Башня Слоновой Кости. Планета Бэндвид

Только оказавшись за дверью своего кабинета, Рэндолл Меткаф чувствовал себя в полной безопасности. Его поселили в полностью автоматизированном отеле, где Меткаф ничего не мог поделать с повышенной активностью роботов-служащих, но в своем кабинете, окруженный четырьмя стенами, он имел право делать что хотел и пользоваться любым оборудованием. Здесь не было техники сложнее ручки и прибора сложнее электрической лампы. Здесь Меткаф мог остаться наедине со своими бумагами, мог целыми днями ради развлечения дубасить кулаком по столу, швыряться просмотренными отчетами о результатах расследования. Он мог терпеливо обдумывать какую-нибудь хитрость, тактическую уловку, которая пригодится в будущей войне, если, конечно, у Лиги найдется противник.

Сегодня, как обычно, в отчетах он не обнаружил ничего нового. Заключенных допрашивали слишком долго, из них выжали все возможные сведения. Но приказ оставался приказом, а Меткафу было поручено лично просматривать протоколы допросов. Кроме того, такая работа помогала скоротать время.

Озверев от скуки, Рэндолл только возрадовался, когда в дверь его кабинета постучал Джордж. Охотно бросив работу, Меткаф покинул кабинет вместе с товарищем. Джорджу поручили столь же захватывающую и затягивающую работу, как и Меткафу, предоставив возможность день за днем читать одни и те же отчеты и топтаться на одном месте. В разведке Лиги явно придерживались мнения о наибольшей эффективности длительных допросов.

Они вышли из здания вдвоем. Наступал тихий вечер, освежающий ветер дул со стороны проспекта. Поскольку Меткаф на время отказался от посещений бара на углу, друзья запаслись снедью у робота-продавца в углу вестибюля и решили перекусить в парке.

Башня Слоновой Кости, крупнейший город Бэндвида, напоминал лес из высоких строений, окруженных обширными парками. Башни и небоскребы всех мыслимых архитектурных стилей привлекали взгляд. Город казался более старым, чем был на самом деле; роботы вели строительство без волокиты. Здесь стеклянные дома-коробки в стиле двадцатого века соседствовали с изысканными башнями эпохи барокко и средневековыми соборами, пагодами чудовищных размеров, многочисленными копиями Эйфелевой башни, памятником Вашингтону и похожими на утесы небоскребами — последним криком земной архитектуры. Взгляду в этом городе всегда находилась работа.

Более скромные по размерам, но столь же причудливые по виду здания окаймляли широкие бульвары. Парки были засажены деревьями, травой и цветами, привезенными с Земли; самые настоящие утки крякали и плескались в декоративных бассейнах и искусственных озерах. Меткафу нравилось сидеть на пологом холме в парке Единства, близ здания штаб-квартиры Лиги. Он был вынужден признать, что Бэндвид — не самая бедная из планет.

Вечер был великолепен, солнце еще окрашивало небо в алые тона, ветерок приносил волнующий соленый запах со стороны Несского моря, на лиловом бархате неба на востоке уже появлялись звезды. Растянувшись на траве, оглядывая парк и окрестные строения, пожевывая кошерный хотдог, которым гордился бы даже Нью-Йорк, и попивая еще холодное пиво, Меткаф в очередной раз убеждался, что жизнь прекрасна.

Именно в такой вечер когда-то давно, еще на родине, он решил, что небо и звезды созданы для него. Запрокинув голову, Меткаф посмотрел в небо, и по его телу пробежал знакомый трепет.

— Только взгляни на эти звезды, Джордж, — почти прошептал он голосом, в котором не слышалось привычной насмешливости. — Они чертовски далеко — но люди достигли их! Мы преодолели эти расстояния! Знаешь, при мысли об этом меня переполняет гордость. Гордость — и ощущение своего ничтожества.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Через десяток лет после изобретения двигателя С2 к Ригелю был запущен корабль, и оттуда подали сигнал — на случай, если корабль не вернется. Этот сигнал достиг Земли лишь в следующем веке! Господи, как я горжусь человечеством! Мы уже не просто разумные животные, не решающиеся узнать, что ждет нас за поворотом улицы. Мы летаем среди звезд!

Долгое время оба молчали. Небо постепенно темнело, звезды появлялись на нем во всей красе. Темный фон рассекла вспышка метеора. По всему городу зажигались фонари — неяркие, не затмевающие великолепие звезд, но продуманно окружающие здания и создающие причудливую игру света и тени.

