Как она пережила следующие несколько недель, Трейси просто не представляла. За это время она ни разу не видела Джеймса, но по слухам, Клариссу увезли в Штаты и поместили в клинику к специалисту, известному своими успехами в лечении подобных заболеваний.

Однако вылечат ее или нет, не имело никакого значения. Все равно Кларисса никогда не подпустит к Джеймсу другую женщину, не говоря уже о ней, Трейси. С тех пор как он вошел в ее жизнь, над Люси нависла опасность. И что бы ни говорил Джеймс о своей сводной сестре, этого он не отрицал.

Настроение Трейси колебалось от глубокого и горького отчаяния, до лихорадочных вспышек деятельности, во время которых она даже не позволяла себе вспоминать о том, что когда-то знала человека по имени Джеймс Уоррен.

В результате здоровье ее начало сдавать, что вскоре заметили многие. В частности Энн, пришедшая к ней одним пасмурным октябрьским вечером под предлогом посоветоваться насчет приближающегося дня рождения Сузан.

Люси крепко спала в своей постели, и на прямой вопрос, что с ней происходит, Трейси ничего не оставалось, как признаться подруге во всем.

— И вы отказали ему… из-за Клариссы! — Энн смотрела на нее так, будто не поверила своим ушам. — Но это же безумие! Ведь она взрослая женщина, мало того, женщина, имеющая мужа и двоих детей.

— Психологически Кларисса почто полностью зависит от Джеймса, — ответила Трейси безжизненным голосом, откидывая прядь волос с бледного, исхудавшего лица. — Но дело не только в этом. Я поступила так не только из женской ревности. Нельзя забывать о Люси. Неужели вы не понимаете, Энн? Если бы все дело было во мне одной, я смогла бы примириться с присутствием Клариссы в жизни Джеймса. Но как быть с Люси?

— Вы думаете, что она способна опять покуситься на безопасность вашей дочери? — сочувственно спросила Энн.

— Не знаю. Но я постоянно изводила бы себя подобными подозрениями.

— Да, конечно. Но, может быть, если бы Джеймс согласился…

— На что? На то, чтобы прекратить с ней всякие отношения? Как я могу просить его об этом, Энн? Мы же взрослые люди. Не могу же я сказать ему: ты говоришь, что любишь меня, тогда откажись от сестры. Это было бы просто непорядочно, и, кроме того, я никогда не простила бы себе, если бы вынудила Джеймса принять подобное решение. Он любит Клариссу. Скажите честно, хотели бы вы любить мужчину, который бы так поступил с близким человеком, смогли бы доверять ему? Лично я нет!

— Я понимаю, что вы имеете в виду, но должен же быть какой-то выход.

Трейси грустно покачала головой.

— Неужели вы полагаете, что я не искала его снова и снова? Если бы Кларисса не была настолько психически неуравновешенна, если бы с ней можно было разговаривать… Но все равно, даже если она поправится, всегда остается риск повторения срыва.

— О, Трейси!

— Знаю, — согласилась подруга, — но боюсь, это еще не все.

— Не все? — удивленно взглянула на нее Энн. — А что же еще?

— Думаю, я беременна.

— Что?!

Оправившись от изумления, Энн с беспокойством спросила:

— Но вы ведь сказали об этом Джеймсу? Он имеет право знать!

— Нет, я не говорила ему, — ответила Трейси. — Я сама еще не знаю наверняка.

— Но вы ему сообщите? — настаивала Энн.

Трейси устало закрыла глаза.

— Может быть. Я так измучилась, Энн. Мне так хочется убежать куда-нибудь и спрятаться от всего мира.

Трейси уже жалела о том, что так много поведала подруге. Интересно, как отреагировала бы Энн, узнав еще и о том, что каждую ночь она просыпается в слезах и с именем Джеймса на губах.

Было совершенно очевидно: расскажи Трейси Джеймсу о беременности, он перевернул бы небо и землю, чтобы заставить ее изменить свое решение. И иногда в моменты слабости ей приходилось бороться с искушением сделать это. В конце концов, она тоже имеет право на счастье, почему бы и нет? У ее ребенка — их ребенка — есть право на любовь обоих родителей. А Люси имеет право на нежную заботу со стороны отчима, который будет обожать и баловать ее.

Но все эти права сопровождались риском. Она не хотела подвергать детей опасности испытать последствия параноидальной ревности Клариссы. В то же время она не желала строить свое счастье на несчастье другой женщины, что неминуемо случилось бы, попроси она Джеймса прервать с сестрой всякие отношения.

