дом. Когда-то она была замужем, но ее муж покончил с собой.

— Причины? — рявкнул Федерико Саморра.

— Тяжелая депрессия — таково медицинское заключение, — пожал плечами Пончо. — Это старая история. Вряд ли Рикардо Линарес может иметь к этому какое-нибудь отношение.

— Они в то время уже были знакомы? — поинтересовался Саморра, который все еще надеялся, что, дернув за эту веревочку, сможет вытащить на свет нечто неприглядное, что могло очернить Линареса в глазах совета директоров.

Людям свойственно мерить других по себе. У самого Саморры в прошлом была масса моментов, которые он предпочел бы скрыть от всех. Связь с собственной секретаршей Фуэнсантой была еще одним из его самых невинных секретов. Собственно, он и не делал из этого большой тайны, хотя и не афишировал эту связь. В агентстве, где работали Федерико Саморра и Рикардо Линарес, не поощрялись служебные романы.

У Федерико Саморры были в прошлом делишки и похуже. Собственно, это только в последние годы он стал добропорядочным гражданином, начальником отдела и отцом семейства. Лет двадцать назад он был совершенно иным. Это был нищий парень из трущобного квартала, который не имел ни работы, ни денег, но который очень хотел преуспеть в жизни. Причем под преуспеянием он понимал, в сущности, одно — деньги. И вот в один прекрасный день он разбогател. Как и каким образом — этого не знал никто. Однако после этого Фико Саморра, как его тогда звали, порвал связь со всеми, с кем знался раньше, переехал в другой, куда более приличный район и начал новую жизнь. Мало кто из его новых знакомых подозревал, откуда он вышел, а наверняка не знал никто. А то, откуда он взял деньги, свой первоначальный капитал, — это была тайна за семью печатями.

Вот почему Федерико Саморра никому не доверял. Имея грязное прошлое, он подозревал, что, если биографию любого человека вывернуть наизнанку, в ней обязательно обнаружатся темные пятна, иной раз и очень значительные. И вот теперь он узнает о том, что у старой знакомой Линареса муж покончил самоубийством — не стоит ли за этим что-нибудь интересное, что могло бы помешать Линаресу занять видный пост, на который метит сам Федерико?

— Так, — заявил Федерико Саморра, ткнув Пончо пальцем в грудь. — Ты должен узнать об этом деле все. Как покончил жизнь самоубийством и почему. И мог ли иметь к этому какое-нибудь отношение Рикардо Линарес. Ты меня понял?

— Понял, шеф, — ответил Пончо. — Но тогда, наверное, нашему агенту придется немного добавить, а?

Федерико Саморра отпер сейф и достал оттуда пачку денег. Затем подумал и достал еще одну.

— Заплати ему половину. Вторую пообещай отдать, когда будут сведения. И пусть поторопится.

— Будет сделано, сеньор Федерико, — подобострастно кланяясь, ответил Пончо.

Закрывая дверь, он услышал, как начальник, оставшись в кабинете один, хлестко выругался. Услышав эту ругань, Пончо усмехнулся. Федерико Саморра многое бы понял, если бы увидел эту ухмылку.

— Придется обратиться к услугам профессионала, — со вздохом сообщил Пончо Фуэнсанте, — Крокодил решил поворошить старое белье Линареса. Ему, видите ли, понадобилось узнать, почему какой-то парень застрелился лет десять — пятнадцать назад. Думаю, это ничего ему не даст. А тебе он ничего не говорил?

Фуэн хрипло захохотала:

— На этой недели мы виделись, к счастью, всего два раза. Он теперь сидит на работе, хочет пересидеть Линареса. Он очень боится, как бы ничего не дошло до ушей его жены. А то выгонит его — дом-то ведь принадлежит ей. Но мне и этих двух раз хватает по горло. До чего же он противный…

— Погоди, милая, скоро тебе не придется его больше выносить. А сейчас придется потерпеть еще немного. Но ты должна помочь…

— Тебе — всегда и во всем! — С этими словами Фуэн бросилась Пончо на шею. Если бы эту сцену видел Федерико Саморра!

Женский ум иногда бывает проворнее мужского. Именно Фуэн пришла в голову простая по своей гениальности мысль. Если известно, что Рикардо Линарес раньше хаживал в «Твой реванш», возможно, стоит сходить туда и выяснить, с кем он встречался. А там будет видно. Эта мысль показалась Пончо разумной, и он в тот же вечер заглянул в ночное заведение Сорайды.

Как оказалось, имя Линарес было здесь хорошо знакомо всем официанткам и завсегдатаям. Первая же девчонка, с которой Пончо заговорил, указала ему на Милашку, с которой Линарес, по ее словам, некоторое время встречался, пока вдруг не пропал. Пончо хотел было сразу же подойти к этой хорошенькой крашеной блондинке, но девушка остановила его:

— Вам тоже понравилась Милашка, сеньор? Правда, ведь она похожа на Мерилин Монро? У нас все так считают. Так вот, имейте в виду, что у нее есть парень.

— Сутенер, ты хочешь сказать? — уточнил Пончо.

— Ну зачем такие слова, сеньор! Это ее парень. Так вот, вам придется иметь дело с ним. У нас его прозвали Пиявка.

— Хорошее имя! — пробормотал Пончо и направился прямиком к столику, за которым сидела Милашка. — У вас свободно? — спросил он.

— Для вас — да, — томно ответила Милашка.

— Но мне сказали, что вы здесь не одна. У вас есть спутник? — прямиком перешел к делу Пончо.

— Не бойся, — ярко накрашенными губами улыбнулась ему Милашка, — он не ревнивый.

— Тогда позвольте заказать что-нибудь выпить, — предложил Пончо. — Что ты предпочитаешь?

— Шампанского! — следя за его реакцией, проворковала Милашка. — А себе возьми что хочешь.

Чувствуя себя уверенным с деньгами дона Фернандо в кармане и желая произвести на красотку впечатление, Пончо подозвал официанта и заказал целую бутылку французского шампанского.

— А ты, я вижу, богатенький, — еще шире улыбнулась Милашка.

— Нет, просто мне для тебя ничего не жалко, — ответил Пончо и вдруг добавил то, что Милашка никак не ожидала от него услышать: — Для тебя и для твоего друга. Кстати, где он? Мне бы очень хотелось с ним познакомиться.

Такого оборота дела Милашка не ожидала. Ее клиенты чаще всего вовсе не желали встречаться с Пиявкой, который появлялся на сцене только в критических ситуациях.

— У меня есть к нему дело, — объяснил Пончо, — вернее, и к тебе, и к нему.

Милашка озадаченно пожала плечами, затем встала и махнула рукой. Это был условный знак. Скоро из темной толпы мужчин, стоявших у бара, отделилась высокая спортивная фигура, и к столику, за которым сидели Милашка и Пончо, подошел парень с коротким ежиком на голове. Он оценивающим взглядом окинул Пончо с ног до головы, а затем сказал:

— В чем проблема? Ты звала меня, Милашка?

Пончо постарался улыбнуться как можно любезнее и представился:

— Альфонсо Перес, служащий страхового агентства. Очень рад познакомиться с вами.

— Ченте, — отрывисто бросил свое имя Пиявка. — Что вам от меня надо? Хотите застраховать мою жизнь? Боюсь, это не принесет вашей конторе дохода. А имущества у меня нет.

Пончо рассмеялся, сделав вид, что оценил этот юмор, и ответил:

— Нет, я здесь в несколько ином качестве.

Пончо постарался объяснить, что ему нужно. Он напомнил Милашке о ее недавнем дружке по имени Рикардо, который вдруг перестал с ней видеться. Ему бы очень хотелось, чтобы девушка снова наладила отношения с этим Рикки, более того, хорошо было бы устроить так, чтобы он совсем потерял голову. А потом было бы неплохо, если бы Милашка почаще бывала с ним на людях, и не только вечером, но и в дневное время. «А там посмотрим», — туманно добавил Пончо. За все это он собирался платить — Милашке или Пиявке. При этом девушка, разумеется, будет получать деньги и от своего Рикардо.

— Нам нужно немного испугать его скандалом, — закончил Пончо.

— Но это, боюсь, не очень красиво. Получится, что я втягиваю его в неприятности, — сказала Милашка. — Я стараюсь вести себя с клиентами по крайней мере честно.

— Ну-ну, — оборвал ее Пиявка. — Не слишком ли ты чистоплюйка, моя крошка?

— Но я не знаю, как его найти, — сказала Милашка, — он раньше сам приходил сюда. Адреса своего он мне не сообщал, номера телефона не давал. Упоминал только, что жены у него нет — кажется, она погибла. У него осталась дочь, которую воспитывает сестра. Так что где его искать, я и понятия не имею.

— Этому помочь нетрудно, — сказал Пончо, передавая Милашке записку. — Вот все нужные сведения. Свяжись с ним, убеди его встретиться с тобой. Не мне объяснять тебе, как покрепче заманить клиента. Следующая выплата, — он поднял глаза на Пиявку, — как только будут первые результаты.

 

ГЛАВА 10

Лус стояла перед зеркалом и пыталась представить, как она будет выглядеть на сцене. Артистическая карьера привлекала Лус с тех пор, как она сама себя помнила. Еще совсем малышкой она, заслышав музыку, сразу же принималась кружиться по комнате и что-то мурлыкать. Когда по телевизору передавали музыкальные передачи, ее было не оттащить. Когда Лус исполнилось пять лет, Роза отвела ее к учительнице музыки. Та нашла, что у девочки абсолютный слух, и посоветовала с ней заниматься. Роза и Томаса очень радовались таланту своей любимицы, которая стала участвовать в школьных концертах еще с младших классов школы.

С того дня, как дон Антонио сообщил, что, возможно, их хор поедет на конкурс в Мехико, Лус не могла спокойно спать. Она еще ни разу в жизни не бывала в столице и вообще мало путешествовала. Лус всегда огорчалась, что когда она просила Розу повезти ее в Мехико, та обычно находила разные препятствия. А Лус считала, что только в столице она сможет увидеть вблизи настоящих, больших артистов.

Лус повернулась, и ее взгляд упал на фотографию, которая стояла у нее на письменном столе. Девочке она очень нравилась: это была увеличенная копия единственной фотографии двойняшек, которая сохранилась в сумочке Розы в день ее бегства из Мехико. Совершенно одинаковые пухленькие темноволосые девчушки радостно смотрели на мир открытыми и доверчивыми глазами.

Как часто, лежа без сна ночью, Лус думала о своей сестре. У многих девочек в школе были братья или сестры, у некоторых и те и другие. Лус казалось, что иметь сестру, и особенно такую похожую на нее, было бы огромным счастьем. В детстве она пыталась расспрашивать мать о сестричке, но, когда поняла, что воспоминания причиняют Розе огромную боль, перестала это делать, и образ Дульсе Марии в ее сознании переместился в мир фантазий, в котором она так любила находиться, устраивая его по своему вкусу и желанию.

В комнату вошла Роза.

— Мамочка, ты куда-то уходишь? — спросила дочь.

— Мы с тетей Лаурой сегодня ужинаем в ресторане «Глория», — ответила Роза. — Поболтаем с ней и заодно обсудим нашу поездку в Монтеррей на следующей неделе. Там проводится южноамериканская выставка работ ведущих цветоводов, в которой наш салон принимает участие, а тетя Лаура получила задание сделать снимки для двух журналов.

— Ой, мамочка, какая ты счастливая! Как бы я хотела поехать с тобой!

— Еще успеешь попутешествовать, Лусита. Сейчас для тебя самое важное — это школа, ну и, конечно, музыка. Вот только не хочется мне оставлять вас с Томасой одних.

— Ну что ты, мамочка, ты же знаешь, что я уже взрослая и всегда Томасе помогаю, когда мы с ней остаемся. Помнишь, какое я в прошлый раз мясо приготовила?

— Конечно, помню, моя умница. И торт помню, который ты испекла на мои именины. Тетя Лаура до сих пор вспоминает и спрашивает, когда можно будет его попробовать в следующий раз.

— Мамочка, а в летние каникулы мы сможем с тобой куда-нибудь поехать?

— Постараемся, дорогая. Конечно, еще рано об этом говорить, но я бы очень хотела свозить тебя к морю.

— Ой, вот было бы здорово.

— Ну а теперь беги заниматься, а я пошла.

Роза быстрыми шагами вышла из дома и направилась к машине. Она была особенно хороша сегодня. На ней было серебристо-сиреневое платье, в ушах модные крупные серьги, на шее нитка жемчуга. В ней было редкое сочетание элегантности и в то же время теплоты и естественности, которое так привлекало к ней людей.

Ресторан «Глория» был расположен в центре города и считался одним из самых элегантных. Роза согласилась на ужин, чтобы подбодрить Лауру, которая в последнее время совсем скисла. «Да и мне самой не мешало бы развеяться, — подумала она, — а то меня в последнее время как будто что-то гложет». Роза боялась даже себе самой признаться, как часто в последнее время она стала вспоминать Рикардо. Во сне и наяву воспоминания преследовали ее. То ей представлялось, как Рикардо приходил разыскивать ее в их бедную лачугу в Вилья Руин, то она вновь переживала их первую поездку к морю в Мансанильо или вспоминала, как Рикардо встречает ее после рождения детей, как он играет с малышками, по очереди подкидывая их к потолку, а они весело хохочут. Иногда она как будто вновь переносилась в прошлое, и улыбка озаряла ее лицо, и вдруг острой болью ее пронзало воспоминание о том дне, когда она увидела мужа с той женщиной. «Нет, больше никогда в жизни я не позволю причинить себе такую боль», — думала она, и лицо ее вновь принимало строгое и замкнутое выражение.

Впрочем, сейчас некогда было размышлять о прошлом. Лаура уже поджидала ее за столиком.

Роза улыбнулась, здороваясь с подругой. Лаура привлекала ее неиссякаемым оптимизмом. Даже когда дела у нее складывались не совсем удачно, она старалась не падать духом.

— Как дела, дорогая? — спросила Лаура.

— Вроде бы неплохо. Ты же знаешь, что наш салон участвует в выставке. Мне сообщили, что экспонаты уже прибыли. Я отправила туда Аселию, она готовит стенд.

— Как здорово. Я уверена, что твой стенд будет просто потрясающим. И знаешь, что я придумала. Журнал «Флорикультура» заказал мне большой фоторепортаж. Мы поместим туда интервью с тобой и твою большую фотографию.

— Нет, Лаура, только не это. Никаких фотографий, прошу тебя. Мне вполне достаточно, если ты дашь снимок каких-то из моих экспонатов с надписью «Салон Розы Дюруа. Гвадалахара». Это будет вполне достаточная реклама, уверяю тебя.

— До чего ты странная, Роза. Ну подумай: какая деловая женщина откажется от того, чтобы ее портрет поместили в журнале? Ты что-то темнишь, подруга. А ну признавайся!

— Да нет, Лаура. Просто я не люблю никакого лишнего шума вокруг моей скромной персоны. Ты же знаешь, я предпочитаю тихую домашнюю жизнь и не рвусь в свет.

— Тихая домашняя жизнь! Я бы вполне поняла тебя, если бы ты была матерью большого семейства, которая поджидает с работы любящего супруга. Послушай, Розита, я не хочу напоминать тебе о пережитой боли, я знаю, как тебе было тяжело потерять дочку и мужа, но ведь ты еще совсем молодая женщина. Лусита растет, скоро ее замуж выдавать будем, а тебе пора подумать о себе. Грех в твоем возрасте замыкаться в четырех стенах и вести жизнь отшельницы.

— Ну какая же я отшельница? Мы же сами с тобой через три дня отправляемся в Монтеррей на большую выставку. Не совсем подходящее место для отшельницы, как ты считаешь?

— Это все так, но ты ужасно строга с мужчинами. На тебя совершенно невозможно угодить. Неужели твой покойный муж был таким совершенством, что после него ни один образчик сильного пола не может прийтись тебе по вкусу?

Лаура даже не ожидала, какой эффект произведут эти слова, сказанные в ее обычной шутливой манере. Роза вдруг вся как-то сжалась, как будто ее ударили. В глазах промелькнули тоска, испуг, какие-то еще чувства, которые Лаура даже не успела расшифровать.

— Роза, что с тобой? — растерянно промолвила она.

Но та уже успела взять себя в руки. Выражение лица стало более спокойным, она даже попыталась улыбнуться. Потом несколько секунд молчала, как будто собираясь с мыслями. И наконец произнесла:

— Нет, Лаура, конечно, мой муж не был совершенством. Просто это была первая и, кажется, последняя любовь в моей жизни. Я была совсем девчонкой, когда мы встретились. Он поразил мое воображение. Он был так не похож на всех остальных, кого я знала, мне он казался волшебным принцем из сказки. Я совершенно потеряла голову, когда он обратил на меня внимание и стал ухаживать за мной. Мне казалось, что все это сон. А потом…

— Что потом?

— Потом были будни. Были ссоры, были конфликты с его родственниками. Постепенно я поняла, что волшебных принцев не бывает, по крайней мере, у нас, в Мексике. Но к тому моменту он уже занял настолько прочное место в моей душе, что никакие его поступки не могли этого изменить.

— И все-таки ты, наверно, счастливая. Узнать такую любовь не каждому дано.

— Я действительно чувствовала себя счастливой. И совершенно была на вершине блаженства, когда родились девочки. Мне казалось, что теперь все мои мечты сбылись и впереди простираются долгие годы безоблачного счастья.

— Наверно, так бы и случилось, если бы не землетрясение. Ты не можешь винить ни себя, ни его. Это же несчастный случай.

— Ах, Лаура, ты просто всего не знаешь. Есть вещи, о которых мне не хочется вспоминать даже с близкими людьми.

— Бедняжка моя. Мне кажется, я тебя понимаю. Но это не отменяет того, что я говорила раньше. Тебе пора жить не прошлым, а настоящим. Мы обе с тобой знаем, как относится к тебе Эрнандо Тампа. Он уже несколько лет только и мечтает о том, когда ты позволишь ему сделать тебе предложение.

— Лаура, я знаю, что Эрнандо хороший человек. Я понимаю, что из него получился бы превосходный муж и отец семейства. Я ценю его дружбу, тем более что он много раз выручал меня в трудную минуту. Но я ему часто давала понять, что замужество для меня исключено. Он это хорошо знает.

— Ты же знаешь, что такое влюбленный мужчина. Он никогда не теряет надежды. А впрочем, возможно, тебе нужен кто-нибудь совсем новый. Честно говоря, когда я говорила о твоем фото в журнале, у меня мелькала такая мысль. Роза, ты просто не отдаешь себе отчет в своей привлекательности. Ты настолько неотразима, я уверена, что, увидев твою фотографию в газете, половина мужского населения страны помчится заказывать букеты в Гвадалахару.

— Только этого мне и не хватало. Вечно у тебя какие-то безумные идеи. Лучше поговорим о твоих делах. Мне не терпится узнать, что у тебя нового.

— Ах, Роза, я опять вчера весь вечер проплакала.

— А что теперь?

— Я же тебе говорила, что с того дня, как его жена вернулась с курорта, мы еще ни разу не виделись. Я ему позвонила на работу, он спросил, как дела, и обещал перезвонить часов в пять. Я до шести часов не отходила от телефона.

— А он не позвонил?

— Нет. Я наконец не выдержала и, проклиная себя, набрала его номер. Отвечает сладким голосом и начинает говорить, что соскучился, что очень хотел бы увидеться, но, к сожалению, дела, ужин с клиентом, так что ничего не получится, а уж завтра он позвонит обязательно. Я не выдержала, наговорила ему каких-то глупостей, швырнула трубку, а потом весь вечер ревела.

— Лаура, но ты же свободная женщина и вполне самостоятельная. Что тебе мешает последовать своему же совету и развлекаться?

— Значит, такая я глупая. Сто раз себе говорила одно и то же: не нужна я ему, значит, надо оставить его в покое.

— Ну и что дальше?

— Так он сам говорит, что нужна. Говорит, что любит. Я ему говорю, что люблю его и хочу быть с ним вместе. А он начинает объяснять, что это невозможно из-за детей.

— А ты все надеешься?

— Я уж сама не знаю, на что я надеюсь. Пробовала принимать приглашения от знакомых мужчин, но все не то. Один кажется слишком глупым, другой слишком расчетливым…

— А все потому, что ты о своем Хасинто думаешь.

— Наверно, ты права. Он такой человек, который никогда не уйдет от семьи. Слишком много значат для него дом, общественное положение, мнение коллег. Да ему, собственно, и так неплохо.

— Лаура, так, если ты все понимаешь, что же ты позволяешь ему отравлять себе жизнь?

— Да я и сама не знаю. Потому и говорю, что, значит, сама дурочка. Ты помнишь, какой он внимательный был ко мне вначале, когда добивался моей благосклонности. А теперь только и вздыхает о своих трудностях и проблемах на работе. Дошло до того, что в мой день рождения он даже не позвонил мне, не то чтобы подарок сделать. Я ему говорю: «Если я тебе не нужна, лучше отпусти меня». Отвечает: «Нет, ты мне нужна». Ну скажи, чему мне верить?

— Ах, Лаура, ты просто себя обманываешь. Ты же знаешь, что ты нужна Хасинто как отдых от холодной обстановки дома, для удовольствия и самоутверждения. Но он никогда не согласится переменить свой образ жизни ради тебя.

— Я знаю, что ты права. Поэтому я уже почти приняла решение расстаться с ним.

— Вот и прекрасно. Пусть наша поездка в Монтеррей станет началом новой жизни.

— Хорошо, Роза, только новой для нас обеих. Хватит быть затворницей.

В этот момент острый взгляд Лауры отметил мужчину, который, ведя под руку изящно одетую даму, направлялся в сопровождении метрдотеля к столику в углу.

— Смотри, смотри, Роза. Это твой Эрнандо. А кто эта женщина с ним?

Роза посмотрела в ту сторону. Эрнандо сидел к ней спиной, а его спутницу она прекрасно видела. Женщина была ей незнакома.

— Что ты удивляешься, Лаура? Эрнандо холостяк, он имеет право ужинать с кем хочет.

— Да, но посмотри, как она на него смотрит. Она явно имеет на него виды. Неужели тебе это совсем безразлично?

— Эрнандо Тампа мой друг, и я желаю ему счастья. Я совсем не против того, чтобы он женился, но мне хочется, чтобы ему встретилась достойная его женщина.

— Ну, не думаю, что эта красотка может кого-нибудь осчастливить. Уж больно у нее холодный и самодовольный взгляд. А разодета-то как. Наверняка не бедствует.

— Тише, Лаура, не будем привлекать к себе внимание.

Сидящие неподалеку от них Эрнандо и Каролина были в этот момент заняты беседой. Каролина пустила в ход все свои чары. Это была уже третья их встреча с Эрнандо за этот месяц, но все они проходили по одному и тому же сценарию, который не устраивал Каролину. Эрнандо был неизменно любезен, охотно поддерживал беседу, вникал в деловые проблемы Каролины и давал ценные советы, но каждый раз, проводив ее до дома после ресторана, отказывался зайти, ссылаясь на загруженность работой, поздние деловые звонки или даже просто на усталость.

Каролина про себя решила, что это свидание будет переломным. Она особенно тщательно выбрала для себя наряд. На ней было черное платье с глубоким вырезом на спине, плотно облегающее и позволяющее оценить ее красивую фигуру. Наряд дополняли бриллиантовые серьги и бриллиантовое колье. Светлые волосы были завиты в крупные локоны и свободно спадали на плечи. Спору нет, Каролина была весьма эффектна. Пожалуй, лишь надменно сжатые губы чуть портили общее впечатление. Когда Эрнандо заехал за ней по дороге в ресторан и увидел ее в таком наряде, он не смог сдержать восхищенного возгласа.

— Каролина, ты сегодня прелестно выглядишь. Впрочем, как всегда.

— Спасибо, Эрнандо, от тебя это особенно приятно слышать, я ценю твой вкус. Ну что, поехали?

Когда они направлялись на машине в ресторан, Каролина в душе торжествовала. Она чувствовала, что в этот раз Эрнандо не устоит. Следует только запастись терпением, чтоб не спугнуть его раньше времени.

Как обычно, разговор пошел о доме, который для Каролины нашла фирма Эрнандо и который она уже почти решила одобрить. Вариант был в самом деле подходящий: ее устраивало и местоположение дома, и его планировка, а благодаря финансовому соглашению с Фелипе Агила она могла позволить себе не беспокоиться о цене. Собственно говоря, Каролина могла одобрить сделку еще неделю назад, но ей хотелось потянуть время, чтобы иметь больше поводов встречаться с Эрнандо. Как раз сейчас она обсуждала с Эрнандо вопрос о том, кому поручить необходимые переделки перед ее новосельем и не может ли его фирма, в порядке любезности, взять на себя решение этих вопросов. Эрнандо со свойственной ему доброжелательностью обещал помочь.

— Благодарю тебя, Эрнандо, у меня просто гора с плеч свалилась. Не знаю, что бы я без тебя делала. Ты же знаешь, женщине так трудно принимать решения.

— Полно, Каролина, ты меня перехваливаешь. У тебя отличный адвокат, и родители всегда могут дать тебе хороший совет.

— Разумеется, милый папочка никогда не откажется помочь любимой дочке, но ты же знаешь, Эрнандо, он не деловой человек. Да и не всегда советы, даже данные с самыми добрыми намерениями, приводят к добру. По совету родителей я вышла замуж за Фелипе, которого они считали подходящим женихом, а теперь видишь, к чему это привело.

Хорошо, что мать Каролины, госпожа де Рокас, не могла слышать эти слова своей дочери. Уж она-то могла напомнить, как более девяти лет назад уговаривала дочь подумать и подождать со свадьбой, а нетерпеливая Каролина отвечала капризным голосом:

— Мама, я все решила. Свадьба должна состояться не позднее чем через два месяца.

Теперь же Каролина устремила на Эрнандо томный взгляд, с помощью которого она постаралась изобразить печаль от разбитых надежд и мольбу о сочувствии. Доброе сердце Эрнандо не могло остаться равнодушным к мольбе такой очаровательной и беспомощной женщины. Каролине показалось, что нужное настроение уже почти достигнуто.

— Эрнандо, я была так одинока последние годы из-за того, что ни с кем не могла поговорить откровенно. Ты первый мужчина, с которым я чувствую себя легко и которому доверяю. Я так тебе благодарна.

— Я всегда рад тебе помочь, Каролина, — ответил Эрнандо, слегка смутившись. — Но мне кажется, что чувство одиночества у тебя вызвано недавними печальными событиями и скоро пройдет и ты опять будешь восхищать всех нас своим весельем.

— Что ж, Эрнандо, я надеюсь, что, когда моя жизнь наладится, ты не лишишь меня своей поддержки. Не забывай, что я считаю тебя старым и очень верным другом.

В этот момент оркестр заиграл медленный фокстрот. Эрнандо, который уже чувствовал себя немного неловко от того, какой оборот принимал разговор, предложил Каролине потанцевать. Она с удовольствием согласилась.

Эрнандо уверенно вел ее в танце и чувствовал, что Каролина прижимается к нему несколько больше, чем этого требовал танец. На какое-то мгновение он почувствовал себя польщенным. В конце концов, он танцевал с весьма красивой, эффектной и уверенной в себе женщиной, которая явно выказывала ему предпочтение. И вдруг он вздрогнул, как будто его пронзило током. Его глаза встретились с внимательным взглядом больших задумчивых зеленовато-карих глаз, которые он никогда не мог надолго выбросить из памяти.

«Это же Роза и ее подруга», — воскликнул он про себя.

Он не видел Розу уже два месяца. Конечно, для них было обычным делом перезваниваться, чтобы узнать, как дела друг у друга, и время от времени ему удавалось уговорить Розу принять его приглашение на концерт или в ресторан, но в последнее время ее голос по телефону казался хоть и приветливым, но слегка озабоченным, она ссылалась на загруженность в связи с подготовкой к выставке, на плохое самочувствие Томасы, и Эрнандо никак не удавалось вытащить ее из дому.

Только в тот момент когда он увидел ее, он осознал, как соскучился, как ему не хватало ее спокойной улыбки и приветливого взгляда. Он кивнул ей через плечо Каролины, и в этот момент танец закончился.

— Подожди, Каролина, я увидел здесь знакомых и, если ты не против, хочу познакомить тебя с ними.

— С удовольствием, — томно проговорила Каролина, которая решила, что, раз Эрнандо хочет познакомить ее с друзьями, это было хорошим знаком.

Но когда она увидела, что Эрнандо направляется к столику, за которым сидели две молодые привлекательные женщины, ее лицо вытянулось.

 

ГЛАВА 11

Рикардо, как и обещал сестре, решил обратить самое серьезное внимание на Ванессу. Они подолгу тихо беседовали в гостиной за чашкой кофе, причем Кандида намеренно старалась, чтобы они подольше оставались наедине. Дульсе она не стала посвящать в свои планы, не уверенная в реакции девочки. Ведь хотя та и относилась хорошо к тете Ванессе, еще неизвестно, готова ли она была принять ее в качестве своей новой матери. А вот Селия была в курсе всего плана и полностью его поддерживала.

Рикардо в целом нравилась эта спокойная и грустная женщина, которая все еще была очень красива тихой, немного меланхоличной красотой. Ему было приятно тихо беседовать с ней вечером после работы, ходить с ней в уютные небольшие кафе, посещать театр. И постепенно Рикардо начала всерьез приходить в голову мысль о том, что Ванесса может прочно войти в его жизнь. Она несла с собой спокойствие, размеренную, тихую жизнь. И ему все больше хотелось такой жизни. Тогда он сможет нормально работать, заниматься воспитанием дочери.

И Ванесса также все больше привязывалась к Рикардо. Тем более что его черты напоминали ей о другом из двух братьев, которого она когда-то потеряла по собственному малодушию.

Рикардо как раз вернулся домой из агентства. Селия накрывала на стол, а он в ожидании обеда присел в гостиной перед телевизором. Он думал о том, что в субботу надо бы поехать куда-нибудь за город отдохнуть — взять с собой Ванессу и Дульсе — пусть девочка привыкает к обществу Ванессы. Ведь от мнения Дульсе в этом вопросе зависит очень многое.

Его мысли прервал телефонный звонок. Селия была занята на кухне, и Рикардо снял трубку первым.

— Я слушаю, — сказал он.

В ответ он услышал голос, который менее всего ожидал бы сейчас услышать. Ему звонила Милашка из «Твоего реванша».

— Рикки, — со сладострастным придыханием говорила она, — ты совсем забыл меня! Я так скучаю. Все жду тебя каждый день, а ты не появляешься!

— Откуда ты узнала мой телефон? — в изумлении только и мог промолвить Рикардо. «А вдруг Кандида или Дульсе сняли бы трубку?!» — пронеслось у него в голове.

— Мне это было нелегко, — ворковала на другом конце провода Милашка. — Все эти дни я только и думала что о тебе, дорогой. После той ночи я поняла, что должна увидеть тебя… — Она замолчала, и Рикардо показалось, что она расплакалась.

Он был в смятении. Разумеется, Милашка могла узнать его телефон, например, через Сорайду. Правда, хозяйка кафе обычно никогда не сообщала телефоны и адреса посетителей — таково было одно из правил этого заведения. Но кто знает? Может быть, Милашка настолько переживала, что Сорайда сжалилась над ней? Как бы то ни было, Рикардо ни минуты не сомневался в искренности своей подружки. Неужели она всерьез влюбилась в него? Такие случаи редко, но происходят с девушками из ночных кафе. Как и многие мужчины, Рикардо было трудно выносить женские слезы, и сейчас, слыша, как Милашка всхлипывает на другом конце провода, он просто не мог прервать разговор и твердо поставить ее на место. Он пытался как-то успокоить ее, но девушке нужно было одно.

— Милый, дорогой, — умоляла она жалобным голосом, — я очень хочу увидеть тебя. Если не хочешь появляться в «Реванше», давай встретимся в другом месте. Можно днем, если ты занят. Мне просто нужно видеть тебя, видеть твои глаза… — она запнулась как бы от избытка чувств. — Ну, пожалуйста… Только не говори «нет». Ну, ты согласен?

— Хорошо, конечно, мы увидимся, — мягко ответил Рикардо. — Но давай тогда встретимся не поздно — вечером, если ты не возражаешь. В шесть часов… — Рикардо хотел было назначить Милашке встречу в кафе «Палома», но затем подумал, что лучше, чтобы эту встречу не могли видеть случайно проходящие мимо сотрудники агентства. — В кафе «Тропикана», это на улице Ла-Мерсед.

— Хорошо, милый, я буду ждать, — ответила Милашка. — Я буду думать все это время только о тебе!

Рикардо не видел лица своей собеседницы, когда она положила трубку. Она звонила из своей квартирки, при этом во время всего разговора сидела на коленях у Пиявки. Когда она наконец бросила трубку, Милашка вместе со своим сутенером весело расхохотались. Все происходящее казалось им веселой шуткой.

— Тебя можно снимать в кино. Ты великая артистка, дорогая! — хохотал Пиявка. — Я даже не знал за тобой таких талантов.

— Видишь, какая у тебя замечательная подруга, — сказала Милашка, нежно обнимая своего друга за шею.

Совершенно в другом настроении был Рикардо, повесив трубку. Звонок Милашки ошеломил его. Он вдруг понял, что все эти дни тоже скучал по ней. С одной стороны, он корил себя за то, что не смог вежливо, но твердо попрощаться с ней, сказать, что он решил связать свою жизнь с хорошей женщиной и больше никогда не появится в «Твоем реванше». И в то же время он чувствовал, что будет рад видеть эту красивую девушку. И еще больше корил себя за эту такую несвоевременную радость.

У него в голове даже мелькнула мысль: а может быть, не прийти в назначенное время? Однако не в его правилах было обманывать женщину и заставлять ее ждать. Кроме того, она теперь знает его телефон и позвонит снова, что тогда он скажет ей? Что он малодушный трус, который не смог отказать ей во встрече по телефону и решил просто не явиться?

На следующий день на службе Рикардо был очень задумчив и рассеян. Увидев, как он сидит перед пачкой документов, задумчиво перебирает их, но, очевидно, даже не пытается вникнуть в их суть, помощник Леандро сразу же заподозрил, что с его начальником и другом что-то происходит.

— Что с тобой, Рикардо? — спрашивал он, однако Рикардо отмалчивался.

— Он сегодня не в своей тарелке, — шепнула Леандро Роберта. — Я принесла ему кофе. Представляешь себе, он даже не притронулся к нему.

— Как это не вовремя, — качал головой Леандро. — Сейчас, когда решается вопрос о должности заместителя.

К концу дня Рикардо показалось, что он принял единственно правильное решение. Он, разумеется, пойдет на встречу и ровно в шесть часов будет сидеть за столиком в кафе «Тропикана». Но придет он туда только с одной целью — сказать Милашке, что, несмотря ни на что, они видятся в последний раз. Он не собирался больше продолжать эти отношения, которые все равно не могут ни к чему привести. А его дочери нужна мать. Он боялся только одного: что, если она расплачется?.. Но даже и тогда нужно проявить твердость. Пусть ей тяжело расставаться с ним, ему это тоже нелегко (он был вынужден признаться в этом самому себе). Но лучше разом разорвать связь — пусть будет больно, но рана скоро затянется.

И все же, несмотря на твердо принятое решение, Рикардо испытывал сильнейшее волнение, когда шел на эту встречу. Вот и улица Ла-Мерсед, большое открытое кафе «Тропикана». Рикардо выбрал его не случайно — оно было расположено на оживленной торговой улице, и здесь никто не обратит внимания на пару, сидящую за чашкой кофе.

Он огляделся — Милашки еще не было. Он посмотрел на часы. Было без одной минуты шесть. Он снова беспокойно огляделся. Никого из знакомых не было, только промелькнул какой-то коротко стриженный парень, который показался чем-то знакомым, но Рикардо тут же забыл о нем. На противоположной стороне улицы появилась Милашка.

Она всегда была хорошенькой, о чем и свидетельствовало ее прозвище. Но сегодня она превзошла самое себя. В ней появилось что-то трагическое, что сделало ее кукольную внешность по-настоящему красивой. И одета она была не так, как обычно. Ведь в «Твоем реванше» она появлялась в нарочито открытых, вызывающих нарядах ярких, даже кричащих расцветок. Теперь же на ней было темное платье из тонкого шелка, закрывавшее грудь и плечи. Лицо было печально. Рикардо показалось, что на нем лишь недавно просохли слезы. В действительности все это были косметические ухищрения.

По-видимому, Пиявка был прав, Милашка действительно была прирожденной артисткой. Сейчас она играла трагедию — женщину, которую бросил возлюбленный. Собираясь на встречу с Рикардо, она тщательно подобрала платье, с помощью пудры разных оттенков придала своему лицу страдающее выражение — положила темные тени вокруг глаз.

— Тебе хоть Джульетту играть, перед тем как она кончает с собой, увидев мертвого Ромео, — сказал Пиявка, проявивший неожиданные для такого человека знания.

— Это какая-то твоя знакомая? — насторожилась Милашка. — Ты мне о ней не рассказывал.

— Да нет, нам все это рассказывал Густаво, — рассмеялся Пиявка.

— Кто это? — спросила Милашка.

— Да ты не знаешь…

Милашка тут же забыла об этом пустячном разговоре, но Пиявку он навел на кое-какие соображения.

Увидев Милашку, Рикардо пропал. Мысли в голове спутались, от решения разговаривать с ней ласково, но твердо не осталось и следа. И в то же время он вовсе не собирался продолжать с ней отношения. Он и сам не знал, что будет сейчас делать.

Милашка подошла к нему и, ни слова не говоря, хотела обнять его, но затем, как будто взяв себя в руки, одумавшись, отступила назад и подняла на него свои зеленые глаза, которые действительно наполнились слезами. Устоять перед этим было невозможно.

Вместо обычного кофе Рикардо заказал кофе с коньяком. Милашка лишь пригубила чашку. Сначала она молчала и только смотрела на него, не отрываясь. Рикардо не знал, что говорить. И хотя он заготовил свою речь заранее и, пока шел сюда, почти затвердил ее наизусть, теперь все слова вылетели у него из головы.

— Исабель, дорогая, — сказал он, едва ли не впервые назвав Милашку ее настоящим именем, а не прозвищем, которое она получила в «Твоем реванше».

— Можешь ничего не говорить, Рикардо, — низким грудным голосом ответила Милашка. — Я все поняла. Я не нужна тебе. Твоя жизнь станет проще, лучше, когда в ней не будет меня. Что ж, наверно, ты решил поступить правильно. И я благодарю тебя за то, что ты согласился встретиться со мной в последний раз.

— Что ты, не говори так! — прошептал Рикардо.

Милашка слабо улыбнулась ему и продолжала:

— Я постараюсь запомнить твой образ на всю оставшуюся жизнь. Кто мог подумать, что и ко мне, пропащей девчонке из ночного кафе, придет настоящая любовь. Увы, она пришла поздно. Но по крайней мере теперь я знаю, что это за чувство, и я благодарю тебя за то, что ты встретился мне на моем горьком пути. Прощай же, Рикардо… мой любимый Рикки…

— Нет, — выдохнул потрясенный Рикардо, — не говори так! Еще не время прощаться…

Это были вовсе не те слова, которые он собирался сказать Милашке при встрече. Но они сами собой помимо его воли вырвались у него. Он порывисто взял ее за руки. Ее пальцы были холодны как лед.

— Исабель, дорогая, любимая… — шептал Рикардо, — как ты могла подумать…

В эту минуту ему показалось, что никогда и никого он не любил так, как любит Милашку. Он и сам был потрясен своим порывом. Она молчала. Наверно, Милашка, как и всякая по-настоящему хорошая артистка, в момент спектакля действительно переживала чувства своей «героини», ведь только так можно добиться по-настоящему потрясающего эффекта. Возможно, в этот миг она действительно была уверена, что любит этого романтичного и немного смешного человека, который с такой легкостью попался ей на удочку.

Однако спектакль еще не закончился.

— Я хотела просить тебя только об одном, — тихо сказала Милашка, пристально глядя Рикардо прямо в глаза.

— Проси о чем угодно, дорогая, — прошептал он в ответ.

— Не сердись. Не подумай, что я слишком настойчива. Но я хотела попросить тебя о последнем свидании. Я не задержу тебя надолго. Но понимаешь… — она замялась, — пусть это будет наше прощание… — Она нервно сглотнула, как будто боролась с рыданиями, готовыми прорваться наружу.

— Хорошо, дорогая, — ответил Рикардо, совершенно забывший о том, с какими намерениями он шел на эту встречу. — На сегодняшний вечер — я твой.

 

ГЛАВА 12

Дульсе не находила себе места. Она то поднималась в свою комнату, то спускалась вниз, где тетя Кандида, сидя перед телевизором, вязала свое очередное изделие.

— Тетя, — нетерпеливо вскричала Дульсе, — ну как ты можешь вот так спокойно сидеть на месте? Сделай что-нибудь!

— Но что же я могу сделать, голубка моя, — печально отвечала Кандида. — Даже если я сейчас попрошу Хаиме возить меня по всем улицам Мехико, вряд ли я найду твоего папу. Мы же не знаем, где он.

— Ну куда же он мог деться? — восклицала Дульсе. — Он ведь обещал, что, когда он вернется с работы, мы с ним поедем в Музей современного искусства на выставку! А теперь уже поздно, и мы никуда не поедем!

— Успокойся, — ответила Кандида, которая не меньше племянницы переживала отсутствие Рикардо. — Ничего страшного не произошло. И что это за безумная идея ехать в музей после шести часов. Скоро пасхальные каникулы, отложите поход до этого времени. Я с самого начала говорила, что из этой затеи ничего не получится.

— Нет, никакая это не затея, — крикнула Дульсе и расплакалась. — Все равно, раз он обещал, должен был сдержать слово.

— Может быть, у твоего папы возникли какие-то срочные дела, — предположила Кандида, сама не очень веря в то, что говорит. — Ты же знаешь, что последнее время ему приходится особенно много работать. Все может быть — переговоры, поездки…

— Но тогда он хотя бы мог позвонить и предупредить меня, — сказала сквозь слезы Дульсе. — Ведь он знает, что я жду его. Он ведь не в самом конце дня узнал о срочных делах. Но он не позвонил. Значит, он просто забыл обо мне и о том, что обещал поехать со мной в музей.

— Этого не может быть! — рассердилась Кандида. — Никогда не говори о своем отце, что он забыл тебя. Ты же знаешь, как он тебя любит. Ведь ты осталась у него одна. Разве ты забыла — он все время носит с собой ту фотографию, где сняты ты с твоей бедной сестричкой и твоя мама.

— Ну и что, что носит! — воскликнула Дульсе. — Лучше бы он не носил фотографию, а помнил о своих обещаниях.

Девочка присела на минуту перед телевизором, где показывали очередную серию душещипательного телесериала. Но затем встала и ушла в свою комнату.

Кандида продолжала механически вязать. Это занятие успокаивало ее, и она всегда хваталась за вязание в минуты волнения. Вот и сейчас, время от времени поглядывая на экран телевизора, она провязывала петлю за петлей, стараясь не думать, куда мог деться ее брат.

Однако когда серия закончилась, она решала позвонить Ванессе. Была слабая надежда, что Рикардо задержался у нее. Если это так, то Кандида была даже готова простить ему то, что он забыл позвонить домой, что задерживается. Ведь это могло произойти только в случае, если у них с Ванессой дошло наконец до любовного объяснения. Увы, и сама Кандида понимала, что это маловероятно.

Она набрала номер Ванессы. Услышав спокойный меланхоличный голос подруги, она сразу же поняла, что Рикардо у нее, разумеется, нет. Не такая Ванесса женщина, которая может заставить мужчину потерять голову и заставить забыть обо всем, даже об обещании, данном любимой дочери.

— Что у тебя нового? — спросила Ванессу Кандида.

— Ничего особенного, — ответила Ванесса. — В моем саду сегодня расцвел гибискус. Приходи посмотреть — это просто чудо. Ты получишь большое удовольствие. Приезжай завтра вместе с Дульсе.

— Спасибо, дорогая, — ответила Кандида, — мы обязательно заедем посмотреть на твое чудо. Хорошо бы, конечно, Рикардо тоже смог поехать. Кстати, ты не собиралась встречаться с ним сегодня?

— Нет, — ответила Ванесса, — мы договаривались встретиться с ним в конце недели. Планировали провести субботу втроем. Он обещал позвонить мне сегодня, но пока не позвонил. Меня это немного удивляет, ведь Рикардо обычно такой внимательный.

— Я как раз и звоню по этому поводу, дорогая, — решила исправить оплошность брата Кандида. — Он сообщил мне, что внезапно на него свалились какие-то неотложные дела. По-моему, какая-то встреча с представителями иностранной фирмы, но я могу и ошибаться. Он вырвался на пять минут, чтобы позвонить домой, и просил меня позвонить тебе.

— Это очень мило с его стороны, — сказала Ванесса, и ее голос заметно повеселел. — Когда он придет, передай ему, что я с нетерпением жду субботы. Я уверена, что мы все втроем проведем прекрасный день.

Кандида повесила трубку и задумалась. Сомнений не было. Рикардо снова связался с «этой женщиной». И хотя брат никогда не рассказывал ей об этом, она была совершенно уверена, что у него кто-то есть. Кроме того, Кандида знала, что «эта женщина» не из порядочных.

Увы, она была недалека от истины.

Милашке не удалось оставить у себя Рикардо на всю ночь — она особенно и не настаивала, решив играть в искренне влюбленную женщину, которая хочет своему возлюбленному только добра. Догадавшись, что сейчас он начнет собираться, она опередила его, сказав:

— А теперь, милый, мне кажется, тебе пора домой. Мне больно расставаться с тобой, но ты должен помнить о дочери и о сестре. Не нужно заставлять их волноваться.

Рикардо был искренне тронут. Милашка теперь казалась ему благороднейшей из женщин, готовой пожертвовать своей любовью ради других.

Когда он уже поздней ночью уходил из ее квартиры, она разыграла еще одну сцену.

— Прощай, любовь моя, — прошептала Милашка. — Я больше никогда не увижу тебя. — При этом ее глаза наполнились вполне натуральными слезами. — Но помни, — сказала она, — что есть женщина, которая любит тебя и будет любить вечно. Хотя нет, — она решительно тряхнула головой, — не вспоминай обо мне. Я буду постепенно тонуть в мире ночных кабаков, а ты — живи.

Этого Рикардо уже не мог выдержать. Перед ним была не легкомысленная девчонка из «Твоего реванша», а глубоко страдающая женщина.

— Я помогу тебе выбраться оттуда, — решительно сказал он. — Я найду тебе работу. И не важно, что мы не будем любовниками. Клянусь всем святым, я помогу тебе.

— Ты серьезно? — широко раскрыла глаза Милашка.

— Да, — ответил Рикардо. — Я должен помочь тебе. Завтра же я поговорю у себя в агентстве. Такая девушка, как ты, заслуживает гораздо лучшей доли.

— Но мое прошлое… — прошептала Милашка.

— Разве у всех нас идеальное прошлое? — сказал Рикардо. — Мой брат Рохелио женился на девушке, которая тоже когда-то работала там же, в «Твоем реванше», и ни одной минуты не пожалел об этом. Эрлинда оказалась прекрасной женой и матерью.

В дополнение ко всем своим талантам Милашка еще и очень быстро соображала. Она тут же поняла, о ком говорит Рикардо. Это же та самая женщина, которая недавно приходила к Сорайде. Этой женщиной еще очень интересовался Пиявка… Если она так хороша, как ее расписывает Рикардо, какие у нее могут быть дела с хозяйкой ночного заведения?

Эрлинда не сделала Милашке ничего плохого, та даже и не знала ее, но из простого желания насплетничать, сделать человеку неприятность Милашка сказала с самым невинным видом:

— Эрлинда? Я, кажется, знаю ее. Она совсем недавно была у нас в «Реванше». Заходила к Сорайде.

— Они старые подруги, — ответил Рикардо, но сообщение Милашки царапнуло его. Он вспомнил тот день, когда они с Леандро увидели Эрлинду в «Паломе» в компании с очень неприятным мужчиной. Рикардо уже почти забыл тот случай, но теперь сообщение Милашки о том, что Эрлинда снова заходила в «Реванш», напомнило ему об этом. Впрочем, он сразу же забыл об Эрлинде, да и вообще обо всем на свете, ибо наступила минута «расставания навек» (хотя Милашка была практически уверена, что это только начало их бурного романа).

Благодаря Милашке на следующий же день Пиявка многое узнал о прошлой жизни Рикардо Линареса. Он сообщил эту информацию Пончо.

— Эта женщина Ванесса Рейносо — старая знакомая Линареса. Сейчас он ухаживает за ней по требованию сестры. Она хочет, видно, чтобы ее беспутный братец угомонился. Этот Рейносо действительно покончил жизнь самоубийством, но Рикардо не имеет к этому никакого отношения. Скорее в этом может быть косвенно виновен его брат, который был когда-то влюблен в эту Ванессу. Но это дело старое.

— Так, — ответил Пончо, — ни одно дело не может быть слишком старым, чтобы им нельзя было воспользоваться. Что еще вам удалось узнать?

— Мои агенты постарались, — набивал себе цену Пиявка. — Выяснилось еще кое-что, хотя на первый взгляд все выглядит тоже достаточно невинно. У интересующего вас человека в прошлом была жена, которая исчезла при очень странных обстоятельствах. Сам Рикардо считает, что она погибла во время землетрясения около десяти лет назад. Рухнул дом, и ее завалило. С ней была трехлетняя дочь, сестра-близнец оставшейся в живых девочки. Однако их трупы так и не были найдены.

— В этом нет ничего особенного, — пожал плечами Пончо. — Тогда много людей пропало без вести. Многие погибли под обломками зданий и были изуродованы до такой степени, что их было невозможно опознать.

— Это с одной стороны, — улыбнулся Пиявка, — но ведь можно намекнуть, что землетрясение — очень удобный предлог для того, чтобы избавиться от жены.

— Это все домыслы, а не факты, — покачал головой Пончо. — Хотелось бы порочащих фактов. Иначе мой шеф вряд ли будет склонен щедро оплачивать вашу работу.

— Хорошо, — медленно проговорил Пиявка. — А если окажется, что интересующий вашего шефа человек устроит на работу в страховое агентство, где служит, женщину с очень сомнительной репутацией, возможно, в прошлом проститутку? И при этом скроет от начальства ее темное прошлое, напротив, будет стараться выдать ее за приличную женщину? Если окажется, что сам является клиентом этой женщины?

Пончо улыбнулся.

— Возможно, такой оборот дела устроит моего шефа, — кивнул он. — Вы могли бы обеспечить такой ход дела?

— Хотелось бы получить задаток, — ответил Пиявка.

— Верю вашему слову, — сказал Пончо, который на самом деле не дал бы за слово Пиявки и одного песо. — Вот пятьсот тысяч. Если вам действительно удастся сделать то, о чем вы говорите, вы получите в два раза большую сумму.

— Отлично, — ответил Пиявка. — Я также полностью доверяю вам. Кстати, кто он, ваш шеф?

— Этот вопрос я бы предпочел оставить без ответа, — ответил Пончо и улыбнулся еще шире.

— Как хотите, это ваше право.

Когда Пончо ушел, Пиявка задумался. Он не верил ни самому Пончо, ни его неизвестному шефу и прекрасно понимал, что, когда «дело» будет сделано, очень возможно, что он не получит нужной суммы. Поэтому он решил, что неплохо было бы все-таки выяснить, кто они, эти враги Линареса, и есть ли к ним ключи.

И еще одну вещь, добытую для него Милашкой, он пока оставил при себе. Собственно, она вряд ли могла серьезно заинтересовать Пончо. Это была старая фотография, которую Милашке удалось потихоньку вытащить у Рикардо из бумажника. На фотографии были изображены две маленькие девочки-близнецы, лет трех, не больше, рядом с которыми стояла, улыбаясь, миниатюрная молодая женщина с пышными волосами. Это была погибшая во время землетрясения жена Рикардо — Роза Линарес.

Пиявка некоторое время смотрел на фотографию. Он был профессиональным шантажистом и вымогателем, и какое-то шестое чувство подсказывало ему, что этот снимок стоит сохранить. Зачем? Для чего? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос.

 

ГЛАВА 13

— Добрый вечер, Роза. Добрый вечер, Лаура, — радостно проговорил Эрнандо. — Разрешите представить вам мою клиентку и давнего друга Каролину Рокас.

Женщины обменялись вежливыми приветствиями, в которых, однако, не чувствовалось теплоты ни с той, ни с другой стороны.

Эрнандо продолжал:

— Каролина, сеньора Роза Дюруа, владелица лучшего цветочного салона в городе и мой добрый друг. Каролина сейчас покупает дом, в котором замечательный сад и оранжерея. Разумеется, дом нуждается в некоторых переделках и в ремонте, перед тем как в него можно будет въехать. Я подумал, Каролина, что Роза сможет тебе помочь как с саженцами для оранжереи и цветников, так и с аранжировкой цветочных украшений для дома. Должен заметить, что Роза уже несколько раз получала призы от ассоциации цветоводов.

— Эрнандо слишком добр, — улыбаясь, проговорила Роза. — Но я буду очень рада, если смогу быть вам полезной в украшении сада и интерьеров. Вот моя визитная карточка. Я буду очень рада видеть вас через неделю, когда я вернусь после выставки в Монтеррее, и мы с вами можем посмотреть наши каталоги и обсудить эскизы. У нас работает замечательный художник. Его композиции очень популярны.

— Роза скромничает и не говорит, что автор многих удачных композиций она сама, — вставила Лаура, которая до сих пор молчала. — Уж я-то знаю. Как фотограф я неоднократно использовала работы из ее салона для фотоиллюстраций.

— Благодарю вас, вы очень любезны. Я непременно воспользуюсь вашим советом, — процедила Каролина. Несмотря на вежливые слова, тот ее был довольно холодным и надменным. — А теперь, если вы нас извините, мы вернемся за наш столик. Эрнандо, есть еще важный вопрос, по которому я хотела просить твоего совета.

— Идем, Каролина. До свидания, Роза. Лаура, приятно было повидаться. Роза, не забудь передать привет Лус и Томасе. Я позвоню тебе в ближайшие дни.

После того как Эрнандо и Каролина отошли достаточно далеко, Лаура позволила себе сделать гримасу и фыркнуть.

— Ничего себе, давняя подруга. Бедняга Эрнандо, до чего он простодушный. Еще и познакомил вас. Она на тебя так смотрела, как будто укусить тебя была готова.

— Ты преувеличиваешь, Лаура.

— Совсем нет. Ишь ты, дом себе покупает. Интересно, замужем она или нет?

— Обручальное кольцо у нее на левой руке. Может быть, разведена.

— Сомневаюсь, что ты удостоишься чести лицезреть ее в своем салоне.

— Ну что ж, заказчиков у меня и без нее хватает.

В этот же миг за столиком в углу Каролина и Эрнандо тоже обсуждали неожиданную встречу. Каролина едва сумела скрыть свое нетерпение, так ей хотелось наброситься на Эрнандо с расспросами. Поскольку интуиция подсказывала ей, что критические замечания с ее стороны будут неуместны, она решила попробовать другой подход.

— Приятная женщина эта Роза Дюруа. Она сеньора или сеньорита?

— Сеньора. Роза вдова, она живет с дочерью-школьницей и старой родственницей, тетей или что-то вроде этого.

— Вот как, ты бываешь у них в доме? А кем был ее муж?

— Мы с ней никогда об этом не говорили. Она появилась в Гвадалахаре почти десять лет назад. Я как раз помог ей найти помещение для цветочного салона. При первом знакомстве она сказала мне только, что ее муж и вторая дочь погибли при землетрясении. Я чувствовал, как ей больно говорить об этом, поэтому никогда не расспрашивал ее.

— Да, это большое несчастье. Но наверняка у нее должны быть родители или братья, сестры, еще кто-нибудь?

— Роза в самом начале сказала мне, что ее родителей нет в живых и что у нее никого нет, кроме дочери и Томасы. Именно поэтому она вызывает у меня такое восхищение. Подумать только: молодая женщина очутилась в незнакомом городе одна с трехлетним ребенком и сумела не просто завести свое дело, а еще поставить его на такую высоту, что ее салон известен по всей Мексике.

— Ты говоришь о ней очень красноречиво. Признайся, Эрнандо, не примешивается ли к вашим отношениям нечто романтическое?

Эрнандо заметно смутился.

— Да нет, Каролина, мы просто друзья. Я бываю рад, когда могу ей помочь. Роза — такая женщина, которая посвятила себя работе и ребенку, и никаких других интересов у нее в жизни нет.

— Ой, Эрнандо, как ты наивен. Таких женщин просто не бывает. То, что она с тобой не делится, вовсе не означает, что у нее нет друга.

Эрнандо нахмурился.

— Да нет, Каролина, я знаю, о чем говорю. Она почти нигде не бывает, кроме как в домах своих двух подруг. Она сама мне несколько раз говорила, что по природе домоседка и нигде не чувствует себя так хорошо, как дома.

Каролина почувствовала, что настала пора переменить тему разговора.

— Я не сомневаюсь, Эрнандо, что тебе виднее. А сейчас извини, что я злоупотребляю твоим временем, но я очень хочу посоветоваться с тобой по одному вопросу. — И Каролина пустилась в пространное обсуждение различных аспектов своего бракоразводного процесса, а потом перешла к своим планам на будущее и продолжала эту беседу до тех пор, пока не заметила, что Роза с подругой расплатились и вышли из ресторана.

Выждав еще четверть часа, Каролина попросила Эрнандо отвезти ее домой.

В машине она пыталась восстановить то романтическое настроение, до которого ей удалось довести Эрнандо в начале вечера. Она томным голосом восхищалась ночным пейзажем, звездами и луной, делала комплименты Эрнандо. На пороге дома она остановилась и с загадочной улыбкой произнесла:

— Эрнандо, ты подарил мне сегодня замечательный вечер. Я не хочу, чтоб он так быстро закончился, не хочу расставаться с тобой. Сегодня тебе придется зайти ко мне на чашку кофе, потому что было бы жестоко с твоей стороны оставлять меня одну.

К изумлению Каролины, Эрнандо вдруг посмотрел на нее серьезным, искренним взглядом и произнес:

— Нет, Каролина, наоборот, было бы жестоко с моей стороны воспользоваться твоим доверием. Я знаю, сколько ты выстрадала, понимаю, что ты сейчас обостренно реагируешь на дружеские поступки. Если я злоупотреблю твоим ощущением одиночества, я потеряю не только твое уважение, но и свое. Ты прекрасная женщина и обязательно встретишь человека, достойного тебя, который всю жизнь посвятит твоему счастью.

От неожиданности у Каролины перехватило дыхание. Она с трудом удержалась, чтоб не заорать и не влепить Эрнандо пощечину со всего размаха. Но это значило бы признать окончательное поражение. А Каролине этого совсем не хотелось. Поэтому, с трудом изобразив на лице приторную улыбку, она со вздохом произнесла:

— Ах, Эрнандо, после этих слов ты стал мне еще дороже. Когда-нибудь ты поймешь, насколько искренне мое уважение к тебе. Надеюсь, что мы увидимся в ближайшее время, и желаю тебе спокойной ночи.

Она величественно протянула ему руку, которую он поцеловал, и неторопливо вошла в дом. Только оставшись одна, она позволила себе изо всей силы швырнуть сумочку на столик, так что смахнула стоящую там вазу, которая вдребезги раскололась о мраморный пол холла. На шум прибежала служанка.

— Уберите здесь, — отрывисто бросила Каролина и направилась наверх в спальню. В голове у нее уже зародился план действий.

На следующий день Каролина договорилась о встрече со своей подругой Консепсьон, женой банкира Хасинто Менендеса.

— Я сразу поняла, что здесь дело нечисто, — говорила Каролина, откинувшись в уютном кресле и потягивая ликер. — Видно было, как он на нее смотрел, как будто проглотить готов. Уж меня-то не обманешь.

— Интересно. Значит, говоришь, ее зовут Роза Дюруа? Я такого имени раньше не слышала, значит, в наших кругах она не бывает.

— Да, но Эрнандо сам сказал, что знаком с ней около десяти лет. Все это очень подозрительно.

— Но послушай, если дело обстоит так, как ты говоришь, и если она за ним охотится, то почему же она не вышла за него замуж давным-давно?

— В этом есть какая-то тайна. Кстати, Эрнандо сказал, что она вдова, но он сам ничего не знает о ее прошлом. Она явно что-то скрывает.

— Ты полагаешь, что у нее в прошлом какие-то неблаговидные поступки?

— Во всяком случае, этим стоит заняться. У меня есть на примете частный детектив. Он очень хорошо проявил себя, когда мне понадобились материалы для развода с Фелипе. Мне кажется, стоит поручить ему разузнать побольше об этой таинственной Розе Дюруа.

— Молодец, Каролина, до чего ты предприимчивая. Мне бы это и в голову не пришло.

— Знаешь, Кончита, этому жизнь учит. Ты себе живешь-поживаешь в вашем уютном гнездышке и знаешь, что обо всех делах позаботится Хасинто.

— Ах, дорогая, не напоминай мне о нем, а то у меня сразу настроение портится. Люди думают, что мне повезло: еще бы, дон Хасинто Менендес, один из владельцев крупнейшего здешнего банка. А знала бы ты, как он со мной, своей законной женой, обращается! Вот совсем недавно, на прошлой неделе, я присмотрела себе изящное колечко от Картье, так, когда он увидел чек, знаешь, какой шум был. Он, дескать, работает не щадя сил, последнее здоровье тратит, и что свободных денег у него нет, и что я слишком расточительна, что сын недавно купил новую машину, и пошло, и пошло. Ну, ты же меня знаешь. Если меня разозлить, я за себя могу постоять. Уж я ему и выдала. Ты знаешь, какую он моду завел в этом году: после работы где-то пропадает, является поздно, ссылается на каких-то клиентов. А до меня уж разные слухи стали доходить.

— Да что ты? Неужели у Хасинто кто-то появился?

— Во всяком случае, я на него такого страха нагнала, что он не только домой стал приходить тютелька в тютельку, а еще вчера мне норковое манто преподнес.

— Правда? Что же ты молчала? Мне ужасно хочется взглянуть. — И заинтригованная Каролина отправилась за гордой хозяйкой в спальню, чтобы осмотреть новое приобретение.

 

ГЛАВА 14

Рикардо твердо помнил об обещании, которое дал Милашке, — он решил во что бы то ни стало вытащить ее из ночного кафе. Поэтому на следующий же день он отправился к заместителю генерального директора дону Педро Альваресу-дель-Кастильо.

— Я очень доволен вашей работой, Линарес, — сказал ему дон Педро. — В последнее время вы проделали огромную работу. И я склонен ходатайствовать перед советом директоров о назначении именно вас на мое место.

— Большое спасибо, дон Педро, — ответил Рикардо.

— Но… — поднял указательный палец заместитель директора, — постарайтесь избежать любых эксцессов — и не только в стенах агентства, но и вне их. Сейчас любая мелочь может сыграть на руку вашим недругам. Мы с вами понимаем, о ком идет речь. Чтобы больше не происходило ничего подобного вашей стычке в кафе «Палома».

— О какой стычке вы говорите? — спросил пораженный Рикардо, который успел забыть об инциденте с Пиявкой.

Дон Педро вкратце рассказал Рикардо о том, что ему донесли. В его изложении все происходившее выглядело куда серьезнее, чем это происходило в действительности. И хотя начальник не назвал имени того, кто сообщил ему об этом случае, у Рикардо не было сомнений — это дело рук Федерико Саморры. Кому еще нужно очернить Рикардо, да так грубо, раздув простую незначительную ссору до масштабов едва ли не серьезной драки.

— Вы все поняли, сеньор Линарес? — спросил дон Педро. — Поймите, Рикардо, — улыбнулся он, — лично я — целиком и полностью за вас. Но решение принимаю не я. Но вы пришли ко мне говорить не об этом, насколько я понимаю?

— Да, — ответил Рикардо. — Я хотел спросил вас, нельзя ли устроить в наше агентство на работу одну очень хорошую девушку, которая… очень нуждается в работе.

— В нашей стране много безработных, — ответил дон Педро, — и все они нуждаются в работе. Я очень сочувствую этим людям, но не может же наше агентство взять на работу всех их. Сожалею, сеньор Линарес, но боюсь, что я мало чем могу вам помочь.

Рикардо все же не собирался сдаваться.

— А если мы решим так — она поступит на работу в агентство, скажем, секретарем в отдел или помощницей в архив, а часть зарплаты будет вычитаться из моего жалованья.

— Даже так? — поднял брови сеньор Альварес-дель-Кастильо. — Значит, эта девушка вам очень дорога?

— Вы не совсем поняли, — замялся Рикардо.

— Мне кажется, я вас понял правильно, дорогой сеньор Линарес, и я не вижу ничего дурного в том, что вы хотите помочь вашей подруге. Ведь вы не женаты…

— Нет, вы меня не поняли. Девушка, о которой идет речь, мне… Не буду отрицать, она была моей подругой, но…

— Это не так важно, — улыбнулся дон Педро. Он вызвал по селектору секретаршу. — Сеньорита Диас, скажите, есть ли у нас в агентстве вакансии, включая на неполный рабочий день?

Рикардо сам удивился, как застучало его сердце, когда в селекторе раздался звонкий голос секретарши Альвареса-дель-Кастильо:

— Дон Педро, есть полставки в архиве на должность младшего архивариуса.

— Спасибо, сеньорита Диас, — сказал дон Педро. — Подготовьте документы. Мы принимаем на эту должность сеньориту…

— Исабель Торрес, — подсказал Рикардо.

Когда Рикардо вышел из кабинета заместителя генерального директора, он чувствовал такой подъем, какого не испытывал, казалось, многие годы.

— «Младший архивариус», — чуть не до слез хохотала Милашка, рассказывая Пиявке о том, что Рикардо устроил ее на работу. — Представляешь себе, я — архивариус!

Они сидели на широкой кровати в квартире у Милашки. Она в своем полупрозрачном пеньюаре одной рукой обнимала Пиявку, а в другой держала бокал вина. Им было что праздновать. С завтрашнего дня Милашка начнет ходить на работу в страховое агентство. И теперь она сможет каждый день совершенно случайно сталкиваться с Рикардо. В своих способностях Милашка не сомневалась — она сможет так привязать к себе «своего Рикки», что он станет послушной игрушкой в ее руках.

— Милашка, мы с тобой теперь живем! — отхлебывая вино, говорил Пиявка. — Твоя зарплата в агентстве, да ты еще в два раза больше вытянешь из этого дурака в качестве подарков. Этот прохвост Альфонсо нам, думаю, хорошо заплатит за ценнейшие сведения. Да и в «Реванше» ты еще получишь миллион-другой.

— Ну нет! — вдруг перестала хохотать Милашка. — Ты что же, хочешь сделать из меня многостаночницу? Я горбатиться днем и ночью не собираюсь. Ты что же думаешь, я буду день и ночь на тебя работать, а ты только жить в свое удовольствие?

Пиявка в изумлении привстал с подушек. Этого он не ожидал! Чтобы Милашка вдруг стала бунтовать против его власти? Этого он не собирался терпеть. Его лицо, которое можно было даже назвать красивым, вдруг перекосилось от злобы.

— Что ты хочешь этим сказать? — сквозь зубы проговорил он, в упор глядя на Милашку. — Ты, никак, решила, что всего добилась сама? Что же, разве не я свел тебя с Пончо, разве не я придумал ломать комедию с этим Рикки, ты ведь своими куриными мозгами никогда до этого не додумалась бы! А теперь ты и нос кверху! Быстро забываешь, что ты только орудие в моих руках, а мозг — вот он! — Пиявка похлопал себя ладонью по лбу. — А может быть, тебе напомнить, откуда я тебя вытащил и как устроил в «Твой реванш»? Может быть, ты вспомнишь тощую грязную девчонку, которая ловила клиентов на углу в самых бедных кварталах? Которая была готова пойти с любым за сотню? Забыла? Советую вспомнить и больше никогда не забывать.

Милашка молчала. Пиявка принял ее молчание за покорность и согласие и продолжал уже более примирительным тоном:

— Ладно. Тут у меня намечаются разные очень интересные делишки. Для этого мне, боюсь, понадобится помощник. Впрочем, есть у меня тут один на примете. Молодой, но шустрый мальчишка! Я с ним познакомился на отсидке. Он вышел чуть раньше меня. Сам он из Гвадалахары, но говорил, что хочет податься в столицу. Я тут случайно нашел его.

— Что ты еще такое затеял? — без всякого интереса спросила Милашка, оскорбленная тем, что Пиявка ткнул ей в нос прошлым.

— Так, кое-что. А для начала я попрошу тебя переписать одно письмо.

— Письмо? — удивилась Милашка.

— Да, у меня есть письмо. Нужно скопировать его тем же почерком, но изменить в нем некоторые строки. Ты сможешь с этим справиться?

— Я не знаю, — пожала обнаженными плечами Милашка, — давай попробую.

— Не сейчас, дорогая. Я принесу его завтра, — сказал Пиявка и увлек ее на кровать.

И вот Милашка, теперь сеньорита Исабель Торрес, приступила к своим обязанностям в архиве страхового агентства. Она превосходно играла свою роль. На работу пришла в строгом костюме с белой блузкой, которую купила накануне специально для этого — в гардеробе Милашки не было вещей, которые следовало бы надевать на работу Исабель Торрес. Без пяти девять она была уже на месте. Внимательно слушала, что ей надлежит делать, старалась запомнить расположение шкафов, где хранились архивные документы. Поначалу ее обязанности показались ей внове, но скоро она во всем разобралась. Нельзя сказать, чтобы Милашка была в восторге от своей новой работы — вставать рано утром, мчаться куда-то в потоке людей, спешащих на службу, сидеть целый день в архиве среди высоких мрачных шкафов, в то время как на улице светит солнце. И все это за какие-то жалкие пятьсот тысяч, которые в «Реванше» она могла заработать за пару дней, если попадались щедрые клиенты.

В агентстве она чувствовала себя, как в клетке, и ни на минуту не осталась бы здесь, если бы в этом не было игры, лицедейства. Она играла роль бедной, но честной девушки, которая всеми силами стремится к честной, «порядочной» жизни. Кроме того, она могла постоянно видеться с Рикардо Линаресом. Первые дни она как будто случайно попадалась ему в коридорах, на лестнице или в лифте, затем он сам стал приглашать ее на обед. Тогда они спускались вниз в кафе «Палома», где Милашка ко всему прочему могла закусить также за счет Рикардо.

А Рикардо постепенно терял голову. Теперь он с нетерпением ждал обеденного перерыва, потому что мог увидеться с Милашкой. Постепенно из его памяти стал стираться образ прежней Милашки — доступной красотки из ночного заведения, ему на смену пришла Исабель Торрес, красивая и несчастная девушка, по бедности сбившаяся с пути, которую теперь он спасал, вытаскивая из ямы. Многим мужчинам нравится играть роль спасителя. А здесь она была особенно выигрышной — ведь спасенная Милашка была такой кроткой, такой благодарной и неизменно смотрела на него влюбленными глазами.

В день первой зарплаты Рикардо подарил ей золотую цепочку с кулоном, в котором сиял небольшой бриллиантик — правда, не самый дорогой. Милашка чуть не расплакалась, увидев этот подарок, и наотрез отказалась принять его. Рикардо стоило больших усилий уговорить ее надеть цепочку на грудь. Но он настоял на том, чтобы она приняла подарок.

В субботу Рикардо, как и обещал, повез Дульсе и Ванессу отдыхать на озеро. Дульсе была в восторге, папа разрешил ей подолгу купаться, а потом за обедом взял три разных сорта мороженого. Девочка с хохотом бегала по пляжу, затем с наслаждением каталась на аттракционах. Она была в полнейшем восторге от поездки за город.

Ванесса тоже была довольна, но от ее внимательного женского взгляда не укрылась перемена, которая произошла с Рикардо в последние дни. Она ведь давно и хорошо знала обоих Линаресов и видела, что Рикардо стал как-то слишком задумчив. Еще совсем недавно — в те несколько дней, когда она без слов прекрасно знала, что он ухаживает за ней, — он смотрел на нее иначе. Ведь женщинам не нужно слов, для того чтобы понять, как относится к ним мужчина, они все чувствуют интуитивно — по взгляду, жесту, улыбке. И Ванесса видела, что тот проблеск интереса к ней, который она отчетливо замечала еще неделю назад, вдруг совершенно угас. Рикардо был к ней равнодушен, как и раньше, даже равнодушнее, чем раньше, ибо его задумчивость, рассеянность выдавала его с головой. Ванесса видела, что он увлечен другой женщиной, но кто она, эта женщина, Ванесса не знала.