— Здесь звезды совсем другие, — заметил Джордж.

— Это мы уже знаем, — с мягкой иронией отозвался Меткаф. Никто из гардианов не узнавал ночное небо планет Лиги — это давало возможность предположить, что планета гардианов находится довольно далеко.

— Знаешь, я вспомнил Аннаполис, — проговорил Рэндолл. — Я поступил в военную академию космофлота, как только достиг нужного возраста. Помню, как однажды вечером я получил известие, что принят, вместе с несколькими моими приятелями. Мы бросились к берегу и долго бродили, показывая пальцами на звезды. Мы кричали друг другу: «Видишь вон ту звезду слева от Большой Медведицы? Я полечу туда!»

— Большая Медведица? Что это?

— Одно из созвездий, которое видно с Земли.

— Это я понял. Я забыл, что такое созвездие.

— Да ты шутишь! Это несколько звезд, соединенных воображаемыми линиями и представляющих какую-нибудь фигуру.

— А, вспомнил! Мак объяснял мне, что это такое, и как-то разведчики на допросе упоминали про созвездия.

— Постой, выходит, вы не знаете даже, что такое созвездия? — изумился Меткаф. Свои созвездия с причудливыми названиями были у всех народов. Как мог человек с нормальным воображением удержаться от искушения искать фигуры среди россыпи звезд и давать им названия?

— Нет, мы слышали о них, просто не знали, как это называется. Все созвездия были для нас «небесными узорами». Настоящих названий не знал никто, но все дети называли их по-своему.

Меткаф хмыкнул. Объяснение Джорджа имело смысл — если учесть образ мышления гардианов. Не желая, чтобы народ знал астронавигацию, не следует учить его астрономии. А чтобы отбить у людей желание учиться астрономии, не следует побуждать их искать в небе созвездия. Но дети все равно строили фигуры из звезд. Кто мог запретить им смотреть в небо?

— В сущности, все это не важно, — проговорил Меткаф. — Звезды — всегда звезды, они прекрасны.

Оба вновь помолчали. В небе вспыхнул метеор, описал пологую дугу, тянущуюся с востока на запад, и исчез.

— Интересно, как появилась сказка о Потерянной Звезде? — наконец спросил Джордж. — Может, ее придумал кто-нибудь, увидев комету, метеор или одну из внешних планет?

Меткаф рывком сел, внезапно наполнившись уверенностью, что Джордж собирается сказать нечто очень важное.

— О чем ты, Джордж? Что за Потерянная Звезда?

— Просто старая сказка, которую знают в любой детской казарме. Давным-давно одна звезда была больше и ярче всех остальных. Однажды ночью ей надоело торчать в одной и той же части неба, видеть вокруг одни и те же звезды, и потому она сорвалась с места и полетела. Она плыла по небу, гордясь собой, а потом пропала, потому что не послушалась небесного правителя и летела не туда, куда ей было положено. Она скрылась в северном сиянии, и больше ее никто не видел. У этой сказки есть своя мораль: не отделяйся от остальных, не подвергай сомнению приказы властей — или тоже погибнешь.

— Сказочка в самый раз для детей, — фыркнул Меткаф.

— Детям она нравилась, — продолжал Джордж, — я слышал бесчисленное множество ее вариантов, и мне всегда казалось, что в основе этой сказки лежит какой-то реальный факт. Кто-то видел в небе комету или большой метеор, видел, как это светящееся тело пронеслось по небу и исчезло среди северного сияния.

Рэндолл нахмурился.

— Постой… Северное сияние? Ты же говорил, что на Столице все население сосредоточено в южном полушарии, а северное до сих пор не освоено.

— Правильно, а в чем дело?

— Но ты только что упомянул о северном сиянии. Это значит, что сияние исходит от экваториального неба, но такого просто не бывает!

— Почему же?

— Северное и южное сияние неразрывно связано с магнитными полюсами планет. Заряженные частицы притягиваются из внешнего космоса магнитными силами планеты и устремляются к ее полюсам. Попадая в атмосферу, заряженные частицы сталкиваются с молекулами воздуха, образуя вспышки, это и есть сияние. Если таких частиц настолько много, что сияние над экватором видно с южной части планеты, вся планета должна светиться в темноте. Радиация там способна убить все живое.

— Я, конечно, мог бы заявить, что ты просветил меня, но лучше ограничусь молчанием.

— Прости. Поверь мне, выражение «экваториальное сияние» лишено смысла.