Через две недели по настоянию Энн Трейси посетила своего врача, и тот подтвердил ее беременность.

Здравый смысл подсказывал, что, когда курс лечения Клариссы будет закончен, и брат с сестрой вернутся обратно в Англию, Джеймс рано или поздно узнает о будущем ребенке. И если она хочет спокойной жизни, пора подумывать о том, чтобы продать магазин и обосноваться где-нибудь в другом месте, подальше от Эплфорта.

Несколько раз Джеймс звонил ей из Америки, но она старалась сделать эти разговоры как можно более короткими и ничего не значащими. Лечение Клариссы проходит успешно, сообщал он, и ему удается использовать этот вынужденный визит в Штаты для улаживания своих многочисленных дел.

Пару раз она случайно встречалась с Николасом и знала, что все свободное время он проводит либо с сыновьями, либо летает через океан навещать жену в клинике.

Иногда, вопреки своему желанию, Трейси с горечью размышляла о том, насколько счастлива была эта женщина — преданный муж и не менее преданный брат. Все это казалось ей таким несправедливым.

А потом она узнала, что Джеймс с Клариссой возвращаются домой. Рассказала ей об этом Джейн. Трейси наткнулась на нее в супермаркете, когда делала повседневные покупки. При виде ее лицо домоправительницы просветлело, хотя, как и все, кто знал Трейси раньше, она выразила беспокойство по поводу ее худобы и бледности. Но если пожилая женщина и заподозрила, что это связано с отсутствием Джеймса, то милосердно не подала виду.

Да, с радостью сообщила ей Джейн, Кларисса действительно хорошо поддается новомодному методу лечения, и она недавно получила от Джеймса длинное письмо, в котором говорится о том, что они будут дома к Рождеству.

Только позднее, уже возвращаясь домой с покупками и остановившись из-за туманной дымки, застилающей ей глаза, Трейси поняла, что это слезы. Она все еще плакала, когда несколькими часами позже Энн привела из школы Люси и, взглянув на подругу, строго сказала:

— Трейси, похоже, нервные припадки не являются привилегией одной Клариссы.

— Знаю, — согласилась Трейси, вытирая нос. — Мне действительно надо взять себя в руки.

— Я совсем не то хотела сказать, и вы знаете это. Вам надо увидеться с Джеймсом. Вы ведь должны думать не только о себе. Вспомните о Люси и о будущем ребенке.

— Знаю, знаю. Мне следует продать магазин и уехать отсюда, но я не в силах ничего предпринять. Все буквально валится из рук, а до Рождества остается всего месяц…

— Уехать? — ужаснулась Энн. — Вы не должны делать этого. Да и зачем? Мне казалось, что вам здесь понравилось. Дела идут прекрасно.

— Я не могу оставаться. Когда приедет Джеймс…

— Вы сказали ему о ребенке? — спросила Энн с подозрением.

Трейси отвернулась.

Джеймс уже спрашивал, беременна ли она, и Трейси солгала ему, зная, что, если скажет правду, он заставит ее выйти за него замуж.

— Трейси, вы должны сказать ему.

— Да, наверное…

Внезапно она покачнулась, почувствовав тошноту, на лбу проступила испарина. Энн испуганно ахнула.

— Взгляните на себя, — сказала она, усаживая Трейси в кресло. — Так больше продолжаться не может. Вы теряете в весе. Скоро, несмотря на беременность, вы будете просвечивать насквозь. Это просто самоубийство, Трейси. Если вам не дорога своя жизнь, подумайте о ребенке. Или вы намерены от него избавиться?

От этого жестокого подозрения на глазах Трейси вновь проступили слезы, но она понимала, что Энн права. Внезапно она покрылась холодным потом. Меньше всего Трейси хотела потерять ребенка Джеймса. Ведь малыш — неважно, мальчик или девочка — будет единственным, что останется у нее от любимого человека.

Энн, увидев какой эффект произвели ее слова, невесело усмехнулась.

— Сейчас вы наденете пальто и вместе с Люси пойдете ко мне и останетесь там до тех пор, пока я не удостоверюсь, что вы в состоянии позаботиться о себе. Иначе…

— Что иначе… — попыталась оказать сопротивление Трейси.

— Иначе я сама должна буду сказать Джеймсу о ребенке, — спокойно сказала Энн.

Жалобно взглянув на нее, Трейси инстинктивным защитным жестом скрестила руки на животе и взмолилась:

— Не надо, Энн, пожалуйста. Вы не должны этого делать!