— Ты много работаешь последнее время? — спросила она, когда они сидели за столиком в тени большого яркого зонта и медленно потягивали холодный ананасовый сок.

— Да, приходится, — ответил Рикардо и посмотрел на нее так, как будто только что вернулся из забытья. — У нас в агентстве грядут перемены. Нужно создавать хорошую репутацию… будь она неладна!

Ванесса насторожилась. Впервые за все время их поездки в словах Рикардо прозвучало искреннее чувство. Все остальное время, говоря с ней и даже с Дульсе, он вел себя так, как будто душой находился сейчас где-то совершенно в другом месте. И вот теперь о необходимости создавать себе на работе некую репутацию он сказал с такой досадой, что Ванесса, как лицо заинтересованное, вдруг поняла — истинным женским чутьем — он влюблен в женщину недостойную его, и это может повредить его карьере.

Первым импульсом Ванессы было поставить точку на этой истории. Она прожила одиноко все эти долгие годы, проживет так же и остаток своей жизни. А он? Пусть он живет как знает. Но тут в Ванессе проснулось упрямство, недаром она была двоюродной сестрой Леонелы — кровь Вильярреаль текла и в ее жилах. «Нет, — сказала она неизвестной сопернице, — так просто я не сдамся. Мы еще посмотрим, кто кого». И, обворожительно улыбнувшись Рикардо, она сказала:

— А что у тебя на работе? Что за перемены грядут у вас? Расскажи поподробнее, мне действительно очень интересно.

Путь к сердцу мужчины лежит не только через его желудок. Женщина, которая готова с искренним интересом слушать мужчину, может со временем добиться очень многого, особенно если она будет при этом восхищаться его умом, добротой или иными качествами.

Поэтому к концу дня Ванессе удалось добиться пусть небольшого, но все же результата. Рикардо подробно рассказал ей о том, что происходит у них в агентстве, а она внимательно слушала, то и дело задавая толковые, относящиеся к делу вопросы. В лице Ванессы Рикардо нашел благодарную слушательницу, а это очень важно для всякого человека.

Да, Ванесса была сестрой Леонелы Вильярреаль, но действовала она куда тоньше. Она понимала, что слезами и истериками у мужчины ничего не добьешься. Нужно действовать постепенно, шаг за шагом, осторожно.

— И кто же он, этот твой недоброжелатель? — спросила Ванесса, когда Рикардо рассказал ей о своей беседе с заместителем генерального директора (опустив, разумеется, ту часть беседы, когда он просил устроить на работу Милашку).

— Начальник одного из отделов, не хочу называть его имени, это ведь неважно, — ответил Рикардо. — Я всегда недолюбливал его. Он казался мне человеком грубым и беспринципным. А теперь я и сам убедился в том, что он не останавливается даже перед клеветой. Хорошо, что дон Педро не воспринял этою всерьез.

— Я бы на твоем месте опасалась этого человека, — задумчиво сказала Ванесса. — Если он так хочет тебе навредить, он может использовать более эффективные методы, чем клевета.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Рикардо.

— Мало ли что… Втянет тебя в какую-нибудь неприятную историю… Использует шантаж и провокацию, что угодно…

Они и не заметили, что Дульсе уже давно вылезла из воды и сейчас внимательно прислушивалась к их беседе, завернувшись в большое пушистое полотенце.

— Папа, а что такое шантаж? — внезапно спросила она.

— Как нехорошо подслушивать! — покачал головой Рикардо. — Иди лучше играй.

— Объясни дочери, — вступилась за Дульсе Ванесса. — Мало ли с чем ей придется сталкиваться в жизни. О плохом тоже надо знать, не только о хорошем.

— Шантажист, Дульсита, — начал объяснять Рикардо, — это очень плохой человек. Он узнает, что кто-то другой в прошлом совершил, скажем, некий проступок, и грозит ему оглаской. А за свое молчание требует деньги.

— Ну, например, — решила помочь Ванесса, — ты в школе разбила стекло, пусть случайно, это видела только одна девочка. Она приходит к тебе и говорит: «Я скажу всем, если ты не дашь мне шоколадку».

— Так я лучше сама признаюсь, — сказала Дульсе.

— Но в жизни речь обычно идет кое о чем посерьезнее разбитых стекол и шоколадок.

— Значит, папа, ты в прошлом совершил что-то такое плохое, что к тебе может пристать шантажист? — глядя отцу прямо в глаза, спросила Дульсе.

— Мне кажется, нет, — очень серьезно ответил Рикардо.

— Почему же тогда тетя Ванесса считает, что к тебе может пристать шантажист?

— Я имела в виду вот что, — начала объяснять Ванесса. — Этот человек может нарочно впутать тебя в неприятную ситуацию, а потом начать шантажировать.

— Кто он? О ком вы говорите? — закричала Дульсе. — Зачем он хочет все это сделать с папой?

— Я попробую объяснить это тебе по дороге, — мягко сказала Ванесса, — а теперь давайте покатаемся на лодке.

— Чур, я тоже буду грести! — обрадовалась Дульсе.

Ванесса, хотя и понимала, что у нее есть неизвестная, но очень сильная соперница, тем не менее видела, что тоже значительно укрепила свои позиции.

 

ГЛАВА 15

— Вот это письмо, — сказал Пиявка, передавая Милашке аккуратно сложенный лист бумаги, вырванный из большого блокнота. — Твоя задача — переписать его точно таким же почерком, но изменить некоторые места. Потренируйся пока.

Милашка взяла письмо. Почерк был ровный, аккуратный, хотя и немного торопливый. Судя по почерку, писал мужчина, но образованный — он ничем не напоминал неровные каракули, которые выходят из-под пера людей, вроде Пиявки, которым и писать-то приходится, в сущности, совсем немного — едва ли не несколько раз в жизни.

Милашка начала читать:

«Дорогая, любимая Линда,

милая моя лисичка,

я долго не писал тебе. Я не хотел посылать письмо через тюремную почту. В нем все равно ничего не напишешь. Ты знаешь, что я получил дополнительный срок за попытку бегства. Да, я был идиот, надо было спокойно дождаться окончания срока. Но я не мог ждать — хотелось поскорее отплатить тому негодяю, который засадил меня за решетку.

Ты удивляешься, читая эти строки? Не удивляйся, верь мне — я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя человека, который это сделал. Его зовут Федерико Саморра, он живет где-то в Мехико. Я хотел побыстрее оказаться на свободе, чтобы отомстить ему. Ты должна понять меня.

Теперь мне осталось еще два года, но, как только я выйду, я найду его где угодно, хоть под землей. Справедливость должна быть восстановлена.

Передаю письмо через одного парня, который скоро будет на свободе.

Поклонись от меня святой Деве Гвадалупе.

Густаво (твой несчастный кролик)».

— Ну? — спросила Милашка, откладывая письмо в сторону. — Что это за лиса и кролик? Чего ты от меня хочешь?

— Пока ничего, — ответил Пиявка. — Ты должна переписать это письмо несколько раз, чтобы почерк стал неотличим от настоящего. Попробуй.

Милашка пожала плечами и начала писать. Ее прирожденный актерский талант и тут сыграл свою роль. Даже самая первая копия оказалась достаточно похожей на оригинал, чтобы обмануть человека, не очень близко знакомого с Густаво. Но для родной сестры требовалось больше сходства. Поэтому Пиявка заставил Милашку сделать не менее двух десятков копий письма, прежде чем результат стал его удовлетворять.

— Теперь почерком этого кролика Густаво ты должна написать письмо, которое будет немного отличаться от настоящего. Сейчас я тебе продиктую, — сказал Пиявка. — Значит, так. — Он задумался, а затем начал диктовать:

«Дорогая, любимая Линда,

милая моя лисичка».

— Ты что, хочешь оставить всю эту звероферму? — удивилась Милашка.

— Это же самое главное. Своего рода пароль — так эта Линда сразу поверит, что письмо настоящее. И даже не посмотрит на то, что в почерке есть шероховатости.

Милашка послушно писала под его диктовку — это был черновик. Для чистового варианта Пиявка дал ей лист, вырванный из большого блокнота, — точно такой же, на каком было написано настоящее письмо Густаво.

Эрлинда со все возрастающей тревогой ждала телефонного звонка от человека, который назвался Ченте. Он обещал позвонить через неделю, но звонков не было. Трудно сказать, чего Эрлинда боялась больше — самого звонка или того, что звонков больше не будет. С одной стороны, если этот человек снова запросит денег, она окажется в очень тяжелом положении. С другой стороны, если звонков больше не будет, ее начнут терзать жесточайшие сомнения — что с Густаво, где он, действительно ли он был в Мехико, а если был, то не схватила ли его снова полиция.

При этом Эрлинда старалась скрывать от Рохелио свою нервозность, но это получалось у нее плохо. Тонкий и чуткий Рохелио чувствовал, что с женой что-то происходит, что она не находит себе места и ее гложет какая-то скрытая тревога. Он много раз спрашивал, не заболела ли она, но Эрлинда отрицала это с напускной веселостью, что еще больше усугубляло подозрения Рохелио.

Прошла еще неделя, и Эрлинда уже почти уверилась в том, что больше звонков не будет. Но однажды днем, когда Рохелио работал в вечернюю смену, раздался звонок. Телефонную трубку поднял Рохелио.

— Алло! — сказал он. — Алло, говорите! — Он пожал плечами и положил трубку. — Молчание. Не захотели со мной разговаривать.

— Возможно, ошиблись и попали не туда, — предположила Эрлинда небрежным тоном, который показался Рохелио чуть-чуть наигранным.

На этот раз он ничего не спросил у жены, а только внимательно посмотрел на нее. Она улыбалась, но где-то в глубине глаз таилось беспокойство, тревога. Рохелио вздохнул. Он ненавидел обманы, секреты, интриги — отвращение к ним он получил, пожив в одном доме с мастерицей всего этого — своей сестрой Дульсиной.

Через час с небольшим телефон зазвонил снова. На этот раз Рохелио не стал торопиться, и трубку сняла Эрлинда. Муж внимательно следил за ее лицом.

— Алло, — сказала Эрлинда и вдруг закусила губу, ибо в трубке послышался знакомый голос человека, с которым она встречалась тогда в «Паломе».

— Сеньора Линарес?

Испуг Эрлинды длился значительно меньше секунды, ее лицо сразу же приняло свое обычное выражение, но Рохелио заметил эту мимолетную тень.

— Да, Урсула, я слушаю тебя, — сказала Эрлинда.

— Вам неудобно говорить? — спросил Ченте на другом конце провода.

— Ты совершенно права, Урси, — ответила Эрлинда.

— Тогда я перезвоню вечером, это вас устраивает? — спросил Ченте.

— Да, дорогая, мне кажется, ты приняла совершенно правильное решение. Он тебя не стоит, — сказала Эрлинда, уже полностью овладевшая собой.

— Тогда до вечера, — усмехнулся Ченте.

Эрлинда повесила трубку и обернулась к Рохелио, который внимательно смотрел на нее.

— Звонила Урсула, — как ни в чем не бывало объяснила она мужу, — сказала, что поссорилась со своим женихом и дала ему отставку.

— А разве это случилось не вчера? Ты мне как будто уже говорила об этом, — спросил Рохелио.

— Говорила? — удивленно переспросила Эрлинда. — Может быть. У меня это совершенно вылетело из головы.

Рохелио подошел к жене и положил руки ей на плечи.

— Эрлинда, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, — дорогая, скажи мне, что с тобой, что тебя тревожит?

— Ничего, — тихо ответила Эрлинда, — тебе показалось. Просто я беспокоюсь за Тино. Удастся ли нам накопить достаточно денег, чтобы заплатить за его учебу? Может быть, мне лучше пойти работать…

— Посмотрим, — ответил Рохелио и резким движением убрал руки с ее плеч.

Эрлинда видела, что муж что-то подозревает, но после звонка Ченте она находилась в таком смятении, что была просто не способна придумать что-нибудь правдоподобное. В то же время она понимала, что если начнет сейчас изворачиваться и уверять его в своей невиновности, то это получится столь ненатурально, что только еще больше возбудит его подозрения.

Эрлинда едва дождалась того часа, когда Рохелио ушел на работу. Она устроилась с сыном в кресле и слушала, как он читает ей вслух, но, по правде сказать, она почти не вникала в то, что читает Флорентино, лишь изредка до ее слуха долетали слова, которые не складывались одно с другим.

— Мама, а почему Геракл стал выполнять все эти приказания царя? — вдруг спросил Тино.

— Он считал, что царя надо слушаться, — не зная, что ответить, сказала Эрлинда.

— Даже если он несправедливый? — не унимался Тино.

— Так считалось раньше, — ответила Эрлинда. — Это же все происходило очень давно.

— Разве раньше люди не понимали, что такое справедливый и добрый? — снова спросил Тино.

— Вот вернется папа, спроси у него. Он тебе лучше объяснит, — прибегла Эрлинда к самой распространенной отговорке у родителей всего света. — Читай дальше, мой дорогой.

Вот долгожданный звонок. Эрлинда поспешно встала и подошла к телефону.

— Сеньора Линарес? — раздался в трубке знакомый голос. — Теперь вы можете со мной поговорить?

— Да, могу, — ответила Эрлинда.

— Я все по тому же поводу, сеньора Линарес. Ваш брат очень нуждается. И я уверен, вы хотите оказать ему посильную помощь. Речь идет о каких-нибудь двухстах тысячах песо.

— Двести тысяч! — воскликнула Эрлинда, но, оглянувшись на Тино, тут же понизила голос. — Но у меня нет таких денег. И… — Эрлинда запнулась, но затем, вспомнив наставления Сорайды, продолжила: — Мне бы хотелось удостовериться в том, что вы действительно звоните по поручению Густаво. Почему он не может позвонить сам?

— Густаво не может передвигаться, сеньора. У него прострелена нога. Такое объяснение вас устраивает?

— Да, но тогда он мог бы написать мне письмо, ну хотя бы коротенькую записку, — возразила Эрлинда.

— Хорошо, он это сделает, — ответил Пиявка. — Я передам ему, что, не получив от него записки, вы не станете оказывать ему помощь. Интересно, что бы он стал делать, если бы лежал в бреду?

Эрлинде стало неловко, но она повторила свою просьбу.

— Хорошо, — сказал Пиявка. — Завтра на том же месте в «Паломе». Но вам придется заплатить за вашу недоверчивость, сеньора. Если вы не принесете с собой двухсот тысяч песо, письмо от Густаво вы не получите.

— Но у меня нет таких денег! — взмолилась Эрлинда.

— Если бы вы поверили мне, я бы передал вам письмо от брата без вашего требования. И тогда вы могли бы отдать мне всего сто тысяч — на лечение Густаво. Теперь же, я считаю, вы должны еще столько же — за нанесенный моральный ущерб.

— Но… — хотела что-то сказать Эрлинда.

— Никаких «но». Двести тысяч, или вы больше никогда не услышите о своем брате. Кстати, на этот раз, возможно, приду не я, а еще один друг вашего брата. Так что встреча на том же месте — третий столик справа.

— Но завтра — это просто невозможно! — воскликнула Эрлинда. — Я не смогу собрать столько.

— Хорошо. Послезавтра, — смилостивился Пиявка. — Но ни на день позже. Там ведь уже наступит пасхальная неделя. Хотелось бы встретиться с вами до того, как она начнется.

Эрлинда повесила трубку и еще некоторое время стояла, застыв как изваяние. «Двести тысяч… — все еще звучал в ее ушах голос Пиявки, — или вы никогда не услышите о своем брате».

— Мама, ты больше не будешь слушать, как я читаю? — раздался за ее спиной голосок Тино.

— Конечно, буду, дорогой, — поспешила ответить Эрлинда. — Я только схожу на кухню, выпью воды.

 

ГЛАВА 16

В одной из лучших гостиниц Монтеррея был организован банкет по случаю закрытия Латиноамериканской цветочной выставки. Роза и Лаура появились на банкете элегантно одетые и очень довольные. Выставка для них обеих прошла успешно. Стенд, на котором были представлены экспонаты Розы Дюруа, пользовался популярностью на выставке. Лаура, смеясь, говорила, что некоторые особо усердные посетители с гораздо большим вниманием созерцали владелицу салона, чем ее экспонаты. Особенно покорил Лауру высокий стройный мужчина лет сорока со смуглым лицом и приятными, решительными чертами лица. Он представился как Феликс Наварро, предприниматель, у которого была разветвленная сеть предприятий с конторами в Мехико, Акапулько и других городах. Он очень внимательно расспрашивал Розу о ее бизнесе, говорил, что у него есть проект открытия офиса в Гвадалахаре, и уверял, что профессиональные услуги Розы ему очень пригодятся.

— Будь осторожнее, подружка, этот Наварро явно на тебя глаз положил, — подначивала Лаура свою подругу.

— Бог с тобой, Лаура, у тебя вечно романы на уме. Почему ты не веришь, что солидный бизнесмен может ко мне иметь чисто профессиональный интерес?

— Может-то может, но со стороны виднее, как он тебя разглядывает, — посмеивалась Лаура. — Да к тому же он слишком часто здесь у нас появляется.

У самой Лауры тоже настроение заметно исправилось. Она уже передала экспресс-почтой первые снимки в журналы и получила по телефону одобрение, заключительные кадры тоже были отсняты и ждали своей очереди. Более того, на выставке Лауре удалось познакомиться с деловыми людьми из разных городов Мексики, представлявшими разные рекламные фирмы и периодические издания, и ее работы вызвали интерес. Сейчас она возвращалась домой с некоторыми весьма интересными предложениями. Временами Лауре приходила в голову дерзкая мысль бросить все в Гвадалахаре и начать жизнь заново где-нибудь в столице.

— А как же я без тебя? — сказала Роза жалобным голосом, когда Лаура попыталась поведать ей о своих честолюбивых планах. Но тут же взяла себя в руки и добавила: — Не обращай внимания, это я пошутила. Разумеется, я считаю, что ты в своей работе уже достигла такого уровня, что скоро тебе будет тесно в провинции. В столице и журналов много, и разных изданий, и вообще жизнь кипит ключом, а тебе как раз это и нужно.

— Послушай, Розита, мне пришла в голову блестящая идея. Что, если нам махнуть в столицу вместе? Найдем жилье где-нибудь неподалеку друг от друга, Лусита сможет серьезно учиться музыке, а ты откроешь там цветочный салон.

— Нет, Лаура, для меня это исключено.

— Но почему, объясни, пожалуйста. Почему ты так боишься Мехико?

— Глупости, никого и ничего я не боюсь. Просто у меня все устроено и налажено, и я не собираюсь ничего менять.

— Придется поменять, когда Лус закончит школу. А может быть, и раньше, если твой знойный Феликс Наварро исполнит свое намерение открыть представительство своей фирмы в Гвадалахаре.

— Брось, Лаура. И дай мне спокойно одеться, а то мы наверняка опоздаем.

Наконец все приготовления были позади, и Роза с Лаурой в вечерних платьях, на высоких каблуках неторопливо и с достоинством вошли в банкетный зал, где проводился прием по случаю закрытия выставки. Лаура уже успела завести новых знакомых, и кто-то из них ловко оттеснил ее от Розы в первые же минуты и отвел в сторону.

Роза на какое-то мгновение осталась одна и сразу же увидела, как ей протянули бокал шампанского, и приятный мужской голос произнес:

— Рад вас видеть, сеньора Дюруа. Надеюсь, вы выпьете со мной шампанского.

Роза подняла взгляд. Феликс Наварро стоял с другим бокалом в руке и улыбался своей притягательной, слегка загадочной улыбкой.

— Благодарю вас, сеньор Наварро. Вы очень любезны, как всегда.

— Как всегда в вашем присутствии, сеньора Дюруа. Мне доставляет огромное удовольствие, когда я могу оказать вам хоть маленькую услугу.

Он приблизил свой бокал к ее бокалу, и раздался мелодичный звон хрусталя.

— За наше знакомство, сеньора Дюруа. Я чрезвычайно рад, что смог побывать на этой выставке и благодаря этому познакомиться с вами и вашей работой. Надеюсь, что наше знакомство будет продолжаться.

— Ну что же, сеньор Наварро, ждем вас в Гвадалахаре.

— Возможно, что это произойдет даже скорее, чем вы думаете. Я давно планировал открыть представительство в вашем городе. Теперь у меня есть дополнительный стимул, чтобы ускорить это событие.

Роза не ответила. Она испытывала странное ощущение. Откровенно восхищенный взгляд этого красивого, уверенного и, в сущности, совсем незнакомого ей человека волновал ее и вызывал какие-то забытые ощущения. Сколько раз за эти годы Роза оказывалась в такой ситуации, когда кто-нибудь из знакомых ей мужчин начинал слишком настойчиво демонстрировать свое внимание. Розе никогда не составляло труда сохранять определенную дистанцию и не подпускать к себе никого ближе чем на определенное расстояние. Собственно говоря, именно потому Эрнандо Тампа столько лет оставался ее добрым другом, что он принял эти Розины правила и никогда не пытался их нарушить. И вдруг в эту самую минуту у Розы мелькнула мысль, что ей приятен интерес Феликса Наварро и что ей небезразлична возможность увидеть его еще.

Оркестр, приглашенный на праздник, заиграл вальс. Феликс поставил бокал на стол.

— Сеньора Дюруа, окажите мне честь принять мое приглашение на танец, — торжественно произнес он, сопроводив свои слова церемонным поклоном.

Роза почувствовала, как сердце ее забилось сильнее.

— С удовольствием, сеньор Наварро.

Его сильная рука легла ей на талию, и Роза призналась себе, что ей приятно это прикосновение. Движения Феликса Наварро были гибкими и грациозными, он легко и уверенно вел Розу по танцевальной площадке, и ей показалось, что у нее начинает кружиться голова.

«Как же давно я не танцевала! Наверно, лет шесть? Неужели так может быть?» — думала Роза.

Танец наконец закончился. Роза, чтобы успокоиться, заявила, что проголодалась, и они подошли к фуршетному столу, где Роза сделала вид, что целиком поглощена выбором закусок. Приятный, непринужденный, с виду шутливый разговор продолжался, к ним подходили поздороваться другие участники выставки, и Роза охотно улыбалась всем, но Феликс так и не отошел от нее в течение всего вечера. Когда вечером они расстались у лифта, ведущего наверх в номера гостиницы, Роза с облегчением подумала:

«Какое счастье, что завтра утром мы улетаем домой».

Роза была рада оказаться дома, увидеть родные, милые лица дочери и Томасы, отдохнуть в своем любимом кресле в уютной гостиной, но она не знала, какая неожиданность поджидала ее.

— Мамочка, — вдруг воскликнула Лус, бросаясь к Розе и обнимая ее, — у меня такая новость!

— Ну говори, дочка, — Роза ласково улыбнулась, в который раз про себя залюбовавшись нежной красотой девушки.

— Ты представляешь, наш хор утвердили для участия в телевизионном фестивале, — выдохнула Лус. — Дон Антонио объявил сегодня. Мы уезжаем в Мехико шестого апреля и пробудем там целую неделю.

— Ох, дочка, я, конечно, рада за вас, но…

— Что, мама? Это же замечательно. Дон Антонио сказал, что мы будем жить в университетском общежитии, которое свободно по случаю пасхальных каникул. Нас повезут на экскурсию по городу и в музеи. Но самое главное — хорошо выступить на отборочном туре. Тогда мы попадем в главный телеконцерт. Мама, ты можешь себе представить? А вдруг вы с Томасой сможете увидеть меня по телевизору?

Роза нежно прижала к себе девочку и стала гладить ее по голове, чтобы та не могла увидеть встревоженное выражение лица матери. Лус одна в Мехико. Мало ли что может случиться. Не пустить? Но какое право она имеет ставить дочери препоны в ее любимом искусстве? Тем более что Лус исполняет несколько сольных номеров в концерте. Она же не может подвести дона Антонио и ее подруг по хору?

— Я очень, очень рада, что вы попали на конкурс, — сказала Роза уже более твердым голосом. — Просто я, как всякая мама, волнуюсь. Страшно отпускать свою девочку так далеко, да еще в такой большой город.

— Мама, я же еду не одна. Нас тридцать пять человек, и с нами дон Антонио, да еще двое или трое из родителей.

Прекрасная мысль, подумала Роза. Конечно, сама она поехать не сможет, потому что у нее неотложные и важные дела в салоне. А вот если послать Томасу? Насколько ей было бы спокойнее!

— Хорошо, дорогая, до вашего отъезда еще есть время, и мы сможем обо всем поговорить подробно, — сказала Роза. Она уже начала мысленно успокаивать себя. В конце концов, что может случиться, если Лус совершит эту поездку в обществе друзей и под опекой преподавателя. Ведь совершенно очевидно, что всю жизнь ее не удастся продержать взаперти. Юные артисты будут жить по строгому расписанию, включающему репетиции, выступления и экскурсии. «Нечего заранее накликать беду», — вспомнила Роза поговорку, которую часто повторяла Томаса в ее детстве. Лучше заняться делами, которых так много накопилось за время ее отсутствия.

В этот день Роза подписывала письма, отвечала на телефонные звонки, давала распоряжения своим помощницам, а в голове неотвязно крутилась мысль о приближающемся отъезде Лус в Мехико. До поездки оставалось всего шесть дней. В последнюю неделю Роза ходила вдвойне озабоченная. О том, чтобы послать Томасу с девочкой в Мехико, не могло быть и речи. К давнему ревматизму Томасы добавилась очень сильная простуда, видимо вызванная каким-то вирусом, как сказал врач. Несколько дней она лежала с температурой, и Роза с дочкой по очереди дежурили у ее постели. Теперь Томасе стало легче, но доктор предписал ей полный покой, и ехать она никуда не смогла бы.

«Ну что же, придется положиться на дона Антонио и на двух мам, которые, к счастью, вызвались сопровождать детей в поездке», — сказала сама себе Роза.

Сегодня утром ей позвонила Консуэло и обещала заглянуть ненадолго в салон, потому что они еще не виделись после Розиной поездки.

Когда Консуэло пришла, Роза попросила Аселию проводить ее в свой кабинет.

— Здравствуй, Роза. Надеюсь, что твоя поездка прошла хорошо. Лаура говорит, что твой стенд пользовался необыкновенным успехом.

— Ты же знаешь, что Лаура любит преувеличить. В целом все прошло удачно. А как ты? Как Хосе Луис и маленький Луисито?

— Маленький Луисито пытается с моей помощью справиться со школьными науками. Не так-то это легко. А про большого Луиса лучше и не спрашивай. Весь в своих делах, к нему и не подступишься.

— Я думала, что теперь, когда его мать от вас уехала, тебе будет полегче.

— Я тоже так думала. Ты знаешь, он даже не счел нужным мне спасибо сказать. Как всегда, проводит время со своими друзьями. Они уверяют, что более славного и компанейского парня, чем Хосе Луис, просто не бывает. Ну а мое дело помалкивать.

— Но ты же говорила с ним, и он тебе что-то обещал.

В этот момент зазвонил внутренний телефон, и голос Аселии произнес в трубку:

— Вас спрашивает сеньора Каролина Рокас.

— Ну и ну! — непроизвольно воскликнула Роза.

 

ГЛАВА 17

По всему огромному многомиллионному городу шли приготовления к Пасхе — светлому весеннему празднику. Кандида и Селия закупали продукты, придумывая, чем бы обрадовать своих домашних и гостей во время праздничного пасхального обеда. Дульсе втайне от тети и отца покупала всем подарки. То же самое делал и Рикардо, причем, кроме женщин, которые жили в доме Линаресов, он собирался купить что-нибудь особенное для Милашки и Ванессы. Это были, конечно, хлопоты, но хлопоты приятные.

В школе всю неделю продлятся каникулы. Дульсе решила порадовать тетю, отца и Селию не только безделушками, на которые она давно уже начала копить деньги, но и хорошими отметками. Конечно, выбиться в отличницы ей не удалось, но, по крайней мере, она получила хорошие отметки почти по всем предметам. Даже сам дон Баудилио похвалил ее перед всем классом.

Наступил последний рабочий день. Все в агентстве расходились на несколько дней — здесь было заведено, что служащие на пасхальной неделе получали оплаченные выходные. Кроме того, в пятницу перед Пасхой рабочий день заканчивался на час раньше.

Рикардо воспользовался этим, чтобы пригласить Милашку в кафе на чашку кофе. Это вполне соответствовало ее планам — на эти дни она наметила провести на Рикардо наступление. Нужно только под каким-нибудь предлогом пригласить его к себе домой, а там (в этом Милашка была уверена) все пойдет так, как надо ей. Она не сомневалась в успехе.

Продолжая играть роль благодарной и несчастной влюбленной, которая ни на что не претендует, Милашка пришла на несколько минут раньше. Она села за крайний столик и, заказав стакан минеральной воды, сидела с самым невинным и даже благонравным видом, на какой была способна.

Вот раскрылись тяжелые двери страхового агентства, и появился Рикардо. Он был не один, с ним вместе вышел его помощник, которого Милашка уже видела и знала, что его зовут Леандро Морено. Вместе с Рикардо Леандро подошел к столику.

— Познакомьтесь, Леандро Морено, мой помощник, — сеньорита Исабель Торрес, младший архивариус, — представил их друг другу Рикардо.

Милашке пришлось сдерживаться, чтобы не прыснуть при упоминании о том, как официально именовалась ее должность. Но она сумела лишь слегка сдержанно улыбнуться и протянула Леандро руку.

— Посидите с нами, — предложила она, надеясь, что Леандро откажется.

— На одну минуту, — согласился он, к ее досаде.

Рикардо и Леандро сели за столик и заказали кофе. Леандро стал расспрашивать Милашку о работе. Милашка отвечала разумно и сдержанно. Рикардо хотел было что-то добавить, но тут его взгляд упал на столик неподалеку. За ним в одиночестве сидела женщина, показавшаяся ему знакомой. Он пригляделся — разумеется, это Эрлинда! Он хотел было окликнуть ее, но увидел, что к ней подходит какой-то незнакомый парень. Рикардо моментально вспомнил, что уже видел Эрлинду здесь же, в «Паломе», в компании какого-то крайне подозрительного типа. Кроме того, Милашка рассказала ему, что видела ее в «Твоем реванше». Неужели Эрлинда сбилась с пути? Ее поведение казалось странным. Что может быть общего у нее с этими парнями уголовного вида? Но вот она сидит и разговаривает — на этот раз уже с другим.

Рикардо не мог слышать, какой разговор сейчас происходит за соседним столиком, поскольку и сама Эрлинда, и пришедший на встречу с ней молодой человек говорили вполголоса.

— Вы принесли деньги? — спросил парень, подручный Пиявки, с которым тот познакомился в тюрьме. Это был Лало (Эдуардо) Агирре по прозвищу Херувим. Так его прозвали за курчавые светлые волосы и прекрасный цвет лица, который он умудрился сохранять даже в тюремной камере на скудной арестантской пище.

— Принесла, — ответила Эрлинда. — А вы от Ченте?

— Да, — кратко ответил Херувим.

— Вы принесли письмо от Густаво? — спросила Эрлинда.

— Вот оно, — ответил Херувим, вынимая из кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

— Я бы хотела убедиться, что это действительно рука моего брата.

— Смотрите, — пожав плечами, согласился Херувим. — Но, — он улыбнулся, обнажив ряд желтых, прокуренных зубов, так не вязавшихся с его лицом, — только из моих рук.

Он развернул лист, так что стали видны зубчики с той стороны, где лист был вырван из блокнота. Херувим согнул бумагу таким образом, чтобы Эрлинда могла прочесть лишь первые две строки.

— Узнаете почерк? — спросил Херувим.

Эрлинда вгляделась в первые строки:

«Дорогая, любимая Линда,

милая моя лисичка».

— Это он, Густаво! — воскликнула она. — Никто, кроме него, не мог бы так написать. И почерк! Ну конечно, он именно так пишет большое «Л»! — Она посмотрела на Херувима, который, усмехаясь, внимательно наблюдал за ней: — Я вам верю. Это действительно письмо от Густаво.

— Тогда нет никаких проблем, — снова улыбнулся Херувим. Улыбка уродовала его, превращая миловидное лицо в оскал. — Совершим обмен. Вы мне деньги, я вам письмо.

Эрлинда торопливо открыла сумочку и вынула оттуда деньги. Купюры были мелкие, так что получилась целая внушительная пачка. Херувим ловким движением сунул ее в карман и передал Эрлинде письмо. Она поспешно развернула его и начала читать:

«Дорогая, любимая Линда,

милая моя лисичка,

я долго не писал тебе. Я не хотел посылать письмо через тюремную почту. В нем все равно ничего не напишешь. Ты знаешь, что я получил дополнительный срок за попытку бегства. Я был идиот, надо было действовать иначе. Но вот теперь я на свободе. Я не мог дождаться — я хотел отплатить тому негодяю, который засадил меня за решетку.

Ты удивляешься, читая эти строки? Не удивляйся, верь мне — я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя того, кто это сделал. Этот человек живет где-то в Мехико. Я найду его и отомщу. Ты должна понять меня.

К сожалению, во время побега мне прострелили ногу, и я не могу ходить. Но как только я поправлюсь, я найду его где угодно, хоть под землей. Справедливость должна быть восстановлена.

Передаю письмо через одного верного парня, который вместе со мной вышел на свободу.

Поклонись от меня святой Деве Гвадалупе.

Густаво (твой несчастный кролик)».

— Ну я пошел, — услышала Эрлинда как сквозь сон. Она только кивнула, не поднимая головы, полностью погруженная в содержание письма.

— Что ты передал этой женщине? — услышала вдруг Эрлинда знакомый голос.

Она подняла голову и, к своему ужасу, увидела рядом с парнем, который принес письмо, Рикардо Линареса. Тот с подозрением смотрел на Херувима, который поглубже засунул руки в карманы, видимо, пряча деньги.

— Ничего особенного, — нагло ответил Херувим, пожимая плечами.

— Рикардо! — воскликнула Эрлинда.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, Херувим перепрыгнул через небольшое заграждение, которым было обнесено кафе, и быстро побежал по улице. Рикардо рванулся было за ним, но затем остановился.

— Эрлинда, — сказал он, — покажи, что этот человек передал тебе.

— Но, Рикардо, — прошептала Эрлинда.

— Я не первый раз вижу, как ты встречаешься с какими-то подозрительными мужчинами, Эрлинда, — немного успокоившись, продолжал Рикардо. — Пойми, если бы ты не была женой моего брата, я никогда не стал бы обращать на это внимание. Но Рохелио мне не чужой, и потому мне небезразлично, с кем встречается его жена.

— Я ни с кем не встречаюсь, Рикардо, клянусь тебе, — сказала Эрлинда, и из ее глаз хлынули слезы. — Это совсем не то, что ты думаешь.

— А что я должен думать, Эрлинда? — спросил Рикардо. — Что бы ты подумала на моем месте?

— Не знаю, — ответила Эрлинда, а затем повернула к нему свое заплаканное лицо. — Рикардо, позволь мне ничего не объяснять тебе. Но я скажу тебе только одно — мне очень тяжело. Я знаю, все это выглядит очень подозрительно. Но я ни действием, ни мыслью никогда не обманывала твоего брата. Клянусь жизнью, клянусь жизнью Флорентино.

— Хорошо, Эрлинда, я поверю тебе, — сказал Рикардо. — Я всегда считал тебя очень верной и честной женщиной, и мне не хотелось бы в тебе разочаровываться.

— Тогда я попрошу тебя об одном — не говори Рохелио, что видел меня здесь, — Эрлинда смотрела на него умоляюще.

— Хорошо, — кивнул головой Рикардо, — пока не скажу.

Всю эту сцену в полном молчании наблюдали Леандро и Милашка, продолжавшие сидеть за своим столиком. Милашка с интересом вглядывалась в лист бумаги, который незнакомая ей женщина держала в руках, — она, без сомнения, узнала его. Это был тот самый лист, вырванный из блокнота, на котором она несколько дней назад под диктовку Пиявки написала письмо. Но, может быть, она ошибается. На свете тысячи одинаковых блокнотов, люди ежедневно вырывают из них листы и пишут письма. И все же ей казалось, что это то самое письмо.

Когда Рикардо вернулся за их столик, Милашка спросила его, притворившись, что слегка ревнует:

— Что это за женщина? Ты так рассердился, когда увидел, что она встречается здесь с мужчиной. Разве она не имеет права встречаться с кем хочет, или вы с ней как-то связаны?

— До чего же женщины ревнивы, — улыбнулся Рикардо, — повсюду видят мнимых соперниц. Это Эрлинда, жена моего брата Рохелио. Мне все-таки небезразлично, с кем встречается его жена, тем более что этот тип мне очень не понравился. Он похож на уголовника.

«Эрлинда, — подумала Милашка. — А то письмо начиналось словами: «Дорогая, любимая Линда». Нет, предчувствие ее не обмануло. Это было, разумеется, то самое письмо. «От кролика к лисе», — усмехнулась про себя Милашка.

Значит, женщина, которой писал неизвестный Густаво, который по-прежнему сидит в тюрьме, адресовано невестке Рикардо. Какое совпадение! Во всяком случае, Милашка решила запомнить этот факт, но при этом пока не сообщать его Пиявке. Милашка понимала, что, общаясь с типом вроде Пиявки, лучше иметь в руках козырь.

Тем более что Херувим, который приходил на встречу с Эрлиндой, никогда не видел Милашку, а если и увидит, то вряд ли вспомнит — ведь во время его встречи с Эрлиндой он сидел к Милашке вполоборота и, кажется, ни разу не взглянул в ее сторону.

После того как Эрлинда ушла, все трое некоторое время сидели молча.

— Ты веришь ей? — спросил Леандро.

— Даже не знаю, — ответил Рикардо. — Ее встречи кажутся мне очень подозрительными, но она всегда была такой открытой и честной. Да, пожалуй, я ей все-таки верю.

— Я бы тоже ей поверила, — вступила в разговор Милашка. — Я совсем не знаю эту женщину, но на меня она произвела самое хорошее впечатление.

К чести Милашки, нужно сказать, что она не была злой и не старалась сделать людям зло специально. Она делала его только тогда, когда это было ей выгодно или, что случалось еще чаще, когда этого требовал от нее Пиявка.

И она оказалась вознаграждена — ибо в тот же день она сделала еще одно, не менее важное открытие.

Они втроем мирно пили кофе и уже собирались разойтись по домам, когда Леандро вдруг тихо сказал:

— А вот и сам наш друг собственной персоной.

Милашка посмотрела в указанном направлении и увидела, как из дверей агентства вышел высокий полный сеньор, еще не старый, но уже с проседью. Рядом с ним, подобострастно улыбаясь, семенил уже знакомый Милашке Пончо — тот самый Пончо, который платит Пиявке за то, что они с Милашкой следят за Рикардо Линаресом! Но тогда в «Твоем реванше» этот человек был совершенно другим — он казался хозяином положения, и трудно было представить себе, что он способен так пресмыкаться перед начальником. Но кто он, этот чванливый сеньор с проседью? Неужели именно его Леандро назвал другом?

— Да, — вздохнул Рикардо, — посмотри, как увивается перед ним Альфонсо Перес.

— Чего же ты хочешь, каков пастух, таково и стадо, — заметил Леандро.

— Какой неприятный старик! — невольно вырвалось у Милашки.

— Т-с-с, тише! — засмеялся Леандро. — Не дай Бог, он услышит вас, сеньорита. Тогда вы не только лишитесь места в агентстве, но, очень возможно, вас больше не возьмут ни в одно приличное место в Мехико. Это удивительный человек.

— Такого подлеца… — начал Рикардо.

Леандро посмотрел на него с укором:

— Неужели и тебе я должен объяснять, с кем ты имеешь дело. Федерико Саморра — не просто подлец. И ушей у него не одна пара, а значительно больше, — Леандро сделал выразительный жест, как бы указывая на все вокруг.

Федерико Саморра! Услышав это имя, Милашка застыла от неожиданности. Это имя она знала прекрасно — оно упоминалось в том письме, которое Пиявка не менее пятнадцати раз заставлял ее переписывать, пока ее почерк не стал почти неотличим от настоящего. Милашка вспомнила строки письма, которые выучила наизусть, как стихотворение:

«Я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя человека, который это сделал. Его зовут Федерико Саморра, он живет где-то в Мехико».

Переписывая письмо, Милашке и в голову не могло прийти, что очень скоро она увидит этого Федерико Саморру собственными глазами, более того, окажется, что он-то и есть главный враг Рикардо Линареса, который платит ей, Милашке, за то, что она сейчас пытается сбить его с пути истинного и испортить ему репутацию.

Все сплелось в единый клубок, настолько тугой, что Милашке не верилось, как в жизни могло все так сойтись. Однако жизнь бывает фантастичнее всякого вымысла.

 

ГЛАВА 18

— Кто это? Важный посетитель? — спросила Консуэло.

— Какая-то богачка, с которой нас недавно познакомил Эрнандо в ресторане. Ни за что бы не подумала, что она соизволит нанести мне визит собственной персоной.

Тем не менее Роза вышла из кабинета и направилась к гостье с приветливой улыбкой.

— Добрый день, сеньора Рокас. Что я могу для вас сделать?

— Здравствуйте, сеньора Дюруа. Я очень рада вас видеть. Я тут в ожидании вас любовалась вашими цветами. Какие изящные композиции. Я и не знала, что составление букетов можно довести до такого высокого искусства.

— Спасибо на добром слове. Мы, конечно, стараемся. Конечно, чем больше я знакомлюсь с работами других цветоводов на выставках и в журналах, тем больше понимаю, что совершенства достичь невозможно. Но я буду очень рада, если мы сможем быть вам полезны.

— Спасибо, сеньора Дюруа. Я хочу сделать заказ на украшения для нескольких интерьеров в моем новом доме. Кстати, ваша фамилия Дюруа звучит знакомо. Вы не родственница Фернандо Дюруа из фирмы «Конструксьонес де вивьендас» в Мехико?

— Нет, сеньора Рокас. Я взяла эту фамилию, когда открыла этот бизнес. Моя девичья фамилия Гарсиа.

— Понимаю. А я подумала, что, может быть, Дюруа — это фамилия вашего мужа. Он тоже родом из Гвадалахары?

— Нет, он родился в городе Пуэбло.

— Боже мой, у меня там живут тетя и кузина. Как, вы говорите, его звали?

— Его звали Роландо Писарро. Простите меня, сеньора Рокас, но после его трагической гибели мне тяжело говорить на эту тему.

— Ой, простите. Как это бестактно с моей стороны. Может быть, вы будете ко мне снисходительны, если я вам скажу, что сама недавно пережила большую семейную драму: мне пришлось развестись с мужем. Так что мой невропатолог посоветовал мне полную перемену обстановки. Вот почему и зашла речь о покупке дома. Наш общий друг Эрнандо Тампа помог мне выбрать довольно удачный вариант.

— Что ж, я вас поздравляю, сеньора Рокас. Дом — это так важно, особенно для женщины. Для того чтобы разработать цветочные аранжировки, нам нужны будут фотографии или эскизы ваших интерьеров. Когда они будут в вашем распоряжении?

— Вероятно, через неделю. Я как раз сегодня встречаюсь с архитектором и поговорю с ним об этом. Вы очень любезны, сеньора Дюруа. Если вы позволите, я зайду к вам на днях и принесу эскизы.

— Разумеется, сеньора Рокас. Я буду очень рада вас видеть.

Когда за посетительницей закрылась дверь, Роза подошла к Консуэло, которая скромно сидела в уголочке во время этого разговора и перелистывала журнал.

— Не могу объяснить причину, но не лежит у меня душа к этой сеньоре. Чувствую я какой-то подвох. Неспроста она тут появилась.

В этот момент наружная дверь салона распахнулась, и на пороге появился высокий смуглый мужчина в отлично сшитом светло-сером костюме.

— Добрый день, сеньора Дюруа. Я рад вас приветствовать.

Роза почувствовала, как сердце ее застучало.

— Добрый день, сеньор Наварро. Какими судьбами вы в наших краях?

— Помните, я говорил вам о том, что собираюсь открыть здесь наш филиал. Как раз по этим делам я и приехал. А уж будучи здесь, не мог упустить случай засвидетельствовать вам свое почтение.

— Я очень рада. Проходите, пожалуйста, и познакомьтесь с моей подругой Консуэло. Аселия, попроси Марту подать нам кофе.

Консуэло, которая еще не успела услышать про новое знакомство подруги, обратила внимание на то, что Роза выглядела особенно оживленной.

Каролина встретилась с Консепсьон де Менендес и рассказала ей о том, как продвигается ее расследование.

— Между прочим, у нее появился богатый поклонник. Известный бизнесмен, Феликс Наварро из Мехико, приехал сейчас сюда по делам и не преминул заглянуть к ней.

— А тебе известно, как они познакомились?

— Моему детективу удалось узнать, что их знакомство произошло на цветочной выставке в Монтеррее, куда она ездила на прошлой неделе.

— А о ее муже ты что-нибудь выяснила?

— Пока ничего, но детектив уверяет меня, что фамилия и имя, которые она мне назвала, скорее всего вымышленные. Он продолжает расследование. К сожалению, сюда она приехала только с одной пожилой родственницей, а к ней не подберешься, она слишком недоверчивая. А пока у меня появилась одна идея, связанная с Эрнандо.

Каролине не хотелось специально договариваться с Эрнандо о встрече. Она попросила, чтобы в нужный день Консепсьон пригласила Эрнандо в свой дом для делового разговора. Повод найти было нетрудно: двадцатилетний сын Менендесов, студент университета, завел разговор о том, что хочет снимать квартиру. Об этом Консепсьон якобы и решила посоветоваться с Эрнандо.

Когда Эрнандо вошел в гостиную Менендесов, он увидел там не только Консепсьон, но и Каролину.

— Добрый день, Эрнандо, — произнесла Каролина. — Я тут заглянула ненадолго к Консепсьон, но уже собираюсь уходить.

— Эрнандо, как приятно вас видеть. Хотите чего-нибудь освежающего? Сока или мартини? — Консепсьон сделала знак служанке, которая приблизилась с подносом, уставленным напитками.

— Да, кстати, Эрнандо, хочу тебя поблагодарить за то, что ты познакомил меня с Розой Дюруа. Она сделала мне чудесные эскизы украшений для моих интерьеров, — произнесла Каролина.

— Да, у Розы великолепный вкус. Я уже видел в журналах сообщения о недавней выставке, и о работе Розы там Отозвались весьма лестно.

— Кто эта Роза Дюруа? — с наигранным изумлением спросила Консепсьон. — Кажется, я раньше не слышала этого имени.

— О, Эрнандо не зря ее скрывает, — проговорила Каролина голосом, которому постаралась придать беззаботность. — Такая красавица! Уж верно, не обошлось без тайных романтических чувств.

Эрнандо густо покраснел.

— Перестань, Каролина. Я же тебе говорил, что мы с Розой просто хорошие друзья.

— Да ладно, неужели ты не понял, что я просто шучу? Я прекрасно понимаю, что такой женщине, как Роза, нетрудно найти воздыхателей. Собственно говоря, одного из них я видела на днях, когда отъезжала от салона. Автомобиль «шевроле», костюм, сшитый на заказ, фигура, как у голливудского киноактера.

— А почему воздыхатель? Может быть, просто клиент? — спросил Эрнандо каким-то хриплым голосом.

— Ну, просто или не просто, но в тот же вечер я столкнулась с ними в ресторане «Лос Магос». Они сидели за столиком, и вид у нее был явно не скучающий.

Эрнандо еще больше нахмурился. Как бы не замечая перемены в его настроении, Консепсьон продолжала атаку по заранее намеченному плану.

— Так вы мне объясните, эта ваша сеньора Дюруа замужем или нет?

— Она вдова, — отрывисто бросил Эрнандо.

— А мне кажется, что ей просто удобно так говорить, — заметила Каролина. — Подумай: она появилась тут одна, с ребенком, и о ее прошлом никто ничего не знает.

— Но какой ей смысл говорить, что муж умер, если это не так?

— Мало ли какие могут быть причины? Не все мужья так безупречны, что ими хочется похвалиться перед окружающими. Представь себе ситуацию, когда жена вдруг узнает, что муж замешан в каких-то темных махинациях…

— Что ты имеешь в виду, Каролина? — резко спросил Эрнандо.

— Ну мало ли что. Это только предположение. О таких историях постоянно читаешь в газетах. Предположим, что муж попадает в тюрьму. Какой позор для семьи. Самый лучший способ в такой ситуации сменить место жительства и говорить всем, что мужа нет в живых.

— Неужели ты считаешь, что с этой вашей Розой произошло что-либо подобное? — Консепсьон покачала головой с притворным ужасом.

— Вовсе нет, Кончита, — отозвалась вторая женщина. — Не слушай меня, я просто фантазирую. Наверняка Роза очень достойная женщина из хорошей семьи, иначе этот голливудский красавчик не стал бы окружать ее своим вниманием.

Во время этой женской болтовни лицо Эрнандо окончательно вытянулось. Ему стоило огромного труда сохранять спокойствие. Что он слышит! Его Роза, женщина, которую он боготворит уже десять лет, ужинает в ресторане с богатым плейбоем. Да к тому же в ее прошлом есть нечто подозрительное, что ей приходится скрывать. Нет, это не может быть правдой. Каролина просто болтает, сама не зная о чем. И тем не менее семена подозрения, искусно брошенные в его душу, уже начинали прорастать.

В этот вечер Роза пыталась сосредоточиться на том, чтобы помочь Лус собраться в дорогу, но у нее все из рук валилось, и она места себе не находила. Все как-то сразу совпало. Эта поездка Лус в Мехико. Девочка так радовалась, и Розе приходилось тоже делать довольный вид, чтобы не портить дочери радость, но душу ее продолжало томить беспокойство. Томаса уже шла на поправку, но чувствовала себя еще очень слабой, что тоже прибавляло хлопот Розе. А тут еще этот неожиданный приезд Феликса Наварро. Как ему удалось уговорить ее сходить поужинать в ресторан? В последние годы Роза практически не появлялась на людях в мужском обществе. И надо же так случиться, что именно там они столкнулись с этой Каролиной, которая и без того в последнее время слишком часто встречается на Розином пути. Феликс улетел в Акапулько, но перед отъездом позвонил и сказал, что намерен вернуться снова через десять дней и пробыть здесь подольше. Роза сама не знала, радовала ее эта перспектива или пугала.

Неожиданно у нее перед глазами возникло лицо Рикардо. Где он теперь, что делает, вспоминает ли о ней? Если бы не та его измена, им не пришлось бы разлучиться, и, может быть, маленькая Дульсе осталась бы жива. Нет, она несправедлива. Землетрясение могло поразить их в любой части города. И все же временами Розу мучило беспокойство из-за того, что она увезла Лус и тем самым лишила Рикардо радости иметь дочь. Но нет, у нее не было другого выхода. Совместная жизнь с человеком, который так жестоко обманул ее чувства, была бы невозможна. Для Лус было бы в тысячу раз хуже стать свидетельницей отчуждения, ссор и разрыва родителей.

«По крайней мере, у нее сейчас есть красивая легенда о прекрасном и благородном отце, — подумала Роза. — Это больше, чем то, что я имела в детстве».

Взглянув на часы, Роза увидела, что время приближается к одиннадцати вечера. А ведь завтра утром ей придется отвезти Лус к месту сбора, откуда они на автобусе отправятся в Мехико. Следует поторопиться, времени осталось совсем мало.

Неожиданно раздался звон колокольчика, проведенного от входной двери. «Кто бы это мог быть в такое время?» — подумала Роза и медленно пошла открыть дверь.

— Кто там? — проговорила она и неожиданно услышала в ответ голос Эрнандо.

— Добрый вечер, Эрнандо, ты откуда? — сказала она, открывая дверь и впуская его в дом. И сразу же поняла, что что-то неладно. Эрнандо был совсем не такой элегантный и подтянутый, как обычно. Взгляд его как-то странно блуждал, и от него исходил довольно заметный запах виски. Роза несколько растерянно пригласила его в гостиную и сама села напротив, нервно теребя подвернувшийся под руку носовой платок, чтобы скрыть смущение.

— Прости меня, Роза, — начал Эрнандо не вполне уверенным голосом. — Я, наверно, не должен был беспокоить тебя так поздно. Просто мы с приятелями сидели в баре, и время прошло как-то незаметно.

— Ничего страшного, — отозвалась Роза. — К сожалению, я не могу сегодня долго разговаривать, потому что завтра утром я провожаю Лус в Мехико. Я же тебе говорила, что их хор пригласили для участия в телевизионном конкурсе.

— Да, говорила, — как-то рассеянно произнес Эрнандо и потом замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Роза, а как прошла твоя поездка в Монтеррей?

— Очень удачно, спасибо. Ты же видел вырезки из газет и фоторепортаж, который сделала Лаура.

— Да, видел. — Эрнандо снова замолчал и как-то странно посмотрел на нее. — Говоришь, что Лус едет в Мехико? Это для нее хорошо, девочка пока мало где бывает. Кстати, а почему ты никогда не свозишь ее на каникулы к родственникам, разным там бабушкам, дедушкам или еще к кому-нибудь?

Роза внимательно посмотрела на него.

— Знаешь, Эрнандо, — медленно произнесла она, — я ведь, кажется, тебе говорила, что у нас нет родных. Лус и Томаса — вот моя единственная семья.

— Я понимаю, но я имел в виду каких-нибудь дальних родственников. Я знаю, что мои родители поддерживают отношения с разными двоюродными и троюродными братьями и сестрами на протяжении целых поколений.

— Ты счастливый, Эрнандо, что у тебя такая дружная семья. Мне этого всегда не хватало в детстве, и я жалею, что Лус тоже растет у меня одна.

— Хорошо, что ты заговорила об этом, Роза. Я давно собирался сказать тебе кое-что, но все не мог набраться смелости…

— Погоди, Эрнандо, — прервала его Роза. — У меня сегодня был трудный день, и у тебя, гляжу, тоже. Давай не будем на ночь глядя заводить долгих разговоров.

Но Эрнандо уже нельзя было остановить.

— Нет, послушай, Роза, — горячо проговорил он. — Я слишком долго собирался, чтобы теперь замолчать. Роза, ты не можешь не знать, как я к тебе относился все эти годы. Ты для меня единственная женщина на свете. Ни с кем другим я бы не хотел соединить свою жизнь. Мне очень нравится твоя дочка, и она ко мне тоже хорошо относится. Выходи за меня замуж, Роза, и тогда моя семья станет твоей семьей, мой дом твоим домом, и тебе не придется беспокоиться о том, как сложится жизнь Луситы.

Еще когда он произносил свои прочувствованные слова, он уже понял по лицу Розы, что его призыв не был воспринят так, как ему бы хотелось. На лице Розы можно было прочесть волнение, сострадание, тревогу, но не было того счастливого выражения, с которым женщины слушают желанное признание.

— Эрнандо, я очень тронута твоими словами. Ты знаешь, что я отношусь к тебе как к другу, и эта дружба очень много значит для меня. Но ты же знаешь, что я привыкла к самостоятельности и не мыслю для себя возможности замужества.

— Ты что-то недоговариваешь, Роза. Я не вижу никаких причин, по которым такая прекрасная женщина, как ты, должна быть одна. Я люблю тебя, и ты мне очень нужна.

Но Роза только грустно покачала головой.

Лицо Эрнандо потемнело.

— Неужели у тебя появился кто-то? Скажи мне правду.

— Да нет же, Эрнандо, просто я решила, что для Лус будет лучше, если я посвящу всю жизнь ей.

— Я тебе не верю. Поклянись, что твое сердце свободно, что ты не связана обязательствами ни перед каким мужчиной.

— О чем ты говоришь, Эрнандо? С какой стати я должна давать тебе клятвы?

Эрнандо вскочил, едва не опрокинув журнальный столик. На лице его отражались боль, недоверие и ярость.

— Ах так! Значит, это правда! Мне казалось все эти годы, что я знаю твою душу. Для меня ты была самой чистой и самоотверженной женщиной, которую я знал. Я страдал молча, чтобы не нарушить твоего покоя. А на самом деле…

— Что на самом деле? — спросила Роза уже по-настоящему возмущенным тоном.

— Не знаю. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы это узнать. Спокойной ночи, Роза. — С этими словами Эрнандо резко повернулся и вышел из комнаты, резко хлопнув дверью.

Роза метнулась было ему вслед, потом остановилась и задумалась. Подождав несколько минут и услышав шум отъехавшей машины, она медленно пошла и заперла входную дверь. Потом так же медленно вернулась в гостиную, упала в кресло и закрыла лицо руками.

Эта сцена с Эрнандо сильно ее расстроила. Она так привыкла опираться на него в трудную минуту. Столько лет он был Розиным верным другом, и сознание того, что он всегда готов прийти на помощь, делало жизнь спокойнее. Сегодня он вел себя совершенно не в своем стиле. Розе пришло в голову, что это неспроста. У нее было такое ощущение, что вокруг нее кто-то начинает плести невидимую сеть недоброжелательства и интриг.

Роза почувствовала, что страшно устала. Был уже первый час ночи. День отъезда Лус в Мехико начинался явно неудачно.

 

ГЛАВА 19

Наступила пасхальная неделя. Дульсе была дома. Но как это часто случается, праздники оказываются совсем не такими веселыми и радостными, как воображаешь, ожидая их. Вот и теперь прошло всего три дня, а Дульсе уже не знала, чем ей заняться. Вовсе не так уж весело не ходить в школу, а сидеть дома с тетей Кандидой и Селией. Правда, папа, как и обещал, сводил ее в музей и в театр, но это продолжалось всего несколько часов, а остальное время она была предоставлена самой себе.

Дульсе помогала Хаиме мыть машину, пробовала помогать на кухне Селии и тете, но те считали, что девочка только мешает им готовить праздничные блюда, и они постоянно говорили:

— Ну вот, Дульсита, ты уже достаточно помогла нам, теперь пойди поиграй.

И Дульсита уходила, снова рассматривала подарки: красивую кофточку, которую связала для нее тетя Кандида, нитку настоящего жемчуга — подарок отца, электронные часики и плейер в одной коробочке (совместный подарок Селии и Хаиме) и, наконец, большую коробку красок и набор кистей, которые принесла тетя Ванесса. Положа руку на сердце, больше всего ей нравились именно краски.

Но всего этого было мало — хотелось, чтобы праздник был по-настоящему праздничным, очень веселым. Но это почему-то никак не получалось. Дульсе ждала, когда соберутся гости. Но даже несмотря на то, что стол буквально ломился от всяких вкусностей, приготовленных тетей Кандидой и Селией, за столом было почему-то совсем не весело.

Пришла тетя Ванесса, но она никогда не бывает особенно веселой, хотя и очень хорошая и добрая. Пришли дядя Рохелио и тетя Эрлинда с маленьким Тино. Дульсе очень рассчитывала на их приход, особенно на тетю Эрлинду. С ней раньше никогда не бывало скучно. Они, бывало, пели, Эрлинда играла на гитаре. Иногда даже устраивали танцы, причем танцевали не только бальные танцы, принятые, как выражается тетя Кандида, «в приличном обществе». Нужно было видеть, как тетя Эрлинда и дядя Рохелио отплясывали сарабанду. Но в этом году их как будто подменили. Тетя Эрлинда почти весь вечер молчала и совсем не улыбалась. Дядя Рохелио тоже казался каким-то необычно мрачным. Тетя Ванесса и раньше была грустная, а сейчас она даже, наоборот, старалась всех немного рассмешить, но это ей не удавалось.

Один Тино, казалось, радовался Пасхе. Он с удовольствием уплетал пирожные, пил лимонад, который приготовила Селия, и был счастлив. В конце концов Дульсе увела его из гостиной в свою комнату, и они включили маленький переносной телевизор, который обычно стоял на кухне, чтобы Селии было не так скучно готовить.

По одной программе показывали рекламу, и Тино переключил телевизор на другую программу. Там выступал какой-то детский хор, и Дульсе уже хотела переключить дальше, но Тино закричал:

— Смотри, тебя показывают!

— Меня? — удивилась Дульсе. — Да ты что! Я же в жизни никогда не пела.

— Тебя! — настаивал Тино. — Да ты посмотри.

Дульсе только махнула рукой и уже взялась за переключатель, но тут девочку-солистку показали крупным планом, и Дульсе так и застыла на месте как пораженная громом. Там действительно показывали ее! Когда первый шок прошел, она поняла, что солистка просто очень похожа на нее самое. У Дульсе никогда не было такой красивой белой блузки, она никогда не зачесывала волосы назад, а носила свои густые волосы распущенными или убирала их под обруч. Но если не считать этого, девочка на экране телевизора была похожа на Дульсе как две капли воды.

— Просто это старый телевизор, он плохо показывает, — сказала Дульсе, — и экран маленький. Поэтому нам просто кажется.

— Нет, не кажется, — возражал Тино.

— Хорошо, пойдем включим большой телевизор в гостиной, — предложила Дульсе, — ты сам убедишься, что ошибся. Мало ли на свете похожих людей.

Они сбежали вниз и подошли к телевизору.

— Нет, нет! — стала возражать тетя Кандида. — Если вы хотите смотреть мультфильмы, поднимайтесь наверх. Хаиме специально для вас перенес маленький телевизор с кухни.

— Мы на одну минуточку, — взмолилась Дульсе, — мы не будем мешать.

— Мы выключим звук! — добавил Тино.

— Что за идея смотреть телевизор без звука! — пожала плечами Кандида.

— Канди, пусть немного посмотрят, — остановил сестру Рикардо, — сегодня же праздник. Пусть немного побалуются.

Кандида что-то недовольно проворчала, но больше ничего не сказала, ребята включили телевизор и быстро нашли программу, по которой передавали детский хор.

Сначала Дульсе была разочарована — показывали какого-то бородатого старикана, который руководил этим хором. Он долго рассказывал его историю, говорил о планах на будущее. Было видно, что он гордится своими ученицами.

— Откуда он? — спросила Дульсе у Тино.

— По-моему, он сказал — из Гвадалахары, — пожав плечами, ответил мальчик.

— Надо же, — начала говорить Дульсе, но осеклась.

Камера вновь показывала два ряда девочек, которые пели «Аве Мария». Вот вступает солистка. «Ну, ну, — умоляла Дульсе, — покажите ее снова крупным планом. Так мне не разглядеть». Тино тоже внимательно вглядывался в экран.

И вот, как будто далекий телеоператор услышал ее мольбы, на экране крупным планом появилось лицо девочки-солистки. Теперь на большом цветном экране Дульсе могла ее разглядеть лучше. Увидев это лицо, она вздрогнула. Если бы она твердо не знала, что никогда в жизни не пела в хоре и вообще не занималась музыкой, что у нее нет и не было такой блузки и что вообще она живет не в Гвадалахаре, а в Мехико, Дульсе бы, наверно, сама стала сомневаться, а не ее ли сейчас показывают по телевизору.

Она оглянулась на взрослых, но они продолжали сидеть за столом, не оборачиваясь, и ничего не видели. Дульсе хотела было позвать их, привлечь их внимание, но что-то остановило ее. У нее мелькнула какая-то смутная мысль, совершенно неоформленная, которую она, наверно, не смогла бы даже выразить.

Теперь камера отъехала назад и показывала хор девочек в полный рост.

— Как хорошо поют дети, — сказала тетя Эрлинда и обернулась. На ее лице играла грустная улыбка.

— Да, очень красиво, — согласилась Кандида. — Дети — цветы жизни, милые, невинные крошки.

Дульсе еле сдержалась, чтобы не ответить тете что-нибудь колкое. Она терпеть не могла, когда тетушка высказывала что-нибудь в таком духе.

Но в это время снова показали солистку, и Дульсе вновь замерла. Глаза, волосы, черты лица, рост — они были похожи друг на друга как сестры-близнецы. «Близнецы!» — это слово ударило Дульсе как током. «А что, если…».

— Где, где они выступают и будут ли еще выступать? — зашептала она Тино. — Когда они уезжают? Послушай, вдруг скажут.

Тем временем «Аве Мария» кончилась, и камера снова показала руководителя хора. Телеведущая спрашивала у него, каких успехов добился детский хор Гвадалахары.

— Мы получили первый приз, — не без гордости сказал руководитель. — И поэтому мы получили уникальную для нас возможность выступить по национальному телевидению. Но это еще не все. Для нас величайшей честью является приглашение выступить в одном из центральных соборов Мехико.

— В каком, если не секрет? — спросила ведущая. — Мы бы хотели прийти туда, чтобы еще раз послушать ваш замечательный хор.

— Разумеется, это не секрет, — сказал руководитель хора. — Наш хор будет петь в соборе Вознесения Пресвятой Девы Марии, и мы будем очень рады, если вы придете туда.

— Большое спасибо за приглашение, — сказала ведущая.

После этого хор снова запел. Весьма далекая от музыки, Дульсе почти не слушала пение, но во все глаза смотрела на девочку, своего двойника. В голове неотступно крутилось: «Собор Вознесения Пресвятой Девы Марии. Завтра».

— Я должна туда попасть! — заявила Дульсе.

Передача закончилась. Дульсе выключила телевизор и теперь сидела в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова. К счастью, взрослые не обращали ни на нее, ни на Тино никакого внимания.

Внезапно Дульсе как будто проснулась ото сна, вскочила с места и бегом бросилась к себе к комнату.

— Дульсита! Что с тобой? — недовольно спросила тетя Кандида. — Хорошие девочки так не носятся по дому.

Дульсе даже не стала отвечать. Она рывком открыла дверь своей комнаты и бросилась к туалетному столику, который стоял у изголовья. На нем в рамочке стояла старая фотография. На ней улыбались две милые маленькие девочки — совершенно одинаковые: Лус Мария и Дульсе Мария.

Дверь открылась, и в комнату вошел Тино, который побежал за двоюродной сестрой, когда та опрометью бросилась наверх. Он подошел к туалетному столику и внимательно посмотрел на фотографию сестер-двойняшек. По-видимому, он подумал то же самое, о чем думала и сама Дульсе.

С детства дети слышали рассказы тети Кандиды и Селии о том, как мама Дульсе и ее сестренка погибли во время страшного землетрясения.

— Слушай, Дульсе, а вдруг они вовсе не погибли? — прошептал Тино.

— Как же это может быть? — таким же замогильным шепотом отвечала Дульсе. — Но тогда как же отец и тетя могут об этом не знать? Это совершенно невероятно!

— Ну, — пробормотал Тино, — например, они потерялись.

— Что значит потерялись! — рассердилась Дульсе. — Мама же знала, где папа работает, знала адреса родственников, знакомых. Она без труда бы нашла его, если бы они потерялись.

— Ну тогда не знаю… — сказал Тино. — Значит, это не твоя сестра, а просто очень похожая девочка. Да и живет она в Гвадалахаре. Зачем было бы твоей маме уезжать туда?

— Да уж незачем, — задумчиво сказала Дульсе.

И вдруг она все поняла! Ну конечно, как она раньше не догадывалась. Ее сестра Лус Мария вовсе не погибла, погибла только мама. А Лус потерялась. Сколько им лет-то тогда было — всего по три годика. Она, конечно, не могла знать ни адресов родственников, ни где работает папа. Ее нашли и приютили чужие люди из Гвадалахары. А может быть, они сначала жили в Мехико, а в Гвадалахару переехали только потом. Как бы там ни было, Лус Мария оказалась там. Лус Мария. Может быть, ее теперь зовут совершенно по-другому. Да и помнит ли она своих настоящих папу и маму?

В одном Дульсе была совершенно уверена, она как будто чувствовала это шестым чувством, — там, на экране телевизора, она видела сегодня свою сестру.

— Я хочу поговорить с ней! — решительно заявила Дульсе. — Надо завтра найти ее в соборе. После службы или, наоборот, до.

— А ты знаешь, где находится этот собор? — спросил Тино.

— Ну, это узнать нетрудно по справочнику, — ответила Дульсе. — Главное, чтобы тетя Кандида меня отпустила. Она ведь трясется надо мной как ненормальная.

— Тогда пойдите вместе, — предложил Тино.

— Да ты что! — воскликнула Дульсе. — Только этого не хватало! Она же все испортит, я знаю.

Когда гости разошлись, Кандида, вздохнув, сказала Селии:

— За последние десять лет не припомню такой мрачной Пасхи. Всегда столько пели, смеялись… А теперь сидят, будто на поминках.

— Но наш сеньор Рикардо все-таки посматривает на сеньору Ванессу, — с удовольствием заметила Селия.

— Что верно, то верно, — не могла не согласиться Кандида. — Но он ухаживает за ней не первую неделю, а дело движется довольно вяло, вот что я скажу. Так сто лет пройдет, прежде чем что-нибудь сдвинется с мертвой точки. А Рохелио с Эрлиндой? — продолжала она, помогая Селии убирать со стола. — Эти вообще весь вечер просидели как воды в рот набрав. Что-то у них, видно, не ладится.

— Не верю, чтобы сеньор Рохелио мог обидеть сеньору Эрлинду, — заметила Селия. — Он такой добрый, отзывчивый и всегда таким был, сколько я помню.

— Да, — согласилась Кандида, — ты совершенно права, Селия, тут Эрлинда, конечно, мутит воду. Это строго между нами, но лично я никогда не одобряла этот неравный брак. Ладно еще наша Роза, — Кандида всхлипнула, — это была на редкость порядочная и гордая девушка. Какой дамой она стала, когда мы взялись за нее. Засверкала, как шлифованный бриллиант! А эта… Чего хорошего можно ждать от официантки ночного кафе…

— Но мне казалось, она так любит Рохелио… — заметила Селия.

— И мне казалось, — ответила Кандида. — Да только сейчас что-то у них разладилось.

Кандида любила вечерами посплетничать со своей старой служанкой. Что может быть приятнее, чем в сотый раз перемывать косточки всем подряд — соседям, родным и знакомым. А чем еще было заниматься Кандиде, которую мало что на свете интересовало, кроме домашнего хозяйства. Ведь она не читала ни газет, ни книг и на досуге только вязала или смотрела телевизор.

Но на этот раз их приятная беседа была прервана появлением Дульсе. Девочка появилась на кухне в ночной рубашке и тапочках.

— Дульсе! Немедленно марш в кровать! — воскликнула тетя Кандида. — Я думала, ты давно спишь.

— Тетя, — Дульсе ласково взяла тетю за руку, — расскажи мне про Лус Марию, какая она была. Она чем-нибудь от меня отличалась?

— Что это ты вдруг? — изумилась Кандида.

— Просто мне не спится, тетя. Лежу, смотрю на нашу детскую фотографию и думаю. Какой бы она стала, если бы не то землетрясение?

— Уж наверно бы, не была такой непослушной, — ворчливо ответила Кандида, — училась бы хорошо, помогала дома. Не пререкалась бы по любому поводу, как ты.

Ни Кандида, ни Дульсе не предполагали, что нарисованный тетей портрет вполне соответствует оригиналу — Лус Мария действительно была такой. Тетя Кандида не знала только одного — что Лус обладает абсолютным музыкальным слухом и прекрасным голосом, что, к сожалению, не передалось Дульсите.

— И пела бы хорошо, — в тон тете добавила Дульсе, которая догадывалась о талантах сестры.

— С чего бы это? — пожала плечами Кандида. — У нас в семье вроде бы ни у кого не было особых музыкальных способностей. Посмотри на себя. Тебе же слон на ухо наступил.

— Зато я рисую! — рассердилась Дульсе, которая ужасно не любила, когда ее даже не то чтобы ругали, просто сомневались в каких-то ее талантах и качествах.

— Ладно, марш в кровать! — сказала Кандида.

— Но ведь каникулы! Можно спать хоть до обеда! — взмолились Дульсе. — Ну расскажи про мою сестру.

— Завтра! — отрезала Кандида.

 

ГЛАВА 20

Поднявшись к себе к комнату, Рикардо задумался. Действительно, праздничный ужин в этом году получился каким-то печальным или ему только так показалось? По крайней мере, никаких причин для веселья у самого Рикардо не было. Во-первых, Эрлинда. Она упрямо отводила взгляд каждый раз, когда он смотрел на нее. Это очень не нравилось Рикардо. И хотя тогда в кафе он поверил ей, потому что ему показалось, что невестка говорит правду, теперь он начал сомневаться в этом. И у Рохелио был какой-то очень грустный вид. Они с Эрлиндой не шутили и не смеялись, как обычно, и вообще мало обращались друг к другу. Если бы не Тино, с которым оба родителя, естественно, говорили по-прежнему ласково и весело, они бы, наверно, вообще весь вечер хранили полное мрачное молчание.

Неужели Эрлинда все же изменяет Рохелио? Эта мысль казалась ужасной. Нет, разумеется, Рикардо был взрослым человеком и знал, что подобное случается ежедневно, что это происходит как в богатых кварталах, так и в бедных, и в то же время он так долго считал семью своего брата счастливым исключением, что разочарование было очень горьким. Она казалась искренней тогда в «Паломе», но эти подозрительные встречи, это письмо, которое она отказалась показать и объяснить, от кого оно, все это внушало подозрения. А что она делала в «Твоем реванше»? Милашка ведь утверждала, что как-то видела там Эрлинду — как раз в тот же период, когда Эрлинда встречалась с этими уголовниками. Возможно, она действительно просто приходила проведать Сорайду, но кто знает?..