— Что бы ты ни говорил, а в ясные ночи у себя на родине я сотни раз видел оранжевое сияние на севере, над горизонтом.

— И его яркость всегда была одинаковой?

— В основном — да. Разумеется, иногда его скрывали облака, но чаще всего сияние казалось неизменным.

— Гм… тогда это не сияние. Оно не бывает постоянным, оно появляется и исчезает, меняет цвета, его сполохи видны несколько дней или часов, а потом они гаснут.

— Отлично! Теперь я сразу узнаю сияние, если увижу его. Но почему это тебя так взволновало?

— Потому, что в твоем рассказе есть нечто странное. Это значит, что небеса Столицы чем-то отличаются от привычных нам. И из этого следует, что сама Столица — планета с особыми, возможно, даже уникальными характеристиками или же уникальна вся ее система.

— Возможно, это поможет нам отыскать Столицу.

— Ты прав. Но позволь задать тебе глупый вопрос, — продолжал Меткаф. — Откуда ты мог знать, где находится север, а где — юг? Разве нельзя было поменять стрелки компаса по приказу этого… как его… великого идола или визиря…

— Ты, конечно, намекаешь на достопочтенного лидера Объединенного Совета, да продлятся его дни, и так далее и тому подобное. Ты имел в виду его?

— Да, прости. Ладно, не важно, каков его титул. Разве не мог он или его предшественник сотню лет назад решить одурачить всех вас и заявить, что юг — это север, так чтобы запутать дело, если кто-нибудь из вас решит помочь нам, ордам варваров, найти ваш дом?

— Видите ли, мистер Варвар, правители вполне могли это сделать, но не стали. Мне приходилось иметь дело со множеством приборов, и могу заверить тебя: на Столице пользуются стандартным компасом и стандартом вращения северного полюса планеты.

Существует два способа определения северного полюса планеты. Северным считается либо то полушарие, где вращение планеты происходит против часовой стрелки, если смотреть на нее с точки, расположенной над осью вращения, либо то полушарие, в котором находится магнитный северный полюс. Обычно пользовались стандартом вращения — в сущности, все планеты вращаются, но у некоторых из них встречаются обратные магнитные полюса.

— Кроме того, с наступлением холодов птицы улетают на север, к экватору, — добавил Джордж. — Так что тут тебе не сбить меня с толку.

— Глубоко раскаиваюсь в своих словах. Да, птиц не одурачил бы даже приказ великого идола. Итак, давай рассудим: мы имеем сияние в небе над экваториальным горизонтом и легенду о Потерянной Звезде, которая исчезла над северным горизонтом, и больше ее никто не видел.

— Учти, в некоторых вариантах сказки говорится, что Потерянная Звезда вернется с севера, когда усвоит урок. Но это только фольклор, Рэндолл, ничего более.

— Ты же сам говорил, что в основе сказки лежит реальный факт, и я согласен с тобой: кто-нибудь видел светящееся тело, движущееся по небу, да еще смог отличить звезду от планеты, кометы или метеора. Так или иначе, должен признаться, твое замечание не лишено смысла. Оно подало мне идею… впрочем, я не специалист. — Рэндолл вскочил. — Идем, — позвал он.

— Куда? — удивился Джордж.

— Искать астронома, разумеется. Того, кто знает, где искать потерянные звезды.

Джордж проводил Рэндолла в свой кабинет. По сравнению с полупустым помещением, соответствующим вкусу Меткафа, рабочее место Джорджа представляло собой бедлам и хаос. Джордж обожал механизмы и предпочел набить ими свой кабинет до отказа. Здесь были кресла с автоматической регулировкой высоты и наклона, автоматически включающиеся лампы, механическая клешня была готова отыскать на полке любую книгу и подать ее Джорджу, клавиатуры и терминалы соединялись с полудюжиной мониторов.

Повсюду были в беспорядке расставлены немытые кофейные чашки, тарелки с крошками сандвичей и клочками бумаги. Меткаф уже не раз думал, что Джорджу стоило бы завести себе еще одну игрушку: робота-уборщика. Но Джордж пребывал в твердом убеждении, что в чисто убранном кабинете нельзя ничего найти.

Пока Рэндолл убирал с кресла кипу журналов и усаживался, Джордж открыл личную директорию и вызвал список астрономов планеты, находящихся в Башне Слоновой Кости и способных дать консультацию по военным проблемам. Распечатав список, друзья углубились в его изучение.