— Не должна хотеть делать это, — поправила ее Энн, — но так дальше продолжаться не может.

В итоге она была вынуждена отдать себя в заботливые руки подруги. Они с Люси провели неделю под крышей дома Филдингов, заняв заново отделанную комнату для гостей и пользуясь новой ванной комнатой, оборудованной совсем недавно по последнему слову техники. Помимо удобств, ванная комната позволяла любоваться художественными талантами Энн, которая с большим успехом опробовала свою хитроумную технику живописи во влажном помещении. Особенно Трейси понравились изображенные на потолке облака.

— Лежа в ванной, я смотрю на них и представляю себя на каком-то идиллическом пляже, — шутливо сказала она Энн.

Ей удалось немного поправиться, но ее лицо по-прежнему выглядело исхудалым, а глаза загнанными и грустными.

Люси, у которой несколько недель после проведенного с Джеймсом воскресенья его имя не сходило с уст, теперь упоминала о нем лишь изредка, но с таким сожалением, что у Трейси при этом неизбежно на глаза наворачивались слезы.

Наступил ноябрь, и они с Энн совершили несколько походов в Честер за подарками. Теперь, когда Трейси более или менее окрепла, ей захотелось устроить для Люси особенно счастливое Рождество.

Из-за худобы было маловероятно, что кто-нибудь догадается о ее беременности, и Трейси собралась продать магазин после Нового года. Ей нравился этот город и его обитатели, совсем не хотелось уезжать отсюда. Она чувствовала, что уже прижилась здесь… Но разве можно было растить сына или дочь Джеймса так близко от него? Нет, это было бы нечестно по отношению к ним обоим.

Для себя Трейси давно уже решила, что Джеймс не должен узнать о ее беременности. Ведь если он узнает, то ни за что не отпустит ее. И только одному Богу известно, как сильно будет искушение сдаться, когда он будет настаивать, чтобы она вышла за него замуж.

С каждой проходящей неделей она скучала по нему все больше и больше, хотела его как мужчину, ее мужчину, ее возлюбленного… Страстно желала разделить с ним обязанности по воспитанию будущего ребенка… Мечтала, чтобы он был рядом, чтобы заключил ее в свои объятия и поцелуями заставил забыть одиночество и боль разлуки, чтобы сказал ей, что все будет хорошо, и они навсегда останутся вместе.

Иногда Трейси даже снилось, что это произошло в действительности. А потом она просыпалась в своей одинокой постели, вновь по щекам ее текли слезы, и остаток ночи проходил в беспокойных метаниях и робких надеждах на то, что каким-то чудесным образом все может перемениться.

В середине декабря Трейси настояла на том, чтобы вернуться в свой дом.

Люси ожидала наступающее Рождество с огромным нетерпением. В последнее воскресенье перед праздником Филдинги и Трейси с Люси собирались поехать в питомник, чтобы купить к празднику елки. Хотя Трейси отказалась от великодушного приглашения Энн разделить с ними праздничный обед, она согласилась прийти к ним на следующий день.

Люси мечтала о снеге, который белой периной накроет все вокруг. Но, хотя температура воздуха все время падала, долгосрочный прогноз не обещал снега на Рождество.

В воскресенье днем, когда Трейси пекла пирожки с изюмом, а Люси усердно рисовала и подписывала поздравительные рождественские открытки, зазвонил дверной звонок. Едва услышав переливчатую трель, Трейси сразу же догадалась, что это Джеймс, но смалодушничала, и вместо того, чтобы открыть самой, послала вниз Люси. Когда Джеймс вошел в кухню, она опасливо встала по другую сторону маленького кухонного стола, глядя на него усталыми, полными боли глазами.

Она так часто видела Джеймса в своих снах, так часто думала о нем, вспоминала его, что увидев его и поняв, что он переживал не меньше нее, потеряла все свое выстраданное за долгую разлуку спокойствие. У нее перехватило горло, тело стало ватным.

Джеймс похудел, значит, тоже страдал и изведал боль разлуки. На какой-то момент ей захотелось броситься к нему и заключить его в объятия.

Как будто прочитав ее мысли, он сделал шаг ей навстречу, и Трейси тотчас же взяла себя в руки, вспомнив, что не должна поддаваться слабости.

— Не подходи слишком близко, — предупредила она. — Я вся в муке и испачкаю твой костюм. Мне говорили, что вы приедете к Рождеству. Давно ты вернулся? А Кларисса… с ней все в порядке?