Тем не менее вовсе не Эрлинда и Рохелио были главной причиной подавленного состояния Рикардо. Больше всего его угнетала собственная личная жизнь. Он чувствовал, что Ванесса с каждой встречей становится ему все более симпатичной, какой-то родной, своего рода сестрой. У Рикардо были сводные сестры, но ни с одной из них у него никогда не было и намека на такой близкий душевный контакт.

Но именно благодаря этому контакту Ванесса, без сомнения, чувствует, что на душе у Рикардо не все спокойно. Он теперь рассказывал ей обо всем — об интригах на работе, о спорах с Кандидой, о проблемах воспитания Дульсе, рассказывал даже о мимолетных связях, которые у него были. Но он ни словом не обмолвился о Милашке, Исабель Торрес, младшем архивариусе страхового агентства.

Рикардо не догадывался, что своим женским чутьем Ванесса давно знает о существовании соперницы. И тот факт, что Рикардо молчит о ней, делал эту соперницу особенно опасной, поскольку это значило, что он в действительности очень привязан к ней. Ванесса отлично знала, что мужчины легко говорят о своих связях, когда уже потеряли к ним всякий интерес, текущую же страсть они предпочитают хранить в тайне. Однако Ванесса верила в то, что спокойная доверительная дружба долговечнее бурных страстей, и спокойно ждала своего часа — когда Рикардо придет к ней и сам расскажет обо всем.

Но пока до этого было еще далеко. Рикардо теперь приходилось все время бороться с собой. Милашка притягивала его со страшной силой, но он все еще продолжал противиться ее чарам — но уже из последних сил. Он дал себе слово, что после той ночи их будут связывать лишь узы дружбы, и до сих пор Рикардо казалось, что ему удается вести себя с ней, как обычному коллеге по работе. То, что это не так, было очевидно всем, кто видел его вместе с Милашкой, кроме него самого.

Вот и сегодня он весь вечер боролся с навязчивым желанием позвонить ей, поздравить с праздником, узнать, как она. Он представлял себе, как она грустно сидит в своей небольшой квартирке — одна или с такой же одинокой подругой. Он по опыту знал, что для несчастного и одинокого человека самые тяжелые дни — это праздники, когда все остальные веселятся в кругу семьи. Он и сам пережил это в первые годы после гибели Розы, когда был безутешным вдовцом.

И тем не менее он боролся с желанием позвонить ей, потому что знал, что может не удержаться и сказать ей такие слова, которые привяжут его к ней если не навек, то надолго.

Пока у них были гости, бороться с желанием позвонить Милашке было не так сложно. Рикардо отвлекали другие, прежде всего Ванесса. Разговаривая с ней, он даже временами забывал о Милашке. Интуитивно Рикардо чувствовал, что, если ситуация с Милашкой когда-нибудь окончательно выйдет из-под контроля, спасти его сможет только Ванесса. Но теперь она ушла, и он остался наедине с собой.

Не в силах больше сопротивляться неотступному порыву, Рикардо протянул руку к телефону, снял трубку и набрал знакомый номер. Он не так часто звонил по нему, но тем не менее знал его наизусть. Вот на другом конце провода трубку сняли, и Рикардо услышал ее голос:

— Алло?

— Исабель, это я, Рикардо Линарес, — сказал Рикардо, и ею голос предательски дрогнул, — я хотел поздравить тебя с Пасхой.

Как жаль, что Рикардо не мог видеть сейчас свою возлюбленную. Милашка разговаривала по телефону, сидя на коленях у Пиявки, причем на ней были только лифчик и трусики. За столом сидели две-три пары, выглядевшие не менее вызывающе: кто-то целовался взасос, кто-то обнимался. Стол перед ними ломился от выпивки и закусок. Половина собравшихся были совершенно пьяны, в том числе и женщины.

Когда зазвонил телефон, Милашка громко крикнула:

— Помолчите! Тише! — и добавила, обращаясь к Пиявке: — Я уверена, что это ОН.

Она не ошиблась. Звонил Рикардо Линарес.

— Я хотел поздравить тебя с Пасхой.

— Спасибо, дорогой, — ответила Милашка проникновенным голосом.

Услышав ее ответ, вернее, тон, которым она произнесла эти слова, все присутствующие дико расхохотались. Однако Милашка всегда отличалась быстрой реакцией и успела закрыть трубку рукой, так что до Рикардо не дошли раскаты хохота, потрясшие комнату.

— Или вы замолчите, или я выставлю вас вон! — сказала Милашка, а Пиявка так злобно взглянул на собравшихся, что все поняли, что дело серьезное, и замолчали.

Милашка вновь поднесла трубку к уху.

— Исабель, Исабель, почему ты не отвечаешь? — услышала она.

Милашка засопела в трубку, как будто едва сдерживала слезы умиления, и сказала:

— Дорогой, спасибо тебе за то, что ты вспомнил в такой день и обо мне. Я надеюсь, ты весело справил праздник.

— Вовсе нет, — сказал Рикардо, а затем совершенно неожиданно добавил: — Я все время думал о тебе, любовь моя.

— Не говори так, — проворковала в ответ Милашка. — Не надо дразнить бедную девушку. Я же знаю, что нам с тобой никогда не соединиться.

Она задела Рикардо за живое — разумеется, он и не собирался с ней соединяться. Но признать это сейчас, в этот волнующий момент, он не мог. Кроме того, он вдруг почувствовал, что хочет с ней соединиться даже навсегда.

— Я люблю тебя, Исабель, — сказал он, — слышишь? И готов сделать для тебя все.

— Ты выпил по случаю праздника, дорогой, — ответила Милашка, — поэтому я не буду ловить тебя на слове. Я уверена, завтра ты пожалеешь о сказанном. Поэтому будет лучше, если мы забудем про этот разговор.

— Я ни о чем не пожалею! — воскликнул Рикардо.

— Милый, — самым ласковым голосом, на какой была способна, сказала Милашка, — оставим этот беспредметный спор. Поговорим завтра или послезавтра.

— Но Исабель!

— Сегодня слишком неподходящий день, чтобы делать пустые обещания и давать ложные клятвы, — сказала Милашка. — Прошу тебя, если ты меня действительно любишь, не делай мне больно и не звони сегодня больше. Обещай.

— Обещаю, — тихо ответил Рикардо. — Но я позвоню завтра. Обязательно.

С тяжелым вздохом облегчения Милашка повесила трубку. Все дружно расхохотались.

— Едва отбилась, — сказала Милашка. — Пристал как с ножом к горлу: «люблю, и все тут». Чуть ли не замуж звал. Еще немного, и будет окончательно готов.

— Поздравляем! — взвизгнула подружка Милашки по «Твоему реваншу» Лили, которая была самой пьяной из всех собравшихся. — Когда на свадьбе-то гулять будем?

— Да бросьте вы, — махнула рукой Милашка. — Очень он мне нужен, это Линарес. У меня уже есть любимый человек, — и она нежно погладила Пиявку. — Выйду только за него.

Этого Пиявка не ожидал. Он-то вовсе и не собирался жениться, тем более на Милашке. Вот если бы она вышла за Линареса, и с тем что-нибудь случилось, и она осталась его вдовой, вот тогда это еще можно было бы обсуждать. Такой поворот событий раньше не приходил в голову Пиявке, но чем больше он думал об этом, тем больше новая идея ему нравилась.

 

ГЛАВА 21

На следующий день Дульсе металась по дому сама не своя. По справочникам и карте Мехико она поняла, как ей добраться до собора Вознесения Пресвятой Девы Марии. Придется ехать на автобусе. Проще всего, конечно, было бы, если бы ее отвез Хаиме, но для этого придется все рассказать тете или отцу, а ведь еще совершенно неизвестно, как они отнесутся к затее Дульсе. Скорее всего, они скажут, что ей все только показалось, и никуда ее не отпустят.

А на автобус нужны деньги. Дульсе буквально топнула ногой от досады. Она прекрасно знала, что другим девочкам ее возраста дают карманные деньги и отпускают одних на улицу. К сожалению, ее воспитывали иначе. «Что делать?» — ломала голову Дульсе. Уйти из дому ради такого дела можно и просто, никого не спросив, — пошла погулять в сад, перелезла через забор, и всего-то. Но нужно еще достать денег на автобус. Сказать тете или отцу, что она хочет что-нибудь купить? Они непременно пошлют с ней Селию, а то может случиться, что и сама тетя отправится вместе с ней. И тут Дульсе осенило: Лола Алонсо! Ей перед Пасхой отец подарил целых десять тысяч песо. Может быть, она не истратила все до последнего сентаво.

Дульсе бросилась к телефону и набрала номер своей школьной подруги Лолы Алонсо.

— Лолита, — крикнула она в трубку, когда услышала на другом конце провода голос подруги, — ты должна меня спасти! Тут такая история… — она замолчала.

Ей вовсе не хотелось рассказывать, куда именно и зачем она собирается. А вдруг та девочка вовсе не так похожа на нее, как им с Тино вчера показалось. Дульсе сомневалась во всем. Если окажется, что все это лишь плод ее фантазии, над ней непременно начнут смеяться. Нет, надо что-то придумать.

— Что случилось? Почему ты замолчала? — раздался в трубке голос Лолы.

— Да тут… трудно объяснить… — замялась Дульсе. — Короче, можно, я сейчас к тебе приду? Я совсем ненадолго.

— Ну приходи, — недоуменно ответила Лола.

Дульсе кубарем скатилась вниз по лестнице и бросилась на кухню, где тетя Кандида помогала Селии составить меню на следующую неделю.

— Тетя Канди, я пойду к Лоле Алонсо, она меня приглашает смотреть мультфильмы по видео. Ей папа подарил на Пасху какие-то здоровские кассеты.

— А нельзя ли попозже, разве ты не видишь, мы с Селией заняты, — недовольно ответила Кандида и, обращаясь к Селии, сказала: — Вечно этой девчонке что-нибудь взбредет в голову. Что ни день, то новый каприз.

— Почему каприз? — спросила Дульсе. — Всего-то я просила, чтобы меня отпустили к Лоле Алонсо. Разве это запрещается?

— Ты же видишь — мы с Селией заняты, и мы не можем вот так бросить все дела и провожать тебя к Лоле.

— Зачем меня провожать-то? — в отчаянии воскликнула Дульсе. — Я прекрасно смогу дойти и сама. Здесь всего три квартала, даже улицу не надо переходить.

— Нет, — покачала головой Кандида, — сейчас выходной день, на улицах полно пьяных. Я не могу тебя отпустить. Я уверена, если бы была жива твоя мама, она ни за что не отпустила бы тебя одну.

— А я уверена, что отпустила бы! — выкрикнула Дульсе в отчаянии, что ее план срывается.

В это время в дверях кухни появился Рикардо.

— Что у вас тут за споры с утра пораньше? — спросил он. — Даже на втором этаже слышно.

— Папа! — взмолилась Дульсе. — Я хочу пойти к Лоле Алонсо, она меня звала смотреть новые мультики, а тетя считает, что это каприз. Я ей говорю, что преспокойно дойду до Лолиты сама, а она не хочет отпускать меня одну, но идти со мной тоже не хочет.

— Канди, — Рикардо укоризненно посмотрел на сестру, — мы же уже не раз говорили с тобой на эту тему. Дульсе не младенец, и не надо ее опекать до такой степени. Что же с ней будет, когда она закончит школу? Ты и на работу будешь ее водить, и в университет?

— До этого еще надо дожить, — ворчливо ответила Кандида, — а я поклялась, что выращу девочку, которая так трагически потеряла мать!

— Задача в том, чтобы вырастить не неспособную к жизни неженку, а нормального, самостоятельного, образованного человека! — рассердился Рикардо, которому показалось, что Кандида нарочно напомнила ему о гибели Розы. — А в результате твоего воспитания она не получит ни образования, ни элементарного знания жизни. Ты даже готовить ее не хочешь научить.

— Я прихожу на кухню, а тетя всегда меня отсылает, говорит, что я ей только мешаю, — подтвердила его слова Дульсе.

— Вот именно, — сказал Рикардо.

— Тогда воспитывай ее сам, — не на шутку рассердилась Кандида. — Лучше бы ты сам обращал больше внимания на ребенка.

— Хорошо, я буду ее воспитывать сам, — запальчиво ответил Рикардо и повернулся к Дульсе: — Дульсита, ты сможешь сама найти дом Лолы?

— Конечно, папа, — ответила Дульсе. — Я и с закрытыми глазами его найду.

— Вот и прекрасно, — сказал Рикардо, демонстративно не глядя на сестру. — Иди, пожалуйста.

— Папа, а ты не дашь мне на мороженое — для меня и Лолы? — решила Дульсе ковать железо, пока горячо.

— Да, конечно, — сказал Рикардо и, к ужасу тети Кандиды, которая считала, что деньги детям давать нельзя, вынул бумажник и передал дочери бумажку в пятьсот песо.

— Не слишком ли это много? — воскликнула Кандида.

— Останется на карманные расходы, — спокойно ответил Рикардо.

— Спасибо, папа, — сказала Дульсе, как будто все это было для нее самым обычным делом.

— Придешь к Лолите, обязательно позвони домой, — крикнула ей вслед тетя Кандида.

Зажав в кулаке пятьсот песо, Дульсе сломя голову бежала по улице по направлению к дому Лолы Алонсо. Сначала она хотела ехать прямиком в собор Вознесения Пресвятой Девы Марии, но затем передумала. Надо все-таки позвонить тете от Лолиты, чтобы та не волновалась.

— Лолита, — сказала Дульсе, когда подруга открыла ей дверь, — я к тебе только на одну секунду. Тут такое дело… В общем, мне нужно уйти, но так, чтобы тетя не знала, понимаешь? Я ей сказала, что иду к тебе смотреть новые мультики, которые тебе подарил отец. Я сейчас ей позвоню, что пришла, а если она будет еще звонить, ты скажи, что я не могу подойти. Ну, например, сижу в туалете. Или еще что-нибудь придумай.

— А куда ты идешь? — с интересом спросила Лола.

У них в классе Дульсе пользовалась славой недотроги. Она никогда не дружила с мальчиками, а если кто-нибудь из них начинал за ней ухаживать, она обычно сразу же отшивала его. Так что теперь ее бегство из дому Лола объяснила тем, что Дульсе спешит на какое-то тайное свидание.

— Это секрет, — только и сказала Дульсе. — Я сейчас позвоню и побегу. Я очень боюсь опоздать.

— Но потом-то ты расскажешь? — спросила заинтригованная Лола.

— Потом расскажу, — пообещала Дульсе.

Она позвонила тете Кандиде и сказала, что благополучно добралась до Лолы и пробудет у нее до обеда.

После этого, едва крикнув подруге «Ну, пока!», она выбежала на улицу и побежала к остановке нужного автобуса.

К счастью, тетя Кандида не очень преуспела в воспитании Дульсе как беспомощного, пугливого ребенка. Несмотря ни на что, она выросла очень бойкой и теперь совершенно бесстрашно ехала в собор Вознесения, чтобы своими глазами увидеть поразительно похожую на нее девочку, которая, как она подозревала, была ее пропавшей сестрой.

«Вот он, собор Вознесения Пресвятой Девы Марии», — подумала Дульсе, когда автобус остановился недалеко от внушительного церковного здания, построенного в колониальном стиле. Девочка легко выпрыгнула из автобуса и поспешила к храму.

Во второй день пасхальной недели народу в соборе было, конечно, много. Дульсе протискивалась сквозь плотно стоящую толпу, стараясь как можно ближе подойти к тому месту, где стояли певчие. Да, вот он, хор девочек из Гвадалахары, сомнений не было. Дульсе подошла ближе, но встала не перед самыми хористками, а так, чтобы они ее не увидели, и спряталась за спину высокого полного сеньора.

Она внимательно оглядела девочек и быстро нашла среди них ту, которую мысленно про себя назвала Лус Мария. Теперь она видела ее всего в нескольких метрах от себя, и сходство этой незнакомой девочки с ней самой еще больше поразило Дульсе. Временами ей казалось, что она смотрит в зеркало и видит перед собой свое отражение.

Девочки исполняли хоралы, Лус Мария солировала. Дульсе удивилась, до чего же у нее чистый и красивый голос. «А может быть, она вовсе и не сестра мне, — подумала Дульсе. — Не может быть, чтобы у нас были такие разные способности».

И все же она как завороженная смотрела на девочку-солистку. «Как бы заговорить с ней, — думала Дульсе. — Вдруг они сразу же после выступления уедут?»

Но вот служба кончилась. Девочки покинули места певчих и стали ходить по собору, осматривая его прекрасные статуи и дорогое убранство. Дульсе слышала, что руководитель хора сказал, что у них есть примерно полчаса.

Она подождала, пока девочка-солистка останется одна, и решительно шагнула к ней.

— Лус Мария, — тихо сказала Дульсе Мария.

Девочка обернулась, и их взгляды встретились.

Лус открыла рот, чтобы вежливо поинтересоваться: «Да, это я, что вам угодно?» — но, увидев лицо окликнувшей ее девочки, не смогла произнести ни слова. Она с невероятным изумлением разглядывала Дульсе, как будто та была не просто обычной девочкой, а каким-то невиданным существом. Дульсе почти с таким же интересом смотрела на Лус, хотя она была, разумеется, не так изумлена.

— Так, значит, ты действительно Лус Мария? — спросила Дульсе.

— Да, — пробормотала Лус, все еще не приходя в себя от шока.

— А я Дульсе Мария, — ответила Дульсе. — Увидела тебя вчера по телевизору и пришла познакомиться.

— Ты Дульсе Мария? — не поверила своим ушам Лус. — Но… ты хочешь сказать, что…

— Что ты — моя сестра, а я — твоя, — разрешила ее сомнения Дульсе. — Мы сестры-близнецы. Но мне всегда говорили, что ты погибла во время землетрясения.

— А мне мама говорила, что погибла ты… — качая головой, сказала Лус. — Они с Томасой своими глазами видели, как на тебя упал кусок стены. У меня осталась от тебя только одна фотография, все остальные вещи у нас погибли во время землетрясения.

— Мама? Томаса? — У Дульсе перехватило дыхание. — Они… Они живы?!

Дульсе воскликнула это так громко, что стоявшая рядом с ними старушка сделала девочкам замечание — грешно так кричать в храме Божьем. Девочки вместе вышли на улицу и, отойдя к деревьям, сели на скамейку.

— Они живы? — повторила Дульсе. — Как зовут твою маму? Я думала, ты потерялась во время землетрясения.

— Маму зовут Роза Дюруа, — ответила Лус. — С нами живет ее старая кормилица Томаса. Они рассказывали мне, что наш дом был полностью разрушен во время землетрясения и мой папа и моя сестренка погибли под обломками. Поэтому, чтобы ничто не напоминало им об этой ужасной трагедии, они переехали в Гвадалахару. Там мама открыла цветочный салон.

— Роза Дюруа? — переспросила Дульсе. — Мою маму звали Роза Линарес, а ее девичья фамилия — Гарсиа. Но… я жива, и мой папа тоже жив. Его зовут Рикардо Линарес.

— Да, все правильно, мама мне говорила, что отца звали Рикардо. Но фамилии Линарес я никогда не слышала.

— Все это очень странно, — покачала головой Дульсе. — А может быть, мы все-таки не сестры, а просто похожие друг на друга девочки? Впрочем, нет, это почти невозможно.

— Во-первых, наши имена. Потом, имена родителей, — задумчиво говорила Лус. — И мы так похожи. Я прямо вздрогнула, когда увидела тебя. Это было как… как смотреться в зеркало. Скажи, у тебя есть такая фотография, где мы обе сидим вместе? Это единственное фото, которое маме удалось спасти. Ты помнишь его?

— Это там, где мы в таких одинаковых платьицах в цветочек? — сказала Дульсе. — Только у тебя кружевной воротничок округлый…

— А у тебя с острыми кончиками! — воскликнула Лус. — Все сходится. Может быть, наши родители развелись, и мне сказали, что папа погиб, а тебе — что погибла мама.

— Ты думаешь, нас обманывали всю жизнь?.. Сомнительно, чтобы тетя Кандида могла так долго меня обманывать. Она же такая простая, как ребенок. Она просто неспособна ничего ни от кого скрывать.

— Да и мама, — сказала Лус. — Неужели она могла бы отдать тебя и ни разу не навестить? Нет, она ведь часто вспоминала о тебе. Я уверена — она считала, что ты погибла.

В этот момент их прервали. Дон Антонио, руководитель хора, стал собирать девочек, которые должны были сесть в автобус и отправляться обедать. Лус и Дульсе взялись за руки. Что же делать? Не могут же они сейчас вот так взять и расстаться. Надо было что-то решить, что-то понять. В истории их расставания было так много непонятного.

— Где вы остановились? — спросила Дульсе. — И сколько времени вы еще пробудете в Мехико?

Оказалось, что хор девочек из Гвадалахары должен пробыть в Мехико еще три дня, выступать они больше нигде не собирались, но каждый день будут ездить на экскурсии. Жили они в студенческом общежитии недалеко от университета.

— Знаешь, что я придумала, — сказала Лус. — Я могу сказать дону Антонио, что у меня заболело горло. У меня оно действительно немного болит — последние дни столько приходилось петь. Мы ведь между выступлениями все время репетировали. А дон Антонио всегда очень беспокоится за голосовые связки. Ведь для певца это главное. Если я скажу ему, что у меня болит горло, он меня оставит дома, я уверена. Я, конечно, не собиралась ему говорить об этом, потому что мне очень хотелось посмотреть Мехико, но нам обязательно надо встретиться.

Дульсе вздохнула. Это был, конечно, очень хороший план, если не учитывать постоянное беспокойство тети Кандиды. Она ни под каким видом не отпустит племянницу неизвестно куда на целый день, даже на полдня. Может быть, Лус скажет дону Антонио, что у нее в Мехико есть родственники, и тот отпустит ее к ним?

Лус с сомнением покачала головой.

Дон Антонио может и не поверить. Ведь тогда давно было бы известно про родственников. У одной девочки из хора здесь живет тетя, но об этом его предупреждали в Гвадалахаре родители этой девочки. А так? Он ведь боится отпускать от себя своих учениц — в большом незнакомом городе. Мало ли что здесь может случиться? Он ведь отвечает за девочек перед их родителями.

— Но позвонить-то ты мне можешь! — воскликнула Дульсе.

— Конечно! — ответила Лус.

— Вот и отлично! — засмеялась Дульсе. — Позвони мне сегодня вечером. Вместе что-нибудь придумаем. Может быть, я уговорю папу отпустить меня. У тети-то отпрашиваться бесполезно. Вот мой номер.

К счастью, у Лус в сумочке нашелся карандаш, и она записала телефон Дульсе на театральной программке.

— До вечера, Лус Мария! — крикнула Дульсе.

— До вечера, Дульсе Мария! — ответила сестра.

 

ГЛАВА 22

Рикардо вернулся домой в тот вечер странно возбужденным. Он отругал Кандиду за то, что ему подали холодный кофе, и тут же обнял сестру и стал просить у нее прощения. Кандида только плечами пожимала, но видела: с братом что-то происходит, причем явно не то, чего бы ей хотелось. Она позвонила Ванессе, но подруга не видела Рикардо и не слышала о нем со вчерашнего вечера. «Значит, эта змея подколодная», — решила Кандида.

Она была права. Рикардо встретился с Милашкой в кафе — по ее настоянию (она еще не успела уничтожить в квартире все следы вчерашнего буйства и потому не хотела вести Рикардо туда). Рикардо, окончательно потеряв голову, клялся ей в вечной любви и предлагал уйти с работы и перейти полностью на его содержание, а когда Милашка отказалась, предложил ей выйти за него замуж.

В ответ Милашка лишь грустно улыбнулась:

— Я знаю цену мужским клятвам. Когда я была совсем юной девушкой, я уже стала жертвой человека, который клялся в любви до гроба и обещал жениться, но очень скоро забыл все свои клятвы, и мне ничего не оставалось, как уйти в «Твой реванш».

Эта история, которую Милашка с большими или меньшими подробностями рассказывала всем своим постоянным клиентам, была, к сожалению, очень далека от действительности. На самом деле первым ее мужчиной был соседский мальчишка, которому она отдалась за несколько жвачек и шоколадку, а потом стала дешевой уличной девчонкой, какие поздним вечером зазывают мужчин, стоя на углу, и лишь встретив Пиявку, ей удалось подняться несоизмеримо выше, дойдя до ночного кафе.

Однако Рикардо, как и все остальные, верил каждому слову грустной истории, которую она им рассказывала. Соблазненная и покинутая, без гроша в кармане, без средств к существованию, и тем более такая красавица! Как не посочувствовать такой женщине, как не полюбить ее.

Рикардо стал горячо убеждать Милашку в искренности своих чувств.

— Но что скажут твои родственники? — сказала Милашка. — У тебя же есть сестра, дочь. Подумай, как они воспримут такую новость — их брат и отец женится на уличной женщине?

— На бывшей официантке кафе, которая теперь перешла работать в солидную фирму, — поправил ее Рикардо. — Что они могут сказать? Эрлинда, жена моего брата Рохелио, тоже работала в «Реванше». — Он нахмурился, вспомнив о том, что поведение Эрлинды как раз в последнее время стало казаться ему подозрительным.

— Не знаю, — качала головой Милашка, которая вовсе не хотела выходить замуж за Рикардо, поскольку искренне любила всегда только одного Пиявку. — Я, разумеется, отдала бы все сокровища на свете за то, чтобы стать твоей женой, но я не хочу входить в семью, где мой шаг могут истолковать превратно.

— Какое же у тебя благородное сердце! — воскликнул Рикардо.

Их свидание кончилось тем, что Рикардо обещал Милашке зайти к ней на следующий день. К этому моменту она собиралась привести квартиру в пристойный вид, и можно было продолжать игру в кошки-мышки и дальше.

Проблема заключалась в том, что на следующий день он обещал встретиться с Ванессой, и Кандида, конечно же, об этом прекрасно знала. И сейчас Рикардо не находил себе места, придумывая, под каким бы предлогом ему отменить встречу с Ванессой. Он зашел в комнату Дульсе, которая с кем-то говорила по телефону.

— Сколько можно говорить? — возмутился Рикардо. — Ты занимаешь телефон уже, наверно, целый час!

— Ой, — быстро затараторила в трубку Дульсе, — перезвони мне через полчаса, только обязательно! Тут папе телефон нужен. Что? Насчет завтра. Я еще ничего не придумала.

Дульсе положила трубку.

— Ну вот, звони, пожалуйста, — она недовольно надулась, — уж и с подругой поговорить нельзя.

— Так что у вас насчет завтра? — спросил Рикардо, который и сам мучился этим вопросом.

— Не знаю, — сказала Дульсе. — Тут меня одна девочка, ее зовут Луиса, приглашает вместе с семьей на пикник, а я не знаю, отпустит меня тетя или нет. Может быть, ты скажешь, что тоже поедешь вместе с нами?

Идея! Будь Рикардо помоложе, он, наверно, подпрыгнул бы под потолок от радости. Ну конечно! Дульсе уговорила его поехать на пикник с родителями этой… Луисы. И тогда у него будет благовидный повод не встречаться с Ванессой и к тому же не объяснять Кандиде, где он провел весь день.

Обмануть тетю Кандиду не составило большого труда. Уверенная, что Дульсе едет на пикник вместе с отцом, она нисколько не возражала, а только настояла на том, чтобы Дульсе взяла с собой пакет с пирожками, бутербродами и апельсинами. Дульсе не сопротивлялась — надо же соответствовать легенде. Кроме того, тетя дала ей тысячу песо, что было особенно кстати.

Когда Дульсе вместе с отцом села в машину, он спросил:

— А как же мы встретимся вечером? Ведь мы должны и приехать обратно вместе.

— Я буду ждать тебя у Лолы Алонсо, — ответила Дульсе, — начиная с пяти. А теперь заверни за поворот, так, чтобы тетя не увидела, и можешь меня высаживать.

— Давай я тебя довезу до дома этой Лусии, — предложил отец.

— Не надо, я сама добегу.

Если бы мысли Рикардо не были целиком и полностью поглощены предстоящей встречей с Милашкой, поведение дочери, наверно, показалось бы ему странным, немного подозрительным. Но все его мысли были сейчас в совершенно другом месте. Точно так же Дульсе, если бы она задумалась над действиями отца, возможно, показалось бы удивительным, что он так ловко подыграл ей, ничего при этом не спрашивая. Если бы она только знала, куда он едет, она бы отнюдь не обрадовалась.

Но они ничего не знали о планах друг друга, а потому стремились каждый навстречу своей судьбе.

Лус, как она и обещала Дульсе по телефону, еще с вечера начала покашливать и жаловаться на то, что у нее болит голова. Дон Антонио не на шутку забеспокоился:

— Да ты не простудилась ли?

— Не знаю, немного першит в горле.

Поэтому, когда на следующее утро Дульсе начала говорить шепотом, дон Антонио решительно оставил ее в студенческой гостинице.

— Посидишь сегодня дома, — сказал он, — а там посмотрим. Не хватало еще, чтобы тебя просквозило в автобусе и ты совсем потеряла голос.

Дульсе подошла к студенческой гостинице, когда автобус с хористками еще только отъезжал от входа — это всегда происходит с опозданием, особенно если едут девочки, каждая из которых в последнюю минуту что-нибудь забывает.

Дульсе дождалась, пока автобус исчезнет из виду, и прошла в холл студенческой гостиницы. Сверху по лестнице к ней уже бежала Лус. Сестры обнялись. Они вышли на улицу и устроились на тенистой скамейке под цветущим густым рододендроном.

Дульсе стала излагать Лус все, что ей накануне удалось вытянуть из тети Кандиды и из Селии, которая служила в их доме еще до того, как папа женился на маме, и все хорошо помнит, куда лучше, чем тетя Кандида, которая очень любит что-нибудь воображать.

И тетя Кандида, и Селия были совершенно убеждены, что Роза и Томаса вместе с малышкой погибли под обломками. Но при этом их мертвых тел никто не видел.

— Я им и говорю, — рассказывала сестре Дульсе, — а вдруг они не погибли? Может быть, они живы и живут себе спокойно в другом городе, в какой-нибудь Гвадалахаре? И при этом думают, что это мы погибли, поэтому нас не ищут.

— Да, и что сказала тетя? — спросила Лус.

— Она сказала, что это совершенно невозможно. Она же знает, где работает отец, например. Найти нас было очень легко. Значит, — заключила очень серьезно Дульсе, — она не хотела искать. Видишь, она для этого и фамилию поменяла, и в другой город переехала.

— Может быть, ты и права, — задумчиво согласилась с сестрой Лус. — Мне никогда не приходило это в голову, но мама иногда вспоминала тебя. Она очень жалела погибшую девочку, но гораздо реже вспоминала папу. Только когда я спрашивала о нем, она говорила, что он погиб, даже не так, она говорила: «Его нет».

— А Томаса? — спросила Дульсе о кормилице своей матери, которую прекрасно знала по хранившимся дома семейным фотографиям.

— Томаса? — задумалась Лус. — Ты знаешь, Томаса тоже. Да, теперь я уверена, Томаса знает, что папа не погиб. Когда мы ходили в церковь, она всегда молилась за упокой души Дульсе Марии, Паулетты, нашей бабушки, но никогда не упоминала имени Рикардо. Я не обращала на это внимания, понимаешь, о папе у нас так редко упоминали… Но это ведь очень странно, если подумать.

— Слушай! — воскликнула Дульсе. — А мама… она не вышла замуж снова? — Эта ужасная мысль только сейчас пришла ей в голову.

— Нет, — поспешила успокоить сестру Лус, — за ней, конечно, ухаживают разные поклонники, но она замуж, по-моему, не собирается. Но кто знает? Сейчас у нее появился один такой… симпатичный.

Дульсе сжала кулаки от досады.

— Симпатичный! Да разве есть кто-нибудь симпатичнее нашего папы!

— Кстати, а он? — спросила Лус. — Я так понимаю, что он не женился?

— Нет, — ответила Дульсе. — Я вчера расспрашивала тетю Кандиду и Селию, как он перенес гибель мамы. Они говорят, он чуть с ума не сошел от горя, несколько лет не мог прийти в себя, никуда не выходил — только работа и дом. А Селия, между прочим, сказала, что он винил в ее смерти себя. Понимаешь, что это значит? Он в чем-то был перед ней виноват. Может быть, они поссорились перед этим землетрясением. Что-то должно быть в таком роде. Я практически в этом уверена. Селия знает больше, чем говорит, но я попробую ее разговорить. А может быть, тетя Эрлинда что-нибудь скажет или дядя Рохелио?

— Тетя Эрлинда? — переспросила Лус. — Мне кажется, я слышала от мамы это имя. Это ее лучшая подруга детства, если я не ошибаюсь.

— Вот видишь! — воскликнула Дульсе. — Все сходится.

Девочки еще долго рассказывали друг другу о папе, о маме, о Томасе и тете Кандиде. Это было так увлекательно — ведь они слушали сами о себе.

— Как бы мне хотелось увидеть папу, — сказала Лус, — посмотреть все те семейные фотографии, о которых ты мне рассказываешь.

— И мне, — зашмыгала носом Дульсе, — я ведь никогда не видела маму! Вернее, видела, но не помню.

— Вот было бы здорово, если бы они снова жили вместе, — мечтательно сказала Лус, — и мы бы с тобой тоже были бы вместе.

— Да, — вздохнула Лус. — Но взрослым же нельзя приказать, они все делают, как хотят, как считают нужным.

— Все равно, — решительно сказала Дульсе, — надо что-то придумать. Что же, мы так и будем сидеть и смотреть, как они будут жениться и выходить замуж, навяжут нам какую-нибудь мачеху и отчима…

— Ой, ты что! — замахала руками Лус. — Я об отчиме и слышать не хочу.

— Так же как и я о мачехе, — согласилась Дульсе.

Недаром они были близнецы. Внезапно им обеим пришла в голову одна и та же мысль.

— Лус Мария!

— Дульсе Мария!

— А что, если?

— Давай!

Через каких-нибудь пятнадцать минут все было решено. Появился гениальный план — как свести родителей, которые развелись. В самом кратком виде он заключался в следующем: Дульсе поедет в Гвадалахару вместо Лус, при этом горло у нее будет продолжать болеть, поэтому петь ей не придется. А Лус вместо Дульсе вернется в дом Линаресов под крылышко тети Кандиды.

При этом они будут обмениваться письмами и в крайнем случае будут звонить друг другу. Таким крайним случаем могла быть, например, намечающаяся свадьба кого-нибудь из родителей или другие чрезвычайные обстоятельства.

Обмен решено было сделать послезавтра утром прямо перед отъездом хористок из Мехико в Гвадалахару. При этом за следующий день каждая из девочек должна была написать другой подробный список всех подруг с краткой характеристикой, нарисовать план дома, чтобы не потеряться в самый первый день, и вообще выдать все ценные указания.

Это выглядело страшновато, но очень увлекательно.

 

ГЛАВА 23

Дульсе с замиранием сердца открыла дверь университетского общежития. Сейчас ей предстоит впервые оказаться лицом к лицу с доном Антонио и подружками Лус. Так много будет зависеть от этих первых минут.

К счастью, первая же девица, которая спускалась по лестнице и чуть не налетела на нее, похоже, приняла появление Дульсе как должное.

— Ну ты и даешь! — воскликнула она, округлив свои голубые глаза. — Ты что, не знаешь, что отъезд через полчаса? Тебя тут обыскались. Дон Антонио про тебя спрашивает, а мы уже не знаем, что ему говорить.

— Да я знаю, — слегка виноватым голосом отозвалась Дульсе. — Понимаешь, я перепутала автобус и поехала в другую сторону, заехала неизвестно куда. Еле-еле разобралась. Я сейчас мигом соберусь.

К счастью, девчонка так торопилась, что почти не слушала, что говорит Дульсе. Дульсе поспешила на третий этаж, про себя повторяя: «Комната вторая справа, кровать у двери, синяя дорожная сумка». Правда, Лус ей обещала, что сумка уже будет в основном собрана. Дульсе влетела в комнату, про себя повторяя имена, которые Лус написала ей на бумажке: «На кровати у окна Мария Элена, на средней кровати Кармен».

— Привет, девчонки. Я так заблудилась, что еле дорогу отыскала. Прямо кошмар. — И Дульсе скорее нагнулась к тумбочке, стоящей возле кровати, чтобы скрыть лицо.

Но, к счастью, и у соседок по комнате ее появление не вызвало никакого подозрения. К тому же в этот момент Мария Элена показывала Кармен какие-то покупки, сделанные в последнее утро, и это занятие целиком захватило обеих девочек.

Но вскоре им понадобилась еще одна зрительница.

— Иди сюда, Лусита, взгляни, — позвала Мария Элена. — Посмотри, какая миленькая блузочка. А брошка какая! Тебе нравится?

«Боже мой! — воскликнула мысленно Дульсе. — Об этом Лус забыла ее предупредить. Вот уж никогда не могла подумать, что мне придется обсуждать с ее подругами девчачьи моды. Интересно, что говорить в таких случаях: прелестно? Очаровательно? У меня язык не повернется такие слова выговорить».

На всякий случай она с внимательным и серьезным видом уставилась в сторону блузочки и сказала: «Ага. Просто здорово».

Если даже в ее голосе не хватало энтузиазма, этого никто не успел заметить, потому что дверь комнаты отворилась и вошел высокий, худой мужчина, которого Дульсе сразу узнала по телепередаче. «Дон Антонио!» — подумала она, и душа ее ушла в пятки.

— Ну-ну, наконец я имею честь видеть нашу примадонну, — притворно ворчливым голосом, в котором, однако, чувствовалось облегчение, сказал дирижер.

— Простите меня, дон Антонио, я заблудилась. Я случайно села не в тот автобус, — сказала Дульсе как можно более тихим голосом, потупив взгляд.

— Выходит, вас никуда отпускать нельзя. Всюду за ручку водить надо. Не забудьте, что автобус подадут через пятнадцать минут.

— Конечно, дон Антонио, мы сейчас спустимся, — сказала Дульсе и поскорее начала что-то искать в своей сумке.

На душе у нее стало чуть спокойнее. Никто ничего не заподозрил, по крайней мере пока.

Дульсе боялась сесть в автобусе рядом с кем-нибудь из девочек. Начнется болтовня, обсуждение концертов на телевидении, разговоры об общих знакомых. «Придется притвориться, что плохо себя чувствую. Скажу, что меня укачивает», — решила Дульсе. К счастью, в преддверии долгой дороги многие девочки сели не парами, а по одному. Дульсе спряталась на одном из задних сидений, заслоненная высокой спинкой сиденья впереди нее, и закрыла глаза.

Только сейчас Дульсе почувствовала, что ей страшно. Уж очень сложное дело они с сестрой задумали. Но, с другой стороны, разве не стоит потратить какие угодно усилия, чтобы их семья снова оказалась вместе?

Семья! Дульсе до сих пор не могла прийти в себя от потрясения, когда она узнала, что ее мать жива. Еще несколько часов, и она увидит Розу. Девочка почувствовала, что у нее сердце так защемило, что стало больно.

Поскольку автобус со школьниками прибывал в Гвадалахару довольно поздно, родители просили детей позвонить им по приезде, чтобы можно было забрать их домой. Дульсе мысленно повторяла Розин телефон и уже представляла, как она начнет звонить. Но все получилось по-другому. Когда автобус подъехал к центру, многие участники хора, жившие поблизости, стали выходить. Неожиданно Мария Элена дернула Дульсе за локоть:

— Эй, Лус, ты что, спишь? Вашу улицу проезжаем. Давай выходи скорее.

Озадаченная и растерянная, Дульсе схватила дорожную сумку и встала в проходе около двери. На этом же перекрестке вышли еще две девочки, и Дульсе очень приветливо попрощалась с ними, а потом сделала вид, что завязывает шнурок на кроссовке, пока девочки не скрылись из виду.

Только тут Лус позволила себе оглядеться. К счастью, название улицы яркими светящимися буквами было изображено на угловом доме, и, судя по номерам, дом Розы был всего в нескольких минутах ходьбы. Как пожалела Дульсе, что ее сестричка была не из тех, что путешествуют, взяв с собой фотографию родного дома. Конечно, она набросала кое-какой план квартала и дома, но, видно, в рисовании сестра была не сильна. «Как я в музыке», — вдруг подумала Дульсе, и ей стало смешно. Она громко расхохоталась, благо улица была пуста. Потом подхватила сумку и заспешила к нужному дому.

Вот и дом номер 16. Входная дверь со звонком. Дульсе позвонила. Интересно, кто откроет: Роза или Томаса? Наверно, Роза, вряд ли Томаса с ее здоровьем будет спешить в дверям так поздно. А что, если Роза ушла по делам? Да нет, Лус заверила ее, что в день возвращения дочери Роза будет ждать ее и никуда не отлучится.

Дверь распахнулась. На пороге стояла красивая женщина с копной каштановых волос и смеющимися карезелеными глазами, точно такими, которые смотрели на Дульсе много лет со старой фотографии. При виде девочки она радостно всплеснула руками и обняла ее.

— Лусита, ты уже дома! А я уже беспокоилась, где вы и что с вами.

— Мамочка, здравствуй. Нас подвезли на автобусе… — начала говорить Дульсе, и вдруг произошло то, чего она сама не ожидала. Дульсе расплакалась. Встревоженная Роза сильнее прижала дочку к себе и стала спрашивать, в чем дело, а та все не могла перестать плакать и, крепче прижимаясь к Розе, твердила: «Мама, мамочка! Я так по тебе соскучилась».

— Я тоже по тебе соскучилась, моя детка, — сказала Роза, нежно целуя девочку. — Первый раз мы с тобой так надолго разлучились. Но теперь мы опять вместе, так что не будем плакать. Пойдем лучше на кухню, и мы выпьем кофе и чего-нибудь поедим.

Дульсе уже немного взяла себя в руки и послушно пошла за матерью на кухню. Хорошо бы мама и дальше говорила, что ей делать. В этот момент Дульсе вспомнила:

— Мама, а как Томаса?

— Ей уже гораздо лучше, девочка. Просто она сейчас задремала и не слышала твоего звонка. Она эти дни неважно спит. Но я не удивлюсь, если она скоро к нам спустится. Все эти дни мы только о тебе и говорили. А уж как она радовалась, когда ваше выступление показали по телевизору. Да, кстати, у меня для тебя сюрприз. Когда поешь, пойдем в гостиную, и я тебе покажу.

Дульсе уселась в уголок на кухне и пристально наблюдала, как Роза подогревала еду, накрывала на стол, варила кофе. Эти такие простые, домашние движения, которые Дульсе столько раз наблюдала у тети Кандиды или у служанки Селии, показались ей какими-то особенными, ни на чьи не похожими. Дульсе готова была смотреть и слушать и ничего не делать больше. Но проблема была в том, что Розе не терпелось узнать впечатления девочки о поездке. Так что надо было что-то отвечать. Лихорадочно вспоминая то, что она успела узнать от Лус, Дульсе постаралась с возможно большим энтузиазмом описать свои артистические достижения. К счастью, Роза то и дело вставляла комментарии по поводу того, что им с Томасой удалось увидеть своими собственными глазами, что сказали потом соседи и знакомые Розы и так далее. Немножко проще пришлось Дульсе, когда Роза спросила, как ей понравился Мехико. Дульсе знала от Лус, на какие экскурсии возили участников хора, и отрапортовать о том, какие места ей особенно понравились, не составило особого труда.

После ужина Роза с дочкой вернулись в гостиную, где их ждал обещанный сюрприз. Оказывается, Роза не поленилась и записала на видеопленку все репортажи из Мехико, где говорилось о телевизионном конкурсе детских музыкальных коллективов и показывались выступления. И вот теперь Роза с гордостью продемонстрировала Дульсе пленку заключительного выступления, где Лус солировала сразу в нескольких произведениях.

Дульсе посмотрела на экран телевизора, и ей вдруг опять захотелось плакать. Особенно когда Лус показали крупным планом и ее чистый мелодичный голос наполнил комнату. Именно с этих кадров, увиденных Дульсе в Мехико, все и началось. Милая сестренка, как она там, в незнакомом доме? Сумеет ли она подружиться с отцом, приспособиться к непростому характеру тети Кандиды? Нет, лучше сейчас об этом не думать.

— Спасибо большое, мамочка. Я как раз об этом мечтала, — сказала Дульсе.

В этот момент на лестнице послышались шаги и показалась Томаса.

— Девочка моя приехала. Лусита, дорогая, — и Томаса раскрыла объятия навстречу девочке.

Дульсе было совсем нетрудно поцеловать Томасу, как родную. Она показалась ей кем-то вроде вновь обретенной бабушки. Фотографии Томасы с ними маленькими она еще раньше видела в семейном альбоме.

— Смотри, Роза, всего неделю девочки не было, а совсем другая стала, — вдруг проговорила Томаса.

— Да, — весело ответила Роза. — Мне тоже кажется, что после поездки Лусита в чем-то изменилось. Даже не могу сказать, в чем.

Дульсе так и съежилась в своем кресле, мечтая провалиться куда-нибудь сквозь землю.

Но Томаса и Роза были так рады ее возвращению, что даже не заметили ее странного состояния.

— Теперь наша Лусита знаменитость, — продолжала Роза, лукаво посматривая на дочку. — Наверно, скоро к нам в дом зачастят брать автографы. Не представляю, что тогда станет с твоим Энрике.

«Твоим Энрике»? Мозг Дульсе лихорадочно заработал. Ах да, Лус рассказывала, что за ней ходит по пятам один мальчишка из их класса и все время старается проводить ее до дома. Чудно! Сестра вроде бы нормальная девчонка, а тратит время на такие глупости. На всякий случай Дульсе постаралась улыбнуться. Вроде бы сошло.

К счастью, Роза сказала:

— Господи, мы все болтаем, а бедный ребенок уже засыпает. Беги спать, Лусита.

— Спокойной ночи, мамочка. Спокойной ночи, Томаса. Как хорошо, что до конца каникул еще два дня и завтра не надо рано вставать.

Роза поцеловала девочку, и та пошла вверх по лестнице. План расположения комнат они с Лус изучали долго, поэтому Дульсе не боялась запутаться. И все-таки, оказавшись одна в комнате сестры, она вздохнула с облегчением.

Уже в постели Дульсе долго ворочалась, не в силах уснуть. Самые разные мысли и образы сталкивались в ее голове. Она представляла себе Лус на сцене, такую, какой она ее впервые увидела. Потом видела перед собой отца, печально смотрящего на фотографию жены. Дульсе понимала, что события развиваются по своим собственным законам и от них с сестрой теперь мало что зависит. Поэтому ей временами становилось страшно. Но, как защиту от всех страхов, она вновь видела в своем воображении улыбающееся лицо Розы, и Дульсе чувствовала себя счастливой. С этого дня у нее есть мама.

 

ГЛАВА 24

Херувим стоял возле телефонной будки на бульваре Кармелитос и наблюдал за входом в цветочный салон Розы Дюруа. Видно было, что салон пользуется популярностью: то и дело дверь открывалась и выходил очередной посетитель. Некоторые несли букеты, завернутые в красивую бумагу, за другими служитель выносил к машинам целые корзины или горшки с цветами. Херувим знал, что сеньора Дюруа на работе: ее машина была припаркована рядом. Он решил дождаться часа, когда магазины закрывались на дневной перерыв. Он увидел, как служащие закрыли двери, некоторые из них вышли и направились к ближайшему кафе. Розы среди них не было видно.

Херувим вошел в телефонную будку и набрал номер.

— Мне нужна сеньора Роза Дюруа, — вкрадчивым голосом проговорил он.

— Я вас слушаю. Чем могу быть полезна? — услышал он приятный, мелодичный голос.

«Ха-ха, полезна! Ты мне будешь очень полезна, птичка», — подумал про себя Херувим, а вслух сказал:

— Это я, сеньора, хотел бы быть вам полезным. У меня для вас есть некоторые важные сведения, и я хотел бы с вами увидеться.

— Какие сведения? О чем вы говорите? — встревожилась Роза. Ей начинал не нравиться этот странный вкрадчивый голос.

— Я могу вам сообщить то, что вас очень заинтересует. О вашей родне из Мехико.

— Вы ошиблись. У меня нет никакой родни в Мехико.

— Неужели? И вам ничего не говорит фамилия Линарес?

Голос Розы дрогнул и стал менее уверенным.

— Что вы хотите? — резко спросила она.

— Не волнуйтесь, сеньора Дюруа. Я просто хочу с вами повидаться и поговорить.

— Но зачем? Почему вы не хотите сказать все сейчас по телефону?

— Нет, сеньора Дюруа. Я обязательно должен увидеть вас лично. Это непременное условие.

— А где?

— Выйдите сейчас из салона и дойдите до городского сквера на площади Индепенденсиа. Сядьте на скамейку напротив фонтана. Я к вам подойду. Встретимся через пятнадцать минут.

— Но почему я должна с вами встречаться? Почему вы не хотите объяснить? Что все это значит? — возмутилась Роза.

— Сеньора Дюруа, это в ваших же интересах. Мы поговорим о том, что вы помните о человеке по имени Рикардо Линарес.

— Что с ним? — невольно вскрикнула Роза, но мужчина уже повесил трубку.

Роза тоже положила трубку телефона и растерянно огляделась. Она была одна, но даже если бы рядом с ней кто-то был, она бы ни с кем не могла посоветоваться. Никому в Гвадалахаре она не открыла своей тайны. О ней знала только Томаса, а чем ей может помочь Томаса? И тем не менее этот человек явно что-то пронюхал.

Придется идти на эту встречу. Все равно Роза теперь не успокоится, пока не узнает, о чем идет речь.

Она торопливо вышла, заперла кабинет и направилась на улицу. Ехать в машине не имеет смысла, до площади проще дойти пешком. Роза пришла в назначенное место, села на скамейку в тени деревьев и задумчиво стала рассматривать фонтан. Внезапно голос, слышанный ею по телефону, произнес над самым ухом:

— Добрый день, сеньора Дюруа.

Роза испуганно оглянулась. Рядом стоял довольно молодой мужчина со светлыми курчавыми волосами. Его можно было бы, пожалуй, даже назвать приятным, если бы не какая-то недобрая улыбка, обнажавшая ряд желтых зубов.

Роза попыталась взять себя в руки и как можно тверже сказала:

— Говорите, что вам угодно.

— Видите ли, сеньора, — продолжал мужчина, широко улыбаясь, — я сам здешний, но у меня есть друзья в Мехико. Вам ведь приходилось бывать в столице?

Роза молчала. Она просто не могла придумать, что говорить, и решила подождать, что еще скажет незнакомец.

— Ну так вот, а у моих друзей в свою очередь тоже есть друзья, и в том числе достопочтенный Рикардо Линарес. И, возможно, этому достойному господину будет очень интересно узнать, где именно скрывается его законная супруга, которая без его ведома и согласия увезла его дочь и скрывает ее от отца. Думаю, что такая информация весьма заинтересует сеньора Линареса.

— Что вы хотите? — едва вымолвила Роза побелевшими губами.

— Ну-ну, не надо так волноваться, — снова осклабившись, ответил мужчина. — Пожалуй, с моими друзьями можно договориться. За соответствующее вознаграждение они, наверно, согласятся придержать эти сведения при себе и не обременять ими сеньора Линареса.

— Шантаж? — выдохнула Роза.

— Фу, сеньора Дюруа, какое грубое слово. Всего лишь дружеская услуга. Или вы предпочли бы обратиться в полицию?

Роза растерянно замолчала. В ее сознании беспорядочно проносились обрывки каких-то мыслей, из которых самая четкая была: «Надо во что бы то ни стало выиграть время». Она попыталась опять взглянуть в глаза этому человеку, который, несмотря на смазливую внешность, ей казался омерзительным.

— Но какие у меня гарантии, что, если я дам вам деньги, вы выполните свое обещание?

Херувим снова улыбнулся, показывая желтые зубы:

— Ну что вы, сеньора Дюруа. Мы люди благородные. Нам всегда можно верить.

Заметив по лицу Розы, что она колеблется, он решил воспользоваться своим психологическим преимуществом.

— Короче, я буду вас ждать в баре Мартинеса на авенида де ла Пас завтра в шесть часов вечера. Деньги вы должны принести в конверте наличными. Два миллиона песо. В дальнейшем мы вам сообщим, каким образом вы будете передавать нам деньги каждый месяц.

— А если я обращусь в полицию?

— Не советую, сеньора Дюруа. Я же вам сказал, что я не один, у меня есть друзья в Мехико. Может быть, вы забыли, что в нашей стране существуют законы, предусматривающие наказание за похищение детей.

— О чем вы говорите? Я живу со своей родной дочерью.

— Разумеется. Но вы увезли ее без согласия отца и десять лет скрываете от него ее местонахождение.

— Но ведь я могу сама написать мужу и все ему сообщить.

— Ну и как, по-вашему, к этому отнесется ваша дочь? Думаете, она вас одобрит? А ваши друзья и деловые знакомые в Гвадалахаре? Прошу вас, если хотите, можете рискнуть.

Роза молчала. Она представляла себе встревоженный взгляд Лус, для которой весь привычный мир вдруг рухнет. Так ли она была права, когда, повинуясь порыву и под воздействием нестерпимой боли в душе, решила уехать и порвать с Рикардо?

Но, с другой стороны, что она может предпринять сейчас? Они с Рикардо не виделись почти десять лет. Наверняка за это время у него появились другие женщины. Может быть, он даже женился. Во всяком случае, за все это время он не сделал попытки разыскать Розу. Не исключено, что он даже обрадовался ее исчезновению.

Пока все эти мысли проносились в голове Розы, Херувим пристально смотрел на нее. Наконец он сказал:

— Значит, договорились. Бар Мартинеса, в шесть часов. И не забывайте о том, что вас ждет, если вы не появитесь.

Роза молча кивнула.

Поскольку предыдущий день был полон событий и впечатлений, Дульсе заснула поздно, а утром проснулась тоже поздно. На часах уже было девять утра. А ведь на сегодняшний день у нее намечено столько дел. «Прежде всего ты должна изучить обстановку», — вспомнила Дульсе слова Лус. Сестра сказала Дульсе, что мама уже давно позволяет ей одной ходить в школу, в магазин, ездить на автобусе и тому подобное.

— Ты не представляешь, как тебе повезло, — услышав это, заметила Дульсе.

— А что тут такого? — удивилась Лус.

— А вот узнаешь, когда встретишь тетю Кандиду. Она меня до последних дней повсюду сопровождала или отправляла со мной Селию, нашу служанку. Правда, в последнее время я несколько взбунтовалась, и папа меня поддержал. Но ты не вздумай делать удивленный вид, когда с этим столкнешься.

— Понимаю, у вас есть служанка, и тетя не работает, — задумчиво сказала Лус. Она попыталась представить себе, понравилась бы ей такая беззаботная жизнь без всяких обязанностей или нет. Все-таки слишком большая опека, пожалуй, плохо, решила Лус.

Так или иначе, сегодня Дульсе предстояло освоить окрестности. Чтобы хотя бы не заблудиться через день, когда начнутся школьные занятия. Вот еще проблема. Про школу у них не хватило времени поговорить подробно, но все-таки Дульсе поняла, что Лус, пожалуй, учится получше. Немного легче у нее стало на душе, когда она узнала, что сестра, так же как и сама Дульсе, не любит математику. Слава Богу, хоть в этом от Дульсе не будут ждать особых успехов. Но зато Лус сообщила ей, что обожает писать сочинения и что ей ужасно нравится английский. «Вот это номер!» — огорчилась Дульсе. Но самая главная проблема была в другом. Что делать с хором?

Когда Дульсе и Лус обсуждали эту проблему в Мехико, они так и не пришли к окончательному решению.

— Ну скажи, что заболела, — не очень уверенным голосом предложила Лус.

— Чем заболела? И как? Чтобы меня положили в кровать, никуда не выпускали и пичкали таблетками? — возразила Дульсе.

Нет, это явно не годилось.

— Знаю. Скажи, что ты сорвала голос.

— А ты хоть знаешь, что это такое? Как вообще срывают голос?

— Ну, не знаю. Дон Антонио нас всегда предупреждает, что нам нельзя простужаться, есть много мороженого или пить напитки со льдом. Может быть, от этого голос пропадает?

— А что, идея. Мороженое я люблю. Может быть, попробовать съесть сразу побольше?

— Послушай, а ты уверена, что ты не сможешь петь? — спросила Лус. Поскольку для нее с детства пение было самым естественным занятием, ей казалось странным, что для кого-то это может представлять трудность. — Может быть, ты просто не пробовала?

— Ну уж нет, — расхохоталась Дульсе. — На меня еще во втором классе учительница музыки рукой махнула. Если я хоть одну нотку из себя выдавлю, наш маскарад сразу откроется.

Но времени было мало, и они так и не пришли к окончательному решению. Впрочем, сейчас пора было переходить к действиям, потому что времени на размышления уже не оставалось. Дульсе побежала в душ, привела себя в порядок и спустилась в кухню.

Кухня была пуста, и на видном месте была оставлена записка. «Доченька, когда будешь завтракать, не забудь отнести поднос Томасе. К обеду меня сегодня не ждите. Увидимся вечером. Целую, мама».

«Ну вот, начинается, — подумала Дульсе. Она вспомнила, как Лус непринужденно упоминала свои успехи в домашнем хозяйстве. И покупки она делает, и на рынок ходит, и готовить умеет. — Что же мне теперь делать?» — задумалась Дульсе. Ей пришло в голову, что роль Лус в Мехико окажется попроще: ей не надо будет ни солировать в хоре, ни проявлять чудеса трудолюбия и знание домашнего хозяйства.

И все-таки, когда Дульсе подумала о Розе, он поняла, что ни за что на свете не отказалась бы от этой возможности наконец очутиться рядом с мамой.

В любом случае надо им с сестрой постараться, чтобы их вынужденный маскарад не затянулся слишком надолго. Ведь их цель устроить так, чтобы вся семья снова оказалась вместе, и тогда никому не придется ничего больше скрывать.

А теперь надо разобраться с завтраком. Дульсе заглянула в холодильник. Все прекрасно: соки, йогурт, сыр, молоко; неужели этого недостаточно для завтрака? На всякий случай Дульсе поднялась наверх и постучала в комнату Томасы.

— Доброе утро, Томаса. Как ты себя чувствуешь?

— Доброе утро, девочка. Сегодня уже неплохо.

— Мама просила меня принести тебе что-нибудь на завтрак. Что бы ты хотела?

— Пожалуй, мне достаточно будет чашки кофе и парочки тостов. Кофе, пожалуйста, покрепче.

— Хорошо, я сейчас.

Дульсе вернулась на кухню. Так, тосты делают в специальной электрической печке. Вот и она. Ну почему Дульсе никогда не попросила Селию научить ее пользоваться этими приборами? А тут еще и кофеварка. Внезапно Дульсе осенила блестящая идея. Она увидела банку растворимого кофе. Если положить в чашечку побольше кофе и залить кипятком, то должно получиться достаточно крепко. Вскипятить воду, к счастью, не проблема. Дульсе стала изучать надписи на электрическом тостере. Потом засунула туда кусочки хлеба, намазав их маслом. Включила прибор и засекла время. Потом Дульсе стала открывать шкафы и полки, чтобы представлять себе, где хранится посуда, столовые приборы и другие нужные вещи.

Наконец она решила, что тосты готовы, и понесла завтрак наверх. Поставив поднос на столик у постели Томасы, она сказала:

— После завтрака я пойду немного погуляю. Мы договорились встретиться с нашими девочками.

— Хорошо, дорогая, только недолго. Тебе мама деньги оставила?

— Не знаю, я ее сегодня утром не видела.

— А ты посмотри в ящике стола в кухне, возможно, они там.

«Здорово!» — подумала про себя Дульсе. Она вспомнила, как Лус рассказывала ей, что мама дает ей каждую неделю сколько-то денег в собственное распоряжение. Не то что Дульсе. Все покупки для нее делала тетя Кандида, и только по праздникам и в дни рождения ей дарили небольшие суммы для копилки.

Томаса начала небольшими глотками пить кофе и как-то вопросительно взглянула на девочку, но ничего не сказала. Тост с джемом она съела только наполовину, сказала, что у нее аппетита нет.

— Спасибо, девочка. Я еще немножко полежу, а потом собираюсь спуститься вниз. Ну беги по своим делам.

Дульсе весело распрощалась с Томасой и вышла из комнаты. Из гардероба Лус она выбрала яркую майку и куртку, надела их вместе с джинсами и выбежала на улицу.

 

ГЛАВА 25

Лус подходила к дому Линаресов, мысленно повторяя то, что она должна сказать тете Кандиде. Перепутать ее с Селией она не могла — сегодня утром Дульсе принесла несколько фотографий, на которых были изображены все родственники и знакомые, которые могли появиться в самое ближайшее время, и, главное, было подписано, кто есть кто и чего можно ожидать от этого человека.

Да, Дульсе задала сестричке задачу не из легких. Сегодня утром ей удалось избежать пристального надзора со стороны тети Кандиды, сказав, что она забыла кофточку в машине у той девочки, с которой позавчера ездила на пикник. Эту кофточку она, к счастью, принесла с собой, и сейчас Лус несла ее в руках.

Лус, в отличие от Дульсе, нисколько не боялась участвовать в этом маскараде, если, конечно, можно назвать маскарадом ситуацию, когда одна сестра-двойняшка играет роль другой. Лус была самостоятельной, уверенной в себе девочкой и не сомневалась, что справится с тем, что они задумали.

Она подошла к воротам дома, который безошибочно узнала по описаниям Дульсе, и нажала на кнопку звонка. Ей открыла Селия.

— Ну что, сеньорита Дульсе, принесли свою кофточку? — ворчливо спросила Селия. — А мы с вашей тетей уж тут вконец перенервничали. Куда вы так надолго запропастились?

Услышав голос Селии, из дома в сад выбежала грузная седая женщина, в которой Лус узнала знакомую ей по фотографии тетю Кандиду.

— Дульсита! — крикнула она и порывисто обняла девочку, затем выражение ее лица резко изменилось — только что на нем была написана тревога и беспокойство, теперь же оно выражало гнев, хотя и явно наигранный: — Как ты могла так задержаться! Разве ты не понимаешь, что тетя и Селия места себе не находят! Я уже принимала валерьянку: Когда-нибудь ты вот так вернешься домой и узнаешь, что тетю хватил удар!

Лус опешила. Она, конечно, знала от Дульсе, что тетя Кандида всю жизнь опекала племянницу до такой степени, что еще недавно ее провожали в школу, но она никак не могла поверить, что это выглядит ВОТ ТАК. Бедная Дульсе! Как она не сошла с ума, когда с ней так обращались. И Лус подумала, что ей очень повезло, что именно она осталась с мамой и Томасой.

— Ну что ты, тетя, разве я была так долго? — сделала она невинные глаза. — Мы немножко заболтались, вот я и забыла про время.

— И не только про время, но и про дом! — все еще продолжала ворчать Кандида.

Лус поняла, что надо как-то остановить поток упреков, которые изливала на нее вновь приобретенная тетушка. Она знала, как надо вести себя с похожими на нее людьми. Нежно взяв тетю Кандиду за обе руки, Лус сказала:

— Тетя, милая, как ты можешь так говорить! Неужели я могу тебя забыть! Не сердись, пожалуйста.

От возмущения Кандиды не осталось и следа. Она прослезилась и бросилась жарко обнимать племянницу. Никогда в жизни еще она не слышала от девочки таких ласковых слов.

— Растет девочка, умнеет, — говорила она Селии, когда Лус ушла наверх в свою комнату.

— Может быть, сеньор Рикардо и прав, — покачала головой старая служанка. — Стоит давать ей больше свободы и самостоятельности.

За это Лус решила бороться с первого же дня. Сцена в саду поразила ее. Такой опеки и кудахтанья над собой она терпеть не собиралась. Конечно, для начала придется вести себя немного как Дульсе, чтобы контраст не был бы уж слишком явным.

Лус огляделась. Комната сестры была больше, просторнее, чем ее собственная спальня в Гвадалахаре, и обставлена лучше, в ней гораздо больше дорогих и ненужных безделушек. В то же время чувствовалось, что здесь живет девочка, ребенок, несколько своевольный и непослушный, но совсем не самостоятельный.

Разговаривая с сестренкой, Лус уже почувствовала, что, несмотря на то, что очень во многом они с Дульсе были похожи, она казалась себе старше. И дело даже не в том, что Лус умела готовить, ходила по магазинам, могла перешить платье и ухаживала за больной Томасой, она чувствовала себя девушкой, а Дульсе продолжала оставаться ребенком. Она еще не начала всерьез интересоваться молодыми людьми, не очень обращала внимание на моду.

Лус вздохнула и подошла к письменному столу. Здесь все было кое-как сложено в кучу — учебники, тетради, листки бумаги. Удивительно, но почерк у них оказался похожим, недаром они все-таки близнецы, только у Дульсе он был как бы чуть более неровным. Сказывалось отсутствие аккуратности и дисциплины. «А ведь когда мы родились, мы были почти одинаковыми, — подумала Лус, — как много все-таки зависит от воспитания. Наверно, если бы я жила здесь, я бы так и не начала петь».

Лус казалось удивительным, что, несмотря на то что Дульсе была постоянно в центре внимания тети Кандиды и Селии, они, в сущности, обращали на нее очень мало внимания — ничему не научили ее, ни шить, ни готовить, не развивали ее способностей. Лус открыла ящик письменного стола и увидела акварели и рисунки Дульсе. Она на самом деле отлично рисует. «Как я — пою», — подумалось Лус. Но никому из Линаресов и в голову не пришло начать серьезно учить девочку рисованию.

Внизу хлопнула входная дверь. Отец! Папа! Рикардо Линарес. Лус вся сжалась. Сейчас ей предстоит увидеть отца — фактически в первый раз в жизни. Какой он? Лус видела его только на фотографии, которую ей принесла Дульсе, но что можно сказать о человеке по фотографии?

Лус нерешительно вышла из комнаты и встала наверху лестницы, с интересом и одновременно со страхом смотря вниз. А вдруг он ей не понравится? Или ей покажется, что он недостоин такой женщины, как мама, — ведь Роза казалась Лус самой красивой, самой умной и вообще самой замечательной женщиной на свете. Но тут… Лус боялась увидеть отца, потому что боялась разочароваться в нем. Дульсе, конечно, от него без ума, это было видно, когда она говорила об отце, но ведь Дульсе знала его с детства.

Поэтому Лус продолжала в нерешительности стоять наверху, боясь спуститься вниз. Она прислушивалась к голосам, которые доносились из столовой. Вот ворчливые и одновременно немного смешные выговоры тети Кандиды, спокойный, мягкий говор Селии, а вот мужской голос — Лус прислушалась внимательнее и вздохнула с облегчением: голос ей нравился. Он был добрым и немного насмешливым, становилось понятно, что мужчина, которому он принадлежит, немного подшучивает над «своими женщинами», но на самом деле очень их любит.

Теперь Лус стала спускаться вниз решительнее. И вдруг дверь гостиной настежь распахнулась и туда вошел человек. Он был одновременно похож на ту единственную фотографию, которую видела Лус, и не похож. Он оказался гораздо лучше — высокий, стройный, с мягкими волнистыми волосами, которые только чуть-чуть тронула седина на висках. В глазах играют веселые искорки, а на добром приветливом лице сохранилось что-то от мальчишки.

Лус остолбенела. Несколько минут назад она боялась, что ее отец окажется лысым занудой в очках, противным и вредным, а теперь застыла в изумлении — она и подумать не могла, что он такой красавец. И еще совсем молодой. «А мама все эти годы думала, что он погиб, — мелькнуло у нее в голове, — или не думала, а тут что-то другое?»

— Дульсита! — весело крикнул ей снизу этот незнакомый, но такой родной мужчина. — Ну как, вернула ты свою кофточку? Да что ты там стоишь, кофе уже давно на столе.

Лус медленно спустилась вниз, все еще робея при виде этого симпатичного мужчины.

— Папа? — нерешительно произнесла она. Как непривычно ей было произносить это слово.

— Да, — он поднял брови, — ты о чем-то хочешь меня попросить?

— Нет… — ответила Лус, глядя на отца во все глаза, — то есть… я хотела сказать…

— Ты хочешь напомнить мне, что я обещал сводить вас с тетей Ванессой в театр, — так ведь? — подмигнул Лус Рикардо. — Я об этом прекрасно помню. Давай пойдем завтра, пока у нас с тобой каникулы и нам не надо рано вставать. Куда пойдем?

— В оперу! — на одном дыхании, не раздумывая, выкрикнула Лус. Еще бы, она всю жизнь мечтала посетить столичную оперу и увидеть воочию тех знаменитых певцов, которых слышала только в записи или по радио.

— В оперу? — Рикардо казался очень удивленным. — Это что-то новенькое. А ты не заснешь посередине первого действия, как в прошлый раз, когда мы ходили слушать «Севильского цирюльника»?

«Заснуть на «Севильском цирюльнике»? Вот дурочка!» — подумала Лус, а вслух сказала:

— Нет, папочка. Я не засну. Недавно у Лолы («Это имя я запомнила!») я слушала оперу на пластинке. Мне очень понравилось, и хотелось бы сходить.

— Что ж, тетя Ванесса будет очень рада. Потому что в отличие от тебя она полюбила оперу уже давно. Ну, пойдем пить кофе.

Настроение у Рикардо было поистине радужным. Он влюбился. По-настоящему, сильно. Почти как около пятнадцати лет назад полюбил Розу, ну, может быть, чуть-чуть меньше, но все равно очень сильно. И снова (или у него судьба такая?!) его избранница — девушка из низов, которую наверняка его семья, друзья и знакомые примут поначалу в штыки. Но затем все образуется, в этом Рикардо был уверен. Ведь Розу тоже никто не хотел принимать, а как потом ее полюбили! Рикардо думал, что если ему повезло один раз, когда он решился, не раздумывая, на отчаянный поступок, то должно повезти и в этот раз.

И судя по всему, ему действительно везло, по крайней мере в том смысле, что Милашка все больше склонялась к тому, чтобы принять его предложение и стать со временем сеньорой Линарес. Точнее, к этому склонялась не сама она, а небезызвестный Ченте по прозвищу Пиявка.

Узнав о том, что его подружке светит выгодный брак, он задумался. Иметь богатую любовницу лучше, чем бедную. Кроме того, жена состоятельного человека может в конце концов превратиться с состоятельную вдову, правда, этого можно долго ждать. Но ведь ждать не обязательно, можно и ускорить этот процесс. Пиявка навел справки относительно финансового благополучия Рикардо Линареса и остался удовлетворен полученными сведениями. Он даже подъезжал на машине к дому Линаресов и, к немалому возмущению Селии, заглядывал через забор в сад. Дом Пиявке тоже понравился. Теперь в мечтах он уже видел себя владельцем этого дома, представлял себе, как выезжает из гаража на новой дорогой машине, которую ведет шофер — молодой, конечно, а не этот старикан, похожий на облезлого страуса, который крутит баранку у Линареса. Пиявка не мог понять, зачем состоятельный человек держит такое старье.

— Да, заживем! — говорил он, обнимая Милашку, как будто богатство было уже не за горами. — Будем ездить в Европу, в самых дорогих кабаках обедать!

— Тогда богатства надолго не хватит, — резонно возразила Милашка. — Рикардо же работает. А деньги, которые он получил по наследству, он вложил в акции солидных фирм. Кроме того, я подозреваю, что его сестра может владеть частью дома. Я просто не знаю.

— Сестра! — презрительно скривился Пиявка. — Эта старая корова недолго протянет. О ней вообще нечего думать. Значит, решено, соглашаешься на брак!

— Но он впрямую еще не делал мне предложения, — возразила Милашка. — Он все твердит о том, как я ему дорога и как он хотел бы быть со мной вместе и не расставаться.

— Так чего же еще надо? — не понял Пиявка.

— Это ведь только красивые слова, дорогой, — засмеялась Милашка, — от них до брака еще о-очень далеко. Его надо дожать.

— Ну ты с этим справишься, детка! — Пиявка игриво обнял Милашку. — В твоих способностях я не сомневаюсь. Этот Линарес и глазом не моргнет, как окажется у алтаря. «Готова ли ты взять в мужья Рикардо Линареса, дочь моя?» — забормотал он, подражая священнику в церкви.