Первым в списке значилось имя доктора Рауля Мореля. Позвонив ему, Рэндолл был немало удивлен охотным согласием Мореля помочь им, но тут же понял: ученый тоже включен в поиски Столицы. Рэндолл упрекнул себя в тупости, вспомнив, что искушение найти Столицу достаточно велико, чтобы привлечь практически любого.

Морель размышлял, что этот Меткаф, должно быть, даже не понимает, что на другой планете, кроме Бэндвида и Земли, вряд ли ему посчастливилось бы отыскать астронома. Почему эта мысль угнетала Мореля?

На планетах вообще почти не осталось астрономов. Выход в дальний космос нанес по астрономии удар с неожиданной стороны. Вся наука распалась на множество специализированных отраслей. Традиции старой науки предполагали, что совершенно пассивный наблюдатель, отрезанный от объекта изучения десятками, тысячами или миллионами световых лет, вынужден выуживать каждую толику информации из считанных снимков, которые позволяла сделать его аппаратура.

Но теперь ситуация резко изменилась. Люди, которых интересовали процессы образования планет или их атмосфер, уже не были в строгом смысле слова астрономами — они отправлялись к формирующейся планетарной системе или планете и вели там исследования. Специалисты по звездам, исследующие какую-нибудь из них, грузили свое оборудование на корабли и отправлялись к интересующему объекту. Ученые рассеялись по всему космосу, а связь до сих пор оставалась ненадежной. Зачастую результаты исследований публиковались спустя долгие годы после завершения работы. Многие результаты оказывались навсегда утерянными вместе с экспериментаторами. Астрономы были не слишком умелыми пилотами и обладали опасной склонностью «подлетать поближе» к опасным объектам — например, к звездам.

Работники научного центра на Бэндвиде ничем не могли помочь гибнущим исследователям, но могли коррелировать результаты, а бесчисленные компьютеры позволяли решать задачи, где число переменных само являлось переменной величиной.

Астрономы-исследователи свысока поглядывали на своих коллег, обосновавшихся на планетах, на астрономов-теоретиков, считая их не более чем программистами или библиотекарями. Но рано или поздно все данные поступали в планетарные научные центры.

Доктору Раулю Морелю нравилось представлять себя пауком, сидящим в середине паутины, все нити которой тянутся к центру. Бэндвид и Земля — вот две планеты, куда стекались данные, и пусть компьютеры на Земле были более мощными, попробуй доберись до них! Слишком уж они загружены, слишком заняты. А на Бэндвиде работать было удобно, к тому же здесь то и дело возникали любопытные проблемы.

Внешне Морель вовсе не выглядел пауком, а напоминал скорее притаившегося богомола — высокий, худой, со стоящей дыбом копной седых волос, которые доктор то и дело отводил со лба, от больших умных глаз. У него были длинные ноги и руки, заканчивающиеся маленькими, почти хрупкими на вид кистями. Он постоянно сохранял абсолютное спокойствие, словно пытаясь сосредоточиться на проблеме, которая ускользала, стоило ему отвлечься. Доктор предпочитал поношенную, но удобную одежду — сегодня он выбрал старую рабочую рубашку и любимые брюки цвета хаки, а ноги сунул в пару разношенных шлепанцев.

Открыв дверь, доктор лицом к лицу столкнулся с двумя смущенными мужчинами и почувствовал, что ему предстоит участвовать в чрезвычайно интересном деле. Ему уже приходилось отвечать на вопросы людей, которым был поручен поиск Столицы, но еще ни разу это не происходило в столь поздний час, никогда к нему не являлись посетители столь неофициального вида. Сгорая от любопытства, доктор впустил гостей.

Выслушав краткое объяснение цели визита, Морель заказал кухонному роботу кофе, попросил принести его в кабинет и усадил гостей, настроившись на долгий разговор.

— Должно быть, доктор Морель, — начал командир Меткаф, — вам известно, сколько усилий тратится сейчас на поиски планеты Столица, на которой обосновались гардианы.

— Вообще-то я не слежу за подобными событиями, но слышал об этом. Продолжайте.

— Джордж родом со Столицы, но он работает на нас. Сегодня вечером мы беседовали, и его слова заставили меня задуматься, не ищем ли мы не там, где надо. На допросах военнопленным показывают звездные карты, расспрашивают о спектральных типах и тому подобное, но все это ни к чему не приводит. Допрашиваемым ничего не известно о звездах своей системы.