Трейси говорила не умолкая, стараясь словами заполнить болезненную пустоту внутри себя, удержаться от малодушных слез, от того, чтобы сказать ему: несмотря ни на что, она не могла жить без него.

— Мы прилетели утром, трансатлантическим рейсом, — тихо сказал Джеймс. — С Клариссой все в порядке. Трейси, пожалуйста…

В кухню вошла Люси, и он замолчал.

— Вот твоя поздравительная открытка, — с важным видом заявила девочка. — Мама сказала, что я могу послать ее тебе, но, я думаю, лучше отдать прямо сейчас.

Наклонившись, он взял открытку и к удивлению Трейси сказал:

— Может быть, ты сохранишь ее для меня до Рождества? — А потом, глядя ей прямо в глаза, спокойно пояснил: — Я хочу, чтобы вы с мамой провели Рождество в моем доме, Люси. Как тебе это понравится?

— А Руперт тоже будет там? — спросила девочка.

Джеймс рассмеялся.

— Да, Руперт тоже будет.

Как только Джеймс мог? Как посмел использовать против нее Люси? Должен же он понимать, что она не может, не должна принимать подобное приглашение…

— Извини, — официальным тоном начала Трейси, — но я боюсь, что это невозможно…

Она замолчала и сделала ошибку, посмотрев на него. Боль, тоска, любовь, читавшиеся в его глазах, перевернули ее сердце. Трейси захотелось крикнуть, что ей не нужен никто, кроме него.

Люси, обхватив ее руками, умоляла согласиться. И Трейси, вдруг почувствовав внутри себя ребенка Джеймса, пока еще незаметного постороннему взгляду, услышала свой дрожащий голос, принимающий приглашение. Да, они проведут Рождество в «Голубятне».

После этого Трейси почувствовала себя как на американских горках: Джеймс решил ковать железо, пока оно горячо. Он приедет за ними в канун Рождества и отвезет обратно после Нового года.

— Но это слишком долго, — запротестовала она. — Рождество… Новый год…

— Слишком долго?

Улыбка, появившаяся на его губах, была мимолетной и горькой. Но внутренний голос и так настойчиво твердил Трейси, что, позволив себе напоследок провести с ним время, она поступила опрометчиво…

Энн, услышав, что они не смогут прийти к ним, нисколько не обиделась.

— Я рада тому, что вы наконец-то взялись за ум, — напрямик сказала она Трейси, совершенно неверно оценив ситуацию. — Он уже знает о ребенке?

— Еще нет…

— Отложили до Рождества? — спросила подруга с пониманием. — Несколько необычный подарок.

Трейси промолчала. У нее не было намерения говорить Джеймсу о ребенке. Достаточно того, что она проявила слабость, согласившись на предложение провести с ним Рождество.

Поскольку канун Рождества пришелся на воскресенье, ей не нужно было открывать магазин. Джеймс приехал, когда Трейси и Люси еще завтракали.

К счастью, они собрались заранее, даже уложили красиво упакованные подарки, которые, по настоянию Люси, она выбрала сама. Правда Трейси сомневалась в том, что Джеймс будет в восторге от глиняного изображения Руперта, но у нее не хватило духу сказать об этом дочери.

Сама она купила ему галстук, шелковый, совершенно безликий, не идущий ни в какое сравнение с подарком, который одновременно преподнесла ему и получила от него. Ее ребенок… их ребенок…

Она машинально коснулась живота и насторожилась, когда Джеймс, проследив за этим движением взглядом, спросил:

— С тобой все в порядке?

— Конечно! — резко ответила она. — А в чем дело?

Джеймс не ответил, но Трейси понимала, что он заметил, как она исхудала.

— Ты приехал раньше, чем я ожидала, — сказала она.

— Потому что я хочу, чтобы Люси помогла мне нарядить елку, — пояснил Джеймс, ласково посмотрев на восторженно улыбающуюся девочку.

— А елка очень большая? — спросила она позднее, когда они уже вышли из дома.

Трейси не могла не обратить внимания на то, как естественно и доверительно Люси взяла его за руку, когда они шли по улице.

— Довольно большая, — ответил Джеймс.

— Но тогда я не смогу достать до самого верха, — с беспокойством заметила Люси.

— Не волнуйся, верх я беру на себя, — заверил ее Джеймс.

Ночью подморозило, лужайки вдоль дороги, ведущей к дому Джеймса, были белыми от изморози, и у Люси даже вырвался крик радости от увиденного. Ее мечта сбылась! Трейси же почувствовала, как сердце ее защемило от горького сожаления.