— Да, отец мой, — ответила Милашка, покатываясь со смеху. Но ее лицо вдруг приняло серьезное выражение. — А как нам быть с этим дурачком Пончо, Альфонсо Пересом, с которого все и началось? Я ведь должна устроить в агентстве скандал и втянуть в него Рикардо, чтобы совет директоров не стал продвигать его по службе. Ну, если ты действительно хочешь, чтобы я стала его женой, вернее, вдовой, то почетнее быть вдовой человека рангом повыше. И пенсия будет больше, я же буду получать как вдова, потерявшая кормильца.

— Гениально! — хлопнул себя по коленям Пиявка. — Нет, какой там скандал! Лучше устроить скандал начальнику этого Пончо. Чтобы наш Линарес пошел вверх. Теперь нам это гораздо выгоднее. Что, впрочем, не значит, что мы не должны потребовать деньги с Пончо.

— Стоит ли заходить далеко? — сказала Милашка. — Его начальник — тип очень опасный.

— Опасный? — захохотал Пиявка. — Конторская крыса в нарукавниках, которая хочет перебраться на полочку повыше. Да такого можно взять голыми руками.

— Я боюсь, ты не прав, — покачала головой Милашка. — Он вовсе не такой, каким ты его себе представляешь. У него темное прошлое, и его голыми руками не возьмешь. Ты помнишь то письмо, которое я для тебя переписывала? «От кролика к лисе»?

— Ну, помню, — недоуменно ответил Пиявка.

— Так вот там упоминается человек по имени Федерико Саморра, который когда-то подставил этого Густаво. Это и есть соперник Линареса.

— Какая удача! Теперь мы под него подкопаемся! — воскликнул Пиявка.

— Я так поняла, что он взял банк или магазин, — продолжала Милашка, — и все свалил на другого, возможно, просто мелкого воришку, который попался под руку. А сам вышел сухим из воды, присвоил денежки и постепенно выбился в люди. Я так думаю, он на самом деле метит на пост генерального директора всей компании.

Пиявка присвистнул:

— Тогда он деньги сможет грести лопатой. Вот кого я ненавижу! Наш брат укради в какой-нибудь забегаловке из кассы тысячу песо, тебя в тюрьму посадят, а эти важные сеньоры на высоких постах гребут себе сколько хотят, и никто их не сажает. И, главное, ходят с таким видом, как будто они добропорядочные граждане. А на самом деле — бандиты, похлеще тех, что сидят по тюрьмам.

— Вот именно, — согласилась Милашка. — Поэтому я и говорю, с этим Саморрой нужно вести очень осторожную игру.

— Посмотрим, — легкомысленно махнул рукой Пиявка. — Главное сейчас — добивай Линареса.

 

ГЛАВА 26

Эрнандо Тампа всю неделю не находил себе места. Уже на следующий день после памятного ночного разговора с Розой он стал винить себя за несдержанность. Сомнения, внушенные ему Каролиной, при свете дня показались надуманными и невероятными. Эрнандо вспомнил, как возмущена была Роза его поведением, и ему захотелось провалиться сквозь землю. Он достал из ящика письменного стола фотографию Розы, которую он хранил там уже много лет. В свое время Эрнандо пришел к Розе в гости с фотоаппаратом и предложил сделать снимки всей семьи. Роза с радостью согласилась. Лусите тогда было семь лет. Услышав о том, что «дядя Эрнандо» будет ее фотографировать, она побежала переодеваться в свое праздничное платье, потом долго обсуждали, какой ленточкой завязать ей волосы. Даже сейчас Эрнандо улыбнулся, вспоминая эту милую суматоху. В тот день Розину семью сфотографировали во всех возможных сочетаниях и в разных интерьерах. Именно с того дня и хранил Эрнандо Розину фотографию. Роза, одетая в светлое летнее платье, стояла в саду, ветер слегка растрепал ее каштановые волосы, а зеленые глаза улыбались так заразительно, что у Эрнандо всякий раз, когда он доставал эту фотографию, начинало щемить сердце. Вот и теперь он снова поглядел в эти зеленые глаза, которые, казалось, проникали в самые его сокровенные мысли и чувства, и вчерашние подозрения показались ему вздорным кошмаром.

И тут же Эрнандо прошиб холодный пот: он вспомнил, как накануне признался Розе в своих чувствах. Выходит, он выдал себя и все напрасно. Может быть, теперь она не захочет поддерживать с ним дружбу. Эрнандо поднял трубку телефона и набрал номер салона Розы.

— Роза Дюруа вас слушает, — услышал он знакомый голос.

— Роза, здравствуй, это Эрнандо. Я хотел извиниться за вчерашнее. Понимаешь, мне очень неловко, и я страшно переживаю, что расстроил тебя.

— Ладно, Эрнандо, давай лучше все забудем. Я рада, что ты позвонил, и не сержусь на тебя.

— Спасибо тебе за понимание. Я вчера был такой расстроенный, вроде как не в себе.

— Я понимаю. Это иногда случается со всеми.

— И еще, Роза… — Эрнандо помолчал, подбирая слова. — Все, что я говорил тебе вчера о моем отношении к тебе, это правда. Но я бы не хотел, чтобы это создало какую-то преграду между нами. Ты мне очень дорога, и поэтому мне дорого твое спокойствие. Я тебя ни в чем не хочу торопить, хочу остаться твоим другом и готов ждать, сколько потребуется… — Он замолчал, с некоторой тревогой ожидая ее ответа.

— Эрнандо, я благодарна тебе за хорошие слова и хочу остаться твоим другом. Только не надо меня ждать. Наоборот, я считаю, что ты вполне достоин счастья, и буду очень рада, если ты встретишь достойную тебя женщину.

Эрнандо был рад уже тому, что Роза не держит на него зла за вчерашнее поведение и готова считать его другом. Он решил, что в данный момент этого достаточно, а дальше будет видно.

— Не волнуйся за меня, Роза, я знаю, что для меня лучше всего. И чтобы показать, что ты на меня не сердишься, я надеюсь, ты не откажешься поужинать со мной на этой неделе.

— С удовольствием, но только лучше сделаем это в начале следующей недели. Эти дни у меня много работы и в салоне, и дома, и к тому же послезавтра возвращается Лус из поездки. А на будущей неделе я буду посвободнее и с удовольствием встречусь с тобой.

Эрнандо согласился и с нетерпением ждал встречи. Чтобы скоротать время, пару раз он откликнулся на приглашения Каролины Рокас. Один раз они ужинали в ресторане, а второй раз ходили в ночной клуб. Эрнандо было приятно, что Каролина привлекала внимание окружающих. Еще более приятно было то, что она, казалось, чувствовала его нервное настроение и была не резкой, а задумчиво-отстраненной. Казалось, ее тоже точила какая-то тайная грусть. Иногда Эрнандо охватывало желание поделиться с Каролиной своей тоской, но он сдерживал себя.

Каролина ждала прихода детектива Карильо. За последние дни его отчеты не баловали разнообразием. Он докладывал, что время сеньоры Дюруа делилось между домом и работой и больше она нигде не бывала. Но сегодня голос Карильо по телефону звучал по-другому. Он казался радостно возбужденным и попросил о встрече. Каролина договорилась принять его в пять часов. Хорошо бы наконец получить какие-нибудь результаты от расследования.

Вошла служанка и доложила:

— К вам сеньор Карильо.

— Проводи его сюда, — сказала Каролина и удобнее устроилась в кресле.

Вошедший человек, немного полноватый, с вполне обыкновенной внешностью, которая обычно не привлекала внимания, и с живым, проницательным взглядом, приблизился к Каролине.

— Добрый день, сеньора Рокас. Сегодня я буду иметь честь сообщить вам нечто интересное.

— Ну говорите же, я слушаю.

— Сегодня в обеденный перерыв интересующая нас особа не осталась в салоне и не пошла обедать в одно из близлежащих кафе, а вместо этого вышла из салона и направилась к скверу на площади. Там она села на скамейку напротив фонтана, и через несколько минут к ней приблизился мужчина. Это не был кто-либо из ее обычного окружения, а совершенно новый человек. По счастью, мне удалось его сфотографировать.

Каролина жадно схватила моментальный снимок, который протянул ей детектив. На нем была довольно четко видна Роза Дюруа, сидящая на скамейке и беседующая с мужчиной. У него были светлые волосы и довольно симпатичные черты лица, но в его улыбке Каролине почудилось что-то неприятное.

— И что было дальше? — спросила она.

— Данная особа разговаривала с мужчиной минут десять. Похоже было, что для нее этот разговор не был приятным. У меня создалось впечатление, что мужчина на чем-то настаивал и имел возможность давить на нее.

— Так это не было похоже на любовное свидание?

— На мой взгляд, нет. У госпожи Дюруа было растерянное и даже испуганное выражение лица. Она говорила мало, больше слушала, но вид у нее был неуверенный. А мужчина, напротив, вел себя как хозяин положения, который знает, что ему нужно.

На лице Каролины расплылась довольная улыбка.

— Очень хорошо, продолжайте, пожалуйста.

— Минут через десять они расстались, и госпожа Дюруа вернулась на работу.

— А этот мужчина?

— У него вид был весьма довольный. Он направился в бар, где выпил стаканчик джина. Потом пошел в квартал, где сдаются недорогие комнаты и где он остановился.

— И вам удалось что-нибудь узнать о нем?

— Да, сеньора Рокас. Мне помогло то, что у меня хорошие связи в местной полиции. Я показал фотографию этого мужчины моему знакомому из полицейского архива, и он узнал этого человека. Оказалось, что это некий Лало Агирре по прозвищу Херувим, который был арестован здесь несколько лет назад и осужден за воровство. Мой друг сообщил мне, что срок заключения Херувима истек полгода назад, так что вполне вероятно, что он теперь вернулся к своим занятиям.

— Так-так, очень интересно, сеньор Карильо. И что, по-вашему, может их связывать?

— Мне кажется, стоит продолжить наблюдение за ними обоими. Мой опыт подсказывает, что типы, подобные ему, часто прибегают к шантажу.

При слове «шантаж» у Каролины заблестели глаза. Если это в самом деле так, значит, этой Розе действительно есть что скрывать. А уж в этом случае… Целый ряд заманчивых возможностей представился ей.

— Очень хорошо, сеньор Карильо. Я весьма довольна вашей работой. Во-первых, прошу вас продолжать наблюдение, а во-вторых, возможно, я поручу вам связаться с этим Лало Агирре. Но перед этим вы должны постараться собрать о нем как можно больше сведений.

Каролина выписала детективу чек на текущие расходы и, обрадованная удачей, добавила ему определенную сумму.

— Это вам в качестве премии. Имейте в виду, что я умею ценить добросовестную службу, — сказала она.

У Эрнандо было сегодня очень хорошее настроение. Роза обещала поужинать с ним в ресторане «Лос Магос». Эрнандо уже заказал столик недалеко от танцевальной площадки. Свое примирение они должны отпраздновать как следует. Роза попросила заехать к ней в салон к семи часам, потому что она не успеет заехать домой.

— У меня сегодня весь день много заказчиков. Сегодня я готовлю букеты для двух свадеб и банкета и не смогу никуда отлучиться до семи часов.

Без четверти семь Эрнандо открыл дверь салона и вошел. Аселия сказала ему, что Роза одевается и скоро выйдет. Эрнандо достал из кармана прозрачную коробочку с орхидеей, которую он специально приготовил.

— Добрый вечер, Эрнандо, — услышал он, и Роза вошла в комнату.

Эрнандо показалось, что она еще никогда не была так хороша. Наверно, все дело было в том, что его сердце сильно забилось при виде ее и ему стало трудно дышать.

— Здравствуй, Роза. Наверно, это слишком самонадеянно дарить цветы такому специалисту, как ты, но мне очень хотелось преподнести тебе что-нибудь, — и он робко протянул ей коробочку с орхидеей.

— Ой, какая прелесть. Великолепный цветок. Я как раз прикреплю его к своему платью, — сказала Роза.

Она пригласила Эрнандо сесть в кресло и позвала Аселию.

— Знаешь, у нас сегодня был такой напряженный день. Я рада, что все уже позади, так что можно немного отдохнуть. Аселия, может быть, ты принесешь немного мартини и мы выпьем по бокалу, прежде чем ехать в ресторан?

Все охотно согласились. Рабочие часы уже кончились. Аселия принесла бокалы, бутылку мартини и фрукты, и они уселись прямо в салоне, заставленном самыми разнообразными растениями и цветами. Эрнандо закурил. Он чувствовал себя превосходно. Он давно знал Аселию, которая была для Розы не только ближайшей помощницей, но и подругой, и сейчас ему казалось, что он находится в родной, домашней обстановке. А впереди еще вечер в ресторане. Эрнандо почувствовал себя чуть ли не на верху блаженства. В этот момент зазвонил колокольчик у входной двери.

— Кто это так поздно? Сходи и скажи, что мы уже закрылись, — попросила Роза.

Аселия направилась к двери, приоткрыла ее, и вдруг Роза услышала знакомый голос.

— Сожалею, но мы уже закрылись. Приходите, пожалуйста, завтра, — говорила Аселия.

И голос Феликса Наварро в ответ:

— Простите меня, что я не вовремя. Я просто хотел выразить свое почтение сеньоре Дюруа и сообщить, что я приехал в Гвадалахару. Будьте любезны передать ей мою карточку с номером моего телефона в гостинице.

Ситуация создалась немного неловкая. Входная дверь открывалась прямо в салон, и Феликс, безусловно, мог видеть Розу и ее спутника. Вдобавок Эрнандо прекрасно слышал все, что говорилось у двери.

— Кто это, Роза? — спросил он.

— Это бизнесмен из Мехико, с которым мы познакомились в Монтеррее.

— Так пригласи его войти. Я не хочу мешать твоим делам, — сказал Эрнандо, сам не понимая, зачем он это делает.

— Но ведь мы собираемся сейчас уходить, — возразила Роза, которой почему-то не хотелось, чтобы мужчины оказались лицом к лицу.

— Ничего, у нас еще есть несколько минут, — сказал Эрнандо, вставая и направляясь к двери. Розе ничего не оставалось делать, как пойти вслед за ним.

— Добрый вечер, сеньор Наварро, — сказала она, протягивая ему руку как раз в тот момент, когда Феликс передал Аселии свою визитную карточку и уже собирался уходить. — Я рада вас видеть в Гвадалахаре.

— Я тоже, сеньора Дюруа, — сказал Феликс, галантно склоняясь к ее руке. Эрнандо сразу отметил отлично сшитый дорогой костюм незнакомца, мужественные черты лица, атлетическую фигуру. Правда, объективный наблюдатель мог бы сказать, что Эрнандо выглядел ничуть не хуже, но ему самому в эту минуту это не пришло в голову.

— Извините, что я пришел не вовремя, — продолжал Феликс. — Боюсь, что я вам помешал.

— Да нет, не помешали, просто мы сейчас собирались поехать поужинать. Разрешите представить вам моего доброго друга сеньора Эрнандо Тампа. Эрнандо, это господин Феликс Наварро, о котором я тебе говорила.

Мужчины пожали друг другу руки, но их пожатие не отличалось особой сердечностью. Роза несколько смущенно взглянула на них, потом нерешительно произнесла:

— Сеньор Наварро, может быть, выпьете с нами бокал мартини?

— Большое спасибо, но мне не хочется вас задерживать, тем более что у меня самого сегодня много дел. В этот раз я приехал на две недели и надеюсь, что у меня еще будет возможность с вами повидаться. Если позволите, я позвоню вам завтра.

— Конечно, звоните, — Роза машинально улыбнулась Феликсу, подавая ему руку, и, когда за ним закрылась дверь, повернулась к Эрнандо. Она увидела, что выражение его лица изменилось. Он стал серьезным и нахмуренным.

— Ну что, пора отправляться, — сказала она, пытаясь говорить как можно беззаботнее.

— Я вижу, что ты успела сильно подружиться с этим господином, — вместо ответа сказал Эрнандо.

Роза засмеялась.

— Эрнандо, я же деловая женщина, у которой собственный бизнес. Не могу же я не поддерживать отношения с людьми, с которыми встречаюсь по делам.

— Я не уверен, что у этого сеньора такие деловые интересы, — задумчиво сказал Эрнандо. — Но ты права, пора ехать. — И они направились к машине Эрнандо.

 

ГЛАВА 27

Вечером, как и обещал, Рикардо взял три билета в оперу — для себя, дочери и Ванессы. Кандида не любила ходить в театр, она и в молодости не отличалась широкими интересами, а уж к старости все ее развлечения свелись к сидению перед телевизором с вязаньем в руках и хлопотам на кухне, разве что иногда она ходила к подругам или сплетничала с ними по телефону.

Перед театром Рикардо заехал за Ванессой. Она уже была готова и теперь стояла перед ним в красивом серебристо-сером платье, скромном и одновременно очень элегантном. Рикардо невольно залюбовался ее красивыми волнистыми волосами, ее лучезарными ласковыми глазами. Удивительное дело, увидев Ванессу, он почти забыл о Милашке. Однако, когда он встречался с Милашкой, Ванесса также почти переставала для него существовать. Именно поэтому каждой из двух женщин казалось, что Рикардо в них искренне заинтересован, и — это действительно было так, но, встречаясь с одной, он забывал о другой. А вот с Розой у него так никогда не происходило. Роза, несмотря на его мимолетные легкомысленные увлечения, всегда была для него одна, единственная на свете женщина.

— Куда мы идем? — спросила Ванесса, лучезарно улыбаясь. — Ты сказал, что на этот раз выбирает Дульсе.

— Представь себе, мы идем не в цирк и не в оперетту, — улыбнулся Рикардо, — а в оперу. «Волшебная флейта» Моцарта устраивает тебя?

— Это Дульсе сама выбрала? — не поверила своим ушам Ванесса. — Я могла ожидать чего угодно, но только не этого.

— Тем не менее, — сказал Рикардо. — Она долго изучала программу театров в газете и наконец выбрала. Чего же ты хочешь, девочка взрослеет.

Рикардо привез Ванессу в дом Линаресов, где Кандида стала потчевать подругу кофе, сваренным по новому рецепту. Ванесса прихлебывала небольшими глотками, то и дело искоса посматривая на Дульсе. В девочке действительно что-то изменилось, что-то неуловимое, трудно поддающееся определению. Она стала как-то старше. Ванесса вспомнила, как еще совсем недавно они ездили отдыхать на озеро и Дульсе требовала, чтобы ей позволили погрести, а потом спрашивала, кто такие шантажисты.

— Ну что, Дульсе, шантажисты больше тебя не мучают? — весело спросила она у девочки.

— Нет, — очень серьезно ответила девочка, как будто не понимала, о чем идет речь.

— Как, ты забыла? — удивилась Ванесса. — Когда мы с тобой и твоим папой ездили на озеро, ты все спрашивала, кто такие шантажисты.

— А-а, — ответила Лус и постаралась улыбнуться, но улыбка у нее вышла немного вымученной.

Тетя Ванесса значилась в списке, который дала ей сестричка, но там о ней не было написано ничего особенного: «Подруга тети Кандиды. Живет одна, муж давно умер. Приходит в гости». Можно было подумать, что речь идет о старой бедной родственнице, похожей на Кандиду.

Однако едва увидев «тетю Ванессу» с отцом на пороге, Лус поняла, что тут все не так просто. Ванесса оказалась элегантной, красивой и еще вполне молодой дамой, и было очевидно, что она нравится папе. Да и тетя Кандида так старалась посадить их рядом, так навязчиво хвалила перед Рикардо наряды и красоту Ванессы, что сомнений не оставалось. Ванесса — опасная соперница. Лус и Дульсе затеяли весь этот маскарад не для того, чтобы спокойно смотреть, как их родители будут жениться и выходить замуж за других.

И в то же время Ванесса казалась Лус очень симпатичной. Если бы не мама, эта женщина, возможно, была бы прекрасной парой для отца. Как бы там ни было, пока она решила осмотреться и не предпринимать никаких действий. Тем более что ее сейчас ждала большая радость — посещение столичной оперы, театра «Колисео», где, как она изучала по истории мексиканской музыки, двести лет назад были поставлены первые итальянские оперы. Увидеть все это своими глазами! Даже беспокойство по поводу отношений тети Ванессы и отца не могло поколебать ее праздничного настроения.

Этот поход в театр «Колисео» Лус запомнила на всю жизнь, хотя впоследствии посещала лучшие оперные сцены мира, потому что это было впервые. Ее ошеломило все — и бархатная обивка кресел, и тяжелый золоченый занавес, и блестевшие тысячами хрустальных подвесок огромные люстры под потолком. Но вот занавес поднялся, и ее захватила легкая, как вихрь, музыка Моцарта.

Лус, конечно, слышала эту оперу на пластинке в исполнении лучших голосов мира и поэтому с интересом ждала, как певица, игравшая Царицу Ночи, справится с известной арией, которая считается одной из труднейших у Моцарта и в операх вообще. К ее большому разочарованию, певица не стала пытаться взять этот трудный барьер и спела арию на октаву ниже. «Так каждый дурак сможет», — разочарованно подумала Лус.

В антракте она сказала об этом отцу и тете Ванессе, совершенно забыв, что Дульсе абсолютно не разбиралась в музыке. Но сейчас она находилась в таком возбуждении, что забыла обо всем.

— Она же с самого начала взяла ниже! — говорила она, когда они прогуливались по фойе.

— Да что ты, Дульсе, это тебе просто показалось, — смеялся Рикардо, который не был большим знатоком оперы и ничего не заметил.

— Нет, не показалось, — горячилась девочка. — Должно быть на октаву выше. Она просто не может вытянуть.

— Ну, ты скажешь! — Рикардо погладил свою упрямую дочку по голове. — Это же одна из лучших мексиканских певиц. У нее прекрасный голос.

— Голос красивый, а диапазона не хватает, — настаивала Лус и, видя, что Рикардо не верит, в отчаянии остановилась и сказала: — Смотри, она пела вот так: «А-а-а, а-а-а», — и Лус очень точно изобразила рулады, которые исполнялись на сцене. — А надо вот так, очень высоко, как колокольчик звонит.

Она открыла рот и, к немалому удивлению всех, кто собрался в фойе, без единой ошибки пропела самую сложную часть арии Царицы Ночи. Ее чистый голос уходил в такую высь, что было невозможно поверить в то, что человеческие голосовые связки на это способны.

— Понимаешь теперь? — спросила Лус, кончив петь.

— Понимаю, — ошарашенно ответил Рикардо.

Вокруг зааплодировали. Рикардо обернулся на Ванессу, которая, так же как и он, стояла, застыв от неожиданности.

Лус поняла, что в запальчивости сделала большую ошибку. Сейчас они обо всем догадаются… Она попыталась исправить положение:

— Мне что-то в последнее время понравилось петь. Я даже думаю, не записаться ли мне в какой-нибудь хор.

— Какой хор! — воскликнула Ванесса. — Тебя должен учить лучший педагог. Кто бы мог подумать, что у тебя такие данные. А ведь раньше ты вроде никогда не пела.

— Ну так, когда оставалась одна, — соврала Лус.

— Да, в подростковом возрасте происходит полная ломка, — покачала головой Ванесса. — Чаще, конечно, у мальчиков, но, видишь, у девочек тоже.

Найдя это объяснение, Ванесса и Рикардо немного успокоились, а потом даже обрадовались, и Ванесса пообещала в самое ближайшее время найти для талантливой девочки лучшего преподавателя по вокалу во всей Мексике.

«Дорогая Дульсе, — писала Лус вечером того же дня в письме, обращенном к сестричке. — Как ты там? Думаю, тебе непросто приходится с домашним хозяйством, здесь, я вижу, тебя к кухне и не подпускали. Как Томаса, поправилась ли она? Я хотела тебя предупредить насчет этого сеньора Эрнандо Тампы. Он хоть и очень симпатичный, но его не надо гнать, он ухаживает за мамой уже сто лет, но она к нему совершенно равнодушна.

А тебя я могу поздравить — у Дульсе Линарес вдруг обнаружились способности к пению, и теперь тетя Ванесса ищет ей преподавателя вокала. Кстати, о тете Ванессе. По-моему, она не прочь стать сеньорой Линарес, и тетя Кандида с ней, безусловно, заодно. Тетя Ванесса, конечно, хорошая, но разве она сравнится с нашей мамой!..

В остальном пока все в порядке,

До свидания, целую, твоя сестра Лус».

Пасхальная неделя пролетела как один миг, почему-то праздники всегда быстро кончаются. Но вот все вернулись к своим ежедневным обязанностям — Лус под именем Дульсе Линарес пошла в школу, а ее отец вновь отправился на работу в страховое агентство. Все шло, как обычно, и почти всех это вполне устраивало.

Всех, кроме Федерико Саморры. Он устал ждать. До момента избрания нового заместителя директора осталось всего ничего, а Линарес по-прежнему ходит с высоко поднятой головой. И это при том, что Саморра уже ухлопал кучу денег на частных детективов и подкуп разных сомнительных личностей. Конечно, эти люди только и думают о том, чтобы получать деньги, а пользы от них — ровно ноль. Федерико Саморра очень рассчитывал на пасхальную неделю — хорошо бы Линарес затеял где-нибудь громкий пьяный дебош, а еще лучше сбил бы кого-нибудь на своей машине, находясь за рулем в нетрезвом состоянии, — причем сбил бы лучше насмерть. В этом случае, даже если бы его выпустили под залог, карьера в агентстве была бы испорчена окончательно и бесповоротно.

Федерико Саморра намекал Пончо на то, что неплохо бы устроить что-нибудь в таком духе, и Пончо божился, обещал, но неделя прошла — и ничего.

Войдя в свой кабинет, Федерико Саморра немедленно вызвал к себе Пончо. Тот явился, не ожидая ничего хорошего. Ведь, по правде говоря, большую часть денег, которые Крокодил выдал ему на обеспечение скандала с Линаресом, Пончо с Фуэнсантой прогуляли в ресторанах. Осталась какая-то совсем незначительная сумма, которую Пончо все-таки решил выделить Пиявке, хотя все время и раздумывал, нельзя ли под каким-нибудь предлогом не заплатить и ему.

— Вы звали меня, дон Федерико? — подобострастно спросил он, появляясь в дверях кабинета своего грозного начальника.

— Да, черт возьми! — Федерико Саморра с грохотом отъехал на стуле от стола и поднялся перед помощником в полный рост. — Я тебя звал, потому что мне очень интересно узнать, как ты выполняешь мои распоряжения, и еще интереснее — куда ты деваешь мои деньги. Отвечай!

— Дон Федерико… — Пончо обиженно заморгал глазами, как человек, которого несправедливо обвинили во всех смертных грехах. — Я делал все, что мог. Я нанял частного детектива, я вызнал всю подноготную этой семьи. Наконец, я вышел на любовницу Линареса — обычную проститутку из ночного заведения. Мне пришлось платить не только ей, но и ее сутенеру. Она добилась того, что Линарес устроил ее на работу к нам в агентство.

— Это такая блондиночка, с которой он пьет кофе в перерыв? — поинтересовался Федерико Саморра, а когда Пончо утвердительно кивнул, добавил как бы между прочим: — Недурна, надо ее иметь в виду. Где, говоришь, она работает?

— В архиве, — ответил Пончо. — Ее туда взяли на полставки, остальную часть оклада вычитают из зарплаты самого Линареса.

— В благородство играет! — презрительно скривил губы Саморра, которому благородство было настолько чуждо, что он никогда в жизни не пытался даже играть в него. — Ну-ну! Что скажет сеньор Альварес-дель-Кастильо, когда узнает, кого ему подсунули? Кстати, я полагаю, Линарес ходил просить за нее к самому?

— Именно, — осклабился Пончо. — Просил как за свою подругу, которая очень нуждается в работе, но о том, как она зарабатывала на жизнь раньше, не упомянул ни слова.

— Ладно, — проворчал Саморра. Он все еще был недоволен, хотя уже немного отошел. — И все же мне очень жаль, что вы не смогли ничего устроить в пасхальную неделю.

— Так ведь лучше пусть это будет в рабочий день, а не в выходной, — заметил Пончо. — В конце концов, каждый человек имеет право проводить праздники как хочет. Он может выпить, встретиться с красивой девушкой…

— Да, что правда, то правда, — самодовольно улыбнулся Саморра, который сам занимался именно этим. — Ладно, иди, но предупреди этих своих подонков, чтобы в самые ближайшие дни сработали мне скандал. Настоящий, громкий, который припечатывает человека на всю жизнь. Вот что мне надо.

— Разумеется, дон Федерико, — глядя на шефа лживыми глазами, проговорил Пончо.

— Значит, говоришь, в архиве работает, — плотоядно ухмыльнулся Саморра. — Надо бы туда наведаться. Хорошая девчонка у Линареса, черт побери! Да, и пришли ко мне Фуэн.

Пончо с подобострастной улыбочкой вышел за дверь. Улыбка немедленно уступила место выражению крайнего отвращения и злобы.

— Фуэн, — Пончо коснулся руки секретарши с ярко накрашенными длинными ногтями. — Требует тебя. По-моему, просто для того, чтобы ущипнуть тебя за зад.

— Вчера не нащипался, — прошипела Фуэн, которая была вынуждена провести с начальником вечер накануне. — Поверь, мне несколько раз так хотелось что-нибудь с ним учинить — бутылкой огреть или подушкой задушить, только бы не чувствовать его рук.

— Подожди, Фуэн, осталось недолго терпеть. Уж я тебя ему не отдам.

Фуэн со вздохом встала и пошла к опостылевшему шефу.

 

ГЛАВА 28

Дульсе шла по улице, внимательно изучая вывески магазинов и названия улиц. В книжном киоске она купила план города и потом долго сидела на скамейке, пытаясь запомнить хотя бы расположение ближайших к Розиному дому улиц. Она решила вдобавок прогуляться на бульвар Кармелитос, где находился цветочный салон Розы. Поскольку у Дульсе была хорошая зрительная память, она надеялась, что быстро запомнит дорогу.

У Дульсе было хорошее настроение, оттого что она одна в незнакомом городе, оттого что можно идти по улице, заглядывать в магазины и даже купить что-нибудь. А вот и бар, где продается мороженое. Дульсе вспомнила свой план насчет потери голоса. Она решила, что настал подходящий момент для осуществления этого плана. Тем более что мороженое Дульсе всегда любила.

Она зашла в бар и стала изучать картинки с изображениями различных видов мороженого. Пожалуй, стоит взять для начала шоколадный рожок и вон тот стаканчик с кремом наверху. И молочный коктейль с малиновым сиропом. Тем более в него кладут много льда. Дульсе так и сделала. Потом она уселась за столик и стала поглощать мороженое, разглядывая прохожих на улице.

— Лус, привет, как здорово, что ты приехала.

Напротив Дульсе остановился мальчишка примерно ее возраста. Мальчишка как мальчишка, беда только в том, что Дульсе понятия не имела, как его зовут. На всякий случай она отозвалась:

— Привет!

Мальчишка уселся за столик рядом с ней, потом пошел к стойке и тоже взял себе мороженое и банку кока-колы.

— Слушай, я видел тебя по телевизору. У нас все в доме смотрели. Так здорово! Ну как тебе в Мехико?

— Нормально, — коротко ответила Дульсе.

— Повезло вам. Меня отец обещал свозить в Мехико во время летних каникул. Слушай, а давай сейчас сходим в кино, а?

Но такая перспектива Дульсе ничуть не радовала. Идти в кино с парнем, которого даже не знаешь, как зовут.

— Не могу, — важно ответила она. — Я обещала сейчас зайти к маме в салон.

— Жалко, — сказал мальчишка. — Ну давай я тебя до салона провожу.

— Ты же в кино собирался, — напомнила Дульсе.

— Да ладно, схожу на следующий сеанс. Тут же рядом.

Дульсе пришло в голову, что, если этот парнишка знает, где находится салон Розы, это не так уж и плохо. Пусть провожает. В конце концов Дульсе не обязательно вести с ним светские беседы.

Она доела мороженое и встала. Горло почему-то не болело.

«Наверно, придется увеличить дозу», — сказала сама себе Дульсе.

Они вышли из бара, и парнишка повернул направо. Дульсе старалась идти не спеша, чтобы ни в коем случае не опередить его, особенно на перекрестках и поворотах. В этот момент ей стало жалко, что в ее возрасте не принято ходить под ручку, как у взрослых. Тогда бы ей не пришлось беспокоиться о том, как бы не повернуть не в ту сторону. От этих мыслей Дульсе рассмеялась.

Мальчик, по-видимому, обрадовался, что она развеселилась, Он спросил еще что-то про Мехико. Дульсе ответила. Потом в свою очередь спросила:

— Ну а вы как тут все?

Вопрос оказался как нельзя более удачным. Парнишка воодушевился и обрушил на нее целый поток имен с перечислением их приключений во время каникул. Дульсе оставалось только слушать и кивать головой. К счастью, паренек упомянул каких-то учителей в школе, что-то сказал о математике, и Дульсе поняла, что это одноклассник Лус.

«Ну слава Богу, с одним познакомилась, — подумала она. — По крайней мере в школе я его узнаю».

В общем-то паренек оказался не таким занудным, как боялась Дульсе. Она даже решила, что, возможно, зря так сторонилась мальчишек в своей школе. В принципе, с ними тоже вполне можно общаться.

В этот момент Дульсе с большой радостью увидела надпись: «Цветочный салон Розы Дюруа». Так, значит, дорогу отсюда она уже сумеет найти.

Дульсе вместе с мальчиком вошли в дверь и сразу оказались в море цветов. Посреди них Роза и другая молодая женщина беседовали с какими-то покупателями.

Роза сразу заметила вошедших и подошла к ним.

— Лус, девочка, как я рада тебя видеть. Здравствуй, Энрике, — обратилась она к мальчику. — Вы что, гуляете?

— Добрый день, сеньора Дюруа, — сказал Энрике. — Я просто проводил Лус досюда, а теперь пойду. Ну пока, встретимся в школе.

«Ага, значит, это Энрике. Тот самый ухажер Лус Марии. Ну что же, пожалуй, у сестры неплохой вкус», — решила Дульсе.

Но ее уже заинтересовало то, что она увидела в салоне матери. Здесь были расставлены самые разные цветы: срезанные в вазах, цветущие в керамических горшках и кашпо, большие деревца в кадках и малюсенькие кактусы самых невероятных форм.

— Мамочка, как у тебя красиво, — не удержавшись, воскликнула Дульсе.

— Да в общем все как обычно, — улыбнулась Роза.

— Ну значит, я давно здесь не была и все кажется замечательным. Знаешь, мама, мне просто хочется нарисовать некоторые их этих цветов. Ты не против?

— Нарисовать? Прямо сейчас? Пожалуйста, дочка, ты никому не будешь мешать. Можешь взять бумагу в кабинете у Аселии.

Дульсе нашла у матери в кабинете карандаши и бумагу и пристроилась в уголочке. Ей всегда нравились цветы, а эти были такой необычной формы. И цвета. Сюда бы прийти с акварельными красками. Может быть, когда-нибудь это удастся.

Она увлеклась рисованием и не обратила внимания, как кто-то из покупателей заглядывает ей через плечо.

— Смотрите, сеньора Дюруа, оказывается, ваша девочка прекрасно рисует. Надо же, сколько талантов.

— Ну, про этот талант я сама не знала, — улыбнулась Роза и подошла поближе к дочке.

То, что она увидела, поразило ее. В карандашном наброске девочке удалось очень верно и живо передать форму различных растений.

— Смотри-ка, Лусита, а я и не подозревала у тебя таких способностей, — воскликнула Роза.

Только тут Дульсе сообразила, что ведет себя не очень осторожно. Она поспешно сложила листки бумаги и убрала. Потом, чтобы скрыть смущение, прошла в глубь магазина, в дальнее помещение. Там Аселия и одна из продавщиц составляли букеты в вазах. Дульсе как завороженная наблюдала за их работой.

— Что, красиво?

— Очень, — отозвалась Дульсе. — Можно мне тоже попробовать?

— Ну давай, — засмеялась Аселия.

Обрадованная Дульсе подошла поближе и осторожно взяла хрупкие стебельки, увенчанные разноцветными головками. Цветы были такие разные, как будто у каждого был собственный характер. Дульсе казалось, что она чувствует, кто из них кому подходит, а кого лучше держать друг от друга подальше. Она почти машинально соединила в вазе несколько цветков, добавила зеленые веточки с узкими листьями и остановилась в задумчивости. Аселия оглянулась на девочку и воскликнула:

— Здорово у тебя получилось.

Ободренная похвалой, Дульсе составила еще два букета. Увлеченная работой, она не сразу заметила, что Роза вошла в помещение.

— Смотри, Роза, как здорово у Луситы получается, — воскликнула Аселия. — Пожалуй, можно ее будет взять к нам на работу.

— Мамочка, здесь так интересно, — сказала Дульсе, подняв к Розе довольное лицо. — Можно, я буду иногда приходить сюда и помогать?

— Да я не против, дочка, но у тебя и так много дел. Скоро школа начнется, а еще репетиции, занятия музыкой…

Услышав о музыке, Дульсе погрустнела.

— Я понимаю, мама, — сказала она.

Роза посмотрела на часы.

— Надо же, скоро пора закрываться на обед. Раз уж ты здесь, может быть, пообедаем вместе?

— С удовольствием, — отозвалась Дульсе.

Роза повела дочку в кафе «Эль Параисо», расположенное поблизости. Вернее сказать, это был небольшой ресторанчик, хозяева которого уже много лет знали Розу. Они сели за столик, и Дульсе огляделась. Она была в восторге. Поскольку тетя Кандида не признавала обедов в ресторанах для детей, а Рикардо был вечно занят, Дульсе не была избалована посещением таких мест. Один раз во время прошлых каникул папа все-таки взял ее в парк Чапультепек, где они обедали в ресторане, а второй раз ее вместе с Тино сводили по случаю какого-то праздника тетя Эрлинда и дядя Рохелио. Но сейчас все было по-другому. Во-первых, «Эль Параисо», по мнению Дульсе, был очень красиво оформлен. Он напоминал старинную таверну, где столы и скамейки были из дерева, на стенах висели сомбреро, веера, гитары, задрапированные индейской ручной вышивкой с национальным орнаментом. Это было так интересно, что Дульсе опять захотелось, чтобы у нее в руках оказались альбом и карандаш или краски. А во-вторых, и это самое главное, напротив Дульсе сидела самая удивительная и замечательная женщина на свете. Дульсе прямо не верилось, что это ее собственная мама. Еще с детства, разглядывая фотографии, Дульсе решила, что ее мама самая красивая, но теперь она восхищалась ее элегантностью и каким-то неуловимым обаянием, которое трудно было описать словами. Дульсе восхищалась тем, как уверенно и вместе с тем приветливо Роза держалась на работе, с какой теплотой и уважением обращались к ней служащие магазина. И в то же время Дульсе показалось, что по сравнению с вечером ее приезда Роза стала более задумчивой. Тогда она показалась девочке такой веселой и беззаботной, как будто она сама была школьницей. А теперь время от времени в глазах Розы вдруг мелькало встревоженное выражение. Правда, это случалось на какие-то мгновения, а потом вроде бы все становилось по-прежнему. И тем не менее какое-то смутное беспокойство зародилось в душе Дульсе.

В это время принесли меню.

— Выбирай, что ты хочешь, — весело сказала Роза. — Отпразднуем твое возвращение из Мехико и твои артистические успехи.

Чтобы не думать об артистических успехах, Дульсе поскорее открыла меню. Сколько же тут всего было интересного. Креветки, крабы, блюда из фасоли и перца, маисовые лепешки, салаты и многое другое. Жалко, что названия некоторых блюд были написаны по-французски, которого Дульсе не понимала. Но звучало все это очень внушительно. А сколько здесь было перечислено десертов! Дульсе уже приготовилась назаказывать себе всего повкуснее и вдруг остановилась. Она же не спросила у сестры, что та любит. А вдруг попадет впросак?

Дульсе обратила на мать трогательный, кроткий взгляд и произнесла:

— Мамочка, тут столько всего восхитительного, что просто глаза разбегаются. Может быть, ты мне поможешь выбрать?

Роза засмеялась:

— Надо же! Обычно ты не теряешься. Ну что же, тебе ведь в прошлый раз понравились маисовые лепешки и мясо с соусом из перца.

«Звучит неплохо!» — подумала Дульсе.

— Отлично, а еще салат «Параисо», — произнесла она вслух. — И… — тут она помолчала, собираясь с духом, и выпалила: — Мамочка, а можно мне на десерт клубнику со сливками и еще торт? — И она выжидательно посмотрела на Розу.

Роза довольно улыбнулась:

— Ну, наконец-то я тебя узнаю. А то думаю: прямо подменили моего ребенка. Конечно, можно, Лусита, это же твой праздник. — И Роза подозвала официанта и сделала заказ.

Дульсе облегченно вздохнула. Кажется, все обошлось благополучно. Ей стало смешно оттого, что ее музыкальная, вся такая воздушно-небесная сестричка, оказывается, тоже любит сладкое. Значит, все-таки есть в них что-то общее. Недаром они близнецы. Дульсе вспомнила, как она читала в журнале, что молодые американки теперь предпочитают диету из отрубей, овсяных хлопьев и зеленого салата. Изображать такую особу было бы гораздо труднее.

Принесли первые блюда, и Дульсе с аппетитом принялась за еду. А вот Роза почти не ела, опять стала задумываться и посматривать на часы. У нее не выходила из головы мысль о свидании, которое ей назначил незнакомец в баре Мартинеса. Она чувствовала, что ей придется пойти и отнести деньги, и это сознание давило ее и не давало дышать свободно.

— Мамочка, ты сегодня во сколько вернешься домой?

— Еще не знаю, дочка. У меня много дел после работы. Вы с Томасой ужинайте и меня не ждите.

— Хорошо, мама. Знаешь, Энрике хотел пригласить меня в кино.

— Если хочешь, можешь завтра сходить. Он хороший мальчик. Только, ты знаешь, я не хочу, чтобы ты ходила на поздние сеансы. Кстати, а когда у вас начнутся репетиции хора?

— Послезавтра, — машинально ответила Дульсе. При упоминании о хоре у нее каждый раз портилось настроение. — Только знаешь, мама, я боюсь, что мне придется пропустить репетицию. У меня что-то в горле першит.

— Как так? Ты что, простудилась? — обеспокоенно спросила Роза.

— Не знаю, кажется, нет. Но, по-моему, лучше мне отдохнуть несколько дней.

— Ладно, я вечером позвоню дону Антонио. Но если так будет и завтра, придется мне повести тебя к врачу.

Дульсе пригорюнилась. И так, и этак плохо. Утешилась она, когда официант принес десерт. У нее так заблестели глаза при виде роскошного куска торта и тарелки клубники, густо политой взбитыми сливками, что официант добродушно заметил:

— Если маленькой сеньорите по вкусу наши десерты, я могу предложить еще. У нас есть специальное меню с фотографиями.

— Благодарю вас, лучше в следующий раз, — церемонно ответила Дульсе, хотя сказать это с ртом, набитым сладостями, было непросто.

— Спасибо, Хосе, мы постараемся, чтобы следующий раз был скоро, — сказала Роза. Она старалась говорить весело, но ей трудно было не выдать своего состояния.

У дверей ресторана Роза сказала дочке:

— Теперь иди прямо домой и не задерживайся. Только зайди в супермаркет на углу. Ты сама знаешь, что надо купить.

 

ГЛАВА 29

С тех пор как Милашка стала работать в страховом агентстве, Пончо ни разу не заходил в «Твой реванш». Он помнил, что обещал заплатить Пиявке, если Милашке удастся войти в доверие к Линаресу и даже вскружить ему голову, и он не мог не признать, что она это сделала, и притом виртуозно. Однако платить ему было нечем. Частного детектива, которого он нанял по просьбе шефа, Пончо тоже уже давно отпустил, после того как тот принес первые сведения, доказывавшие, что прошлое Линареса было в общем и целом достаточно благополучным. Возможно, если бы детектив поработал дольше, ему удалось бы узнать девичью фамилию невестки Рикардо Линареса, жены его брата-близнеца — ведь Эрлинда до замужества носила фамилию Гуатьерес. Фамилия эта, хотя и достаточно обычная, могла бы вызвать у Федерико Саморры кое-какие полезные ассоциации. Но, увы, Пончо из жадности почти сразу же рассчитал детектива, и эти интересные сведения так и остались неизвестными его грозному начальнику.

И все же на всякий случай Пончо старался ходить по улицам осторожнее, кто знает, что может взбрести в голову этому Ченте по прозвищу Пиявка. Однако стоило Пончо в тот день выйти из дверей агентства на улицу, как к нему подошли двое. Одного он не знал, другой оказался тем самым Пиявкой, с которым Пончо так не хотел в последнее время встречаться.

— Далеко собрался, приятель? — сказал Пиявка, загораживая ему дорогу.

— Да тут… — неопределенно пробормотал Пончо.

— Вот что, — сказал Пиявка, — по-моему, нам с тобой есть о чем поговорить. Давай посидим в кафе, выпьем немного… За твой счет, разумеется.

Пончо растерянно улыбнулся, стараясь выразить всем своим видом искренность и дружелюбие:

— С удовольствием, ребята, только… денег может не хватить. У нас зарплата в конце недели.

— Неужели не хватит? — притворно удивился Пиявка. — А если подумать? Я-то надеялся, что ты как раз сейчас направлялся в «Твой реванш», чтобы честь по чести заплатить мне за проделанную работу. Ты не забыл, приятель, как мы с тобой договаривались?

— Помню, конечно, что ты! — закивал головой Пончо. Он тяжело вздохнул, затем кивнул и сказал: — Действительно, может быть, нам лучше присесть. Поболтаем за бутылочкой пива. На пиво-то у меня, пожалуй, хватит.

— Надо же, какая щедрость! — презрительно усмехнулся Пиявка и, обращаясь к приятелю — такому же широкоплечему и крепкому парню с коротким ежиком, сказал: — Ну что, раскрутим этого мозгляка на пиво или как?

— Что, у меня на пиво нет? — басом ответил приятель. — Еще я буду клянчить.

Они подошли к открытому кафе «Палома» и сели за свободный столик. Со стороны могло показаться, что три приятеля просто зашли выпить холодного пива, что очень приятно в такую жару. На самом же деле разговор начался далеко не самый дружеский.

— Ну ты, мозгляк, — сказал Пиявка, — ты мне сразу не понравился. Так я и думал, что ты попробуешь нас продинамить. Не выйдет. Мы все сделали, как было договорено. Милашка сама себя превзошла, окрутила клиента дальше некуда. Что и требовалось. Теперь гони монету. Иначе будем говорить в другом месте и уже как следует.

Пончо прокашлялся. Он казался очень напутанным.

— Но я же не могу платить из своего кармана, — тихо проговорил он. — А мой шеф… — Он не договорил, как будто не мог найти подходящих слов.

— Что твой шеф? — с угрозой в голосе спросил Пиявка.

— Он не дал мне денег, — ответил Пончо. — Я все передал ему. Я рассказал, как вы замечательно все провернули, даже показал ему вашу девушку из окна в доказательство того, что все это правда, а он…

— Ну? — нетерпеливо подгонял его Пиявка.

— А он сказал, что теперь она и так получает неплохое жалованье у нас в агентстве, так что может быть этим довольна. Он сказал, — Пончо поднял на Пиявку глаза, — он сказал, что работа в нашем агентстве — это уже награда.

— Так, — мрачно сказал Пиявка и смял в кулаке пустую банку из-под пива, — сволочь! Он за это ответит.

— Нет, нет, что вы! — взмолился Пончо. — Ни в коем случае не связывайтесь с ним. Он очень, — он замялся, стараясь подобрать подходящее слово, — очень серьезный и непростой человек.

— Знаем мы, какой он непростой, — сквозь зубы продолжал Пиявка. — У нас есть к нему ключик. Да, сеньор Федерико Саморра, придется тебя немного пощипать.

— Откуда вы знаете, кто он? — спросил Пончо, который, конечно, сразу же сообразил, что Милашка, работая в одном учреждении вместе с ним, разумеется, давно вычислила, кто его шеф и как его зовут. А вот намек на некий «ключик» очень его заинтересовал. Пончо видел, что его испуганный, нерешительный вид обманул Пиявку, тот поверил, что денег не платит начальник. Теперь же дело постепенно начало принимать еще более интересный оборот. Ведь Пончо было, в сущности, все равно, каким образом освободится место начальника регионального отдела — оттого ли, что Федерико Саморра пойдет на повышение, или оттого, что его с позором выгонят с работы. Пончо устраивали оба варианта. Он не возражал бы даже, если бы Крокодила вообще уничтожили физически.

— Откуда знаем? — усмехнулся Пиявка. — Да ты, парень, видно совсем плохо соображаешь. Пораскинь мозгами. Теперь у вас появилась новая сотрудница, которая раньше работала в нашей фирме.

Пиявка подмигнул своему дружку, и они оба расхохотались.

— Ладно, — Пиявка ударил Пончо по плечу, — так и передай своему начальнику — или пусть он раскошеливается сейчас, или ему придется заплатить нам намно-ого больше. А если он откажется платить, спроси у него, помнит ли он Густаво.

— Густаво? — удивленно поднял брови Пончо.

— Да. У нас есть сведения, что он несколько лет назад был знаком с парнем, которого так звали, и даже оказал ему одну мелкую услугу. Так что парень до сих пор его вспоминает. И обязательно отблагодарит его, как только появится в Мехико. Густаво — не забудешь?

— Нет, — ответил Пончо и впервые за весь разговор сказал истинную правду.

Постепенно жизнь в новом доме входила в свою колею. Лус пришлось в целом легче, чем Дульсе. Тетя Кандида, как это ни странно, не замечала в своей племяннице никаких странностей, вернее, она их замечала, но относила за счет того, что девочка взрослеет и умнеет. Рикардо, разумеется, также видел, как изменилась дочь, но был настолько поглощен своими личными делами, что не удосуживался задуматься о причинах этой перемены.

— Нашу Дульсе как будто подменили, — говорила Кандида, не догадываясь, насколько она сейчас близка к истине.

— Да, Кандида, — отвечал Рикардо, — вот результат того, что девочке дали наконец возможность быть самостоятельной. Неужели вы с Селией не понимали, что, водя ее в тринадцать лет в школу, вы приносите ей не пользу, а страшный вред.

— Но, Рикардо, — возразила Кандида, — мы же так за нее боимся!

— Тем не менее она живой человек, а не комнатное растение, — продолжал Рикардо. — Видишь, как она сразу изменилась. А как поет!

— Да, — не могла не согласиться Кандида. — Я слышала, как она репетировала перед уроком пения. Просто заслушаешься. А вот рисовать почему-то бросила.

— В юности люди часто меняют свои увлечения, — философски заметил Рикардо.

Этот разговор происходил утром за чашечкой кофе, когда Лус уже ушла в школу. В тот день Рикардо решил немного опоздать на работу, чтобы успеть зайти в ювелирный магазин и купить какой-нибудь подарок Милашке.

Он попросил Хаиме остановить машину у небольшого, но весьма солидного ювелирного магазина и, войдя туда, долго изучал лежавшие на темном бархате разнообразные украшения. В конце концов его взгляд остановился на изящной небольшой броши. Он уже расплачивался с продавцом за покупку, когда его взгляд упал на витрину, где лежали кольца. Одно из них — тонкое золотое колечко — привлекло его внимание. Еще не отдавая себе отчета, зачем оно ему, Рикардо сказал продавцу:

— И вот это кольцо, пожалуйста.

— Прекрасная работа, — кивнул головой продавец. — У вас изысканный вкус, сеньор.

Рикардо, улыбаясь, смотрел, как продавец заворачивает в бумагу изящные сафьяновые футляры с драгоценностями. Он чувствовал себя совершенно счастливым, каким не был уже много-много лет.

 

ГЛАВА 30

Роза торопилась. Ей еще надо было зайти в банк и снять крупную сумму наличными.

«Представляю, какое это вызовет удивление в банке», — подумала Роза. Вслух, конечно, никто ничего не скажет, но пойдут пересуды и догадки. Нет ли какого-нибудь способа этого избежать? С кем посоветоваться? С Эрнандо? Это невозможно. С Феликсом? Тем более нельзя. Хотя почему нельзя? Что, разве Роза преступница? Она не совершила ничего плохого.

Тут же память услужливо подсказала слова того безжалостного человека: «Похищение детей считается уголовным преступлением».

Роза попыталась взять себя в руки и посмотреть на ситуацию трезвыми глазами. В конце концов, вряд ли удастся вечно скрывать факт своего замужества. (Хотя еще несколько дней назад Розе казалось это достаточно простым делом.) Пожалуй, придется обнародовать эту тайну.

Роза представила себе, как о ее браке узнают все здешние знакомые, и вздрогнула. Ей показалось, что она уже слышит сплетни и пересуды. Надо же, оказывается, у сеньоры Дюруа есть муж в Мехико, от которого она столько лет скрывалась! Всем будет любопытно узнать причину. И что она тогда скажет? Признается всем в том, что тогда застала мужа с другой женщиной? Кто-то пожалеет ее, а кто-то сочтет дурой.

Роза вспомнила, как однажды в гостях симпатичная женщина, мать двоих детей, рассказала, что в свое время, узнав об измене мужа, немедленно настояла на разводе. И хотя ей удавалось совмещать работу с воспитанием дочек, она раскаивалась в том давнем поступке. «Молодая я была, глупая. Была б рядом со мной мать или старшая подруга, могла бы меня остановить, и жизнь тогда сложилась бы иначе».

Вспомнив эту историю, Роза подумала, что она ведь тогда тоже оказалась одна, без матери, и некому было удержать ее от импульсивного поступка. «А Томаса?» — напомнила себе она. Что правда, то правда, Томаса с самого начала неодобрительно смотрела на Розино решение.

Просто у Томасы такой мягкий характер, что она всю жизнь подчинялась Розиному влиянию.

Роза представила себе, что было бы, если бы она тогда не решила исчезнуть. Наверно, Рикардо попросил бы прощения, обещал бы хранить ей верность. Но смог бы он сдержать обещание? Может быть, за тем эпизодом последовали бы другие, подобные. Роза достаточно насмотрелась на семьи, про которые все знали, что мужья почти открыто гуляют где-то на стороне, а жены делают вид, что их это не касается.

Нет, такая жизнь не для Розы Дюруа. Она слишком себя уважает. В конце концов, она своим трудом создала этот салон, создала себе профессиональное имя, которое пользуется определенной известностью.

Да, сказала она самой себе. И вот сейчас ты со своим чувством самоуважения и с профессиональным именем вынуждена идти на встречу с шантажистом, неся ему в конверте два миллиона песо.

Возразить на это она не могла. Роза чувствовала себя в ловушке, из которой нет выхода. Она медленно побрела к банку.

Когда Роза подходила к бару Мартинеса, ей казалось, что на душе у нее лежит огромный груз, который пригибает ее к земле. Она с трудом заставила себя подойти поближе и оглядеться.

Ненавистный ей человек со светлыми курчавыми волосами уже сидел за стойкой. Роза села за столик, стоящий в углу. Ей не хотелось привлекать к себе внимание.

Разумеется, ей и в голову не приходило, что прилично одетый, но ничем не примечательный господин за соседним столиком знает о ее поступках за последние две недели гораздо больше, чем кто-нибудь из родных. Детектив Карильо прибыл сюда заранее, следуя за Херувимом, и уже успел занять наблюдательный пост.

Херувим небрежной походкой подошел к столику Розы и опустился на стул.

— Добрый вечер, сеньора. Вы принесли конверт?

Роза молча кивнула.

— Я очень рад, что мы договорились. Не бойтесь, мы не потребуем от вас ничего невозможного. Будем считать, что это всего лишь вознаграждение за услугу. Я бы хотел, чтобы вы мне прямо сейчас передали конверт.

Роза так же молча вынула приготовленный конверт из сумочки и подала ему. Херувим небрежно заглянул внутрь, но пересчитывать деньги не стал.

— Надеюсь, что вы не ошиблись в подсчете. Впрочем, это быстро выяснится. Ну что же, я свяжусь со своими друзьями в столице. Думаю, что мы будем поддерживать с вами контакт регулярно. Возможно, в следующий раз я сумею вам доставить какие-нибудь новости о вашем родственнике.

Во взгляде Розы отразилось такое отвращение, что Херувим ухмыльнулся, встал с насмешливым поклоном и отошел к стойке бара. Роза осталась сидеть неподвижно и только через несколько минут нашла в себе силы подняться и выйти из бара.

У Каролины было превосходное настроение. Отделка нового дома была закончена, она собиралась въезжать на этой неделе. Сегодня она купила себе новое вечернее платье и кольцо с бриллиантом, а кроме того, детектив Карильо доложил ей о новой встрече Розы Дюруа с человеком, недавно освободившимся из тюрьмы. Дело становилось очень интересным. Любопытно было бы узнать, что связывает респектабельную деловую женщину с подобным типом. Если Каролине удастся это разузнать, будет что сказать Эрнандо.

Кстати, по поводу Эрнандо у Каролины возник новый план действий. Она уже убедилась, что, провожая ее после совместных ужинов домой, Эрнандо прощается с ней у порога, и уговорить его зайти очень трудно. «Ну что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе», — подумала Каролина. Сегодня вечером она решила навестить Эрнандо в его квартирке.

Разумеется, для этого нужно было иметь подходящий повод. И повод нашелся.

Шел уже девятый час вечера. Эрнандо Тампа расположился в столовой за скромным холостяцким ужином. Разумеется, готовить самому ему почти не приходилось. Его матушка донья Виолета подыскала ему приходящую служанку, которая прекрасно готовила. Каждый день она приходила убирать квартиру Эрнандо, покупала продукты и готовила, так что к приходу хозяина его обычно ждало в микроволновой печке что-нибудь аппетитное. Но Эрнандо считал себя страшно самостоятельным из-за того, что сам, без помощи матери или жены, разогревал свой ужин, а потом складывал посуду в моечную машину, чтобы служанка могла помыть ее на следующий день.

Поужинав, Эрнандо налил себе стаканчик вина и включил записи мексиканских народных песен. Руки сами собой потянулись к гитаре, висящей на стене, пальцы стали перебирать струны. Слова песен, говорившие о любви, неизбежно вызывали в его мыслях облик Розы.

Казалось бы, Эрнандо не на что было жаловаться. Их ужин в ресторане прошел вполне приятно. Роза чувствовала себя вполне непринужденно, рассказывала о поездке Лус Марии в столицу, спрашивала о самочувствии родителей Эрнандо, словом, была приветлива и доброжелательна, как всегда. Они даже потанцевали немного. И все же Эрнандо был неспокоен. У него не выходил из головы самоуверенный взгляд, который бросил на него тот лощеный тип, с которым они встретились перед отъездом в ресторан. Эрнандо несколько раз пытался вызвать Розу на разговор о новом знакомом и специально задавал вопросы о поездке в Монтеррей. Но Роза как назло с удовольствием рассказывала ему о своих экспонатах, об отзывах коллег и жюри, о фотографиях, которые сделала Лаура, но никак не упоминала сеньора Феликса Наварро.

Слушая нежные и задорные мелодии, Эрнандо успокаивал себя рассуждениями, что, возможно, он преувеличил опасность. Нет ничего странного, если столичный бизнесмен увлечен Розой, но это отнюдь не значит, что он пользуется взаимностью.

В этот момент раздался звонок в дверь. Эрнандо пошел открывать, недоумевая, кто бы это мог быть. На пороге стояла Каролина.

— Добрый вечер, Эрнандо, извини, что я тебя потревожила дома, я ненадолго, — быстро произнесла Каролина, пройдя вслед за хозяином в гостиную. Эрнандо предложил ей сесть, что она с благодарностью сделала. Потом Эрнандо, перед которым стояла на столике начатая бутылка вина, предложил ей выпить бокал. Каролина поблагодарила и сказала, что она выпьет с удовольствием.

После этого она откинулась на диване, положив ногу на ногу, и приступила к изложению своего дела.

— Ах, Эрнандо, ты должен простить меня за рассеянность. Когда ты передал мне бумаги для оформления покупки дома, там не хватало одного документа. Помнишь, доверенности из банка, подтверждающей мое право распоряжения моей долей собственности. Я должна была принести ее тебе сегодня в контору, чтобы ты зарегистрировал ее в документе. Но днем я об этом совсем забыла. А мой адвокат ждет меня утром в половине девятого. Я не могу обойтись без твоей подписи и печати на бланке, поэтому и осмелилась тебя побеспокоить в такое время.

— Пустяки, Каролина, ты меня нисколько не побеспокоила. Я сейчас подготовлю документы. — Эрнандо взял толстую папку, над которой он немало потрудился за последнее время, и склонился над бумагами.

— Я тебе чрезвычайно благодарна, — сказала Каролина, отпивая вино маленькими глотками. — Как важно все-таки иметь настоящего друга, которому можешь доверять. Но не буду тебе мешать. Лучше послушаю музыку.

Через несколько минут Эрнандо закончил оформление документов и сложил их обратно в папку.

— Теперь все в порядке. Можешь встречаться со своим адвокатом.

— Ты меня очень выручил, — томным, протяжным голосом проговорила Каролина. Потом она добавила: — До чего я себя здесь уютно чувствую. Верно говорят, что дома отражают характеры своих хозяев, и здесь чувствуется твоя теплота.

Она опять помолчала.

— Эрнандо, это замечательная музыка, но я хочу попросить тебя об одолжении. Спой мне, пожалуйста, сам. Я ведь помню, какой у тебя чудный голос.

Она говорила так искренне и трогательно, что Эрнандо не мог отказать. Он взял гитару и, аккомпанируя себе, приятным голосом запел известную всем в Мексике «Утреннюю серенаду».

— Просто божественно, — вздохнула Каролина. В этот момент она неловко повернулась, так что опрокинула на себя не только бокал с недопитым вином, но и бутылку, которые она перед этим незаметно поставила на самый край столика.

— Ой, что же это? — чуть не плача, воскликнула она.

Эрнандо засуетился, пытаясь вытереть ее платье салфетками. Конечно, ему это плохо удавалось, учитывая, сколько вина было вылито.

— Бедная Каролина, как жаль, такое чудесное платье… — растерянно бормотал Эрнандо.

Каролина вроде бы начала успокаиваться.

— Ничего страшного, это можно легко высушить. Ах, какая досада… Если бы можно было во что-нибудь переодеться.

Эрнандо смущенно посмотрел на нее.

— Я могу предложить тебе свой халат, если ты не возражаешь…

Каролина засмеялась:

— Что ж, это даже оригинально. Я воспользуюсь твоим предложением и еще немного посижу у тебя, пока платье не подсохнет.

Эрнандо проводил Каролину в ванную и подал ей симпатичный махровый халат. Каролина отсутствовала добрых полчаса. Разумеется, Эрнандо знал, что женщины всегда тратят много времени, чтобы привести себя в порядок, он старался сосредоточиться на делах, которые ему предстоят завтра, но помимо его воли он все время помнил о том, что сейчас в его ванной комнате находится молодая, красивая женщина. Совершенно некстати ему вспомнилось, как доверчиво и трогательно смотрела на него Каролина, когда он провожал ее домой из ресторана, и какое разочарование промелькнуло в ее лице, когда он распрощался.

Наконец Каролина появилась в комнате. Ее волосы были причесаны по-другому, и сама она выглядела посвежевшей и более юной. Она показалась Эрнандо более беззащитной, потому что сняла туфли на высоких каблуках и ее босые ноги были обуты в пушистые домашние тапочки Эрнандо. Эрнандо сам не знал, почему ему захотелось привлечь ее к себе и утешить. Чтобы скрыть свое замешательство, он отвернулся, вставляя новую кассету в магнитофон, а потом предложил Каролине еще вина.

— Да, пожалуй, выпью, если у тебя есть еще бутылка. Я себя как-то взвинченно чувствую, мне надо немножко успокоиться.

— Может быть, хочешь кофе? — спросил Эрнандо.

— Да, это было бы прекрасно. — И когда Эрнандо потянулся к кофеварке, Каролина предложила: — Давай я сделаю кофе, а ты еще споешь.

Эрнандо опять взял в руки гитару. Он запел, а глаза его не отрывались от стройной фигуры молодой женщины. Каролина, скромно потупив глазки, хлопотала с кофеваркой, потом встала, чтобы достать кофейные чашечки. Полы ее длинного халата распахнулись, и Эрнандо имел возможность полюбоваться ее стройными ножками, после чего его исполнение романса стало еще более пылким.

— Пожалуйста, вот кофе, Эрнандо, — сказала Каролина, придвигая ему чашку и касаясь его руки своими тонкими пальцами, украшенными перстнями.

Эрнандо поднес ко рту ароматный напиток, который показался ему необыкновенно вкусным.

— Как ты замечательно завариваешь кофе, — сказал он, пристально глядя на нее.

— Спасибо, я рада, что тебе нравится, — скромно отозвалась Каролина. Она переменила место и оказалась совсем близко от Эрнандо, но не рядом с ним, а напротив. Ее большие глаза казались глубокими и загадочными.

— Каролина, какая ты красивая, — забыв о всякой осторожности, произнес Эрнандо.

Каролина вздохнула и тихо прошептала:

— Ах, Эрнандо, мне так приятно быть здесь с тобой в эту минуту. Эта музыка, эта уютная комната, твое пение. Все это отвлекает меня от грустных мыслей о моей неудавшейся жизни.

— Не говори так. Твою жизнь неправильно называть неудавшейся. Ты молода, и у тебя еще все впереди.

Но в этот момент Каролина задрожала, придвинулась поближе к Эрнандо и вдруг прижалась к его плечу, и он увидел, что по щеке ее катится слеза.

Этого Эрнандо с его мягким сердцем не мог вынести. Он нежно обнял Каролину за плечи и стал тихо гладить.

— Что ты, Каролина, успокойся, не плачь, пожалуйста, — повторял он.

— Эрнандо, ты такой добрый. Ты единственный, кто меня понимает по-настоящему. Я чувствую себя такой одинокой, — всхлипывая, но не слишком сильно, чтобы не покраснели глаза, проговорила Каролина.

Эрнандо еще крепче прижал ее к груди. Конечно, любому мужчине приятно, когда на него смотрят как на спасителя, и Эрнандо не был исключением. В этот момент он почувствовал, как лицо Каролины приблизилось и ее губы оказались совсем рядом с его губами. Он поцеловал ее. В ответ она обвила его шею руками и, вся затрепетав, прижалась к нему еще сильнее.

— Эрнандо, милый, я не могу без тебя, — шептала она.

Эрнандо подхватил ее на руки и понес в спальню.

Положив ее на кровать, он на секунду отвернулся и не видел, как на ее губах заиграла довольная улыбка. Первая часть ее плана была успешно выполнена.

 

ГЛАВА 31

В школе Лус сначала чувствовала себя очень неуверенно, ведь она не знала, как зовут учителей и учеников из ее класса. Однако ей удалось довольно скоро все узнать, она даже специально записывала имена на листок, а дома повторяла. Большинство учеников сначала почти ничего не заметили, разве что подумали, что Дульсе опять дуется — у нее случались приступы плохого настроения, когда во время перерыва она уходила от всех и стояла в стороне.

Однако прошло несколько дней, и все вдруг стали замечать, как изменилась Дульсе Линарес. Во-первых, она начала лучше учиться. Хотя Лус и пыталась сделать так, чтобы это не случилось внезапно, она просто не могла вести тетради так же небрежно и грязно, как ее сестренка. А по истории и географии отвечала хорошо, потому что знала эти предметы, хотя иногда для убедительности делала вид, что не может ответить на какой-нибудь элементарнейший вопрос. Ведь все-таки было бы очень подозрительно, если девочка в один миг из троечницы превращается почти в отличницу.

Но дело было не только в знаниях и аккуратности. Лус, хотя она и была похожа на Дульсе как две капли воды, держалась по-другому. И если Дульсе, например, в жизни никогда не задумывалась, нравится ли она окружающим, то Лус могла даже немного пококетничать и, во всяком случае, смотрела на себя со стороны. По-видимому, это случилось оттого, что Дульсе постоянно видела перед собой лишь тетю Кандиду, расплывшуюся и грузную, которая очень мало внимания уделяла своей внешности, тогда как Лус могла брать пример с всегда подтянутой и элегантной Розы.

И вот мальчишки из класса и даже некоторые старшеклассники вдруг стали задерживаться взглядом на Дульсе Линарес, девочке, которую они прежде совершенно не замечали. Теперь тетя Кандида и Селия могли больше не беспокоиться — по крайней мере по дороге из школы домой у их любимой племянницы всегда находился провожатый.

А как она вдруг стала готовить! Сначала, когда девочка появилась на кухне, Кандида, как она всегда делала раньше, посоветовала ей пойти в свою комнату, или в сад, или еще куда-нибудь, но только не мешать. Но племянница ласково улыбнулась и сказала:

— Тетушка, дорогая, можно я останусь? Мне же когда-нибудь надо учиться готовить.

Кандида только рот раскрыла. Она могла ожидать, что Дульсе фыркнет и уйдет, хлопнув дверью, или крикнет: «Ну вот, ты всегда так!» — или наперекор всем останется, а потом уйдет сама, когда минут через пять ей надоест наблюдать за тетей и служанкой. Но чтобы она вот так рассудительно говорила, да еще так ласково!

— Ну конечно, оставайся! — согласилась растроганная Кандида.

В тот день она боялась доверить Дульсе что-то серьезное, но, увидев, как хорошо у девочки все получается, разрешила ей немного помочь. Она думала, что племяннице скоро надоест возиться на кухне, однако Дульсе прекрасно справилась с порученным ей делом и перешла к другому, более ответственному — стала следить за мясным соусом, который пузырился в глубокой сковородке.

Что ни день, Дульсе совершала на кухне подвиг за подвигом, пока, наконец, не испекла такой отменный пирог с почками, что Кандида только ахнула. Она сама никогда не была на такое способна.

Естественно, весть о том, что у Дульсе открылись разнообразнейшие и совершенно неожиданные таланты, очень быстро облетела всех родственников и знакомых. Кандида обсуждала с подругами каждый новый штрих в поведении племянницы, дольше всего разговаривая, разумеется, с Ванессой — ведь та была свидетельницей чуда, когда ребенок, который в жизни не спел ни одной ноты, по крайней мере на глазах своих родственников, вдруг сумел повторить, вернее, самостоятельно спеть одну из труднейших арий. Все это казалось каким-то неправдоподобным превращением.

Ванесса нашла для чудо-девочки прекрасного учителя по вокалу. Это был пожилой преподаватель консерватории дон Ксавьер Мендоса. Когда его пригласили заниматься пением к девочке, которая, как ему сказали, никогда раньше не обучалась вокалу и не пела, он наотрез отказался.

— Эти богатые считают, что могут нанимать академика для того, чтобы обучать первоклассника счету на палочках, — сердился он. Но пришедшая специально на встречу с ним Ванесса стала умолять его хотя бы прослушать девочку. Дон Ксавьер неохотно согласился, но при условии, что ее привезут к нему в класс, сам он куда-то ехать категорически отказался.

Так получилось, что Лус в первый раз повезла в консерваторию именно Ванесса. И хотя Лус понимала, что это делается во многом в расчете на ее отца, она видела, что тетя Ванесса совершенно искренне хочет помочь и ей.

Ванесса с молодости была страстной любительницей музыки и понимала, что у девочки настоящий талант, который необходимо развивать. И сейчас, когда они вместе ехали в машине по направлению к внушительному зданию консерватории, Ванесса подумала, что брак с Рикардо стал для нее теперь даже более желательным, чем раньше, потому что помимо мужа она приобретала еще и замечательную талантливую дочь.

Когда они вошла в класс, дон Ксавьер критически окинул Лус взглядом и, проворчав: «Ну что ж, попробуем», подошел к роялю и открыл крышку.

— Что будете петь, моя милая? — спросил он.

Лус вконец растерялась. С одной стороны, ей очень хотелось заниматься здесь в консерватории — в Гвадалахаре она не могла об этом и мечтать, — но, с другой стороны, если сейчас она станет петь отрывки из оперных арий или свою сольную партию, с которой она выступала во время пасхальных каникул, тетя Ванесса наверняка что-нибудь заподозрит.

— Простите, — тихо сказала Лус, — можно я без тети. Я при ней стесняюсь.

— Ну что ты, Дульсе, дурочка моя! Чего меня стесняться? — удивилась Ванесса.

— Ну пожалуйста, — пробормотала Лус, и на ее глазах появились большие крупные слезы.

Ванесса вздохнула, посетовав про себя на очередные выходки Дульсе, но все же вышла из класса.

— Ну, я вас слушаю, — еще мрачнее сказал дон Ксавьер, который терпеть не мог всех этих капризов.

— «Аве Мария» Шуберта, — тихо сказала Лус.

Дон Ксавьер заиграл вступление, и Лус запела. Это был один из ее коронных номеров, и она знала, что справится. По мере того как она пела, лицо дона Ксавьера принимало все более удивленное выражение. Да, эта девочка действительно поет, а учитывая, что, по словам Ванессы Рейносо, которая знает ее с детства, она нигде не училась, если не считать уроков пения в школе, то пела она просто превосходно.