Итак, мы беседовали с Джорджем, он начал описывать ночное небо Столицы, каким его видят тамошние жители. Вот мне и пришло в голову пойти обратным путем. Надо выяснить, как выглядит их небо, а затем разобраться, каким при этом должно быть реальное расположение звезд — точно так же, как в древности люди, наблюдая за восходом Солнца, обнаружили, что Земля движется по орбите. Я хочу оперировать фактами, а не бродить вслепую, показывая пленным непонятные им звездные карты.

— Это небо должно быть весьма необычным, — с сомнением заметил Морель. — Оно должно отличаться почти уникальными признаками, чтобы ваша идея сработала, например, низким облачным слоем. Мне кажется, если бы такие признаки существовали, пленные давно рассказали бы о них.

— Знаю, — подтвердил Меткаф, — но для людей, которые привыкли видеть одно и то же небо, эти признаки не кажутся уникальными. Расскажи ему, Джордж.

Выслушав рассказ Джорджа, перебиваемый многочисленными пояснениями Меткафа, Морель задал им обоим несколько вопросов относительно странного вида ночного неба Столицы.

— Гм… теперь я понял вашу мысль, — наконец произнес Морель. — И если нам эти признаки кажутся необычными, возможно, они направят нас по верному пути. Но, должен признаться, самым странным мне кажется, что ни один из этих признаков не всплыл в ходе расследования.

— Может быть, власти оказались хитрее всех, направив меня на эту чертову планету, — заметил Меткаф. — Я всего лишь пилот, человек, который зарабатывает себе на хлеб — и остается в живых, глядя в небо и определяя, где он находится. Офицеры разведки пытаются идти по обратному следу, расспрашивая пленников о длительности полета и числе переходов в режим С2 между Столицей и Новой Финляндией. И это ни к чему не приводит. По-моему, если мы попытаемся разобраться с экваториальным сиянием и исчезающими звездами, выясним, какой объект, движущийся по небу, мог создать такое впечатление, мы сможем перерыть компьютерные банки данных и найти систему с соответствующими признаками.

— Да, понимаю. Таким способом вполне можно чего-нибудь достичь. Прошу вас, выпейте еще кофе, а мне надо поработать. — И доктор Морель погрузился в размышления.

Пятнадцать минут спустя Джордж Приго совершенно перестал понимать происходящее. Морель оказался чудаковатым типом, если не сказать большего, и Джордж постепенно терял уверенность в том, что они обратились к нужному человеку. Прежде всего Морель замолчал и застыл в кресле. Когда он сообщил, что собирается проработать вопрос, Джордж ожидал, что он направится к компьютеру, сделает запрос или, по крайней мере, стащит с полки здоровенный талмуд и что-то забормочет себе под нос, листая страницы. Но Морель просто откинулся на спинку кресла, поставил локти на подлокотники, положил подбородок на переплетенные пальцы и, нелепо задрав голову, уставился в потолок. Только то, что астроном дышал и моргал, давало право назвать его живым существом. Но затем он закрыл глаза, и его дыхание стало неслышным. Джордж уже начал опасаться, что беднягу Мореля внезапно хватил удар.

— Имелись ли у жителей Столицы официальные звездные карты? — спросил Морель, прервав долгое молчание так неожиданно, что Джордж и Меткаф подскочили. — Кто-нибудь вел постоянные исследования звезд?

— Нет, нет, — немного растерянно отозвался Джордж. — Это не позволялось. Поначалу нам даже не разрешали придумывать сказки о небе. Правительство гардианов утверждало, что народные легенды и поверья — чушь, что они вводят людей в заблуждение и попусту отнимают время, и потому их объявили вне закона.

— Никогда еще не слышал о более бессмысленном законе, — проворчал Морель. — Ваши лидеры либо слишком всерьез воспринимали подобные вещи, либо ничего не знали о человеческой психологии.

— Возможно, вы правы, сэр, — неловко отозвался Джордж. Подшучивания Рэндолла он сносил без обиды, но испытывал раздражение, слыша, как издевается над гардианами незнакомец. Личный опыт самого Джорджа подсказывал ему, что гардианы зачастую поступают неразумно и дурно, но он по-прежнему не мог считать их всех негодяями и кретинами.

— Вы имеете хотя бы приблизительное представление о средней продолжительности жизни людей на вашей планете? — спросил Морель.

«Должно быть, этот Морель научился задавать нелепые вопросы там же, где и Меткаф», — подумал Джордж.

— Весьма смутное, сэр. Люди на Столице живут не более семидесяти — семидесяти пяти земных лет. Когда кто-нибудь достигает восьмидесятипятилетнего или девяностолетнего возраста, это становится сенсацией.