Надо сделать так, чтобы эти несколько дней получились счастливыми, думала она, сидя в машине. Чтобы от них остались лишь хорошие воспоминания. И не только ради Люси, но и ради ребенка, которого она носит в своем чреве. Может быть, несколько фантастично с ее стороны полагать, что еще не родившейся человечек сможет почувствовать ее настроение, но она очень надеялась на это. Вдруг, если только забыть про свою боль и тоску, и дать себе поверить в то, что этот короткий сказочный промежуток времени будет длиться вечно, малыш когда-нибудь поймет всю силу чувств, вспыхнувших между его матерью и отцом.

Трейси все еще пыталась убедить себя в этом, когда Джеймс остановил машину и вышел, чтобы помочь ей.

Одного лишь прикосновения его руки было достаточно, чтобы она вновь ясно почувствовала, насколько сильна ее любовь. Трейси уже заметила, что до этого мгновения он сам старался не касаться ее, не желая мучить обоих напоминанием о том, чего их лишила судьба.

Открыв входную дверь, Джеймс пропустил гостей внутрь… и Трейси замерла, как вкопанная, встретившись глазами с Клариссой. Затем она перевела взгляд на Джеймса. Такое ей даже в голову не могло прийти! Рискнуть свести их вместе под одной крышей после всего того, что произошло! Она не спросила, где Кларисса собирается провести Рождество, и это было ошибкой.

Джеймс, понимая, какое недоумение и отчаяние испытывает сейчас Трейси, сделал шаг ей навстречу, но она отшатнулась. Острая режущая боль в груди помешала ей тут же окликнуть Люси и настоять на том, чтобы Джеймс немедленно отвез их домой. Но, увидев, что Кларисса приближается к ее дочери, она нашла в себе силы рвануться вперед, однако Джеймс остановил ее, схватив за руку.

Бросив на него сверкающий ненавистью взгляд, она собралась вырваться, как вдруг услышала доброжелательный голос Клариссы:

— Здравствуй, Люси. Не знаю, помнишь ли ты меня?

— Да. Ведь это у вас живет Руперт, — застенчиво ответила Люси.

— Да, у нас, — подтвердила Кларисса и обернулась к Трейси. — Трейси, как приятно видеть вас здесь, — тепло сказала она. — Я так ждала сегодняшней встречи, и мальчикам просто не терпится познакомиться с Люси.

Трейси смотрела на нее, не веря своим глазам, — перед ней стояла совершенно незнакомая, излучающая спокойствие женщина с голосом и лицом Клариссы. Прежде чем она успела что-нибудь ответить, дверь гостиной открылась, и вошли сыновья Клариссы, сопровождаемые Николасом и Рупертом. Люси нагнулась, чтобы погладить явно вспомнившую ее собаку, а Кларисса обратилась к мужу:

— Николас, дорогой, почему бы тебе не взять Люси и мальчиков на прогулку? Нам понадобится падуб, а я, кажется, видела возле озера дерево с ягодами. — Подойдя к Трейси, она взяла ее под руку. — Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Трейси, как лунатик, последовала за ней, затем, остановившись посреди лестницы, бросила на Джеймса растерянный взгляд.

Кларисса тем временем не переставала говорить мягким, умиротворяющим тоном, имеющим целью, как понимала находящаяся почти в панике Трейси, успокоить ее. Что тут происходит? Почему Джеймс не предупредил ее?

— Брат отвел вам эту комнату, — сказала Кларисса, открывая дверь и входя внутрь, так что Трейси не оставалось ничего другого, как войти следом. — Когда-то здесь располагалась спальня хозяина имения. — Полагаю, что вы захотите отделать ее по-своему. Выйдя замуж за отца Джеймса, моя мать сделала то же самое. Дом просто замечательный, не правда ли, но в нем не хватает женской руки. Когда мы жили здесь, мама всегда украшала комнаты цветами. Нам так нравилось здесь жить. Мне и маме. Думаю, что, когда я после одиночества и заброшенности всех этих лет жизни без отца начала жить здесь…

Она замолчала, потому что Трейси, недоуменно посмотрев на нее, спросила внезапно охрипшим голосом:

— Что вы имели в виду, говоря об отделке комнаты заново?

Кларисса взглянула ей прямо в глаза.