— Отлично! — сказал он уже совершенно иным тоном, чем говорил прежде. — А еще что-нибудь? — Он хитро улыбнулся. — Чуть посложнее.

Дон Ксавьер хотел определить, где сейчас находится предел возможностей юной певицы. «Аве Мария» она спела, безусловно, хорошо, но это ведь, в сущности, довольно простая для исполнения вещь, которую может спеть и самоучка.

— Может, арию Розины из «Севильского цирюльника»? — неуверенно предложила Лус. Она уже забыла, что она — это вовсе не она, а Дульсе Линарес, которая в жизни никогда не пела до самого последнего времени. Ей захотелось показать этому строгому знатоку своего дела, на что она действительно способна. И она запела. Когда закончилось последнее: «Все будет так, как я хочу», дон Ксавьер вскочил из-за рояля и пожал девочке обе руки.

— Прекрасно, превосходно! И сила голоса, и удивительный тембр, и диапазон! Такую ученицу я бы стал учить и бесплатно, потому что потом будут говорить: «Как, вы не знаете Ксавьера Мендосу, это же учитель великой…» Как вас зовут? — он удивленно посмотрел на девочку. Ванесса называла ее имя, но он его успел забыть.

— Лус, — ответила Лус, — то есть нет, Дульсе. Дульсе Мария Линарес.

— «…великой Линарес», — закончил дон Ксавьер свою тираду. — Да, я буду вас учить, чего бы мне это ни стоило. Но скажите, — он внимательно посмотрел на нее, — ведь не может быть, чтобы вы ну совсем нигде не учились. Так не бывает. Я ведь чувствую, что вам ставили голос.

Лус испугалась. А вдруг дон Ксавьер сейчас обо всем догадается, расскажет Ванессе, та передаст Кандиде? И тогда весь их план рухнет. К невероятному изумлению дона Ксавьера, она вдруг горько разрыдалась.

— Ну что с тобой? — удивился старик. — Разве я сказал что-нибудь обидное?

— Это… это тайна, — сквозь всхлипывания сказала Лус, — пожалуйста, никому не говорите. Я вам потом все расскажу, только не сегодня, хорошо?

— Хорошо, хорошо, — успокоил ее дон Ксавьер. — Я никому ничего не скажу. Но кое о чем я догадываюсь. Я, видимо, имею дело с принцессой, которая живет инкогнито?

Лус улыбнулась сквозь слезы.

— Что-то вроде того.

— Ладно, я никому ничего не скажу, пока не придет время. А теперь мне надо поговорить с сеньорой Рейносо.

 

ГЛАВА 32

На следующий день Роза собиралась прийти с работы пораньше. Мысль о шантаже по-прежнему мучила ее, но она старалась сосредоточиться на других делах. Накануне вечером звонил Феликс и попросил разрешения заехать к ней днем.

Дульсе улизнула из дому сразу вслед за матерью и сразу же отправилась в полюбившийся ей бар, где подавали мороженое. Она продолжила изучение ассортимента и в этот раз потребовала три порции подряд. Когда с мороженым было покончено, Дульсе достала маленькое зеркальце и стала разглядывать себе горло. Ей показалось, что горло чуть-чуть покраснело. Дульсе кашлянула раз, потом другой. Ей показалось, что в горле немножко запершило. Она попробовала говорить хриплым голосом. Вроде бы получилось. Конечно, для гарантии неплохо было бы съесть еще мороженого, но Дульсе почувствовала, что в данный момент у нее на это сил не хватит.

Она вернулась домой, где Томаса уже встала и хлопотала на кухне. Увидев Дульсе, она послала ее за покупками. Из всех домашних дел Дульсе больше всего нравилось ходить в магазин. Она наслаждалась свободой, которой ей дома не хватало. Но все же Дульсе смутно чувствовала, что от нее ожидают гораздо большей помощи.

Беспокоило Дульсе и то, что она не знала, как ей приступить к выполнению своей задачи. Маму надо как-то подготовить. Но как? В последний день она показалась Дульсе какой-то рассеянной и даже грустной. Накануне вечером Роза рано ушла в свою комнату, оставив дочку смотреть телевизор, и Дульсе даже не удалось с ней поговорить. Но сегодня Роза обещала прийти днем не поздно, так что у Дульсе будет возможность попробовать.

Когда Дульсе с аппетитом уплетала обед, приготовленный Томасой, зазвонил телефон.

— Это тебя, детка, — сказала Томаса, передавая ей трубку.

Дульсе со страхом взяла телефонную трубку и приложила к уху. В трубке раздался характерный раскатистый голос, который девочка сразу узнала. Это был дон Антонио.

— Добрый день, дон Антонио, — робко сказала Дульсе голосом, совершенно неотличимым от голоса ее сестры. Ах, если бы по музыкальному слуху они тоже не отличались! Насколько было бы проще!

— Ну, как поживает наша примадонна? — с добродушной иронией спросил дон Антонио. — Не забыла, что репетиция завтра в пять?

У Дульсе сердце ушло в пятки.

— Я помню, дон Антонио, — сказала она, стараясь говорить как можно более хрипло. — Только… я не смогу завтра прийти.

— Не сможешь. Ну и как это следует понимать?

— Я… дон Антонио, я пока не могу петь, — пролепетала Дульсе.

— Не можешь петь? И что же, интересно, тебе мешает?

— Дон Антонио, я охрипла. У меня горло побаливает.

— А к врачу ты ходила?

— Нет, я просто полоскала горло несколько раз в день и думала, что пройдет. А пока не проходит.

— Что-то мне не нравится эта история. Дай-ка мне, пожалуйста, поговорить с твоей мамой.

— Мамы сейчас нет дома, она еще не вернулась.

— Хорошо, я позвоню ей попозже. Я буду настаивать на том, чтобы она отвела тебя к врачу. И вообще попрошу донью Розу быть с тобой построже. Ты что-то совсем перестала беречься, небось мороженого переела?

— Я… нет…

— Хорошо, лечись и поправляйся, мы тебя все ждем. Я поговорю вечером с твоей мамой.

Томаса подозрительно посмотрела на Дульсе.

— Это что еще такое насчет горла? — спросила она. — А ну, покажи.

Дульсе послушно высунула язык.

— Да ничего, Томаса, почти совсем не болит. Просто мне сейчас петь трудно.

— Ишь ты, петь трудно. То по целым дням чирикает, а тут вдруг трудно ей стало. Как-то на тебя столица плохо действует.

Дульсе опустила глаза в тарелку.

— Вообще ты, смотрю, разбаловалась. Я сегодня зашла в твою комнату: вещи разбросаны, постель кое-как застелена, в ванной пол не вытерт. Что, теперь для тебя служанку специальную нанимать надо?

Дульсе покраснела. Действительно, дома в Мехико за нее все это делала Селия.

— Да нет, Томаса, я уберу.

— Ну то-то же, — сказала Томаса, накладывая на тарелку фасоль, приправленную самыми разными овощами.

В это время они услышали, как открывается входная дверь, а затем голос Розы:

— Ну вот и я. Как вы, мои дорогие?

Дульсе и Томаса заговорили одновременно.

— Мамочка, как хорошо, что ты пришла, — начала Дульсе.

— Смотри, что наша красавица вытворяет. Горло у нее болит, сказала своему дону Антонио, что петь не может.

Роза расстроилась. Она как раз надеялась, что сегодня ей удастся отключиться от всех забот. Феликс обещал заехать на машине и собирался отвезти Розу с дочкой покататься за город. Роза решила, что это будет подходящим случаем представить Феликса Наварро своей семье. А тут вдруг горло болит.

Увидев огорчение Розы, Дульсе стала уверять ее, что она чувствует себя нормально и что горло уже прошло.

Томаса в это время подавала Розе обед и уговаривала подкрепиться.

Роза решила, что визит к врачу может подождать до завтра.

— А что ты скажешь, Лус, — начала она, — если мы сейчас отправимся с тобой на прогулку к Большому каньону?

— Ой, мамочка, как здорово, — закричала Дульсе, которая знала, что в окрестностях Гвадалахары расположен один из красивейших каньонов в Мексике, который они даже изучали на уроке географии. — Ты сама поведешь машину? — с интересом спросила Дульсе. Научиться водить машину было ее давней мечтой, и она не могла дождаться того дня, когда ей исполнится достаточно лет для получения прав. Хотя тетя Кандида постоянно твердила ей, что сидеть за рулем — неженственно и что настоящая сеньора всегда может нанять себе шофера.

— Нет, на этот раз я не сама поведу. Нас пригласил на прогулку сеньор Феликс Наварро, с которым я познакомилась на выставке в Монтеррее.

У Дульсе заметно вытянулось лицо.

— Да-а? А я думала, что мы будем с тобой вдвоем.

— Ну что ты, девочка, мы же с тобой и так всю жизнь вдвоем. Господин Наварро был очень любезен и в Монтеррее, и здесь, в Гвадалахаре. Он собирается открыть здесь представительство своей фирмы.

— У него семья? — спросила Томаса.

— Нет, Феликс Наварро холостяк, — как можно небрежнее ответила Роза, как будто семейное положение сеньора Наварро не имело ровно никакого значения.

Но ни Дульсе, ни Томаса так не считали.

Дульсе не на шутку забеспокоилась. Она еще так недавно познакомилась с мамой и все поджидала подходящего момента, чтобы поговорить с матерью об отце, так что неожиданное появление поклонника ее ничуть не радовало. Она попыталась представить себе, как он выглядит и как ей вести себя при его появлении. Потом решила действовать по вдохновению.

В назначенный час раздался звонок в дверь и на пороге появился сеньор Феликс Наварро. Одет он был, как всегда, в элегантный и дорогой светлый костюм, а в руках держал большой букет красных роз.

Роза провела его в гостиную и предложила сесть.

— Познакомьтесь, пожалуйста, сеньор Наварро. Это моя близкая родственница Томаса, которая в детстве заменила мне мать, а вот моя дочь Лус Мария.

Сеньор Наварро склонился перед Томасой и почтительно поцеловал ей руку. Потом поздоровался с Дульсе и произнес:

— А, это та самая Лус, которая так великолепно выступила на телевизионном фестивале. Я смотрел эту программу и получил большое удовольствие.

— Правда? Я думала, такие программы смотрят только дети, — сказала Лус. Потом она уселась на диван рядом с Томасой и уставилась на гостя.

— Здесь у меня небольшой подарок для юной сеньориты, — сказал Феликс и протянул ей коробку с шоколадными конфетами. Коробка была украшена яркими рисунками, и Дульсе со своим острым зрением сразу разглядела, что это ее любимые конфеты с ликерной начинкой.

— Большое спасибо, вы очень добры, — нараспев произнесла Дульсе самым жеманным голосом, на который была способна. Потом повернулась к матери и громко продолжила: — Какая жалость, мамочка, что у меня в Мехико началась аллергия и врач в студенческом общежитии строго запретил мне есть шоколад.

Конечно, Дульсе рисковала, делая такое заявление, но она рассчитывала на то, что при госте Роза не станет подробно расспрашивать ее и тем более уличать в противоречиях.

— Сеньор Наварро, вы выпьете с нами кофе? — обратилась к нему Роза, чтобы скрыть замешательство.

— С удовольствием, сеньора Дюруа. И прошу вас называть меня просто Феликс.

— А вы меня называйте Роза, — улыбнулась Роза. — Лусита, сходи, пожалуйста, на кухню и приготовь кофе.

К счастью всех присутствующих, Томаса тоже решила пойти на кухню и лично проследить за приготовлением угощения для гостя. Так что на несколько минут Феликс и Роза остались вдвоем.

— Я очень рад вас видеть, — произнес он, глядя ей в глаза долгим взглядом. — Смею надеяться, что в этот приезд вы сможете уделить мне больше времени. У меня нет знакомых в этом городе, и вечерами я чувствую себя несколько одиноко.

— С удовольствием, но я не знаю, как у меня будет со временем, — сказала Роза. — Салон требует постоянного внимания, и потом у Лус сейчас начнутся занятия, репетиции, а она в последнее время стала какая-то нервная. Наверно, переходный возраст.

— Я понимаю ваши заботы, — сказал Феликс. — И все-же иметь детей — большое счастье. Тем более что у вас такая очаровательная и талантливая дочка.

— Это правда, и мы с ней были всегда очень близки. Но в последние дни я чувствую, что она как-то изменилась. У меня впечатление, что ее что-то беспокоит. Это началось после ее возвращения из Мехико. Я не знаю, связано ли это с ее выступлением на конкурсе или нет?

— Может быть, она очень переволновалась. Я слышал, что артисты после ответственных выступлений могут испытывать эмоциональный спад. А тем более они еще дети.

— Возможно, вы правы. Феликс, я так вам благодарна за понимание. Вы так меня успокаиваете.

— Роза, я всегда рад быть вам полезным и мечтаю только о том, чтобы вы почаще предоставляли мне такую возможность.

В этот момент в комнату вошла Дульсе. Она несла поднос, приготовленный Томасой. На подносе были кофейные чашечки, сахарница и маленькие блюдечки с различными печеньями и сладостями. Томаса не знала только одного. Когда она доставала чашки, она увидела, что по одной из них идет большая трещина, так что она вот-вот расколется. Томаса, разумеется, отставила ее в сторону. Но когда она отвернулась, Дульсе наполнила эту чашку кофе и именно ее поставила теперь перед Феликсом Наварро. Конечно, гарантии, что чашка разобьется, не было, ну а вдруг…

Дульсе скромно сидела в уголочке и изучала маминого гостя. Нельзя было отрицать, что вид у Феликса был достаточно импозантный. Но Дульсе решила, что он очень самодовольный. Видно было, что этот человек привык к тому, что окружающие попадают под его влияние.

«И уж во всяком случае, мой папа гораздо красивее!» — подумала Дульсе.

Феликс и Роза продолжали светскую беседу. Теперь в присутствии девочки разговор перешел на Розин цветочный салон. Чтобы подкрепить жестом свою реплику, Феликс с размаху поставил чашку на блюдечко, и… чашка раскололась и черное кофейное пятно расплылось по столу, покрытому вышитой салфеткой.

— Ой, простите, пожалуйста, какая досада, — проговорил Феликс.

— Ничего, это пустяки. Лус сейчас уберет, — сказала Роза.

— Конечно, мамочка, — отозвалась Дульсе. — Только сейчас схожу на кухню за тряпкой, чтобы вытереть это пятно. Хорошо еще, что вы на костюм себе не пролили, — сказала Дульсе, впрочем, не вполне искренне.

Она с подчеркнутым старанием убирала осколки разбитой чашки и вытирала пятно, время от времени насмешливо взглядывая на Феликса, но стараясь, чтобы мать эти взгляды не перехватила. Феликс почувствовал себя несколько неуютно.

— Если вы готовы, мы можем сейчас выехать, — сказал он.

— Конечно, Феликс. Лус, собирайся быстренько. Сеньор Наварро отвезет нас к Большому каньону.

У Дульсе промелькнуло желание сказать, что она никуда не поедет, потому что плохо себя чувствует, но потом решила, что гораздо умнее будет сопровождать взрослых и посмотреть, как будет вести себя дальше этот важный сеньор. Вспомнив о своих любимых проделках в школе, Дульсе прихватила с собой коробочку с кнопками. Как ни прискорбно в этом признаться, ученики в школе Дульсе в Мехико иногда позволяли себе развлекаться таким способом, хотя тетя Кандида много раз объясняла племяннице, что такое поведение недостойно благовоспитанной сеньориты. Дульсе в таких случаях обычно отвечала, что она не хочет быть благовоспитанной сеньоритой.

Наконец Роза с дочкой вышли из дома и направились к машине Феликса. Это был «Ягуар» последней модели, которым Феликс по праву гордился. Впрочем, он обычно возил на прогулки исполненных восхищения сеньор и сеньорит и совсем не представлял, что значит иметь дело с не очень воспитанной школьницей, чьи интересы совершенно не совпадают с его собственными.

Машина тронулась в путь, и вскоре они уже оставили за собой улицы Гвадалахары и выехали на дорогу. По краям дороги высились пальмы, цветущие кактусы, и Дульсе на заднем сиденье с удовольствием рассматривала пейзаж за окном и чувствовала себя превосходно. Однако в этот момент, как раз после небольшой остановки, она увидела красноречивый взгляд, который Феликс бросил на ее мать, и решила, что пора принимать участие в беседе. Как раз в этот момент Феликс завел мотор и машина тронулась.

— Вы, наверно, недавно водите машину, сеньор Наварро? — заметила вслух Дульсе.

— С чего это ты взяла, Лус? — строго спросила Роза.

— Ну, сеньор Наварро так резко трогается с места после остановки, — непринужденно заявила Дульсе. — Отец Энрике объяснял нам, что плавность при старте достигается только после долгих лет практики.

— Не говори глупостей, Лус, ты в этом ничего не понимаешь, — возразила Роза. — Сеньор Наварро прекрасно водит машину.

Феликс промолчал. У него появлялось желание ответить этой нахальной девчонке, но он не мог проявить свое раздражение на глазах у ее матери. Поэтому ему оставалось только молчать и делать вид, что его это не волнует.

Окрестности Гвадалахары Дульсе понравились. Каньон оказался гораздо более величественным, чем она себе представляла по уроку географии. С его вершины низвергался очень красивый узкий водопад, который назывался Кола де Кабальо — Конский хвост. Феликс стал рассказывать им, что ряд местных предпринимателей пытаются организовать строительство подвесной дороги или фуникулера к каньону для привлечения туристов. Про себя Дульсе подумала, что хорошо бы, чтобы этот проект не осуществился. Ей гораздо больше нравилось наслаждаться нетронутой красотой этого места, не наталкиваясь поминутно на толпы туристов.

На обратном пути Феликс предложил поужинать в одной из деревень, которую они проезжали.

Дульсе чинно уселась за столик первая и начала изучать меню. Феликс подождал, пока Роза займет место, а сам замешкался, увлеченно объясняя ей достоинства этого сельского ресторанчика. Когда же он сел на свое место, он повел себя совсем не так, как можно было ожидать от такого солидного господина. Он почему-то вдруг подскочил, едва не перевернув столик, мрачно уставился на сиденье, потом что-то убрал с него и осторожно сел опять.

— Что-нибудь случилось? — спросила Роза.

— Пустяки, просто на сиденье откуда-то взялась кнопка, — хмуро сказал Феликс, устремив на Дульсе испепеляющий взгляд.

Роза, не понимая, в чем дело, с трудом удерживалась от улыбки. Феликс сгорал от желания всыпать как следует этой ужасной девчонке, но не смел выразить свои чувства, чтобы не испортить отношения с ее мамой. Розе, которая никак не подозревала свою послушную дочку в таких каверзах, все это показалось забавным недоразумением.

Обуреваемый такими противоположными чувствами, Феликс за столом был не так красноречив, как обычно. Тем не менее, благодаря приветливости и хорошему настроению Розы, он успокоился и начал разворачивать перед ней грандиозные проекты своей компании, связанные с Гвадалахарой. От них он перешел к обсуждению сравнительных достоинств разных городов Мексики для постоянного жительства.

Дульсе с сожалением видела, что Роза слушает своего собеседника с заметным интересом.

Вдруг Феликс замер на полуслове и начал судорожно глотать воздух. Он только что поднес ко рту ложку овощного рагу, которое принес официант, а теперь никак не мог закрыть рот. Глаза его округлились, он закашлялся и быстро схватил графин и налил себе воды. Только когда он выпил воды, он смог позвать официанта.

— Официант, замените мне это блюдо. Оно чересчур наперчено.

— Слушаюсь, сеньор, — невозмутимо произнес официант.

— Здесь действительно довольно острые блюда, — произнесла Дульсе, которая с аппетитом поглощала свою порцию рагу. — К ним надо привыкнуть. Наверно, в ваших краях готовят по-другому.

Феликс опять метнул на нее испепеляющий взгляд, но предпочел не отвечать. Дульсе удалось хотя бы частично добиться своего: Феликсу захотелось, чтобы эта прогулка поскорей закончилась. Про себя он решил, что больше никогда не предложит Розе брать с собой эту несносную девчонку. И вообще постарается встречаться с ней где-нибудь вне дома.

И все же Роза выглядела такой довольной и так благодарила Феликса, когда он высадил их у дома, за чудесную экскурсию, что Дульсе не могла чувствовать себя спокойной.

Дульсе писала Лус первое письмо:

«Привет, Лус!

Как ты поживаешь? У меня пока все нормально. Мама и Томаса ни о чем не догадались. Они записали твое выступление на видео, так что я опять тебя смотрела по телевизору.

Я была у мамы в салоне, и мне ужасно понравилось. Там очень красиво. Еще мама водила меня обедать в «Эль Параисо». Мама очень красивая и добрая, но в последние дни она немного грустная. Я не знаю, почему. Я познакомилась с твоим Энрике. Мы ели мороженое, и он звал меня в кино. Я не знаю, что мне делать в школе на английском. Вдруг меня спросят?

Звонил дон Антонио и сказал мне про репетицию. Я сказала, что не могу петь, потому что у меня болит горло. Он очень рассердился. Обещал поговорить с мамой.

Лус, придумай, пожалуйста, что мне им сказать? Отчего люди перестают петь? Я ем мороженое, но оно не очень помогает.

Вчера приходил новый мамин знакомый. Его зовут сеньор Феликс Наварро. Я не знаю, сколько ему лет. Мама сказала, что он не женат. Он принес маме розы и смотрел на нее телячьими глазами. Я дала ему треснутую чашку, которую он пролил (жалко, что не на себя), и подложила в кафе кнопку на стул. Очень было смешно, когда он подпрыгнул. Еще подсыпала перец ему в рагу. Хочу в следующий раз подбросить ему банановую корку. Не знаю, что еще можно сделать. Он очень важный. И очень хорошего о себе мнения.

Я собираюсь поговорить с мамой, но не знаю, как выбрать подходящий момент. Мне кажется, нельзя терять время.

Напиши, как папа, тетя Кандида и все остальные.

Твоя любящая сестра Дульсе Мария Линарес».

 

ГЛАВА 33

Вернувшись из консерватории домой, Лус первым делом сбегала на почту и принесла домой письмо от Дульсе. Она от души посмеялась над тем, как сестренка пыталась отвадить нового ухажера мамы. Но ее совсем не обрадовал тот факт, что этот неизвестный ей Феликс Наварро продвинулся так далеко, что приходит к маме в гости и водит ее в кафе. Но теперь Лус знала, что мама все равно не может выйти замуж, так же как и отец не может жениться, ведь живы их законные супруги. Но поскольку сами они еще не знают об этом, все может случиться.

Лус много расспрашивала тетю Кандиду о прошлом, о том страшном землетрясении и совершенно убедилась, что и тетя, и отец твердо уверены, что Роза с маленькой дочкой погибли. А вот мама… Чем больше Лус вспоминала свои прежние попытки заговорить с матерью об отце, тем больше ей казалось, что Роза всегда стремилась уйти от прямых ответов на вопросы дочери. Тот факт, что она не сделала никаких попыток разыскивать отца, упорно говорил, что она этого и не хотела. Возможно, она вместе с Томасой нарочно уехала в другой город, чтобы скрыться. Но почему? Лус подозревала, что отец, возможно, смог бы ответить на этот вопрос. Только как бы завести такой разговор?

Это было не так-то просто. Лус видела, что отец каждый день возвращается домой поздно, а иногда и вовсе не приходит, объясняя это деловыми поездками по городам Мексики. Однако Лус постепенно стала отличать настоящие поездки от мнимых, и ей было даже удивительно, что Кандида этого не видит. Если Рикардо действительно был вынужден ехать в какую-нибудь Куэрнаваку или Гуанахуато, он приезжал усталый, и Селии приходилось очищать его костюм от пыли. В других же случаях он возвращался «из командировки» веселый и довольный, а костюм его не требовал чистки.

Лус попыталась спросить у Кандиды, где бывает отец и с кем встречается, но Кандида просто пришла в ужас, когда услышала такие разговоры. Даже если она сама о чем-то догадывалась, она явно придерживалась мнения, что девочка вообще не должна задумываться о таких вещах.

Оставалась тетя Ванесса.

Ванесса все больше привязывалась к девочке, и Лус тоже чувствовала большую симпатию к этой приятной, интеллигентной женщине. Она бы относилась к ней еще лучше, если бы… если бы не мама.

Однако Лус была уверена, что отец встречается вовсе не с ней, как бы того ни хотела тетя Кандида. Есть еще какая-то женщина, о которой никто никогда не упоминает, которую отец не только не приглашал домой, но и не показывал никому из знакомых и друзей. Все это казалось ей очень опасным. Ведь раз папа уверен, что мама погибла много лет назад, что может остановить его перед новой женитьбой? В этой ситуации Лус было очень трудно действовать в одиночку, но у нее вдруг появилась союзница — сеньора Ванесса Рейносо.

Последнее время, приходя в дом Линаресов, Ванесса стала гораздо больше времени уделять девочке, даже больше, чем Кандиде, к которой, как считалось, она приходила. С Дульсе стало интересно разговаривать, с ней можно было обсудить фильм, поговорить о музыке. Она стала более интересной собеседницей, чем Кандида, чьи интересы касались только кухни, длинных телесериалов и вязания.

Однажды, когда Ванесса сидела в гостиной за чашечкой кофе, Лус, дождавшись, когда тетя уйдет на кухню давать какие-то указания Селии, спросила у Ванессы:

— Тетя Ванесса, а вы ждете моего папу, да?

Ванесса внимательно посмотрела на девочку и улыбнулась:

— Пожалуй, нет. А почему тебя это интересует?

— Потому что, — чистосердечно ответила Лус, — вы хорошая. Но мне кажется… — Она не договорила.

— Что тебе кажется? — Ванесса серьезно смотрела на девочку. — Скажи, Дульсе. Для меня это очень важно.

— Мне кажется, что есть еще одна, — решительно сказала Лус. — Злая.

— Откуда ты это взяла? — спросила Ванесса. — Тебе кто-нибудь сказал? Или, возможно, ты что-то видела?

— Нет, — покачала головой Лус. — Мне только так кажется. Но я почти уверена. А вы?

— Мне тоже так кажется. И я тоже почти уверена. — Ванесса никогда не думала, что вдруг начнет откровенничать с ребенком. Но сейчас, глядя в серьезное лицо девочки, не жалела о словах, которые невольно вырвались у нее.

— Но что же делать! — воскликнула Лус. — Надо его спасать. Папа ведь такой… добрый. Он всем верит. Тетя Ванесса, вы что-нибудь знаете о ней? Хоть кто она?

Ванесса грустно посмотрела в широко раскрытые глаза девочки и, покачав головой, ответила:

— Этого я не знаю. Но я думаю, ты права, она нехорошая женщина. Впрочем, я не могу сказать ничего определенного. Рикардо, твой отец, никогда даже не упоминал о ней.

— Мне кажется, что он встречается с ней почти каждый день, — сказала Лус. — Вот и сегодня. Почему он не пришел домой сразу после работы? Тетя Кандида скажет, у него дела. Никакие это не дела, тетя Ванесса, это она! Он ходит к ней!

В этот момент в гостиную вернулась Кандида, и они прекратили разговор. Однако весь вечер Ванесса поглядывала на девочку с новым интересом. Она была почти уверена, что Дульсе не прочь видеть ее женой своего отца и потому настроена против соперницы. В этом она ошибалась.

А вот Милашку совершенно не волновал факт, что у Рикардо есть дочь. Она, конечно, знала об этом и даже видела ее фотографии, но ей и в голову не приходило, что эта совершенно чужая для нее девочка может интересоваться их отношениями. Хотя ей стоило бы уже задуматься о реакции семьи Рикардо, ведь он подарил ей обручальное кольцо и, таким образом, назвал своей невестой.

Нельзя сказать, чтобы Милашка безумно радовалась этому.

— Ченте, — выговаривала она своему дружку, который, в отличие от нее, с большим энтузиазмом относился к предстоящей свадьбе. — Мне все это отвратительно. Я сама себе удивляюсь, я вроде всегда хотела замуж за богатого, а теперь вот выхожу и почему-то не радуюсь.

— Но это же совсем не надолго, кошечка моя, — убеждал ее Пиявка. — Немного потерпеть, а зато потом будем жить в свое удовольствие. А то ведь, — он с досадой махнул рукой, — живем как последние… Опять денег нет.

— Ты же, как только деньги попадают тебе в руки, их тут же спускаешь. Будь ты хоть миллиардером, все растратишь за неделю. Нет, Ченте, мне этот брак как-то не по душе. Он ведь меня действительно любит, а я…

— Не ты первая, не ты последняя, кто выходит замуж по расчету, — философски заметил Пиявка.

— Если бы просто по расчету, — вздохнула Милашка. — Назвать человека мужем и знать, что его скоро убьют…

— Что-то ты стала слишком чувствительная, с чего бы это? — расхохотался Пиявка. — Вишь, сменила место работы и уже заговорила как благородная. Я тебе покажу это благородство. — Пиявка вдруг перестал хохотать и сунул Милашке под нос большой потный кулак. — Видела? Или ты живешь и делаешь по-моему, или вовсе не живешь.

Милашка промолчала.

Пиявка встал. Он был раздражен. Во-первых, его раздражали эти «слюнтяйские» разговоры — Милашке, видите ли, стало кого-то жалко. Но еще больше его угнетало другое — опять нет денег. Пиявка действительно ежедневно ходил в самые дорогие рестораны, накупил себе красивой модной одежды, но этого ему было мало, очень мало. А машина, причем такая, чтобы люди на улице восхищенно оборачивались, а квартира — не эта двухкомнатная конура, а большая, просторная квартира с шикарной мебелью или еще лучше собственный дом. На это нужны были деньги, много денег. У Пиявки же на сегодняшний день едва ли хватало на рестораны.

Он метался из угла в угол, как тигр в клетке.

— Нет, это дальше терпеть невозможно! — сказал он сквозь зубы. — Этот Саморра у меня быстро раскошелится. Видали, он мне не будет платить. Дело, мол, не сделано.

— Но это так, — добавила Милашка. — Мы же не оклеветали Линареса и не очернили, как обещали, вспомни, о чем мы договаривались.

— Верно, — еще больше разозлился Пиявка. — Но нам теперь это невыгодно. Куда выгоднее очернить этого Саморру или вообще отправить его на тот свет! Тебе нужен высокопоставленный муж! А то, что мы там ему обещали и не сделали, меня уже мало волнует. Пусть платит по счетам Густаво.

Пиявка вынул сигарету и закурил. На душе у него было скверно. Даже если удастся пощипать этого Саморру, деньги прибудут только через несколько дней, в самом лучшем случае послезавтра. А может быть, это затянется на гораздо больший срок. И что, все это время он будет вот так сидеть в четырех стенах, не имея денег, чтобы пойти поужинать? Пиявка ткнул сигарету в пепельницу.

— Херувим! — стиснув зубы, сказал он. — Этот-то что сидит, затихарился? Что-то давненько от него ничего не слышно. Как уехал в свою Гвадалахару, так и пропал. Он что же думает, я ему дал материал на эту бабу и он теперь может сам ее разрабатывать, а мне — фиг? Не выйдет! — Пиявка ударил кулаком по столу, а затем, как будто приняв решение, сел у телефона и начал набирать какой-то номер, судя по всему, междугородный.

Милашка внимательно следила за ним. Как это ни покажется странным, у нее в голове едва ли не в первый раз мелькнула мысль: «Неужели от меня ему всегда были нужны только деньги? Ведь он готов меня выдать замуж за кого угодно, хоть за Саморру, если будет надеяться на выгодный куш». Остается только удивляться, как это не пришло ей в голову раньше, когда он спокойно смотрел, как она уходит то с одним, то с другим клиентом в «Твоем реванше», лишь бы эти мужчины хорошо платили.

Пиявка не замечал ее внимательного взгляда. Он был уверен, что Милашка как была, так и останется его верной рабыней, которая готова выполнять любые его приказания и прихоти. Сейчас он был озабочен другим. Как добраться до Херувима. Надо узнать, чем он там занимается.

Трубку на другом конце провода сняли, и Пиявка, к своему облегчению, услышал знакомый хриплый голос Херувима.

— Алло, я вас слушаю.

— Привет, Эдуардо Херувим, — насмешливо сказал Пиявка. — Как дела, как живешь? Давненько не имел от тебя сведений. Хоть бы весточку послал, а то уж я и соскучился по тебе. Думал, уж не послать ли к тебе кого-нибудь из моих мальчиков, чтобы они узнали, как ты там, не заболел ли?

— Ну что ты, Ченте, зачем так беспокоиться, — примирительно ответил Херувим. — Ты хочешь свои проценты? Пожалуйста. Мы, кажется, договаривались о половине?

— Да, — ответил Пиявка. — Значит, тебе удалось найти эту дамочку?

— Без всякого труда, — усмехнулся Херувим. — Здесь она птица известная. Держит громадный цветочный салон на одной из главных улиц. Так что с первого же раза выложила мне миллион песо. А теперь готовится передать еще десять — ни больше ни меньше, так что шесть лимонов твои.

— Погоди, — медленно проговорил Пиявка, мысли в его голове бешено скакали. — Ты ее чем прижал-то?

— Да ты что, забыл? — искренне удивился Херувим: Пиявка обычно никогда ничего не забывал. — Ты же сам мне дал эту фотографию. Там она с мужем, как его, Рикардо Линарес. Так вот, пока муженек ее слезно оплакивает, думая, что она погибла, она преспокойно живет себе в Гвадалахаре, сменив имя. У нее теперь французская фамилия — Роза Дюруа, это вам не какая-то простецкая Роза Гарсиа.

— Она его жена! — воскликнул Пиявка, ведь он послал Херувима в Гвадалахару, когда плана относительно женитьбы Линареса не было и в помине. — Как скверно! И официального развода, конечно, не было.

— Конечно, — подтвердил Херувим. — Для этого ей пришлось бы объявиться, начался бы суд, ребенка еще неизвестно кому присудили бы, сам понимаешь.

— Вот что, — решительно сказал Пиявка. — Ее надо убрать. Быстро и без лишнего шума.

— Ну нет, сначала надо ее как следует пощипать, — возразил Херувим. — Зачем такая срочность?

— Надо, — ответил Пиявка, не желая вдаваться в детали. — Эта женщина мне очень мешает. Очень мешает, ты понял?

— Понял, хоть и не до конца. — Пиявка слышал, как Херувим на другом конце провода удивленно засопел. — Только, шеф, как насчет оплаты? Такие делишки не делаются бесплатно, ты же сам понимаешь.

— Забирай мою долю, — отрезал Пиявка и, подумав, что Херувим хочет что-то возразить, добавил: — Я же понимаю, что моя доля куда больше, чем та сумма, которую ты назвал. Не знаю, насколько ты уменьшил куш, но думаю, раза в два. Так? — Пиявка захохотал, представляя искаженное от злости лицо Херувима. — Я бы на твоем месте сделал то же самое, не беспокойся. Так ты меня понял, чтобы ее не было!

Пиявка повесил трубку.

— О ком это ты говорил? — спросила Милашка, которая ничего не знала о задании, данном Пиявкой Херувиму.

— Да есть тут одна, — небрежно ответил Пиявка. — Перебежала мне дорогу. А я этого не люблю.

И этот небрежный тон, которым Пиявка говорил, распоряжаясь судьбами и жизнями людей, снова едва ли не в первый раз в жизни покоробил Милашку. «Вот так будет и со мной, — подумала она, — если я ему перестану быть полезной».

 

ГЛАВА 34

Сегодня у Дульсе был трудный день. С утра она попыталась покашлять, чтобы отложить поход в школу, но Роза сказала, что горло у нее не красное, и пришлось отправиться на занятия. На уроках Дульсе старалась помалкивать и не привлекать к себе внимания. Она несколько расстроилась, когда услышала, что изучают Дульсины одноклассники. По некоторым предметам Лус далеко обогнала сестру.

Сложнее всего было на переменах. Сразу после звонка Дульсе окружали восторженные одноклассники и наперебой начинали расспрашивать ее про конкурс. Спасалась Дульсе только тем, что ребят было много и они галдели, перебивая друг друга. Каждому хотелось высказать свое мнение о телепередаче, некоторые вспоминали свои поездки с родителями в другие города, и таким образом Дульсе ухитрилась не проронить почти ни слова. Она только изо всех сил улыбалась, из-за чего к концу занятий ей стало казаться, что у нее скулы сводит. После последнего урока она постаралась улизнуть незаметно. Кое-кто собирался было последовать за ней, но она заявила, что хочет зайти в книжный магазин, где занялась разглядыванием разных книг и журналов, и постепенно одноклассники отстали. Конечно, от Энрике она бы так легко не отделалась, но тот сегодня должен был идти с отцом на футбольный матч и поэтому поспешил в другую сторону.

Наконец Дульсе осталась одна. В этот момент она даже почувствовала облегчение. В принципе, дома Дульсе часто страдала от одиночества, но за эти дни она поняла, что общество даже симпатичных людей вполне может утомить, если каждую минуту приходится следить за собой, чтобы не проговориться.

Дульсе шла по улице и не подозревала, что является объектом пристального внимания человека, который следовал за ней, хотя и в некотором отдалении. У этого парня были светлые курчавые волосы, довольно смазливые черты лица, но в его улыбке было что-то зловещее.

Дождавшись, пока девочка остановилась у какого-то прилавка со сладостями, мужчина догнал ее и встал рядом с ней.

— Привет, Лус Мария! — развязным голосом обратился он к ней. — Неужели не узнаешь старого знакомого?

Дульсе отозвалась: «Добрый день!», а потом посмотрела на него повнимательнее. Разумеется, узнать она его не надеялась, но все же вид этого человека показался ей несколько странным. Он отличался от остальных маминых знакомых, хотя ей трудно было бы сказать, чем именно.

Херувима этот взгляд ничуть не смутил. Он так же бесцеремонно продолжал.

— Нехорошо, малышка, забывать приятелей. Ну, как поживает твоя мамочка?

— Спасибо, она поживает хорошо, — осторожно ответила Дульсе.

— Хорошо, говоришь? Ну и славно. Значит, тебе нетрудно будет передать ей привет от друга Лало и вот это письмецо. — С этими словами он вытащил из кармана конверт без марки, на котором было только написано: «Госпоже Розе Дюруа».

Дульсе все это показалось каким-то необычным. Почему этот мамин знакомый не отдал Розе конверт сам? А впрочем, может быть, он собирался это сделать, но увидел Дульсе на улице и решил сэкономить себе время. Может быть, это какой-нибудь заказ на букеты. Ну да, скорее всего этот парень работает посыльным в какой-нибудь фирме, подумала Дульсе. Конечно, девочка еще не разбиралась в тонкостях сословных различий, несмотря на наставления тети Кандиды, но чутье подсказывало ей, что этот человек вряд ли относится к той же категории людей, что ее отец или новый мамин знакомый, сеньор Наварро. Но отказаться выполнить просьбу ей было неловко.

— Хорошо, я передам маме, — сказала она. — А сейчас простите меня, я должна идти. Меня ждут.

— Иди, иди, красавица, — усмехнулся Херувим. — И не забудь передать мамочке, чтобы она не мешкала с ответом.

С этими словами он насмешливо поклонился девочке и зашагал в другую сторону. Дульсе даже не успела заметить, куда он свернул.

Дома Дульсе ждал обед и расспросы Томасы о школе. Кое-как она с этим справилась. А вот вопрос с хором так просто было не решить. Дульсе поняла, что визита к врачу ей не избежать, но что она там скажет?

Когда Роза пришла домой, Дульсе протянула ей письмо.

— Мамочка, это тебе твой знакомый передал.

Роза посмотрела на конверт. Почерк был совершенно незнакомый.

— Какой знакомый? — спросила она.

— Он сказал, что его зовут Лало. Он сам подошел и поздоровался со мной.

— А какой он из себя?

— Обыкновенный, довольно молодой. Волосы светлые. Еще зубы желтые. Какой-то он немного странный.

Роза похолодела.

— Что он тебе сказал? — встревоженно спросила она.

Дульсе смутилась. Как могла, она попыталась пересказать свой разговор с незнакомцем.

— Подожди, ты говоришь, что он тебя узнал? Так ты его раньше видела?

Дульсе смутилась еще больше.

— Мамочка, я не знаю. Может быть, видела мельком, но забыла. А может быть, и нет. Во всяком случае, я его не узнала.

Роза поняла, что дальше спрашивать бесполезно. Она взяла письмо, сказала Томасе, что есть сейчас не хочет, и пошла наверх в свою спальню.

Там Роза дрожащими руками вскрыла конверт. Письмо гласило:

«Известные вам лица хотели бы получить от вас двадцать пять миллионов песо. В этом случае вам гарантируется полное молчание касательно известной вам информации. Деньги должны быть переданы не позднее чем через два дня. О способе передачи сообщим дополнительно. В противном случае информация попадет всем заинтересованным лицам. Подумайте о своей дочери».

Подписи не было.

Роза пошатнулась и почти упала на кровать. Письмо выпало из ее рук на пол. Роза попыталась поднять его и снова начала вчитываться в строчки, написанные печатными буквами, которые расплывались перед ее глазами. Но ничего нового ей прочитать не удалось. Неслыханные, невозможные требования были сформулированы весьма четко.

Особенно потрясло Розу то, что преступник обратился к ней через ее дочку. Несомненно, это была часть психологического давления. Они ясно давали понять, что в курсе всех Розиных дел, знают членов ее семьи и не остановятся перед тем, чтобы причинить ей вред.

«Я этого не вынесу», — подумала Роза. Ей пришло в голову, что надо немедленно обратиться в полицию. Ведь шантаж — уголовное преступление. Этого ужасного человека найдут и посадят в тюрьму.

Да, но он сам сказал, что действует не один. У него наверняка есть сообщники. Так что поимка одного этого типа Розу не спасет. И кроме того, если Роза обратится в полицию, ее годами скрываемая тайна выйдет наружу.

Двадцать пять миллионов песо? Где взять такие деньги? Разумеется, цветочный салон приносил Розе доход, но столько свободных денег у нее не было.

Что же делать? Придется что-нибудь продать. Собственно, слово «что-нибудь» для этого не подходило. Единственной драгоценностью Розы, за которую можно было выручить большие деньги, было колье Паулетты.

Роза отперла небольшой сейф, стоявший в ее спальне, где она хранила важные документы, и достала оттуда футляр, выложенный бархатом. На темном бархате сверкали и переливались камни, вставленные в великолепно выполненную оправу из массивного серебра. Это колье было старинной драгоценностью, которая перешла Паулетте от ее бабушки. Это произведение искусства работы испанских мастеров было, по всей вероятности, выполнено в конце семнадцатого или в начале восемнадцатого века. Хотя камни — несколько крупных изумрудов и великолепный рубин — были явно с Американского континента. Роза очень дорожила этим подарком матери. Когда Паулетта подарила дочери это колье, она просила только об одном: не держать это украшение взаперти в каком-нибудь банке, а носить его.

— Ты знаешь, дочка, говорят, что, когда камни соприкасаются с телом человека, они дышат и приобретают волшебную силу. Носи их, пусть они принесут тебе счастье. А кроме того, когда ты будешь надевать это колье, ты каждый раз будешь вспоминать меня.

Действительно, старинное украшение удивительно шло Розе, подчеркивая ее необычную красоту. Она надевала его по разным торжественным случаям, и ее друзьям оно было хорошо знакомо. Такое уникальное украшение вызывало большой интерес. Богатые дамы Гвадалахары могли похвалиться многими дорогими камнями, но такая старинная драгоценность, пленявшая изяществом и мастерством, была большой редкостью. Многие обращались к Розе с просьбой продать колье, предлагая большие деньги, но Роза всегда отказывалась. Поскольку она не скрывала, что эта вещь подарена ей матерью, такой отказ никого не удивлял. Хотя, например, супруга банкира Менендеса постоянно просила своего мужа купить у Розы это колье и до сих пор не оставила этой надежды.

Роза знала, что за это колье она получит даже больше, чем требуемые двадцать пять миллионов. Но мысль о том, что придется расстаться с подарком матери, больно ранила ее. Роза сидела на постели и чувствовала себя не успешной деловой женщиной, как было еще пару недель назад, а слабой, беззащитной и нерешительной. Ей вдруг чуть ли не впервые за много лет захотелось прислониться к надежному мужскому плечу и предоставить решать все проблемы кому-то другому.

Она вспомнила пылкий взгляд Феликса Наварро, обращенный к ней во время их расставания накануне. Он явно был настроен серьезно. Розе стоило большого труда удержать его от разговоров на слишком личные темы.

«А что, если бы я вышла замуж за Феликса? — спросила сама себя Роза. — Тогда, безусловно, он бы настоял на том, чтобы взять на себя решение всех проблем». Брак с Феликсом означал бы отъезд из Гвадалахары, прочь от низких шантажистов. Но думать о браке было бессмысленно, поскольку самой Розе слишком хорошо было известно ее семейное положение.

Тем не менее Томаса много раз уговаривала Розу довести начатое дело до конца и официально развестись с Рикардо. В конце концов, это, вероятно, можно сделать без огласки, если найти хорошего адвоката. Можно на время уехать из города, пока не будет вынесено судебное решение, и обратиться в суд не здесь, а в другом месте. Кто знает, возможно, Рикардо будет рад тому, что сможет без помех начать новую жизнь.

Казалось бы, такая перспектива должна выглядеть очень заманчивой. Но у Розы почему-то делалось тоскливо на душе, когда она начинала обдумывать такой вариант. Она объясняла самой себе это тем, что боится риска огласки, но в душе она чувствовала, что есть и другая причина. Как ни лестно ей было явное внимание Феликса, многочисленные достоинства которого были неоспоримы, ей не хватало в нем чего-то, что было в порывистом и легкомысленном Рикардо. Она вспоминала свою жизнь с Рикардо и то, как замирало ее сердце, когда он приближался к ней. Ни с Феликсом, ни с Эрнандо Тампа она подобного не испытывала. «Может быть, все объяснялось лишь моей молодостью, и я уже переросла подобные чувства, — подумала Роза. — В моем возрасте пора жить не чувствами, а разумом». И все же при мысли о муже у нее всякий раз начинало ныть сердце.

— Хватит. Так я сама себя мучаю, — сказала вслух Роза. В этот момент снизу ее позвала Томаса. Звонил дон Антонио и просил Розу подойти к телефону.

— Добрый день, донья Роза. Я поздравляю вас с блестящим выступлением вашей дочери.

— Спасибо, дон Антонио. За это мы в первую очередь должны благодарить вас.

— Не стоит, донья Роза. Лучшей благодарностью для меня будет, если Лусита поскорее возобновит занятия. Я звоню для того, чтобы узнать, как она себя чувствует.

— Да вот последние дни она жаловалась на горло. Я как раз собиралась вести ее к врачу.

— Ну раз так, подождем, что скажет доктор. Не сочтите за труд мне потом позвонить и сообщить, что он скажет.

Розе стало стыдно, что она уже несколько дней откладывала визит к врачу. Всю жизнь Роза очень серьезно относилась к своим материнским обязанностям, и в то же время всю жизнь она ощущала смутное чувство вины перед дочерью. Поскольку Роза занялась самостоятельным бизнесом, когда Лус была еще совсем маленькой, ей приходилось много времени отдавать работе. Маленькая Лус оставалась на попечении Томасы. Разумеется, Томаса нежно любила девочку, как родную внучку, и любовь эта была взаимной, но каждый раз, когда возникала даже маленькая проблема, Роза начинала корить себя за то, что она не уделяет должного внимания дочери. В молодости Роза мечтала создать своим детям безоблачное детство в обстановке нежности и любви, чтобы они не испытали того, что пришлось испытать Розе, выросшей сиротой. И вот теперь получилось, что ее единственная дочка росла без отца, а сама Роза иногда приходила домой только тогда, когда девочка ложилась спать, и лишь успевала пожелать ей спокойной ночи.

Конечно, Роза благодарила Бога, что Лус выросла такой хорошей, любящей и доброй девочкой. Тем больше она была встревожена сейчас, когда стала замечать в дочке некоторую резкость, капризность, даже упрямство. Розе трудно было объяснить такую перемену. Ей хотелось посоветоваться с кем-нибудь, кто мог бы ее понять.

Но сейчас надо было спешить к врачу. Роза позвонила их постоянному врачу, который лечил Лус с детства, и тот согласился принять их сегодня же вечером. К счастью, он жил неподалеку.

Осмотрев девочку, доктор Родригес сказал, что он не наблюдает у нее признаков ангины или ларингита и что, по его мнению, Лус здорова. Лус согласилась, что горло у нее прошло, но сказала, что у нее «что-то со связками» и петь она никак не может. Доктор Родригес отправил девочку в приемную, а Розу попросил задержаться.

— Видите ли, сеньора Дюруа, я хотел поговорить с вами не в присутствии дочки. Я, разумеется, не специалист по голосовым связкам, и, если дело так пойдет, я направлю вас на консультацию к отоларингологу. Но у меня подозрение, что причина здесь не столько медицинская, сколько психологическая.

— Что вы имеете в виду? — обеспокоенно спросила Роза.

— Понимаете, — начал доктор, — вопрос довольно деликатный. Мы знаем, что артистические натуры обычно самые ранимые и впечатлительные. Лус еще очень молода, она много занималась в этом году и добилась больших успехов. В результате на нее вдруг свалилась известность, можно даже сказать, популярность. Это большая нагрузка для подростковой психики. Даже взрослые не всегда выдерживают испытание славой.

— Вы хотите сказать… — начала Роза.

— Сеньора Дюруа, я могу ошибаться. Но мне кажется, что Лус сейчас переживает своего рода эмоциональный стресс в результате обилия сильных переживаний. И, возможно, в качестве защитной реакции ей хочется уйти в себя, переменить образ жизни, и это выражается в ее отказе петь.

— Вы так считаете? — растерянно проговорила Роза.

— Повторяю, я могу ошибаться. Но если я прав, лучше всего будет подождать некоторое время. Дайте ей восстановить равновесие, не заставляйте ее делать что-то против воли. Я бы посоветовал вам сейчас почаще бывать с девочкой, чтобы сохранить ее доверие.

Роза задумалась. Объяснение доктора Родригеса начало казаться ей убедительным. С его помощью она могла ответить сразу на несколько вопросов, которые у нее возникли по поводу Лус в последнее время. Роза решила последовать совету доктора.

Ах, как хотелось Розе, чтобы кто-нибудь дал подобный совет ей самой. Розе тоже нужно было восстановить равновесие. Она чувствовала, что в последние дни сама испытывает эмоциональный стресс, и ей казалось, что силы ее на исходе.

В этот день, когда Роза поехала на работу, в ее сумочке лежал футляр с колье. Она уже почти смирилась с мыслью, что придется его продать. Кроме того, со вчерашнего дня Розу начала беспокоить безопасность дочери. Если этот тип вчера подошел к ней среди бела дня, что может помешать ему проделать это в другой раз? Поэтому Роза утром сама отвезла дочку в школу и сказала, чтобы та не возвращалась домой в одиночку.

«Ничего себе! — подумала Дульсе. — Только что освободилась от опеки тети Канди, так теперь снова меня хотят водить за ручку!»

Вслух она сказала:

— Что ты, мамочка, волнуешься? Со мной ничего не случится.

— Это ты так думаешь, — ответила Роза. — Ты же сама сказала, что вчера с тобой заговорил незнакомый человек, которого ты не узнала.

Дульсе испугалась:

— А что, разве это не твой знакомый?

Роза вздохнула:

— Доченька, это нехороший человек, и я тебя прошу никогда с ним больше не разговаривать. И вообще ни с кем незнакомым не разговаривай.

Дульсе про себя подумала, что, к сожалению, знакомых у нее в Гвадалахаре гораздо меньше, чем у ее сестры Лус. Но объяснить это матери она не могла.

— Вот поэтому я и хочу встретить тебя из школы.

В этот момент в голову Дульсе пришла счастливая мысль.

— Мамочка, а можно меня проводит Энрике?

Роза, знавшая Энрике и его семью и считавшая его хорошим мальчиком, решила, что это неплохой выход из положения.

— Ну хорошо, — сказала она. — Но только, даже когда ты с ним, не разговаривай с незнакомыми людьми на улице.

Дульсе послушно кивнула.

И вот теперь Роза неподвижно сидела за письменным столом в своем кабинете. Перед ней лежали письма, на которые надо было ответить, счета, выписанные магазином, которые она должна была подписать, и счета, выставленные им для оплаты. Роза была не в силах даже взять ручку, чтобы поставить свою подпись.

В этот момент зазвонил телефон.

— Сеньора Дюруа? — раздался вкрадчивый голос.

У Розы задрожали руки.

— Доброе утро, сеньора Дюруа, — продолжал голос. — Надеюсь, ваша маленькая барышня передала вам наше послание.

— Как вы смеете тревожить ребенка? — сказала Роза задыхающимся голосом. — Вам что, мало того, что вы мне покоя не даете?

— Ну что вы, сеньора Дюруа, — ответил голос в трубке. — Наоборот, мы хотим, чтобы наши отношения были улажены к обоюдной выгоде, и после этого не будем вас больше тревожить.

— Но у меня нет таких денег, — слабо проговорила Роза.

— А вы хорошенько подумайте. При желании деньги всегда можно достать. У вас успешный бизнес, вы всегда можете взять взаймы под залог или продать что-нибудь.

— Но на это потребуется время.

— Сожалею, сеньора Дюруа, но мы не можем долго ждать. Если послезавтра указанная сумма не будет нам вручена, придется обратиться к сеньору Линаресу. Будем надеяться, что уж он-то сумеет заплатить за эту информацию настоящую цену. Так что не откладывайте это дело. Послезавтра утром я буду вам звонить. — Раздался щелчок и гудок в трубке.

 

ГЛАВА 35

Эрлинда едва не выронила из рук трубку, когда в ней раздался знакомый глуховатый голос:

— С вами говорит друг вашего брата Густаво. Вы не забыли меня?

— Нет, — чуть слышно ответила Эрлинда, а затем вдруг разрыдалась: — Умоляю вас, скажите, что с ним. С того дня, как вы передали мне это письмо, прошло уже столько времени, и больше никаких известий! Я уже не знала, что и думать.

— Могу вас успокоить, сеньора, — ответил Пиявка, — Густаво уже почти поправился, и скоро вы сможете его увидеть. Он вам сам позвонит и, возможно, даже приедет к вам.

Услышав о том, что Густаво может прийти к ним домой, Эрлинда сжала трубку в руках с такой силой, что пальцы побелели. Ведь Рохелио ничего не знает о том, что Густаво бежал, и вряд ли согласится принять его. Что же делать? А Пиявка тем временем продолжал:

— Теперь осталось только снабдить его приличным костюмом. Рубашки, носки, ботинки, сами понимаете, сеньора, когда человек бежит из тюрьмы, он не может иметь приличный гардероб. Однако, чтобы его потом не нашли, прежде всего нужно выглядеть как богатый и достойный член общества. Тогда ни одному полицейскому даже не придет в голову, что этот хорошо одетый сеньор может оказаться преступником. Они будут искать беглеца в трущобах. Так что ваша помощь сейчас необходима ему как воздух.

Эрлинда слушала его в полном оцепенении. Рохелио, как назло, должен был получить зарплату через каких-то два дня, и денег у нее практически не было.

— Я думаю, вам будет нетрудно передать мне триста тысяч песо, — сказал Пиявка.

— Триста тысяч! — в отчаянии воскликнула Эрлинда. — У меня осталось всего несколько тысяч. Муж должен скоро получить зарплату. Может быть, можно подождать два-три дня?

Пиявка, стоя в будке телефона-автомата, поморщился. Деньги ему были нужны сегодня.

— Хорошо, — он решил, что лучше получить чуть меньше, но быстрее. — Я постараюсь войти в ваше положение, сеньора. Принесите двести тысяч, но сегодня же. Вы можете занять их у подруги, подумайте, это не такая большая сумма. Итак, кафе…

— Нет-нет, только не в «Паломе», — взмолилась Эрлинда. — Там нас уже видели и снова могут заметить.

— Хорошо, — согласился Пиявка. — Видите, какой я покладистый. Там неподалеку есть небольшой павильон, где продают прохладительные напитки. Направо и за угол. Буду ждать вас там… через два часа.

— Тогда мне придется прийти с ребенком, — твердо сказала Эрлинда. — Скоро должен вернуться муж, если я пойду одна, мне придется объяснять, куда я иду. Поэтому, сеньор, прошу вас, нужно, чтобы Тино ничего не заметил.

— Ладно, — недовольно проворчал Пиявка, — но прошу не опаздывать.

Повесив трубку, Эрлинда заметалась по квартире, ломая руки. Где взять денег? Двести тысяч — это как раз та сумма, которую им удалось пока отложить на образование Флорентино. Но Рохелио может хватиться их. Значит, нужно будет как можно скорее доложить деньги назад. Можно, конечно, пойти к соседке и занять у нее. Но Эрлинда знала, что отдать быстро она не сможет, значит, придется пойти в несколько разных мест и занять суммы поменьше. Но это может возбудить любопытство — не пройдет и получаса, как кумушки уже начнут судачить.

«Рикардо, — решила она. — Придется обратиться за деньгами к нему». Эрлинда понимала, что ей будет трудно объяснить брату мужа, зачем ей эти деньги, и все же она понимала, что это ее единственный выход. Эрлинда вошла в спальню. Деньги они хранили в конверте, который лежал в выдвижном ящике письменного стола. Ящик запирался на ключ, но и Рохелио, и Эрлинда знали, где лежит ключ.

Эрлинда решительным жестом отперла ящик и вынула конверт. Там лежало ровно двести тысяч песо.

Она посмотрела на часы. И как бы в ответ на ее мысленный вопрос замок входной двери щелкнул. Это вернулся Рохелио.

— Здравствуй, дорогой, — с наигранной веселостью сказала Эрлинда. — Как дела на службе? Ты выглядишь уставшим.

Она продолжала что-то говорить, мучительно соображая, под каким предлогом было бы лучше уйти вместе с Тино. Ей ведь нужно отлучиться совсем ненадолго. Но она видела, что в последнее время Рохелио смотрит на нее как-то странно, чувствуя, что она чего-то не договаривает, и поэтому его будет не так просто обмануть.

Помогла ей чистая случайность. Внезапно зазвонил телефон, и трубку снял Рохелио, который стоял рядом. Эрлинда замерла на месте, в ужасе решив, что это опять звонит Пиявка. Однако Рохелио передал ей трубку со словами:

— Тебя просит Урсула.

— Урси, привет, — сказала Эрлинда, у которой камень свалился с души. — Ну что у тебя?

Урсула ежедневно пересказывала подруге свои ссоры и примирения с женихом, которые происходили по нескольку раз в день, и Рохелио давно привык к ее звонкам, хотя и считал, что Эрлинда только зря тратит время на пустую болтовню. Однако на этот раз Урсула была на удивление краткой. Она только сказала, что они с Чучо наконец назначили день свадьбы. Когда она повесила трубку, Эрлинда сделала вид, что продолжает разговор. Она намеренно громко сказала:

— Да, конечно, дорогая. Я тебе непременно принесу все свои выкройки. Да, встретимся через час.

Эрлинда пошла в столовую, где был уже накрыт стол.

— Представляешь себе, Урсула и Чучо наконец назначили день свадьбы, — весело сообщила она. — У них все внезапно, все сломя голову. Вот теперь вдруг понадобились модные журналы и выкройки с платьями для невест. Я обещала ей, что привезу. Мы, наверно, выйдем с Тино, а то он сегодня еще не был на улице.

Рохелио кивнул, внимательно глядя на жену. Не то чтобы он сомневался в ней, но тон, которым она говорила в последнее время, убеждал его, что она что-то скрывает. Впрочем, сейчас сомнений не было — звонила действительно Урсула.

Эрлинда собрала модные журналы и выкройки и, одев Тино, ушла. Рохелио без всякого аппетита съел обед, а затем вошел в гостиную. Какое-то странное предчувствие овладело им. Сам не вполне понимая, зачем он это делает, Рохелио открыл ящик стола, где хранились деньги, отложенные на обучение сына. Конверта на месте не было.

Лус шла по улице Алькала-де-Энарес по направлению к страховому агентству, в котором работал отец. Еще вчера ей пришло в голову, что «та женщина», за которой ухаживает отец, может оказаться его сотрудницей по агентству. Узнать, где оно находится, не составляло большого труда, и теперь Лус хотела подойти к учреждению как раз в конце рабочего дня. Если ее догадка верна, он, скорее всего, выйдет вместе с этой женщиной или будет ждать ее. Что она будет делать, если увидит отца с НЕЙ, Лус еще не продумала.

Вот и широкие двери, рядом с которыми на стене прикреплена большая медная вывеска: «Страховое агентство». Оттуда выходят люди — в основном мужчины в деловых костюмах и в рубашках с галстуками, среди них попадаются и женщины, одетые под стать мужчинам — на всех строгие платья или прямые юбки с блузами.

Лус осмотрелась. Совсем недалеко от входа прямо под окнами агентства находилось небольшое открытое кафе «Палома», откуда можно было видеть всех, кто выходит из дверей учреждения. Лус взяла стакан кока-колы и устроилась за самым крайним столиком.

Ждать ей пришлось недолго. Двери агентства в очередной раз распахнулись, и оттуда вышел ее отец вместе с каким-то симпатичным мужчиной. «Это, наверно, его помощник Леандро Морено», — догадалась Лус, потому что отец часто разговаривал с ним по телефону, обсуждая служебные дела, и вообще говорил о нем как о хорошем друге.

Рикардо вместе с Леандро также направились к кафе. К счастью, они заняли один из отдаленных столиков, и Лус, которая сначала в отчаянии уткнулась носом в стакан, смогла спрятаться от них за спиной толстой женщины, сидевшей как раз между ними.

Лус, разумеется, не могла слышать, о чем они говорят, но видела, что отец очень весел, а Леандро, напротив, все время с неодобрением кивает головой.

За дверью агентства Лус больше не следила и потому не видела, как оттуда вышла Милашка. Она заметила ее, только когда та уже подошла к столику, за которым сидели Рикардо и его помощник. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — это ОНА. Блондинка с ярко накрашенными губами, она, несмотря на свое скромное закрытое платье, сразу же притягивала к себе внимание всех окружающих. И было видно, что она привыкла к такому вниманию.

Лус не отрываясь смотрела на то, что происходит за соседним столиком, забыв даже о том, что ее могут заметить. Увидев, как засветилось радостью лицо ее отца, когда эта блондинка плавной походкой подошла к нему, она была готова от ярости швырнуть стакан на пол. Она не ошиблась — это и была «та женщина». Лус в отчаянии кусала губы. Она бы еще поняла, если бы он влюбился в тетю Ванессу, такую интеллигентную, мягкую, добрую, но ЭТА! А вдруг он вздумает жениться на ней! Хороша у них с Дульсе будет мачеха. «Но он ведь не может жениться! — молнией сверкнула мысль у нее в голове. — Он женат на маме, и они не разведены». Теперь, глядя на эту красивую женщину, она испытывала совершенно несвойственное ей злорадное чувство.

Скоро Леандро Морено поднялся и, попрощавшись, ушел. Рикардо и Милашка остались за столиком одни. Лус продолжала пристально следить за ними.

Вдруг она увидела, как ее отец берет эту куклу за руку и целует ей пальцы. Этого Лус уже не могла вынести. Она выскочила из-за стола с такой скоростью, что все посетители, сидевшие в кафе, с недоумением посмотрели на нее, и вмиг подлетела к столику, за которым сидели Рикардо и Милашка. Они были так поглощены друг другом, что не заметили ее.

— Уважаемая сеньорита, — услышала вдруг Милашка детский голос совсем рядом. — Я очень прошу вас оставить моего отца в покое!

Милашка повернула голову и увидела хорошенькую девочку-подростка, которая смотрела на нее, а ее темные глаза сверкали от ярости.

— Ты это мне? — опешила Милашка.

— Вам, сеньорита, — тихо, но очень зло сказала Лус.

— Дульсе! — воскликнул Рикардо. — Что это такое? Что ты себе позволяешь?!

— А ты? — сказала Лус, глядя на отца в упор. — Почему ты все время обманываешь нас и говоришь, что задерживаешься на работе? Сказал бы открыто, что проводишь время с… этой сеньоритой. Или тебе стыдно?

— Дульсе! — прикрикнул Рикардо, начиная сердиться. — Помолчи, пожалуйста! Ты же ничего не понимаешь! Прекрати немедленно.

— Хорошо, папа, — все тем же тоном продолжала Лус и, повернувшись к Милашке, добавила: — Я хотела предупредить вас, сеньорита, на моего отца вы можете не рассчитывать. Он не может на вас жениться и никогда не женится!

С этими словами она повернулась и со всех ног бросилась дальше по улице.

— Дульсе! Дульсе! — крикнул ей вслед Рикардо, но она неслась вперед, не разбирая дороги.

— Это твоя дочь? — спросила Милашка, когда немного пришла в себя от шока.

— Да, как видишь, — грустно ответил Рикардо. — И как она меня выследила?

Настроение было вконец испорчено. Оба молчали. Рикардо был потрясен произошедшей сценой, и если раньше он мог надеяться на то, что дочь воспримет сообщение о его новой женитьбе спокойно, то теперь такой надежды не оставалось. Отношение дочери к женщине, которая должна скоро стать ее второй матерью, было чрезвычайно враждебным. Придется отложить свадьбу, о которой Рикардо хотел оповестить родственников и знакомых в самые ближайшие дни, хотя (чего греха таить) думал об этом со страхом.

Примерно такие же мысли вихрем крутились в голове у Милашки. Она никогда не задумывалась о том, что у ее будущего мужа есть дочь, причем дочь, которая явно примет ее в штыки. Милашке стало грустно. Каких-то пять минут назад она нежно смотрела на Рикардо и думала, а не перст ли это судьбы, не связать ли ей жизнь с этим милым и добрым человеком всерьез? И вот теперь она увидела, что и тут возникают непреодолимые проблемы. И кроме того… от этой мысли кровь буквально остановилась в ее жилах. «Эта девочка также является наследницей Рикардо, значит, Ченте, скорее всего, решит ее убрать». Милашке стало дурно.

— Исабель, дорогая, что с тобой? — вскочил со стула Рикардо, увидев, как внезапно побелела его подруга.

— Нет, ничего, — ответила Милашка, — просто, мне кажется, нашу свадьбу надо отложить.

 

ГЛАВА 36

Каролина Рокас де Агила не чувствовала себя полностью спокойной. Конечно, ей было приятно, что Эрнандо не устоял и поддался ее чарам. После той памятной ночи он постоянно звонил Каролине, приглашал ее поужинать вместе, дарил цветы. Но по-прежнему старался сохранить определенную дистанцию между ними. По-прежнему ссылался на загруженность работой. И Каролину не оставляла мысль, что ее победа не сможет быть полной, пока у Эрнандо сохраняется надежда завоевать сердце Розы.

Каролина твердо решила морально уничтожить соперницу и была уверена в том, что у нее хватит для этого козырей в руках. Детектив Карильо продолжал выслеживать человека, которого он называл Херувим. Тот поселился в одном из бедных кварталов города и водил крайне подозрительные знакомства среди местных уголовников. Каролина от всей души надеялась, что он не оставит Розу в покое.

В этот день после завтрака Каролина решила прогуляться по магазинам. Покупки были ее страстью, и самые приятные часы ее замужества с Фелипе Агила были те, которые она проводила в магазинах, снабженная чековой книжкой мужа. Недаром жена банкира Менендеса удивлялась, почему Каролина отказалась от такого удобного брака.

Но Консепсьон недооценивала непомерного самолюбия Каролины. Ей нужно было, чтобы ею постоянно восхищались, она обязательно должна была быть в центре всеобщего внимания. Неповоротливый и ленивый Фелипе был не тот человек, с которым ей хотелось появляться в обществе. Другое дело Эрнандо — красивый, стройный — словом, что называют «душа общества».

В таких приятных раздумьях Каролина вызвала машину и поехала в центр города. На улице Авенида де лос Рейес расположены были самые дорогие магазины модной одежды и ювелирные лавки. Именно здесь любила Каролина делать покупки. Ей не приходилось себя ограничивать, потому что деньги шли из щедрого содержания, которое по решению о разводе выплачивал ей бывший муж.

Каролина провела первую половину дня плодотворно и с удовольствием. Ее шофер только и успевал подхватывать очередной пакет, который он должен был нести в машину. Но сейчас Каролина находилась в магазине, где больших пакетов не требовалось. Это был ювелирный антикварный магазин, в котором продавались старинные украшения. Каролина его особенно любила, потому что здесь она могла приобрести себе драгоценности, которые существовали в единственном экземпляре, а это для нее было очень важно.

На темно-синем бархате под стеклом витрины блестели, мерцали и переливались бриллианты и сапфиры, рубины и изумруды, аметисты и топазы. Камни, оправленные в золото и серебро, становились перстнями и браслетами, ожерельями и брошками. Каждый раз, когда Каролина заходила в этот магазин, у нее загорались глаза.

Но сегодня, едва войдя, она остановилась как вкопанная. На самом видном месте посередине хозяин поместил изумительное серебряное колье старинной работы, инкрустированное изумрудами и большим рубином. Но не только удивительное мастерство ювелиров привлекло внимание Каролины. Она прекрасно помнила, где она видела это колье последний раз. Оно было на Розе Дюруа, когда Каролина встретила ее в ресторане с этим бизнесменом, о богатстве и удачливости которого ходило много слухов. Консепсьон еще раньше прожужжала Каролине все уши про необыкновенное колье, которое досталось этой гордячке Розе по наследству, хотя, по мнению Каролины, та совершенно не умела ценить такую вещь по достоинству.

— Если бы это колье было моим, — вздыхала Консепсьон, — оно бы совершенно по-другому заиграло бы. Сколько раз я просила своего толстяка купить его. Но представь себе, эта гордячка отвечает, что колье — материнский подарок и она ни за что с ним не расстанется.

Все это Каролина моментально вспомнила, разглядывая как завороженная эту старинную драгоценность. Невероятно было, чтобы в городе существовало второе подобное украшение.

— Добрый день, сеньор Ластра, — обратилась она к хозяину магазина.

— Рад вас приветствовать, сеньора Рокас, — отозвался хозяин, который прекрасно знал всех именитых покупателей. — Надеюсь, что вас нечто заинтересовало.

— Меня очень интересует вот это колье, сеньор Ластра.

— Замечательная вещь, старинная. И камни великолепные. Работа испанских мастеров. Начало восемнадцатого века, по всей вероятности, из Толедо.

— Да, это великолепное изделие. Не покажете ли вы его поближе?

И, любуясь колье, которое сеньор Ластра достал из-под стекла, Каролина спросила как можно небрежнее:

— Я догадываюсь, откуда у вас эта вещь, сеньор Ластра. Мне кажется, я знаю прежнюю владелицу. Вы мне можете сообщить, кто она, чтобы я удостоверилась?

— Всегда рад вам услужить, сеньора Рокас, но я дал слово не разглашать имени владельца.

Каролина насмешливо пожала плечами:

— Ах, бросьте, сеньор Ластра. Мы оба знаем, кто она. И какую же цену вы назначили за это украшение?

Цена, названная хозяином магазина, потрясла даже привычную к роскоши Каролину.

— Да-а, — задумчиво протянула она. — Ну что же, стоит подумать. Ведь у меня еще есть в запасе некоторое время?

— Не раздумывайте слишком долго, сеньора Рокас, — ответил хозяин. — Вы сами видите, что вещь уникальная. Второй такой не будет. Так что многие интересуются этим колье.

Каролина остановилась и задумалась. Чрезвычайно интересные идеи приходили ей в голову.

Роза быстрыми шагами направлялась к бару Мартинеса. Сегодня еще раз тот ужасный человек звонил ей по телефону и велел принести деньги в бар. Если же Роза не появится, сказал он, то сеньор Линарес будет оповещен о том, что у него обманом увезли ребенка, и сможет добиться осуществления своих родительских прав.

У Розы голова шла кругом. Ей казалось, что она все глубже погружается в трясину. Она шла, глядя прямо перед собой, ничего не замечая по сторонам.

— Вот и славно, что вы пришли, — сказал Херувим. — Принесли то, о чем договорились?

— Да, но это все мои деньги, — сказала Роза. — У меня все равно ничего больше нет.

— А больше ничего и не надо, — сказал Херувим. — Считайте, что мы с вами в расчете, и живите себе спокойно.

На этот раз пачка денег была гораздо толще. Херувим предложил прогуляться в укромное место, где он мог бы пересчитать деньги. Но Розе совсем не хотелось уединяться где-то с таким подозрительным типом. Тогда Херувим предложил пройти к его машине, которая была припаркована неподалеку. Розе пришлось согласиться.

Сев в машину, Херувим с видимым удовольствием пересчитал толстую пачку. На лице его расплылась довольная улыбка.