— Ясно… Учитывая детскую забывчивость, можно принять восемьдесят лет за базовый верхний предел выживания знаний об определенном участке неба. Вы понимаете, к чему я веду?

— Нет, сэр, — отозвался Джордж.

— Похоже, я уловил вашу мысль, доктор, — вмешался Рэндолл. — Звезды не могут просто появляться и исчезать. Они вечны. Должно быть, при некоем циклическом движении неба Столицы Потерянная Звезда исчезает из виду — если предположить, что эта легенда основана на реальном факте. Но поскольку никто из живых людей не помнит, чтобы он видел Потерянную Звезду, продолжительность жизни дает вам нижний предел продолжительности этого цикла.

— Вот именно. Эти восемьдесят лет дают нам нижний предел для цикла, о котором мы говорим.

— А, понял! — воскликнул Джордж. Он был достаточно умен, чтобы понять цикличность движения небесных светил, и как только он вспомнил об этом явлении, ему стало ясно: звезды не исчезают. Просто он никогда не задумывался об этом. Подчиняясь установкам правительства гардианов, он никогда не верил, что светящиеся точки в небе — мощные солнца.

— Так что это за цикл? — спросил Меткаф.

— По-моему, ответ очевиден.

— Можете назвать меня кретином, доктор, — великодушно сказал Меткаф, — но объясните, что к чему.

— Есть предположение, что солнце Столицы — одно из пары.

— Я знаю, что такое двойное солнце: две звезды, движущиеся по орбите одна вокруг другой, — проговорил Джордж, — но никто на нашей планете никогда не видел второго солнца или хотя бы особенно яркой звезды.

— Разумеется. Но что вы скажете о сиянии, исходящем с севера и видном с экватора?

— Значит, это был свет второго солнца?

— Очевидно, да. Вам это что-нибудь говорит, командир Меткаф?

— Еще бы! — Меткаф кивнул и задумчиво продолжил: — Северный полюс Столицы должен быть точно обращен к другой звезде — только в этом случае вторую звезду нельзя увидеть с южного полушария Столицы.

— Вы совершенно правы. И все это говорит о весьма необычном строении звездной системы Столицы, — согласился Морель. — Но другого объяснения описанному вами явлению я не вижу.

— Сэр, позвольте спросить, — начал Джордж, — о какого рода необычном строении вы говорите?

— Сейчас попробуем собрать воедино все, что нам известно. Солнце Столицы… как вы называете его?

— Нова-Сол.

— В Лиге можно насчитать десяток звезд с подобным названием, — буркнул Морель. — Люди не отличаются оригинальностью… Итак, Нова-Сол находится в двойных взаимоотношениях с другой звездой — обе они движутся по орбите вокруг друг друга или, точнее, вокруг пустого участка космоса на полпути между ними, где гравитационное притяжение двух звезд полностью уравновешено. Эта центральная точка равновесия называется центром тяжести системы. Две звезды обращаются вокруг этой точки с периодом не менее восьмидесяти лет. Пока вам все понятно?

— Да. Но я не понимаю, как вторая звезда может оставаться невидимой на протяжении всего цикла.

— Подождите, доктор, — вмешался Меткаф. — По-моему, я понял: орбита Столицы — не планета, а сама орбита совмещена с орбитой второй звезды. Сейчас эта орбита обращена ко второму солнцу.

— Вот именно! — довольно усмехнулся Морель.

— Постойте, повторите еще раз, — попросил Джордж.

Морель вздохнул с обреченностью человека, которому за свою жизнь довелось поведать слишком много медленно соображающим студентам.

— Сейчас попробую объяснить. — Он вдруг поднялся, вышел в соседнюю комнату и вернулся с большим листом плотной бумаги, ножницами и маркером. Морель бесцеремонно смахнул с большого круглого стола все лишнее, и Джордж с Меткафом успели подхватить кофейные чашки в последнюю минуту.

Морель разложил бумагу на столе и быстро изобразил на ней схему.