— Я знаю о вас и Джеймсе, Трейси. Не отрицаю, сначала я почувствовала себя покинутой, лишенной чего-то существенного, важного… Очень разозлилась, почти впала в истерику от ревности, но доктор Мартин — мой терапевт из калифорнийской клиники… Он помог мне понять, что моя зависимость от Джеймса связана с детскими воспоминаниями об отце, с ощущением огромной потери и вины, возникшим у меня после того, как он ушел от матери. Доктор Мартин помог мне понять, что внутри меня затаились эти оставшиеся еще с тех времен и неосознанно подавленные эмоции, отравлявшие мне жизнь… И не только мне.

Не хочу утомлять вас подробностями лечения или, если хотите, моего психического взросления. Этот процесс проходил не всегда легко, безболезненно, но я многое поняла. Не скажу, что не способна более испытывать чувство ревности. Возможно, я всегда буду относиться собственнически по отношению к близким мне людям, но, по крайней мере, теперь я знаю эту свою особенность и научилась сдерживать себя.

Доктор Мартин помог мне увидеть, что ревность разрушающе действует не только на меня саму, но и на тех, кто находится рядом, что я наношу вред не только себе, но и им. Меня очень радовало то, что лечение проходит успешно, но я никак не могла понять, почему Джеймс выглядит каким-то отстраненным, несчастным. И тогда он рассказал мне о вас… Стыдно вспомнить, какие сцены я устраивала, какие жестокие, несправедливые словах говорила не только в ваш адрес, но и в адрес самого Джеймса. Дошло даже до предложения выбирать между нами. — Голос ее дрогнул, но она решительно продолжила: — Это было глупо. И поделом мне, когда Джеймс сказал, что в любом случае выберет вас. Как он мне объяснил, вы отказались потребовать от него сделать подобный выбор и оказались достаточно умны и великодушны, чтобы понять: я всегда буду занимать особое место в его сердце. А потом Джеймс признался, что не может без вас жить, что вы необходимы ему как воздух. Не скрою, мне было нелегко принять это. Принять тот факт, что какая-то другая женщина значит для Джеймса больше, чем я.

Мне пришлось очень, очень трудно. И помог мне Николас, именно он сказал, что я разбиваю жизнь Джеймса, причиняю боль тому, кого, по моим словам, люблю. А что будет, когда вырастут мальчики, спросил он? Неужели я помешаю им найти свое счастье, как мешаю сейчас Джеймсу? Неужели оттолкну их этим от себя, заставлю ненавидеть или презирать?

Я обвинила его в том, что он меня не любит. И тогда я узнала все. Он всегда любил меня и женился на мне вопреки подозрениям, что мне дорог другой человек. Он даже сказал… — она набрала полную грудь воздуха, — сказал, что иногда его одолевали сомнения, его ли сын Алек, но все равно он любит его как своего собственного ребенка. Для меня его слова явились совершеннейшей неожиданностью. Конечно, Алек родился от него, и я тоже люблю Николаса… всегда любила… А мой роман с другим человеком для меня ничего не значил. Так, мимолетное увлечение…

Две недели назад я зашла в комнату Джеймса. Он сидел, уронив голову на руки, по лицу его текли слезы. Моему изумлению не было предела. Он всегда был человеком сильным, почти несокрушимым. Никогда я не видела его таким, и спросила в чем дело. Джеймс сказал, что вы отказываетесь говорить с ним, отказываетесь выходить за него замуж. Что вы не можете продолжать с ним отношения из-за меня. Это правда, Трейси?

Трейси взглянула на нее и нервно облизнула губы. Она понятия не имела, как вести себя с этой новой Клариссой и что ей говорить.

Увидев, что Трейси молчит, Кларисса понимающе кивнула:

— Хорошо, я задам вам другой вопрос. Вы любите моего брата?

Выражение ее лица сказало Клариссе все без слов.

— Но это ведь самое главное, не так ли? — мягко спросила она. — Вы любите его, а он любит вас. Ваше место рядом с Джеймсом, так же как мое — рядом с моим мужем. Я знаю, что в сердце Джеймса всегда найдется для меня место и что, женившись на вас, он не выбросит меня из своей жизни…

Мне хочется, чтобы вы знали, Трейси, счастье Джеймса для меня важнее, чем мои собственные страх и ревность. Вы нужны ему гораздо больше, чем я. Теперь у меня хватит сил не цепляться за него, жить своей жизнью с моим мужем и детьми и дать Джеймсу жить своей с вами… А чтобы доказать это… — Она отвернулась и, подойдя к окну, немного помолчала прежде, чем продолжить: — А чтобы доказать это, Ник и я решили начать новую жизнь в Калифорнии. Нам обоим там понравилось. Доктор Мартин тоже полагает, что это верное решение. По его мнению, большое расстояние между мной и Джеймсом будет способствовать моему окончательному выздоровлению. Не скажу, что не стану тосковать по нему, но обещаю: ни вам, ни вашей дочери, ни детям, которые у вас, может быть, появятся, с моей стороны ничего не будет грозить.