— Всего хорошего, сеньора Дюруа, — сказал он. — Мое вам почтение.

Роза отвернулась и медленно пошла прочь от машины. Настроение у нее было ужасное. В этот момент ее окликнули.

— Добрый вечер, Роза, — произнес знакомый голос, и Роза увидела Феликса Наварро. Он был, как всегда, безукоризненно одет и излучал уверенность в себе.

— Вам не нужна помощь, Роза?

— Нет, спасибо. А почему вы спросили?

— Просто я сейчас видел, как вы разговаривали с каким-то типом, чья физиономия не внушила мне особого доверия. Я надеюсь, что вы не стали жертвой какого-нибудь наглого мошенника, которые под разными предлогами пытаются обдурить честных людей, особенно беззащитных женщин?

— Я вовсе не такая беззащитная, как вам кажется, Феликс, — ответила Роза, лихорадочно соображая про себя, как ей объяснить такую странную встречу. — Этот человек приходил просить работы в моем салоне, но я решила его не брать. У него нет надежных рекомендаций.

— Думаю, вы поступили совершенно правильно, — сказал Феликс. — А теперь могу я пригласить вас куда-нибудь поужинать?

Настроение у Розы было такое, что идти ей никуда не хотелось.

— Нет, благодарю вас. Я сегодня чувствую себя немного усталой, что-то болит голова. Будет лучше, если мы отложим ужин до другого раза.

— Как вы скажете. В таком случае разрешите подвезти вас домой.

— Спасибо, но недалеко стоит моя машина.

— В таком случае позвольте мне повести ее, а вы немного отдохнете.

Роза не могла возразить против такой любезности. Феликс сел за руль, и через двадцать минут машина уже остановилась у дома Розы. Роза пригласила гостя зайти на чашку кофе, и он почти уже решился зайти. Но в этот момент Дульсе, увидевшая их из окна, появилась на пороге и с серьезным видом сказала:

— Добрый день. Я вижу, сеньор Наварро, что вы совсем освоились с нашим «ягуаром». Вы его сейчас затормозили просто здорово.

Феликс посмотрел на девочку, потом повернулся к Розе и сказал:

— Большое спасибо, но я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством в тот момент, когда вы устали. Если позволите, я воспользуюсь вашим приглашением в другой день.

И он распрощался.

 

ГЛАВА 37

Лус бегом завернула за угол, но, когда поняла, что из кафе «Палома» ее больше не видно, остановилась, тяжело дыша. Сердце сильно билось, но вовсе не от быстрого бега. В первый раз в жизни Лус разговаривала в таком тоне не только со взрослой незнакомой женщиной, но и вообще с кем бы то ни было. И в то же время она ни о чем не жалела. Пусть эта женщина знает, на что идет. Лус подозревала, что отец не распространялся перед своей сеньоритой о том, что у него есть дочь с характером. Пусть теперь узнает.

Лус огляделась. Впереди находился небольшой павильон прохладительных напитков. Она почувствовала, что в горле пересохло, и хотя дон Антонио, а вслед за ним и дон Ксавьер строго-настрого запрещали ей пить холодное, особенно в жару, поскольку это прямой путь посадить горло, но сейчас Лус было почти все равно. Кроме того, она успокаивала себя мыслью, что будет пить очень мелкими глотками, а в самом павильоне будет прохладнее, чем на раскаленном асфальте.

Она вошла в прохладный павильон, где, к счастью, работал кондиционер, и попросила стакан апельсинового сока.

— Нет, нет, льда не надо, — сказала она, увидев, что продавщица взяла щипцами кубик льда.

Получив сок, Лус отошла и села за небольшой столик подальше от входа. Тут она заметила, что какой-то ребенок машет ей рукой. Но Лус была настолько взбудоражена, что не обратила на него внимания — мало ли что могут придумать эти дошколята. Но мальчик вдруг громко воскликнул на весь павильон:

— Дульсе!

Лус вздрогнула и, уставившись на мальчишку, начала лихорадочно соображать, кто же это. В первый же день, заняв место сестренки в доме Линаресов, Лус старательно проштудировала все семейные альбомы фотографий, стараясь запомнить десятки имен и соотнести их с лицами. И теперь она напрягла память и вспомнила, что этот мальчишка — скорее всего Флорентино, ее собственный двоюродный брат, сын дяди Рохелио и тети Эрлинды. А вот и сама тетя Эрлинда, сидит, о чем-то задумавшись, над чашкой кофе. Рядом лежит небольшой пакет.

— Тино, — нерешительно сказала Лус.

Тино немедленно подбежал к своей кузине.

— Ну что? — спросил он. — Ты чего-нибудь узнала?

— О чем? — осторожно поинтересовалась Лус.

Тино в недоумении уставился на нее:

— Ну как? Об этой девчонке, которая пела по телевизору. Которая на тебя похожа.

Лус не знала, что и отвечать. На всякий случай она сказала как можно безразличнее:

— Я ее увидела на следующий день. В жизни она на меня совсем не так похожа. Нам показалось.

Тино недоверчиво покачал головой:

— Показалось? Странно.

В этот момент Эрлинда, задумчиво сидевшая над своим кофе, также увидела девочку.

— Дульсе, — удивленно сказала она. — Не ожидала тебя здесь увидеть.

— Я… я приходила к отцу, — Лус решила сказать правду, ведь это было в данной ситуации самое простое.

— Я только что звонила ему на службу, — сказала Эрлинда, — но оказалось, что он уже ушел. Мне очень надо повидать его. Очень удачно, что мы с тобой встретились. Мы с Тино сейчас, наверно, поедем к вам.

— Действительно, это очень удачно, а то скучно возвращаться одной, — сказала Лус и подумала, что действительно будет лучше, если она вернется не одна. Ей было страшно сейчас встречаться лицом к лицу с отцом.

Эрлинда встала из-за столика, и Лус уже хотела напомнить ей про пакет, который тетя по рассеянности забыла, но в этот момент увидела, что никакого пакета на столике нет. Не было его и у Эрлинды в руках. Но у Лус было столько своих забот, что она не придала этому никакого значения. «Наверно, показалось», — решила она.

Тетя Эрлинда взяла такси, и они все втроем вошли в дом Линаресов.

Пончо не знал, как ему быть. С одной стороны, ему очень хотелось передать своему шефу привет от некоего благодарного Густаво, который мечтает ответить услугой на услугу и, возможно, получить в результате достаточно солидную сумму. С другой стороны, к такому человеку, как их Крокодил, было страшно подступаться, как бы не сцапал.

Однако перед шефом все равно придется отвечать, когда к нему явится Пиявка, а что это рано или поздно произойдет, Пончо ни минуты не сомневался. Но это как раз и придавало ему смелости. Пусть две змеи жалят друг друга, он тем временем просто исчезнет на время, появившись, когда все будет закончено. Надо только заранее запастись расписанием самолетов, чтобы можно было вовремя улизнуть.

А в том, что место начальника регионального отдела ему обеспечено, Пончо был уверен — шестым чувством подхалима и он чувствовал: Федерико Саморра теряет силу. Теперь главное поставить на правильную лошадь. И вот наконец Пончо решил, что его час настал. Прежде всего нужно подготовить Фуэнсанту.

— Фуэн, — вкрадчивым голосом сказал Пончо секретарше. — Я сейчас пойду к Крокодилу по одному щекотливому дельцу. Это насчет того дела по поводу Линареса. Я виделся с этими ребятами, и они сказали, что дело будет скоро сделано. Но боюсь, Крокодил мне не поверит. Скажи, что ты тоже видела этих ребят, а в доказательство этого скажешь, что они говорили об оплате и еще передавали привет от Густаво. Это пароль, не беспокойся. Скажи, что я с ними уже сидел, когда ты подошла. В «Паломе» сегодня во время обеда. Сделаешь?

Фуэнсанта пожала плечами:

— Скажу, мне это нетрудно.

— Вот и молодец, — улыбнулся Пончо и развязно чмокнул девушку в щеку.

— Сеньор Федерико, — минутой позже говорил Пончо, робко показавшись в дверях кабинета своего грозного начальника, — можно к вам?

Федерико Саморра был в самом дурном расположении духа. Он уже не сомневался в том, что эти мерзавцы, которые тянули из него деньги, обещая помочь ему расправиться с Линаресом, попросту обманули его. «Надо было разговаривать лично», — думал Саморра, с отвращением оглядывая согнувшуюся в подобострастном поклоне фигуру Пончо. «Этот кретин разве может сделать хоть одно дело нормально? Но опасно… чертовски опасно…»

— Ну что тебе? — спросил он вслух.

— Эти люди… — робко начал Пончо, — Ченте по прозвищу Пиявка и дружки его, они… страшно сказать, — Пончо замолчал, как будто у него не было сил продолжать.

— Ну, так что Пиявка? — взревел Саморра. — Что, все еще обещают что-то сделать? Не верю! Получили денежки и успокоились. Я всегда говорил: «Нельзя платить деньги вперед. Надуют!» В первый раз отошел от этого золотого правила — и вот результат! Ну, так что же Пиявка?

— Они встретили меня в «Паломе» во время перерыва, — срывающимся голосом рассказывал Пончо, которому практически не приходилось притворяться, потому что ему на самом деле было очень страшно. — Они угрожали мне, грозили со мной расправиться, если я вам не передам… — Пончо задрожал под грозным взглядом шефа, — если я вам не передам привет от Густаво, который до сих пор вам благодарен и собирается поблагодарить вас, как только окажется в Мехико.

— От Густаво? Они?

Пончо ожидал, что Крокодил взорвется, накричит на него, стукнет кулаком по столу, но ничего этого не произошло. Дон Федерико стал совершенно спокойным. Он сел за стол и задумался. И тут Пончо действительно испугался, ибо оказалось, что спокойный Федерико Саморра гораздо страшнее Федерико Саморры в ярости.

— Все понятно, — сказал он после недолгого раздумья. — Он все-таки вышел на меня, оказался сообразительнее, чем я думал, волчонок. И они решили меня этим припугнуть. Так, говори?

— Так, — повесил голову Пончо.

— Сколько? — задал следующий вопрос Федерико Саморра.

— Двадцать миллионов, — чуть слышно пролепетал Пончо, который долго рассчитывал, какую сумму попросить у шефа, чтобы не продешевить.

Дон Федерико только скрипнул зубами.

— Интересно, много ли они знают?

Пончо только пожал плечами.

— Вас кто-нибудь видел?

— Увы, дон Федерико, — сказал Пончо, — Фуэн подошла в самом конце разговора, но, наверно, она ничего не поняла. Они хотят получить деньги сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром, — сказал Пончо. — Передать деньги нужно через меня.

— Вернемся к этому разговору завтра утром, — все так же спокойно сказал Федерико Саморра.

Вспотевший Пончо, пятясь задом, вышел из его кабинета.

— Да, попроси сюда Фуэнсанту, — сказал ему шеф.

Секретарша подтвердила слова Пончо, сама не зная, в какую опасную игру втянул ее любовник.

 

ГЛАВА 38

Каролина заглянула в агентство по продаже недвижимости в конце рабочего дня. Эрнандо Тампа почти закончил дела и собирался домой. Секретарша доложила ему о приходе Каролины.

— Добрый вечер, Эрнандо, — произнесла она и приникла к его губам долгим поцелуем. — Я так соскучилась.

Эрнандо решил, что целоваться с Каролиной вполне приятное занятие.

— Дорогой, у меня к тебе огромная просьба, — прощебетала Каролина. — Ты не мог бы со мной заехать на пять минут в ювелирный салон. Мне нужно купить подарок отцу, я присмотрела перстень с печаткой, но ты гораздо лучше разбираешься в мужских украшениях.

Отказать в такой благородной просьбе было невозможно. Эрнандо сам всегда был примерным сыном, поэтому он охотно вызвался помочь Каролине. По дороге она весело ворковала, не забывая вставлять в свою болтовню комплименты Эрнандо, его вкусу, его решительности, его деловым качествам и так далее. Эрнандо слушал ее с удовольствием и про себя думал, что мало кто из женщин его так хорошо понимает, как Каролина.

В ювелирном салоне Каролина сначала подвела его к витрине с мужскими перстнями, где долго выспрашивала мнение Эрнандо о разных экземплярах. Наконец подходящий подарок был выбран. Пока продавщица упаковывала его, Каролина как бы случайно подошла к тому месту, где было выставлено колье с изумрудами и рубином, и стояла там, пока Эрнандо не подошел поближе.

— Смотри, какая прелесть, — начала она, но Эрнандо уже сам прервал фразу на полуслове, заметив колье. Он пристально смотрел на него, и взгляд его становился все более напряженным.

— Дорогой, ты на что так смотришь? Вот на это прекрасное колье? — спросила Каролина наивным голосом маленькой девочки. И поскольку Эрнандо ничего не отвечал, она продолжала: — Мне кажется, я его совсем недавно на ком-то видела. Ты не помнишь, где?

— Это колье Розы, — прерывающимся голосом сказал Эрнандо.

— Ах, да, в самом деле. Розы Дюруа. Вспомнила: я видела его в ресторане. Еще тогда я подумала: «До чего великолепная вещь!»

— Все так, но я не понимаю, как могла Роза расстаться с ним, — задумчиво проговорил Эрнандо. — Она всегда говорила, что это подарок ее матери, которым она очень дорожит.

— Женщинам подчас приходится расставаться с очень дорогими вещами, когда им нужны деньги.

— Что ты имеешь в виду?

— Мало ли что бывает. Допустим, женщина имеет любовника, который попадает в беду, и нужно его выручить. А некоторые мужчины сами начинают тянуть из своих подруг деньги.

— Каролина, о чем ты говоришь! Роза не из таких.

— Это ты так думаешь. Но достаточно ли хорошо ты ее знаешь? Неужели ты считаешь, что она поверяет тебе все свои тайны?

Эрнандо задумался. Потом воскликнул:

— Постой, но мы даже не знаем точно, что это колье Розы! Ведь могло быть другое, похожее.

Каролина рассмеялась:

— Ты что, и вправду считаешь, что подобные драгоценности встречаются повсюду? Посмотри, это же уникальная работа. Я видела это колье всего один раз, но я узнала бы его в любом месте.

— А вот я в этом не совсем уверен, — сказал Эрнандо.

— Ну что же, можешь пойти прямо к своей Розе и спросить у нее, — насмешливо бросила Каролина.

По его глазам она почувствовала, что он принял ее предложение более серьезно, чем она рассчитывала. Похоже было, что он не прочь в самом деле поговорить с Розой. Но вслух он сказал:

— Каролина, ты несправедлива к этой женщине. Роза очень порядочный человек, замечательная мать, и я уверен, что у нее не может быть никаких темных секретов в жизни.

— Ах, Эрнандо, — сказала Каролина, — ты сам настолько чистый человек, что и в других видишь только хорошее. Именно поэтому ты так дорог мне. Но берегись, чтобы твоей доверчивостью не воспользовались непорядочные люди.

Эрнандо засмеялся:

— Не забывай, что ты говоришь не с двадцатилетним юнцом, а с предпринимателем, за плечами которого опыт многих лет работы. Я бы не смог возглавлять свою фирму, если бы был таким доверчивым, каким ты меня считаешь. Но Розе я верю и убежден, что, даже если это ее колье, существует какое-то простое объяснение.

— Возможно, ты прав, — неожиданно легко согласилась Каролина. — Ну что ж, я сделала покупку, так что мы можем идти. Поужинаем сегодня вместе или у тебя дела?

— Давай лучше встретимся завтра за обедом, — сказал Эрнандо. — У меня действительно сегодня назначена деловая встреча.

— Хорошо, дорогой, — сказала Каролина. — Я буду с нетерпением ждать твоего звонка.

Она сегодня тоже торопилась домой, потому что в этот вечер она надеялась получить новые сведения от детектива Карильо.

Роза сидела одна в гостиной и пыталась сама себя успокоить. Она старалась уговорить себя, что теперь все наладится. Хотя минутами ей казалось, что события катятся одно за другим как с горки под откос и она сама уже потеряла всякую возможность влиять на них.

Она уже почти решила, что если шантажист еще раз даст о себе знать, то ей придется обратиться в полицию. Но для этого ей понадобится моральная поддержка кого-то из мужчин, кому она доверяет и кто может дать ей дельный совет в таких делах. Это мог быть либо Эрнандо Тампа, либо Феликс Наварро.

Как всякая женщина, Роза не могла не чувствовать, что оба они неравнодушны к ней. Нельзя сказать, что это сознание ничуть ее не радовало. Разумеется, видеть интерес со стороны таких достойных мужчин было приятно. Но Роза так давно внушила себе, что личное счастье для нее невозможно, что теперь ей казалось, что ее сердце заперто на замок, а ключ от него потерян.

Сейчас Роза склонялась к тому, чтобы попросить совета у Эрнандо. Они знакомы уже много лет, и он не раз доказывал свою дружбу. Правда, в последнее время между ними появилось какое-то охлаждение. Роза надеялась, что это не связано с той знакомой Эрнандо, которая в последнее время так часто появлялась на Розином пути. С того момента, как Роза показала Каролине подготовленные ею эскизы цветочных украшений и получила ее одобрение, она старалась поручить все переговоры Аселии или художнику, который делал работы для салона Что-то в Каролине настораживало Розу, хотя внешне та держалась довольно любезно. Интуиция подсказывала ей, что Каролина имеет свои виды на Эрнандо Тампа и намерена добиться своей цели. Тем не менее Эрнандо продолжал звонить ей, интересоваться ее делами и несколько раз предлагал увидеться. Роза сидела и обдумывала, каким образом она могла бы рассказать Эрнандо о своих затруднениях.

В этот момент раздался звонок в дверь. Томаса, которая в это время спускалась по лестнице, первая подошла к двери и через несколько минут ввела в гостиную Эрнандо.

К счастью, на этот раз Эрнандо был совсем не таким, как в тот вечер, когда он ворвался в дом Розы накануне отъезда Лус в Мехико. Он был в своем отглаженном костюме и белой рубашке в голубую полоску и торжественно преподнес Розе букет из разноцветных пионов.

— Знаешь, я заказал специальный букет у Аселии и объяснил, для кого. Поскольку мы с тобой друзья, я не могу обогащать твоих конкурентов, даже для того, чтобы преподнести тебе цветы.

Роза от души засмеялась. Такая логика ей понравилась.

Эрнандо удобно устроился в своем любимом кресле, а Роза отправилась на кухню, чтобы приготовить кофе.

В этот момент в комнату вошла Дульсе.

— Привет, Лус, — сказал Эрнандо.

— Добрый вечер, — осторожно проговорила Дульсе и допыталась уйти. Когда она входила в комнату, она не ожидала, что у матери гости. Но Эрнандо остановил ее:

— Не убегай, пожалуйста, Лусита. Ты же мне еще не рассказала про свою поездку. Или ты теперь такая знаменитость, что с нами, простыми смертными, и общаться не хочешь?

— Да нет, что вы, — ответила Дульсе. — Просто на завтра задали очень много уроков. Я зашла на минутку, чтобы посмотреть, тут ли Томаса.

— Ну раз уж ты зашла, я должен тебе сказать, что я и мои родители смотрели выступление вашего хора по телевизору и очень за тебя рады. Теперь ты, наверно, твердо решила стать артисткой?

— Я еще не знаю, — смущенно проговорила Дульсе, мечтая о том, чтобы поскорее появилась мама. К счастью, в этот момент она увидела в раскрытую дверь, как мимо идет Томаса, и воспользовалась этим.

— Извините меня, пожалуйста, — поспешно произнесла она и убежала.

Роза вошла в гостиную с кофейником на подносе.

— Что-то Лус сегодня дичится меня? — сказал Эрнандо. — Обычно мы с ней беседуем по-приятельски, а тут она ведет себя так, как будто мы незнакомы.

— Я сама не знаю, Эрнандо, — вздохнула Роза. — Доктор Родригес, к которому я обращалась за советом, думает, что у Лус нечто вроде эмоционального стресса после всех волнений и напряженной подготовки к конкурсу. Она даже нам заявляет, что совсем не может петь. Доктор Родригес посоветовал мне обращаться с ней помягче и проводить с ней больше времени. Но ты же знаешь, Эрнандо, у меня столько времени занимает работа. Мне всегда кажется, что я чего-то не успеваю.

— Бедная Роза, — сказал Эрнандо. — Я чувствую, что ты переутомилась в последнее время.

— Да, Эрнандо, похоже, что ты прав. И вообще в последнее время столько забот одолевает… — начала Роза. Про себя она думала, с чего бы ей начать, чтобы намекнуть Эрнандо о своих затруднениях.

— Надо же, — произнес в ответ Эрнандо. — А я пришел к тебе с новостями. Я надеялся, что они обе тебя обрадуют, хотя одна из них прибавит тебе работы.

— Ничего, работы я не боюсь, — ответила Роза. — Давай рассказывай.

— Я хотел тебе сообщить, — начал Эрнандо, — что двадцатого числа назначен большой благотворительный бал. Его организуют банк «Кредито насьональ», другие банки и несколько крупных компаний нашего города. Цель бала — собрать средства для строительства муниципального жилья на месте теперешних лачуг в квартале Сан-Хосе.

— Это замечательно. Я слышала, что такой бал намечался, но не знала, что решение уже принято.

— Ну так вот, бал пройдет в доме банкира Менендеса. Его супруга, донья Консепсьон, председатель организационного комитета, она и меня привлекла. Так вот, первая новость, что тебе будут заказаны все цветочные украшения для этого бала. Члены комитета единогласно решили, что лучше, чем в вашем салоне, с этим нигде не справятся.

— Спасибо на добром слове. Ну что ж, эта новость в самом деле приятная. Хотя, конечно, работы предстоит много, но это для меня почетный заказ.

— Я так и думал. Донья Консепсьон позвонит тебе завтра, чтобы договориться о деталях.

— Отлично. А вторая новость?

— Вторая как раз связана с первой и относится уже не к работе, а к отдыху. Мадам Дюруа, имею честь вручить вам приглашение на благотворительный бал двадцатого числа. — Эрнандо отвесил театральный поклон и подал Розе пригласительный билет. — Видишь, я так хотел тебя обрадовать, что не утерпел и попросил у доньи Консепсьон твой билет, чтобы передать тебе его лично.

— Спасибо, Эрнандо. — Роза взяла билет и задумалась.

— Прекрасная сеньора, — продолжал Эрнандо, — а не окажете ли вы мне честь проводить вас на этот бал?

Роза улыбнулась.

— Эрнандо, ты очень любезен, но я уверена, что многие женщины мечтают о том, чтобы ты сопровождал их на бал. Например, твоя подруга Каролина.

Эрнандо покраснел.

— Роза, я хорошо отношусь к Каролине, но у нее и без меня много поклонников. Она найдет, с кем пойти на бал.

— Ну хорошо, мне кажется, об этом мы еще успеем поговорить. Спасибо, что ты принес мне билет.

— Роза… — начал Эрнандо и замолчал. Роза вопросительно глядела на него. — Знаешь, Роза, я хотел тебя спросить об одной вещи.

— Какой?

— Скажи, ты наденешь на бал свое колье с изумрудами и рубином?

— Я не знаю. Вообще-то я не собиралась. А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, я сегодня видел в ювелирной лавке колье, чем-то похожее на твое. И я подумал… Подумал, вдруг тебе пришлось продать его?

— Ты же знаешь, что это мамин подарок.

— Конечно, знаю. Ты сама мне об этом говорила. Но если тебе вдруг понадобились деньги…

Роза почувствовала, что она не в силах больше притворяться. Ей так нужно было с кем-то поделиться. Она решила, что Эрнандо должен понять ее.

— Это правда, Эрнандо, — вдруг сказала она. — Ты видел в магазине сеньора Ластра мое колье. Мне пришлось его продать.

— Но почему?

— Потому что мне срочно нужны были деньги, вот почему.

— Но, Роза, ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне. Я бы мог дать тебе взаймы в случае необходимости.

— Я знаю, Эрнандо, что ты мой друг. Но мне не хотелось обременять тебя, я и так тебе стольким обязана. К тому же долг все равно пришлось бы возвращать.

— Роза, я же говорил, что для меня большая радость помочь тебе. Так ты не можешь рассказать мне, что у тебя случилось и для чего тебе потребовались деньги?

— Эрнандо, я бы хотела рассказать тебе все, но сейчас я не могу этого сделать. Прошу тебя поверить мне.

— Конечно, я тебе верю. Но и ты можешь смело довериться мне. Если у тебя есть проблемы, я помогу тебе и никому не выдам твоих секретов.

— Я понимаю, но сейчас это невозможно. Ты все узнаешь очень скоро, обещаю тебе. И если мне понадобится помощь, обещаю обратиться к тебе.

— Роза, скажи мне только одно. Эта тайна, о которой ты говоришь, связана с каким-нибудь мужчиной?

На лице Розы промелькнуло страдальческое выражение.

— Прошу тебя, Эрнандо, не мучай меня. Я все объясню тебе позже.

Эрнандо помрачнел.

«Значит, это правда, — подумал он. — У Розы есть какой-то мужчина. Для него она старалась раздобыть деньги».

Роза как будто бы прочитала его мысли.

— Мне очень больно, Эрнандо, что ты мне не доверяешь, — произнесла она. — Мы с тобой так долго были друзьями, и я никогда тебя не обманывала.

Эрнандо посмотрел ей прямо в глаза, и ему стало стыдно своих подозрений.

— Хорошо, Роза, — сказал он. — Я верю тебе и буду ждать той минуты, когда ты сама захочешь мне все рассказать.

Он поднялся и, прежде чем идти, поднес ее руку к губам и нежно поцеловал ее. Роза посмотрела на него благодарным взглядом. Но на душе у них обоих было тяжело.

 

ГЛАВА 39

В гостиную заглянула Томаса.

— Что с тобой, радость моя? — спросила она. — На тебе лица нет.

— Ах, Томаса, — вздохнула Роза и вдруг всхлипнула, — неужели я всю жизнь поступала неправильно?

— Твоя беда в том, что ты всегда поступаешь, как тебе сердце подсказывает, — отозвалась Томаса. — Сердце-то у тебя доброе, да слишком горячее. И гордости много.

Томаса подошла к Розе и обняла ее за плечи. Роза прижалась к ней и почувствовала себя немного лучше.

— Скажи, а где Лус? Что она делает?

— Где твоя принцесса? У себя в комнате книжку читает. Ох, не нравится мне это баловство. Убирать за собой перестала, посуду моет, только когда напомнишь. Сегодня попросила ее овощи для рагу почистить, через двадцать минут в кухню пришла, а она еще и не начинала. И чуть что, обижается, прямо как маленькая. Неужели правда ее поездка испортила?

— Томаса, я тебя понимаю, но мы должны быть терпеливы. Доктор Родригес сказал мне, что у нее сейчас трудный период и мы должны с ней обращаться помягче.

— «Трудный период»! — фыркнула насмешливо Томаса, которая не была поклонницей современных педагогических теорий. — А по-моему, это все обычное баловство. Ты мать и должна ей объяснить.

— Хорошо, Томаса, я обязательно пойду и поговорю с Луситой, — сказала Роза. — И ты тоже иди отдыхай. Не волнуйся, все будет нормально.

— Да мне главное, чтобы у тебя все было в порядке. Тогда и я волноваться не буду. Ладно, спокойной ночи, Розита.

Томаса поднялась в свою комнату, а Роза отправилась в комнату Лус. Девочка лежала на застеленной кровати в майке и в джинсах, перед ней была раскрытая книжка, но она не читала. Дочка показалась Розе такой юной и беззащитной, что у нее защемило сердце.

— Ты почему не спишь, Лусита? — спросила она.

— Мамочка, — сказала она робко. — Я вот в Мехико все время думала… — Она замолчала. — Ведь землетрясение тогда было в столице?

— Ты о чем говоришь? — Роза встревоженно посмотрела на нее.

— Ну то землетрясение, помнишь? Ты говорила, что папа и моя сестричка погибли. А ты знаешь, где они похоронены?

Роза растерянно посмотрела на дочь. Как ни странно, она не ожидала такого вопроса. Много лет назад она завела в доме порядок ни при каких обстоятельствах не упоминать о прошлом, и они с Томасой это строго соблюдали. Ей казалось, что Лус это воспринимает как должное. И вдруг такой странный вопрос.

— Я не смогла этого узнать. Я тогда болела, меня увезли. А потом мне не удалось получить никаких сведений.

— Мамочка, нам на экскурсии рассказывали о землетрясении, и я подумала: «А вдруг папа и Дульсе не погибли? Вдруг их спасли?»

Роза была ошеломлена. Перед ее глазами вдруг возникла та страшная картина, она будто вновь видела, как громадный обломок стены накрывает маленькую Дульсе.

— Нет, я же сама видела, — машинально произнесла она. И вдруг ее как током пронзило. Ведь она же не видела своими глазами Дульсе после этого.

— Понимаешь, я читала, что много было разных необыкновенных случаев. Когда людей вытаскивали из-под обломков. Думали, что они погибли, а они оказывались живыми.

Роза пристально смотрела на дочку, как бы не видя ее. Она вспомнила, как, охваченная горем и ужасом, бежала из Мехико. Единственной ее мыслью тогда было очутиться как можно дальше от места, где она пережила такие страдания.

А что, если Дульсе в самом деле осталась жива? Тогда получается, что Роза по своей вине разлучилась с дочерью, оставив ее расти без матери. Нет, в это было просто невозможно поверить.

— Мама, — тихим, нерешительным голосом продолжала Дульсе. — А ты очень любила папу?

Роза невольно вздрогнула. Потом удивленно посмотрела на дочь. Девочка серьезно глядела на маму, ожидая ответа.

— Конечно, очень любила, — ответила Роза, стараясь выиграть время.

— Как ты думаешь, наш папа был лучше, чем твой друг Эрнандо или чем этот сеньор Наварро?

Роза совсем растерялась. Никогда раньше дочка не пыталась разговаривать на такие темы. Может быть, она просто взрослеет?

Но девочка смотрела на нее и ждала ответа. Роза не могла дольше молчать.

— Понимаешь, моя милая, — начала Роза, — я тогда была такая молодая, у меня было мало жизненного опыта. Для меня твой отец казался принцем из сказки.

— А разве он тебя не любил?

— Ну конечно, он меня любил. Но он мужчина и воспитан совсем по-другому.

— А что, разве мужчины любят не так, как женщины? — заинтересовалась Дульсе.

— Ну как тебе сказать? — Роза задумалась. — В общем, и да, и нет. Мужчины более нетерпеливые, их страсть толкает на разные подвиги, а ждать и терпеть они не любят.

— Но ты была с папой счастлива?

— Ну конечно, была. Очень счастлива. — Первый раз за много лет Роза произнесла вслух эти слова и вдруг как бы заново осознала, какой наполненной и счастливой была ее жизнь с Рикардо и как много она потеряла.

— А из этих твоих знакомых тебе кто-нибудь нравится? — продолжала расспрашивать Дульсе.

— Ну что ты, Лусита! И Эрнандо, и сеньор Наварро хорошие люди, Эрнандо нам столько помогал, ты же знаешь…

— Я знаю, — нетерпеливо перебила Дульсе. — Но разве нам плохо с тобой вместе? Неужели ты бы хотела выйти за кого-нибудь из них замуж?

Роза решила, что на этот раз с нее довольно.

— Ну хватит, дочка, об этом нет смысла разговаривать. Ни за кого я замуж пока не выхожу. А тебе уже давно пора спать, да и мне не мешает отдохнуть.

Но на самом деле, оказавшись в своей комнате, Роза очень долго не могла заснуть. Разговор с дочерью вызвал целое море воспоминаний. Снова и снова проносились перед ней сцены из прошлого. День, когда Рикардо объявляет ей о том, что женится на ней. И другой день, когда они соединились уже после того, как она думала, что навсегда потеряла его. А кроме того, еще много-много других дней, полных смеха, надежд и любви.

Сознание того, что все это осталось в невозвратном прошлом, наполняло Розу такой болью, что ей захотелось плакать. Она уткнулась лицом в подушку, и горячие слезы потекли по ее щекам. Роза чувствовала себя такой слабой и уязвимой. Она многое бы отдала, чтобы вновь ощутить себя в объятиях Рикардо, ощущать биение его сердца и знать, что в нем она может найти опору и защиту. Но увы, жизнь сложилась совсем по-другому. Поздно было гадать, кто в этом больше виноват. «Хватит плакать, — сказала сама себе Роза. — Я должна быть сильной, потому что никто другой мне не поможет». В ту ночь Роза заснула только на рассвете.

 

ГЛАВА 40

Когда Лус вместе с Эрлиндой и Тино вошли, Кандида всплеснула руками.

— Как? Вы вместе? Где же вы могли встретиться?

— Я по дороге решила заглянуть к отцу, — сказала Лус.

— По дороге? — удивилась Кандида. — Разве это тебе по дороге? Ведь консерватория находится в совершенно другом конце города, — и, повернувшись к Эрлинде, она объяснила: — Вы, наверно, еще не слышали, какие у нас новости. Дульсе теперь поет, да как хорошо.

— Очень рада, — ответила Эрлинда, которая так нервничала в ожидании, когда вернется Рикардо, что не очень вдавалась в то, что говорит Кандида, — но раньше она, кажется, не пела.

— Раньше не пела, — закивала головой Кандида, — а совсем недавно, вот как раз на Пасху, у нее вдруг такой голос обнаружился. Просто заслушаешься.

— Когда же вернется Рикардо? — прервала ее Эрлинда. — У меня к нему важное дело.

Но если Эрлинда не обратила никакого внимания на слова Кандиды, то Тино сразу все понял. Недаром он был очень смышленым мальчиком. Он так и подпрыгнул на месте и, утащив кузину в сторону, спросил замогильным шепотом:

— Так ты Лус?

Лус открыла рот, чтобы что-нибудь ответить, но не придумала что именно, а только смотрела на ребенка, который единственный среди всех родственников и друзей догадался, кто она.

— Пойдем наверх, — Тино схватил кузину за руку, и они вместе поднялись в комнату Дульсе. — Мы же вместе с Дульситой увидели тебя по телевизору и еще ломали голову, кто ты такая. Значит, вы решили поменяться, вот здорово!

Внизу хлопнула входная дверь — это вернулся Рикардо. Лус почла за лучшее подольше не попадаться ему на глаза, и потому они с Тино остались наверху. Лус была рада, что нашелся человек, с которым можно поделиться своими трудностями и спросить совета. И главное — Тино очень понравилась атмосфера таинственности, и он был готов хранить их секрет.

Увидев Рикардо, Эрлинда тут же бросилась к нему. Он выглядел уставшим и даже раздраженным, что было так на него не похоже. Эрлинда поняла, что сегодня не лучший день обращаться к Рикардо за помощью, но у нее не было другого выхода. Поэтому она сделала решительный шаг вперед и сказала:

— Рикардо, у меня к тебе очень серьезный разговор с глазу на глаз. Ты не можешь меня принять в кабинете?

— Пожалуйста, — ответил Рикардо и прошел за ней к дверям кабинета, — проходи. Я слушаю тебя, Эрлинда.

Вместо ответа женщина расплакалась. Затем, постаравшись взять себя в руки, она сказала сквозь слезы:

— Рикардо, один раз ты поверил мне во время той неприятной встречи в кафе около твоего агентства, и я прошу тебя поверить мне снова. Мне очень нужны деньги. Двести тысяч песо. И нужны они прямо сейчас.

— Ты не хочешь сказать мне, зачем тебе эта сумма? — спросил Рикардо.

— Нет, я… я не могу. — Эрлинда подняла на него заплаканные глаза, полные муки и страдания. — Я обещаю, что ты скоро все узнаешь, но не сейчас. Сейчас это невозможно. Прошу тебя, не спрашивай меня ни о чем.

— Хорошо. — Рикардо не мог не уступить женщине, которая — это было очевидно — невероятно страдала. И все же, может быть, он сможет помочь ей не только деньгами. — Скажи, Эрлинда, — помолчав, спросил Рикардо, — тебя шантажируют? Кто и за что? Может быть, это как-то связано с твоим прошлым, которое ты не хочешь открывать Рохелио? Поверь мне, лучше самой сказать мужу правду, чем откупаться от этих мерзавцев. Ведь они не отстанут от тебя, а будут только требовать деньги, с каждым разом все больше. Не можешь же ты нести всю эту тяжесть одна.

— Все не совсем так, как ты думаешь, — ответила Эрлинда. — Это не шантажисты. Но ничего больше я не могу тебе объяснить. А что до Рохелио… боюсь, что он не поймет…

— Ты ставишь меня в тупик, Эрлинда, — вздохнул Рикардо. — Я хочу помочь тебе, но мне не хотелось бы думать, что тем самым я обманываю брата. Ты же знаешь, как мы преданы друг другу.

— Поверь мне, Рикардо, — сказала Эрлинда, — я люблю Рохелио и предана ему не меньше, чем ты. Но пока я вынуждена хранить от него этот секрет. — Она взглянула на часы. — Извини, нам с Тино пора идти. Если ты готов мне помочь, помоги, если нет — я попробую найти помощь в другом месте.

По натуре Рикардо был очень мягким человеком, и слова Эрлинды растрогали его. Понимая, что поступает неправильно, он открыл сейф и вынул оттуда двести тысяч.

— Возьми, Эрлинда, — сказал он. — Я надеюсь, эти деньги не пойдут во вред моему брату.

— Верь этому, Рикардо, — сказала Эрлинда, принимая деньги. — Спасибо тебе.

Она вышла из кабинета, позвала Тино, и они ушли.

— Смотри, Эрлинда забыла свои модные журналы и выкройки, — удивленно сказала Кандида, глядя на журнальный столик в гостиной.

— Где Лус? — не слыша ее, ответил Рикардо. — Она вернулась?

Лус в это время сидела за письменным столом и писала срочное послание сестре. Письмо выходило длинное, ведь нужно было описать все события дня — и поход в консерваторию, и разговор с Тино, который обо всем догадался, но главное — описать ЕЕ — главную опасность.

«Ты бы ее видела, — писала Лус сестре, — кукольное лицо, ярко накрашенные губы, типичная красотка из американского боевика. А как наш отец на нее смотрел, как улыбался ей! Сомнений быть не может — он в нее влюбился, и я не удивлюсь, если он решит скоро на ней жениться. Но этому не быть! Я не выдержала, подошла прямо к их столику и заявила ей, что она никогда не сможет выйти замуж за моего отца. Никогда! Я думаю, надо поскорее открыть ему, что мама жива. Когда он увидит ее — такую красивую, добрую, милую, — я уверена, он забудет про всех этих красоток у себя на службе».

Рохелио встретил жену, как обычно. Он решил не подавать виду, что обнаружил пропажу денег. Она тоже старалась вести себя естественно, но вспухшие от слез глаза и отрешенный вид говорили о другом. Где она была, с кем виделась? Рохелио был почти уверен, что она ходила встречаться вовсе не с Урсулой.

— Что вы так долго? — спросил он как бы невзначай.

— Мы встретили по дороге Дульсе, и мы с Флорентино решили отвезти ее домой. Они так дружны с Тино. Болтали без умолку, а потом играли наверху.

— Ну а с Урсулой вы встретились? — спросил Рохелио.

— Да, но буквально на минутку. Она забрала журналы и побежала. Перед свадьбой у нее так много дел, — постаралась улыбнуться Эрлинда.

— Ну ладно, — сказал Рохелио. — Тино, наверно, нужно уже укладывать. Я пойду почитаю ему на ночь сказку.

Позже, когда Эрлинда уже легла, Рохелио вошел в гостиную. Он отпер ящик письменного стола. Деньги были там. Ровно двести тысяч песо — в том же самом конверте. У Рохелио закружилась голова. Он больше не мог копить все подозрения в себе. Нужно поговорить с Рикардо, может быть, брат что-то посоветует, как-то успокоит.

Рохелио лег в постель, но заснуть никак не мог. Он снова и снова вспоминал странное поведение Эрлинды и приходил к неутешительному выводу — жена скрывает от него что-то очень серьезное.

 

ГЛАВА 41

В этот день в доме банкира Хасинто Менендеса был гость. Это был уже известный читателям сеньор Феликс Наварро. Поскольку в его планы входило открытие представительства своей компании в Гвадалахаре, он обратился в банк «Кредито насьональ», чтобы открыть в нем свой счет. Банкир Менендес был польщен тем, что у него появился такой солидный и выгодный клиент. Чтобы показать Наварро свое особое уважение, Менендес назначил ему сегодня встречу у себя дома.

— Приходите к нам домой, дорогой сеньор Наварро. Вы окажете честь мне и моей супруге.

Вот почему Феликс оказался в то утро в гостиной Менендесов, когда слуга доложил о приходе Каролины. В этот момент банкир говорил по телефону из своего кабинета, и гостя оставили на попечение доньи Консепсьон.

Феликс всегда отличался учтивыми манерами в общении с дамами. Когда он услышал, что к донье Консепсьон пришла подруга, он сказал:

— Уважаемая донья Консепсьон, я ни в коем случае не хочу помешать вам. Вы можете смело оставить меня здесь, я как раз собирался просмотреть сегодняшние газеты.

Консепсьон вышла в холл и хотела предложить Каролине пройти в другую комнату. Но когда Каролина услышала, кто у подруги в гостях, у нее разыгралось любопытство и она попросила провести ее в ту же гостиную, где сидел Феликс. Ей показалось, что лучше всего совместить оба дела: сообщить подруге важную новость и заодно познакомиться с известным бизнесменом, о котором столько судачили в городе. Если бы Каролина знала заранее, к каким это приведет результатам, она ни за что не стала бы затевать свой разговор при Феликсе, но ей это даже в голову не приходило.

Таким образом, обе дамы оказались в той же гостиной, что и сеньор Феликс Наварро. Дамы попросили прощения за то, что несколько минут посвятят приватной беседе. Сеньор Наварро охотно их извинил со свойственной ему любезностью. Сам он в это время сосредоточенно изучал биржевые новости, помещенные в утренней газете. И вполне возможно, он так и остался бы сосредоточенным на биржевых новостях, если бы его чуткий слух не уловил в разговоре женщин имени Розы Дюруа.

— Ты можешь себе представить, Кончита? — возбужденно говорила Каролина. — Вхожу я в ювелирный салон сеньора Ластра и на самом видном месте вижу то самое колье Розы Дюруа, про которое ты мне говорила.

— Как то самое? Не может быть! — чуть не подпрыгнула Консепсьон, несмотря на свои внушительные пропорции.

— Точно тебе говорю, то самое. Серебряное, с изумрудами и с большим рубином. А цена знаешь какая?.. — и она наклонилась к самому уху Консепсьон и что-то тихо сказала. На лице жены банкира отразилось почтительное изумление.

— Но постой, — произнесла она. — Тут что-то не так. Она же не могла его взять и продать. Ее столько раз уговаривали, а она ни в какую не соглашалась.

— В том-то и дело, — горячо заговорила Каролина. — Если говорила, что не продаст, а сама продала, значит, что-то случилось. А что именно? Значит, ей срочно нужны были деньги.

— Да, пожалуй, ты права. — Донья Консепсьон, которая соображала не очень быстро, с уважением посмотрела на свою более молодую подругу.

— Я думаю, что через несколько дней мне удастся это узнать, — задумчиво сказала Каролина.

Консепсьон вдруг спохватилась:

— Послушай, я как-то не сразу сообразила. Ты говоришь, что колье выставлено на продажу? То есть я смогу его купить?

— Ну да, именно потому я к тебе и прибежала.

— Постой, мне все-таки не верится. А вдруг это не то самое колье, а нечто подобное?

— Ты за кого меня принимаешь? — обиделась Каролина. — Что я, по-твоему, в камнях не разбираюсь, что ли? Не веришь — поезжай сама и посмотри.

— Это мысль, — задумчиво протянула Консепсьон. — Хотя что толку просто так ездить. Если это оно, нужно сразу покупать.

— Так купи, кто же тебе мешает?

— Ты понимаешь, цена уж очень высокая. Если я куплю его из своих средств, у меня ничего не останется. Так что придется, к сожалению, просить деньги у Хасинто.

— Ну, мне кажется, это не проблема. Он тебе ни в чем не отказывает.

— Когда-то это было так, а в последнее время такие скандалы устраивает. — Она оглянулась на Феликса и понизила голос: «Я, говорит, один в этом доме работаю, а все остальные сидят на моей шее, и ни слова благодарности от них не дождешься».

— Так прямо и заявляет? — изумилась Каролина.

— Так и заявляет, — горестно вздохнула Консепсьон.

— Ну, подруга, что-то он у тебя разбаловался. Пора тебе им заняться.

— Я тоже так считаю, — усмехнулась Консепсьон.

Теперь, когда новость была сообщена, Каролину больше интересовал привлекательный мужчина, сидевший в кресле и листавший газету. Она устремила на него самый зажигательный взгляд из своего арсенала и произнесла уже громким голосом:

— Консепсьон, ты не попросишь принести немного мартини со льдом? Я уверена, что господин Наварро тоже с удовольствием выпьет.

Феликс в ответ внимательно посмотрел на молодую женщину и решил, что она достойна внимания. Вслух он сказал:

— Я с удовольствием выпью, пока мы ожидаем сеньора Менендеса. Как только он закончит разговор и получит для меня необходимую информацию, мне придется отправляться по делам.

Консепсьон теперь тоже ждала, пока муж закончит деловые разговоры и она сможет поговорить с ним о намеченной покупке.

Она позвонила горничной и попросила принести мартини. Феликс с удовольствием разглядывал Каролину, которая, приняв соблазнительную позу, вступила с ним в светскую беседу.

— Мы все так рады, сеньор Наварро…

— Называйте меня, пожалуйста, Феликс, — перебил он ее.

— Благодарю вас. Мы все так рады, Феликс, что вы вскоре сделаетесь членом нашего общества. Такие люди, как вы, — энергичные, деловые, думающие — нам нужны.

— В самом деле, сеньор Наварро, — вставила Консепсьон. — Мы все от души надеемся, что вы будете проводить в Гвадалахаре больше времени. Наверно, вы не вечно будете жить в гостинице.

— О, в таком случае Феликсу, вероятно, понадобится дом. Я могу быть в этом вам полезна, — сказала Каролина. — Совсем недавно в результате развода мне пришлось въехать в новый дом. Конечно, это стоило мне многих хлопот. Но зато я могу вам порекомендовать хорошего декоратора по интерьерам.

— Благодарю вас, сеньора Рокас.

— О, пожалуйста, называйте меня Каролина.

— Благодарю вас, Каролина.

— Кроме того, я могу вам порекомендовать замечательную фирму по продаже недвижимости, которую возглавляет мой хороший друг Эрнандо Тампа.

— Большое спасибо, — ответил Феликс. Каролина не знала, что имя Эрнандо Тампа не вызвало у Феликса большого восторга. Впрочем, он подумал, что, если бы Эрнандо и впрямь удовольствовался тем, чтобы быть «хорошим другом» Каролины, это было бы неплохо.

— Кстати, Феликс, — вновь начала Каролина. — Вы уже получили приглашение на наш благотворительный бал?

— Да, донья Консепсьон была так добра, что вручила мне приглашение, и я приму участие с превеликим удовольствием.

— Вот это я понимаю, — обрадовалась Каролина. — Я уважаю людей, которые не замыкаются в четырех стенах, а принимают участие в жизни общества. Кроме того, я уверена, что вы прекрасно танцуете.

— Мне не хочется хвалиться, — сказал Феликс, — но я надеюсь продемонстрировать вам свое умение. И для этого прошу вас уделить мне хотя бы один танец.

— Даже не один, а несколько, сеньор Наварро, — ответила Каролина с самой обворожительной улыбкой.

В этот момент вернулся сеньор Менендес, и мужчины удалились, чтобы продолжить деловые разговоры.

Все утро Эрнандо провел в хлопотах. Вчерашний разговор с Розой не выходил у него из головы. То он чувствовал глубокую радость оттого, что Роза назвала его своим другом и призналась в истории с колье, то впадал в отчаяние, пытаясь догадаться, действительно ли Роза связана с каким-то подозрительным мужчиной. Сомнения мучили его, но стоило ему вспомнить прямой и честный взгляд этих зеленых глаз, как его доверие к Розе возвращалось. Одно он решил твердо: он поедет в магазин сеньора Ластра и выкупит Розино колье. Он еще не придумал, когда и при каких обстоятельствах вручит его Розе, но сама идея казалась ему очень заманчивой.

Разумеется, для Эрнандо сумма, необходимая для покупки колье, была очень значительной. Ему пришлось взять деньги со счета, который оставила ему в наследство его бабушка. Этот счет был открыт на имя матери Эрнандо доньи Виолеты, и Эрнандо пришлось съездить к матери за доверенностью. Он не стал объяснять, для чего ему понадобились деньги, только сказал матери, что дело очень срочное. Донья Виолета не стала мучить сына расспросами, но его озабоченный и осунувшийся вид, естественно, внушал ей беспокойство.

Без десяти час Эрнандо подошел к ювелирному салону Ластра и открыл дверь.

— Благодарю вас, я беру его, — услышал он голос, который показался ему знакомым.

И тут Эрнандо просто остолбенел. Прямо перед ним, у центральной витрины, стоял Феликс Наварро и показывал хозяину магазина на серебряное колье с рубином и изумрудами.

— Минуточку! Погодите, сеньор Ластра! — закричал Эрнандо и рванулся к прилавку.

— Добрый день, сеньор Тампа, — несколько удивленно, но вполне спокойно отозвался ювелир.

Феликс в это время, не поворачиваясь к Эрнандо, очень решительно взял футляр с колье в свои руки, явно намереваясь не выпускать его.

— Сеньор Ластра, — сбивчиво заговорил Эрнандо, — я еще вчера хотел приобрести у вас серебряное колье, которое этот сеньор сейчас держит в руках. Вы помните, мы с сеньорой Рокас рассматривали его и говорили с вами об этом.

— Прошу прощения, сеньор Тампа, — холодно и очень спокойно заговорил Феликс, — вы, кажется, неправильно понимаете обстановку. Эта вещь была выставлена на продажу, на ней была указана цена, и только что я сказал хозяину, что беру ее. Так что колье по праву принадлежит мне.

— Но позвольте, сеньор Ластра… — начал Эрнандо.

Бедный сеньор Ластра! Как он жалел, что выставил колье на витрину салона, а не организовал небольшой аукцион. Конечно, цену он назначил неплохую и свою прибыль уже получил. Но сейчас, глядя на этих представительных мужчин, у которых глаза сверкали и которые готовы были чуть ли не вцепиться друг в друга, он представил себе их вдвоем на аукционе, раз за разом повышающих ставки. Поскольку сеньор Ластра прекрасно знал прежнюю владелицу колье, такая ситуация его ничуть не удивила. Воображаемая картина получилась такой яркой, что сеньор Ластра чуть не застонал вслух от досады.

— Сожалею, сеньор Тампа, но я еще вчера посоветовал вам не мешкать. Этот господин говорит правду.

— Прошу вас, вот мой чек, — сказал Феликс Наварро, не выпуская футляр из рук.

— Послушайте, сеньор Наварро, — начал Эрнандо. — Продайте мне это колье. Мне оно очень нужно по личным причинам. Я готов дать вам больше, чем вы заплатили.

— Извините, сеньор Тампа, у меня тоже есть личные причины для покупки этого колье. Я не соглашусь его продать ни за какие деньги.

Ювелир слушал эти слова с замиранием сердца. Как несправедлива бывает судьба. Ну почему этот сеньор Тампа не появился в магазине на пять минут позже. «Медлил, медлил, вот приезжий его и обскакал», — неожиданно для себя подумал ювелир.

На Эрнандо было жалко смотреть. Он тяжело дышал, лицо его потемнело. Он порывался что-то сказать, но всякий раз останавливался, хотя видно было, что он сдерживается с большим трудом.

— Я прошу вас оформить покупку, — спокойным голосом сказал Феликс. Сеньор Ластра взял чек и занялся оформлением сертификата, а свою помощницу подозвал завернуть украшение.

Перед тем как окончательно закрыть футляр, продавщица, как бы на прощание, взяла колье в руки, приложила его к себе, и узорная серебряная оправа заиграла блеском великолепных камней, которые, казалось, способны были сами осветить помещение.

Вот теперь сердечные капли понадобились уже не одному сеньору Ластра, потому что именно в тот момент дверь магазина отворилась и на пороге появились Каролина Рокас и Консепсьон де Менендес.

 

ГЛАВА 42

Многие люди не спали в эту ночь в большом городе Мехико. Ворочался Рохелио, думая о странном поведении жены, не спала и Эрлинда, которая разрывалась между мужем и братом. Не могла заснуть Милашка, которую потрясла встреча с дочерью Рикардо. Только теперь Милашка стала понимать, что ждет ее в этом браке, ведь та неприязнь, граничащая с ненавистью, которую высказала эта девочка, будет общим чувством всех родственников и друзей Рикардо. Готова ли она на такое испытание, в этом Милашка совсем не была уверена.

За всю ночь не сомкнул глаз и Альфонсо Перес, он же Пончо. У него захватывало дух при мысли, что завтра утром он получит колоссальную сумму. Он уже полностью разработал план действий. Получив деньги, он немедленно уходит из агентства через запасной пожарный выход и сразу же едет в аэропорт. Первым же рейсом он летит куда угодно за границу. Все равно куда. Теперь лишь бы Крокодил ничего не заподозрил.

Не спал в своем шикарном особняке и сам Крокодил — Федерико Саморра. Он никогда не думал, что еще раз услышит об этом щенке Густаво. Ему удалось тогда прекрасно запутать следы и кинуть следствию несколько фальшивых улик, которые однозначно указывали на Густаво Гуатьереса. Его загребли, и никто не сомневался в том, что виновен именно Густаво, хотя денег у него не нашли. Сыграло на руку и то, что Густаво уже привлекался к уголовной ответственности за мелкую кражу в — даже сейчас Федерико Саморра ухмыльнулся при воспоминании об этом — книжном магазине. Вот судьба — украл книжку и отдувается потом всю жизнь. Но ведь Густаво так и не узнал, кто его подставил. Неужели он мог встретиться в тюрьме с кем-то из подручных Саморры… «Вот, — горько думал Федерико Саморра, — никогда нельзя отпускать свидетелей живыми. Золотое правило. И этого Густаво нужно было давно пристукнуть на отсидке. Трудно держать все в голове, забываешь… а потом вот такие сюрпризы». Что ж, придется завтра отдать этим молодцам двадцать миллионов. Но Саморра был уверен, что воспользоваться ими они попросту не успеют. «Пора вызывать Ниньо, — подумал он, — пусть заодно разделается и с Линаресом, что-то он мне надоел. К черту эти цивильные методы». «Цивильными методами» Федерико Саморра называл клевету, подкуп, провокацию и тому подобное, что не было связано с физическим уничтожением противника.

Некрепко спал и Пиявка. Его замучило безденежье, ведь хотелось так многого — и роскошный автомобиль, и большую квартиру. Он принял решение — завтра же наведаться к Саморре с приветом от Густаво Гуатьереса. Он надеялся, что с помощью главы регионального отдела он сможет несколько улучшить свое материальное положение.

Ровно в девять часов Пончо робко постучал в кабинет своего шефа.

— Войди, — раздался громовой голос Саморры, и Пончо удивился, услышав, что он не потерял своей зычности.

Он бочком вошел в кабинет и увидел, что шеф стоит у большого окна, откуда открывался вид на часть улицы и кафе «Палома». В этот ранний час в кафе было уже порядочно посетителей, поскольку оно располагалось в деловой части города, где жизнь начинается рано.

— Ну? — спросил Федерико Саморра у своего помощника, продолжая разглядывать кафе внизу. Пончо не придал этому большого значения.

— Простите, дон Федерико, я по тому самому дельцу…

— Помню, помню, — сказал Саморра. — Где ты должен передать деньги?

— Я… — Пончо на миг растерялся, но тут же нашелся. — Я должен завернуть деньги в газету и оставить пакет на столике в павильоне прохладительных напитков тут неподалеку. А сам уйти, — ответил он.

— Отлично, — процедил сквозь зубы Саморра. Он открыл портфель и вынул оттуда двадцать аккуратных пачек. — Попроси у Фуэн газету.

Пончо выскочил в приемную, где за столом сидела Фуэнсанта, и, найдя старый номер «Диарио», вернулся в кабинет шефа. Он аккуратно завернул пачки денег.

— Ну? — вопросительно сказал он. — Я пошел?

— Иди, — проворчал Саморра и снова подошел к окну.

Пончо вышел из кабинета.

— Ну как дела? — спросила его Фуэнсанта и удивленно подняла брови, увидев, что обычно такой внимательный любовник проскочил мимо и лишь раздраженно отмахнулся от нее, что-то сунул в свой дипломат и выскочил в коридор.

Пончо бежал в сторону черной лестницы. По лбу струился пот. Теперь нужно было действовать четко и быстро в соответствии с заранее намеченным планом.

Он выбежал из здания во двор, пробежал его и попал на параллельную улицу. Дальше все казалось просто. Пончо поймал такси и велел ехать в аэропорт. Он, разумеется, не заметил, как в этот же момент одна из машин, припаркованных у тротуара, также двинулась с места и поехала вслед за такси.

 

ГЛАВА 43

Херувим сидел в баре одного из самых невзрачных кварталов Гвадалахары. Рядом с ним сидел мрачный бородатый тип средних лет. Это был старый знакомый Херувима по имени Чава. Его боялись все в округе, потому что известно было, что он личность темная. Ходили слухи, что на его совести несколько «мокрых» дел. Про этого Чаву и вспомнил Херувим, когда Пиявка огорошил его неожиданным поручением: убрать Розу. Эта затея показалась Херувиму очень опасной. Ничего себе, это не то что пугать разоблачениями слабонервных дамочек. В таких делах как раз Херувим был мастак. Вместе в тем ослушаться Пиявки он не осмеливался. Он знал, что у их главаря руки длинные, он мог достать где угодно. Кроме того, Херувим собирался вернуться в Мехико и ссориться с Пиявкой ему было никак нельзя. Столичная жизнь ему понравилась, и Гвадалахара казалась очень скучной. Тем более, если их план насчет Розы осуществится, будет очень кстати оказаться подальше от этого места.

Как бы то ни было, Херувим не считал себя специалистом по «мокрым делам» и решил, что то вознаграждение, которое он себе выговорил, вполне позволит ему прибегнуть к услугам своего друга Чавы. Именно поэтому он и пригласил его сейчас в бар. Чава сейчас был без денег и без работы, так что предложение Херувима его заинтересовало.

— Говоришь, убрать одну даму? А что она сделала тебе или твоему шефу?

— Да мне-то, собственно, ничего. У нас с ней совсем другие дела были, — неохотно отозвался Херувим. — Это, собственно, заказ моего шефа.

— Ну и сколько он тебе отвалит?

— Не так уж и много, но мне не отвертеться. А с тобой мы договоримся, я тебя не обижу.

— Так-то оно так, да плохо, что эта дамочка тебя знает. Так они быстро могут на тебя выйти.

— Не бойся, Чава, — сказал Херувим. — Мы с ней так встречались, что меня никто из ее знакомых не видел. А если ее не будет в живых, то тем более ко мне никаких концов.

— Ну я тебе вот что скажу, — пробурчал Чава. — Ты что-то здесь стал уж слишком широко жить. Пора тебе, приятель, лечь на дно. А иначе я на такое дело не согласен.

— Ладно, твоя правда, — согласился Херувим. И подозвал официанта, чтобы заказать еще стаканчик текилы.

Дульсе писала очередное письмо Лус:

«Дорогая Лус!

Я ужасно переживаю из-за папы. Напиши, неужели у него что-то серьезное с этой женщиной? Если так, то нам нужно срочно что-то предпринимать. Ведь время уходит.

Я ужасно устала учиться в твоей школе. Хотя ребята хорошие. Особенно мне нравится Энрике. Мы с ним ходили в кино на «Кинг-Конга» и еще в баре ели мороженое. Может быть, зря я раньше считала, что с мальчишками дружить глупо.

А девчонки у вас некоторые противные. Я вчера слышала, как Маргарита и Мария Элена шептались, что я не хочу петь, потому что зазналась и у меня «звездная болезнь». Представляешь, какие дуры! Мне хочется, чтоб ты приехала поскорее и спела так, чтобы они все от злости лопнули.

Мама ужасно занята, она готовит оформление для благотворительного бала и приходит поздно. Я ее сейчас редко вижу. Она иногда веселая, смеется и шутит с нами, а иногда серьезная и задумчивая, и тогда мне ее очень жалко. Я спросила ее, любила ли она папу, и она сказала, что да, очень. Но что-то она не договаривает. Когда я стала дальше спрашивать, она велела мне ложиться спать. Мне кажется, когда она вспоминает папу, то очень переживает.

Эрнандо приходил к нам с цветами и долго сидел у мамы. Сеньор Наварро ее один раз провожал, но увидел меня и не зашел. (Ловко я его напугала!) Но ведь они оба будут на балу, а там всякое может случиться. Может, нам пора открыть правду, а то мне как-то не по себе.

Пиши скорее.

Твоя любящая сестра Дульсе».

Дульсе действительно в последнее время ходила озабоченная. В школе ей приходилось нелегко, но поскольку семестр только начинался и спрашивали еще не очень много, то ее пробелы в знаниях оказались не так заметны. По математике Дульсе здорово выручал Энрике. В первую же неделю он подошел к ней на перемене и сказал:

— Тебе не нужно помочь с математикой? Или ты сама решила?

— Да нет, как-то все непонятно, — сказала Дульсе. — Помоги, пожалуйста.

Таким образом этот вопрос был улажен. Правда, иногда помощь Энрике выражалась в том, что он давал Дульсе списывать домашнее задание, но Дульсе успокаивала себя тем, что, раз ее примерная сестрица такое себе позволяла, значит, ей и подавно можно.

С английским было сложнее. Учительница недоумевала, что стряслось с ее лучшей ученицей, куда девалось ее прекрасное произношение. Она даже собиралась поговорить на эту тему с мамой девочки, но, к счастью, у нее пока не хватало времени.

Но хуже всего было с хором. В первые дни после возвращения из Мехико подружки каждый день звонили Дульсе домой. Им хотелось поговорить о поездке, обсудить разные подробности, а Дульсе отделывалась односложными ответами. Все недоумевали, что случилось с такой всегда общительной и разговорчивой Лус. В первое время можно было сослаться на больное горло, из-за которого нельзя ни говорить по телефону, ни петь. Но этот предлог через несколько дней перестал срабатывать. Среди девочек, поющих в хоре, поползли слухи: Лус зазналась.

— Надо же, какая! Получила премию и теперь считает, что мы для нее недостаточно хороши, — говорила Мария Элена.

— Воображает теперь, — вторила Кармен. — Представляешь, я слышала, как ее мамочка говорила дону Антонио, что у нее эмоциональный стресс или как его там.

— Стресс, ха-ха! — насмешливо отозвалась Мария Элена. — Просто она считает, что она такая гениальная, что ей теперь работать не надо.

Это мнение быстро дошло до одноклассников Лус. Дульсе стала замечать, что восторженное отношение первых дней сменилось насмешливостью. Она ужасно страдала из-за этого. Наконец, в один из дней Мария Элена с явным ехидством сообщила Дульсе, что сольные номера Лус теперь репетирует Кармен и с успехом исполнила два из них на концерте в прошлое воскресенье. Только Энрике оставался верным другом. Он был даже рад, что Лус теперь не занята через день на репетициях и может чаще проводить с ним время после школы.

Словом, Дульсе чувствовала, что с каждым днем ей все труднее носить маску. Но она не могла решиться на то, чтобы все рассказать матери. Кроме того, в этом случае она бы подвела сестру. Но иногда ей казалось, что с каждым днем она все больше запутывается и не знает, как выбраться из этого положения. Она уже стала скучать по отцу, по маленькому Тино, по подругам в школе. И даже тетя Кандида издалека представлялась заботливой и добродушной. Даже ее Дульсе теперь повидала бы с удовольствием. Но при этом Дульсе ни за что не хотела бы расстаться с матерью. С того дня, как она познакомилась с мамой, для нее как бы началась новая жизнь. Значит, оставалось только одно: сделать так, чтобы все они могли быть вместе.

Но это было гораздо легче задумать, чем исполнить. В данную минуту Дульсе находилась на кухне, где Томаса просила ее приглядеть за обедом. Сама она сразу вышла, и Дульсе не успела спросить у нее, что именно от нее требуется. Сейчас она рассеянно смотрела в окно, машинально рисуя что-то в своем блокнотике, который она постоянно носила с собой. Между тем на плите выкипал суп и подгорало жаркое. Дульсе очнулась только тогда, когда почувствовала ощутимый запах горелого. Она кинулась к плите и выключила огонь, но не могла сообразить, что делать дальше.

В этот момент вошла Томаса.

— Что это у тебя тут горит? — спросила она.

— Да так, я задумалась и не заметила, — испуганно сказала Дульсе.

— Да уж видно, что задумалась. Раньше ты такой рассеянной не была, — проворчала Томаса.

Она подошла к плите, стала отскребать выкипевший суп и переворачивать пригоревшее жаркое. Дульсе лишь беспомощно смотрела на нее.

— Прости, пожалуйста, Томаса, это все из-за меня. Я такая рассеянная.

— Разве в одной рассеянности дело? Раньше тебе и говорить не надо было: ты и на кухню бежишь, хлопочешь, и по дому что надо сделаешь, мы с мамой на тебя не могли нарадоваться. А теперь все книжки, да телевизор, да по улицам слоняешься. Вот и дон Антонио на тебя обижается. Он столько сил на тебя положил, чтобы тебя выучить, на конкурс подготовить, а ты теперь капризы свои проявляешь. Разве же так можно?

Дульсе почувствовала, что сейчас заплачет. Ей стало так обидно и одиноко. Разве может она объяснить Томасе, что старается, что она уже совсем не та девочка, которая несколько недель назад выбежала из дома в Мехико, попрощавшись с тетей Кандидой? Ей казалось, что за это время она прожила целую жизнь. Она стала гораздо внимательнее к людям, которые ее окружают, и ей казалось, что теперь она больше их понимает. Она и по дому теперь делала не в пример больше, чем в свои прежние дни. Но, несмотря на это, все выходило как-то нескладно, и Дульсе так часто чувствовала себя виноватой.

Она больше не могла удержаться, и по щекам ее покатились слезы. Дульсе начала вытирать их и выронила свой блокнот с набросками. Томаса подняла его и взглянула на раскрытую страницу. И замерла в изумлении. На листочке блокнота Дульсе простой шариковой ручкой делала по памяти наброски портретов. Сходство было поразительное. Томаса с удивлением увидела, насколько верно девочка подметила ее черты и передала их в рисунке. Рядом был набросок лица Розы с ее пышными волосами, живыми, выразительными глазами и губами, которые, казалось, готовились улыбнуться. Но Томасу поразило другое. Радом с портретом Розы был нарисован портрет мужчины средних лет с волнистыми волосами, с небольшими усиками, лицо было приятное и доброе. И этого мужчину, нарисованного в блокнотике девочки, Томаса явно знала. Это был не кто иной, как муж Розы Рикардо Линарес.

Конечно, странно было бы так реагировать на детский рисунок. Но дело в том, что Лус нарисовала так точно, что ошибиться Томаса не могла. Если, конечно, это была Лус. Никогда раньше она не проявляла живописных талантов. Никогда раньше… Томаса остановилась.

— Кто это? — спросила она у девочки, показывая на портрет Рикардо.

Дульсе молчала.

— Твой отец? — спросила Томаса.

Девочка кивнула.

— Понятно. Виделась с ним в Мехико?

Дульсе опять кивнула.

— То-то я смотрю: вроде и моя девочка, а вместе с тем другая.

Дульсе больше не могла молчать:

— Томаса, я Дульсе Мария.

Томаса обняла Дульсе и прижала к себе.

— Деточка, как хорошо, что ты нашлась. Мы же думали, что ты погибла при землетрясении. Тогда мама твоя сознание потеряла, нас быстро в больницу отвезли. Лус-то у меня на руках была, а тебя тетя Кандида схватила, и только мы тебя хотели забрать, как начались подземные толчки, все смешалось, и ничего не стало видно. Нам показалось, что ты попала под обломки.

— Мне потом папа рассказывал. Они тоже думали, что я погибла, а большая плита упала от меня в нескольких сантиметрах. Меня только оглушило. Они меня потом увидели. А папина сестра старшая тогда погибла.

— Помню, помню я эту Дульсину. Нехорошо так говорить о покойных, но она недобрая была женщина.

— Я так и подумала по разговорам взрослых, хотя мне никто, конечно, прямо не говорил. А вот тетя Кандида очень добрая. Она меня как родную воспитала.

— Ну понятно. Она всегда хотела ребеночка иметь. Надо же, как в жизни выходит. Роза тут убивалась, все глаза выплакала, что ребенка лишилась, а ты там столько лет без матери росла. — И Томаса опять крепко прижала к себе девочку, как будто боясь потерять ее снова. — Погоди, — вдруг сказала она. — Ты, значит, к нам заявилась, чтобы с мамой познакомиться, а наша-то Лусита, выходит, у вас осталась?

— Да, Томаса. У нее все в порядке, я от нее письмо получила.

Томаса засыпала Дульсе вопросами, и девочке пришлось рассказать ей все с самого начала, с той минуты, когда она впервые увидела свою сестру на экране телевизора.

— Ну и ну, вот вы какие бедовые оказались, — качала головой Томаса.

— Так мы же близнецы. Я читала в одной книжке, что близнецы всегда очень хорошо понимают друг друга. Мы как только начали разговаривать, сразу почувствовали, как будто давно знакомы.

— Вот чудеса-то, — вздыхала Томаса. — Хвала Пресвятой Деве Гвадалупе, что тебя уберегла.

— Томаса, но объясни, пожалуйста, почему вы с мамой не вернулись домой?

— А это уж тебе мама сама расскажет. Да что же мы тут сидим. Надо скорее звонить ей на работу и сообщить про тебя.

Дульсе испугалась:

— Нет, Томаса, миленькая, не надо ничего никому говорить, а то все испортим!

— Да что же мы испортим, глупая девочка?

— Понимаешь, во-первых, мы с Лус дали друг другу слово действовать заодно. Но это не главное. Мы хотим, чтобы папа и мама были вместе.

— Да кто ж этого не хочет? — вздохнула Томаса.

— А ты уверена, что, если мы сейчас все выложим маме, она сразу решит вернуться к папе?

— Уверена? Ну как сказать? Наверно, захочет.

— Понимаешь, надо ее как-то подготовить. Лус писала, что у моего папы сейчас появилась какая-то знакомая женщина.

— Выходит, он опять за старое? Тогда Розе не будет с ним счастья.

Дульсе опять чуть не заплакала.

— Ну как ты не понимаешь, Томаса! Папа очень хороший, просто замечательный. Он так тосковал по маме. И вообще он в сто раз лучше, чем этот надутый сеньор Наварро, который к нам приходил.

— Ну-ну, девочка, я же не хотела тебя обидеть. Я сама больше всего на свете хочу, чтобы у твоих родителей все наладилось. Просто мне кажется, это им самим придется решать.

— Хорошо, Томаса, но я прошу тебя: не говори маме ничего сейчас. Я хочу дождаться еще письма от Лус. Давай подождем хотя бы до того, как пройдет этот бал: мама из-за него сейчас так занята, ей и так забот хватает. Ну пожалуйста.

— Ладно, — сказала Томаса, — я десять лет молчала, помолчу еще несколько дней. Только я тебе скажу, что я думаю: от этих секретов одни только беды.

— Я сама не люблю секретов. Обещаю тебе, что сразу после бала мы все расскажем маме. Только ты мне поможешь, потому что одна я боюсь говорить.

— Ладно, глупышка, — сказала Томаса и снова поцеловала девочку.

 

ГЛАВА 44

Утром Эрлинда как ни в чем не бывало подала мужу завтрак. Тино еще спал. Смотря в ее усталые глаза, Рохелио понял, что больше не может играть в эту игру.

— Эрлинда, дорогая, скажи, что с тобой? — снова уже в который раз спрашивал он.

Но жена вновь лишь покачала головой, не желая идти на откровенность. Рохелио вздохнул. Он совершенно отчаялся. А чего стоит вчерашнее происшествие — деньги исчезли и вдруг появились снова. Значит, она брала их, но зачем? А почему вернула? Тот, кому они предназначались, отказался взять их, не пришел? Рохелио терялся в догадках. Но заговорить с женой напрямик он все же не решился.

Однако, приехав на работу, Рохелио почувствовал, что не в силах больше выносить эту атмосферу таинственности и неизвестности. Он набрал номер дома Линаресов. Эрлинда утверждает, что была там вчера, потому что они вместе с Тино решили отвезти домой Дульсе, которую случайно встретили на улице. Проверить это было очень легко.