— Теперь смотрите, — начал он. — Обычно все тела в Солнечной системе движутся в одной и той же плоскости. Я нарисовал здесь основные элементы Солнечной системы Земли. Если вы хотите изобразить орбиты всех планет, кроме Плутона, можно воспользоваться листом бумаги, как это сделал я. Если не считать отклонения в пару градусов, все орбиты находятся в одной плоскости. Плутон — исключение, которое помогает объяснить правило. Орбита Плутона отклонена на… — сколько там? — на семнадцать градусов от плоскости остальных орбит. Если бы понадобилось точно изобразить орбиту Плутона, я взял бы проволоку и проткнул ею бумагу — так, чтобы половина проволочного кольца находилась поверх бумаги, то есть ровной плоскости, а половина — под ней, а потом отклонил эту орбиту, проволочное кольцо, под углом семнадцать градусов от бумаги, представляющей плоскость Солнечной системы. Это дало вам хоть какое-нибудь представление о плоскости орбит?

— Пожалуй, да, — кивнул Джордж. Он уже начинал все понимать и досадовать на школьных учителей, которые этого не объясняли. Джордж, поклонник техники, машин и механизмов, впервые познакомился с самой огромной заводной игрушкой в мире, узнал сложный и упорядоченный танец небесных тел.

— Замечательно, — заключил Морель. Он явно перенесся в учебную аудиторию, и все его слова и жесты стали более отчетливыми, словно он читал лекцию перед целым курсом слегка озадаченных студентов. Его голос окреп, произношение стало четче, жесты вдруг приобрели размах и выразительность. — А теперь, поскольку наш лист бумаги достаточно велик, я могу изобразить здесь совершенно иную солнечную систему — со звездой, планетами, спутниками и так далее. Заметим, что все это находится на одном ровном листе бумаги, все движется в одной плоскости. А теперь нарисуем орбиты планет второго солнца — хотя бы еще одну.

Он провел маркером от одного из двух солнц большой круг, который прошел сквозь оба солнца — так, что две звезды оказались разделены диаметром круга, расстоянием в сто восемьдесят градусов друг от друга.

В центре этого большого круга доктор поставил точку.

— Эта точка — центр тяжести, в буквальном смысле — точка равновесия системы, где притяжение одной звезды абсолютно равно притяжению другой, и эти притяжения взаимно нейтрализуются. Это центр гравитации, точка равновесия всей системы. Теперь представьте себе, что два солнца движутся по орбите вокруг этого центра тяжести, а планеты вращаются вокруг своих солнц — все это вращение происходит в одной плоскости.

— Понятно, — кивнул Джордж, чувствуя, что Морель ждет именно такой реакции.

— Вот и хорошо. Такой вид имеет большинство систем двойных звезд, и это вполне понятно. Но теперь мы подходим вплотную к уникальным характеристикам вашей системы Нова-Сол.

Морель снова взял маркер и пометил одну солнечную систему буквой альфа, а другую — бета, затем взял ножницы и вырезал орбиту внешней планеты каждой системы. У него получилось два бумажных круга, каждый с солнцем, отмеченным точкой в центре, и планетарными орбитами вокруг солнца. Он взял систему Бета в левую руку, а систему Альфа — в правую.

— А теперь перейдем от двух измерений к трем.

Морель сориентировал систему Альфа перпендикулярно полу и повертел в руке систему Бета.

— Как видите, я могу повернуть солнечную систему Бета под любым углом к плоскости солнечной системы Альфа, но это вращение никак не повлияет на плоскость, в которой две звезды вращаются вокруг друг друга. Теперь повернем систему Бета под девяносто градусов к системе Альфа, потом под сорок пять, параллельно и под сто тридцать пять. Как бы я ни повернул ее, вы по-прежнему можете представить себе круг — общую орбиту, объединяющую эти два солнца. Они будут двигаться относительно друг друга в любом случае, какими бы ни стали плоскости планетарных орбит.

Джордж вновь кивнул:

— И это понятно.

— Отлично! — просиял Морель. — Обычно все тела системы находятся в одной плоскости, но из любого правила есть исключения. Причина их — какой-нибудь толчок, изменение момента сил при близком прохождении звезды, даже захват, который заставляет две не связанные между собой звезды перейти на общую орбиту. Что-то подобное произошло и в нашем случае. А теперь перейдем к последнему этапу… — Морель на минуту остановился и уставился в стену. — Как же это объяснить? — пробормотал он себе под нос. — А, знаю!

Швырнув системы Альфа и Бета на стол, он широкими шагами вышел из кабинета и вскоре вернулся с острым резаком и парой чертежных кнопок. Схватив круг системы Альфа, он воткнул кнопку в его центр, в точку, обозначающую солнце, а затем склонился над столом.

— Круглую крышку стола примем за плоскость орбиты двух солнц, — объявил он, положив систему Альфа на стол вплотную к краю и воткнув в стол кнопку.