Когда я пришла в чувство и узнала, что наделала… — Она вздрогнула. — Думаю, я сама убила бы любого, кто попробовал бы причинить вред моим сыновьям. Когда это дошло до меня, я чуть было не покончила с собой. Заплатить кое-кому, чтобы разбить вашу витрину, это одно, но такое… Не прошу вас простить меня. Как можно это сделать? Жертвуя своим счастьем, вы не стали настаивать, чтобы Джеймс отрекся от меня…

— Как я могла просить его об этом, — прошептала наконец-то обретшая голос Трейси.

— А вот я легко и бездумно попросила… Нет, потребовала, чтобы Джеймс убрал вас отсюда, — грустно призналась Кларисса. — Стоит мне только подумать о вреде, который я нанесла, несчастьях, которые вызвала… Пострадали ведь не только вы с Джеймсом, но и Николас, и мальчики. Теперь надо все исправлять, доказывать, что я люблю их, что я не законченная эгоистка. Мне еще повезло… я ведь легко могла потерять Ника.

— Только не по моей вине, — твердо сказала Трейси.

— Теперь я это знаю. Но могла найтись менее щепетильная женщина. Временами я вела себя с ним просто ужасно.

— Вы были больны, — заметила Трейси.

— Мне некого винить в моей болезни, кроме себя самой. И у меня нет жалости к себе, — возразила Кларисса. — Да и какое я имею на это право? Жалеть надо мои жертвы, тех, кто пострадал от моего эгоизма… Так вы выйдете замуж за Джеймса?

Трейси медлила. Все произошло так неожиданно, что казалось почти нереальным… как в ее фантастических, мучительных снах.

— Я…

— Обещаю, вам нечего бояться с моей стороны, — вновь повторила Кларисса. — Ни вам, ни Люси, ни ребенку, которого вы носите.

Трейси побледнела и скрестила руки на животе, как будто защищая его.

— Откуда вы… Ведь никто…

— Только мужчина может обманываться, считая, что такую потерю веса и бледность можно объяснить разбитым сердцем. Женщина видит больше, особенно если обе беременности этой женщины начинались с утренней тошноты, — ответила Кларисса.

Внезапно Трейси поняла, что плачет. Отчаянные рыдания разрывали ее грудь и горло, потом каким-то образом она оказалась в объятиях Клариссы, успокаивающей и подбадривающей ее. И она поверила в то, что все это правда, и что ей больше нечего бояться сводной сестры Джеймса.

— Надеюсь, Джеймс не услышит, как вы плачете, — мягко укорила ее Кларисса. — Он сейчас, наверное, уже совсем потерял голову и не понимает, что происходит. Он хотел сказать вам все сам, но я подумала, что вы сможете мне поверить.

— Я поверила, — дрожащим голосом сказала Трейси, вытирая слезы. — И не подумайте, что я не понимаю, как трудно вам это далось. Джеймс рассказывал мне о… о вашем детстве и вашем отце.

— Да. Это еще одна причина, почему я так выходила из себя, когда думала, что теряю из-за вас Ника. Некогда я поклялась, что не позволю, чтобы мой ребенок страдал по вине одного из родителей. И сама же привела наш брак на грань краха. А Люси… Как она…

— Абсолютно никаких последствий, — заверила ее Трейси.

— Слава богу. — Сжав руку Трейси, она тихо сказала: — Почему бы вам не пойти к Джеймсу и не снять с него томительный груз неизвестности? А я выйду на воздух и позову остальных. Не будет ли лучше, если Люси уедет сегодня с нами, или вы по-прежнему…

Это была настоящая проверка. Трейси смотрела на нее и не знала, найдет ли в себе силы доверить своего драгоценного ребенка женщине, когда-то желавшей причинить ей зло.

— Ну конечно… конечно, если вы не можете… — начала Кларисса, отворачиваясь.

Трейси поспешно прервала ее:

— Как вы думаете, простит ли мне когда-нибудь Люси, если я лишу ее возможности провести целый вечер с ее обожаемым Рупертом?