— Кандида, дорогая, — сказал Рохелио, когда сестра сняла трубку, — это говорит Рохелио.

— Очень рада слышать тебя, — защебетала Кандида, — давно ты у нас не появлялся, с самой Пасхи. Совсем забыл нас. А у нас новости — Дульсе теперь занимается с преподавателем консерватории. Но Эрлинда, наверно, уже рассказала тебе об этом. Она ведь была у нас вчера. Они с Тино встретили Дульсе в городе и решили довезти домой.

Рохелио вздохнул с облегчением. По крайней мере, этот факт имел место. Как хорошо, что не пришлось ничего спрашивать у Кандиды, а она все выложила сама. Иногда болтливость старшей сестры оказывалась полезной. Он хотел было как-нибудь вежливо закончить разговор, но не тут-то было. Кандида, которая все время сидела дома, очень любила поговорить по телефону.

— А что с Эрлиндой? — тараторила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Бедняжечка, она такая бледная, так плохо выглядит последнее время. А ведь еще недавно была такая цветущая женщина. Что с ней? Вчера о чем-то они говорили с Рикардо.

— С Рикардо? — удивился Рохелио.

— Да, — ответила Кандида, и в ее словах сквозило возмущение, что разговор шел втайне от нее. — Заперлись у Рикардо в кабинете и о чем-то шушукались. Не иначе она просила у него денег.

— Почему ты так думаешь? — потрясенно спросил Рохелио.

— У нее был такой вид, — ответил Кандида, — и к тому же она была такая задумчивая, рассеянная, так что даже забыла у нас свои журналы.

— Какие журналы? — спросил Рохелио, похолодев.

— Модные журналы и выкройки, — ответила Кандида.

Она еще что-то говорила, но Рохелио ее почти не слушал. Теперь все встало на свои места. Эрлинда не встречалась ни с какой Урсулой, это был только предлог, чтобы уйти из дому. Деньги она кому-то отдала, а на их место положила другие двести тысяч, которые взяла у Рикардо.

— Спасибо, Кандида, — неловко закончил Рохелио разговор с сестрой. — Я как-нибудь обязательно загляну к вам.

Повесив трубку, он тут же набрал рабочий номер брата. Рикардо, к счастью, снял трубку сам.

Рохелио не стал ему ничего объяснять. Он решил встретиться с Рикардо лично и все ему рассказать. Он больше не мог копить эти подозрения в себе.

— Мы могли бы встретиться с тобой часов в шесть? — спросил Рохелио. — Поверь, по телефону мы все равно ничего не решим… Мне очень тяжело, Рикардо.

Рохелио казался настолько взвинченным, что Рикардо не смог ему отказать, хотя у него самого было множество неприятностей, взять хоть эту вчерашнюю выходку Дульсе. Но, помня о странном поведении Эрлинды, он согласился встретиться с братом после работы в шесть.

— Фуэнсанта! — услышала Фуэн громкий голос своего шефа. Она сморщила хорошенький носик, но немедленно поднялась из-за стола, поскольку привыкла немедленно подчиняться.

— Я слушаю вас, дон Федерико, — сказала она, входя в кабинет.

— Фуэн, милая моя, — сказал Саморра, и голос его прозвучал почти ласково, что заставило Фуэн насторожиться. Когда Крокодил начинал говорить таким голосом, это не предвещало ничего хорошего.

— Да, дон Федерико? — спросила она, и ее голос дрогнул. — Что вам угодно?

— Мне угодно узнать, видела ли ты вчера, как Пончо разговаривал с кем-нибудь здесь, в «Паломе»?

— Да, — ответила Фуэн так, как обещала Пончо. — Когда я подошла, они уже сидели. И я почти ничего не слышала, хроме того, что они упоминали какого-то Густаво.

— Так… — сказал Федерико Саморра, а затем вдруг сделал то, чего Фуэнсанта ожидала менее всего. В его руке внезапно появился револьвер, дуло которого было направлено прямо на нее. — А теперь, девочка, — спокойно сказал шеф, — ты расскажешь все, как было на самом деле. Итак, я слушаю.

Дрожащая Фуэнсанта призналась, что ничего не видела, а рассказала эту историю, потому что так сделать попросил ее Пончо.

— Он сказал, что иначе вы ему не поверите, — пробормотала Фуэнсанта.

— Логично, — усмехнулся Саморра. — У меня, кажется, есть все основания ему не верить. Мальчишка! Решил шантажировать и кого? Меня!

— Шантажировать вас? Этого не может быть! Чтобы Пончо… У него такая тонкая, благородная душа…

— Вот как ты считаешь? — сказал Саморра. — Да ты не влюблена ли в него? А? Отвечай! — крикнул он, видя, что Фуэнсанта не отвечает. — Говори!

— Я… — бормотала Фуэн, широко раскрытыми глазами глядя на наставленное на нее дуло револьвера.

— Я все понял, — спокойно сказал Саморра, пряча оружие, — значит, вы были любовниками. Как же я раньше не догадался? Все эти постоянные отлучки вместе. Ну да теперь все равно. Он бросил тебя, твой благородный рыцарь, подставил и бросил.

Фуэнсанта зарыдала. По щекам потекла размазавшаяся тушь. Прическа растрепалась.

— Можно, конечно, считать, что для тебя разочарование в любовнике — достаточное наказание само по себе, — рассуждал вслух Федерико Саморра, — но лично я так не считаю. Я не люблю, когда меня предают. Иди.

— Вы меня отпускаете? — не поверила своим ушам Фуэнсанта.

— Отпускаю, — ответил Саморра.

Он не двигался, пока дверь за рыдающей девушкой не закрылась. Затем медленно закурил и задумчиво сказал, глядя в окно:

— Тонкая, благородная душа, значит… Какая мразь…

Однако его философские рассуждения прервал телефонный звонок. Федерико Саморра поднял трубку и услышал незнакомый хрипловатый голос, который подчеркнуто вежливо спросил:

— Простите, могу я говорить с сеньором Саморрой?

— Он у телефона, — ответил Крокодил, который по характерным интонациям догадался, кто ему звонит, хотя никогда и не слышал этого голоса.

— Мы бы хотели встретиться с вами… — вкрадчиво продолжал голос.

— Кажется, я знаю, с какой целью, — спокойно ответил шеф регионального отдела. — Вы, по-видимому, жаждете передать мне привет от Густаво Гуатьереса.

На другом конце провода возникла пауза. Саморра усмехнулся.

— Вы очень догадливы, — сказал Пиявка. — Мы хотели передать вам привет именно от этого человека. Вы, как я понимаю, помните его и ту услугу, которую оказали ему.

— Да, — сухо ответил Саморра. — Но мне вчера уже пытались передать этот привет, причем от вашего же имени. Ничего хорошего из этого не вышло, так что, может быть, лучше оставите эту идею, молодой человек?

— С нами не так просто, — ответил Пиявка. Ему показалось, что Саморра лишь старается взять его на испуг. — Вы же еще не ознакомились с нашими условиями.

— Ну что ж, мое дело предупредить вас, — ответил Саморра. — Я слушаю вас.

Пиявка был к этому готов. Он потребовал за свое молчание двадцать пять миллионов песо, которые должны быть переданы ему сегодня же вечером. Саморра должен оставить деньги в свертке на пустыре в пригороде Мехико, где велось строительство большого жилого массива. Пиявка прекрасно понимал, что это не Эрлинда и встречаться с этим человеком было смертельно опасно.

— Хорошо, — мрачно сказал Саморра, — я принимаю ваши условия.

Он повесил трубку и пробормотал про себя: «Что ж, это к лучшему. Ниньо и его ребята сделают за день всю работу и могут спокойно уйти на дно и отдыхать, пока снова не понадобятся. Надеюсь, это будет не скоро».

 

ГЛАВА 45

Каролина держала в руках фотографии и рассматривала их с видимым удовольствием. Фотографии и в самом деле получились весьма удачные для ее целей. На них была изображена Роза Дюруа в компании довольно молодого человека со светлыми курчавыми волосами. Роза с ним на скамейке на городской площади. Он и Роза сидят за столиком в баре. Он и Роза стоят у машины, перед тем как сесть в нее. Молодой человек приветствует Розу у стойки бара. На каждую ситуацию было несколько фотографий. Особенно хороша, с точки зрения Каролины, была одна из них, где парочка сидела за столиком. Молодой человек по-хозяйски положил руку на спинку стула Розы, как бы приобняв ее, и смотрел на нее сверху вниз с довольной ухмылкой. «И не страшно, что лицо этой несчастной Розы выражает скорее испуг, чем безудержный восторг, — подумала про себя Каролина, — зато по этой фотографии сразу видно, кто хозяин положения».

Так что Каролина была вполне удовлетворена и, не торгуясь, заплатила за них детективу Карильо весьма круглую сумму.

К сожалению, другое поручение Каролины детектив выполнить не сумел.

— Как же так? — упрекала его Каролина. — Я ведь поручила вам связаться с этим типом, Херувимом или как вы его там называете, и вы мне обещали.

— Все так, сеньора, — отвечал детектив Карильо. — Я был уверен, что затруднений не будет, потому что слежка за ним у меня была поставлена четко. Но мне надо было подобрать такое время и место, чтобы он был один, потому что мне тоже не хочется демонстрировать свое присутствие там, где этого не требуется. Это может повредить моим профессиональным интересам. Но тут я недооценил этого Херувима. Два дня назад он как сквозь землю провалился.

— Я-то думала, от вас ни один человек не ускользнет, — насмешливо сказала Каролина.

— Обычно так оно и есть, сеньора. Но тут пока не вышло. Я подключил к его поискам еще троих, но они тоже еще не вышли на его след.

— И как вы объясняете его внезапное исчезновение?

— Я точно не знаю. Шантажисты обычно предпочитают держаться поблизости от своей жертвы.

— Простите, — перебила его Каролина, — но мы даже не знаем точно, что он ее шантажировал. Именно чтобы удостовериться в этом, я и просила вас вступить с ним в контакт.

— Знаете, сеньора Рокас, — ответил детектив, — я занимаюсь своим ремеслом уже около двадцати лет и имею кое-какой опыт. И хотя я не видел своими глазами купюры, которые она ему передавала один раз в конверте, а второй раз в пакете, для меня лично ситуация абсолютно однозначна.

— Допустим, — сказала Каролина. — Но как бы то ни было, он исчез. Как же вы собираетесь его разыскивать?

— Последний день перед его исчезновением Херувима видели в обществе одного местного типа, который пользуется очень сомнительной репутацией. Его подозревают во многих грехах. Он сейчас тоже скрывается, и где он живет, мне неизвестно. Тем не менее за эту ниточку попробуем зацепиться, чтобы найти дорожку к Херувиму.

— Хорошо, сеньор Карильо. Продолжайте ваши поиски и докладывайте мне о результатах каждый день утром и после обеда. А если появится что-нибудь новое, можете звонить мне в любое время.

Каролина отпустила детектива, заперла фотографии в сейф и заторопилась к портнихе. Предстояла последняя примерка платья, которое Каролина собиралась надеть на бал у Менендесов.

У Розы в эти дни в салоне было особенно много работы. По случаю бала Роза получила от благотворительного оргкомитета большой заказ. Нужно было подготовить растения в горшках и вазах для холла, лестницы, двух гостиных — большой и малой — и столовой, где должны были подавать ужин а ля фуршет. Кроме того, на этом вечере организационный комитет собирался вручать ежегодные призы за благотворительность, и каждому награжденному надо было подготовить персональный букет. Все это шло помимо повседневной работы и рядовых заказов, полученных еще раньше. Так что в салоне Розы Дюруа все с ног сбились, начиная с самой хозяйки.

В этот день Роза решила даже не ходить обедать, чтобы сэкономить время, а выпить кофе в своем кабинете. Как раз в это время заскочила ненадолго ее подруга Консуэло и составила ей компанию.

Консуэло выглядела посвежевшей и радостной. Поэтому Роза удивилась, когда подруга призналась ей, что почти неделю была нездорова и пролежала в постели.

— Замучила меня боль в спине, не могла разогнуться, несколько дней не вставала.

— Ой, бедняжка, — посочувствовала Роза. — Как же ты с Луисито управлялась?

— Знаешь, Хосе Луис мне здорово помогал.

— Да что ты говоришь! — удивилась Роза. — А ты на него все время жаловалась.

— Да, было дело, — улыбнулась Консуэло. — А вот как меня прихватило, он всех дружков забросил, даже дела отложил, какие можно, и вокруг меня чуть не на цыпочках ходил, ухаживал, все думал, чем бы меня порадовать.

— Смотри, какой молодец, — сказала Роза. — Выходит, все у вас наладилось?

— Да уж я боюсь сглазить, — ответила Каролина, — но пока вроде неплохо, грех жаловаться.

— Я очень рада за вас, — вполне искренне сказала Роза. Ей было так приятно слышать, что хоть у кого-то из окружающих дела идут на лад. В последнее время она столкнулась с таким грузом проблем, что иногда ей казалось, что она не выдержит и свалится под его тяжестью.

Не успела она проводить Консуэло и приняться за работу, как позвонила Лаура.

— Розита, — сказала она почти плачущим голосом. — Мне так плохо, я вся исстрадалась. Мне очень нужно тебя сегодня увидеть. Пожалуйста, приходи ко мне вечером.

— Хорошо, Лаура, приду. Я, правда, думала, что задержусь сегодня допоздна, но я эти дни так много работаю, что мне надо сделать небольшой перерыв. Уйду сегодня с работы пораньше.

В назначенный час Роза подъехала к дому Лауры. Она вошла в квартиру и с облегчением почувствовала, как ей самой было необходимо оказаться рядом с близкой подругой, которой она доверяет и с которой ей не нужно притворяться.

Лаура хлопотала на кухне, заваривая кофе, доставая из холодильника закуски, а из микроволновой печи блинчики с начинкой из бананов, которые она великолепно готовила.

— Ты не беспокойся, пожалуйста, я совсем не хочу есть. Я просто хочу с тобой поговорить, — уверяла подругу Роза. Правда, когда Лаура положила ей на тарелку приготовленные кушанья, Роза отдала им должное. — Ну а все-таки, скажи мне, отчего ты так расстроилась?

— Спрашиваешь, отчего? А из-за чего, по-твоему, я могу расстроиться? Конечно, из-за Хасинто. Все мои мучения из-за него.

— Ну а чем тебя на этот раз так обидел Хасинто?

— Скорее даже не он, а его жена. Представляешь, эта корова явилась сегодня в мое фотоателье, чтобы пригласить меня на бал в качестве фотографа.

— Ну а что тут страшного? У нас в городе многие знают, что ты отличный фотограф.

— Ты бы так не говорила, если бы видела, как она себя вела. Явилась с надменным видом, подала мне визитную карточку своего благотворительного комитета и всю меня с ног до головы оглядела. Я тебе даже не могу описать этот взгляд. Ну как оценщик глядит, чтобы оценить товар. Я с трудом удержалась, чтобы в нее чем-нибудь не запустить.

— Зря ты обращаешь внимание на такие вещи. Про Консепсьон давно известно, что она себя считает персоной номер один и думает, что все остальные ее не стоят. Так что она всех так разглядывает.

— Нет, тут другое. У меня такое чувство, что она что-то пронюхала.

— Что именно?

— Ну, насчет меня и Хасинто.

— Брось, это нелепо. Если бы она догадывалась, зачем ей делать именно тебе заказ на изготовление фотографий?

— А вот именно для того, чтобы унизить. Во-первых, она меня нанимает, то есть приглашает меня в дом как обслуживающий персонал.

— Тогда и я обслуживающий персонал, — сказала Роза. — Меня ведь тоже наняли, чтобы я сделала цветочные украшения для их дома.

— Ты другое дело, — не согласилась Лаура. — Ты сама мне сказала, что Эрнандо передал тебе персональное приглашение от благотворительного комитета. Но я не про это. В конце концов, ты у нас предприниматель, а я нет, так что все логично. Но я убеждена, что она это сделала неспроста.

— В каком смысле?

— Ну, если я права и она про нас догадывается, то это очень ловкий ход. Продемонстрировать мне, каков он у себя дома, как у него все богато и роскошно, насколько он там чувствует себя на месте. А она еще минут пятнадцать распространялась о том, какую огромную благотворительную работу ведет дон Хасинто и как я должна это должным образом отразить. Ты представляешь, каково мне будет все это наблюдать, да еще делать фотографии его семейного счастья.

— Так ты, значит, отказалась от работы?

— Ну как я могла, сама посуди. Я бы тем самым подтвердила ее подозрения. Разумеется, я сказала, что все выполню наилучшим образом. Она еще велела мне завтра прийти к ней домой, и она меня «проинструктирует».

— Бедная Лаура.

— Конечно, бедная. И ты знаешь, что еще? Я позвонила Хасинто, чтобы ему об этом рассказать, а он мне ответил: «Это была идея Консепсьон, но, по-моему, очень хорошая. Я буду рад видеть тебя на празднике». Я чуть трубку не швырнула после таких слов.

— А почему это тебя так задело?

— Потому что он совершенно не думает о моих чувствах. Ему даже в голову не приходит, что я буду ощущать в такой ситуации.

— Мужчины вообще редко думают о чувствах женщин.

— Розита, ты у нас просто кладезь премудрости. Скажи, откуда ты так хорошо все про мужчин знаешь?

— Просто я сама была замужем и тоже, как и ты, любила. С тех пор у меня и остался некоторый опыт.

— Судя по твоему выражению лица, опыт не безоблачный. Ты же обещала мне когда-нибудь рассказать.

— Знаешь, я была безумно влюблена в своего мужа. Это даже больше, чем у тебя с твоим Хасинто. Я его просто боготворила. Мне казалось, лучше его людей на свете просто не бывает.

— Ну а потом?

— А потом я узнала, что у него появилась другая женщина. Это когда у нас уже дочери-близняшки были. Я долго не верила: еще бы, он сам меня так ревновал, по поводу и без повода. Нашлись добрые люди, довели до моего сведения. И даже адресок подкинули, где их можно найти.

— Так ты пошла?

— Пошла, к сожалению. Если бы не пошла, может быть, и жизнь сложилась бы по-другому.

— Ну и что ты увидела?

— То и увидела. Мужа своего увидела и эту его бабу. Все, как мне обрисовали. Тут-то я и не выдержала.

— Так ты что, от него убежала? Ты же говорила, что он погиб при землетрясении.

— Погиб не он, а вторая моя дочка, Дульсе Мария. Это все долго рассказывать. В общем, я была сама не своя. Схватила девочек, и на улицу. А они за мной. Ну, в общем, землетрясение действительно началось. И когда я очнулась, у меня была Лусита, а Дульсе пропала. Я сама видела, как на нее падала стена. Хотя теперь…

— Что теперь?

— Мне Лус всю душу разбередила. Вдруг говорит: а что, если папа и сестричка не погибли? И теперь эта мысль насчет Дульсе не идет у меня из головы.

— Так тебе нужно съездить самой в Мехико и узнать.

— Ты не понимаешь, Лаура, я же не могу встречаться с Рикардо. Он-то небось считает, что я умерла. Может быть, и женился опять за это время.

Лаура возбужденно вскочила с дивана и начала ходить по комнате.

— Нет, я не понимаю! — воскликнула она. — Ты же не сможешь жить дальше в неизвестности. А вдруг Лус что-нибудь узнает?

— Этого-то я и боюсь, — сказала Роза. — Я же от нее все эти годы все скрывала. Говорила только, что папа и сестричка погибли, и больше ничего. А что я ей теперь скажу?

— Если жив ее папочка и если он нормальный человек, мне кажется, Лус будет только рада. Получается, что ты сама все усложняешь.

— Ах, Лаура, если бы ты только знала, как ты права. Я настолько все усложнила, что теперь не знаю, как выпутаться. Не пойму, как я тебе пытаюсь давать разумные советы, а сама такие глупости совершаю. Ты ведь еще не знаешь, что меня шантажировали.

— Шантажировали? — в ужасе закричала Лаура. Пришлось Розе поведать подруге эту ужасную историю. Лаура была потрясена.

— Роза, я и не знала, что ты можешь быть такой ненормальной. Продать свое колье! Да как у тебя рука поднялась такое сделать? И все для того, чтобы заплатить шантажисту. Да он теперь в пять раз больше у тебя попросит.

— Вообще-то с тех пор я о нем больше не слышала, — робко сказала Роза.

— Так пока прошло всего несколько дней. Подожди еще. Как только денежки кончатся, он опять о тебе вспомнит.

Роза подавленно молчала. Лауре стало жалко подругу.

— Нашел, чем тебя шантажировать! Ты же никакая не преступница. И ничего плохого не сделала. Так что в следующий раз, когда он объявится, можешь смело заявлять в полицию.

— Правильно, я и сама так думаю. Только, знаешь, очень страшно идти к посторонним людям и посвящать их в свои личные дела.

— Борьба с преступниками — это не личное дело, а общее. А действительно личные дела разглашать на весь свет необязательно. Тебе надо посоветоваться с кем-нибудь из твоих поклонников. Вон их у тебя теперь сколько!

Роза печально улыбнулась:

— Ты сама посуди, Лаура, как же я буду ждать сочувствия у поклонников, если я открою, что у меня есть муж.

— В самом деле, — задумалась Лаура. — Слушай, а вообще что ты собираешься делать, если муж жив и здоров? Так и будешь молчать всю жизнь? Или подашь на развод?

Роза медлила с ответом.

— Роза, а ты хотела бы к нему вернуться? Может быть, в этом все дело?

— Ну как я могу вернуться, когда прошло почти десять лет? Открою дверь и скажу: «Здравствуйте, вот и я!»

— А что, может быть, он будет на седьмом небе от счастья.

— Нет, Лаура, уже поздно. Я сама разрушила нашу семью. Вернее, мы оба. И вернуться назад уже невозможно.

— Это еще надо проверить, возможно или невозможно. — Лаура наморщила лоб, стараясь найти самое правильное решение. — Скажи честно, Роза, а Феликс Наварро тебе не нравится?

— Разумеется, он мне нравится. Он интересный, умный, внимательный человек. Знает, как ухаживать за женщинами. Безусловно, его внимание мне льстит. Но ты ведь не об этом спрашиваешь?

Лаура посмотрела на нее недоверчиво.

— Ты хочешь сказать, что у тебя не бьется сердце, когда он преподносит тебе цветы? Что ты не трепещешь, когда он приглашает тебя на танец? Ну, подруга, в таком случае либо ты холодна как лед, либо твое сердце занято кем-то другим.

— Сердце мое бьется, и я трепещу, — наконец улыбнулась Роза. — Конечно, он вызвал у меня такой интерес, какого я не испытывала уже много лет, даже к Эрнандо, хотя мы с ним друзья. И все-таки я не уверена, что он тот человек, с которым я могла бы быть счастлива в совместной жизни.

— Что ж, хорошо уже то, что ты допускаешь для себя возможность счастья в совместной жизни. Раньше ты это вообще отрицала. Но в любом случае, чтобы проверить его и свои чувства, тебе надо, на мой взгляд, довериться Феликсу и рассказать ему о твоей проблеме. Если он тебя любит, ты сможешь развестись с Рикардо и выйти за него замуж.

— Мне кажется, Феликс из тех людей, которые не выносят скандалов, а развод — это всегда скандал.

— А мне, наоборот, кажется, что он человек решительный и что светские условности его не пугают.

— Ну посмотрим, — сказала Роза. — Сейчас мне уже стало легче из-за того, что я тебе все рассказала. Ты мой верный друг, и я рада, что ты меня понимаешь.

— Роза, я уверена, что тебе станет еще легче, когда ты расскажешь остальным, и тебе нечего будет скрывать. Поэтому я советую тебе сделать это как можно скорее.

— Хорошо, но мне нужно еще некоторое время, чтобы решиться. Во всяком случае, до бала я ничего предпринимать не буду. И ты, ради Бога, никому ни слова.

— Так и быть. В таком случае займемся подготовкой к балу. Я намерена, несмотря на мою фотокамеру, танцевать на этом балу, сколько мне вздумается. И пусть эта противная донья Консепсьон лопается от зависти.

Роза засмеялась, и они углубились в обсуждение своих нарядов.

 

ГЛАВА 46

Весь день у Рикардо все буквально валилось из рук. Он никак не мог сосредоточиться на работе, а в довершение всего, когда секретарша подала ему кофе, пролил его прямо на костюм. Во время обеденного перерыва он хотел увидеться с Исабель, но она не пришла, и Рикардо был уверен, что это произошло из-за вчерашней выходки его дочери. Вчера вечером Рикардо так и не удалось с ней поговорить — пришла Эрлинда, а затем Селия сказала, что Дульсе уже потушила свет и, видимо, спит. Врываться к дочери в комнату и требовать объяснений он не хотел, тем более перед Кандидой и Селией, которые, как он считал, ничего не знают и не догадываются.

Потом еще этот звонок Рохелио. Рикардо понимал, что брату сейчас нелегко, но ему и самому была нужна поддержка.

Наконец этот рабочий день, показавшийся Рикардо таким длинным, закончился. Он с облегчением разложил документы по папкам и запер их в письменном столе. После этого, дав задание секретарше, он спустился вниз.

Рохелио уже ждал его за одним из столиков. Он сидел за самым дальним столиком лицом к входу, чтобы видеть всех посетителей. Заметив брата, он приветственно махнул рукой.

Рикардо сел за столик спиной к остальным посетителям — ему никого не хотелось видеть.

— Ты, наверно, хотел поговорить со мной об Эрлинде, — начал он. — Она была у меня вчера.

— Скажи, — Рохелио смотрел на брата глазами, полными боли, — она просила у тебя денег?

Рикардо молча отпил кофе, который принес ему официант. Он не знал, что ответить брату. С одной стороны, Эрлинда просила его ничего не говорить Рохелио и он обещал ей это. С другой стороны, он видел, как сейчас тяжело брату, и решил, что лучше всего во всех случаях жизни все же говорить правду, какой бы неприятной она ни казалась. Ложь только усугубляет отношения, в этом он, увы, уже имел возможность убедиться на собственном опыте.

— Да, Эрлинда попросила меня дать ей взаймы двести тысяч песо, — наконец сказал Рикардо. — И умоляла не говорить об этом тебе. А я, как видишь, — Рикардо невесело усмехнулся, — не держу своего слова.

— Она сказала тебе, зачем ей эти деньги? — спросил Рохелио.

— Нет, хотя я ее спрашивал об этом. Она была очень подавлена, все время, пока мы говорили, плакала. Я убеждал ее открыть свою тайну тебе, ведь ты любишь ее. Но она повторяла, что ты не сможешь ее понять. Рохелио, она в этом уверена. Что-то произошло между вами. Попробуй вспомнить.

— Это началось уже несколько недель назад, — ответил Рохелио. — Я заметил, что Эрлинда что-то скрывает, были какие-то странные телефонные звонки. А вчера, когда я вернулся с работы, она ушла, сказала, что хочет встретиться с подругой. Я не поверил ей, — виновато признался Рохелио. — И… оказалось, что деньги, которые мы откладывали на оплату лицея для Тино, исчезли. Двести тысяч песо, которые лежали в письменном столе. А когда она вернулась, они снова оказались на месте. Теперь я знаю, что она взяла их у тебя. Но куда она дела те, что взяла из стола? Все это очень странно.

Рикардо понял, что нужно рассказать Рохелио все, что он знал, но скрывал от брата, — о странных встречах Эрлинды с подозрительными людьми, о том, что ее видели в «Твоем реванше». Это ничего не проясняло, но было очевидно, что Эрлинда попала в какую-то неприятную, возможно, грязную историю.

— Это очень похоже на шантаж, — выслушав рассказ брата, сказал Рохелио. — Эти люди, возможно, что-то узнали об Эрлинде и теперь требуют у нее деньги в обмен на свое молчание. Если бы она призналась мне во всем! Я уверен, что бы это ни было, я смог бы ее понять.

— Возможно, это какое-то очень давнее дело. Мало ли что могло быть с Эрлиндой еще до вашей свадьбы?

— Ну ладно, — Рохелио поднялся, — мне пора. Спасибо тебе, что ты рассказал мне все, что знаешь. Теперь я уверен, что смогу поговорить с Эрлиндой по душам и убедить ее, что она делает ошибку, скрывая свои тайны от меня. До свидания, я позвоню тебе.

— До свидания, — ответил Рикардо. — Я еще посижу.

Рикардо надеялся, что в «Палому» заглянет Милашка, но она не пришла, и он с тяжелым сердцем отправился домой.

— Дульсе вернулась из школы? — спросил Рикардо, едва переступив порог дома.

— Да, — ответила Селия. — Она у себя.

Еще вчера Рикардо решил оставить дочь в покое и не поднимать вопроса о ее поведении, но сегодня после разговора с Рохелио, после бесплодного ожидания Исабель во время перерыва и после работы он решил все же поговорить с этой невоспитанной девчонкой.

В конце концов, он взрослый человек и имеет право на личную жизнь. Рикардо сам не до конца отдавал себе отчет в том, что хочет сорвать на Дульсе накопившееся за последние дни раздражение.

Как и был, в официальном костюме, который он носил в контору, Рикардо поднялся наверх и постучал в комнату дочери. Ответа не было.

— Дульсе! — позвал он. — Это я. Можно войти?

— Входи, пожалуйста, — ответил звонкий, немного виноватый голос, который настолько не вязался с образом капризной испорченной девчонки, которая лезет в дела взрослых, что гнев Рикардо почти испарился. Однако отступать было некуда, и он, открыв дверь, вошел в комнату дочери.

Он не был здесь уже некоторое время, чуть ли не с самых пасхальных каникул, и теперь в изумлении оглядывался по сторонам. В комнате Дульсе царил необычный порядок — все вещи занимали строго определенные места, на письменном столе тетради и учебники стояли аккуратными стопками, и даже цветные карандаши, кисти, фломастеры и прочие рисовальные принадлежности были рассортированы и разложены на полке.

Но главное было не это. По стенам дочь развесила свои рисунки. Кое-какие Рикардо видел (обычно случайно), но большинство были ему совершенно неизвестны. Он и раньше знал, что Дульсе любит рисовать, но не придавал этому никакого значения — рисуют все дети. Но теперь, рассматривая выставку на стенах комнаты, он вдруг увидел, что в каждом из них было удивительно точно схвачено настроение. Здесь были и пейзажи, и интерьеры, и портреты. Вот тетя Кандида — полная, неуклюжая, но очень добрая, а вот и он сам — красивый, высокий мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами, в ней он ходит дома по саду.

— Тебе нравится? — спросила дочь.

— Да, — кивнул головой Рикардо. — Я и не знал, что ты рисуешь так хорошо.

— Просто ты мало обращал на меня внимания, — очень серьезно сказала девочка, — иначе ты давно бы нанял мне учителя рисования.

— Но теперь ты поешь, ходишь в консерваторию, — сказал Рикардо и с удивлением понял, что оправдывается.

— Только благодаря тете Ванессе, — просто сказала Лус. — Если бы не она, пение было бы так же не замечено, как и рисование.

— Ты преувеличиваешь, Дульсе, — сказал Рикардо. — Но я хотел поговорить с тобой совсем о другом.

— Наверно, о своей подруге? — спросила Лус, и в ее голосе прозвучали металлические нотки.

И снова Рикардо вместо того, чтобы отчитывать дочь за неуместные выходки, начал ей что-то объяснять.

— Дульсе, — примирительным тоном сказал Рикардо, — ты ведь уже большая, самостоятельная девочка, почти девушка. Подумай, я взрослый, можно сказать, стареющий мужчина, одинокий вдовец.

Слова «одинокий вдовец» больно резанули Лус. Ну конечно, ведь он же не знает, что мама жива! Лус сейчас сдерживалась из последних сил, чтобы не крикнуть: «Ты не вдовец! Мама жива!», и ей стоило больших усилий промолчать.

— Не говори так! — сказала она вместо этого. — Ты не одинокий. Ведь у тебя есть Кандида, я, все мы.

— Верно, — вздохнул Рикардо, — но взрослым людям нужны супруги: мужья и жены. Таков закон природы. А те, у кого их нет, обычно страдают.

— Тетя Кандида не страдает, — возразила Лус.

— Ты просто многого не знаешь, — ответил Рикардо. — Кандида немало пережила в молодости, у нее в жизни были и предательства, и измены. Ты, возможно, когда-нибудь узнаешь обо всем подробнее, но не о ней сейчас речь. Речь обо мне, о моем личном счастье.

— Папа! — воскликнула Лус. — С той женщиной у тебя не будет счастья. Я же видела ее! Ну подожди немного, куда тебе торопиться.

— По-моему, я и так уже долго ждал. Ведь с того дня, как погибла твоя мама, прошло десять лет, и я…

— Папа, — вдруг прервала его Лус, — скажи, а как это произошло?

— Было землетрясение, ты же знаешь, — Рикардо удивился вопросу дочери.

— Да, конечно. Но я иногда думаю об этом, и все равно мне кажется странным то, как погибли мама, сестра и Томаса. Почему они оказались тогда на улице? Почему одна сестра погибла, а другая нет?

По лицу Рикардо пробежала тень. Он никак не ожидал, что дочь вдруг заговорит об этом. И кто мог рассказать или хотя бы намекнуть девочке, что Роза в день землетрясения хотела уйти от него? Он склонил голову. Лус продолжала внимательно вглядываться в лицо отца. Она видела, что он вспоминает сейчас что-то очень неприятное, что ему больно, но это была не боль утраты, а боль раскаяния и стыда.

— Тебе кто-то сказал об этом? — спросил Рикардо. — Кандида? Селия?

— Мне никто об этом не говорил, — честно призналась Лус, — я просто думала, сопоставляла факты… Так скажи, ты чем-то обидел маму и она хотела уйти от тебя?

— Не надо об этом! — тихо попросил Рикардо. — Это было давно, и маму теперь не вернешь, как не вернешь твою маленькую сестренку и верную нашу Томасу. Я пережил страшную трагедию, Дульсе. Но не надо мне напоминать о моей вине. От этого теперь ничего не изменится. А тебе нужна мать…

— Мне? — с возмущением воскликнула Лус. — Ты хочешь мне ЭТУ предложить в качестве матери? Никогда! Я уйду из дому, я убегу, но с ней под одной крышей не останусь.

— Может быть, ты передумаешь, когда узнаешь ее получше… — пытался уговорить девочку Рикардо.

— Не передумаю! Потому что я не смогу узнать ее получше. Как только ты приведешь ее сюда, я уйду. — Лус посмотрела в грустные глаза отца и сказала уже совершенно другим тоном: — Давай подождем еще немного, папа. Вдруг произойдет что-нибудь хорошее. Не надо торопиться. Наверняка на свете есть женщина, которая тебе подходит, но только не ЭТА!

 

ГЛАВА 47

В день благотворительного бала Эрнандо Тампа с самого утра был радостно возбужден. В последнее время у него все складывалось удачно. Самолюбию Эрнандо льстило то, что такая эффектная и разборчивая женщина, как Каролина, удостоила его своим вниманием. Бывая с ней, он купался в потоках лести, которые она расточала, и чувствовал себя чуть ли не суперменом. В результате Каролина стала казаться ему очень чутким человеком, весьма тонко разбирающимся в людях. Но при этом Эрнандо старался держаться так, чтобы не быть связанным определенными обязательствами. Когда Каролина пыталась изъясняться ему в своих чувствах, он напускал на себя печально-загадочный вид и говорил, что, поскольку он знает, что Каролина столько перестрадала, он не имеет права связывать свою судьбу с ней, пока не будет убежден, что именно он может составить ее счастье.

— Но, Эрнандо, я же лучше знаю, кто может составить мое счастье, и считаю, что ты именно тот человек.

— Я благодарен тебе за все, Каролина, — отвечал Эрнандо, — но нам лучше подождать и убедиться в том, что мы поступаем правильно. Ни ты, ни я не хотим совершать больше ошибок.

Все это не мешало Эрнандо изредка принимать приглашения Каролины и оставаться у нее на ночь. Но Эрнандо инстинктивно старался, чтобы это не вошло в неизменную традицию, и обычно после каждого такого визита несколько дней оказывался безумно загруженным работой, и его общение с Каролиной тогда ограничивалось телефонными звонками или совместным походом в ресторан в обеденный перерыв. На самом деле сдержанность и осторожность Эрнандо вызывались тем, что в глубине души его настораживала жесткость и категоричность Каролины, ее неизменная практичность, ее презрительное отношение к тем, кого она считала ниже себя по общественному положению.

Бывая с Розой, Эрнандо чувствовал себя совсем по-другому. В ней было тепло и неподдельный, сочувственный интерес к людям, который Эрнандо не всегда встречал в своем кругу. Для Розы главным была душа человека, кто бы он ни был, и она одинаково легко общалась с образованными людьми и с простыми служащими своего магазина. Конечно, Эрнандо признавал, что Роза очень красива. Но и Каролина была весьма привлекательной женщиной. Однако красота Розы была другой, теплой и человечной. Ее душа откликалась благодарностью на всякое проявление доброты и участия. Вот почему Эрнандо не оставляла надежда, что придет день, когда Роза наконец оценит его многолетнюю преданность.

Эрнандо не удалось уговорить Розу поехать на бал в его сопровождении, но он не особенно расстраивался, потому что знал, что увидит ее на балу. Не желая связывать себя, Эрнандо ловко отвертелся от того, чтобы сопровождать Каролину, заявив ей, что он слишком поздно освободится с работы и наверняка опоздает. К счастью, у Каролины неожиданно появился спутник, который ее устраивал. К ее родителям приехал погостить сын их старых друзей из Мехико, и, разумеется, он рассчитывал, что прекрасная Каролина будет в этот день его спутницей.

В это время Феликс Наварро тоже готовился к балу и в числе прочих приготовлений положил в карман своего смокинга бархатный футляр со старинным колье. У Феликса были большие надежды на этот вечер. В последнее время мысли о прекрасной владелице цветочного салона преследовали его практически постоянно. Феликс привык к быстрым победам среди женщин. Его привлекательная внешность, уверенность в себе, обходительные манеры и умение красноречиво выражать свою заинтересованность обычно обеспечивали ему благосклонность в дамском обществе. Но сам Феликс в душе предъявлял очень высокие требования к своей будущей избраннице. Ему хотелось иметь не просто красивую жену, женщину, которой он сам мог бы восхищаться. Феликс был неравнодушен к прекрасному полу и часто увлекался, но всякий раз что-то разочаровывало его, и он опять пускался на поиски.

Когда он увидел Розу Дюруа в Монтеррее, он не мог остаться равнодушным к ее красоте. Он постарался познакомиться с ней поближе и почувствовал, что его интерес взаимен. Но в последнее время поведение Розы все больше озадачивало его. Он видел, что ей приятно его внимание, она была с ним всегда мила и приветлива, несколько раз принимала его приглашения пообедать или поужинать. Но всякий раз у Феликса оставалось впечатление, что Роза окружена какой-то прозрачной непроницаемой стеной, за которую никому не дано проникнуть.

«Наверно, зря я философствую, — сказал сам себе Феликс. — Просто нужно быть более решительным. Женщины любят решительность».

И подбодрив себя таким образом, Феликс вышел из гостиницы, чтобы отправиться в дом Хасинто Менендеса.

Он приехал как раз вовремя. Как обычно бывает на благотворительных балах, первая часть была посвящена чествованию тех горожан, которые сделали заметные пожертвования на благотворительные цели в минувшем году. Награждением самых достойнейших занимался благотворительный комитет во главе с доньей Консепсьон де Менендес. Вручение наград сопровождалось длинными и церемонными речами, а Лаура Каналес исправно запечатлевала на пленку торжественные моменты. Следует признать, что большая часть представителей сильного пола провела это время в другом зале, там, где был устроен буфет с напитками.

Каждый раз, когда взгляд хозяйки дома наталкивался на стройную фигурку Лауры, донья Консепсьон багровела от ярости. По этикету сеньорита Лаура Каналес, приглашенная благотворительным комитетом как официальный фотограф, не имела права надеть длинное открытое вечернее платье, как другие гостьи. Лаура блестяще вышла из положения. Она приобрела для этого случая платье с пышной короткой юбочкой из зеленоватой прозрачной материи. Вырез на платье был совсем маленьким, не чета тем декольте, что украшали других дам, но платье было такое облегающее, а шелковистая материя настолько тонкая, что прекрасно позволяла любоваться легкой и хорошо скроенной фигуркой Лауры. Вдобавок, поскольку она была единственной женщиной в короткой юбке, за исключением горничных и официанток, ее стройные ножки вызывали особый интерес у присутствующих мужчин. При этом Лаура сохраняла вполне непринужденный деловой вид и вихрем носилась по залам, чтобы отснять наиболее выигрышный кадр.

К тому моменту, как Феликс Наварро вошел в дом Менендесов, торжественная часть уже закончилась и начался собственно бал. Поздоровавшись с хозяином, Феликс стал оглядывать гостей. Как он ни старался, он нигде не мог разглядеть Розы. Зато прямо перед ним промелькнула легкая светловолосая фигурка с фотокамерой, и Феликс узнал Розину подругу.

— Мое почтение, сеньорита Лаура, — обратился к ней Феликс. — Вы разрешите пригласить вас на танго?

— Обожаю танго, — ответила Лаура. — Но есть маленькое затруднение: куда мне деть фотокамеру?

— Ну, это затруднение можно легко устранить, — ответил Феликс и подозвал одного из лакеев.

— Будьте любезны, присмотрите за камерой сеньориты Каналес, — сказал он.

После этого Феликс подхватил Лауру, она положила руку ему на плечо, и их захватила и увлекла за собой зажигательная мелодия аргентинского танго. Феликс был отличным танцором, Лаура легко и гибко двигалась в его объятиях, и оба получали большое наслаждение от танца. Когда на одном из поворотов Лаура прогнулась назад, почти доставая пола своими светлыми вьющимися волосами, Феликс вдруг перехватил взгляд сеньора Менендеса и никак не мог понять, почему обычно такой сдержанный и холодный банкир вдруг смотрит на него с плохо скрываемой ненавистью.

Когда танго закончилось, Лаура поблагодарила Феликса, невозмутимо взяла фотокамеру и успела заснять великолепные кадры с лицами сеньора Менендеса и его супруги.

Каролина танцевала почти без перерыва, не испытывая недостатка в партнерах. Она была, как всегда, эффектна и элегантна, к тому же все знали, что она после развода осталась вполне обеспеченной, так что желающих обратить на себя ее внимание хватало. Но Каролине всегда и везде обязательно хотелось быть царицей бала, малейший намек на соперничество раздражал ее. Она уже два раза танцевала с Эрнандо, а теперь подошла к Феликсу.

— Ну что, сеньор Наварро, настало время выполнить ваше обещание и показать мне свое искусство.

— Я теперь робею, после того как убедился, как вы блистательно танцуете. Рядом с вами я боюсь показаться неловким.

— Бросьте скромничать. Я уверена, что мы составим с вами прекрасную пару.

Как раз в тот момент, когда Феликс и Каролина начали танцевать, она заметила, что Эрнандо, стоявший неподалеку, вдруг устремился ко входу. Она посмотрела в том же направлении и увидела Розу Дюруа.

Каролина не могла отрицать, что Роза выглядела великолепно. Ее каштановые волосы крупными локонами спускались на плечи, шея и плечи были открыты, изящное вечернее платье облегало стройную фигуру. Казалось, что в этой нарядной толпе легко затеряться, и тем не менее она сразу приковывала к себе внимание.

Эрнандо направился к ней и радостно приветствовал ее.

— Добрый вечер, Роза, я так ждал тебя. Потанцуй со мной, пожалуйста.

Они закружились в медленном фокстроте. Каролина за последние месяцы несколько раз танцевала с Эрнандо, но никогда он не вел ее так трепетно, не смотрел на нее с таким обожанием, как сейчас смотрел на Розу. Каролина почувствовала, как будто ее укололи в самое сердце. Ревность и досада распирали ее, ей трудно было продолжать улыбаться Феликсу, который уверенно вел ее в танце. Наконец фокстрот закончился, и Феликс учтиво поклонился Каролине, проводив ее на место. К своему крайнему возмущению, она вдруг увидела, что после этого он преспокойно направился в сторону Розы, от которой так и не отходил Эрнандо.

— Вы разрешите пригласить вас на танец? — спросил Феликс и красноречиво взглянул на нее.

— Благодарю вас, Феликс, — ответила Роза, и вот уже они закружились в вальсе.

Каролина, которая внимательно наблюдала за этой сценой, отклонила приглашения мужчин, стоявших около нее, и подошла к Эрнандо. Увидев, что она одна, он почти рассеянно подал ей руку и начал вальсировать. Он держал свою руку на талии Каролины, но чувствовалось, что мысли его далеко. Вернее, не так уж далеко, всего лишь на противоположном конце зала, где кружились Феликс и Роза. Наступил перерыв в музыке, и расторопный Феликс уже принес откуда-то бокал шампанского, который он с поклоном подал Розе.

— Ах, Феликс, вы всегда меня балуете, — произнесла она. Сейчас в этом ярко освещенном зале, среди музыки и цветов Роза почувствовала себя почти счастливой.

— Смотри, твоя Роза Дюруа пользуется успехом, — сказала Каролина Эрнандо, чтобы проверить, как он это воспримет.

— Не понимаю, что она нашла в этом чванливом столичном бизнесмене, — чересчур горячо отозвался Эрнандо.

Каролина решила, что все действующие лица уже в сборе и пора пускать в ход секретное оружие, припасенное ею в изящной дамской сумочке.

— А ты разве не хочешь подойти, пообщаться с ней? — спросила она с невинным видом.

Эрнандо сразу ухватился за эту идею.

— В самом деле, пойдем поговорим с Розой, а то этот напыщенный тип не дает ей проходу, — и он поспешил в ту сторону, даже не обернувшись, чтобы проверить, следует Каролина за ним или нет.

— Ну как ты, Роза, не скучаешь? — обратился он к ней. — Поскольку сейчас у оркестра перерыв, мы с Каролиной хотели позвать тебя в зал, где подают ужин а ля фуршет.

— Да, мы как раз собирались с Розой пройти туда, — ответил вместо нее Феликс.

— Я смотрю, Роза, — сказал Эрнандо, по-прежнему обращаясь только к ней, — что господин Наварро тебя сегодня просто монополизирует.

— Ну что ты, Эрнандо, — отозвалась Роза.

Каролина слушала и выжидала удобного момента.

— Мне кажется, сеньор Тампа, — спокойно произнес Феликс, — что сеньора Дюруа может сама решать, в чьем обществе ей проводить время.

— Да, если ей дают возможность принять это решение.

Разговор начинал принимать интересный оборот. Каролина за спиной Эрнандо сделала знак своей подруге Консепсьон подойти поближе.

— Простите меня, сеньор Тампа, — холодно и размеренно проговорил Феликс, — мне кажется, вы не имеете никаких прав вмешиваться в жизнь сеньоры Дюруа.

— Я имею право давнего друга, который знает Розу десять лет, а не пару месяцев, как вы, — отозвался Эрнандо. Вид этого самоуверенного холеного мужчины, предъявлявшего права на Розу, привел его в такую ярость, что он забыл свойственную ему осмотрительность и добавил: — А кроме того, я имею еще и другие права, потому что я сделал сеньоре Дюруа предложение.

Он не видел, как на лице Розы промелькнуло выражение сожаления, а на лице Каролины бешенство. Перед ним было только лицо его противника, который, не потеряв хладнокровия, сказал:

— Тем не менее, насколько я могу судить, ваше предложение не принято, и сеньора Дюруа вольна в своем поведении. И я буду неизмеримо счастлив, если сеньора Дюруа сочтет возможным принять мое предложение руки и сердца.

Наступил момент, которого так долго ждала Каролина. Прежде чем растерянная Роза успела что-то сказать, раздался намеренно громкий голос Каролины:

— Остановитесь, господа. Ваш спор абсолютно неуместен. Госпожа Дюруа не может принять ничье предложение по той причине, что она замужем.

Наступила тишина. Все, кто находился поблизости и слышал это заявление, затаили дыхание. Роза побледнела и прислонилась к стене. Первым заговорил Эрнандо:

— Каролина, что ты говоришь? Ты же знаешь, что муж Розы умер.

— Ты так думаешь, потому что она тебе это сказала. На самом деле ей выгодно было так говорить. Роза Дюруа замужем, и ее муж — уголовник, недавно выпущенный из тюрьмы.

— Это ложь! — крикнула Роза.

— Ложь? — с издевкой переспросила Каролина. — Теперь она все отрицает. Но она недавно несколько раз виделась с этим человеком, она отдавала ему деньги. Для кого, вы думаете, она продала свое колье с изумрудами, известное всему городу? Для этого жалкого человека, с которым она связана узами брака.

Феликс и Эрнандо, стоявшие по обе стороны Розы, пристально всматривались в ее лицо, стараясь прочитать в нем ответ. Донья Консепсьон подошла совсем близко и жадно вслушивалась в разговор. Поскольку в танцах был перерыв, многие гости перешли в зал для ужина, но тем не менее некоторые охотно задержались, чтобы присутствовать при такой занимательной сцене.

— Неправда! — воскликнула Роза. — Мой муж — Рикардо Линарес, который живет в Мехико.

— Видите, сеньоры, она уже не отрицает наличие мужа, но придумывает ему какое-то мифическое имя. Только ведь правду скрыть трудно. Что вы скажете, сеньоры, когда увидите эти фотографии?

С этими словами Каролина театральным жестом раскрыла сумочку и вынула из нее заранее заготовленную пачку фотографий, которые протянула Феликсу и Эрнандо. Роза с отчаянием увидела, что ни один из них не швырнул эти фотографии обратно, не разорвал их, а вместо этого они стали пристально всматриваться в снимки, на которых она была с ненавистным Херувимом.

Если бы фотографии прибыли по почте в анонимном письме или были представлены какой-нибудь сомнительной личностью, то адресаты в первую очередь задумались бы о возможности монтажа, подделки или другой фальсификации. Но обвинение было брошено Каролиной Рокас, которая принадлежала к высшим слоям общества, да к тому же это было сделано публично. В таких обстоятельствах слабый протест Розы звучал неубедительно. Феликс Наварро мрачно отодвинулся от нее, сжав в кармане футляр с драгоценным колье. Эрнандо, которого признание Розы в замужестве совершенно выбило из колеи, растерянно переводил взгляд с нее на фотографии и обратно. Каролина, нанеся свой удар, стояла с гордо поднятой головой и торжествовала.

— Какой ужас! Подумать только, какое лицемерие! — слышались вокруг возгласы дам из благотворительного комитета.

Роза, бледная как полотно, озиралась по сторонам.

— Неправда. Это ложь, — слабо проговорила она.

Но ее почти никто не расслышал. Тщетно пыталась она разглядеть в толпе хотя бы одно сочувствующее лицо. Почти ничего не видя, она шагнула вперед в попытке пробить эту окружавшую ее человеческую стену и вдруг пошатнулась и стала падать на пол. Эрнандо успел немного поддержать ее, но Роза уже была без сознания, и он опустил ее на пол.

— Ей плохо! Позовите врача! — послышались возгласы.

Откуда-то появился дон Хасинто в сопровождении двух лакеев и своим властным голосом заявил:

— Господа, я прошу вас немного расступиться. Мы уже вызвали врача, и госпоже Дюруа будет оказана медицинская помощь. А сейчас я очень прошу вас на время перейти в другой зал, где вас ждет ужин.

Гости, поняв, что ничего интересного больше не будет, потянулись к выходу. Лакеи подхватили Розу, чтобы перенести ее на диван. В этот момент в комнату ворвалась Лаура и бросилась к подруге.

— Где Роза? Что они с ней сделали? — кричала она.

Толпа зевак практически рассеялась. Дон Хасинто отдавал распоряжения слугам. Эрнандо с потерянным видом стоял неподалеку. Мрачный Феликс тут же рассеянно держал в руке фотографию, которую Каролина еще не успела забрать.

— Что это? Покажите мне? — потребовала Лаура. Увидев на фотографии Розу с незнакомым мужчиной, она оцепенела. Ей стало ясно, что это тот самый шантажист.

— Что здесь произошло? — накинулась она на Феликса.

— Сеньора Каролина Рокас заявила, что госпожа Дюруа замужем за уголовником. И в доказательство привела вот эти фотографии.

— И вы поверили? — от возмущения у Лауры перехватило дыхание, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. — Вы поверили этой завистливой интриганке, которая заболевает, если кто-то в ее присутствии пользуется успехом. Да она давно имеет виды на Эрнандо, потому и прибегла к клевете. Эх вы! — Она с таким презрением посмотрела на Феликса, что тот поежился. — А я еще считала вас порядочным человеком. Думала, что вы на самом деле хорошо относитесь к Розе.

— Но позвольте, — начал Феликс. — Роза сама призналась, что замужем.

— Ну так что из этого? Вы же совсем не знаете ее историю.

— Но если вы знаете, Лаура, может быть, вы мне расскажете?

— Могла бы рассказать, если бы вы вели себя по-другому. А сейчас мне противно даже смотреть на вас. — И Лаура подошла в дивану, опустилась на пол и сжала в своей руке руку подруги.

Появился врач. Он подошел в Розе и попросил остальных удалиться. Проверил пульс, дыхание, послушал сердце. Потом подозвал хозяина дома.

— У нее глубокий обморок, возможно, вызванный сильным потрясением. Нас ждет машина «скорой помощи», и мы отвезем ее в больницу. Вы знаете, кто ее ближайший родственник?

— Я ее ближайшая подруга, — сказала Лаура, подходя к врачу, — я поеду вместе с вами в больницу и потом сообщу все ее семье.

Доктор кивнул. По его знаку лакеи положили Розу на носилки, и вся группа последовала к выходу. Лаура пошла за ними, не обращая внимания на Феликса и на Эрнандо, который шел за ней, пытаясь что-то сказать.

Зал опустел, но почти сразу же наполнился звуками музыки. Это вернулся с перерыва оркестр, и музыканты настраивали свои инструменты, готовясь к продолжению танцев.

 

ГЛАВА 48

Внизу в гостиной раздались крики. Действительно, что-то случилось, но, кажется, вовсе не «что-то хорошее», о чем только что говорила Лус.

Вместе с отцом они выбежали из комнаты и услышали, что внизу кричит тетя Кандида. Слов они разобрать не могли, но было ясно — что-то случилось.

Рикардо вбежал в гостиную первым. Он увидел, что Кандида заливается слезами, а на столике у телефона лежит снятая трубка, из которой доносились короткие гудки.

— Что такое, Канди? — спросил Рикардо.

— Убили! — застонала Кандида. — Неизвестные негодяи убили нашего Рохелио!

— Что?! — воскликнул Рикардо. — Убили Рохелио?!

— Только что звонили из больницы Святого Петра. Он там — в реанимации! — убивалась Кандида.

— Раз в реанимации, значит, еще жив! — воскликнул Рикардо. — Селия, — обернулся он к старой служанке, которая, широко раскрыв от ужаса глаза, смотрела на него, — найдите, пожалуйста, Хаиме. Пусть выведет машину из гаража. Я сейчас же еду в больницу.

— Папа, я с тобой! — воскликнула Лус.

— Я тоже должна ехать! — заламывая руки, воскликнула Кандида. — Я должна видеть моего бедного брата!

— Нет! — твердо ответил Рикардо. — Уже поздно. Я не знаю, на сколько задержусь там, возможно, вернусь ночью или под утро.

— Но как мы узнаем? — воскликнула Кандида.

— Я буду звонить, — ответил Рикардо.

Он поспешно надел пиджак и вышел на темную улицу, где его уже ждала машина. Рикардо решил не эксплуатировать старика Хаиме и поехал сам. Он уверенно вел машину по освещенным центральным улицам по направлению к больнице Святого Петра, а в голове неотступно стучала одна и та же мысль: «Эрлинда. Это она во всем виновата».

Он вспоминал ее странное поведение в последнее время — встречи с людьми, похожими на уголовников, посещения «Твоего реванша», куда она не заходила уже несколько лет, пропажа денег. Все это складывалось в стройную картину. Эрлинда, по-видимому, когда-то была связана с этими темными личностями или их сообщниками, возможно, даже участвовала в каких-то преступных операциях, и теперь эти люди снова возникли на ее горизонте. Скорее всего, они грозились открыть всю правду Рохелио и за молчание требовали у Эрлинды денег. Эрлинда, боясь разоблачения, вынуждена была платить им. Возможно, и в «Твой реванш» она приходила, чтобы занять денег у Сорайды.

Подъезжая к зданию больницы, Рикардо был уже практически уверен в том, что его догадка верна.

Эрлинда, побледневшая, с заплаканными глазами, сидела в приемной. Когда Рикардо вошел, она вскочила со стула и бросилась к нему.

— Что с ним? — сухо спросил Рикардо, отстраняя ее.

— В него стреляли, — ответила Эрлинда. — Сейчас ему делают операцию.

Потянулось долгое ожидание. Эрлинда и Рикардо молчали. Казалось, прошла вечность, но вот наконец дверь операционной открылась и вышел хирург.

— Ну что, доктор? — спросила Эрлинда.

— Пуля прошла с нескольких миллиметрах от сердца, — ответил врач. — Так что считайте, что вашему мужу повезло. Он будет жить.

— Можно мне к нему? — умоляюще спросила Эрлинда. — Мне нужно сказать ему одну очень важную вещь.

— Нет, — категорически отказал врач, — он еще очень слаб, и любое волнение, пусть даже приятное, может оказаться для него роковым.

Эрлинда утерла глаза платком.

— А завтра, доктор?

— Не уверен, — ответил врач.

Рикардо вместе с Эрлиндой вышли на улицу.

— Я подвезу тебя, — сказал Рикардо.

Эрлинда молча кивнула.

Они ехали по безлюдным улицам. Было далеко за полночь.

— Как это произошло? — спросил Рикардо.

— Я ждала Рохелио около шести. Обычно он возвращается примерно в одно и то же время. Но сегодня он запаздывал.

— Да, в шесть он встречался со мной в «Паломе», — подтвердил Рикардо.

— Ожидая его, я все время подходила к окну. Не знаю, я почему-то очень волновалась сегодня. Я… я решила ему все рассказать, Рикардо. А его все не было. И вот наконец мне показалось, что я вижу, как он появился в конце улицы со стороны автобусной остановки. И тут раздался выстрел. Я видела, как он упал. Выбежала из дома, подбежала к нему. Он был уже без сознания. Я вызвала «скорую помощь». Остальное ты знаешь.

Они замолчали.

— Эрлинда, — нарушил молчание Рикардо, — теперь ты должна признаться во всем. Я уверен, Рохелио чуть не погиб именно из-за тебя.

Эрлинда расплакалась:

— Нет, Рикардо, нет.

— Но ты же знаешь лучше меня, что у Рохелио нет и не было врагов. Скорее у меня могут найтись какие-то недоброжелатели, чем у него. Ведь он такой чистый, такой светлый человек.

— Да, ты прав, — согласилась Эрлинда. — Но я не верю, что Густаво для чего-то могла понадобиться смерть Рохелио! Это бессмысленно. И Густаво совсем не такой, как о нем думают. Я до сих пор уверена, что произошла ошибка. Он так и в письме написал.

— О чем ты говоришь? — в изумлении взглянул на нее Рикардо. — Я ничего не понимаю. Кто такой Густаво?

— Сейчас приедем, и я все тебе объясню, — грустно сказала Эрлинда. — Я сегодня столько раз повторяла все это про себя в ожидании Рохелио, что мне будет совсем нетрудно рассказать тебе.

Подъехав к многоэтажному дому, где находилась квартира Эрлинды и Рохелио, они увидели, что окно на седьмом этаже светится. Флорентино не спал. Он очень волновался за отца и ждал возвращения матери.

Рикардо ехал в больницу, уверенный, что понимает по крайней мере в самых общих чертах причину неудавшегося покушения на Рохелио. Оставалось, правда, совершенно непонятным, зачем людям, которые шантажировали Эрлинду, убивать ее мужа. Но, возможно, они хотели лишь напугать ее.

Теперь же он уезжал в состоянии полной растерянности. Эрлинда рассказала Рикардо все — о том, как неизвестный человек позвонил ей и сообщил, что ее младший брат Густаво бежал из тюрьмы, и попросил денег на его лечение. Эрлинда вспоминала, как пыталась стороной заговорить с мужем о бегстве Густаво, но тот резко ответил, что не готов помогать беглому преступнику. Ей пришлось действовать на свой страх и риск, ведь Густаво, каким бы он ни стал, по-прежнему оставался для нее умным маленьким мальчиком, чудо-ребенком, родившимся, к сожалению, в Вилья Руин.

Эрлинда рассказала, как ходила в «Твой реванш», чтобы посоветоваться с Сорайдой, потому что ей внушали подозрение эти неприятные люди. Однако при очередной встрече один из сообщников Густаво передал ей письмо, написанное, как ей показалось, почерком брата. И дело было не только в почерке. Эрлинда нашла это письмо и показала его Рикардо.

«Дорогая, любимая Линда, милая моя лисичка», — с удивлением прочел он.

— А теперь посмотри на подпись, — сказала Эрлинда, и на ее глаза навернулись слезы.

«Поклонись от меня святой Деве Гвадалупе.

Густаво (твой несчастный кролик)».

— В детстве мы любили слушать сказки о том, как хитрый кролик обманывает лиса, — объяснила Эрлинда и улыбнулась сквозь слезы, — и мы придумали такую игру: я была лисой, а Густаво кроликом. Мы так сжились со своими ролями, что часто называли друг друга не по имени, а по этим ролям. Густаво звал меня лисичкой, а я его кроликом. Понимаешь, Рикардо, когда я прочла в письме это обращение, я сразу же поверила, что это письмо писал сам Густаво. Кроме него, никто не догадался бы назвать меня лисичкой.

Чем дальше слушал Рикардо, тем больше запутывался. Если это письмо действительно написал Густаво, значит, он где-то в Мехико. Но зачем ему убивать Рохелио? Версия о том, что шантажисты совершили покушение на мужа Эрлинды, чтобы напугать ее, тоже казалась бессмысленной.

И тут внимание Рикардо привлекли в письме такие фразы:

«Я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя того, кто это сделал. Этот человек живет где-то в Мехико. Я найду его и отомщу. Ты должна понять меня».

— Эрлинда, может быть, Густаво решил, что в этом деле как-то замешан Рохелио? Мысль невероятная, но все же…

Эрлинда задрожала:

— Но это какое-то безумие! Неужели ты думаешь, что Рохелио мог…

— Рохелио, разумеется, не мог, но дружки Густаво могли пустить его поиски по ложному пути. Как бы там ни было, Эрлинда, я возьму у тебя это письмо и передам полиции.

— Нет! — воскликнула женщина. — Рикардо, ты этого не сделаешь!

— Сделаю, — ответил Рикардо, — мы и так упустили время. Если бы ты с самого начала поступала разумно, Рохелио сейчас не находился бы между жизнью и смертью.

— Рикардо! — вне себя крикнула Эрлинда, но тот решительно шагнул к двери. На пороге он повернулся и сказал:

— Подумай лучше о Тино.

Придя на следующее утро в свой кабинет, Рикардо первым делом попросил секретаршу сварить ему кофе покрепче — сказывалась бессонная ночь. Когда Хулия Роберта принесла ему большую чашку ароматного темного напитка, он откинулся на стуле и развернул утреннюю газету. «Сейчас приду в себя — и за работу», — подумал Рикардо. Но едва бросив взгляд на полосу происшествий, он забыл о работе. Похоже, город опять захлестнула волна убийств, причем большинство из них пока не раскрыты. Но не это ошеломило Рикардо. Большой заголовок гласил: «Убиты сотрудники страхового агентства», а под ним были помещены две фотографии — Альфонсо Переса и секретарши Фуэнсанты Монкайо. «Оба — сотрудники Федерико Саморры!» — сверкнула мысль.

Рикардо пробежал глазами газетное сообщение. Тело Альфонсо Переса было найдено вчера днем недалеко от аэропорта. При нем обнаружен пустой «дипломат». Деньги и документы остались при убитом. Шофер такси опознал в Пересе пассажира, которого вез утром из города от агентства, где работал Перес, до аэропорта. Возможно, убитый собирался срочно улететь из Мехико. Однако в администрации страхового агентства сообщили, что помощник начальника отдела Перес не имел в настоящее время отпуска и не запрашивал его.

Вечером того же дня была застрелена на пороге своей квартиры секретарша того же отдела Фуэнсанта Монкайо. Сумочка с деньгами, ключами и документами осталась при ней. Полиция считает, что два убийства связаны между собой, более того, судя по «почерку», возможно, совершены одним и тем же преступником. Судя по сведениям, полученным от соседей сеньориты Монкайо, Альфонсо Перес был ее любовником — он часто приходил к сеньорите Монкайо и задерживался до утра.

Потрясенный Рикардо пробежал глазами остальные сообщения, но они не содержали для него ничего интересного. Был убит какой-то известный в преступном мире вымогатель Винсенте Гавальдон по прозвищу Пиявка. Рикардо отбросил газету. Его бил озноб — сказывалось напряжение прошлой ночи, которую он провел в больнице, ожидая, когда закончится операция. По-видимому, это было следствие перенапряжения, но ему в голову вдруг пришла шальная мысль — а вдруг нападение на Рохелио тоже как-то связано с цепью этих нераскрытых убийств? Но затем Рикардо прогнал эту мысль.

В его кабинет зашел Леандро Морено.

— Слышал новости? — покачал головой помощник. — Сразу два убийства, и оба в отделе у Саморры. Я думаю, это очень повредит ему в глазах начальства.

— Но он-то здесь ни при чем, — пожал плечами Рикардо. — Мало ли какими делишками занимался этот Пончо. Мне он, по правде сказать, всегда казался скользким типом.

— Он-то, может быть, и ни причем, — сказал Леандро, — но происшествие в отделе не красит его руководителя. Так что выберут тебя, попомни мое слово.

В дверях показалась Роберта:

— Сеньор Линарес, вас просит зайти сеньор Альварес-дель-Кастильо.

— Ну посмотрим, кто из нас прав, — улыбнулся Леандро Морено. — Смелее!

Когда то же самое было сообщено в региональный отдел, Федерико Саморру не нужно было подбадривать. Он смело шел на встречу с заместителем генерального директора, ведь он был уверен, что повышение получит именно он по той простой причине, что соперника не существует физически.

«Ниньо — славный парень, — думал Саморра, подходя к лифту, — работает быстро, точно, аккуратно. Ему еще ни разу не сели на хвост». Он вспомнил Пончо. «Каким подлым оказался змееныш. А ведь я его прочил на свое место. Не выдержал, жадность попутала, решил сразу схватить куш».

И Пончо, и Пиявка подписали себе смертный приговор, собравшись шантажировать такого матерого преступника, как Федерико Саморра. Он презирал шантажистов и считал их отбросами человеческой породы, достойными только того, чтобы их безжалостно давили. У него давным-давно был разработан метод борьбы с подобными сеньорами. Он немедленно соглашался уплатить любую сумму денег, которую они требовали, на любых условиях. Он безропотно согласился бы принести и миллиард песо — оставить их на пустыре или в камере хранения на вокзале. Дело в том, что Саморра никогда не отдавал, собственно, деньги, а ограничивался тем, что подсовывал шантажистам «куклу» — пачки нарезанной бумаги, где денежные купюры были только сверху. Но это было еще не все. В одну из таких пачек вкладывался миниатюрный датчик, который издавал попискивание, не слышимое человеческим ухом. Однако его улавливал приемник, находившийся в руках Ниньо или другого наемного убийцы. Какие бы средства предосторожности ни соблюдали шантажисты, какие бы хитроумные способы передачи денег ни придумывали, они все равно рано или поздно получали пачки «денег», а с ними и датчик, который безошибочно указывал убийце местонахождение его жертв.

Именно так погибли Пончо и Пиявка. «Мерзавец, — подумал Саморра, снова вспомнив своего помощника, — зачем Фуэн впутал в это дело? Видит Бог, мне было очень жаль убирать ее. Но ведь у меня просто не было другого выхода».

Разумеется, подсунуть такой датчик Линаресу Федерико Саморра не мог. Но у него довольно давно была приготовлена фотография конкурента. Он уже не раз подумывал, не отделаться ли от него раз и навсегда. Теперь — после убийств в отделе — других путей не оставалось. Да и Ниньо все равно вышел на работу. Пусть уж делает все разом, а потом может отдыхать.

Думая так, Федерико Саморра поднялся на 17-й этаж и подошел к двери, на которой сверкала начищенная медная табличка: «Заместитель генерального директора». Он распахнул дверь, и на миг ему показалось, что в просторном кабинете трудно дышать. Чтобы не задохнуться, ему пришлось ослабить узел галстука. Перед ним радом со столом дона Педро стоял Рикардо Линарес!

— Садитесь, сеньоры, — указал на кресла дон Педро. — Я вызвал вас, чтобы сообщить вам решение совета директоров.

Саморра с трудом опустился в кресло. Он тяжело дышал.

— Что с вами, дон Федерико? — участливо спросил дон Педро, но тут же спохватился: — О, понимаю… Для вас это, без сомнения, такой удар.

Федерико Саморра в ответ прохрипел что-то неразборчивое.

— Вы, наверно, и не знали, что они любовники, — покачал головой Альварес-дель-Кастильо.

Вместо ответа Саморра лишь отрицательно затряс головой.

— Мне очень прискорбно, дон Федерико, — сказал сеньор Альварес-дель-Кастильо, — но совет директоров принял решение назначить на место заместителя сеньора Рикардо Линареса. Возможно, на их решение повлияли неприятные события, произошедшие в вашем отделе. Я понимаю, что вы в этом не виноваты, но я ничем не могу вам помочь.

Федерико Саморра внезапно встал и, не говоря ни слова, покинул кабинет начальника.

Дон Педро только покачал головой.

— Да, обстоятельства явно сложились не в его пользу. Но я рад, я всегда хотел видеть вас, сеньор Линарес, на своем месте. Поздравляю.

Выйдя от сеньора Альварес-дель-Кастильо, Рикардо первым делом поспешил в архив. Он хотел поделиться радостной новостью с Милашкой. Но ее на месте не оказалось.

 

ГЛАВА 49

На кухне Розиного дома Лаура и Томаса пили кофе. Роза спала, и они позволили себе отлучиться от ее постели, что случалось в эти дни очень редко. Роза по-прежнему была очень слаба, хотя никаких органических повреждений у нее не было. Когда в ту ночь Розу привезли в больницу, врачи констатировали у нее тяжелое нервное потрясение. Им удалось привести ее в чувство, но как только она пришла в себя, она все вспомнила и ей опять стало хуже, и врач счел за благо дать ей снотворное. На следующий день Лаура настояла на том, чтобы забрать ее домой. Врач больницы дал свое согласие, потому что считал, что в домашней обстановке, среди близких людей Роза быстрее придет в себя. Лаура забросила все другие дела и целые дни проводила в доме Розы, помогая Томасе ухаживать за больной.

— Не могу я понять, Лаура, — чуть не плача, говорила Томаса, — если доктор сказал, что у Розы сердце здоровое и другой болезни тоже нет, то почему ей не становится лучше.

— Доктор Родригес сказал, что она перенесла очень сильный удар и нервная система еще не справилась с этим. Как только она вспоминает, что произошло, ее болезнь опять усиливается. Вот почему мы должны охранять ее от всяких потрясений.

В кухню вошла Дульсе:

— Там Эрнандо пришел и спрашивает, можно ли войти к маме.

Лаура вышла в гостиную. С той самой памятной ночи бала Эрнандо постоянно пытался быть поближе к Розе. Он хотел увидеть ее в больнице, потом много раз звонил и приходил к ней домой.

— Ну как она? — спросил Эрнандо, увидев Лауру.

— Пока не очень хорошо. Я сказала ей, что ты заходил, но она пока чувствует себя очень слабой и не хочет никого видеть.

— Лаура, я готов убить себя, что не заступился за нее тогда.

— Убивать себя не имеет смысла, ты можешь помочь ей по-другому. Каролина оклеветала ее в глазах всех и показала фотографии Розы с человеком, который шантажировал ее. Я считаю, что надо обратиться в полицию. Если его разыщут, вся эта гнусная ложь будет развеяна.

— Хорошо, я возьму одну из фотографий и пойду в полицию. Как ты думаешь, что еще можно сделать? Может быть… — он колебался, — может быть, стоит известить Розиного мужа?

— Мне кажется, это настолько личное дело, что его может решить только сама Роза.

— Бедная Роза, сколько ей пришлось пережить.

— Да уж, ей досталось в последнее время.

— Хорошо, тогда я пойду и зайду опять завтра. Если тебе что-то от меня понадобится, звони.

В это же время Херувим вел разговор со своим сообщником Чавой.

— Я узнал, что она сейчас заболела и из дома не выходит.

— Это плохо. В доме мне делать нечего, — отозвался Чава.

— Я буду следить за домом. Может быть, ее повезут на машине к врачу или еще куда-нибудь.