Крышка стола вращалась, и Морель повернул ее на ножке так, что система Альфа оказалась на противоположной от него стороне стола. Воткнув вторую кнопку в солнце системы Бета, он прикрепил бумажный круг к ободу стола — так, что орбитальная плоскость системы Бета оказалась перпендикулярна орбите звезды, прикрепленной к крышке. После этого Морель раскрутил стол.

Два бумажных круга, отделенные друг от друга диаметром стола, один — лежащий на поверхности стола, а второй — перпендикулярный ей, начали раскручиваться. Коснувшись каждого из кругов, Морель привел их в движение на остриях кнопок.

— Но такая модель не совсем точна, — заметил он. — Есть еще одна деталь: я могу показать вам только случай, когда система Альфа обращена к Бета. При таких условиях только с одного полушария планеты этой системы будет видна Бета. Наблюдатель, находящийся в этом полушарии, увидит вот эту яркую звезду — более яркую, чем остальные, возможно, такую, что ее будет видно днем. Этот наблюдатель увидит, как звезда движется по небу год за годом, пока не достигнет горизонта и не скроется из виду.

— Знакомые слова? — спросил Рэндолл у Джорджа, улыбаясь во весь рот.

— Для наблюдателя из другого полушария Бета будет скрыта из виду десятилетиями, но не навсегда. — Морель остановил вращение стола, отодвинул систему Альфа от края, повернул стол на четверть оборота вперед и резаком процарапал на полированном дереве полосу, идущую от края стола к центру. Он вырезал в дереве сквозную бороздку в два миллиметра шириной и сантиметров десять длиной и вставил в эту бороздку систему Альфа. — Теперь Альфа обращена ребром к системе Бета. В таком положении система Бета видна с обоих полушарий. Наблюдатели в одном полушарии будут видеть, как она медленно, год за годом сползает к горизонту, а в другом — как она поднимается.

Морель оглядел испорченный стол и улыбнулся.

— И в результате, джентльмены, мы имеем первую грубую модель, механическую схему звездной системы Столицы. Две звезды, представленные кнопками, вращаются относительно друг друга по общей орбите, окружность которой — край моего стола. Планеты движутся по орбитам вокруг звезд, то есть кнопок, а плоскости вращения представлены двумя бумажными кругами. Одна орбитальная плоскость совпадает с плоскостью общей орбиты звезд, другая перпендикулярна ей. Обе системы жестко прикреплены к столу и движутся вместе с ним…

— Постойте, — перебил Джордж, не сводя глаз с модели, — если я правильно понял, это в реальности означает, что северное полушарие Столицы в настоящее время обращено ко второй звезде? И что оттуда видна вторая звезда? А южное, населенное полушарие повернуто от нее — и потому эту звезду мы никогда не видим?

— А ваше северное сияние — рассвет, затянувшийся на десятилетия, — подсказал Меткаф. — Второе солнце еще не вышло из-за горизонта. — Он вновь раскрутил стол и поднялся. — Подумать только, Джордж, ты всю жизнь прожил в системе двойной звезды и не подозревал об этом! И этим ты обязан гардианам. Они неплохо потрудились, чтобы ввести людей в заблуждение. Вам никогда не рассказывали о системе, и потому вы не могли сообщить о ней нам, а значит, Лига никогда не нашла бы гардианов. Ведь мы искали только системы с одной звездой, считая, что вы живете именно в такой. — Рэндолл восхищенно покачал головой и обернулся к хозяину дома. — Доктор Морель, огромное вам спасибо. Вы только что решили труднейшую задачу.

Морель с улыбкой встал.

— Я получил истинное удовольствие. Но позвольте спросить, что вы хотите предпринять дальше?

— Полагаю, начать поиск по всем каталогам, — пожал плечами Рэндолл. — Мы будем искать все системы двойных звезд, в которых одна из звезд обладает достаточной массой и температурой для поддержания жизни.

Морель улыбнулся:

— Предоставьте эту работу мне. При всем уважении к вам я уверен, что подхожу для столь сложного поиска лучше, чем неспециалист. Пожалуйста, доверьте мне это дело! Я буду только рад ему — кстати, я осведомлен, что это дело считается сверхсекретным. У меня есть допуск к подобным материалам. Я начну немедленно.

— Доктор, здесь необходима срочность, но не настолько, — возразил Меткаф. — Дело может подождать до утра.

Морель улыбнулся:

— Вы забываете, командир, — астрономы всегда работают по ночам.