Они засмеялись и заплакали одновременно, обнимая друг друга. И Трейси уже точно знала, что когда-нибудь они будут очень близки с этой женщиной, и что взаимное общение обогатит жизнь их обоих.

Трейси и Джеймс провели канун Рождества вдвоем, строя планы возле камина в гостиной.

Джеймс хотел сыграть свадьбу как можно скорее, до отъезда Клариссы и Николаса в Калифорнию.

— Мы будем очень счастливы вместе, — обещал он. — И сполна вознаградим себя за все пережитые нами горестные дни.

— А когда начнем? — шутливо поинтересовалась Трейси, ласкающим жестом проводя пальцем по его подбородку и провокационно капризно надувая губки всего в нескольких дюймах от его лица.

Она никогда не знала, что значит вести себя подобным образом, чувствовать себя обворожительной, желанной и быть наказанной за это, если, конечно, можно считать наказанием крепкие объятия и яростный поцелуй Джеймса, пробормотавшего при этом:

— Прямо сейчас!

Была уже полночь, когда Трейси вспомнила, что до сих пор не сказала ему о ребенке. Они только что занимались любовью прямо возле камина и теперь, уютно устроившись в его руках, она прошептала:

— У меня есть для тебя несколько необычный рождественский подарок.

Открыв глаза, Джеймс лениво пробормотал:

— Что, опять? Ну, знаешь, ты просто ненасытна.

Рассмеявшись, Трейси возразила:

— Я совсем не об этом. У нас будет ребенок.

Теперь ей удалось привлечь его внимание. Перекатившись на бок, он внимательно посмотрел на нее и спросил со свойственной в таких случаях мужчинам неуверенностью:

— Точно? Как ты можешь знать об этом, когда мы только что…

Только что? Трейси счастливо рассмеялась.

— Джеймс! При чем тут сегодняшний день? Я уже давно беременна. Ребенок должен родиться через пять с половиной месяцев.

Насколько мгновений Джеймс молчал, потом неуверенно спросил:

— Ты хочешь сказать, что все это время знала… и не обмолвилась ни словом?

— Я хотела, — уверила она его. — Я очень хотела сказать тебе… но как я могла? Ты непременно настоял бы на женитьбе, и мне пришлось бы всю жизнь винить себя в том, что я разлучила вас с Клариссой.

— Значит, ты не сомневалась, что я бы сделал это для тебя?

— Да, — ответила Трейси, — но я не смогла бы жить с этой мыслью.

— Я должен был бы страшно разозлиться, но почему-то… чувствую себя необыкновенно счастливым.

— Я тоже. — Она прильнула к его губам, а потом прошептала. — А теперь твоя очередь сделать мне подарок.

Джеймс медленно окинул взглядом освещенные огнем плавные контуры ее обнаженного тела и негромко спросил:

— И что же ты имеешь в виду на этот раз, милая моя?

После того как Трейси, лукаво улыбаясь, что-то прошептала ему на ухо, он поцеловал ее и с любовью в голосе произнес:

— Я был абсолютно прав. Ты ненасытна.

Рождественским утром, после того как все налюбовались своими подарками и уселись за стол, накрытый Трейси и Клариссой, Джеймс открыл бутылку охлажденного шампанского, торжественно наполнил бокалы и объявил:

— У нас с Трейси есть для вас новость…

— Собственно говоря, даже две, — перебила его Трейси и с улыбкой добавила: — И одна просьба.

После того как они объявили о намерении сочетаться узами законного брака с самом скором времени и о ожидаемом ребенке, Николас спросил:

— А как насчет просьбы?

— Ах да. — Трейси через стол улыбнулась Клариссе. — Ничего особенного. Просто мы хотим, чтобы вы с Клариссой крестили нашего будущего ребенка.

Что и говорить, подобное предложение было встречено с восторгом и благодарностью.

За окном разгорался новый день, морозный и солнечный. Сияла рождественскими украшениями елка. Под празднично накрытым столом, нетерпеливо потявкивая, суетился Руперт, ожидая, когда же на него обратят внимание.

Трейси ощутила себя на вершине блаженства. С беспросветным одиночеством было покончено раз и навсегда. Мыслила ли она, что когда-нибудь все ее самые фантастические мечты сбудутся? Поворот в ее судьбе был подобен чуду. А все началось с того, что старушка родственница, которую Трейси не видела никогда в жизни и о существовании которой даже не подозревала, оставила ей в наследство старый дом с полузаброшенным магазинчиком на первом этаже в городе под названием Эплфорт.

Чем не подарок сказочной феи?