— Ну и что нам это даст? Где я там могу спрятаться?

Херувим почесал в затылке. Эта затея представлялась ему все более опасной.

— Слушай, — с надеждой сказал Чава. — Ты же сказал, что она заболела. Так, может, она помрет. Тогда чего же мне зря рисковать.

— Верно, — задумчиво протянул Херувим. Собственно говоря, он с самого начала не был в восторге от этого задания. Только как быть с Пиявкой. Задумавшись, он машинально перелистывал страницы свежей газеты, пока не дошел до хроники происшествий. Вдруг он хлопнул себя по лбу и заорал:

— Чава, смотри сюда.

— Что там такое?

Херувим сунул ему под нос короткую заметку из раздела происшествий, которая начиналась фразой: «В Мехико убит Винсенте Гавальдон, известный в уголовном мире по кличке Пиявка».

— Ну и что? — недоуменно спросил Чава. — Кто такой этот Пиявка? Ты его знаешь, что ли?

— Это же и есть мой шеф, который эту дамочку нам поручил прикончить. Понимаешь?

— Ну и ну, — присвистнул Чава. — Вот бы мы с тобой влипли. Ведь если шефа твоего нет в живых, то и оплаты за работу тоже не будет.

— То-то и оно, — глубокомысленно произнес Херувим, намеренно не вдаваясь в детали своих финансовых взаиморасчетов с шефом.

— Ну что ж, нет оплаты, не будет и работы, — заключил Чава. — Нашей дамочке, считай, повезло. Теперь от Всевышнего зависит, оклемается она или нет. Ну ты молодец, Херувимчик, вовремя газетку разглядел. Уж если рисковать своей шкурой, так знать, за что.

— Такое дело надо как следует отпраздновать! — радостно воскликнул Херувим, который уже успел подсчитать в уме, какие барыши ему принесла смерть Пиявки, не говоря об избавлении от многих хлопот. — Пошли, Чава, сегодня я угощаю.

Доктор Родригес, который только что вышел из Розиной комнаты, тихо разговаривал с Лаурой и Томасой.

— Прошу вас, не терзайте так себя, — обратился он к Томасе. — Сеньора Дюруа сегодня уже выглядит лучше. Постепенно время возьмет свое, и ее нервная система справится с последствиями перенесенного стресса.

— Скажите, доктор Родригес, может быть, можно еще что-то для нее сделать. Может быть, нужны какие-нибудь лекарства.

— Вы понимаете, сеньорита Каналес, — ответил врач, — проблема здесь не столько медицинская, сколько психологическая. Наверняка вы слышали, что у больного должна быть воля к выздоровлению. Без этого никакие лекарства не могут дать полного эффекта. А у Розы сейчас воля подавлена. Наверно, вы, как близкая подруга, лучше меня знаете причины этого.

— Мне кажется, знаю, — сказала Лаура. — Роза рассказывала мне, что десять лет назад она перенесла очень большую моральную травму, связанную с семейной жизнью, и именно тогда потеряла дочь. Она тогда сумела справиться со своим горем, приехала сюда и устроила свою жизнь заново. И вот теперь…

— Да, — подтвердил доктор. — Теперь ей кажется, что ее привычный образ жизни, который она создавала в течение стольких лет, рухнул. И это для ее души слишком большое напряжение.

Никто из взрослых не заметил, что во время этого разговора Дульсе притаилась в соседней комнате за полуоткрытой дверью и слушала, что говорит врач. То, что она услышала, вконец расстроило ее.

Дульсе толком не знала, что произошло на этом злосчастном балу, к которому все так долго готовились. Поздно ночью, когда Дульсе уже давно спала, позвонила тетя Лаура и сообщила, что мама в больнице. Правда, на следующий день ее привезли домой, но с тех пор она практически не вставала и все время проводила в своей комнате. Дульсе пыталась выспросить у тети Лауры, что случилось, но та ограничилась загадочным сообщением: «Нехорошие люди сильно обидели твою маму» и строго-настрого запретила задавать какие-либо вопросы самой Розе.

Когда Дульсе приходила к маме в комнату, Роза улыбалась и тихим голосом спрашивала ее про успехи в школе и про то, не начала ли она петь. Дульсе на всякий случай говорила, что ей кажется, что она сможет петь уже совсем скоро. Дульсе с готовностью кидалась выполнять любое поручение Лауры или Томасы, когда нужно было что-нибудь принести или помочь. Ей очень хотелось рассказать маме про сестру, но после строгих наставлений Лауры она боялась еще больше огорчить маму и тем самым сделать ей хуже. Томаса, когда не занята была по хозяйству, ходила в церковь и ставила свечки Пресвятой Деве Гвадалупе, чтобы Роза поскорее поправилась.

Но теперь, услышав разговор Лауры с доктором, Дульсе вконец расстроилась. Получается, что с мамой случилось что-то плохое, какие-то злые люди ее обидели, а ее любимая дочка Лус далеко отсюда, да вдобавок мама считает, что ее второй дочери нет в живых. Этого Дульсе не могла выдержать. Она почувствовала, что одной ей не справиться, и, дождавшись, когда в комнате никого не было, начала звонить сестре.

 

ГЛАВА 50

Раньше, когда Рикардо мечтал о том, как получит повышение, открывающее ему путь на самый верх в руководство компании, он совершенно иначе представлял себе этот день. Он думал, что будет всепоглощающая радость, что все вокруг будут поздравлять его, а он устроит в агентстве после работы банкет и купит своим женщинам подарки.

Каким же печальным оказался этот день в реальности! Как можно думать о банкете, когда накануне ночью убито два сотрудника агентства! О каком празднике дома может идти речь, когда Рохелио лежит в больнице, все еще находясь на волосок от смерти. И с Исабель что-то стряслось. Рикардо несколько раз пытался позвонить ей по телефону, но ее номер упорно молчал.

Во время перерыва он отправился в полицию. Он твердо решил найти убийцу, покушавшегося на жизнь его брата. Когда он подал комиссару Хименесу письмо, которое взял у Эрлинды, полицейский только с сомнением покачал головой. Это письмо могло быть и очень искусной подделкой.

— Но откуда преступники могли знать детские прозвища Эрлинды и ее брата? — сказал Рикардо.

— Люди, которые сидят в одной камере, подчас знают друг о друге куда больше, чем сотрудники одного учреждения, — ответил комиссар. — А подделка это или нет, мы выясним без труда. Направим это письмо на экспертизу. Что же касается того, мог ли быть замешан в этом деле Густаво Гуатьерес, мы узнаем через пару часов, запросив тюрьму, где он отбывает наказание. Зайдите в конце дня.

Вернувшись в агентство, Рикардо едва находил себе место от беспокойства. К нему приходили коллеги, поздравляли с повышением, но он принимал их поздравления рассеянно, почти безучастно, все время думая о своем.

Наконец рабочий день, который показался ему невероятно длинным, закончился, и Рикардо снова отправился в полицию.

Комиссар Хименес уже получил ответ из тюрьмы, где содержался брат Эрлинды. Оказалось, что Густаво Гуатьерес в ночь, когда было совершено покушение на Рохелио, находился в тюрьме и у него бесспорное алиби.

— Кстати, через пару дней его должны выпустить. Ему когда-то прибавили срок за побег, — сказал комиссар, — но судя по всему, он исправился. Ему сократили срок за хорошее поведение.

— А как же письмо? — спросил Рикардо.

— Это оказалась очень удачная подделка. Выполнил ее бесспорно мастер своего дела, возможно, женщина — им подделка почерка удается лучше. Скорее всего, — продолжал комиссар Хименес, — Гуатьерес действительно передал на свободу письмо через кого-то из освобождавшихся арестантов. Письмо несколько другого содержания. Преступники воспользовались им, чтобы вытягивать у несчастной сестры Гуатьереса все новые и новые суммы денег. Ведь сначала она могла им и не поверить. Поэтому на основе имевшегося у них письма было составлено новое — похожее на первое, но измененное так, чтобы сестра поверила, что брат совершил побег, находится в Мехико и нуждается в помощи. Сколько денег они вытянули из сестры Гуатьереса?

— Около пятисот тысяч, по ее словам, — ответил Рикардо. — Думаю, что она рассказала мне правду.

— Что ж, для кого-то это сумма небольшая, а для кого-то непомерная. Мы в полиции таких денег не получаем. Но, — комиссар указал рукой на письмо, — все это совершенно не объясняет нападения на мужа сестры Гуатьереса. Его смерть была вымогателям совершенно не нужна.

— Значит, следствие в тупике? — спросил Рикардо.

— Тех, кто вымогал деньги у сеньоры Линарес, я думаю, мы найдем без труда, а вот с покушавшимся на вашего брата будет сложнее. Возможно, он сам, когда ему станет лучше, сможет дать нам какие-то сведения.

Из полиции Рикардо поехал в больницу. Рохелио стало немного лучше, но он по-прежнему находился в реанимации, и врачи считали, что он еще слишком слаб, чтобы давать показания. Рикардо зашел в палату. Он хотел сказать брату только одно, самое важное.

— Рохелио, — сказал он, — я хотел сказать тебе, что Эрлинда не виновата. Подлые люди выманивали у нее деньги, играя на ее любви к младшему брату. Я был в полиции — Густаво еще в тюрьме, но его вот-вот должны выпустить. Комиссар Хименес считает, что твоя жена не имеет никакого отношения к этому нападению.

В ответ Рохелио закрыл глаза. Он еще не мог говорить, но выражение его лица изменилось — в нем появилось спокойствие и уверенность. Теперь за его жизнь можно было не опасаться.

Из больницы Рикардо поехал прямиком к Милашке. Его очень беспокоило ее отсутствие на работе, но еще больше то, что она не подходила к телефону. Неужели и с ней что-то случилось? Так много неприятных событий произошло за последние сутки, что Рикардо уже начинал бояться за каждого из своих друзей и родственников.

Он поднялся по лестнице многоквартирного дома, где жила его подруга, остановился у ее двери и позвонил. Ответа не было. Он постоял немного, затем позвонил еще — долго и настойчиво. На этот раз за дверью послышались легкие шаги, и Исабель открыла. Рикардо хотел было что-то сказать ей, но язык присох к горлу — так она изменилась. Нечесаные волосы неровными прядями падали на бледное, лишенное косметики лицо. Это придавало Милашке вид тяжело больного человека. Под заплаканными глазами были темные круги. Она, ни слова не говоря, смотрела на Рикардо.

— Исабель? Что с тобой? — спросил потрясенный Рикардо. — Тебе плохо? Ты больна?

В ответ Милашка только отрицательно покачала головой.

— Мне можно войти? — спросил Рикардо.

— Входи, — сказала она глухим голосом, — но лучше оставь меня в покое. Мне сейчас не до тебя.

— Но мы ведь… Я хотел сказать, что получил наконец… — Рикардо замолчал, понимая, как глупо сейчас хвалиться перед ней своим повышением по службе.

И все же он вошел. С удивлением увидел на столе початую бутылку виски, догоравшую сигарету в пепельнице. Сесть Милашка ему не предложила.

— Но мы все же помолвлены, Исабель, — сказал он.

— Уже нет, — равнодушно ответила она и, подойдя к туалетному столику, взяла лежавшее там кольцо. — Возьми. И впредь будь более осторожен при выборе невесты.

Рикардо не верил своим глазам.

— Но, Исабель!

— А теперь — уходи, — коротко сказала Милашка.

Ничего другого Рикардо не оставалось.

Прошло несколько дней. Рохелио постепенно поправлялся, и комиссар Хименес смог допросить его. Рохелио, к счастью, видел человека, который стрелял в него, — он был среднего роста, скорее невысокий, плотного телосложения, одет совершенно непримечательно — куртка, брюки. Рохелио показалось, что лицо его было рассечено шрамом. Этот шрам особенно заинтересовал комиссара.

Оказалось, что за последние несколько лет накопилось довольно много нераскрытых убийств, в которых было нечто сходное, как говорят в полиции, «преступления с похожим почерком». Эти убийства были, по всей вероятности, заказными, и преступнику почти всегда удавалось уйти незамеченным. Показания немногочисленных случайных свидетелей сходились — невысокий, коренастый, неприметный. Только один из свидетелей запомнил шрам, теперь то же самое утверждал Рохелио.

Интуиция подсказывала комиссару Хименесу — все эти убийства совершены одним и тем же наемным киллером с особой приметой — шрамом через все лицо. Комиссар просмотрел все картотеки и выявил несколько человек, подходивших под свидетельские показания. Один из них был особо опасный преступник, которому уже много раз удавалось выйти сухим из воды — его освобождали из-за недостатка улик. Это был наемный убийца Теха Ороско по прозвищу Ниньо.

Когда комиссар принес фотографии преступников Рохелио в больницу, тот без колебаний указал именно на него. Это было достаточным поводом для того, чтобы устроить обыск в доме Техи Ороско.

— Да, сеньор Линарес, кое в чем я ошибся, — признался комиссар Хименес, когда Рикардо пришел к нему в очередной раз. — Я предполагал, как вы знаете, что покушение на вашего брата не имеет никаких точек соприкосновения с группой вымогателей, которые шантажировали вашу невестку. Оказалось, что точки соприкосновения этих преступлений все же есть.

— Неужели Эрлинда… — Рикардо задохнулся от ужаса.

— Нет, — успокоил его комиссар, — она тут ни при чем. Нам удалось узнать, кому передал письмо на волю Густаво Гуатьерес. С ним в камере сидел известный шантажист и вымогатель Винсенте Гавальдон по прозвищу Пиявка. Два-три месяца назад ему удалось бежать. Ваша невестка опознала его по фотографии — это тот самый человек, который звонил ей и которому она передала деньги в первый раз.

— Как же мог Густаво передать письмо такому человеку! — воскликнул Рикардо.

— Вероятно, он думал, что по отношению к своему сокамернику Пиявка поведет себя порядочнее, — предположил комиссар Хименес. — Но как бы там ни было, Винсенте Говальдон убит, и его убийцей, судя по всему, был все тот же Ниньо.

— Но ведь вы уже знаете, где можно его найти, — сказал Рикардо.

— Да, знаем, — подтвердил комиссар, — но не торопимся с этим. Сам Ниньо нас интересует мало. Это всего лишь наемный киллер, сделавший убийство своей профессией. Он, как правило, даже не знает, что совершил человек, на которого он направил дуло пистолета. Ему заплатили — и все. Нас гораздо больше интересует тот, кто заказывает убийство, кто нанимает этого Ниньо. В некотором смысле, поймите меня правильно, сеньор Линарес, если мы возьмем Ниньо, настоящий убийца останется на свободе. Кстати, в вашем агентстве есть еще две жертвы этого киллера — сотрудники одного и того же отдела. Все эти убийства были совершены в течение одних суток. Значит, убийца получил ряд заданий, которые должен был выполнить одно за другим, чтобы потом спокойно «лечь на дно», как говорят в преступном мире.

Как будто злой рок начал преследовать Рикардо. Чуть только Рохелио стало немного лучше и за его жизнь перестали опасаться, как на дом Линаресов обрушилось новое несчастье. Пропала Дульсе.

Когда Рикардо вернулся вечером домой, он застал Кандиду в истерике. Селия и Хаиме суетились вокруг нее с сердечными каплями, водой, нашатырным спиртом.

— Что происходит? — недовольно спросил Рикардо, привыкший, что сестра расстраивается из-за всяких мелочей.

— Ах, сеньор! — воскликнула Селия. — У нас такое несчастье. Сеньорита Дульсе пропала!

— Пропала?! Когда?! Ее похитили? — воскликнул Рикардо.

— Не знаю, — заливалась слезами Селия, — кажется, она ушла сама.

— Как сама? — ничего не понимал Рикардо.

— Она оставила записку, — сказала Селия, — вон там, на столе.

Дрожащими руками Рикардо взял со стола лист, вырванный из школьной тетради. На нем ровным детским почерком было выведено:

«Дорогие папа, тетя Кандида, Селия и Хаиме!

Простите меня, но мне пришлось срочно уехать. Дело идет о жизни и смерти. Не беспокойтесь за меня, со мной все будет в порядке. Я вам позвоню или напишу. Пока ничего не могу объяснить, но скоро вы все узнаете.

Дульсе».

У Рикардо потемнело в глазах. Пока он не прочитал записку, он думал, что все это — детские капризы, игры. Но теперь он понял, что за этой запиской скрывается нечто серьезное. Но что? Может быть, она опять приревновала его к Исабель или к Ванессе? Но в последние дни Рикардо ведь практически не встречался ни с той, ни с другой.

— Когда это произошло? — спросил он Хаиме, поскольку Селия давала Кандиде сердечные капли.

— Сеньорита Дульсе только-только вернулась из школы, как ей кто-то позвонил. Брала трубку Селия. Говорит, звонила какая-то девочка с очень знакомым голосом, но себя она не назвала, сказала только, что она подруга Дульсе. Селия передала трубку вашей дочери. Разговаривали они совсем недолго, но после этого разговора сеньорита Дульсе как-то очень встревожилась и побледнела.

— Да, сеньор, — подтвердила слова Хаиме Селия, которая, устроив свою хозяйку на диване, теперь стояла перед Рикардо, утирая глаза уголком передника. — Обедать она не стала, проглотила несколько кусочков и отодвинула тарелку. Я ее спрашивала, что случилось, может быть, в школе ее кто-то обидел, но она только качала головой и ничего не говорила. Я уж думала, не заболела ли она.

— Но когда вы заметили, что ее нет? — нетерпеливо спросил Рикардо.

— Она ушла к себе, — продолжала Селия, — я подумала, наверно, неважно себя чувствует. И пробыла там часа два, а то и больше. А у меня все сердце было не на месте — ведь девочка ничего, считай, не поела. Вот я и постучалась к ней спросить, может, она чаю попьет хотя бы, раз уж обедать не стала. Я стучу, а она не отвечает. Тогда я приоткрыла дверь, думаю, мало ли что с ней могло случиться — а в комнате-то никого нет:

— Ума не приложу, как она могла уйти из дому и ее никто не заметил! — сказал Хаиме. — Я все время был в саду, я бы увидел ее, если бы она уходила.

Рикардо бегом поднялся в комнату дочери и сразу все понял. Окно ее комнаты, выходившее на улицу, было открыто. Она сбежала через окно. Недоставало также большой сумки, которую Дульсе иногда брала с собой за город или на пикник, и кое-какой одежды. Было очевидно, что дочь не похитили — она ушла из дома Линаресов по собственной воле.

Рикардо бросился к телефону звонить в полицию.

 

ГЛАВА 51

Лаура сидела в саду Розиного дома в тени магнолии. Томаса вместе с Дульсе осталась в комнате Розы, и они уговорили Лауру выйти в сад и немного отдохнуть. Опустившись в шезлонг, Лаура закрыла глаза, вдохнула пряный аромат цветов и ощутила, насколько ей была необходима эта передышка. За эти дни и без того изящная Лаура еще больше похудела, и ее глаза казались огромными на маленьком личике. Но Лаура не жаловалась на усталость. Работа помогала ей отвлечься от своих собственных горьких дум.

Тот вечер благотворительного бала никак не выходил из памяти Лауры. Она увидела своего возлюбленного в другом свете. Увидела, какой он властный и нетерпеливый со слугами, как приторно любезен с теми, кто имеет силу и власть, и как заискивает перед своей супругой, опасаясь вызвать ее неудовольствие. Во время бала Лаура замечала, как Хасинто бросал на нее ревнивые взгляды, особенно когда видел, как она танцевала или как кто-то из гостей угощал ее шампанским. Но при этом за весь вечер он ни разу не подошел и не заговорил с ней, даже для того, чтобы исполнить долг гостеприимного хозяина. Лаура понимала, что Менендес считает ниже своего достоинства общаться при посторонних с простым фотографом, приглашенным для съемок. Но окончательное разочарование постигло Лауру после того, что случилось с Розой. Конечно, это был непосредственный результат интриг Каролины, но Лаура видела, с каким злорадством подхватили сплетню респектабельные дамы из благотворительного комитета доньи Консепсьон. Этот мир фальши, лицемерия и внешних приличий, в котором жил ее возлюбленный, наполнил Лауру таким отвращением, что ей захотелось сбежать подальше и прекратить всякие связи с этими людьми.

И все-таки боль от несбывшихся надежд была так велика, что Лауре невозможно было забыться. Только тревога за подругу и повседневные заботы, которые свалились на Лауру, помогали ей поддерживать внешне бодрый вид, но, как только она оставалась одна, мысли опять возвращались к ее неудачному роману. Вот и сейчас на глаза Лауры невольно навернулись слезы.

— Добрый день, Лаура. Простите, что тревожу вас здесь, — вдруг услышала она. Это был голос Феликса Наварро.

Лаура открыла глаза. Это был действительно Феликс, но немного другой, чем раньше. Вид у него был смущенный. К этому Лаура совсем не привыкла: обычно он излучал самодовольство и уверенность в себе.

— Добрый день. Чем мы обязаны такой чести? — произнесла Лаура довольно сухо.

— Простите меня. Я искал вас, чтобы поговорить, и донья Томаса сказала мне, что вы в саду. Вы, наверно, хотели отдохнуть, а я вас потревожил?

— Нет, ничего. Садитесь, пожалуйста, — сказала Лаура, указывая на второй шезлонг. — Вам, наверно, хочется выпить чего-нибудь холодного?

— Нет-нет, не беспокойтесь. Я пришел, во-первых, узнать о самочувствии Розы. Мне объяснили, что она пока никого не принимает. А во-вторых, я очень прошу передать ей, что я глубоко сожалею и раскаиваюсь в том, что своим поведением в тот день оскорбил ее, и приношу ей мои величайшие извинения.

— Все это хорошо, извинения я передам, — сказала Лаура. — Но этого недостаточно, чтобы исправить зло, нанесенное Розе.

— Я это хорошо понимаю. Я вижу теперь, что против госпожи Дюруа был сплетен искусный заговор. Я положу все силы на то, чтобы разоблачить этот заговор, но мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я тоже видел Розу с человеком, который изображен на фотографии. Мне он сразу показался подозрительным. Я полагаю, что он шантажировал Розу. Вы можете довериться мне, ведь Роза сама призналась, что у нее есть муж, который живет в Мехико. Я полагаю, шантаж был связан с этим?

— Да, ее шантажировали, хотя она не сделала ничего плохого. Наоборот, она была оскорблена мужем и решила с ним расстаться. Она просто опасалась, что у нее могут забрать ребенка.

— Я знаю еще одно обстоятельство, связанное с шантажом. Посмотрите. — С этими словами Феликс достал из кармана футляр и открыл его.

— Колье Розы! — ахнула Лаура.

— Да, это именно оно. Я выкупил его у ювелира, чтобы вернуть законной владелице. Прошу вас передать ей это колье и объяснить, почему я так поступил.

— Это очень благородный жест с вашей стороны, сеньор Наварро, но я сомневаюсь, что Роза согласится принять его.

— Именно потому я оставляю колье у вас и надеюсь на вашу помощь. Вы знаете, Лаура, я долго вспоминал те слова, которые вы сказали мне тогда на балу, и мне было стыдно. Вы, хрупкая женщина, не побоялись защитить свою подругу, невзирая на эту расфуфыренную толпу филантропов, а я, мужчина, заколебался. Наверно, в тот момент меня ослепляло чувство ревности. Потому что, скажу вам правду, для меня Роза… — и он замолчал.

— Я все понимаю, Феликс. Роза доверилась мне только несколько дней назад, до того я сама не знала о ее муже. Но мне кажется, что Роза очень его любила. И, разумеется, она не сможет быть спокойна, пока не разберется в своих чувствах и не завершит счеты с прошлым.

— Спасибо вам за ваше понимание и сочувствие, — тихо сказал Феликс. — Это для меня сейчас очень важно.

— Я рада вам помочь, — ответила Лаура. — К сожалению, я тоже знаю, что такое разбитые надежды, и мне тоже приходилось прибегать за поддержкой к дружескому участию. Так что, если вам понадобится излить душу, я в вашем распоряжении, — несколько шутливым тоном закончила Лаура.

Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, оба углубленные в свои мысли. Наконец Феликс встал.

— Большое вам спасибо за то, что вы меня выслушали. Я буду держать вас в курсе дела, если мне удастся что-нибудь узнать о шантажисте. А вы мне сообщайте, как дела у Розы.

Он поклонился, а потом поднес руку Лауры к губам и поцеловал ее. Это был привычный для него жест, но на этот раз в нем сквозила дружеская признательность и какая-то робкая нежность. Лаура почувствовала, что у нее на душе стало теплее, и уже не так хотелось плакать.

 

ГЛАВА 52

Эрлинда понемногу начала успокаиваться. Рохелио поправлялся, и они с Тино ежедневно навещали его. Жаль, конечно, денег, которые она по легковерности своими же руками отдала вымогателям, но Рикардо обещал помочь заплатить первый взнос в лицей. Все приходило в норму.

Она кормила сына, когда раздался звонок в дверь. Эрлинда поспешила в прихожую.

— Кто там? — спросила она. Теперь она всего боялась и никогда не открывала дверь, предварительно не спросив, кто и зачем пришел.

— Эрлинда, это я, — услышала она вдруг так хорошо знакомый и так давно не слышанный голос.

— Густаво! — воскликнула Эрлинда, открыв дверь и бросившись к брату. — Густаво, ты вернулся!

Эрлинда уткнулась носом в широкую грудь младшего брата. Трудно было поверить, что эта хрупкая женщина когда-то воспитывала, ругала, даже шлепала этого сильного, большого человека. Тино с изумлением смотрел, как его маму обнимает какой-то бородатый мужчина.

— Тино, это же твой родной дядя. Он вернулся! — воскликнула Эрлинда.

— Откуда? — спросил мальчик.

— Из дальних странствий! — приветливо ответил Густаво и, протянув малышу руку, сказал: — Ну, будем знакомы, племянник! Я младший брат твоей мамочки.

Эрлинда, смотря на них, не знала, смеяться ей или плакать.

Вечером, когда малыш Тино уже лежал в постели, Эрлинда и Густаво сели в кресла в гостиной, и Эрлинда стала рассказывать брату о своих злоключениях. Брат слушал ее, стиснув зубы, но не прерывал. Когда она закончила свой рассказ, он воскликнул:

— Мерзавец!

— Тише, разбудишь Тино, — предупредила Эрлинда.

— Мерзавец, — повторил Густаво шепотом. — Я говорю о Ченте. Когда он выходил, я попросил его передать весточку сестре. Никак не думал, что он воспользуется моим письмом тебе во вред, Линда. Если бы я считал это возможным, я никогда бы этого не сделал.

— Слава Богу, теперь все позади, — вздохнула Эрлинда. — Ведь этот Ченте убит. Он получил по заслугам.

— Все равно я этого так не оставлю, — ответил Густаво. — Он был не один. Ты ведь встречалась и с другим мерзавцем из его банды. И кто-то писал письмо. Я найду этих людей. Но, — он помедлил, — во вторую очередь. На первом месте в моем списке значится другой человек.

— Тот, который… — прошептала Эрлинда.

— Да. Тот, из-за которого я провел все эти годы в тюрьме. Смерть — слишком легкое наказание за то, что он сделал со мной, за потерянное время, за исковерканную жизнь.

Милашка постепенно приходила в себя после убийства Ченте. Для нее это было большим потрясением, хотя Ченте она уже успела разлюбить. В последние дни он стал казаться ей грубым, эгоистичным, высматривающим везде исключительно собственную выгоду. Но его смерть была для Милашки большой утратой, ведь, кроме Ченте, у нее в жизни никого не было. Да, она собиралась выйти замуж за Рикардо Линареса и даже подумывала о том, чтобы выйти замуж всерьез, но это было не то. Ведь Рикардо, по мнению Милашки, любил не ее, а идеальный образ бедной девушки, которой он помог подняться на ноги, — этот образ она сама помогла ему создать и поддерживала потом, и потому она не могла ответить на его чувство — ведь и он любил не ее. Милашка была уверена, что, если бы Рикардо понял, какова она на самом деле, подробнее узнал о ее прошлом и настоящем, например, если бы до него дошло, что это она собственноручно подделала письмо Густаво Гуатьереса, он бы отвернулся от нее, в этом Милашка не сомневалась.

А Ченте по-своему, безусловно, любил ее, и любил такой, какая она есть. Теперь его не было, ее жизнь опустела, но на смену любви пришло новое чувство — жажда мести. Милашка была в курсе большинства дел Пиявки и поэтому догадалась, какое именно дело могло стать для него роковым.

Федерико Саморра — вот кто направил руку наемного убийцы, в этом Милашка была уверена. Он же, по-видимому, убрал и помощника с секретаршей — слишком уж большим было совпадение. И Милашка решила отомстить. Как, когда, где именно — на эти вопросы она еще не придумала ответов, но одно знала точно — она отомстит этому человеку. Она была уверена, месть не за горами.

И вот в один прекрасный день в ее дверь позвонили. На пороге стоял незнакомый молодой человек с бородой. Что-то в его облике подсказало ей, что он совсем недавно вышел из тюрьмы. Его лицо было суровым, но не озлобленным.

— Исабель Торрес? — спросил незнакомец.

— Да, — спокойно ответила Милашка, которая почему-то не испугалась. — Это я. Чем могу служить?

— Я Густаво Гуатьерес, — ответил незнакомец. — Вам что-нибудь говорит мое имя?

— А… — невесело улыбнулась Милашка, — «несчастный кролик»… Ты уже успокоил свою «лисичку»?

— Значит, я не ошибся, — сказал Густаво, скрестив руки на груди. — Это вы подделали мое письмо.

— Проходи, — Милашка жестом пригласила его войти, — нам есть о чем поговорить.

Милашка была рада приходу Густаво. Теперь, разглядывая его сильные руки, решительное лицо, она думала, что его появления она и ждала с того самого дня, когда был убит Ченте. Ибо этот человек тоже горел жаждой отмщения. И также поклялся отомстить ему — Федерико Саморре.

Они долго сидели за столом, медленно потягивая текилу. Милашка честно рассказала Густаво все, что знала. О том, как вернулся из тюрьмы Ченте, которому она на самом деле была многим обязана. Он попросил ее о сущей безделице — переписать похожим почерком письмо какого-то Густаво, обращенное к неизвестной Линде. Она сделала это не задумываясь. И только потом, столкнувшись с человеком, которого звали Федерико Саморра, вспомнила, что это имя ей знакомо — его упоминал в своем письме Густаво. Она обратила внимание Ченте на это интересное совпадение, и тот решил, как он обычно выражался, «пощипать» Саморру.

— Это было неумное решение, — заметил Густаво, — Саморра очень опасный человек, и с ним такие шутки не проходят.

— В этом Ченте убедился, увы, ценой собственной жизни, — сказала Милашка. — Но каким бы он ни был, живым ему не быть. Я дала себе слово. И думаю, — она посмотрела Густаво прямо в глаза, — ты поможешь мне в этом.

— Я пришел не помогать, а осуществлять месть, — сказал Густаво. — Если хочешь, мы можем действовать вместе.

— А ты хороший парень, — вдруг улыбнулась Милашка. — Я всегда мечтала о таком — решительном, бесстрашном, справедливом. Жаль, что ты встретился мне слишком поздно.

 

ГЛАВА 53

Роза открыла глаза и при свете светильника посмотрела на часы. Был уже двенадцатый час ночи. Она отправила Томасу в свою комнату, убедив ее, что ей ничего не нужно. Физически Роза чувствовала себя сильнее, чем несколько дней назад. Доктор говорил, что ей можно уже потихоньку вставать. Но Роза постоянно ощущала на сердце какую-то гнетущую тяжесть, которая, казалось, пригибала ее к земле и не давала распрямиться. Днем и ночью, во сне и наяву образы и картины из прошлой и настоящей жизни сменяли друг друга перед мысленным взором Розы. И хотя в жизни ее было много светлых дней, они почему-то не вспоминались, а вместо этого каждая ошибка, своя или чужая, каждая обида и боль увеличивались многократно и заполняли собой все пространство. Из этого черного облака не найти было выхода.

Временами Роза старалась взять себя в руки и разговаривать разумно с Лаурой, Лус или Томасой. Лаура сообщала ей некоторые городские новости. Оказалась, что та непреодолимая стена враждебности, которая так потрясла Розу на балу, охватывала только очень небольшую часть Розиных знакомых. Аселия просила передать, что они делают все возможное, чтобы работа в цветочном салоне шла, как обычно, и просила Розу не волноваться. Многие знакомые прислали письма и цветы. Эрнандо звонил каждый день, и в последний раз Роза даже поговорила с ним по телефону. Через общих знакомых стало известно, что Эрнандо приказал своей секретарше не соединять его с Каролиной и отказался принять ее, когда она явилась к нему в фирму. Наконец, сегодня Лаура принесла Розе колье, подаренное Паулеттой, которое она считала безвозвратно для себя потерянным. Роза была ошеломлена и еще не знала, как отнестись к такому поступку Феликса, но Лаура ее успокоила.

— Не тревожь себя понапрасну. Колье твое и должно принадлежать тебе. А если тебя так беспокоит финансовый вопрос, ты можешь, когда поправишься, написать Феликсу расписку и выплачивать ему стоимость колье в рассрочку.

Роза согласилась, что этот вопрос придется отложить до ее выздоровления.

Но несмотря на эти проявления доброты, Розу страшило будущее. Ей казалось, что она уже не сможет вернуться к прежней жизни и делать вид, что ничего не случилось. А главное, все равно придется решать вопрос с Рикардо. При мысли о муже последние силы покидали ее, и ей казалось, что она находится в тупике, из которого нет выхода.

Ночь была темная и безлунная, через раскрытое окно Роза ощущала влажный ветерок, доносившийся из сада. Внезапно ей послышались в коридоре голоса. Неужели это Лус не спит так поздно? А с кем она разговаривает? С Томасой? Но Томаса, кажется, отправилась спать. Нет, это явно детский смех, а потом шепот. Но не может же Лус разговаривать сама с собой? Знакомые шаги остановились у двери Розы.

— Лус, это ты? — позвала Роза тихим голосом. Поскольку ответа не было, Роза попыталась позвать погромче: — Лус, зайди сюда.

— Мамочка, тебе что-нибудь нужно? — отозвалась Лус и вошла в комнату. И сразу за ней вторая Лус вошла и подбежала к кровати и сказала: «Мамочка, милая, как ты себя чувствуешь?»

«Я больна, и у меня двоится в глазах, — подумала Роза. — Ведь не могут в комнате находиться сразу две Лус, которые обе держат меня за руки и говорят «мамочка». Не может быть сразу двух одинаковых Лус. Если только…» Роза закрыла глаза. Потом открыла. Две одинаковых девочки слегка встревоженно смотрели на нее. Роза широко открыла глаза и прошептала: «Лус! Дульсе! Дульсе и Лус. Лус и Дульсе».

— Мамочка! — закричали в полный голос одинаковые девочки и бросились к ней с двух сторон. Хорошо, что их не видел доктор Родригес, прописавший Розе щадящий режим. Нет, Роза, конечно, заплакала, после чего заплакали две одинаковые девочки. Надо сказать, что Роза довольно быстро различила, кто из них Лус, а кто Дульсе. Но поскольку с одной она жила всю жизнь, а со второй последние несколько недель, но очень важных в их жизни, обе они оказались для Розы совершенно родными, и она не могла обойтись ни без одной из них.

— Девочки мои родные, — сказала Роза голосом, уже совсем похожим на голос прежней Розы. — Как хорошо, что вы со мной.

— Мамочка, я так без тебя скучала, — сказала девочка, которую звали Лус и которая сегодня вечером приехала из Мехико.

— Мамочка, а я всю жизнь без тебя скучала! — отозвалась вторая девочка. — А теперь я скучаю без нашего папы…

— Да, между прочим, папа оказался очень хороший, — перебила Лус, и тут Роза вспомнила, что, кроме этих двух замечательных девочек, есть еще и папа. К этой мысли ей надо было привыкать заново.

Лус и Дульсе так обрадовались, что мама перестала плакать, заулыбалась, потом встала с постели и обняла их, что они начали наперебой рассказывать ей свои приключения. Поскольку приключений было много, а высказаться хотелось им обеим, они стали перекрикивать друг друга и очень скоро разбудили Томасу, которая в панике прибежала на шум. Тут Лус и Дульсе обе поняли, как славно иметь сестру, потому что, если бы Лус (или Дульсе) была одна, Томаса устроила бы ей строжайший нагоняй за шум у постели больной матери. А поскольку их оказалось двое, на Томасу это произвело такое сильное впечатление, что вместо нагоняя все закончилось пиршеством на кухне в два часа ночи, где старшие женщины пили кофе, а Лус, голодная после автобусного путешествия, и Дульсе, которая вечером съела нормальный ужин, активно поглощали виноград, бананы, йогурт, соленые орешки, воздушную кукурузу, шоколадки, кексы и некоторые другие вкусные вещи, которые они выудили из холодильника. При этом у Розы Дюруа, по мужу Линарес, был такой вид, как будто она никогда в жизни не болела.

Каролина сидела в своем недавно отделанном будуаре в новом доме и проклинала жизнь. Так блистательно затеянная интрига вопреки ее ожиданиям обернулась полным провалом. Каролине даже сейчас трудно было понять, в чем она просчиталась. Ей казалось, что, устроив скандал на балу, она навсегда пригвоздила соперницу к позорному столбу. Поначалу эффект был именно такой, какого она желала. Когда Роза стояла бледная под шквалом разоблачений, а Эрнандо и Феликс в шоке отступили от нее, Каролина почувствовала себя триумфатором. Она с досадой подумала, что, не упади Роза в обморок, все прошло бы по ее плану. Но даже когда Розу отправили в больницу, Каролина надеялась, что желанный для нее результат будет достигнут. К своему разочарованию, она увидела, что Эрнандо практически сразу же стал прощаться с хозяевами, чтобы ехать в больницу. Как он мог поступать так, зная из уст самой Розы, что она замужем, Каролина не могла понять. Ее несколько утешило то, что Феликс Наварро остался на балу и даже некоторое время развлекал Каролину танцами и беседой. Но это знакомство не продолжилось, и с тех пор она не имела никаких известий от Феликса.

На следующий день после бала Каролина позвонила Эрнандо, но не смогла его застать. Постепенно стали выясняться факты, которые очень не понравились Каролине.

Она узнала, что Эрнандо каждый день заходит в дом Розы справиться о ее здоровье и постоянно звонит ей. При этом Эрнандо намеренно избегал Каролину, и, когда наконец она проникла в его кабинет, Эрнандо заявил ей, что между ними все кончено.

Услышав такое, Каролина побелела от злости. Она отправилась к своей подруге Консепсьон пожаловаться на жизнь. Консепсьон пребывала тоже в мрачном настроении. Она сказала, что со дня бала ее муж Хасинто ходит недовольный и свирепый и с ней почти не разговаривает. Все же через него и других общих знакомых Консепсьон получала некоторую информацию о том, как развивалась история Розы.

— Ты представляешь, милочка, что устроил этот Феликс? Поднял всю полицию на ноги, у него там какой-то знакомый есть, и они отловили этого шантажиста. Он, говорят, отмечая успешный шантаж, пустился в загул и проводил время в ресторанах и барах со своим дружком, тоже уголовником. Тут их и сцапали. И ты знаешь что?

— Что? — спросила Каролина.

— Этот Феликс так устроил, что твои фотографии, где Роза с шантажистом, послужили главной уликой для обвинения. Ну этот парень и раскололся. Признался в шантаже, назвал сообщников, ну и так далее.

— Да, — вздохнула Каролина. — Чувствовала я, что этому Феликсу нельзя доверять.

— Вот именно. Я это поняла еще после той истории с колье. Ведь он нас тогда подслушал и перешел нам дорогу.

— О боже, ну и тип.

— Одно хорошо, — сказала Консепсьон, — что мой Хасинто его наконец раскусил и больше в наш дом не зовет. Я его как-то спросила, а он говорит: «Я считал Наварро солидным бизнесменом, а он просто бабник. Заводит тут шашни с нашими бабами и даже по ресторанам с ними таскается».

— Забавно от Хасинто такое слышать, — сказала Каролина. — А сам он разве не бабник?

— Все они одинаковы, — согласилась донья Консепсьон. — Я другое тебе сказать хотела. Эрнандо Тампа через знакомых в Мехико выяснил: действительно в столице живет ее муж, Рикардо Линарес.

— Вот как? Небось Эрнандо теперь страдает?

— Вполне возможно. И еще выяснилось. Оказывается, вторая дочка Розы жива. Она все это время жила с отцом, а сейчас приехала к матери.

— Ты смотри, — ахнула Каролина. — Так говоришь, мужа зовут Рикардо Линарес? И что он столько лет не женился?

— Тут как-то непонятно, но Аселия из цветочного салона говорила моей заказчице, что вроде бы он все это время жил с дочерью и сестрой.

— Ну, не может быть, чтобы у нормального мужчины не было каких-то шашней. И что, эта Дюруа собирается теперь с ним счастливо соединиться?

— Этого как раз никто не знает.

— А знаешь, не мешает собрать сведения об этом Линаресе, — задумчиво произнесла Каролина, чей деятельный ум инстинктивно замышлял новую интригу. — Я найду, через кого узнать, чем он там и с кем занимается.

— А зачем тебе? — удивилась более практичная Консепсьон. — Все равно эта Дюруа теперь, наверно, к нему поедет.

— Вот было бы здорово, если б она поехала, а он ей от ворот поворот. Она мне, можно сказать, жизнь сломала. Так что не могу сказать, что желаю ей безоблачного счастья.

Каролине действительно удалось получить кое-какие сведения. О романе Рикардо с Исабель Торрес знали многие сослуживцы. Их часто видели вместе в кафе, кое-кто слышал фразы, которыми они обменивались. Надо сказать, что среди сотрудников агентства ходили слухи о том, что Линарес скоро женится.

Каролина стала ждать момента, когда она сможет использовать эти сведения.

Случай представился через день. Роза поправлялась так быстро, что доктор Родригес разрешил ей поехать в сопровождении Эрнандо в полицейский участок для опознания шантажиста. Для Розы это было тяжелое испытание, но она понимала, что это необходимо. На обратном пути, чтобы отогнать неприятные воспоминания, Эрнандо завез Розу пообедать в ресторан. В этом ресторане их и встретила Каролина.

Эрнандо как раз спрашивал Розу о дочках и о том, где они собираются жить.

— Раз уж вы соединились, — говорил он, — вы можете теперь жить с девочками в Гвадалахаре. У тебя здесь дом, салон, все налажено. Я буду очень рад, если ты останешься.

Роза отвечала уклончиво:

— Я еще не знаю, Эрнандо. Все это так недавно на меня свалилось, что я еще не привыкла и сама не представляю, что будет.

Как раз в этот момент к столику подошла Каролина.

— А, добрый день, Эрнандо. Как благородно с твоей стороны опекать сеньору Дюруа после болезни. Надеюсь, что вы хорошо себя чувствуете, сеньора Дюруа.

Роза молчала, на ее лице появилось каменное выражение. Эрнандо сказал:

— Каролина, тебе лучше уйти.

Но Каролина еще только собиралась нанести удар.

— Не переживай, Эрнандо, тебе еще рано отчаиваться. У тебя еще будет возможность утешить твою знакомую. Вряд ли супруг примет ее с распростертыми объятиями. У него, насколько я знаю, совсем другие планы.

— Каролина, уйди, — повторил Эрнандо. Но Каролина продолжала.

— Если у вас есть знакомые в Мехико, сеньора Дюруа, вы можете легко проверить то, что я говорю. Всем служащим страхового агентства известно, что ваш так называемый муж Рикардо Линарес собирается жениться на сотруднице архивного отдела Исабель Торрес. Он уже ей обручальное кольцо купил. Так что, увы, ваше воскрешение вряд ли будет воспринято им с радостью. Если не хотите оказаться ни с чем, держитесь крепче за Эрнандо. — С этими словами Каролина гордо удалилась, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Эрнандо, отвези меня домой, пожалуйста, — тихо сказала Роза.

— Ты не должна верить ни одному ее слову, — горячо заговорил Эрнандо. — Она интриганка и постоянно лжет и выдумывает. Вспомни, что она наговорила про тебя.

— Я знаю, что она любит совать нос в чужие дела и вредить людям, но я чувствую, что на этот раз она говорила правду, — сказала Роза. После этого она отказывалась говорить на эту тему, и очень скоро Эрнандо повез ее домой.

Придя домой, Роза никому ничего не сказала и при дочках старалась вести себя, как обычно. Но все почувствовали, что она совсем другая. Томаса застала ее плачущей, но Роза не стала ничего объяснять. К вечеру Розе стало плохо с сердцем. К ночи поднялась температура. Пришлось вызвать доктора Родригеса.

— Очень жаль, но болезнь, по-видимому, дала рецидив, — заявил доктор. — Печально. Я надеялся, что обретение второй дочки создаст благоприятный эмоциональный фон для выздоровления. Но, по-видимому, есть и другие факторы. Предписания все те же: покой и никаких потрясений.

Роза металась на постели с высокой температурой и почти не разговаривала. Озабоченная Томаса позвонила Эрнандо и от него узнала, что произошло за обедом в ресторане. После этого Томаса долго сидела в кухне, задумавшись. Потом подошла к телефону и набрала номер Рикардо.

 

ГЛАВА 54

Последнее время Федерико Саморру начали мучить какие-то безотчетные страхи. Это было так на него не похоже, что он решил проконсультироваться с домашним врачом — видимо, сказывались волнения последних дней. Особенно большим потрясением явилась встреча в агентстве с Рикардо Линаресом, которого Саморра уже мысленно отправил к праотцам.

Накануне вечером Ниньо со всеми возможными предосторожностями информировал шефа, что «дело сделано», а Ниньо никогда не допускал брака в работе. Поэтому Саморра был совершенно уверен, что больше никогда не увидит своего конкурента, но оказалось, что на этот раз Ниньо дал маху — он совершил сразу две ошибки: пошел не за тем Линаресом и, что хуже всего, не добил того до конца. Это тоже беспокоило Саморру — вдруг Линарес-близнец (о существовании которого Ниньо, разумеется, не подозревал, что несколько оправдывало его) успел рассмотреть убийцу.

Саморра успокаивал себя тем, что докопаться до Ниньо полиция вряд ли сможет. Этот одинокий необщительный человек жил в другом городе, где для прикрытия держал небольшую лавчонку, а внешностью обладал самой заурядной, если не считать шрама через все лицо. Но мало ли в Мексике людей со шрамами.

Так Федерико Саморра успокаивал себя, списывая все нараставшее интуитивное чувство опасности за счет расшатавшихся нервов. На самом деле интуиция его не подводила. Над его головой постепенно действительно сгущались тучи.

Он не знал, что в тот памятный день Ниньо совершил еще одну ошибку — он не уничтожил фотографию Рикардо Линареса, которую Саморра дал ему, чтобы убийца узнал свою жертву. К счастью для Рикардо, в тот день в кафе он сидел спиной к основной части публики, и наемник видел только Рохелио. Ниньо шел за ним по пятам, пока они не оказались в достаточно безлюдном месте. Здесь убийца хладнокровно выстрелил в Рохелио, однако подошел слишком близко и тот успел его разглядеть. В сущности, Ниньо это заботило мало — он был уверен, что сразил свою жертву наповал. Конечно, следовало бы сделать контрольный выстрел в голову, но в конце улицы показались какие-то люди, и Ниньо счел за лучшее ретироваться.

Но фотографию он по забывчивости не уничтожил, и она так и осталась лежать во внутреннем кармане его парусиновой куртки. «Наемный убийца ошибается один раз», — любил говаривать его шеф, а в тот день Ниньо допустил несколько ошибок.

Комиссар полиции Хименес торжествовал — его «ребятам» удалось взять такую крупную дичь — таинственного наемного убийцу, которого они уже несколько лет хорошо знали по почерку, но который до самого последнего времени был неуловим.

Мало того, у Ниньо была обнаружена фотография Рикардо Линареса! Теперь факты стали сходиться, как части детской игры-головоломки. Совершенно необъяснимое нападение на Рохелио Линареса вдруг получило рациональное объяснение — его по ошибке приняли за брата.

— Знаете, сеньор Линарес, — говорил Рикардо комиссар Хименес, — я бы на вашем месте поблагодарил судьбу. Вы вытащили счастливый билет, ведь на месте Рохелио должны были быть вы.

Дальнейшие размышления заставили комиссара обратить пристальное внимание на загадочную фигуру Федерико Саморры, человека, который сделал себя сам, богача, вышедшего из низов, удачно женившегося на деньгах, который едва не попал в совет директоров крупной страховой компании и, можно думать, следующего шанса уже не упустит. Еще несколько лет, и Саморра, возможно, станет одним из самых влиятельных людей в Мексике.

Тем не менее все три убийства были напрямую связаны с его именем — Альфонсо Перес и Фуэнсанта Монкайо работали в его отделе, а Рикардо Линарес был старым основным претендентом на место заместителя генерального директора. Ничто прямо не указывало на причастность Федерико Саморры к этим убийствам, но комиссар Хименес все же решил внимательнее приглядеться к этому человеку. И ему удалось обнаружить очень интересные вещи.

Оказалось, что добропорядочный отец семейства, прекрасный работник, исполнительный подчиненный и умелый руководитель, Федерико Саморра имел и другое лицо. Он занимался транспортировкой по территории Мексики наркотиков, которые следовали из Южной Америки в США, прежде всего кокаина. Сам он, разумеется, только руководил — работу выполняли другие — бывшие воры и другие преступники, которым с его помощью удавалось избежать правосудия. Почти никто из этих людей не знал его ни в лицо, ни по имени, поэтому, даже когда то или иное звено цепочки рвалось, он оставался в безопасности.

И все же ощущение нарастающей опасности не оставляло Саморру, и конец недели он решил провести на своей загородной вилле — здесь он чувствовал себя в полной безопасности, поскольку вилла надежно охранялась. Оба дня прошли без каких-либо неожиданностей, и Саморра решил, что все обошлось.

В понедельник он, как всегда, пришел в свой кабинет на десятом этаже. В приемной вместо Фуэнсанты сидела другая секретарша, а в смежной комнате, которая была предназначена для помощника, располагался телохранитель Саморры — огромный верзила с бычьей шеей и массивными кулаками.

— Дон Федерико, вас спрашивает архивариус Исабель Торрес. Ее пустить? — спросила секретарша.

— Исабель Торрес? Что-то знакомое… — пытался припомнить Саморра. — Ах, да, эта блондиночка. Пусть войдет.

Он вспомнил, что так зовут подружку Линареса, вернее, бывшую подружку. Саморра знал ее историю и считал ее доступной женщиной, а от мимолетных связей он никогда не отказывался, хотя и держал их в тайне от жены.

Дверь открылась, и в кабинет вплыла Милашка. Она выглядела настолько восхитительно, что даже не склонный к сантиментам толстокожий Саморра не мог скрыть своего искреннего восхищения. Ее лицо было бледным, но это придавало ей какое-то неземное очарование, платиновые волосы волнами спускались на плечи. Она была одета в глухое темное, почти черное платье с длинными рукавами, которое облегало ее гибкую фигуру. В руках Милашка держала дамскую сумочку.

— К вашим услугам, — произнес Федерико Саморра, ощупывая Милашку похотливым взглядом масленых глаз.

Она продолжала молчать.

— Очень рад, что вы заглянули, — снова заговорил Саморра, — может быть, чашечку кофе?

— Спасибо, — сказала Милашка, продолжая стоять, как будто ожидала чего-то.

Вдруг в смежной комнате, где находился телохранитель, раздался какой-то глухой стук, как будто на пол упало что-то тяжелое. Услышав этот звук, Милашка в первый раз улыбнулась, но улыбка у нее была холодной и какой-то зловещей.

— Тебе привет от Винсенте Гавальдона, — сказала Милашка.

— Кто это? — спросил Саморра, по спине которого вдруг побежали предательские мурашки.

— Не помнишь? — презрительно спросила Милашка. — Это тот парень, который передал тебе привет от Густаво Гуатьереса. А ты, наверно, даже не удосужился узнать, как его зовут, а просто подослал к нему свою бешеную собаку.

Теперь Саморра все понял. Но что может сделать с ним слабая женщина? Он внимательно держал под наблюдением ее сумочку, нащупывая под мышкой револьвер, с которым Саморра никогда не расставался.

— Обидно, что такая мразь, как ты, просто умрет. Это слишком легкая смерть для тебя, Фико Саморра.

То, что Милашка назвала его именем, которым его звали когда-то в бедном квартале, привело Саморру в бешенство. Что позволяет себе эта уличная девчонка! Неужели она не понимает, кто такая она, а кто он!

— Ну ты, подстилка, попридержи язык, — сказал Саморра, и его глаза налились кровью от ярости. — Я с тобой быстро разделаюсь без всяких церемоний.

Федерико Саморра шагнул по направлению к Милашке и хотел было одним рывком разорвать на ней платье, но девушка вовремя отступила к двери.

— Густаво! — позвала она.

Дверь немедленно открылась, и на пороге кабинета появился Густаво Гуатьерес. Это был последний человек, которого Саморра ожидал увидеть. Он был потрясен настолько, что на миг потерял дар речи.

— Ты узнал меня, я вижу, — сказал Густаво, подходя к Саморре. — И чувствуешь своей подлой душонкой, что эта встреча плохо для тебя закончится.

— Густаво, — нерешительно сказал Саморра, — я очень рад, что ты на свободе… Но я не понимаю…

— Ты все прекрасно понимаешь, — оборвал его Густаво. У него в руке появился револьвер. — И сейчас ты поплатишься за все, что сделал.

— Меня оклеветали! — воскликнул Саморра. — Те же, кто причинил зло тебе, хотели погубить и меня, вот почему они навели тебя на ложный след.

— Молчи, собака! — сказал сквозь зубы Густаво Гуатьерес. — Имей мужество хотя бы умереть достойно.

— Как бы не так! — крикнул Саморра, выхватывая из-под мышки свое оружие. Он не целясь выстрелил Густаво прямо в грудь, но тот, ожидая нападения, увернулся, и пуля лишь оцарапала ему кожу на плече.

Во многих кабинетах страхового агентства люди удивленно прислушались, когда раздался этот выстрел. Здесь это происходило нечасто.

Густаво прыгнул вперед на Саморру, стараясь выхватить у него револьвер, они рухнули на пол. Густаво, который был сильнее и моложе, прижал пыхтящего толстого противника к полу, но тот продолжал из последних сил сопротивляться.

— Я бы не хотел тебя убивать, — с ненавистью глядя на налитое кровью лицо врага, сказал Густаво. — Если бы у меня был выбор, я бы приговорил тебя к пожизненному заключению. Посиди на тюремной баланде, поработай на каменоломне. Таких, как ты, в тюрьме быстро обламывают, доказывай там, что ты крутой.

— Прикончи его, Густаво, — сказала Милашка, — нужно освобождать мир от паразитов.

В этот момент Саморра, собрав силы, изловчился и ему удалось снова схватить револьвер, который выбил из его рук Густаво. Еще секунда, и дуло револьвера уткнулось в широкую грудь Гуатьереса.

— Я сейчас пристрелю тебя, падаль тюремная, — сказал он, — и меня оправдают, потому что это будет вынужденная самооборона.

Он забыл про Милашку. Девушка, не растерявшись, схватила со стола тяжелый графин с водой и ударила Саморру по голове. Оглушенный враг выронил оружие и остался лежать на полу.

Густаво вынул из его рук револьвер.

— Не могу, — виновато сказал он Милашке, — не могу стрелять в оглушенного. Это то же самое, что предательски бить ножом в спину.

— Он бы не сомневался, — возразила Милашка.

— Знаю, — сказал Густаво. — Но в конце концов, неважно, каковы наши враги, главное — каковы мы сами.

— Разве с такой падалью следует проявлять благородство? — решительно сказала Милашка. — Нет, моя рука не дрогнет.

Она открыла сумочку и вынула маленький дамский пистолет. Несмотря на свои размеры, это было настоящее оружие, которое тоже могло убивать.

В этот момент дверь кабинета открылась и вошел комиссар Хименес с несколькими полицейскими. Увидев поверженного Саморру, он вопросительно посмотрел на незнакомых мужчину и женщину, стоявших рядом с оглушенным врагом.

— Я ударила его по голове графином, — сказала Милашка. — Как вы не вовремя.

— Вовремя, — ответил комиссар. — Правосудие — это наше дело. Его должны творить представители власти, а не мстители.

Саморра застонал и открыл глаза.

— Сеньор Федерико Саморра, — сказал комиссар Хименес, — вы обвиняетесь в торговле наркотиками, подкупе должностных лиц и в нескольких убийствах. — Он повернулся к полицейским: — Поднимите его и перенесите в полицейскую машину. А вы, — сказал он Милашке и Густаво, — задерживаетесь как свидетели.

— Кажется, твоя мечта сбылась, — улыбнулась Милашка, — остаток дней он проведет в тюрьме.

 

ГЛАВА 55

Рикардо и подумать не мог о том, чтобы несколько часов трястись в автобусе. После звонка Томасы он поспешил в аэропорт на ближайший рейс. Во время короткого перелета Рикардо никак не мог привести свои мысли в порядок. На него столько всего свалилось в последнее время. Когда он услышал голос Томасы, когда вдумался в смысл произнесенных ею слов, ему показалось, что он сходит с ума. Его жена Роза жива! Все эти годы она жила в Гвадалахаре вместе со второй дочкой Лус, которую все считали погибшей. И там же последние несколько дней находится собственная дочка Рикардо Дульсе, пропавшая недавно из дому. Вернее, не она, а Лус, которую все принимали за Дульсе. («Вот почему она хорошо поет», — машинально подумал Рикардо.) Словом, ему стало казаться, что он заснул и попал в какой-то запутанный лабиринт, из которого невозможно найти выход.

Из аэропорта Рикардо взял такси и поехал по указанному Томасой адресу. Вот и дом номер шестнадцать. Рикардо отпустил такси и позвонил.

Дверь открылась, и…

— Папочка! — закричали две одинаковых Дульсе и бросились ему на шею.

Когда Рикардо через некоторое время удалось оторвать их от себя, он попытался их внимательно рассмотреть. Через некоторое время одна из Дульсе показалась ему более знакомой, хотя вторая девочка, уверявшая, что она Лус, тоже принимала его вполне как родного.

— Подождите, а кто из вас выпрыгнул из окна и сбежал, так что тетю Кандиду потом с трудом в чувство привели?

— Я, — сказала Лус, — потому что мне Дульсе сказала, что мама заболела.

Рикардо замер на месте.

— Мама? А как она сейчас?

— Доктор сказал, что получше, — ответила Дульсе. — Температура уже почти нормальная.

— Но она грустная и много плачет, — добавила Лус.

— Плачет? Почему?

— Мы не знаем, — почти хором сказали двойняшки.

— А можно мне к ней пройти?

Девочки задумались и посмотрели друг на друга.

— Можно, — сказала Лус.

Роза действительно чувствовала себя сегодня получше и нашла в себе силы трезво взглянуть на ситуацию. Она понимала, что в той ситуации, которая сложилась на сегодняшний день, виноваты и она, и Рикардо. «А за ошибки приходится платить», — сказала сама себе Роза. Итак, после десяти лет разлуки и нескольких дней надежды она узнала, что Рикардо полюбил другую женщину. Что ж, он имеет на это право. Ведь Роза сама покинула его, и не она была рядом с ним все эти годы. Рикардо тоже имеет право на личное счастье.

Когда она пришла к такому выводу, она ощутила такую боль в сердце, что ей пришлось принять сердечные капли, которые ей оставил доктор. Но Роза продолжала уговаривать себя дальше.

Теперь, когда обе ее дочери встретились, они, конечно, не захотят разлучаться снова. Если Рикардо заведет новую семью, он, наверно, не будет возражать против того, чтобы дочери жили с Розой. В конце концов, на свете сейчас так много разведенных супругов. Дети могут общаться с обоими родителями, если даже те не состоят в браке.

Несмотря на все эти разумные и рациональные доводы, глаза Розы наполнились слезами. Уж очень заманчивыми были картины, которые невольно возникали в ее воображении с тех пор, как нашлась Дульсе. Роза представляла себя на лужайке возле их дома в Мехико вместе с подросшими дочерьми, а рядом… Рикардо. Все эти дни мысли о Рикардо никак не выходили из головы Розы. И вдруг это жестокое известие о его женитьбе.

В дверь тихонько постучали. «Это девочки пришли меня проведать», — подумала Роза, и при мысли о девочках ей стало немного легче. «Надо хоть слезы вытереть», — Роза достала платок, а вслух произнесла: «Войдите».

Дверь отворилась. На пороге стоял… Рикардо.

— Рикардо… это ты?

— Роза.

Он шагнул к ней навстречу и обнял ее. И им обоим вдруг показалось, что не было этих десяти лет разлуки, не было тоски, боли и разочарований. Им обоим казалось, что они точно такие, как в те дни, когда они, молодые, влюбленные, начинали свою жизнь вдвоем и больше никого, кроме них, в этом мире не существовало.

Из-за двери за ними наблюдали две пары одинаковых любопытных глаз.

Через некоторое время дверь закрылась.

— Мне кажется, — сказала Лус Дульсе, — что все будет хорошо.

 

ЭПИЛОГ

Прошло несколько месяцев. Приближался день рождения Лус Марии и Дульсе Марии. Им исполнялось по четырнадцать лет. Роза и Рикардо решили торжественно отметить этот день, устроить настоящий грандиозный праздник, на который придут и приедут все друзья, знакомые и родственники.

— Дорогой, — говорила Роза Рикардо, глядя из окна, как девочки, взявшись за руки, идут в школу, — как хорошо, что мы все снова вместе! И это случилось благодаря нашим замечательным дочерям.

— Роза, любимая моя, — ответил Рикардо, — все те десять лет, которые я провел без тебя, были пустыми. Я как будто и не жил, а сейчас начинаю жить вновь. Потому что теперь со мной ты и наши девочки.

Лус теперь ходила с Дульсе в один и тот же класс, впрочем, он был знаком обеим девочкам, ведь Лус некоторое время училась тут под именем Дульсе Линарес. Дон Баудилио и одноклассники Дульсе очень быстро научились различать их — несмотря на потрясающее сходство, манера поведения, речь, даже походка у девочек была различной. Однако посторонние люди просто терялись при виде сестер, утверждая, что никогда им не доводилось видеть такого полного сходства.

Когда Дульсе снова пришла в класс и стала отвечать по географии, дон Баудилио вздохнул:

— Узнаю прежнюю Дульсе. А я-то думал, что произошло чудо и ты действительно стала учиться. Увы, наука давно доказала, что чудес не бывает, а все объясняется естественными причинами.

И тем не менее постепенно Дульсе начала учиться лучше — ведь с ней рядом всегда была сестра, которая могла объяснить непонятное, а если Дульсе слишком отлынивала от уроков, могла напомнить ей о них.

Вне себя от радости была Лола Алонсо. Когда Дульсе и Лус в первый раз переступили порог класса, она со всех ног бросилась к старой подруге:

— Как здорово, что ты вернулась! Настоящая! А то я думала, просто с ума сойду, ты такая серьезная стала — ни посплетничать, ни посмеяться. И все какие-то репетиции, сольфеджио, вокал. — Она даже поморщилась от скуки, которую на нее навевали эти слова.

Однако и Дульсе теперь была часто занята после школы. Родители решили серьезно учить ее рисованию — ведь у девочки были явно незаурядные способности. Вездесущая тетя Ванесса нашла ей прекрасного преподавателя, и Дульсе стала делать потрясающие успехи. Теперь она с удовольствием работала в новом цветочном салоне, который открыла Роза. Девочка увлеченно занялась составлением букетов и аранжировкой цветов, и все ее композиции отличались тонким вкусом.

Но несмотря на различие характеров, сестры очень подружились и не могли и дня провести друг без друга. Теперь Дульсе стала понемногу начинать разбираться в музыке, ведь она ходила на все концерты, в которых участвовала сестра, а дома часто слушала, как та репетирует. Лус в свою очередь больше полюбила изобразительное искусство, и они вместе часто ходили в музей живописи и скульптуры «Сан Карлос», в замок Чапультепек и на выставки.

За две недели до торжества Лус и Дульсе разослали приглашения всем тем, кого они хотели бы видеть на своем дне рождения. Многие приглашенные жили неподалеку, в Мехико, но очень многие гости специально приедут из Гвадалахары.

— Слушай, а ты не забыла пригласить дона Антонио? — то и дело спрашивала одна сестра другую.

— Ну конечно нет! Как я могу про него забыть? А Энрике мы послали приглашение?

— Послали, но я боюсь, он не приедет. Ведь надо же ехать в другой город. Мама может не отпустить его одного.

— Да почему же одного? Ведь оттуда приедет дон Антонио, тетя Лаура, Аселия из маминого салона, Мария Элена и Кармен из хора. Он прекрасно доедет вместе с ними.

— Хорошо, тогда давай пригласим и его. Бедный, он так переживает, что мы уехали из Гвадалахары. Но все-таки в тебя он был влюблен больше.

— Но и за тобой ухаживал.

Сестры вздохнули.

А когда до дня рождения осталось всего несколько дней, в доме Линаресов поднялась настоящая предпраздничная кутерьма. Кандида, Селия и Томаса с ног сбились, закупая все необходимые продукты. Роза занималась интерьером — она решила так украсить дом, чтобы каждому, кто входит в него, становилось ясно — здесь поселилось счастье. Ей очень помогала Ванесса, которая искренне радовалась за Рикардо и его Розу, потому что никогда всерьез не была влюблена в него.

Часто им на помощь приходила Эрлинда. После того как Тино поступил в лицей, у нее днем было много свободного времени, даже, возможно, слишком много, так что она подумывала, не пора ли Тино обзавестись братиком или сестренкой. Рохелио полностью поправился, только иногда рана побаливала, обычно перед переменой погоды.

Накануне праздника женщины без устали трудились на кухне. Хотя Роза пригласила опытную кухарку, дел хватало для всех. Рикардо привез для гостей целый ящик настоящего французского шампанского. Лус испекла свой коронный пирог, а Дульсе давила апельсиновый и лимонный соки, чтобы приготовить лимонад.

И вот наконец настал долгожданный день. Давно в доме Линаресов не было такого веселья. Все гости поздравляли Лус Марию и Дульсе Марию с днем рождения, а затем поздравляли Розу и Рикардо с тем, что у них родились такие замечательные дети. И было видно, что сами они тоже счастливы оттого, что эти люди — их друзья.

— А где Густаво? — спросил Рикардо у Эрлинды, которая веселилась и пела, как и прежде. — Мы получили от него телеграмму, но я все же надеялся, что он сможет приехать.

— Что ты, — ответила Эрлинда, — они с Исабель уехали на ранчо и теперь заняты с утра до ночи. Ты же сам понимаешь, что значит серьезная работа в деревне. Но я рада, что они решили все бросить и начать новую жизнь.

— Не представляю себе — Исабель на ранчо, — улыбнулся Рикардо. — Даже не верится.

— А я рада, — сказала Эрлинда, — что она согласилась поехать с Густаво. Ты знаешь, познакомившись с ней ближе, я убедилась, что в душе она очень хорошая, но несчастная женщина. И она так привязана к Густаво…

— Это самое главное, — согласился Рикардо.

А сколько было подарков, сколько сюрпризов! Леандро Морено преподнес девочкам билеты в оперу, Томасе — красивую вязаную шаль, а Розе и Рикардо двух попугайчиков-неразлучников — не без намека.

Затем открылась дверь, и вошли Лаура и Феликс Наварро. Роза с радостью отметила про себя, что они пришли вместе. Лаура преподнесла Розе большой фотопортрет: Роза среди цветов. Это было настоящее произведение искусства.

— Помнишь, раньше ты всегда отказывалась, когда я хотела где-нибудь опубликовать твою фотографию, — напомнила подруге Лаура, — теперь, я надеюсь, я смогу завалить все журналы твоими портретами.

— Спасибо, дорогая, — улыбнулась Роза, — мне очень нравится этот портрет, но особенно я рада, что ты приехала. Мне не хватает тебя, я то и дело вспоминаю, как мы с тобой сидим в «Лос Магос»…

— И жалуемся друг другу на жизнь… — продолжила Лаура. — Не надо об этом жалеть. Я очень рада, что тот период моей жизни наконец закончился. А кроме того… — она оглянулась на Феликса.

— Кроме того, — улыбаясь, сказал Феликс, — у вас теперь будет масса возможностей встречаться в любом другом кафе. Дело в том, что сегодня утром Лаура решила закрыть свою фотостудию в Гвадалахаре и открыть новую в Мехико.

— Да, — подтвердила сияющая Лаура, — я приняла предложение Феликса.

— Какое счастье! — воскликнула Роза. — Лаура, дорогая, поздравляю!

Не обошлось и без скандала. В тот самый момент, когда Кандида начала произносить длинную и немного запутанную речь, из дальнего угла гостиной вдруг раздались негодующие вопли. Все повернулись туда и увидели, что два педагога — дон Антонио и дон Ксавьер, — покраснев от возмущения, ведут яростный спор. Даже Кандида прервала свою речь, и всем стало слышно:

— А я вам говорю, сольфеджио — это основа основ. Без сольфеджио вы погубите молодое дарование!

— Какая чушь! Этим сольфеджио только зря забивают детям голову. Народные певцы и музыканты поют и играют, не зная ни одной ноты!

— Что же, по-вашему, и Моцарт не знал ни одной ноты? И Лучиано Паваротти? Им тоже в свое время зря забивали головы?

— Дон Антонио! Дон Ксавьер! — воскликнула Лус и подбежала к своим любимым преподавателям. — Давайте оставим пока ваши ученые споры. Сейчас мы с Марией Эленой и Кармен споем для вас.

Аккомпанировал дон Антонио. Девочки вышли в центр гостиной и спели «Сьелито линдо». Гости зааплодировали.

Затем Эрлинда с Леандро Морено танцевали «фламенко», а Томаса и Селия в такт их танцу стучали кастаньетами.

— Раз у нас получается настоящий концерт, — сказала Роза, — мне бы очень хотелось попросить спеть моего старого друга Эрнандо Тампа. В Гвадалахаре он уже давно покорил пением слушателей, теперь на очереди столица.

Эрнандо взял гитару и запел. Песня получилась немного меланхоличная, да и было от чего печалиться — женщина, которую он любил всю жизнь, оказалась счастливой женой другого.

В его пении было столько чувства, что слушатели были захвачены меланхолической грустью. Когда Эрнандо закончил первый романс, он обвел глазами восхищенных слушателей, и его взгляд остановился на женщине, которую он не знал и с которой Роза и Рикардо его еще не успели познакомить. Ее лицо светилось внутренним благородством и добротой. Она была красива — конечно, не такая эффектная, как Роза, не такая живая и веселая, как Эрлинда, эта женщина обладала неброской, но очень тонкой красотой.

Эрнандо запел снова — знаменитую «Бесаме мучо», на этот раз не сводя глаз с прекрасной незнакомки. Та слушала его, не спуская с него глаз, как завороженная. Их взгляды встретились, и Эрнандо прочел в них те же чувства, которые вдруг переполнили его самого. Он понял, что нашел наконец свою судьбу. А ведь он еще даже не знал, как зовут эту женщину, кто она, ведь вполне могло оказаться, что она замужем.

Закончив петь, Эрнандо положил гитару и подошел к Розе.

— Пожалуйста, представь меня даме в серо-голубом.

— Она тебе понравилась, я очень рада, — сказала Роза и подвела Эрнандо к Ванессе.

— Эрнандо Тампа, мой старый товарищ и советчик, Ванесса Рейносо, давнишняя знакомая, друг нашего дома, — представила она своих друзей друг другу.

Ванесса посмотрела на высокого подтянутого мужчину, который только что до самой души поразил ее своим пением, и подала ему руку. Эрнандо учтиво поцеловал кончики ее пальцев. Прошло совсем немного времени, и они уже сидели рядом на диване и разговаривали. С первой же минуты им стало так легко друг с другом, как будто они были знакомы всю жизнь.

В самом конце вечера слово взял Хаиме, старый шофер семьи Линаресов, проработавший у них уже более двадцати пяти лет.

— Дорогие друзья, — сказал он, — и сеньор Рикардо, и сеньора Роза, и обе маленькие сеньориты стали для меня почти второй семьей. Я очень близко к сердцу принимал и принимаю все, что с ними происходит. Человеческая жизнь — как шахматная доска: черные клеточки сменяются белыми. И сейчас наконец черная полоса осталась позади. Впереди долгое светлое счастье! Будем же счастливы вместе с ними!

Все гости присоединились к словам старого слуги. А Рикардо и Роза взялись за руки, поклявшись друг другу больше никогда не расставаться. Увидев светлые лица родителей, расцветали счастливыми улыбками и виновницы торжества — сестры Лус Мария и Дульсе Мария.